Глава 2
В чужие сани все-таки уселась
Утро выдалось таким солнечно-радостным, что вчерашние переживания Серафиме показались детскими страшилками. Нет, ну в самом деле, кто поверит, что она вот так взяла и за здорово живешь прихлопнула мужика поленом, точно комара? Лилька вчера здорово пошутила, а сегодня наверняка будет умирать от удовольствия, рассказывая, как она ее, Симу, напугала. Уже сейчас, наверное, со своим Федоровым за животики хватаются. Да еще и мамочка со своими статейками… Той вообще только задай направление, а уж она такого наворочает! Ну, пошутили, и хватит.
После таких выводов на сердце у Кукуевой стало светло и свободно, хотелось петь, плясать, творить глупости и даже – черт с ним! – читать стихи Шишову. Серафима быстренько навела красоту перед зеркалом, расчесала небогатую поросль на голове и посмотрела на часы. Время еще оставалось. Кукуева схватила томик Фета и прилежно забубнила: «Пропаду от тоски и лени, одинокая жизнь не мила, сердце ноет, слабеют колени…»
Стих никак не запоминался, и Серафима, воровато подглядывая в книгу, упрямо повторяла: «Пропаду от лени одинокой… и… и что-то еще с коленями случилось…»
Вот идиотство, никак прям не получается! А при чем там дрожащие колени? Ага просто – «слабеют колени». Нет, все равно как-то нескромно. Да ну его, этого Шишова! Она его еще за день рождения не проучила, пьянь безответственную. Пригласил дам, а сам с мужиком на диван завалился. И еще поэзию ему?
Кукуева взглянула на часы и загремела ключами.
– Ой, чуть ведь не забыла! – хлопнула она себя по лбу и вернулась за мусорным пакетом.
Из подъезда Серафима вышла деловитой походкой, хотя так и подмывало подскакивать и подпрыгивать. Весело помахивая пакетом с отходами и посыпая тротуар яичной скорлупой, она бодро дошагала до мусорных баков, швырнула пакет и вздрогнула. От баков исходил тонкий писк.
– Чего этого баки попискивать надумали? – остановилась Сима и подошла ближе.
Пищали, конечно же, не мусорные контейнеры. Возле железных коробов с отходами аккуратно стояла высокая коробка, а в ней жались друг к другу два крошечных котенка. От свежего ноябрьского утра их ощутимо потряхивало, а из розовых ртов неслось пронзительное мяуканье – котята звали на помощь.
Думала Серафима недолго. Она просто физически не могла выносить издевательства над животными. Вообще она была твердо уверена – хороший человек ни за что не обречет на мучение другое живое существо. Если мужчина с надменным взглядом, но некрасивый при виде котенка становится мальчишкой и нежно треплет животное за ушком, Серафиме он немедленно покажется красавцем. Если нафуфыренная дамочка не обращает внимания на то, как глупый щенок, играючи, пускает ей стрелу на дорогущих колготках, дамочка также делалась милой. А если какая-нибудь старушка с добрейшими глазами способна выкинуть на верную гибель кошку из дома, потому что она порвала любимую занавеску, от нее Сима могла ждать предательства в любой момент.
Вот и сейчас какая-то «добрая» душа оставила на мусорке двух беззащитных котят, вероятно, в качестве живого корма для бродячих псов. А те пищали изо всех сил, по глупости своей этих псов и привлекая.
– Не верещать! – скомандовала крикунам Серафима и подняла коробку. – Прям дом у вас какой-то… никакого эстетства. Ладно, полезайте в комфортные условия.
Запихав пушистые комочки за пазуху, Серафима понеслась к ближайшему киоску. Комочки согрелись и затихли.
– Девушка, у вас молочка не найдется?
– Пастеризованное, двадцать четыре рубля, – задрав голову под своды старенького киоска, процедила девушка.
– А «Назаровское» есть?
– Пятнадцать рублей, – перекривило продавщицу.
Серафима поправила котят за пазухой и бодро продиктовала:
– Значит, мне литр молока, пипетку и вон то печенье, в коробке такой большой, с кренделями.
– Это не печенье, – с невыносимым презрением выдала девица. – Это, чтоб вы знали, отруби. Пропитанные специальными травами, для быстрого и эффективного похудения. Новинка. Но вам оно без надобности, вы и так худющая.
Серафима не обратила внимания на хамство – она подсчитывала в голове оставшиеся до получки деньги и наконец согласно мотнула головой:
– Вот и славно! Значит, мне молоко, пипетку и эту коробку. Только комбикорм вытряхните, можете его себе оставить, пригодится к Новому году фигурку отточить, а то вы как-то толстоваты для вашего возраста.
Девушка медленно повернулась и хотела как следует пропесочить нахальную покупательницу, но, взглянув на нее, испуганно затрясла губами:
– Что… что это у вас… У вас прям вся грудь того… ходуном вздыбилась! Ой, а сейчас куда-то поехала… Это у вас рак, да?
Серафима усмехнулась:
– Да какой рак! Это у меня котята. Кто-то выкинул, а я… подобрала, грею вот. А коробку для них надо красивую… Девушка, вы бы поскорее, а? А то я на работу опаздываю.
Девчонка теперь завертелась юлой. Она плюхнула на прилавок пакет с молоком, потом немного задумалась и вытащила из-под витрины крепкую, аккуратную коробочку, разрисованную хорошенькими котятами.
– Вот эта больше подойдет, а ту и не берите. Такая дрянь те отруби, я вам скажу. И не помогают совсем. А вот пипеток у нас нет.
– Да ладно, что-нибудь придумаем, – отмахнулась Сима, сгребла покупки, поправила котят и понеслась на работу.
В автобусе уже сидел Шишов, напряженно разглядывал горизонт и нервно терзал мочку уха.
– А вот и сама Семафора! – мартышкой стал кривляться начальник. – А я все глаза проглядел – не идет ли милая кондючка? А и кто ж пассажиров ревом пугать у меня будет? А и кто ж…
– Ну чего ты макакой-то скривился? Ведь пятьдесят один уже отметили, – укоризненно покачала головой Серафима и деловито нахмурилась. – Вот, бери, как просил. В долги залезла, а твое пожелание выполнила. А все потому, что уважаю тебя, Сеня. Это… корнишоны, такая порода, как ты и требовал.
С самым печальным лицом она сунула ему в руки коробку с котятами и уныло опустилась в кресло.
– На что теперь жить? Слушай, плати мне больше, а то мне не расплатиться – с прежним-то доходом.
Шишов осторожно взял коробку, та пискнула. От неожиданности бравый водитель чуть не кинулся из автобуса.
– Ты чего дергаешься? – накинулась на него Серафима. – Там живые организмы, а он коробкой, смотри-ка, швыряется!
Она открыла коробку и осторожно выудила сначала одного котенка, потом второго.
– Я ж говорю – корнишоны, порода такая редкостная. Очень в нашей России ценится, бешеных денег стоят. Да чего я тебе говорю, ты ж сам меня просто умолял. Купи, говорил, мне породистых котят! Просто, говорил, сил нет, как душой зачерствел, дурак дураком сделался, а потому обязательно кисок надо! Вот я и купила. А опоздала потому, что несла их бережно, споткнуться боялась.
Семен Шишов недоверчиво скривил губы.
– Чо-то ты, мать, путаешь. Не мог я кошек просить. Не терплю я их с детства.
Серафима вытаращила глаза и прижала к плоской груди котят:
– Зверь! Не терпит он! А на фига просил? Я, может, последние деньги отдала! «Купи мне кошечку-у, Симочка», – некрасиво передразнила она. – Вот, купила тебе, как человеку, а теперь чего? Деньги отдавай, изверг!
Шишов уже было поверил, но снова усомнился:
– Врешь, никак не мог я тебя Симочкой назвать! – решительно изрек он. – Ты не в моем вкусе.
– Ах, не мо-о-ог? – захлебнулась Сима. – Не в твоем вку-у-усе? А кто меня замуж силком тащил, а? Кто меня в углу зажимал и говорил, что вечно мой? Кто на меня всю квартиру хотел переписать? Спроси у Лильки, мне перед ней так неудобно, мы ж вдвоем еле-еле тебя водой отлили!
При ее словах у Шишова на лице, как в калейдоскопе, заскакали веселые пятна – сначала красные, потом они сменились голубыми, а при упоминании о квартире Семен и вовсе весь покрылся зеленоватой бледностью.
– Ты… Семафора… тьфу ты, Серафима… Ты… чего это котят-то ухватила? Мои они, значит, неча их чужими руками жамкать… Ох ты черт, и куда ж их теперь? Давай, говорю, кошек!
Серафима протянула пушистиков Семену и на всякий случай предупредила:
– Смотри, Шишов, чтобы не вздумал их с рук сбагрить. Приду через месяц – проверю. А если не обнаружу, так и знай – побегу платье свадебное шить, Лилька свидетелем пойдет!
– Ну, ты прям… чего уж… Ух ты ж черт! Слушай, давай их покормим, что ль? Как ты говоришь, они называются? Корнишоны?
Серафима замялась. Правильного названия породы котят она не знала, да и не было у них никакой породы, а если корнишонами звать, так знающие люди засмеют.
– Не надо породу называть, украдут. Ты им лучше имена придумай. А! Вон и Лилька… Она придумает, как назвать.
К ним действительно, кокетливо вихляясь, направлялась Лилька Федорова собственной персоной.
– Ну, вы даете! – с ходу завелась она. – Работать ваще не будете, что ль? Вы и так-то не больно в деньгах увязли. Вот мы…
– Лилька, язви тебя! – рявкнул Семен, не в силах терпеть попреки. – Я ж в прошлом месяце твоему Федорову доказывал – мы больше вашего наработали! И ваще… Скажи лучше, я вчера к Симке приставал? Только не ври!
Лилька стрельнула глазами на Серафиму, быстро сообразила, что к чему, и добросовестно соврала:
– Да! Прям при мне это и случилось! Ты теперь должен жениться на ней, я так считаю!
Шишов снова позеленел, горько прижал котят к груди и безнадежно проблеял:
– А-а-а…
– И Федоров тоже так думает! – добила его Лилька. – Сима, ты не печалься, пойдем, я тебе на всякий случай дам свой женский совет. Ну, чего ты тормозишь? Пойдем выйдем, говорю!
Серафима, глядя на несчастного Шишова, еле сдерживала смех. С подругой они выскочили из автобуса и завернули за остановку.
– Молодец, правильно ты его, – похвалила Лилька. – Пользуйся случаем, а то кто тебя возьмет, правда же? Но я не об этом. Ты про вчерашний-то разговор не забыла?
Серафима прищурила глаза в доброй улыбке и понимающе закивала:
– Да разве ж такое забудешь… Ну ты молодец! Надо ж, так лихо повернула… Хи-хи… А я только потом догадалась…
– Догадалась, где деньги взять? – тоже улыбнулась Лилька. – Ну и молодец. Так, может, тогда раньше отдашь?
Серафима вытянулась, как будто только что проглотила шпагу. Причем вместе с факиром. Так, значит, вчера был не розыгрыш?
– Так ты вчера серьезно? – все еще не верила она.
– Ну конечно! – вытаращилась на нее Лилька и увлеченно затарахтела: – Представь! Я еще вчера домой пришла и думаю, а вдруг ты отказываться станешь? Ну, скажешь, например, что меня и вовсе в тот день не видела. Так я ведь не поленилась, провела с Федоровым беседу, и он теперь скажет, что тоже видел, как ты мужика в кусты тащила. Потом еще Свиридов, знаешь, с соседнего маршрута, он, оказывается, в те кусты решил забежать по некультурному делу, а вы его с потерпевшим спугнули, так что он тоже подтвердит, что видел тебя с ним, а потом…
Серафима даже не стала слушать дальше. Она только презрительно фыркнула и молчком поплелась в свой автобус. Утреннее настроение погибло.
Весь день потом пошел кувырком. Шишов орал больше обычного, теперь уже из-за котят – ему все время казалось, что Сима слишком громко кричит, что слишком мало покормила. И сетовал, что та не выносит малышей на прогулку в минуты недолгого перекура. И пассажиры попадались какие-то нервные и капризные – никак не хотели ехать молча, а все время приставали с вопросами.
– Доча! – изо всех сил кричала кондуктору бабушка с заднего сиденья. – Доча, я до деревни Гусянка доеду?
– Доедете, бабушка, – уныло отвечала Сима, раздумывая, как бы отвязаться от Лильки. – Обязательно доедете, если на электричку сядете. А наш автобус по деревням не ходит.
Старушка возмутилась.
– Это как жа не ходит, милая моя?! Я сёдни сына спросила, а он мне грит: «Мамаша, идите на автовокзал, там любой автобус до Гусянки допрет!» А ты мне гриш – не ходют!
– Бабушка, так это ж с автовокзала! Там автобусы другие, а у нас городской.
Старушка не унималась. Для более продуктивной беседы она даже покинула насиженное место и теперь пробиралась через весь салон.
– Дык как жа… Я ж вот у энтой женшины сынтересовалася, вон у той, котора с книжкой, – это, мол, автовокзал? Она мне кивнула, я и прыгнула! А теперича куды ж… Не ходют… А може, вы это… забросите меня, а? Ну, сделаете маленький крючок, вам чего…
У Серафимы уже кончалось терпение.
– Бабушка! Ничего себе – забросить… Вы ж не бумеранг! Куда ж мы людей денем? И какой же крючок делать? – вытаращила глаза Серафима. – Это ж нам полдня вас везти!
– Так не на себе ж тащить! – обозлилась старушка. – А мне теперича куды? Вон эта женшина… – Она протиснулась вплотную к сиденью, где, уткнувшись в буквы, сидела книголюбка, и напористо крикнула: – Эй! Тетка с книжкой! Какого лешака ты мне наговорила?
Женщина с книгой даже ухом не повела, настолько была увлечена чтением.
– Во, Донцову читает! – с презрением сообщил пассажирам толстый дядька, который не поленился – наклонился и прочитал имя автора на обложке. – Вот ведь, какую чушь только не выпускают! Чего только не пишут! Я вот аккуратно эту фигню читаю и каждый раз – ну вот честно – каждый раз негодую. Надо же – баба сидела, сидела дома, а потом раз – и пошла преступления раскрывать. И ведь главное что – милиция раскрыть не может, а она – нате вам лопату – раскрывает! А наши бабы, дуры, читают! Лучше бы кулинарную книгу с собой в автобусах возили.
– Ой, эти мне мужики! – не удержалась степенная дама в шляпке с пером. – Сами больше нас иронические детективы читают, а уж так выпендриваются, будто кроме философских энциклопедий ничего в руки не берут. А мне нравится Донцова. У нее много юмора и добра. Вот так прямо и веет теплотой от ее книжек, так и веет!
Дядька напружинился: видимо, не привык, чтобы ему перечили.
– Это ж с чего на вас так повеяло? Попросите водителя форточку закрыть! Теплом… Это бензином на вас! А я вот считаю, что таким книгам не место на книжной полке. Вот такие, как эти, с позволения сказать, книги только засоряют литературу!
– А вот такие, как вы, вообще всю литературу загубили! – гневно тряхнула дама перьями. – Всех выгнали, сослали, запретили, и что?! Всю культуру под корень извели! А если мы хотим Донцову, Куликову, а не ваши, прости господи, плейбои? Может, у нас свои, женские интересы есть?
Автобус загудел. Тема, как оказалось, была животрепещущей. Каждый считал своим долгом высказаться, не участвовала в споре только женщина с книгой.
– А я вообще, когда от меня муж ушел, только Донцовой спаслась, – тихо проговорила толстенькая женщина со здоровенным догом. – У нее… надежда какая-то есть. Понимаете, она говорит, что… ну что всегда надо на лучшее надеяться, хандрить не дает… А еще она животных любит… Вот ее и читала.
– Потому что дура! – кричал на нее рядом стоящий мужик с сизым носом. – Побольше читай, от тебя и псина сбежит!
– А будете ругаться, я на вас собаку спущу, – так же тихо пообещала женщина.
Сизоносый притих и, что-то напевая, уткнулся в окно.
– Граждане пассажиры! Попрошу к порядку! – пыталась успокоить разбуянившихся спорщиков Серафима, однако ее и вовсе не замечали. – Граж…
– Кругом и так дышать нечем, а этим все хиханьки!
– Наличие юмора – показатель интеллекта!
– Сам дурак!
– И кто их только покупает? Я вот пять книг прочитала, а ума не набралась!
– Откуда у вас ум, если и мозгов-то нет?
– Я – доктор математических наук! – все больше распалялась дама в перьях. – Могу я после работы не ваши экономические потуги читать, а просто расслабиться, а? Могу?
– А я кандидат в мастера спорта! – вдруг сообщил здоровенный детина. – И вообще ни фига не читаю! И ничего, не умер!
От шума даже котята завозились и испуганно пискнули. Этого вытерпеть Шишов уже не мог. Он остановил автобус, высунулся со своего места и срывающимся голосом заорал:
– Граждане! Граж-да-не! А вот не люблю оперу! Не люблю, и все!
– А тебя вообще никто не спрашивает! – рыкнул на него толстый дядька. – Засунься обратно!
– Я те засунусь! Пешком сейчас брюхо потащишь! – огрызнулся Семен. И продолжал дальше проникновенно: – Граждане, так я вам про оперу. Вот не люблю я ее! Слышь, жирный, ты же тоже не любишь, да? Да у тебя по роже видно – какая уж тебе опера… Но я ж не говорю, что ее быть не должно. Это ж искусство! Ты захотел – сходил. Я не захотел – не пошел. Так и книги. Захотел – читай Петрова, захотел – Сидорова. Чего орать-то? Взрослые ж люди, неужели трудно догадаться? И вообще – кто про культуру воплем орет, первый дурак и есть. Всем понятно? – рявкнул Шишов так, что подпрыгнули не только котята, но и Серафима. А потом уже совсем просто добавил: – А если еще орать будете, я вообще стоять буду.
Пассажиры все же решили ехать, поэтому скоренько утихомирились, и автобус тронулся.
– Ты, сынок, проехал, – вдруг раздался бойкий голосок старушки. – На Гусянку надо было на энтом повороте завернуть.
Шишов только сжал зубы и крепче вцепился в руль, а Серафима и вовсе бабушку не услышала – она теперь думала только об одном: как бы ей добраться до женщины с книгой.
Удача Серафиме улыбнулась – читательница проехала свою остановку и очнулась только на конечной.
– Ой… а где это мы? – точно спросонья заморгала она.
– Не пугайтесь, вы на конечной, – ласково залучилась Серафима. – Да вы не торопитесь, все равно опоздали. Скажите, а что, в книге и в самом деле простая женщина раскрывает убийства?
Дамочка с таким видом взглянула на кондуктора, будто та показывала стриптиз в детском саду.
– Вы что, не читали Донцову? Как же это вас судьба-то обделила… А женщина там простая. И убийства раскрывает. Потому что дотошная, ну и умная, как все мы, женщины.
Дама усмехнулась, положила книгу с яркой обложкой Симе на колени и легко спрыгнула с подножки.
У Серафимы екнуло сердце. Где-то глубоко заворочалась надежда, и даже настроение улучшилось.
– Сеня! Черт патлатый! Чего расселся? – лихо выкрикнула она и неожиданно разлохматила чуб своего шефа. – Езжай давай, покажем этим Федоровым!
Ну и Шишов расстарался. Он гонял автобус, точно шальной, забирал пассажиров из-под самого носа остальных водителей и вообще вел себя вызывающе.
– Совесть-то имей… – не выдержала Серафима, когда он, совсем обнаглев, подрезал своего друга Федорова.
– Какая совесть? У меня дети! – возмутился Семен, кивнув на котят.
Те вели себя смирно – свернувшись в красочной коробке, только и делали, что спали. Однако Шишов все равно закончил работу раньше обычного.
– Все, теперь домой, надо Татьяне зверей всучить, пусть кормит, к месту приучает. Книжки пусть почитает, чтобы все по науке. Как-никак… корнишоны!
Серафима только удивленно вздернула брови:
– И кто это говорил, что не переносит кошек? С чего это тебя так проняло?
– С чего? – взвился Шишов. – Так лучше с котами всю жизнь, чем тебя в жены! Да еще и квартиру на нее перепиши… Слышь, Хиросима, давай так: я тебе отдаю деньги за кошек, а ты… а ты не будешь… ну, чтоб я как порядочный мужик поступал. По рукам? И чего ты таращишься-то? Говорю же: я тебе деньги, а ты жениться на мне не будешь. Согласна?
Серафима только с облегчением вздохнула. Однако тут же немедленно запечалилась:
– Я прям и не знаю… Отказаться от тебя? Хм… Тогда зарплату повысь. А еще… Я, наверное, завтра припозднюсь. Ладно? Так прям чего-то в сердце колет… – со слезой в голосе пролопотала она. А для верности добавила: – Думаешь, легко так – на шею лебединой песне наступать? Мне нужны дополнительные часы, чтобы тебя забыть…
Шишов тоже поторопился запечалиться:
– Я понимаю, понимаю… – несчастным голосом бормотал он, отсчитывая деньги за котят. – Конечно, можешь припоздниться… Я сожалею, сочувствую… Может быть, когда-нибудь я и соглашусь за тебя замуж… Ну, мало ли, вдруг там меня парализует, или еще какая хворь объявится… Так чтоб дочкам не мешать, тогда уж я к тебе…
«А я тогда, не раздумывая, сразу под поезд», – подумала Серафима. Однако горько затрясла головой, с печальной внимательностью пересчитала деньги и как тяжелобольная поплелась к дому.
Завернув за угол, она радостно передернула плечами, пошелестела деньгами и почти бегом пустилась в магазин. Сейчас она накупит конфет, йогуртов, будет лежать на диване и читать… И кто знает, может быть, найдет решение!
Книгу, которую любезно оставила ей пассажирка, она закончила читать, когда за окном уже серело утро. Никакого рецепта не нашла, зато обрела твердую уверенность, что свои проблемы решит сама.
– С чего начнем? – спросила она у своего отражения в зеркале. – Самое первое это… это здоровый, крепкий сон! Сейчас высплюсь, а там уже… Ну, Лилька, держись!
Проспав до двух дня, Серафима встала со светлой головой и весьма ценной мыслью в ней.
– И чего я такая дура? – спрашивала сама себя Сима, уплетая дорогие сардельки, которые вчера купила на «кошачьи» деньги. – Выход есть: в тюрьму я не сяду и денег платить не стану. Ну, во-первых, я и сама могу отыскать преступника, только взяться надо. А во-вторых… Можно и у Лильки столько грехов нарыть, что она и забудет, что такое шантаж! Хотя… последний вариант не катит. Лилька своего не упустит, так и будет всю жизнь тыкать – ты убила, ты… А интересно, кто же на самом деле убил того бедолагу? Надо все-таки сходить к его жене…
Чтобы поговорить с женой потерпевшего на доброй ноте, Серафиме пришлось побеспокоиться заранее. Сначала надо было все же отработать оставшиеся часы – не такие большие деньги она получала, чтобы плевать на работу.
– Ну, Серафимочка, как твое драгоценное здоровье? – тоном доброго Дедушки Мороза приветствовал ее Шишов. – Чего-то глазки провалились, губки сморщились, мордочка постарела… У меня баба Маруся была, так она так же выглядела, когда ее хоронили. Ты случаем не захворала? Выглядишь, как будто у тебя туберкулез.
Серафима выпучила на него глаза и страшно зашипела:
– Будешь приставать – завтра к тебе перееду. Туберкулез! Я, может, всю ночь не спала! Я, может, всю ночь плакала в подушку! Да чего стоишь-то? Поехали уже, вон сколько народу на остановке собралось, сейчас Федоров выедет, всех подберет…
Федоровы после вчерашних гонок сегодня принципиально не появлялись. Но ни Шишов, ни тем более Серафима особенно не скучали.
– Граждане! Не забываем о взаимной вежливости! – привычно надрывалась Серафима. – Помните, пассажиры: кондуктор тоже человек и хочет кушать! Поэтому не прячем кошельки, не прячем! Расплачиваемся! Женщина, веселее расплачивайтесь, веселее!
– За меня муж платит! – буркнула толстая тетка и толкнула рядом стоящего мужичка. – Гена! Плати, говорю!
Мужичок дернул локтем и на даму не отреагировал.
– Ген! Немедленно доставай кошелек! На нас уже смотрят!
– Сама доставай, я в прошлый раз платил, – наконец разлепил губы мужчина.
– Ну и что? У меня деньги в лифчике, я не могу их при всех доставать. Мне неудобно! – кипятилась дама.
– Граждане! – возопил мужчина. – Отвернитесь, пожалуйста! Моя супруга кошелек достанет! Прошу по-человечески: не смотрите, она стесняется. Честно говорю: я смотрел, там ничего хорошего!
Мужчина тут же получил крепкую затрещину и лишился всех денег – жена самовольно достала деньги у него из кармана и передала кондуктору сотку.
– Сдачи не надо! – по-барски крикнула она и мстительно уставилась на мужа: – Это тебе штраф!
Когда измотанный трудовым днем Шишов уже направлялся домой, рядом с ним бодро посеменила Серафима. Семен некоторое время шел молча, только подозрительно косился на напарницу и нервно прихихикивал. Но возле своего подъезда не выдержал:
– Семафора, язви тебя! Ты куда прешь? Ко мне, что ль? А ведь вроде обещала оставить меня в покое. Чего, опять с собой совладать не можешь?
Серафима приложила руки к груди и тихо заблеяла:
– Мне на-а-адо… Тебе жалко, да? Я только на котяток глянуть… Соскучилась, у меня ведь никого! Ни тебя, не котяток… – Но, устав придуряться, капризно притопнула. – Пусти, говорю, все равно не уйду!
Шишов в изнеможении задрал головенку к небу и пожаловался кому-то там, наверху:
– Ну вот, что делать, если красивым уродился, а? Ну хоть удавись теперь! Ладно, Симка, тащись. Только сразу говорю – на ночь не оставлю!
Едва Серафима с Шишовым вошли в прихожую, как им навстречу выскочила Ирина с котятами в обеих руках.
– Ой, пап, они сегодня так плачут, так плачут… А спать не хотят! Я им и колыбельную пела, как ты учил, а они еще громче пищать начинают.
– А чего ты их на руках держишь? – удивилась Серафима.
– Так это… папа же сказал, – выпучила круглые глаза Ирина. – Говорит, чтобы на полу не простудились…
– И ты их весь день таскаешь? – не поверила Серафима.
Шишов понял, что со своими указаниями явно погорячился, раздул ноздри и задиристо заверещал:
– А и носит! И что такого? Чай, не теленка на руках таскает. Ирка, язви тебя! Они ж, наверное, голодные. Отпусти кошек, покорми их, да нам собери на стол. Слышь, Серафима, ты чего делать-то будешь? Может, тебе фотографии дать? Только я там на фотках с бывшей женой. Ты как? Перенесешь?
– А Татьяна скоро придет? – сдерживая зевоту, спросила Сима.
– Да вот сейчас и придет. А тебе зачем? – насторожился Шишов.
Серафима неопределенно пожала плечами:
– Ну, так… ближе познакомиться хочу.
Шишов издал жалкий всхлип и унесся в ванную. Никто и никогда еще не брал его таким любовным штурмом, и ему предстояло всерьез поразмышлять, как не сдать позиции.
Татьяну долго ждать не пришлось. Серафима как раз чесала полосатому котенку пузо, когда она пришла с работы, нагруженная пакетами.
– Ой, здрасте! Устала – прям сил нет, – плюхнулась она на стул и засюсюкала: – Симочка, Симочка, Симуля!
Серафима почувствовала себя неловко. Ей, несомненно, нравилась Татьяна, однако ж для такой фамильярности они еще были недостаточно знакомы.
– Зовите меня просто Серафима, – крякнула она и поправила платье.
Татьяна туманным взором уставилась на гостью, потом что-то поняла, фыркнула и смущенно прикрыла рот рукой:
– Простите, это я котенка. Папа их назвал Симой и Фимой. Он сказал, что это самые кошачьи имена. А и правда красиво – Сима и Фима. Песня просто!
– Красиво, я эту песню всю жизнь слушаю, – перекривилась Серафима и сухо доложила: – Я к вам по делу. Понимаете…
Дальше следовало поменять тон на просительный. Однако так просто не получалось, поэтому Сима бесцеремонно попросила:
– А пойдемте пить чай!
Татьяна кивнула и направилась в кухню. На кухне батюшка уже торопливо засовывал в себя бутерброд с кабачковой икрой и, давясь вкуснятиной, шепотом пожаловался:
– Вот, Танька, влюбилась в меня баба, прям проходу… А, Симочка! Проходи!
Серафима уселась за стол под удивленным взглядом старшей дочери.
– Семен, не смог бы ты нас оставить? – спросила она, жеманно почесывая у себя за ухом. – У меня тут несколько вопросов…
Шишов обреченно опустил руки по швам:
– А я тебе, Танька, чего говорил? Эх… – горько махнул он рукой и пошагал в комнату.
С уходом Шишова Серафима резко переменилась. Она бросила кривляться, а доверчиво попросила:
– Таня, как бы мне с вашей Алисой поговорить. Ну, с хозяйкой аптеки, у которой муж умер. Понимаете… понимаешь… у меня у соседки сын юридический университет заканчивает. И им домашнее задание дали – каждому поймать хотя бы одного настоящего преступника. А дело в том… – увлеченно врала она, сама себе начиная понемногу верить. – Понимаешь, а на всех студентов у нас преступлений не хватает.
– Да и слава богу! – проникновенно высказалась Татьяна.
– Ну, это конечно, только как парню-то быть? Вот как двойку ему поставят, и куда он потом, двоечник, устроится? Переживает. А тут я возьми да и проболтайся ему, что у знакомой мужа поленом убили… Вот он теперь с меня, можно сказать, с живой не слазит – сходите да сходите, узнайте все поподробнее…
Татьяна нахмурилась и покачала головой:
– Ой, нехорошо это, у человека еще вся душа разворочена, а вы…
– И я вот так же ему сразу и сказала! Вот прям слово в слово! – яростно продолжала Серафима. – А он мне – а как же, говорит, преступника искать? И что же, простить этому изуверу такое дикое злодейство?
Татьяна нахмурилась еще больше и снова покачала головой:
– Да как же можно такое простить?
– И я сразу же так подумала. А еще ведь вот какая беда, это мне тоже тот юрист недоделанный сказал. Он говорит, что пока настоящего преступника не нашли, то могут запросто ошибиться и поймать невиновного. Так теперь сама подумай – можем мы на самотек расследование пускать? Можешь ничего не говорить, Таня, я вижу, тебя уже повело всю. Конечно, никак не можем!
Татьяна смотрела Серафиме в рот и ждала указаний.
– Так и чего? – не дождалась она. – Мне позвонить и сказать, чтобы Алиса Гавриловна вам все рассказала? Я, конечно, позвоню, только она возьмет и меня не послушает, я же там шишка-то невеликая…
Серафима улыбнулась чуть свысока. Она уже продумала этот момент.
– А ты не говори, что мы с тем юным юристом преступника ищем. Неприятно это – по многу раз рассказывать о наболевшем. Мы не так сделаем. Ты вспомни: может, той Алисе помощь какая требуется? Ну, по дому там чего сделать или постирать. А может, ей ночью одной страшно спать, а?
Татьяна задумалась. Думала долго, а потом проговорила:
– Вот про ночь я не спрашивала, как-то недопетрила, а по дому… Я не знаю, она вроде ничего не говорила. Слушайте, Серафима! А чего нам ждать? Давайте скажем, что после покойника надо окна мыть во всей квартире, ну, мол, примета такая. И вроде как я к ней вас направила. Вот сто пудов, Алиса Гавриловна вам обрадуется, потому что кому же нравится окна мыть! Да еще во всех комнатах!
Серафима скисла.
– Ты знаешь, я вот тоже по части окон не большая любительница…
– А если надо? – презрительно сощурилась Татьяна. – А если преступник на воле ходит? Нет уж, я сегодня же позвоню, а вы завтра же с утра – тряпочку, ведерочко берите и к Костеренко!
– А что, еще и у какого-то Костеренко окна мыть? – вытаращилась Серафима.
– Костеренко Алиса Гавриловна – так звучит ее полное имя. Понятно? Ну все, договорились.
На этой оптимистической ноте Серафима и покинула гостеприимный дом Шишовых, забыв попрощаться с «разлюбезным» Сенечкой.
Работать Серафиме Кукуевой нравилось. Особенно ее радовало, что через каждые два дня нервного труда наступали вполне законные два дня выходных. Единственное, что ее не совсем устраивало, – хиленькая зарплата. Однако с этим она собиралась бороться. Но сейчас, когда позарез необходимо было свободное время, ее даже зарплата не сильно печалила.
Встав по будильнику в семь часов, Серафима быстренько уложила волосы феном, отчего те вздыбились так, будто их оскорбили, накрасила все, что можно было накрасить, и направилась к зеркалу.
– Сегодня я как-то вызывающе хороша, – с сожалением поцокала она языком.
Еще бы не сожалеть! Хороша она была от силы раза два в году – строго на Восьмое марта, когда все женщины выглядят великолепно, и еще отчего-то в родительский день, когда требуется смотреться серенько и скорбно. Сегодня тоже вид должен был быть убогим, так Алисе Гавриловне удобнее было бы перед мойщицей окон раскрыться. Однако ж щеки Кукуевой пылали абрикосовым румянцем, накрашенные глаза сверкали, а губы лукаво извивались и выглядели похотливо.
Конец ознакомительного фрагмента.