Мира Номади «Разгаданный Сфинкс»
За приоткрытыми дверьми
Курортный городок
Я сидела за рабочим столом и судорожно просматривала содержимое всемирной паутины; рука нетерпеливо подрагивала на мышке. Опять ничего. За последние несколько месяцев остальной мир приветливостью не отличался, не то что четыре года назад. Я все еще помнила терпкий ночной воздух Мармариса, смеющиеся хитрые глаза турчанок и пеструю, по-восточному яркую атмосферу базара. Кстати, турецкие сладости до сих пор для меня вкуснейшие в мире. Собственно, она, эта самая Турция, и положила начало скитаниям. Мир разделился на до и после. С каждым днем это чувствовалось все отчетливей. Однако Вселенная упорно не хотела внимать мольбам. Дни тянулись насмешливо долго и безрезультатно. Может быть, действительно, не судьба? Эта капризная дама часто испытывает на прочность. Может быть, стоит взять себя в руки, перестать барахтаться в облаках и выйти к этому миру здесь и сейчас? Вряд ли. Отмахнувшись от порядком приевшихся изображений пирамид, древних крестов и прочей атрибутики вожделенного места назначения, я отправилась на кухню варить любимый кофе. Египет… Все просто: дешево и популярно; как раз то, что нужно, чтобы накопить средств для взыскательной Европы. Объявление ушло, оставив меня в размышлениях. Египет… Фараоны и пирамиды, Красное море, на которое туристы ежегодно слетаются, как мухи на варенье, и без того восторга не вызывало – я с детства боялась воды. Что еще? Арабы, бедуины, верблюды, закутанные женщины. Стоит только въехать в страну и пожить в ней хотя бы пару месяцев, как стереотипы лопаются со скоростью мыльного пузыря. Снова вспомнился институтский лозунг: "Счастье – это возможность путешествовать". Где ж ты, счастье мое? В данный момент вот. Ароматная чашка с обожаемым напитком внутри передо мной. Однако насладиться ею не получается. Тишину нарушает звонок. Женский голос. Откуда? Из Египта. Спрашивает на английском, не отправляла ли я резюме на должность Guest Relation (менеджер по работе с гостями) отеля. Что за вопрос? Разумеется, да. Пока я пытаюсь справиться с волнением, девушка на другом часовом поясе невозмутимо продолжает интервью. Все происходит так быстро, отвечаю почти автоматически. Наконец, она, по всей видимости, удовлетворенная, прощается, заверяя, что в ближайшее время позвонит менеджер отеля и вновь проведет интервью. Боже, неужели удача? Я вне себя от счастья. Вселенная щедро открывает двери, и на следующий день раздается второй звонок. Отвечаю уже более уверенно, хотя это нелегко: ликование переполняет буквально всю. Улыбаюсь, как чеширский кот. Вслушиваясь в знакомую восточную бархатную интонацию (у восточных мужчин особенные голоса, и это совершенная правда), стараюсь не терять нить разговора. Что? Контракт? Ах да, конечно. Ждать в течение двух недель? Какие пустяки для той, которая ждет несколько лет. Вежливо попрощавшись, я упала на диван и мечтательно закатила глаза. Жизнь налаживалась…
Все последующие недели я поражалась своему ангельскому терпению. Без малейшего негодования переводила контракт родственникам и объясняла энное количество раз, что поездка абсолютно безопасна, никаких возражений я слушать не желаю. Старший брат, мною обожаемый, докуривал пачку на балконе. Женская половина семьи хваталась за голову. Убедить ни разу не бывавших за границей родных, что в Египте тоже есть жизнь и что передача о рабстве, которую смотрела бабушка, – чистой воды профанация и преувеличение, – все равно что камень в гору катить. Мне никто не верил. Каждый крутил свою шарманку: грязно, бедно, необразованно, нецивилизованно. Твердили, что я попаду в рабство, как пить дать. Классическое заблуждение. Однако чемодан уже занял почетное место в коридоре, раскрыв свою жадную до путешествий пасть, и возражения со временем утихли, а потом и вовсе сошли на нет. Я же радостно носилась по квартире, с энтузиазмом запихивая туда все, что могло пригодиться в стране потомков фараонов. Пирамиды больше не казались тошнотворной грудой камней, а прекрасный лик Нефертити был едва ли не образчиком женской красоты.
Наступил долгожданный день. После слезливых прощаний и смачных поцелуев в щеку, выслушав железный инструктаж по правилам техники безопасности в чужой мусульманской стране, я наконец-таки села в самолет. Пассажиры спали, кто-то в наушниках, кто-то без, читали, разговаривали, слушали музыку. Через окно иллюминатора я всматривалась в то, как испаряются с набором высоты верхушки московских многоэтажек, как застыли на ослепительно-голубом небе клочки белой ваты. Прислушивалась к собственному ощущению покоя, которое могут подарить лишь путешествия, отрывая тебя от привычной до боли реальности. Я ничего не боялась, наоборот, наслаждалась каждым моментом. Спустя несколько часов взгляду открылась необыкновенная картина. Пустыня… Гордая, великая, казалось, ей не было края. Солнце в последний раз озолотило верхушки песчаных холмов, которые почему-то оказались темно коричневого, почти шоколадного цвета, что очень удивило (я-то по наивности ожидала увидеть белые пески), затем скрылось, и самолет окутали сумерки. Несколько минут, и раздалось дежурное сообщение стюардессы о посадке, из которого всплыло и сладко отпечаталось в памяти слово Шарм-Эль-Шейх, и я, перевесив небольшую дорожную сумку через плечо, в полном восторге поспешила вперед.
В лицо ударил обжигающий сухой ветер. Жара не смущала, все же я не ожидала, что солнце будет настолько палящим. Аэропорт Шарм-Эль-Шейха представлял из себя маленькое здание с двумя терминалами. Это радовало – я не выносила огромные международные аэропорты. В самом прекрасном расположении духа стала оглядываться в поисках трансфера. Почти сразу же увидела среднего роста египтянина с табличкой, на которой по-английски было крупными буквами напечатано мое имя. Египтянин был одет в белую тунику с вышитым на вороте восточным орнаментом и синие брюки. И, разумеется, ослепительно улыбался. Уладив все необходимые формальности по прилету и указав жестом на выход, работник отеля живо подхватил мой чемодан и устремился к выходу. Сев в черную хонду, я уставилась в окно; сопровождающий хранил молчание, и я была этому несказанно рада, так как получила возможность наслаждаться видом. Сумерки еще не вступили в свои права: отчетливо были видны контуры пальм на фоне серой цепочки гор. Пальмы, горы, пустыня и шоссе – больше ничего. Довольно-таки небогатый пейзаж, но мне он казался почти мифическим. Я все еще не могла поверить в реальность происходящего. Каких-то четыре часа и угрюмая Москва сменилась приветливым Шармом, каких-то четыре часа и далекая восточная сказка воплотилась в явь, оставив все печали позади!
Спустя полчаса или немного больше машина сделала очередной поворот, и я увидела большие ворота, на которых темно-синими буквами в двух вариантах на международном английском и локальном арабском было выведено «Гранд Оазис». Далее располагалась длинная каменистая красивейшая аллея с пальмами по обе стороны. Уже окончательно стемнело, и они светились, обвитые гирляндами, приглашая следовать дальше. Поистине, новогоднее зрелище в стране пирамид, усмехнулась я. Что же дальше? Машина остановилась перед стеклянным входом. Момент истины. По ту сторону осталось прошлое, а впереди ждало настоящее восточное приключение. Иначе и быть не могло.
Менеджер ресепшн оказался полноватым мужчиной с широкими густыми бровями и масляной улыбкой, которую обычно вешают на себя работники магазинов при проверке санэпидемстанцией. Звали его Мохамед Ашраф, к имени впоследствии прибавилось обращение мистер. Мистер Ашраф любезно предложил чашку кофе, попутно распекая, видимо, не особенно усердно выполняющий свои обязанности, персонал. Пока я не спеша пила кофе, разглядывая второго встретившегося египтянина и его кабинет, мистер Ашраф сердито выкрикивал на удивление женским голосом какие-то ругательства на арабском. Получалось очень комично. Потом, спохватившись, положил трубку, клятвенно пообещав привести в исполнение свои угрозы на следующий день, что было ясно и без знаний арабского, и переключился на меня. Было поздно, поэтому после так называемого small talk (краткий разговор, дань вежливости) менеджер пообещал, что знакомство с персоналом и введение в курс рабочего дела начнется завтра, а сейчас мне непременно нужно отдохнуть. Немедленно был вызван консьерж, им оказался молоденький мальчик Хасан с забавно торчащими большими ушами; мистер Ашраф вручил ему ключ от номера и вежливо попрощался. Мальчишка с деловым видом уселся в клаб кар, маленькую машинку, на которой обычно в отелях развозят гостей и их багаж, и пригласил сесть рядом. По дороге он без умолку болтал: начинал рассказ про отель, тут же сбивался и спрашивал мое имя, сколько мне лет и тому подобные детали. Он был забавным пареньком с ужасным египетским акцентом. Я с трудом разбирала слова, поэтому ограничивалась кивками и испытала невыразимое наслаждение, когда дверь, наконец, захлопнулась и я осталась один на один со своими бьющими через край первыми впечатлениями. Но сил их переварить не было. Я бухнулась на кровать и практически сразу уснула, успев перед этим отправить короткое сообщение родным о том, что со мной все в порядке.
На следующее утро, по возможности скромно одевшись, я поспешила в отель. Солнце светило просто ослепительно в прямом смысле слова, наверное, поэтому снаружи никого не было, кроме садовников. Вот уж поистине адская работа. Попетляв немного, я вышла к главному зданию. С первой минуты, как я вошла в лобби, на меня устремились десятки мужских глаз. Молодые парни, стоявшие у стойки возле ресепшн (видимо, консьержи), пялились во все глаза и улыбались. Слегка смутившись, но в приподнятом настроении, я постучала в двери офиса. Знакомый фальцет пригласил войти. Далее я опущу необходимые бумажные формальности, интервью и прочие детали приема на работу, ибо это никому не интересно. На них потратилась первая половина дня, вторую же я с восторгом гуляла по отелю, с любопытством изучая окрестности. Отель «Гранд Оазис» впечатлял своей большой и роскошной территорией; это, как потом выяснилось, было первым плюсом в списке взыскательных туристов. Бежевые корпуса были расположены хаотично, книзу от главного здания скатывалась дорога, которая привела к морю. Наконец-то! Не то чтобы я никогда не бывала на море: бывала и не единожды, но красное море пользовалось особой популярностью, и мне не терпелось посмотреть почему. Море я любила любое. И сейчас, глядя на блестящую от солнца гладь воды, едва не завизжала от восторга. Красное море действительно потрясающее, и не в обиду любителям других, необыкновенное. Такой безудержной синевы я не видела еще нигде. Я стояла, любуясь пейзажем, забыв про все на свете. Однако совесть напомнила, что я здесь по делу, и, с сожалением оторвавшись от манящей немедленно окунуться в нее красоты, я вернулась на ресепшн с благородной целью изучить отель изнутри.
Побродив по коридорам вдоль и поперек с неизменным египетским товарищем Хасаном, я пришла к выводу, что отелем мне определенно повезло. Не какая-нибудь сомнительная четверка, а полноценные пять да еще Делюкс. Работа обещала быть весьма интересной. Все складывалось на редкость удачно.
С первых недель жизнь потекла в непривычном новом и интересном русле. Обязанностей было не особенно много. К ним относилось все, что касалось работы с гостями: их проблемы, жалобы, просьбы, замечания – все это легло на мои и без того хрупкие плечи. Однако стоило ли жаловаться? За один только месяц, проведенный в отеле, мне выпала возможность повидать столько интересных людей всех цветов и мастей, сколько другим и не снилось за всю жизнь. Забыв о приличиях, я в изумлении глазела на роскошных африканских дам с чалмами из дорогого шелка на голове и в пестрых нарядах, темнокожих мужчин, цвета костюмов которых сливались с цветом их кожи, видела вживую арабских шейхов в традиционном белом наряде и их женщин, закутанных во все черное. Все это представало моим глазам вживую. Было боязно, но постепенно я втянулась и стала получать от работы удовольствие. Мне нравилось консультировать гостей, решать их вопросы, частенько приходилось выступать связующим звеном, особенно когда дело касалось соотечественников, вот уж кому было сложно понять арабский изворотливый менталитет, так это прямохарактерным русским. Работая с египтянами каждый день, я поневоле научилась понимать, почему они в целом ведут себя так или иначе и чем это грозит. Однако объяснить это гостям, учитывая то, что у тех сложился определенный стереотип относительно арабов и включал он в себя далеко не лестные качества, было задачей мегасложности. Исторически обусловленные особенности, природный жаркий климат, спорная религиозность – все это сформировало такое мышление, что любому европейцу проще было разбить себе лоб об стену, чем понять египтянина. Однако как и у любого сейфа есть своя комбинация, так и к египтянину можно найти подход и получить заветный ключик при наличии опыта. В конце концов, я за этим сюда и приехала. И получала его день за днем, шаг за шагом… А вечером, чтобы расслабиться и сбросить оковы ежедневного стресса, неизменного спутника того, кто решил посвятить себя работе в туристической сфере, прихватив в собой подруг, ездила в Нааму Бей.
Наама была эпицентром ночной, бурлящей страстями жизни Шарм-Эль-Шейха, водоворотом эмоций и была по обыкновению благосклонна как к туристам любого плана, так и к резидентам. Туристы всех мастей, довольные тем, что июльская дневная духота сменилась ночной, бросали свои шведские столы и столы а-ля карт и спешили в сердце города за удовольствиями и впечатлениями. По левую сторону широкой улицы владельцы магазинчиков, дружно выкрикивая приветствия, зазывали жадную до сувениров толпу, по правую звали за тем, чтобы покурить шишу (кальян). Далее улица разветвлялась и появлялись ночные клубы, предлагающие расслабиться и приятно провести время не только любителям потанцевать, но и гурманам и даже музыкальным коллекционерам. Я не была любителем ночных развлечений, поэтому клубы посещала редко и то за компанию. Мне больше по вкусу были маленькие уютные кафе, где можно спокойно посидеть и попить любимый латте или горячий шоколад. Нааму я любила искренне и беззаветно. Средоточие пестрой, многолюдной, возбужденной толпы, веселого ночного ритма, громких арабских интонаций… Водопад чувств… Свобода витала в терпком воздухе, наполненным фруктовыми ароматами кальянов. В неспешных движениях туристов, с удовольствием совершающих променад. В жестах хрупких молоденьких танцовщиц беллиданса (танца живота). Наама говорила с тобой, призывала сбросить оковы, внешние и внутренние, и я себя здесь чувствовала как дома. Шарм-Эль-Шейх был городком небольшим, тем не менее я обзавелась любимыми местами. Кафе «Хабиба» на открытом воздухе. С него открывался захватывающий дух вид с высоты на море. Тихое, уединенное, романтическое место… Бар «Паша» на крыше отеля, откуда вся ночная панорама раскрепощенной темнотой улицы представала в полной красе. И множество маленьких кафе в восточном стиле, в которых можно было сидеть прямо на пестрых коврах или же покуривать кальян, лежа на длинных подушках-валиках – неизменных атрибутах восточного быта. Все это великолепие было доступно вечерами, а днем Наама была мертва. Днем я была занята бесконечными заботами.
На работе происходило жесткое столкновение извилистого юркого восточного менталитета с прямым и бесхитростным русским. Я была между двух огней. На первый взгляд, несложная работа оборачивалась пыткой при любом серьезном конфликте русского туриста с отельным менеджментом. Приходилось буквально разбиваться о стереотипы, которых и с той, и с другой стороны хватало. Зная любовь арабов к чаевым, россияне стремились щедро ими одарить обслуживающий арабский персонал с самого начала поселения, вторые же, стесняясь, брали, но почему-то новый номер гостей опять-таки не устраивал. Наряду с этим я обнаружила, что египтяне очень своеобразно улаживают конфликты. Не стремясь искоренить проблему департамента в корне, будь то обслуживание номеров, ресторанный сервис и тому подобные, они просто занимались тем, что ублажали гостя здесь и сейчас, не заботясь о том, чтобы качественно заштопать бракованный материал. Как это по-восточному… Если бы это касалось только профессиональной сферы…
– В чем дело? – мистер Ашраф нахмурился, разбирая ворох бумаг на столе.
– Гость просит о встрече с вами. Недоволен размещением и обслуживанием.
– Скажи, что скоро буду. – И глубокий вздох и, судя по всему, какое-то ругательство на арабском.
«Скоро» понятие неоднозначное в арабской философии. Волшебное «скоро» может наступить и завтра, и послезавтра, и на следующей неделе, а если совсем повезет, то в тот же день. Тот день как раз был из таких, удачных. Сияя, как начищенный пятак, мистер Ашраф появился перед гостем, щедро разводя руками и приглашая сесть. Разумеется, тут же появился поднос с прохладительными напитками. Разумеется, гость поначалу был жутко недоволен. Но природная национальная красноречивость, показная услужливость и отлично сыгранная искренняя заинтересованность в его проблеме погасили ростки гнева. Ему пообещали бесплатный курс массажа и ужин в самом дорогом ресторане а-ля карт. Нужно ли говорить, что покинул лобби он весьма удовлетворенный.
Вообще в большинстве случаев практически все жалобы, нелепые, дикие или же, наоборот, справедливые, испарялись при помощи вышеуказанных приемов руководства. С арабскими гостями дело обстояло немного иначе. То был особый контингент, неприлично богатый и поэтому самый почитаемый. К ним требовалось особое, тщательнейшее внимание. Здесь простой бесплатной корзиной фруктов было не обойтись. Арабского я не знала и не могла понять, какие золотые горы обещаны гостю с претензиями, но в итоге все сводилось к тому, что он просто получал больше привилегий. В самом критическом случае ему могли бесплатно продлить отдых.
Стоит ли упоминать, что во время таких важных событий, как прием делегации из Кувейта, мистер Ашраф был напряжен и взвинчен, как оса, в своем небольшом для его параметров кабинете.
– Приезжает делегация из Кувейта. Нужно отнестись к ним с особым вниманием.
– Я думала все гости заслуживают в равной мере хорошего отношения.
– Нет, эти особенно.
– Потому что у них в карманах больше денег? Мне…
Ох уж эта русская девчонка! Что за глупость! Договорить я не успела. Песчаной бурей в кабинет ворвался ассистент и быстро что-то начал говорить, сопровождая речь немыслимым количеством жестов. Естественно, на арабском. Ясно, тема исчерпана, я покинула офис, параллельно проклиная арабскую торопливость и некомпетентность. Звонок. Ответила привычным приветствием. Опять жалоба и снова на уборку номера. Ну это мы поправим, правда? По опыту зная, что ругаться с мальчишками-уборщиками – пустая трата времени, я прямиком направилась к их начальнику.
– Мистер Тарек, нам нужно больше внимания уделять чистке номеров. Гости в блоке А постоянно недовольны.
– Зейна, милая моя, – лучезарно улыбнулся высокий светлокожий египтянин (имени моего корректно произнести они не могли). Я делаю все возможное. Я уже восемь лет в этом бизнесе, ты знаешь, я профессионал. Но прямо сейчас я ничего не могу сделать. У меня не хватает персонала.
– Ясно. А расширить персонал мы не имеем права, бюджета нет, я правильно поняла?
– Абсолютно.
Я профессионал. Эта фраза и то, с какой гордостью египтяне здесь произносили эту фразу, вызывало улыбку. Профессионализм у египтян являлся синонимом слова быстрота. Быстро починили, быстро устранили проблему, быстро ублажили – Ма фиш мушкела (нет проблем). Цель – умаслить гостя здесь и сейчас. Неважно, что потом. Что будет дальше – одному Богу известно. На все воля Божья или, как говорят местные, иншалла…
Иншалла и бокра (завтра) – два кита арабской речи и арабского мировоззрения. Все мы в какой-то степени иногда надеемся на авось, но мало кому придет в голову употреблять «если Бог даст» в конце каждого предложения и, что еще грандиознее, в ответ на реплику собеседника. Иншалла – это фраза номер один. Употребляется везде и абсолютно по любому поводу. На все воля Аллаха. Поэтому любой египтянин употребляет заветное выражение всегда, как представится случай. На данном этапе я сталкивалась с этим лишь в рабочем плане, но его, этого иншалла, было немерено, различались лишь значения. В одной ситуации оно означало «да», в другой «возможно», а в третьей, что самое интересное, имело прямо противоположный смысл. Оно означало «нет». Ненавязчивое такое нежное «нет», дабы не обидеть собеседника, ибо на Востоке слово – это все. Арабские медовые речи будут нежно ласкать вам слух, даже если смысл послания отрицательный. Понятия правда-матка для них не существует. Поэтому говорят они между собой исключительно вежливо и пушисто, как и с любым другим. Услышав привычные русскому уху грубые интонации, начинают относиться враждебно. Будьте уверены, если вы устроите бесцеремонный скандал на ресепшн, возмущенно крича, что вам дали не тот номер, египтянин вас запомнит. Номер вам он поменяет, как-никак профессия требует, но обида останется. И при малейшем дальнейшем столкновении неприязнь его будет расти; мало того, впоследствии вы получите знаменитое прозвище trouble maker (доставляющий неприятности). Впрочем, несмотря на это, египтяне русских гостей жалуют за их щедрую душу и прямоту. Но не за грубость. Хамства египетская нежная натура не принимает. Впрочем, мы отвлеклись. Так вот, иншалла – это обещание рая, заверение сделать все, как ты хочешь. Когда-нибудь. Потом. Арабский способ увильнуть от ответа. Это их все. Настолько все, что, в очередной раз услышав изрядно набившую оскомину фразу, просто устаешь реагировать. Поначалу смешно – пробуешь понять, отчего, как и почему и как с этим бороться, – пока не столкнёшься лицом к лицу с реальностью. Никак. Проще самой приспособиться. А египтян трогать не надо. Забери у него иншалла, и он будет как потерянный ребенок – один на один с миром. Все равно что лишиться чего-то очень важного, драгоценного, несоизмеримо дорогого.
Бокра – это брат иншалла. Иногда они идут вместе, взявшись рука об руку, иногда по отдельности. Но всегда помнят друг о друге. Магические слова. Когда будет готов номер? Завтра. Когда мне починят кондиционер? Завтра. Когда можно записаться на автобус в город? Завтра. И так далее день за днем, год за годом.
Работая с египтянами по десять часов в сутки, я заметила кое-что еще. У них не существовало четкого понятия рабочего этикета. Разумеется, менеджеры высшего звена все, как один, уверяли, что никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя смешивать личное и профессиональное, однако на практике наблюдалось совсем другое. Иерархия иерархией, субординация существовала и не нарушалась. Но в то же самое время босс считал нужным продвинуть по служебной лестнице того, с кем он состоял в приятельских отношениях вне рабочих рамок, невзирая на то, что профессионально тот явно не дотягивал, и, наоборот, не замечать того, кто честно трудился на благо отеля, если они в напряженных или же в нейтральных отношениях. Личные предпочтения влияли на все, как бы они ни пытались утверждать обратное.
Работала я уже достаточно долгое время, и, справедливости ради, надо сказать, что ко мне, как к иностранке, относились всегда почтительно. Множество раз я влетала в кабинет в тот самый неловкий момент, когда мистер Ашраф распекал, хотелось бы сказать, громким басом, но у него выходили лишь истеричные женские выкрики, недотепу сотрудника, который опять допустил ошибку, о ужас, как он мог! Видимо, мой вид действовал на него успокаивающе. Он опускался в кресло, молча протирая раскрасневшееся от ора лицо влажной салфеткой, и спокойно выслушивал доклад. Если же он был в неконтролируемом гневе, подчиненные узнавали это сразу. Дверь в кабинет бывала заперта, а оттуда доносились такие вопли, что пугались гости в лобби. В тот момент нам всем было безумно жаль того, кто внутри, что не мешало все же над ним посмеиваться. Ибо ситуация выглядела, и впрямь, уморительной.
Но и мне приходилось несладко. Бывало, мистер Али ворча, вызывал меня к себе:
– Почему ты не проследила за тем, доставлены ли угощения гостю?
– В каком смысле? Я позвонила в рум-сервис и все заказала.
– Гость сказал, он ничего не получал.
– Как это возможно? Я договаривалась…
– Я тебе триста раз повторял, дорогая, чтобы ты все проверяла шаг за шагом и отслеживала. Отслеживать. Я что, логист ему, чтобы отслеживать? Вслух я, разумеется, сказала другое.
– Департамент работает спустя рукава, все дело в этом. Я сделала заказ, мальчики его доставили. Так должно быть. Я не могу контролировать работу всех отделов, у меня элементарно на это не хватит времени.
– Работая здесь ты должна постоянно проверять все отделы, понятно?
– Я думала, моя работа заключается в другом…
– Это обязательная часть твоей работы, важнейшая, – сердито поставил он точку.
Умом я понимала, что корни проблемы во всеобщей безалаберности, неорганизованности, инертности, и, тем не менее, разум отказывался принимать это. Мне претило звонить бессчетное количество раз, проверять, покрикивать, чтобы наконец они соизволили взять себя в руки и сделать то, что от них требуется. Впечатление было такое, что египтяне на самом деле получают удовольствие от кнута. Это меня просто неимоверно раздражало.
Несмотря на это, в целом с коллегами на ресепшн и менеджментом у меня сложились хорошие отношения. С ними было весело, а позитивных людей я люблю. Египтяне могут не отличаться дальновидностью, интеллектом, но они поразительно точно способны уловить, как к ним относятся. Мне по большому счету нравилось с ними работать. Поэтому они платили тем же. От природы человек неконфликтный, я старалась решить возникающие трения мирным образом. Зная, в отличие от их местного начальства, что доброе слово и мягкое отношение с ними работают лучше любых оров и наказаний, я этим пользовалась, и часто метод приносил свои плоды.
Тем временем в Шарм закрадывалась зима. Вечера становились все прохладнее, и я с недоумением обнаруживала, что мерзну. Да-да, вы не ослышались. Египтяне искренне удивлялись, как русский человек способен мерзнуть вообще, ибо в их мировоззрении Россия прочно отпечаталась страной, где всегда и везде исключительно холодно, поэтому русский народ, собственно, и спасается водкой. Я же, в свою очередь, холодов от Египта никак не ожидала. Не думала, что в Египте мне понадобятся теплая куртка и не менее теплые штаны. Но в ориентал кафе по-прежнему царил уют, нужно было всего лишь предусмотрительно завернуться в пестрый полосатый плед.
В один из таких пледовых вечеров я, как обычно, сидела в компании моих местных коллег и курила кальян. Курить кальян я не любила, от него кружилась голова. Хотя это, скорее, создавало некий приятный дурманящий эффект, который иногда не помешает. Мне же, испытывавшей каждодневное давление с обеих сторон, как со стороны египетского сумасбродного начальства, так и гостей, которых, обязательно что-нибудь да не устраивало (просто взять и наслаждаться жизнью – непосильная задача для большинства людей), он был как раз необходим. В моей голове уже сложилась примерная картинка загадочного восточного менталитета, поэтому личную жизнь я с превосходством запихнула в дальний ящик. Не могу сказать, что совсем. Встречи были и даже большее, но египтянам я никогда не доверяла, слишком хорошо довелось их узнать. Нужно сказать, приезжих мальчиков Шарм-Эль-Шейх изрядно портил, как портила Москва провинциалов, да и, впрочем, любой другой город. Оторвавшись от дома, скромные арабские парни попадали в мир вседоступности и вседозволенности. Кричащие, иногда вульгарные наряды туристок-иностранок, щедрые чаевые, отсутствие контроля и религиозных догм – устоять было невозможно. Те, кого я знала, не были исключением. Несмотря на мусульманские запреты, пили пиво, коктейли, виски с колой и тому подобное спиртное. И вступали в отношения. Несмотря на то, что религия исповедовала другое. Разумеется, я знала и тех, кто был верен традициям и своим убеждениям, но их было меньшинство. Раскрепощенная, свободная от всяких условностей жизнь Шарм-Эль-Шейха делала свое дело. Взять хотя бы моих коллег – милейшие парни. Халед, саркастичный худощавый молодой парень, не симпатичный, но и непривлекательным не назовешь. Постоянно жалуется на то, что хочет жениться, уже квартира обставлена, но девушку не встретил.
– Зачем такая спешка? «Женишься в свое время», – говорила я ему.
– Годы уходят, Зейна, – вздыхал он.
– То есть, лучше жениться на первой встречной?
– А что такого? Будет брак, будет и любовь.
Сказки для начинающих. Истинную причину назвать неудобно, и она искусно маскируется мудрыми простыми фразами. На самом деле Халеду нестерпимо хочется одного – физической близости с женщиной. Потому что в исламе добрачная жизнь порицается. Вот бедные парни и страдают направо и налево, пока не наступит предел, и женятся на первой подходящей египтянке. Жаль их. Но с течением времени проблема значительно уменьшилась. Пришла массовая культурная интеграция, потоки иностранного женского актива хлынули в гостеприимные египетские объятия, и жить стало намного проще. Женившись на иностранке, любой египтянин освобождался от обязательств в виде обставленной квартиры, машины и всего прочего барахла. И многие этим пользовались.
Между тем Шарм стал мне надоедать. В нем стало тесно. Я поняла, что далека от настоящего Египта. Тот искусственный мир, в котором я вращалась, никак не мог даже наполовину отразить настоящего духа страны. Страны с богатейшим вековым наследием и потрясающей культурой. Меня вдруг заинтересовало, насколько сильно в ней эхо ушедшей цивилизации. Захотелось чего-то другого: окунуться в новое, отвлечься от полной вопросов и проблем рутины совершенно чужих людей.
Решение пришло само собой в лице знакомого гида-трансфермена. Он предложил поехать в Каир. От такого я отказаться не могла. Это была потрясающая возможность пусть хоть на день, но приблизиться к настоящему Египту, который с Шармом имел мало чего общего, и, разумеется, увидеть пирамиды. При последней мысли у меня захватило дух. Увидеть своими глазами одно из чудес света! «Ксения, ты счастливейший человек», – твердила я себе, собираясь в дорогу.
В сердце Египта
Шесть часов с небольшим пролетели довольно быстро, и Каир показался на горизонте серыми многоэтажками. Я жадно всматривалась в окно, стараясь запечатлеть в памяти на скорости проплывающие тесные переулки, дома с облупившейся Бог знает сколько лет назад краской (их вообще когда-нибудь реставрировали? Сомневаюсь). Огромный мегаполис поразил меня. Иначе просто быть не могло. Сметя Шарм с пути, гигант гигантов, свидетель тысячелетней истории Каир протянул мне руку. Своей пыльной суетой, узкими тротуарами, где элементарно негде развернуться прохожему, сумасшедшим трафиком и немыслимыми толпами народа Каир ударил в самое сердце. Шарм-Эль-Шейх казался теперь кукольным домиком. Он был неисчерпаем. Он был всезнающим. И он был серым. И в этой блеклости и даже убожестве, как покажется некоторым, я видела свою прелесть. Это была душа Египта. Мегаполису было все равно, что думают о нем окружающие. Он возвышался над всеми, гордился своей судьбой. Однообразными невыразительными высотками домов, жителями в национальных костюмах (наконец-то мне довелось их увидеть), потрясающей архитектурой, молитвами муэдзинов (служитель мечети, призывающий на ежедневную молитву-намаз), которые, казалось, охватывали весь город, он говорил с вами. Вот нас везут на залитую утренним солнцем площадь – мы выходим из автобуса и имеем возможность наблюдать весь город как ладони. Здесь расположена одна из наиболее широко известных достопримечательностей – мечеть Мохаммеда Али, турецкого наместника Египта, который впоследствии стал его правителем, отказавшись от османского покровительства. Мечеть очень красива, как и большинство в принципе, – вы когда-нибудь видели некрасиво выполненную мечеть? Высоченные минареты и примыкающие к ним полукруглые купола; знаменитая на весь мир мечеть выполнена в лучших традициях исламской архитектуры. К сожалению, посещение ее не входит в экскурсионные рамки. Одна из причин, по которым я, собственно, и люблю индивидуальные туры и путешествия в одиночку. Куда уж лучше одной бродить по окрестностям и осматриваться, имея возможность все изучить увидеть, потрогать, не заботясь ни о временных рамках, ни о том, что кто-то жужжит тебе в ухо. Никакого стадного эффекта. Снова садимся в автобус – Каир проносится стремительно. Тротуары с тонкими деревцами, парки, скверы, башни… Мы на месте. Египетский национальный музей. Здание насыщенного розового цвета с белой аркой, где располагаются ворота. Внутри небольшого сквера с фонтанами, которые обступила местная молодежь, часть артефактов фараонских времен. Молоденькие девушки в джинсах и ярких платках беспрестанно возле них фотографируются. В Шарме я никогда не видела настоящих египтянок. Работающие со мной девушки никогда не носили хиджаб – запрещено правилами рабочего этикета. Иными словами, вполне соблюдающая мусульманка-египтянка, приезжавшая в Шарм, снимала свой платок и со спокойной душой и чистой совестью щеголяла локонами. Да не только локонами: она могла позволить себе более свободную одежду. Возвращаясь в родной Каир, она снова одевала платок. Но в прятки играли далеко не все, частенько мои знакомые египтянки платка вовсе не носили. И слово хиджаб для меня до посещения Каира носило магический характер, ибо я абсолютно не представляла себе, как он выглядит. В голове были стандартные образы женщин, укутанных в черное с головы до пят. Оказалось, что современный Египет под хиджабом понимает всего лишь платок, закрывающий лицо полностью. И длинные рукава. Вся остальная одежда ни в коем случае не запрещена. Египтянки, особенно молоденькие, выходя на улицу в скинни джинсах или обтягивающих джемперах, но с покрытой головой считали, что полностью соблюдают религиозные каноны и чисты перед Аллахом. На мой взгляд, их наряды смотрелись нелепо. Платки цветом элементарно не сочетались с остальной одеждой, не говоря о том, что и по стилю они явно не подходили. Выглядело очень безвкусно. Однако то были лишь мои мысли; девушки, довольные тем, что скорее всего попадут в Рай, радостно топтались вокруг в своих цветастых платках. Там же, на улицах Каира, я увидела в первый раз и то, о чем писала выше. Женщину в черном. Устрашающее и удручающее впечатление одновременно. Если к хиджабу я вполне лояльно отношусь (сама впоследствии стала носить платок, но на европейский манер), то никаба не пойму никогда. Страшно даже предположить, что чувствует женщина под этим черным одеянием, где единственная открытая часть – это глаза. И то не у всех. Впрочем, страшно нам с вами, у нее же есть на все оханья и аханья один универсальный ответ.
– Как вы можете ходить закутанной в такую жару?
– В аду еще жарче.
Бог с ней, с жарой. Мир слишком красив и многогранен, чтобы видеть его сквозь черную пелену.
Но вернемся к музею. После того, как тщательным образом были проверены наши сумки (фотографировать в музее строго запрещено) нас пропустили вовнутрь. Египетский музей вмещает в себя два зала прекрасных древних ценностей. Я бродила из зала в зал и не могла налюбоваться на многочисленные сокровища. Монеты различных периодов и династий – бронзовые, серебряные, золотые; обожаемые мной папирусы, античные вазы, различные предметы ритуалов, скарабеи… И конечно же главная достопримечательность – отдельный зал мумий фараонов. Настоящее чудо без преувеличения. Там находились статуи фараонов, мумии, каменные саркофаги, украшения цариц и в довершение всего – золотая маска Тутанхамона: она остается в памяти навсегда, стоит лишь бросить на нее взгляд. Бессмысленно описывать артефакты египетского музея, их обязательно нужно увидеть своими глазами каждому, кто приезжает в Каир.
Далее папирусная фабрика. Мы завороженно наблюдали, как при помощи ловких рук и мастерства на каком-то древнем с виду станке рождается папирус. Точно такой же, какой продается на каждом углу любого курортного городка. Замечательные воспоминания, уникальные. Оттуда я привезла картуш из самого желтого золота, который храню по сей день. На нем мое имя написано древнеегипетскими иероглифами.
И вот, наконец, Гиза и долгожданные пирамиды. Магическое место, споры вокруг которого не прекращаются и сегодня. Место, каждый год притягивающее миллионы людей с разных концов земли. Где каждый находит что-то свое. Впрочем, многие египтяне ничего, кроме как источника обогащения и груды камней, в них, пирамидах, не видят. Человек редко ценит то, что имеет…
Словно желая показать свое величие, силуэты пирамид вырисовывались вдали. Ехать еще около часа, а они уже полностью завладели вниманием и не отпускают. Манят и манят, зовут ощутить дыхание вечности… К ним ведет кольцевая дорога, и открывается огромная смотровая площадка, на которой любовно располагается почти весь Каир. Еще несколько формальностей у входа, и я у подножия этих гигантов. Чувство неописуемое. А как иначе чувствуешь себя рядом с живым чудом света, которое наблюдаешь воочию? Только так. Пирамиды настолько громадны, что банально чувствуешь себя песчинкой. А что, может быть, местные жители правы? В конце концов, это всего лишь громадные каменные блоки, величиной почти с человека. Просто груда известняка в форме треугольника. Нет, нет и еще раз нет! Место действительно магическое, это необъяснимо… Пустыня безмолвно хранит свои тайны… В ней простота, мудрость, загадка, умиротворённость – все. Видите среднюю пирамиду вдали? К ней тянется вереница бедуинов верхом на верблюдах. Идут, словно на поклон, будто собираются на молитву… Неописуемое зрелище. Солнце в тот день, словно нарочно, прячется за тучи, так что все окружающее окутано белой облачной пеленой. Я мысленно благодарю его, иначе картина не получилась бы столь совершенной.
Ну и конечно, какое чудо света без хранителя: гордый Сфинкс возвышался немного поодаль. Таинственное воплощение спокойствия, многолетних знаний и мудрости. Бесчисленные толпы туристов, восторженно улюлюкая, фотографировались с его головой, имитируя поцелуй. Мне не нравилось паясничать перед сокровищами истории. Есть на планете места необъяснимого притяжения и невероятной энергии. Я находилась сейчас в эпицентре. Ушлый экскурсовод сообщил, что у сфинкса можно загадать желание, и оно обязательно сбудется. Мое сбылось. А сфинкс помог или нет – мне этого никогда не узнать…
Это был мой первый Каир. За год, что я проработала в Египте, я ездила туда три раза. То была уже не жалкая обзорная экскурсия автобусом. Я побывала в его районах, каталась на лошадях в пустыне, и самое драгоценное воспоминание – на тук-туке (трехколесный крытый мотороллер, используется жителями арабских и юго-восточных стран). На плохих дорогах тук-тук вещь незаменимая. Волшебная машинка проедет абсолютно везде, и при том прокатиться на ней весьма забавно. У нее лишь один недостаток – тесновата. Я познакомилась ближе с египетским бытом и поняла, что из себя представляет настоящая каирская семья, что они едят, чем занимаются, о чем думают. Шарм с каждым разом все больше отдалялся от меня. Я ездила в Александрию – жемчужину Египта, город с безумно холодным зимой ветром и сокровищем, которого каирцы были лишены и поэтому летом совершали набеги, – морем. Гуляла в парке Монтаза, некогда служившем резиденцией королю Фаруку, спускалась в катакомбы Ком Эль Шукафа, состоявшие из множества лабиринтов, исписанных древними римскими и египетскими символами, чувствуя себя при этом Ларой Крофт, не больше не меньше, пробовала свежайшие морепродукты в ресторанчиках с видами на набережную. По ней я очень любила прогуливаться вечерами. Один из таких вечеров я помню до сих пор. Мне вздумалось поиграть с морем в догонялки. Оно, разумеется, одержало победу, и через каких-то десять минут я сидела в кафе, усиленно растирая окоченевшие стопы, а мой египетский товарищ суетился вокруг, не зная, что же выбрать: заказать кальян или кофе или же помочь мне в моих страданиях. Окоченели не только стопы: я вся тогда промерзла до костей с непривычки, но все неудобства быстро компенсировала чашка горячего кофе. Кафе называлось «Тысяча и одна ночь» – все-таки небогатая у египтян фантазия. В тот вечер я и представить не могла, что моя судьба находится всего в нескольких метрах…
Анвар
Волею судьбы встретились мы не в том месте и совершенно при других обстоятельствах. Нас соединил Шарм. А началось все с грязных кружек. Или с запредельного педантизма и маниакальной любви к чистоте моего любимого. В тот день я мирно сидела за рабочим столом, печатая очередной отчет, пытаясь угодить начальству. Вдруг ко мне подлетел мой коллега Ахмед: Ахмед был единственным среди мужской части нашего дружного коллектива, у кого было две жены, чем он, похоже, безумно гордился.
– Пойдем, познакомлю тебя с мистером Анваром, – и заговорщически улыбнулся. Люблю египтян за их улыбчивость, честное слово.
– Кто такой мистер Анвар?
– Наш ночной менеджер. Очень хороший, приятный человек, в отличие от… Ну, ты знаешь. И захихикал. У нас все его здесь очень любят и уважают.
Я вошла в кабинет. На черном кожаном кресле сидел, развалившись и скрестив руки за головой, мужчина лет тридцати с небольшим с седыми волосами. Довольно привлекательный, если бы не высокомерное выражение лица и поза. Все это вкупе создавало эффект тотального превосходства над всем живым. После обмена дежурными приветствиями мужчина спросил:
– Вы откуда из России?
Вполне нормальный вопрос для того, кто знаком с географией. Египтяне ничего не знали о России. Только Москву. В лучшем случае Санкт-Петербург. Ну а при самой большой удаче может быть Ростов-на-Дону или Новосибирск, однако вероятность этого была так же мала, как подснежники летом. Я отреагировала довольно резко. Признаю, это было некорректно, но предательский темперамент сыграл свою роль, и слова сами сорвались с языка.
– Вы знаете какие-нибудь города, кроме Москвы? – выпалила я.
Мужчина такого не ожидал. Он изменился в лице и неуверенно покачал головой.
Дальнейшее содержание разговора я помню плохо, но ясно было одно: ни он, ни я друг другу в тот день не понравились. Он мне – за неизвестно откуда взявшуюся высокомерность, я ему, подозреваю, – за длинный язык. К счастью, по работе мы не пересекались. Я работала днем, а у мистера Анвара была ночная смена, что меня очень радовало.
В водовороте гостиничных будней дни мелькали один за другим. И все было отлично, пока однажды я не пришла на свое рабочее место и, по привычке открыв компьютер, не увидела послание, которое возмутило меня до предела. В нем значилось: «Дорогая Мисс Ксения. Вчера, придя на работу, я обнаружил на рабочем столе немытые кофейные чашки (любовь к кофе меня подвела тогда). Я уверен, они не ваши, и оставлены кем-то по недоразумению; думаю, вы бы не ушли, зная, что рабочий стол в таком состоянии».
Открыв рот, я молча смотрела на безразличный к написанному на нем монитор. Какая наглость! Оставить без внимания это я не могла, поэтому быстренько, прежде чем заняться привычными делами, написала ответ: «Уважаемый мистер Анвар. Это была, конечно, я, за что приношу извинения. Обещаю, это больше не повторится. Я более не сделаю ничего, что каким-либо образом помешает вашей рабочей смене». Написала и забыла.
Удивление возросло, когда на следующий день я увидела ответ на мое сообщение. Он был мягче, куда-то подевалось превосходство. Поняв, что мистер Совершенство может быть вполне земным человеком, я снова написала ему. Просто так. Маленькое незначительное послание. И снова получила ответ. Так завязалась наша легкая переписка. Мы болтали по-дружески, тень враждебности испарилась, как пустынный мираж. Обсуждали фильмы, книги, делились опытом, новостями, говорили обо всем, что приходило в голову. Лишенные возможности говорить друг с другом лицом к лицу, мы доверяли свои мысли бумаге. В этом была особенная такая ненавязчивая прелесть. Он любил аудиокниги, я же признавала только печатные. Он был патриотом своей страны, а я ему писала о том, какая она грязная и нищая. Ему нравились триллеры и научная фантастика, а я больше любила комедии. Я была неисправимым романтиком, он был прагматичен до мозга костей. Вот такой странный симбиоз. Нам было интересно друг с другом. Приходя на работу, каждый из нас первым делом бежал к компьютеру и проверял есть ли сообщение. Его маленькие письма делали мой день, а я своими заметками разбавляла его скучные рабочие ночи. Так продолжалось месяца два. Потом он уехал в отпуск в свою Александрию. И я поняла, что соскучилась. И вдруг в один из вечеров он позвонил. Его далекий и родной голос сломал все преграды, и мы стали наконец общаться лицом к лицу. Ночами он, скучая на работе, звонил мне в номер, и мы говорили, теперь уже свободно. На самом деле чаще говорил он, а я слушала его глубокий низкий голос, который убаюкивал, и засыпала прямо с трубкой у уха. За что на следующий день просила прощения, а он только смеялся. Помню, как мы начали встречаться. Как я долго собиралась, а потом, увидев его восхищенный взгляд, улыбалась, как ребенок. Нашу первую прогулку. Мое смущенное лицо: он был очень высокий и мне на его фоне было совсем неудобно. Да, я была влюблена, хотя в то время меньше, чем сейчас. Спокойный, умный, рассудительный, он не был похож на египтян, с которыми я привыкла работать. Даже внешне, благодаря своим белоснежным волосам, он не вписывался в стереотип арабского мужчины. Мне нравилось его серьезное отношение ко мне. Он не тратил слов, зря рассыпаясь в слащавых комплиментах. А если делал, то в их искренности я не сомневалась. С Анваром было просто. Когда я заболела, он просто пришел, просто принес мне мед с лимоном; помню, как он заботливо укладывал подушки и поправлял на мне одеяло. Сказал, что любит. Серьезно так сказал, будто экзамен сдавал. Что будет обо мне заботиться и лелеять. А потом приблизился и поцеловал. Ответного признания он не просил, и я не спешила с этим. Призналась лишь спустя месяц и то случайно – фраза буквально сорвалась с губ. А он сидел и не мог вымолвить ни слова, вел себя тогда, как ребенок.
Однажды он позвонил и серьезным голосом попросил о встрече. Была глубокая ночь, но я не спала. А он был, разумеется, на работе. Договорившись встретиться возле бассейна, я поспешно натянула кроссовки и вышла из номера. Он пришел следом.
– О чем ты хотел поговорить?
Я знала, что он собирается мне сказать. Не знаю почему, просто знала и все. Анвар помедлил, подбирая слова, взвешивая каждый шаг. В этом весь он.
– Милая, мы любим друг друга. Несмотря на то, что, возможно, это покажется поспешным, я хочу сделать тебе предложение. Я думаю, мы готовы к следующему шагу. Давай поженимся.
И все. Никакого тебе кольца, опускания на колено, цветов, целования рук и других прочих нежностей, которыми обычно сопровождаются такие особенные моменты. Это было, пожалуй, самое неромантичное предложение всех времен. Но слова и красивые жесты для меня и тогда и теперь мало что значат. В тот момент было важно лишь одно – он тот, кому я могу доверять. Он не предаст, несмотря на то, что арабских кровей. С их предательством я в свое время столкнулась на практике. Я согласилась. И свидетелем этого поворотного события была только густая кофейная египетская ночь.
Это были самые беззаботные дни. Самое начало отношений, сладкая розовая вата, прыжки на облаках. Мы гуляли по набережной в обнимку, строили планы, представляли реакции наших родных и влюбленно болтали. Шарм существовал только для нас двоих. Меня нисколько не огорчал тот факт, что по некоторым причинам пришлось оставить работу. Анвар был моим настоящим, он был будущим, которое маячило впереди гигантским радужным облаком и звало окунуться в него. В мой отъезд в Россию я до боли по нему скучала. Он писал мне коротенькие трогательные письма, неизменно полные нежности и заботы, которые я перечитывала раз по пятьдесят, звонил. Разлука наша продлилась полтора месяца. В феврале я уже сидела в самолете, держа билет в один конец в город, который стал мне родным и в котором находились друзья, самые теплые воспоминания и, конечно, он. Счастье протягивало мне свою гладкую безмятежную нить, и я ухватилась за нее, крепко держа обеими руками.
Новоиспеченная жена
Будущий супруг не мог нарадоваться моему приезду. Он снял маленькую квартирку в частном районе, и мы стали жить припеваючи. Это был мой первый опыт совместного проживания с мужчиной, и то, что мужчина этот принадлежал к мусульманскому миру и был другой национальности, добавляло дров в огонь. Поженились мы сразу; как я уже говорила, намерения у Анвара были серьезные, однако это был не официальный брак, мы еще не познакомились с его семьей, пока у нас был просто документ, называемый орфи (временный брак), грубо говоря, разрешающий проживание под одной крышей. Это было счастливое время. Мы вдвоем и наше любовное гнездышко. Какая наивность! Помню, как встала пораньше, приготовила ему русские блюда – впечатления русская кухня на любимого не произвела. Поэтому с дальнейшей готовкой он мне помогал. Анвар взял небольшой отпуск, и мы целиком и полностью были поглощены друг другом. Мы много разговаривали, наконец время было в нашем распоряжении. Я узнавала об исламе то, о чем не имела представления, мы спорили, рассказывали друг другу истории из детства. Бывало, ссорились. В первую ссору он, долго не думая, подошел, сам обнял и сказал, что терпеть не может драмы. Я, в свою очередь, считала – ссоры в некоторых случаях могут послужить двигателем прогресса в отношениях и искренне не понимала, как можно всю жизнь прожить в патоке. Ну в самом деле, какая семейная жизнь без ссор? Удел равнодушных людей. Забегая вперед, скажу, что прошло восемь лет, но мое мнение не изменилось. А у мужа по-прежнему полная непереносимость драмы. Сколько бы раз я не пыталась ему втолковать, что даже в южных странах бывают дожди, все было бесполезно. Он исключительный упрямец и к тому же египтянин: априори шансов на победу мало.
На самом деле, ссорились мы часто. Виной тому был мой независимый свободолюбивый характер и, возможно, излишняя эмоциональность, за что я впоследствии получила банальное прозвище «королева драмы». Я понимала, что моего «Я» больше не существует, но, видимо, в глубине души не могла с этим примириться, хотя роль новоиспеченной жены мне нравилась. Теперь я понимаю, что хотела усидеть на двух стульях, что было невозможно. Эта истина открылась мне постепенно, с годами. Тогда же я воспринимала брак как что-то абстрактное и продолжала вести себя свободно, хотя некоторые приличия все же соблюдала. Стала одеваться скромнее, выкинула короткие юбки и на работе стала меньше общаться с друзьями мужского пола. Если раньше я позволяла себе флиртовать с моими египетскими коллегами, то теперь стала неприступной, как скала. Они, разумеется, когда узнали, что я вышла замуж (меня снова пригласили в «Гранд Оазис»), установили дистанцию, общались вежливо и исключительно с уважением.
Мы много говорили. Обо всем. И об исламе тоже. Я вас удивлю, но инициатива исходила с моей стороны. Прочитав попавшуюся мне на работе книжку с названием «Введение в ислам», я забрасывала новоявленного мужа вопросами. У Анвара обнаружилась редкая способность разъяснять и обосновывать свою точку зрения. Он рассказывал мне о Пророках, приводил примеры из Корана. И всегда растолковывал что к чему:
– Почему в исламе положено иметь до четырех жен?
– Таким образом ислам защищает женщину. Что если она останется вдовой? Элементарно – финансовая поддержка. По исламу ко всем женам предусмотрено одинаковое отношение.
– А как понимать «побивайте»? Там так и написано!
– В самых редких случаях и только если жена ведет себя самым неподобающим образом. В реальности ты этого не увидишь.
– Кроме того, – добавил он, – я против любого физического насилия. Считаю, если поднял на кого-то руку, то это шаг к невозвратности.
Анвар был абсолютно уверен, что женщина в исламе – это сокровище. «Поэтому Бог призывает ее покрывать голову и не носить вызывающие одежды на улице. Поэтому мужчины не пожимают ей рук. Ты думаешь, это неуважение и дискриминация, но все совсем не так. Разве кто-нибудь дотрагивается до руки Королевы Великобритании?» – говорил он. И это не казалось таким уж неразумным. Тогда.
Вскоре наступил волнующий день – знакомство с родителями. Моя первая поездка в Александрию уже не на пару дней, а на целый месяц, – это было серьезно. Если с Каиром я была более-менее знакома, то этот город оставался загадкой до сих пор.
И вот я, сидя в самолете, нервно кусаю губы, вспоминая фразу, сказанную Анваром накануне: «C мамой ты найдешь общий язык, но главное – постараться произвести впечатление на старика, то бишь, отца». Я отвлекала себя чем могла. Сильного волнения не было, скорее, больше интерес. Жизнь в Шарме сделала меня на редкость беззаботной. Мне все виделось в радужном свете, и плохо представлялась важность семьи в жизни египетского мужчины. Через час внизу показались зеленые поля, а еще чуть позже можно было различить высокие здания. Приземлившись и пройдя формальности в аэропорту, мы вышли навстречу прохладному воздуху: в Александрии лето прелестное, чего не скажешь о зиме. Нас встречал отец Анвара. Это был среднего роста седой мужчина с усами. Звали его Адель. «Ой, ты совсем маленькая, – сказал он мне, улыбаясь, – и такая худенькая». Мне он понравился. Что же было дальше? Александрия проносилась однообразными желтыми высотками; надо сказать, в ночное и вечернее время город производил лучшее впечатление: темнота скрывала всю серость и в некоторых случаях убогость многочисленных многоэтажек. Но настоящий шок у меня случился потом, когда мы, подъезжая к дому, въехали в переулок. Я была просто поражена, увидев перед собой грязные тесные улочки, по обе стороны которых ютились длинной вереницей одни машины, а по единственному узкому пространству между ними ехали еще одни. Получается, улица была забита, что называется, под завязку. Дети играли прямо на улице, ибо больше места найти было невозможно. Как мне их стало жаль! Общую картину дополнял коровий навоз, мирно лежавший себе на и без того грязном, испещренном выбоинами асфальте.
– Анвар, что это? – вырвалось у меня.
Мой спутник удивленно вскинул брови.
– А в чем дело?
– Эти улицы… Машины… Дети играют прямо под колесами, не пройти, не проехать…
Анвар только удивленно пожал плечами. Он здесь вырос и никакой убогости не замечал. Ему казалось, так и должно быть.
Стеклянная дверь в подъезд была открыта. В Александрии все двери в подъездах стеклянные, и в довесок к ним прилагается решетчатая дверь с засовом, которой они пользуются лишь ночью. Первый этаж похож больше на фойе: иногда у стены стоят диванчики или же кресла, иногда просто лестница безо всякой мебели, – зависит от дома. На первом же этаже квартира баваба (консьержа). Он есть в любом доме.
Мама Анвара стояла на пороге. Это была высокая полноватая женщина, одетая в домашнюю плюшевую темно-коричневую абайю со стразами (женская мусульманская одежда свободного кроя), и с платком на голове. Она сразу кинулась меня обнимать и целовать в такой манере, будто мы знакомы уже давно. Далее этому чересчур гостеприимному, на мой взгляд, жесту последовала и сестра мужа. Она была с распущенными волосами (дома незачем покрывать голову) и тоже облачена в абайю розового цвета. Не сказать, что красавица, но приятная. А потом я увидела толстенького мальчишку с забавными щечками. Ее сына. Позже я узнала, что золовка в разводе и сына воспитывает одна уже много лет. Анвар рассказывал мне о своей семье; однажды я даже имела честь разговаривать с ними по телефону, но одно дело говорить пять минут, а другое – стоять рядом лицом к лицу.
Когда восторги улеглись, я огляделась. Я находилась в гостиной или так называемом ресепшн. Стены выкрашены в кремовый тон вперемешку с темно-розовым. Комната поделена на две части. Та, что ближе к двери, – для приема гостей – с диваном, кучей стульев и кресел, в стиле, похожем на барокко, с позолоченными спинками. Никогда мне не нравился такой стиль. Чуть подальше большой длинный обеденный стол, опять же – все рассчитано на большое количество людей. Вспоминая свою скромную кухоньку с маленьким столом, я непроизвольно улыбнулась. Дальше вел длинный коридор. Свёкр тут же подхватил меня под руку и повел показывать дом. В нем было еще три комнаты. Одна для него и его жены, другая для сестры Анвара с сыном и третья самого Анвара или, теперь уже будет правильнее сказать, наша. Мама Анвара, Иман, тут же отправилась суетиться на кухню – почетное место в доме арабской женщины. Сидя за общим столом и пробуя шедевры египетской кухни, я подумала, что все обернулось наилучшим образом. С семьей мужа мне повезло.
Следующее, что я помню из нашей первой встречи, – меня усадили за стол и стали по очереди открывать семейные секреты. Мои египетские родственники принесли целую кипу альбомов. В основном там были детские фотографии Анвара. Мы все с интересом рассматривали черно-белую жизнь, зафиксированную на бумаге. Мальчонка с пухлыми губами и густой копной волос в парке на велосипеде щурится от солнца в объектив; молодые папа и мама у пирамид; мама обнимает их с сестрой, а на столе красуется торт со свечками и горы фруктов. Я оказалась права. В молодости мама мужа была женщиной редкой красоты. Я помню, тогда, в первый же день, сестра Анвара, Ноха, сразу бросила мне: «Мы тебя любим, Ксения». Я растерялась и промолчала. Мой российский менталитет залепил мне пощечину, напоминая о том, кто я и откуда. О том, что мы не говорим «люблю» просто так. Что не называем другом ни малознакомого, ни даже знакомого давно. Что не будем расточать комплименты из вежливости или страха, или выгоды. Наверное, они ожидали получить взаимный ответ, но его не последовало. Я просто мило улыбнулась. И все. Допускаю, что в нашей холодной войне, начавшейся позже, есть немалая доля моей вины, но не будем забегать вперед. В то время я еще только начинала свое хождение по мукам в неведомой стране, где всем заправляли религиозные догмы и мышление людей существенно отличалось от европейского.
Нам необходимо было быстро решить матримониальные вопросы. Поэтому, взяв двух свидетелей, мы быстренько отправились в суд. Помню, я радовалась тому факту, что не знаю арабский, – еще одна непростительная мне глупость – и прохлаждалась, сидя в душном канцелярском офисе, вдыхая запах египетской бюрократии, а Анвар суетился и занимался всей бумажной волокитой, которой оказалось предостаточно. В конце дня мы получили брачный контракт, который был весь исписан арабскими каракулями, по-другому это назвать было нельзя, ибо буквы буквально натыкались друг на друга. Вот эта мешанина с отпечатками пальцев, нашими фотографиями и странно прыгающими туда-сюда арабскими то ли символами, то ли буквами и была отныне доказательством того, что я арабская жена. По этому счастливому поводу свекровь вызвалась посетить магазин драгоценностей и купить мне приданое, которое полагалось по традиции. Она обожала золото и тщательно его берегла. Наш ювелирный поход закончился изящным золотым браслетом у меня на руке. Семья, конечно же, решила вскорости отпраздновать нашу свадьбу. Каким образом египтяне празднуют знаменательные события? Они зовут всю свою родню. Под родней подразумевается человек так пятьдесят. От размеров семьи мужа я просто опешила. Даже удивительно, как ресепшн смог вместить такое количества народа. Многие женщины были в черных «выходных» абайях. Другие в обычной повседневной, но платок носили все. Их мужья были заняты разговорами, некоторые курили. Все находились в одной комнате; думаю, не нужно уточнять, хотя как-то мною был встречен стереотип насчет того, что в мусульманских обществах мужчины сидят отдельно, женщины отдельно. Нет, ничего такого не было, не в Египте. Процедура знакомства меня откровенно утомила. Женщины, имена которых я не могла запомнить, поочередно целовали меня и улыбались, мужчины пожимали руку. Повернувшись, я столкнулась с единственной женщиной в никабе – это была тетя мужа. Она протянула мне Коран на английском и пожелала счастливой семейной жизни. Женщина эта принадлежала к исключительно верующим и во времена революции, когда к власти пришла радикальная партия братьев-мусульман, всячески их поддерживала. Мелькающие незнакомые лица под конец дня сливались в одну большую толпу. Закрыв дверь и оставшись один на один с мужем, я выдохнула:
– Знай я раньше о том, сколько у тебя родственников, не вышла б за тебя.
– Дорогая, это то, что я называю общественный переполох, – улыбаясь, ответил муж.
В остальном же отпуск проходил как нельзя более хорошо. Главное было сделано, и у нас наконец-то появилась возможность осматривать город. Зная мою любовь к достопримечательностям, Анвар возил меня в знаменитую Александрийскую библиотеку, планетарий рядом с ней; мы посещали Кайт-бей, построенный на месте Фарроского маяка, с высоты которого открывается потрясающей красоты море. Гуляли в парке Монтаза днем и по набережной вечером, катались на лодках; все было замечательно, как это всегда бывает в начале отношений… Мы планировали поездку в Россию с благородной целью представить моего мужа семье, но ее пришлось отложить.
Конец ознакомительного фрагмента.