Глава 4. Предводительница парсов
Первые лучи солнца Свет встретил на берегу Русинки, уже готовый к прощанию с родичами. Он неожиданно вспомнил давний разговор с учителем. Мастер Ли тогда впервые на правах родича участвовал в погребальной церемонии. В последний путь провожали древнего старика, покинувшего род своей смертью.
Учитель удивленно крутил головой:
– В каком же виде предстанет он перед Создателем, когда Небо призовет его!?
– А что, – удивился в свою очередь Свет, – разве вы не предаете огню своих мертвых?
– Нет! – даже замахал на него мастер Ли, – гляди.
Онн задрал такую же, как на Свете рубаху и показал ему пояс, образованный тонким и длинным куском ткани. Размотав один виток вокруг талии, учитель добавил:
– Когда придет мой последний час… обещай мне, что завернешь мое тело в этот саван и зароешь в лесу так глубоко, чтобы не смогли достать дикие звери.
Свет с внутренним содроганием дал ему такое обещание. Он вдруг представил себе, в каком виде предстанет перед неведомым Создателем человек, который пролежал после смерти в земле несколько месяцев… или лет.
– Нет! – сказал он про себя, – огонь чище и… надежнее.
С этими словами он сунул факел, объятый пламенем, в кучу бересты – под крыльцо Большого дома, где все пространство было забито сухими дровами. Огонь, облизывая полешки, дополз до смолистой стены дома и вдруг расцвел, взбух гигантским цветком, заставив охотника отступить назад.
В этот момент вдруг высоко, на одной ноте, завыл Волк. Свет отступал от набиравшего силу огня до тех пор, пока не наткнулся на пса. Он прижал к своему боку огромную голову Волка – единственного оставшегося в живых существа, которое он мог назвать родным.
Огонь набрал силу и загудел. В безветрии он – почти бездымный – поднимался прямо вверх. И уносил с собой смрад горящих человеческих и собачьих тел, а может и души тех, кто сейчас тоже прощались с родичем.
Свет стоял недвижимый Он наблюдал как стали исчезать строгие формы дома; как обвалилась, не выдержав своего веса, высокая крыша, взметнувшая к небу целую тучу искр и мелкого пепла. И лишь когда сила огня заметно спала, охотник бросился ему на помощь. Он передвигал к центру огромного костра недогоревшие бревна сруба, широкой снеговой лопатой подгребал туда же пепел, тлеющие угли и то, на что он старался не обращать внимания.
Его лицо покрыл черный слой сажи, который то и дело перечеркивали дорожки не замечаемых Светом слез, мгновенно подсыхающих от жара костра. К полудню на берегу Русинки от рода Ясеня остались лишь Свет да большая куча серого пепла. Он загрузил пепел в большую лодку и оттолкнул ее от берега.
Вопреки всем законам природы лодка медленно заскользила поперек течения Русинки. На середине реки она остановилась; затем, ускорившись, начала кружиться на месте. Гигантская воронка подняла свои края и почти скрыла ее от глаз Света. Острый нос лодки мелькнул в последний раз, и воды Русинки погребли прах, погнав высокую волну к ногам Света.
Охотник, согреваемый прежде огнем и тяжелой работой, внезапно почувствовал озноб. И лишь грудь его словно согревала чья-то теплая ладонь. Свет машинально нащупал талисман, о котором забыл сразу, как только надел его на шею. Он повернул его в руках, и с безграничным удивлением увидел на обратной стороне свое собственное выражение.
– Нет, – поправил он себя, разглядывая великого предка, – князь Владимеж был постарше и… посуровей.
Он не знал, что последние события добавили его переносице упрямую складку, а всему лицу ту самую суровость, которая ему прежде не сопутствовала. Теперь его сходство с предком было полным.
Свет поднял кверху сжатые в кулаки руки; в правом был зажат талисман. Он закричал потрясая ими и изливая небу и боль утраты, и ненависть к врагу:
– Я найду тебя, Узох! Слышишь, найду!!!
На другом краю планеты, в мрачном замке Узоха, в это мгновенье часы пробили полночь. С последним боем в комнату Повелителя невидимые руки втолкнули девочку. Узоха в последнее время не радовали прелести взрослых наложниц. Его теперь возбуждали лишь стоны и крики жертв насилия, и он приохотился к совсем юным девушкам, меняющимся каждую ночь.
Очередная жертва огляделась вокруг. Ее испуганный взгляд не доставал высоких потолков и стен помещения, погруженного в полумрак; она замерла, наткнувшись взором на бледное лицо Повелителя. Потрясенная чернокожая девочка, впервые в жизни увидевшая белолицего человека, невольно вскрикнула.
Довольный ее страхом Узох быстро преодолел разделявшее их расстояние; он сильно рванул вниз простое девичье одеяние – длинную, до пят, кафию.
Полотно, не выдержав, треснуло, разом оголив тоненькую фигурку. Узох удовлетворенно кивнул и потащил всхлипывающего ребенка к ложу, почти не заметному во тьме. Он бросил ее на жесткое одеяло, когда стены замка вдруг потряс удар. Пламя единственной горящей свечи испуганно заметалось в сгустившейся темноте. Со стен что-то с мягким стуком посыпалось на густой ковер. В углу – у столика – из упавшего на тот же ковер кубка брызнуло, разливаясь и медленно впитываясь в ворс, драгоценное вино.
Узох застыл, силясь понять причины катаклизма. Потрясение закончилось, перейдя в глухой подземный гул. Повелитель вернулся было к своей жертве, чтобы вскоре убедиться, что продолжения этой ночью уже не будет. Поняв просыпающимся женским чутьем, что одной опасности она сегодня избежала, девочка несмело улыбнулась. Лучше бы она этого не делала. Впрочем, изменила бы покорность что-либо в ее участи? Вряд ли.
Узох, прекрасно видевший в темноте, грозно нахмурился. Знать даже о временной слабости Повелителя не позволительно было никому! Девочка, которую Узох подтащил за длинные волосы к столику, поняла это слишком поздно. Кувшин, поднятый с ковра, обрушился на ее голову. Коротко вскрикнув, девочка упала на пол. Темное пятно на ковре начало расти, питаемое кровью жертвы.
Взяв со столика серебряный колокольчик, Узох несильно дрогнул кистью. Он не стал дожидаться прислужников, которые всегда ждали за дверью. Те, уже вышколенные, знали, что им предстоит делать – редкая жертва покидала покои Повелителя живой.
В соседнюю комнату, куда прошел Повелитель, доступа не было никому. Кроме каменных, ничем не облицованных стен, в ней было только огромное вогнутое зеркало, подобного которому – знал Узох – в подлунном мире больше не было. Зеркало было обрамлено по кругу рядом странного вида свечей. Узох поочередно зажег их, привычно исторгнув из указательного пальца струю пламени.
Комнату заполнил приторный чад горящего человеческого жира. Повелитель невольно поморщился – не столько от этого отвратительного запаха, сколько от воспоминаний тех жуткий мгновений, когда изготавливал эти колдовские атрибуты из плоти замученных жертв. Изготавливал собственноручно – иначе свечи не стали бы подчиняться ему.
Узох произнес заклятие и зеркало медленно осветилось. Повелитель заметно оживился – ведь магическое стекло уже семь дней не отвечало ему. В сущности, зеркало было огромным оком, связывающим Повелителя незримыми нитями с глазом Чернобородого – где бы тот не находился. Узох предполагал, что в тех таинственных землях, куда он отправил одного из самых доверенных, а главное – самых опытных адептов – зеркало может не сработать. Тем большим было его нетерпение.
Набравшее четкость волшебное око не радовало разнообразием картинки: высокое небо, облака, мелькнувшая ветка неизвестного дерева.. Повелитель послал Чернобородому мысленный призыв. Адепт не ответил, и Узох понял – верный прислужник мертв. А вместе с ним и весь его отряд, набранный с великим трудом – нелегко было в центре Черного континента набрать полсотни белых воинов. Таких, что не разбежались бы вдали от власти Повелителя. И он нашел их. Сбежавшие из родных краев преступники и искатели приключений, они разными путями попали к Узоху, где составили отборный отряд. А кого еще можно было послать в глубь Белого континента – не темнокожих же прислужников, составлявших подавляющее большинство адептов бога, чьим живым воплощением на земле называл себя Повелитель Узох?
Внезапно в зеркале появился огромный клюв. Полная мертвой плоти лодка, медленно плывущая по Большой реке, привлекла к себе внимание семьи черных воронов. Клюв стремительно вырос в размерах и стекло покрылось сетью мелких трещин. Узох закричал, прикрыв ладонью левый глаз, в который словно попал осколок волшебного стекла. И этот крик донесся до умершего уже мозга Чернобородого. Тело его вдруг вздрогнуло, и даже попыталось приподняться, но лишь скатилось с груды других трупов. Тяжело груженая лодка накренилась и зачерпнула краем борта волну Большой реки. Она вдруг начала переворачиваться, роняя свой страшный груз в воду – навстречу жадным пастям обитателей речных глубин.
Зеркало, покрытое узором трещин, налилось голубым, темнеющим с каждым мгновеньем цветом. Узох бросился к дверям, понимая, что совсем скоро и этого цвета не будет – как только глаз Чернобородого разжует какая-нибудь прожорливая рыба.
– Любина ко мне, быстро, – бросил он в отворившуюся дверь, и мертвая тишина, которая всегда сопровождала колдовские бдения Узоха, взорвалась топотом ног, а потом и криками прислуги.
Через несколько минут перед Повелителем стоял, не поднимая от пола глаз, человек, которого можно было бы назвать его любимцем – если бы он вообще мог питать к кому-то чувства, отличные от презрения и превосходства. Узох коротко, но емко вывалил на Любина запас информации, которой тот должен был обладать. Белолицый адепт с лицом ангела и душой прирожденного убийцы молча кивал, запоминая все с первого раза.
– Убей всех, сколько бы их не осталось, – проскрипел ему прямо в лицо Узозх, – и стариков и детей. И последнее – самое главное; если будет что-то происходить непонятное, нажми на левый глаз – вот так!
Жесткий палец Повелителя ткнулся в глаз Любина, но тот не шелохнулся, замирая от ужаса. Повидавшему, казалось, все на свете убийце стало не по себе, когда в его мозг ворвались слова колдуна – непонятные и странные. Лицо Повелителя с покрасневшим глазом оскалилось в торжествующей улыбке, и Любин почувствовал, как его затягивает в себя зеркало, покрытое странным узором трещин.
Сила Повелителя росла, и теперь он мог перебросить человека туда, где был лишь намек на его магию. Потому он и спешил, пока глаз Чернобородого не растворился в брюхе какой-нибудь речной твари.
Любин ощутил вокруг себя холодную воду и мгновеньем позже с громким всплеском всплыл в Большой реке, откашливаясь и отплевываясь. Едва обсохнув, он зашагал через лес в направлении деревни рода Ясеня, срезая угол, образованный течением Русинки и Большой реки, в которую она впадала.
Потому его и не встретил Свет, который закончил свое скорбное дело, погрузил в лодку охотничий припас и Волка и оттолкнулся веслом от родной земли, чтобы, возможно, никогда больше не ступить на нее.
Он проплыл по Большой реке несколько дней, замечая на берегу все больше следов человеческой деятельности и останавливаясь только для пополнения припасов. Учитель говорил ему, что в подлунном мире зла куда больше, чем добра. В этом Свет убедился при первой встрече с чужаками.
Сумерки уже накрывали собой реку и лес, тесно подступивший к ней, когда кто-то невидимый в чаще грубо окликнул его. Свет не успел ответить, услышав вдруг нежное шипение летящей стрелы. Острие вонзилось в то место, где только что сидел охотник, и с прикрепленной к стреле горящей пакли в лодку плеснуло пламенем. Свет, а вслед за ним и Волк, с шумом отправились к противоположному берегу Большой реки, чтобы, переждав, по широкой дуге вернуться туда, где шумели, что-то выкрикивая и смеясь, неведомые враги.
На лесной поляне, у края которой затаился охотник со свои псом, кипела жизнь. Освещенные большим костром, здесь пили, ели, смеялись; а порой и ругались с дюжину крепких, совершенно разбойничьего вида людей. Среди них чужаком выглядел низенький, весь круглый человечек в богатых одеждах. Нужно было очень недолго всматриваться в это лицо, в его порочные плутоватые глазки, заплывшие жиром, как и все остальное в теле, чтобы понять, что ватага грабителей и насильников – самое место для него.
В дальнем от Света конце поляны паслись стреноженные кони; стояла большая крытая повозка и шевелилась какая-то смутная темная масса.
Сидевший у костра огромный человек поднялся, подхватил пылающую ветку и направился к повозке. В дрожащем от ветра свете факела отразились человеческие фигуры, жмущиеся к колесам. Они были связаны или скованы незримыми на расстоянии путами. Великан нагнулся к одной из них; звякнули о стальные оковы ключи и жертва, издали очень маленькая, оказалась на широком плече. Раздался пронзительный девичий крик, подхваченный проклятьями остальных узников. Тут же к ним присоединились громкие вопли боли, сменившиеся стонами, поскольку огромный башмак с размаха ткнулся в ребра одного из вопящих.
Сидевшие у костра разбойники громко захохотали, перекрыв проклятья. Насильник приблизился к костру и принялся рассматривать и ощупывать хрупкую девчушку на весу, словно в руках у него была кукла. Лишь толстячок сверкнул порочными глазками и пробормотал вполголоса по-дугански, сколько он вычтет из доли добычи великана.
Тот, не обратив ни на вопли, ни на хохот подельников, а тем более на злобный шепот толстяка никакого внимания, удовлетворенно кивнул своим мыслям, и направился во тьму, пройдя всего в двух шагах от затаившихся охотников – Света и Волка. Он не заметил, как две серые тени скользнули вслед за ним.
В эти мгновенья Свет видел перед собой яркую, хоть и неприятную картину суда над подобным насильником в родной деревне. Он, еще маленький, стоял в кругу родичей, в центре которого переминался с ноги на ногу молодой парень, не смевший поднять на людей глаза. Не воспринимавший реальности, набравшийся дополна пьяной браги, парень шел поутру по лесной тропе и встретил – на ее и свою беду – односельчанку, совсем молоденькую девушку. Зажав широкой ладонью рот жертвы, он потащил ее в кусты.
Теперь он стоял, не смея поднять глаз, ожидая суда Совета, который не всегда был жестоким, но почти всегда – справедливым. Суд был скор – и тут же последовало наказание. Поваленный наземь насильник, удерживаемый крепкими руками сельчан, не сопротивлялся; он лишь тонко закричал, когда его естества коснулся холодный острый нож коновала. Последний, испуганно оглянувшись на родичей, пожал плечами, и полоснул по живой плоти. Он сделал свое дело быстро – ведь до этого он уже лишил ненужной мужественности великое множество бычков и поросят…
Свет, с усилием отогнав тягостные воспоминания, беззвучно обрушился на остановившегося насильника. До сидящих вокруг костра донесся лишь хриплый стон, который они встретили новым взрывом хохота и непристойностей.
Однако этот взрыв тут же превратился в изумленный, а потом и испуганный общий вопль, когда от ближайшего куста, от которого до костра было никак не меньше пяти саженей, вылетело безвольное тело гиганта, раскинувшего в полете руки и ноги так широко, словно тот пытался объять всю поляну. Гигант так и рухнул огромным крестом в костер, взметнув кверху яркий сноп искр, и едва не затушив его. Впрочем, пламя тут же нашло благодатную пищу, и с довольным «урчанием» начало поглощать сухую одежду здоровяка. А тот не реагировал, задрав к небу лицо с невидящими глазами, повернутое под таким неестественным углом, что сразу стало понятным – этот человек уже ни на что не будет реагировать.
Два бандита бросились вытаскивать тело за ноги из костра и сбивать огонь с горящей одежды, а остальные вскочили навстречу стройному широкоплечему парню с приметными ясными глазами и двумя глубокими морщинами на переносице. Парень вышел из леса, ведя за руку девочку. В руках у него не было оружия, но он смело остановился напротив разбойников, уже тянувших руки к разномастным клинкам.
– Бросьте оружие, – сказал Свет, протянув вперед с выставленной вперед ладонью, словно та могла защитить от острой стали, – и вы останетесь живы.
– Ах, ты.., – взмахнул клинком один из бандитов.
И тут же осел, еще не ощущая боли, но с ужасом глядя, как сабля медленно, словно нехотя, падает вниз вместе с кистью его руки, начисто срезанной неведомым лезвием. Оружие с тупым стуком опустилось на землю, и тут же рядом упал его владелец, заливая все вокруг кровью.
Свет не спеша подошел к нему и подобрал одну из своих молний – подарок учителя. Он положил ее рядом с другими в потайной карман, машинально оттерев, хотя ничто не могло пристать к острейшему диску, покрытому непонятными знаками. Затем он занялся раненым, благо среди наук, которыми он овладел благодаря мудрому мастеру, лекарское дело было не на последнем месте.
– Следующий получит в голову, – бросил он толпе сгрудившихся бандитов и склонился над телом, отрывая рукав рубашки потерявшего сознания разбойника – будущий жгут.
Еще один из бандитов – видя, что незнакомец занят рукой их подельника – попытался было незаметно прыгнуть ему на спину. Однако он тут же рухнул, дернув руками в направлении расколотого надвое лба. Больше никто из потрясенных противников не мешал Свету, вернувшему на место и вторую молнию, показывать свое врачебное искусство. Тем более, что из лесной тьмы вдруг выпрыгнул и уселся напротив них огромный серый пес, который словно нарочно зевнул, показав всем огромные клыки.
Наконец Свет закончил, подошел к тлевшему до сих пор трупу здоровяка и достал из уцелевшего от огня кармана штанов связку ключей.
– Все? – спросил он маленького круглого бандита, оказавшегося к нему ближе других.
Тот судорожно мотнул головой и вытащил из кармана еще одну связку, одним движением выделив самый большой ключ.
– Этот от общей цепи, – угодливо сказал он, кланяясь.
Свет взял ключи и, не обращая больше внимания на согнувшегося в глубоком поклоне коротышку, направился к пленникам. Отомкнув общую цепь, он протянул обе связки глядевшему на него исподлобья мужчине с заросшей курчавой бородой черного цвета. Убедившись, что тот правильно понял его жест, Свет снова вернулся к коротышке.
– Куда вы их вели? – спросил он, стараясь сдерживать свой гнев.
– В Шадзару, на рынок, почему-то удивился толстяк, – а одну – в Обитель Дао.
Он не заметил, как едва дрогнули ресницы охотника; в глазах Света вспыхнули недобрым огнем искры зарождающегося гнева.
– Присоединяйся к нам, величайший из воинов, – воскликнул толстяк, – четверть, нет – половина выручки будет твоей.
Свет, чувствуя за спиной тяжелое дыхание освободившихся узников, отрезал: «Нет!».
– Но ты отпустишь нас? Мы не сделали ведь тебе ничего плохого, – коротышка суетливо полез за пазуху, выудил толстый кошель и протянув к охотнику руку, высыпал на нее горсть монет.
Свет покачал головой:
– Да, вы не сделали мне ничего плохого, – он усмехнулся – вспомнил только теперь о лодке, которая догорала сейчас ниже по течению Большой, – но отпустить вас не могу. Может они вас отпустят?
Охотник показал в темноту, где сгрудились, недобро посверкивая глазами, бывшие узники. Затем он шагнул в сторону, вверяя судьбу насильников освобожденным им людям. Те молча двинулись на коротышку; на других грабителей, покорно ждущих своей участи у костра.
И тут же – к великому удивлению Света – на бывших хозяев были сноровисто надеты их собственные оковы. Мужчина, которому охотник оставил ключи, захлопнул последний замок и, злорадно усмехаясь, бросил обе связки в костер.
Все вдруг вздрогнули, когда с того места, где недавно лежали пленники, раздался пронзительный женский крик:
– Ты что делаешь шакал и сын шакала!? Вы что, не думаете освобождать свою Предводительницу?
Последовавших затем сочных, полных немыслимых поворотов и сравнений ругательств Свет не слышал ни разу в своей жизни. Он густо покраснел и шагнул в сторону, когда мимо него пронеслась толпа, несколько мгновений спустя сгрудившаяся у повозки. Последняя тряслась, словно в ней метался раненый зверь.
Бестолково крича; пытаясь взломать дверцу, свернуть засов с надежным замком, все как будто одновременно вспомнили о ключах и ринулись мимо Света обратно к костру. Тот, немного оглушенный непривычным шумом и мельканием тел, подошел к повозке и, примерившись, обрушил на замок свой кулак. Добротно сработанный искусным мастером замок выдержал; раньше хрустнул засов, который, визжа гвоздями, выскочил из гнезда.
Дверца, оглушительно треснув о стенку повозки, распахнулась, и мимо юного охотника – даже не глянув на него – прошла черноглазая стройная красавица с пышной копной темных волос, волной спадающих на спину.
Свет вдруг произнес вполголоса слова поэта:
– Та черноокая красавица,
Оставившая без ума мужей без счета…
– Фардос? – изумленно произнес один из тех, кто окружил свою Предводительницу.
Свет словно очнулся.
– Ты тоже слышал о Фардосе? – он только сейчас осознал, что говорит с незнакомцем по-парсийски – на языке, чье многообразие и сочность показала только что запертая в повозке двуногая хищница.
Незнакомец картинно потряс поднятыми к небу руками:
– Слышал ли я о Фардосе?! Слышал ли я о Фардосе?!!
Тут его перебил тот самый мужчина, который бросил в костер связки ключей:
– Ха! Наш Бензир его праправнук, – и добавил, смеясь, – правда, в это верит он один… Но он действительно помнит все стихи Фардоса. А может, и больше.
Бородач снова засмеялся. Затем он, подойдя ближе к Свету, церемонно поклонился:
– Скажи свое имя, могучий воин, чтобы мы, наши дети и внуки могли возносить его в своих молитвах к небу!
Охотник, уже начавший привыкать к цветистости речи новых знакомых, ответил кратко, как привык:
– Меня зовут Свет.
– Нажудин, – мужчина коснулся ладонью груди, – воистину благословенно Небо, проложившее твой путь мимо наших страданий.
Вообще-то путь охотника проложила Большая река, а потом горящая стрела, угодившая в лодку, но он не стал отказываться, когда Нажудин шагнул в сторону и сделал широкий жест в сторону костра, вокруг которого уже устраивались, весело шумя, его товарищи. Свету наперебой стали объяснять, что бывших пленников не кормили уже вторые сутки, и что вся та снедь, которую ему протягивали сразу несколько рук, у них же когда-то и была отобрана.
За поздним ужином охотник узнал, что спасенные им люди – часть небольшого кочевого племени парсов, захваченная бандитами врасплох.
– Они охотились за ней, – понизив голос, Нажудин показал большой костью в сторону Предводительницы, сидевшей по ту сторону костра с гордым и неприступным видом.
– Зачем? – Свет наперед знал ответ, и спросил, желая лишь разговорить собеседника.
– Это проклятие великого племени парсов, – Нажудин погрустнел, – нечестивые мастера Дао! Не видать им ни силы Фардоса как… как…
Он оглянулся в поисках лучшего сравнения и вдруг испуганно замолчал, наткнувшись на прямой взгляд Предводительницы. Царственная красавица вдруг улыбнулась, прекратившись в обыкновенную, хоть и очень красивую девушку. Она перевела взгляд на Бензира:
– Прочти нам легенду о силе Фардоса.
Как не силен был шум вокруг костра, ее слова услышали все. Разговоры мгновенно прервались и Бензир, с трудом проглотив не разжеванный кусок, встал. Он откашлялся и начал декламировать строки, не раз слышанные охотником из уст учителя.
Бензир оказался не только лучшим знатоком творчествам великого поэта, но и прекрасным чтецом. Однако, как ни был очарован Свет волшебством слов, он сразу отметил, что смысл услышанного не совсем соответствует тому, что намертво было запечатлено в его голове. И как только Бензир умолк, охотник воскликнул:
– Но я слышал совсем другое…
– Да, – опять получив молчаливое согласие Предводительницы, кивнул Бензир, – все свитки говорят, что удивительную силу нашего поэта получит тот, кто принесет в жертву главу рода парсов. Истинные строки божественного Фардоса, кроме самих парсов слышали немногие.
Он нараспев повторил главные строки поэмы:
– Тому, кто подвиги свершит,
Ее спасая;
За кем пойдет она,
Готовая на жертву!
Свет криво усмехнулся:
– Значит, Иджомах не получит силы, даже если изведет всех Предводительниц парсов?
Сразу несколько парсов вскочили с ножами в руках, и тут же медленно опустились на место, лишь только Предводительница подняла руку.
– Пока есть великий род парсов, у него всегда будут Предводительницы, – сурово ответила Халида – так звали гордую красавицу, – однако и ты слушал о мастере Иджомахе?
– У меня к нему долг крови, – молодой охотник уже давно понял, что учителя давно нет в живых, и то, кто повинен в его смерти.
Халида сделала паузу, словно ожидая, что Свет расскажет, какой урон причинил мастер Дао охотнику. Не дождавшись, она заметила:
– Что ж, так может сказать каждый парс.
– Мне бы лишь добраться до него, – Свет понимал, что тайно проникнуть в Обитель вряд ли удастся даже ему.
Вдруг искра надежды промелькнула в его голове.
– В Обители Дао уже знают о новой жертве? – он сидя поклонился в сторону Халиды.
– Наверное, нет, – ответил ему Нажудин.
– Но они всегда готовы заплатить за Предводительницу парсов? – повернулся к нему Свет.
– Конечно, – пожал плечами тот, не понимая пока, к чему клонит охотник.
– И если мы привезем жертву.., – Свет снова поклонился в сторону красавицы, уже стоя на ногах.
Ножи снова сверкнули в отблесках костра, и громкие крики возмущения прервали его. Парсы подступили к нему – невозмутимо скрестившему руки на груди. Они размахивали ножами у его лица и выкрикивали то ли угрозы, то ли оскорбления; а может, и то и другое вместе – в общем гаме разобрать было невозможно. Да Свет и не пытался.
Он не отводил вопрошающего взгляда от лица Халиды, которая решала тут все.
– Тише вы! – одним возгласом утихомирила она толпу; сейчас Халида снова было грозной Повелительницей, – говори.
– Мне бы лишь добиться поединка с Иджомахом…
– И ты сможешь победить его?
– Смогу! – голос Света не дрогнул.
Двое стояли, разделенные костром, и долго глядели друг другу в глаза. Тишину вокруг нарушал лишь треск горевших сучьев.
– Хорошо, я согласна, – кинула наконец Халида.
Теперь шумная толпа бросилась к ней, чтобы мгновенье спустя умолкнуть, ибо Предводительница снова подняла руку.
– Решено, – сказала она коротко, и ушла в полумрак, к повозке.
Парсы, разом погрустневшие, снова стали устраиваться у костра. Вскоре, подогретые кружками терпкого вина, они снова зашумели; затем затянули веселую песню. Свет, изумленный такой метаморфозой, подумал, что только у такого народа – гордого и бесшабашного, неистового в бою и отходчивого – мог родиться великий поэт.
Вскоре парсы – действительно отходчивые – накормили пленников и начали устраиваться на ночлег, вверив ночной покой обретенному герою – Свету. Последний решил, что с такой задачей вполне справится один Волк, и тоже уснул, немного утомленный последними событиями.