9
Это твой сигнал к побудке[14]
Хотя Тиг Волдырь управлял бакофермой, сам он своего товара не юзал: с тем же успехом можно было себе в вену абнормальных гормонов закачать. Мнение Тига на сей счет состояло в следующем: жизнь – дерьмовая штука, но все ж это жизнь, и точка. Поэтому порнуху он предпочитал дешевую, голографическую, без эффекта погружения. В рекламе такому порно частенько приписывали эффект вторжения. Сюжетик: комнату какой-то девахи нашпиговали микрокамерами, а она тупо не в курсе. Можно за ней где угодно наблюдать; впрочем, обыкновенно порнуха выруливала в душ, и появлялся какой-нибудь культивар – член как у жеребца, на башке бивни и всякое такое. В этом месте Волдырь обычно отключал картинку. Особенно же полюбилась ему передача, транслируемая откуда-то из гало; там участвовала девушка по фамилии Моунер,[15] жительница корпоративного анклава где-то на Мотеле Сплендидо. По сценарию, ее муженек все время отсутствует (хотя, честно говоря, он зачастую как гром с ясного неба заваливает, да не один, а в компании пяти коллег по бизнесу, в том числе бабы). Моунер носила короткую розовую латексную юбчонку, узкий топик и белые носочки. Волосы на лобке аккуратно выбриты. Нарратив сообщал, что ей скучно, хотелка разгулялась, и вообще она плохая девочка. Волдырь предпочитал обычные сюжеты: скажем, чтоб она ногти себе голой красила или оглядывалась через плечо на себя, обнаженную, в зеркале. С Моунер закавыка в том, что хоть она и клон, а тело выглядело реалистично. Никакой пластики. Если верить рекламе, девчонка ни разу в ателье не бывала, и Волдырь был склонен принять это за чистую монету.
Еще вот какая штука: она знала о его присутствии, хотя и не понимала, что он там.
Можно ли обойти такой парадокс? Волдырь считал, что да. Если однажды получится его понять, это пополнит копилку его знаний о Вселенной или, что эквивалентно, о человеческой расе. Ему казалось, она знает, что он там. «Она не порнозвезда!» – пытался он себя убедить.
Ну вот, значит, смотрел он дешевый новочеловечий сон наяву с неизбежной концовкой (Моунер и сама позевывала, возясь с новенькими желтыми шортиками с Микки-Маусом, большие кнопки и подтяжки по размеру), и тут дверь бакофермы вышибли, а внутрь с порывом серого холодного уличного ветра ворвались шесть или семь детишек. Волосы темные, короткие, лица азиатской наружности, маленькие, искаженные яростью. На плечах, затянутых в черные дождевики, таял снег. Старшей, может, лет семь; над ушами в короткую прическу воткнуты фонарики, обеими руками сжимает автоматический «Нагасаки Хайлайт». Дети рассыпались по залу и принялись сновать меж ячеек с баками, точно доискиваясь чего-то; они пискливо галдели и выдергивали провода питания из баков, запуская процедуры аварийной побудки.
– Эй! – заорал Тиг Волдырь.
Дети бросили свое занятие и затихли. Старшая, зажестикулировав, прикрикнула на них. Дети некоторое время переводили подозрительные взгляды с нее на Волдыря и обратно, потом снова взялись за свое; отыскав топорик, они попытались сбить засов с крышки бака номер семь. Девочка между тем приблизилась к Волдырю и встала перед ним, оказавшись едва ли не вполовину ниже его. Маленькие неровные зубы почернели от кофе. Она была на взводе, аж глаза из орбит лезли. Ручонки дрожали от тяжести «Нагасаки», но девчонка исхитрилась поднять оружие так, чтобы прицелиться примерно в область диафрагмы Волдыря, и пролепетала что-то вроде:
– Нарк раскопал сороковник, э?
Звучали слова так, словно она их зажевывала, не успев толком произнести. Волдырь уставился на нее сверху вниз.
– Извини, – сказал он, – но я тебя не понимаю.
Девочка, казалось, пришла в неописуемое бешенство.
– Сороковник! – заорала она.
Соображая, что бы ответить, Волдырь вдруг вспомнил историю, однажды рассказанную твинком Читайцем. Какой-то анекдот из тех времен, когда у твинка еще была нормальная жизнь и бла-бла-бла: они все делают вид, что помнят те времена. Волдырю сам-то рассказ наскучил, но его заинтересовали экстремальные переживания, которые можно упаковать в одну фразу, и он эту фразу добросовестно заучил. Он помедлил, пытаясь вспомнить, с каким именно пренебрежительным жестом произнес те слова Читаец, потом опустил взгляд на девчонку и сказал ей:
– Я так напуган, что не знаю, усраться мне от смеха или от ужаса.
Глаза девчонки вылезли из орбит еще дальше. Он видел, как начинает подаваться курок «хайлайта» под ее пальцами. Он открыл рот, соображая, что бы сказать, чтоб она поостыла, но было уже поздно. Раздался мощный взрыв, и странное дело: казалось, что произошел он где-то у двери, ведущей на улицу. Глаза девчонки продолжали лезть из орбит, пока не выскочили оттуда на всю длину зрительного нерва. В этот самый миг голова ее взорвалась и испарилась, превратившись в серовато-красную жижу. Волдырь отшатнулся, заляпанный этой гадостью, и упал на спину, пытаясь понять, что происходит.
Происходило вот что.
Снаружи во тьме Пирпойнт-стрит к бакоферме подтягивались одноразовые культивары. Десять или двенадцать стояли под снегом, топая ногами по земле и щелкая предохранителями тупоносых реактивных пистолетов. Были они облачены в короткие кожаные жакеты и запятнанные кожаные же брюки с трехдюймовым корсетиком на всю длину. Дыхание их клубилось в морозном воздухе, тяжелое, как у вьючных животных. Даже тени их были снабжены бивнями. Длинные руки – мертвенно-синие от холода, но культивары слишком окрутели, чтобы обращать на это внимание.
– Эй, – говорили они друг другу, – сейчас бы лишние шмотки скинуть, э?
Они вламывались в двери твинкарни по двое, а детишки стреляли в них изнутри, укрываясь за гробами.
После гибели девчонки с «хайлайтом» бакоферма превратилась в сумасшедший дом: с шипением рассекали воздух сверкающие арки реактивных снарядиков, мельтешили в дыму лазерные лучи, густо воняло разными жидкостями человеческого тела. Окна, выходящего на улицу, не стало. В стенах возникли крупные дымящиеся дыры. Два бака лопнули и высвободили содержимое; остальные быстро разогревались, сияя зловещими розовыми огнями. Тиг Волдырь уверился, что яблоко раздора заточено в баке номер семь. Дети бросили попытки его открыть и теперь просто старались никого к нему не подпустить. Волдырь, быстро догадавшись об этом, отполз подальше от бака, забился в угол и закрыл лицо руками. Тем временем культивары шли на приступ через дымную завесу с воплями: «Не надо меня прикрывать, все в порядке!» – а дети их отгоняли. У последних было тактическое преимущество, но огневое превосходство противника перевешивало, и детей понемногу стали теснить. Те перекрикивались на булькающем уличном арго, выхватывая из-под дождевиков новые и новые пушки. Оглядывались в поисках выхода – но вот кого-то подстрелили по ногам, кому-то перебили хребет, и вскоре дети оказались в состоянии, с которым и портняжка не справился бы. Стало видно, что дело швах. Затем произошло следующее: во-первых, кто-то выстрелил в бак номер семь ближнебойным реактивным снарядиком; во-вторых, на пороге бакофермы возникли сестрички Крэй, покачивая головами и шаря по сумочкам в поисках носовых платков.
Китаец Эд с Ритой Робинсон прятались в камышах за пылающей автомойкой. Эд полагал, что Хансон мертв и окружной прокурор тоже, поэтому от них помощи ожидать не стоило. Наверху засел Отто Рэнк. Он был вооружен винтовкой калибра 30.06, которую похитил с летней кухни Жирного Хряка Висконсина, попутно замучив до смерти дочку Висконсина, девочку-подростка. «То, как он с ней поступил, и дало мне недостающий фрагмент загадки, – подумал Эд. – Я бы и раньше догадался, наверное, но думал не головой, а членом». Это наверняка повлечет за собой две лишние смерти, но по крайней мере в одном случае погибнет лишь он сам.
Эд слишком высунулся из камышей. Каркнул выстрел, пуля рассекла холодный вечерний воздух. В четверти мили взлетели с речного берега птицы.
«Шестнадцать выстрелов», – подумал Эд. Возможно, у Рэнка уже заканчиваются патроны.
Старенький «додж» Эда стоял там, где они его и припарковали, – по ту сторону мойки. Нечего было и думать туда добраться: Рита ранена. Эда тоже зацепило, но не так скверно. Впрочем, у него еще оставалась пара пуль в одном из кольтов. Он пополз быстрее, но от этого у Риты, кажется, снова открылось кровотечение.
– Эй, Эд, полегче, – вымолвила она. – Опусти меня. Давай тут этим займемся.
Она рассмеялась, но лицо ее посерело и стало обреченным.
– Господи, Рита… – прошептал Эд.
– Знаю. Тебе так жаль. Но жалеть не о чем, Эд. Меня подстрелили в твоей компании, об этом ведь куча девок мечтает.
Она снова попыталась рассмеяться.
– Может, займемся тут любовью на прощание?
– Рита…
– Эд, я так устала.
Она больше ничего не произнесла, и выражение лица перестало меняться. Через какое-то время он опустил ее на землю и разрыдался. Спустя еще минуту-другую закричал:
– Отто! Ты там, ублюдок?
– Ага! – ответил Рэнк.
– Она умерла.
Молчание. Потом Рэнк осведомился:
– Хочешь за ней отправиться?
– Она мертва, Отто. Ты следующий.
Смех.
– Если высунешься… – начал было Рэнк и, казалось, задумался. – Да, а как мне поступить? Слышь, Эд, ты бы мне помог. Хотя нет. Давай так: если ты высунешься, устроим честный поединок.
Он выстрелил туда, где, по его прикидкам, должна была располагаться макушка Эда.
– И знаешь что? – заорал он, не дав стихнуть эху выстрела. – Меня тоже пристрелили, Эд! Рита меня в самое сердце поразила – задолго до того, как повстречалась с тобой. Ох уж эти бабы! Она ж была совсем пустоголовая, Эд. Ты об этом не задумывался?
– Я задумывался о том, что ты у меня отсосешь по полной, – ответил Эд.
Он поднялся, стараясь стоять как можно более прямо. Он увидел на крыше автомойки, у самого края, Отто Рэнка в классической снайперской позе, с винтовкой калибра 30.06, упертой прикладом в плечо. Эд поднял кольт, держа его обеими руками, и старательно прицелился. Оставалось две пули, и важно было промахнуться первой. Он вытер пот, стекавший в глаза, и аккуратно спустил курок. Он промахнулся футов на десять-двенадцать и бессильно уронил руку с револьвером. Отто, которого явно удивил выход Эда из укрытия, дико захохотал от облегчения.
– Ты выбрал не ту пушку, Эд! – завопил он. Поднялся. – Эй! – крикнул он. – Так уж и быть, давай еще раз! – И широко распростер руки.
– Нельзя застрелить человека с восьмидесяти ярдов из кольта сорок пятого калибра, – заявил он.
Эд повторно вскинул револьвер и выстрелил.
Рэнка закрутило и снесло с крыши. Ноги мелькнули в воздухе, и тело приземлилось в камышах.
– Будь ты проклят, Эд! – успел вскрикнуть он, падая, но выстрелом ему разнесло полголовы, и он был уже не жилец.
Китаец Эд опустил взгляд на свой верный кольт и вялым жестом попытался отбросить его от себя.
– Прости меня, Рита… – начал он, но тут небо над автомойкой приобрело стальной оттенок и разорвалось, как дешевая бумажная декорация. На сей раз утка была реально огромной и какой-то неправильной. Желтые перья свалялись и запачкались, а из клюва лениво свисал человеческий язык.
– Обслуживание будет прекращено, – сообщила утка. – Как постоянный клиент, вы…
В этот миг сознание Китайца Эда разорвалось на части, и он в полной мере ощутил боль и безысходность Вселенной. Мир обесцветился, а за цветами ушла и прекрасная ироничная простота. Потом мир принялись выворачивать наизнанку, пока сквозь него при всем желании нельзя стало углядеть ничего, кроме дешевых ламп дневного света на потолке бакофермы Тига Волдыря. Эда вынесло на пол из обломков бака номер семь. Он захлебывался, охваченный ужасом и полностью дезориентированный. Вокруг в дыму валялись мертвые дети и культивары – по виду парализованные. С Эда, точно белок из тухлого яйца, лениво оползала протеома. Бедняжка Рита погибла ни за что ни про что, а он перестал быть детективом Китайцем Эдом. Он стал тем, кем был: Эдом Читайцем, твинком.
– Ребята, это же мой дом, – выдавил он. – Вы бы хоть постучались, что ли.
От двери донесся смех.
– Ты нам должен, Эд Читаец, – сказала Белла Крэй.
Задумчиво окинув взглядом комнату, она заметила двух уцелевших детей-бандюков.
– Эти панки не мои, – сообщила она Тигу Волдырю, который как раз поднялся с пола, забрался за дешевый рабочий стол из ДСП и бухнулся в кресло.
Эви Крэй рассмеялась.
– Но и не мои, – сказала она.
Она выстрелила панкам в лицо из пистолета Чемберса, сперва одному, потом другому, и оскалилась.
– Вот что произойдет с тобой, Эд, если ты с нами не расплатишься, – пояснила она.
– Эй, – возмутилась Белла, – я тоже хотела.
– Эти панки из банды Федоры Гэш, – сказала Эви Тигу Волдырю. – Почему ты их впустил?
Волдырь пожал плечами. Жест означал, что у него не было выбора.
Культивары покидали ферму, волоча за собой мертвых и раненых. Раненые оглядывали себя, хлопали друг друга по ладоням и заявляли что-нибудь вроде:
– Да я так мог бы день-деньской палить, ты в курсе?
Читаец Эд взглянул на них и содрогнулся. Выбравшись из обломков бака, он отцепил от позвоночника провода и попытался стереть с тела протеомную слизь. Он уже слышал темный возбужденный шепот ломки, исходивший, казалось, откуда-то из затылка.
– Я вас не знаю, – сказал он. – Я вам ничего не должен.
Эви широко улыбнулась напомаженными губами.
– Мы выкупили твою долговую расписку у Феди Гэш, – пояснила она. Оглядела разрушенную бакоферму. – Похоже, что она и впрямь не слишком хотела с тобой расставаться.
Она снова улыбнулась:
– А хоть бы и так. Эд, твинк вроде тебя всем и каждому во Вселенной должен. В том твоя сущность: твинк – обычный клочок протоплазмы в океане. – Она пожала плечами. – Ну что мы можем поделать, Эд? Мы все рыбы.
Эд понимал, что она права. Снова безуспешно попытавшись утереться, он заметил Волдыря за конторкой, пошаркал к нему и спросил:
– Слушай, у тебя тут салфетки какие-нибудь есть?
– Нет, Эд, – сказал Волдырь. – Но ты глянь, что я нашел.
Он вскинул автоматический «хайлайт», который раньше принадлежал девчонке, и выстрелил в потолок.
– Я так напуган, что щас усрусь! – завопил он, обращаясь к сестричкам Крэй. Те застыли. – Ну так знайте: мне на вас насрать!
Он неловко выпростался из-за конторки: казалось, что каждый нерв его тела работает сам по себе. Он едва контролировал движения конечностей.
– Бля, Эд, ну как я тебе? – орал он.
Эд уставился на него в таком же обалдении, что и сестрички Крэй. В любой момент Белла с Эви могли выйти из ступора. Тогда они отряхнут известковую пыль с плеч своих и начнется что-то очень серьезное.
– Иисусе, Тиг! – произнес Эд.
Обнаженный, провонявший бальзамировочной жидкостью, истыканный там и сям в «нейротипичных энергоузлах» – никчемный человек земного типа с частично заросшим ирокезом и парой змеящихся татуировок – таким выбежал он наружу. На Пирпойнт не было ни души. Спустя миг в окнах бакофермы замелькал свет, а внутри раздались взрывы. Потом с черного хода на улицу вывалился Тиг Волдырь: у него рукава костюма горели, подожженные раскаленными газами из реактивного пистолета.
– Мать твою, – вопил он, – я щас усрусь!
Они секунду глядели друг на друга – с ужасом и облегчением. Читаец руками сбил пламя с рукавов Тига. Обхватив друг друга за плечи, они побрели в ночь, мимолетно опьяненные нахлынувшей телесной химией боевой дружбы.