Свет. Испытание Добром?. Глава 8,. в которой старая ведьма загадывает загадки, колдун проникается теплым чувством к северному соседу, а начальник Ночной стражи распивает с подчиненными на боевом посту, после чего ночь напролет считает овец (Юлия...

Вот такими ближе к рассвету они и вернулись с охоты: Кальпурций – пьяный от чар и совершенно уничтоженный морально, Легивар – исцарапанный в клочки, Йорген – грязный и залитый кровью из раны на шее, неопасной, но очень страшной с виду.

В трактире, где они остановились, вежливо отклонив приглашение богентрегера Айсхофа, несмотря на поздний… или, точнее, слишком ранний час, поднялся переполох. Хозяйка, две служанки и Лизхен сначала долго охали и причитали, а потом принялись с рвением, достойным лучшего применения (с точки зрения Йоргена), приводить охотников в божеский вид: отмывать, перевязывать, обстирывать…

– Хочется верить, что покойники, коих мы потревожили, померли не от моровых поветрий и в склепе не было семян болезней, – смывая с себя пыль и прах, заметил Йорген тихо, чтобы услышал один Легивар.

Тот нахмурился:

– Знаешь что, одной верой тут не обойтись! Ну-ка, поворачивайся спиной. И терпи, будет больно.

Да, было больно. Потому что бакалавр прямо на живом теле Йоргена глубоко процарапал кончиком острого ножа руну эльхаз, призванную отгонять ведомую и неведомую заразу. А потом проделал это же с Кальпурцием, хоть тот и роптал:

– К чему эта жестокая процедура? Дикость какая-то! Неужели нельзя чернилами обойтись?

– Ну ты еще меня поучи, как надо колдовать! – проворчал Легивар сердито. – Магия руны эльхаз пробуждается кровью и действует до тех пор, пока рана продолжает болеть. Ты погоди, как бы еще обновлять не пришлось, если станет заживать слишком быстро.

…Забегая вперед, отметим: надежды Йоргена оправдались, и он сам, и друг его остались здоровы. Но была ли в том заслуга Легивара, или прах фон Кнурров изначально никакой заразы в себе не содержал – нам, увы, неизвестно.

Они уже собирались в дорогу, когда Йорген обнаружил, что забыл в склепе Айсхофа любимый метательный нож с серебряной пластиной на лезвии. Швырнул в носферата, не попал, оружие воткнулось в крышку гроба, да так и осталось там торчать. Досадно. Не очень-то хотелось лезть в затхлую гробницу вновь, но что поделаешь? Не оставлять же свое добро чужим покойникам?

– Пойду заберу, – вздохнул он обреченно. – Я быстро…

– Сходи, – вяло откликнулся Легивар, он чувствовал себя очень утомленным.

В ночном сражении ему участвовать не пришлось – в буквальном смысле слова отсиживался в кустах. Но Лизхен такие мелочи не интересовали. Она сочла, что победитель достоин награды, и награждала его весь остаток ночи тем, чем могла – любовью своей. Вот почему он не успел выспаться и небольшой отсрочке был только рад – хоть часок еще подремать.

Но Кальпурций сорвался с места.

– Я с тобой! Не стоит ходить туда в одиночку!

Вообще-то он был прав. Под землей не бывает ночи и дня, там всегда тьма.

– Нет, – отказался Йорген, – пойду один. В склепе чары племянника могут дать о себе знать, и ты опять начнешь… – тут он вспомнил о клятве, – …вести себя необычно.

– Ты думаешь? – Кальпурций побледнел.

– Да.

– Тогда я лучше останусь… Но ты уверен, что ничего плохого не случится? – Силонийца мучила совесть.

– Убежден. Это всего-навсего старый, пустой склеп. Что там может случиться?

…Но юноша ошибался. Склеп не был пустым. Там уже ждала его она.

Вдруг обнаружив ее у себя за спиной, Йорген от неожиданности зайцем отскочил в сторону, но тут же взял себя в руки.

– О! Здравствуй, бабушка! Сколько зим, сколько лет? – Он старался быть как можно более вежливым, чтобы загладить старую вину.

– Смотри-ка! – всплеснула своими когтистыми ручищами кошмарная старуха. – Внучка́ нажила на старости лет. А что это мы нынче такие любезные? Не оттого ли, что защиты вкруг тебя нет, детеныш?

– Нет, не оттого, – возразил Йорген очень мирно. – При мне меч, выкованный специально против порождений Тьмы, и владею я им очень хорошо, а потому в другой защите не нуждаюсь, если только не ложусь спать. Но мне очень неловко, что в прошлый раз был так груб с тобой, извини.

– Ай-ай! Куда катится наш мир?! С каких это пор ночные стражи стали приносить извинения таким, как я? Ведь я – тварь ночная, ты не забыл?

– Да, но раньше ты тоже была женщиной.

– Была, да… – По страшной морде старухи скользнула тень воспоминаний. – Была молода, была красива… А теперь мне от роду тысяча лет и еще триста четыре года, и собственное колдовство выело меня изнутри, превратив в темную тварь… Только не подумай, что это меня печалит. В отличие от тебя, детеныш-полукровка, я вполне довольна собой!

Йоргену стало неуютно: похоже, старуха видела его насквозь.

– Скажи мне, – сказал он, – кто ты такая есть? Что хочешь от меня? Съесть, что ли?

Старуха гадко хрюкнула, этот звук призван был изображать негодование.

– Ну вот еще! Слишком ты высокого мнения о себе, Веннер эн Арра! Конечно, годы Тьмы изрядно опустошили земли Со, но все же не настолько, чтобы тащиться на край света ради сомнительного удовольствия закусить худосочным и костлявым мальчишкой смешанной природы. Не стоишь ты таких усилий, и даже если растолстеешь вдвое против нынешнего – и то стоить не будешь!

– Если ты хотела меня этим огорчить – ничего у тебя не получилось, так и знай! – усмехнулся Йорген. – Я вовсе не стремлюсь пойти на закуску бывшей женщине, о которой мне ровным счетом ничего не известно. Неужели ты и вправду явилась к нам из земель Со?

– Оттуда, «внучек», оттуда. Плешивые Холмы помнишь?

– Холмы? Плешивые? Не-а! Это где?

– Это там, где вы наввру – «поющую смерть» порешили, – напомнила тварь.

– А-а! – обрадовался Йорген. – Теперь понял! Село такое, навозом и яйцами торгует…

– Ну, про навоз – это уж тебе виднее. А есть там неподалеку черный иссохший ручей, на нем землянка, а в землянке…

– Ведьма-стрига, которая прокляла трех братьев-насильников, и они друг друга переубивали за нее. Местные нам рассказывали.

– Да? – Тварь выглядела довольной. – Помнят, значит, человечишки… Так вот, это я и есть стрига с Черного ручья.

– О! – искренне восхитился Йорген. – Рад знакомству! Какими судьбами в наших краях?

Так гладко беседа пошла – он уже начинал забывать, что разговаривает с темной тварью, сидя в чужом склепе на крышке старого гроба.

– А теми судьбами, что пришла я к тебе СЛОВО сказать, да все до дела не доберемся, прошлое вспоминая. – Голос ее звучал обвиняюще, будто это не она сама, а Йорген нарочно время тянул.

– Так говори, разве я тебе мешаю?

– Понятно, мешаешь. С мысли сбиваешь вопросами своими, куда это годится?

Вот так! Он же еще виноватым остался! Сначала Йорген даже обидеться хотел, но подумал и не стал. Говорят, с возрастом характер портится у всех, так чего ждать от старухи, прожившей на свете дольше тысячелетия? Надо быть снисходительным к ее сединам.

– Виноват. Больше не стану сбивать. Говори свое слово, достопочтенная стрига.

– Ну слушай и запоминай, больше уж я не приду – не молодая, чтобы по миру за тобой бегать. А то один раз явилась, другой раз явилась…

– Кхе-кхе, – перебил Йорген деликатно.

– Ладно. Говорю как есть:

Да, вот так она и сказала, ни больше ни меньше.

Йорген озадаченно моргал своими желтыми, нечеловеческими глазами.

– Ты думаешь, я что-нибудь понял?

– Понял не понял – это уж не моя печаль. Запомнил, главное?

– Запомнил, оно же в рифму. – Память у ланцтрегера всегда была прекрасная, а за последний год он успел натренировать ее на бессмысленную абракадабру магических формул и колдовских заклинаний.

– Вот и славно. Время придет – поймешь, если не совсем дурак.

– Ну точно как в глупых рыцарских романах из старой жизни! – рассердился Йорген и процитировал: – «И гость ночной к ему явился тайный и молвил: разгадай мою загадку. А коль не разгадаешь – злые беды придут в твой край, на горе всем живым…» К чему они, эти загадки? Отчего нельзя прямо сказать человеку: пойди туда-то, сделай то-то и то-то? Зачем нужно голову морочить? Я страж, а не философ силонийский, чтобы вникать в скрытый смысл туманных аллегорий!

Стрига ухмыльнулась, обнажив не по-старушечьи крепкие клыки:

– Ты глупый мальчишка, который не знает, что есть такие клятвы, которые нарушить никак нельзя. Но можно обойти, если сделать это по-умному. Я все сказала тебе, «дитя тумана и тьмы». Дальше думай сам.

Без видимого усилия темная тварь сдвинула одну из массивных мраморных плит пола и принялась рыть когтями по-собачьи – вынутый грунт так и летел между ног. Минуты не прошло, как она скрылась в яме целиком, а когда заинтригованный Йорген, выждав немного, приблизился и заглянул в образовавшийся провал – там уже никого не было. Ланцтрегер присвистнул восхищенно: вот вам и седая старушка! Вот вам и тысяча лет и еще триста четыре года! Все бы молодые умели так резво копать!

Но, прежде чем уйти под землю, стрига сделала еще кое-что. Она приблизилась к Йоргену вплотную с риском быть разрубленной пополам на нервной почве, притянула его к себе своими ужасными когтистыми лапищами и по-матерински чмокнула в лоб. Вышло очень громко и мокро. Дыхание ведьмы пахло речной рыбой.

«Да что же за место такое проклятое этот Айсхоф?! – выругался ланцтрегер с досадой, оттирая ладонью лоб. – Так и тянет здесь всех целоваться, так и тянет! Нет, надо уходить от греха, пока сам не заразился да не полез с нежностями к Легиваровой Лизхен! Или, того хуже, к самому Легивару. Прочь отсюда, прочь!..»

– Что так долго, друг мой? – Встревоженный силониец встретил Йоргена на пороге трактира. – Я уже волноваться стал, хотел за тобой идти… То есть на самом деле не хотел, но собирался… – Он запутался, смутился и умолк.

– Подожди, – отстранил его ланцтрегер, – не отвлекай. Я все тебе объясню, но сначала мне надо кое-что записать, пока не забыл слова! – Память памятью, но бумага все-таки надежней.

– По-моему, это полнейшая бессмыслица, – констатировал Легивар, пробежав глазами короткую запись. – Она явно имеет какое-то отношение к нашему делу, но я ничего не могу понять.

– Я тоже, – признал поражение Кальпурций.

– Да? – разочарованно протянул Йорген, до этого момента у него еще оставалась надежда, что ученый-маг и прекрасно образованный силониец окажутся умнее его самого и загадку старухи-стриги разгадают. – Ну ладно, давайте подождем, может, со временем что-то прояснится… – Он горько вздохнул, потому что терпеть не мог ждать и от любопытства успел известись так, что в голову полезли всякие глупости: уж не сама ли это Тьма решила поиздеваться над своими победителями столь изощренным способом? Невероятно, конечно, но вдруг?

Прежде Легивару Черному в Эренмарке бывать не доводилось, и чем дальше от границы уводила его дорога, тем больше нравилось ему это северное королевство. Во многом оно походило на его родной Эдельмарк: та же природа вокруг, тот же уклад народной жизни, те же обычаи и традиции. Даже многие из песен, звучавших по ту сторону границы, были ему знакомы с детства. А если бы его с завязанными глазами привезли в городок или в селение и, сняв повязку, велели бы угадать, в каком из двух соседних королевств он находится, – ни за что бы не справился с задачей, столько сходства было в архитектуре.

Разница же становилась очевидной за городской чертой и заключалась она в масштабах. Родная страна казалась теперь магу игрушечной, уменьшенной копией северного соседа. Здесь всего было в избытке. Леса – так бескрайние, поля – так до горизонта, болота как моря, скалы – смотреть страшно, и полдня можно скакать по дороге, не встретив на пути ни единого села или даже хутора. Дико, первозданно, жутковато и захватывающе в то же время.

– Юг, что ты хочешь? – пожимал плечами Йорген на все его ахи и охи. – Пустынный, болотистый край с дурным климатом. Плюс сто лет войны с Морастом, плюс пять больших поветрий: чума и черная оспа. Да и народ здесь от природы ленивый, наполовину хаальских кровей. Отсюда и запустение. Ничего, ближе к столице станет веселее.

Но Легивару никакого «веселья» и не нужно было, ему нравилось здесь, на вольных просторах, неведомых, но в то же время как будто знакомых. В чужом краю он чувствовал себя как дома: уверенно и спокойно, будто он не гость, а хозяин. Конечно, тут во многом сказывалось присутствие Йоргена. Сразу стало ясно, что ланцтрегер Эрцхольм далеко не последний человек в королевстве. Двери всех домов и ворота всех замков были для него открыты. Хозяева гостиных дворов и трактиров были рады услужить ему бесплатно (к неудовольствию экономной реоннки Лизхен, он этим принципиально не злоупотреблял и расплачивался сполна). Скромных сельских лошадок, купленных в первый день побега, они давно уже сменили на эффектных гельтских скакунов, лишь немногим уступающих знаменитым гартцам. (Кони эти непонятно с какой целью были приписаны к Южному гарнизону Ночной стражи, и Йорген одолжил их исключительно ради друга Тиилла, сам он в лошадином вопросе был крайне неприхотлив и не имел ничего против смирных животных из Эдельмарка.) Часто по дороге ему случалось обнаружить непорядок, и он являлся к местным властям с обвинением, типа почему у кладбища ограда проломлена и охранные символы на ней затянуло мхом, почему на дубу болтается висельник, уже расклеванный воронами («Откуда вы знаете, чем он у вас занимается по ночам, может, уже на охоту выходит?»), почему опустевший дом у дороги не заселен и не сожжен стоит («Гайстов под собственным боком плодите!»). В таких случаях альтесты[11], бургомистры и даже трегеры местные, солидные дядьки средних лет, начинали в панике лепетать оправдания и клятвы давать, что все будет исправлено немедленно.

– Ага, исправят они, как же! Знаю я их! Так и будет висеть покойник, пока ближайшую деревню не выест подчистую, тогда, может, и раскачаются! – злился Йорген, покидая очередную сельскую управу, городскую ратушу или замок. – Юг есть юг. Не видели они большой Тьмы, вот что я вам скажу… Идемте, сожжем его, что ли, сами. На этих олухов надежды никакой.

И шли, и жгли, и за этим общественно полезным трудом постепенно добрались до столицы, весь переход от Ягерда занял шесть дней.

Она вынырнула из вечернего тумана, величественная и прекрасная на фоне розового морского заката. Высились остроконечные башни, подымались зубчатые стены, флаги трепетали на шпилях крыш. Домов было так много, что весь город из конца в конец не обойдешь, пожалуй, и за целый день. Сгустившиеся сумерки окрасили строения в синий цвет, и желтыми огоньками светились бесчисленные окна, создавая ощущение особого уюта, которое не могли разрушить даже тревожные крики крупных птиц, стаей кружащих над городом.

– Красота! – Любуясь пейзажами родины, Йорген покрутил головой, потянул носом свежий соленый воздух. – Люблю! – Но тут же поспешил оговориться: – Хотя у нас в Норвальде лучше!.. Эй! Кто в карауле?! Заснули вы, что ли, там? Отворяй ворота, мы на конях в калитку не пролезем!

Из маленькой боковой башенки высунулась физиономия караульного, ничуть, надо заметить, не заспанная, а вполне даже бодрая и боеспособная.

– А кого там еще на ночь глядя шторбы несут? Ба-а!!! Да никак это ваша милость, господин фон Раух, на коне верхом! С ума сойти! Ни в жисть вас верхом не видел… Эй, парни! Давай все сюда! Гляньте, чё делается – командир на лошади едет!

– Это какой? – раздался голос где-то в глубине. – Это который его светлость лагенар Дитмар? И что тут за диво? Он часто верхом, и на турниры выезжает…

– Что Дитмар, дурья твоя башка! Йорген наш домой из чужбины воротился!

– Да ты что?! О! И впрямь…

– Эй! Нам откроют ворота или прикажете моей милости так и ночевать под стенами на коне верхом? – проорал Йорген с наигранным негодованием и пробурчал себе под нос: – Вот олухи, дался же им этот конь! Балаган устроили тут! – Он хотел казаться рассерженным, но не сдержался и хихикнул.

– Сей секунд, ваша милость, рады стараться! – молодцевато крикнул кто-то в ответ, и тяжелые створы плавно разъехались, давая путникам дорогу.

В воротах пришлось задержаться надолго – начались приветствия, и без пива не обошлось, хоть и на посту, но по кружке можно – за встречу. Вообще, Легивар решил, что с такой важной персоной, как ланцтрегер Эрцхольм, начальник столичного гарнизона Ночной стражи, подчиненные обходятся слишком вольно. Встать во фрунт, честь отдать, что-то неразборчиво, но браво проорать хором – это еще годится. Но дружески хлопать по спине, трясти руку и уж тем более обниматься с ним совсем не обязательно. Однако сам ланцтрегер против такого их поведения нисколько не возражал и пиво с ними пил, хоть и грозил в следующий раз всех поубивать, если застанет за выпивкой.

Изнутри столица Эренмарка выглядела не так внушительно, как снаружи, и от любого другого крупного города Фавонии отличалась мало. Окраинные улицы были узкими, немощеными, и пахло там чем-то кислым и скучным – обычный запах бедности. Легивар же, выросший в семье состоятельного торговца, посчитал, что это от грязи и дурной пищи.

Ближе к центру (точнее, к морю, поскольку королевская резиденция в эренмаркской столице располагалась асимметрично, нарочно была смещена к западу, чтобы из окон открывался красивый вид) улицы раздавались вширь, дома вырастали вверх и становились роскошными до невозможности – их явно строили силонийские зодчие, не желали северяне отставать от общей градостроительной моды.

Темнело медленно, в широтах этих июньское солнце не спешило покидать небосвод. Но запоздалые прохожие по привычке недавних темных лет, не утратившей, впрочем, свой смысл и в мирное время, на рысях спешили по домам. Йорген провожал их недовольным взглядом: обычно такие вот припозднившиеся растяпы и пополняли ряды шторбов да вервольфов в годы Тьмы. Раз пять им на пути попадались патрули Ночной стражи, и каждый раз процедура радостного приветствия повторялась, хорошо еще, что без пива. Так они добрались до казармы. А там возникла заминка. Потому что устав категорически воспрещал переступать порог казармы женщинам. Даже кухня гарнизонная располагалась в отдельном флигеле, хотя стряпуха Марта была не в тех годах, чтобы молодые стражники удумали смотреть на нее как на женщину. Но – не положено, и даже сам начальник гарнизона не мог себе позволить это правило изменить. «Куда девать Лизхен?» – встал вопрос.

Но Йорген его быстренько разрешил, типичным для младшего брата образом: просто взял и препроводил в дом старшего, благо было до него рукой подать, а сам хозяин бродил с караулом где-то в северных кварталах.

– Скажешь, я привел! – велел он дворецкому, очень важному мужчине средних лет, облаченному в сиреневую, с золотым шитьем ливрею, великолепием своим едва ли не превосходившую лучший из нарядов владельца дома и уж точно оставлявшую далеко позади простые одежды фон Рауха-младшего. – А вы проходите, чего встали как чужие?

– Но если он будет недоволен, брат твой? – Как-то не привык Легивар вторгаться в чужое жилище без приглашения хозяина.

– С чего вдруг? – искренне удивился Йорген. – Дом большой, Дитмара пока все равно нет. А даже если бы и был – ни за что не стал бы «компрометировать славный род фон Раухов несоблюдением заветов предков и попранием законов гостеприимства»! – Эту фразу Кальпурций Тиилл уже слышал однажды – Йорген цитировал отца, притом не без иронии в голосе. – Располагайтесь с удобством, Цимпель обо всем позаботится.

– Будет исполнено, ваша милость, – церемонно кивнул дворецкий, и лысина его ярко блеснула в свете канделябра. – А вы сами разве не останетесь на ночь? На кухне есть жаркое, и Лотта привела бы в порядок ваш костюм… – Он покосился на пропыленную дорожную куртку ланцтрегера со сдержанным неодобрением. – И ваша шея, я вижу, поранена… Его светлость будет недоволен, если вы уйдете, он упрекнет меня, почему я вас не задержал.

– Я скажу ему, что ты очень старался, – обещал Йорген. – Но остаться нынче не могу, меня ждет неотложное дело в казарме, мы с другом Тииллом ночуем там… Легивар, а ты не беспокойся, я наверняка встречу Дитмара и предупрежу, что у него гости.

– Что еще за неотложное дело у вас?! – очень удивился маг, в разговорах ни о чем подобном до этой минуты не упоминалось. Он нервничал. Вот если бы Йорген тоже остановился у брата, они с Лизхен испытывали бы гораздо меньше неловкости (к слову, как раз Лизхен-то неловкости не испытывала вовсе, ей что велели мужчины, то она и делала не задумываясь – так уж воспитана была).

Ланцтрегер принял загадочный таинственный вид.

– Увы, мой друг, сейчас не могу тебе об этом сказать, но поверь, с нынешними нашими делами это никак не связано.

– А Тииллу можешь сказать? – Легивар почувствовал себя несколько уязвленным.

Йорген не смутился:

– Просто Тииллу это известно уже давно. Да, в общем, и тайны в том никакой нет, но боюсь, ты меня не одобришь. Ты для этого слишком серьезный человек. Но завтра я тебе все открою, а теперь нам надо спешить, чтобы успеть до темноты.

Так он сказал, и они с силонийцем ускакали, оставив старого боевого товарища в неловком положении незваного гостя. Впрочем, богатая обстановка, горячая ванна в купели на львиных ногах, обильная еда, мягкая постель и ненавязчивая забота слуг очень скоро заставили его о всякой неловкости позабыть. Уж конечно ночевать в доме лагенара Дитмара было куда удобнее, чем в казарме! Интересно, что эти двое забыли там среди ночи?

…Они считали овец. Пятнадцать новых экспонатов для своей коллекции успел вынести Йорген из обезумевшей Реонны в своем дорожном мешке и теперь жаждал присовокупить их к сотням других, хранящихся в его комнате при казарме, в сундуке, накрепко запертом от любопытных глаз. Кроме того, ему не терпелось продемонстрировать свои сокровища старому другу, человеку с натурой достаточно тонкой, чтобы не поднять собирателя овец на смех, а, напротив, разделить его интерес. А тот, в свою очередь, давно хотел познакомиться с необычным собранием Йоргена, для которого и сам привез немало новинок. Среди них – блюдо лугрской эмали с пасторальной сценой, давно подаренное, но так и остававшееся во дворце судии Тиилла вместе с другими подарками, а также шелковый платок с изображением идиллической овечки на фоне зеленых трав, вышитый собственноручно Гедвиг Нахтигаль.

Вот этим-то они и занимались чуть не до рассвета: разложили все добро по полу, не опасаясь, что в комнату вломится кто-то посторонний вроде дневального или рассыльного, и любовались, сортировали, обсуждали достоинства и недостатки каждого экземпляра.

… – Всю ночь! Это с дороги-то! – ужаснулся Легивар, узнав, как было обещано, их секрет. Конечно, он не смог Йоргена понять, как тот и предвидел.

Зато на силонийца собрание друга произвело большое впечатление, он охотно признал, что изображения овец ничем не уступают в художественном плане таким традиционным объектам коллекционирования фавонийской знати, как кони, драконы или львы.