Светочи тьмы. Физиология либерального клана: от Гайдара и Березовского до Собчак и Навального. Часть I. Организаторы и идеологи (М. Г. Делягин, 2016)

Главная черта Чубайса – целеустремленность. Он вступил в КПСС еще при жизни Брежнева: по одним данным, в 1977, по другим – в 1980 году, то есть в 22 или 25 лет, что для научного сотрудника являлось фантастическим успехом, почти невозможным вне номенклатуры.

Вместе с Гайдаром и рядом других либеральных реформаторов входил в группу молодых ученых, отобранных при Андропове для реализации рыночных преобразований и проходивших для этого стажировку, а на деле – интенсивное обучение при Международном институте системного анализа в Вене. После смерти Андропова, как это бывает, смысл проекта забылся, и контроль за ним был перехвачен западными «учителями»; именно так Чубайс стал Чубайсом, а не Дэн Сяопином.

Воля Чубайса привела к тому, что при первой же встрече Гайдар четко осознал, что в партнерстве с ним он всегда будет вторым, ведомым, – и, полностью приняв эту позицию, никогда даже не пытался оспаривать его лидерство.

Чубайс рано осознал ключевую роль денег. По ряду воспоминаний, в середине 80-х он стал лидером ленинградского кружка либеральных экономистов не только в силу возраста (он родился в 1955 году) или включенности в «программу Андропова», но и потому, что его друг П. Филиппов обеспечил финансирование выращиванием на продажу цветов.

Сам Чубайс отрицал значимость этого фактора и подчеркивал, что сам цветами не торговал. В этом проявилась понимание им второго веления времени: важности правильного имиджа. Недаром, насколько можно вспомнить, именно возглавленная им РАО «ЕЭС России» первой стала платить ключевым СМИ за согласование (и при надобности вычеркивание) упоминаний «чувствительных» лиц и фактов. Необходимость же фактической цензуры при помощи подбора кадров была провозглашена группой Чубайса еще в 1990 году.

Наряду с Адамовым и Аксененко он входил в тройку выдающихся российских государственных менеджеров, которые по своим качествам настолько превосходили государство, что оно не могло поставить им задачу, и им приходилось направлять свою деятельность самостоятельно.

Хотя Чубайс крайне плох как линейный менеджер, он умеет создавать крупные, активные и влиятельные социальные группы, обогащающиеся за счет проводимых им преобразований и потому являющиеся его социально-политической и, вероятно, экономической базой. Этот образ действия выделяет его из деятелей продолжающейся вот уже более четверти века эпохи национального предательства.

Чубайс не только систематик, вылавливающий главное для себя из информационного хаоса, но и отличный индивидуальный психолог: в 90-е ненавидевшие его губернаторы выходили из его кабинета со слезами благодарности, – ничего от него не получив.

Обладает прекрасными связями на Западе, прежде всего с демократической частью американского истеблишмента. С 1992 года простейшим способом втереться в доверие к представителям Запада – будь то политики, чиновники или представители корпораций – была похвала в адрес Чубайса: она автоматически приносила «знак качества» и делала вас «своим».

Его моральный уровень выше среднего реформаторского. Представления об избыточной аморальности вызваны эффективными приемами психологического давления, среди которых важное место занимает агрессивная демонстрация беспредельной наглости. Недаром фраза «Наглость города берет», ставшая неформальным символом либеральных реформаторов, приписывается именно ему.

В отличие от многих других либеральных реформаторов, способен на человеческие чувства. После гибели от рака одного из близких открыл в Москве великолепный хоспис. Когда один из журналистов встретил его там во второй половине 90-х, привезшего умирающим шампанского и икры, настойчиво просил не упоминать об этом в прессе.

Чубайс стремится избежать применения насилия, что в 90-е выгодно отличало его от ряда других влиятельных фигур. Провокация в отношении Квачкова (а безумное многолетнее судилище против одного из наиболее уважаемых ветеранов спецназа почти не оставляет места для иных версий) вряд ли организовывалась по его инициативе, хотя он, безусловно, поддерживал ее.

Своих сотрудников старается не «сдавать».

Вопреки распространенным представлениям, Чубайс далеко не безошибочен. Он не раз терпел болезненные поражения (стоит вспомнить хотя бы провал концепции «либеральной империи», по которой, насколько можно понять, Россия должна была вытеснять Китай из Средней Азии в интересах Запада), но всякий раз настойчиво продолжал свое дело.

Страх резко повышает эффективность его работы. Испуганный Чубайс – изобретательный боевой робот без тормозов с колоссальным напором, сфокусированный на единственной цели и идущий к ней любой ценой, ассоциирующий ее с сохранением собственной жизни.

Провозглашенная публично личная иррациональная ненависть к Достоевскому представляется результатом принципиального отрицания важности не только справедливости, но и всего некоммерческого как такового (включая русскую культуру).

Является и сегодня признанным лидером либерального клана, отодвинув на вторые роли даже, вероятно, связанного с теневыми «старыми» капиталами Европы стратега Волошина. Похоже, довольно эффективно (в провалах скорее виновен его политический порученец «абажур» и, по некоторым данным, личный психолог на протяжении двух десятков лет Гозман) и при этом полностью оставаясь в тени, координирует удары как официальных, так и оппозиционных либералов по враждебному силовому клану, а в последние годы и по Путину.

«Приватизатор всея Руси»

Первым крупным «делом» Чубайса стала ваучерная приватизация, символом которой он остается по сей день.

Обещание двух «Волг» за ваучер показало всем, что никаких моральных ограничений больше нет: это был четкий сигнал, воспринятый всей системой управления. Последующая приватизация, став инструментом сознательного разграбления общенародной собственности (то есть всего народа, что последний немедленно ощутил на падении своего жизненного уровня), не создала, а, напротив, уничтожило святость прав собственности и сделало крупную собственность в общественном сознании a priori преступной.

Более того: поскольку предприятия доставались приватизаторам практически даром, экономически рациональной политикой в условиях неопределенности было не их развитие, а, напротив, высасывание их, присвоение их оборотных средств с последующем выбрасыванием и распродажей по цене металлолома. Это сделало заведомо нерентабельным создание новых предприятий, ибо их владельцы должны были закладывать в цену продукции окупаемость сделанных инвестиций, а приватизаторы – лишь величину уплаченных реформаторам взяток.

Последовательно, эффективно и сознательно Чубайс выражал интересы доминирующей в каждый момент времени группы интересов: сначала отдавал заводы директорам, потом содействовал их захвату разнообразными «новыми русскими», потом помогал создавать олигархию залоговыми аукционами (идея вызрела в недрах бывшего международного отдела ЦК КПСС, системно участвовавшего в бизнесе). Он успел поощрить закон об ускоренном и упрощенном банкротстве, запустивший волну рейдерства еще до дефолта 1998 года.

Уже в июле 1992 года привлек к работе американских консультантов, часть которых баснословно обогатилась, а часть (включая их руководителя Хэя, в 2004 году отданного под суд в США за разворовывание американских денег в ходе приватизации) обвинялась в работе на ЦРУ. Учитывая рекомендации, нацеленные на последовательное уничтожение лучших и наиболее значимых российских предприятий (скажем, в Нижегородской области, где они не были выполнены, насколько можно судить, лишь по раздолбайству ее демократического губернатора Немцова), последнее представляется почти очевидным.

Черномырдин и другие «политические тяжеловесы» держали его за мальчика, взятого на грязную работу, которого можно будет спокойно «сдать». Правовой нигилизм Чубайса был оружием класса партхозноменклатуры, завершающей перестройку приватизацией, – и она не понимала, как быстро оно обернется против нее.

Но тогда, на первом этапе своей карьеры в правительстве Чубайс выживал за счет поддержки Запада и российских спекулянтов; подлинный политический вес он обрел уже после того, как стал взамен Шохина первым вице-премьером осенью 1994 года. (Тогда реформаторы, насколько помню, хотели на 20 % обвалить рубль для поддержания экономики на плаву, но, поскольку большинство из них «слило» информацию своим банкирам, девальвация составила 38 %. Шок от этого привел к отставке председателя Банка России В.В. Геращенко и целого ряда реформаторов, включая тогдашнего лидера реформаторского клана Шохина, а также и.о. Министра финансов Дубинина).

Характерно, что к человеку, который после этих событий три дня буквально вымаливал у Черномырдина его повышение, Чубайс и сегодня демонстрирует трогательное расположение.

Лобовое столкновение Чубайса и в целом клана либеральных реформаторов с Березовским и «семьей» в 1997–1998 годах, когда эти две силы нейтрализовали друг друга, позволило тогдашнему руководству «Газпрома» сохранить его в руках государства минимальными ресурсами: достаточно было просто подталкивать сцепившихся «хозяев России».

Ну, а затем, помнится, Чубайс с Березовским как лидеры двух властных кланов сделали президентом «консенсусную фигуру» – Путина. Правда, в отличие от Березовского, Чубайс как человек рациональный быстро понял, что тот набрал собственный вес, и без протестов перешел в формальное подчинение ему.

Катастрофа российской энергетики

Чубайс возглавил РАО «ЕЭС России» в 1997 году, когда органы власти окончательно перешли под контроль олигархата, и надо было иметь личный финансовый ресурс, чтобы сохранять влияние и самостоятельность. В силу прямого контроля за населением и промышленностью РАО обеспечивало ему не только финансовое, но и социальное влияние: он прямо определял жизнь всего народа, а неплатежи позволяли ему делать это по своему произволу. Контроль же за оставшейся во власти «командой реформаторов» и тесная связь с «семьей» сохраняли его исключительное политическое влияние. Вероятно, что Чубайс всерьез собирался стать президентом после Ельцина (как в первой половине 2000-х он, похоже, грезил о 2008 и в 2012 годах).

Наведя порядок в РАО и добившись массовыми и часто произвольными отключениями приоритетности платежей за электроэнергию и, вероятно, построив вокруг этого значительные теневые бизнесы (взамен прежних самостоятельных), Чубайс увидел, что огромная и дурно управляемая империя РАО открывает колоссальные возможности для обогащения.

Реформа была его выношенным, выстраданным детищем. Смысл стандартен и заимствован у Запада: выделить и приватизировать центры прибыли, дополнительно заработав на стремительном взлете их капитализации. Центры же убытков, необходимые с технологической точки зрения (и ранее финансируемые в рамках единой системы за счет центров прибыли), сбрасывались на финансирование государства или за счет роста тарифов (в нашем случае – на оба источника) и деградировали.

Надежность системы Чубайса не интересовала, как и технические проблемы (так что лишь в 2005 году, после отключения света в части Москвы и областей Центральной России из-за мелкой аварии его команда на личном опыте осознала невозможность свободного рынка электроэнергии и стала корректировать реформу). Он управлял не системой, а ее изменением. Поскольку все отраслевые специалисты были против, они были изгнаны на высшем уровне и либо изгнаны, либо куплены, либо запуганы на среднем и нижнем.

Как обычно, он выявил социальные группы, выигрывающие от этих изменений, и решительно оперся на них, используя их сознательную корысть как таран против разрозненного и неосмысленного сопротивления. Крупный бизнес он покупал допуском к генерирующим мощностям и возможностью самим продавать себе энергию (которая тогда уже была дорогой), потребителей – обещанием дешевизны энергии из-за конкуренции.

Последнее было откровенной ложью: дешевизна энергии означала снижение прибыли и потому была неприемлемой. Простейший способ снижения цены энергии – восстановление энергомоста к «запертым» избыточным мощностям Восточной Сибири, стоившее в ценах 2003 года не более 2 млрд. долл. (даже при тогдашнем уровне воровства) – Чубайса не интересовал и жестко блокировался при публичном признании важности этой темы (когда ее нельзя уже было замалчивать).

Создание рынка было невозможно технологически, так как даже в европейской части России число «узких мест» в сетях с ограниченной пропускной способностью исчислялось десятками (а с учетом миграции этих узких мест в зависимости от изменения структуры потребления по времени года и суток – и сотнями). Для функционирования рынка (то есть возможности гарантированно получить купленную энергию) надо было качественно расширить сеть.

Якобы конкурентный оптовый рынок электроэнергии был монопольным, просто монополизм естественной монополии заменялся коммерческим монополизмом ее представителей и произволом разнообразных администраторов. Доказательство – его дисбаланс (убытки из-за плохого диспетчирования) на две трети перекладывался на атомную генерацию, не связанную с РАО, – при том, что на нее приходилось не более трети поставок. «Рыночная» цена устанавливалась на уровне издержек наименее эффективного производителя, то есть была исходно завышенной.

Проводя реформу, Чубайс, насколько можно судить, действовал через агентов, десятками внедренных в госаппарат на разные уровни и знавших, что после выполнения ими своей работы по продвижению реформы и даже при увольнении из-за безумия предлагаемых мер им гарантированы теплые места в энергокомпаниях. Поэтому они лгали в лицо своим руководителям (так, помнится, начальник отдела аппарата правительства официально отрицал, что тепловые электростанции производят не только электричество, но и тепло), запутывали их и создавали благоприятный для реформы информационный фон.

Через них (а также через либеральных реформаторов, контролируемых им как главой либерального клана) Чубайс добивался подготовки нужных государственных решений, а затем, когда эти решения обнажали свой идиотизм и вредность, говорил, что он все понимает, но вынужден подчиняться государственному бреду, а к разработке реформы имеет лишь страдательное отношение.

Мощная лоббистская кампания сторицей окупилась (даже только для топ-менеджмента РАО «ЕЭС России») из-за роста капитализации компании после принятия законов о ее реформе.

Чубайс был мотором реформы электроэнергетики, задумавшим и исполнившим ее с катастрофическими для России последствиями. Но денег причастные к ней получили очень много, – а ведь смысл либерального реформаторства заключается именно в этом.

«Роснано»: «джентльмен в поисках десятки»?

Проект «Роснано» производит впечатление изначально ориентированного на масштабный «распил» средств. Ряд ученых, включая основоположников нанотехнологий в СССР, с иронией отмечали равнодушие этой структуры к перспективным разработкам. В то же время на многих конференциях приходится встречать юных менеджеров из связанных с «Роснано» структур, на прекрасном английском излагающих банальности из учебников по маркетингу.

Похоже, реальной задачей деятельности «Роснано» является не финансирование новых технологий, которые получат рыночный успех, а нечто иное – более традиционное для либеральных реформаторов.

Убыток государственной «Роснано» в 2011 году составил почти 3 млрд. руб., в 2012 – 22, а в 2013 – почти 40 млрд. руб. Все, что можно сказать критикующим за это Чубайса (включая пришедшим в ужас аудиторам Счетной палаты), – «не завидуйте». Путин зафиксировал его фактическую неприкосновенность.

В декабре 2013 года Чубайс возглавил одноименную с «Роснано» управляющую компанию: в отличие от госкомпании, та может передавать часть своего капитала «стратегическим инвесторам». Таким образом, управление госкомпанией «Роснано» даже формально может во многом подчиниться частным (и не обязательно российским) интересам.

Журналисты подметили, что единственный простой способ психологически «развалить» Чубайса – это удивиться, почему он, с его способностями и волей, до сих пор еще не стал президентом России. Похоже, это его сокровенная мечта.

Что ж – этим он ничем не отличается от множества россиян, которые, глядя на руководителей страны, задаются естественным вопросом «А чем я хуже?» Как известно, российские мужчины страдают тремя основными болезнями: алкоголизмом, простатитом и мечтой стать президентом, – причем отличаются они прежде всего тем, что первые две поддаются излечению.

Что же касается Чубайса, при проведении в России социологического опроса о том, кого граждане нашей страны считают наиболее ужасным выродком рода человеческого, он, на мой взгляд, вполне может занять почетное второе место после Гитлера. Правда, его карьера, в отличие от прошлого объединителя Европы, еще далеко не окончена, – и может принести нам немало страшных неожиданностей.

Но все, что можно пожелать герою этого ему сегодня, – это крепкого здоровья, которое позволило бы ему прожить достаточно долго для того, чтобы не только увидеть правовую оценку своих «подвигов», но и хотя бы начать нести за них заслуженное наказание.

Борис Березовский, без преувеличения, стал «черным человеком» постсоветского времени. Долгие годы сам факт общения с этим могущественным и авторитетным деятелем серьезно подрывал репутацию, какой бы замечательной она бы ни была и каким бы вынужденным или безобидным ни было это общение.

Лучшее, что написано о Березовском (и в целом о старте российского бизнеса), – книга его друга и компаньона Юлия Дубова «Большая пайка» с внятным эпиграфом из Варлама Шаламова (не бывшим, в отличие от иных перестроечных икон, ни агентом КГБ, ни «лакировщиком действительности», даже лагерной): «В лагере убивает большая пайка, а не маленькая». Однако по понятным причинам она является апологией российского олигархата. Честно и во многом документально раскрывая внутренние трагедии научных сотрудников, окунувшихся в хаотический бизнес конца 80-х – начала 90-х, и жестокость этого бизнеса, книга существенно и, как представляется, сознательно приукрашивает мотивацию и характер их действий, причем не только на первом, но и на всех этапах «накопления капитала».

Попытаемся исправить этот недостаток.

Золотой гранит науки

Березовский родился в январе 1946 года в Москве. Отец, Абрам Маркович, инженер-строитель из Томска, работал на заводах по производству стройматериалов (во время юности Березовского – главным инженером Бутовского газосиликатного кирпичного завода) и, по словам Березовского, «так и умер на работе»; правда, по некоторым данным, он был еще и раввином. Мать, Анна Александровна Гельман, была старшим лаборантом в Институте педиатрии Академии медицинских наук СССР. Среди ее предков были поляки, евреи, украинцы и даже итальянцы. Они поженились в августе 1943 года, в дни завершения жестоких боев на Курской дуге; Березовского, скорее всего, назвали в честь его прадеда (его дед, Марк Борисович, умер в 1950 году).

Березовского отправили в школу в 6 лет; в шестом классе перешел в английскую спецшколу, по окончании которой в 1962 году неудачно поступал на физический факультет МГУ. Он утверждал, что его не взяли из-за национальности (хотя в паспорте он был записан русским), но в то время антисемитизм не был значимым фактором, тем более на физфаке (в отличие от мехмата МГУ, где он также проявлялся лишь в последующие годы; не случайно в ряде биографий говорится о попытке поступить на мехмат, хотя даже характеристики давались ему для физфака). Скорее всего, причиной была слабая подготовка Березовского: в школьном аттестате у него были пятерки лишь по алгебре и геометрии. По остальным предметам (включая профильный для школы английский язык и физику, которой он увлекался и даже занимался в физическом кружке при МФТИ) – «четверки», а по литературе – и вовсе «тройка».

В школе вместо стандартной фольклорной скрипки он шесть лет учился играть на баяне, – без видимых последствий (хотя о впечатлении от вида его тонких «музыкальных пальцев» вспоминали потом, в дни его славы, самые разные женщины). В старших классах начал нарабатывать хорошую характеристику: был членом школьной народной дружины, дежурил в агитпункте, но даже в характеристике указывалось: хотя, «вступив в комсомол, активно взялся за работу», «мог бы принять более деятельное участие в жизни школы». Классный руководитель отметил, что, будучи добрым, отзывчивым и «гибким», юноша «не всегда мог проявить волю», – удивительная характеристика для тех, кто знал его в зрелости!

Потерпев неудачу, поступил в Лесотехнический институт в подмосковных Мытищах (в СССР экзамены сдавались в июле – в немногие лучшие вузы и в августе – в остальные).

Во вступительном сочинении Березовский выбрал «свободную тему», не связанную со школьной программой, но позволяющую раскрыть способности к общественно-политической риторике. Сочинение на тему «Мир! Нам нужен мир!» он начал словами «Октябрь 1917 года (45-летие которого как раз отмечалось — М.Д.) – самая знаменательная дата тысячелетней истории существования человечества».

Лесотехнический институт служил прикрытием подготовки специалистов в области электроники и кибернетики, в первую очередь для космической отрасли. Березовский поступил именно на секретный факультет «электроники и счетно-решающей техники», которого не было ни в одном справочнике.

О нем вспоминали как о невысоком «сутулом мальчике» с не всегда причесанными черными волосами, обычно ходившем в «запачканном» светлом клетчатом пиджаке. За суетливость и многословие сокурсники прозвали его Паниковским.

По характеристике, Березовский проявил разносторонность, жизнерадостность, энергию и решительность. Приказами ректора ему дважды объявлялись выговоры: на втором курсе – за грубость к сотрудникам библиотеки, на третьем – за «систематические пропуски занятий».

Тем не менее, в 1967 году закончил институт успешно, получив по 14 предметам «отлично» и по 16 «хорошо». В рецензии на диплом не кто-нибудь, а научный руководитель указал, что работа не раскрыла содержание темы («Прибор для автоматического определения скоростного процесса»), но на защите Березовский получил «хорошо». Однокурсники были убеждены, что «вопрос решил» отец: газосиликатный кирпич был исключительным дефицитом.

По распределению Березовский отработал два года инженером в НИИ испытательных машин, приборов и средств измерения масс Минприборостроения СССР, в 1969 году ушел оттуда инженером в Гидрометеорологический научно-исследовательский центр, а в 1970 году устроился в Институт проблем управления АН СССР. Там и работал до 1987 года, пройдя путь от инженера до заведующего лабораторией и сектором, успешно вступив в КПСС. («Я, в отличие от некоторых, билет свой не рвал, не сжигал. Так и лежит у меня в сейфе в институте», – вспоминал предусмотрительный Березовский уже в зените своей славы.)

В начале 70-х женился на учившейся двумя курсами младше (и тогда также окончившей институт) девушке из обычной поселковой семьи. Их буквально погнал в ЗАГС отец, узнавший, что та находится на шестом месяце, но мать еще долго переживала женитьбу сына на простоватой русской.

Окончив в 1973 году без отрыва от работы лучший в мире механико-математический факультет МГУ, Березовский поступил в аспирантуру родного Института проблем управления, где защитил кандидатскую диссертацию по теме «Многокритериальная оптимизация». Она опиралась на огромный фактический материал: с 1973 года Березовский сотрудничал с «АвтоВАЗом» (выпустившем первые автомобили весной 1970 года), где руководил внедрением тогдашних прорывных управленческих технологий – систем автоматизированного проектирования и программного обеспечения. В 1978 году стал лауреатом премии Ленинского комсомола, а в 1983 защитил докторскую диссертацию «Разработка теоретических основ алгоритмизации принятия предпроектных решений и их применения».

С 1968 по 1989 годы Березовский опубликовал в соавторстве более 100 научных работ, в том числе и ряд книг. Часть была опубликована в США, Великобритании, Японии, Германии и Франции.

Но его научные успехи представляются ныне не более чем фасадом, прикрывавшим коммерцию.

По ряду свидетельств, он был дельцом от науки: организовывал своих ученых знакомых и торговал плодами их трудов. Уже в конце 70-х изготовление диссертаций было поставлено «на поток», причем написание только одной главы, по воспоминаниям «коммуникатора» той среды Петра Авена, стоило около 300 руб. Цена же докторской «под ключ» составляла несколько тысяч рублей, – при зарплате ее реальных авторов в 200 руб. в месяц. При этом Березовский подрабатывал еще и лекциями, и мелкой спекуляцией (весной 1981 года он был задержан в Махачкале за спекуляцию постельным бельем и провел 10 суток в камере предварительного заключения), – в соответствии с анекдотом, в котором еврей-портной говорит: «А если меня сделают царем, я буду подрабатывать шитьем и жить еще лучше, чем царь». И, по некоторым воспоминаниям, будучи весьма богатым по советским меркам человеком, не мог удерживаться, чтобы не экономить в прямом смысле слова копейку на разнице цены проезда в трамвае и автобусе.

Понятно, что писать диссертации Березовскому было нелепо. По наиболее популярной версии, его кандидатскую писал приятель юности Денисов, а докторскую – сослуживец по Институту проблем управления Красненкер, который в 90-е стал его партнером, дорос до заместителя гендиректора «Аэрофлота», был судим и умер в январе 2005 года от рака. Он и возглавлял, похоже, изготовление диссертаций.

«Крестный отец» Березовского Зибарев, в ключевые для его возвышения 1988–1992 годы бывший заместителем гендиректора «АвтоВАЗа», вспоминал, что на советах директоров «ЛогоВАЗа» Березовский не мог даже внятно докладывать об итогах работы, – какие уж тут диссертации!

Его сила была не в этом.

Свобода новых возможностей

В 1987 году, когда государство взяло курс на развитие рынка, Березовский покинул Институт проблем управления (хотя заявлял, что сделал это в 1989 году, «когда в институте перестали платить зарплату»). Писал статьи о перестройке хозяйственного механизма для популярной тогда «Советской России», но явно не мог удовлетворяться подобным занятием, – не говоря уже об отсутствии коммерческой выгоды.

Скорее всего, он пытался схватиться за возможности, которыми дразнила его наступающая эпоха: завязывал новые связи, строил планы, пытался проворачивать комбинации, очертя голову бросался в авантюры, о которых потом и вспоминать было неловко.

Так, пытался заняться кастрацией кабанов при помощи лазера, который, как он где-то слышал, делает операцию безболезненной, и хряки не мучаются, – а значит, и не худеют. После получения аванса от председателя подмосковного колхоза, как вспоминал его друг и партнер Дубов, «первые два борова у нас подохли на месте, а третий испустил дух ровно в тот момент, когда мы вскочили в автобус: за нами уже бежали с дрекольем».

Попытки припасть к источнику дефицитного тогда продовольствия продолжились. Березовский, по некоторым воспоминаниям, убедил руководство подмосковного на сей раз совхоза в чудодейственности случайно оказавшегося у него пакистанского корма для кур. Экономический эффект был рассчитан на сложных математических моделях, но Березовский умудрился приехать за деньгами как раз в момент обнаружения поголовной гибели птицы. Он не был поднят на вилы лишь потому, что сумел убежать от разъяренной толпы и вскочить на подножку уже отходившего рейсового автобуса.

Еще раз навыки стремительного, хотя и суетливо семенящего бега пригодились ему уже в 1990 году, когда он увел молодую жену у одного из известнейших советских драматургов. Знакомы они был давно (еще в начале 70-х тот написал пьесу о только построенном «АвтоВАЗе» и, по некоторым данным, привел туда Березовского), но именно в 1990 драматург стал необходим Березовскому, так как, по некоторым воспоминаниям, за 3 тыс. долл. познакомил его с благоволившим к нему вторым человеком в Политбюро ЦК КПСС, занимавшимся идеологией и управлявшим «перестройкой и демократизацией» Яковлевым.

По имеющейся информации, последний сыграл ключевую роль не только в уничтожении нашей страны, но и в становлении бизнес-империи Березовского, за аналогичные 3 тыс. долл. рекомендовав того руководству производившему самую дефицитную в стране продукцию «АвтоВАЗа». Именно так, как рассказывалось в госаппарате, Березовский втерся в доверие к ним (ранее он воспринимался лишь как «научная обслуга») и получил исключительные преференции; именно так «ЛогоВАЗ» из мелкого посредника стал спрутом общенационального значения.

Ничтожная по нашим меркам сумма взятки не должна вызывать смущение: в 1990 году доллар в СССР был запрещен, его курс на «черном рынке» был гомерически завышен, да и в США его покупательная способность была значительно выше сегодняшней. А руководители нерыночного государства не сознавали ценность распределяемых ими ресурсов и потому ценили себя дешево. (Так, Горбачев, по некоторым свидетельствам, признал Южную Корею, отказавшись от встречного требования признания Западом КНДР, за кредит в 1,47 млрд. долл.: 1 млрд. деньгами и 0,47 млрд. потребительскими товарами, – и чемоданчик со 100 тыс. долл.). А таких, как начинающий Березовский, вокруг Яковлева тогда было много. К концу 1991 года и покупательная способность доллара внутри страны в силу развития рынка упала, и новые лидеры «вошли во вкус» коммерции, – так что хозяйственное распоряжение Ельцина стоило, по оценкам, 30 тыс. долл.

Важность контакта с Яковлевым не давала Березовскому ссориться с пожилым драматургом, – и он, уведя от него не любившую его молодую жену, жаждавшую красивой жизни, вывез ее в Италию. И, выразив потрясение ее исчезновением, организовал поиски и более полугода еженедельно приходил к нему и за дружеским столом подробно рассказывал об их ходе, неизменно выражая уверенность в том, что с беглянкой ничего плохого не случилось, и он вот-вот найдет ее и вернет.

Пожилой драматург любил жену и плакал, рассказывая о случайно услышанных им ее нелицеприятных отзывах о себе.

Обман открылся неожиданно для Березовского, и тому пришлось убегать от разъяренных друзей драматурга, всерьез хотевших утопить мерзавца в Москве-реке. Их ярость и намерения были таковы, что, несмотря на избыточный вес и опьянение, они продержались «на хвосте» у Березовского около двух километров.

«АвтоВАЗ»: трамплин к богатству и власти

В 1989 году Березовский учредил «ЛогоВАЗ», включив в состав основателей помощника директора «АвтоВАЗа» по финансовым вопросам Самата Жабоева, – 34-летнего выпускника ГИТИСа и Киевского госуниверситета, успевшего поработать в ГИТИСе преподавателем режиссуры.

Первоначально «ЛогоВАЗ» был создан в качестве модного совместного предприятия: с российской стороны учредителями стали «АвтоВАЗ», «АвтоВАЗ-технобслуживание» и НИИ проблем управления, автоматики и телемеханики АН СССР, с которым Березовский не терял связи, с швейцарской – консервативная и закрытая Andre & Cie, управляемая семейством Andre на протяжении уже четырех поколений, одна из пяти крупнейших компаний мира, торгующих зерном и другими биржевыми товарами. Как Березовский завязал с ней сотрудничество, неизвестно, но в 1992 году эта корпорация стала учредителем скандально известной в последующем швейцарской фирмы Forus (название которой расшифровывается как «Forus» – «для нас»), а в 1994 году, вместе с AVVA, – фирмы Andava, вместе с Forus обслуживавшей валютные счета попавшего под контроль Березовского «Аэрофлота».

Березовский создавал «ЛогоВАЗ» для поставки на «АвтоВАЗ» программного обеспечения и даже пытался лоббировать его через Госкомитет по науке и технике. Быстро поняв ограниченность этой идеи, он вышел на коммерческий простор, занявшись продажей чудовищно дефицитных «жигулей» (сначала – отозванных из зарубежных автосалонов как не нашедших спроса) и сервисное обслуживание иномарок. Березовский, похоже, опирался на дополняющие друг друга силы: «отца перестройки» Яковлева, сотрудников КГБ и чеченских бандитов.

Крах ГКЧП открыл перед ним качественно новые возможности.

Уже в августе 1991 года он стал одним из соучредителей (наряду с Сагалаевым, Тэдом Тернером, властями Москвы, «ЛУКОЙЛом» и, похоже, представителями Шеварднадзе) Московской независимой вещательной корпорации. В ноябре 1992 года она получила лицензию на вещание на телеканале, использовавшемся для нужд гражданской обороны и в технических целях, а во время перестройки для трансляций Олимпийских игр в Сеуле и открытых чемпионатов Англии и Франции по теннису. Но один из первых частных телеканалов России не обещал мгновенного обогащения и потому не был приоритетным; сверхприбыльность использования СМИ для шантажа власти была открыта Гусинским, учредившим НТВ и создавшим «Медиа-мост», лишь в 1994 году.

«ЛогоВАЗ» получил статус официального импортера автомобилей Mercedes-Benz в Советском Союзе.

В сентябре 1991 года он взял у консорциума из шести швейцарских банков кредит в 20 млн. долл.: за поставку импортного оборудования на эту сумму Березовский попросил 10 тыс. автомобилей и заявил о намерении стать крупнейшим поставщиком «жигулей» внутри страны. «ЛогоВАЗ» и «АвтоВАЗ» вступили в симбиоз: гендиректор волжского гиганта Каданников назывался основным акционером «ЛогоВАЗа» наряду с коммерческим директором «АвтоВАЗа» Зибаревым и своим помощником Жабоевым, но и друг Березовского Глушков стал финансовым директором «АвтоВАЗа» и оставался им до разрыва сотрудничества в 1995 году.

В декабре 1991 года Березовский был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР – одновременно с председателем Верховного Совета РСФСР Хасбулатовым: это был его завершающий и вряд ли дорогой шаг на ниве научной коммерции. Когда в 2008 году руководство РАН не исключило его, ссылаясь на случаи Лысенко и Сахарова (которого оставили академиком после разъяснения президентом АН СССР М.В. Келдышем, что единственный прецедент – исключение Эйнштейна из академиков при Гитлере), ее представителям явно стоило бояться огласки сильнее, чем Березовскому.

В январе 1992 года «ЛогоВАЗ» открыл в Москве валютный центр технического обслуживания «мерседесов». За первый год реформы были проданы десятки тысяч «Жигулей», а оборот «ЛогоВАЗа» составил не менее четверти миллиарда долларов, – головокружительная сумма для России, весь ВВП которой составлял в 1992 году 85,6 млрд. долл.! «ЛогоВАЗ» стал крупнейшим в стране официальным дилером не только Mercedes-Benz, но и General Motors, Volvo, Chrysler, Honda…

Огромные деньги, преимущество перед конкурентами и доверие Каданникова принес Березовскому фиктивный реэкспорт автомобилей, использовавший более низкую по сравнению с внутренней экспортную цену (в силу советской традиции, нужды в валюте и низкого качества). Часть якобы экспортированных машин затем якобы продавалась иностранными покупателями обратно в Россию, по более высоким ценам; при этом валютная разница оседала за границей, а машины не пересекали границу.

В отличие от советских «теневиков», зарабатывавших на дефиците и оставшихся с его исчезновением у разбитого корыта, Березовский использовал возможности новой эпохи. Исчезновение дефицита не только не подкосило его бизнес, но и было использовано им для кардинального расширения: чувствуя ветер перемен, он работал «на опережение».

Опираясь на взрывной рост бизнеса, Березовский уже в 1992 году внедрился в новые стратегически значимые сферы: участвовал в создании Международного бизнес-клуба нефтепромышленников, возглавил попечительский совет финансируемой им первой негосударственной премии деятелям искусств «Триумф» (затем она стала вручаться и в науке). Она позволила ему взять под контроль важную для политического лоббирования «творческую интеллигенцию» и расширить с ее помощью круг своих знакомств (так был осмыслен опыт знакомства с Яковлевым через драматурга).

В 1992 году Березовский возглавил совет директоров ставшего финансовым сердцем его империи Объединенного банка (получившего прозвище «Объебанк»), вошел в Совет по промышленной политике при правительстве России.

В начале 1993 он, опираясь на «ЛогоВАЗ», пытался организовать совместный проект «Куйбышевнефти» и американской компании по ремонту нефтеоборудования; проект не пошел, но Березовский побывал на инаугурации Клинтона.

В том же году Березовский вошел в формировавшийся тогда как властный институт «семью» Ельцина – через заместителя главного редактора бывшего флагманом перестройки и забытого после нее журнала «Огонек» Юмашева, организовавшего написание и издание первой книги Ельцина «Исповедь на заданную тему» и ставшего сценаристом предвыборного фильма 1990 года «Борис Ельцин. Портрет на фоне борьбы». Березовский организовал ему финансирование журнала, а тот познакомил его с Ельциным и его дочерью Т. Дьяченко, которой предстояло сыграть ключевую роль в истории России в 1996–2000 годах, а затем выйти замуж за Юмашева (тогда уже уступившего должность руководителя его администрации руководителю погранслужбы генералу Бордюже). Зимой 1993–1994 годов Березовский был введен в ближайшее окружение Ельцина и стал спонсором его книги «Записки президента», также организованной Юмашевым.

После расстрела Дома Советов, в октябре 1993 года Березовский стал гендиректором и членом совета директоров Автомобильного всероссийского альянса (AVVA). Альянс был учрежден «АвтоВАЗом» (25 % уставного капитала), «ЛогоВАЗом» и контролируемым Березовским швейцарским Forus, а также Фондом федерального имущества (по 15 %), «Куйбышевнефтью» и Объединенным банком (по 10 %), администрацией Самары и контролировавшимся Березовским АвтоВАЗбанком (по 5 %). Проектом управлял Березовский, но даже формально его структуры владели 45 % уставного капитала, что делало его крупнейшим реальным акционером (30 % контролировал «АвтоВАЗ», а государственные 15 % были ближе к сфере влияния либерала и реформатора Березовского, чем «красного директора» Каданникова).

Официальной целью альянса стало строительство автозавода, начавшего бы работу в 1996 году и через 5 лет выпускавшего в год 300 тыс. автомобилей новой модели ВАЗ-1116. Для финансирования были выпущены облигации «АвтоВАЗа» со сроком погашения до конца 1996 года, но главным источником средств была продажа акций AVVA населению и финансовые спекуляции.

Нельзя исключить возможность того, что Березовский вправду хотел построить автозавод и первоначально не планировал обманывать доверивших ему свои деньги (хотя, похоже, он концентрировал их для захвата «АвтоВАЗа»). Но экономическая нестабильность, девальвация рубля и падение спроса не дали создать производство. В результате AVVA стал первой в России «финансовой пирамидой», опередив легендарную МММ Мавроди.

По данным AVVA, размещение его акций принесло 20 млн. долл. (по другим данным, 50 и даже 200 млн.), чего не хватало для строительства автозавода. Но, вероятней, от него отказались потому, что спекуляции и захват чужой собственности были более выгодным и безопасным делом. Официально собранное пошло на малые проекты, включая сборку «жигулей» в Латинской Америке и Египте, выгоды от которых вкладчики, разумеется, не получили.

Березовский умело пользовался доверием «семьи» Ельцина. В конце 1993 года он отдал легендарный уже тогда дом приемов «ЛогоВАЗа» в Москве под штаб гайдаровского блока «Выбор России», – а после выборов Ельцин даровал AVVA налоговые льготы. В декабре 1993 года компания Березовского, «АвтоВАЗ» и General Motors подписали соглашение о строительстве в Тольятти нового автозавода, – но реализовать его удалось лишь в сентябре 2002 в уже другой по сути стране и другим людям.

Либеральные реформаторы, вскарабкавшиеся во власть, как обезьяна на скользкую мачту, и проводившие уничтожающую страну и людей социально-экономическую политику, не имели значимой опоры. Они пытались создать социальную базу за счет поощрения спекуляций, в частности, массовой раздачей льгот по импорту (не только алкоголя и табака, но и автомобилей) общественным объединениям (среди которых выделялись ветераны войны в Афганистане, общества слепых и глухих, Национальный фонд спорта и РПЦ). Но политическое мотивирование коррупции лишь усилило разгул криминала.

Борьба за передел едва успевавших складываться сфер влияния быстро стала повсеместной, постоянной и жестокой.

Во второй половине 1993 года активизировались атаки на «ЛогоВАЗ» со стороны бандитских групп, у которых расширение его бизнеса отнимало среду обитания. Сотрудничать с милицией по поводу нападений на свои торговые площадки (включавшие забрасывание их гранатами) «ЛогоВАЗ» отказывался, предпочитая, вероятно, единственно действенные тогда криминальные методы. Напуганный Березовский в ноябре уехал в Израиль и получил его гражданство; тогда же получил в США «грин-кард» – разрешение на постоянное проживание.

В апреле 1994 года по его инициативе для противостояния нелегальным импортерам автомобилей была создана ассоциация авторизованных дилеров, объединившая 21 компанию. Березовский возглавлял ее год, – до начала своей нефтяной эпопеи.

Ожесточение клановой борьбы среди реформаторов требовало институциональной защиты бизнеса, – и 31 мая 1994 года Березовский превратил «ЛогоВАЗ» из единой структуры в холдинг из более 30 фирм, каждой из которых можно было пожертвовать.

Через неделю, 7 июня при въезде его «Мерседеса» во двор дома приемов «ЛогоВАЗа» в припаркованном у ворот «Опеле» была взорвана радиоуправляемая мина. Взрыв был такой силы, что оторванная дверца автомобиля перелетела через дом приемов и упала во двор в нескольких десятках метров. Водитель Березовского погиб, ранения получили он сам (правда, легкие), телохранитель и 8 прохожих. Похоже, покушение было вызвано попыткой Березовского получить деньги по векселям Мосторгбанка на 1 млрд. руб., проданных AVVA мошенниками. (Вероятный организатор, бандит Сильвестр, был убит в октябре.)

Оно имело резонанс: мэр Лужков потребовал расширить полномочия правоохранительных органов, председатель совета директоров «АвтоВАЗа» Каданников обещал 2 млрд. руб. (более 1 млн. долл.) за информацию, которая позволит раскрыть преступление, Российский союз промышленников и предпринимателей заявил о поддержке любых шагов власти по обеспечению правопорядка.

Березовский сумел превратить несчастье в триумф, использовав его для усиления своего влияния на «семью» Ельцина и на него самого и превратив его в свой «звездный час». Вскоре после покушения Березовский приехал в «президентский клуб» в Горках-9 на Рублево-Успенском шоссе. Его партнер Самат Жабоев вспоминает: «Мы разыграли целое представление. Боря специально подгадал, когда в клубе будет Ельцин, и предстал перед ним во всей красе: обожженный, забинтованный, с повязкой на глазу». Сочувствие Ельцина, хоть он никогда не любил Березовского и разговаривал с ним сквозь зубы, окончательно распахнуло перед ним двери кабинетов власти.

Очень наглядно изображал Березовского того времени управделами президента П.П. Бородин. «Он по-заячьи прижимал к подбородку сжатые лапки, как бы подразумевая портфель, мелко и подобострастно тряс головой, без остановки бормоча: „Спасибо, спасибо, спасибо“».

В июле Березовский впервые попал в рейтинг наиболее влиятельных российских бизнесменов, с ходу заняв в нем 13 место.

Высшей точкой его участия в автобизнесе стало его вхождение в августе 1994 года в совет директоров «АвтоВАЗа», что знаменовало установление им и Каданниковым полного контроля за приносившим колоссальные деньги автогигантом. Похоже, на чековых аукционах и вне их большинство акций «АвтоВАЗа» скупили фирмы, контролируемые его топ-менеджерами, в первую очередь Каданниковым, в том числе «ЛогоВАЗ» и AVVA: тогда это была обычная схема. Но, несмотря на активность Березовского, реальный контроль за «АвтоВАЗом» Каданников обеспечил себе, и попытка захвата завода (если она имела место) потерпела неудачу.

Осенью 1994 года биография Березовского в числе 86 наиболее влиятельных российских бизнесменов была опубликована в роскошном справочнике «Возрожденная элита российского бизнеса». Около 20 чел. отказалось от публикации из страха привлечь внимание бандитов, – но тщеславие Березовского преодолевало страх. (Вероятно, по этой же причине он один из всех российских олигархов признал в 1996 году, что оценка Forbes его состояния, – тогда в 1 млрд. долл., – близка к реальности. Еще когда о нем была опубликована первая короткая заметка в только становящемся «на крыло» «Коммерсанте», он весь день не мог отвести глаз от нее и даже поручил купить в офис два десятка экземпляров газеты.)

В том же 1994 году Березовский крестился и стал православным.

Захват «первой кнопки»: создание медиаимперии

В 1994 году он осознал важность информационной войны и могущество телевидения как ее инструмента; возможно, свою роль сыграл пример бывшего театрального режиссера и фарцовщика Гусинского.

По ряду сообщений, в 1994–1995 годах Березовский вместе с главой концерна «Олби» и гремевшим тогда банком «Национальный кредит» вел кампанию против мэра Москвы Лужкова и связанных с ним коммерческих структур, включая группу «Мост» Гусинского.

Это требовало оружия, сопоставимого с «гусинским» НТВ с его невиданным тогда, завораживающим качеством. И в 1994 году Березовский инициировал создание Общественного российского телевидения (тогда называвшегося еще не «ОРТ», а «ОРТВ»). 51 % акций остался у государства, 49 % поделили четыре крупных банка, а управлял Березовский, ставший в декабре 1994 года первым зампредом совета директоров. Правда, сначала его интересовало управление деньгами.

К тому времени дом приемов «ЛогоВАЗа» посещали не только Чубайс, Потанин, бывший вице-премьер правительств Гайдара и Черномырдина и первый спикер Совета Федерации Шумейко, но и жена Ельцина Наина.

В марте 1995 года Березовский был заподозрен в потрясшем страну убийстве генерального директора ОРТВ, популярного телеведущего Листьева. Тот, пытаясь взять под контроль рынок телерекламы, на неделю удалил ее из эфира канала, нанеся ущерб деятелям сверхприбыльного рынка.

После вызова Березовского на допрос и столкновения пришедших с обыском милиционеров с охранявшими его офис сотрудниками Федеральной службы контрразведки (ныне ФСБ) были уволены начальник милиции и прокурор Москвы. В ночь с 3 на 4 марта Березовский и президент телекомпании РЕН-ТВ Ирена Лесневская (телекомпания была названа в ее честь – по средним буквам имени) в кабинете начальника службы безопасности президента России всесильного тогда Коржакова записали на видеокамеру обращение к Ельцину, в котором опровергли свою причастность к убийству Листьева и обвинили в нем Гусинского. Тот был не только их конкурентом, но и личным врагом Коржакова.

По ряду оценок, весной 1995 года Березовский стал управлять финансами новой «партии власти» – созданного премьером Черномырдиным под выборы 1995 года «Наш дом – Россия».

Осенью по его указанию с ОРТ были сняты программы «Встречи с Солженицыным» и «Версии» Доренко, не соответствовавшие задачам власти на предстоящих выборах.

В рамках подготовки к ним Объединенный банк с 1995 года спонсировал возобновление «Независимой газеты» и журнал «Огонек». Для покупки интеллигенции Березовский выделил 1,5 млн. долл. на поездки российских ученых на международные конференции в 1996 году.

Создание бизнес-империи

Когда крах AVVAh сохранение контроля за «АвтоВАЗом» в руках его руководства стали очевидными, Березовский не стал возвращать «АвтоВАЗу» долги «ЛогоВАЗА» (оценивавшиеся в 165 млрд. руб. – примерно 50 млн. тогдашних долларов). С июля 1995 года «АвтоВАЗ» прекратил реализацию машин через него, а Каданников заявил о прекращении партнерства. Но Березовский уже вышел на новый уровень, использовав автобизнес как разгонный блок ракетоносителя.

Еще до расставания с «АвтоВАЗом» он ухватился за идею залоговых аукционов, передававших крупным бизнесменам наиболее лакомые куски экономики в обмен на политическую поддержку Ельцина и создававших этим олигархический политический и экономический режим. Государство передавало доверенным коммерсантам лучшие предприятия по заниженным ценам в кредит: любой президент, кроме Ельцина, вернул бы кредит и забрал потенциально сверхприбыльные (пусть и истощенные бандитским контролем) предприятия обратно. Риск бизнесменов сводился к минимуму тем, что они часто кредитовали государство его же деньгами, размещенными в их банках.

Березовский нацелился на нефтяную промышленность; его партнером стал 29-летний нефтетрейдер Абрамович. Зная специфику отрасли, он организовывал проект, а Березовский продвигал его в администрации Ельцина. Забавно, что он убедил Коржакова передать ему «Сибнефть» необходимостью спасти ОРТ от финансового краха.

В августе 1995 года указом Ельцина ряд нефтяных предприятий России был объединен в добывавшую 6 % российской нефти «Сибирскую нефтяную компанию» («Сибнефть»), 6-ю в России и 20-ю в мире (противник ее создания, директор Омского НПЗ, умер от сердечного приступа при купании в Иртыше за 5 дней до ее учреждения).

Березовский, по-видимому, помог Коржакову победить его политического противника – и.о. генпрокурора Ильюшенко, – добыв компромат на зятя Ильюшенко Янчева, своего давнего знакомого, бывшего не зависимым от Березовского дилером «АвтоВАЗа», а затем сконцентрировавшего в своем «Балкар-Трейдинге» экспорт четверти российской нефти. Янчев нацелился на приватизацию «Сибнефти», но был арестован через месяц после ее учреждения и за три месяца до залогового аукциона, а его бизнес, по оценкам, достался структурам Березовского.

На залоговом аукционе в декабре 1995 года государство передало 51 % акций «Сибнефти» «Столичному банку сбережений» Смоленского и «Нефтяной финансовой компании» Березовского и Абрамовича, гарантом которых был «Менатеп», за 100,3 млн. долл. при стартовой цене 100 млн., заниженной, по оценкам, в 25 раз. Их «конкурент» – консорциум того же «Менатепа» и ЗАО «Тонус», гарантом которых был тот же «Столичный банк сбережений», – не поднимал цену. Заявку попытавшегося было вмешаться в согласованный раздел активов «Инкомбанка» просто не приняли во внимание.

Абрамович занимался в «Сибнефти» стратегическим планированием, Березовский – лоббированием во властных структурах, Смоленский – в финансовых.

В конце 1995 года Березовский сыграл ключевую роль в смене руководства «Аэрофлота»: его возглавил заслуженный и уважаемый, но полностью управляемый им маршал Шапошников, бывший после провала ГКЧП последним, «ликвидационным» Министром обороны СССР. В «Аэрофлоте» его первым заместителем по коммерческим вопросам стал давний партнер Березовского Самат Жабоев, а после его болезни Глушков; Березовский заявил о намерении приватизировать крупнейшего российского и одного из лучших мировых авиаперевозчиков.

Политическая власть: прорыв и провал

После поражения «партии власти» на парламентских выборах в декабре 1995 года угроза поражения Ельцина с его рейтингов 3–6 % стала очевидной. Это означало крах сложившейся модели грабежа страны и утрата огромной собственности.

Страх этого заставил Березовского помириться с Гусинским (на Давосском форуме 1996 года). Он распространял слухи, что это он на этом форуме привлек Чубайса к объединению с новоявленными олигархами для сохранения Ельцина у власти, но тот действовал самостоятельно, а Березовский был лишь одним из олигархов, чьей активной поддержки он добился.

В «президентском клубе» было достигнуто соглашение о прекращении борьбы между олигархами и объединении сил для сохранения Ельцина, а также создан параллельный предвыборный штаб. Вместо Коржакова, директора ФСБ Барсукова и первого вице-премьера Сосковца (пошедших после первого тура выборов «ва-банк» в скандале с выносом наличных долларов из Дома правительства и изгнанных благодаря отчаянной реакции Чубайса при поддержке Лебедя) его возглавили Чубайс и Т. Дьяченко; важную роль как премьер играл и Черномырдин.

Официальные встречи проходили в «Президент-отеле», где он якобы размещался (наравне с работавшими там американскими кураторами ельцинской кампании, среди которых, по ряду сообщений, заметную роль играл будущий посол США в России Макфол). Но главное помещение штаба, в котором и шла работа, находилось в «ЛогоВАЗе». Это позволило Березовскому извлечь из сохранения Ельцина у власти наибольшую выгоду.

К тому времени он уже перестал соблюдать даже видимость приличий, наглядно и открыто демонстрируя свои убеждения в абсолютном всесилии денег. В интервью Financial Times он с гордостью заявил, что семь банкиров, финансирующих кампанию Ельцина, контролируют более половины экономики страны, что, по его мнению, гарантировало победу.

Это заявление породило эффективно разоблачающий как власть, так и олигархов термин «семи-банкирщина», – и впервые вызвало у них серьезное раздражение Березовским, своим наглым и бессмысленным хвастовством создающим проблемы для всех.

В конце апреля 1996 года Березовский подписал инициированное им (наряду с Ходорковским и Смоленским) обращение 13 олигархов и крупных директоров «Выйти из тупика!» с призывом к Ельцину и Зюганову достичь компромисса для сохранения стабильности. Однако ни они, ни общество не были готовы к компромиссам; окружение Ельцина восприняло этот шаг как испуг бизнеса на грани предательства, окружение Зюганова – как готовность к капитуляции. Поэтому письмо «повисло в воздухе» и не вызвало никакой реакции. Ситуацию усугубил Коржаков (18 марта не разогнавший Госдуму для сохранения Ельцина только из-за жесткой позиции руководства МВД во главе с А.С. Куликовым), предложивший перенести выборы. Это заявление, хоть и дезавуированное Ельциным, было расценено как признак его слабости, и воодушевило сторонников Зюганова.

Постепенно финансировавшие выборы Ельцина олигархи благодаря усилиям штабов начинали верить в возможность его победы и убеждались в нежелании Зюганова идти на компромисс (тогда от него, сочтя его предателем, отвернулись бы партия и значительная часть общества).

В результате в начале июня те же олигархи подписали противоположное по смыслу открытое письмо, выразившее неприятие Зюганова и поддержку Ельцину. Его инициаторами были Потанин и ранее поддерживавший Зюганова Ходорковский; Березовскому пришлось присоединиться.

Видя провал идеи компромисса, он загодя стал одним из инициаторов «стратегического соглашения» между Ельциным и Лебедем. Заняв в первом туре третье место с 14,5 % голосов (это спасло Ельцина, так как голоса были оттянуты у Зюганова), Лебедь перед вторым туром поддержал Ельцина в обмен на пост секретаря Совета безопасности «с особыми полномочиями» и помощника президента по национальной безопасности. Кроме того, что не могло быть предусмотрено соглашением, он поддержал Чубайса против Коржакова, Барсукова и Сосковца, обеспечив их низвержение. В результате, находясь под контролем Березовского, он заручился поддержкой Чубайса.

После победы Ельцин был не в силах управлять страной. Некоторые члены его окружения после его инаугурации уверовали в бога, так как не могли объяснить сохранение Ельцина в сознании до ее завершения ничем, кроме своей исступленной молитвы «только не упади!»

Березовский сделал ставку на Лебедя: после изгнания своей опоры – Коржакова – он был вынужден делить свое влияние на «семью» с крепнущей группировкой Чубайса, а Лебедь был едва ли не его исключительной «собственностью». Именно давними тесными связями Березовского с чеченской преступностью и его возможностью давления на военное руководство (Министр обороны Родионов был назначен по представлению Лебедя) можно объяснить успех нападения боевиков на Грозный в начале августа 1996 года, по итогам которого Лебедь подписал Хасавюртское соглашение (на полутора страницах с фактически признанием независимости Чечни) и, как тогда казалось, закончил мучительную чеченскую войну.

Готовя Хасавюртский мир, Березовский как представитель федерального центра сначала посетил Масхадова и потом заехал к российскому командующему Пуликовскому, заявив ему при офицерах: «Ты, генерал, можешь считать все, что угодно. Твоя задача: молчать и выполнять то, что тебе мы с Лебедем говорим». Иначе «я тебя, генерал, вместе со всей вашей дохлой группировкой сейчас куплю и перепродам! Понял, чего стоят твои обещания?..»

Лебедь был опьянен популярностью и властью. Не понимая реального устройства государства, он попытался перетянуть на себя рычаги управления страной. Решив опереться на военную силу, он, по воспоминаниям чиновников, стал обзванивать по спецсвязи командиров крупных воинских частей, требуя выбрать между поддержкой его или недееспособного Ельцина. Забавно, что, когда на следующий день перед его темно-синим «мерседесом» не открылись ворота Старой площади, он просто не понял, что произошло. Официально Лебедь был отправлен в отставку после обвинения Министром внутренних дел А.С. Куликовым в подготовке госпереворота.

Совет безопасности возглавил первый спикер Госдумы, избранной после расстрела Верховного Совета, бесцветный Рыбкин. Березовский стал его заместителем, компенсировав утрату перспективного Лебедя личным вхождением во власть.

Сорвать это назначение заявлением свежеуволенного Коржакова о том, что Березовский уговаривал его убить Гусинского, Лужкова, Кобзона и Лисовского, не удалось, – хотя, в отличие от других, эта публикация не опровергалась Березовским. Публикации о его израильском гражданстве вынудили Березовского отказаться от него, навсегда разорвав связи с официально не прощающим такого Израилем.

Березовский эффективно использовал возможности, открывшиеся перед ним благодаря официальному статусу, взяв на себя отношения с Чечней.

По ряду оценок, он наладил спонсирование боевиков под видом выкупа заложников, способствовав превращению их захвата в массовый вид деятельности. По воспоминаниям военнослужащих, входивших в Чечню в ходе второй войны, южнее Терека ямы для содержания русских рабов-заложников находили во всех дворах, где их искали. Березовскому этот процесс приносил деньги, влияние и репутацию миротворца.

Первыми освобожденными стали 22 омоновца, захваченные Радуевым в Дагестане в середине декабря 1996 года: через несколько дней они были выпущены в обмен на 11 чеченских преступников, позже амнистированных «задним числом».

Березовский показал чеченцам, что может опереться не только на деньги и государство, но и на противостоящих им казаков. В январе 1997 года на Чрезвычайном совете казачьих атаманов юга России в Ставропольском крае он переломил враждебность к себе, поддержав обреченное на игнорирование государством требование вооружения казачьих формирований на прилегающих к Чечне территориях.

В феврале он стал одним из руководителей операции по освобождению двух корреспондентов ОРТ, захваченных чеченскими боевиками в декабре 1996 года. Сначала об освобождении пытался договориться Лебедь, но Березовскому не были нужны конкуренты: вероятно, он заплатил бандитам, чтобы те не отдавали их Лебедю, позволив нажить на них политический капитал самому Березовскому.

Его заявление, что деньги на выкуп были предоставлены его бывшим врагом Гусинским, отодвинутым им от «залоговых аукционов», знаменовало объединение их сил и создание нового олигархического альянса перед новым витком приватизации.

Но тут между ним и «семьей», бывшей источником его власти и богатства, пробежала первая «черная кошка». Когда Т. Дьяченко приехала к нижегородскому губернатору Немцову сообщить, что Ельцин назначает его первым вице-премьером и видит своим преемником, она узнала, что у того только что побывал Березовский, объяснивший, что Немцов обязан своим назначением именно ему. Это вызвало ярость у ранее души не чаявшей в Березовском «Тане» и привело Немцова в клан Чубайса: выбрать «хозяином» Березовского после такого было невозможно.

В начале марта 1997 года Ельцин назначил Березовского членом федеральной комиссии по проблемам Чечни; в мае Березовский стал одним из инициаторов подписания мирного договора между Россией и «Чеченской республикой Ичкерия», совершив вместе с Рыбкиным ряд поездок в Чечню на встречи с ее вождями.

Березовский отвергал обвинения в сотрудничестве с чеченскими бандитами, но в 1997 году он всерьез намеревался организовать свое выдвижение на Нобелевскую премию мира за деятельность в Чечне.

Он освобождал из плена захваченных боевиками солдат уже через 2–3 дня, а то и на следующие сутки, что было невозможно без предварительного сговора. При этом, насколько можно судить, он, как правило, платил за заложников деньги федерального бюджета, получаемые им на эти цели благодаря служебному положению.

Наиболее известными заложниками, освобожденными им, стали корреспондент НТВ Елена Масюк (в августе 1997 года), захваченная, похоже, из-за недостаточно добросовестной отработки НТВ денег, которые чеченские бандиты платили Гусинскому за информационную войну против России, и полпред президента России Власов (в ноябре 1998 года, объявленный выкуп – 6 млн. долл.).

Рамзан Кадыров говорил, что только сам Березовский передал боевикам за заложников около 30 млн. долл., но в рамках созданного им бизнеса на крови огромные суммы собирались и выплачивались боевикам помимо него, – семьями и фирмами несчастных, захватывавшихся «борцами за свободу Чечни» по всей России.

Однако главные, и при этом централизованные деньги приносил бандитам международный аэропорт Грозного, через который в иные дни проходило до 60 самолетов. Вероятно, наибольшую прибыль приносила наркоторговля; по высказывавшимся в госаппарате предположениям, Березовский был вместе с террористами совладельцем крупной лаборатории по производству героина, полуфабрикат для которой доставлялся авиарейсами.

«Отработав» чеченскую тему, Березовский вновь сконцентрировался на коммерческой сфере. Рутинное разграбление бюджета при помощи построения «пирамиды ГКО» и финансовых спекуляций в качестве награды приведшим Ельцина к власти олигархам было нарушено появлением нового приза. Нехватка денег в выдаиваемом бюджете (в 1997 году был объявлен его секвестр) стала для реформаторов поводом продать «Связьинвест» – телекоммуникационного монополиста. Сначала продавался лишь блокирующий пакет: формально для сохранения контроля государства, а реально, похоже, для экономии средств олигархов.

Перед аукционом Березовский организовал встречу претендовавших на «Связьинвест» своего партнера Гусинского, его конкурента Потанина (только что, 17 марта 1997 года покинувшего кабинет первого вице-премьера напротив кабинета Чубайса) и оставшегося первым вице-премьером Чубайса. Похоже, стороны договорились, чтобы не «получивший свое» на залоговых аукционах Гусинский забрал «Связьинвест» себе, а Потанин выступил статистом, придающим аукциону легитимность.

Но Березовский совершил грубую стратегическую ошибку: он не понимал, что вместе с Гусинским объективно, вне зависимости от своего желания и поведения, просто в силу масштабов своей деятельности уже превратился в конкурента группы Чубайса.

Он все еще мыслил категориями 1995–1996 годов, когда олигархи новой волны вместе затаскивали во власть терявшего популярность вместе с адекватностью Ельцина, на залоговых аукционах вместе делили лучшие части советского наследства, выхватывая их из зубов «красных директоров», а потом вместе грабили бюджет.

Березовский не заметил, как изменились времена. Рост масштабов требовал структурирования олигархата, и управлять Ельциным и «семьей» мог лишь один его представитель: с искоренением олигархией ее врагов для двоих больше не было места. Чубайс, опираясь на Запад, который один мог обеспечить Ельцину и его окружению (как и самим олигархам) безопасное и комфортное будущее, был заведомо сильнее Березовского, использовавшего личные связи, бандитов и медиасферу. Поэтому уверенному в поддержке Чубайса Потанину не было нужды уступать стратегически более слабому противнику. Березовский же, ослепленный своим величием, красотой своих схем и стремительностью своей карьеры, не видел своей относительной слабости.

Более того: он не видел, что с завоеванием олигархами всей полноты власти хилая предпринимательская солидарность сменилась внутренней конкуренцией, и люди, доказавшие свою договороспособность и стремление следовать «понятиям», объективно превращаются в «кидал-беспредельщиков». Его стремление договориться перестало быть адекватным ситуации.

Аукцион 25 июля 1997 года Березовский и Гусинский проиграли с треском: представители Потанина, нарушив договоренность, перебили цену Гусинского, – а Чубайс официально утвердил итоги торгов. Возможно, он даже не вступал с Потаниным в сговор, а тот нарушил договоренность по своей инициативе, зная мотивацию Чубайса и будучи уверенным в его реакции. Но, вероятней, это был сознательный удар по конкуренту, в долгосрочном отношении смертельный: смирение Березовского означало бы его подчинение Чубайсу, а борьба – поражение.

Внешне позиция Чубайса была беспроигрышной: «Кто больше заплатил, тот и стал владельцем». Это была внятная демонстрация приоритета ценностей «команды молодых реформаторов» над договоренностями и отказ от закулисных сговоров «старого времени» в пользу новых, прогрессивных западных ценностей.

Березовский впал в истерику и публично, дискредитируя себя, обвинил Чубайса в лоббировании Потанина и возрождении практики келейной подготовки и подписания указов у президента. Будучи мелким человеком, он не понял стратегической мотивации противников и, судя о других по себе, решил, что все дело в личной жажде наживы.

Ошибочное объяснение привело к ошибочной реакции, – но она была красивой и имела грандиозные последствия.

Достоянием общества стала масштабная информационная война Гусинского и Березовского против «команды молодых реформаторов», за считанные месяцы дискредитировавшей ее и убравшей ее ядро во главе с Чубайсом в скандальном «деле писателей». Ее эффективность была высока не только из-за объединения наиболее мощных телеканалов, – ОРТ и НТВ (не говоря о других медиа Березовского и Гусинского, например, «Эхо Москвы»), – но и в силу уязвимости впавших в морализаторство реформаторов. Ведь мораль служит лишь честным людям; для воров и лжецов она легко оборачивается бумерангом.

Менее известным результатом возмездия за «Связьинвест» стал срыв приватизации «Газпрома». Олигархи обоих кланов, нацелились на этот потрясающий политический и коммерческий ресурс после «Связьинвеста». У контролировавших «Газпром» топ-менеджеров во главе с Вяхиревым, даже при поддержке Черномырдина, не было шансов против совместной атаки олигархата.

Но его раскол в ходе захвата «Связьинвеста» и жестокая междоусобица изменили ситуацию, позволив топ-менеджменту «Газпрома» избежать приватизации виртуозным стравливанием представителей враждующих кланов, которым быстро стало не до «Газпрома».

Ни Березовский, ни тем более Чубайс, похоже, так и не поняли, что конфликт между ними искусно раздувался и направлялся презираемыми ими «производственниками» газового гиганта.

Но месть нерентабельна.

Проредив «команду молодых реформаторов», Березовский выпал из привычного закулисья на авансцену политики. Забыв об осторожности, он дискредитировал не только себя и своих противников, но и власть как таковую и стал для нее политической проблемой.

В результате в начале декабря он был снят с поста заместителя секретаря Совета безопасности и был вынужден приютиться советником руководителя администрации президента Юмашева, через которого несколько лет назад втерся в «семью».

Тут Березовский вернулся к использованию потенциала Лебедя, направив его в Красноярский край. Лебедь был триумфально избран губернатором в середине мая 1998 года, но его должность стала не новым стартом, а бесполезной для Березовского пенсией.

Накануне майских праздников 1998 года Березовский по представлению президента Украины Кучмы (что позволило соблюсти приличия и не представлять его назначение как результат исступленного лоббирования себя в окружении Ельцина) стал исполнительным секретарем СНГ. Этот ранг делал его высокопоставленным международным чиновником и ставил почти вровень с главами государств. Но реализовать новые возможности ему, по-видимому, не удалось: значимые проявления его успешной активности в это время не известны.

В мае 1998 года было остановлено шедшее с начала года слияние «Сибнефти» и «ЮКОСа» Ходорковского: проявилась несовместимость их бизнес-моделей и нежелание Абрамовича отказываться от контроля за своей компанией. Это вызвало первый конфликт с ним Березовского. Второй был вызван попыткой Абрамовича после дефолта сделать заместителем руководителя администрации президента по экономике зампреда «Газпрома» вместо выдвиженца Березовского, будущего руководителя администрации Волошина. На этом их пути разошлись, и в конце 1998-го Абрамович неудачно пытался выкупить у Березовского его долю в «Сибнефти», но, похоже, вытеснил его с положения «кошелька семьи».

После дефолта 17 августа 1998 года Березовский пытался сделать премьером зависимого от него Черномырдина, но его высказывавшееся в прошлом неприятие КПРФ сыграло свою роль. После двух неудачных голосований Ельцин по инициативе «семьи», ужаснувшейся перспективе перерастания социально-экономической катастрофы в политическую и утраты власти, предложил Госдуме Е.М. Примакова.

Это стало катастрофой для Березовского, так как новый премьер олицетворял собой все неприемлемое для него, а главное – не хотел воровать, что лишало их общих интересов.

Более того: окружение Ельцина, включая «Таню и Валю», уже смертельно устало от его настырности, наглости и самовлюбленности, от бесконечного потока нелепых инициатив, от назойливого самовосхваления и постоянной лжи.

Когда-то Коржаков, покровительствуя, отфильтровывал его идеи и сдерживал его хаотическую энергию, концентрируя ее на ключевых вопросах; после его краха Березовский, представ перед «ближним кругом» Ельцина во всей красе, надоел ему хуже горькой редьки.

Он утратил реальное влияние как раз тогда, когда сумел убедить общество в своем всевластии.

Инструмент «семьи» против Е.М. Примакова

Дефолт стал не только экономической, но и идейной, ценностной катастрофой: поколение менеджеров и предпринимателей, сформировавшееся в конце 80-х и в 90-е годы в рамках либеральной идеологии, столкнулись с ее лживостью и разрушительностью. Либерализм утратил свою социальную базу, погрузив исповедовавшие его массы в отчаянную борьбу за выживание.

В схожем положении оказалось и олигархическое сообщество. Ограничение правительством Е.М. Примакова и Центробанком В.В. Геращенко спекуляций и угроза расследования преступлений прошлого сделали их врагами олигархии. Березовский отреагировал на это наиболее остро и бросился в атаку, возглавив кампанию по дискредитации правительства Е.М. Примакова, не сознавая, что делает это ценой еще большей дискредитации себя.

13 ноября он опубликовал открытое письмо директору ФСБ В.В. Путину, в котором заявил о подготовке покушения на свою жизнь якобы по поручению прежнего руководства Управления ФСБ по борьбе с оргпреступностью. Через 4 дня сотрудники этого управления в масках провели показанную ОРТ пресс-конференцию, подтвердив, что получили приказ убить Березовского и Хусейна Джабраилова, брата известного чеченского бизнесмена, и обратились к обществу с просьбой защитить их от преступного руководства. Единственный выступавший без маски связанный с Березовским подполковник ФСБ Литвиненко (тогда известный в узких кругах склонностью к садистским пыткам предпринимателей, не хотевших платить дань ему и его покровителям) сообщил о подготовке покушения на высокопоставленного налоговика.

Это было частью кампании по дискредитации и дезорганизации новой власти, которой оказался Е.М. Примаков в ситуации недееспособности Ельцина и испуганности его окружения, но ответ последовал уже через две недели.

27 ноября в Интернете были размещены 18 документов, в основном связанных с борьбой Березовского за «Связьинвест», но и обвиняющих его в убийстве Старовойтовой (мол, та шантажировала его угрозой разоблачения его связи с аферистом Лернером). Там же сообщалось о создании в 1994 году спецподразделения ФСБ, охранявшего Березовского. Это было первым размещением в Рунете политического компромата.

В январе 1999 года было сообщено о наличии у Березовского личной спецслужбы – частного охранного предприятия «Атолл» (впервые о нем стало известно в августе 1996 года из-за задержек Березовским зарплаты), занятой как минимум слежкой и сбором компромата на его врагов и партнеров. Шпионаж «Атолла» за членами «семьи» Ельцина (и то, что Березовский мог быть в курсе их действий и склонностей), не прибавило ему популярности в ней.

По словам руководителя «Атолла», работавшего с Березовским с 1994 года (что позволяет предположить, что «Атолл» и был созданным для его охраны спецподразделением ФСБ), тот потратил на его создание 3,5 млн. долл. Содержание обходилось в 300–400 тыс. долл. в месяц, в том числе 100 тыс. шло на агентуру. С 1995 года «Атолл» записывал все разговоры в доме приемов «ЛогоВАЗа», где собиралась связанная с Березовским часть элиты страны (возможно, разговоры записывались и до того, но другими его людьми). В ходе одного из конфликтов Березовского и Гусинского каждый из них, похоже, отдал своей спецслужбе приказ убить конкурента, но их руководители договорились не развязывать войну на уничтожение; возможно, слепое исполнение ими приказа избавило бы страну от многих бед.

Генпрокуратура возбудила уголовное дело и провела безрезультатную серию обысков в «Атолле», но Березовский, перепугавшись, спрятался в Швейцарии и избавился от него, сначала сократив, а затем и прекратив его финансирование. В результате свою политическую деятельность он продолжил без глаз и рук, что еще более снизило ее эффективность и разумность.

В ходе нарастающего скандала Ельцин в начале марта уволил Березовского с поста исполнительного секретаря СНГ «зарегулярные действия, выходящие за рамки полномочий и невыполнение поручений председателя Совета глав государств СНГ» (то есть самого Ельцина).

2 апреля 1999 года лидеры стран СНГ утвердили отставку, а уже 6 апреля генпрокуратура вынесла постановление о заключении под стражу Березовского и его помощника, заместителя гендиректора «Аэрофлота» Глушкова. Лишь 14 апреля это решение было отменено, но дело продолжалось.

Следователи считали, что два заместителя гендиректора (Глушков и Красненкер, в СССР писавший для Березовского диссертации «на заказ») и главный бухгалтер Крыжевская «ввели в заблуждение» гендиректора маршала Шапошникова, убедив его сосредоточить 80 % свободных валютных средств «Аэрофлота» на счетах швейцарской фирмы Andava, среди основных акционеров которой были Березовский и Глушков. Только в 1996–1997 годах через нее прошло 252 млн. долл., из которых около 40 млн. были украдены. Обвинения против Березовского были выделены в отдельное дело, а «дело „Аэрофлота“» закончилось лишь в 2004 году: обвиняемые были признаны виновными в нетяжких преступлениях и отпущены как отбывшие наказание или по амнистии. В 1999 году скандал достиг такой интенсивности, что его гендиректор Окулов специально заявлял, что у Березовского «нет ни одной акции „Аэрофлота“» и называл его контроль «мифом». Благодаря замене руководства это уже было так.

Испугавшись расследования и заявлений Е.М. Примакова о необходимости борьбы с криминалом, Березовский напряг все свои возможности – как по влиянию на «семью», так и по медийной дискредитации премьера. Он уже не осознавал, что из закулисного манипулятора сам превратился в простое орудие против Е.М. Примакова в руках тех, кого привык считать пешками своей гениальной игры.

Окружение Ельцина смертельно боялось пользовавшегося почти всеобщей поддержкой премьера. Когда делегация во главе с Ю.Д. Маслюковым договорилась с МВФ (благодаря титаническим усилиям прежде всего зампреда Центробанка Т.В. Парамоновой и Министра финансов М.М. Задорнова), дав Е.М. Примакову поддержку и России, и Запада, Ельцин уволил его как опасного конкурента. Березовский приписал эту победу себе, но решение было принято хотя и в соответствии с его мольбами, но без его участия.

После отставки Е.М. Примакова в едва оправившейся от дефолта стране начался политический кризис. Либеральные реформаторы бросились обратно во власть, – а Березовскому, так сильно ударившему по ним после «Связьинвеста», места уже не было.

Похоже, он принял участие в хаотичной грызне за выбор преемника уже не способного управлять страной Ельцина, сорвав освобождение генерала МВД Шпигуна, которое должно было состояться 12 июня 1999 года. Это ослабило позиции премьера Степашина, а Шпигун, в котором отпала надобность, был после долгих мытарств убит чеченскими бандитами.

Березовский начал подготовку к парламентским выборам 1999 года и к разрешению нараставшего политического кризиса усилением медиаресурсов.

Еще весной 1999 года он купил 37,5 % акций МНВК «ТВ-6 Москва», в создании которой участвовал после краха ГКЧП, доведя свою долю до 75 %. В июле 1999 года купил издательский дом «Коммерсантъ», выпускавший наиболее влиятельную тогда деловую газету и ряд эффективных еженедельников. Формально издательский дом принадлежал его учредителям-журналистам, но, похоже, к дефолту 1998 года попал под контроль владельца банка СБС-АГРО Смоленского, потерявшего в результате дефолта свой бизнес и влияние. (В 2004 году Фридман рассказал, что Березовский угрожал ему, когда он хотел дать кредит журналистам «Коммерсанта», хотевшим выкупить его; Березовский оспорил это заявление и отсудил в Лондоне 50 тыс. фунтов ущерба репутации и 1,5 млн. фунтов судебных издержек.)

К концу 1999 года медиа-группа Березовского, не оформленная официально, включала телеканалы ОРТ и ТВ-6, «Наше радио», «Независимую газету», «Новые известия», ИД «Коммерсантъ» (издававший, помимо газеты, журналы «Власть», «Деньги», «Домовой» и «Автопилот»), самостоятельный тогда журнал «Огонек», и малоизвестные газеты «Свежий номер» и «Московская комсомолка».

Перед выборами Березовский придумал и навязал «семье» Ельцина, перепуганной отсутствием перспективы и очевидной силой губернаторов, объединявшихся вокруг Лужкова и Е.М. Примакова в блок «Отечество – Вся Россия», идею создания новой «партии власти» – не идеологизированного, объединяющего авторитетных в стране людей предвыборного блока «Мужики». Итоговое название «Единство» впоследствии трансформировалось в «Единую Россию».

«Семья» и реформаторы были тогда полностью деморализованы и готовы за малые обещания сдать власть Лужкову, но Березовский, страдавший от гепатита и практически находясь в бреду, переломил ситуацию.

Его пути вновь разошлись с Гусинским, поддержавшим через НТВ Лужкова и Е.М. Примакова, считая губернаторов единственной реальной силой. Березовский же видел разрозненность, а главное – глубочайшую, вплоть до психологической, зависимость «губернаторской вольницы» от федерального центра и ее готовность подчиниться любым, сколь угодно слабым, но демонстрирующим уверенность его представителям. Поэтому Березовский приложил много сил для формирования «Единства», а главное – превратил ОРТ в инструмент информационной войны против Лужкова и Е.М. Примакова. Фраза одного из его «телекиллеров» того времени «Казалось бы, при чем здесь Лужков?» обогатила русский язык, а Е.М. Примакова довели до того, он в прямом эфире позвонил, чтобы пожаловаться на информационный беспредел и выплеснуть свои чувства, в аналитическую программу поддерживающей его НТВ.

В августе 1999 года, когда банда Басаева вторглась в Дагестан, а в России начали взрывать жилые дома, взошла звезда директора ФСБ В.В. Путина. Рассмотрев всех мыслимых «политических тяжеловесов» того времени (на поверхности в этой роли побывали Аксененко со Степашиным), «семья» и обе враждующие олигархические группировки (Чубайса и Березовского), схватились за него, как за соломинку. Березовский, похоже, наравне с Чубайсом и «семьей» стал одной из главный движущих сил, продвигавших В.В. Путина в президенты (правда, его заявления о финансировании кампании В.В. Путина были ложью; насколько можно судить, этим занимался Абрамович).

Его отчаянные и бездоказательные обвинения последующих лет в том, что «ФСБ взрывает Россию», позволяют предположить, что он знал больше, чем говорил, – но не мог поделиться своим знанием. Его связи с боевиками не позволяют допустить, что он мог находиться в стороне от организации рейда Басаева и взрывов домов в Москве, а влияние на ФСБ могло быть использовано для отдачи приказов ее представителям. Тогдашние слухи, что именно Березовский дал Басаеву деньги «на войну», были подкреплены Ахматом Кадыровым, утверждавшим, что накануне вторжения в Дагестан Березовский дал Басаеву миллион долларов «для укрепления дружбы между народами».

А до того, по словам боевика Арсанова, «вице-президента Ичкерии» при Масхадове, Березовский передавал Басаеву 2 млн. долл. на «восстановление завода в Чири-Юрте»…

Консолидация общества вокруг власти в противодействии террору обеспечила победу «Единства» и отодвинула «Отечество – Всю Россию» на третий план. Но для подавления губернаторской вольницы «Единство» вступило в союз с КПРФ, – и, лишь поглотив с ее помощью «Отечество», вернуло КПРФ в положение оппозиции.

Теракты объединили общество и сделали его символом и.о. премьера В.В. Путина, который политически выразил его стремление к самоуважению и порядку после долгих лет кромешного хаотического воровства.

Естественно, что их символ – Березовский – не мог прийтись «ко двору», хоть В.В. Путин и считал его «неординарным и творчески мыслящим человеком, с которым полезно периодически общаться».

Но это было впереди, а в октябре 1999 года Березовский пошел в Госдуму по одномандатному округу Карачаево-Черкесии. Встречаясь с избирателями, он «на голубом глазу» заявил: «Мой христианский долг – построить вам мечеть!» В ноябре с него были официально сняты обвинения по «делу „Аэрофлота“», и в декабре он стал депутатом.

В парламентские группы не входил, в декабре записался в комитет по международным делам, но влияния на принятие решений уже не имел: его власть ушла вместе с Т. Дьяченко, способной вертеть Ельциным.

Против ветра истории

После ухода Ельцина в отставку и официального назначения В.В. Путина преемником его избрание было предрешено. Чубайс осознал изменение соотношения сил и занял соответствующую новой ситуации безоговорочно подчиненную позицию. Березовский же пытался руководить им, навязывался ему, метался за ним по всей стране, прося встречи, а в середине марта в Воронеже и вовсе начал прохаживаться перед почетным караулом, дискредитируя собой В.В. Путина.

Это непонимание очевидного вызывало даже не раздражение, а недоумение, и на Березовского просто перестали обращать внимание. Худшего оскорбления этому влюбленному в себя гешефтмахеру нанести было нельзя, но остановиться он не мог.

Березовский попытался «размяться» на Карачаево-Черкесии, но неудачно: в апреле 2000 года ее совет старейшин обвинил его в попытке сменить главу республики Семенова на мэра Черкесска (и, по слухам, водочного «короля») Дерева и в отказе от своих предвыборных обещаний (по привычной для Березовского формуле «деньги были, деньги будут, но сейчас денег нет»).

В конце мая Березовский в открытом письме президенту В.В. Путину выразил протест против пакета законопроектов, нацеленных на создание «вертикали власти» (в частности, против создания 7 федеральных округов), назвав их антидемократичными и угрожающими федеративным основам России.

Протестуя против укрепления государства, Березовский выступил не только против В.В. Путина, объявив ему войну, но и против стремлений общества, разоблачив себя в его глазах как враг, желающий ввергнуть Россию обратно в кошмар олигархического беспредела. Факт публикации открытого письма демонстрировал отсутствие у Березовского влияния на власть и, по сути, его беззащитность.

И уже в июле ему пришлось призвать руководство России к финансовой амнистии, чтобы не дать преследовать олигархов за нарушение законов, которых они не могли соблюсти в прошлом. В его устах это было признанием в воровстве, – с не имеющим оснований и выглядящим наглостью требованием простить его.

В середине июля он, ощутив свою беспомощность в Госдуме, отторгавшей его как личность, сложил депутатские полномочия из-за нежелания «участвовать в развале России и установлении в ней авторитарного режима». За досрочное прекращение его полномочий высказалось 98 % голосовавших – 346 из 353.

Пытаясь вернуться в политику, он организовал в августе открытое письмо «Россия на перепутье. Обращение к обществу» с предложением создать новое демократическое движение для противостояния авторитарным тенденциям. Помимо самого Березовского, его подписали забытый организатор перестройки Яковлев, только что уволенный с должности первого заместителя руководителя администрации президента бывший гендиректор ОРТ Шабдурасулов, писатель Аксенов, забытый перестроечный публицист Лацис, режиссеры Любимов и Говорухин, актеры Меньшиков и Бодров-младший.

Поддержки в обществе эта суета не получила и последствий (кроме формирования из наименее уравновешенных или жадных до денег Березовского демократов изначально фейковой партии «Либеральная Россия») не имела.

В октябре 2000 года Березовский сообщил о передаче контролируемых им 49 % акций ОРТ отобранным им представителям интеллигенции, но через два месяца выяснилось, что это было всего лишь «предложение», которое он и отозвал.

В середине октября Березовский был допрошен по делу «Аэрофлота». В ноябре он торжественно отказался давать показания в знак протеста против «давления» на него и обвинил В.В. Путина в том, что его избирательная кампания финансировалась швейцарскими фирмами Березовского, работавшими с «Аэрофлотом», – то есть на краденые у «Аэрофлота» деньги.

В конце 2000 года он бежал в Лондон, успев учредить в Москве «Фонд гражданских свобод» и пообещав дать на «развитие гражданского общества» 25 млн. долл. за 5 лет. Вероятно, чтобы иметь возможность скрыться от правосудия, он продал Абрамовичу свои долю в «Сибнефти» и «Русском алюминии», а при его посредничестве – в ОРТ (половина его бизнеса принадлежала А.Ш. Патаркацишвили, и они получили от продажи примерно по 1 млрд. долл.).

Интересно, что Березовский оказался акционером компании, созданной братом президента США Буша.

В апреле 2001 года он опубликовал в «Коммерсанте» открытое письмо «Остановитесь!», протестующее против усмирения Гусинского, также вздумавшего применить против государства привычный по 90-м информационный шантаж, что привело к потере им НТВ и (после кратковременного ареста) бегству из России. Это особенно забавно выглядело после того, как весной 2000 года Березовский поддержал его арест, заявив: «Разница между нами очень простая. Я государство укрепляю. А Гусинский – разрушает».

Березовский пообещал трудоустроить журналистов НТВ на свой телеканал ТВ-6, что вызвало протест его журналистов, заявивших в открытом письме своим коллегам с НТВ: «С нами сейчас делают то, что сделали с вами». Но журналисты НТВ не проявили понимания: Евгений Киселев возглавил ТВ-6, после чего канал покинули гендиректор с двумя заместителями. 50 сотрудников ТВ-6 отказались подчиняться Киселеву (в том числе из-за его личных и профессиональных качеств), после чего новости и ряд политических передач были отданы журналистам «гусинского» НТВ.

Информационная война против власти у Березовского не получилась: озлобленность либеральных журналистов и наглядно демонстрируемая противоположность их политических интересов интересам общества не дали каналу обрести вес. В конце сентября арбитражный суд по иску миноритарного акционера – пенсионного фонда «ЛУКОЙЛ-Гарант» – ликвидировал «ТВ-6 Москва».

2 октября 2001 года генпрокуратура вынесла постановление о принудительном приводе Березовского на допрос по «делу „Аэрофлота“», а 22 октября генпрокурор Устинов сообщил, что при появлении в России Березовский будет арестован.

В ноябре тот вступил в движение «Либеральная Россия» и был избран в ее политсовет (он пообещал помочь его лидеру Юшенкову создать демократическую оппозицию еще в мае), а 4 декабря в очередном открытом письме (которые к тому времени уже воспринимались лишь как признаки роста его неадекватности) призвал главу РАО «ЕЭС России» Чубайса, руководителя администрации президента Волошина и премьера Касьянова уйти в отставку и создать либеральную оппозицию В.В. Путину.

В начале 2002 года он был обвинен ФСБ в финансировании чеченских боевиков. После встречных обвинений в причастности спецслужб России к взрывам зданий в Москве и Волгодонске в 1999 году обвинения были конкретизированы и подтверждены свидетелями.

30 марта 2002 года Березовский стал одним из пяти сопредседателей партии «Либеральная Россия», 11 апреля опубликовал «Манифест российского либерализма», а 9 октября был исключен из партии за интервью газете «Завтра» с призывом к союзу с патриотами. (Реакция администрации президента на те же настроения общества, похоже, привела к созданию в 2003 году «политического спецназа Путина» – патриотической партии «Родина», прошедшей в Госдуму).

Собранные Березовским либеральные сектанты такого не могли простить, но быстрота реакции показывает: они и так собирались избавиться от него, – вероятно, из-за стремления навязывать им неадекватные и политически самоубийственные действия. В конце октября он нашел себе сторонников, которые пытались восстановить его руководство, и в 2003 году за участие на выборах боролись две партии «Либеральная Россия». В апреле лидер антиберезовской партии Юшенков был убит.

Березовский, по обыкновению, истерически отрицал причастность к убийству (и даже выиграл суд у предположившего это журнала Eurobusiness, заработав 17 тыс. долл. компенсации), но мотивы и доказательства были очевидными. Организатором убийства оказался руководитель «березовской» «Либеральной России» Коданев, который через некоторое время отбывания срока обвинил Березовского в нарушении обещания помогать его семье и заявил, что организовал убийство по его приказу. Но доказательств этого не нашлось.

В марте 2003 года Березовский заключил мировое соглашение с журналом Forbes, отказавшись от претензий по иску, поданному им еще в начале 1997 года по статье Хлебникова. Forbes признал отсутствие «свидетельств ответственности Березовского за убийство Листьева» и его роли как «руководителя мафии». Остальное содержание нелестной для Березовского статьи, как и вышедшая в 2000 году книга Хлебникова «Крестный отец Кремля, или история разграбления России», обвинявшая его в мошенничестве, отмывании денег, организации убийств, торговле заложниками, связях с чеченской мафией и боевиками остались не оспоренными. Тем не менее Березовский опубликовал нелепые рекламные объявления, оповещавшие, что он не убийца, в Financial Times, Guardian, Daily Mail и New York Times.

В сентябре 2003 года Березовский собрался баллотироваться в Госдуму, но список кандидатов «Либеральной России» с его именем был отвергнут Центризбиркомом, так как антиберезовская партия с этим названием подала список раньше. Разочарованный Березовский 30 октября 2003 года (через неделю после ареста Ходорковского) призвал партии России бойкотировать выборы, не вызвав ничего, кроме смеха.

12 сентября он получил политическое убежище в Великобритании и оформил документы на имя Платона Еленина: имя в честь своего литературного прототипа, фамилия – по имени жены (с намеком на Ленина).

Провал бессмысленной попытки вернуться в утратившую тогда значение Госдуму и создать в ней фракцию развернуло мысли Березовского в новом направлении. В результате он в последний раз оказал реальное и, как всегда, трагическое влияние на развитие России.

Заговор 2004 года

В конце 2003 года Березовский начал зазывать оппозиционеров пойти в президенты, обещая всяческую помощь.

Репутация кровавого клоуна, наглого обманщика и пустого хвастуна, дискредитирующего все, с чем он соприкасается, затруднила ему поиск кандидатуры. Как минимум главный редактор «Завтра» Проханов и Хакамада отказались, причем не вежливо, даже от контактов. Телеведущий Соловьев слетал на переговоры к Березовскому, – но тот был нездоров и, выпив, обмолвился, что Россия нуждается в «сакральной жертве». Соловьев смысл слов понимал и стать таковой не захотел.

В итоге Березовский обаял Рыбкина, своего бывшего начальника по Совету безопасности.

Замысел, похоже, был прост: если во время голосования на выборах президента (которые идут в 11 часовых поясах, то есть на протяжении 19 часов подряд) один из кандидатов умрет, выборы придется отменять. Ведь часть избирателей успеет проголосовать за покойника, и признание итогов выборов будет означать лишение их права голоса.

Отмена выборов будет означать их перенос на три месяца, в течение которых исполняющим обязанности президента должен быть премьер Касьянов, – а в его управляемости Березовский, похоже, не сомневался. За это время политическую ситуацию можно будет изменить до неузнаваемости, – как это было сделано в конце 1999 года, только в пользу уже не В.В. Путина, а нового, подчиняющегося Березовскому кандидата. И после его помещения в Кремль он сделает Березовского триумфатором и реальным властителем.

Своей изощренностью, бесчеловечностью и безграмотностью замысел полностью выражал личность Березовского.

Так, с юридической стороны гибель второстепенного кандидата, если она не могла повлиять на результат, не представляется существенной. Более того: этот постулат нашел подтверждение в практике правоприменения: доказанные в судах фальсификации не вели к отмене выборов, когда их масштабы не были достаточными для изменения их результата.

Второй юридической проблемой был отказ президента от поста на время между выборами, представляющийся маловероятным как с правовой, так и с политической точек зрения.

Наконец, Госдума вместе с Советом Федерации, находившиеся под влиянием администрации президента и сами негативно относившиеся к Березовскому, вполне могли после отмены выборов отправить Касьянова в отставку, заменив его на лояльного В.В. Путину человека, а то и на него самого.

Березовский, похоже, не видел этих юридических возможностей вполне естественно – как человек, презиравший право и обожествлявший в противоположность ему ум и волю.

Но важнее всех юридических нюансов для него должно было быть понимание политической стороны проблемы. Того, что ни В.В. Путин не отдаст власть, подчиняясь интриге, ни общество не захочет возвращения в мрак и хаос 90-х, с которыми ассоциировались лояльные Березовскому люди.

Непонимание этого свидетельствовало уже не просто об утере связи с реальностью, но и о внутренней неадекватности, неспособности поставить себя на место противника.

Конечно, Березовский не хуже руководства России понимал: Западу безразлична законность, ему важна полезность. И, если избрание В.В. Путина будет сопровождаться «коллизией», он ухватится за возможность объявить выборы незаконными: просто для обеспечения сговорчивости в коммерческих и внешнеполитических делах.

Но вопрос о власти, единственно важный для Березовского, достижимая таким образом «сговорчивость» Путина в отношении Запада не решала.

Поэтому он, вероятно, начал заведомо проигрышную игру, – не обманув не только Россию, но и простодушного Рыбкина, который что-то почувствовал и после дежурных антипутинских заявлений «исчез», найдясь через пять дней аж в Киеве, поставив нелепый крест на своей карьере, но сохранив жизнь.

Но раскрытие этого заговора, похоже, аукнулось всей стране, так как привело к панической отставке Касьянова (который был, как говорят, буквально прерван на полуслове во время рутинного отчета) и разрушительной, не проработанной, схоластической и оторванной от реальности административной реформе, на весь 2004 год погрузивший правительство в бюрократический паралич.

Сохранение Касьянова премьером, даже если он и не подозревал о планах Березовского (и тем более не был участником заговора), представлялось неприемлемым в силу его вероятной лояльности к олигарху. Вероятно, сыграла свою роль и близость Касьянова к «семье» Ельцина, и история конца 1999 года: тогда и.о. Министра финансов Касьянов стал и.о. премьера благодаря феерически невыгодной, но быстрой и потому успешной для сторонних наблюдателей реструктуризации части госдолга. О невыгодности для России и неожиданности для рынка свидетельствует то, что в результате реструктуризации российский долг подорожал на рынке почти вдвое. По слухам, главным выгодоприобретателем (и едва ли не заказчиком) операции стал Березовский, – а это означало наличие серьезной связи Касьянова с ним, неприемлемой в новых условиях.

Жизнь после политической смерти

Когда в июле 2004 года в Москве был убит главный редактор российского издания Forbes Хлебников, написавший ряд статей и книг о преступлениях Березовского, тот самодовольно назвал причиной гибели «неаккуратное обращение с фактами».

В марте 2005 года, после победы «оранжевой революции» к Березовскому обратился за защитой бывший майор охраны президента Кучмы Мельниченко, напуганный странным самоубийством Министра внутренних дел Украины Кравченко. Мельниченко тайно записывал переговоры Кучмы, и обнародование части его записей в конце 2000 года вызвало на Украине «кассетный скандал»: Кучму и его окружение обвинили в убийстве журналиста Гонгадзе, давлении на судей и депутатов, продаже в Ирак радаров «Кольчуга». Тогда Мельниченко получил политическое убежище в США, время от времени напоминал о себе обещаниями обнародовать остальную часть своих записей и, по некоторым данным, в 2002 году продал часть архива Березовскому.

В 2005 году Березовский пригрел Мельниченко (и даже вывез его из Варшавы в Лондон на своем самолете), но уже в апреле 2006 тот обвинил благодетеля, сорвав его вероятные планы, в манипулировании записями совместно с «оранжевыми» властями Украины – в попытке обнародовать часть пленок, скрыв другую для создания ложного впечатления. Представители Березовского в ответ обвинили Мельниченко в запрете публикации и возможной фальсификации части записей.

В августе 2005 года Березовский продал эффективную с точки зрения влияния на элиту «Независимую газету» помощнику Министра экономического развития и торговли Грефа К.В. Ремчукову. Это свидетельствовало об отказе от серьезных попыток влиять на российскую политику.

В сентябре он заявил о выдаче им Ющенко и в целом на «оранжевую революцию» 45 млн. долл., представив документы на 30 млн. из них и назвав это «самым эффективным вложением средств». Березовский явно не сознавал ни незначительность этих денег на фоне сумм противостоявших сторон, ни то, что основная часть его средств, по-видимому, была украдена. Всего же, по данным Forbes, он дал на «оранжевую революцию» 70 млн. долл., – чтобы навредить В.В. Путину.

Тем не менее после долгого обсуждения «оранжевые» власти отказали ему во въезде на Украину, а в октябре ему был запрещен въезд в Латвию (а за передачу ему секретных документов был уволен ее Министр внутренних дел).

20 января 2006 года в интервью «Эху Москвы» Березовский заявил, что России нужен «силовой перехват власти», и он готовит его. Через неделю он уточнил, что намерен провести «перехват власти» с помощью своего состояния, якобы утроившегося за последние пять лет. После этого Министр иностранных дел Великобритании предупредил о возможности лишения его политического убежища, «если он будет использовать Соединенное Королевство в качестве базы для насильственных беспорядков или терроризма».

Вероятно, чтобы загладить впечатление и не допустить предъявления Россией претензий по его поводу Великобритании, Березовский объявил о продаже ИД «Коммерсантъ» своему другу и партнеру А.Ш. Патаркацишвили, который в августе перепродал его лояльному власти олигарху Усманову.

Березовский собрался купить авиакомпанию VARIG – ведущего бразильского международного перевозчика и третьего по масштабам на внутреннем рынке, находящегося под внешним управлением из-за долгов в 3,9 млрд. долл. В начале мая он сделал предложение руководству авиакомпании, а уже через день был задержан бразильской полицией в аэропорту Сан-Паулу и несколько часов давал показания по делу об отмывании денег через бразильские футбольные клубы.

Тендер по покупке авиакомпании VARIG в начале июня 2006 года сначала был перенесен, так как оказалось не определенным, перейдут ли к покупателю ее долги. Вероятно, Березовский рассчитывал на эту неопределенность, так как после переноса отказался от участия в торгах.

Осенью (в том числе чтобы отвлечь внимание от обвинений бразильской прокуратуры) Березовский энергично комментировал убийство Политковской и Литвиненко, обвинив в отравлении последнего В.В. Путина. (Наиболее вероятна сегодня версия о том, что приближенный Березовского Литвиненко, обладавший низкой личной культурой, из любопытства открыл контейнер с полонием, перевозимый им для использования в качестве «грязной бомбы» в России, что привело к получению смертельной дозы радиации. Официальные версии неправдоподобны, так как его предполагаемый отравитель пришел на смертельно опасную встречу со своими детьми).

Литвиненко, проболев полтора месяца, скончался в лондонской клинике удивительно вовремя, накануне открытия в Хельсинки саммита Россия – Евросоюз. Затем было обнародовано якобы его письмо, обвинявшее в его смерти В.В. Путина. Березовский делал все для раскручивания скандала в СМИ. Он даже тратил свои деньги на распространение его фотографий из больницы, что обходилось в 10 тыс. фунтов в день.

13 апреля 2007 года Березовский в интервью The Guardian заявил о своем участии в подготовке госпереворота в России. Обвинив В.В. Путина в нарушении Конституции, централизации власти, свертывании демократических реформ и уничтожении оппозиции, Березовский признал невозможность изменить ситуацию выборами и выразил уверенность в необходимости силового свержения «режима Путина». Он подчеркнул, что уже финансирует людей из его окружения, которые готовят «дворцовый переворот».

В связи с этим заявлением генпрокуратура возбудила против Березовского новое дело, а Министр иностранных дел потребовал от Великобритании выдачи Березовского как злоупотребляющего статусом политического беженца. МИД Великобритании также осудил выступление Березовского, – и тот, перепугавшись, вечером того же дня выпустил заявление, в котором открестился от своих слов и заявил, что не имел в виду силовое свержение российской власти и «не защищает и не поддерживает насилие».

Смысл провокации заключался в том, чтобы посеять в В.В. Путине сомнения в своем окружении, создать атмосферу страха и подозрительности, а если повезет – вынудить В.В. Путина отказаться от проекта «преемник» и в нарушение Конституции остаться у власти на третий срок, что скомпрометировало бы его и подтвердило бы утверждения Березовского об антиконституционности его режима.

Но в Кремле над его заверениями лишь посмеялись, ибо никто не мог представить себе дурака, способного поверить ему.

18 июля 2007 года, через пять дней после сообщения о выдаче бразильским судом ордера на его арест, Березовский обвинил российские спецслужбы в подготовке его убийства. Подозреваемый был депортирован в Россию, и лишь в следующем году стало известно, что это чеченский криминальный «авторитет» Атлангериев, по ряду сообщений, бывший партнером Березовского.

В конце августа западные СМИ опубликовали открытое письмо Березовского «О неизбежности краха путинского режима и необходимости новой революции в России», адресованное В.В. Путину, которого автор называл «Володей». Потрясающее несовпадение смысла прокламации и ее адресата автора не смутило, как и дата написания письма – 2 августа – из которой следовало, что Березовский даже за деньги долго не мог пристроить свое произведение в теряющие интерес к нему СМИ.

29 ноября 2007 года Савеловский суд Москвы заочно приговорил Березовского к 6 годам лишения свободы за мошенничестве, исключив из обвинения пункт о легализации похищенных у «Аэрофлота» средств.

12 февраля 2008 года, через месяц с небольшим после президентских выборов в Грузии, на которых он занял третье место с 7,1 % голосов, в своем доме в Лондоне внезапно умер партнер и бывший друг Березовского, легендарный А.Ш. Патаркацишвили. С 2005 года они вели раздел совместного бизнеса, активизировавшийся за полтора года до его смерти: А.Ш. Патаркацишвили, начавший тяготиться политической неадекватностью Березовского, выкупал его доли в общих предприятиях. Отношения между ними испортились: Березовский обвинял его в связях с российскими спецслужбами. Смерть А.Ш. Патаркацишвили могла быть и не насильственной: вскрытие показало наличие у него патологии, которая могла привести к внезапной кончине без предварительных симптомов, – но единственным заинтересованным в ней был Березовский. Его судебная тяжба Березовского с наследниками покойного закончилась мировым соглашением в сентябре 2010 года.

В июне 2009 Красногорский городской суд признал Березовского и Дубова виновными в хищении у «АвтоВАЗа» с 1994 года 20 тыс. автомобилей (на 144 млрд. неденоминированных рублей) и заочно приговорил их к 13 и 9 годам лишения свободы.

В марте 2010 года Березовский выиграл в Великобритании суд против ВГТРК, один из каналов которого еще в 2007 году намекнул на его причастность к убийству Литвиненко (предположив, что тот располагал доказательствами незаконности получения Березовским политического убежища). Суд присудил Березовскому 150 тыс. фунтов компенсации.

В июне Березовский отсудил у своего партнера, взявшего у него кредит в 2003 году, 52.6 млн. долл.

А в октябре 2010 года, похоже, окрыленный успехами, обвинил В.В. Путина в убийстве Листьева, никак не обосновав эту идею.

В октябре 2011 года Высокий суд Лондона начал рассматривать по существу иск Березовского к Абрамовичу, поданный еще в 2007 году из-за якобы принуждения его к продаже долей в «Сибнефти» и «Русале» (сначала в иске говорилось и о его принуждении Волошиным и В.В. Путиным к продаже ОРТ) по заниженной цене. Березовский подчеркивал, что цель иска – «доказать, что в России власть, используя бизнес-группы, незаконно отбирает собственность у предпринимателей», и хотел компенсацию в 5,6 млрд. долл.

Перед избранием В.В. Путина президентом в 2012 году Березовский вернулся к публичным заявлениям: сообщил о своем желании видеть на его месте «Леню Парфенова», в феврале разместил в Интернете «Открытое письмо рожденным не в СССР», а в марте объявил о намерении создать в России «революционную партию либерального толка», непроизносимо названную им «Христианско-демократической революционной партией России» или, проще, «партией Воскресения». Поскольку Березовский решил поиграть на христианстве, он обосновал желание свергнуть «путинский режим» его «языческим» характером.

В середине апреля фантазии на тему партии сменились заявлением об учреждении взамен ее «движения Воскресения», на основе «эстетики предельного либерализма», опирающейся на «фундаментальные христианские ценности». Их несовместимость Березовского, как обычно, не интересовала; главным были броские лозунги, включающие введение конституционной монархии (с приглашением принца Гарри) с превращением России в конфедерацию самостоятельных государств, замена парламента всеобщим голосованием в Интернете, реформа судов по английскому образцу и разделение доходов от природных ресурсов поровну между гражданами.

Правда, больше он об этой партии, похоже, так никогда и не вспоминал.

Либеральные оппозиционеры восприняли его усилия как попытку мелочного, жадного и лживого, часто страшного, но чаще смешного фрика взять их под контроль. На его призывы препятствовать сначала выборам, а потом инаугурации В.В. Путина, и обещания заплатить тем, кто не пустит законно избранного президента в Кремль (в конце апреля Березовский назначил премию за арест В.В. Путина в 50 млн. руб., которых у него, похоже, уже не было, а 6 мая, накануне инаугурации, в день беспорядков в Москве, повысил ее до 500 млн.), отреагировал лишь Следственный комитет, возбудивший против Березовского очередные уголовные дела.

31 августа 2012 года ему было отказано в иске Абрамовичу, но стороны нарисовали красочную картину нравов олигархов, позволяющую властям Великобритании по своему желанию конфисковывать почти любые их активы как заведомо преступные.

Березовский проиграл из-за неизлечимой привычки лгать. Он построил иск на (как представляется, правдивом) утверждении, что создал «Сибнефть» за счет своего влияния на Кремль, – забыв, что за несколько лет до того выиграл в том же Лондоне суд у Forbes, утверждая, что не имел отношения ни к «Сибнефти», ни к Кремлю, «крестным отцом» которого он якобы не был.

Судья назвала Березовского «ненадежным свидетелем, считающим истину гибкой и переменчивой концепцией, которую можно менять в зависимости от сиюминутных целей. Порой его показания были намеренно лживыми; порой он явно сочинял свои показания по ходу процесса Порой создавалось впечатление, что он не намеренно лгал, а заставлял себя поверить в представленную им версию событий».

Смертельный «обратный билет»?

Смерть Березовского, впавшего к ее времени в полное ничтожество, оказалась очень странной.

В последние годы своей жизни, – по крайней мере, по завершении шумихи вокруг Литвиненко, – Березовский не имел никакого влияния, и не был интересен даже для прессы, не говоря об истеблишменте, который быстро разглядел его внутреннюю пустоту и оторванность от реальных процессов в России.

Его состояние казалось значительным до последнего момента. В 1997 году, когда он стал по богатству 97-м в мире и первым в России, оно оценивалось в 3 млрд. долл., в 2004 – 1,8 млрд. фунтов, в 2005 и 2006 годах – 800 млн. фунтов, в 2008 году – в 1,3 млрд. долл. (тогда по размерам своего состояния он занимал уже лишь 83-е место среди россиян), в 2011 – 900 млн. фунтов.

Но в 2011 году после годичного процесса вторая жена отсудила у него от 165 до 220 млн. фунтов, – максимум в истории Великобритании, а в 2013 году третья жена (которую он в 1990 году увел у драматурга, сведшего его с Яковлевым и давшего тем старт его бизнесу) добилась заморозки его активов, требуя многомиллионных выплат.

После проигрыша суда Абрамовичу, на который он поставил все, Березовский оказался в долгах, которые уже не мог выплатить. По свидетельству либеральной журналистки Латыниной, «просил 5 тыс. долларов на авиабилет (он, который летал только чартерами!)» – при том, что на пике могущества, в 1997 году, когда миллион долларов был огромными деньгами, принципиально не занимался делами, сулившими менее 50 млн. долл. прибыли. «Когда „Альфа“ … назад купила „Боржоми“…, ни цента не досталось ему, все ушло по долгам адвокатам».

Чтоб рассчитаться с ними, Березовский уволил помощников, почти всю охрану, продал картины (так, «Красный Ленин» Уорхола принес более 200 тыс. долл.), и выставил на продажу дома, – но после смерти аудиторы установили, что он был банкротом с долгами на 309 млн. фунтов, и оставшееся имущество, похоже, было недостаточным для их выплаты.

Назначение аудиторов было вызвано тем, что не только оба юриста, но и старый друг Дубов, назначенные им в завещании распорядителями имущества наряду с дочерью и третьей женой, отказались от этой миссии, – что убедительно характеризует отношение к нему его окружения.

В последние месяцы Березовский говорил о самоубийстве, – часто и с разными людьми. За 9 дней до смерти написал завещание; в течение недели перед ней у него было несколько сердечных приступов.

23 марта 2013 года он был найден на полу запертой изнутри ванной в роскошном доме под Лондоном. По официальной версии, Березовский умер от повешения, следов борьбы не обнаружено; журналисты писали о сломанном ребре, но это могло быть результатом падения уже мертвого тела.

Казалось бы – самоубийство на фоне депрессии, но английские власти отказались утверждать это, ограничившись указанием на неестественность смерти. Немецкий судмедэксперт Бринкманн, специалист по асфиксии, нанятый семьей для независимого расследования, указал, что характер повреждений исключает возможность самоубийства: он не мог повеситься сам в тех условиях, в которых его обнаружили и, значит, его удавили. Коронер указал на невозможность установить обстоятельства смерти.

Ни одной посмертной фотографии Березовского не было опубликовано; в стране с развитым бизнесом папарацци это означает наличие мощной противодействующей воли, скорее всего, – на уровне государства.

Ряд источников указывает, что накануне смерти Березовский воспрял духом: он успешно завершил какие-то казавшиеся ему безнадежными дела, и он получил надежду вернуться к привычной жизни.

За несколько часов до смерти в интервью Forbes «не для публикации» (что не имело смысла в случае скорого самоубийства), он говорил не только об утрате смысла жизни, об «изменении своих оценок» Запада и России, но и о желании вернуться в нее и бросить политику.

В ноябре 2012 года, посовещавшись с матерью и женой (они расстались в январе 2013 года, хотя потом он жил и умер в зарегистрированном на нее доме), отправил В.В. Путину письмо, в котором признавал ошибки, просил прощения и разрешения вернуться. Письмо было передано адресату в феврале 2013 года, вероятно, Абрамовичем, – и уже после смерти Березовского некий иностранный бизнесмен передал его копию, отправленную независимо от оригинала.

Но еще во второй половине «нулевых», когда Березовский поносил В.В. Путина на всех углах, один из чиновников в частной беседе обмолвился, что у России нет более дисциплинированного, исполнительного и надежного сотрудника за рубежом, чем Березовский.

Нельзя исключить вероятность того, что он по шулерской привычке пытался играть за все стороны сразу, – и добился успехов, несовместимых с жизнью.

По одной из версий, Березовский по завершения скандала с Литвиненко взялся за деликатные поручения представителей российских властей, чтобы заслужить возвращение в Россию, – и собрал в качестве «обратного билета» пакет убедительного компромата на королевскую семью и саму королеву. Скандал о чудовищных массовых насилиях и убийствах детей из приютов английскими политиками (включая премьера) в 70-е годы может быть операцией «на опережение» для отвлечения общества от разоблачений, возможных, если Березовский успел передать часть документов в Россию.

В рамках этой версии, Березовский не выдержал и похвастался своим успехом перед кем-то из окружения, – и эта информация, став достоянием английских спецслужб, убила его.

Жизнь, посвященная деньгам: пустота

Всю жизнь Березовский гнался за деньгами, бывшими для него олицетворением и источником власти; как вспоминали о нем, «все перемены в его поведении были связаны только с деньгами».

В этой погоне он не понимал многих нормальных человеческих чувств. В конце 80-х он явился к своему тогдашнему компаньону, у которого только что умер при родах первый, долгожданный ребенок, и с порога стал обсуждать бизнес с убитым горем человеком. Когда тот попросил его уйти, Березовский не понял. «Ты что? – спросил он с искренним недоумением. – Он ведь уже умер. Умер! Чего дергаться?»

Неспособность испытывать многие человеческие чувства порождала в нем пустоту, которую он, несмотря на свою патологическую трусость, пытался заполнить не только сексом, но и риском.

Поразительно, но этот «сверхчеловек, ощущающий свое исключительное превосходство над окружающими», по воспоминаниям хорошо знавших его, «боялся всех: начальства, парткома, КГБ, милиции, сидящих у подъезда старух, кривотолков и слухов. Заложенный с детства комплекс неполноценности постоянно угнетал его…», – но он же и гнал вперед, все в менее продуманные, все более суетливые авантюры.

Березовский не занимался бизнесом, передоверяя управление предприятиями порой первым попавшимся людям, ему чужда была любая упорядоченная деятельность как таковая. А кроме того, на бизнес ему не хватало времени (он и спал-то максимум 4 часа в сутки): он был всецело поглощен интригами и «разводками», не веря в существование устойчивых правил и интересов.

Не будучи полностью уверенным в собственном существовании из-за сжирающей его внутренней пустоты, выжженной алчностью, из-за неспособности испытывать самые простые, базовые, образующие человека чувства, он нуждался в том, чтобы постоянно чувствовать себя властелином жизни и демиургом все новых явлений, – а для этого надо было постоянно разрушать порядок, пусть даже совсем недавно созданный им самим, постоянно пробовать что-то новое.

Именно в этом (равно как и во всеобъемлющем презрении к людям) лежит корень его неорганизованности, постоянного срыва графиков (при жестком планировании жизни по часам на недели вперед) и договоренностей, о котором плачут его партнеры. Буковский назвал его «несерьезным, очень необязательным», добавив: «я вообще не понимаю, как он мог бизнесом заниматься, ведь у него семь пятниц на неделе. С ним нельзя ни о чем договориться».

В этой же необходимости постоянно подтверждать себе свое существование, – похоже, причина его сексуальной активности. Coito ergo sum было, по-видимому, сказано про него.

Авантюризм Березовского проявился и в его семейной жизни. Начав жить со второй женой, он не спешил расставаться с первой и почти 9 лет умудрился жить на две семьи, в том числе два года – после рождения сына от второй жены. В сентябре 1991 года он разводится с первой (прожив с ней 20 лет) и женится на второй, – уже больше года живя с третьей будущей женой, моложе его на 24 года. С конца 1993 года вторая жена жила отдельно; в 1996 году сообщалось, что Березовский женился третьим браком. В 2000 году он собирался развестись, но передумал, когда третья жена пригрозила скандалом. В 2008 году вторая жена объявила, что либо свадьбы в 1996 году не было, либо Березовский – двоеженец, и развелась с ним со скандалом и колоссальными отступными. Он приучил своих жен и детей рассматривать его просто как источник денег.

Именно с его вкусами связывали наблюдатели снижение «возраста согласия» с советских 18 сразу до 14 лет, осуществленное Госдумой в 1998 году и подписанное Ельциным.

Пресыщенность жизнью, жажда адреналина, необходимость постоянно доказывать себе действительность своего существования, по рассказам, породили привычку, которую он сам называл «русской рулеткой»: охрана собирала ему первых попавшихся уличных проституток, и он пользовал их без презерватива, несмотря на вполне понятные последствия. Вероятно, гепатит С, в бреду от которого он придумал партию «Мужики», затем ставшую «Единством», а потом и «Единой Россией», был приобретен им именно таким образом.

Неуемность и отчаянное стремление доказать свою состоятельность в этой и иных сферах, по слухам, являлись результатом в том числе и глубокой психологической травмы, вызванной крайне незначительными размерами его мужского достоинства. Если это так, гениталии Березовского пробороздили потрясающе глубокий след в русской истории, не заросший полностью до сих пор.

Березовский любил эпатировать (достаточно сказать, что одна из его машин имела номер «666»), но тщательно приспосабливался к обстоятельствам.

Скрывая маленький рост, носил ботинки на огромной платформе, – закрытой кожей со всех сторон, так что нужно было приглядываться, чтобы осознать необычность фасона.

Его классическим способом втирания в доверие было жалобное разъяснение, что он за весь день еще совсем ничего не ел, – и просьба «дать бутербродиков». Собиравшийся вышвырнуть наглеца из кабинета начальник скрепя сердце поручал накормить страдальца, и, пока бутербродики готовились и суетливо поглощались (Коржаков вспоминал, что Березовский часто просто давился – в него уже не лезла еда), он успевал пленить свою очередную жертву головокружительными перспективами райской жизни в случае согласия с его предложением.

Его постоянной манерой, пока он обладал влиянием, было звонить людям, даже если он узнавал об их назначении случайно, и рассказывать, что именно он добился для них должности.

В эмиграции это трансформировалось в назойливые и навязчивые рассказы журналистам, что оплатил любое оппозиционное шевеление в России, что порой создавало проблемы оппозиционерам (не получавшим от него ни копейки в том числе из-за его жадности) и возбуждало к нему дополнительную ненависть.

Приучившись быстро надевать на себя маску, востребованную именно в данный момент, Березовский со временем, похоже, утерял ощущение своей идентичности.

Березовский старался не владеть в явном виде контрольным пакетом – как из трусости и стремления к маскировке, так и из жадности. Знаменитая фраза «зачем покупать завод, когда можно купить директора – и дешевле» отражала и временный, спекулятивный характер его бизнеса, и скупость, и непонимание сути цивилизованного, прозрачного рынка. Хоть он и говорил на страшном в своей однообразности опыте, что «бизнес на доверии кончается большой кровью», его хаотическая натура не принимала цивилизованных отношений, определяемых общими правилами и институтами, а не произвольными личными договоренностями.

Такое же непонимание устройства и смысла общества проявилось в его фразе, достойной позднесталинского схоласта: «Частный капитал нанимает власть. Форма найма называется „демократические выборы“». Воплощая ее в жизнь, он, как и другие либералы, воспринимал сопротивление оскорбляемого и насилуемого им общества как ненормальность, плоды заговоров и национальных пороков, – и лишь в конце жизни осознал, хоть и не свою ошибку, но свое бессилие.

Невозможно говорить о нем без слова «авантюрист». Березовский был не предпринимателем, а поверхностным, не вникавшим в суть случайно решаемых им задач, мошенником, притягивавшим к себе таких же, – только помельче.

Вокруг него постоянно клубились разнообразные просители, и чем меньше у него было власти, тем больше среди них было жуликов, вытягивавших у него от десятков тысяч до миллионов долларов на самые нелепые проекты.

Латынина приводит пример проворовавшегося и.о. директора НИИ «Росконверсвзрывцентр» Чекулина, получавшего от Березовского 5 тыс. фунтов в месяц за рассказы о том, что ФСБ взорвала Россию гексогеном именно его НИИ. «А когда родник стал иссякать, Чекулин записал БАБа на магнитофон и перебежал в Россию обратно».

На заре карьеры Березовский всегда пытался действовать через других, манипулируемых им людей. Это увеличивало его силу и защищало его от ошибок, так как используемые им люди невольно корректировали его подходы.

Но со временем, уверовав в свою непогрешимость, а главное, – во всесилие денег, Березовский стал действовать в одиночку и открыто, от своего имени, уверовав, что ему все по плечу. Это привело к перенапряжению, а затем и краху.

Многие полагают, что патологический обманщик Березовский инсценировал смерть и скрылся в каком-то потаенном убежище.

Впрочем, даже если бы он и поступил так, сейчас он уже точно скончался – от скуки и отвращения к тому, что каждый день был вынужден наблюдать в зеркале.

Когда-то он сказал: «Жизнь в Советском Союзе – это целый период, ровный, яркий, счастливый. Я был абсолютно счастлив в Советском Союзе, рос в классической советской семье… Школа, институт, университет, потом аспирантура, потом диссертация кандидатская, диссертация докторская, член-корреспондент Российской Академии наук. Повторяю, был абсолютно счастлив, потому что занимался любимым делом.»

И вряд ли он (как и другие либералы) задумался о том, что своей жизнью отнял саму возможность такого детства и такого счастья у миллионов детей своей страны.

От хулигана до администратора

А.С. Волошин, ставший символом агонизирующей России на мучительном рубеже 90-х и 2000-х, родился в 1956 году в Москве в интеллигентной семье. Отец рано умер, и его воспитала мама, преподававшая английский язык в Дипломатической академии. В конце 90-х она считалась одним из лучших педагогов во всей Москве.

В детстве Волошин талантами не блистал, в олимпиадах не участвовал, зато слыл, по ряду воспоминаний, хулиганом. Среди его подвигов (уже в комсомольском возрасте) – езда на спор босым в московском метро до станции «Площадь Ногина» (на которой располагались ЦК КПСС и ЦК ВЛКСМ), что тогда было связано с риском.

Дождавшись 18 лет, женился на своей сверстнице; денег катастрофически не хватало, но Волошин предпочитал жить самостоятельно и снимал комнату в коммуналке; через два года родился сын.

Окончив московский институт инженеров транспорта, по распределению пошел инженером на железную дорогу. Вопреки легендам, поезда не водил, а заведовал лабораторией организации труда; затем возглавил комсомольскую ячейку депо Москва – Сортировочная.

Взявшись за ум, самостоятельный молодой человек понял ограниченность перспектив на железной дороге и пошел учиться во Всесоюзную академию внешней торговли, открывавшую качественно новые перспективы.

Решение было принято удивительно вовремя: Волошин окончил ее в 1986 году, на заре рыночных реформ – и устроился во Всесоюзный научно-исследовательский конъюнктурный институт Министерства внешнеэкономических связей, где поднялся до заместителя заведующего отделом.

По ряду сообщений, там Волошин начал подрабатывать, предоставляя коммерсантам полезную при организации внешней торговли автомобилями информацию, и в начале 90-х познакомился с Березовским, возглавлявшим в то время созданный им автомобильный альянс AVVA. Березовский собирал деньги под создание «народного автомобиля»; похоже, это была первая в России «финансовая пирамида». Волошин быстро стал его деловым партнером (разумеется, младшим) и даже выступал в качестве личного биржевого агента.

В 1993 году Волошин вместе со своим партнером возглавил четыре инвестиционные фирмы, бывшие «дочками» «ЛогоВАЗа» Березовского: три инвестиционных фонда собирали приватизационные чеки у населения, а четвертая работала на финансовом рынке.

Энергичный Волошин быстро рос; часть создаваемых или возглавляемых им фирм обслуживала интересы структур Березовского. В 1993–1996 годах он возглавлял АО «ЭСТА Корп.», которую называли посредником между до сих памятным многим своим банкротством банком «Чара» и AVVA Березовского, в акции которой банк вложил в 1994 году основную часть денег, собранных у населения.

В 1995 году Волошин стал вице-президентом, а в 1996–1997 годах был президентом АО «Федеральная фондовая корпорация» (ФФК), генерального агента Российского фонда федерального имущества по проведению специализированных денежных аукционов, в том числе скандальных залоговых. 2 % ФФК принадлежали AVVA Березовского. СМИ сообщали, что ФФК лоббировала интересы Березовского и Абрамовича в ходе как минимум приватизации «Сибнефти».

Тщательный, работоспособный и изобретательный Волошин ценился Березовским, и в ноябре 1997 года, когда Березовский лишился должности заместителя секретаря Совета безопасности, Волошин был двинут им в помощники главы администрации президента.

В то время «семибанкирщины», разгула произвола олигархов, смачно и самозабвенно грабивших страну после сохранения у власти Ельцина, реальная власть принадлежала «семье», а точнее – альянсу «Тани и Вали», как их тогда называли: дочери президента Дьяченко и главы администрации Юмашева, журналиста, когда-то организовавшего написание и издание «Исповеди на заданную тему».

Олигархические кланы, ключевые из которых возглавлялись Березовским и Чубайсом, боролись за власть и «доступ к телу», влияя на президента прежде всего через «Таню и Валю». В этой хаотической и жестокой борьбе Волошин вел себя крайне умно: реализуя интересы Березовского, он быстро наладил контакты со всеми значимыми фигурами.

Разумеется, он не ограничивался госслужбой, – например, участвовал в написании экономической программы продвигавшегося Березовским генерала Лебедя, ставшего губернатором Красноярского края в мае 1998 года.

Обретение самостоятельности

После дефолта, когда попытки Березовского усадить в кресло премьера подчинившегося ему Черномырдина провалились, немедленно после утверждения Е.М. Примакова премьером России Волошин сменил Лившица в качестве заместителя руководителя администрации по экономическим вопросам. Ситуация становилась для Березовского критической, он терял власть и нуждался в продвижении наверх своих людей, которые не имели своего аппаратного и политического веса и исполняли бы его волю безоговорочно.

Пресса смеялась над Волошиным: он не пытался выглядеть мыслителем, не боролся за популярность и на фоне величавого Лившица выглядел жалко. Но он был по-настоящему деятелен и сразу начал засыпать Ельцина аналитическими записками, жестко критикуя правительство Е.М. Примакова – Ю.Д. Маслюкова.

Помимо понятной идеологической несовместимости (Волошин, как прошедший горнило ваучерной приватизации представитель Березовского, не мог не быть крайним либералом), неприязнь к Е.М. Примакову была вызвана, похоже, и коммерческими причинами.

Одним из достижений либеральных реформаторов перед дефолтом было введение упрощенной процедуры банкротства, резко облегчавшей рейдерство и помогавшей олигархам расширять свои империи. Е.М. Примаков отменил ее, так как она дезорганизовывала хозяйственную деятельность, чем вызвал негодование уцелевших олигархов и либералов, выражавших их интересы, – в том числе и Волошина.

Не вмешиваясь в социально-экономическую политику правительства (так как он сам принадлежал к либеральному клану и был проводником того курса, который только что довел страну до катастрофы), Волошин сосредоточил свои усилия на ее критике. Порой она была откровенно нелепа и безграмотна (как, например, возражения против бюджета на 1999 год, авторы которого правильно спрогнозировали начало восстановления экономики, что вызвало животную ярость либералов), так как готовили ее догматики-либералы, воспитанные и отобранные Лившицем, – но и читатели этих документов, включая Ельцина, не пытались разобраться в экономике.

Борьба Волошина с Е.М. Примаковым дошла до того, что, будучи автором экономической части ежегодного послания президента Федеральному Собранию, Волошин до последнего момента не давал премьеру ознакомиться с его содержанием (которое, разумеется, игнорировало позицию правительства и Банка России, воспроизводя убийственные для страны либеральные мантры).

При этом Е.М. Примаков был не только патриотичным, но и крайне комфортным для аппарата руководителем. По воспоминаниям его подчиненных, он был единственным премьером в пореформенной России, который сам формировал повестку дня заседаний правительства. Результатом стала высокая степень свободы руководителей министерств и ведомств при реализации принятых решений.

В частности, в рамках программы преодоления кризиса было снижено налоговое бремя, в том числе введением льготы на прибыль, направляемую на развитие производства. После принятия этого решения от ведомств требовалась только информация о выполнении; бесчисленных совещаний, изнурявших правительство и ведомства до и после Е.М. Примакова, не проводилось.

Так же обстояло дело и с массовой реструктуризацией долгов предприятий перед бюджетом и социальными фондами. Определение параметров отсрочки погашения долгов при неукоснительном обслуживании текущих платежей по инициативе Минэкономики было передано в регионы с минимальными требованиями к заключению соответствующих договоров.

Аналогично ликвидировался бартер: соответствующая мера не вошла даже в пакет антикризисных действий. Ее разработка была поручена Минэкономики, которое разработало графики увеличения доли денежных расчетов основным монополиям (РАО «ЕЭС России», «Газпрому» и МПС). Программа была в полном объеме развернута в марте-апреле 1999 года; как только в условиях оздоровления экономики естественные монополии начали требовать от потребителей «живых» денег, те тоже были вынуждены вернуться к использованию. В результате доля денежных расчетов, упавшая перед дефолтом до 20–25 %, к концу года возросла до 80–90 %, что сразу наполнило бюджет. Реструктуризация же долгов и расчистка балансов предприятий принес огромный выигрыш и бизнесу.

Данная мера была разработана Минэкономразвития совместно со специалистами Всемирного банка (правительство Е.М. Примакова и его смогло поставить на пользу стране!) и реализовывалась также без бесконечных и помпезных совещаний. Единственное возражение против такого «административного» решения проблемы бартера и оздоровления рыночных отношений последовало, как вспоминают сотрудники госаппарата того времени, от возглавлявшегося Чубайсом РАО «ЕЭС России»: мол, это возврат к директивному решению экономических проблем. Оно было оставлено без ответа, и уже к осени коллег Чубайса осенило: оказывается, это именно он решил в стране проблему бартера!

Принципиально важно, что Е.М. Примаков глубоко входил в принципиальные экономические решения и даже лично редактировал Пакет антикризисных мер 1998 года. Получив от него текст первоначального проекта, на котором не было живого места от его правки, разработчики Пакета первоначально пришли в ужас из-за невозможности разобраться в ней. Однако затем оказалось, что правка была сделана очень хорошим разборчивым почерком, а после ее внесения, к глубокому разочарованию, по крайней мере, части разработчиков (если быть точным, автора данных воспоминаний), оказалось, что благодаря правке текст только улучшился.

Однако все это не представляло интереса для Волошина: для него значение имела, по-видимому, исключительно власть и защита интересов своего клана.

Агрессивная позиция Волошина (который критиковал правительство при любом случае, включая встречи с делегацией МВФ, подрывая этим попытки правительства получить жизненно необходимое после дефолта финансирование) вынуждала Е.М. Примакова искать поддержки у парламента, – что немедленно трактовалось Березовским, «семьей» и олигархией в целом как признак политической игры и попытка «подкопаться» под президента.

Ельцину, впитавшему искусство «сдержек и противовесов» едва ли не с первым стаканом водки, нравилось напряжение между администрацией президента и правительством: в раздорах подчиненных он чувствовал залог сохранения своей власти над ними.

Нормально работать в условиях ведущейся Волошиным фактической войны администрации против правительства, даже еще в условиях смертельно опасного кризиса, было нельзя, – и в декабре 1998 года глава администрации Юмашев был заменен бывшим руководителем Совета безопасности Бордюжей, идейно близким к Е.М. Примакову. О влиянии «семьи» свидетельствует то, что сам Юмашев при этом остался в администрации – советником.

Замена Юмашева была частью наступления государственников на олигархов и обслуживающих их либералов; так, в январе генпрокурор Скуратов начал расследование деятельности либералов по организации дефолта, махинаций Березовского с деньгами «Аэрофлота» и «Сибнефти», а также слежкой его личной службой безопасности за окружением Ельцина. В том же январе Е.М. Примаков призвал обе палаты парламента (в которых уже зрела идея импичмента Ельцина) и администрацию президента добиться «гражданского согласия» в обществе перед лицом кризиса.

Однако наступление это велось политическими вегетарианцами, – и ответ олигархата, прошедшего огонь и воду 90-х годов, был сокрушительным. Березовский, желавший вернуться в большую политику, публично назвал призыв Е.М. Примакова «вредным» и, похоже, надавил на Дьяченко, та (как говорят) истерически потребовала у отца устранения Скуратова, и уже 1 февраля Бордюжа был вынужден принудить Скуратова написать заявление об отставке. Чтобы подписать его, Ельцин специально прервал долгое пребывание в ЦКБ и на следующий же день приехал в Кремль, – чтобы, подписав бумагу, немедленно вернуться обратно.

Начался мучительный политический скандал: Скуратов не хотел выступать в Совете Федерации, а сенаторы не хотели его отпускать, уступая ненавистным им олигархам и Ельцину. Через полтора месяца Скуратов выступил в Совете Федерации с обвинениями в адрес Березовского и его агентуры, – и сенаторы, несмотря на показанную накануне по РТР непристойную видеозапись «человека, похожего на генпрокурора», оставили Скуратова в его должности.

Положение Ельцина пошатнулось: парламент восставал против него (Госдума уже добивалась импичмента), правительство опиралось на поддержку народа и все более благожелательно воспринималось на Западе, дела его близких становились предметом уголовного расследования.

Со всем звериным инстинктом власти Ельцин взялся за преодоление кризиса, дистанцировавшись от Березовского, который по его настоянию был снят с должности исполнительного секретаря СНГ (правда, главы государств утвердили его отставку лишь 2 апреля).

Уже 19 марта прямой и честный генерал Бордюжа, не справившийся с внутриполитическим хаосом, был демонстративно заменен на Волошина. С двоевластием в администрации президента было покончено: она вернулась под контроль «семьи», а Е.М. Примаков, решивший задачу стабилизации страны после дефолта и приобретший в ходе этого слишком большую популярность, был обречен. Ельцин присоединился к атаке Волошина на него и сам повел эту атаку.

Волошин был главным орудием Березовского, а затем и всей олигархии в их борьбе за власть против Е.М. Примакова, правительство которого заложило фундамент для экономического роста. В ходе этой борьбы он обрел самостоятельность и, видя, как апломб и самомнение Березовского отталкивают от него «семью» и ведут к утрате им влияния, сумел постепенно перейти от него к Абрамовичу, вовремя заручившись поддержкой восходящей звезды российского олигархата. Хотя, с другой стороны, без его поддержки «путь наверх» Абрамовича, вероятно, был бы значительно более тернист.

Одной из наиболее поразительных черт Волошина представляется парадоксальное сочетание стратегического мышления с личностью исполнителя, похоже, не имеющего выраженных собственных амбиций и, более того, собственных целей, подсознательно стремящегося не к постановке и реализации собственных интересов, но к службе интересам кого-либо иного, более высокопоставленного и значимого, чем он сам.

Производящий впечатление неприхотливого и неэмоционального служащего, ограниченного в личных пристрастиях, Волошин, скорее всего, и вправду является таковым.

Боюсь, лишь это может быть причиной столь относительно малого следа (даже с учетом многообразных теневых взаимодействий), который оставил после себя столь мощный, эффективный, разносторонний и привычный к постоянному труду дисциплинированный ум.

Рождение бойца

Через месяц после своего назначения главой администрации президента Волошин был, как на амбразуру дота, брошен в Совет Федерации – добиваться согласия на отставку Скуратова. Это была заведомо провальная, а к тому же еще и совершенно не подготовленная миссия, завершившаяся кошмаром: после робкой и неубедительной речи от имени президента сенаторы (губернаторы и главы законодательных собраний регионов) не отпустили Волошина с трибуны, а начали задавать ему вопросы, ответы на которые выглядели откровенно жалкими. В итоге Волошин бежал из Совета Федерации, не дождавшись даже голосования, – и в этом ужасающем даже при воспоминании о нем фиаско родился стойкий и смелый политический боец.

После провала в Совете Федерации Волошин, по воспоминаниям ряда аналитиков, почувствовал личную угрозу, – и собрал в кулак все свои силы на решении главных задач: увольнения Скуратова и обуздания губернаторской вольницы, сокрушения Е.М. Примакова, недопущения импичмента Ельцина.

На следующий же день после его провала в Совете Федерации губернаторы создали политический блок «Вся Россия» – и тут же заявили о намерении объединить его с лужковским «Отечеством» и «Всей Россией» самарского губернатора Титова. Этот блок носил явный антипрезидентский характер и объединял хозяев ключевых регионов, – а выборы уже были на носу: в декабре 1999 года.

Для Ельцина складывалась катастрофическая, – то есть психологически наиболее комфортная для него ситуация. И он начал действовать, а балансирующий на грани небытия Волошин оказался для него идеальным помощником, – как недавно для Березовского.

Прежде всего, также на следующий день после провала в Совете Федерации, Ельцин указом уволил Скуратова по вздорному предлогу (в связи с возбуждением против него уголовного дела). Деморализованный после показа порнографического ролика по телевидению, Скуратов не стал обжаловать указ в суде.

Следующим шагом стал выигрыш времени в деле об импичменте: Ельцин неформально предупредил Госдуму, что, если та не откажется от идеи импичмента, он отправит в отставку левых вице-премьеров, а затем и Е.М. Примакова. А для подтверждения серьезности намерений заменил первого вице-премьера Густова главой МВД С.В. Степашиным.

Руководство Госдумы в растерянности перенесло срок голосования по импичменту на 15 мая – дав администрации президента время для «обработки» депутатов.

А сразу после майских праздников (перед которыми правительственная делегация во главе с первым вице-премьером Ю.Д. Маслюкова добилась в Вашингтоне поддержки МВФ и Мирового банка) правительство Е.М. Примакова было отправлено в отставку, что столкнуло Госдуму в интриги, связанные с формированием нового правительства. Вопрос об импичменте был вынесен на голосование, но нужной поддержки не получил.

Ситуация была переломлена за три недели, включая майские каникулы. Волошин доказал свою эффективность и реабилитировал себя за провал в Совете Федерации.

На вершине власти

После смещения Е.М. Примакова интересы олигархов, единых в ненависти к нему, разошлись, – и Волошин оказался арбитром. Именно он под давлением Чубайса отклонил предпринятую без согласования с остальными попытку Березовского и Абрамовича сделать преемником Ельцина Н.Е. Аксененко и добился от Ельцина выдвижения С.В. Степашина. При этом Березовский, чьи позиции в «семье» уже сильно ослабли, не стал протестовать из боязни окончательно утратить влияние.

Гусинский, чьи креатуры не попали в правительство Степашина вообще, объявил информационную войну Ельцину и его окружению. Ответные удары наносились контролируемым Березовским ОРТ, но финансовое удушение Гусинского провел, причем с соблюдением приличий, заслушиванием сторон и проведением корректных переговоров, именно Волошин (закончилось оно лишь через год, уже при Путине, памятным и поныне «спором хозяйствующих субъектов»).

В начале августа, вопреки усилиям администрации президента, было объявлено о создании блока «Отечество – Вся Россия» (ОВР) во главе с Е.М. Примаковым и Ю.М. Лужковым, поддерживаемым Гусинским. Объединение губернаторов против президента требовало экстремальных мер, в том числе и для отвлечения внимания от роли в этом процессе Волошина: без его непримиримости к Гусинскому, без его войны против Е.М. Примакова, без его борьбы с губернаторами в «деле Скуратова» такой блок был бы невозможен.

Вторжение банды Басаева в Дагестан снесло правительство С.В. Степашина, а назначение и.о. премьера мало кому известного тогда В.В. Путина было заслонено чудовищными взрывами домов. К этому моменту Волошин вызывал раздражение и Березовского (пытавшегося сделать премьером генерала Лебедя), и Чубайса (из-за немотивированной отставки Степашина), но он уже имел собственный вес, а главное – безоговорочно принял предложенную, насколько можно судить, ими фигуру В.В. Путина.

Возникла новая реальность – и Волошин занялся, среди прочего, созданием блока «Единство», призванного уравновесить ОВР. Идея принадлежала Березовскому, первоначально назвавшему блок «Мужики!», но от него отстранились как от неприемлемо одиозной личности.

У Волошина были неудачи, – скажем, в ответ на серию публикаций в западных медиа о коррупции в окружении Ельцина он разослал в них письмо с просьбой к редакторам газет «тщательно взвесить последствия данной акции». Чувствительные к мафиозной риторике итальянцы (Corriere della Sera) устроили по этому поводу отдельный скандал, но лишь много позже выяснилось, что аналогичные письма получили New York Times, Wall Street Journal, USA Today и Newsweek, – редакторы которых, похоже, восприняли это обращение.

Осенью 1999 года Волошин приложил огромные и тщетные усилия для замены самостоятельного и профессионального председателя Банка России В.В. Геращенко кем-либо из либералов.

Как только окружению Ельцина стало ясно, что тот сделал окончательный выбор в пользу В.В. Путина, Волошин стал энергично и последовательно помогать ему. Во время избирательной кампании Волошин был его фактическим советником и, более того, контролировал все бумаги, связанные как с выборами, так и с обычной работой и.о. президента.

Пришедшие вместе с В.В. Путиным «питерские», как правило, были не искушены не только в головоломных кремлевских интригах, но и в рутинных управленческих процессах, – и Волошин, верно служа новому президенту, был совершенно незаменимым элементом управления, специализировавшимся в том числе на исправлении чужих ошибок.

Именно он стал непосредственным создателем и «вертикали власти», и «управляемой демократии» (потом перекрещенной ради благозвучия в «суверенную»).

Несмотря на управленческую чужеродность (Волошин принадлежал к «семье», от которой В.В. Путин по мере обретения самостоятельности отстранялся), он всегда входил в круг людей, особо приближенных к президенту, не стеснявшихся спорить с ним и при этом высоко им ценимых.

Упрямый, жесткий, работоспособный, не то что забывающий, а попросту и не думающих об обычных человеческих удовольствиях, Волошин был эффективным проводником решений, принимаемых сначала Березовским, потом «Таней и Валей», а затем В.В. Путиным. Его называли «закулисным кукловодом», «безжалостным манипулятором с уникальным талантом интригана», который «своим умением выстраивать сложные интриги превзошел самого Березовского», – но это были обиды проигравших.

К 2003 году В.В. Путин уже решил основные задачи по укреплению власти и окреп в административном плане. Ценность Волошина снизилась, – а, с другой стороны, пришло время подниматься на новый уровень.

Теневой глава либерального клана

Сегодняшним миром правят не государства, а глобальный бизнес. Либералы-чиновники – лишь часть либерального клана, реализующего его интересы в нашей стране. Волошин не просто стал наиболее влиятельным либералом России; насколько можно судить, он является связующим звеном наших либералов с неформальными финансово-политическими структурами, действующими на глобальном уровне.

Это не Чубайс, любивший ходить на переговоры от имени России в одиночку и решать вопросы кулуарно, но при этом не скрывающий своих контактов, известных даже журналистам чуть не поименно.

Волошин, похоже, участвовал в решении вопросов, сама формулировка которых остается табу до сих пор, – и остается неформальным лидером либерального клана, определяющим его смысл и стратегию. Разумеется, он обладает и формальным влиянием – как член советов директоров различных крупных компаний и (с лета 2010 года) руководитель рабочей группы по созданию международного финансового центра. Но главное, насколько можно судить, – связь с глобальными хозяевами российских либералов, созданная не столько оперативными обстоятельствами, сколько четким стратегическим видением, уникальным в современной России.

Приведем лишь два вероятных примера реализации этого видения.

Катастрофа «ЮКОСа» началась в феврале 2003 года с обвинения в коррупции, которое Ходорковский публично бросил окружению В.В. Путина в его присутствии. Знающие Ходорковского не могут представить, чтобы он, при всем апломбе и самоуверенности, сделал это без предварительного согласования в президентской администрации, – намек на которое содержится и в одном из его интервью.

В то время богатейший человек России мог согласовывать свои действия с единственным человеком в администрации президента: с ее главой. Логика которого, если это согласование действительно имело место, ослепительна.

Если в столкновении олигарха с президентом побеждает олигарх, – Россия получает слабого президента, как во втором сроке Ельцина, что комфортно для олигархов и обслуживающих их либеральных реформаторов.

Если же побеждает президент, – поражение олигарха выглядит как гонение на бизнес, президент портит репутацию на Западе и нуждается для поддержания отношений с ним в либеральном клане, который становится незаменимым и гарантирует свое будущее.

Да, после ареста Ходорковского Волошин, не желая портить либеральную репутацию, ушел в отставку, – но хлопотная и мучительная административная работа «по 25 часов в сутки» была обменена им, насколько можно судить, на стратегическое и интеллектуальное лидерство.

Поразительно схожая ситуация наблюдалась во время «калийного скандала» 2013 года. Тогда «Уралкалий», создавший единую систему сбыта с «Белкалием», был обвинен белорусской стороной в попытке финансового удушения своего партнера с его последующим захватом, – схема, правдоподобная для олигархии. Дело привело к задержанию в Минске гендиректора «Уралкалия» Баумгертнера и диким обвинениям в адрес белорусских властей со стороны российских либералов, – но скандал удивительно быстро сошел на нет.

В этой истории неясно одно: ключевой человек в «Уралкалии», С.А. Керимов, отличается крайней осторожностью и продуманностью действий. Его репутация в России при всей нелюбви к олигархам исключительно высока – и подобная рода кавалерийская атака на Белоруссию неправдоподобна. На мой взгляд, он просто не мог совершить таких действий, не посоветовавшись с безусловным для себя авторитетом.

А председателем совета директоров «Уралкалия» очень кстати был один из самых авторитетных в России людей – Волошин.

Если предположить, что с ним советовались, логика вновь представляется безупречной: при захвате олигархом «Белкалия» он, по сути, захватывает Белоруссию, так как все видят: он сильнее А.Г. Лукашенко. И тогда Белоруссия становится лакомой добычей для российской олигархии, – и для либералов, которые обслужат этот процесс политически и интеллектуально.

Если же олигарх терпит поражение, скандал резко ухудшает двусторонние отношения и серьезно тормозит постсоветскую интеграцию, – которая неприемлема для либерального клана.

Разумеется, эти и иные эпизоды могут иметь и другие обоснования, – но власть, подкрепленная интеллектом, редко уходит в песок.

Главная особенность Волошина – ясное, незамутненное стратегическое мышление. В любой ситуации он скрупулезным анализом выявляет ключевое звено и концентрирует на нем все силы, проявляя феерическое упорство и неимоверную изобретательность.

Единственный подлинный стратег в современной России, он отличается предельно простым и демократичным стилем общения. Не прощая глупости и разглашения информации, конфиденциальность которой, на его взгляд, собеседник должен понимать, он с охотой делится ею с известными и понятными ему людьми.

Если Россия рухнет во власть либерального клана, Волошин вновь будет оказывать определяющее воздействие на нашу судьбу, – точнее, на судьбу того быстро сужающегося круга людей, которому удастся выживать в условиях нового уничтожения нашей страны.

Гайдар стал символом либеральных реформ, нанесших России вред, сопоставимый с гитлеровским нашествием, – а по некоторым параметрам (например, по степени деморализации и разложения общества) и превысившим его последствия. Он вписал себя в историю нашей страны навсегда (или, по крайней мере, на все время существования у России истории), – и потому заслуживает внимательного рассмотрения.

О преклонении перед ним введенной им во власть либеральной тусовки свидетельствует не только бюст, установленный в вестибюле ясинской Высшей школы экономики, этого «рассадника либеральных реформаторов», и памятник у входа в Библиотеку иностранной литературы, но и повседневный пиетет, которым до сих пор окружено его имя. Один из видных российских политологов, например, еще в 2010 году был изгнан с государственной радиостанции за недостаточно почтительные отзывы о Гайдаре, данные ему в ходе интервью автором этих строк.

Номенклатурная колыбель

Гайдар – внук двух известных писателей: Аркадия Гайдара (Голикова) и Павла Бажова. Как и во многих других либеральных реформаторах, в нем соединились две противоположные традиции разорванной гражданской войной России.

Ее ужас, живо переживавшийся людьми того поколения и не вытесненный до конца даже адом Великой Отечественной, сегодня трудно себе представить. Мало кто из стыдивших молодежь хрестоматийным «да Гайдар в 16 лет полком командовал!» знал, что в 18 лет его уже лечили в психиатрической клинике. По некоторым сообщениям, дед либерального реформатора был исключен из ВКП(б) с формулировкой «за нечеловеческую жестокость», а «бандой Гайдара» в Хакасии пугали детей еще и в 60-е годы. В его книгах в виде ребенка-убийцы проскальзывают страшные тени того времени, а в дневнике, среди зашифрованных сообщений о снах «по схеме 1» или «по схеме 2» вдруг, как прорвавшийся крик, – «снились люди, убитые мной в детстве». Хотя упоминание о «людях», а не о «врагах», значит многое. В мирную жизнь так и не вписался, тяжело болел, много пил, отчаянно любил детей, для которых написал действительно великие и прекрасные книги, рядом с которыми можно поставить только книги Александра Грина. В 1941 году его категорически отказались брать в армию, но он пошел на фронт военным корреспондентом «Комсомольской правды», попадал в окружение, ушел в партизанский отряд и героически погиб, ценой своей жизни предупредив товарищей о фашистской засаде.

Его сын, Тимур Аркадьевич Гайдар (по некоторым версиям, приемный ребенок), начавший службу подводником, стал военным корреспондентом «Правды» и дослужился до звания контр-адмирала. Насколько можно судить, сыграл большую роль в налаживании отношений советского руководства с революционным руководством Кубы, затем – в событиях Карибского кризиса, во время которого его семья находилась на Кубе (в его доме бывали Рауль Кастро и Че Гевара), а в конце 60-х – начале 70-х – в сохранении Югославии нейтральной и социалистической страной.

Гайдар, родившийся в 1956 году, в силу работы отца много жил за границей: с 1962 по осень 1964 года на Кубе, с 1966 по 1971 год в Югославии. Там он не только занимался шахматами и даже выступал в юношеских соревнованиях, но и заинтересовался проблемами развития экономики, в частности, возникновения дефицита.

Таким образом, Егор Гайдар вырос в номенклатурной советской семье весьма высокого уровня. Биографы подобострастно отмечают, что еще в школе, изучив «теории Маркса», он счел их «архаичными» по сравнению с поверхностным учебником «макроэкономикс» Самуэльсона и даже с трудами Адама Смита, творившего за сто лет до Маркса, но его письма свидетельствуют о восторге от «глубины мысли» классиков.

Окончив школу с золотой медалью, Егор Гайдар поступил на далеко не самый популярный, именовавшийся в кулуарах «спортивно-экономическим» факультет МГУ. Он интересовался конкретными деталями работы плановой экономики и потому специализировался на отнюдь не престижной кафедре экономики промышленности. Получив «красный диплом», остался в аспирантуре и в 1980 году, – вероятно, по горячим следам неудачной попытки хозяйственной реформы 1979 года, – защитил кандидатскую диссертацию «Оценочные показатели в механизме хозяйственного расчета производственных объединений (предприятий)».

Защитившись, Гайдар пришел во Всесоюзный НИИ системных исследований, где стал заниматься сравнением экономических реформ соцстран (ВНИИСИ), и вступил в партию, что было весьма трудным делом для 24-летнего интеллигента и свидетельствовало о его особом положении (стоит напомнить, что Чубайс стал членом КПСС то ли в 22, то ли в 23 года). В 1983 году (некоторые источники называют 1982-й) Гайдар познакомился с Чубайсом, бывшим неформальным лидером ленинградских экономистов, обсуждавших рыночные реформы экономики. По официальной версии, с этого началось плотное сотрудничество московской (базировавшейся во ВНИИСИ) и ленинградской групп будущих реформаторов.

В 1984 году (по некоторым данным, в 1983) Гайдар с его московскими и ленинградскими коллегами был привлечен к подготовке документов для Комиссии Политбюро ЦК КПСС по совершенствованию управления народным хозяйством. Молодые члены Политбюро, приведенные во власть Андроповым и возглавлявшиеся Горбачевым, начали размышлять о возможности умеренных экономических изменений. В подготовленном для них документе за образец брались венгерские преобразования 1968 года, сделавшие Венгрию наиболее успешной в хозяйственном отношении социалистической страной, – но время менялось стремительно.

Весной 1985 года предложения комиссии были отвергнуты: предложенный рыночный социализм был признан находящимся за гранью «политических реальностей». Занятый укреплением своего положения и утративший в силу получения власти потребность в «умствованиях» для привлечения внимания «старших товарищей» Горбачев предпочел более простые меры. Впереди были антиалкогольная кампания, кампания по борьбе с нетрудовыми доходами и полностью противоречившее последней развитие аренды.

Однако будущая команда реформаторов сложилась и, главное, стала хорошо знакома и понятна официальной власти.

В 1986 году Гайдар в составе группы экономистов, готовившей аналитические материалы для лидеров страны и занимавшейся изучением реформ в соцстранах под руководством будущего академика, а тогда блестящего члена-корреспондента Станислава Шаталина, был переведен в только что созданный Институт экономики и прогнозирования научно-технического прогресса АН СССР. Там он стремительно вырос по службе, став старшим, а затем и ведущим научным сотрудником.

Уже на следующий год он был назначен редактором и заведующим отделом экономической политики в журнале «Коммунист», который превратил в одну из ключевых площадок дискуссий по вопросам экономической реформы. Работая там до 1990 года, Гайдар, по воспоминаниям сотрудников редакции, шокировал ее тем, что публиковал статьи в основном рецензентов своей диссертации, отсекая остальных авторов. «Заскорузлым реакционерам» главного теоретического издания ЦК КПСС подобную демонстрацию либеральных ценностей «свободной конкуренции» было трудно даже вообразить. Отвергнутые (в том числе и по формально идеологическим причинам – за поддержку рыночных отношений) авторы жаловались на цензуру. Гайдар в ответ справедливо указывал, что «Коммунист» в то время был фактически свободен от государственной цензуры, – тактично забывая при этом, что цензура была не государственная, а его личная.

В 1990 году он «пошел на повышение», возглавив отдел экономики «Правды». Летом того же года Гайдар еще успел отказаться от предложения Явлинского, назначенного Ельциным зампредом российского правительства, о сотрудничестве в подготовке программы реформ, получившей известность как «500 дней» (заявив, что входит в команду Горбачева и в ней останется), однако бесперспективность карьеры в рамках КПСС была уже очевидной. Защитив докторскую диссертацию «Экономические реформы и иерархические структуры», в конце того же года Гайдар по приглашению руководившего Академией народного хозяйства при Совете Министров СССР академика Аганбегяна создал и возглавил Институт экономической политики этой академии. По некоторым данным, Институт был создан по личному указанию Горбачева в качестве благодарности за нравившиеся ему материалы Гайдара и за отказ сотрудничать со сторонниками Ельцина.

Однако гладкая официальная биография Гайдара советского периода имеет весьма серьезное «второе дно», во многом предопределившее все последующие события.

Советский этап карьеры Гайдара был полностью определен его включением в остающийся загадочным и по сей день андроповский проект «Звезда».

Идея последнего заключалась в глубокой, комплексной модернизации Советского Союза на рыночной основе, – и это была далеко не первая подобная попытка.

Агония советского хозрасчета

Незадолго до смерти Сталин говорил, что без выработки полноценной экономической теории социализма и без подготовки грамотных экономистов для практической работы, что возможно лишь на базе этой теории, Советский Союз неминуемо погибнет. Это было логично: социализм был невиданным в истории человечества строем, созданным, по сути, самим Сталиным по мере решения наваливавшихся на общество насущных проблем. Практику общественного строительства попросту не успевали осмыслять, так как все силы были заняты борьбой за выживание, – и внутренние закономерности, возможности и ограничения нового общества оставались неведомы даже самим его непосредственным строителям.

Скупо отмерявший слова «вождь всех времен и народов» говорил в таком стиле всего лишь второй и последний раз в своей жизни – после 1931 года, когда указывал, что Советскому Союзу надо за десятилетие пробежать путь, пройденный развитыми странами за 50 лет, – «иначе нас сомнут».

Оба раза он оказался прав.

Удивительно, что идея развития рыночных отношений как элемента социалистической экономики и встроенного инструмента повышения ее эффективности была введена в политическую практику отнюдь не Косыгиным и Либерманом в ходе реформы 1965 года: подобные попытки предпринимались практически с самого начала социалистического строительства.

Еще после сворачивания нэпа, в начале коллективизации, в разгаре индустриализации, накануне провозглашения «завершения первой пятилетки в четыре года», летом 1931 года Сталин, обобщая уроки первого (или второго – после «красногвардейской атаки на капитал» конца 1917 года и «военного коммунизма») рывка к социализму, назвал хозрасчет условием успешного развития социалистического хозяйства.

И не потому, что он позволял лучше учитывать расходы и издержки, являлся непосредственным инструментом укрепления контроля (хотя об этом говорилось тоже), а по значительно более глубокой причине: хозрасчет виделся Сталину ключом к осуществлению «внутрипромышленного накопления», то есть наращивания основных фондов, осуществлению производственных инвестиций. Материально стимулируя предприятия и трудовые коллективы, он должен был повышать эффективность и на отдельном заводе, и в экономике в целом.

Этот подход был закреплен XVII партийной конференцией в начале 1932 года, нацеливший страну на «завершение технической реконструкции народного хозяйства» в кратчайшие сроки в преддверии новой мировой войны, стратегическая неизбежность которой в условиях Великой депрессии не вызывала никаких сомнений.

Усилия по развитию хозрасчета в сталинский период существенно расширяют наши представления о том времени. Оказывается, попытка политической демократизации, закрепленная в подготовленной Бухариным Конституции 1936 года (и спровоцировавшая партхозноменклатуру на массовое стихийное уничтожение потенциальных конкурентов, вошедшее в историю как Большой террор 1937–1938 годов), опиралась на прагматичное стремление укрепления экономики развитием в ней элементов рыночных отношений.

Накануне Великой Отечественной войны специально собранная следующая, XVIII партийная конференция (этот формат уже тогда сам по себе указывал на важность и нестандартность решаемой задачи) вновь привлекла внимание к необходимости «всемерного укрепления хозяйственного расчета».

И он действительно применялся довольно широко, хоть в основном и под другими названиями, – и не только в ГУЛаге, но и в высокотехнологичных по тем временам отраслях, в первую очередь военно-промышленного комплекса.

Однако и без формального хозрасчета во всей сталинской экономике в целом действовал четкий принцип: при полном выполнении планов, в том числе по ассортименту, снижению себестоимости и прибылям, предприятие получало разнообразные фонды материального поощрения, включая так называемый «фонд директора», находящийся в его распоряжении. О масштабах этих фондов и их значимости для страны свидетельствовало отдельное решение, принятое с началом войны о передаче их средств в госбюджет.

Подробная проработка планов того времени обеспечивало направление энергии производственников в действительно необходимые экономике русла. Соответственно, одним из ключевых направлений борьбы складывавшегося класса партхозноменклатуры за свои интересы было снижение степени детализации планов и изъятие из них требований роста эффективности, в частности, снижения себестоимости. Эта борьба шла десятилетия, и реформа Косыгина-Либермана под флагом перехода от излишне подробных натуральных к обобщенным стоимостным, валовым показателям стала одним из значимых успехов партхозноменклатуры. Приобретение планами все более общего характера, облегчая жизнь предприятиям и министерствам, делало экономику затратной и переориентировало хозяйственный механизм на повсеместное завышение издержек, в том числе и под флагом «внедрения хозрасчета».

Разумеется, полноценный «хозяйственный расчет», предоставлявший предприятиям определенную свободу и поощрявший их инициативу, прямо противоречил интересам партхозноменклатуры, стремящейся закрепить свое всевластие.

Однако на раннем этапе развития Советской власти, пока партхозноменклатура еще не сложилась в самодовлеющий класс и в силу внешних угроз была вынуждена сосредоточить все силы на повышении эффективности экономики, хозрасчет (как и другие элементы рыночных отношений) применялся значительно более последовательно и успешно, чем в спокойную «эпоху застоя».

Покончил с ним, насколько можно судить, Хрущев, противоречивость правления которого была обусловлена его переходным характером. Он заискивал перед партхозноменклатурой ради политической победы над сталинской «старой гвардией», вслед за Сталиным считавшей партхозноменклатуру «проклятой кастой» и полагавшей, что она должна служить народу, а не себе, – и тут же пытался подавить и подчинить партхозноменклатуру ради укрепления личной власти. Одним из пагубных для страны направлений покупки им лояльности нового правящего класса стало искоренение ограниченных рыночных отношений, создававших не только хозяйственный, но и потенциальный социально-политический противовес власти этого формирующегося класса.

Принципиальная причина провала попыток повышения эффективности социалистической экономики за счет развития рыночных отношений заключалась не только в идеологическом характере власти. С сугубо административной точки зрения рост значения материального стимулирования автоматически вел к перетоку власти из ЦК КПСС в Совет Министров, занимавшийся хозяйством.

В сталинскую эпоху, когда власть партии не была закреплена формально и опиралась на ее положение как объединения лучших людей общества, а непосредственное управление осуществлялось правительством, это не было проблемой.

Однако уже при Брежневе такой переток означал внутреннюю революцию. Последняя серьезная попытка «вернуться к ленинским нормам», то есть к управлению Советом Министров, а не ЦК КПСС, была предпринята Косыгиным в начале 70-х годов. Тогда даже пришлось перенести на полгода пленум ЦК, чтобы не допустить мягкого, ползучего, но, по сути дела, государственного переворота.

Кроме того, «переход на хозрасчет» блокировался коррупцией, пронизавшей в 70-е весь аппарат госуправления. Ведь введение в экономику рыночных отношений ввело бы в нее и объективные критерии принятия решений и оценки их выполнения, что снизило бы значимость лоббизма и ограничило произвол управляющих органов, а с ним и масштабы коррупции.

Поэтому попытка перехода на хозрасчет в 1979 году оказалась совсем робкой и была задавлена практически сразу же. Между тем в том же 1979 году разразился сильнейший потребительский кризис, – в том числе и из-за не подкрепленного ростом эффективности производства материального стимулирования в ходе этой попытки. Почти на трети территории РСФСР были введены карточки, и преодолеть потребительский кризис удалось лишь в 1981 году резким ростом потребительского импорта в связи с Московской Олимпиадой.

Кстати, первый полномасштабный потребительский кризис, вызванный необеспеченностью денежной массы, разразился в Советском Союзе за 10 лет до этого, в 1969 году, когда реформа Косыгина-Либермана под видом введения хозяйственного расчета усилила стимулы для завышения издержек. Это резко снизило эффективность экономики и, соответственно, сделало значимой долю «лишних», не обеспеченных товарами и услугами приемлемого качества денег населения. Именно тогда появились «колбасные электрички» в Москву.

Третий же кризис, вызванный также неадекватным материальным стимулированием и накачиванием деньгами теневого сектора в ходе горбачевской «катастройки», разрушил потребительский рынок Советского Союза в ноябре 1987 года, – и из него страна уже не вышла. (Правда, свою роль сыграли и выдающиеся менеджерские способности «развивавшего рынок» советского правительства.)

Проект «Звезда»

Слишком хорошо видя, что загнивающая партия тащит на дно всю страну, долгие годы возглавлявший КГБ Андропов, по целому ряду оценок и воспоминаний, выработал проект комплексной модернизации страны, иногда называемый проектом «Звезда» (другие встречающиеся названия – «корпорация „Звезда“», «Красная звезда» и даже «Левиафан»). Известно о нем немного и, скорее всего, при своей разветвленности и комплексности он не был детально проработан, а существовал в виде концептуального замысла, системы приоритетов, базовых принципов и достаточно четкой последовательности действий.

Его трагедией стала методологическая ошибка, предопределенная характером создавшей и реализовывавшей его впоследствии структуры: спецоперации не работают в долгосрочной перспективе, потому что тайное знание в силу самой природы знания не развивается и достаточно быстро умирает.

Косвенные оценки позволяют реконструировать четыре основные направления проекта «Звезда» (возможно, разрабатывались и даже осуществлялись и другие направления); в случае его успеха то, что сегодня известно как «китайский путь», называлось бы «советским».

Прежде всего, Андропов намеревался использовать объективное преимущество Советского Союза над Западом. Наша страна тогда представляла собой одну огромную корпорацию, хозяйственно замкнутую, финансово независимую, обладавшую сконцентрированным в основном в военно-промышленном комплексе колоссальным технологическим потенциалом. Теоретически в решающий момент он мог, в отличие от Запада, концентрировать все свои огромные ресурсы на достижении главных задач.

Предполагалось, что советские министерства и ведомства, пройдя коренную управленческую перестройку и технологическую модернизацию, превратятся в коммерчески эффективные концерны, которые выйдут на мировой рынок и, привлекая частные западные капиталы, в силу своих масштабов захватят его ключевые элементы. При этом наработанный в области внешнеэкономических связей опыт позволит эффективно манипулировать в своих интересах мировыми рынками (эксперименты в области такого манипулирования оказались вполне успешными).

Управлять новым обществом должно было, разумеется, КГБ. Это представляется вполне оправданным с учетом наименьшей в тогдашнем государстве коррумпированности этой структуры (по авторитетному свидетельству академика Сахарова) и показавшей свою эффективность, например, в Турции модели, в которой парламентская демократия развивается и управляет страной в рамках довольно широких ограничений, задаваемых военными из соображений национальной безопасности. Возможно, именно для решения этой задачи КГБ стало нарушать считавшийся абсолютным запрет на вербовку членов политического руководства страны (по имеющимся данным, Ельцин во время руководства Московским горкомом, уже будучи кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, полностью и беспрекословно подчинялся руководству регионального управления КГБ, что можно объяснить лишь его завербованностью).

Механизм перехода власти к КГБ (и это было вторым направлением проекта), похоже, заключался в дестабилизации социально-экономической сферы и разжигании сепаратизма в рамках национально-демократических движений (сейчас уже не секрет, что почти все их руководители времен перестройки были агентами КГБ, выполнявшими приказы своих кураторов). Предполагалось, что партийное руководство обнажит свою гнилость, а партия утратит авторитет, способность к управлению и сохранению власти, – и та сама упадет в руки «подготовивших ситуацию» спецслужб.

Строго говоря, так и произошло, – но уже без Андропова, когда цель проекта «Звезда» была забыта, и его разрозненные элементы развивались по инерции, ставшей принимаемой без осмысления традицией. В результате власть досталась не КГБ, который утратил после смерти Андропова стратегическое видение, а Западу, успешно перехватившему управление его агентами и перевербовавшему многих из них, в том числе, насколько можно судить, и находившихся на верхних этажах советской власти.

Третье фундаментальное преобразование, которое предполагал Андропов, заключалось в разделении Советского Союза на примерно 49 примерно равных по своему экономическому потенциалу регионов с упразднением управления, основанного на республиках, автономных республиках и областях. Это уничтожило бы сложившуюся национально ориентированную элиту республик в составе Советского Союза, устранив угрозу его существованию, и качественно упростило бы управление. Поскольку за образец было взято устройство США (регионы даже назывались условно «штатами»), проработка этой задачи была поручена американисту академику Г. Арбатову.

Четвертое известное к настоящему времени направление проекта «Звезда» заключалось в подготовке управленческих кадров для будущей рыночной экономики: Андропов понимал, что в рамках сложившейся системы сделать это не удастся (как по политическим причинам, так и из-за отсутствия знаний о рынке) и, следовательно, обучение ядра нового хозяйственного руководства страны надо вынести за пределы страны.

В то время существовал значительный и весьма авторитетный корпус специалистов по реальным управленческим проблемам социалистического хозяйства: «системщики», как их называли, занимались «расшиванием узких мест» и были незаменимыми специалистами. Однако принципиальная установка официальной науки на полное отрицание каких бы то ни было объективных внутренних противоречий развитого социалистического общества не позволяла этой специальности ни приобретать широкую известность, соответствующую их общественной значимости, ни тем более становиться интеллектуальной и образовательной модой (без чего невозможно широкое распространение нового знания).

Более того: «системщики» работали лишь на уровнях от предприятия до министерства (и, соответственно, от отдельного населенного пункта до союзной республики). Попытка расширения сферы их деятельности на наиболее значимый, общегосударственный уровень, не говоря уже о подготовке соответствующих кадров, неминуемо была бы расценена как антисоветская деятельность со всеми вытекающими административными и, скорее всего, даже уголовными последствиями.

Обучение необходимых специалистов за рубежом было традиционным для нашего общества способом, ранее, правда, применявшимся в отношении идеологически нейтральных технических специалистов: если внутри страны учителей нет, значит, надо готовить их вовне, на основе иностранного опыта.

Новое хозяйственное руководство Советского Союза должно было обогатиться новыми рыночными знаниями и синтезировать их с задачами модернизации страны и с ее реалиями. Контроль за обучавшимися за границей его будущими членами для разоблачения и отбрасывания западных провокаций должны быть осуществлять системно мыслящие и должным образом подготовленные сотрудники КГБ, которых собрали «под крышей» Госстроя. Выбор был не случаен: строительство с его постоянной и отчаянной борьбой за ресурсы на всех уровнях, бригадами «шабашников» и колоссальной «незавершенкой», а главное – с огромными объемами неучтенных дефицитных материалов (как шутили, «советские СНиПы[1] исходили из того, что некоторые рабочие по неизвестной причине иногда трезвы, а 30 % материалов исчезают неизвестно куда») являлось наиболее рыночной из легальных сфер советской экономики.

В качестве базы для подготовки советских реформаторов был выбран Международный институт прикладного системного анализа (МИПСА, или IIASA), учрежденный еще в октябре 1972 года, в самом начале разрядки, в нейтральной Австрии (в летнем дворце Габсбургов – Лаксенбургском замке под Веной) США, Советским Союзом, ФРГ, ГДР, Канадой, Японией и рядом европейских государств. В 1976 году был основан, фактически на положении его советского филиала, хотя и при полной организационной самостоятельности, Всесоюзный НИИ системного анализа (ВНИИСИ). В 1981 году между их компьютерными системами был создан канал связи, обеспечивший Советскому Союзу первое постоянное включение в международные компьютерные сети и доступ к западным информационным системам. Специалисты ВНИИСИ совместно с западными коллегами разрабатывали программное обеспечение для работы сетевых протоколов.

Помимо научно-технического сотрудничества, IIASA использовался для решения общих системных управленческих проблем, возникавших в социалистических и капиталистических обществах по мере их усложнения. Поскольку и на Востоке, и на Западе эти проблемы на государственном уровне интересовали прежде всего органы безопасности, в силу специфики своих интересов сталкивавшиеся с ними наиболее быстро и неотвратимо (ведь эти проблемы действительно угрожали безопасности обществ!), IIASA быстро стал площадкой взаимодействия, а часто и сотрудничества в деликатных вопросах (и, разумеется, противоборства, неотделимого от такого рода сотрудничества) разведывательных и в целом специальных служб Востока и Запада, – если, конечно, не создавался совершенно сознательно для этой цели с самого начала.

Стоит отметить, что 70-е годы контакты между СССР и Западом были значительно более интенсивными, чем кажется сейчас. Запад интенсивно коррумпировал (а заодно и изучал, что в конце концов окупилось сторицей «открытием» Горбачева) советских лидеров, приглашая высокопоставленных партийных функционеров читать бессвязные лекции о марксизме-ленинизме и политике партии за головокружительные гонорары, составлявшие порой 10 тыс. долл. В рамках западной концепции о «размывании» советского общества и будущей советской элиты развивался достаточно заметный студенческо-аспирантский и преподавательский обмен.

Андропов понимал, что будущее управление во многом будет опираться на достижения кибернетики (в частности, опыт, поставленный советскими специалистами в правительстве Сальвадора Альенде, позволивший ему долгое время противостоять комплексному американскому давлению, оказался оглушающее успешным). Поэтому в новое хозяйственное руководство страны отбирали не только экономистов, но и экономистов-математиков (породив тем самым держащуюся до сих пор моду на эту специальность). Отбор был тщательным: по имеющимся воспоминаниям, решения принимал лично Андропов, причем в ряде случаев он даже просматривал сделанные скрытой камерой съемки кандидатуры – как человек двигается, как говорит, какова его мимика. Требования к двум десяткам стажеров были жесткими, а необходимое сочетание качеств исключительно редким: люди должны быть талантливы и профессиональны, обладать твердым характером и при этом легко поддаваться внешнему управлению (без этого существовал риск их выхода из-под контроля КГБ после прихода к власти).

На регулярных семинарах в IIASA (обычно ежеквартальных) советские «стажеры» в сопровождении «кураторов из Госстроя» встречались с западными «специалистами по управлению» – наполовину настоящими экспертами мирового уровня, наполовину офицерами западных спецслужб. По воспоминаниям, некоторые западные участники встреч совмещали эти качества.

Несмотря на хорошую осведомленность о советской элите и в целом советском обществе, руководство стран Запада (как и транснациональных корпораций) не имело представления о замысле Андропова (как, впрочем, не имело о нем представления и советское руководство) и рассматривало семинары в Лаксенбурге как один из многих существовавших тогда каналов подготовки специалистов. Западные специалисты всеми силами убеждали советских «стажеров» в необходимости наиболее выгодных для Запада рыночных преобразований. Базовая установка заключалась в том, что рынок сам по себе разом решил бы все значимые социально-экономические проблемы советского общества.

Вечером каждого дня после занятий советская сторона проводила свой, внутренний семинар, на котором тщательно анализировались западные рецепты. Основная часть предложений, направленная на подрыв СССР, разоблачалась и отвергалась, но при этом выявлялись полезные схемы и принципы; они тщательно анализировались, и определялись границы, возможности и последствия (как позитивные, так и негативные) их применения.

Невозможность слепого копирования западных схем и рецептов обнажалась сразу же; представители КГБ потом признавались, что «многое нам нравилось, многого мы не понимали, и наши более образованные стажеры часто разъясняли нам подводные камни».

Состав стажеров обновлялся: за время работы группы отсеялась примерно половина. Кто-то из-за недостатка способностей, кто-то из-за моральной неустойчивости, кто-то почувствовал, что им манипулируют, и восстал против этого (несмотря на исключительное материальное обеспечение: по некоторым сообщениям, за каждый семинар его советские участники получали более чем по 5 тыс. долл. на человека, что в тогдашнем Советском Союзе было запредельными, просто непредставимыми деньгами). Некоторые отказались от работы в семинаре, когда после смерти Андропова американцы перехватили контроль за его работой и стали целенаправленно и вполне открыто превращать его участников в проводников своих интересов. Соблазн был высок: никаких интеллектуальных затрат, просто повторяй сказанное, – и обеспечена и карьера, и все виды поддержки, от финансовой до дипломатической, – а страна все равно рушится, и спасти ее невероятно сложно, если вообще не невозможно.

Всплытие в «проекте Андропова»

По некоторым воспоминаниям, Гайдар вошел в группу советских «стажеров» в IIASA именно благодаря ее обновлению. Несмотря на трогательно поддерживавшийся впоследствии миф о «железном Винни-Пухе», он не обладал волей и твердостью, которые требовал от своих стажеров профессионал сталинской выучки Андропов, и при его жизни не мог бы даже близко подойти к этому процессу. Характерно воспоминание о том, как, попав на Ладоге во внезапный жестокий смертельно опасный шторм, которыми она славится, Гайдар утратил самообладание, лег на дно лодки и стал молиться. Долгую тяжелую борьбу за свои и его жизни вели два других члена экипажа, в том числе чуть не впервые оказавшийся под парусами Чубайс, не дававший себе поблажки, хотя он был залит кровью из изрезанных тросами рук.

Однако после смерти Андропова укорененность Гайдара в советской элите принесла плоды: он не просто вошел в «команду реформаторов», но и стал ее лидером.

Вспоминавшие тот период ее члены объясняют это лидерство тем, что у каждого из них была своя конкретная сфера интересов, и лишь Гайдар занимался всей проблематикой сразу – реформами как таковыми. У этого объяснения есть и оборотная сторона: каждый из «птенцов гнезда Андропова» имел свою квалификацию, свое дело, которым интересовался и занимался в первую очередь. И лишь у Гайдара специальности как таковой не было: он занимался «всем вообще», то есть ничем конкретно.

Но именно это отсутствие специализации, отсутствие конкретного дела позволило ему видеть картину в целом и, первым выделяя наиболее значимые направления и привлекая к ним внимание, обеспечивать себе постоянное интеллектуальное лидерство, – которое до поры до времени, пока сохранялось хотя бы эхо советской системы, означало и лидерство административное.

«Команда реформаторов» получилась отличной: целостной, беспощадной, нацеленной на результат, способной рекрутировать и проверять в деле новых членов.

Принципиально важно, что ее члены в ходе своей повседневной работы тщательно анализировали предложения западных специалистов и в своих докладных записках подробно показывали пагубность их предложений, – тех самых, которые потом, через 5–8 лет реализовывали с упоением и твердой верой в свою безнаказанность.

Поэтому их последующие разговоры о том, что они хотели «как лучше» и просто не ведали, что творили, или же совершили «отдельные ошибки», представляются заведомо лживым самооправданием. Подобные разговоры для большинства либеральных реформаторов того времени – простое прикрытие их кипучей, иррациональной (хотя, возможно, и вполне естественной для их происхождения, жизненного пути и ситуаций, в которые их ставили в ходе отбора и подготовки к «стажерству») ненависти к своей стране и своему народу.

Насколько можно судить, они стали врагами и сделали все, чтобы стать могильщиками России, отнюдь не из-за неграмотности (хотя она значительно облегчила им исполнение их задачи) или ошибок, а в силу своей мотивации.

«Зря денег не дают»?

Одним из важных эпизодов пребывания Гайдара в редакции «Коммуниста» стало решительное выступление против проекта одновременного начала пяти крупных строек в Западной Сибири. Причиной, насколько можно судить сейчас, являлась жестокая межведомственная конкуренция за ресурсы, весьма ограниченные из-за уже развернувшегося тогда кризиса советской экономики: как значимый функционер партхозноменклатуры, Гайдар решительно выступил на стороне конкурентов нефтегазового лобби. Однако нельзя забыть, что эти проекты, призванные качественно повысить глубину переработки сырья и решительно увеличить добавленную стоимость, извлекаемую нашей страной из ее природных ресурсов, объективно обеспечивали повышение эффективности советской экономики. Многие проекты, приводимые им в качестве примеров неэффективности, сегодня являются не только гордостью, но и опорой российской экономики.

Выступление Гайдара не могло остаться незамеченным. Целых шесть министров во главе с тогдашним Министром нефтяной и газовой промышленности СССР и будущим многолетним ельцинским премьером В.С. Черномырдиным ответным письмом в журнал обвинили Гайдара в том, что он «в поспешном и недостаточно взвешенном экономическом обозрении, не утруждая себя аргументами, ставит под сомнение необходимость комплексного развития производительных сил Западной Сибири».

В начале 1989 года Гайдар ответил министрам яркой и убедительной статьей под говорящим названием «Зря денег не дают». Поскольку финансовое положение страны стремительно ухудшалось, ЦК КПСС отказался от планов строительства новых заводов: поле боя осталось за Гайдаром, и уже в следующем, 1990 году он как победитель стал редактором отдела экономической политики «Правды».

В той статье Гайдар с редкими умением и виртуозностью, опираясь на реальную неэффективность советского управленческого организма и подчеркивая тактические проблемы в интересах уничтожения стратегических проектов, выступил против экономического развития нашей страны.

Поразительно, что вместе с тем он столь же уверенно и убедительно выступил и против своей собственной, – правда, тогда еще будущей, – социально-экономической политики.

Энергично разоблачая советский корпоративный лоббизм на уровне министерств и ведомств, Гайдар не жалел и западные корпорации, с которыми тогда уже сращивались советские внешнеэкономические структуры, и прямо подчеркивал: «Современные западные корпорации могут приспосабливать рынок к своим целям», – за 2,5 года до того, как, придя к власти, стал вместе со своими помощниками с пеной у рта пропагандировать этот самый приспосабливаемый к нуждам западных корпораций рынок как панацею от всех бед общества.

В 1989 году Гайдар жестоко и справедливо издевался над теми, кто «на фоне ломки стереотипных представлений о современном капитализме» начинает путать «западные фирмы… с благотворительными обществами» и даже вынес в заголовок статьи предостережение против западных займов! Политкорректно пользуясь примером Мексики, он показал опасность, в том числе и коррупционную, «бесконтрольного привлечения иностранных займов».

Трудно представить себе, что этот же человек через 2,5 года будет рассматривать привлечение иностранных инвестиций и получение иностранных кредитов в качестве смысла существования государства! Правда, уже российского…

С едкостью, достойной сатирика, Гайдар описывал этапы принятия бюрократией необоснованных решений о реализации крупного проекта; похоже, они так хорошо врезались в его память, что были с фотографической точностью воспроизведены им при подготовке либерализации цен и, далее, при подготовке им и его коллегами почти всех либеральных реформ. Особенно показательной в этом отношении стала реформа электроэнергетики, основанная на запугивании грядущим дефицитом электроэнергии при помощи абсолютно произвольных и заведомо ложных прогнозов.

И, наконец, подлинное умиление вызывает сегодня апелляция Гайдара к необходимости расширить социальную помощь. Буквально через три года в адрес ее получателей будет вынесен бессмертный приговор «они не вписались в рынок», – но в начале 1989 года их интересы еще были хорошим аргументом для противодействия реиндустриализации нашей страны.

Статья Гайдара 1989 года «Зря денег не дают» воспринимается сегодня как блистательный обвинительный акт в адрес его собственной политики последующих лет и всей его последующей жизни.

Она представляется исчерпывающе убедительным доказательством того, что реформаторы, – и, в частности, Гайдар, – прекрасно сознавали порочность и убийственность своих действий для страны и народа.

Агония Союза

На IV съезде народных депутатов СССР в декабре 1990 года провалилась тщательно проработанная попытка смещения Горбачева частью консервативного крыла партхозноменклатуры и силовых структур. Шеварднадзе, подавший в отставку со знаменательными словами, произнесенными с трибуны съезда: «Грядет диктатура… я ухожу», поторопился: премьер Рыжков, уже не справившийся с реформами и утративший управление распадающейся экономикой, который, насколько можно судить, тем не менее должен был заменить Горбачева (такой выбор заговорщиков сам по себе свидетельствовал о степени разложения системы управления), не выдержал волнений и получил тяжелый инфаркт буквально накануне намеченного триумфа.

Его замена в середине января сторонником жестких административных мер Министром финансов СССР Валентина Павлова была, тем не менее, уступкой сторонникам ограничения реформ и наведения порядка твердой рукой.

Гайдар оказался фактически вычеркнут и из научной, и из политической жизни; Горбачев, на которого он ориентировался, утратил интерес к экономическим преобразованиям, занимаясь тушением разнообразных политических пожаров в распадающееся из-за его деятельности стране. По некоторым оценкам того времени, в 1991 году Гайдар погрузился в отчаяние. Его институт даже выпустил несколько толковых докладов о состоянии советской экономики, – ровно для того, чтобы убедиться в их ненужности. Хозяйство вошло в штопор, аналитика устаревала раньше, чем ее успевали написать, а власть в отчаянии бросила всякие попытки научного управления и действовала по наитию.

Конфискационный обмен денег в конце января, в среднем трехкратное шоковое повышение розничных цен 2 апреля 1991 года (власть впервые в истории испугалась Дня дурака) под появившимся именно тогда неформальным лозунгом «лучше ужасный конец, чем ужас без конца» дискредитировали государство и «вздернули на дыбы» общество. 16 июня 1991 года Кабинет Министров СССР принял постановление, восстанавливавшее централизованное планирование в условиях уже давно распавшейся системы распределения ресурсов; нелепость этой меры была такова, что ее не то что не попытались исполнить, но даже просто не заметили.

Конец Советского Союза был близок, – а власть и возможность влиять, не говоря уже о возможности осмысленного проведения экономических реформ, не просто оставалась безнадежно далекой, но и еще более отдалилась от Гайдара.

ГКЧП был отчаянной попыткой сохранить советскую государственность накануне подписания Союзного договора, который, скорее всего, не сохранил бы в составе СССР даже Украину, но разрушил бы Россию, дав ряду республик в ее составе права, аналогичные правам союзных республик.

Провал ГКЧП был предопределен не столько полной социально-экономической безграмотностью тогдашней правящей элиты (включая и будущих демократических реформаторов), сколько несамостоятельностью путчистов: насколько можно судить, они действовали по согласованию с Горбачевым и в рамках его тактической комбинации. Победи они – Горбачев бы вернулся в новую страну ее президентом и стал бы с удовольствием руководить по новым жестоким правилам. В случае же поражения он оказался бы (и оказался в итоге) невинной жертвой, свободной от ответственности за то, что, по всей вероятности, разрешил сторонникам жестких мер попытаться их осуществить, – разумеется, исключительно в свое отсутствие.

Такое поведение Горбачева было обычным для него, но оно отражало и глубину разложения советской управляющей системы, которое проявлялось на всех уровнях.

Насколько можно судить сейчас, первоначально ГКЧП был подготовлен по всем правилам науки о государственных переворотах небольшой группой специалистов. По этим правилам демократические лидеры и представители либерального крыла ЦК должны были быть интернированы в ночь с 18 до 19 августа, до официального сообщения о создании ГКЧП, и помещены в санатории и пансионаты ЦК КПСС. И страна, проснувшись, увидела бы по теленовостям пламенных борцов с «привилегиями номенклатуры» на фоне советской номенклатурной роскоши, в столовых закрытых спецраспределителей, на прогулках по аллеям роскошных по тем временам парков.

На этом массовое сочувствие к ним в тогда еще далеко не голодной, но разъяренной дефицитом и полным отсутствием некоторых привычных продуктов стране закончилось бы, и ей стало можно бы нормально руководить.

Однако в разложившейся системе управления сохранилась сильнейшая внутренняя конкуренция, заложенная Сталиным, но еще при Брежневе окончательно сменившая свои критерии. В результате профессионалы были отодвинуты от подготовки «спецмероприятия», и осуществление плана взяли на себя совершенно другие люди, не обладавшие должным опытом и кругозором. Некоторые из них в силу своей некомпетентности чудовищно прославились в последующих событиях, в частности, в первой чеченской войне.

Не имея должной квалификации и мысля категориями десантных полков, а чаще и вовсе батальонов (по некоторым свидетельствам, ключевую роль в подготовке и реализации плана «перетянул» на себя герой Афганистана и будущий Министр обороны России «Паша-мерседес» Грачев), эти люди не могли представить себе целых аспектов взятой на себя работы. Соответственно, не могли они и предусмотреть практически неизбежного развития событий. Все, что им удалось, – это заботливо и умело сконцентрировать в руках все рычаги управления… и продемонстрировать свою полную некомпетентность.

Действительно, «Альфа», насколько можно судить, не выполнила приказ интернировать Ельцина, который все-таки был отдан. Однако к тому времени военных и представителей спецслужб такое количество раз «подставляли» их руководители, что они просто отказывались выполнять политически опасные приказы, отданные не в письменном виде. (Во время ГКЧП это ярко продемонстрировал заместитель командующего ВДВ генерал Лебедь, после опыта ввода войск в Тбилиси в январе 1989 и в Баку в январе 1990 года выполнивший приказ об «обеспечении порядка» перед Белым домом дословно, так что у его защитников возникло ощущение перехода батальона тульских десантников под его командованием на их сторону.)

Скорее всего, приказ был отдан в устной, а не в письменной форме, что в случае его исполнения создавало для офицеров «Альфы» заведомо неприемлемые, с учетом накопленного к тому времени опыта, риски.

Другим – и совершенно бесспорным – проявлением разложения системы управления было поведение руководства и личного состава КГБ. Увидев себя отстраненными от процесса государственного переворота и осознав утром 19 августа (при виде демократов на свободе, в отличие от переворота Ярузельского в Польше) полную бредовость действий тех, кто перехватил у него управление, КГБ не стал защищать государственную безопасность ни в одной из противостоявших друг другу форм. Отказавшись от исполнения своих прямых служебных обязанностей, составлявших единственный смысл и оправдание ее существования, самая могущественная структура советской системы управления самоустранилась, по сути дела объявив нейтралитет и подготовившись защищать лишь собственные здания.

Вхождение во власть: почему Гайдар и откуда безответственность

Вопреки распространенным слухам, 19 августа 1991 года Гайдар отнюдь не предал ГКЧП анафеме. В тот день он лишь позвонил экономическому помощнику Горбачева Ожерельеву с вопросом, может ли он чем-то помочь. Отсутствие внятного ответа освободило Гайдара от лояльности своему шефу, – Горбачеву, – и лишь на следующий день, 20 августа собранное им партсобрание его Института приняло решение о выходе сотрудников из КПСС и ликвидации парторганизации. Вечером того же дня (а отнюдь не 19 августа) Гайдар направился в Белый дом.

Его вхождение в новую власть началось там в ночь с 20 на 21 августа, когда через будущего руководителя своего аппарата Головкова он познакомился с государственным секретарем РСФСР, свердловским преподавателем марксистко-ленинской философии Бурбулисом. За два с небольшим года до того последний убедил демократов Межрегиональной депутатской группы Съезда народных депутатов СССР сделать своим лидером капризного опального партократа Ельцина и стал для него незаменимым.

Стоит отметить, что путч ГКЧП проходил под контролем расположенного недалеко от Белого дома посольства США (сообщалось даже, что первоначально после своего выступления с танка Ельцин бросился туда), представители которого твердо, ссылаясь на свою полную осведомленность отвечали на панические звонки американских туристов, находившихся в стране, что «все кончится за два дня, ничего страшного не случится и менять никакие планы не надо».

Утром 19 августа Ельцин был искренне поражен тем, что его не арестовали, а ночь с 19 на 20 августа еще была страшной даже для руководства демократов. А уже во вторую ночь путча, с 20 на 21 августа выбравшие демократию представители советской элиты твердо уже знали, что «все это понарошку» и что они победили. Вероятно, знал это и Гайдар, когда находился в Белом доме.

После провала ГКЧП власть упала Ельцину в руки, – и он сломал шею, а заодно и страну о вечную проблему всех революционеров: принципиальное несовпадение функций взятия власти и ее использования. Добившись наконец власти, он понятия не имел, что с ней делать, – и отдавал себе в этом отчет.

Как и вся страна, он был захвачен в то время страстной, отчаянной жаждой чуда. Это было естественно, ибо одно чудо свершилось только что, на глазах всех и с участием многих: рухнула власть партхозноменклатуры, казавшаяся незыблемой целым поколениям. А раз чудеса бывают, – они вполне могут (и даже обязаны!) продолжаться.

Любой человек с недостаточной управленческой, да и обычной житейской культурой склонен искать палочку-выручалочку, панацею от всех болезней, – а в условиях революции, слома всей повседневной жизни стремление овладеть ей (а для начала найти того, кто ее даст) становится почти всеобщим.

В то время в Советском Союзе было довольно много известных профессиональных экономистов, на фоне которых Гайдар не просто терялся, а и вовсе не был заметен. Сегодня, с высоты нашего сегодняшнего знания, они кажутся наивными, – но для своего времени были совсем не плохи. И все, кто хоть что-то понимал в реальной экономике, говорил о сложности ее положения и, соответственно, предлагал сложные меры, обещая лишь медленное и трудное улучшение.

Это раздражало Ельцина и было для него совершенно неприемлемо.

Разрушитель по натуре, он не мог и не хотел склеивать обломки сгнивших государственных институтов управления, – а без этого сложные меры просто некем и нечем было осуществлять. Союзные министерства доработали до 15 ноября, после чего были ликвидированы; российские органы власти имели опыт решения лишь крайне ограниченных, частичных задач в рамках единого союзного управления и при этом, как и союзные, не имели представления ни об управлении рыночной экономикой, ни о переходе к ней.

Однако авторитет советских органов власти был колоссален, и при желании его вполне можно было использовать. Достаточно вспомнить, что, когда Ельцин с Кравчуком и Шушкевичем 8 декабря 1991 года окончательно добили Советский Союз Беловежскими соглашениями, они сами боялись, они чудовищно пили от ужаса, потому что прекрасно ощущали, а может, и понимали, что совершают преступление, за которое будут прокляты и они сами, и их потомки. Участники тех событий даже в тщательно выверенных воспоминаниях дают просто феерическое описание действий и интонаций, показывающих: демократы прекрасно понимали, что уничтожают еще вполне жизнеспособный организм, и страшно боялись, – но им очень хотелось власти, хотелось покататься в фольклорных «членовозах». (Кстати, Гайдар вместе с Бурбулисом, Шахраем и Шохиным вился у них под ногами, обеспечивая этот процесс, хотя его обычно не вспоминают, и даже, насколько можно судить, подготовил окончательный текст Соглашения о создании СНГ, автором которого обычно считается Шахрай.)

Но главная причина неприятия Ельциным сложных мер заключалась не в его ориентированности на разрушение и враждебности к самой идее Союза (при том, что реализовывать сложные меры в то время могли только союзные структуры), а в жгучей потребности явить чудо «прямо сейчас». Ельцин опирался на советский «средний класс», – в основном инженерно-технических работников, – который стал главной движущей силой демократической революции и дал Ельцину колоссальный кредит доверия, которого хватило не то что до расстрела Дома Советов, но и до начала чеченской войны, до страшного новогоднего штурма Грозного. Да, потом, в ходе либеральных реформ (и прежде всего либерализации цен) он во многом благодаря Гайдару покончил жизнь социальным самоубийством, – но тогда, после провала ГКЧП, он был колоссальной силой, доверие которой надо было оправдать как можно быстрее, – а для этого требовалось чудо.

Гайдар был единственным экономистом, которое это чудо бестрепетно, с драконовской простотой и полной однозначностью пообещал.

Причина поразительной безответственности Гайдара (как и других либеральных реформаторов; безответственность была одним из важнейших критериев их отбора) заключалась далеко не только в специфике его характера, воспитания и участия в перехваченном американцами «андроповском проекте». Важную роль играла простая безграмотность, незнание реалий повседневной экономической жизни, – дополненное, правда, сильнейшим нежеланием эти реалии знать.

Советская система образования в силу своей идеологизации (и того, что практическое управление осуществлялось во многом теневыми и уж точно в основном неофициальными методами) давала выпускникам вузов лишь знания того, «как должно быть». Это знание дополнялось и надстраивалось (а частью и опровергалось) пониманием реального устройства жизни во время завершающей части обучения, которое шло уже непосредственно в ходе работы на производстве или в научных структурах.

Гайдар и представители ядра либеральных реформаторов, попав в «андроповский проект» (или обслуживающие его структуры вроде ВНИИСИ) почти сразу после вуза и тут же погрузившись в зарубежный опыт и проблемы реформ, практически не сталкивались с реальным устройством советской экономики, советского общественного организма в результате не знали ее. Вне зависимости от формальных званий они действительно оказались «правительством младших научных сотрудников», – потому что старшие научные сотрудники уже понимали, как устроена экономика и ее элементы, какова инерция и взаимосвязь управленческих, технологических и инвестиционных процессов и, соответственно, что с ней можно пытаться сделать, а чего нельзя.

Кроме того, техническая интеллигенция в силу своего образования и повседневного опыта понимает наличие объективных законов природы. Грубо говоря, если двигатель крутится, его нельзя мгновенно остановить; если он стоит – его нельзя мгновенно запустить. Если станок рассчитан на 1200 оборотов в минуту, то он не может дать в десять раз больше, у него есть некоторые ограничения.

А вот значительная часть советской гуманитарной интеллигенции этого в принципе не понимала. Гуманитарные науки в СССР развивались под жесточайшим идеологическим прессом, и их носители часто просто ничего не знали, кроме затверженных наизусть цитат классиков: догм было вполне достаточно. Поэтому знание в гуманитарных науках часто ограничивалось обычной фрондой против существующих порядков (еще более страшной катастрофой, чем для России, это обернулось для ряда бывших союзных республик, где эти принципиально безответственные интеллигенты дорвались до высшей власти).

Наконец, важна и вечная беда интеллигенции не очень развитой страны: она, как более развитая часть общества, воспринимает высокие стандарты любого потребления – от еды до демократии – и недовольна ситуацией, которую наблюдает вокруг себя. Однако мысли о том, что в их стране может быть просто недостаточно ресурсов для высокого уровня потребления, в голову ее интеллигенции обычно не приходят.

И, поскольку правила игры одни для всех, а интеллигенция, знакомая с высшими мировыми образцами потребления и в силу высокой самооценки ориентированная на них, по своим потребностям сильно опережает средний уровень, она чувствует себя обиженной, оскорбленной и глубоко неудовлетворенной. Это проблема всех не очень развитых стран, хотя нигде ненависть к своей стране не достигала такого накала, как в Советском Союзе и России, являвшихся и являющихся, в силу своего значения, объектом беспрецедентно интенсивной и долгой пропагандистской клеветнической войны.

Обусловленные изложенным безграмотность, энтузиазм и слепая вера в свою звезду позволили Гайдару уверенно обещать чудо Бурбулису, который убедил Ельцина поручить разработку программы реформ именно ему. Уже в сентябре 1991 года группа Гайдара (формально созданная Бурбулисом и Головковым при Госсовете России) засела на правительственной даче в Архангельском, а в начале октября Ельцин встретился с ним и пообещал формировать правительство реформаторов на основе его команды.

Поверив Гайдару, в конце 1991 года Ельцин поклялся перед телекамерами: «Если цены станут неуправляемы, превысят более чем в три-четыре раза, я сам лягу на рельсы».

О состоянии государственности и о видении победившими демократами своих перспектив свидетельствует, например, то, что в сентябре 1991 года на заседании правительства РСФСР действительно всерьез рассматривался вопрос о заготовке на зиму хвои (точнее, хвойной муки) для борьбы с цингой.

Тем не менее, либеральные реформаторы, с гайдаровских времен любящие поговорить о тех опасностях, от которых они якобы спасли страну, как правило, сильно преувеличивают эти опасности, – и преуменьшают разрушительные последствия собственных действий. Помнится, где-то за год до своего убийства Немцов, войдя в раж, публично договорился на записи одного из телевизионных ток-шоу до рассказа о том, как он «с товарищами спасал Россию от последствий дефолта 1998 года». (Вынужден уточнить для жертв ЕГЭ, что на самом деле они ее до этого дефолта весьма последовательно и целенаправленно довели, а спасать страну пришлось уже свершено другим людям, на дух ими не переносимым).

Любимой песней реформаторов является рассказ о том, как «либерализация цен спасла Россию от пустых прилавков». При этом принципиально игнорируется цена этого спасения: ведь прилавки наполнились прежде всего потому, что в результате шока безо всякой терапии покупать стало некому и не на что: одномоментный рост цен в январе 1992 года в 3,45 раза (за год в целом – более чем в 26 раз, а за 1993 – еще в 9,3 раза) просто аннулировал деньги населения.

Когда нам показывают сейчас в качестве хроники «безумного коммунистического режима» потрясенные молчаливые толпы потерянных людей перед абсолютно пустыми прилавками, надо помнить: как правило, эта хроника снималась во второй половине октября, ноябре и декабре 1991-го года и отражает первые результаты практической деятельности Гайдара и его компании.

Потому что 18 октября 1991 года они Шохин провели пресс-конференцию, на которой было впервые официально объявлено, что 2-го января 1992 года будет проведена либерализация цен, и все начнут продавать товары по тем ценам, по которым захотят. Естественно, что к концу этой пресс-конференции никакой регулярной торговли в Российской Федерации уже не существовало: любой директор магазина, любой торговец делал все, чтобы не продавать товары, чтобы продержать их 2,5 месяца и потом продать их по произвольно повышенным им самим ценам.

Это был рукотворный ад, который советские люди, несмотря на привычку к дефициту и длительным потребительским кризисам, просто не могли себе представить. Он сменился взлетом цен, превратившим в ничто не только сбережения, но и текущие доходы: фраза «деньги надо тратить, как можно быстрее, пока они не кончились» перестала быть шуткой.

При этом подготовка к либерализации цен была весьма поверхностной и сводилась в основном к пропаганде. Помнится, директор московского магазина «Электроника» на Ленинском проспекте, торговавшего неимоверным по советским временам дефицитом, несмотря ни на что, просто не мог поверить, что его не посадят за самостоятельное назначение цен. Он дозвонился с требованием сообщить ему новые цены не куда-нибудь, а до Кремля, до Группы экспертов президента Ельцина, и в итоге вытребовал себе специальную справку, позволяющую ему это делать. Собственной печати Группе не полагалось, поэтому справку для пущей достоверности пришлось заверять штампом бюро пропусков Кремля.

Однако я глубоко убежден, что, проводя эту страшную пресс-конференцию 18 октября 1991 года, Гайдар с Шохиным не то что не ведали, а просто не интересовались тем, что они творили. Это было не диверсией или желанием нанести вред, а не более чем проявлением глубочайшего равнодушия к своей стране и населяющим ее людям. Им всего-то надо было сделать так, чтобы продавленное ими, вырванное ими у Ельцина, но тогда еще остававшееся кулуарным решение стало невозможно отменить ни при каких обстоятельствах, – а для этого надо было крикнуть как можно громче и как можно окончательнее.

Они и крикнули.

А что будет в результате происходить со страной, их, думаю, не волновало совсем.

Почему хорошие решения должны быть «непопулярны»

Сегодня либералы всеми силами, даже полностью игнорируя и отрицая реальность, оправдывают Гайдара.

Главная причина не в гуманизме, не в преданности и не в благодарности «вождю и учителю».

Все гораздо проще: оправдывая Гайдара, его подельники и либералы следующих поколений тем самым эффективно оправдывают себя.

В ходе этих оправданий они придумали действительно замечательный миф, по которому «все само рухнуло», и Гайдар вынужден был принимать плохие решения. Правда, они называют их «непопулярными», подразумевая, что «непопулярный» значит «хороший», а «популярные» решения в силу самой своей природы заведомо плохи. В самом деле: народ же по определению не может ни до чего хорошего додуматься и не имеет права сам определять свою судьбу, – это же демократия.

В этом нет никакой иронии: служа глобальному бизнесу, интересы которого объективно противоположны интересам любого народа (даже американского), либералы неизбежно противопоставляют себя народу и начинают подавлять его, ущемляя его неотъемлемые интересы и, в конечном счете, уничтожая его. Реализуя интересы глобального бизнеса, они объявляют войну своему народу, – и ведут ее последовательно, энергично и эффективно (иначе их заменили бы другими), объясняя сложившуюся ситуацию недостатками и даже пороками своего народа, которые слишком долго исправлять и потому надо просто преодолеть, осуществляя вожделенные «непопулярные», а на деле – смертельные для него меры.

В нашей стране либеральные реформаторы исходили именно из того, что народ по определению, раз он терпел ненавидимый ими Советский Союз, не может додуматься ни до чего хорошего, не может хотеть ничего хорошего, и поэтому, если решение «непопулярное», то оно в силу этого уже является хорошим.

Но «мужество» Гайдара, по мнению его единомышленников и подельников, заключалось в том, что он принимал «непопулярные» решения в ситуациях, когда никаких других принимать было якобы нельзя.

Беда в том, что никаких других решений он даже не пытался ни принимать, ни осуществлять.

Преступления либерализации цен

С момента вхождения Гайдара в круг прорвавшихся к власти демократов, то есть с сентября 1991 года, самые разные люди пытались разъяснить ему и его представителям, что освобождать цены в сверхмонополизированной стране, не ограничивая при этом произвол монополий, нельзя: ценовой взрыв будет иметь катастрофические для общества масштабы и последствия.

Конечно, в условиях разрушения государственности создать эффективную антимонопольную систему было невозможно, однако Гайдар даже не попытался ее создать, – и вот отсутствие этой попытки представляется юридическим доказательством его безответственности и, скорее всего, злонамеренности.

Даже незначительный, даже заведомо частичный успех, которого можно было добиться, когда государственные институты, даже уже не существующие, по советской инерции все еще имели авторитет и влияние, ослабив ценовой шок, спас бы сотни тысяч, а может быть, и миллионы жизней.

Даже с узко политической точки зрения недовольство монополистов нанесло бы Гайдару лишь ограниченный ущерб, а вот отношение народа было бы существенно лучше, – и его не снесли бы так позорно из власти уже в конце 1992 года.

Но реформаторы, ненавидевшие все советское, считавшие возможным одним прыжком перескочить через свою страну в светлое рыночное будущее, равнодушные к своему народу, похоже, просто не были в состоянии воспринимать людей как высшую ценность, которой они призваны служить.

Их ценности изначально были другими. Уже в июне 1992 года, помнится, один из реформаторов говорил в ответ на описание экономической ситуации: «Какая катастрофа? Если в этой стране будет социальная революция, мы станем почетными политическими беженцами в любой фешенебельной стране мира. А вот если меня не пригласят на следующую конференцию в США, – вот это, старик, уже будет реальная катастрофа!»

Реформаторы даже не скрывали своего мироощущения, чувствуя себя людьми не «этой» страны, а «той». Наша трагедия в том, что во власть попали и в итоге сформировали ее люди, изначально отобранные за свою «нездешность».

Другой не воспринятый Гайдаром аргумент, который в то время также пытались донести до его сознания практически все, заключался в необходимости по примеру бывших социалистических стран сначала приватизацией малых и средних предприятий вывести накопившиеся спекулятивные деньги с потребительского рынка, «связав» их собственностью, и лишь потом освобождать цены. Это уменьшило бы «инфляционный навес» не обеспеченных товарами денег над экономикой, сократив за счет этого скачок цен, а главное – запустило бы рынок, создало у людей бы привычку к работе в условиях конкуренции, хотя бы на уровне кафе и магазинов, и за счет этого также уменьшило бы скачок цен.

Но это был не мгновенный и потому не приемлемый для Ельцина, а потому и для Гайдара путь. Впрочем, вполне вероятно, что для Гайдара он действительно был еще и непонятен, – и потому он форсировал реформу, столкнув страну в чудовищную, ужасающую катастрофу.

Другой причиной этого была последовательно проводимая Гайдаром политика по недопущению развития России за счет внутренних инвестиций. Ведь внутренние инвестиции – это возможность независимости, в том числе и от глобального бизнеса; следовательно, они должны быть уничтожены как потенциальная угроза его всевластию, а любое развитие может иметь право лишь за счет иностранных инвестиций, то есть за счет денег глобального бизнеса и, соответственно, в его интересах.

Об ответственности Гайдара вполне исчерпывающе свидетельствует судьба военно-промышленного комплекса (ВПК). Когда стало ясно, что благодаря вызванной либерализацией цен катастрофе у государства больше нет денег, на его обязательствах решили экономить, просто не исполняя их. Главным врагом демократии был вполне логично (даже без учета целевым образом поставленной западными кураторами задачи) назначен символ Советского Союза – ВПК, предприятиям которого перестали платить. Когда директора взвыли, указывая на подписанные государством обязательства, Гайдар, помнится, разъяснил им в предельно доступной форме, что отказаться от своих обязательств правительство задним числом действительно не может, и потому отказываться не будет. Оно не будет всего лишь оплачивать поставляемые ему вооружения. И финансирование гособоронзаказа было одним махом сокращено на 70 % – более чем в три раза.

И лишь когда после этого в «горячих точках» начали всплывать в неимоверных количествах автоматы Калашникова заводского производства, но без номеров, – потому что жить-то как-то надо, – только после этого это безумное решение было отменено.

Мы сейчас даже не можем себе представить, до какой степени в мироощущении демократической тусовки того времени доминировало твердое убеждение в необходимости уничтожить, стереть с лица земли не только Советский Союз, но и все, что хоть как-то его напоминает, включая высокотехнологичные производства.

Потом предприятия ВПК, выстоявшие в этом кошмаре, последовательно уничтожались реформаторами в ходе приватизации. Фраза «ты добивай его, не давай ему вывернуться» в отношении директоров крупных заводов, сохранявших производство, несмотря на все усилия либералов, слышали в то время от сотрудников Госкомимущества и других гайдаровцев самые разные люди.

Эти люди действительно поставили перед собой задачу уничтожить свою страну, и делали это не просто осознанно, но и с энергией, азартом и изобретательностью.

Приватизация как разрушение

Верный гайдаровец Чубайс «задним числом» сделал потрясающие признания, заявив (конечно, чуть иными словами), что цель ваучерной приватизации заключалась в окончательном уничтожении нашего общества и нашей цивилизации. Тактическая же ее задача, помимо отвлечения населения от бедствий, вызванных либерализацией цен (а после нее остановиться уже было нельзя), заключалась в покупке лояльности директоров путем передачи им контроля за их заводами.

Демократы ведь быстро потеряли социальную опору: они опирались на массовый «средний класс», который был просто «вырублен» либерализацией цен 1992 года.

Чтобы отвлечь людей от осознания того, что с ними происходит, в конце 1991 и 1992 году провели приватизацию квартир, чтобы люди занимались ей и больше ни о чем не думали. Пусть все плохо – зато теперь квартира моя!

После этого люди ощутили абсолютную нищету, абсолютное отсутствие каких бы то ни было перспектив, дичайший, безумный разгул преступности, разрушение всей социальной сферы, – и ваучерные операции позволили отвлечь их от ужасной реальности.

А пока обычные люди были отвлечены, директора были куплены: они хорошо поняли свой шанс и в массе своей воспользовались им, скупив ваучеры работников, установив контроль за своими предприятиями и став опорой реформаторской власти против утратившего все, разобщенного и деморализованного населения.

Но в то самое время, когда директора, еще не заклейменные «красными» как пережиток «проклятого социализма», а пока бывшие союзниками либеральных реформаторов, захватывали свои заводы, – гайдаровцы уже готовили их могильщиков.

В своей автобиографии бессменный ректор «вши» или «вышки» (Высшей школы экономики) Кузьминов очень четко написал: «Чтобы выдавить „красных директоров“, которые образовывали очень плотную массу в начале 1990-х годов, казалось, что никакая реформа сквозь них не пройдет, породили класс „малиновых пиджаков“, которые благодаря своему животному интересу выдавили предшественников».

Для молодых читателей напомню: «малиновые пиджаки» – это бандиты, «выдавливание» осуществлялось в основном за счет физического насилия вплоть до истребления, а замена директоров бандитами в качестве собственников чудовищно дезорганизовала производство и в значительной степени разрушила его.

Все во имя либеральных реформ!

А осуществлялась эта операция, насколько можно судить, не сама собой, а с подачи их архитектора – Гайдара.

Сыграл он свою роль и в ваучерной приватизации: конечно, ее мотором и пропагандистом был Чубайс, – но лишь в рамках общего стратегического курса, выработанного и твердо проводимого Гайдаром.

С точки зрения политики ваучерная приватизация, как и либеральная реформа в целом, как и создание целого класса бандитов была рациональным, разумным механизмом. Другое дело, что этот механизм исходил из презумпции уничтожения страны. И уже не Советского Союза, а именно России.

Ведь чем отличается советский стиль воровства от реформаторского? При советском стиле воровства при стройке дома часть материалов и денег, выделенных на нее, пропадают непонятно куда, а где-то, часто даже не в фешенебельной стране и не на берегу моря, а прямо неподалеку от стройки, вырастает аккуратный коттедж. В Москве немало таких смешных жилищных комплексов.

А система реформаторского воровства строго противоположна. Например, живут люди в «хрущевке». И приходит к ним умный, с горящими глазами молодой энтузиаст и говорит: «Друзья, вы живете в ужасных условиях!» – и, ведь, действительно в ужасных условиях живут. Продолжает: «Так жить нельзя!» – и это святая правда. «Послушайте, в Лондоне, Нью-Йорке, Париже люди живут совершенно по-другому!» – и не поспоришь. И, убедив всех в своей правоте, переходит к главному: «Давайте вашу развалюху на границе промзоны сломаем, из обломков построим гигантский шикарный небоскреб, чтобы у каждого вместо квартирки в 50 кв.м. была квартира в 500 кв.м. и с видом на океан!»

Все дружно кричат «Ура!», в припадке энтузиазма ломают свой дом, – и вдруг понимают, что небоскреб как-то не клеится. Менеджмент «совковый» или культура труда низкая – не понять. И тут им этот же самый энтузиаст-реформатор говорит, – и опять сущую правду: «Ну вы и быдло! Ну вы и уроды! Вы своими руками разрушили собственное жилье! Как же мне не повезло с этим народом! Ну ладно, так уж и быть, облагодетельствую: куплю ваши обломки по рублю за кубометр и построю себе коттеджик у моря, а вы купите водки и живите, как хотите, хоть в землянках».

Это представляется формулой реформаторского воровства.

Отличие подходов очевидно: если в советской модели воруют из прибыли, то в реформаторской из убытков. Это стиль, почерк, визитная карточка либеральных реформаторов.

При этом воровство было довольно откровенным, а часто и предельно открытым. В частности, разработчики схемы приватизации «Норильского никеля» рассказывали, как Кох, ознакомившись с ней, искренне изумился: зачем так сложно? Мол, я сейчас позвоню Вавилову (тогдашнему первому замминистра финансов), он даст вас кредиты из госбюджета на приватизацию, а на следующий год просто забудет включить в него строчку о возврате. Когда потрясенные разработчики попытались объяснить владельцу бизнеса, что это воровство, они, по воспоминаниям, получили предельно простой и искренний ответ: «Либо коммунисты придут к власти и все отберут, либо Борис Николаевич, победив, нам все простит»…

Важным признаком приватизации производств было расчленение единого технологического комплекса на максимальное количество кусочков – отдельных предприятий, которые постепенно переставали взаимодействовать друг с другом.

На каждом их них висели своя бухгалтерия, директор, охрана, – и они постепенно погибали под тяжестью административных расходов. Если одно из первых звеньев технологической цепочки не отправляло какое-то необходимое сырье на экспорт (часто копеечный, так как критически значимый элемент может быть и недорогим), после чего сразу умирали все, последним по лагерному принципу «умри ты сегодня, а я завтра» оставалось сбытовое предприятие, контролирующее склад ранее произведенных товаров. Оно распродавало всё с этого склада, обогащалось на этом, не отдавая денег производящим звеньям и этим убивая их, а затем тоже умирало, после чего либеральные организаторы этого кошмара торжественно провозглашали: «Еще одно нежизнеспособное совковое производство наконец-то расчистило место для успешного предпринимательства!»

По той же схеме была отреформирована Чубайсом электроэнергетика. Спасти от нее удалось лишь «Газпром», – в силу его исключительной важности одновременно для социальной стабильности и экспорта.

Вряд ли Гайдар думал так подробно, – и, весьма вероятно, он вообще не вполне осознавал, что делает. У него было плохо с рефлексией – основным занятием было иное, унаследованное от знаменитых деда и отца, которого по до сих пор живым легендам не мог перепить никто в Москве. В «Легендах Арбата» М.И. Веллера весьма красочно описано, как Егор Гайдар проводил свое время.

Но, тем не менее, именно с этим человеком связан запуск процесса либеральных реформ в России, под которым основная часть нашего народа вполне справедливо понимает свое уничтожение.

Либеральное бескорыстие

Разговоры о бескорыстии гайдаровских либералов повторяются бесконечно в строгом соответствии с канонами геббельсовской пропаганды: люди верят в ложь тем больше, чем она чудовищней и чем чаще ее повторяют.

Помнится, летом 1992 года один из гайдаровцев с восторгом признался в частной беседе: «Когда мы пришли, я думал, три месяца поворуем и все, а мы скоро уже 10 месяцев сидим!» И это при том, что на первом же заседании гайдаровского правительства его члены, как рассказывают их биографы, торжественно дали обет не использовать свое служебное положение для личного обогащения!

Между тем еще в конце 1991 года, как говорили чуть позже, некоторые решения Ельцина по второстепенным хозяйственным вопросам продавались за 30 тыс. долл., – по тогдашним меркам это были запредельные деньги.

Многие реформаторы сегодня незаслуженно забыты. Был, к примеру, в правительстве Гайдара вице-премьер «по оперативному управлению» Махарадзе, который издавал распоряжения (чтобы Гайдар как вице-премьер мог управлять своими личными решениями, право издавать распоряжения правительства от своего имени предоставили всем его зампредам) почти исключительно по управлению лесным фондом. Он очень быстро и тихо, уже весной 1993 года ушел из власти, – похоже, грамотный был человек. 11 лет, до 20014 года проработал в Канаде торгпредом, остался там и умер в 2008 году в 68 лет.

Один из реформаторов как-то разоткровенничался: «Мы ведь никто и звать нас никак, но нам выпал уникальный шанс, и мы знали, что второго такого не будет!» Это было время абсолютной безнаказанности, ведь никакого риска для них не было. Конечно, честные тоже были, но в массе своей «люди Гайдара» шли во власть, чтобы обогатиться и отмстить «этой стране», на которую они были обижены за само ее существование.

О бескорыстии и честности самого Гайдара свидетельствует то, что перед самым своим уходом, наряду с решением о создании Высшей школы экономики как государственной структуры (это характерно для либералов: они категорически против государства и любят рассказать о его неэффективности, но лишь чтобы использовать его ресурсы самим, без конкуренции со стороны других желающих), Гайдар подписал распоряжение правительства о передаче, по сути, себе самому, в форме своего Института экономических проблем переходного периода огромного комплекса зданий в центре Москвы на улице Огарева (ныне Газетный переулок), где он располагается и ныне. Потом шутили, что в царское время в одном из его корпусов располагался публичный дом, и назначение этого здания с тех времен не сильно изменилось.

Тогда все мало-мальски значимые распоряжения правительства публиковались в «Российской газете», – и, помнится, соответствующий материал вызвал бурю негодования гайдаровцев, несмотря на всю их показную приверженность идеям демократии, публичности, транспарентности и открытости.

Конечно, Гайдару не хватило размаха, – может быть, не хватило воровского таланта и смелости, может быть, он действительно о другом думал (истории о том, что он забыл обменять свои деньги в «павловский обмен» в январе 1991 года, и о долгом отсутствии у него своей дачи правдивы), – но о его бескорыстии с учетом изложенного говорить просто нелепо: это такая же катахреза (словосочетание, образующие которое слова отрицают друг друга), что и патриотизм Чубайса и Березовского.

А с другой стороны, бескорыстие само по себе отнюдь не извиняет преступников. Вероятно, многие гитлеровские палачи тоже были бескорыстны и в мыслях не имели утаивать от государства золотые коронки, выдранные изо ртов их жертв (хотя в целом в руководстве гитлеровской Германии коррупция процветала почти так же, как в руководстве либерального клана).

На вершине успеха: уничтожая Родину

28 октября 1991 года, через 10 дней после пресс-конференции Гайдара и Шохина, сломавшей остатки хозяйственного механизма и уничтожившей стабильность, начался второй этап V Съезда народных депутатов РСФСР. Он проходил в новой стране и уже при новой власти; депутаты, избранные в 1990 году в значительной степени демократическому принципу «кто громче крикнет», не были готовы к своему новому положению ни морально, ни профессионально.

Часть программного выступления Ельцина, посвященная экономической реформе, была подготовлена Гайдаром и его людьми, – и это был безусловный политический успех, в определенном смысле высшая точка его карьеры.

Потому что съезд, одобрив изложенные Ельциным и написанные Гайдаром принципы экономической реформы, согласился на них лишь при условии их непосредственной поддержки авторитетом Ельцина, который стал исполняющим обязанности председателя правительства.

Гайдаровцы спрятались за его широкую спину и переложили на него ответственность за свои действия, но премьером Гайдар так и не стал.

Более того: когда пришло время формировать экономическую часть правительства, Ельцин 3 ноября предложил стать своим «замом по реформе» Явлинскому, сделавшему выбор в пользу российских властей не на второй день ГКЧП, как Гайдар, а еще летом 1990 года.

Однако у Явлинского были принципы.

Он считал необходимым сохранение хозяйственной компоненты ненавистного Ельцину СССР при помощи соответствующего договора между постсоветскими государствами и настаивал на постепенности реформ: по его мнению, либерализации цен должна была предшествовать приватизация госсобственности путем продажи ее гражданам с изыманием уплаченных за нее денег с потребительского рынка.

Получив отказ Ельцина на оба принципиальные для него предложения, Явлинский отказался и от поста его заместителя. Лишь после этого Ельцин сделал предложение Гайдару, которое тот с восторгом принял: он был готов служить любому хозяину, на любых условиях.

6 ноября Гайдар был назначен вице-премьером «по вопросам экономической политики», а через пять дней возглавил объединенное Министерство экономики и финансов.

Первые результаты либерализации цен поначалу повергли Ельцина в ужас, – но Бурбулис, тогда еще не утративший влияние, и Гайдар убедили его, что такова неизбежная цена реформ, и она уже заплачена, – и он занялся внутриполитическими проблемами. Для Ельцина главное заключалось в поддержке его Западом, а постоянные разговоры реформаторов о 24 млрд. долл., которые вот-вот будут даны России и решат все проблемы, создавали иллюзию завтрашнего благополучия.

Объединение Министерств экономики и финансов (как, например, во Франции), поначалу осуществленное гайдаровцами, имеет глубокий смысл, так как институционально обусловленный конфликт между ними (Минфин стремится сократить расходы, а Минэкономики – осуществить их в интересах развития) не выносится на уровень правительства и не дестабилизирует его, а урегулируется в рамках одного ведомства. Побочной проблемой такого решения является, однако, институционально же обусловленная приоритетность интересов развития над остальными, включая социальные и оборонные, – именно поэтому данная схема встречается редко.

Однако у реформаторов мотивация была проще: надо было сконцентрировать всю полноту власти в своих руках, а проверенных людей было катастрофически недостаточно. Как только они нашлись, а Гайдар обнаружил неспособность (а главное, нежелание) заниматься повседневным рутинным управлением, он разделил объединенное Министерство на традиционные Минфин и Минэкономики. 19 февраля Министром экономики стал Нечаев, заместитель Гайдара «по научной работе» в Институте экономической политики, а затем первый заместитель в Министерстве экономики и финансов. 2 апреля Министром финансов скрепя сердце пришлось из-за очевидной бюджетной катастрофы назначить профессионала – Барчука, работавшего с 1972 года в Минфине СССР и бывшего начальником его бюджетного управления, ставшего в 1991 году первым заместителем Гайдара в объединенном Министерстве, а затем почти все 90-е возглавлявшему Пенсионный фонд.

Сам Гайдар 2 марта стал уже не обычным, а первым заместителем Ельцина в качестве председателя правительства. Разумеется, реальное руководство всей социально-экономической политикой осуществлял именно он, – хотя Ельцин, полностью доверяя реформаторам и лишь формально руководя заседаниями, в то же время интересовался реальной ситуацией и задавал вопросы.

Эти вопросы готовились в основном его Группой экспертов под руководством Игоря Васильевича Нита, вероятно, лучшего макроэкономиста того времени. Они были настолько болезненны для гайдаровцев, что те очень быстро начали по вторникам проводить специальные «репетиции» заседаний правительства, проходившие по четвергам. На этих репетициях они часами тренировались отвечать на самые неудобные для себя, хотя и вполне естественные в складывающейся социально-экономической и политической ситуации вопросы, которые теоретически мог бы задать Ельцин.

Конец ознакомительного фрагмента.