Свадебное путешествие Гиацинта. Часть вторая. Флоренция (Эллин Крыж, 2017)

В полдень, по залитой солнцем дороге ведущей во Флоренцию, ехали три кареты. Каждую из карет увлекала вперёд четвёрка сильных рыжих лошадей с тёмными гривами. Алая сбруя лошадей и песочного цвета закрытые лёгкие экипажи с красными полосами по канту окон и дверей выглядели нарядно. Сбоку на дверце каждой кареты была нарисована большая красная лилия с золотой короной над ней – герб города Флоренции. Эти экипажи принадлежали правителю Флоренции герцогу Тосканскому. Сверкая золочёными спицами колёс, они везли в Цветущий город самого герцога и его гостей, прибывших из Франции.

Сегодня утром они вернулись из ночного плавания на «Дельфиниуме». В Ливорно решили не задерживаться, а сразу же выехать во Флоренцию. Три часа назад они покинули Ливорно и направились вдоль берега на север. Совсем недавно, не больше пяти минут назад, за деревьями в последний раз мелькнула Пизанская башня. Как сломанный бамбук она наклонно вырисовывалась на фоне неба.

Они проехали Пизу. Часом ранее, там, перед Площадью Чудес (Пья́цца ди Миркколи) по просьбе молодожёнов карета остановилась. Все вышли полюбоваться красно-белым куполом Баптисте́рия, огромным Кафедральным Собором, построенным в виде креста, и, конечно, знаменитой Падающей башней.

Розанчик сразу же, только все очутились на площади, кинулся к башне и встал в тень как раз под ней. Несмотря на столь явную провокацию со стороны пажа, башня не упала. Джордано поймал друга за руку и утащил подальше от опасной зоны.

Но искушение было велико. Розанчик предложил залезть на башню и посмотреть на город с высоты птичьего полёта. Гиацинт, Виола и Джордано злобно уставились на пажа.

– Ну, чего я такого сказал? – возмутился он, непроизвольно отступая.

– Конечно, ничего особенного ты не сказал, – спокойно ответила ему Фиалка, сестра Виолы. – Но теперь, (она кивнула на мальчишек и Виолетту) они съедят тебя. И будут правы. Нельзя вводить людей в грех зависти, – добавила она вполголоса.

Дело в том, что его родители состояли на службе при дворе принцесс Алой и Белой Розы. Поэтому сейчас кавалер Роз и мадам Розали́ – папа и мама Розанчика, находились в Англии, вместе в королевским двором. В их отсутствие паж, непосредственный по природе, чувствовал себя (по мнению Виолетты) чуть-чуть слишком вольно. Он-то вполне мог взобраться на башню и даже, если пожелает, свалиться с неё головой вниз. Кто ему слово скажет? А у его троих друзей за спиной стояли родители. Причём, в буквальном смысле. Точно такая же троица, только лет на двадцать постарше, в лице обоих герцогов и маркизы Матиолы, стояла в двух шагах от них.

– А вход в башню запрещён, – заявил Джордано, стараясь утешить всех и себя в первую очередь. – Правда, папа? Она же наклоняется всё ниже. По сантиметру в год, да?[34]

Герцог Джорджоне посмотрел на сына. Потом, на стоящих рядом герцога и маркизу. Махнул рукой: – Ладно, лезьте. Я договорюсь, чтобы вас пустили. От вашего веса она не свалится.

– Ура!!

Гиацинт обернулся к Матиоле.

– Ты разрешаешь, мамочка?

Она ласково улыбнулась:

– Тебе-то да, разрешаю, а вот ей… – она перевела взгляд на дочку.

Виола возмутилась:

– Ну, ма́! Это не честно!

Гиацинт прервал её:

– Молчи! Жена имеет право и должна всегда следовать за своим мужем!

Он схватил Виолу за руку, и они побежали к башне. Джордано и Розанчик наперегонки кинулись за ними.

Герцог Провансальский, улыбаясь, покачал головой:

– Дети!..

Мадам маркиза кивнула.

– Мда… Мы смотрим в это зеркало, видим себя, но, увы, не всегда узнаём… (Она что-то вспомнила) Герцог, простите, а как Ваше имя? Без титула?

Он понимающе взглянул на неё с лукавой улыбкой:

– Так, как Вы подумали, дорогая Матиола. Гиацинт Ориенталь-старший.

Пронзительный свист раздался с верхушки башни. Вся четвёрка стояла наверху перед заграждением смотровой площадки на колокольне.

– Э-гей! Мы уже здесь!

Джордано и Розанчик плясали в опасной близости от края, подавая ужасный пример туристам (хорошо, хоть, их было немного в это утро). Герцог Джорджоне снизу погрозил им тростью:

– Смотрите, не свалитесь!

Но они смотрели совсем не туда. Они любовались видом волшебного города, где есть такая башня и Площадь Чудес.

Пизанская башня исчезла за поворотом. Кареты тащились по знойной Тосканской дороге. Она лениво виляла вдоль берегов реки Арно́. Пальмы, кипарисы и опунции толпились по обе стороны от неё. Оливы с причудливо изогнутыми стволами тихо шелестели, провожая путешественников.

Во Флоренцию поехали не все, встречавшие «Дельфиниум» в Ливорно. Только самые близкие. Первую карету занимали сами граф и графиня Ориенталь. С ними ехали Джордано, Розанчик и Фиалка Триколор. Вторая карета была предоставлена Матиоле и герцогу Провансальскому. Джорджо́не – сам хозяин этого каравана, ехал с ними. В третьем экипаже путешествовали две флорентийские семьи – соседи и друзья герцога Тосканского: виконт Роман с дочерьми Вероникой и Ромашкой и супруги Сантоли́на[35] – Кипарис и Тамара.[36] Именно синьорам Сантолина принадлежал дом в Ливорно, где останавливались гости.

А теперь все желали поскорей вернуться во Флоренцию. Именно – вернуться, ведь из тринадцати пассажиров не было ни одного, ехавшего туда впервые. Не говоря уже о флорентийцах живущих там, гости из Франции, честно выполняя условие свадебного путешествия “кто медленнее”, уже заезжали в “сердце Тосканы”. Ведь из Франции они ехали не по берегу моря, а из Лиона – в Турин, Милан, дальше во Флоренцию и, наконец, в Ливорно, встречать яхту молодожёнов. Правда, Гиацинт и Виола не были с ними во Флоренции, но Виолетта роста в Италии и неоднократно бывала там раньше, а Гиацинт ещё в детстве несколько раз был в этом городе с матерью. Они ездили туда на праздник Весны, в марте.

Вообще, для Цветов Флоренция – то же, что Париж для европейцев или Мекка для мусульман. И красо́ты её невозможно изучить до конца. Они продолжают очаровывать даже тех, кто живёт там всю жизнь. Так что, всем побыстрее хотелось попасть в Цветущий Город.

Глядя в окно экипажа, Розанчик умирал от нетерпения. Джордано утешал его, объясняя, что через два часа, от силы – два с половиной, они уже будут дома.

– Дома! Хорошо тебе говорить! – восклицал Розанчик. – Ты столицу видел множество раз, а я и дня в ней не был!

– Но был же, – резонно возражал Джордано.

– Проездом не считается! Я хочу по ней походить, всё посмотреть, влезть на Колокольню Джотто…

– О, нет! Только не на Кампани́лле ди Джо́тто, – смеясь, замахала на него Фиалка. (Она сидела напротив Розанчика, рядом с Виолой). – Ещё одной башни родители не переживут! Розанчик, уймись.

Но доблестный паж парил на крыльях мечты:

– Так, что? Пусть не на Колокольню. Зато, мы посмотрим Палаццо Ве́ккио, Площадь Синьори́и, сходим с Санта Мария дель Фьо́ре и ещё на Старый Мост, – глаза у пажа горели от предвкушения весёлых прогулок по знаменитому городу. – В общем, сразу как приедем, пойдём…

– Обедать! В столовую нашего дворца, – подхватил Джордано Георгин. – Мы ещё успеем посмотреть город, но сегодня моя мама вас никуда из Сада Боболи́ не выпустит. Гарантирую! Будет праздничный обед в честь нашего приезда. Погуляем по Саду. Отдохнём с дороги, а завтра пойдём в город.

Розанчик вздохнул, примиряясь с неизбежным, и снова стал смотреть на проплывающие мимо пальмы и оливы.

– Чего мы так медленно едем?.. – тоскливо протянул он.

– Это оттого, – шутя пояснила Фиалка. – Что ты сидишь задом наперёд, спиной к ходу кареты. Хочешь, поменяемся местами?

– Давай…

Розанчик пересел на место Фиалки, у окна напротив – только возле правого, наискосок от того места, где он сидел прежде. Деревья замелькали ему навстречу.

– Ну что, так быстрее? – смеялся Джордано.

Паж, довольный, кивнул:

– Ага!

Гиацинт усмехнулся не оборачиваясь:

– Ну, слава Богу.

Они с Виолой всю дорогу хранили молчание. Он откинув занавеску смотрел в окно, она – тоже. Виола склонилась щекой на плечо мужа и слегка покачивалась в такт стуку колёс. Им обоим путешествие не казалось слишком долгим. Они согласны были так ехать всю жизнь, даже не разговаривая. Лишь бы рядом.

Виола думала об их путешествии на яхте. Бедный «Дельфиниум»! Пришлось оставить его на рейде в Ливорно. Наверняка её любимый капитан также думает о своём “малыше”. Она видела, как Гиацинт сегодня утром беседовал в порту с Адансоном. Боцман обещал, что за время их отсутствия (недолгого, разумеется) с яхтой ничего не случится. Команда была отпущена на берег, но Оранж, Люпин, старик Вереск, Фенхель и сам Адансон-Дигит оставались жить на борту в плавучем дворце. Граф пожал руку боцману и с грустью простился со своим "Дельфиниумом".

Виола очень хорошо понимала мужа. Ей самой жаль было покидать друзей и вообще удаляться от моря, но они же вернутся! И надеялись, что скоро. На Флоренцию, по расчётам молодых, двух недель будет достаточно. Потом, все, кто едет в Неаполь, вернутся в порт. В Ливорно гости прожили около недели, а они с Гиацинтом даже не видели город. Может, на день-два останутся там. А потом… Потом опять в море!

Копыта лошадей мягко постукивали, зарываясь в белую пыль. На горизонте вырисовывались горы. В полтретьего дня, впереди, утопая в зелени кипарисов, появились красно-оранжевые черепичные крыши Цветущего Города.

С западной окраины Флоренции до резиденции герцога Тосканского возле Палаццо Пи́тти, надо добираться почти через весь город. Колёса экипажей застучали по мостовой Виа ди Новоли. После перекрёстка они по прямой направились по Виа ди Маральяно, минуя площадь Сан Джакопино, по улице Кассиа и, наконец, выехали на широкий бульвар Бельфьоре.[37] В конце его возвышались древние Луговые Ворота, за которыми зелёной рекой начинался бульвар братьев Роселли. На площади Луговых Ворот кареты снова повернули. Дальше, спускаясь по Луговой улице, пригороду Оньесанти (мимо прекрасной церкви Сан Сальваторе), проехав площадь Карло Гольдони караван выехал на набережную реки Арно́.

Когда они проезжали Арно по мосту Святой Троицы, первый экипаж проехал очень близко от заграждения и даже зацепил его. Ещё чуть-чуть и карета могла бы свалиться вниз – кучеру с большим трудом удалось повернуть. Причина инцидента осталась неизвестной, но позднее Фиалка и Джордано уверяли, что это Розанчик виноват во всём: когда ехали над серединой реки, он так резко высунулся из окна, “хотел посмотреть на Арно сверху” (как он объяснил), что карета запросто могла бы перевернуться. Розанчик свою причастность к этому случаю отрицал. Да, он выглянул из окна, что из того? Потом вдруг карета так качнулась, что он сам упал бы первый! В общем, он совершенно ни при чём.

В остальном дорога до Палаццо Питти была спокойной. Проехав площадь Счастья, они очутились возле Палаццо Питти – гигантской подковы из тёмного, оранжево-коричневого камня. По преданию, завистливый банкир Лука Питти – соперник Медичи, заказал архитектору Брунелески такой дворец, чтобы его окна были как двери во дворце Медичи, а двор – такой как сам их дворец.

Это случилось в 1458 году. Архитектор не смог до конца выполнить заказ, потому что банкир Питти разорился. Потом дворец ещё расширяли и перестраивали его новые владельцы в XVII и XVIII веках. К концу XVIII века к Дворцу Питти пристроили два крыла, называющиеся “Рондо”. Теперь трёхэтажное чудовище длиной в 205 метров пугало прохожих огромными двероподобными окнами, но считалось самым внушительным зданием в городе и одной из его достопримечательностей.

Обогнув дворец с правой стороны, путешественники очутились в Саду Боболи. Это была резиденция Великого герцога Тосканского – правителя Флоренции. Именно здесь, в глубине сада находился прекрасный Дворец Георгин.

Дворец из жёлтого мрамора очень эффектно смотрелся среди апельсиновых и лимонных деревьев, словно их огромный спелый плод. Стайка слуг кинулась к экипажам. Их хозяин вернулся – они спешили приветствовать его и его гостей. Слуги распахнули дверцы экипажей, раскрыли откидные подножки, отнесли багаж гостей в заранее отведённые для них комнаты.

Все вышли из экипажей. А навстречу им уже спешила очаровательная хозяйка этого дома, герцогиня Тосканская. Сколько было объятий и поцелуев! Представили молодожёнов, и герцогиня нашла эту пару прелестной, восхитительной и абсолютно такой, как она себе и представляла по рассказам сына. Вновь прибывшие отправились вслед за герцогиней во дворец и едва придя в себя, сразу же очутились в столовой, точь-в-точь как и предсказывал Джордано.

Его мать – синьора Да́лия[38] была сама прелесть. Невысокого роста, очень подвижная чуть полная дама классической южно-итальянской расцветки. У неё были гладкие чёрные волосы, бархатные чёрные глаза, такие же как у сына, золотистая смуглая кожа, ямочки на щеках и совершенно очаровательная улыбка. Синьора Далия меньше всего походила на герцогиню. При взгляде на неё казалось, что она наполнена солнцем, как спелый виноград. Она была добрейшая женщина, и все на свете для неё всегда оставались детьми, которым нужна материнская ласка, любовь и… которых совершенно необходимо очень вкусно кормить. (Удивительно, как Джордано при этом оставался весьма изящным юношей, из тех, которые неизменно вызывают сочувствие добрых тётушек: как же! “не ребёнок, а кожа да кости, одни глаза светятся!”). Короче говоря, если кто-нибудь когда-нибудь пытался представить себе идеальную хозяйку и жену, то у него неизбежно получалась синьора Далия.

Ступив на территорию Сада Боболи, все сразу же попали под ласковое покровительство его королевы – Далии Георгин, герцогини Тосканской. Возражать ей было просто глупо. Никто лучше неё не умел угадывать все желания окружающих и все чувствовали себя с ней уютно и непринуждённо.

После великолепного обеда, большинство блюд которого было приготовлено хозяйкой собственноручно, гости разошлись по своим комнатам. После таких кулинарных шедевров как огромные блюда пельменей-аньёлотти, фаршированная свиная нога – “дзампо́нэ” (которая по размеру могла бы принадлежать небольшому мамонту, но была съедена до крошки), массы закусок, семи сортов сыра (в том числе: и швейцарский, похожий на кружево из-за своих больших дыр, и “пармиджа́но” и “рокфор” и пару видов сыра из овечьего и козьего молока). А на десерт подали такие домашние пирожные и торто́нэ из миндаля в сахаре и в меду и такой шоколадный торт, не говоря уж о множестве фруктов и обязательном кофе, что гости преспокойно могли бы впасть в спячку и в ближайшие дней десять не вспоминать о еде вообще. Поэтому, все выразили своё восхищение синьоре герцогине и, отдав должное её творениям, удалились отдыхать с дороги. Только Розанчик не мог ни поклониться хозяйке, ни поцеловать ей руку, ибо за столом с таким азартом поглощал ломти арбуза, а они были поразительной величины и сладости (от личного поставщика герцога – синьора Ангу́рии[39]), что Розанчик стал весьма похож на очень сладкого поросёнка. Поэтому паж поблагодарил Далию на словах и немедленно отправился в ванную.

После отдыха, часов около шести договорились встретиться в саду: Джордано обещал показать свои владения Гиацинту и Виоле. Да строго говоря, остальные гости с радостью погуляли бы по саду, ведь, останавливаясь здесь же неделю назад, они вечером приехали, а утром следующего дня покинули Дворец Георгин, выехав в Ливорно. Поэтому в саду собрались все гости, кроме флорентийцев – супруги Сантолина и виконт Роман с дочками отправились к себе по домам. Хозяева дома – герцог и герцогиня и так прекрасно знали свой сад, поэтому остались во дворце, предоставив сыну развлекать гостей.

– Куда пойдём? – спросил Розанчик. – К Бельведе́ру или к бассейну?

Он уже был наслышан о красотах Сада Боболи и горел желанием увидеть их все.

– Куда захотите, здесь везде красиво, – ответил Джордано. – Но сегодня мы не успеем обойти всё.

– Мальчики, давайте сегодня не пойдём в форт Бельведер, всё-таки уже близится вечер, – предложила Матиола. – Посмотрим лучше другую часть Сада, согласны?

Никто не возражал. Джордано повёл гостей по извилистой дорожке среди олив и кипарисов. Вдоль дорожки возвышались маленькие лимонные деревья с шарообразной кроной и большие кусты лавра и самшита, подстриженные в форме фигурных стенок, цилиндров и кубов. Джордано рассказывал историю сада, ведя гостей по зелёному лабиринту:

– Наш сад расположен на холме Боболи, потому он и называется Сад Боболи. Он построен 400 лет назад в XVI веке, когда рядом в Палаццо Питти находилась резиденция королевского дома Ирисов, которых ещё неправильно называют “красной лилией”[40] на гербе нашего города. В древние, ещё в языческие времена, всю Флоренцию окружали священные ирисовые поля в честь правящей фамилии и её покровительницы, греческой богини Ириды.[41] Этот сад был создан для придворных празднеств и увеселений. Его построил архитектор Триболо по заказу Великих герцогов Ме́дичи, как называется флорентийский род Ирисов очень сведущих в медицине. Говорят, кто-то из первых Ирисов, кажется, Козимо Старший, вылечил от укуса змеи самого Папу Римского. За это его семье было пожаловано Тосканское герцогство и прозвище “медичи”.[42]

– Здорово! – восхитился Розанчик. – А это всё правда?

– Естественно, – ответила за Джордано Фиалка Триколор. – Я сама читала об этом в одной книжке. Там было про жизни Владык из Ватикана и я помню описание этого случая. Только забыла, с каким Папой Римским это произошло. То ли с Евгением IV, то ли… не помню.

Окружающие посмотрели на Фиалку с уважением – она была монахиней и в чём, в чём, а в Папах Римских разбиралась.

– Джордано, – спросил герцог Провансальский, – ваша семья уже сколько лет владеет этим садом?

– Ну… Сначала, ещё в древности, Георгинам принадлежал только форт Бельведе́р, мы туда ещё сходим. Он построен возле старинных ворот Святого Георгина, в XVI веке. По заказу одного из моих прадедов, не знаю в каком колене, архитектор Бернардо Буонталенти построил форт Бельведер – смотровую площадку города. Вот, а в 1743 году, после смерти последнего представителя Великих герцогов Медичи, Сад Боболи остался в наследство нам – семейству Георгин. Мы ведь многие века были сподвижниками Ирисов, даже защищали их во время знаменитого “заговора Па́цци” против них. В каком же году это было…?

– В 1478, – подсказал Гиацинт. – На Пасху.

– Да, точно, – кивнул Джордано. – Ну вот, после ухода Медичи, сад и титул герцогов Тосканских перешёл к нам, Георгины состоят в родстве с Ирисами, хотя и не в прямом. Например моя тётка – Тигридия Павлинья[43] – из Ирисовых. Её семейство приехало из Мексики в XVI столетии, и она не коренная флорентийка, но всё-таки…

Так, беседуя об истории Сада и правящих семейств Флоренции, гости, под предводительством молодого графа Георгин, вышли на главную аллею. Прямо перед ними в просвете между оливами сверкала водная гладь искусственного озера. “Экскурсанты” вышли на его берег.

Это был круглый пруд с островком посередине, с двумя узкими перемычками между берегами и центральным круглым островом. Возвышаясь над водой, белели мраморные статуи греческих богинь и нимф. Перед собравшимися на берегу гостями поднимался из воды каменный невысокий островок, поросший зеленью и окружённый листьями кувшинок. На острове сидела, испуганно застыв, мраморная дева, видимо наяда, но, может, и какая-нибудь богиня – Афродита, например. Хотя, вряд ли: у ног “богини” сидела большущая зелёная лягушка из бронзы, а с другой стороны островка пристроилась ещё одна глазастая химера, такая же зелёная и смахивающая на розу, превращённую в улитку. Но, возможно, и наоборот.

В центре острова на высоком постаменте поднимался в небо фонтан в виде мраморной чаши, наполненной водой и с античным героем на постаменте, в центре чаши. Тоненькие струйки фонтана искрились радужными брызгами. Пруд окружён был невысоким каменным заборчиком с фигурными изгибами. На острове росли круглые подстриженные оливы, а по краям берегов и дорожек были расставлены большие кадки с кустами кизильника, усыпанного красными ягодками. На каждом фрагменте изгороди, с двух сторон стояло по две таких кадки.

– Этот пруд называется бассейн Изоло́тто. Здесь на острове было любимое место свиданий моих родителей, – рассказал Джордано. – Там, возле фонтана, отец сделал предложение моей будущей маме. Они мне об этом рассказывали, когда я ещё был совсем маленьким. Мы всегда любили гулять здесь.

Гости разбрелись по берегу, любуясь бассейном. Розанчик бегал по краю, пугал рыбок и малюсеньких, жёлтых в коричневую крапинку тритонов. Гиацинт с Виолой перебрались на остров. Вскоре к ним присоединился Джордано. Виола присела на каменную скамейку и смотрела в воду. Потом спросила у Джордано:

– Здесь твой отец объяснялся в любви синьорине Далии?

Джордано улыбнулся:

– Нет. Вон, напротив той мраморной русалки. Они сидели рядом на таком же заборчике, и мама говорила, когда она ответила: “Да, согласна”, – сиятельный герцог едва не свалился в воду от счастья.

Друзья рассмеялись, представляя себе это объяснение.

– У моих родителей было и ещё одно любимое место прогулок, – сказал Джордано.

– Где?

– Я вам покажу. Чуть позже мы все пойдём туда. Это как раз в самом конце Сада. На закате там так красиво…

Вечерело. Гости гуляли по острову и окрестностям озера. Джордано предложил прогуляться к последней на сегодня достопримечательности.

– Скоро стемнеет, – сказала Матиола и оглянулась вокруг. Сад был пустынен. Листья олив таинственно шептались о чём-то с лёгким вечерним ветром.

– Вы не пожалеете, мадам маркиза, – заверил Джордано. – Там, куда я хочу пригласить вас всех, бывать лучше всего на закате.

Матиола согласилась:

– Тогда, конечно, идёмте.

По прямой аллее они подошли к краю Сада. Перед ними, отделяя Флоренцию от её пригородов, высилась древняя кирпичная стена с полукруглыми проёмами: древние ворота города. Давно рухнула крепостная стена, в которой был построен этот вход в город для римских войск, а сами ворота остались.

– Слушай, а как они называются? – спросил Розанчик, тронув локтем Джордано.

– Так и называются: Римские Врата. Правда, как край земли?

– Да, похоже…

За древней стеной начиналась огромная площадь, названная Площадью Римских Ворот. Дальше тянулись предместья. Но в этот час дома флорентийских пригородов сливались своими алыми крышами с огнём заката, и солнце казалось близко-близко.

– Это, то самое место? – тихо спросила Виола. Джордано кивнул.

Зачарованные все стояли перед дверью ведущей в закат, и никому не хотелось говорить что-то, а тем более – уходить отсюда. Кто-то, наверное, маркиза Матиола произнёс вслух мысль, которая витала над ними:

– Надо загадать желание, на счастье…

Гиацинт потянул Виолу за руку:

– Иди за мной.

Они приблизились к древним камням, видевшим ещё зарю нашей эры, и стали сбоку взбираться на стену. Это было несложно: край её неровными зубцами поднимался от самой земли. Виола легко, как по ступенькам поднялась по торчащим уступам, держась за руку мужа. Они с Гиацинтом устроились на самом верху.

Небо отливало нежно-зелёным, а горизонт пылал оранжевым огнём. Казалось, перед ними расстилается золотой океан и подходит к самому подножию ворот. Они снова были на корабле, которому, правда, сейчас около двух тысяч лет, но он всё равно способен унести их далеко-далеко…

Гиацинт оглянулся. Позади наклонно поднимался холм Боболи, покрытый деревьями, колеблющимися под ветром, словно морские волны. Виола придвинулась ближе к любимому. Она вспомнила рассказ Джордано о том, что это давнее место свиданий его родителей. Ей показалось… Нет, точно – в полумраке под аркой ворот качнулись друг к другу тени двух влюблённых. Но это были их собственные тени.

На Флоренцию тихо спускалась ночь.

Виола проснулась рано утром. Окно их спальни в правом крыле выходило на восток и лучи, если не опустить шторы, светили прямо в комнату. А они вчера не закрыли окно – очень тепло, даже жарко, и свежий ночной воздух был весьма кстати.

Виола нехотя открыла глаза. Странно, дождь, что ли? Ей послышался шум воды. А! Это в ванной комнате. Значит, Гиацинт уже встал.

“Хорошо, тогда я тоже встаю”, – решила Виола.

Накинув поверх кружевной ночной сорочки лёгкий халат, она вышла на балкон. Оглядела ещё спящий сад. Неподалёку в лучах раннего солнца очень мирно дремал форт Бельведер. Казалось, он – совсем близко.

“Надо будет как-нибудь сходить туда: с этой площадки наверняка виден весь город", – зевая подумала Виола. – “Сейчас, наверное, часов шесть… Чего вставать в такую рань?”

Было слегка прохладно. Кутаясь в халат, Виолетта решила вернуться в комнату. Гиацинт уже был там. Стоя перед зеркалом с полотенцем через плечо, он старательно расчёсывал набок мокрую чёлку. Виола села на край кровати и снова зевнула.

– Доброе утро, – откликнулся он. – Ну что, моя спящая красавица проснулась, или её ещё надо поцеловать?

– Не знаю, – честно ответила Виола. – Поцелуй, на всякий случай.

– Пожалуйста! – с готовностью согласился Гиацинт.

Он сдёрнул с плеча длинное полотенце и, словно лассо поймав им Виолу за талию, поднял с кровати и поцеловал.

– Теперь проснулась?

– Кажется… – Она шутя растрепала ему волосы и, выхватив полотенце, сама умчалась умываться.

Вздохнув, Гиацинт вернулся к зеркалу.

– Который час? – спросила Виола, когда снова появилась в комнате.

– Полшестого.

– Уж-жас! – поёжилась она. – Зачем вставать в такую рань, сегодня же воскресенье?

– Именно поэтому. Мы идём сейчас в Санта Мария дель Фьоре на утреннюю службу. Забыла?

– А… Да-да, конечно, помню. Когда она начинается?

– В семь.

– Почему? Это слишком рано для выходного дня.

– Так ведь в Соборе сейчас – музей. Если они будут начинать в десять, как везде, там соберётся столько туристов, что ни о каком богослужении и речи быть не может.

Виола обречённо кивнула:

– Ясно. Значит, надо одеваться.

Гиацинт с улыбкой посмотрел на неё. Он сидел боком на подлокотнике кресла и закалывал запонки на рукавах.

– Знаешь, солнышко, я бы не настаивал, ты и так прекрасна, но в Кафедральный Собор Флоренции в ночной рубашке, к сожалению, не пустят.

– Хорошо мальчишкам, – вслух размышляла Виола, роясь в гардеробе. – А мне – или платье до пола, или изволь надевать чулки в любую жару, да туфли, да ещё шаль или платок на голову. Кошмар… Ну-с, чтобы мамочка с Фиалкой не говорили, а платья с корсажем на шнуровке пусть носят сами. Я не самоубийца…

– Надень аметистовое – оно лёгкое и укорачивается, – посоветовал Гиацинт.

Его жена благодарно кивнула:

– Спасибо. Я, видимо, сделала правильный выбор.

– В чём?

– Ну, когда вышла за тебя замуж. Во-первых, экономлю на камеристке. А во-вторых, ты всегда знаешь, как нарушить все дурацкие правила и тем не менее выглядеть пристойно.

Гиацинт принял оскорблённый вид:

– Ах, только поэтому! Муж для Вас, мадам, не более чем камеристка! Ну, всё! До Рима недалеко, еду подавать прошение на развод!

– Папа Римский не согласится, – засмеялась молодая графиня. – Разводы запрещены.

– Ах, та-ак, – угрожающе произнёс Гиацинт, вставая с кресла. – Запрещены, говоришь? (Он медленно приближался) Обойдёмся без развода. Ты, как, с утра молилась, Дездемона?…

Виола увернулась и шутя опрокинула его на кровать. А сама забрала платье и спряталась за ширмой – одеваться.

– Ладно-ладно, – проворчал Гиацинт. – Только выйди, я тебе устрою!

Они оба смеялись. Такие озорные перепалки случались почти каждое утро. Это была их игра – надо же мужу и жене спорить и ругаться, для поддержания традиций. Гиацинт и Виола считали, что надо. Причём, обязательно! Только не по-настоящему. И тогда всё будет хорошо. В этих сражениях, которые нередко переходили в рукопашные схватки – Гиацинт всегда проигрывал ей. Он доблестно сопротивлялся, но всегда оказывался побеждённым.

Виола знала, почему. И он тоже знал. Наверное, так и должно быть, хотя Виола неоднократно утверждала, что у них – всё не как у людей. Возможно, но и его, и её это вполне устраивало, пример тому – их свадебное путешествие.

Шутки, смех – это же прекрасно, когда это серьёзно. Ирония прочным волшебным щитом ограждала их Любовь от чужих взглядов. Да и друг другу они редко говорили самые знаменитые слова на свете: “Я тебя люблю”. Хотя на этой фразе построен весь мир.

Виола хорошо помнила те два случая, когда Гиацинт в открытую говорил, что любит её (не считая обычного у них обращения “любовь моя”, но так чаще говорила сама Виола). Оба раза слова о Любви предназначались маркизе Матиоле, когда Гиацинт просил руки её дочери. Но это была лишь короткая фраза, с поклоном и без улыбки: “Я люблю Вашу дочь, мадам". И всё. Что ещё можно говорить, когда и так всё ясно. А им с Гиацинтом всё было ясно давно. Если говорить и Любви серьёзно – то надо говорить молча. Они так и делали. Или смеялись. Вот и сейчас…

Виола оделась и вышла из-за шёлковой складной ширмы, расписанной японскими павлинами и ветками цветущей са́куры. Прошлась по комнате и повернулась, как на показе мод.

– Ну, что? В этом пустят?

– Думаю, да…

Гиацинт, склонив голову набок, изучающе, с восхищением смотрел на неё.

“Аметистовым” называлось длинное строгое платье бледно-фиалкового оттенка. На левой стороне, у плеча сверкала круглая аметистовая брошка – она была вышита на платье. Повыше колен, где юбка расходилась книзу широкими складками, переливались розово-лиловым блеском шесть серебряных застёжек, усыпанных аметистами: две спереди, две сзади и две по бокам. Они якобы “украшали” платье, присобирая мягкие поперечные складки, а на самом деле, в нужный момент они пристёгивались к поясу, и юбка становилась на добрых пятьдесят сантиметров короче – хоть бегай, хоть прыгай, хоть на дерево лезь. Виолу этот момент вполне устраивал. Сейчас платье оставляло открытыми лишь носки её туфелек и выглядело очень благопристойно.

– Отлично, – коротко оценил Гиацинт. – Пошли вниз. Они наверное уже ждут.

Действительно почти все гости Дворца Георгин уже собрались. Ждали Матиолу, а также Джорджоне и Далию – герцога с герцогиней. Маркиза вскоре появилась. Как всегда, в светлом, на этот раз кремовом платье со шлейфом, ниспадающим с плеч, словно легчайший плащ. Наконец, по парадной лестнице спустились вместе герцог и герцогиня. Он – с неизменной тростью, очень величественный, настоящий правитель города. Она – просто восхитительна.

Синьора Далия смущённо улыбалась. Она не особенно любила торжественные мероприятия, если они не происходили у неё во дворце. Ведь здесь, она сама хозяйка, и в её доме не было места чопорным приветствиям и скучным речам.

Хозяйка пожелала всем гостям доброго утра, спросила, как им понравились комнаты, есть ли в них всё необходимое, хорош ли вид из окна… Все поблагодарили и выразили своё искреннее восхищение Дворцом Георгин.

Больше всех восторгался Розанчик. Он уверял, что в этом замке волшебные кровати с волшебными подушками, потому что на них сняться чудесные сны. Он ещё в прошлый раз заметил это свойство, когда они останавливались здесь неделю назад. В прошлый раз ему приснилось, что они танцевали с большим фиолетовым осьминогом. И пожалуйста – на празднике в честь приезда молодых, на «Дельфиниуме» были и танцы и осьминоги. Правда – отдельно. Сегодня ночью ему приснилось, что он ехал верхом на огромной летающей черепахе и видел всю Флоренцию сверху, с неба.

Синьора Далия засмеялась и уверила Розанчика, что и этот сон непременно сбудется: они как-нибудь поднимутся в Бельведер или, лучше, съездят во Фьезоле, и он увидит Флоренцию сверху. Что касается черепахи, то окна комнаты Розанчика выходят на южную сторону, там, возле лестницы есть статуя карлика Морга́нте, который сидит верхом на мраморной черепахе. Паж, наверное, видел его вечером из окна, потому и приснилось.

– Ах, синьора, – учёным тоном возразила Фиалка Триколор. – Всё не так просто: это его душит несбывшаяся мечта влезть на Кампанилле ди Джотто! Навязчивая идея!

Розанчик хотел защищаться, но не стал, только мрачно взглянул на сестру Триколор, не одобряя её высказывание.

Так было или нет, но все гости признали, что замок полон чудес, и разумеется, обязан этим своей милой хозяйке.

– Да будет вам! – улыбалась польщённая Далия. – Нам идти пора, не то опоздаем.

В Собор решили идти пешком, через знаменитый Старый Мост – По́нте Ве́ккио. Собственно, это целая улица, длиной около 120 метров, с домами, в просветах между которыми сверкал под утренним солнцем Арно́.

– Тот мост, правда, самый старый? – поинтересовался Розанчик. Герцог Джорджоне кивнул:

– Да. Это наш первый каменный мост. До того строили деревянные, они вечно разрушались во время наводнений. Потом построили этот – до сих пор стоит.

– Здорово! Не то, что у нас, я имею в виду в Париже. У нас самый древний мост, наш первый каменный, называется Понт-Нёф,[44] то есть “Новый”. Смешно, верно?

– Забавно, – согласился герцог.

– А кто здесь живёт? – не унимался любопытный паж. – В этих домах?

– Это магазины, мой мальчик. Здесь живут знаменитые флорентийские ювелиры.

– Да, это всё магазины драгоценностей, – вмешался Джордано. – Золото, камни…

Глаза у Розанчика восхищённо загорелись:

– Ух ты! Золото… А давно эти ювелиры здесь живут?

– Давно. Когда-то там были лавки мясников, потом, ещё до Медичи, с XIV века здесь селились золотых дел мастера, как живут и поныне. Представить не можешь, сколько бесценных украшений создано в их мастерских и разошлись отсюда по белу свету.

– Я могу представить.

Розанчик очарованно смотрел на закрытые сейчас витрины.

– И что…?

– …Никто не грабит эти кладовые сокровищ? – перехватил его мысль Гиацинт. Паж только кивнул, подтверждая вопрос. Джордано засмеялся:

– Почему, грабят. Пытались неоднократно.

– И что?!

– Иногда получалось. Не хочешь ли ты попробовать совершить ограбление века?

Розанчик так явно смутился и покраснел, что все присутствующие засмеялись, а Далия заявила, что Розанчик сам – “золотко”. Чудо, а не ребёнок.

– Слышала бы Ваши добрые слова моя мама! – пробормотал Розанчик, краснея ещё больше.

– Насчёт ювелиров, – сказала Фиалка. – Это ведь памятник самому известному флорентийскому ювелиру Бенвену́тто Челли́ни?

– Вы совершенно правы, – подтвердил герцог.

Они как раз проходили мимо красивого постамента с бронзовым бюстом Челлини. Друзья остановились.

– Вам, несомненно, известен этот мастер? – герцог Джорджоне обернулся к французам.

– Естественно, – откликнулся Гиацинт. – Синьор Бенвенутто работал и во Франции, при дворе короля Франциска I. Он не только прославленный ювелир, но и скульптор.

– Да, – кивнул Джордано. – Его “Персей” – бронзовая статуя, стоит на площади Синьории. Мы его, наверное, сегодня ещё увидим.

– При Франциске I, это когда? – спросил Розанчик.

– Чему тебя в Оранжерее учили! – укоризненно спросил Джордано. – Это 1540-е годы.

Розанчик пренебрежительно хмыкнул без малейшего раскаяния:

– Та, это династия Валуа,[45] даже не Три Лилии! Я их не учил и помнить не обязан… Вот Розы…!

– А статуй в парке Фонтенбло́ ты тоже не видел? – усмехнулся Гиацинт.

Розанчик удивлённо поднял брови:

– Это его? (Он кивнул на памятник)

– Представь себе.

– И “Нимфа”?

– И “Нимфа”.[46]

– Здорово. Тогда знаю, конечно. Хороший мастер.

– Он и человек был хороший, – сказал Джордано. – Ты не читал его “Мемуары”? Они изданы ещё в 1728 году, в Неаполе.

– “Мемуары” для него слишком сложно, – вмешалась Виолетта. – У Александра Дюма есть отличный роман “Аска́нио”, лучше почитай его.

– У Дюма? Интересно. Это я хочу прочесть. Только у меня его нет.

– У меня – есть, на французском, – успокоил Джордано. – В замке. Я дам почитать.

– Спасибо. А там… никто не умирает? – опасливо спросил Розанчик.

– Никто, – заверили его друзья. – Согласись, редкий случай.

– А приключения есть?

– Сколько хочешь!

Паж погрузился в мечты и наконец замолчал. Они прошли весь мост и ступили на набережную.

– Герцог, а кто построил Понте Веккио, – спросила Матиола.

– Гм… В 1348 году, кажется, его построил Нери Первоцвет.[47] А уже при Медичи, когда они перебрались в Палаццо Питти в XVI столетии,[48] сверху над ювелирными мастерскими был построен Коридор Вазари – галерея, которая соединяет Питти и Палаццо Веккио.

– Дворец Синьории?

– Да, Синьорию и Галерею Уффи́ци тоже. Думаю, мы на обратном пути пойдём через этот коридор, – герцог посмотрел на часы. – Мы уже опаздываем! Без четверти семь.

Все прибавили шаг. Не сворачивая к знаменитому музею Галереи Уффици, они, пройдя по улице Святой Марии, дальше – мимо церкви Святого Михаила в Саду,[49] построенной в XIV веке несколькими архитекторами, в том числе и Нери Первоцветом, наконец, по улице Рима, вышли к Баптистерию и Собору.

Заблудиться было невозможно: на Кампаниле ди Джотто, возле Собора громко звонил колокол, сзывая прихожан на службу. Дамы покрыли головы воздушными полупрозрачными шарфами: Матиола – белым, Далия – жёлтым, Виола – дымчато-лиловым. Только Фиалка Триколор пришла в монашеской одежде ордена Пассифлоры, так что на ней был уже головной убор. Мужчины наоборот, почтительно сняли шляпы. Все перекрестились у входа и под пение прекрасного хора вошли внутрь.

Собор Санта Мария дель Фьоре был огромен. Он имел в длину 150 метров, а высота его купола поднималась на 114 метров. И это – третий по величине Собор во всём мире (после соборов Святого Петра в Риме и Святого Павла в Лондоне). Строился Санта Мария дель Фьоре необычайно долго – 470 лет. Строительство его началось ещё в 1296 году, но только в 1436, Собор был освящён тогдашней Римской Церковью,[50] Папой Евгением IV. За время своего существования, Санта Мария дель Фьоре много раз достраивался и украшался разными архитекторами. Например, его первым строителем был Арнольфо ди Камбио; роскошный купол, покрытый красной черепицей и украшенный мраморным фонарём, возвёл знаменитый Брунеллески в XV веке; и только в середине прошлого, XIX века, по рисунку архитектора Эмилио де Фабрис, был облицован мозаикой из белого и зелёного мрамора фасад Собора. На нём уместились сотни статуй, готических мраморных кружев, витражей и всего, что заставляло задуматься: может ли быть этот прекрасный храм творением рук человеческих?

Внутреннее убранство – неописуемо. Кроме того, в конце XIX века в Санта Мария дель Фьоре открылся музей. Там хранились такие произведения искусства, как шестнадцать статуй Пророков, расположенные в специальных нишах. Среди них пророки Аввакум и Иеремия работы Донателло; мраморные резные хо́ры Лукки делла Робия, где сейчас ангельскими голосами пелись псалмы; наконец “Пьетта́” (Оплакивание Христа) – скульптура гениального Микеланджело Буонаротти, которая является ещё и автопортретом автора – Скульптор изобразил себя в статуе пророка Никодима, поддерживающего Деву Марию с телом Сына.

Среди сокровищ Санта Мария дель Фьоре находились и другие произведения искусства, не говоря уж о фресках и иконах, но в этот ранний час туристов не было видно – сейчас взоры всех обращены к Богу и к лику Прекрасной Девы с Младенцем и с цветком в руке.

После окончания службы гости герцога Тосканского могли насладиться видом прекрасных шедевров и вообще рассмотреть Собор.

– Ты не жалеешь? – тихо спросил Гиацинта Джордано.

– О чём?

– Вы с Виолой могли обвенчаться здесь…

Гиацинт с трудом оторвался от созерцания витражей и резных пилястров Собора.

– Пожалуй, нет, не жалею. Он слишком впечатляет, здесь нельзя уделить внимание только троим: священнику, жениху и невесте. Тут почти нереально не только что-нибудь делать, но и священнодействовать, наверное, также тяжело. Можно только смотреть…

Чуть позже они все снова встретились на Соборной Площади. Увидели прекрасную Колокольню Джотто, полюбовались восьмиугольным Баптистерием, прозванным без лести “Прекрасный Сан Джованни”,[51] обошли вокруг всего Собора, построенного в виде драгоценного священнического креста с длинной ручкой. А после разгорелся спор: старшие, в особенности синьора Далия, настаивали на том, чтобы вернуться в Сад Боболи.

– Вы ведь ничего не ели! Погулять по городу у вас ещё будет время.

Дети возражали:

– Мы чудесно позавтракаем в кафе, в квартале Медичи. Уходить сейчас из города просто глупо! Сейчас ещё не жарко. Когда же гулять, как не сейчас?

Взрослые поняли, что спорить бессмысленно.

– Не заблудитесь только!

– Постараемся.

Виола отдала матери шарф, который только что сняла:

– Забери с собой, пожалуйста.

– Хорошо.

Матиола со вздохом наблюдала, как дочка закалывает аметистовые застёжки на платье. Чинная одежда матроны на глазах превратилась в молодёжное платьице. Виола закружилась на месте:

– Куда идём?

– Сначала к Сан Лоре́нцо, потом – Дворец Ме́дичи-Рика́рди, капелла Медичи, потом ищем кафе…

– Кафе сначала! – перебил Розанчик. – Фиалка, ты с ними или с нами?

Сестра Триколор покрутила головой, соображая, которая из компаний ей сейчас ближе.

– С вами! – решила она.

– Пошли. Напоследок мы заглянем на Площадь Синьории перед Палаццо Веккио и в Галерею Уффици и…

– К обеду-то вернитесь, – попросила герцогиня, испугавшись этих далеко идущих планов.

– К ужину – обязательно, мам. Не беспокойся! – заверил Джордано, оглядываясь. Вся компания уже сворачивала на улицу Дзанетти, ведущую в квартал Сан Лоренцо. Родителям ничего не оставалось, как пожелать им приятной прогулки, а самим возвращаться в замок.

…Вечером, когда друзья наконец вернулись из путешествия по достопримечательностям города, уже засыпая, Виола подумала:

“Вставать рано не так уж глупо: нельзя терять ни часа этих флорентийских чудес. Здесь исполняется всё и всё прекрасно. Надо успеть…”

О том, что надо успеть насладиться всеми данными им минутами пребывания в Цветущем Городе и запомнить это на всю жизнь, Виола подумать не успела – она заснула и во сне опять видела дворцы, храмы и улицы Флоренции.

– Нет, это совершенно невозможно! – заявил Гиацинт.

– Но почему? – спокойно удивилась Матиола. – Вы уже три дня носитесь по городу. Можем мы все вместе сегодня вечером сходить в театр. Герцог заказал ложу…

– Но почему именно “Травиа́та”?[52]

Матиола пожала плечами:

– Чем она тебя не устраивает?

– Всем не устраивает!

– Опять?…

Уже битых полчаса они спорят по поводу этой идеи Матиолы пойти в театр. Их трое в комнате маркизы. Сама Матиола, её зять и герцог Провансальский, который, видя, что страсти накаляются, решил остаться в качестве арбитра. А то, чего доброго, его сын и мать его невестки нанесут друг другу тяжкие телесные повреждения, не говоря уж о моральных травмах.

Это был первый раз, чтобы Гиацинт после свадьбы поругался с тёщей. И из-за чего! Из-за предложения пойти в оперу. В театре Верди шла “Травиата”.

– Ну, нам-то зачем идти с вами вместе? Вы хотите её смотреть – идите сами.

Матиола возражала:

– Герцог любезно взял нам места на сегодняшний вечер. Я хочу, чтобы вы тоже посмотрели это бессмертное творение…

Гиацинт закатил глаза:

– Да зачем нам эта дурацкая опера?

– Это – классика! Быть во Флоренции и не пойти в оперу – невозможно. Флоренция – родина этого жанра. А “Травиата”…

– О! Я знаю! – прервал Гиацинт речь Матиолы. – Это одно из величайших творений Джузеппе Ве́рди,[53] обессмертившее вместе с “Аи́дой” и “Риголе́тто” имя своего создателя. Это шикарная опера с гениальной музыкой, написанная по знаменитой пьесе Дюма-сына “Дама с камелиями”. И так далее, и тому подобное… И именно эта опера хуже всех в мире подходит для нашего медового месяца, но вы, дорогая маркиза, выбрали именно её!

Гиацинт энергично жестикулируя ходил из угла в угол по комнате. Матиола спокойно стояла у стола и наблюдала за его передвижениями. Она ехидно сказала:

– Конечно, тебя бы больше устроила “Женитьба Фигаро́́”!

– Разумеется!! А опера Моцарта, кстати, ничуть не хуже любой оперы Верди.

– Знаток классики! – хмыкнула маркиза. – Тебе “Фигаро́” надо не смотреть, а играть!

Гиацинт резко остановился и обернулся к ней. В глазах мелькнуло странное выражение, словно Матиола задела весьма чувствительную его струну. Опустив голову, он сказал очень тихо, но упрямо:

– Ну, в этом Вы правы, мадам… Благодарю за веру в мои таланты, но сегодня вечером мы с Виолой по крайней мере, в театр не идём.

Матиола начинала злиться:

– Что тебя не устраивает?

– Ваш выбор! Почему именно эта опера?

– Потому что сегодня вечером идет “Травиата”.

– Да чёрт побери!..

– Сынок, выбирай выражения, – вмешался герцог.

– Я пока и выбираю! – Гиацинт яростно засунул руки в карманы. – Это самое дурацкое предложение, какое можно себе вообразить.

– Ну чем тебе не нравится эта опера? – пожал плечами герцог Провансальский.

– Да всем не нравится! Смотреть её сейчас так же уместно, как ходить на похороны ради собственного развлечения!

Матиола взъелась:

– Нет, посмотрит-те только! Его не устраивает мировой шедевр! Все в восхищении, а его не устраивает!

Гиацинт тоже разозлился:

– Я вообще редко восхищаюсь каким-то произведением, только потому, что оно нравится всем! Моё мнение толпе не синхронно! Это во-первых…

Матиола просто кипела:

– Во-первых! Как ты смеешь так со мной разговаривать, мальчишка!

– Всё-таки, что же “во-вторых”…? – осторожно спросил герцог.

– А во-вторых, папа, пусть она всё-таки подумает, прежде чем портить счастливый отдых своей дочери; я – не в счет!

– Боже, какое благородство! – ехидно заметила Матиола и всплеснула руками. – Виоле, кстати, тоже полезно приобщаться к высокой музыке.

– Тогда сходите на “Отелло” – меньше нежелательных ассоциаций! А ещё лучше, на “Ричарда III-го”!

– Это слишком мрачно.

Гиацинт задохнулся от возмущения:

– А “Травиата” – весело?!! Я Вас глубоко уважаю, мадам, но смотреть такую муть в свой медовый месяц я не нанимался!

Матиола поморщилась:

– У тебя лексикон как у Розанчика.

Он резко развел руками:

– Ничего не поделаешь, мы вместе росли!

Матиола постаралась восстановить спокойствие:

– В конце концов, на афише написано “Травиата”, а не “Виолетта”, и потом…

Гиацинт вздохнул:

– Что написано – не имеет значения. Действие ведь о том же…

– Сынок, опера, это всё-таки, больше музыка. Её действие не задевает так, как обычный спектакль, – заметил герцог Провансальский.

Гиацинт нервно дернул плечом:

– Как же! Оперы Джузеппе Верди славятся своим “реалистическим восприятием действительности”. А когда четыре часа подряд на сцене – тоска зелёная, несчастная любовь, лихорадочные праздники, которыми желают заглушить страх смерти… Увядающие камелии и всё такое…

Влюбленная пара толком встречается лишь в конце, когда Жермон в слезах обнимает бездыханное тело своей умершей возлюбленной. Занавес падает; гром аплодисментов. Шедевр!!

Сами идите на свой шедевр. А ещё зовут эту ду… гм, главную героиню, Виолетта. Лучше уж смотреть “Ромео и Джульетту”. Она слишком известная и давно никого не трогает.

Матиола скрестила руки на груди:

– Ну ладно. Только откуда ты взял, что Виоле эта опера не понравится? Она будет слушать музыку. Музыка ведь очень хорошая…

– Не спорю. Музыка – прекрасна. Но она подавляет ещё больше, чем слова.

– Ну почему ты решил, что Виола…

– Потому, что знаю! – отрезал Гиацинт.

Тёща разозлилась:

– А я, по-твоему, совсем не знаю свою дочь!

Гиацинт огрызнулся:

– Возможно…

– Возможно!!!? – взвилась Матиола. – Вы идёте сегодня вечером с нами в театр, и баста!

– Нет, не идём. Если вам это доставит удовольствие, пожалуйста, смотрите вашу “Травиату”. Мы – остаёмся.

Матиола зарычала. Герцог Провансальский с тревогой наблюдал за бушующей в комнате грозой. Он как раз прикидывал к кому первому прийти на помощь – они ведь сейчас бросятся друг на друга…

В момент наибольшего накала страстей в дверь постучали.

– Мама, можно войти? – голос Виолетты.

Матиола сверкнула глазами и спокойно произнесла:

– Да, доченька, конечно.

Виола заглянула в комнату.

– Можно? Чем вы тут заняты?

– А мы здесь…

Матиола удивленно оглянулась: Гиацинт полсекунды назад метавшийся по комнате как тигр, безмятежно сидел на диванчике, прислонившись к спинке и закинув ногу на ногу. С идиллическим спокойствием он медленно отрывал по виноградине с большой золотистой грозди на столике с фруктами и, подержав её против света – будто драгоценный камень – с наслаждением съедал.

Он ответил Виоле:

– А мы тут мило беседуем с твоей мамой.

Виола подозрительно нахмурилась:

– Да? А мне показалось, когда я подходила к двери, что вы ссорились…

– Мы? – удивилась маркиза.

Гиацинт лениво потянулся за ещё одной виноградиной.

– С чего нам вдруг ссориться? Мы тут обсуждали прекрасную возможность сходить вечером в театр.

Он был совершенно спокоен и даже слегка удивлен странным подозрением жены.

– В театр? – она вздохнула. – Я собственно потому и пришла. Мама, мне Фиалка сказала, что все собираются на “Травиату”. Это правда?

Матиола улыбнулась:

– Конечно, доченька. Ты ведь хочешь пойти?

Виола взглянула на герцога Провансальского, как бы извиняясь:

– Нет. Не хочу.

– Почему нет? – удивился Гиацинт. – Это же Верди, по “Даме с камелиями”.

– Да, я знаю, – кротко кивнула Виола. – Но она такая скуч… э… печальная и… в общем, я бы не хотела её смотреть.

– Но мы хотели пойти все вместе, – разочарованно произнес Гиацинт.

Его отец не мог спокойно видеть эту небрежную позу, слышать этот спокойный тон, в котором сквозило легкое удивление. Он отвернулся к окну, чтобы не рассмеяться.

Матиола со своей стороны также была в недоумении, но чудесно поддерживала игру:

– Дорогая, если ты не хочешь идти с нами, то никто и не заставляет…

Виола посмотрела на мать:

– Мамочка, тебе очень важно, чтобы мы там были?

– Поступайте, как вы хотите. Вы уже взрослые.

Виола перевела взгляд на мужа.

Гиацинт ел виноград, и ему были глубоко безразличны все оперы мира. Но её взгляд он сразу перехватил.

– Как хочешь. Решай ты, – сказал он.

Виола вздохнула.

– Ну, если вы будете очень настаивать, мы пойдем с вами, если нет – лучше останемся дома. Мальчишки, думаю, считают так же. Джордано, я не знаю, может он и хочет слушать эту оперу, а Розанчик, тот просто уснёт. За это я ручаюсь. Так что, подумайте, насколько мы вам необходимы этим вечером, и идите на “Травиату” сами.

Матиола тонко улыбнулась:

– Мы подумаем…

– В следующий раз мы обязательно пойдем в театр все вместе, – заверила Виола.

– Прекрасно.

Виолетта успокоилась и довольная ушла, сказав, что ждёт Гиацинта внизу.

– Сейчас приду. Через минуту, – пообещал он.

Как только дверь за Виолой закрылась, он отодвинул блюдо с фруктами и встал.

Матиола загадочно смотрела на зятя с нескрываемым интересом. Она смерила Гиацинта пристальным взглядом:

– Артист!

Он усмехнулся и опустил голову:

– Простите моё поведение, мадам.

Матиола улыбалась:

– Которое из двух?

– Оба.

Маркиза серьёзно сказала:

– Знаешь, я никак не ожидала от тебя такой реакции. Была уверена, что нас ждет второй скандал.

Он так же серьёзно посмотрел на неё. И тихо ответил:

– Главное, чтобы Виола была спокойна. Пусть хоть мир перевернется, чёрт с ним, лишь бы она знала, что всё в порядке.

– И ты согласен ехать в театр, если я попрошу?

– Да, согласен. Но я остаюсь при своём мнении.

Матиола игриво ответила:

– А я нет. Представь, мне вдруг показалось, что ты прав. Лучше будет, если вы останетесь здесь, раз вы так хотите. Правда, герцог?

– Вы всегда правы, мадам, – откликнулся герцог Провансальский.

– Да, всегда-всегда, мамочка, – смиренно подтвердил Гиацинт. – Можно, я пойду. Меня ждут.

И поклонившись, он вышел из комнаты, аккуратно закрыв дверь.

– Чудовище! – восхищенно констатировала Матиола. Она засмеялась: – Простите, герцог.

Тот понимающе улыбнулся:

– Не извиняйтесь, маркиза. Вы правы!

– Да, не извиняйтесь, мамочка! Это комплимент! – долетел из коридора веселый голос Гиацинта.

Виола и Джордано ждали Гиацинта в гостиной.

– Слушай, граф, как ты смотришь на то, чтобы наши родители ушли в театр одни, без нас? – спросил Джордано.

– Крайне положительно. А что, есть идея?

Джордано нерешительно протянул:

– Идея есть… Но не знаю, понравится ли она тебе…

Гиацинт кивнул:

– Ясно. Дело противозаконное, поскольку взрослым оно точно не понравится. Считай, что я уже согласился.

Джордано засмеялся:

– Да ну тебя с твоим ясновидением! В общем, всё правильно, родители не разрешат, но… было бы здорово, – мечтательно заключил он.

Гиацинт обернулся к жене:

– Что надо делать?

– Ничего, – снисходительно улыбнулась Виола. – Мы собрались устроить небольшой пикник здесь, в Саду.

– Где именно?

– В Бельведере.

Гиацинт задумался:

– Уже почти вечер. Когда они уедут, будет совсем поздно.

Джордано пояснил:

– Мы как раз и собираемся уйти вечером. Разведём костёр, посидим ночью под звёздами…

– Что возьмём из еды?

– Ты согласен, да? – обрадовался Джордано. – За едой дело не станет. Возьмём пиццу – мама напекла их нам на ужин. Испечём яблоки на костре.

– Отлично. Розанчик уже на седьмом небе или выше?

– Не знаю, – ответил Джордано. – Мы ему ещё не сообщили этот… проект. Он сидит у себя в комнате с самого обеда. Может, он не захочет идти…

– Он заболел? – встревожился Гиацинт.

Виола рассмеялась:

– Нет, хуже! Он читает книжку! Джордано дал ему “Асканио”, теперь его за уши не оттащишь от этого романа.

– Знаешь, – предложил Гиацинт. – Ты сбегай, сообщи ему о нашем плане, а мы останемся здесь и послушаем, какой грохот будет, когда он свалится с подоконника, ведь, бьюсь об заклад, он читает у окна. Я полагаю, замок дрогнет, как от землетрясения.

Виола укоризненно покачала головой:

– Ах, какая жестокость, любовь моя. Ведь ты рискуешь жизнью своего друга детства: вдруг он выпадет из окна?

– Виола, ты скажи ему про пикник, только если окно будет закрыто, – со смехом посоветовал Джордано.

– Ладно, пойду скажу ему, какие вы добрые друзья, – пообещала графиня.

– Только осторожно! – предупредил Джордано.

– Чтобы он не сразу упал в обморок от счастья?

– Нет, чтобы родители ничего не узнали!

– Постараюсь. Ждите нас тут.

Виола легко побежала вверх по парадной лестнице на второй этаж в комнату Розанчика. Ровно через две минуты, как и предсказывал Гиацинт, раздался оглушительный грохот: три почти одновременных удара об пол – шум падения каких-то тяжёлых предметов. Потом громко хлопнула дверь, и друзья услышали топот по коридору второго этажа.

– Сначала упал сам Розанчик, – с учёным видом рассуждал Джордано, – потом ещё что-то, может быть, книга, хотя вряд ли – грюкнуло порядочно, чуть пол не проломился. А вот третий раз?…

– Третий раз – это просто, – ответил Гиацинт. – Это что-то из мебели. Опрокинул, наверное, стол или стул, когда вылетал из комнаты, а вот второй раз неизвестно что…

В этот миг, прервав беседу экспертов, Розанчик собственной персоной кубарем скатился вниз по лестнице.

– Когда?! Когда мы идём?!

Друзья засмеялись:

– Успокойся. Об этом пока никто не должен знать.

– Это тайна! – добавил Джордано.

Розанчик, всё ещё тяжело дыша от быстрого бега, энергично кивнул головой:

– Ага… тайна. Я никому не скажу.

– Ну что ты! – иронично заметила Виола, подходя к ним. – Какая же это тайна, если ты уже оповестил всех в окрестностях, что случилось что-то необычное.

– Я?! Когда это?

– Только что. Весь замок дрожал, будто лавина прошла.

– Ах это… – Розанчик беззаботно пожал плечами: – Так это ничего особенного, подумаешь пару стульев упало!

– А кресло? – уничтожающе спросила Виола. – А стол? А дверью кто грохнул так, что чуть все стёкла не повылетали?

Розанчик потупился:

– Не повылетали же…

Гиацинт и Джордано никак не могли успокоиться и хохотали до упаду. Тут на лестнице появилась синьора Далия.

– Мальчики, что у вас случилось? Люстра упала?

– Нет, мам, всё в порядке! – отсмеявшись успокоил Джордано. – Нам просто весело.

Синьора озадаченно покачала головой:

– Ну-ну, веселитесь. Только обещайте, что когда мы вернёмся завтра утром, замок будет ещё стоять.

– Разумеется, синьора Далия, – заверила Виола. – К Вашему возвращению всё будет в полном порядке.

– А почему завтра утром? – Розанчик уловил эту фразу и спрашивал как можно безразличнее, но взгляд его говорил о многом.

Герцогиня ответила:

– Да оттого, что мы договорились с Сантолина поехать к ним после спектакля. Поужинаем да и останемся там ночевать. Бедные детки, как же вы будете здесь одни, ночью…

– А мы… – начал Розанчик.

Джордано довольно сильно толкнул его локтем и договорил сам:

– Он прав, мамочка, мы не боимся остаться одни. Что с нами может случиться в нашем Саду?

Далия внимательно посмотрела на сына:

– Вы точно не хотите поехать с нами?

Гиацинт знал, как положено успокаивать материнские сердца. Он сказал:

– Не волнуйтесь, Ваше Сиятельство. Мы после ужина ещё посидим в гостиной при свечах. Поболтаем. Перед тем, как мы разойдёмся по своим комнатам, все входные двери будут закрыты на замок и на засов изнутри; во дворце полно слуг, с нами ничего не может случиться.

– Но Вы присмотрите за этими бандитами, граф? – доверительно попросила Далия.

– О, конечно. Я не оставлю их одних ни на минуту, – заверил он, покосившись на “бандитов”.

Видимо эти слова развеяли последние сомнения доброй синьоры:

– Благодарю Вас, Гиацинт. Вы – золотко! – она удовлетворённо кивнула и ушла к себе.

– Золотко, – ехидно поинтересовался Розанчик, скрывая восхищение. – Почему, когда ты что-нибудь говоришь, тебе все верят?

– Потому что я всегда говорю правду, – откликнулся Гиацинт. – Мы всё в точности так и сделаем, как обещали герцогине. Кроме вечеринки при свечах.

– А двери мы тоже изнутри закроем и пойдём в свои комнаты? – недоверчиво нахмурился Розанчик.

– Обязательно, – серьёзно сказал Гиацинт. – Но… (он лукаво улыбнулся) про окна мы ведь ничего не обещали. Думаю, верёвки в вашем дворце найдутся, а, Джордано?

Молодой граф Георгин просто сиял:

– Ещё бы! Найдутся. И одеяла, и походные мешки с едой. На всю ночь, так на всю ночь!

Розанчик тряхнул головой, будто силясь проснуться или отогнать галлюцинацию:

– Это что, всё на самом деле? Вот это приключение будет. Нет, кроме шуток!

– Какие шутки, о чём ты? – возмутилась Виолетта. – Уедут они в половине девятого. В девять – встречаемся на лужайке под нашим окном.

– Лучше над главной лестницей Сада. Там, где дорожка к Палаццо Питти, – внёс предложение Джордано.

– Идёт, – согласились все.

Вечер наступал очень медленно, как всё, чего ждёшь с нетерпением. Родители действительно собрались ночевать у синьоров Сантолина: их особняк находился в двух шагах от театра Верди, возле Ба́рджело – здания городской ратуши. Наконец, карета увезла “любителей “Травиаты” на вечерний спектакль. Поехала даже Фиалка, которая до этого собиралась остаться и лечь пораньше спать. Всё благоприятствовало плану друзей.

Они приготовили и разделили необходимые вещи. Гиацинту и Виоле досталось тащить одеяла, Джордано – спички для костра, огромную коробку с кусками нарезанной пиццы – забота синьоры Далии, Розанчику по жребию выпало нести большую сумку, полную яблок и бананов.

Виола рьяно протестовала против такого произвола со стороны Судьбы. Она уверяла, что кому-кому, а Розанчику доверять продукты ни в коем случае нельзя.

– Нет, если мы желаем остаться голодными – пожалуйста! Пусть несёт фрукты! Но это, по-моему, верх легкомыслия.

Оскорблённый в лучших чувствах, паж заявил, что пусть они пересчитают все продукты, и если он съест хоть один банан, то пусть считают его последним предателем и обжорой!

– Хорошо, посмотрим, – сказал Гиацинт, но фрукты пересчитывать не стал. Розанчик успокоился.

Ровно без пяти девять, Джордано спустился по верёвке из окна своей комнаты. Почти тотчас же из соседнего окна плавно опустился круглый мешок с фруктами, а следом сам Розанчик соскользнул вниз, в ночной Сад. Правда, в девять часов было не очень темно и на главной аллее ярко горели жёлто-оранжевые фонари, но приключение началось.

Вдвоём с Розанчиком они добрались до площадки наверху лестницы возле Палаццо Питти.

– Их ещё нет, – раздосадовано заметил Джордано. – А ведь сейчас – девять.

– Нас нет не “ещё”, а “уже”, – отозвался из-за соседнего дерева голос Виолы. И две тени появились с разных концов площадки.

Розанчик непроизвольно вздрогнул:

– Ну вы, ребята, совсем как ночные грабители с большой дороги! Где вы взяли эту одежду?

Граф и графиня были одеты словно матросы с корабля: тёмные брюки клёш, тельняшки, синие куртки. Гиацинт к тому же, достал где-то чёрную широкополую шляпу, закрывавшую пол-лица, а Виола повязала шейную косынку как маску, и видны были только глаза.

– Кошелёк или жизнь?!

– Потрясающе! – Джордано был в полном восторге. – С вами можно идти грабить ювелирные лавки на Понте Веккио! Только не сегодня, – поспешно добавил он, заметив, как в темноте блеснули глаза у Розанчика.

– Так где вы взяли одежду?

Гиацинт подёргал борта куртки:

– Это мой выходной костюм. Такие вещи я беру с собой в любую поездку.

– С недавнего времени, я тоже, – поддержала Виола. – А вот Вы, господа, на кого похожи?

Джордано и Розанчик напялили на себя самую старую потрёпанную одежду, которая нашлась в замке. Но вся она была с облезлым золотым шитьём и порванными венецианскими кружевами. Джордано улыбнулся и развёл руками:

– Если вы похожи на настоящих разбойников, вернее, на пиратов, то мы – на бандитов-дилетантов, изгнанных из приличной семьи.

Гиацинт со снисходительной усмешкой кивнул:

– Похожи. Ну, идёмте штурмовать Бельведер, принцы-нищие…

Через пару минут, продираясь сквозь заросли кустов самшита и кизильника, вместо того, чтоб идти по дорожкам, компания вышла к стене форта.

Сложенный из необработанного камня, с зубчатыми стенами высотой метров десять, старинный наблюдательный пост Флоренции выглядел внушительно. Искатели приключений прошли ещё немного вдоль стены. С северной стороны форта обнаружилась лестница наверх. Перед ней, правда, стояли закрытые ворота, но Джордано, пошарив в кармане, извлёк ключ, и ворота с диким скрежещущим визгом открылись, впуская ночных гостей. Поднявшись по лестнице на саму смотровую площадку, поросшую мягкой травой, они оставили вещи и принялись собирать ветки для костра. Это было бы довольно сложно сделать – деревья там не росли, но прямо перед ними возвышалось здание форта – трёхэтажная деревянная громада с наблюдательной вышкой на крыше. В ней деревянного хлама нашлось предостаточно.

Контуры стен Бельведера напоминали растянутую шестиугольную звезду. От площадки каменная ограда возвышалась ещё на метр. С одной стороны расстилался ночной город, с другой – южные предместья Флоренции – редкие домики, утопающие в зелени кипарисов. Вскоре на площадке перед фортом с “городской” стороны затрещал костёрчик. Наколов дольки пиццы на прутья, друзья разогрели себе ужин. Уселись вокруг огня на принесённые одеяла.

Над ними раскинулся шатёр безлунного неба, проколотого в очень многих местах дырочками звёзд. Флоренция светилась огнями. Гиацинт через плечо глянул на город внизу. Где-то там, на другом берегу Арно́, горят огни оперного театра имени Джузеппе Верди. И в нём сейчас идёт эта дурацкая “Травиата”. Не будь её – не было бы и этого пикника ночью под звёздами. Он снова повернулся к костру. Лица мальчиков и Виолы казались полупрозрачными в отблесках огня, а глаза горели словно маленькие костры. Как они счастливы! Может, это их первая ночь “на воле”. Гиацинт бросил прутик в огонь, вытянулся на одеяле, заложив руки за голову, и смотрел в небо. Через некоторое время, слыша счастливый смех друзей, он сказал, обращаясь к Джордано:

– Граф Георгин, можно я спрошу у Вас одну вещь?

– Чего так официально? – весело удивился Джордано, грызя яблоко.

Гиацинт вздохнул:

– Потому, что это – глупость. Обещай, что не обидишься.

– Обещаю.

– Скажи, ты много лет мечтал устроить этот ночной поход?

Джордано немного помолчал. Потом сказал оч-чень вежливо:

– Дорогой граф Ориенталь… А не пошёл бы ты к чёрту со своим ясновидением?

Гиацинт тихо засмеялся:

– Я так и знал. – Он сел, обхватив руками колени.

Джордано спокойно чистил банан. Он сказал, глядя в огонь:

– Ты угадал, я почти семнадцать лет живу здесь рядом, но ни разу не мог сделать то, что хочу: зажечь костёр и посидеть в Бельведере ночью. Смотреть на город и мечтать обо всём на свете. Тебе это кажется глупым?

– Вовсе нет. Я рад, что твоё желание исполнилось.

Они снова замолчали. Пекли на огне яблоки, ели их ещё горячими и смотрели на город, казавшийся таким далёким.

Джордано пристально посмотрел на Гиацинта.

– Что? – спросил тот, не оборачиваясь.

– Нет, ну это наглость! – Джордано стукнул себя по колену, выражая возмущение: – Почему ты чувствуешь мой взгляд?

– Потому что ты смотришь. Так, что?

– А ты не обидишься?

Граф усмехнулся:

– Начинается… Решил отомстить?

Джордано засмеялся:

– Вроде того. А ты точно не обидишься?

– Не точно. Смотря что спросишь.

– Правда, что ты ещё в детстве странствовал с цыганами и бродячими актёрами?

Гиацинт удивлённо поднял бровь:

– Откуда сведения?

– От Фиалки. Она рассказывала мне в Ливорно про твои юные годы.

Граф поднял лицо к небу:

– Вот, послал Бог свояченицу, нечего сказать. Монахиня называется! Она-то откуда знает?

– От Пассифлоры, – ответила Виола. – Я слышала об этом ещё до нашей свадьбы. Сестра сама говорила.

– Тогда ясно…

– Ну, так это правда? – спросил Розанчик.

– Да, правда, правда.

Джордано склонил голову набок, разглядывая друга:

– Но ты ведь, это… граф, наследник рода и всё такое…

Тот улыбнулся:

– Ну и что?

– Да ничего, меня это, в общем, не удивляет: кровь провансальских трубадуров, страсть к путешествиям… Но я хочу спросить, что говорили твои родители? Они всегда разрешали тебе поступать по-своему?

Гиацинт пожал плечами:

– Как сказать. По-разному было.

– И они пытались когда-нибудь тебя удержать?

Он помолчал, глядя на искры, летящие над костром:

– Пытались. Один раз…

– И что? – тихо спросил Джордано.

– Потом я перестал их спрашивать.

– И что было?

– Ост и Вест-Индия. Я ушёл на одном из кораблей отца. Там служил очень хороший боцман по прозвищу “Баобаб”…

Виола затаённо улыбнулась:

– И ты был у него юнгой?

– Да, меня приняли в команду. Хотя ругались, конечно, сначала. – Он усмехнулся: – Происхождение моё их не устраивало. И возраст.

– А сколько тебе лет было тогда? – осторожно поинтересовался Джордано. Остальные хранили молчание, но слушали очень внимательно.

Гиацинт медленно, с паузой, ответил:

– Лет сколько? Сначала – семь, потом – девять.

– Как это?

Он опустил глаза:

– Когда вернулся – стало девять.

– Два года! А как же дома? Родители? – вместе воскликнули Джордано и Розанчик.

– Ждали, – вздохнул он.

Розанчик недоверчиво посмотрел на друга:

– Представляю! Твой отец наверное о-очень разозлился…

– Нет. Обрадовался, – серьёзно ответил Гиацинт.

Розанчик удивлённо раскрыл рот:

– И… ничего?

Его друг рассмеялся:

– Ничего. Однажды он уже пробовал “разозлиться”, как ты это себе представлял. Если б получилось – я бы не вернулся. А в этот раз мы поговорили как двое мужчин и, видимо, поняли друг друга.

– И что понял ты? – спросила Виола. Она сидела напротив него, уткнувшись подбородком в колени. Огонь разделял их.

– Я – что родителей надо беречь… Потом эта мысль не раз оправдывала себя.

Они снова замолчали, думая каждый о своём. Угли костра потрескивали и рассыпали огненные искры. Виола обошла огонь и села рядом с мужем. Она обняла его за шею и склонила свою голову ему на плечо.

– Хочешь спать, солнышко?

– Нет, – ответила она. – Я просто хочу сидеть тут.

– С чего бы это? Вроде, не холодно, темноты ты не боишься, летучих мышей тоже, спать не хочешь… Не понимаю.

– И не поймёшь, – заверила Виола, крепче обняв его. Она нашла брошенную им в траве шляпу, и пристроила, как подушку для себя. – Я просто так… – Она снова улеглась к нему на плечо.

Розанчик видимо, давно хотел что-то спросить, но не решался. Он съел для храбрости два банана, запил их нектаром. Нерешительно взглянул на Гиацинта. Глотнул ещё нектара, закашлялся. Джордано внимательно посмотрел на пажа:

– И ты хочешь что-то спросить?

– Я-то хочу, но тогда он с нами вообще разговаривать не будет. Гиацинт, я давно, ещё в Париже хотел тебя спросить…

– Что же не спросил? В Париже.

Розанчик шмыгнул носом:

– Потому что это така-ая глупость, что говорить страшно. Но ведь вертится в голове…

– Скажи, раз вертится… – усмехнулся Гиацинт.

– Знаешь, ты только…

– Знаю, – перебил он. – Я не обижусь. Чего ты от меня хочешь?

– Чтоб ты ответил на один вопрос. Ведь в Париже, наверное и раньше, у тебя же было много дуэлей…

– Ну, было несколько… сотен. И что тебя интересует?

– Скажи… только ты не будешь очень на меня ругаться? – замялся Розанчик.

Граф покосился на сидящую рядом Виолу:

– Не буду.

Розанчик глубоко вздохнул и решился:

– Гиацинт, ты когда-нибудь, кого-нибудь убил?

Повисла тишина. Потом Гиацинт сказал, глядя прямо перед собой:

– Не знаю.

– Как, не знаешь? – переспросил Розанчик.

Джордано молча ждал ответа. Гиацинт нервно засмеялся:

– Ребята, это на вас отсутствие луны так действует? Прямо “ночь откровений”…

– Но всё-таки? – настаивал Розанчик.

– Говорю же, не знаю, – тихо повторил Гиацинт. – На дуэли, кажется, нет. Там, в основном, до первой крови – раны не очень серьёзные. А вот в порту… Вернее, в портовых барах, в разных городах, там по-разному… Нож у меня всегда с собой… И стрелять приходилось… Может быть, некоторые потом и умирали. Вообще-то, удар у меня – не дай Боже. Ты ведь знаешь…

Розанчик кивнул:

– Я знаю. По крайней мере, со шпагой… И другие тоже знали.

Виола шевельнулась:

– В числе “других” был и Нарцисс?

Граф усмехнулся:

– Ну, это из-за тебя. Я ни при чём.

– Нарцисс – брат этой ведьмы, Лютеции?[54] – спросил Джордано.

Розанчик кивнул. Гиацинт склонил голову и погладил щекой руку Виолы. Она только крепче обняла его.

В дыму над костром кружились события двухмесячной давности. Боже-Боже! Вроде как не с ними всё это было, а с кем-то другим. И много лет назад…

[55] Бал по случаю Дня Рождения принцесс; кубок с ядом для Пассифлоры; розовый флакончик, сверкающий в лучах солнца. Заговор Неро́ – принца Чёрного Тюльпана, его подруги Лютеции и её брата. Приказ принцессы Скарлет, изгнание принца; весь безумный день на балу мелькнул у них перед глазами.

Джордано растерянно потряс головой:

– Ребята, ведь я познакомился с вами именно в тот день! Что же получается, мы знакомы только два месяца?

– Невероятно! Значит, так распорядилась судьба, – изрёк Розанчик.

– Судьба… – протянул Гиацинт. – Мы именно в тот вечер выбили, наконец, согласие на наш брак.

Виола улыбнулась Джордано:

– Это ведь ты меня сосватал. Так бы, мамочка до сих пор не согласилась.

– Тут целиком заслуга Пассифлоры, – скромно возразил Джордано. – Но всё равно, хорошо, что всё так устроилось.

Розанчик размышлял, подперев кулаком щеку:

– Да, в тот день ещё моя дорогая сестрица приехала; мы с тобой ездили в театр…

– Куда-куда? – встрепенулась Виола.

Гиацинт метнул на Розанчика такой взгляд… И как всегда спокойно ответил:

– Он хотел сказать “за ядом”. Мы там устроили небольшой спектакль…

– Кстати, я до сих пор не знаю, как вам удалось достать отраву! Что за история?

Гиацинт палкой помешал угли костра.

– Да так… Как-нибудь потом расскажу. На сегодня откровений достаточно.

– Как хочешь, – улыбнулась Виола. Джордано постарался перевести тему разговора на другое:

– Помните, как у Розанчика была тогда дуэль с Чёрным Тюльпаном?

Паж хмыкнул:

– По-моему, скорее у нас была. Если это вообще можно назвать дуэлью… Вот когда он (кивнул на Гиацинта) придумал, как арестовать принца крови, да ещё имевшего дипломатическую неприкосновенность, это был класс!

– Это было несложно, – возразил Гиацинт. – Нам просто очень повезло, что жених принцессы Бьянки – испанский гранд, как и Неро́, а то бы мы проиграли, и его просто никто не смог бы арестовать.

Розанчик снова погрузился в глубокое раздумье, потом сказал, как бы про себя:

– Чёрный Тюльпан вообще не из тех, кто легко прощает даже незначительные обиды… А тут дело куда серьёзнее.

– Розанчик, ты пессимист, – покачал головой Джордано.

– Я реалист! – возразил паж.

Гиацинт уточнил:

– Иногда…

– Эй, ты зря смеёшься! – возмутился Розанчик. – Думаешь, Неро́ забыл о нас всех?

Гиацинт покачал головой:

– Нет, не думаю. Временами мне кажется, что мы сильно рискуем, покинув пределы Франции.

– Ты серьёзно?

– Вполне. Принц вполне может знать об этом и… – он засмеялся, – …ждать, когда мы одни ночью пойдём на прогулку в Бельведер.

Мальчишкам это не показалось смешным. Джордано тревожно сказал:

– Знаешь, мне было бы спокойнее, не обладай ты своим даром ясновидения.

Гиацинт посмотрел в небо:

– Да всё ты выдумываешь, Джордано, никакого у меня дара нет. Просто, я говорю вполне возможные вещи.

– В том-то и дело… – печально вздохнул Джордано.

Розанчик сонно хлопал глазами. Гиацинт заметил это:

– Вот что, давайте прекратим наш вечер воспоминаний. Давно пора спать – уже почти три часа ночи, и костёр догорел.

Они согласились с его предложением. Под крышу в форт решили не идти. Не так уж холодно, а если завернуться в пуховое одеяло, то, вообще, прекрасно.

Они приготовили себе постели подальше от углей костра. Мальчишки заснули сразу, может даже на пару секунд раньше, чем окончательно улеглись. Гиацинт, лёжа с открытыми глазами, ждал, чтобы упала хоть одна звезда. Правую согнутую руку он положил под голову, левой обнимал Виолу. Она чувствовала, что муж не спит.

– О чём ты думаешь? – спросила она. По чуть заметному движению, поняла, что Гиацинт улыбнулся:

– Я думаю, что может быть лучше было поехать в оперу…

Она тихо засмеялась:

– Упустить такую ночь? И ничего не узнать о тебе? Ни за что!

Он опять улыбнулся:

– Ну, спи, моё солнышко. Спи…

Наутро, когда родители вернулись в замок, дети уже встречали их дома, весёлые и отдохнувшие. Все следы ночной прогулки, в виде беспорядка на кухне и верёвок, свисающих из окон, были заблаговременно уничтожены.

– Как спектакль? – вежливо спросили “детки”.

– Отличная опера. Такая музыка – прямо мурашки по коже. Но всё-таки, “Травиата” – это для взрослых, – решили родители.

– Почему? – спросил Розанчик.

Герцог Джорджоне пояснил:

– Понимаешь, это такая психологическая драма: о Любви, о смерти, о самопожертвовании, о тщете мирской суеты и роскоши, в общем, хорошо, что вы остались дома…

– Да, – согласно кивнула Далия. – Вам бы не понравилось, особенно молодожёнам, – она добродушно улыбнулась Виоле и Гиацинту. Они ответили такой же милой улыбкой. Герцогиня Далия спросила:

– А как у вас здесь? Всё было спокойно?

– Здесь всё было спокойно, – заверил Гиацинт. – “Бандиты” постоянно находились в поле моего зрения…

“Бандиты” – Джордано и Розанчик фыркнули и переглянулись. “Ясно, здесь всё было спокойно, нас же не было”, – говорили их взгляды.

Герцог Джорджоне внезапно сказал, когда они у же завтракали всё вместе в столовой:

– Знаете, что, cari amici,[56] у меня есть предложение…

Все взоры обратились к нему, герцог продолжал:

– В порядке компенсации, за то, что мы провели ночь в гостях, а вас бросили дома… (при этих словах по некоторым лицам пробежали ироничные тени)… так вот, предлагаю сегодня совершить небольшое путешествие всем вместе.

– Куда? Когда? На чём? – моментально посыпались вопросы.

– Это секрет. Узнаете всё после обеда, даже позднее…

Розанчик обиженно насупился:

– А это для всех секрет, или только для нас?

Правитель Тосканы засмеялся:

– Для всех, не волнуйся.

– Нам также пока ничего не известно, – заверила маркиза Матиола.

– Надеюсь, сюрприз будет приятным? – осведомилась Далия.

– Думаю, да, дорогая.

– О! Я кажется догадываюсь… – она шепнула что-то на ухо мужу.

Герцог подтвердил её догадку.

– Ты угадала, моя дорогая. Только не выдавай меня, пусть будет сюрприз.

От этой таинственности гости так разволновались, что позавтракали с утроенным аппетитом, на радость хозяйке дома.

До вечера все гуляли по городу. Это нельзя было в полном смысле назвать “по городу”, скорее – “над городом”. Они прогуливались по Коридору Вазари, проходящему поверх домов Понте Веккио. Этот коридор, длиной почти в километр, соединял Палаццо Питти, Палаццо Веккио и Галерею Уффици. И вот друзья гуляли по самым знаменитым музеям города, не выходя на улицу и не ступая на землю.

Они побывали в маленькой церкви Санта Феличита, под которой Коридор Вазари превращался в балкон. Оттуда в старину Великие герцоги Медичи слушали мессу, будучи невидимыми для остальных прихожан. Из окон Коридора открывался прекрасный вид на реку Арно́ с многочисленными мостами, на набережную, на далёкие черепичные крыши и купола соборов. Стены Коридора были увешаны собранием великолепных картин, в основном автопортретами великих художников прошлых эпох и картинами исторических битв.

Из Коридора Вазари гости попадали в знаменитый музей искусств – художественную галерею Уффици, построенную также по проекту Вазари в 1570-х годах. В ней теперь собраны иконы, картины, скульптуры выдающихся мастеров. Друзья видели и “Мадонну на троне” кисти Чимабуэ и Ботичеллиевскую “Мадонну с гранатом” и “Весну” и “Рождение Венеры”, само собой, тоже. Картины Рафаэля, Леонардо да Винчи, “Тондо До́нни” со Святым Семейством работы Микеланджело и другие произведения.

Из Галереи Уффици по тому же Коридору Вазари можно было пройти в Палаццо Веккио – главный дворец Флоренции, его ещё называют Дворцом Синьории.

Это здание – резиденция правительства Флорентийской Республики с XIV века. Само правительство называлось “Синьори́я”. Администрация мэра Флоренции до сих пор находится здесь, и Палаццо делла Синьория, собственно – рабочий кабинет герцога Тосканского и его министров.

Гости побывали во многих залах прекрасного дворца, в том числе и в Большом Зале Пятисот, как называют огромную комнату, где во времена Республики заседал Большой Народный Совет. Из всех залов верхнего этажа им больше всего понравился великолепный зал Лилий. В нём по стенам на лазурно-синем фоне блистали бесчисленные золотые лилии.

Из окон Палаццо они видели статуи на площади Синьории. Среди них мраморный “Давид” Микеланджело, а в боковой ложе – обещанный бронзовый “Персей с головой Медузы”, работы Бенвенутто Челлини.

В общем, до обеда гостям хватало развлечений и ожидание сюрприза было не таким томительным. Но обед прошёл и близился вечер. Наконец, часов в восемь вечера, герцог Джорджоне предложил всем гостям отправиться вместе в ним на прогулку, где он и представит им долгожданный сюрприз. Они радостно последовали за герцогом. Впрочем, к большому сожалению, последовали не все. Синьора Далия, единственная знавшая сущность сюрприза, осталась дома. Она сказала, что так устала после вчерашнего посещения театра и последующих торжеств в особняке Сантолина, что желала бы слегка отдохнуть. Тем более что вернутся гости по её предположениям никак не раньше утра, а она не в состоянии странствовать всю ночь.

Итак, пожелав герцогине доброй ночи и сами рассчитывая на то же самое, гости покинули Дворец Георгин и миновав Палаццо Питти и площадь Счастья, по Виа Маджо, то есть по улице Мая прошли на набережную Арно́, прямо к Мосту Святой Троицы. Они не перешли мост, а спустились по каменной лесенке на берег к самой воде. Там были построены непонятные навесы, похожие на длинные деревянные ящики, высотой до полтора метра. В этих “ящиках” хранились лодки.

Герцог подошёл к самому большому навесу и открыл два замка́ на его боковой стенке. Мальчишки помогли ему откинуть крышку “ящика”. Весь верх и боковая стенка поднялись на шарнирах и остались открытыми. Внутри под навесом пряталась длинная узкая лодка с высокой загнутой кормой и богато украшенным форштевнем. Все с восхищением рассматривали её. Герцог потянул за канат привязанный к железному кольцу на носу лодки, и она легко скользнула по наклонному настилу в изумрудные воды Арно́.

– Знакомьтесь, это “Фиорелли́на”,[57] – Джорджоне сделал приглашающий жест.

– Боже, настоящая венецианская гондола! – восхищённо воскликнула маркиза.

Джордано широко раскрытыми глазами смотрел на отца:

– Папочка, это её ты привёз прошлой зимой?

– Откуда такая красота? – спросила Фиалка.

Джорджоне был весьма доволен произведённым эффектом. Он рассказал историю “Фиореллины”.

– Это действительно настоящая гондола, построенная лучшими мастерами Венеции. У нас в Венецианской лагуне есть небольшая вилла – Вилла дей Фиори.[58] Я в прошлом году был по делам в Венеции и заказал тогда эту лодочку. А полгода назад, зимой, мы перевезли её на Арно́. Так что, она венецианка, но с гражданством Флоренции. Прошу, господа, располагайтесь.

Гондола была двенадцати футов в длину, и восемь человек легко разместились в ней. Большая, напоминавшая по контуру изящный стручок фасоли или плод банана, гондола легонько покачивалась на воде. Она была чёрного цвета, с красными обводами бортов и кормой. Гордо приподнятый нос “Фиореллины” украшал позолоченный гребень и резные цветы, также покрытые золотом. На загнутой словно носок турецкой туфли корме, красовались золотые продольные полоски, сходящиеся вместе на узком краю кормы, где находился небольшой позолоченный шарик, вырезанный из дерева. На “Фиореллине” не было специальной надстройки или навеса с балдахином, имитирующих каюту. Она имела две скамейки в центре, где могли разместиться человек шесть и две банки на носу и на корме, где должны были располагаться гребцы.

Гондоле также полагались два длинных чёрных весла с красными ручками. Первыми вызвались грести мальчишки – Розанчик и Джордано. Остальные разместились так: на одной скамье герцог Провансальский и Матиола, на другой – герцог Тосканский и Фиалка. Гиацинт и Виола устроились на полу между скамейкой и кормовой банкой.[59] Джордано взял носовое весло, паж – кормовое и они отчалили от берега.

Правда, вскоре гребцам пришлось поменяться местами, ибо Розанчик первый раз в жизни держал в руках весло и грёб им так рьяно, что лодка рыскала в разные стороны с риском опрокинуться. В конце концов, Гиацинт заявил, что Розанчик уже пару раз покушался снести им головы веслом и на третий раз, пожалуй, достигнет успеха в этом предприятии. Розанчик обиженно хмыкнул и перешёл на нос гондолы – там всё-таки не рулевое весло. На корме, как более опытный встал Джордано, и дело пошло на лад.

“Фиореллина” легко скользила вниз по течению. Они мирно проплыли под аркой моста Понте алла Карайа. Близился вечер. Небо на горизонте алело. Проплывали мимо дома́, фонари на набережной и купола далёких церквей и соборов. Уже через пятнадцать минут они, миновав Понте Витториа покинули центр Флоренции и плыли меж зелёных берегов западных пригородов. Дома́ скрылись, заслонённые кронами роскошных олив, растущих по берегам Арно́. Лишь вдалеке мелькали черепичные крыши и горы Тосканы.

Чем ближе к вечеру, тем более густые синие и фиолетовые тени опускались на горы. Арно впереди гондолы всё больше напоминал расплавленную золотую лаву. Казалось, чёрные борта “Фиореллины” с лёгким шипением, словно угли проходят сквозь пламя, растворённое в реке. Все зачарованно смотрели на золотистые искры, рассыпающиеся от каждого взмаха весла. Говорить было не о чем, гости предпочитали молча слушать вечернюю песню Арно́. В ветвях олив над водой щебетали птицы, где-то в горах откликалось эхо колокольчиков – пастухи загоняли домой овец и коз. Они уплыли довольно далеко от города – мили на три. Надо возвращаться.

“Фиореллина” развернулась и пошла против течения. Её корма, даже если бы не была золотой и красной, стала бы такой от последних лучей закатного солнца. Джордано отдал весло Гиацинту, а сам взял носовое. Розанчик, довольный, что может наконец отдохнуть и спокойно любоваться закатом, уселся на корме; Виола передвинулась выше и теперь сидела на кормовой банке, поджав ноги и глядя, как расходится фестонами вода за кормой “Фиореллины”. Они возвращались в город.

Русло Арно́ снова стало шире, вдоль каменной набережной зажглись большие светло-жёлтые фонари, похожие на виноградные грозди, растущие вверх. На каждом витом столбе росло по два или четыре светящихся шара.

Флоренция встретила их фейерверком разноцветных огней: окна домов, цветные вывески, кружевные, освещённые изнутри силуэты церквей, дворцов и колоколен, со множеством окошек самых разных форм. А значит, и со множеством огоньков.

– Ну просто Венеция! – мечтательно воскликнула Фиалка. – Если бы впереди не светился огненным драконом Понте Веккио, можно представить, что мы на Большом Канале в Венеции и скоро за поворотом возникнет огромный Дворец Дожей. Слышатся песни гондольеров…

Герцог Джорджоне сделал обещающий жест:

– Это вполне исполнимо, дорогая Фиалка, – и обращаясь ко всем, добавил: – Друзья, думаю, мы можем полностью воссоздать весь образ Венеции здесь, на Арно́. Пожалуй, кроме Дворца Дожей… А вот баркаролу мы вполне могли бы спеть.

– А играть на чём? – спросил Гиацинт, стоя на корме. – Или будем петь “а капелла”?

– Зачем, – с улыбкой возразил герцог. – Здесь есть всё необходимое. Остановитесь на минутку.

Гребцы притормозили и подняли вёсла. Герцог перешёл на корму и попросил Виолу и Гиацинта на секундочку сойти с кормовой банки. Они так и сделали. В досках кормового отсека был устроен ящик, где обычно хранится съёмный навес гондолы, канат, чтобы ошвартовывать лодку, багор, которым гондольеры удерживают свои челны, зацепившись за кольцо в каменной стенке канала. В “багаже” “Фиореллины” также лежала ткань складного тента и лёгкие стальные трубки каркаса – значит, на ней всё-таки можно установить навес. Кроме того, в ящике нашлись музыкальные инструменты: мандолина и две небольшие гитары. Глаза Джордано сверкнули гордостью:

– Папа, ты обо всём подумал! Здо́рово!

Он отложил себе мандолину, оценивающе обвёл взглядом окружающих… Взял по гитаре в каждую руку и обернулся к Гиацинту:

– Тебе которую?

Гиацинт указал подбородком:

– Эту. В левой руке.

– Держи!

Гиацинт подхватил гитару за гриф и боком сел на скамейку, ближе к корме. Джордано спрятал в ящик вторую гитару и взял мандолину.

– А грести опять мне?! – взвыл Розанчик. – Или, может, девчонки возьмут вёсла?

Матиола замахнулась на него веером:

– Бунт на корабле?! А ну брысь на нос и сиди тихо, не то брошу за́ борт!

– Господи, это у вас семейное! – проворчал паж, покосившись на Гиацинта. – Чуть что – за́ борт! С кем я связался?…

Под общий хохот Розанчик перелез на нос гондолы.

– Не плачь, – утешил его Джордано. – Лови, будешь отбивать ритм.

Розанчик поймал на лету какую-то блестящую штуку, которая мелодично звякнула. Это было что-то вроде маленького бубна: на крестообразной рамке с изящной длинной ручкой подвешены были словно ягоды облепихи маленькие круглые колокольчики. Они хрустально зазвенели, когда паж легонько тряхнул рамку.

Матиола продолжала командовать, правда, вполне дипломатично:

– Я полагаю, теперь честь вести “Фиореллину” принадлежит Вам, Ваше Сиятельство, – обратилась она к Джорджоне.

Герцог Тосканский галантно поцеловал ей руку и поднялся на корму.

– Та-ак, девочки, я думаю, вам вполне по силам носовое весло, – обратилась маркиза к дочкам.

– Обеим вместе? – спросила Виола.

– Зачем, по очереди.

– Да, мамочка.

Виола смиренно сделала реверанс, хотя на качающейся лодке это не так-то просто. Оперевшись на руку герцога Провансальского, она перескочила скамейку и взлетела на переднюю банку. Гондола закачалась.

– Фиалка! Сестрица Триколор! В Неаполе ты тоже умела грести, насколько я помню, – позвала сестру Виола. – Нечего бездельничать, давай сюда! Командуйте отплытие, Ваше Сиятельство. – Виола подняла весло.

Герцог Джорджоне выразил полное одобрение:

– Дорогая графиня, сразу видно, что у Вас солидный морской опыт. Вёсла на́ воду! Вперёд!

“Фиореллина” плавно развернулась и пошла вперёд, в сторону Понте Веккио. Стало уже совсем темно. На западе чуть не цепляясь за шарик на корме гондолы, повис тонкий серп молодого месяца, сам похожий на лодку. “Флорентийская Венеция” переливалась огнями.

– Что будем петь? – спросил Гиацинт, настроив гитару. – Такое, чтобы все знали…

– “Ласточку”, – предложил герцог Провансальский.

Он назвал очень известную старинную баркаролу – песню гондольеров. Но её пели на любых лодках Италии и Южной Франции. Вообще-то, официально она называлась “Венецианская ночь”, но все знали её как “Ласточку” из-за слов припева. Песня была переведена и на провансальский диалект и на неаполитанский, но второй припев пелся обязательно на чистом итальянском.

Гиацинт кивнул отцу:

– Только для Вас, герцог. Джордано – готов?

Граф Георгин махнул рукой:

– Давай!

Зазвенели струны мандолины и гитары, им ответил серебряный хор колокольчиков и размерено, в четыре четверти, в такт движениям вёсел полилась песня:

Виола, не переставая грести, сразу включилась в итальянско-провансальское трио и пела куплет вместе в Джордано и Гиацинтом. Припев пели все. Даже Розанчик, которому музыка как предмет изучения казалась сложнее, чем китайский язык, очень неплохо подпевал в общем хоре и ни разу не сбился с ритма, аккомпанируя колокольчиками мандолине и гитаре. Гиацинт, улыбаясь, вполголоса запел второй куплет, Виола и Джордано вторили ему:

Хор подхватил припев. Его повторили несколько раз. Музыканты ещё раз проиграли припев без слов и спели две последние строчки с долгой ферматой на словах: “All mi… Amore!”,[60] и заключительный аккорд отразился эхом от стен домов на набережной.

Все счастливо засмеялись. Им просто нравилась прогулка по “Ночной Венеции”, которая под музыку стала ещё более изумительной, чем раньше.

– Ещё! Пойте ещё! – потребовала Фиалка Триколор.

– Ну и монашка! – хмыкнул Розанчик, и тотчас получил подзатыльник. – Эй! Я пожалуюсь Пассифлоре! – возмутился он, поправляя свою шляпу.

– Когда она вернётся из экспедиции в Конго, – уточнила развеселившаяся Фиалка. – Только зря, орден мадемуазель Пассифлоры песни и смех не запрещает, если это не во вред душе.

Матиола не выдержала:

– Смотрите, как красиво! Совсем как у нас в Неаполе. И звёзды кружатся… Нет, тут нельзя молчать!

Она встала во весь рост в лодке и хорошо поставленным контральто запела:

Гиацинт тут же заиграл аккомпанемент песни на гитаре и снизу сияющими глазами глядя на Матиолу, подхватил слова на итальянском:

Матиола удивлённо вскинула брови, но, по-видимому, согласилась на дуэт, потому что без задержки включилась в мелодию, и повторяющуюся строфу они пели вместе.

“Однако! – думала маркиза, присев на скамейку напротив Гиацинта и не переставая петь вместе с ним. – Тембр голоса у этого чудовища, по крайней мере, очень красивый. Но нагле-ец!!”

Джордано изо всех сил старался подавить смех, который просто кипел в нём при виде этой сцены, и не выпустить из рук мандолину. Фиалка снизу потянула Виолу за платье:

– Боже мой! И мамочка когда-то хотела его убить?!

– Она и сейчас недалека от этого желания, – шёпотом ответила Виолетта, продолжая машинально работать веслом и глядя на шикарный дуэт тёщи и зятя. – Да… они спелись!

Фиалка хихикнула:

– Самое смешное, что и в буквальном смысле – тоже. Только послушай!

Матиола вмешалась в их беседу:

– Девочки, про Неаполь поём все вместе!

Дочери послушно подхватили очередной куплет:

Мелодия “Санта Лючи́и” ещё долго была слышна между небом и рекой. В конце слова “Санта Лючия!” подпевали все вместе, а заключительную, бесконечно долгую ноту маркиза пропела сама, стоя, под неистовый вибрирующий перезвон мандолины и колокольчиков. Все аплодировали, даже гребцы:

– Браво, мадам маркиза! Брависсимо!

Матиола польщённо улыбалась.

Только на рассвете, когда Арно стал перламутрово-розовым от первых лучей солнца, “Фиореллина” причалила к берегу возле моста Святой Троицы. Над рекой дрожал лёгкий утренний туман. Герцог Джорджоне первым спрыгнул на берег и пришвартовал гондолу. Подал руку Матиоле. Джордано и Розанчик уснули – Фиалка осторожно разбудила их, и они, спотыкаясь о скамейки, выбрались на берег.

Виола тоже спала. Гиацинт вынес её на руках. В ответ на жест отца: “Я помогу”, – он с собственнической интонацией резко мотнул головой:

– Не дам! Моя!

– Дикарь! – усмехнулась Матиола, ласково взглянув на него.

Виолетта открыла один глаз, однако милостиво позволила мужу нести её до самого дворца – по всем лестницам Сада. Перед входной дверью Дворца Георгин, она уже вполне явно открыла глаза и обвила его шею двумя руками.

– Спи дальше, – приказал Гиацинт. – Не то брошу здесь, обманщица!

– Давно заметил?

Он улыбнулся:

– Ещё на набережной. Так что, спи спокойно, не уроню.

Герцог открыл дверь, и мраморный замок принял ночных путешественников в свои объятья.

Стараясь не шуметь, все разошлись по своим комнатам, чтобы поспать несколько часов до завтрака, а потом рассказать синьоре Далии о чудесах флорентийской Венеции.

Во всем были виноваты голуби. Если бы их не было так много на ступеньках перед церковью Сан Лоренцо и вокруг на площади, то они наверняка бы разминулись, и никакой встречи не произошло. Потому что Виола не осталась бы кормить голубей на площади перед древней базиликой церкви, а Гиацинт не кружил бы битый час по главному городскому рынку…

Сегодня с утра у него было очень паршивое настроение. После завтрака во дворце они с Виолой вернулись в свою комнату. С порога он зашвырнул в угол светлый парадный камзол, содрал галстук и растянулся на кровати. На вопрос жены: “что случилось?” – он ответил, что ему надоело быть пай-мальчиком, и летели бы все эти оранжерейные цветочки к чёртовой матери.

– Придворная лихорадка, – поставила диагноз графиня, ни грамма не удивившись его поведению.

Гиацинт криво усмехнулся:

– Похоже… Извини, солнышко.

Виола повела плечом и молча подошла к платяному шкафу. Через минуту она вообще скрылась из поля зрения – ушла за ширму переодеваться.

Гиацинт вздохнул и уставился в потолок.

Виола прекрасно знала, что к нему сейчас лучше не обращаться ни с какими вопросами, и не дай Бог, выражать ему сочувствие. Эти приступы плохого настроения, которые она называла придворной лихорадкой, случались у Гиацинта и раньше, во время их жизни при дворе. Потому так и назывались.

Это была просто элементарная усталость от правил этикета, вечных улыбок, поклонов, пустых бесед, придворного лицемерия и всего прочего, чего Гиацинт терпеть не мог. На него нападала тоска по дальним дорогам и бескрайним горизонтам. В такие дни Розанчик мог в панике метаться по всему дворцу, а принцессы Скарлет и Бьянка могли сбившись с ног разыскивать своего дорогого графа Ориенталь, сколько им вздумается. Он исчезал бесследно.

Пока принцессы, которым было просто скучно без него, рыскали по всем коридорам и уголкам Сада в поисках Гиацинта, он, как змея сбрасывал придворную чешую и маску и отправлялся странствовать по парижским улицам и трущобам. Часто он заходил в какой-нибудь трактир на Монмартре или в любом отдалённом квартале, и садился за столик в самом дальнем углу: просто, посмотреть на другую жизнь. И меньше всего его интересовало в тот момент самочувствие принцесс и всего двора.

Он бродил по ночному Парижу, любовался цветными огнями кафе; слушал уличных музыкантов и думал о том, что давно пора бросить всё и уехать вместе с любым бродячим театром, или вернуться в Марсель и уйти в новый рейс куда-нибудь подальше.

Как-то раз Виола поймала его в такой момент и упросила взять с собой на экскурсию по трущобам.

Гиацинт, конечно, был против.

– Во-первых, это небезопасно, – объяснял граф. – Во-вторых, я хочу побыть один, в-третьих, у тебя всё-таки служба при дворе. Ты – фрейлина принцессы, а я – никто и торчу здесь вообще неизвестно зачем!

Виоле было известно, зачем: торчал он тут из-за неё. Она сказала, что если служба только “в-третьих”, то чихать ей на эту службу, и она всё равно пойдет с ним. Он сказал – нет.

Когда Гиацинт говорил “нет”, это означало: “разговор окончен, не тратьте нервы, мадам, всё равно бесполезно”. Поэтому Виола спокойно удалилась, не сказав ни слова.

Когда он был уже на окраине Парижа, то заметил её идущую следом. Прогонять девчонку обратно во дворец было поздно.

С тех пор они ходили на прогулки по ночным кабакам вместе. Она не отходила ни на шаг, как собачка на поводке, и надевала что-нибудь в “уличном “ стиле. Стоило какому-нибудь бродяге приблизиться к ней, он получал такой взгляд Гиацинта, что сразу понимал: это – его девчонка, и если скажешь хоть слово, то будет “урок хорошего тона”. Законы на улицах уважали, и никто к Виолетте не приставал. К тому же, в этих кругах у Гиацинта оказалось немало друзей.

В общем, они неплохо поводили время. А Виоле было спокойнее шататься ночи напролет по улицам, чем знать, что он ходит там один.

В этот раз она также не удивилась. Приближение очередного приступа придворной лихорадки жена почувствовала давно. Ещё в Бельведере, под звёздным небом, в сердце Гиацинта шевельнулась тоска.

Ну, бродяга он, перекати-поле, так что? Ну тесно ему во дворцовых стенах, особенно, когда надо одеваться в парадный костюм к завтраку и обеду. А после “Венеции” – бесподобного и очень весёлого катания на лодке, он опять вспомнил море и их чудесное путешествие, когда никто не мешал жить, как им хочется.

Виола вышла из-за ширмы. Увидев её, Гиацинт ахнул от удивления и резко сел на кровати.

Она стояла в короткой цветастой юбочке и кофточке с открытыми плечами и сборками выше локтей, как у цыганки. Темные волосы распущены; сандалии на босу ногу. В руках у неё была синяя матросская куртка.

– Погуляем по городу? – озорно предложила графиня, взмахнув курткой, как матадор плащом.

Приманка подействовала. Моментально вскочив, Гиацинт подхватил жену на руки и закружил по комнате.

– Я разделяю твой восторг, но поставь меня, где взял, и одевайся. Боюсь, нам придётся вернуться к обеду, а то поднимут жуткий крик, – охладила его пыл Виола.

Он молча опустил её на пол и крепко обнял. Через три минуты они спустились из окна по той же веревке, которую брали у Джордано для похода в Бельведер. По лестнице идти было опасно: их обязательно бы увидели. Бегом двое бродяг кинулись подальше от роскошного Сада Боболи́.

Удрали они в восемь, сейчас – одиннадцать. Они молча гуляли по городу, обходя стороной широкие проспекты, и шли без остановки или задерживались надолго перед каждой витриной, как им хотелось.

Возле церкви Сан Лоренцо в квартале Медичи они остановились. Виола захотела покормить голубей во множестве гулявших по площади. Гиацинт купил ей булку в ближайшем кафе и сказал, что пусть ищет его на рынке на углу улицы Сан Антонио. Виола пообещала, что не заблудится. Ему – рыночной площади, ей – площади Сан Лоренцо хватит надолго. Когда захотят, тогда и встретятся, а пока будут гулять сами по себе. Флоренция – не ночной Париж, и в самом оживленном квартале, средь бела дня, с ними ничего не случится.

И вот, Гиацинт уже около часа бродит один по центральному рынку. Он опять возвращался к углу Сан Антонио, когда услышал резкий свист – условный сигнал парижских улиц.

Гиацинт оглянулся. На противоположной стороне улицы стоял какой-то оборванный мальчишка в красно-клетчатом длинном жилете и коричневой кепке. Именно красные большие ромбы на жилете показались графу знакомыми. Хотя, кажется, во всём мире уличные мальчишки свистят одинаково. Может, этот призыв не к нему относится.

Незнакомец помахал рукой:

– Граф! Идите сюда!

Гиацинт засунул руки в карманы и направился через улицу.

“Явно кто-то из старых знакомых, только… – Он опустил глаза на свою выгоревшую тельняшку и пыльные брюки. – Хорош, “граф”. Кто же здесь знает меня и в той роли и в этой?”

Мальчишка стоял прислонившись к стене и с улыбкой следил за его приближением.

– Ну что, Ваше Сиятельство, узнаёшь?

Гиацинт остановился и склонил голову набок. Прошелся взглядом по полузнакомой фигуре. Улыбнулся.

– Честно говоря, издали, если б молчала, не узнал. А вблизи, солнышко, хоть в негра перекрасься, не поможет. И костюмчик очень знакомый: вор из “Мелодии Парижа”, кажется?

Она засмеялась:

– Чудовище! Ну здравствуйте, господин граф.

Он обнял её:

– Здравствуй, Амариллис…

Это была его давняя знакомая, “подруга детства”, ныне – актриса “Комеди́ Франсез” – Амари́ллис Кливи́́.[63]

Граф нежно держал её за плечи.

– Слушай, девочка, гм… то есть, мальчик мой, когда мы виделись последний раз ты была одета несколько иначе…

– Ты тоже, – засмеялась она. – Похоже, наконец, послушался моего совета и послал двор принцесс ко всем чертям. Так?

Гиацинт усмехнулся:

– Отчасти. В данный момент – да.

– А вообще? – поинтересовалась она.

Они шли рядом по улице примыкавшей к рынку.

– Вообще? Хм, вообще-то сейчас у меня медовый месяц. Развлекаюсь…

Глаза Амариллис округлились:

– Серьёзно? Виолетта, что ли?

Он кивнул.

– И в таком виде… Ты от неё сбежал или с ней?

– А ты как думаешь?

Мальчишка-Амариллис изобразила на лице глубокое раздумье. Потом сказала:

– Насколько я Вас знаю, Ваше Сиятельство, ты не женился бы на красотке, с которой нельзя вот так сбежать. Я права?

– Как всегда, – бесстрастно ответил он.

Она засмеялась:

– Как всегда – да, или как всегда – нет?

– Конечно, “да”.

Амариллис пожала плечами:

– Тогда она героическая девчонка. Познакомь нас, будь человеком!

Гиацинт кивнул:

– Обязательно. Как придёт, я её тебе покажу.

Актриса смотрела куда-то сквозь него.

– Не надо. Я её вижу. Вон та цыганочка, да?

Граф быстро обернулся.

По другой стороне улицы действительно шла Виола. Она оглядывалась по сторонам в поисках Гиацинта. Заметив беседующих друзей, она направилась к ним.

– Я тебя давно ищу, – сказала она.

– А я тебя давно жду, – спокойно ответил он. – Хочу познакомить тебя с одним из моих лучших друзей.

Он кивнул в сторону “мальчишки”. Виола улыбнулась.

– Ну, моё имя он уже безусловно сообщил. А как Вас зовут, мадемуазель?

– Амариллис. – Она пожала протянутую руку Виолы. – Очень приятно.

– Мне тоже.

Они с интересом рассматривали друг друга. Обе, находясь в “уличных” костюмах, пытались установить, как выглядит каждая из них в обыкновенном платье и получалось одновременно похоже и непохоже. Обе красивые среднего роста очень стройные шатенки, Амариллис, пожалуй с более заметными формами, но мужской костюм совершенно скрывал их. Виола с прямыми длинными волосами, свободно распущенными по плечам, Амариллис с вьющимися, спрятанными под кепку, сейчас видны были только короткие мальчишеские локоны. Виола с более тонкими чертами лица, с прямым точёным носиком, высоким гладким лбом и розовыми губками; Амариллис более яркая, даже вызывающе красивая, несмотря на мужской костюм и кокетливо вздёрнутый носик.

У обеих светлые зелёные глаза, но графиня смотрела открыто, а Амариллис хитро, её глаза сверкали от любопытства. Обе девицы явно не прятались этим летом от солнца и могли похвастаться золотистым загаром, сквозь который у Амариллис были хорошо заметны две маленькие веснушки-родинки на лице: в углу правого века и в нижнем уголке рта, слева, очень хорошенькие. Родинка в уголке губ шевельнулась, когда Амариллис улыбаясь спросила:

– Как Вы узнали, что я не мальчик?

Виола рассмеялась:

– По тому, как он смотрит на Вас! И потом, у меня самой большой опыт в подобных перевоплощениях.

Амариллис лукаво посмотрела на друга:

– Я никогда не сомневалась в Вашем выборе, Ваше Сиятельство. Я в восторге от нашего знакомства.

– Я тоже, – с чувством сказал Гиацинт. – Но я буду на седьмом небе, если ты забудешь этот дурацкий титул, и вы обе перейдете на “ты”.

Амариллис снова рассмеялась:

– Узнаю Вас, Ваше Сиятельство! Ну, хорошо, я больше не буду. Лучше скажи, каким ветром тебя занесло в Италию?

– У нас свадебное путешествие.

– Поздравляю! Я действительно рада за вас обоих.

Он кивнул:

– Спасибо. А ты, конечно, с театром?

– Да, у нас гастроли.

– Ясно, – он усмехнулся. – Где играете? В “Гран Театро Маскара́”?

– Нет, в “Дружбе”. В “Театро л́Амичи́цца”.

– Это где?

Она кивком указала направление:

– На Луговой. Далеко, там ещё Луговые Ворота есть рядом – древний вход в город.

Виола вмешалась:

– Мы там в город въезжали, через Луговые Ворота. А ты в каком театре работаешь?

– В “Театр Франсе́“.

Глаза Виолы засверкали:

– В “Комеди́ Франсез”? Что у вас идёт сегодня вечером? Я его в Париже сколько ни уговаривала, не могла затащить ни на один спектакль! Особенно в “Комеди Франсез”.

– Да ну?… – Амариллис с загадочной улыбкой посмотрела на Гиацинта. И продолжала медленно, нажимая на каждое слово. – А сегодня вечером, у нас как раз идёт одна милая оперетта… Не догадываешься, какая? – Она пристально смотрела на него, сверкая зелёными глазами.

Гиацинт вздохнул:

– Догадываюсь.

Виола с интересом следила за непонятным ей диалогом.

– А какая оперетта? – спросила она.

– Очень хор-рошая оперетта, – промурлыкала Амариллис. – “Лис Нуа́р” называется. Тебе как раз было бы интересно её посмотреть.

Виола подозрительно посмотрела на мужа. Он демонстрировал полнейшее равнодушие к предмету беседы.

– Мы придём сегодня вечером, – твердо сказала она. – Правда?

– Посмотрим…

– Не “посмотрим”, а обязательно.

Он пожал плечами:

– Ну ладно, – и спросил у Амариллис: – Билеты ты нам достанешь… по старой памяти?

Она кокетливо улыбнулась, передразнивая его тон:

– Посмотрим… Да я только намекну мэтру Жасмину кто удостоит нас своим посещением, и вам гарантирована директорская ложа, бесплатно, и с любым количеством друзей, которых вы пожелаете привести с собой!

– С чего бы такая честь? – улыбнулась Виола. Она погрозила Гиацинту пальчиком: – Подожди, вечером я всё выясню! – пообещала она.

Граф с мученическим видом закатил глаза:

– Боже, откуда взялись эти две зеленоглазые хитрые лисицы на мою голову?!

“Лисицы” звонко рассмеялись. Амариллис сказала:

– Знаешь, я всегда надеялась, что с твоей женой мы как-нибудь найдём общий язык. Но такого не ожидала…

– Я – тем более, – откликнулся Гиацинт. – Зайдём чего-нибудь перекусить? Отметим встречу.

Амариллис оглядела живописные костюмы всех троих:

– Мда… Боюсь, в шикарный ресторан нас не пустят…

Они засмеялись все вместе.

– Виолетта, а почему ваш медовый месяц проходит в карнавальных костюмах? – спросила Амариллис. – Это его идея?

Виола улыбнулась:

– Сегодня – моя. Мы сбежали из Дворца Георгин. Официально мы приехали в гости к семье герцога Тосканского.

– Ого!

– Представь себе. Ну, сегодня мы не выдержали и сбежали.

Амариллис понимающе кивнула:

– Понятно, как Принцесса и Трубадур…

– Ага, – радостно согласилась Виола.

– Эй, с нами-то всё ясно, – вмешался Гиацинт. – А тебе, девочка, зачем этот маскарад? Репетируешь новую роль?

Амариллис недовольно оглянулась по сторонам:

– Да нет, просто не рискую одна ходить по улицам в своём обычном виде. Вот, маскируюсь.

Гиацинт нахмурился:

– А в чём дело? Кого ты боишься?

Она поморщилась:

– Та, глупости… Просто я встретила здесь на днях одну нашу с тобой общую знакомую.

– Интересно, кого?

– Красавку Белладонну.[64]

– Знаменитую парижскую отравительницу? – удивлённо ахнула Виола – Что ей здесь надо? Во Флоренции объявлен слёт ведьм, или приехала поделиться опытом в изготовлении ядов?

– Не знаю, – сказала Амариллис. – Только после той истории с ядом, два месяца назад, когда мы с тобой виделись последний раз, я бы не хотела попадаться ей на глаза. Она ведь могла узнать, чья это работа и решить отомстить за подружку. Лютецию, я слышала, посадили?

Виола поражённая догадкой открыла рот от удивления:

– Говоришь, два месяца назад? Так это ты помогла достать яд? Значит, ты спасла жизнь Пассифлоре? – Она резко обернулась к Гиацинту: – Почему ты молчал?!!

Амариллис была удивлена не меньше:

– Кому?!! Пассифлоре, самой Великой Мадемуазель? Я даже не знала… Почему ты мне не сказал?!!

Гиацинт, очутившись меж двух огней, успокаивающе поднял руки:

– Девочки, только без жертв! Я вам всё объясню.

– Мы внимательно слушаем, – тоном королевского прокурора сказала графиня.

– Пожалуйста. Только давайте пройдёмся. Мы привлекаем внимание.

Он взял их обеих под руки, и втроём они направились в сторону Сан Лоренцо.

– То что я не сказал обо всём сразу, ничего не значит. (он обернулся к Виоле) Ты бы всё равно узнала. Розанчик, этот прелестный ангелочек, который лучше всех на свете умеет держать язык за зубами, уже проболтался, что мы в тот день были в театре…

– Ага, ясно почему ты ему чуть голову не открутил, когда мы лазили в Бельведер, – засмеялась Виола.

– Вот именно, – подтвердил он. – В тот день, (это уже для Амариллис), Виоле стало известно о готовящемся покушении на Пассифлору, (действующих лиц называть не стоит). Лютеция под гипнозом рассказала все подробности, в том числе, где и когда она должна взять яд.

– Под гипнозом – это с помощью твоей тёти? – спросила Амариллис.

– Да. Когда нам всё это стало известно, у нас оставалось уже очень мало времени. А к тебе, моя дорогая, – обернулся он к Виоле, – в тот момент приехала сестра. Как раз не хватало, чтобы через Фиалку Пассифлора узнала об этом заговоре. Да и представить тебя в роли Лютеции мне было довольно сложно.

– Спасибо, – с чувством откликнулась Виола.

– Мне пришла мысль обратиться к профессионалу…

– Спасибо, – так же иронично отозвалась Амариллис.

Граф пожал плечами:

– Какого чёрта? Не самому же мне было наряжаться в жёлтое платье! Мы с Розанчиком отправились в “Комеди́ Франсез”, нашли тебя, и ты мило согласилась помочь нам. (Он улыбнулся) Заметь, Виола, согласилась, пообещав не выяснять никаких подробностей заговора.

– Хватит издеваться, – проворчала Амариллис. – Мог бы сказать, что яд предназначен для Пассифлоры. Я была бы рада вдвойне, что помогла вам его достать. А где сейчас мадемуазель Пассифлора?

– Жива-здорова, укатила в Конго: очередная экспедиция в Центральную Африку.

– А что стало с отравителями?

Ответила Виола.

– О заговоре мы сказали только принцессе Скарлет. этот план был направлен и против неё тоже. Она написала приказ об аресте Лютеции и Нарцисса, её братца, и об изгнании принца Неро́ за пределы Франции.

– Значит, он – на свободе?

– К сожалению, – кивнул Гиацинт.

Амариллис покачала головой.

– Было бы спокойнее всем нам, если бы мы всегда могли знать, где он находится. Вдруг, появление Белладонны в одном городе с нами – не случайно?

– Вряд ли, – возразил Гиацинт. – Она сама итальянка и у неё сестра во Флоренции, это я точно знаю. Но, конечно, всё может быть… – Он улыбнулся Амариллис: – Лучше пока оставайся мальчиком. То, что Белладонна тебя не узнает, я гарантирую. Да и никто другой, кстати, тоже. Хочешь, разыграем Розанчика?

Амариллис захлопала глазами.

– Этот красавец здесь? У него, что, тоже свадебное путешествие?

Виола смеясь подтвердила:

– Тоже. Только оно – наше. Он приехал вместе с нами.

– Девочки, вон кафе на той стороне, может, зайдём? – вмешался Гиацинт. Виола отмахнулась:

– Там жарко. Иди и купи нам что-нибудь вкусное. Лучше – мороженое.

– Вам обеим – ореховое в шоколаде?

Дамы нерешительно переглянулись.

– Это и твоё любимое? – спросила Виола.

Амариллис кивнула.

– Я скоро вернусь, не скучайте.

Гиацинт бегом пересёк улицу и исчез за дверью кафе.

– Ты давно знаешь это чудовище? – спросила Виола у своей новой подружки.

Амариллис засмеялась:

– Лет десять. Мы учились вместе в Оранжерее Тюильри́. И с Розанчиком тоже, только в разных классах.

– Понятно. А потом?

– Потом мы с ним работали вместе… только, он, наверное, не обрадуется, если узнает, что я тебе это рассказываю. Ну, неважно, в общем, он тоже работал некоторое время в “Театр Франсе́”, в труппе мэтра Жасмина. Гиацинт, наверное, не говорил об этом?

Виола качнула головой:

– Про театр вообще, я знала, а именно в Париже – нет. И он тогда жил при дворе?

– Да, кроме времени каникул, считалось, что он живёт во дворце Тюильри́, а на самом деле он мотался туда-сюда. Иногда, если ставилась новая пьеса, неделями не появлялся при дворе, а иногда исчезал только по вечерам, как Золушка.

Виола засмеялась:

– Всё ясно. Я этой “золушке” покажу, когда вернётся! Он, наверняка, писал какие-то песни для спектаклей?

Амариллис приподняла бровь:

– Ещё бы! Даже три пьесы: “Мелодия Парижа”, “Отель “Эдельвейс” и “Лис Нуар”.

– И сегодня вечером…

– Сегодня вечером идёт его оперетта.

Виола заговорщицки подмигнула.

– То, что мы будем там, я обещаю. Но ему – ни слова.

– Хорошо. Но учти: для него этот поход будет нелёгким. Больше всего он ненавидит роль Зрителя, тем более, в нашем театре.

– Это я хорошо знаю, – согласилась Виола. – Но у него сегодня с утра “ностальгический бред” или как я говорю “придворная лихорадка”, так что ему как раз полезно встретить старых друзей.

– Лихорадка, говоришь? – оживилась Амариллис. Она порывисто схватила Виолу за обе руки: – Всё правильно! Я знаю, чем это лечится. Ну, погодите, Ваше Сиятельство, я Вам отомщу за эту шуточку с Пассифлорой!

– Что ты придумала?

– Ничего. Граф ведь отличается завидным самообладанием, правда? Смотри, что сейчас будет. Я только скажу золотое слово, а ты смотри. Значит, лихорадка у него? Вы поэтому сбежали из своего дворца?

– Да, решили немножко прогуляться. И как видишь, совсем не зря.

– Вижу, – подтвердила Амариллис. – О! Вижу! – воскликнула она. – Вот и Его Сиятельство!

Гиацинт уже был рядом:

– Привет, мои красавицы. Амариллис, будешь дразниться, дам в глаз!

Актриса притворно изумилась и вознегодовала:

– Ах, что за выражения, граф! Неужели у Вас поднимется рука ударить меня? Я же дама?

Гиацинт вручил ей мороженое.

– Ты в зеркало на себя посмотри. Дама! Самый настоящий малолетний преступник. Так что могу и врезать, рука поднимется.

Она только засмеялась и отгрызла кусок мороженого. Виола также развернула свою порцию и принялась откусывать шоколад.

– А у тебя с чем? – спросила она через некоторое время, заинтересованно поглядывая на стаканчик в руках мужа.

– С ромом. “Южноамериканское” называется.

Амариллис давно, словно готовая к прыжку кошка, следила за Гиацинтом. Теперь она подмигнула Виоле и рассчитанно вставила реплику.

– О! Насчёт Южной Америки – только вспомнила! Я разве не говорила, Натал приехал.

Гиацинт уронил мороженое и даже забыл чертыхнуться. Он замер, закусив губу, и глаза его загорелись.

– Когда?!

– Да с месяц уже.

– Вернулся всё-таки? – Граф явно обрадовался этой новости. Улыбка поползла по губам, хотя Гиацинт старался её удержать. – Я чувствовал… Этот бандит разорил уже всех бразильских плантаторов? Как он поживает?

– В полном порядке. Дела идут отлично. Между прочим, эти гастроли он нам организовал. Они с Жасмином заключили контракт, и теперь Натал финансирует нашу труппу.

– Шикарно… – оценил Гиацинт. – Значит, ты у нас теперь богатая невеста? Приехал старший брат-миллионер, можно и вообще бросить сцену.

Он лукаво посмотрел на подругу. Амариллис согласно кивнула:

– Можно. А можно и купить собственный театр. Кому что нравится.

– Мадемуазель Кливи́, когда нас всё-таки выгонят из высшего общества, (а в том, что это рано или поздно случится, я абсолютно уверен) не возьмёте ли Вы меня на работу в свой театр? – серьёзно попросил Гиацинт.

Она надменно повела бровью:

– Разве что сторожем…

– Змея! – усмехнулся он.

Актриса продолжала:

– Кстати, Натал будет дико счастлив с тобой увидеться. Приходите вечером.

Гиацинт посмотрел на неё с некоторым недоверием, словно издалека. Тихо спросил:

– Он здесь?!

– Да, он приехал вместе с театром. Решил лично проследить, куда уплывают его денежки.

– Давно вы в городе?

– Меньше недели.

Немного помолчав, Гиацинт беззаботно махнул рукой:

– Ладно, ты нас окончательно уговорила. Сегодня мы со всем эскортом идём в “Театр Дружбы”. Обещаю.

Амариллис не удержалась и кинулась ему на шею.

– Виола, извини, но это просто здорово, что вы придёте! – Она засмеялась от радости. – Значит, так: “Театро л́Амичицца”, улица Луговая, 73, начало в семь. Вам там лучше быть, как минимум часов в пять, а после спектакля вы остаётесь с нами на торжественный ужин, по случаю встречи старых друзей. Возражения не принимаются! – категорически заявила актриса. – Да, сколько человек ваш “эскорт”?

– В пределах семи, да нас двое – всего девять, если все захотят пойти.

– Ясно. Это значит две ложи. Ложа Принцев для почётных гостей и директорская. Так и передайте своим: театр сегодня ждёт только вас!

– Передам, – заверил Гиацинт.

– Может, вам прислать пригласительные билеты?

Виола обрадовалась:

– Давай! Будет что сохранить на память и это окончательно покорит сердца высоких гостей.

– Хорошо. Где вы остановились?

– Сад Боболи́, Дворец Георгин.

– Роскошно! – оценила Амариллис. – А вас ещё не ищут?

Виола забеспокоилась:

– Правда, который час?

Гиацинт достал из кармана часы:

– Полпервого.

– В час – обед. Нам пора бежать, – огорчилась Виола. – Увидимся вечером.

Амариллис улыбнулась:

– Обязательно. До вечера. – Она побежала, ловко лавируя в толпе, как настоящий уличный мальчишка. На углу обернулась и помахала им рукой: – Чао!

Они тоже махнули в ответ. Виола посмотрела на мужа, он явно был очень взволнован.

– Пора возвращаться. Ваше время истекло, дорогая Золушка. Сейчас ты опять превратишься в знатного графа, а я в графиню, но вечером…

Гиацинт улыбнулся слишком печально:

– Вечером снова будет бал…

Он нежно обнял жену за плечи, и они отправились обратно во дворец.

– Мама, мы должны перед тобой извиниться! – торжественно заявила Виола после обеда.

Маркиза удивлённо подняла голову:

– За что это?

– Мы не смогли пойти с вами в театр и теперь хотим исправить это упущение. Приглашаем вас всех сегодня в “Театр Дружбы”. Места заказаны.

Сидящие за столом заинтересованно переглядывались.

– А что там, в этой “Дружбе”? – скептически спросила Матиола, считавшаяся знатоком искусства и удивлённая тем, что ни о каких сенсациях не слышала.

– Гастроли “Комеди́ Франсез”, – так же небрежно ответила дочь, мол, неужели, мамочка, ты не знала??

– О! Это может быть интересным.

– Гастроли… чьи? – Розанчик подавился персиком. Джордано стукнул его по спине, чтобы паж перестал кашлять. – Чьи?! – отдышавшись, повторил Розанчик, уставившись на Гиацинта.

Граф сделал утвердительный знак глазами. А вслух сказал:

– Гастроли знаменитого парижского театра “Французской Комедии”. Ты хотел ещё что-то спросить?

– Да! М-м… нет. То есть, я хотел спросить, какой спектакль мы будем смотреть? – выговорил Розанчик вполне непринуждённо.

– "Лис Нуар", – ответил Гиацинт.

– Это драма? – кислым тоном осведомился паж.

– Не знаю, возможно, это будет трагедия, – скрипнув зубами, мрачно отозвался Гиацинт.

Виола со смехом вмешалась в их разговор:

– Не волнуйся, это оперетта.

Розанчик задумался.

– Странно… – протянул он. – Она шла в Париже?

– Конечно, шла, – удивилась Виола. – Почему ты спрашиваешь?

– Да я припоминаю, о ней что-то говорили при дворе… А! Вспомнил: принцессы хотели пойти в театр именно на эту… как её…? Ну, на эту оперетту. Она была очень популярна. Виола, помнишь?

Графиня покачала головой:

– Действительно не помню.

– Значит, это Бьянка говорила. В общем, мы должны были пойти на этот спектакль…

– Вдвоём с принцессой Бьянкой? – уточнил Гиацинт.

– Нет, почти всем двором, – не заметил иронии Розанчик.

– И что же, ходили вы на спектакль? – спросила Далия.

– Нет. Кто-то сказал, что это “тоска зелёная” и нечего её смотреть, – паж наморщил лоб вспоминая: – Кажется – ты. – Он удивлённо в упор посмотрел на Гиацинта.

“Чтоб ты провалился со своей кошачьей памятью, – подумал граф, не отводя взгляда. – Ведь три года назад было!” И спокойно ответил:

– Вряд ли, я эту оперетту никогда не смотрел.

Виола мысленно засмеялась: “Я всегда говорю только правду! Ещё бы! Конечно, ты её ни разу в жизни не смотрел, как зритель. Ничего, сегодня посмотришь”.

В этот момент в дверях столовой возник дворецкий:

– Почта для Его Сиятельства герцога Тосканского.

На серебряном подносе дворецкий подал герцогу Джорджоне узкий прямоугольный конверт.

– Благодарю, Вы свободны.

Джорджоне разрезал край конверта и достал девять пригласительных билетов на вечернее представление в Театро л́Амичицца. На двустворчатых открытках с лицевой стороны была нарисована красивая чёрная лилия и змеилась надпись "Лис Нуар". Внутри отпечатан был текст приглашения на знаменитую оперетту в двух действиях, которую представит труппа “Комеди́ Франсез” под руководством Жасмина Текмы.[65]

Внизу, где указано время начала и сегодняшнее число от руки было написано: “Сегодня театр ждёт только Вас”.

Герцог оставил два приглашения себе и синьоре Далии, а остальные передал гостям.

– "Лис Нуар" оперетта в двух действиях, – прочитала вслух Фиалка.

– Чья она, Кампанеллы?[66] – спросила маркиза.

– Нет, мама. Здесь написано: либретто и музыка – маэстро Хиас Ор́ен.

Матиола пожала плечами:

– Не помню такого. Это, наверное, испанец.

– Наверное, – кивнула Виола. – Какая разница, лишь бы спектакль был хороший. Фиалка, ты пойдёшь?

Сестра Триколор смиренно вздохнула:

– Разумеется, пойду, раз ты так настаиваешь.

– Лицемерка… – удовлетворённо протянула сестра.

Около пяти часов вечера в комнату Джордано явились с официальным визитом супруги Ориенталь.

– Привет! Почему уже при полном параде? – спросил он. – Ведь начало спектакля в семь?

– Понимаешь, – вздохнул Гиацинт. – Нам нужна твоя помощь. Можешь прикрыть наш уход перед родителями?

– А куда вы собрались?

– Да в театр, только нам надо быть там раньше семи.

– У нас там друзья, – объяснила Виола. – Мы хотели бы с ними пообщаться.

Джордано кивнул и тонко улыбнулся:

– Я понимаю. Даже, кажется, знаю, о ком идёт речь.

– Правильно понимаешь, – кивнул Гиацинт. – Пожалуйста, не говори пока Розанчику, а то расстроится раньше времени.

– Он ведь уже знает! – возразил Джордано.

– Знает, что приехал театр, но не знает, что мы сейчас едем туда, – пояснил Гиацинт.

Джордано согласился помочь.

– Хорошо. Когда все будут готовы выходить, я скажу, что вы уехали пять минут назад, проверить, всё ли готово к встрече Великого герцога Тосканского (папа это любит), и будете встречать нас уже в театре. Нормально?

– Замечательно, – похвалила Виола. – Вполне пристойное алиби.

– Спасибо, Джордано, – Гиацинт пожал другу руку, и они с Виолой удалились.

Графу и графине чудом удалось незамеченными пробраться к парадной двери внизу и они выскользнули из замка. Опыта побегов из дворца у них было предостаточно, главное теперь, чтобы их не заметили из окна, ведь покои дражайших родителей как раз выходят на главную аллею. И оттуда просматривается всё пространство до лестницы, ведущей в Палаццо Питти и выходу из Сада Боболи.

Делая вид, что они только гуляют и мило беседуют, Гиацинт и Виола не спеша, под ручку, шли по направлению к Палаццо Питти. Похоже, никто не заметил их, и они никого не видели. Благополучно выйдя из сада и миновав Понте Веккио, они поймали открытую коляску и через пять минут уже были у дверей театра.

Над входом в “Театр Дружбы” красовалась надпись:

Гастроли знаменитого парижского театра

Комеди́ Франсез в Италии.

Всё вокруг было заклеено афишами. На тумбе с надписью была приклеена яркая афиша, на которой загадочно улыбалась с большущей карты прекрасная Дама Пик с цветком чёрной лилии в руке. Вокруг дамы, словно бабочки порхали нарисованные игральные карты и кубики игральных костей, чёрных с белыми точками. Вместо нижней половины карты с перевёрнутым изображением, размещался список действующих лиц, актёров и прочие сведения об оперетте. Две половины афиши соединяла надпись “Lise Noir”[67] огромными буквами.

Виола долго рассматривала афишу, потом посмотрела на мужа. Он подмигнул ей:

– Пошли?

– Идём. А нас пустят?

– Сейчас увидим.

Они вошли в дверь и направились не в зеркальный театральный холл, а в боковой коридор, где вход в служебные помещения. Впереди вырос служитель в ливрее и спросил, что им угодно.

– Passare alĺattori francesi. Loro aspettano noi,[68] – сказал Гиацинт по-итальянски, на ходу достав из кармана пригласительные билеты.

– Prego! – отступил служитель.

Собственно, они даже не останавливались: страж появился и исчез как тень. Они спокойно прошли по коридору и по лестнице поднялись на второй этаж, где находились гримёрные актёров.

В довольно узком коридорчике с обеих сторон размещались двери с номером, как в гостинице. Мелькали тени спешащих куда-то людей, но их было немного в этот час.

Окно в дальней стенке и окно над лестницей, ведущей в коридор, давали достаточно света, но это, как оказалось, не гарантировало от столкновения. Навстречу Виоле и Гиацинту шла очень пышная красотка с ворохом разноцветных костюмов, подвешенных на деревянную рамку. Коридор был явно узок для неё, а эта “ходячая вешалка” не сбавляя скорости, двигалась прямо на них. Гиацинт толкнул Виолу к стене и сам едва успел увернуться от тяжёлого края рамки.

– Марго, ты что, с ума сошла?! – прикрикнул на неё граф.

Вешалка повернулась, снова чуть не ударив их, и опустилась на пол. Из-за стены платьев показалось удивлённое румяное лицо. Секунду красотка испуганно смотрела на них, потом вышла из-за баррикады.

– Ой! Привидение! – радостно хихикнула она.

– Чуть им не стал по твоей милости! – сердито ответил Гиацинт, потирая ушибленное плечо. – Так же убить можно!

– Извини, мой золотой, я никак не хотела лишить мир твоей драгоценной жизни! – добродушно засмеялась Марго. Граф тоже сменил гнев на милость:

– И то хорошо. Не хватало, чтоб хотела!

Марго, сложив руки, любовалась на него как на красивую игрушку, не решаясь дотронуться.

– Откуда ты взялся?

Он насмешливо хмыкнул:

– Откуда? С улицы, – Гиацинт кивнул на лестницу, по которой они пришли. – Не бойся, Маргошка, я не растворюсь в воздухе… Если ты не будешь особо махать этой штукой, конечно (он указал на вешалку). Амариллис у себя?

Марго отрицательно потрясла шапкой белых кудряшек:

– Нет, она в зале, по крайней мере, была. А это кто с тобой? – она заинтересованно улыбнулась Виоле.

Гиацинт взял Марго за локоток, как бы подводя к Виоле:

– А это, Маргошка, – моя жена. Не падай в обморок, а то я тебя не удержу. – Он обратился к Виоле: – Солнышко, это Маргаритка, наша костюмерша. Гм… то есть, костюмерша “Театр Франсе́”.

Графиня протянула руку:

– Виола.

– Какая хорошенькая! – восхитилась Марго. – М-м… то есть, мне очень приятно познакомиться с женой нашего дорогого… графа! (Гиацинт вовремя ущипнул её за локоть).

Виола засмеялась:

– Мне тоже очень приятно с Вами познакомиться.

В это время на лестнице появилась Амариллис. Она что-то сказала, перегнувшись через перила, и кто-то снизу ответил. Актриса кивнула и зашла в коридор.

– Марго, тебе мадам Лили́ голову оторвёт! Сколько можно ждать? – тут Амариллис заметила своих гостей и её лицо расцвело улыбкой: – Вы всё-таки пришли!

– “Всё-таки”? – укоризненно покачал головой граф Ориенталь.

– Мы обещали прийти, вот, мы здесь, – добавила Виола.

Амариллис поприветствовала их.

– Вот и прекрасно. Зайдём сперва ко мне в комнату, я найду что-нибудь поесть, приготовлю кофе…

– Пошли, – весело согласилась Виола. Она обернулась и помахала ладонью: – Пока, Марго! Ещё увидимся.

В гримёрной номер 14, которую занимала Амариллис, было две маленькие комнатки. В первой размещалось главное “орудие производства” актрисы – столик с большим овальным зеркалом и множеством баночек, коробочек с пудрой, румянами и гримом всех цветов радуги. Кроме того, на столике были щёточки, гребешки, кисточки разного размера и формы, кремы, пуховки и ещё неизвестно что. В общем, все художественные принадлежности, которые превращают обычного человека в существо фантастическое, способное быть кем угодно и при этом всё равно оставаться человеком – в Актёра. Конечно, если нет способности играть, то и метровый слой грима не поможет создать нужный образ, зато настоящему актёру, этот волшебный столик с зеркалом и все превращения, которые с ним связаны, необходимы, как воину кольчуга.

Кроме стола в комнате Амариллис стоял узкий диванчик, пара табуреток и большое кресло. Всю другую комнату разделили между собой “по-братски” шкаф и кровать. Ворох “доспехов рыцарей сцены”, представленных костюмами и париками, разноцветными волнами покрывал всю комнату.

Была в апартаментах Амариллис и другая “мебель” – афиши. Новые и несколько старых, видимо привезенных из дому. Они придавали комнатам актёров домашний вид, как любимые обои в цветочек, без которых в доме было бы неуютно.

– Да… – протянула Виола с интересом рассматривая гримёрную. – Здесь жить можно!

– Мы так и делаем, – засмеялась Амариллис. – Удобных гостиниц поблизости нет, а в этом крыле театра есть всё необходимое для жизни. Его часто сдают как жилые комнаты для гастролирующих театров. Ладно, подождите тут, я принесу воды.

Амариллис взяла с подоконника старый жестяной чайник и вышла в коридор. Виола зачарованно рассматривала афиши. Гиацинт стоял молча, держа руки в карманах и явно не интересуясь окружающей обстановкой. На двери с внутренней стороны была приколота знакомая афиша сегодняшней оперетты. Стенку справа занимала уже пожелтевшая афиша той же "Лис Нуар", но с другой картинкой. Там был нарисован большой барабан рулетки, а на нём в центре танцующая пара, взявшаяся за руки. Сверху огромными синими буквами было написано: ПРЕМЬЕРА!

Сегодня впервые “Театр Франсе́” представляет новую оперетту "Лис Нуар".

Автор либретто и музыки маэстро Хиас Ор́ен.

Виола долго рассматривала старую афишу.

– Интересно, сколько ей лет? – спросила она, покосившись на мужа.

Гиацинт мельком глянул через плечо:

– Четыре года. Это премьерная… Амариллис хранит её как талисман. – Он усмехнулся. – В тот раз её приняли очень неплохо…

Он отошел к дивану, сел, закинув руки на фигурную спинку диванчика и демонстрируя свою полную непричастность к любым происходящим здесь событиям и разоблачениям.

– У Амариллис там главная роль? – спросила Виола как можно безразличней.

– Вторая главная женская роль: мадемуазель Ми́ррис, красотка из казино, которое и называется "Лис Нуар". В этой роли она прелестна, посмотришь.

Виола сверкнула глазами:

– Откуда ты знаешь всё это? Просто удивительно, тем более что ты никогда не смотрел оперетту.

– Гораздо более удивительно, что ты заметила это только сейчас.

Виола подошла к гримировочному столику и взяла красную помаду.

– Зачем она тебе? – поинтересовался граф.

Виола обещающе улыбнулась:

– Сейчас поймёшь. – Она подошла к афише: – Маэстро Хиас Ор́ен… Испанец, да? Ну, молись, чтобы моя мамочка не догадалась, в билетах ведь тоже написано. Только, дорогой сеньор, здесь чего-то не хватает!

Она открыла помаду и проставила в имени автора недостающие буквы. Получилось: Hyacinte Orientalis.

– Ну что, маэстро, что Вы на это скажете? Ведь красно-чёрным по белому написано: Гиацинт Ориенталь. Ты думал скрыть это от своей жены? Признайся, почему не сказал, что это твоя оперетта?

Гиацинт насмешливо прищурился:

– Потому что ты и так знала. Кстати, могла бы прочесть и дальше, ма-аленькими буквами: роли исполняют… И ниже, раз такая вредная.

Виола стала читать вслух:

– Мадам Чёрная Лилия – Лили́ Тигри́н; мадемуазель Миррис – Амариллис Кливи́; Райгра́с – …Гиацинт Ориенталь. – Виола обернулась: – Ты играл эту роль на премьере? И мне не сказал?

Гиацинт полулёжа на диване, хранил молчание. Жена обиженно смотрела на него:

– Не сказал!

Граф поднял бровь:

– У тебя же другие осведомители. Спросила бы, может, и сказал бы.

– Спрашиваю: ты играл на той премьере?

Гиацинт тихо засмеялся:

– На премьере… Я благополучно отыграл эту роль два сезона. С аншлагами, между прочим.

Виола подошла и села рядом:

– А потом?

– Потом… – он закрыл глаза. – Потом надо было выбирать: ехать на гастроли в прекрасную Грецию или тащиться с двором в Фонтенбло́… С тобой. И… в общем, ты знаешь.

– Знаю.

Хлопнула дверь, и Амариллис зашла в комнату. Она заметила разрисованную афишу.

– Это была моя лучшая помада. – Она обернулась к Гиацинту: – Твоя работа?

Он флегматично потянулся:

– Боже сохрани. Я такими художествами не занимаюсь.

Виола смущённо улыбнулась:

– Ты сердишься?

– Ничуть. Обвиняемый сознался в преступлении?

– Сознался, – кивнула Виола.

– Чистосердечно, – подтвердил её муж, вставая: – А кто сейчас играет Райграса?

Амариллис повела бровью:

– Ну, угадай. Твою роль играет твой непосредственный преемник, ученик и последователь.

– Кто?? – изумился Гиацинт. – Мне только учеников не хватало!

– Ну, думай! Ты же сам передавал ему спектакль.

Он снисходительно кивнул:

– А, Пари́с,[69] наш герой-любовник…

– Вот именно. Причём играет он не Райграса, а именно тебя.

– И как?

Амариллис скептически пожала плечами:

– С переменным успехом. То есть, публике-то нравится, но ты же спросил моё мнение. Виола, я жалею, что ты не увидишь настоящую "Лис Нуар"! Ну, идёмте, мой братец будет жутко счастлив. – Амариллис лукаво прижала пальчик к губам: – Только я его не предупредила, пусть будет сюрприз.

Они подошли к двери почти в конце коридора, № 22. Амариллис толкнула открытую дверь и поманила их за собой.

В глубоком кресле, вполоборота к ним сидел широкоплечий стройный молодой человек лет двадцати семи – тридцати. Очень загорелый, жгучий брюнет в красной рубашке. Почти двухметрового роста, это было заметно, несмотря на то, что он сидел, лениво откинувшись в кресле и вытянув скрещенные ноги в кожаных брюках и охотничьих сапогах. Но чувствовалось, что при случае он может двигаться легко и быстро, как чёрная пантера.

Его лица полностью было не рассмотреть, но склонённый точёный профиль выражал хмурое безразличное настроение. Он читал книжку в ярко-желтой обложке[70] и, хотя явно слышал, как открылась дверь, не поднял головы и не обратил ни малейшего внимания на вторжение. Видна была рука, которой он держал книжку. Со стороны ладони, на пульсе, темнела такая же родинка, как на руке у сестры. На первый взгляд, этим их сходство с Амариллис и ограничивалось.

Сестра с грохотом опустила чайник на ближайшую табуретку:

– Натал, брось свой дурацкий детектив, у нас гости.

– Угу…

– Хм, изволите видеть, он не в настроении. У нас гости!

– А мне-то что?

– А то, старик, – сказал Гиацинт, – что мы с тобой тыщу лет не виделись и я не ручаюсь за следующую тысячу…

Он едва успел договорить. Брат Амариллис порывисто вскочил с кресла, уронив книжку. На его лице засияла ослепительная улыбка:

– Гиацинт! Чёртов бродяга!! – воскликнул он, крепко обнимая друга. – Не может быть! Каким ветром к нам?

– Попутным, разумеется, – весело ответил граф. – Как твоя Бразилия?

– Нормально. Ты знаешь, повезло немного заработать.

– “Немного” это значит, что после поездки театра у тебя останется ещё миллиона три? С меньшей суммой ты разве вернулся бы?

Натал засмеялся:

– Столько – вряд ли, а миллиончик франков останется.

– Старик, ты просто Ротшильд! – граф восхищённо развёл руками.

– Та, брось, чепуха. Но как ты здесь? Где эта змея тебя нашла?

– На Сан Лоренцо, возле рынка. Сегодня утром.

– Мне не сказала.

– Знаю. Мне тоже не сразу сказала.

Амариллис вмешалась:

– Я только хотела, чтобы и моё присутствие кто-нибудь заметил. И эти “кто-нибудь” сказали бы мне спасибо за подарок.

Они услышали её реплику и отреагировали соответственно.

– Спасибо! – не оборачиваясь, бросил Натал. – Змея!

Гиацинт засмеялся:

– Что ты хочешь, твоя кровь!

– Твоё влияние!

Потом они оба обернулись и всё-таки расцеловали Амариллис, сказав, что она умница, золотко и солнышко. Последнее сказал Гиацинт, и Виола прислушиваясь к себе, удивилась, что не почувствовала ни малейшего укола ревности, хотя муж на её глазах только что нежно поцеловал другую женщину, (к тому же очень красивую).

Друзья смеялись и обменивались новостями, пока Амариллис варила кофе на маленькой плитке, а Виола стояла в стороне, не желая мешать мужчинам. Украдкой она рассматривала своего нового знакомого, всё более убеждаясь, что настолько красивого и сильного мужчины ей видеть раньше не приходилось.

“Да уж, при дворе таких не встретишь", – мысленно вздохнула она, не забыв добавить, что Гиацинт это, безусловно, исключение, но брат Амариллис – явление особого порядка. Кстати, они теперь казались гораздо более похожи, чем Виола ожидала вначале, насколько вообще могли быть похожи очень высокий мужчина совершенно южно-американского вида и хрупкая, (особенно по сравнению с ним), европейская девушка.

Кроме абсолютно одинаковых родинок на лице, в чертах обоих сквозило что-то родственное, улыбка, жесты… Но по цвету брат и сестра были совсем разные, и волосы у Натала были прямые, густые, с отблеском воронова крыла. А черты лица крупные, открытые – ни малейшего выражения хитрости и лукавства.

“В отличие от его ближайшего окружения", – подумала Виола, не о себе, но минимум о двоих присутствующих в этой комнате.

Весёлые жгуче-чёрные глаза “бразильца” остановились на ней.

– Слушай, граф, что за подружка с тобой? О-очень милая мордашка!

Гиацинт шутя стукнул его кулаком в грудь:

– Ты одичал в своих джунглях, Натал. Это моя жена! Виола, познакомься с… моим давним знакомым, ну, буквально, виделись пару раз и то случайно, и я никогда не рискнул бы тебе представить столь неизвестную мне личность, но…

Натал рукой отодвинул его в сторону и сделал шаг к Виоле.

– Ната́л Кливи́́.

– Виола Ориенталь.

Он поцеловал руку графини и, не отпуская её, обернулся к Гиацинту:

– Слушай, ну почему тебе так везёт? Старик, это нечестно. Самая красивая жена на свете – так обязательно у тебя.

Гиацинт успокоил его простым объяснением:

– Так уж получилось. Зато, самая красивая сестра – у тебя.

– Давай меняться, – с энтузиазмом предложил Натал.

– Я согласна! – тут же поддержала его Виола.

Граф искоса глянул на неё и изобразил раздумье:

– Ну, я не знаю…

– Только попробуй, – предупредила Амариллис. – Я вылью тебе на голову кипящий кофе.

– Бразильский? – с интересом спросил Гиацинт.

– Да, “трофейный”, Натал привёз.

– Тогда не надо. Жалко кофе.

Виола ласково сказала:

– А я помогу ей сварить новый. Для тех же целей…

– Я передумал, – вмешался Натал. – Пусть каждый останется при своём. В целях безопасности.

Все уселись на диван, Амариллис подала им кофе с пирожными, и они условно “отметили” встречу.

– Это только начало, – серьёзно предупредил Натал. – Вечером после спектакля – банкет в вашу честь. За счёт театра, разумеется.

– То есть, за твой счёт, – смеясь уточнила Виола.

– Ну, за мой, – легко согласился он.

– Так весь миллион и потратишь сразу.

– И не жалко!

Потом в дверь взволнованно постучали.

– Открыто!

В проём заглянул мужчина в спецовке, видимо, работник сцены:

– Амариллис, ты здесь! Спустись в зал на минутку!

Актриса удивлённо поставила чашку и вышла из комнаты, прикрыв дверь. Её не было минут десять. Потом она влетела в дверь, вся красная от возмущения.

– Конец света! Как они смеют вмешиваться в наши дела! – задыхаясь выпалила она. – С каких пор полиция срывает спектакли без всяких причин, просто им так захотелось!? Кошмар…

Амариллис в изнеможении упала в кресло.

– Что случилось? – спросила Виола. Обеспокоенные взгляды мужчин подтвердили вопрос.

– Что случилось? – раздражённо переспросила Амариллис. – Ничего особенного, просто наш спектакль сегодня не пойдёт – половина труппы сидит в полиции!

Натал нахмурил брови:

– Почему? Что они натворили?

– Объясни всё по порядку, – приказал Гиацинт.

Амариллис слегка успокоилась и рассказала новости:

– Мэтр только что вернулся. Он ездил в полицию выяснить обстановку. Оказывается, пятеро наших ребят: Триллиум, Парис, Горицвет и ещё двое новых, бутафор и осветитель, их угораздило пойти в ресторан на Площади Синьории. Там была крупная драка, всё перебили, и посуду, и зеркала, и окна. Нагрянула полиция. Наши балбесы были абсолютно ни при чём, но забрали вообще всех, кого застали в ресторане. Сообщили в театр. Мэтр Жасмин поехал, удостоверил их личности, а эти шакалы из полиции говорят: “Задержим всех до выяснения обстоятельств”. То есть, до завтра! А вечером кто играть будет?

Натал в раздумье потёр подбородок:

– Мда… Главное, вовремя. А выкупить их под залог нельзя?

– Так их же ни в чём не обвиняют! Просто захотелось подержать людей сутки в полиции, а завтра выпустят, – сердито объяснила сестра.

– Значит, придётся отменить спектакль? – огорчилась Виола.

– Ха! Если б можно было! – Амариллис нервно засмеялась: – В зале будет сам Великий герцог, оперетту отменять нельзя – это почти международный скандал. И потом, такой шанс, чтобы нас увидели правящие круги Флоренции… Я всегда знала, что Парис – идиот! – подытожила Амариллис. – Попасть в полицию в такую минуту! У него же главная мужская роль. Болван!

Амариллис расстроено отвернулась к окну. Миг спустя, она встала и пристально посмотрела на Гиацинта. Он не поднимал на неё глаз:

– Брось меня гипнотизировать, всё равно бесполезно. Я уже догадался, насколько ты огорчена, но…

– Ты единственный, кто может нас спасти, – сказала актриса. – И ты отказываешься?

Гиацинт скрипнул зубами и молчал. Натал внимательно посмотрел на друга:

– Ты нам сейчас просто подарок судьбы. В чём дело?

– Не понимаешь? – тихо сказал Гиацинт. – Придут наши дорогие родители и герцог и герцогиня Тосканские тоже. Они, если увидят меня, поднимут такой крик – театр рухнет.

– Если они будут кричать “Браво!” – то Бог с ним, пусть рушится, – попробовал успокоить его Натал.

Но Гиацинту было не до шуток. Виола прекрасно понимала, что если её муж согласится играть в оперетте, а её мамочке, не дай Бог, придёт в голову закатить сцену разбирательства по этому поводу, то светской беседы не будет. Ясно же, Гиацинт будет всерьёз защищать право на такие знакомства и занятия, которые он сам считает для себя подходящими. А Матиола тем более не уступит, и всё пойдет прахом. Если будет скандал – им придётся уехать, порвутся отношения с Георгинами, погибнет с таким трудом налаженный мир между упрямой маркизой и её зятем, не менее упрямым.

Всё это молнией сверкнуло перед мысленным взором Виолетты и она сказала:

– Ты ведь можешь помочь, я знаю. Если мама хоть слово скажет, я сама с ней разберусь.

Гиацинт невесело усмехнулся:

– Это невозможно. Представляешь, какой будет скандал?

– Она представляет! – вмешалась Амариллис. – Но скандал будет в любом случае: и если будет спектакль, и если отменим.

– Дурацкая ситуация! – разозлился Гиацинт. – Как в оперетте. Вы это нарочно придумали!

Амариллис вспыхнула:

– Да как ты можешь!..

– Поклянись, что не подстроили!

– Что??! Да я…

– Тихо, – Натал поднял руку, требуя успокоиться. Амариллис открыла рот и готова была заорать по-настоящему, но брат перебил её, обернувшись к Гиацинту:

– Она могла, правда. Тихо, кому сказал! С утра время было, и ради тебя, сам понимаешь, она могла додуматься до чего угодно. Но я бы знал. Это финансовый вопрос: мэтр не согласился бы ломать комедию, не переговорив со мной. Клянусь, это не нарочно. Так получилось.

– Зная твоё положение меж двух огней, я бы никогда не просила тебя помочь, будь другой выход, – добавила Амариллис.

Граф нервно постучал пальцами по колену:

– Извини. Но что я могу сделать? Выпускайте дублёра.

Амариллис чуть не расплакалась:

– Так вместе ж они сидят, чертополох им в зубы! Некому заменить. Не говорю уж, что в "Лис Нуар" и нет официального дублёра, это главная мужская роль, там же какие сцены!

– Мне только не рассказывай, какие, – огрызнулся Гиацинт. – Хочешь, договорюсь, чтобы полиция передумала и отпустила ребят сегодня? Мы же знакомы с самим Великим герцогом. Хочешь, устрою?

Амариллис позеленела от злости и ядовито выговорила:

– Ваши связи и доброта просто не знает границ, Ваше Сиятельство…

– Да я…

– Уймитесь вы! – потребовал Натал, снова становясь между ними.

Виола растерянно переводила взгляд с мужа на Амариллис: “Что же делать?”

Актриса вдруг успокоилась и властно сказала, обращаясь к брату и к Виоле:

– Знаете что, погуляйте где-нибудь две минуты. У нас – деловой разговор. Никому пока ничего не сообщайте, кого бы ни встретили. Ясно?

Виола молча встала и кивнула Наталу: “Пошли?”

– Останьтесь, это ни к чему не приведёт, – сказал им Гиацинт.

Виола улыбнулась ему как можно спокойнее:

– Мы скоро вернёмся.

Гиацинт и Амариллис остались вдвоём. Он посмотрел ей в глаза:

– Чего ты хочешь? Чтобы я угробил всю свою спокойную жизнь?

Актриса ехидно подняла бровь:

– С каких пор тебе по вкусу спокойная жизнь?

Угол рта графа дёрнулся в полуусмешке:

– Тут ты права, солнышко. Покой действительно не для нас. Но есть ещё душевное спокойствие – я не хочу его терять.

– А есть оно? Душевное спокойствие. Было бы – шлялся бы ты сегодня по городу?

– Ладно, и тут права. Но лишние проклятия мне сейчас ни к чему.

Он встал и прошёлся по комнате. Амариллис, следя за ним взглядом, сказала:

– Я только хочу, чтобы ты спас театр и себя. Это твоя оперетта, кому в ней играть как не тебе? Натал прав, не я же всё это придумала. Так нужно.

– Логично, – усмехнулся Гиацинт. – А ты представляешь себе реакцию наших на эту игру?

Глаза Амариллис холодно сверкнули:

– Ваших? Нет, их реакции я не знаю. Зато наши будут в полном восторге, если узнают, что ты был здесь и пальцем не шевельнул для них. Я-то слова не скажу, но тебя видела Марго… – Амариллис жёстко засмеялась: – Конечно, у нас теперь разные “свои”, Ваше Сиятельство. Мы с тобой стоим по разные стороны рампы… Теперь.

Гиацинт поймал её за руку и с болью прошептал:

– Ты понимаешь, что говоришь?

Она так же тихо ответила:

– А ты понимаешь, что делаешь? Так знай, Виола – первая не простит тебе этого.

Граф отпустил её руку:

– Ах, так? Но я ведь могу устроить, чтобы все актёры были на месте через полчаса. Это не помощь театру? Это – не считается. Ты и только ты можешь решать, что я должен делать!

– Нет, я хочу, чтобы ты решил сам. Сделай выбор.

Гиацинт опустил глаза:

– Я уже выбирал один раз, благодарю покорно…

– Тебе дан второй шанс. Радоваться надо!

– Я радуюсь.

Он отвернулся, потом снова взглянул на “подругу детства”:

– Какого чёрта? “Гиацинт, беги!”, “Гиацинт, спасай!” Фигаро́ – тут, Фигаро́ – там! Чем ты лучше всех тех, что при дворе? Тебе, кстати, наплевать, что в зале будет мой отец. И тёща…

– Естественно, мне это безразлично, – спокойно согласилась Амариллис. – Тебе же наплевать, что у нас вечер горит. – Она вздохнула: – Можешь, по крайней мере, сказать, чьё разочарование тебе будет самым страшным?

– Честно? Герцога и герцогини Тосканских. Я живу в их доме. Остальные меня более-менее знают, а терять доверие новых друзей довольно тяжело… Не хочу объясняться при них.

Амариллис кивнула:

– Ладно, я понимаю. Но скажи, сколько дней ты с ними знаком, больше двух?

– С неделю. Да это неважно, обманывать остальных тоже не очень хочется.

Она философски пожала плечами:

– Люди всё, о чём узнают не сразу, считают обманом. Это – раз. Во-вторых, за неделю кто угодно мог понять, что ты способен на всё. Никто даже не удивится. Ещё одно: для твоих друзей это единственный шанс увидеть "Лис Нуар" в оригинале. Так, чтобы её действительно стоило посмотреть. Попробуй убедить их искусством.

Гиацинт бессильно опустил руки, чувствуя, что всё давно решено и придётся рискнуть:

– Ну, я текста не помню!

Амариллис счастливо рассмеялась:

– Только не ври! Мне – не надо! Ты эту роль и через сто лет наизусть знать будешь. Мало того, что играл её Бог знает сколько раз, так ещё и сам создал её. В общем так: до начала ещё час – мы всё успеем. На твоё кокетство: “Быть или не быть?” – больше нет времени. Сейчас я достану текст, бежим в зал, устраиваем краткий прогон, чтобы всё вспомнить (кордебалет всё равно надо перестраивать – трёх пар не будет из-за этих красавцев, которые загорают в полиции); потом – одеваться и на сцену. Всё!

Гиацинт иронично усмехнулся:

– Командирша нашлась! Не можешь отказать себе в подобном удовольствии. А костюм? Мой-то давно исчез, а у Париса – другой размер.

Амариллис звонко захохотала:

– Солнце моё! Да за минуту до выхода скажи Маргошке, что тебе нужен костюм, она в мгновение ока или найдёт то, что нужно, или сошьёт новый! Пошли работать!..

Весть о том, что сегодня вечером играть кавалера Райграса будет сам автор, мгновенно облетела весь театр. Честно говоря, это сообщение очень обрадовало всех не только потому, что спасало вечерний спектакль. Гиацинта в этой труппе прекрасно знали. Правда, никто не понимал, откуда он взялся, (так же как никто толком не знал, куда он пропал почти два года назад), но все решили последовать мудрой поговорке, что счастью нельзя удивляться, надо просто ловить его двумя руками.

Встретив графа на сцене во время репетиции, режиссёр театра мэтр Жасмин, энергичный сорокалетний мужчина в модном оранжевом пиджаке, весело приветствовал его:

– Картинка – “Возвращение блудного сына”! Ты как нельзя кстати.

– Я всегда кстати, мэтр, – Гиацинт пожал ему руку. – Решил посмотреть, как идут дела в театре без меня, и что я вижу?

– Видишь, что тебя ждали. Это самое главное. – Жасмин обернулся к рабочим: – Чего встали? Устанавливайте декорации. Быстро, время не ждёт! – Кивнул Гиацинту: – Ты, говорят, женился? И по слухам, удачно.

– Так точно, мэтр.

– Ладно, потом поговорим. Ребята, все по местам! Давайте ещё раз финал, там, где все вместе. Девочки, девочки, кордебалет, скорее! Музыку!

Оркестр заиграл заключительную общую арию…

После прогона все разошлись готовиться к выступлению; оставалось полчаса до начала.

– Если наши дорогие друзья вздумают приехать за пять минут до открытия занавеса, я не смогу их встретить, – предупредил жену Гиацинт. – Будешь выкручиваться сама.

Виола обещала.

– Только не волнуйся. Всё будет прекрасно, я уверена. Афиши переклеили? – Она нервничала не меньше его.

– Кажется, да. Там одну строчку исправить. Дай Бог, чтобы наши не заметили раньше времени. Розанчик запросто может кинуться читать, кто играет. Он же будет искать Амариллис.

– Кто будет меня искать? – спросила, возникнув рядом, сама актриса. – Впрочем, я всё слышала.

Она предложила выход:

– Вы идите встречать их прямо на улице и не подпускайте к стендам с афишами. В фойе висят ещё две, но тут уж – как повезёт.

Виола кивнула:

– Разберёмся. Надо сразу сказать, что им предоставлены две самые почётные ложи в театре, к тому же бесплатно, тогда они мигом забудут всё на свете.

– Главное, чтобы они забыли купить программки, – заметил граф. – И чтобы мы встречали их вместе, иначе сразу же начнутся расспросы.

– Правильно, – согласилась Амариллис. – Ты жди их до победного конца, у тебя же выход только во второй сцене. Пока будут петь “Игру”, успеешь одеться.

– Надеюсь. Ладно. Мы пошли встречать высоких гостей. Марго костюм нашла?

Амариллис засмеялась:

– Ещё бы! Чёрный – серебряный. Будешь испанским грандом – лучше Неро́!

Гиацинт помрачнел:

– Не вспоминай это чучело перед спектаклем, накличешь беду…

– Я пошутила. Ты бы глянул на костюм, всё ли в порядке. Парик я принесла. Вот ключ. Гримёрная номер 15 – рядом с моей.

Гиацинт ушёл, забрав ключ. Виола улыбаясь покачала головой:

– Таким я его ещё не видела. Хотя, нет – один раз он тоже был очень взволнован, когда должен был поговорить с моей мамочкой насчёт нашей свадьбы. Слушай, а какой у него парик?

– Тёмный. С седой прядью в чёлке. Райграс, ведь, испанец.

– Действительно, гранд?

– Нет, авантюрист. Шулер.

Виола одобрительно кивнула:

– Это ему подходит. Интересно посмотреть, ужас!

– Посмотришь, – заверила Амариллис. – Только предупреждаю: мы будем с ним целоваться и объясняться в Любви. Ревнуешь?

Виола скорчила страшную рожу:

– Дико ревную! Уж-жасно! Но… – добавила философски, – искусство требует жертв.

– Хорошо. В следующий раз играть Миррис будешь ты, а жертвой, так и быть, стану я.

– Договорились. Можешь даже не попадать в полицию.

– Разрешаешь? Спасибо!

Подружки весело болтали взявшись за руки.

Когда Гиацинт и Виола встретили у театрального подъезда карету с герцогской лилией на дверце и проводили почётных гостей в главные ложи, до начала оставалось около пяти минут. Гиацинт тихо бесился, с улыбкой слушая восхищённые вздохи маркизы Матиолы о том, что они всё-таки золотые дети, потому что вытащили её в чудесный театр, ведь она не была в оперетте уже несколько лет, и только бы спектакль оказался хорошим, а какие замечательные места они с Виолой достали для любимых родителей!..

– Я не забуду вашей заботы, и этот поход в театр, если всё будет мило и дальше, я запомню на всю жизнь, – обещала маркиза.

Зять маркизы промолчал, но Виоле была совершенно ясно слышна реплика, которую и ей самой хотелось сказать вслух: “Не сомневайтесь, мадам, этот поход в театр Вы действительно надолго запомните!”

Наконец Матиола решила подняться к Джорджоне и Далии в ложу Принцев, которая размещалась, как раз по диагонали от директорской и можно было переговариваться. Джордано – сверху, Розанчик – снизу именно так и делали. Потом Розанчик решил перебраться наверх, к другу. И Матиола захотела посмотреть, как видна сцена и зал из ложи Принцев.

Как только тёща на секунду оставила его в покое, Гиацинт стёр с лица окаменевшую улыбку и вместе с Виолой рванул в коридор.

– Значит так, солнышко: я исчезаю! Прошу тебя, придумай что хочешь, чтобы объяснить, почему после третьего звонка я не сижу рядом с вами. Предупреди Джордано, пусть ничему не удивляется и следит за Розанчиком, вдруг тот выпадет из ложи, увидев действующих лиц. По возможности наслаждайтесь спектаклем, я правда, не думаю, что родители будут в восторге, но всё-таки…

Прозвенел второй звонок, предупреждающий графа, что пора бежать. Виола обняла мужа:

– Удачи! Ни о чём не беспокойся, оставь это мне. Забудь обо всех, в зале – только я.

Гиацинт кивнул:

– Ну всё, иди к ним, я побежал. – И оглянулся: – Да, и никого не пускай ко мне в антракте! И сама не приходи. Увидимся после.

Он помахал ей рукой. Виола послушно вернулась в зал.

Передав Джордано пожелание приятно провести время и ничему не удивляться, графиня Ориенталь заняла место в директорской ложе так, чтобы относительно закрыть её левый край от глаз своей матери. Там стояло обитое бирюзовым бархатом пустое кресло, где, по идее, должен был сейчас находиться граф Ориенталь, её муж. Фиалка Триколор уже не раз бросала косые насмешливые взгляды в ту сторону. Но Виола погрозила ей кулаком и сестра успокоилась.

С прыгающим сердцем, вцепившись рукой в резной позолоченный край балкона, Виола не отрываясь смотрела в зал, делая вид, что любуется роскошным убранством театра. Но взгляд её приклеился к одной точке: она хотела проникнуть сквозь тёмно-синюю стену тяжёлого парадного занавеса, скрывающего до поры сцену от любопытных зрительских глаз.

Виола вздрогнула, когда прозвенел третий звонок. Свет погас.

Ярко вспыхнули ожившие огни рампы, оркестр заиграл вступление – нарастающий, словно удары маятника больших часов, ритм барабанов. Их бой подхватили фанфары, и занавес медленно раскрылся. Взвился хор скрипок, и так же взлетела вверх голубая полупрозрачная занавеска, открыв праздничные огни сцены. Мелодия перешла в таинственный ритм главной арии; точно как в часах с движущимися фигурками закружилась на сцене карусель огромной рулетки.

Установленная чуть наклонно, так что из партера был виден дальний край её круга с ярким зелёным “зеро́”, рулетка имела сверху на верхушке неподвижную круглую горизонтальную площадку где-то метрового диаметра. Вплотную к краю рулетки примыкали с двух сторон карточные столы, расставленные по сцене. Возле её передней стенки танцевали канкан девицы и кавалеры в пёстрых фраках. На концах вертушки рулетки, точно на карусели, плавно кружились, сидя боком, четыре красотки. В одной из них Виола без труда узнала Амариллис. Та была в самом светлом платье с пышными салатными и розовыми оборками. По боковой лесенке на верхнюю площадку рулетки взошла прекрасная женщина в переливчато-чёрном вечернем платье и с длинными распущенными волосами, тоже иссиня-чёрными. Взмахнув цветком лилии в руке, она запела глубоким контральто слова главной арии. Оркестр играл танго с медными всплесками тарелок в конце каждого куплета:

Красотки подхватили вместе с ней слова песни, то ускоряющейся до фокстрота, то снова кружащей в танго, и следующие куплеты они пели хором:

Четыре девицы легко соскочили с вертушки и закружились вокруг игроков за столами. Игра началась. И завертелось действие оперетты, увлекая зрителей в свой магический водоворот…

Мадам Лис Нуа́р – Чёрная Лилия – хозяйка самого знаменитого казино в Монако, которое так и называется "Лис Нуар". (Эту сорокапятилетнюю очень красивую даму играла жена главного режиссёра – мадам Лили́ Тигри́н[71]). В казино "Лис Нуар" нет отбоя от богатых клиентов, хотя хозяйка ведёт на них непрерывную охоту: для богатых игра в казино идёт по особым правилам. Клиенты понятия не имеют, что достойная хозяйка и её прелестные красотки – настоящая банда.

Конец ознакомительного фрагмента.