Она прилетела
У всякого безумия есть своя логика (Шекспир)
– Привет! Я скоро приеду! Ты представляешь, уже скоро, уже скоро, – она наспех говорила в трубку, пытаясь донести свою радость и свое ощущение предвкушения долгожданной встречи.
Он ее слышал. Молчал. И улыбался сам себе, прижимая плечом сотовый к уху.
Она продолжала что-то говорить, ее мысли обгоняли слова, прыгали с темы на тему, но это было совсем не важно. Ведь она скоро приедет. И они скоро увидятся.
Эта долгая разлука им обоим жутко надоела. Последние дни, несмотря на занятость, они стали переписываться чаще, и даже звонить друг другу, чего не делали поначалу.
Предвкушение встречи придавало какое-то спокойствие, уверенность, радость. Делало его сильнее, выше, стройнее. Ему надоело одиночество. Он сам этому удивлялся, но это было именно так. Чувство свободы и независимости – замечательное чувство, но со временем начинаешь понимать, что это не должно продолжаться всю жизнь. Становится пусто, пресно, неинтересно и иногда невыносимо. Пустота перестает приносить удовлетворение. Самостоятельность надоедает.
– Что? – переспросил он, поняв, что задумался и пропустил ее вопрос.
– Я спрашиваю, ты меня встретишь? – и она еще раз сказала время рейса.
В ее словах звучала тайная надежда, которую она старалась скрыть, но от возбуждения не могла. Было понятно, что он сильно занят, и что шансов на встречу в аэропорту мало, но почему бы не спросить, – а вдруг повезет?
– Прости, я буду занят, к сожалению эту встречу нельзя перенести, – они оба почувствовали досаду. Она – потому что не повезло, он – потому что всегда испытывал неловкость, отказывая ей.
Она продолжала еще о чем-то радостно тараторить в трубку, и о том как там здорово, и как она соскучилась, и как ей хочется остаться, но она так счастлива снова увидеться.
Он молча слушал и продолжал улыбаться. Досада быстро рассосалась, они поняли, что это не та ситуация, из-за которой стоит спорить или огорчаться. В его голове уже крутились другие мысли, связанные с новым проектом, – так часто бывало в общении с ней. Он мало воспринимал ее слова, научившись фильтровать только интонацию или особо важные слова, по которым требовалась его реакция. Он мог слушать ее часами, потом не помня ни слова, но это было и не важно: ведь за ее потоком слов было что-то гораздо более ценное и информативное, ее эмоции, ее правда, ее настоящее, ее жизнь. Эти ощущения стоили гораздо больше, чем все слова на свете.
Сказать что он был одинок, – неправда. Он никогда не был одинок. Его всегда окружали интересные люди. Будь то по бизнесу, будь по общественной работе, – где угодно. Ему никогда не было скучно. Всегда находились дела, важные, нужные, интересные. Даже когда подкатывало одиночество и становилось лениво, он вставал, отжимался или прыгал, и шел что-то делать. Это помогало. Особенно когда в наушниках звучало что-то приятное, позитивное, полезное или воодушевляющее. Во время стирки, во время загрузки тарелок в посудомойку, когда шумел пылесос, – всегда находилась возможность придумать что-то полезное. И это придавало ему сил. Это уносило одиночество и скуку прочь. Быстро и эффективно.
Когда он встретил ее, это не было похоже на удар молнии. Это не было взрывом миллиона бомб. Скорее, это было как появление долгожданного солнца в темный, серый день, когда вдруг расходятся тучи, появляется яркий теплый свет, лучи на столе и на полу, а наверху открывается голубое-голубое небо. Такое же голубое и бесконечное как ее глаза. Она просто подошла к нему, как многие после его выступления, окружив его с вопросами и комментариями. Но этот взгляд, первый и сильный, остался у него в памяти навсегда. Щелк! И вот оно. Засветилось…
Первая рюмка водки.
Он никогда не понимал, что их связывало. В этом было что-то очень сильно странное. Наверное, потому, что такого никогда не было. Когда ему было хорошо, она говорила, что ей тоже. Когда он тупил, с ней происходило то же самое. Когда он грустил, они не могли разговаривать, потому что ее ответная грусть не давала никакой возможности. Это было как резонанс, как взаимное усиление. Как телепатия чувств, мгновенная и сильная. С яркой обратной связью. Ему все равно было, о чем она говорит, он часто отключался от восприятия этой информации и просто наслаждался теплом ее руки, растворялся в ее глазах, пребывая в этом непонятном взаимопонимании и одновременности, и одинаковости чувств… Он давно забросил рационально думать в ее присутствии (за исключением тех моментов, когда это было действительно нужно). Он несколько раз старательно анализировал их общие интересы, но это было безрезультатно. Да и ни к чему, – так он решил. Не со всеми и не во всем нужно стараться докапываться до рационального смысла. Иногда просто стоит наслаждаться жизнью, творческим полетом, и радостью быть рядом, даже ничего не думая и ничего не говоря.
Вторая рюмка водки.
Она прилетела. Она была усталая после долгого перелета и смены часовых поясов. В ее голосе была спокойная радость, но из-за навалившейся тяжести после долгой дороги, она была немногословной, ее речь была медленной и тихой. Они говорили о радости скорой встречи, о перелете, о всякой ерунде. Такое бывает, когда внутри хочется петь и кричать, но физическое состояние уже не дает возможности это донести, кроме как мысленно и через что-то неуловимое между строк.
Третья рюмка водки.
Я тебя люблю. Он сказал это спокойно. Это было впервые за все время их знакомства. Она на мгновение замолчала, а потом продолжила о чем-то сумбурно говорить, наверное, пытаясь сдержать шок от неожиданности, и заговаривая словами нахлынувшие чувства. Возможно, она предполагала это как-то по-другому. Вероятно, она в своих мечтах видела это иначе. Поэтому, оказавшись не готовой к такому повороту, просто не стала продолжать тему, а наговорила еще всякой всячины, и они попрощались. Оба находясь в непонятном полу-шоке, каждый молча уставившись перед собой с телефоном в руке, глядя перед собой куда-то вдаль.
Очередная рюмка водки.
Мы больше никогда не увидимся. Непонятно, кто это сказал, когда и как. Они говорили по телефону? Пока он спал? Это было наяву, или ему приснилось?
Не исключено, что это придумал он сам. А может быть и сказал. Ему давно была известна ее позиция по поводу выпивки. Только позиция. Он не спрашивал почему, что ей в этом не нравится, не лез в детали, просто знал и все. Но что сегодня произошло, почему все это случилось, он не мог понять. Это осталось какой-то секретной тайной: как водка появилась в рюмке, почему, что он для этого сделал и как. В чем была мотивация, в чем тот внутренний конфликт, который проявился опять в алкогольной движухе, пляске, круговороте, головокружении и желании отрубиться. Были ли это их отношения, или накопившееся напряжение за дни непростой работы, что-то еще, – никто не знает и не узнает уже. Да и какая разница. Дело сделано. Да и черт с этим всем. С этими отношениями, с его и ее независимостью, серьезностью, резонансом эмоций и молчанием в трубку.
Пиво.
Что было дальше, – как обычно. Закружившийся хоровод чувств, эмоций, мыслей, движение и головокружение, активность и подавленность, открытость и отсутствие тормозов, – все это нахлынуло и накрыло. Он что-то делал, что-то кому-то писал, отвечал на их письма, с кем-то решал какие-то вопросы по телефону. Потом было что-то еще. Серое небо. Горячий чай. Мокрый снег. Громкая музыка. Слова, мысли, письма, какие-то действия. Активность-активность-активность… Последнее, что он помнил, – это как падает на подушку и на лету отправляется в хмельной темно-серый сон.
Он вздрогнул. В дверь кто-то позвонил…