Дизайнер обложки Юлия Манцуровна Бариева
Фотограф Дарья Сергеевна Джалелова
© Даниил Игоревич Дамодаров, 2017
© Юлия Манцуровна Бариева, дизайн обложки, 2017
© Дарья Сергеевна Джалелова, фотографии, 2017
ISBN 978-5-4485-1144-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Случай в столовой
– Не додали! Гречу не додали! – кричал заместитель директора Привалов.
В столовой повисла тишина. Люди перестали скрести приборами по тарелкам. Кто-то продолжал жевать капустный салат. А бригадир смены Гаврилов пригубил чаю, но проглотить не успел. Кто-то из слесарей удачно пошутил, и теперь Гаврилов смеялся, брызжа изо рта чаем на общий стол.
– Повара сюда! Кто ответственен за раздачу? Кто додает? Почему сегодня не додал?! – продолжал прилюдное разбирательство Привалов.
– А ведь и правда не додали! В прошлый раз гречи было больше, где то с ладошку, – сказал водитель билаза Сергей.
– Да! Да! Гречу не додали! Не доложили! Было больше гречи! – подхватили мужики с разных концов заводской едальни.
С кухни вышел ответственный за раздачу. Некто Тетякин.
– Ты ответственный? – спросил заместитель директора Привалов.
– Я, – ответил ответственный за раздачу Тетякин.
– Как зовут?
– Егор Андреевич Тетякин.
– Скажи мне Егор, почему гречу не доложил?
Уши Егора стали багровыми.
– Кончилась греча.
– Как это кончилась? Давеча завезли два камаза с гречихой, как же это кончилась-то? – не унимался Привалов.
Егор молчал и старался прятать руки за спиной. Замдиректора это заметил:
– Что это у тебя там?
– Где? – Егор Тетякин понял, что дело пахнет керосином.
– Да вот там за спиной. Руки покажи.
Егор сделал шаг назад, не желая подчиниться.
– А ну быстро показал свои руки. Я два раза повторять не стану, Егор. Лучше делай по-хорошему, пока я просто попросил.
– Лучше делай, как он говорит, парень. Не дури! – не без страха в голосе сказал бригадир смены Гаврилов, прокашлявшись после несвоевременного глотка.
Егор медленно вытащил руки из-за спины. Все они от ногтей и до локтей были в гречке.
– Греча! Ну, вот же! Вот! Объясняйся! Объясняйся пёс, почему у тебя моя порция на локтях! Ты у меня объяснительной не отделаешься! Даже штрафом не отделаешься! Святые угодники! Ты куда всю гречю подевал?! – орал Привалов.
– Эт не хорошо, брат. Мы же люди рабочие, нам кушать как положено надобно. Чего’й ты это устроил? – спросил Гаврилов.
– Вон у него там след из гречи за спиной! Смотрите-ка, а! – выкрикнул кто-то из собравшейся толпы похмельным голосом.
И правда, за Егором Тетякиным тянулся еле заметный след из гречихи, который утопал в кухонных катакомбах.
Егор попытался убежать, но заместитель директора Привалов схватил его за шиворот и поволок на кухню:
– Ишь чего! Давай-ка посмотрим, что это ты там прячешь.
– Не надо, прошу! Пустите! Пустите, пожалуйста! – кричал Егор.
Толпа мужиков ринулась следом. Бригадир смены Гаврилов зажевал капустный лист и тоже встал изо стола.
Гречневый след привел к ржавой железной двери в конце коридора.
– Не надо! Прошу, не надо! Стойте! Стойте! – орал Тетякин.
Никто его не слушал. Привалов дернул за ручку – дверь отворилась. Внутри темнота. Мужики кричат: «Там рычаг должен быть или выключатель!»
Привалов нащупал рубильник и опустил его. По комнате забегали электрические разряды и молнии, заметались искры. Провода трещали и гудели. Пара длинных неоновых ламп замерцала на потолке холодным светом.
В центре комнаты стоял стул дантиста. На нем лежал человек. Тут в него ударил ток и он заорал:
– Ааа! Больно! Выключай! Выключай, твою мать!
Егор Тетякин подбежал к рубильнику и немного поднял его, где-то до середины. Свет остался гореть. Подача тока продолжалась. Но человек на стуле кричать перестал.
– Он жив! – воскликнул Егор и принялся бегать по комнате с поднятыми руками, – он жив!
Половина мужиков решила спасаться бегством. Бригадир смены Гаврилов побежал за огнетушителем. Вторая половина была крайне напугана, но осталась из любопытства.
Привалов медленно подошел к стулу в центре комнаты. На стуле лежал человек. Человек, вылепленный из гречи. Гречневый человек. И этот человек дышал.
– Что за чертовщина… Никогда в жизни такого не видел.
– Это мое величайшее творение! – кричал Егор.
– Йокарныбабай! – сказал прибежавший Гаврилов и окатил гречневого человека из огнетушителя, – как обгорел-то бедняга!
– Нет-нет-нет! Что Вы делаете?! Прекрати! Прекрати! – Тетякин набросился на Гаврилова, пытаясь перекрыть струю.
– Огня! – заорал гречневый человек.
Все затихли.
– Что… что Вы сказали? – спросил заместитель директора. Ужас подступал к его горлу. Он не знал как обращаться, «на ты» или «на Вы», поэтому из страха выбрал более деликатный вариант.
– Огня… – прошептал человек из гречи.
– Зачем… зачем Вам огонь?
– Сожгите меня.
– Что?
– Сожгите меня как соломенную бабу на масленицу.
– Соломенную бабу?
– Да. Я… я – предвестник вашего урожая. И я пришел в этот мир, чтобы сгореть. Вы, вы должны сжечь меня. Я… я должен пригореть… соорудите… соорудите большую сковороду и пожарьте меня. Я должен пригореть.
– Но… я… я не знаю… я… – Привалов оглядывался по сторонам, ища поддержки.
– И хоровод… вы все… должны вести хоровод… вокруг меня… иначе вашему урожаю гречи конец.
– Что?! – Привалов стал серьезен как никогда, от страха не осталось и следа, все его естество заполнило искреннее возмущение, – как это гречи конец?! Не будет гречи?! А с чем же тогда подливу жрать! Подлива без гречи тоже не хорошо, как и греча без подливы!
– Да, нехорошо, – подхватил бригадир смены Гаврилов. Потом сплюнул на пол, вставил в рот зубочистку и добавил, – будем жечь.
– Будем жечь, – подтвердил замдиректора, – выбора нет. А какой у нас выбор? Мир без гречи мне не нужен. Это не вариант. Я так жить – отказываюсь.
– Решительно поддерживаю, – вставил свою лепту Гаврилов.
– Ты не можешь! Ты не можешь пожертвовать собой! – закричал Егор гречневому человеку. Всё это время он стоял в стороне, сдерживая слёзы и подавляя истерику, – Я столько сил на тебя потратил!
– Молчи, Егор, ты свое дело сделал, – сказал Привалов, – теперь тут командую я. Так мужики, поднимите этого гречечеловека и тащите на общий двор за заводом. Гаврилов?
– Да.
– Скажи своей бригаде, чтобы дров нарубили на костёр и пусть тащат старый казан со свалки. Поскребите болгаркой немного и ставьте на костер. Управимся до вечера.
– Что же вы делаете?! Изверги! – орал Тетякин.
– Не время распускать нюни, Егор. Ситуация патовая, – сказал заместитель директора Привалов, с грустью в глазах.
Человек из гречи взял Тетякина за руку, подтянул к себе и обнял. Потом чуть приподнялся над креслом и прошептал на ухо:
«Тебе кажется, что ты потеряешь меня, но это не так.
Я никогда и не принадлежал тебе. Я никогда не был твоей собственностью.
Нам часто кажется, что люди вокруг нас, наши близкие, друзья и жены… особенно жены – это часть нас самих.
Мы так привыкли к тому, что они есть в нашей жизни, что уже и представить себе не можем, что их может и не быть рядом с нами.
Да, это грустно. Но таковы правила игры.
Наши самые любимые люди в жизни – лишь попутчики в долгой дороге из череды рождений и смертей.
Каждая наша новая жизнь, каждое новое воплощение – это очередная машина, которую мы поймали, путешествуя автостопом по трассе материального бытия.
Наши попутчики – это родные и близкие. А Время сидит за рулем. И именно оно решает, кому зайти, а кому пора выходить.
Время… время – это безличное проявление Бога в этом мире, Его взгляд, заставляющий материю постоянно меняться. Время посылает нам важных людей, время же их и отнимает.
Каждый новый человек в нашей жизни, каждая новая встреча – это урок. И мы поставлены в эти ситуации, чтобы учиться.
Главное в жизни – это отношения. В них мы испытываем самую большую радость и самое великое горе. Чему учат отношения? Жить не ради себя, жить бескорыстно. Они учат делить счастье и беды другого человека. Учат заботе и исполнению долга.
Но мы либо хотим этому учиться, либо нет.
И чаще всего – нет.
Разводы, измены, предательства. Все из-за этого. Из-за того, что мы не хотим учиться добровольно.
И потому время и жизнь учат нас на языке обстоятельств.
Все что мы считаем своей собственностью – мы теряем с болью в сердце.
Все что мы по-настоящему любим – мы отпускаем с тоскою и чувством благодарности внутри.
Почему отпускаем? Потому что настоящая любовь не терпит чувства собственности.
Мы все будем плакать от потерь. Но кто-то из теплой благодарности к ушедшей личности, а кто-то из-за того что у него забрали игрушку в виде другого живого существа, из-за того что теперь он не сможет наслаждаться этим другим существом, так как раньше.
Корень всегда в мотиве, мой друг. И жизнь учит нас именно чистоте мотивации.
Так что отпусти меня с легким сердцем, дружище, и давай идти дальше. Ты своей дорогой, а я своей. И спасибо тебе за все».
Гречневый человек отпрянул и Егор разрыдался. Но потом он собрался с силами и перенес последующие события с мужеством.
А было вот что.
Часом позже все рабочие завода собрались на заднем дворе. Осенний ветер продувал насквозь, если кто-то был без куртки с толстым подкладом. Воронье каркало, сидя на голых ветках берез.
Из-за угла литейного цеха выехал синий мотоцикл с люлькой. В люльке сидел человек из гречи.
– В казан его кладите, мужики, – скомандовал заместитель директора Привалов.
Трое крепких стахановцев вытащили гречневого человека из люльки и расположили точно по центру казана.
– Жгите! – сказал Привалов, – и маслица добавьте, да побольше.
Мужики притащили два ведра «Крестьянского», 3,2% жирности, и вывалили в нагревающейся казан.
– Хорошо-то как! – радовался гречневый человек, распластавшись на дне казана в плавящемся сливочном масле.
– Мужики, на медленном огне надо… подгорит же, – предложил водитель билаза Сергей.
– На то и расчет, Серёга, на то и расчет, – ответил бригадир смены Гаврилов и тут же прикрикнул поварам: «Соли добавьте! Да помешать не забудьте!»
В общем жарили гречневого человека где-то полчаса. Воду не доливали. Подгорел он, конечно, будь здоров. Но на кухне к этому времени уже кипел чан с томатной подливой. Так что настроение у всех участников действа было праздничное. Водили хороводы, украшали друг друга гирляндами, стреляли в небо из хлопушек, запускали воздушного змея.
Потом принесли подливу и всем раздали по порции с остатками гречневого человека.
– А гречу-то все-таки додали, мужики! Ура! – выкрикнул Привалов.
– Ура! Ура! Ура! – вторила ему сытая и довольная толпа.
А после работы водитель белаза Сергей пришел домой и написал белый стих:
Ах, как грани этики тонки
Что позволяют как бы вскользь
Быть людоедом мне всерьез
И в тоже время им не быть.