Глава 2. Хорошая девочка
…Умница моя, хорошая девочка, – папочка погладил меня по головке, и вышел из комнаты. Я тихонечко достала из под юбки книжку и положила ее поверх тетради. Математику успею сделать на переменке, а если мне не удастся узнать, чем закончились злоключения леди Ровенты, то точно не смогу заснуть. До конца романа отставалось еще страниц сто – как раз часов до двенадцати. Вот сейчас посижу за столом, изображая приготовление уроков, потом поужинаю со всеми и лягу спать. Под кроватью у меня спрятан мой личный фонарик, купленный на деньги, выдаваемые на мороженое, и с его помощью я буду читать до победного конца…
Наверно, это было не очень красиво обманывать родителей. Но страсть к книгам была сильнее морали. К тому же так приятно было слышать, что я умница и хорошая девочка. Мои родители часто хвалили нас с братом. Хотя Влад, по-моему, далеко не всегда заслуживал похвалы. Особенно когда рисовал моим куклам усы черным фломастером.
Несмотря на то, что кукол я не любила, мои дальние родственники дарили их мне на каждый день рождения. На игры с лупоглазыми «Катями» и «Валями» у меня обычно не хватало времени, как и на любое другое нелюбимое занятие, но и рисовать на их глупых лицах усы я братцу не разрешала. В конце концов, это мои куклы. А еще брат не заслуживал похвалы, когда съедал мои конфеты. А еще когда дразнил меня книжным червем. Он утверждал, что я такая худая, потому что уже начала превращаться в червяка, и скоро, совсем скоро, буквально через год-два у меня отвалятся руки и ноги, и я стану ползать по дому, как червяки, переливаясь розовато-коричневым полупрозрачным телом. Он направлял свет настольной лампы на мое ухо и говорил, что оно уже стало настоящего червякового цвета. Не то что я ему верила на сто процентов, но он был старше, а, значит, умнее, и его слова вполне могли оказаться истиной. Я боялась, но чтения не бросала. Только каждый раз после душа минут по десять разглядывала свое тело, пытаясь определить, не появились ли у меня такие полосочки на теле, как у червяков…
Я пила утренний кофе и вспоминала, какими же эпитетами награждали меня мои родители, друзья, знакомые и враги. От папочки я слышала только приятные слова. Он никогда не ругал меня. Да и Влада тоже. А мамуся, поймав меня на чтении очередной книжки, грустно смотрела на меня и говорила: «Какая ты у меня все-таки странная». А я не могла понять, почему любовь к книгам превращает человека в странного. Хотя, конечно, забывать поесть из-за приключений красных дьяволят сейчас мне кажется немного необычным.
Учителя в школе… Совершенно, не помню, что они мне говорили. А раз не помню, значит, ничего особенного в их словах не было. Одноклассники и одноклассницы говорили про меня разное. Мой сосед по парте Алеша (не помню его фамилию) любил перед контрольной польстить мне, чтобы я помогла ему решить задачки. Наша математичка все время удивлялась:
– Как ты, Ряпушкин, контрольные ухитряешься решать, а у доски плаваешь?
– А я у доски стесняюсь, – отвечал Алеша, густо краснея.
В общем, одноклассники не говорили мне гадостей. Только Надя Царева иногда презрительно шипела, что я воображала. Но мне было все равно. Наверное. Потому что большую часть школьных дней я почти не помню. В отличие от книг, с которыми коротала перемены. Надо же, я даже не знаю, как ко мне относились в школе! И как я к ребятам относилась…
Так, со школы, пожалуй, и стоит начать анализ моего отношения к миру и мира ко мне, и понять в конце концов, какая из себя Маргарита Алексеевна, дама среднего возраста и вполне еще себе приятной наружности. Придется поднапрячь память. Она у меня последнее время стала какая-то дырявая…
Ой! Мурзик! Совсем про него забыла! Его ж надо покормить! И выгулять! Ой, нет, выгуливать не надо, потому что он кот!
Работа в банке не располагает к философствованиям, поэтому к своему аналитическому списку мне удалось вернуться только поздним вечером. Придя домой, я затопила печку, поужинала и накормила кота. После еды котенок стал больше похож на поросенка, и мне пришлось его вымыть. Намочив густую шерстку звереныша, я с ужасом увидела в ней черные копошащиеся точки. Блохи! Вот кошмар. Они ведь кусают бедненького малыша, а он их даже гонять не может из-за своей неуклюжести!
Часа два я вылавливала у своего питомца паразитов. В мокрой шерсти они были почти обездвижены, и поймать их не составляло труда. Вот только Мурзику эта процедура не очень нравилась, и он вертелся и орал. Потом я решила помыться сама. Вдруг какая-нибудь шальная блоха забралась на меня, и ночью будет меня кусать? В общем, от забот я освободилась часам к одиннадцати, легла в кроватку, взяла листок бумаги и ручку и стала вспоминать.
Итак, первым номером будет мой сосед по парте Алеша. Какой он был? Ленивый, это однозначно. Хитрый. Но не глупый. Списывал он у меня с умом. Учителям ни разу в голову даже не пришло, что его сочинения на самом деле сочиняю я. Вернее, я придумывала, что писать, рассказывала это Алеше, а он описывал все своими словами. А потом я проверяла его ошибки. Сообразительный был мальчик. Интересно, как он сейчас живет? Наверняка, нашел себе жену, которая его на себе тащит.
Дальше Надя Царева. Неприятная была девочка. Злая. Любила гадости делать. Причем сначала усыпляла жертву хорошим отношением, а потом била в самое незащищенное место. Все в классе знали о Надиной подлой натуре, но легко попадались на ее удочку. Со мной она такой трюк проделала классе в третьем. Сначала неделю ходила за мной как собачонка, а потом повесила на спине бумажку с какой-то дурацкой надписью. Вроде, «я все знаю» или «я самая умная». Народ ехидно хихикал мне вслед, а я не могла понять почему. То ли колготки наизнанку одела, то ли пятно на юбку посадила. Да, неприятно было. А главное непонятно, зачем она это делала. Чтобы унизить свою жертву и за ее счет возвыситься самой? Глупо как-то. Значит, Надя была не только злая, но еще и глупая.
Кто там еще у нас был? Ну, конечно, наша активистка, наша «в каждой бочке затычка» Лена Хитрук. Мне она, честно говоря, нравилась. Хотя бы потому, что благодаря ее активности я могла тихо и спокойно читать свои книжки. Лена была не только активистка, но и умница. Училась хорошо. Причем сама, без помощи папы и мамы. Они у нее работягами были, у папы семь классов образования, а у мамы пять. И папаша ее попивал систематически. Немного, но часто. Зря она в девятый класс не пошла. Могла бы и в институт поступить. Вместо этого она выбрала торговое ПТУ. Тогда это было престижно. Да, Леночка умела нос по ветру держать и быть в курсе. Как это у нас тогда называлось? Приспособленчество, вот как. С этаким оттенком презрения. А по-моему, нет в этом ничего плохого. Никому она своим приспособленчеством не навредила, только, может, себе. Я слышала, жизнь у нее не очень задалась. Мужья, разводы, дети без отцов. Наивная Лена была. Верила всему, что ей говорили. И люди, и пропаганда. Я думаю, она и сейчас такой осталась. А еще злобы в ней не было. И за это она мне тоже очень нравилась.
Кого еще я могу вспомнить? Ну, конечно, моя любовь Юрочка Синельников. Как же я в него была влюблена! Целых три месяца. Даже книжки на переменах перестала читать. Стояла у окошка и томно вздыхала. Юрочка мне казался идеалом мужской красоты. Кудрявый, глаза озорные, форма новенькая. А улыбка у него была… Глупая она была, вот что. Его математичка к доске вызывает примеры решать, а он не знает как, и улыбается. А в ноябре директриса заставила его постричься, и он стал похож на общипанного гусенка. Ну, и любовь моя к нему прошла бесследно. Какой он был по характеру? Умом не блистал, определенно. Но добрый был. Вежливый. Не подлый. Но хулиганить любил. Если я правильно помню, это он мышь в класс принес. Белую. Историчка как увидала ее, так на стол и заскочила. И юбка у нее при этом задралась выше, чем следовало. А под юбкой панталоны голубые. Вот уж мы смеялись! Просто до слез. Хотя, что смешного в голубых панталонах? У тетки, наверное, воспаление придатков было, она всю блокаду в Ленинграде прожила, вот ей и приходилось кутаться.
Глупые все-таки существа дети. И совсем не такие невинные, как принято думать. Многие злые, как волчата. Особенно когда компанией собираются. И мои одноклассники такими же были. Каждый сам по себе вроде и нормальный ребенок, а в стаде превращается в паршивую овцу. Как и я, собственно. И хорошей девочкой меня только папа с мамой назвать могли. Потому что не видели меня в компании сверстников.
Взять наши летние ссылки в Матрешкино. Я за Владом хвостом ходила. Книжки у меня отнимали, и из дому в десять утра выставляли. Иди, гуляй, деточка, здоровья набирайся. Вот мы с Владом и набирались. Курили, вино пили, от пива тоже не отказывались. Братец меня на четыре года старше, и когда мне десять было, ему уже исполнилось четырнадцать. А его приятели даже взрослее были. Взять того же Володю. Или Мишку с улицы Ленина. Они шли на озеро, и я с ними шла. Они пиво пили, и я не отставала. Они беломориной затягивалсь, и я кашляла, но курила. Весело было. Хорошо только, что всего три месяца в году. И, слава богу, что мама с папой о наших проделках ничего не знали. И я для них была хорошей девочкой. И до сих пор ею остаюсь.
А все-таки это здорово, что родители ко мне так относятся. Не осуждают никогда, чтобы я не сделала. Замуж за Толика собралась – они нам такую свадьбу устроили, все мои друзья до сих пор вспоминают. Разводиться стала – помогли квартиру разменять. В Матрешкино переехать захотела – папа с Владом стройматериалы закупили и избушку мою в божеский вид привели. Может быть, они в глубине души считали мои поступки неразумными, но я никогда не слышала от них ни слова укора. Как и братец мой. Он всегда говорит, что нам крупно повезло с родителями. Хотя, конечно, на мамочку иногда находит воспитательный бзик, и она пытается сделать из меня «настоящую» женщину:
Конец ознакомительного фрагмента.