Глава 5. Тревожная поездка
До Сотникова добраться не удалось: по пути к административному сектору их группу перехватил Каданцев, выскочивший навстречу из-за палаток административного сектора, как чертик из табакерки. Охранники с Электрозаводской от его цепкого, внимательного взгляда сразу оробели – одним своим суровым видом и властными манерами заместитель главы Бауманского Альянса мог заставить почувствовать себя неуверенно кого угодно. Но они его сейчас не интересовали. Каданцев сразу сердито напустился на Кротова:
– Где вас черти носят? Сколько можно ждать?! Мотовоз доставили?
– Конечно, Альберт Георгиевич, куда он де…
– Меньше слов, – властным взмахом руки Каданцев прервал объяснения. – Разворачивайтесь – и на погрузку, ящики с патронами в цехе. Охранник выдаст, я предупредил. Вы двое, вас это тоже касается. Огнемет пока оставите там, утром заберете. Нечего таскать по станции опасное оборудование.
Петрович с Гуляевым, снова подхватив за раму ранец огнемета, поставленного во время разговора на пол, торопливым шагом ретировались в указанном направлении, подальше от начальственного ока, справедливо посчитав, что Федор и сам сообщил о зачистке все, что необходимо.
– Альберт Георгиевич, да огнемет вообще-то разряжен, – Федор хмыкнул. Вечный шутник и раздолбай, он, в силу характера, не испытывал перед Каданцевым такого трепета, как охранники. А на попытки его урезонить и воззвать к совести нередко отвечал своей коронной фразой – что в метро существует слишком много причин для смерти, чтобы умирать еще и от скромности. – Тут кое-что случилось по дороге…
– Я в курсе, Лосев звонил. Дмитрий, что с рукой? Ранен?
Каданцев бесцеремонно, с недюжинной для такого худощавого человека силой задрал Димке левый локоть. Тот удивленно охнул: рукав куртки от локтя до манжеты оказался темным от пропитавшей ткань крови.
– Ёханый бабай, где это тебя? Когда?! – Федор удивился не меньше самого Димки. – Да уж, не бывает так плохо, чтобы не могло быть еще хуже.
Поняв по растерянному и озадаченному взгляду парня, что тот и сам не понимает, как это случилось, Каданцев подстегнул к действию Федора:
– Кротов, не стой столбом! И так на два часа задержались. За работу!
– Да я уже исчез! – Федор быстрым шагом двинул в заданном начальством направлении.
– Сам проверься, не зацепило ли где, – бросил вдогонку Каданцев, – и охламонам с Электрозаводской скажи. Если что не так, мигом к доктору.
– Понял, понял я, Альберт Георгиевич!
– Дмитрий, за мной. Раз на ногах держишься, значит, ничего страшного.
Димка покорно отправился с Каданцевым, привычно придерживая рукой сползающий с плеча ремень автомата и мрачно размышляя, когда это его угораздило зацепить руку, и главное – чем. Самое странное, что рана, если, конечно, там рана, а не царапина, его не беспокоила. Не выветрился адреналин из крови? Рука сгибалась и разгибалась нормально, он специально проверил, пока шагал за Каданцевым, – никаких болезненных ощущений. Может, это и не его кровь вовсе? Тогда чья? Бред какой-то! Парень отлично помнил, что с того момента, как они спрыгнули с мотовоза и выжгли к чертовой матери гнездо этих мерзких хохотунчиков, ни одна тварь до них не добралась. Может, зацепил за что-нибудь на самом мотовозе, пока ехали? Там полно острых углов. Тогда почему нет боли? Бесплодные размышления явно пошли по кругу, и Димка мысленно плюнул, сворачивая за Каданцевым к палаткам административного сектора. Каданцев… Интересный мужик. Сколько Димка помнил заместителя отца, а помнил он его с того момента, как появился на Бауманской, тот всегда относился к нему… как бы это выразить… ровно, что ли? Несмотря на то что пацан был усыновлен самим Сотниковым, Димка никогда не ходил у Каданцева в любимчиках, Альберт Георгиевич относился к нему так же требовательно, как и ко всем остальным. Требовательно – но и справедливо. Всегда разберется, что к чему, прежде чем принимать меры, и за проступок спустит шкуру без всяких поблажек и снисхождений. Ну а после этой паршивой истории, когда Димка вернулся несостоявшимся сталкером, да еще и калекой, когда приятели, прежде завидовавшие ему, теперь за напускным сочувствием прятали снисходительную усмешку при встрече, Каданцев, пожалуй, остался единственным, кто не изменил своего отношения к парню. Именно за это Димка и был ему благодарен. Когда он вслед за Каданцевым вошел в просторную санитарную палатку, дежуривший этой ночью врач бодрствовал за столиком в углу, спиной к четырем пустующим койкам. Рядом стояла металлическая этажерка, полки которой были забиты медицинской литературой. Часть книг нашли и принесли сталкеры с поверхности Бауманской, что-то было выручено на бартер у браминов с Полиса, что-то привозили на продажу заезжие челноки – за пару десятков лет скопилась хорошая врачебная библиотечка. Доктору, Семену Натановичу Брамцу, было уже далеко за семьдесят. Этот сухонький, седовласый старикан с вечно усталым морщинистым лицом, крайне медлительный в движениях, все еще отлично знал свое дело. Свет яркой электрической лампочки отражался в широкой плеши, обрамленной короткими седыми волосами, бородка клинышком двигалась вместе с подбородком – читая, доктор что-то беззвучно проговаривал про себя. В дневное время с ним непременно дежурила одна из двух положенных по штату медсестер, но сейчас он полуночничал один. Сердобольный старик наверняка отпустил девушку на боковую, как это обычно и делал в спокойные дни. Собственно, пока нет больных, и сам Семен Натанович мог спокойно спать, правилами это не возбранялось: кроме него на Бауманской работали еще два опытных врача, всегда есть, кем подменить. Но Брамц – человек старой закалки, и понятие ответственности не было для него пустым звуком. Дежурство – значит дежурство. Из кружки, стоявшей на столе рядом с книгой, тянуло характерным терпким запахом грибного чая – широко известного на все метро продукта с ВДНХ.
– Не спишь еще, товарищ доктор?
– Стариковская бессонница, Альберт Георгиевич. – Погруженный в чтение, доктор не сразу отреагировал на появление в палатке гостей. Отодвинул книгу, с любопытством повернулся к вошедшим. – По делу или просто на огонек? А, здравствуй, Дима.
– Осмотри пациента, Семен Натанович.
Увидев на одежде парня пятна крови, Брамц сразу засуетился. Заставил сбросить рюкзак, усадил на койку поближе к шкафчику с инструментами и перевязочными материалами, ловко закатал ему рукав выше локтя. Прищурился, оценивая характер повреждения. Каданцев расположился рядом, облокотившись на шкафчик и тоже внимательно рассматривая совсем небольшую, но непрерывно и обильно кровоточащую ранку чуть ниже локтя на руке парня.
– Вот зараза! – вырвалось у Димки при виде ранки. Даже как-то нехорошо стало.
– Укус? Плохо, плохо, батенька, – обеспокоенно проворчал доктор. – Никогда не знаешь, какая зараза с укусом может попасть в кровь. Очень, очень плохо. Болит?
– Нет, Семен Натанович. В том-то и дело, что не болит, я сам бы еще не скоро заметил, что весь рукав выпачкал, если бы не Альберт Георгиевич.
– А руку чувствуешь?
– Руку чувствую, а рану – нет… Семен Натанович, а почему столько крови?
– Просто не сворачивается, батенька, – пояснил доктор, профессионально принимаясь за дело. Тщательно обработав участок поврежденной кожи спиртом, он наложил тампон с какой-то резко пахнущей мазью и принялся медленными стариковскими движениями бинтовать руку. – Не знаю, что за тварь тебя покусала, но в рану явно попали анестезирующие и антикоагулирующие ферменты. Это такие вещества, мой юный друг, которые обезболивают место укуса и препятствуют сворачиванию крови. А это значит, что животное, которое тебя укусило, – возможно, вампир по сути. Странно увидеть такое у нас, если честно. Я читал толь ко об одном виде таких животных – вампировые летучие мыши, но они водятся… водились, – поправился доктор, – в Мексике. – Эти мыши питались исключительно свежей кровью млекопитающих и обычно кусали спящее животное или человека во сне.
Димка зябко поежился. Он уже догадался, когда это могло произойти. Да так, что он и не заметил. Само слово «вампир» звучало для него довольно омерзительно и даже пугающе. Он вдруг сообразил, что, не очнись тогда от наведенного дурмана, и кто знает? Не исключено, что стая таких тварей могла высушить их там всех досуха. Да уж, ну и ночка… Как любит повторять Федор, если какая-нибудь неприятность может случиться, она рано или поздно непременно случается. Так что расслабляться в этих «безопасных» перегонах больше никому не придется.
– Кстати, кровотечение после такого укуса может продолжаться несколько часов, – добавил доктор. – Так что, батенька, вот тебе «Викасол», и больше никаких активных движений на сегодня, давай-ка на боковую.
– «Викасол»? – переспросил Димка, подозрительно уставившись на протянутую доктором таблетку.
– Это препарат такой, Дима, повышает свертываемость крови, – успокаивающе пояснил доктор, заставляя проглотить таблетку и запить водой из поданного стакана. – Альберт Георгиевич, мальчика ведь можно кем-то заменить, он же явно на работе сейчас, так?
– Понял я тебя, Семен Натанович. Дмитрий, как это произошло? Выкладывай, что у вас там стряслось на перегоне.
Что-то, а вопросы Каданцев задавать умел. Пока доктор заканчивал перевязку и вкалывал ему в руку какую-то обеззараживающую хрень, Каданцев выжал из Димки все, что тот знал и видел.
– Что же за страсти такие творятся, – сокрушенно покачал головой доктор, на которого рассказ тоже произвел впечатление.
– Разберемся, – предельно спокойно сказал Каданцев, не спуская внимательного взгляда с парня. – Ты как себя чувствуешь, орел?
Димка прислушался к внутренним ощущениям, но ничего особенного не почувствовал. Интересно, хорошо это или плохо?
– Да вроде нормально… устал немного, и все. Альберт Георгиевич, а Лосев не говорил, мальчишку с Семеновской нашли?
– Найдут, не беспокойся. Остаешься здесь, под присмотром доктора.
– А поездка? – Димка неуверенно поднялся. – Я же должен…
– Обойдемся без тебя. Сказал отдыхать – значит, отдыхать. Приведешь руку в порядок, вернешься к работе.
И Каданцев вылетел из палатки.
«Не человек, а просто какой-то ураган», – не без восхищения подумал Димка, снова присаживаясь на койку.
Об ураганах он читал в книжках, и заместитель отца частенько напоминал ему непреодолимое стихийное бедствие, настолько энергичной и целеустремленной натурой обладал этот человек…
Может, и хорошо, что Каданцев оставил его на попечение доктора. Нет, никаких проблем со здоровьем Димка действительно не ощущал, чувствовал себя, как обычно, вот только жуткая, изматывающая усталость одолевала все сильнее… Под веки словно песок насыпали, мышцы молят об отдыхе, тело так и норовит куда-нибудь прилечь самостоятельно, а взгляд так и шарит, выбирая местечко для отдыха поудобнее. И спохватываясь, лишь усилием воли заставляешь себя держаться. Каданцев сам сообщит Федору, что нужно, так что к мотовозу можно не возвращаться. И еще очень хотелось, чтобы кошмары наконец оставили его в покое. Впрочем, он так устал, что и на кошмары уже было наплевать…
– Что-то ты совсем раскис, батенька, – обеспокоился доктор, заглядывая парню в лицо и видя, как у того сами собой смыкаются глаза. – Давай-ка, ложись, эта койка ничем не хуже других, незачем выбирать. Утром сделаем тебе перевязку, а сейчас отдыхай. Замучили тебя супостаты этими перегонами, вижу же, как мотаешься из конца в конец. Пальцы хоть разрабатываешь, как я тебя просил? Нет? Впрочем, что же это я, все потом, потом…
– Семен Натанович… – Димка через силу поднялся. – Я только в душевую забегу, рукав застираю, а то потом кровь ничем не отмоешь…
– Да что ты! Я сейчас медсестру подниму, она все сделает, а ты ложись, ложись…
– Нет, я сам.
– Очень уж ты самостоятельный, Дима, – с легким осуждением проворчал доктор. – Ладно, одна нога здесь, другая там.
– Я быстро.
Димка торопливо вышел из палатки, не глядя свернул по перрону в сторону душевой, располагавшейся недалеко от путей, в подсобном помещении. Столько раз уже все тут было хожено-перехожено, что ноги сами несли в нужном направлении. Дорогу в любое помещение можно отыскать с закрытыми глазами, особенно если учесть, что ночью на перроне и так царит полумрак. Несмотря на шум, который они подняли в туннеле, выжигая гнездо с нечистью, здесь по-прежнему было тихо – люди спали, восстанавливая силы к дневной смене. Да и вряд ли сюда хоть что-то донеслось, все-таки огнеметом они орудовали далеко.
До слуха долетели отдаленные голоса, размытые пустотным эхом станции. Где-то там, за краем кирпичной коробки, окружавшей цеховой участок перрона, кто-то явно разговаривал на повышенных тонах. Димка невольно остановился и обернулся, вслушиваясь. Но ничего разобрать не смог и, немного подумав, с заметным усилием двинулся к путям. Судя по направлению, какие-то разборки происходили возле мотовоза, который сейчас должны были грузить перед отправкой в Ганзу. С одной стороны, вроде бы его это и не касалось, хотелось наконец рухнуть и заснуть, а там хоть пожар, хоть потоп, хоть нашествие крыс. А с другой, проклятое чувство долга мешало полностью отрешиться от всех проблем. Ведь работа не сделана, Кротов остался без напарника, и Димка чувствовал, что как-то неправильно оставлять его одного после насыщенной событиями и опасностями ночи. Неизвестно еще, кого Федору дадут в новые напарники, вдруг попадется раздолбай вроде Гуляева, который совершенно не умеет слушать туннели? Опыт ничем не заменишь, он приходит со временем. А туннели нынче вдруг перестали быть безопасными.
Он вышел из-за угла пилона и остановился как вкопанный.
Тихо тарахтевший на холостых оборотах мотовоз уже был готов к отправке, вот только никакого груза на нем не было. Видимо, все переиграли в последний момент, и теперь к Курской отправлялся не груз, а пассажир. Точнее, пассажирка – Наташа Сотникова, его сводная сестренка, уже сидела на мотовозе, а трое мужчин – Федор, Каданцев и сам Сотников, уже закончив начавшийся без Димки спор, теперь негромко договаривали какие-то детали.
«Какого черта? – оторопело подумал Димка. – Почему меня никто не предупредил? Что за срочность такая и куда это отец решил отправить сестренку? С каких пор семейные проблемы перестали меня касаться?» Голова сейчас варила неважно, но он хоть и с трудом, но вспомнил, что вроде еще месяца два назад шли разговоры о том, чтобы направить Наташу на обучение и стажировку к опытным медикам в Ганзу. Старенькому доктору Бауманской давно уже требовалась квалифицированная смена, а у дочери Сотникова имелись задатки стать хорошим медиком. Но почему сейчас, ночью?! Что за спешка? Ведь туннели… туннели ночью, когда по ним затихает всякое движение, всегда намного опаснее, чем днем. Особенно теперь, когда на перегоне между Бауманской и Электрозаводской обнаружили эту хихикающую пакость…
Сонливость слетела мигом. Димка развернулся, бросился к санитарной палатке, влетел в нее, как ветер. Ничего не объясняя ошеломленному устроенным переполохом доктору, похватал свое имущество и рванул обратно, опасаясь только одного – что не успеет и мотовоз отправится без него.
Успел.
Каданцев и Федор тоже уже устроились на мотовозе, собираясь трогаться, а Сотников двинулся было к лестнице, ведущей на перрон, когда Димка, спрыгнув на пути, подбежал к мотовозу.
– Дмитрий, что ты здесь делаешь? – строгий голос Каданцева хлестнул, словно плетью, хотя он говорил довольно спокойно. – Тебе доктор велел лежать, а ты что творишь? Сказал же, без тебя обойдемся!
Не обращая внимания на выговор, Димка прошмыгнул мимо окинувшего его хмурым взглядом Сотникова, вскочил на подножку мотовоза и плюхнулся на свободное место рядом с Федором. Каданцев и Наташа оказались с другой стороны, спинами к нему. Бросил рядом рюкзак, автомат прижал к ногам. Короткая пробежка заставила запыхаться, в голове шумело от прилива крови, а край перрона перед глазами как-то странно раскачивался. Черт возьми, чем это его доктор накачал? Или это просто от усталости?
Отец с ним давно уже по-человечески не разговаривал, при виде приемного сына сразу замыкался, делая вид, будто перед ним чужой человек. И сейчас он не сделал исключения.
– Сам слезешь или охрану позвать? – ледяным тоном спросил Сотников. – Опять на геройство потянуло?
– Это мой рейс, – упрямо ответил Димка, опустив взгляд и злясь, что не может заставить себя взглянуть в глаза отцу.
Он не виноват, что тогда, во время выхода на поверхность, все так получилось, но отчужденное отношение Михаила Григорьевича давило на него, заставляло чувствовать совершенно никчемным недоумком, не способным ложку ко рту поднести без посторонней помощи. А ведь это неправда. Он не заслужил такого отношения! И ладно бы еще кто-то посторонний. Но отец… Больно это переносить.
– Михаил Григорьевич, пусть едет, – спокойным тоном вступился Каданцев. – Так даже надежнее. Наши челноки сегодня неплохо поработали в туннеле, не дай бог, конечно, но если что вдруг, то их опыт может пригодиться.
– Тебе виднее, Альберт, – сухо кивнул Сотников. – Все, удачи!
Резко развернувшись, глава Бауманского Альянса быстрым шагом отправился прочь. Но даже его спина, казалось, выражает недовольство. Интересно, о чем они тут спорили? Не часто можно увидеть, чтобы Сотников не сошелся во взглядах с Каданцевым, – за столько лет, работая бок о бок, они давно крепко сдружились и научились понимать друг друга с полуслова. Вдобавок Сотников даже не стал прощаться с дочерью, это показалось Димке странным. Или уже попрощался до его прихода?
– Ладно, дорога не ждет, – устало буркнул Федор, на удивление не выдав ни одной из своих коронных фраз – беспокойная ночь измотала и его.
Кротов запустил двигатель, и мотовоз, медленно набирая ход, покатил вперед, наматывая на колеса залитые светом фар блестящие полоски рельс.
Лишь тогда Димка облегченно выдохнул. Все. Теперь надо успокоиться и сосредоточиться на пути.
От Бауманской до Курской перегон почти вдвое длиннее, чем до Электрозаводской, притом он еще и изгибается вдобавок, словно гигантская змея. Именно поэтому этот перегон охраняют сразу три хорошо укрепленных поста: первый на границе станции, сразу за платформой, они его как раз проезжали сейчас, провожаемые внимательными взглядами охранников, второй – в глубине перегона, перед гермозатвором, а третий – за двести метров до Курской. Вряд ли людям на мотовозе здесь что-то могло угрожать на самом деле…
Неважно. Главное, что сейчас он рядом с ней, с Наташкой. На станции ведь это не удавалось. Постоянно нежеланные свидетели, не говоря уже о неприязненном отношении отца. А сейчас он может хоть недолго побыть с девушкой рядом, никто и слова не скажет. Димке даже почудилось, что он боком чувствует тепло, исходящее от сестры, но это, конечно, только показалось. Странно только, что девушка даже не обернулась, не посмотрела в его сторону, да и вообще никак не отреагировала ни на разговоры окружающих, ни на голос самого Димки. Так и сидела, опустив плечи, как-то сжавшись, словно озябла, и ни на что не обращала внимания. «Наверное, это спросонья, – решил Димка. – Подняли девчонку посреди ночи, вот теперь и спит Наташка сидя…
Сестра всегда была соней, если, не дай бог, ее приходилось будить ночью, потом весь день ходила как вареная.
У них с Наташкой всегда были очень теплые отношения. Сколько себя помнил, Димка всегда защищал ее от любых обидчиков, был для нее настоящим старшим братом. А позже, когда оба повзрослели, симпатия начала перерастать во что-то большее, но после случая, перечеркнувшего жизнь приемыша и превратившего его в калеку, тень отчуждения пробежала и между ними…
Он первым стал сторониться разговоров с Наташей. Ему постоянно казалось, что все кругом смотрят на него осуждающе, едва завидев их рядом. Калека и полноценная… Что там, просто красивая девушка. В библиотеке Бауманской даже книжка есть, где сюжет про них двоих – горбун и красавица. Кончалась та книжная история плохо для обоих, а Димка такого финала не хотел. А она ведь пусть и сводная – но сестра… Какие пересуды будут…
Но сейчас никто не мог ему помешать быть с ней рядом. Беречь.
Димка вяло поерзал на обшитой деревом скамье, устраиваясь поудобнее.
Ну и ночка! Голова гудит, как рельсовые пути под бешено вращающимися колесами, тело словно чужое, а автомат того и гляди вывалится из ослабевших рук.
«Хрен вам! – с ожесточением подумал парень. – Не дождетесь!»
Этот перегон он вытерпит, чего бы это ему ни стоило…
Он ведь ее защитник.
Невольно вспомнилась давняя история из детства, вызвав едва заметную улыбку.
Щирк, щирк, щирк.
Пластиковые щетинки видавшей виды щетки споро скребли по мрамору, шумно сгребая в кучу пыль и грязь, металлические опилки и стружку, обрывки промасленной ветоши и обломки испорченных деталей. Уборка выделенного участка близилась к концу, и Димка торопился закончить – опустевший после закончившейся смены, слабо освещенный цех пугал его. Ни одной живой души, только мальчишка и причудливые механизмы станков, чьи изломанные тени тянулись по полу, словно фигуры неведомых чудовищ. Обычно он работал в компании сверстников, но сегодня других мальчишек на приборку не прислали. А одному в огромном безлюдном помещении было так неуютно!
Когда под метлой образовалась приличная куча из всякого хлама, он взялся за совок, чтобы перебросить мусор в отведенный для этого ящик.
И испуганно замер.
Буквально в нескольких шагах, где-то за громоздким токарным станком, ему отчетливо послышались легкие торопливые шаги, которые, впрочем, тут же затихли. Или большая крыса, или… или…
В воображении сразу зашевелились, мерзко изгибаясь и шипя, самые разнообразные мутанты из повседневных баек, которые взрослые любили рассказывать на досуге, а дети – слушать, замирая от восторженного страха.
Первый же порыв – сбегать за охранником, который присматривал за входом в цех, – у мальчишки тут же угас. Сегодня там дежурил желчный ворчливый старик Гришин, объяснений на пальцах категорически не принимавший. Просто пошлет немого куда подальше, вот и вся тебе помощь. Как же плохо, когда не умеешь говорить!..
Димка перехватил легкую, почти невесомую ручку щетки покрепче, набираясь решимости выяснить источник звуков самостоятельно. Алюминиевая трубка, из которой она была сделана, мало подходила в качестве оружия, но ничего лучше сейчас не найдешь. Может, совок швырнуть для острастки? Вон он какой, здоровенный и тяжелый. Грохоту будет – любая крыса сбежит! Хорошая идея, только крысы, может, и сбегут, а вот дед Гришин придет, чтобы намылить шею за беспричинный шум. Димке заранее стало стыдно за то, что он еще не сделал.
Может, действительно просто почудилось?
Выставив перед собой щетку, Димка набрался храбрости и потихонечку, мелкими шажками, затаив дыхание, начал обходить токарный станок вокруг… и обнаружил собственную сестренку. Пятилетняя Натка сидела за станиной на корточках, спрятавшись в тени. Прижав сжатые кулачки к перемазанным цеховой грязью щечкам, она смотрела на брата и метлу в его руках не менее испуганным взглядом, чем у самого мальчишки. Когда Димка уходил на смену, девчушка оставалась с отцом – тот сидел за столом и разбирался с какими-то важными записями в большой тетради. Видно, недосмотрел, и шустрая дочурка отправилась шастать по станции за старшим братом. Да и старик Прохор, похоже, дрых, раз пропустил ребенка. За такое Сотников охранника точно по головке не погладит, и возраст не поможет.
«Вот щас как дам по башке, чтобы не шлялась где попало!» – сердито подумал Димка, для виду замахнувшись метлой.
– Ааааай! – тонко взвизгнув, Натка торопливо отбежала, а затем, вспомнив, что она важная персона, остановилась, уперла кулачки в бока и надула щеки.
– Тебе низ-зя, – девочка, явно копируя манеры взрослых, важно покачала головой с торчащими в стороны короткими косичками.
«Это почему же?»
Немой вопрос отразился на лице мальчишки. Натка давно научилась понимать его без слов, интуитивно, как часто умеют дети.
– Папка сказал, фто ты мой заситник. А заситники не обижают. Плавда?
Димка был другого мнения. Насупившись, он отставил метлу, ухватил малолетку за крошечную ладошку и потащил к выходу из цеха, радуясь, что появился уважительный повод убраться отсюда пораньше. «Вот же егоза! Мало того, что отец ей и так все свое время уделяет, про него, Димку, совсем забыл, так еще и ему с ней возиться приходится. Противная девчонка!»
– Отпусти! – тут же возмутилась Натка, пытаясь выдрать руку. – Отпусти-отпусти-отпусти!
Они проходили мимо штабеля из ящиков, выстроенных вдоль кирпичной стены, забравшей пространство между пилонами. Материалы, инструменты, да и просто разное барахло, которое еще потенциально могло на что-то пригодиться. И когда Натка особенно сильно дернула брата за руку, он зацепился плечом за острый выступ одного из ящиков, на который сверху было навалено еще не меньше десяти.
Видимо, этот ящик давно собирался развалиться, не в силах удерживать на себе тяжесть вышележащих собратьев. То, что Димка его задел, просто послужило последней каплей. С сухим треском лопнули боковые дощечки, щепки брызнули, словно шрапнель. Вся груда с угрожающим гулом накренилась, и ящики с грохотом посыпались на пол, заваливая проход между станками, по которому шли дети.
Димка попытался отпрыгнуть, выдернуть Натку с опасного места, но волна ящиков накрыла их с головой, сбила с ног, придавила, похоронив под собой…
Когда в ушах перестало звенеть, а в глазах погасли искры, Димка осторожно поднял голову, чтобы осмотреться, чувствуя, как по лбу бежит струйка крови из глубокой ссадины.
Груда ящиков наглухо вжала детей в свободное пространство под станок, только это их и спасло. Страшно болела спина, саднили ободранные руки и плечи. Ощутив, что все еще держит маленькую теплую ладошку девчушки в своей, Димка встрепенулся и повернул голову, пытаясь отыскать сестренку взглядом. И сразу наткнулся на испуганно блестевшие глазенки Натки, лежавшей совсем рядом, словно смятая кукла в окончательно измазанном платьице. Как только их взгляды встретились, она так простодушно и доверчиво улыбнулась, что боль, ошеломление, злость – все это растворилась без следа. Девчушка явно не пострадала серьезно – Димка инстинктивно принял основной удар ящиков на себя. Но все равно он не выпускал руку Натки до тех пор, пока сбежавшиеся на шум взрослые не вызволили их из плена.
Это чувство – чувство ответственности за ее жизнь осталось с ним на всю жизнь.