Пролог
Он еще не знал, что пишет в никуда. Что любимая женщина, потеряв единственного ребенка, не вынесет горя и тихо истает, как церковная свечка во время последней службы. Что его сын, который появился в его жизни спустя четыре года после рождения и ради которого он пытался истолковать свою непутевую, как выяснилось, жизнь, доверяя бумаге сокровенные мысли, внезапно умрет под скальпелем хирурга, получив смертельную рану в бессмысленной разборке.
А ведь именно ему в последние годы своей лагерной жизни Самсон, вор в законе, человек авторитетный по ту сторону колючей проволоки, старался передать все то, чему научила за годы отсидок тяжелая лагерная судьба. Сам того не подозревая, он в меру своих сил стремился уберечь сына от тех ошибок, которых вдоволь натворил за свою жизнь.
И вот все оказалось тщетным. Говорят, есть высшая несправедливость в том, когда дети уходят в мир иной раньше своих родителей. Самсон пережил своего сына на несколько лет. И все его заповеди оказались никому не нужны. Даже ему самому. Потому что дети – это предисловие к нашей будущей жизни. Но никак не послесловие…
«Здравствуй, сын!
Когда ты будешь читать это письмо, меня уже, скорее всего, не будет на свете. Страшная неодолимая болезнь завладела моим организмом, и я знаю, что дни мои сочтены. А как бы мне хотелось увидеть тебя взрослым… Но, если уж так случилось, что нам не суждено поговорить, я решил написать тебе письмо. Возможно, когда ты его прочтешь, то по-другому посмотришь на жизнь своего отца да и на жизнь в целом. Находясь между жизнью и смертью, я все чаще прокручиваю прожитые годы и понимаю, что многое хотел бы изменить, но, увы, это невозможно. Тогда я решил рассказать тебе о том, что, возможно, пригодится тебе в жизни, и ты не повторишь моих ошибок. Ты знаешь, я в последнее время все чаще вспоминаю один случай из своей жизни, когда мне пришлось присутствовать при последних минутах одного старого, очень уважаемого вора в законе. Тогда он произнес слова, которые каждый из присутствующих истолковал для себя по-своему. Он сказал, что весь тот криминальный авторитет, который он завоевывал всю сознательную жизнь, ничего не стоит против настоящих радостей жизни: семьи, ребенка, настоящего человеческого уважения.
«Я большую часть своей жизни, – с горечью произнес он, – провел за решеткой, добиваясь какого-то положения в преступном мире, который основное общество в лучшем случае не принимает, а в худшем отвергает напрочь. А вместо этого я мог бы жить с любимой женщиной, воспитывать своих детей, но всего этого я лишился из-за дурацких принципов, которым следовал всю свою жизнь. Она не приносит ничего, кроме страданий и лишений, поэтому советую вам как можно скорее отказаться от этих призрачных идеалов и жить нормально, по-человечески, получая от каждого мгновения настоящую радость».
Тогда многие, в том числе и я, поскольку был зеленым и неопытным, приняли слова умирающего вора за предсмертный бред. Но вот сейчас, когда сам оказался на его месте, я понял, что тогда его слова были не чем иным, как самой настоящей правдой человека, который понял для себя, в чем истинный смысл жизни…
А еще мне бы очень не хотелось, чтобы ты понял мое письмо как какое-то нравоучительное послание отца к сыну. Нет! Единственное, что бы мне хотелось, – чтобы ты выбрал для себя тот жизненный путь, по которому пройдешь прямо, от начала и до конца, независимо от того, какую дорогу ты для себя изберешь. Я бы хотел, чтобы ты понял, что по какой бы стезе ни пошел человек, он всегда должен придерживаться основных правил, от которых нельзя отступать ни при каких обстоятельствах. Это быть всегда честным перед самим собой, не пасовать перед трудностями, понимая, что рано или поздно они все равно кончаются и наступает белая полоса в жизни. А также уметь отстаивать свою точку зрения, даже если она идет вразрез с окружающим миром. Быть всегда справедливым, в любых ситуациях, так как чувство справедливости всегда свидетельствует о благородстве мужчины, а это та черта характера, которая должна присутствовать у любого настоящего мужика. Возможно, сейчас тебе многое покажется неясным, но, думаю, когда ты прочтешь мое письмо до конца, то поймешь, что именно я хотел сказать….
Каждый человек по молодости выбирает себе кумиров, на которых ему хотелось бы равняться в жизни. Но только одни слепо повторяют их жизнь, а другие берут от своих идолов самое главное и дальше следуют своим собственным путем. Я в этом смысле не был исключением. Когда-то очень давно я услышал историю про одного монаха по имени Самсон. Этот человек перенес в жизни столько испытаний и мытарств, что хватило бы с лихвой на несколько человеческих жизней. Но он всегда оставался верен своей цели, которую выбрал в начале своего жизненного пути, и следовал ей всю свою жизнь. Его много раз заставляли отказаться от своих притязаний, но он продолжал, несмотря ни на что, оставаться самим собой. Я до сих пор считаю его одной из самых сильных личностей, что повстречались мне на жизненной дороге. Тогда, в детстве, на меня очень сильно повлиял рассказ об этом человеке и заставил пересмотреть многие свои взгляды на жизнь. Впоследствии, когда мне самому приходилось ох как несладко, я все время вспоминал, что пришлось перенести этому человеку, и мои проблемы по сравнению с его большими и маленькими трагедиями начинали казаться не такими уж непреодолимыми. Я хочу немного рассказать тебе об этом монахе, чтобы ты имел представление, кто для твоего отца был тем человеком, которым он не только восхищался, но и на которого очень часто мысленно равнялся…
Родился он на пороге ХХ века в тысяча девятисотом году. В девятнадцать лет окончил гимназию и поступил в медицинскую академию. Тогда же принял православие. Через год он был арестован и приговорен чекистами к смертной казни. Его и еще нескольких человек под покровом ночи повели на расстрел. В ту ночь Самсон первый раз спасся от неминуемой гибели. Две пули попали ему в плечо и руку, но он остался жив. Когда солдаты вернулись назад, монахи из ближайшего монастыря пришли, чтобы забрать убитых и предать их земле, но тут выяснилось, что один из них еще жив. Это был Самсон. Под видом раненого красноармейца его отправили в Петроград и там поместили в госпиталь, где он перенес несколько операций, а потом еще несколько месяцев провалялся там до полного выздоровления. В двадцать один год он принял монашеский постриг и стал послушником в Свято-Троицком монастыре. Там он прожил почти десять лет. Вскоре его назначили казначеем и передали ключи от казны. Когда началась безбожная пятилетка, в монастырь пришли чекисты и потребовали отдать ключи, но он отказался. За это Самсон был отправлен на Соловки, где пробыл несколько лет, с огромным трудом умудрившись выжить в нечеловеческих условиях. После пересмотра его дела суд вынес другой приговор – отправить в ссылку в Воронеж. По прибытии на место он написал письмо архиепископу с просьбой восстановить его в сане иеромонаха для того, чтобы продолжать проповедовать христианство. Его прошение было удовлетворено, и целый год он втайне от чекистов и шпионов НКВД читал проповеди. Но в те годы долго это продолжаться не могло, и в конце концов его снова арестовали и приговорили к восьми годам, после чего он был отправлен на каторгу. Отсидев свой срок, Самсон снова вернулся в Петроград. Не успел он, что называется, отдышаться и прийти в себя, как произошло убийство одного из высших партийных деятелей – я имею в виду Кирова, – и по стране прокатилась новая волна арестов священников и священнослужителей. Самсон был снова арестован. Чекисты пытались найти на него компромат, чтобы подвести под расстрел, но у них ничего не получилось. Просто Самсон еще даже не успел приступить к своим обязанностям. В знак протеста против незаконного ареста он объявил сухую голодовку и одиннадцать дней провел в камере без еды и воды. Самсон был на грани жизни и смерти, но все обошлось…
В конце войны он был снова арестован и отправлен в тюрьму в Фергану, откуда совершил побег и прошел пешком несколько тысяч километров, практически через всю страну. В Ставропольском крае ему помогли устроить духовный приход, и уже через несколько месяцев он стал самым известным местом для прихожан. К Самсону шли люди из разных краев, чтобы исповедаться, прикоснуться к нему да и просто спросить совета. Через год его снова арестовали, и Самсону пришлось целый год просидеть в одиночной камере. После освобождения он поехал в Мордовию, где его назначили настоятелем мужского монастыря. После пяти лет служения в этой должности его отправили в женский монастырь, где он сразу завоевал авторитет среди монахинь. Мать-игуменья в страхе, что Самсона могут поставить настоятелем монастыря, принялась строчить на него кляузы, и Самсону пришлось уехать в Астрахань. Потом его перевели в Псковско-Печерскую лавру. Но и там ему не дали спокойно жить. Настоятель монастыря сразу невзлюбил Самсона и выпросил у патриарха разрешение «заточить иеромонаха в монастырь и лишить права священнослужения на пятнадцать лет». В монастыре для Самсона установили строгий режим: с духовными чадами не встречаться, не иметь ни с кем переписки, на территории обители ни с кем из прихожан не разговаривать.
Только через несколько лет с Самсона были сняты все запреты. Но тут случилась новая оказия. Одна из прихожанок, будучи не совсем в здравом уме, оговорила Самсона, и на него завели уголовное дело, а монастырская власть учредила свой суд, вследствие чего Самсону было предложено снять свои монашеские одежды и покинуть монастырь. Гражданское же следствие было недолгим, и Самсона полностью оправдали. После этого он поехал в Москву к патриарху и обжаловал учиненные над ним жестокость и несправедливость. Патриарх вернул ему сан и право на служение, назначил пенсию и посоветовал выйти за штат. Самсон так и сделал. На одной из квартир в Москве он устроил домашнюю церковь, где встречался с людьми и проповедовал.
Жизнь вроде бы налаживалась, но тут новая напасть. У Самсона случился инсульт с левосторонним параличом и потерей речи. В постели он провел почти год. Не успел встать на ноги, как у него на квартире случилась большая кража. Были похищены все иконы и церковные принадлежности. Это был второй сильный удар для Самсона после инсульта. Потом произошел пожар на его зимней квартире. Тогда его спасли прихожане. Они вывели Самсона из пылающего дома. Но следующей зимой сгорела вторая дача. В двух пожарах сгорело почти все имущество Самсона. После этого здоровье иеромонаха сильно ухудшилось. Он показался врачам, и те обнаружили у него рак, саркому. Его прооперировали, и он одиннадцать дней пролежал в реанимации. Через месяц его выписали, но по прибытии домой ему снова стало плохо…
Он умер в Москве в своей квартире в тысяча девятьсот семьдесят девятом году.
Вот такая история, сын. Как видишь, у этого человека непростая судьба. Сейчас, по прошествии лет, я могу ее сравнить со своею судьбой. Мне тоже пришлось немало пережить, полжизни проведя в заключении…
Первый раз я попал за решетку, когда мне было всего шестнадцать лет. Не скажу, что это было сделано по глупости. Нет. Скорее всего, это было сделано по недопониманию. Тогда мне казалось, что я все продумал и все рассчитал. Но, как оказалось позже, я глубоко заблуждался. В жизни, сын, за все приходится платить, и по самой высокой цене. Если бы тогда мне кто-то смог объяснить, что меня ожидает в дальнейшем, возможно, я бы отказался от своей бредовой идеи. Но случилось то, что случилось, и с того момента моя жизнь в корне изменилась и пошла совсем по другому пути, уже независимо от меня самого. Я только старался подстраиваться под те обстоятельства, в которые попадал и в которые кидала меня моя новая, незнакомая для меня тюремная жизнь…»
Я отложил в сторону ручку и задумался. А стоит ли писать своему сыну о том, как порою нелегко приходится выживать на первых порах, попав в заключение? Писать ли о том, что та тюремная романтика, о которой так привыкли говорить на воле, на самом деле оказывается далеко не такой, какой ее себе представляют молодые люди, не побывавшие за решеткой? Наверное, стоит. Ведь в жизни тоже постоянно приходится бороться за место под солнцем. Так же часто ты оказываешься перед выбором – между добром и злом, выбираешь, кто тебе друг, а кто враг.
Неожиданно для себя я вспомнил, как много лет назад впервые переступил порог тюрьмы. Да и вообще, с чего все началось. Если цель тюрем – исправление человека, а не мстительная кара за совершенное преступление, то свобода должна дароваться человеку в момент его истинного духовного и нравственного исправления. Не раньше и не позже. Но у меня все получилось иначе…