Глава 3
Санейя, проводник. Испуганная
Сармы из Балгаса догнали нас через пять дней. Видимо, устав ждать, сотница выслала дозор, и тот наткнулся на следы. Сармам не составляет труда их прочесть. Догадавшись, что пришлого перехватили, сотница скомандовала погоню.
К тому времени мы освоились с провожатыми. К моему удивлению, вели они себя смирно. К Игрру не приставали, меня не задирали, по вьюкам не шарили. Все благодаря Игрру. С сармами он с самого начала повел себя дружески: расспрашивал их об обычаях Степи (заодно совершенствуясь в языке), шутил, на стоянках учил Амагу бороться. Ей это нравилось. Юные сармы смотрели на их поединки восторженно и сами пробовали выходить против Игрра. Он их легко разбрасывал. Почтение к пришлому росло – сармы уважают силу. С едой тоже наладилось. Амага догадалась или Игрр подсказал, но каждый день нам приносили что-то из дичи. Зимой ее мало, но сармы умеют охотиться. Если не коза, то дикая курица или заяц, в худшем случае – степная крыса. Игрр называет ее «сурок». Сурки, кстати, жирные, и мясо у них нежное. Игрр разделывал дичь, складывал куски мяса с кружками порезанного лука в бурдюк и заливал водой с уксусом. К вечеру мясо мариновалось, Игрр посыпал его солью и порошком пряных трав, после чего жарил на вертеле. Он у нас имеется, как и сковорода. Мясо с луком выходило сочным и необыкновенно вкусным. Игрр называет такую еду «шашлык». К шашлыку полагались лепешки, Игрр печет их замечательно. Я объедалась, что говорить про Амагу! Они в своих стойбищах, кроме вареной баранины, ничего не видят. Кашу мы варили со свежим мясом, которое Игрр предварительно обжаривал на сковороде. Получалось необыкновенно вкусно. Ну, у Игрра всегда так.
Еще Игрр приучил Амагу мыться. Во второй вечер отвел к ручью и показал, как нужно. Амага пыталась отговориться, тогда Игрр взял ее левой рукой за шею и правой умыл сам – решительно и жестко. Удивительно, но сарме это понравилось. Теперь на каждой стоянке она бежит за пришлым и подставляет рожу. Ей, как я думаю, нравятся прикосновения пришлого, и она воспринимает умывание как ласку. Если б не я, Амага и в постель к Игрру полезла бы. Только уж нет! Место занято.
Стоял полдень, когда за нашими спинами раздался вой, и, оглянувшись, мы увидели развернувшуюся в атаку сотню. Лисьи хвосты на копьях говорили о принадлежности сотни Великой Матери. Воины Амаги стали натягивать тетивы на луки. Руки у них тряслись. Неудивительно. Сарм у Амаги меньше, и вооружены они плохо – даже ножей нет. В обиходе пользуются острыми кремневыми пластинками, но ими не навоюешь. Сармы из Балгаса расшвыряют орду, как котят. Засыплют стрелами, ударят в копья, после чего затопчут и вырежут. Приходилось видеть – я с пяти лет в Степи.
Амага поскакала вдоль строя, крича и размахивая копьем – приободряла своих. И тут Игрр меня поразил. Вместо того чтобы отъехать в сторонку и затаиться (нам-то нападение ничем не грозило), крикнул Амаге:
– Не нужно драться! Я договорюсь с ними!
После чего решительно направил кобылку навстречу сотне. Амага от удивления натянула поводья. Поколебавшись, я присоединилась к Игрру. Он неплохо говорит на языке сарм, но переводчик не помешает. К тому же предводитель сотни мне наверняка знакома – я часто бываю в Балгасе. Мы не сделали и десятка скачков, как нас догнала Амага.
– Я с вами!
Игрр покосился, но ничего не сказал. Лишь жестом указал место по левую руку от себя. Я покачала головой. Нас с Игрром точно не тронут, а вот Амагу прирежут – за обиду и наглость. Ну, это ее дело, плакать не стану.
Разглядев нас, сотня прекратила вопить и вскинула копья кверху. Вперед вырвалась всадница. Она неслась к нам, сотня рысила следом, сохраняя, однако, боевой строй. Нападать сармы из Балгаса не передумали, просто отложили схватку. Поговорят, оставят нас за спинами – и ударят.
Подскакавшую сотницу я узнала. Косой шрам, пересекающий лицо, вытекший левый глаз, затянутый веком. На крепком теле – чешуйчатый доспех, закрывающий торс от шеи до середины бедер, остроконечный шлем с конским хвостом на шпиле. Дандаки, командир личной охраны Мады – верховной жрицы Великой Матери. Дандаки мало того что треспарта, так еще лучший воин Степи. Кого нас отправили встречать! Видимо, пришлый Маде очень понадобился.
Дандаки остановила коня головой к голове с нашими и довольно ухмыльнулась, разглядев пришлого. А вот на Амагу посмотрела так, что стало ясно: жить сарме осталось всего ничего.
– Хош арчи! – поприветствовал Игрр сотницу. – Ан тусим те, кирдайя[1].
От неожиданности Дандаки выпустила поводья.
– Ты говоришь по-нашему, муш?
– Пока только учусь, – ответил Игрр. – У нее! – он указал на меня.
Сотница перевела взгляд в мою сторону и кивнула – узнала. Затем посмотрела на Амагу и раздула ноздри.
– Она захватила вас в плен?!
– Нет, почтенная! – покачал головой Игрр и перешел на латынь. – Мы заблудились в Степи и столкнулись с ордой Амаги. Эти милые женщины оказались настолько любезны, что согласились проводить нас в Балгас – за небольшую плату. Проще говоря, я нанял их.
Я вспотела, подбирая слова, соответствующие латинским «милые» и «любезно». Но повезло, вспомнила.
– На ней доспех рома! И шлем! – Дандаки обличающе ткнула пальцем. – Откуда они у нее?
– Я подарил, – сказал Игрр. – У сарм, насколько знаю, есть обычай дарить хорошему воину понравившуюся ему вещь.
– Не лги! Она их просто отобрала. Зачем ты защищаешь эту крысу, муш?
– Она и ее воины – моя охрана.
– Они?!
Дандаки захохотала, показав крупные желтые зубы. Сармы за ее спиной оскалились.
– Эти дети не справятся даже с овцами, – продолжила сотница, вытерев выступившие слезы. – Как только зарежу их предводительницу, они мигом разбегутся.
Амага зашипела и схватилась за нож. И тут Игрр меня изумил.
– Я не позволю!
Он произнес это на языке сарм. В животе у меня похолодело. Он что, больной? Понимает, с кем спорит? Что ему до вонючки Амаги?
Дандаки изумилась не меньше моего. Потеряв от неожиданности дар речи, она уставилась на Игрра единственным глазом. А пришлый, подтверждая свои намерения, положил руку на рукоять меча.
– Хо! – воскликнула сотница, придя в себя. – Он грозит мне!
Она обернулась к сотне, и подступившие к нам сармы осклабились.
– У него есть меч! – продолжила Дандаки. – Настоящий. Ты умеешь им пользоваться, муш? Знаешь, за какой конец брать? Это ведь не женская грудь. Гляди, порежешься!
Сармы захохотали. И тут Игрр неуловимым движением выхватил клинок из ножен. В следующий миг меч, взмыв над головой пришлого, образовал над ней сверкающий круг. Игрр вращал кистью легко, казалось, не касаясь рукояти. Круг сместился влево, затем – вправо и за спину, при этом лицо Игрра выглядело спокойным, будто это не он крутил в воздухе мечом, а тот вращался сам по себе. Сармы от удивления открыли рты. Еще бы! Я сама, когда впервые увидела – Игрр разминался на стоянке, – то невольно вскрикнула. Ничего подобного прежде не наблюдала. Думаю, что и сотня Дандаки – тоже.
Сверкающий круг внезапно исчез. Меч молнией сверкнул перед глазами и с мягким стуком скользнул в ножны. Игрр сложил руки на груди и с улыбкой глянул на сотницу. Та нахмурилась.
– Я знаю этот меч, – сказала сердито. – У него приметная рукоять. Меч принадлежал Тарготао. Ее орду вырезали весной. Откуда у тебя этот клинок? Купил?
– Взял с убитой мной сармы.
– Тарготао? – подняла бровь сотница. – Убитой тобой? Не верю! Пусть даже ты смог, но рядом с ней тенью ходила Шпако. Она убила бы тебя. Со Шпако в Степи никто не мог справиться.
– Шпако – это такая высокая и толстая? – спросил Игрр. – С плечами – во! – показал он руками.
Дандаки кивнула.
– Я зарезал ее первой. Ножом – сюда! – Игрр ткнул себя пальцем в шею. – А уж потом Тарготао. Та хотела меня изнасиловать. Я ударил ее коленом в подбородок, после чего убил Шпако. Та в этот момент прижимала меня к земле. Я скинул с себя ее труп и прикончил Тарготао – перерезал ей жилу на шее. Если тебя это утешит, они умерли быстро. Не мучились.
Пришлый произнес это так, что все вмиг поняли: правда! По лицам сарм было видно, что впечатлены. Да и я сама… Игрр убил Шпако! Я знала эту сарму. В Степи ее боялись.
– Теперь понимаю, почему Мада захотела тебя, – вымолвила Дандаки. – Ладно. Я не стану убивать твою сарму. Ты спал с ней?
Игрр покачал головой.
– Тогда почему защищаешь?
– Она красивая!
От этих слов я чуть не выпала из седла. Амага красивая? Да на нее лишний раз глянуть страшно!
Единственный глаз сотницы едва не вылез из орбиты. Зато Амага приосанилась, задрав подбородок.
– У тебя странный вкус, пришлый! – покачала головой сотница. – Или же ты шутишь. Мне говорили, что ваш мир другой. Мужчин так много, что они дерутся за женщин, совсем как мы за мушей. Ваши мужчины, когда у них нет женщин, даже спят друг с другом. Я, признаться, не верю, но твои слова заставляют задуматься. Ладно, закончим. Пусть она, – Дандаки указала на Амагу, – забирает своих оборванцев и убирается. И пусть радуются, что живы!
– Они останутся, – возразил Игрр.
Ноздри сотницы затрепетали.
– Я нанял их до Балгаса, – невозмутимо продолжил Игрр. – Договор будет соблюден.
Он снова положил ладонь на рукоять меча.
– Ты не сумеешь воспользоваться оружием, пришлый! – хмыкнула сотница. – Я велю бросить арканы, и мы свяжем тебя. Так и отвезем в Балгас!
– Тогда я скажу Маде, что ты потеряла нас в Степи. Мне пришлось искать защиты у диких сарм. А ты прогнала их, чтоб скрыть оплошность. Думаю, Великой Матери это «понравится».
Дандаки засопела, как загнанная лошадь.
– Я вообще не понимаю, о чем спор? – улыбнулся Игрр. – Тебе приказали доставить меня в Балгас? Так мы направляемся туда. А сотня нас охраняет или две, какая разница? В Балгасе я рассчитаюсь с Амагой, после чего она уедет. К Маде отведешь меня ты. По рукам?
Он протянул Дандаки открытую ладонь. Та поколебалась и хлопнула по ней.
– Не обижай моих девочек! – попросил Игрр. – Они славные. Вы ведь тоже когда-то были детьми?
Клянусь, прежде я не видела у сарм таких изумленных лиц!
Игорь, спасатель. Невольный
По уму, угрожать Дандаки не следовало. Такие, как она, обид не спускают. Однако выбора не было. Согласись я прогнать Амагу, дамочка ощутила бы власть. После чего держала бы меня, как обезьянку на веревочке. Еще и в постель потащила бы. Нет уж! К тому же Амага с ее котятами могут пригодиться. Пусть воины из них, как из меня балерина, но в определенных ситуациях это не важно. Главное – преданность. Девочки избежали позора, а то и смерти, им обещали немалые по местным меркам деньги, чего еще нужно для счастья? По взглядам котят я понял: прикажу носить себя на руках – понесут. В очередь встанут.
Дандаки, к моему удивлению, оказалась треспартой. Да и в сотне мелькали человеческие лица. Сани просветила: димидии и треспарты в Балгасе есть. Только мало их. Мужчины из людей в Степи кончились. Похищенные умерли, а новых взять негде. FAGG сармам мужиков не возит. Поэтому сармы с людской кровью в Степи очень ценятся. Их берут в жрицы Великой Матери, а в роли воинов они встречаются только в личной охране Мады. М-да… Кажется, планы верховной жрицы насчет меня обретают очертания.
Спор с Дандаки имел непредвиденные последствия. Отозвав Сани, сотница расспросила ее о путешествии, после чего скомандовала большую охоту. Ясен пень, показать, кто центровой. Амага с детками сурков с зайцами добывали, а мы так сразу – быка! Ощутите разницу! Это сообщила мне Сани. Я только плечами пожал: хочется одноглазой сходить с ума – ее проблемы. Наше дело телячье: сел и ешь.
Отряд свернул с тропы и поскакал к реке. Там, по словам Сани, есть водопой и растут кусты – зеленые, несмотря на зиму. Быки любят их общипывать, да и вода рядом. Разведка унеслась вперед, мы рысили следом. Я в центре, рядом – Сани с Амагой, вокруг пацанки, а сотня Дандаки – во внешнем кольце. Пыль стояла такая, что я едва различал скачущих рядом сарм. Платок, закрывавший лицо, помогал плохо: пыль настойчиво лезла в нос, заставляя чихать. Я хотел пробиться из круга, но меня завернули. Вот блин!
К счастью, вернулась разведка. Сармы оживились, и я понял: быков нашли. Мы вышли к берегу и остановились. Пыль осела, и совсем рядом я увидел стадо. Это было нечто! Огромные быки, размером с микроавтобус, на мощных ногах и с рогами толщиною в мою руку. Коровы поменьше, но все равно как две наших. Сани пояснила: зверей зовут «туры». Они в степи никого не боятся. Разве что сарм: те на туров охотятся.
Стадо заметило нас и сбилось в кучу. Быки заревели, выставили рога и стали рыть землю копытами. Комья полетели во все стороны. Мама дорогая! Как Дандаки планирует их заполевать? Да они размечут сарм, как бабочек!
Сотня разделилась. С десяток сарм осталась с нами, остальные с воплями окружили стадо. После чего, выставив копья, устремились на туров. Быки, пыхтя, ринулись навстречу. Сармы брызнули в стороны. Туры, пробежав с десяток шагов, остановились. В этот момент сармы развернулись и напали снова. Быки дернулись вперед и опять встали. Сармы повторили это вновь и вновь. Всадницы наскакивали и отлетали, не давая быкам вернуться к коровам. Стадо растянулось. Сармы воспользовались этим. Вопя и размахивая копьями, они отогнали в сторону молодого бычка. Перед остальными разомкнулись, освобождая проход. Туры поревели, покопытили землю – только комья летели назад – и, окружив коров, погнали их в степь – смирились с потерей. Лучше пожертвовать одним, чем сгинуть всем. Естественный отбор…
Молодого тура отогнали к берегу, сбегавшему к реке. Песок здесь истоптали – водопой. На нем, как я догадался, и предполагалось прикончить тура. Бык, однако, не смирился с участью. Побежал к воде и забрел в нее по колено. После чего развернулся и выставил рога. Его красные глаза смотрели злобно, изо рта тянулась слюна. Тур готовился дорого отдать жизнь. Ростом «бычок» казался повыше меня и весил, наверное, с полтонны. Такой подцепит коня рогами и забросит далеко-далеко. Вместе с всадником…
Сармы стали совещаться. Я воспользовался оказией и подъехал ближе. На меня не обратили внимания – не до того.
– Почему медлят? – спросил я Сани. – У них же луки.
– Станут стрелять, тур бросится в реку. Тогда его не достать. Сармы не умеют плавать.
– И вода холодная, – философски заметил я. Знать бы тогда, что очень скоро прочувствую это собственной шкурой!
Завершив совет, сармы расступились, предоставляя туру проход к спасению. Одновременно с десяток всадниц погнали своих коней в воду и стали заходить бычку в тыл. Тур покосился, но остался на месте. Вода достигла брюха коней, поднялась выше, и сармы вытащили ноги из стремян, чтобы не замочить их. Завершив маневр, они натянули луки и выпустили стрелы в быка.
Стрелять из таких поз неудобно, поэтому часть стрел плюхнулась в воду, другие ударили не сильно. Тур мыкнул, но не двинулся. Сармы выстрелили снова – и с тем же результатом. Бык мычал, мотал головой, но, чувствуя подлость, на берег не выходил. Тогда одна из всадниц, сунув лук в сагайдак, отстегнула копье и погнала коня к туру. Приблизившись, кольнула его пониже хвоста.
Тур словно ждал. С грацией, невообразимой для его комплекции, он развернулся и боднул рогами. Дико закричала раненая лошадь. Всадница ласточкой взлетела вверх и плюхнулась в воду. Течение понесло ее в сторону. Махая руками, всадница раз-другой показалась на поверхности, после чего исчезла.
Сармы на берегу завопили и рванулись к реке. Раскручиваясь в воздухе, мелькнули арканы. Они с плеском падали в воду, но попусту – слишком поздно.
Мои рефлексы опередили сознание. Сорвав плащ и шапку, я погнал коня к реке. Сапоги и пояс с мечом стащил на ходу. «Хорошо, что подарил доспех Амаге!» – мелькнула мысль, и в следующий миг кобылка врезалась в воду. Я вскочил на седло и, определив направление, нырнул. «И вот на фига это мне!» – успел подумать, как тут тело обожгло холодом. Мысли исчезли.
У водопоя, как я и думал, было неглубоко. Ровное песчаное дно, плавно уходящее в глубину. Прозрачная вода позволяла смотреть вдаль, чему стоило радоваться, если бы не холод. Одежда защитила меня от температурного шока, но, быстро промокнув, сковала тело ледяным панцирем. Яростно двигая руками и ногами, я плыл в метре над дном, вертя головой. Тело утопшей я заметил скоро, но тут кончился воздух, и я устремился на поверхность. Выскочив, жадно глотнул. Рядом упал аркан.
– Убью, на хрен! – завопил я и, показав кулак, нырнул.
Сарма лежала, уткнувшись лицом в дно и раскинув в стороны руки. Я опустился на ноги, схватил ее за кисть и потащил к берегу. Как? Пешком, конечно. Так быстрее, и меньше вероятности, что подцепят арканом. Зачем, спрашивается, в воду лез? Воздуху до мелководья мне не хватило, пришлось, бросив утопленницу, выскочить на поверхность еще раз. Сармы смотрели туда, где я был раньше, и мое появление прозевали. Арканы метнуть они не успели. Я опустился на дно, схватил утопленницу и потащил дальше. Когда мы наконец показались из воды, к нам ринулась туча сарм. Я заорал, отгоняя их, и сам вынес девчонку на берег. Причитаний мне не хватало! Утонувшая в состоянии клинической смерти, каждый миг дорог.
Удивительно, но меня послушались. Я слышал, как что-то кричала Сани, затем заорала Дандаки, мне более не мешали. Ощутив под ногами сухой берег, я положил утопленницу, разжал ей челюсти и двумя пальцами вычистил изо рта набившийся песок. После чего взгромоздил сарму животом на подставленное колено – лицом вниз. Сильно надавил с боков, выжимая из легких воду. Изо рта утопленницы потекла тоненькая струйка. Еще раз, еще! Все, хватит! Воды выбежало со стакан, больше при утоплении не бывает. Я бросил сарму на спину, повернул ей голову набок и скрестил свои ладони на ее грудине. Раз, два, три, четыре, пять! Теперь – воздуху в рот. Раз, два, три, четыре, пять! Вдуть…
На десятом цикле тело сармы выгнулось, и она закашлялась. Я подхватил ее с песка и поставил на четвереньки. Ее вырвало, она зашлась в раздирающем кашле. Все! Дальше без меня.
С трудом разогнув застывшие суставы, я встал. Нас окружала толпа. Прямо передо мной, вперив единственный глаз, маячила Дандаки.
– Разденьте ее и разотрите! – просипел я, указав на утопленницу. – Согрейте воду и напоите кипятком. Меня тоже.
Сотница рявкнула, нас окружили. С меня стащили одежду и стали растирать бараньим мехом. Телу стала возвращаться чувствительность, я ощутил, как меня бьет озноб. Вынырнувшая как из-под земли Сани протянула мне сухие штаны и тунику – вытащила из вьюков, умница! Я торопливо оделся. Сани подала мне сапоги, а после того, как я обулся – шапку, пояс и плащ. Самой последней в ее руках оказалась фляга.
– Молодец! – похвалил я и приложился к горлышку. Вино скользнуло в желудок, поселив в нем приятную теплоту. Фу-у-у!
Спустя короткое время я лежал у костра, впитывая благодатное тепло. В руке моей покоилась чаша с вином, в котелке над огнем булькало. Аппетитно пахло вареным мясом. Сармы под шумок закололи бычка, и нам достался кусок лопатки. Горячий бульон – это то, что сейчас нужно. У костра находились лишь мы с Сани. Кварта хлопотала у костра, снимая пену.
– Сядь, – сказал я. – Не убежит.
Она послушалась.
– Что ты кричала на берегу?
– Мой господин великий шаман и умеет воскрешать мертвых.
Я едва удержал чашу в руке.
– С чего ты взяла? – спросил, откашлявшись.
– Стал бы ты тащить из реки сарму, если б не собирался ее воскрешать! – пожала она плечами. – Зачем нам дохлятина? Разве я солгала? Все видели, как ты вдохнул в нее жизнь.
Я почесал в затылке. И вот что теперь: ругать ее или хвалить? Если б не откачал сарму, опозорился бы навек. Пал в глазах сотни ниже копыта. Но мне удалось, и я в авторитете. Сани – умница! Я поманил ее пальцем. Она склонилась, и я чмокнул ее в щечку. Кварта зарделась.
– Господин! – сказала, потупясь. – Я не заслужила такой ласки.
– Это мне решать! – хмыкнул я.
– Знаешь, кого ты воскресил? Ее зовут Бимжи, что означает «голубка». Она дочь Дандаки, единственная.
Я покачал головой. Надо же, как срослось! Выходит, не зря купался.
– Дандаки любит Бимжи, поэтому держит ее при себе. Сегодня та едва не погибла.
Лучше надо детей воспитывать! Зачем было лезть с копьем?
– По обычаю сарм, если шаман возвращает кому-то жизнь, то спасенная принадлежит ему. Теперь Дандаки обязана отдать Бимжи тебе.
Всю жизнь мечтал!
– Отказаться нельзя! – заторопилась Сани, разглядев выражение моего лица. – Оскорбишь.
– Зачем мне она?
– Ну… – Сани потупилась и стала возить пальчиком по траве. – Бимжи – треспарта и очень красивая.
Хм! Не заметил.
– Ты можешь взять ее в постель, и она будет ласкать тебя всю ночь.
– Поэтому Дандаки с радостью ее отдаст? И даже будет настаивать?
Сани кивнула. Нет, добро наказуемо! Мало того, что спас сотнице дочь, так еще и спать с ней? Фиг вам! Я скрутил кукиш и ткнул им в сторону сарм. Сани засмеялась. Она знала, что означает это жест.
– Господин!
Она склонилась и неумело ткнулась губами мне в щеку. После чего вскочила и захлопотала над костром, приняв самый озабоченный вид. Гм… Кажется, меня неправильно истолковали.
…Дандаки явилась, когда мы хлебали варево – ложками, из одного котелка. Сотницу сопровождала спасенная мной Бимжи. Следом сарма из сотни тащила миску с дымящим мясом. По знаку Дандаки миску поставили перед нами, после чего сарма исчезла. Мать с дочкой сели напротив и поджали под себя ноги. Сотница сделала приглашающий жест:
– Угощайся!
В миске исходило паром бычье сердце, из чего я сделал вывод, что нам принесли самое лакомое. Уговоров я ждать не стал. Разрезав сердце ножом, подцепил половинку и протянул Сани. Вторую взял себе. Сотница поморщилась, но промолчала. Мы с квартой жевали мясо, запивая его вином. Дандаки и ее дочь молча смотрели. Жуя, я разглядывал Бимжи. Сани не соврала – и в самом деле хорошенькая. На вид лет семнадцать. Глаза узковаты, но остальные черты лица вполне европейские. Вид диковатый, на меня поглядывает с испугом. Ну да, великий шаман…
Я сделал вид, что поглощен едой. Однако мой интерес к девушке не остался без внимания.
– Нравится дочь? – спросила Дандаки, как только я вытер губы.
Я кивнул – чего скрывать?
– Она твоя. Бимжи молода, здорова и согреет тебя ночью.
– Обойдусь.
Сотница вспыхнула.
– Моя дочь хуже твоей самки?
Она разгневанно глянула на кварту.
– Сани не греет меня ночами.
– Мне сказали: вы спите вместе! – удивилась Дандаки.
– В одной палатке, но под разными одеялами.
– Не понимаю, – растерянно произнесла сарма. – Ты же муш! Вам нужны женщины!
– Если мы их хотим.
– А ты не хочешь?
Я почесал в затылке. Как ей объяснить?
– Зачем я здесь, Дандаки?
Она удивленно подняла бровь.
– Как ты верно заметила, я мужчина. В Роме нас мало. Поэтому мужчин ценят и лелеют. И вот вместо того, чтобы лежать в мягкой постели, пить вино и наслаждаться ласками женщин, я валяюсь на войлоке у костра. Ночую в палатке, дрожа от холода, отбиваю зад о седло лошади. Зачем, как думаешь?
Дандаки засопела.
– Тебе нужна твоя самка, – сказала тихо.
– Жена, – поправил я. – Если я отправился в этот путь, наверное, есть причины не тащить в постель первую же попавшуюся женщину, пусть даже красивую? Их и в Роме полно. Я прав?
Она кивнула.
– Поэтому не следует обижаться. Я не возьму твою дочь, как не брал других женщин. У меня есть жена, и я ей верен.
– Мне нужно поговорить с тобой! – сказала Дандаки. – Наедине.
Бимжи вскочила и убежала в темноту. Как мне показалось, с облегчением. Сани удалилась нехотя. Сотница проводила ее взглядом.
– Прежде чем заговоришь, – упредил я ее, – я хочу знать, что с Виталией?
– Она жива, – пожала плечами Дандаки. – Ее сытно кормят. Скрести шкуры – дело тяжелое, работнице нужны силы.
– Вы заставили ее скрести шкуры?! – воскликнул я.
– Это лучше, чем собирать сухой навоз, – заметила сотница. – Там приходится нагибаться, а беременной это трудно. Скрести можно на четвереньках.
Я с шумом выдохнул воздух. Ну, гады вонючие! Только доберусь!
– Я говорила, что ты странный, – сказала Дандаки. – Так переживать за свою самку! Хотя я видела такую любовь. Его звали Луций. Он попал в плен еще до мора. Жил в храме, спал со жрицами. Мада – его дочь. Когда у нее случились первые Дни, Луций забрал Маду к себе и отказался спать с другими женщинами. Ему угрожали, но он настоял на своем. Семя давал, но спал только с возлюбленной. Она родила ему трех сыновей.
– Мальчиков? – удивился я. – Человеческих?
– Они были без хвостов, – подтвердила сотница. – К сожалению, дети умерли – родились слишком слабыми. Но само их появление восприняли как знак Богини. Маду избрали Великой Матерью. Люций помогал ей править. Их боялись…
«У сарм верховная жрица правит Степью, – вспомнил я. – Если, конечно, этими дикарями можно управлять…»
– Теперь Мада умирает, – продолжила сотница.
Я насторожился.
– У нее на теле возникли бурые и черные пятна, их все больше, и они растут в размерах. Зудят. Мада слабеет и очень похудела. Эту болезнь у нас зовут «шикри». От нее умирают.
«Похоже на меланому», – прикинул я.
– Мада не верит в скорую смерть. Считает, что болезнь из-за того, что у нее нет мужчины – молодого и сильного. Он вольет в нее жизнь. Поэтому и вызвала тебя в Балгас. Ты сможешь ее вылечить?
– У нее вздулись узлы под мышками?
Дандаки кивнула.
– Не смогу.
Дандаки вздохнула, как мне показалось, с огорчением.
– Со смертью Мады в Степи случится война. Желающих занять ее место много. Обычай требует, чтобы Великая Мать несла в своих жилах кровь людей, имела чистое, без изъянов тело. Она должна зачать от человека. Таких сарм почти не осталось. Орды станут выдвигать женщин, рожавших от наших мушей, таких хватает, кончится тем, что все передерутся. Будет большая война. Ее можно остановить…
– Позволь, догадаюсь! – перебил я. – Бимжи! Если она забеременеет от меня…
Дандаки кивнула.
– А она не молода для Великой Матери?
– Маду избрали в семнадцать, – пожала плечами сотница. – Бимжи столько же. К тому же я рядом.
«Ты станешь повелевать Степью из-за спины дочери, – дополнил я мысленно. – Кто бы мог подумать: у кочевников – и такие страсти! Мадридский двор!»
– Ты согласен? – спросила Дандаки.
– Что взамен?
– Я помогу тебе вернуться в Рому – вместе с женой. Мада, как понимаешь, не собирается тебя отпускать.
– Она дала слово.
– Отпустить женщину. Это она сделает – рома ей не нужна. А вот тебя задержат. Даже смерть Мады этого не изменит. Человеческий муш – слишком большая ценность. Его дочери могут претендовать на место верховной жрицы. Орды передерутся за обладание тобой, начнут войну. Могут и зарезать, чтоб не достался врагу. Убийство муша – великое преступление, за такое ломают хребет, но в войну случается.
«Веселенькая перспектива!» – прикинул я.
– Я родила Бимжи от Луция, – сказала сотница. – Мне посчастливилось получить его семя. Он был немолод, и Бимжи стала последней его дочерью. Она кровная сестра Мады, это известно, к тому же не путалась с мужчинами-сармами. Другие успели от них родить, а Бимжи чиста. Ей достаточно забеременеть от человека…
– Поэтому ты привела ее ко мне?
Дандаки кивнула.
– У нее Дни?
Сотница покачала головой.
– Тогда зачем?
– Нужны свидетели, которые подтвердят, что Бимжи спала с тобой.
– Воины из твоей сотни? Им не поверят.
– Тогда дождемся родов. Доказательством станет ребенок.
– Тем временем случится война. В ходе ее Бимжи могут убить. Этого, кстати, захотят в первую очередь. Если нет железного претендента, дорога открыта.
– Ты не глуп, пришлый! – вздохнула сотница. – Но я не знаю другого способа.
– Можно поискать.
Дандаки уставилась на меня единственным глазом.
– Представь себе! У Бимжи наступают Дни, ты собираешь почтенных сарм из тех, кто пользуется доверием. На их глазах Бимжи и… – я закашлялся, – мужчина удалятся за дверь или занавес, не знаю, что там у вас найдется, и все слышат характерные звуки. – «Затем гостям вынесут окровавленную простынь», – хотел добавить я, но вовремя спохватился. Девственность как явление в Паксе отсутствует – не предусмотрена местной природой эта деталь у аборигенок. – После чего гости могут убедиться, что Бимжи получила требуемое. Как скоро у вас наступают признаки беременности? Ну, там, живот?
Сотница хмыкнула.
– Сколько женщин ты брал в Паксе, пришлый?
– Одну.
– Рома расточительны! – покачала головой сарма. – Позволить зря тратить драгоценное семя… Ну, так слушай! Когда сарма готова к беременности, она впадает в безумие, которое рома зовут «Дни». Мы говорим: «Анук». Анук может длиться декаду. Получив семя, женщина беременеет, и Анук немедленно прекращается. От беременной исходит особый запах.
– Я не чувствовал его у жены.
– У пришлых плохой нюх! – усмехнулась сотница.
– Достаточный, чтобы ощутить, как вы воняете! – не сдержался я.
– Ты, пока не прыгнул в реку, тоже не пах цветами! – хмыкнула Дандаки. – В Степи негде помыться. Не беспокойся! В Балгасе есть бани, и тебя туда отведут. Если пожелаешь, то вместе с Бимжи.
– Лучше с женой!
– Как скажешь! – пожала она плечами. – Но Бимжи все равно вымоют и умастят маслом. Когда Анук прекратится и от Бимжи запахнет, можешь уезжать. Я позабочусь, чтоб вам не мешали.
Глаз Дандаки блеснул.
– Этого мало, – сказал я.
– Чего хочешь еще? Золото?
– У меня оно есть. Ты дашь слово, что Степь прекратит набеги на Рому.
– Это не просто сделать! – покачала головой Дандаки.
– А кому легко? – развел я руками. – Но я согласен только на этих условиях.
– Я подумаю! – сказала сотница и встала. – Но мне нравится твое предложение, муш!
– Меня зовут Игрр, Дандаки!
Она кивнула и удалилась. Вернулась Сани, и мы легли спать. Сон не шел. Я ворочался, одолеваемый мыслями. Во что я ввязываюсь? Зачем? Мне нужно всего лишь спасти Виту. К чему интриги? «Виту захватили в плен, – вмешался внутренний голос, – и могут вновь. Кто даст гарантию, что этого не случится? Пока сармы с рома воюют, жизнь Виты в опасности. Она не захочет уйти из алы, ей нравится служба. Ты хочешь остаться вдовцом? Брось сомневаться! Бимжи – красивая девочка, сегодня вы вместе купались, – голос мерзко хихикнул. – Заодно и помылись. Приголубь ее! Тебе понравится!»
«Заткнись! – посоветовал я голосу. – Расскажу Вите, и она мне запретит. Она ревнивая».
«Это точно! – согласился голос. – Будет и дальше скрести шкуры».
Я плюнул и выругался.
– Что-то случилось, господин? – послышался голос Сани.
– Спи! – откликнулся я. – Привиделось…
Сани вздохнула и придвинулась ближе. От нее пахло травами. «Как ей это удается? – подумал я. – Помыться негде, от сарм несет, да и от меня, как сказали, а Сани как будто в ароматической ванне искупалась».
«Вот и проверь! – посоветовал мне голос. – Не видишь, девочка страдает? Доставь ей удовольствие! И себе. Хватит строить из себя недотрогу! Не мальчик. Наслаждайся сам и дай насладиться другим!»
«Я подумаю над этим!» – пообещал я, и голос угомонился.