Елена Щетинина
Лягушка – прожорливое брюшко
– В тра-ве си-дел куз-не-чик, – фальшиво гнусавил четырехлетний Кирюша, подпевая песенке и постукивая голыми пятками по дивану.
Алиса уже жестоко разочаровалась в этой, когда-то казавшейся ей прекрасной, идее: подарить племяннику музыкальную книжку – с деревянными страницами, яркими картинками, крупными буквами и хитровыдуманной коробочкой на торце, откуда и доносилась уже ставшая омерзительной – еще бы, после получаса непрерывного бренчания! – песня. На обложке жирная коричнево-зеленая лягушка – хотя это скорее была жаба – тупо пучила глаза в пространство, а на травинке над ее головой сидел ядрено-салатовый кузнечик с обреченным выражением на какой-то подозрительно собачьей морде.
– Зей-е-нень-кий он был, – зевнул Кирюша.
Алиса вздохнула, подавив свой зевок, и потрепала племянника по белобрысой голове.
Сестра позвонила ей позавчера, долго извиняясь по поводу форс-мажора. Марина дохаживала последний месяц второй беременности, и несмотря на то что ее Вовка уже две недели сидел на вахте в тысячах километров от семьи, не унывала и была полна кипучей энергией. Вот и в этот раз ее голос был бодр и весел. Как-то уж даже чересчур бодр и весел.
Поболтав о том о сем, о погоде, о последних новостях, о людях, про которых Алиса и думать забыла чуть ли не сразу после того, как покинула родной городок, Марина задала сакраментальный вопрос – небрежно, словно между прочим:
– Ты бы не приехала ко мне, с Кирюхой посидеть?
– Ммм? – промычала Алиса, как раз в этот момент, зажав телефон между ухом и плечом, откидывавшая полуразварившиеся макароны в дуршлаг.
– Тут такое дело, Лис… – Марина понизила голос, кажется, даже прижалась к трубке губами, и жарко зашептала: – Ну ты же знаешь, что Вовка еще месяц не приедет?
Алиса кивнула, чуть не упустив телефон в раковину, и, спохватившись, прогудела:
– Угу.
– Вот, – Марина помялась и продолжила: – А меня тут на сохранение кладут. Ненадолго, на пару-тройку дней всего… В общем, все равно рожать скоро, вот и долежать.
– Ой, – сочувственно вздохнула Алиса, открывая кран на полную мощность и вращая уже опустевший дуршлаг, чтобы пробить струей воды забившиеся слизистым тестом отверстия.
– Ну вот… А там карантин. С Кирюшей не пускают, в общем. Приезжай, пожалуйста, а? У тебя же в универе каникулы.
– А кто-нибудь из подруг? – с усилием спросила Алиса, борясь между обреченным согласием и попыткой постоять за свой законный отпуск.
– Ой, да там такие дуры! – воскликнула Марина. – Я бы им даже кота не доверила. Если бы у меня был кот.
Алиса подумала, что и самой Марине вряд ли бы можно доверить кота, – и вяло согласилась.
Так что сейчас, протрясясь в душном плацкарте сутки, она сидела на диване у Маринки и наблюдала, как сестра, суетясь и неловко переваливаясь на отекших за беременность ногах, бегала и собирала вещи.
– А раньше ты никак не могла? – заинтересованно спросила Алиса.
– Ой, да как всегда, что, не знаешь? – Маринка протопала в комнату, бросила в спортивную сумку какую-то майку и убежала в глубь квартиры. – Собираешь-собираешь, собираешь-собираешь… – глухо донеслось оттуда. – А потом – опа! – и самое главное забыла! – Она появилась в комнате с очередной майкой в руках.
– Куда тебе их столько? – Алиса ткнула пальцем в и так уже распиравшую сумку груду однотипного белья. – Перед кем красоваться-то?
– Ой, да жарко же! – всплеснула руками Марина и снова унеслась куда-то. Вернулась она с топиком, который, пожалуй, уже не налез бы ей даже на одну грудь. – Сейчас на такси добросят, а потом…
Звонко булькнул эсэмэской телефон.
– Вот уже и такси подъехало! – радостно воскликнула Марина.
Метнулась в кухню, чем-то там шлепнула, потом снова забежала в комнату, звонко расцеловала хихикнувшего Кирюшу, взъерошив ему волосы и зардев и без того розовые мальчишеские щеки, – и бодро ушуршала в коридор, легко подхватив незакрытую сумку.
– Эй, я помогу! – Алиса подорвалась вслед за сестрой – что угодно, лишь бы хоть пять минут не слышать этого мерзкого пиликанья.
У выхода Марина, с трудом наклонившись над сумкой, пыхтя и отдуваясь, застегивала молнию.
– Ну чего же ты! – с укоризной выпалила Алиса, присев на корточки и дернув бегунок замка на себя.
Сумка показалась странно пустой и мягкой – и это после того как Марина только за последние пятнадцать минут натаскала туда целый ворох маечного барахла!
– Ну все, Лис, пока! – Марина чмокнула Алису и, быстрым движением закинув сумку на плечо, выскочила на площадку.
Алиса проводила сестру взглядом до лифта и, когда разукрашенные уродливыми надписями створки гулко закрылись, а механизм утробно заурчал, захлопнула дверь, шумно провернув ключ в замке.
Что-то тут было не то.
Маринка встретила ее радушно – даже слишком радушно. Радовалась встрече, восхищалась книжкой-подарком, заставила Кирюшу прочесть какие-то стишки-нескладушки, долго и упорно поила чаем… Болтала обо всем на свете – словно не хотела о чем-то говорить. О чем-то очень важном, что Алисе совершенно необходимо было знать…
«Да ну!» – Алиса тряхнула головой. Ну что за ерунда? Марина, конечно, не подарок и не самая лучшая из сестер, но на подлости или связи с чем-то нехорошим, а то и криминальным, была совершенно не способна. Просто волнуется перед родами, вот и все.
Взгляд скользнул по полутемному – в трехрожковом бра перегорело две лампочки – коридору и…
Алиса вздрогнула.
Около двери валялась стопка маек. Именно тех, что Марина так активно стаскивала в сумку на Алисиных глазах. Чересчур активно стаскивала. Стопка была вывалена неровно, грудой, словно кто-то выгребал ее впопыхах, совершенно не заботясь об аккуратности.
– А что потом? – Кирюша стоял в дверях комнаты и расстроенно надувал губы.
– Что – потом? – не поняла Алиса, с трудом отведя взгляд от медленно расползающейся кучи одежды.
– Ну вот же, – он ткнул пальцем в страницу наобум и по памяти пропел: – «И съе-ла куз-не-ца». Лягушка прошоливое брюско. Съела кузнечика. А что потом?
Алиса вздохнула. Кстати, да. Сюжет тоже неплохо бы помнить, прежде чем покупать подобные книжки. Она бы еще ему про медведя на липовой ноге или жуть про то, как петушок стал флюгером, притащила… От детских воспоминаний ее передернуло.
– Вытащили, – через силу улыбнувшись, потрепала она племянника по волосам.
– Как – вытащили? – округлил тот голубые – Маринкины! – глаза.
– Ну как Красную Шапочку с бабушкой, помнишь? Вот и тут так же – разрезали лягушке брюшко…
– Брюско?
– Брюш-ко, – четко проартикулировала Алиса. – Это живот, значит. Разрезали, вытащили кузнечика. Он и снова запрыгал, запел и что там еще…
– С мухами дружил.
– Во, да. И с мухами снова задружил.
– А лягушка?
Алиса постаралась скрыть улыбку. Дети, что уж. Хотят, чтобы в финале у всех все хорошо было.
– А лягушке живот зашили, пластырем заклеили, и она тоже… с мухами задружила.
Кирилл улыбнулся и утопал обратно в комнату.
Зазвонил телефон. Марина. Что-то забыла, растеряша. Неужели поняла, что где-то потеряла полсумки маек и теперь хочет, чтобы сестра их привезла? Ну-ну.
Алиса, улыбаясь, подняла трубку.
– Лис, – затараторила Марина, – послушай меня внимательно. Я не сказала тебе… ну… в общем, не сказала кое-что очень важное.
Сердце замерло. В голове пронеслись самые безумные мысли – Марина ложится на операцию, которая может оказаться фатальной? Или надумала рожать в воду, в траву, в борозду, в молоко – как там предлагают новомодные сектанты?
– Что? – хрипло спросил Алиса.
– Ну, в общем… – Марина мялась, а Алиса чувствовала, как холодеют пальцы в ужасном предчувствии.
– Ну же, – взмолилась она. – Ну!
– Лис, ты с Кирилла глаз не спускай, хорошо? Вот вообще ни на секунду. За руку держи его на улице, дома проверяй постоянно. Ладно?
– Ну конечно. Но он же… ты же сама говорила, что он послушный?
– Не в этом дело… – Марина помолчала и тяжело вздохнула в трубку. – У нас тут уже второй месяц дети пропадают. Маньяк у нас тут, Лис.
– Что? – пискнула Алиса, но сестра уже бросила трубку.
Трясущимися руками Алиса набрала номер. Гудки шли долго, мучительно долго – а она словно воочию видела, как Маринка смотрит на экран в надежде, что сестре надоест, и она отступится.
«К сожалению, абонент не может ответить на ваш звонок…» – пропел мелодичный механический голос. Алиса вырубила, не дожидаясь «Вы можете оставить сообщение после звукового сигнала», и повторила вызов.
Марина ответила только на третий раз, нехотя, угрюмо:
– Да…
– Это шутка, да? Шутка? – Алиса шипела громким шепотом – от перехода на крик ее удерживала боязнь напугать Кирюшу.
– Нет, не шутка, – тихо ответила Марина. – Такими вещами не шутят.
– Но… Марина, почему я узнаю об этом только сейчас?!
– Потому что иначе бы ты не согласилась.
Алисе было нечего ответить. Марина была права. Да, она бы не согласилась. Да и кто бы согласился взять на себя такую ответственность! Ладно посидеть с малышом – но следить за его безопасностью, зная, что где-то бродит маньяк?
– Ты бы не согласилась, – повторила Марина. – А мне деваться некуда. Лис, ну всего пара дней. Послезавтра, скорее всего, уже рожу. Просто никуда не отпускай Кирю одного, вообще глаз с него не своди. Даже дома. И всегда носи с собой его свидетельство о рождении, я его на кухне на столе оставила. Все будет нормально, Лис, я в тебе уверена. Спасибо.
Короткие гудки обозначили окончание разговора. И почему-то было понятно, что больше на том конце никто не ответит.
Алиса сдавленно взвыла и обхватила голову руками.
Это было в духе ее сестры, да. Тянуть до последнего, до момента, когда уже нельзя было не сказать – потому что она не умела объяснять. Не умела объяснять – а еще боялась. Трусила до ужаса, до оцепенения, до полуобморочного состояния, вне зависимости от степени значимости события. Марина билась в трясучке, когда нужно было тянуть билет на экзамене; заливалась валерьянкой вперемешку с какими-то таблетками перед собеседованием по работе – и даже на тест на беременность осмелилась взглянуть только после того, как хлопнула рюмашку водки. Алиса была свидетелем всех этих событий – а сколько еще прошло мимо нее?
Черт, вот зачем Марина таскала майки – тянула время! Делала вид, что занята чем-то важным, лишь бы не отводить глаза, не подбирать судорожно слова, не рассказывать то, о чем должна была сказать еще позавчера, когда звонила!
– Но-вот приш-ла ля-гуш-ка… – истерично забренькало из комнаты.
Алиса вздрогнула. Глупая механическая песенка, ввинтившись в мозг дрелью, вывела ее из оцепенения.
Ну хорошо, хорошо. Не стоит раскисать. Да, маньяк. Да, дети пропадают. Но разве мало маньяков в той же Москве? Тем более невыявленных?
Марина ей доверяет, она вызвала ее – значит, знает, что Алиса справится. В конце концов, что нужно-то? Следить за Кирюшей, не выпускать его из виду, крепко держать за руку? Ну так она бы это и без Маринкиного предупреждения делала!
Все, нечего тут ныть. Все будет хорошо.
– Кирюха! – крикнула она в комнату, пытаясь перекричать терзающую уши мелодию. – Одевайся, пойдем гулять!
Июльская жара плавила асфальт, скручивала в трубочки жухлую листву, сушила горло и губы, оседала горячей пылью на лице.
Кирюша, крепко вцепившись Алисе в руку, тащил ее за собой по аллее, что-то болтая взахлеб: то ли перечисляя все, что встречалось им на пути, то ли делясь какими-то сверхважными мальчишескими секретами; понять было сложно – в другой руке у него была крепко зажата визгливо пиликающая книжка.
Алиса косилась по сторонам, видя в каждом встречном потенциального маньяка – или целую организованную группировку. Странно, но ей казалось, что точно так же – напряженно, пристально, с подозрением – косились уже на нее сидящие на лавочках бабки с дошколятами и мамы с колясками.
Одна из бабок глянула как-то уж совсем нехорошо – исподлобья, отклячив сухую пергаментную губу, обнажив желтые зубы, одновременно дернув на себя поводок, на другом конце которого ковырялся в увядшей траве щекастый карапуз.
Сделав несколько шагов, Алиса оглянусь на бабку. Та продолжала смотреть ей вслед, то и дело закатывая глаза и шевеля губами, словно что-то вспоминая.
Через несколько секунд Алиса оглянулась снова – но уже не на бабку. Ее стало беспокоить кое-что другое.
Позади странной походкой – словно он постоянно сдерживал себя и заставлял семенить вместо размашистых шагов – шел высокий крепкий мужчина с неряшливой, клочками, стрижкой. Правая рука у него была заведена за спину. Глаза – мутно-голубые, полуприкрытые тяжелыми красноватыми веками, – сверлили Алису.
Она оглянулась уже раз десять – каждый раз выхватывая новые черты внешности своего преследователя – и тот, конечно, понял, что его заметили.
– Девушка, погодите! – прозвучал хриплый бас.
Алиса ускорила шаг. Кирюша теперь не вел ее, он семенил сзади, не поспевая, и уже она тащила его за собой. Как назло, незадолго до этого они свернули в какую-то заброшенную и безлюдную часть парка – и никто, никто не мог ей помочь. Даже музыкальная книжка заткнулась.
– Девушка! – крикнул преследователь.
Алиса резко развернулась.
– Что? – с вызовом спросила она.
– Девушка, – мужчина держал уже обе руки за спиной, – а откуда у вас этот мальчик?
– В каком смысле?
– А в том, что мне кажется, что я его раньше уже видел в этом парке. А вот вас – ни разу.
Его руки дрогнули и стали медленно появляться из-за спины.
Алиса напряглась. Нож? Пистолет? Палка? Как отбиваться? Куда бежать? И как? С Кирюшей она никуда не убежит, даже если подхватит его на руки!
Мужчина молчал.
Его левая рука – пустая! – повисла вдоль бока, а вот в правой, судя по напряжению мышц, явно что-то было…
Алиса заозиралась по сторонам. В полусотне метров, через газон и густые посадки мелькали люди, доносились негромкие голоса – может быть, заорать? Позвать на помощь?
Она открыла было рот, набирая полные легкие воздуха…
…и осеклась.
Правая рука мужчины полностью показалась из-за спины. Держась за указательный палец, снизу вверх на Алису смотрела рыжая, обсыпанная веснушками, как горчицей, девчушка. Одного возраста с Кирюшей, милая в своей детской пухлости, она теребила вымазанные шоколадом губы.
– Ыгххррр, – выдохнула Алиса.
– Девушка? – уже угрожающе, с напором, повторил мужчина. – Я никогда вас не видел с этим мальчиком.
До Алисы стал медленно доходить смысл фразы.
Она припомнила напряженные лица, провожающие ее с подозрением взгляды, бабку, которая пыталась что-то вспомнить…
– Ах, вот вы о чем… – с облегчением рассмеялась Алиса. – Вы думаете, что украла его, да?
Мужчина не улыбнулся.
– Сейчас, – забормотала она, перебирая содержимое сумки. – Это племянник мой. Марина… сестра… сказала с собой всегда свидетельство о рождении брать… Вот!
Она сунула заламинированный листок в руки мужчине. Тот покрутил его в пальцах и внимательно глянул на Кирюшу.
– Как тебя зовут? – спросил он у малыша.
– Кийий, – отчеканил тот. Свое имя у него почему-то никак не получалось.
– А это кто? – Мужчина мотнул головой в сторону Алисы.
– Это тетьлис. Моя тетя.
– А твоя мама ее знает?
– Да. Мама пошла в больницу, чтобы мне братика принести. А тетьлису попросила со мной посидеть.
– Это мама тебе сказала?
– Да.
– Ну хорошо, – кивнул мужчина. – Извините, – сказал он, протягивая Алисе свидетельство. – Сами же знаете, что у нас тут происходит. Вот своими силами каждого подозрительного проверяем. Извините. Давайте я вас провожу.
– Район же маленький, все рано или поздно примелькаются, – объяснял Олег – так представился мужчина. – Вот и Кирилла вашего я запомнил. Как и то, что с ним всегда была блондинка такая яркая… с косой. А вы на нее, – он покрутил рукой перед лицом, – ну никак не похожи.
Алиса улыбнулась. Да уж, перепутать ее – темноволосую, с короткой стрижкой и мальчишеской фигурой – и пышнотелую с роскошной блондинистой гривой Маринку невозможно. Сейчас их и сестрами-то признать весьма сложно. Странно, правда, что собеседник не упомянул самого главного их различия – беременности Марины.
Они сидели на лавочке, отхлебывая из стаканчиков стремительно тающее мороженое и наблюдая за тем, как их подопечные трудятся над рытьем туннеля к центру Земли прям посреди дорожки.
Жена Олега уехала сдавать сессию – «Проблема маленького городка, – криво усмехаясь, сказал он. – Все молодые и красивые девушки в итоге оказываются заочницами столичных вузов и два раза в год улетают из семейного гнезда» – и оставила его присматривать за четырехлетней Тасей.
– Вот, смотрите, – взъерошил Олег волосы. – Таська позавчера утром, пока я спал, обкорнала. А в парикмахерскую времени нет заскочить.
По аллее, тяжело переваливаясь с ноги на ногу – точь-в-точь как давеча беременная Маринка, – прогуливался огромный поролоновый колобок. Гигантский даже по привычным Алисе столичным меркам – за два метра в высоту и столько же в обхвате. Что же там за кукловод? Каланча-баскетболист? Как ему не жарко в этом костюме в пекле душного июльского дня?
Колобок провел рукой по макушке Кирюши, взъеро-шил ему волосы, затем повернулся в сторону Алисы – грубо намалеванное, бездумно улыбающееся лицо наводило какой-то безотчетный ужас, которого она тут же устыдилась, – и сунул ей и Олегу в руки по листовке. Потом еще раз погладил Кирюшу и отправился дальше, в свой бесконечный путь в тесной тюрьме поролонового тела.
Алиса автоматически скользнула взглядом по красочным фото сетов суши и так же автоматически скрутила глянцевый листок в трубочку и засунула в щель скамейки.
– Как им не жарко в этих костюмах? – повторила она вслух.
– Да плевать, – Олег пожал плечами и, даже не глянув, смял буклет и швырнул в урну. – Нахлебники-бездельники. Только мусор от них один.
– А почему тогда… почему вы все гуляете? – вернулась Алиса к теме разговора. – Надо же сидеть дома? Закрыться и не выпускать детей!
– В доме тоже пропадали, – тихо сказал Олег.
Это и было первым порывом – запереть детей в квартирах и сидеть рядом с ними неотлучно. Тогда это казалось наилучшим и самым верным решением: мой дом – моя крепость, ни один маньяк не сможет проникнуть в него. Да, уже четверо малышей пропали в парках, трое исчезли прямо посреди оживленной улицы, стоило родителям отвернуться лишь на минуту, – но кто осмелится покуситься на дом?
Увы.
Первый пропавший из квартиры ребенок был оставлен один буквально на пятнадцать минут – мама побежала в магазин за углом. Вернувшись, она увидела лишь приоткрытую дверь.
– Приоткрытую, – с нажимом повторил Олег. – Чуть-чуть. На ладонь. На цепочке.
Ребенка никак не могли протащить через эту маленькую щель. И тем более никто не мог проникнуть через нее внутрь.
Второй – точнее, вторая, это была девочка – исчезла ночью. Из квартиры, где кроме нее находились еще мать, отец, старший брат-студент и бабушка. Единственное, что мог вспомнить рыдающий отец, – бабушку увезли в больницу с инфарктом, а вокруг матери хлопотали сын и бригада медиков, – так это то, что вечером кто-то позвонил им в дверь. Открыв ее, они увидели на площадке лишь темноту – и списали все на хулиганов, выкрутивших лампочку и балующихся со звонками. А наутро не обнаружили в кровати трехлетней Лизы. Лишь зловонная лужица чернела на белой простыне.
– Никаких следов, – тихо покачал головой Олег. – Никаких. Вообще.
Крали только детей до пяти лет – маленьких, щуплых, похожих на взъерошенных воробушков. Их фотографии висели на каждом столбе – желтея под обжигающим солнцем, скисая и обползая под летними ливнями. Никто не звонил по указанным телефонам, никто не видел пропавших малышей. Через месяц закрылись все детские сады и опустели кружки – родители не осмеливались отпускать детей от себя даже под присмотр педагогов. Срочно были вызваны из деревень и других городов бабушки, на работах начали массово брать отпуска и отгулы. В городе воцарились страх и молчаливое, напряженное подозрение.
– Но… газеты? Телевидение? Интернет? – растерянно пробормотала Алиса.
– А вы что, читали наши газеты? Или успели посмотреть местные новости? Или посерфили по порталу?
– Нет, – стушевалась Алиса. – Я имела в виду – всероссийские…
– А зачем нам всероссийские? Зачем развлекать бездельников – любителей острых ощущений? Чтобы вы у себя в столице потом языки терли?
– Да при чем тут это… чтобы специалисты приехали, помогли…
– А почему вы решили, что не приехали? Для того чтобы их позвать, не нужно устраивать показательные пляски на костях!
Олег покраснел, на шее и висках у него вздулись вены, он уже практически орал.
– Если уж выбирать – самим справляться и чтобы было все тихо или же заняться душевным стриптизом, но заручиться поддержкой из столицы, – мы уж сами как-нибудь! Зато не подарим бесплатное развлечение!
На них стали оглядываться с соседних лавочек, Кирилл демонстративно сморщился и прикрыл ладонями уши, и только Тася, видимо привыкшая к подобным всплескам ярости у отца, продолжала невозмутимо ковыряться в песке.
– Тихо, тихо, – попросила Алиса. Ей было очень неудобно – и потому, что на них смотрели уже с каким-то брезгливым любопытством, и потому, что, собственно, она сама и спровоцировала этот всплеск.
Олег нервно улыбнулся, растерянно озираясь по сторонам.
– Извините, – смущенно сказал он. Ярость сменилась какой-то пристыженной покорностью. – У меня, бывает, накатывает. Я раньше боксом занимался… в общем, неправильно занимался, теперь клинит иногда. Но вы еще поймите… ситуация сейчас такая… Все нервные ходят. За лишний взгляд в сторону ребенка порвать готовы.
– Все нормально, – Алиса с деланой беспечностью похлопала его по плечу: – Я понимаю.
Через час, когда Тася подошла к отцу и безмолвно стала дергать его за штанину, они спохватились, что заболтались и совсем забыли о времени. Алисе нужно было еще заскочить в магазин – у Маринки не оказалось ни молока, ни свежего хлеба – так что на его пороге они с Олегом и распрощались.
– А давай сыграем? – предложила она Кирюше, когда, нагруженные покупками, они подошли к своему подъезду.
Тот удивленно глянул на нее снизу вверх. Неужели Маринка не обучила его этой простой игре?
– Ну вот смотри, – Алиса потянула на себя тяжелую дверь подъезда. Пружина натужно загудела. – Загадывай какое-нибудь желание. Загадал?
Кирюша задумался на минуту – Алиса терпеливо ждала, не желая нарушать течение нехитрых мальчишеских мыслей, – а потом кивнул.
– Только мне не говори, а то не сбудется, – предупредила она. Ритуал загадывания желания должны окружать разные мелочи – именно на них потом легко свалить вину, если действительно не сбудется. – Теперь смотри. Я сейчас держу дверь, потом мы забегаем в подъезд – и я ее отпускаю. Если мы успеем добежать до лифта, прежде чем она захлопнется, – то желание исполнится. Понял?
Кирюша снова немного подумал и кивнул.
– Так, я считаю до… погоди-погоди, – она едва успела цапнуть за рукав племянника, который уже метнулся в подъезд. Еще не хватало, чтобы он запнулся и о ступеньки голову раскроил. – Я считаю до трех – и мы бежим вместе. Ясно?
– Ясно! – весело выкрикнул Кирюша. Азарт игры уже охватил его.
Алиса тихо усмехнулась:
– И… раз!
Мальчишка напрягся.
– Два…
Кирюша неуверенно выбросил вперед ногу, но тут же вернул ее обратно.
– Три!
Кирюша ринулся в подъезд. Алиса незаметно придержала дверь на пару секунд – доводчик показался уж слишком тугим, а ей хотелось, чтобы племянник выиграл этот забег, – и, преувеличенно громко топая, бросилась следом.
Кирюша, сопя и тяжело дыша, с трудом преодолевал десятую ступеньку, поэтому Алиса, подскочив, подхватила его под мышки и с громким «Бззззжжж!» поднесла к лифту.
– Уф! – опустила его там. – Президентский вертолет доставил пассажира к месту назначения!
– А так можно? – Кирюша поднял на нее удивленный взгляд. – Это честно?
– Честно-честно, – кивнула Алиса. – Мы же вместе бежали? Вот вместе и добежали.
Мальчик улыбнулся.
И тут внизу хлопнула дверь.
Алиса напряглась: она не любила ездить в лифте с посторонними. Неловкое молчание, демонстративное изучение стен и потолка – все это навевало на нее тоску. А здесь, судя по всему, встреча с чужаком грозила еще и опасностью.
Но по лестнице никто не поднимался.
– Она только сейчас закрылась, – сказал Кирюша. – Я бы и сам успел.
Видимо, сквозняк от захлопнувшейся двери всколыхнул застоявшийся воздух подъезда – откуда-то снизу потянуло сладковатой гнилью и прогорклой влажностью. Наверное, летние дожди или весенние воды когда-то пропитали старый подвал, а может быть, и обметали ржой трубы отопления, и теперь сырость долго еще не выветрится отсюда, если только ее не прожарит какое-нибудь особо жестокое и сухое лето.
Алиса сморщилась, стараясь не дышать полной грудью, и нажала кнопку вызова.
Тишина.
Лифт не работал.
– Такое часто бывает, – пожал плечами Кирюша. – Мама говорит, зачо денгиплатим.
Алиса вздохнула. Идти на пятый этаж, да еще и с пацаном на буксире, ей не улыбалось. Ведь придется же на каждой площадке останавливаться…
– Тетьлис, – Кирюша дернул ее за рукав. – А что такое зачо? И денгиплатим?
Она ошиблась.
Останавливаться на каждой площадке им не пришлось, Кирюша бодро топал в такт вновь визгливо заоравшей песенке, весело подпевая и размахивая руками. Но на лестнице между третьим и четвертым этажом мальчик все-таки выдохся и сел прямо на ступеньки. Алиса примостилась рядом, опершись спиной на перила.
– Батон будешь? – предложила она, сунув руку в пакет с продуктами.
Кирюша с подозрением глянул на нее. Книжка заткнулась.
– Это же негигиенисьно, – пробормотал он, завороженно наблюдая за тем, как Алиса отламывает хрустящую ароматную горбушку. – Это же… – Остаток фразы он проглотил вместе с куском хлеба. Алиса протянула ему вскрытую упаковку молока.
В подъезде выше второго этажа было прохладно и даже относительно – по сравнению с другими подъездами, которые приходилось видеть Алисе, – чисто. Да, конечно, в этих шортах она уже не позволит Кирюше сидеть на диване, да и свои джинсы тоже кинет в стирку, давно пора было, – но почему бы и не устроить мини-пикник на бетонной полянке?
Что-то зашуршало у нее за спиной, за перилами, на площадке ниже. Алиса стала спешно собирать распотрошенный пакет, одновременно прислушиваясь, – не хотелось предстать перед соседями в таком несерьезном виде. Но нет, никто не шагал по лестнице, не кашлял неловко и предупредительно, чтобы прогнать рассевшуюся маленькую компанию. Лишь чуть шелестело, словно сквозняк гонял по шершавому полу скомканную бумагу.
И этот же сквозняк принес Алисе запах сгнивших цветов и затянутого ряской болота.
Молоко скисло к вечеру. Магазинное, из сухого порошка или еще какой дряни, – оно расщепилось на воду и какие-то мелкие сероватые хлопья. У Алисы мелькнула было мысль испечь оладьи, но ей хватило даже не глотнуть, а лишь коснуться на пробу губами, чтобы потом долго-долго отплевываться горьковато-тошнотворной мерзостью. Пакет полетел в мусорное ведро под раковину, горечь во рту залилась двумя чашками чая с сахаром и конфетой вприкуску – но какое-то неприятное ощущение теребило и волновало.
Через час из-под раковины стало отчетливо вонять. Несло густым, тугим, каким-то – липким? – запахом, какой бывает возле хорошо настоявшихся помоек. Насыщенный душок застаревшей, пропитавшей все вокруг, подминающей под себя гнили. Он полз по кухне, как живое существо, выбрасывая вперед все новые и новые щупальца вони, щекоча ноздри и глухо отзываясь в горле подкатывающим комком. Алиса открыла форточку, но стало только хуже. Душный июльский вечер ворвался в тесную типовую клетушку, взбаламутил в ней воздух – и вонь встрепенулась, в одно мгновение заполонив собой всю кухню.
Алису затрясло от омерзения. Сцепив зубы, чтобы ненароком не стошнило, она дернула на себя дверцу под раковиной, сгребла ручку ведра в охапку – и поспешила к выходу.
– Тетьлис, вы куда? – крикнул из комнаты Кирюша.
– Счс, – пробормотала она, не разжимая губ и стараясь дышать в плечо, отворачивая голову от ведра. – Счс прду!
На едином вдохе добежав до мусоропровода площадкой ниже и вывалив ведро в гнилой зев, Алиса облегченно вздохнула.
Даже стойкий запах тухлятины, который всегда стоит около мусоропроводов, показался ей в этот момент глотком свежего воздуха.
– Ничоси молочко, – сказала она ведру. – Химическое оружие какое-то.
Ведро, разумеется, не ответило.
Встав на цыпочки и вытянувшись во всей свой невысокий рост, Алиса распахнула пошире окно на площадке. Пусть сквозняком протянет немного. Все равно лампочка на этаже очень тусклая, а ниже вообще света нет – так что никакие комары не налетят.
Но стало только хуже. Откуда-то снизу пошла густая, знакомая волна вони. Алиса глянула в зеленовато-коричневые недра давно не мытого ведра. Ох, Маринка…
Что-то зашуршало внизу – словно по шершавому полу перекатывался комок бумаги.
Алиса подхватила ведро и приготовилась шмыгнуть наверх, в квартиру. Ей не хотелось встречаться с соседями – в домашнем виде, ненакрашенная, взъерошенная, в растянутой футболке и старых шортах, она не желала показываться ни на чьи глаза.
Однако опять, как и несколькими часами раньше, на площадке никто не появился. Не зажегся алый огонек сигареты, не прошлепали ленивые шаги к мусоропроводу. Подъезд уже спал – или готовился ко сну.
Но все-таки что-то было там, в темноте этажом ниже. Что-то шевелилось, клокотало, тяжело ворочалось – и знакомо шуршало, шуршало, шелестело.
Алиса прищурилась, напрягая глаза. Пыль? Горячий летний воздух? Игра света и тени от дрожащих в июльском ночном мареве звезд? Что это?
И вдруг темнота, вся в единый миг подобравшись, уплотнившись и вытянувшись, оформилась в высокую, тонкую человекоподобную тень. Та всплеснула длинными, гнущимися в самых неожиданных местах, словно изломанными, руками, медленно провернулась вокруг своей оси – оглядываясь? потягиваясь? выжимая из себя что-то? – и стала медленно подниматься по лестнице.
Навстречу Алисе.
Каждое ее колыхание отзывалось шуршанием и шелестом, а каждый звук доносился в скорлупке запаха. Запаха гниения, болезни и смерти.
Алиса тихо пискнула.
А потом со всего размаху, не целясь, наугад, швырнула ведро в тварь – и бросилась наверх.
Поскользнувшись на ступеньке, потянув мышцу в подвернувшейся ноге, она влетела в квартиру, хлопнув дверью так, что зазвенел сервант в гостиной, и осела, тяжело дыша.
– Тетьлис? – Кирюша стоял в коридоре, сонно моргая опухшими веками.
Алиса вздрогнула, только сейчас осознав, что чуть было не натворила.
«Дома тоже пропадали», – сказал тогда Олег.
Эти несколько – три? пять? или все десять? – минут, пока она там, внизу, разговаривала с ведром, открывала окно, прислушивалась к звукам, Кирюша был один в квартире. В квартире с широко и призывно распахнутыми дверями.
– Все нормально, – зашептала она. – Все в порядке, Кирь. Иди спать. Я просто мусор выкидывала.
– А мама никогда не выкидывала вечером… – пробормотал племянник, подталкиваемый Алисой в спину. – Говорила, деньгнебуит. Тетьлис, а что такое…
Когда Кирюша засопел, причмокивая во сне и крепко прижимая к себе уже изрядно замусоленную книжку, Алиса медленно и бесшумно подошла к входной двери. Она надеялась, что та тень ей только привиделась, оказалась дурацкой игрой света и тьмы, пыли и сквозняка, – но успокоить ее могла только пустая площадка.
Она долго стояла в шаге от двери, то наклоняясь вперед, то неуверенно отодвигаясь назад. С каждой минутой растерянного промедления эпизод у мусоропровода казался ей глупым бредом, игрой уставшего и напуганного страстями про маньяка сознания, банальной куриной слепотой и классической бабской истерикой.
– У страха глаза велики! – хмыкнула Алиса и прижалась ресницами к глазку.
Гулкий удар ее сердца, казалось, разорвал барабанные перепонки, враз онемевшие ноги подкосились – и Алиса, закусив до боли губу и взмахнув руками, чтобы удержать равновесие, отпрянула.
Тень стояла там, на площадке, в паре метров от их квартиры.
Только через минуту, с трудом сдерживая дрожь, Алиса заставила себя снова прильнуть к глазку. Она была готова поверить во что угодно – что ей пора к окулисту, к невропатологу, к психиатру, в конце концов; что нужно купить капли для глаз, таблетки от нервов и дурного мозга – во что угодно, даже в собственное сумасшествие, только не в то, что происходящее реально.
Незваный гость все еще находился там – покачивался, ссутулившись и согнувшись, вытянув вдоль тела длинные тонкие руки. Наверное, он стоял к ней боком – во всяком случае, так располагались руки и именно так изгибалась спина, – но Алиса не видела профиля. Ни выступа носа, ни провала глазниц, ни линий губ – ничего, только гладкая поверхность, словно на худой шее сидело огромное черное яйцо.
В груди жгло и пекло, в висках горячо пульсировала густая кровь – но Алиса никак не могла заставить себя глотнуть кислорода. Ей казалось, что любое движение, любой звук привлечет внимание этой твари.
Так и произошло, когда измученные легкие не выдержали и с тонким свистом порвались выдохом.
Существо, словно уловив движение воздуха, медленно стало поворачиваться.
Безволосое, безглазое, безносое, безгубое – пустое и голое – лицо оказалось прямо напротив глаз Алисы.
Еще минуту лицо маячило, заняв собой весь обзор глазка, и только по мельканию световых пятен Алиса понимала, что незваный гость чуть наклоняется то вправо, то влево. Вправо-влево, влево, влево, вправо, вправо-влево, вправо, вправо, влево… Чернота перед ее взором пульсировала и перетекала, как густое варево, – вправо-влево, влево, влево, право… Краем сознания она понимала, что существо, наверное, так гипнотизирует ее, как удав кролика в старых байках, пытается выманить из квартиры или, наоборот, уговорить впустить его в дом. Но этот край сознания был способен только на мысль, на набор слов, на описание ситуации – но ни на что больше. Остальной рассудок спал, а Алиса так и стояла, прильнув к глазку, не в силах ни пошевелиться, ни сглотнуть заполнившую рот горькую вязкую слюну страха.
Существо качнулось еще раз – уже резко, отрывисто, нетерпеливо.
А потом высунуло длинный синеватый – единственный проблеск другого цвета, кроме черноты! – язык и лизнуло глазок.
Алису словно вытолкнуло из мутного, липкого, горячечного сна. Судорожно втянув онемевшими ноздрями воздух, – а точнее, терпкую, кислящую на деснах, щекочущую легкие вонь тухлой воды, гнилой рыбы и перепревшей картошки, – она сделала шаг назад, даже не ощущая ног. И тупо воззрилась на дверь.
В ставшем теперь уже маленьким оконце глазка плескалась густая чернота. Она притягивала, манила – и даже смрад, который усиливался с каждой секундой, звал подойти поближе и окунуться в него, как когда-то детьми восторженно прыгали в самую глубокую и грязную уличную лужу.
Алиса неуверенно сделала еще шаг назад, не в силах оторвать взгляд от двери, не в состоянии развернуться и убежать.
И тут раздался звонок.
Громкий, особенно в тишине крепко спящего дома, он истошно трещал, визжал и переливался.
– Те-е-е-етьли-и-и-ис! – захныкал за спиной невесть откуда появившийся Кирюша.
Он стоял, закрыв уши руками, и раскачивался из стороны в сторону.
– Те-е-етьли-и-ис, голове бо-о-о-обольно!
– Сейчас… – растерянно забормотала Алиса, оглядываясь по сторонам. – Сейчас-сейчас…
Всю стену рядом с входной дверью закрывал самодельный шкаф-купе, сделанный, видимо, еще в нищие девяностые каким-то местным умельцем. Именно оттуда и доносилась разрывающая голову трель звонка.
Алиса притащила из кухни шаткий колченогий табурет и вскарабкалась на него. С трудом удерживая равновесие, она стала выкидывать с антресолей пустые обувные коробки, какие-то тряпки, старые резиновые перчатки – весь тот мусор, что копится годами до первого же переезда, затем любовно пакуется «на всякий случай» и в итоге остается единственным, что достигает нового места жительства без потерь.
Наконец она добралась до дребезжащей (казалось, что та даже ходит ходуном) белой коробочки и, вцепившись, рванула на себя. Трель захлебнулась, из распотрошенной дырки в стене расщеперились разноцветные проводки.
– Ну вот и все, – тяжело дыша, сказала Алиса Кирюше. Сама она не очень верила этим словам, но упорно повторила: – Ну вот и все.
Тот отнял руки от ушей и улыбнулся.
– Ура! – тоненько пропел он. – Тетьлис, вы победили его!
– Давай-давай, – она легонько подтолкнула его к комнате. – Иди ложись спать.
Обнимая мирно посапывающего Кирюшу, она прислушивалась к звукам за дверью. Что-то шуршало там, в полумраке. Шуршало негромко, отрывисто, с паузами.
Только под утро она поняла, что это было.
Кто-то упорно продолжал нажимать на кнопку теперь уже немого звонка.
Все стихло с первыми утренними лучами.
Выводя Кирилла на прогулку – уж слишком страшно было теперь оставаться в квартире, хотелось оказаться под жарким солнцем, затеряться среди людей, – Алиса долго не решалась открыть дверь.
Но когда она это сделала, то увидела на пороге мусорное ведро.
От него несло болотом и гнилью.
Когда Алиса рассказала Олегу о ночном госте, тот только пожал плечами.
– Шпана балуется, – зло ответил и сплюнул на землю. – Раньше вообще звонили в полицию и прикидывались маньяком. Но потом один папаша в парке пошел отлить под дерево и услышал этот погорелый театр.
Он хмыкнул.
– Пацану повезло, отделался парой сломанных ребер и фингалом под глазом. Ну еще и ухо надорвал, пока в отдел его волок.
– Так это вы были?
– Угу, – кивнул Олег. – Попутно пригрозил, что в следующий раз там же под деревом и закопаю. И свалю все на маньяка.
Он вздохнул, резко погрустнев.
– Конечно, мне в отделе вставили по первое число. Мол, нельзя заниматься самоуправством, могу схлопотать хулиганство, нанесение телесных и прочее. И этот же гад еще и подхихикивал! – Олег со злостью ударил кулаком по скамейке – настроение у него менялось мгновенно.
– Вы думаете, что это кто-нибудь из них?
– Ну а кто еще? – Он пожал плечами. – Старая забава. Еще звонки поджигают, да. И кнопки в лифтах. Никогда не сталкивались, что ли?
Алисе стало стыдно. За свою панику, за то, что накрутила себя и не смогла успокоить Кирюшу, за то, что оказалась истеричной подслеповатой дурой…
Колобок, уже привычно прогуливающийся по аллее, помахал им рукой и сунул Алисе листовку. Скользнув рассеянным взглядом по предложению косметики, она выбросила ее в стоящую рядом урну.
– Можете последить за Тасей? – вдруг попросил Олег, ощупывая свои карманы. – У меня сигареты кончились, а я стараюсь при ней не курить – ну и не покупать. Не учу дурному типа.
Алиса усмехнулась от этой какой-то милой наивности.
– С одним условием, – шутливо ответила она. – Перейти на «ты».
– Я женат, – неожиданно серьезно ответил он, прекратив хлопать по карманам. – Вы… ты… помните это?
Алисе опять стало стыдно.
– Все в порядке, – она постаралась скрыть неловкость. – Это просто «ты». Ну, дружеское. У меня у самой жених, – соврала она на всякий случай.
– А, ладно, – расплылся в улыбке Олег. – Просто у меня Дашка ревнивая. Не без повода – грешен, да, было дело, – картинно потупился он. – Но теперь ни-ни. Как Тася родилась – все, как отрезало.
– Типа примерный семьянин? – пошутила Алиса.
– Не, без типа, – мотнул он головой. – В общем, я сейчас вернусь. Пять минут.
Алиса с улыбкой проводила удаляющуюся спину Олега взглядом. Забавный мужик. Не без странностей, да: то милый-добрый тюфяк, то какой-то бешеный зверь, но кто нынче без странностей? Хотя жить с таким она бы не рискнула, кто знает, в какой момент его переклинит.
Но с другой стороны – жене верен, говорит о ней с нежностью и юмором, дочку тоже вон как любит, трогательно заботится о ее моральном облике…
Стоп!
А где Тася?
Сердце Алисы замерло – а потом заколотилось так, будто хотело проломить грудную клетку. Девочки нигде не было. Только Кирюша, подперев кулачками подбородок, рассматривал какого-то жука на газоне.
– Тася! – крикнула она срывающимся голосом. – Тася!
Тетка на соседней лавочке вздрогнула, подозвала к себе катающегося на трехколесном велосипеде мальчишку и быстрым шагом заторопилась прочь.
– Кирюш! – Алиса схватила племянника за плечи и затрясла его. – Где Тася? Вы же вместе были?
– Она с дядей пошла, – удивленно ответил Кирюша, с трудом отвлекаясь от жука.
– С каким дядей? С дядей Олегом?
– Нет. С незнакомым. Он сказал, что папа просит ее помочь покупки донести.
– Но как? Мы же говорили вам – ни с кем не ходить!
– Да Тася и не хотела. А дядя сказал, что тогда ему придется сказать ее папе, что ту большую куклу, которую он купил, придется обратно вернуть продавщице. Потому что Тасин папа ее один не донесет.
Алиса похолодела от этой глупой, но такой действенной лжи.
– А… ты? – хрипло спросила она.
– А меня не звали, – пожал Кирюша плечами. – Да мне все равно куклы не нравятся.
Алиса выпустила племянника и обхватила голову руками. Ей хотелось кататься по земле и выть от ужаса – не усмотрела, упустила, потеряла девочку! Милую, пухленькую, молчаливую Тасю! Господи, та даже не могла позвать на помощь!
– Олег! – завопила Алиса в отчаянном призыве. – Олег!
Она озиралась вокруг, ощупывая взглядом кусты, лавочки, людей, – ведь ребенок не может исчезнуть бесследно? Он не может просто взять и пропасть, словно его унесла какая-то птица? Она вздернула лицо к небу, точно проверяя это, – но безжалостное июльское солнце только ослепило, затянув весь мир обжигающе-белой пеленой.
– Тася! – голос сорвался на дребезжащий визг.
Алиса моргала и терла глаза, дергая головой и втягивая через сцепленные зубы сухой колючий воздух. Только через минуту зрение – слабое, неверное, мутное – вернулось к ней.
И сквозь застилающее все слезы Алиса увидела его.
Невысокий сутулый мужчина в потертых джинсах и клетчатой рубашке навыпуск куда-то спешил по соседней аллее неровным, прихрамывающим шагом. Его рука крепко сжимала тонкую кисть покорно семенящей за ним рыжей девчушки.
– Тася! – закричала Алиса, схватив Кирилла за локоть и таща за собой, как на буксире. – Тася!
Девочка остановилась и оглянулась. На пухлых губах гуляла растерянная улыбка.
– Тася, стой! – потребовала Алиса.
Мужчина оглянулся и побледнел. На его лбу блестели капельки пота, толстые стекла очков запотели. Он начал затравленно озираться, все еще не выпуская руку девочки, и медленно, маленькими шажочками продвигался куда-то к кустам.
Олег выскочил откуда-то из-за Алисиной спины и, издав дикий рев, налетел на мужика, сбив с ног ударом плеча в грудь, а потом стал остервенело пинать ногами.
Мужик булькал, пытался подняться – но Олег одним ударом снова валил его на землю и продолжал избивать, жестоко, бешено, исступленно. На его губах выступила пена, он рычал что-то неразборчивое и скрежетал зубами. Алису трясло – то ли от остаточного страха за Тасю, то ли от ужаса перед яростным существом, в которое превратился на ее глазах Олег.
Через пару минут подбежали два крепких парня в форме, оттащили Олега и брезгливо подняли мужика. Тот выплевывал сгустки крови и выбитые зубы, правая рука у него безвольно повисла, пальцы на левой скрючились в совершенно невозможных направлениях, ноги подгибались – ему крепко досталось.
Тася стояла, засунув пальчик в рот, и растерянно улыбалась.
Вечером Алиса набрала номер Олега. Ей хотелось услышать, что все – маньяк пойман и кошмар теперь прекратится. Ведь тогда Олега вместе с мужиком и Тасей отправили в полицию, а она увела так и не успевшего испугаться Кирюшу домой.
Трубку долго не брали.
– Да, – послышался наконец раздраженный голос Олега.
– Ну как? – робко спросила она. – Кто это?
– Да дрочер какой-то! – зло буркнул Олег.
– Как так… – упавшим голосом переспросила Алиса. Неужели… неужели они ошиблись?
– А вот так! У него билет на поезд с собой, он только сегодня из Москвы приехал. Он вообще не местный, понимаешь? Ему как объяснили, во что он вляпался и что ему сейчас все эти дела с детьми пришьют, он и обоссался. Натурально, в штаны напрудил. Дрочер это. Берет неделю за свой счет и едет в какое-нибудь захолустье. А там детям в кустах свой стручок показывает и полирует его от счастья.
– Фу, дрянь какая…
– Угу… Ладно, я сейчас занят. Мне еще объяснительную писать. Тьфу, тля!
Алиса сунула телефон в карман и сжала пальцами виски.
Ну как же так!
– По-том-приш-ла-ля-гу-ахх, – сонно пробормотал в соседней комнате Кирюша.
Вечером племянник все-таки домучил книжку, вырвав из нее трынделку, – и заснул, сжимая в руках пластиковую коробочку. Каждый раз, когда он дергал руками или резко переворачивался с боку на бок, та снова заводила песенку про тяжелую долю кузнечика; правда, теперь полуразряженные батарейки превратили ее в зловещие потусторонние завывания.
– Зъе-е-е-е-елаа-а-а-аагыхррр, – как бы в ответ на Алисины мысли подала голос коробочка.
Кирюша зачмокал во сне губами.
Свет вырубился внезапно – Алиса от неожиданности подскочила, чуть не сбросив с себя книгу.
Квартира погрузилась в густую, плотную темноту. И так чужой, дом враз стал враждебным и угрожающим.
Алиса зашарила рукой по тумбочке, ища телефон, поставленный на зарядку полчаса назад. Однако еще до того, как она нащупала его, тот угрожающе тренькнул, оповещая, что находится на последнем издыхании. Черт! Алиса от досады выругалась. Она же забыла отключить Интернет и браузер, и те пожирали и так полумертвую старую батарею, выводя зарядку в ноль!
Осторожно, держась за стены, шаркая ногами, как лыжник, и стараясь не споткнуться – она вдобавок привыкла к местным широким плинтусам, – Алиса прошла на кухню. Там, вытянув руку, она вслепую зашарила по столешнице. Где-то лежали спички, точнее должны были лежать – Алиса бросила коробок куда-то сюда, по привычке, как обычно бросала дома. Пальцы наткнулись на какую-то банку, потом, кажется, на разделочную доску (в памяти Алисы возникли смутные образы сегодняшнего ужина, но она не была вполне в них уверена), затем на графин с водой, а потом толкнули что-то металлическое, холодное и скользкое, секундой позже забренчавшее об пол.
Алиса замерла, прислушиваясь к звукам в квартире, – не хватало еще разбудить Кирюшу!
Через минуту рысканья коробок все-таки был найден, щелкнули выключатели конфорок – и пространство над плитой озарилось холодным синеватым светом.
Конечно, от него было мало толку – скорее, из-за него в углах словно скопилась и заклубилась мутная черная тьма, – но все равно, даже с таким призрачным светом было как-то спокойнее и теплее.
Через пятнадцать минут неподвижного ожидания на кухне Алиса осторожно приоткрыла входную дверь и выглянула на площадку.
Там царила густая, плотная, неподвижная тишина. Непроглядная тьма словно сдавила все звуки, придушила их, умертвила. Откуда-то – наверное, от мусоропровода – вязко тянуло прогорклой кашей.
Алиса нажала на кнопку звонка соседней квартиры и, только не услышав трель, сообразила, что тот, разумеется, не работает. Она постучала, потом еще и еще – не решаясь барабанить за полночь. Из-за двери не отвечали.
Алиса вздохнула и посмотрела на другой конец площадки. Где-то там, во мраке, находились еще две квартиры, в которых ей, возможно, могли ответить. Но стоят ли эти ответы путешествия на ту сторону тьмы?
Осторожно, выставляя ногу и нащупывая пол – мало ли что там могло валяться или быть разлито? – Алиса стала продвигаться вперед. Проходя мимо лестницы, она бросила взгляды вверх и вниз – туда, где должны были находиться окна, в надежде увидеть свет других подъездов или хотя бы звезды, но ничего. Там царила такая же плотная, непроницаемая тьма.
– Кто там? – настороженно спросил из-за двери сонный женский голос.
– Соседка, – ответила Алиса. – У вас тоже света нет?
– Кто? – Видимо, хозяйка квартиры пыталась разглядеть, кто стоит за дверью.
– Соседка я. Сестра Марины. Из сорок шестой.
– А, – неопределенно ответили из-за двери.
– У вас тоже света нет?
– Нет.
– И… как долго не будет?
– Откуда мне знать? Звоните в аварийку, если так волнует.
– А какой теле… – Громкое шарканье удаляющихся шагов не дало Алисе договорить.
Она вздохнула. Ну вот. А говорили, что в маленьких городках все друг другу помогают.
Вернувшись в квартиру, она с тяжелым сердцем медленно, одну за одной, потушила все конфорки. Она бы с большим удовольствием так и осталась сидеть здесь, на кухне, наблюдая за этими неверными синими огоньками – какой-никакой да свет! – но прекрасно понимала, что рано или поздно ее одолеет сон. И не дай бог, погаснет какая-нибудь из конфорок! Ее воображение слишком хорошо живописало все ужасы последствий взрыва газа или картины мирно угоревших трупов, чтобы заставить Алису согласиться на темноту.
И она согласилась.
Затем на ощупь, пару раз все-таки запнувшись о плинтус и больно приложившись локтем об угол, она добралась до своей комнаты, порадовавшись что успела расстелить диван до того, как угнездиться на нем с книгой.
И тут в дверь поскреблись. Тихо-тихо. Вкрадчиво. Просительно.
Алиса прислушалась.
Скреб повторился.
Это не было похоже на то, как пытаются подобрать ключ, вставляя болванки в замочную скважину, нет. И на то, как царапают дверь, чтобы начертить на ней что-то неприличное, – тоже нет. Это было скрежетание живого о неживое. Кто-то – кто-то! – очень хотел попасть в эту квартиру и заявлял о своем намерении.
Алиса вжалась в угол дивана, свернувшись калачиком и натянув вторую простыню, служившую одеялом, практически до глаз.
«Скреб-скреб…» – снова вкрадчиво и в то же время требовательно донеслось от двери.
Может быть, кошка? Да-да, конечно же! Кошка! Кто-то впустил ее в подъезд – или же, наоборот, она выскочила из какой-то из квартир, пока хозяйка выносила мусор, – и теперь ищет, где бы притулиться.
Алиса с облегчением вздохнула. Она бы даже рассмеялась – если бы не боялась разбудить Кирюшу.
«Скреб-скреб».
Будь свет, она бы даже и открыла дверь, приютила кошака хотя бы на ночь, но…
«Скре-е-е-еб», – на этот раз скрежет был долгим, невозможно долгим. Словно кто-то вел когтями от самого верха двери до самого низа.
И это точно была не кошка.
Алиса откинула простыню и на негнущихся, враз ставших ватными ногах проковыляла к двери. Если бы не Кирюша, она бы и шагу не сделала.
– Кто там? – спросила она неожиданно осипшим голосом.
– Соседка, – прошелестели в ответ. – У вас тоже света нет?
Алиса протянула руку, чтобы открыть задвижку: уж она-то будет повоспитаннее этой грубиянки из сорок седьмой! Ее пальцы коснулись металла – странно теплого, почти горячего.
– Соседка я… – повторили на площадке.
– Да, сейчас… – задвижка не поддавалась, и Алиса, поднатужившись, потянула дверь чуть вверх. В ноздри ударил запах мокрой бумаги, гнилой травы и скисшего борща.
– Сестра Марины…
Алиса вздрогнула. Пальцы соскользнули с задвижки.
– Из сорок шестой…
Алиса, затаив дыхание, сделала шаг назад. Сердце гулко колотилось где-то в горле, пульсировало в висках.
– У вас тоже света нет?
Она сделала еще шаг, потом еще и еще – пока не прижалась спиной к стене. А затем медленно сползла на пол, не отрывая взгляда от того места в плотной черноте, где должна была находиться дверь.
– И… как долго не будет? – То, что стояло там, старательно выговаривало фразы, подражая Алисе даже в паузах.
– А какой теле…
Алиса разрыдалась.
Она сидела на полу, обхватив плечи руками, трясясь мелкой дрожью и беззвучно – от ужаса перехватывало горло – рыдала.
А в дверь все скреблись и скреблись, повторяя по кругу одни и те же запомнившиеся фразы.
Кирюша нашел ее рано утром, свернувшуюся в клубок и тупо уставившуюся на входную дверь.
Ему пришлось долго трясти ее за плечо, дергать за нос и щипать за уши, прежде чем она стала говорить. К счастью, он был слишком мал, чтобы испугаться ее невидящего взгляда или трясущихся губ.
– Тетлис, вы плюнули, – сказал он, вытирая пальцем струйку слюны, стекающую у нее из уголка рта.
Наверное, именно это невинное и такое простое действие привело ее в чувство вернее, чем любые биения по щекам или уговоры. Алиса моргнула. Мысли, которые пребывали в мертвенном оцепенении, зашевелились – словно капля воды упала на высохшую землю.
– Да-да, Киюшь, – пробормотала она, еле двигая онемевшим языком. – Да-да, я пьесто уснула.
Как только она более-менее пришла в себя – то есть перестала заикаться, трястись и вздрагивать от каждого звука, – то позвонила Олегу.
Первые два раза она так и не дождалась ответа, а на третий звонок был сброшен.
«У меня Дашка ревнивая», – вспомнила она.
Четвертую попытку Алиса делать не стала.
– Тетьлис, – Кирюша переминался с ноги на ногу. – Тетьлис, мы когда гулять пойдем?
Алиса перевела на него невидящие глаза.
– Сейчас, – хрипло ответила она. – Пять минут. Пока собери игрушки.
Нож она выбирала тщательно, перебирая пальцами по лезвию и взвешивая на руке. Тесак не пойдет. Конечно, он удобен – наверное, удобен, ведь ей еще никогда не приходилось рубить или резать человека, – но его никак не спрятать ни в сумочке, ни тем более в кармане. Алиса уже видела воочию, как за ней по пятам идет маньяк-детоубийца, – и так же воочию представляла, как она будет наносить ему удар за ударом, удар за ударом… Нож для рыбы? Он легкий, да… Но слишком длинное и тонкое лезвие, тяжело спрятать, порвет ткань. Да и при ударе может сломаться… Ее не смущало то, что она не могла заставить себя даже бросить в кипящую воду живых раков или отчекрыжить голову свежепойманной рыбе, – этот выбор ножей был скорее ритуалом, нежели действительно подбором оружия, но она об этом не задумывалась.
Наконец, Алиса остановилась на небольшом универсальном ножике, судя по всему, самом старом из всех на этой кухне. Его потемневшая от времени и вспучившаяся от воды деревянная ручка удобно легла в ладонь, а источенное лезвие остро блеснуло – и Алиса сделала несколько колющих движений, от живота вверх.
– Тетьли-и-ис! – прокричал из коридора Кирюша.
– Ща-ас! – отозвалась она, аккуратно заворачивая лезвие в старую газету.
Одеваясь на прогулку, Кирюша что-то весело щебетал, не выпуская из рук полюбившуюся музыкальную коробочку. Алиса автоматически натянула на него джинсовые шорты и какую-то розовую майку, подозрительно похожую на одну из Маринкиных. Но племянник не возражал.
Мятая и невыспавшаяся соседка из сорок седьмой, стоя на пороге квартиры, громко ругалась на кого-то, провонявшего всю площадку прелой ветошью и гнилыми овощами.
Колобок, неловко покачиваясь и рыгая протухшим пивом, сунул ей листовку. Алиса тупо воззрилась на красочное приглашение на новогоднюю елку. Ее мысли были заняты совершенно иным. Что-то тяжело ворочалось в них, вызывая смутный страх и нехорошие подозрения.
«Олег», – вдруг всплыло на поверхности этой мысленной глины.
«Олег», – вылепился и оформился голем осознания.
Не может быть.
Алиса похолодела. По спине побежали мурашки, листовка выскользнула из вспотевших ладоней.
Олег!
Вот откуда он так хорошо знает все эти истории – вплоть до мелочей. И дело вовсе не в маленьком городке и слухах, нет… Олег! Это он – тот самый маньяк! Он втерся в доверие, заболтал, обаял – и все это время подкрадывался к ней, чтобы украсть Кирюшу!
А Тася? Кто такая Тася? Действительно ли это его дочь – или просто несчастный украденный когда-то ребенок? Девочка не разговаривает – и может быть, дело не в стеснении, а в шоке? Отрезанном языке?
Зато какая психологическая ловушка! Одинокий мужчина с ребенком! Любая дама растает от умиления и нежности, ослепленная пухлощеким карапузом… И нет никакой ревнивой Даши. Просто он не хочет привязываться к потенциальным жертвам!
Алису затрясло.
Нужно срочно бежать в полицию! Хватать Кирюшу, бежать в полицию – и просить, умолять, чтобы им дали пересидеть где-нибудь, пока Олега не поймают. Где угодно, даже в пустом кабинете, она как-нибудь заболтает и уговорит Кирюшу, что это всего лишь такая игра!
Она повернулась к племяннику, который сосредоточенно расковыривал находящуюся уже на последнем издыхании музыкальную коробочку…
…пять минут назад сосредоточенно расковыривал.
– Кирюша! – истошно завопила Алиса, тупо глядя на одиноко валявшуюся на песке палочку.
– Кирю-ю-ю-ю-ша!!
Она металась по дорожкам парка, спотыкаясь, падая, поднимаясь вновь, отплевываясь залепившим лицо и смешивающимся с кровью из расцарапанных щек песком.
Матери созывали к себе детей, хватали за руки, прижимали к груди – и провожали ее взглядами, в которых смешивался ужас и тайное облегчение: не их. Не они. В этот раз – не они. Уйди-уйди, беда, минуй нас, перейди на других.
– Кирюшагхррр! – Осипший голос срывался.
Язык онемел, прикушенный клацавшими зубами, губы еле шевелились. Она нарезала круги, снова и снова возвращаясь к тому месту, где так страшно и внезапно потеряла ребенка, – в надежде, что тот всего лишь опрометчиво отошел в кустики или погнался за голубем и вот-вот вернется, с виноватым видом и растерянный.
Но нет.
Только пустой песок, взрытый ее шагами.
– Та-та, та-та, та-та-та! – вдруг знакомо пропиликало в кустах.
Алиса, обдирая руки и не обращая внимания на хлеставшие по лицу ветки, бросилась на звук. И издала вопль отчаяния и боли, когда поняла, что ошиблась.
В кустах копошился давешний колобок. Он стоял спиной к Алисе, неуклюже расставив короткие толстые ноги, суча руками где-то в районе паха. Воняло застарелой мочой, спертым потом и перегноем.
Алиса стыдливо отвела взгляд, автоматически бормоча какие-то извинения.
– Пред-ставь-те-се-бе-пред-ставь-те-се-бе, – вдруг пропиликало из-за… из?.. колобка.
Алиса застыла в ужасе, не веря своим ушам. Перед глазами пролетели самые страшные картинки – изнасилованный, изуродованный, расчлененный Кирюша – горло свело каменной судорогой, ноги подкосились, но уже через секунду она метнулась к колобку, оббежала…
…и замерла, с хрипом сглатывая вязкую, внезапно ставшей обжигающе горячей слюну.
Нарисованное лицо с круглыми глазами и бездумно осклабившимся ртом исказилось, расплылось, потекло. Огромное круглое туловище было разорвано, прорезано, взрыто чем-то раскрытым, раззявленным, напоминающим мокнущую язву или гниющую вагину. Оттуда смердело гнилью, плесенью, болезнью, смертью – всем тем, что преследовало Алису эти дни. А еще оттуда торчали дергающиеся детские ножки.
– По-то-м приш-ла ля-гу-у-у-ухрррр, – простонало из колобка.
По разрыву пробежала мелкая рябь, и с глухим чмоканьем он затянулся. Алисе снова зловеще улыбалась бесстрастная рожа.
Взвизгнув, Алиса выхватила из сумки нож, резким движением стряхнула импровизированные газетные ножны – и нанесла удар. От живота вверх.
Колобок взвыл. Визгливо, пронзительно, не по-человечески.
– Аааа! – заорала ему в ответ Алиса и снова ударила ножом.
Вой сменился на клекот.
Колобок замахал руками, и в воздух веером взлетели листовки. Разноцветные, разного размера, из разных магазинов и салонов; старые и новые, кое-где просто пустые белые листы бумаги, они осыпали Алису шуршащим, острым, болезненно царапающим дождем.
Алиса ударила еще и еще. Еще и еще. От живота вверх, вспарывая упругое нечто.
Костюм – это же костюм, да? костюм? это же не может быть не… – с хрустом разошелся. Алиса ожидала чего угодно – поролона, мятых тряпок, – но только не волны густой, комковатой слизи, которая выплеснулась из разреза и окатила ей ноги.
Лодыжки дико защипало, словно на них попала кислота. Алиса отскочила назад, держа нож в занесенной руке и не в состоянии отвести взгляд от разреза.
Где копошилось что-то розовато-синее и откуда доносилась песенка про кузнечика.
А еще через минуту она завопила и бросилась голыми руками вычерпывать, вытягивать, доставать это розовато-синее.
Ее схватили за плечи крепкие мужские руки, оттаскивая назад, а она упиралась, вырывалась, но в конце концов не удержалась на ногах и повалилась навзничь. Сразу стали выворачивать кисть, пытаясь выхватить нож, и ей показалось, что перед глазами мелькнуло искаженное ужасом и удивлением лицо Олега, но тут же затерялось среди других, чужих, но не менее напуганных.
– Там! – набрав воздух в легкие, заорала она, семеня ногами. – Там! Ки-и-ирю…
Воздуха не хватило, и она закашлялась, пытаясь всем телом – руками, ногами, подбородком – указать в сторону чудовища.
Видимо, кто-то проследил глазами или случайно бросил взгляд, а может быть, и опрометчиво кинулся помогать той твари – потому что раздался дикий, отчаянный вопль.
Руки, держащие Алису, разжались.
Она прижимала к себе всхлипывающего Кирюшу, перебирая пальцами, торопливо снимала с него едкую, жгущуюся слизь – а перед ней мужики руками, ногами и палками били, колотили, мутузили, мяли тварь, когда-то прикидывавшуюся рекламным колобком, поднимали брызги крови, слизи, раскидывали ошметки плоти.
Тело твари уже сдулось и обвисло, разверзшись, как диковинный, сочащийся вонючими соками, пульсирующий кожистый цветок. Его требуха вывернулась на траву, перемешанная с замусоленными тряпичными лохмотьями, пластмассовыми кругляшками пуговиц и молочно-белыми, словно фарфоровыми, косточками, нестерпимо маленькими и тонкими, от взгляда на которые горько щемило сердце.
Какой-то мужчина, издав истошный вопль боли, прижимал к груди что-то до невозможности изуродованное и неузнаваемое. Из его горстей свисало длинное, сизо-багровое, гибкое, как щупальце, бескостное, с изъеденным, словно кислотой, зеленым сандаликом на конце. Мужчина выл и раскачивался, целуя свою жуткую ношу, вымазывая лицо в слизи и крови.
Вдруг из смердящей кучи вырвалась черная, тонкопалая, гибкая тень.
– Соседка я!.. – раздался из ее глубин визг.
Тень металась в тесном кругу, вздымая руки вверх то ли в отчаянии, то ли в жесте поражения, то ли в последней молитве своему жуткому кровожадному богу.
Менялись голоса, утекали в небо вместе с удушающим гнилостным смрадом фразы:
– Открой… Мама пришла… Ключи забыла… Я тебе что-то дам… Когда свет будет…
Толпа мужчин – как единый организм, как многорукое, десятиглавое существо из старых мифов – молча и синхронно двигалась, поднимая руки и опуская их с утробным вздохом. Что-то хрипело и хлюпало у их ног, чавкало и хрустело, а люди убивали эти звуки, убивали то, что породило их, убивали упорно и упрямо, в тяжелом, мертвом молчании. Они вершили свой страшный суд – и никто не мог им помешать.
– А лягушке брюшко зашьют? – вдруг спросил Кирюша.
Алиса не ответила.