III
Дон Иниго Веласко де Гаро
Девушка с козочкой сидела за одним из окружающих венту холмов, а потому не могла видеть ни того, как юноша въехал во двор венты, ни того, как он покинул ее. Она прислушивалась, не донесется ли до нее какой-нибудь шум, и несколько раз отрывалась от работы и устремляла вдаль вопрошающий взор, словно удивляясь тому, каким образом такой богатый и красивый молодой человек смог благополучно миновать все опасности.
Вполне естественно, что, оставаясь на своем месте и не слыша разговора путешественника с хозяином гостиницы, девушка не подозревала о том, из каких побуждений хозяева венты отпустили целым и невредимым посла любви прекрасной доньи Флор.
К тому же как раз в тот момент, когда дон Рамиро д’Авила, отдав все распоряжения для того, чтобы вента «Король мавров» достойным образом приняла дона Иниго Веласко и его дочь, выехал со двора и направился к Гранаде, – цыганка увидела приближавшийся караван, который разбился на три части. Авангардом служил элегантный гоффурьер[16] из штата дона Иниго Веласко. Он появился на западном склоне холма: одежда его походила и на ливрею, и на военный мундир, напоминавший форму полевых сторожей, что были слугами в мирное время и превращались в солдат в часы опасности. Сбоку у него висел щит, в руках он держал прямо, как копье, оперев приклад о колено, мушкет, тлеющий фитиль которого не оставлял сомнений в том, что в случае нападения караван сумеет постоять за себя.
Корпус армии, отставший шагов на тридцать от авангарда, состоял из старика шестидесяти – шестидесяти пяти лет и девушки лет семнадцати или восемнадцати. Наконец за ними, на таком же расстоянии, на каком обычно идет человек, освещающий дорогу, шел арьергард, состоящий из двух слуг со щитами и дымящимися мушкетами. Итак, всего было двое господ и трое слуг.
Потому как слугам в нашей истории отведена второстепенная роль, а главные роли должны разыграть господа, то мы позволим себе пренебречь слугами Нуньесом, Комаско и Торрибио, чтобы обратить внимание читателя на дона Иниго Веласко и его дочь донью Флор.
Как мы уже сказали, дон Иниго Веласко был стариком лет шестидесяти – шестидесяти пяти, хотя слово «старик», пожалуй, не подходит человеку пожилому, но еще крепкому телом. И правда, по его бороде с небольшой проседью и по волосам, что он укладывал, подражая Филиппу Красивому и Фердинанду Католику, в которых едва проглядывала седина, ему можно было дать самое большее лет пятьдесят – пятьдесят пять. Между тем он не мог скрыть свой возраст, так как в пору блестящей молодости оставил не один глубокий след в истории своей страны.
В тридцать лет дон Иниго Веласко, потомок одного из самых древних родов, наследник одной из самых богатых семей Кастилии, почувствовал жажду приключений. Он влюбился в девушку, на которой не мог жениться, так как отец доньи Мерседес де Мендо был врагом его отца, а их отцы, в свою очередь, тоже давно враждовали. Наставником дона Иниго Веласко был отец Марчена, один из первых отцов церкви, признавший, рискуя пойти вразрез со Священным Писанием, доказательство Христофора Колумба о шарообразности Земли, – и дон Иниго Веласко, не столько по убеждению, сколько от отчаяния, тоже принял это учение и стал на защиту генуэзского мореплавателя.
Известно, что` пришлось вытерпеть при дворе католического короля этому гениальному человеку, в котором даже самые доброжелательные советники Изабеллы и Фердинанда видели мечтателя и сумасшедшего. Колумб безрезультатно представил у себя на родине, в Генуе, разработанный им проект. Согласно его убеждениям, направляясь на запад, можно было открыть государство Китай, о существовании которого говорил еще его предшественник Марко Поло.
Хуан II Кастильский оттолкнул от себя путешественника, предательски подослав к нему лоцмана, чтобы сорвать бессмысленную, по общему мнению, экспедицию. Тогда Колумб обратился к королю арагонскому Фердинанду и к королеве кастильской Изабелле, предлагая обогатить Испанию не городом, не провинцией, даже не государством, а целым Новым Светом. Восемь лет прошло в бесплодных просьбах и тщетных попытках. Но, к счастью для знаменитого генуэзца, жизнь и приключения которого не раз становились наглядным примером своенравия судьбы, Провидению было угодно, чтобы в то время, когда он хотел отправиться в плавание, совпавшее с падением калифов в Испании, племянник ближайшей подруги королевы безнадежно влюбился.
Мы смиренно просим прощения у любви, которую привели здесь как столь незначительную причину. Но, раз мы назвали причину, укажем и последствия. Племянником этим был дон Иниго Веласко, князь де Гаро, а теткой его – маркиза Беатриса де Мойя. Надо принять во внимание, что маркиза де Мойя была нежнейшим другом и поверенной королевы Изабеллы. Мы упоминаем об этом намеренно, чтобы вскоре к этому вернуться.
Что касается Веласко, то он решил свести счеты с жизнью и не был убит только потому, что смерть обходила этого смельчака стороной. Он неизменно оказывался в первых рядах во время войн, которые вели католические короли против мавров, принимал участие в штурме крепостей Ильоры и Моклина, таких неприступных укреплений столицы, что их называли глазами Гранады; осаждал Велес, когда Абу-Абдуллах пытался снять осаду с этого города и был отброшен с ужасными потерями; содействовал взятию Хибальфара, который был в конечном счете предан разграблению. Он был под стенами столицы Бобадильи, когда, по испанской поговорке, съели гранат по зернышку, покорив все государство, город за городом; католические короли окружили старую часть города, подойдя к ней со стороны новой его части. Последнюю, с ее валами, церквями и домами, они назвали Санта-Фе, в знак надежды и решимости не прекращать блокаду Гранады до тех пор, пока она не сдастся.
Гранада пала 25 ноября 1491 года, в 897 год хиджры[17] магометанского летоисчисления, в 22-й день лунного месяца Могаррема[18]. Колумб вернулся к бурной деятельности после восьми лет ожидания, король Фердинанд и королева Изабелла окончили дело, начатое Пелагом семь веков назад: они покорили неверных Испании. Конечным исходом экспедиции Колумба должно было стать обращение неверных Нового Света. Для этого требовались только две каравеллы – морских судна, сто человек экипажа и три тысячи крон.
Помимо защиты интересов религии, Колумб обещал материальную выгоду в виде неистощимых золотоносных россыпей и залежей драгоценных алмазов. Как же было скупому Фердинанду и благочестивой Изабелле не поддержать это предприятие, казавшееся выгодным с материальной и духовной точки зрения, если допустить существование этого неизвестного мира. Сейчас мы расскажем, что мешало в этом деле Колумбу.
Христофор Колумб, подчеркивая значимость своего подвига, заранее требовал звание адмирала испанского флота, титул вице-короля всех стран, которые он откроет, десятую часть того, что будет добыто в экспедиции, а также сохранение за его потомками всех титулов и почестей, которые будут ему присвоены.
Притязания его казались тем более преувеличенными, что Христофор Колумб – хотя он утверждал, что происходит от одной из самых знатных фамилий Пьяченцы, и написал королеве Изабелле, что если его назначат адмиралом, то он будет не первым адмиралом в своем роду, – что Христофор Колумб, повторяем мы, не мог представить доказательств своего благородного происхождения, а между тем при дворе распространился слух, что он был попросту сыном бедного ткача из Нерви.
Эти притязания возбудили, между прочим, негодование архиепископа гранадского Фердинанда де Талаверы, которому их католические величества поручили рассмотреть проект «генуэзского лоцмана» – так Христофора Колумба обычно называли при дворе.
Особенно задевал религиозные чувства Фердинанда де Талаверы тот факт, что Колумб требовал десятую часть добычи: эта часть составляла церковный доход под названием «десятина». Дела бедного Христофора Колумба складывались из рук вон плохо также потому, что остальные три его требования – о возведении в чин адмирала, присвоении титула вице-короля и, наконец, наследственности этого титула, как это водится в королевской или княжеской семье, – задевали гордость Фердинанда и Изабеллы: властелины того времен не желали равняться с простыми смертными, а Колумб был беден, происхождение его темно, и рассуждал он с такой гордостью, будто уже носил золотую корону Гваканагари и Монтесумы.
В результате после оживленных прений в совете, где у Христофора Колумба было только два сторонника – сборщик податей в Арагоне дон Луис де Сант-Анхель и директор финансов в Кастилии дон Алонсо де Квинтанилья, – предложение Колумба было решительно отвергнуто, к полному удовольствию короля Фердинанда, человека сомневающегося и прагматичного, и к большой печали королевы Изабеллы, одухотворенной и благородной женщины.
Что же касается врагов Колумба, а их у него при дворе было много, то они считали решение совета неизменным и были уверены, что навсегда отделались от назойливого мечтателя с его фантастическими обещаниями. Но они не приняли во внимание дона Иниго Веласко и его тетку, маркизу Беатрису де Мойя. Действительно, на другой день после того, как архиепископ дон Фердинанд де Талавера передал Колумбу отказ их католических величеств – отказ, который так старались отвратить дон Луис де Сант-Анхель и дон Алонсо де Квинтанилья, не желавшие лишать бедного мореплавателя надежды, – донья Беатриса вошла в молельню королевы и удрученным голосом попросила у нее аудиенции для своего племянника.
Королева Изабелла, удивленная расстроенным видом своей подруги, внимательно посмотрела на нее, а потом спросила с той мягкостью в голосе, которая была ей свойственна в разговорах с близкими:
– Что ты сказала, дочь моя?
Так королева Кастилии обращалась порой к самым преданным своим подругам.
– Я имею честь просить ваше величество от имени моего племянника, дона Иниго Веласко, о прощальной аудиенции.
– Дон Иниго Веласко? – повторила королева, пытаясь вспомнить того, о ком шла речь. – Не тот ли это молодой капитан, что так отличился во время последней войны при штурме Ильоры и Моклина, блокаде Велеса, взятии Гибальфаро и во множестве других случаев?
– Да, это он! – радостно воскликнула донья Беатриса, гордая тем, что имя ее племянника пробудило у королевы подобные воспоминания. – Да, да, ваше величество, именно он!
– И ты говоришь, что он уезжает? – спросила королева.
– Да, ваше величество.
– В далекое путешествие?
– Боюсь, что так.
– Он покидает Испанию?
– Мне кажется, да.
– Почему же?
– Он как будто считает себя виновным в том, что не может больше оказать никаких услуг вашему величеству.
– А куда он направляется?
– Я думаю, – сказала донья Беатриса, – что королева разрешит ему самому ответить на этот вопрос.
– Чудесно, дочь моя, скажи, чтобы он вошел.
В то время как маркиза де Мойя направилась к двери, чтобы привести своего племянника, королева Изабелла, скорее по требованию этикета, чем из желания потрудиться, принялась за вышивку хоругви[19] в честь Святой Девы, заступничеству которой она приписывала счастливую сдачу Гранады, капитулировавшей, как известно, без кровопролития.
Минуту спустя дверь вновь отворилась – вошел молодой человек в сопровождении доньи Беатрисы и остановился, почтительно держа в руке шляпу, в нескольких шагах от Изабеллы.