Суд Линча
Началось всё с того, что на окраине города стали грабить огороды. А что такое огород в наших краях, что за город без огорода? Не сразу и объяснишь, чтобы всем понятно стало. Это же совсем не то, когда, скажем, рядовой англичанин или немец ходят в свой холёный сад, где работает свой садовник – какой-нибудь бывший доктор технических наук из бывшего же Советского Союза, – и только изредка сами поковыриваются в земле, чтобы посадить там какой-нибудь кустик для общей релаксации, так как некоторые растения оттягивают негативную энергетику или потому, что так посоветовал личный психоаналитик.
В России же огород – это наше всё, чисто практическое мероприятие: вырастить урожай, собрать его и употребить в пищу, желательно не раньше наступления следующего огородного сезона. Весной, конечно, многие рассчитывают на крапиву, причитая, как им в двадцать первом веке пришлось перейти на подножный, проживая в Великой державе. Тсс, отставить сопли и крамольные мысли! Если власть прикажет, икая балыком и красно-чёрной икрой, то и землю жрать будем!
Да бог с ней, с этой властью: уже то замечательно, что хоть кто-то в стране хорошо живёт. Это должно радовать. А весенние щи из молодой крапивки очень полезны. А если туда добавить ещё немного сметанки, то это, вообще, такое объедение! Не случайно в последние годы появилось много литературы о том, что полезно есть глину, или вообще ничего не есть – вот радость-то для нашего правительства! Или как можно приготовить блюда, например, из дягиля и сныти, которые только на вид неказисты, а на самом деле представляют собой прямо-таки кладезь питательных веществ и эфирных масел. Тут вам и такое важное вещество, как холин, и все витамины от А до Я, и флавоноиды, и кверцитин, и кемпферол, который укрепляет сердечную мышцу и стенки сосудов. А каково россиянину без крепкого сердца – сами знаете. К тому же растут эти растения повсюду и не требуют заботы. Как и сами россияне.
Каждая рачительная русская хозяйка обзавелась книгами с такими рекомендациями. У меня они тоже постоянно на кухне под рукой. Про иван-чай там сказано, что «грубое волокно из его стеблей пригодно для выделки верёвок». Очень ценное знание на случай, если человеку окончательно надоест поедать траву. А про крапиву почему-то написано, что «высокое содержание в ней витаминов повышает яйценоскость кур и другой домашней птицы». Ну, это ничего. Как любят говорить у нас в России, курица – не птица, а баба – лучше, чем человек.
Кстати, что касается мужиков, то им на такой пище долго не продержаться, как бы жёны их и не заверяли, что в листьях лопуха содержится умопомрачительное количество солей калия. Мужик, работающий в сельской местности, не может питаться пыреем ползучим, заедая это дело одуванчиком на десерт. Его деятельный организм требует мяса и полноценного гарнира. Но в последние годы в нашей стране с холодным климатом стало очень популярно учение Йоги, которое в советское время преследовалось чуть ли не в уголовном порядке, а теперь разрешено и даже рекомендовано. Родина Йоги – жаркая страна Индия, где можно весь день сидеть нагишом в позе лотоса на голой земле и медитировать, а потом залезть на пальму, скушать банан и снова окунуться в медитацию, но уже в позе «ноги за голову». Про голодание теперь говорят, что оно лечит все болезни, приводя в пример Самого Христа, который сорок дней ничего не ел в пустыне. И даже становится как-то стыдно, что мы так много хотим от жизни, вместо того, чтобы медитировать с пустым желудком.
Но сельскому жителю в самом деле некогда медитировать, тем более, на голой земле – она у нас очень холодная. Ему надо не прозевать коварные майские заморозки, которые могут свести на нет все весенние труды и оставить без урожая. Он бегает ночью по своим владениям и закрывает ростки растений плёнкой, которая появилась наконец-то в продаже. А если нет плёнки, то в ход идут кастрюльки и миски со всего дома. Если же не хватает кухонного инвентаря, то приходится жечь костры, чтобы окутать дымом землю, не отдать её в объятья заморозкам. Днём поселянин вскапывает и удобряет землю, подкармливает и пересаживает рассаду из теплицы на открытый воздух и молит небеса о пощаде к его небольшому кусочку земли. И это – только весенние заботы! А впереди ещё непредсказуемое лето с коварными ливнями и градами, с незапланированными засухами и ветрами. Потом наступит капризная осень, которая может ранним снегопадом загубить весь урожай капусты и яблок. Это не юг, где можно получать по три-четыре урожая в год. Здесь идёт борьба за каждый росток в прямом смысле слова.
Живучий российский народ делает всё возможное, чтобы сохранить свою неповторимую разновидность в современном мире, но ему иногда кажется, что это приводит в недоумение многих гениев от политики, которые испробовали, казалось, все мыслимые и немыслимые методы, препятствующие выживанию среднестатистического человека. Народу от недоедания, что ли, но мерещатся такие разговоры сильных мира сего о нём:
– Ну, как там наш народ? – царственно вопрошают сильные у приспешников.
– Да чёрт их знает: как-то живут всё ещё.
– А дустом их не пробовали травить?
– Всем пробовали: и радиацией, и нитратами, и дустом, чтоб им было пусто.
– Ну, как же им не стыдно! Почему они ещё живы?! Мы все извилины надорвали, что ещё такого придумать, как бы их извести, а у них ни стыда, ни совести: живут, как ни в чём не бывало! Ну, где ещё такой наглый народ есть?
Ах, какую ужасную ошибку совершили врачи Третьего Рейха, производя опыты по выживанию человеческого организма, скажем, в ледяной или кипящей воде на русских пленных, стоя рядом с секундомером в руках и с немецкой педантичностью занося в табличку время смерти подопытного! Организм русского человека кардинально отличается от организмов остального человечества в плане выживания. Он стал подобен дикорастущим растениям, которые сколько ни изводи в том же огороде, а они вынесут любые испытания и по весне вновь заполонят весь участок. Это не тепличное растение, которое хозяин бережно растит на подоконнике всю весну, потому что оно может погибнуть даже при десяти градусах тепла.
Россия иногда напоминает искусственно созданный полигон по испытанию выживаемости человека в экстремальных условиях. Словно в наших правителях сидит непреодолимое любопытство: сколько шкур можно снять с одного человека. Ну, одну уже сняли, и вторую – тоже, но на нём откуда-то вырастает ещё и третья! А что будет, если и эту шкуру содрать? Крайне любопытно!
– Наш народ – лучший народ в мире! – иногда со слезьми в голосе кричат наши многочисленные политики с трибун.
И россияне их понимают: куда уж лучше. Потому что какой другой народ давно бы послал куда подальше.
Этот полигон создан искусственно, потому что надо было очень постараться, чтобы государство с богатейшими ресурсами, где есть все виды полезных ископаемых, ввергнуть в нищету. Даже если очень захочешь так сделать, то не получится, но наши многочисленные и все, как на подбор, великие политики на то и великие, что у них получилось осуществить невозможное. Хочется надеяться, что сей эксперимент, растянувшийся на всю историю моей страны, закончится хотя бы в наступившем тысячелетии.
Российский огород, которому можно и нужно поставить памятник, остался единственной надеждой и опорой, что не даёт окончательно протянуть ноги российскому же провинциалу. Поскольку работа на огороде крайне трудна и непривлекательна, а кушать хочется всем и всегда (как не покажется это странным власть имущим), как уже и было сказано, участились набеги голодных соотечественников, не имеющих собственного огорода или врождённой предрасположенности к агрономии, во владения сельских жителей.
– А я что могу сделать? – схватился участковый Николай Борисович за голову, когда поселяне достали его жалобами. – У меня столько краж, убийств, а сотрудников не хватает. Теперь вы ещё!
– Коленька, солнышко, а когда ты мой умывальник найдёшь? – напомнила о себе баба Оля.
– Никогда, – огрызнулся участковый. – Не надо искушать преступников! Зачем Вы его во дворе повесили? В Райцентре все лифты из строя вывели: цветные металлы воруют, а у Вас во дворе целый алюминиевый умывальник висит зачем-то.
– Как это «зачем»? Когда работу в огороде закончишь, то надо же руки помыть.
– Вот и мыли бы свои руки в доме! – наставлял участковый. – Я в бочке мою или в корыте старом: на них никто не позарится.
– Отнюдь, – заявил через забор пенсионер Дорохов. – На прошлой неделе у меня из сарая ржавую бочку свистнули. Я уж не стал Вас по пустякам беспокоить.
– Но умывальник-то энтот у меня во дворе всю жизнь висел, ещё когда мои родители живы были! Даже фашисты его не тронули.
– А теперь другие времена, Ольга Савельевна. Я очень Вам сочувствую, но сами подумайте, где я Вам его теперь найду? Его давно распилили на части да сдали куда-нибудь на лом.
– Да подождите вы с умывальниками! – раздражённо оборвал всех учитель физкультуры Трошкин, у которого минувшей ночью выкопали две ровки картошки на грядке у реки. – Ты лучше скажи, Борисыч, как нам урожай защитить? Ведь сколько трудов потрачено!
– Охранять надо.
– Чтобы охранять, оружие надо. К соседям забралось пятеро здоровых парней и давай по огороду шуровать, а дома были только бабка да внучка: они в подвал спрятались и там отсиделись. Прямо страшнее, чем при немцах: те хоть чужие были, пришлые, а эти-то – свои. Было бы в каждом доме ружьецо хоть какое-нибудь…
– Какое оружие, какое ружьецо?! Вы ещё перестреляете тут друг друга сгоряча! Я если в преступника выстрелю на задержании, меня затаскают по разным комиссиям, да ещё засудят, а уж про вас и говорить нечего. Это в американских фильмах полицейские палят в бандитов, сколько хотят, а у нас – гуманизм. Сгруппируйтесь по несколько человек, колья какие-нибудь возьмите. Если что, то слегка подубасить можно вора. Но только слегка! Для профилактики. И ко мне его тащите.
С этими словами участковый сел на велосипед и поехал в соседнюю деревню, где минувшей ночью украли целый трактор. А в садоводствах на окраине стали создавать дружины, которые дежурили по ночам в смену. Это очень сплотило людей. Но в августе ночи становятся тёмными и прохладными, поэтому несколько раз враг ушёл незамеченным. Ну, да ничего: лиха беда начало. Со временем выработался кой-какой опыт, что ещё больше обозлило воров, поэтому они стали действовать жёстко и нагло, оставляя за собой сломанные теплицы и заборы, вытоптанные и разорённые огороды. Крали не только урожай, но и кур, и уток, и даже коз.
Иногда среди похитителей попадались вполне приличные и обеспеченные молодые люди, как, например, сын преподавателя одного из ВУЗов Петербурга. Когда его спросили, зачем ему нужен украденный лук и чеснок, он искренне пожал плечами и насмешливо спросил: «А вам жалко, что ли?» Вообще, разные люди попадались, но был негласный уговор: если попадётся кто-нибудь совсем уж отчаявшийся и по-настоящему нуждающийся, то можно и отпустить на все четыре стороны.
Как на грех, в соседнем посёлке временно расположилась воинская часть. Солдатики нередко шныряли ночами по окрестным хозяйствам и огородам в поисках пропитания. Потому что возраст такой, когда организм усиленно продолжает расти и ему постоянно хочется кушать. Двоих поймали, когда они украли гуся и оборвали огурцы в чьей-то теплице. Но у хозяйки гуся был сын-солдат, который нёс службу где-то в Сибири, а у хозяйки огурцов был внук-сверхсрочник, которого судьба занесла на Сахалин, поэтому женщины сначала заголосили, а потом потащили перепуганных худосочных «защитников Отечества» к себе домой, где накормили их хорошенько и ещё с собой дали сухой паёк. На следующий день приходил лейтенант и дико извинялся за данный инцидент, но бабы его также накормили до отвала и отпустили с миром, после чего установилось перемирие, согласно которому солдаты и поселяне не должны были обижать друг друга. Некоторые женщины, у которых служили в армии братья, сыновья, племянники или внуки, сами выносили солдатам продукты, когда те праздно шатались где-нибудь поблизости, и просили их не ломать заборы и не вытаптывать грядки.
– Хотите поесть, так только скажите, – говорили бабы и сокрушались, глядя на этих маленьких и хмурых грубоватых мальчиков в солдатской форме.
Но были и такие граждане, которые отчаянно строчили жалобы в различные инстанции о голодных солдатах и их ночных вылазках в поисках еды. Ситуация вскоре разрешилась, когда воинская часть передислоцировалась на новое место, оставив нескольких местных женщин в очень интересном положении.
Но набеги на огороды не закончились. Дружины дежурили каждую ночь, и люди ждали середины осени, когда урожай будет собран и убран на хранение. Особенно никто не хулиганил: то попалась женщина, мать-одиночка двоих детей, которая пыталась стащить два кочана капусты, то заезжим рыбакам захотелось разжиться петрушкой для ухи. Их отпустили, так как они вели себя лояльно.
Но тут объявилась целая банда, которая всполошила округу. Какие-то добры молодцы в тонких вязаных шапках, натянутых на лицо, однажды сами напали на дружину, поколотили её членов их же кольями и заставили под прицелом двух обрезов выкопать огромное поле картошки, уложить её в мешки и погрузить в машину с замазанными номерами, после чего скрылись в неизвестном направлении. Случай этот ужасно обозлил всех беспримерной наглостью и цинизмом. Теперь дежурили большими группами, и был даже шёпот, что якобы у кого-то завелось огнестрельное оружие. Это больше всего встревожило участкового, который сам стал дежурить по ночам, что ужасно его изматывало.
– Борисыч, иди ты спать, – говорили ему мужики. – Тебе же завтра на службу.
– Да, я уйду, а вы ненароком кого-нибудь завалите, – чуть не плакал от усталости и безысходности участковый.
Стояла тёмная дождливая ночь. Дождь лил как из ведра, поэтому дружина решила разойтись по домам.
– Кому приспичит в такую гнилую погоду шастать по огородам? – резонно решили люди.
– Кого чёрт дёрнет охранять огороды в дождь? – догадались воры.
Они залезли в огород к врачу Скорой помощи Татьяне Филипповне, которая в силу профессии привыкла не спать по ночам. Она сразу заметила возню в саду и позвонила соседям. Те позвонили другим соседям, и через некоторое время огород врача был окружён со всех сторон поселянами по всем правилам ведения войны. Трое здоровых парней беспомощно заметались в темноте. Один из них подлетел к краснодеревщику Дубову и взмахнул ножонкой, как герой Ван Дамма, с диковинным криком «Ки-ий-я-а-а!» Дубов даже не колыхнулся, а просто и без выкрутасов хлопнул парня по голове гигантской ладонью, отчего тот смирно лёг у его ног. Двое других повели себя крайне неразумно: один вытащил приличного размера нож, а другой принялся выкрикивать оскорбления и собирался позвонить по мобильному телефону своему адвокату. В атмосфере запахло чем-то нехорошим, предчувствием насилия человека над человеком. Так бывает, когда кто-нибудь зажигает спичку в помещении, где может быть газ. Или разъярённый зверь срывается с цепи и мчится на своего обидчика.
Мужики, занимающиеся всю жизнь тяжёлым физическим трудом, легко сбили парней с ног, навалились на них и принялись, что называется, метелить безо всяких этих «ки-ий-я-а» и прочих премудростей. Затрещали кости, полетели зубы, брызнула кровь. Бабы не совались, потому что это было опасно для жизни, а только ахали и охали. Когда мужикам немного полегчало от этой разминки, они поволокли горе-грабителей к речке, которая была рядом.
– Сейчас, суки, мы вам боевое крещение произведём, – приговаривали мужики. – Ох, сейчас мы на вас отыграемся!
– Плывите, бл…ди, – сказали они парням на берегу реки. – Кто до того берега доплывёт, тот и свободен.
– Вы чего, совсем озверели, фашисты? – опять начали грубить парни, за что их снова били, а затем, раскачав за руки и ноги, бросили в воду.
Речка наша не очень широкая, но капризная и непредсказуемая, а местами – достаточно глубокая. Недалеко от этого места находится искусственный порог, поэтому течение здесь довольно-таки сильное, тем более в дождь. А на дворе уже начало осени, и вода в реках и озёрах по ночам становится ледяной.
Мужики стояли на берегу и, тяжело переводя дух после потасовки, внимательно смотрели на воду. Там, в темноте, которая уже стала рассеиваться перед рассветом, на поверхности показались две головы. Одна из них достаточно бойко продвигалась к противоположному берегу, а другая несколько раз уходила под воду, снова выныривала, захлёбываясь, и наконец окончательно исчезла в пучине волн.
– Утоп! – крикнул женский голос. – Спасайте, достаньте! Грех-то какой!..
– Ага, щас: разбежались, – сплюнул кто-то из мужиков. – Туда этой падле и дорога.
– А этот-то, первый-то… Ведь уйдёт, мужики!
Непотопляемый пловец доплыл до берега, вылез из воды, хотел крикнуть что-то оскорбительное, но не смог, так как зубы у него стучали от холода. Да так, что было слышно на этом берегу. Тогда он вытянул руку и изобразил характерный жест в виде кулака с распрямлённым средним пальцам.
– Да беги ты, дур-р-рак… – прошипел кто-то из баб.
Но в мужиках жест пробудил хищный инстинкт преследования, и тут в их толпе обнаружилось огнестрельное оружие в лице самозарядной винтовки.
– Игорёк, шмальни по гаду, – обратился владелец винтовки к одному мужику, который раньше служил конвоиром при камере смертников, и, как говорили, мог попасть в убегающего человека в полной темноте, ориентируясь по звуку топота его ног. – Жалко, если уйдёт.
– Только не насмерть, – запричитала Татьяна Филипповна.
Немногословный Игорёк молча взял винтовку и также молча сразу выстрелил, словно бы и не целясь. Парень на том берегу закрутился на месте и повалился на бок, дрыгая одной ногой.
– Уби-и-или-и! – разрезал предрассветную тишину истошный вопль. – Мужики, да что ж вы делаете?! Ну, намяли им бока, да и отпустили бы!
– Да ничего я не убил, – спокойно сказал Игорь. – Пуля под колено прошла. Надо ему ляжку ремнём перетянуть, а то кровью изойдёт.
– А где ещё-то один? – всполошился кто-то.
– На дне! – засмеялись в ответ.
– Нет, ребята, надо его достать! Нас же всех к уголовке привлекут.
– Если языком не будет никто болтать, так и не привлекут. А ежели кто лишнее ляпнет…
– Да вот же он! – закричали в сумерках.
Метрах в двадцати от места происшествия под нависшим над водой берегом полусидел утопленник. Видимо, его прибило сильным течением. Мужики разделились на две группы: одна побежала через хлипкий мостик на тот берег за подстреленным, а другая принялась вытаскивать утопленника. Подстреленный скрипел зубами, а утопленник не подавал признаков жизни, и это было хуже всего.
Уже почти рассвело. Раненного унесли в ближайший дом, где Татьяна Филипповна оказала ему первую медицинскую помощь, а утопленнику несколько раз делали искусственное дыхание, но это мало помогло. Его и тормошили, и хлопали по щекам, и переворачивали вниз головой, но он даже не булькал.
Никто не мог точно сказать, сколько времени прошло с момента данного происшествия. Кому-то казалось, что прошла целая вечность, а кто-то утверждал, что всего лишь пара минут.
– Ну я же просил, я ж говорил! – с пригорка катился на велосипеде участковый, подскакивая на кочках, отчего пару раз прикусил себе язык. – Я как чувствовал, что этим дело кончится.
Он бросил велосипед и подбежал к бездыханному грабителю:
– Кто это сделал?
– Мы, – смотрели мужики на утопленника такими глазами, какими смотрит Иван Грозный на знаменитом полотне Репина.
Если кто и сумел полностью выразить русский характер в изобразительном искусстве, так это Илья Ефимович Репин в картине, известной в народе как «Иван Грозный убивает своего сына». Картина запоминается не «колоритом в густых лужах крови, пролитых на горячие краски персидского ковра», а безумным и страшным взглядом царя-отца: сначала сделал дело, а потом ужаснулся своему деянию. И за этим остекленевшим взором кроется та исконно русская противоречивость, которая и является главной отличительной чертой загадочной русской души. Которую мы сами в себе не понимаем и не принимаем, иногда отрицаем, а бывает, люто ненавидим себя за то, что есть она в нас. Хотя ругать себя за это, всё равно, что обвинять зебру в её полосатости. Полосы чёрные и белые – всё соединено воедино на одной шкуре. Эта противоречивость – как орёл о двух головах, каждая из которых смотрит в противоположную сторону. Это несочетаемое сочетание европейского гуманизма и азиатской свирепости, деятельного Запада и созерцательного Востока происходит, должно быть, от местоположения России на рубеже двух разных миров.
– Кто «мы»? Вы сами-то понимаете, что наделали! – убивался участковый. – Я же говорил, только слегка подубасить для профилактики, а не всю душу вкладывать…
– Ну, давай, арестовывай нас, Коля, – спокойно сказал на это Игорёк.
– Да ну вас! – отмахнулся тот и ещё больше расстроился.
– Может быть, ещё раз искусственное дыхание сделать? – предложил кто-то несмело.
– Какое дыхание? – раздражённо сверкнул глазами Николай Борисович и нагнулся над потерпевшим.
Из кармана у него выпал маленький, но тяжёлый пистолет, который участковый изъял в минувший день у банды школьников, и угодил прямо в живот утопленнику, отчего тот вдруг зашёлся в мучительном кашле, потом сел и выплюнул некоторое количество воды.
– Живой! Ура-а! – с каким-то облегчением выдохнули все и бросились к нему.
– Не убивайте, – всхлипывал воскресший, – я больше не буду-у-у…
Но его и не собирались убивать, а радовались, словно камень упал с души.
– А чего ты лежал так долго? – по-приятельски спрашивали непотопляемого горе-воришку мужики. – Мы тебя и так трясли, и этак, а ты – ни гу-гу.
– Я испуга-а-ался, – парень вытер нос рукавом.
– Детский сад, – презрительно сплюнул Игорёк.
– Есть хочешь? – спросила баба Оля виновника всеобщей радости.
– Не знаю, – испуганно ответил тот.
– А вы что здесь делаете? – шикнул участковый на стайку детей. – Вам через два часа надо в школу идти.
– Дядя Коля, а покажите нам пистолет, – сказал белёсый мальчишка, ковыряя в носу.
– Это не игрушка. А ну, марш по домам!
В небе окончательно утвердился рассвет. Тяжёлые свинцовые тучи выплакались за ночь, и теперь в чистом светлом небе выступало вечное Солнце. В его холодных утренних лучах особенно ясно проступила первая золотая листва.