Глава 10
Здание «Ньюсити-Фарм» состояло из двенадцати этажей. Согласно старой традиции, первый – белого цвета, второй – жёлтого, третий – нежно-зелёного, а стены четвёртого – серого оттенка. Согласно старой, но странноватой легенде, основатель корпорации, Джон Стэнли, плохо запоминал, на каком этаже находится, и по его распоряжению стены первого в истории фирмы четырёхэтажного офиса раскрасили разными цветами: белым, жёлтым, зелёным и серым. Было это ещё в начале 20 века. С тех пор здания «Ньюсити-Фарм», разбросанные по всему миру, имеют подобное цветовое оформление первых четырёх этажей. Кроме, кажется, польского отделения, расположившегося в трёхэтажном здании. Но есть и другая точка зрения, согласно которой просто не вовремя закончилась краска. Про название тоже говорят разное. Например, что тщеславный, амбициозный аптекарь захудалого американского городишка Стэнли как-то во всеуслышание заявил, что впишет своё имя в историю города и штата. Отсюда «Ньюсити», что означает «Новый город». Креслава размышляла о том, что многие открытия, великие достижения и решения, изменившие ход истории, принадлежали людям эгоистичным и целеустремлённым. Это ведь почти одно и тоже.
Таким, как Джон Стэнли.
Пройдя коридор технического обеспечения, они оказались перед другим лифтом. Охранник нажал на кнопку с цифрой девять. Двери распахнулись, они вошли в очередной холл. Освещение здесь ярче, чем в крыле техотдела. Пересекли холл, зашагали по длинному коридору. Здесь были люди. Женщина средних лет в сиреневом платье несла поднос с грязной посудой. Двое мужчин негромко разговаривали у открытой двери кабинета. Немного поодаль, около другого, сидело несколько человек, мужчин и женщин. Преимущественно строго одеты, некоторые в руках держали сложенные зонты.
Похоже на очередь.
На стенах висели плакаты с плановой информацией, техникой безопасности и путями эвакуации в случае возникновения чрезвычайного происшествия.
– Мы пришли. 916 кабинет.
Некоторые из сидящих с интересом рассматривали Креславу и охранника, другие лишь вяло скользнули по ним взглядом.
– Спасибо за экскурсию.
На слове «экскурсия» все в очереди уставились на Креславу.
– До свидания, – охранник развернулся и отправился в обратном направлении.
– Кто последний?
– Вы, кажется, – полный мужчина средних лет погладил пышные усы, улыбаясь ей. – За мной будете.
– Хорошо, как скажете.
– Да вы присаживайтесь. Очередь в лучших советских временнозастойных традициях. Тянется хорошо, но долго.
– Главное, не под дождём, – она поправила волосы и расстегнула жакет.
– Так-то да, – согласился мужчина.
Дверь открылась, из кабинета вышел мужчина с новым пропуском в зубах, файлом в одной руке и барсеткой в другой. Бросив по сторонам торжествующий взгляд, направился к холлу с лифтами.
– Мужчина, у вас бумага выпала! – кто-то из очереди показывал ему рукой на лежащий на полу небольшой лист типа справки, выпавший из файла.
– О, да… – немного замешкавшись, он поднял справку, краснея. – Спасибо… – И пошёл дальше обычной походкой, без напускного величия.
– Один откинулся. Счастливчик, – прокомментировал толстяк.
Креслава обернулась к нему.
– Давно сидите?
– Второй час. Уже подсчитал: каждого они обслуживают за двадцать минут. Следовательно… – тут он про себя подсчитал всех в очереди. – Следовательно, раз вы восьмая, торчать вам тут не меньше двух часов.
– Не нагоняйте панику, – включилась в разговор женщина, сидящая рядом. – Очередями сейчас никого не удивишь. Да и не очереди это, а разгильдяйство работников, – она привстала и снова села поудобнее. – Сами же видите, каждые пятнадцать минут бегают то чай попить, то покурить.
– Да я не спорю же, – тон у усатого был примирительным. – Режимный объект, да только на бумаге… Он тяжело вздохнул, уставившись в точку.
– Сначала здесь мучаемся, – женщина начала распаляться, – а вечером в пробках. Ну, сколько это будет продолжаться?
Креслава примерно оценила её возраст.
– Думаю, максимум лет сорок. Не больше.
– Правда? – женщина повернулась к Креславе. – А что будет через сорок лет?
Усатый хмыкнул.
Рядом лежало несколько номеров корпоративной газеты «Ньюсити-Фарм. Медревю». Чтобы скоротать время, Креслава открыла самый свежий. Блоки социальной политики корпорации. Награждение отличившихся специалистов. Обзор предстоящего собрания, посвящённого Дню медицинского работника. Советы о том, как вести здоровый образ жизни. Погода…
«В будущее с Лейковазаном или как творится История»
«Благодаря самоотверженной работе и таланту специалистов всех уровней нашей компании, стало возможным создание препарата, излечивающего ВИЧ. Не побоимся заявить, что Мы смогли изменить мир! Через два месяца Лейковазан будет представлен Специальной правительственной медицинской комиссии, и сегодня все наши усилия должны быть направлены на подготовку этого. С тех пор как компания официально объявила о создании вакцины, излечивающей ВИЧ, мы получили множество предложений сотрудничества от медицинских компаний и организаций других государств. В настоящее время прорабатываются все аспекты…»
Стоп! А Лейковазан – не тот ли препарат, который разработали лет пятнадцать назад для профилактики заболеваний, вызывающих вторичный иммунодефицит?
Креслава нахмурилась от догадки. Насколько ей известно, работы по Лейковазану (тогда этого названия не было и в помине) начались лет пятнадцать назад. Об этом ей рассказывал Ковалёв. Планировалось применять его для лечения заболеваний, вызывающих вторичный иммунодефицит. И препарат отлично себя зарекомендовал. Клинические испытания показали настолько высокую эффективность, что решено было попробовать испытать его на пациентах с некоторыми первичными иммунодефицитами. По некоторой информации, в ряде случаев даже не пришлось прибегать к операции по пересадке костного мозга у детей. Но спустя несколько лет программу неожиданно «заморозили». По официальной причине – в связи с разработкой более эффективного препарата нового поколения, в свете недавних открытий в области медицины и химии. Результаты засекретили, а о новом лекарстве так ничего и не слышно. И вот «старый» препарат в дополнение к внутреннему коду получает патентованное международное название «Лейковазан», обретая новую жизнь. Интересно…
– Девушка, вы крайняя?
Креслава оторвала взгляд от газеты, непонимающе посмотрев на стоявшую рядом девушку.
– Она, она, – подсказал Усатый.
– Что? А, да, я, – и отложила газету в сторону. Погружённая в раздумья, она не видела подошедшую девушку и не слышала её вопроса.
– Я отлучусь ненадолго.
Девушка кивнула.
В холле, вытащив из держателя последний стаканчик, Крис налила воды из кулера. На стене висела плазменная панель, на которую раньше она не обратила внимания. Видимо потому, что она тогда не работала. Перед телевизором на диване сидели двое мужчин и женщина в сиреневом платье, та, что встретилась при входе на этаж с посудой на подносе. Последнего при ней теперь не было.
Помыла.
Шла какая-то программа. Иосиф Пригожин отвечал на вопросы.
– Иосиф Игоревич, – ведущий в модном пиджаке с напомаженными волосами был деланно расслаблен, – ещё сравнительно недавно вы, так сказать, обеими руками поддерживали конкурс «Евровидение», считая его значительным культурным явлением. Подчёркивали его важность. Говорили о том, что если он проводится в России – это большой успех нашей страны. Как вы уже поняли, речь идёт о передаче «К барьеру»…
– Я и сейчас так считаю, ничего не изменилось, – Пригожин не дал ему договорить. – Я, как продюсер, не могу упустить из поля зрения мероприятие такого масштаба. Победа Димы Билана продемонстрировала колоссальный творческий потенциал России. Продемонстрировала наличие большого количества талантливой молодёжи нашей с вами родины… – На экране в студии появился фрагмент победного выступления Билана 2008 года. Певец лежит на спине, в одной руке микрофон, вторая вытянута вперёд. Эдвин Мартон поддерживает выступление скрипкой Страдивари. Спустя несколько мгновений, когда они уже на льду овала в свете софитов, к ним присоединяется Плющенко. Зал аплодирует. Выступление и правда потрясающее. – …Можно с уверенностью говорить о том, что мы уже заявляем себя на мировой сцене, – закончил он фразу.
– Однако позже в интервью «Российской Газете» вы кардинально меняете свою позицию относительно конкурса, заявляя, что чуть ли не пора проводить своё «Евровидение». Как вас понимать?
– Моё отношение к «Евровидению» как конкурсу творческих коллективов и отдельных исполнителей разных стран не изменилось. Что касается талантов и искусства, то их надо поддерживать всеми способами и средствами. И любое мероприятие, тем более масштаба «Евровидения», это не что иное, как пропаганда определённых ценностей.
Ведущий слегка наклонился к собеседнику:
– И какие же ценности дарит нам «Евровидение»?
– В этом-то и заключается проблема. Зародившись как демонстрация вокальных талантов, конкурс постепенно стал превращаться в показ всякой нечисти вроде фриков, трансов, геев и прочих сексуальных меньшинств. И творческая составляющая стала ничтожно малой. Это не может не беспокоить.
– Но ведь это общая тенденция – пропаганда свобод. В том числе свободы творческого самовыражения. Свободы слова, наконец. Весь мир встал на эти рельсы. И если, как вы говорите, мы в общемировом музыкальном тренде, нам надо подстроиться под это. Не так ли? – ведущий вёл себя явно провокационно.
– Отнюдь нет. Я так не считаю, – Пригожин сделал паузу. – Музыкальный конкурс и конкурс фриков, в котором всё подчинено эпатажу, – далеко не одно и то же.
– Но ведь если взять такую законодательницу шоу-моды, как Америка, там есть Мэрилин Мэнсон…
– Там хоть понятно, зачем это сделано. И Америку нельзя назвать безусловным двигателем шоу-прогресса, раз уж мы так с вами выражаемся, – парировал Пригожин ведущего.
– А Элтон Джон? – не унимался тот.
– Элтон Джон – великий музыкант, он никогда не покажет со сцены грязь.
– Как известно, вы поддерживаете идею сбора подписей за бойкот конкурса из-за участия в нём трансвестита из Австрии. Что думаете по поводу успеха этого мероприятия? Примут ли к сведению организаторы ваш, так сказать, демарш?
– Для начала скажу, что наша инициатива давно миновала стадию идеи и находится на этапе реализации. Не только мы, но и Белоруссия также организовала сбор подписей. А такие страны как Хорватия, Словакия, Чехия, Люксембург и некоторые другие вообще уже отказались от участия.
– Говорят, что по финансовым соображениям.
– Не только по финансовым, но и морально-этическим. Действительно, бюджет конкурса составляет до 40 миллионов евро и формируется за счёт телекомпаний, представляющих страны-участницы. Это внушительные суммы. Однако, дело не только в деньгах. К счастью, очень много людей во всём мире придерживаются нравственных ориентиров и здравого смысла. И смотреть, как конкурс превращается в цирк, они не желают.
– Может, грань между искусством и эпатажем чересчур тонка?
Холл постепенно наполнялся людьми. Кто усаживался на диван с газетой или пластиковым одноразовым стаканчиком кофе, кто просто стоял в стороне, разговаривая по телефону.
У них здесь перерыв?
В сторонке образовались две или три небольшие группы что-то обсуждающих мужчин и женщин. Крис снова перевела взгляд на передачу.
– Когда на сцену выходит трансвестит или открыто пропагандирующий свою «культуру» гей – это не есть хорошо. Это уже не искусство.
– Вы рискуете навесить на себя ярлык гомофоба.
– Я много гастролирую с Валерией по России, мне интересно узнать нашу страну. И вот что скажу: у нас живут нормальные неиспорченные люди с нравственными ценностями и духовными идеалами. И если им покажут со сцены, извините, голую задницу, они просто не поймут, о чём идёт речь и зачем это нужно. У нас полно всяких нетрадиционно ориентированных личностей, но они составляют меньшинство в обществе. Поэтому я против агрессивно навязываемого со стороны сцены культа нетрадиционной любви и ложных духовных идеалов…
Один из сидящих на диване мужчин переключил телевизор на канал «Наука 2.0». Голос за кадром объяснял возникновение Ледниковых периодов на Земле.
– Нафиг нам вообще нужно это «Евровидение»? Расплодились тут эти… как их… – он повернулся к другому, запнувшись, видимо, подбирая нужное слово.
– Лица нетрадиционной сексуальной ориентации, – помогла закончить фразу Креслава.
– Да, геи и лесбиянки.
– Нужно собрать их всех и на необитаемый остров запиндорить! – вмешался в разговор второй мужчина. – Хотя… нет….они живучи… приплывут к нам обратно.
И гоготнул.
После нескольких роликов про домашних кошек началась передача про Саяно-Шушенскую ГЭС.
– Мужчина, вы не один сидите здесь и смотрите телевизор, – Сиреневое платье уничтожающе смотрела на беднягу, вздумавшего поменять канал. – Надо спрашивать разрешения! – на последнем слове она сделала ударение.
– У кого? – тот искренне удивился.
Пауза. Все молчат.
– А вам надо пять минут времени для осознания того факта, что телевизор переключили? – заступился за товарища сидевший рядом, в светло-сером клетчатом пиджаке. Он с ироничным видом повернулся к Сиреневому платью, лицо которой приобретало пунцовые тона. – Так я вам могу рассказать, чем закончилось то интервью. Ведущий… как там его… блин… забыл имя… ну ладно, не важно. В общем, ведущий Неважно достал из мини-бара под столом пару холодных баночек «Балтики». «Нулёвки», конечно.
Смех.
– Одной угостил глубоко вами уважаемого Иосифа Игоревича, второй угостился сам. Хотя, по секрету, для себя он не «нулёвочку» приготовил, а кое-что покрепче.
Холл притих, внимательно наблюдая за сценой.
Шутник.
Несколько человек подошли поближе, с интересом рассматривая Серый пиджак и Сиреневое платье. Серый пиджак почесал голову, улыбнулся, осмотрел зрителей и продолжил:
– Так вот, сидят они, значит, держат в руках запотевшие банки с пивом, неторопливо потягивают хмельной напиток из соломинок, продолжая обсуждать проблему гееизации нашей необъятной родины…
– Всё, достаточно! Прекратите! Хам! Никакого уважения! – Сиреневое платье не выдержала, подскочив с дивана. Хотела что-то сказать, но передумала и быстрыми шагами куда-то отчалила, в тихую гавань своего кабинета.
– Ну вот, обидел женщину. Немедленно догони и попроси прощения! – раздался голос из толпы.
– Не. У неё сперва надо спросить разрешения! И только потом уже прощения! – вторил другой.
– Лучше расскажите про финал передачи!
Потеплело. Здесь тоже умеют смеяться.
Большинство зевак даже не видело передачу и не знало суть спора. Их привлекло действие. Внимание человека всегда устремлено туда, где происходит какое-либо действие. Вот почему мы всегда смотрим в окно, сидя в поезде или автобусе. Ведь картинка за окном меняется гораздо стремительнее, чем обстановка в вагоне или салоне маршрутки.
Хлеба и зрелищ.
Шутник поправил пиджак:
– Хорошо, слушайте. Они допили пиво и остановились на том, что нам нужно придумать своё «Евровидение» – «Рувидение». И всякие меньшинства на него не допускать, только натуралов. А гомо-хомо пусть валят в… дамы, прикройте, пожалуйста, ваши ушки… пусть валят в Евжопу, так сказать.
– Гейропу, – поправили его.
– Ну вот и вся история. Наше эфирное время подошло к концу. Всем спасибо, все свободны, – Шутник, он же Серый пиджак, поднялся, намереваясь уйти.
– Быстрый, однако, у вас конец, – поддела его брюнетка средних лет в строгом костюме.
– На офисную мебель не стоит! – незамедлительно последовал ответ.
Сзади дама уронила на пол стакан кофе, пытаясь спасти потёкшую от смеха тушь.
Переключивший телевизор мужчина тоже встал, вместе с Шутником оба пошли по направлению коридора, в котором скрылась Сиреневое платье. Затем Шутник обернулся:
– Э… ну, в общем, после пива они перешли на водку…
– А после водки на самогон! – это была помощь из зала. – Причем, как настоящие сибиряки, они не закусывали!
Тут уже смеялись все.
Подождав, когда приступ общественного смеха уляжется, Шутник сказал напоследок:
– Да, после водки был самогон. А потом телефонный звонок подругам и приглашение в сауну…
В этот момент у Креславы зазвонил телефон. Естественно, все многозначительно посмотрели на неё. Кто-то громко заржал. Чтобы избежать стёба в свой адрес, она направилась обратно в отдел пропусков.
– Это из сауны. Пора собираться, – бросила небрежно, намеренно не показывая, что торопится скрыться.
На экране мобильного светилось фото гримасничающей Гали в смешной новогодней шапочке.
– Ну, привет ещё раз, где пропадаешь?
– Пытаюсь получить новый пропуск и собираюсь в сауну, – удержаться от шутки было сложно.
– Что? Какая сауна? – тон в трубке мгновенно сменился с доброжелательно-вопросительно-укоризненного на удивлённо-ничего-не понимающий.
– Да раздумываю, стоит ли принимать приглашение в сауну от Иосифа Пригожина, – Креслава постаралась сказать это максимально серьёзно. Похоже, что получилось.
– От кого? От Шрека? Ты с ума сошла! Не смей! – Галя сорвалась.
– Сама ты… Шрек! – Крис деланно обиделась.
Через несколько мгновений подруга снова пришла в себя. Но Креслава уже хохотала.
– Сотникова! Какого чёрта ты мне лечишь? Какой, нафиг, Прихожин?
– Пригожин, Галя. При-го-жин!
– Ты курила?
– Нет. Воды из кулера на девятом попила.
Галя прокашлялась.
– А в поведении остальных ничего подозрительного не заметила? Может, они тоже немного… того… смеются…, – юмор Гали оказался в самую точку. Она сама не представляла, насколько оказалась права. Креслава снова прыснула.
– Ну всё, собирайся и вали к нам. Криис, – пропищала Галя жалобным голоском, – я по тебе соскучилась. Сильно-сильно. И не только я, – в трубке послышались посторонние голоса. – Девчонки передают тебе привет и говорят, что надерут задницу, если не появишься до вечера.
– Боюсь-боюсь… ладно, Галчонок, не грусти. Уже немного осталось… – Креслава сначала с недоумением посмотрела на увеличившуюся очередь, потом сообразила, что большинство людей пришло после неё, и выдохнула с облегчением. – Скоро всё сделаю.
– Сан Саныч тоже беспокоится, – упомянула Галя начальника лаборатории, своего и Креславы непосредственного руководителя.
– Работа у него такая, беспокойная.
– Говорит, ещё полчаса отсутствия на рабочем месте и день не будет засчитан.
– Не придумывай, не мог он такого сказать.
– С тебя шоколадка.
– Ставь чайник.
– Целую. Скучаю. Жду.
– Скоро буду.