Сага о Белом Свете. Порнократия. Ясное, как солнце. Часть первая (Евгений Черносвитов)

Памяти моих учителей и друзей: двух великих дальневосточников – Всеволода Петровича Сысоева, который сделал из меня таежника и научил ловить тигров, и Владимира Дмитриевича Климова, который научил меня жить в тайге, как в родительском доме и сделал меня профессиональным геологом. Всему остальному я, в большой степени, обязан Жаку Лакану.

Порнократия, как и демократия – формы правления государством, известные еще в Древней Греции. Πορνοκρατία, то есть – правление проституток, период в истории римского папства (Х век), когда власть находилась под контролем «блудниц». Порнократия (система) – название формы политического устройства государства…

В оформлении обложки использована картина Анатолия Михули-Морозова «Юдифь».

Все фотографии из личного архива автора.

Преамбула

Сегодня у меня сложился совсем необычный день. Началось, видимо, с предутреннего сна. Мне, второй раз за всю жизнь, приснился мой научный руководитель. Мы давно с ним не виделись. И я давно ничего о нем не слышал. Знаю, что, жив и здоров и продолжает в свои 90 лет заниматься карате… Вообще я сны изучаю и не только свои и даже написал книгу. Не успел я умыться, как прибежала соседка и с порога закричала (она глухая):

«Ты, что с Володей прощаться не пойдешь?»

Оказывается, умер Володя, сосед через три дома. Соседка убежала, а я стал одеваться быстро, чтобы успеть проститься с Володей у него в доме… Громадный дом был набит людьми, мужчины уже изрядно выпили. Гроб был в самой большой комнате, чтобы пройти к нему, нужно было пройти через комнату, чуть поменьше (комнаты громадные, как и хозяин). В комнате в этой стоял ничем не покрытый деревянный стол – вся мебель сделана руками Володи, несмотря на то, что основная профессия у него была сварщик. У Володи было два сына-близнеца, такие же, как он, гиганты, только нрава другого. Теперь о Володе. Умер он во сне в возрасте 88 лет. Через два дня после дня рождения. Володю по многим параметрам можно было бы записать в книгу «Гиннесс. Мировые рекорды». Я просто перечислю, ради каких его личных достоинств.

1) Володя никогда не чистил зубы. Они всю жизнь у него были здоровые, улыбка краше любой голливудской.

2) Володя никогда не был у парикмахера, подстригал себя сам. И у него не было и в гробу ни на голове, ни на огромных волосатых кистях, ни одного седого волоса. Володя никогда не пользовался шампунем. Раньше хозяйственным мылом. Потом – детским.

3) Володя никогда не брал в рот никакого спиртного и не знает его вкуса. Но, это не мешало его детям начать выпивать с четырнадцати лет. Став мужиками, громадными, метр 82 сантиметра, они могли выпить ведро водки и ни в одном глазу. Но, только по случаю.

4) Володя никогда не брал в рот ни папиросу, ни сигарету и не знает вкус табака, но мог спокойно сидеть среди курящих, когда дым от сигарет коромыслом.

5) Володя женился в 21 год. Жене было 18 лет. Это его единственная женщина, родившая ему близняшек. Больше женщин у Володи не было.

6) Друзей у Володи не было. Да и не могло быть. Если он не занят сваркой, то показывает свои зубы и рассказывает о том, о чем я написал выше.

7) С Володей можно было не встречаться годами, но, встретившись, тебя сразу охватывает ощущение, глядя на него, вечно одинаково улыбающегося (даже в гробу), что ты с ним недавно расстался!

…Вот, пожалуй, и все о Володе, кроме того, что он был великолепным сварщиком, и сыновья пошли в него. Один был просто сварщик. А, другой, микро сварщик. Один жил рядом с родителями своей семьей. А, другой, тоже семьей, на Колыме. На похороны сын с Колымы привез тридцати литровую бочку красной икры и почти тонну красной рыбы – соленой, копченой, вяленой. Все это было в красивых тазиках рядом наборы ложек, вилок, ножей, хлеб и много-много бутылок водки, коньяка и виски. Так, что, мужики, пройдя через эту комнату и слегка в ней задержавшись, приходили к Володе «готовенькие». Ни жена Володи, ни гиганты-дети не мешали мужикам, прямо сказать, глумиться над трупом Володи… Одни пытались влить ему в рот водку и виски. Другие совали дымящиеся сигареты… Похоронили Володю, как хоронят обыкновенного умершего в нашем ПГТ… Да, фото нет. При входе сыновья очень просили не фотографировать!

Я простился с Володей, хотел еще постоять, посмотреть, как наши мужики к смерти относятся, но соседка схватила меня и потащила к себе – наш, общий с ней забор-сетка, оказывается потихоньку сгнил. А мне и дела нет! Тут у меня начинается другой рассказ, уже с картинкой и стихом, правда, не моим. Ровно посреди забора-сетки я сделал пролет из толстых досок для того, чтобы растянуть на нем медвежью шкуру. Этого медведя я ловко убил, попав ему в лоб, ровно посредине. Шкура была отлично выделана, но, провисела дома всего год и ее начала поедать моль. Я предпринял все, что мог. Для того, чтобы спасти другие шкуры, я прибил медвежью шкуру на этот пролет, покрасив с другой стороны красной краской. Но, через несколько месяцев шкура сморщилась – жалко смотреть было! Вот я и начал ремонтировать наш общий забор с соседкой, с деревянного пролета, чтобы быстрее убрать со стыда шкуру. А, то, ведь, не обращал на нее никакого внимания! До темна разбирал пролет и разжег костер в ранее сгоревшем шалаше-камине… Это – отдельная история для следующего раза, как я чуть дом свой не сжег… Шкура вмиг сгорела. Пламя из полусгнивших сухих досок разбушевалось. И тут у меня в голове зазвучали вот эти стихи:

Признаюсь, от любви я требую огня,

а чувство слабое лишь оскорбит меня!

Таким я был всегда, ни в чем границ не зная:

безумна моя страсть и мне нужна такая!

Сейчас вывешу пламя, а потом посмотрю, чьи это стихи – забыл!..

P.S. Иллюстрация к похоронам Володи и, к сожжению, останков медведя. Два часа бродил по Сети – стихотворение не нашел! Или это я сам написал, или мой перевод чьего-то стихотворения. Буду благодарен, кто найдет автора! А, вот картинки. Тайга, охотники, шкура убитого медведя на заборе зимой. Смотрите. Я пишу и говорю только правду!

Глава 1. Двойники – alter ego

У каждого человека есть двойник. Это знали давно: ведь откуда-то появилось представление об alter ego? Но двойники никогда не совпадают друг с другом – или в пространстве, или во времени. Некоторым двойникам везет: они узнают о существовании друг друга через третьих лиц. Чаще, конечно, не оба, а только один из двоих. Судьба или сама природа двойняшества так распорядилась?

Была первая половина апреля, когда уже хочется сбросить всю одежду, и ходить только в футболке, джинсах и кроссовках на босу ногу. Яблони и тёрн еще не расцвели…

В 23 часа он стоял перед дверцей водителя маршрутки, которая шла до метро «Речной вокзал», и, явно испытывая неловкость, спрашивал у водителя, есть ли в маршрутке льготное место? Пришлось сначала постучать в окно, ибо моросил дождь, и водитель закрыл окно плотно. Окно медленно опустилось, и водитель, услышав просьбу о льготном месте, дружелюбно и явно сочувствуя пожилому человеку, стоящему в темноте под дождем, сказал, что место-то есть, да уже дама заняла его… Наверняка, как почувствовал пожилой мужчина, водитель собрался предложить ему ехать бесплатно – так часто делали водители – армяне, а он был армянином, нарушая тем самым правила перевозки пассажиров, и платя за них из своего кармана, если в салон входили контролеры. Но, дверца салона вдруг открылась настежь, и оттуда донесся громкий, чистый, звонкий девичий голос: «Заходите, заходите, дедушка, я заплачу за проезд!» «Вот видишь, отец, тебе повезло… мир не без добрых… девушек!» – Засмеялся водитель, а окно дверцы стало быстро подниматься. Пожилой мужчина обошел спереди маршрутку, и на миг остановился перед входом, ибо его руки были заняты сумкой и огромным пакетом, из которого торчал большущий букет цветов, обдумывая, как ловчее ему подняться на ступеньки и войти в салон. Цветы были настолько необычные, что заставили всех пассажиров оторваться от разговоров и отключиться от своих плееров. Во-первых, таких в Москве не только не купишь, но и не увидишь! Головки цветов были невероятных размеров – с десертную тарелку, к тому же неправильной и разнообразной формы. От вогнутых шаров и эллипсов, до кубов с разновеликими сторонами. Во-вторых, краски их были такие яркие и сочные, что вызывали сравнение с пухлыми губами женщин в страсти! В – третьих, запах от цветов шел какой-то неистовый, вмиг заполнивший салон маршрутки. Так пахнут женщины всех континентов, когда они – in love! Подобные мысли, должно быть, возникли у всех пассажиров маршрутки, коль они притихли… очарованные букетом, втягивая в себя его аромат. Букет словно знал это, ибо торчал дерзко из черного пакета!

У одной пассажирки эти мысли точно возникли – совсем юной особы, протянувшей ручку помощи «старичку». У… монашки! Она заплатила за проезд пожилого мужчины, и сейчас неловко скользила по сиденью, одной рукой поддерживая подол монашеского одеяния, а другой – подхватывая сумку своего пассажира. «Спасибо, дочка! Спасибо, я сам…» – сказал пожилой мужчина, твердой поступью входя в салон со своими котомками, явно оберегая цветы. И у него получилось довольно-таки ловко, без лишних движений, войти и сесть рядом с монашкой, поставить сумку, так, чтобы она не мешала, между своих ног, при этом освободив ее ручки от прелестных пальчиков монашки. Он аккуратно поставил пакет с букетом перед собой. Букет спрятал его лицо, оставив только глаза. Когда все это он сделал, он повернулся лицом к своей меценатке, посмотрел ей в глаза, и на миг сильно напрягся. Девушка-монашка это поняла, ибо его пальцы сжались крепко в кулаки, а зрачки мгновенно сузились, как у снайпера перед выстрелом! Она встревожилась, видя такую перемену в «соседе», прямо противоположную должной! Ведь он в теплом салоне, удобно сидит, хорошо уложил свои котомки, поразил всех пассажиров необычным букетов экзотических цветов. Что, это с ним? Может сердце? «Вам плохо?» – Тихо спросила она, наклоняясь к его уху. Для этого ей пришлось слегка отодвинуть букет. Маршрутка тронулась, и от небольшого рывка ее полураскрытый рот прильнул к уху «старичка», словно собрался укусить его за мочку!

До инцидента с «мочкой уха», монашка успела краешком глаз разглядеть своего «дедушку». И решить, что эпитеты – «старичок», и даже «пожилой человек» – к нему как-то не подходят, несмотря на совершенно седые волосы и такого же цвета, коротко остриженную шкиперскую бородку и густые усы… Она даже заметила, что у него крепкий подбородок, с выраженной ямкой посредине. А морщины только на лбу, как шрамы.

«Нет! Все – в порядке. Просто, глядя на Вас, я о чем-то вдруг задумался – пока не знаю, о чем! Это у меня с детства!» – спокойно ответил пожилой мужчина, опять повернувшись к соседке лицом и утопая в ее зрачках. Девушка от этого пристального взгляда почувствовала, как холодок струйкой пробежал по ее спине – от затылка до копчика. И это не было, неприятно! И еще ей показалось, что руки ее и колени сильно задрожали! «Во, дожила! – Мелькнула у нее вероломная мысль – Скоро на первого встречного мужчину буду кидаться! С монашеством пора кончать!» Но, тут же, эту мысль сменило ощущение острой душевной боли. Настолько сильное, что она прикусила нижнюю губу, чтобы не заплакать… Мужчина, видя перемены в собеседнице, отвел глаза и уставился в телевизор, какие теперь во всех московских маршрутках. Так они доехали, молча, до последней остановки – метро «Речной вокзал».

Он вышел первым. Поставил котомки на землю и галантно протянул руку выходившей монашке. Она оперлась на его руку левой рукой, поддерживая, слегка приподняв, подол платья, правой. Сойдя со ступеньки, она встала перед своим неожиданным попутчиком. Очень близко к нему, ибо сзади спускались пассажиры маршрутки, а с боков стояли другие маршрутки вплотную друг к дружке. Она открыла рот – он заметил, что ей хочется что-то сказать на прощанье, но слова не находились. И он, тогда, словно опомнился – протянул ей пакет с цветами: «Это Вам! Нет, нет, я не собираюсь с Вами таким образом рассчитаться. И даже не потому, что мне некому его дарить. Я, видите ли, живу один. Еду с дачи, где у меня небольшая оранжерея. Везу их себе самому в московскую квартиру. Не люблю приезжать сюда. Вот „кусочек“ дачи и прихватил!» Он выпалил эти слова, протягивая девушке пакет, улыбаясь. На чисто выбритых щеках его появились симпатичные ямочки. А она, дождавшись, когда он закончит говорить, вдруг отстранила пакет и… бросается ему на шею!

«Сережа! Сережка…» – громко воскликнула она и, обняв незнакомца за шею, крепко к нему прижалась, положив голову на его плечо…

На сей раз, он решил, что с ней плохо: приступ! Бросив пакет на землю, взял ее голову ладонями и посмотрел ей в глаза. Огромные зрачки указывали, что она в состоянии «помраченного сознания»! Мужчина был психиатром. Он приготовился ее удержать, если начнутся судороги, и решил, что это приступ эпилепсии. Поэтому, очень крепко прижал ее к себе, обхватив за плечи руками в кольцо. Так они и стояли, слившись воедино, держа друг друга в крепких объятьях! В голове у него замелькали мысли: психически больные часто идут в монастырь. Сейчас почти в каждом монастыре есть врачи-психиатры и психологи. Одно его сильно не то, чтобы смущало, а отводило от экстренно поставленного монашке диагноза эпилепсии. Она назвала его имя! Откуда она может знать его? Юные особы давно уже не зовут его по имени, а – «дедушка», или «Сергей Васильевич»… Да и он что-то не помнит, чтобы последние пять – десять лет общался с юными красавицами, да еще монашками!

Пока он разбирался в своих мыслях, наблюдая глазами психиатра за своей «пациенткой», она стала приходить в себя! Глаза прояснились. Они были невероятно красивые: «…Синие, синие, в обрамлении черных ресниц…» – как говорил великий поэт, на которого он когда-то был очень похож! «Интересно, – мелькнула у него мысль, уже не психиатра, а… – если бы Есенин дожил до семидесяти лет, был бы он на меня похож?»

«Извините! Я не больная!.. Это… совсем другое!»

«Разрешите мне проводить Вас домой? – Сказал мужчина. – Я никуда и ни к кому не тороплюсь».

И, не дожидаясь ответа, разжал объятья, сунул девушке в правую руку пакет с цветами, и свободной рукой взял ее под руку:

«На метро или пешком?»

Было уже около 24 часа.

«На такси!» – твердо сказала монашка, и улыбаясь, добавила игриво: «Ко мне или к тебе?» Он несколько опешил от такого поворота дел, потом мелькнула мысль, а не проститутка ли она, заманивающая образом монашки, клиентов? Но, другая мысль, отогнала хульную свою предшественницу: «Какой из меня, старика, клиент? Денег на маршрутку и то нет!» Но и эту мысль отодвинула следующая: «Она – социопатка, половая первертка. Страдает геронтофилией!» Так они продолжали стоять, держа друг друга под руку. Девушка, пока у него мелькали, исключающие друг друга мысли, смотрела ему в глаза и улыбалась! А потом, продолжая улыбаться, словно прочитав его мысли, сказала:

«Я – не проститутка. И не извращенка. Меня не влечет к пожилым мужчинам… И вообще, доктор, я – девственница! Я все Вам расскажу! Мне тоже не к кому и некуда спешить! Раз в месяц я приезжаю домой… Моя квартира в Доме на Набережной. Если ко мне – я беру машину. Если к Вам и Вы живете рядом с метро – пошли пешком. По дороге начну рассказывать, если, конечно, я Вам еще интересна… как „пациентка“?» Он, словно для себя, тихо сказал:

«Я никогда не был в Доме на Набережной. А когда-то мечтал там жить!»

«Значит – ко мне!», – громко и радостно крикнула юная монашка, и кивнула головой водителю, подкатившему к их ногам крутую тачку с распахнутой дверцей…

Продолжение «Двойников». История монашки, рассказанная ею самой, случайно встреченному пожилому мужчине, психиатру, оказавшемуся у нее ночью дома – в квартире из двух этажей с пятнадцатью комнатами, в Доме на Набережной.

Don’t you know? We’re connected

by an invisible chain. It’s very long, very

light. But also very strong. It can’t rust.

Can’t break. And the only thing that can sever it is if you ever stop loving me1.

Она решила сбегать в кафе, что рядом со зданием на проспекте Вернадского, где она училась сразу на двух факультетах «домашнего» МГИМО – международно-правовом и международной журналистики. Конечно, «домашний» ведь ее прадедушка был ректором Университета. А прабабушка и бабушка – деканами! Папа перед ее поступлением, выкраивал время, чтобы почитать лекции в разных клубах и землячествах, куда его постоянно звали студенты! А двоюродных дядь и теть в МГИМО – было по несколько на каждом этаже! Ну, в крайнем случае, по одному родственнику точно! Конечно, огромные перемены произошли в МГИМО, как говорил папа, со дня распада СССР. Но она, родившаяся в свободной России, не знает, каким был МГИМО, когда ее не было. Сейчас, так уж она устроена видно, ничего плохого она не замечала: ей было хорошо и уютно в здание, по адресу Проспект Вернадского, 76!

Одно ей не нравилось – кофе! Поставили автоматов по несколько штук на каждом этаже: хочешь пирожок горячий – брось монетки и… пожалуйста! Но, разве эти пирожки можно хоть как-то сравнить с теми, которые пекла… профессор международного права, ее бабушка? А про кофе и говорить не хочется. Вот поэтому, в перерывах между занятиями, она бегала в маленькое кафе, что через проспект сразу, и пила там, смакуя, «капучино» двойной, каждый глоток сопровождая ложечкой сливок, специально для нее сбитых… Кафе было из одних стекол, в хорошую погоду они убирались, и ты оказываешься на улице: пьешь кофе и медитируешь, глядя на людей, которые торопятся в разные стороны. Держась за ручку двери, собравшись ее открыть, она услышала, как ее окликает новая подружка:

«Дашка! Ты – в кафе? Подожди, я с тобой!» Она оглянулась, чтобы обмануть подругу – не любила пить кофе с кем-то! Разве тогда помедитируешь, когда под ухом балаболят? Но, подружку уже перехватили, и она, забыв о Даше, направилась с юным сербом с факультета политологии, к автомату. Парня она знала – он за многими русскими девушками волочился, говоря им одно и то же:

«Я – серб, тебе, сестра, последнюю рубашку отдам!» Так как Даше не нужна была даже сербская мужская рубашка, она его быстро отшила, хотя парень был хорошо сложен и не глуп! Вообще, о мужчинах она еще серьезно не думала, хотя иногда накатывало, и она, засунув руку в трусики, запершись в своей огромной комнате, вместо обоев, на стенах которой были венецианские зеркала, смотрела по компу крутую порнуху. Особенно ей нравился английский сайт «Fake taxi»… Она стала поворачивать голову к двери, чтобы спокойно уже продолжить свой путь в кафе, как тут же «съела коку!» – стукнувшись лбами с незнакомцем: «Он не из моего МГИМО… и вообще не из нашей улицы! Такого бы я сразу приметила!» Вот какие мысли выскочили в голове Даши, когда из ее глаз сыпались, как бенгальские огни, «искры»! Мужчина широко улыбался, демонстрируя свою голливудскую улыбку, потирая пальцами обеих рук лоб! Он начал что-то говорить, но Даша его не слушала! Она была поражена им! Нет, Даша не успела его как следует рассмотреть… Даша буквально исчезала для себя в ауре, которую нес с собой незнакомец и которая стала, как… трудно подобрать сравнение – «облако», «утренний туман», чары, да, чары, – окутывать Дашу и растворять в себе!

Но, Даша была девушка сильная. Она встряхнула плечиками, и сбросила, как китайский шелковый шарф, что задушил Айседору Дункан, шарм, исходивший от незнакомца, поставивший ей и себе заметные шишки на лбах. В каком-то уголку сознания у Даши возникла мысль, что мужчина сейчас будет с ней знакомиться… И, ей хотелось, чтобы он побыстрее это начал делать!

«Вы, наверное, в кафе кофе пить, – отгадав ее намерение, сказал незнакомец и добавил: здесь наставили автоматов – кофе, хуже пойла, для порося, у моей бабушки!» И, уставившись в ее полураскрытый для ответа рот, быстро добавил:

«Пригласите меня! И я докажу Вам, что капучино намного хуже „американо“!» Даша, не думая, на это выпалила:

«Вы, во-первых, банальны – весь мир балдеет от американо и вы туда же! А, во-вторых, откуда вы знаете, что я иду в кафе пить именно капучино?»

«Во-первых, американо сделают по моему рецепту, который не знает никто из вашего „мира“. А, во-вторых, я уже раза три пил с вами кофе, сидя за столиком напротив…»

«Не правда,..», – медленно, почти по слогам, сказала Даша, осматривая с ног до головы «очаровашку», как она уже успела окрестить своего нового знакомого, точно зная, что это – знакомство, а не просто громкий стук лбами в дверях корпуса МГИМО, что находится по адресу… И, дойдя до голубых, прекрасных, как у девушки, для такого мачо, глаз, тихо, словно покорно, добавила: «Если бы вы были со мной в кафе, я бы вас приметила!»

«Я умею быть невидимкой даже для юных красавиц!» – Смеясь, отпарировал незнакомец, мощной рукой обняв Дашу за талию, почти неся ее над асфальтом проспекта по направлению в кафе.

Вот так она познакомилась с Сергеем. В «ее» МГИМО преподавал его друг, профессор и доктор права, Дмитрий Андреевич Корольков. Даша, конечно, хорошо знала Дмитрия Андреевича, ей нравились его лекции и семинары по истории римского права, которые она не пропускала. Но, Дмитрий Андреевич в ее глазах выглядел лет на десять старше Сергея и, безусловно, солиднее его! Она мысленно представила их рядом и полностью утвердилась в своих оценках! Они сразу перешли на «ты», так, что она спросила:

«Откуда ты знаешь Дмитрия Андреевича?»

«Со школьной скамьи! С первого класса дружим. Только после школы наши пути разошлись: он стал ученым, а я… а я – пиратом!»

«А порося бабушки твоей?.. Разве ты не из деревни Рязанской губернии?»

«Намек понял: я знаю, что очень похож на Сергея Есенина… „пойло и порося“ – так часто говорят, о том, что не нравится, как кофе из автомата… Я – потомственный москвич. И бабушка с дедушкой, и папа с мамой были у меня москвичами… Я из клана актеров музыкальной комедии… Все мои родные рано умерли. Как-то так получилось, что один за другим, начиная с дедушки… Последней умерла мамочка – два года назад. Все похоронены в склепе на Ваганьковском. Я обязательно свожу тебя к ним!»

Нависла пауза.. Даша медленно, маленькими глотками пила американо, сделанный по Сережиному рецепту – действительно, это был чудесный напиток! Вот только не для медитации, точно!

Они просидели в кафе минут пятнадцать, не более, но успели рассказать о себе, кажется все, не перебивая друг друга. Сергей пожаловался, что «один на белом Свете, одинешенек. Родные может быть где-то и есть, но он никого не знает, зато знает всех актеров ХХ-го века, всех музыкальных комедий Мира! Все они побывали у его родителей в гостях, в сталинской высотке на Баррикадной. После смерти мамы, он ничего в квартире из восьми комнат не трогал. И никогда туда не заходил. У него квартира «огромная» в Строгино, в «Алых Парусах», купил потому, что там есть стоянка для его небольшой яхты, чуть поменьше последней яхты Абрамовича. Сказал он это, лучезарно улыбаясь. Но и там он бывает редко, ибо работа такая, что все время в командировках, по всему Земному Шару!

«Торгуешь?» – не без ехидства спросила Даша.

«Да, нет, – ответил он ей в тон. – Скорее ворую! Я же сказал, что „пират“!»

«В наше время все возможно! Тогда я тебя к себе не приглашу… Мой папа…»

«Знаю – Лауреат Нобелевки по математике. А мама тоже академик, директор всемирно известного Института вирусологии… номинант на Нобелевскую премию за синтез гаммаглобулина!»

«Ты когда успел собрать обо мне информацию-то?»

«Это не я собирал. Это он!» – при этих словах Сережа вынул из заднего кармана джинсов прибор – что среднее между дешевой планшеткой и дорогим навигатором.

«А, ты из этих – фсбешников-нквдешников…»

«Почти отгадала! Я уже с твоими родителями познакомился, пока ты знакомилась с моим американо, и получил приглашение сегодня к вам на ужин!»

«Врешь, парень, ты ни с кем не говорил!»

«Спорим на «американку», что и с папой, и с мамой я знакомился лично, при этом показывал им свою библиотеку, что в квартире «Алые Паруса»! «Что такое «американка»? “ «Американка» – это так в нашей рязанской деревне говорят: когда ешь куру, и тебе попадается такая интересная косточка…»

«Знаю я эту косточку – она в грудине птицы! Если ломаешь ее с кем-то, то должен его обмануть вперед, чем он тебя: дать ему что-нибудь в руки, и успеть сказать: „бери и помни!“ Тогда он обязан выполнить любое твое желание! Я всегда выигрывала у родителей. Но я не знала, что и здесь… янки успели!»

«Я думаю, что „американка“ не имеет никакого отношения ни к северным, ни к южным американцам. Это, скорее, какое-то испорченное славянское слово. Когда-то на месте нынешних цивилизованных стран были поселения славян, и их язык был единственным. Об этом писал Ломоносов…»

«Какой ты, однако, умный и… хитрый! Твоя шпионская машинка узнала о слабости отца – славянофила!» Сергей громко рассмеялся! И ничего не сказал в оправдание.

«А зачем ты к нам напросился – мы знакомы пятнадцать минут…»

«Как это зачем? Тебе завтра исполняется 18 лет. Три дня мы празднуем, а потом идем и регистрируемся – заметь, без всяких проволочек, потом я съезжу в одну-две командировки, и мы отправимся с тобой в кругосветное свадебное путешествие на нашей яхте, с вертолетом на борту!»

Даша минуту смотрела на него, потом спокойно сказала:

«Идет!» Он молчал, улыбаясь, его «ямочки» были прекрасны! Она вдруг, словно с цепи сорвалась:

«Я не вернусь в универ. Сумочку подружка захватит. Сейчас же к тебе. До 18-тилетия осталось меньше суток. За педофилию тебя не осудят. Я хочу убедиться, что ты – мой мужчина, в постели убедиться. По правде сказать, я давно хочу кому-нибудь отдаться: надоело мастурбировать…»

«… смотря „fake taxi“, сунув руку в трусики!» Она замолкла и смотрела на Сергея широко раскрытыми, то ли от удивления, то ли от ужаса, глазами! У нее было такое ощущение, что он, и очень давно, с ней везде!

«Да он знает, как я… подмываюсь!» – сказала она так громко, что официантка подбежала и, смущаясь, спросила:

«Еще американо?»

«Ну что ж, лады! Поехали в „Алые Паруса“!»

«Где твоя тачка?

«Да вот она, напротив, мы мимо нее проходили…»

«Такая громадная… А я думала, что это мусоровоз здесь делает, ведь ближайшие мусорные баки через квартал…»

Надежды расстаться с девственностью, увы, не оправдались! По дороге, смотря перед собой, Сергей спокойно сказал, так спокойно, что у Даши по спине поползли нехорошие мурашки:

«Я на тебе жениться хочу! Мою жену будут уважать все, и в первую очередь, ты!..»

Наверное, почувствовал, что переборщил с тоном, оглашая Даше свой вердикт на счет потери невинности до свадьбы, Сергей заулыбался и, подражая просторечьем, добавил:

«Знаешь, как наши девушки в старших классах говорили:

«За головку – сколько хошь, а под юбочку не можь!» И еще:

«Сначала вот женись, а потом – хоть ложкой выхлебай!»

«Что-то я не понимаю про ложку…», – сказала Даша, и они громко и мирно расхохотались!

Родителям Даши Сергей пришелся по душе. С отцом Ильей Петровичем они по-настоящему подружились. После второго визита, Сергей практически переехал к ним. Он уезжал в командировки. Возвращался и делал дорогие подарки и родителям, и Даше. Так, Анне Сергеевне он подарил баснословно дорогую брошь Марии Федоровны, жены Александра 111, матери Николая 11. Илье Петровичу такой же «мусоровоз», какой был у него. Они договорились, что «непременно проедут на своих машинах по маршруту последнего ралли Дакар». Даше подарил вертолет «Ми-1», уже антикварный, но в отличной «форме» и Mercedes-Benz SLR McLaren. «Это тебе мой свадебный подарок». Папа тут не уступил Сергею. И подарил ему на свадьбу антикварный «Як-1» в полной «боевой готовности»! За полгода такого странного сожительства, Сергей ни разу даже не поцеловал Дашу, как целуются любовники. Не прикоснулся к ней, и не видел ее обнаженной! Однажды, уходя к себе в зеркальную комнату, Даша попыталась сама прижаться к Сергею и успела впиться в его губы своими, пытаясь язык сунуть ему в рот! Ее трясло, как при приступе малярии! Сергей мягко оторвал ее от себя, поднял слегка над полом, а потом резко поставил на ноги, сказав: «После свадьбы… Больше так не делай!» Вот тогда-то Даша почувствовала, какой он сильный: мышцы, как из стали! Она села на пол и разрыдалась! Он присел на корточки рядом с ней и тихо сказал:

«Время быстро летит… Еще надоем!»

«Голубой! – Огрызнулась Даша, и добавила: в проституток элитных свою сперму сбрасываешь, жеребец!» Они «отходили» быстро и вместе! Сидя на полу, ржали, как два дурачка, и повторяли:

«Голубой, а сперму сбрасывает в элитных проституток!» (Они еще не были детьми своего времени на все 100%: проститутки ныне и «голубые» мальчики!)

За полгода Даша: а) получила черный пояс по карате-до, в бывшей Дивизии Дзержинского (куда ее пристроил к своему другу-тренеру, Сергей); б) удостоверение капитана «Яхты» «река-море»; в) права на вождение суперкара; г) права пилота машин, типа «Як-1» и «Ми-1); г) выполнила норму мастера парашютного спорта + дважды прыгнула вместе с курсантками ВДВ Рязани с ИЛ-76, повторив рекордный прыжок 1977 года. При этом она училась на двух факультетах «домашнего» МГИМО только на отлично и изучала все европейские языки… На «Яке» они часто улетали, куда палец покажет, ткнув в глобус дисплея! И – никакого секса! Никаких поцелуев и обнимашек! Да, мастурбировать Даша перестала, и больше не смотрела «fake taxi»! Она ни разу не видела Сергея голым. Они ни разу не купались вместе ни в море, ни в бассейне… Если бы это случилось, два голодных зверя, которые давно поселились в них, вырвались бы на волю! А, если бы это случилось, то: 1) свадьбы могло бы и не быть; 2) и Даша ничему бы не научилась, о чем сказано выше, ибо все свободное время, безусловно, они проводили бы в постели! И Сергей это знал, и для Даши это был не секрет!

И вот настал этот день! Гости на двух «мусоровозах» были доставлены в «Алые Паруса». Потом Сергей в свадебном костюме и Даша в свадебном платье (по спецзаказу изготовленные в Милане) и двое свидетелей —Дмитрий Андреевич – со стороны жениха, и Маруся, однокурсница Даши, та, которая променяла ее и кафе с капучино на серба, поехали в ЗАГС. Они собирались обвенчаться в Казанском Соборе Санкт-Петербурга через неделю, после свадьбы перед путешествием на яхте вокруг Света. Гостей было 50 человек, и поэтому Илья Петрович решил в отсутствии Сергея и Даши, сам собирать их из разных районов Москвы на своем «мусоровозе». Регистрация прошла быстро. Вернув жену и свидетелей в свой дом, Сергей присоединился к Илье Петровичу, чтобы самому вести машину и дать тестю отдохнуть. Последние гости были честные олигархи и честно жили в доме на Рублевке, в квартире, освободившейся после смерти Черномырдина. Анна Сергеевна решила ехать с ними.

Смеркалось. На закате догорала заря. За лесом её не было видно, но всюду чувствовалась борьба света с тьмою. Ночные тени успели прокрасться в лес и закутали в сумрак высокие кроны деревьев. Между ветвями деревьев виднелись звёзды и острые рога полумесяца» (автор неизвестен). Машина Сергея шла со скоростью около 200 км. в час. Обычная для него загородная скорость. Дорога была почти пуста. Редко встречались машины, ехавшие навстречу, все иномарки. Вот и легендарный Успенский мост, с которого сбросили Бориса Ельцина неизвестные. Впереди навстречу бежала с включенными фарами легковая машина, в зеркальце водителя было видно, что сзади, в метрах пятидесяти от них бежала с включенными фарами еще одна легковушка. Взрыв произошел на Успенском мосту. Он был такой силы, что «мусоровоз» разнесло на куски, которые разбросало в радиусе километра. А встречную машину и машину, которая находилась на расстоянии пятидесяти метров, как при смерче, подняло на высоту двадцати, не меньше, метров, несколько раз перевернуло в воздухе, упав, они взорвались, и до приезда ГАИ, полностью сгорели. Так, Даша потеряла родителей и мужа, овдовев до брачной ночи…

Разные спецы приходили к Даше с опросами. Друг Ильи Петровича, генерал ФСБ в отставке, предположил, что Сергей работал в разведке, и вполне мог получить приказ совершить взрыв автомобиля. Дмитрий Андреевич спросил генерала, зачем нужно было убивать Илью Петровича и Анну Сергеевну? Генерал сказал, что видит два варианта: 1) Сергей получил приказ, раньше, чем напросился ехать с Ильей Петровичем и Анной Сергеевной. Мишенью был Нобелевский Лауреат, который занимался математической моделью нового вида оружия, Сергей сыграл роль камикадзе. 2) Сергей не получал никакого приказа, машину взорвали дистанционно, чтобы убить Сергея, таким образом спрятать концы его последней деятельности в командировке. Сергей, до свадьбы, успел сделать завещание, в котором наследницей всего его имущества и капитала в таких-то и таких банках, насчитывающего почти два миллиарда долларов США, являлась его жена, Дарья Ильинична К…

У Даши был выбор: или психиатрическая больница, или монастырь. Она ушла в монастырь. В Москву вернулась, когда исполнился ровно год, со дня гибели Сергея и родителей. И, прощаясь со своим случайным попутчиком, за которого заплатила за проезд в маршрутке, она вдруг в нем увидела своего мужа, Сергея. Выкрикнув его имя, она «отключилась». Первое, что ей пришло на ум, когда она очнулась в объятьях старика, оказавшегося тоже Сергеем, слова, как-то брошенные Сергеем-мужем:

«Ты никогда не увидишь меня старым!»

Однако, увидела! Она в этом нисколько не сомневалась!

45 лет назад.

«А ты к ректору сходи. Он, что говорил, когда диплом тебе вручал? Что из таких, как ты, которые досконально изучают предметы, знание которых им нужны будут на практике, хорошие врачи получаются. Чем из тех студентов, которые стремятся получить красный диплом и зубрят все напропалую! Он наверняка тебя запомнил».

«Да ходил я уже к нему!»

«Ну и что он сказал?»

«На Японию и Китай сослался! Там, для того, чтобы работать после окончания института психиатром, нужно два года отработать терапевтом, потом еще год стажировки по психиатрии. И только потом получаешь лицензию на работу психиатром! У нас лучше – два года можно работать по специальности, которая тебе нравится, после психиатрии! Сам выбираешь. Я выбрал судебно-медицинскую экспертизу. Завтра пойду в областное бюро и попрошусь в Уссурийск – там эксперт ушел на пенсию. Квартиру сразу дают. А, если еще возьмешь полставки военного суд. мед. эксперта, то получать будешь в два раза больше, чем психиатр с его 25% надбавкой! И отпуск будет, как у психиатра – 30 рабочих дней. Да еще машину с водителем дадут…»

«Разевай рот шире! Мало, что обещают, чтобы заманить в эту дыру – Уссурийск, где круглые сутки военные самолеты гудят над головой…»

«Другие живут… Ко всему привыкаешь! Зато сам себе хозяин и квартира со всеми удобствами: теплый туалет в квартире, и душ круглосуточно…»

«Ты же привык ср..ть на улице… А тут дома будешь вонять!»…

Этот разговор происходил между Сергеем Васильевичем Хорошко и его мамой-сестрой, бабой Любой. В деревянном доме за высоким забором с огромными воротами, вечно закрытыми бревном, положенным поперек на железные крюки. Справа в воротах была калитка, высотой два метра (ворота – два с половиной метра высотой), и шириной в полтора метра. Как раз по размерам бабы Любы. Деревня Спиридоновка, которой вот уже два века, как исполнилось, находилась в тайге. Участок Хорошко был на отшибе. Почти с га, и весь обнесен сплошным и высоким забором: через каждый метр – бревно, с заостренным верхом. Настоящий русский Замок, учитывая двухэтажный дом-пятистенок с пристройками для коровы, свиней, кур и гусей. По проволоке на цепях с кольцами бегали два волкодава, которые жили в разных концах участка, каждый в собственной будке, хорошо утепленной мхом, с медвежьими шкурами на земле. И в сорокаградусный мороз собакам было тепло. Половину участка было отведено под огород – картошку, грядки и теплицы под огурцы корейские и помидоры, под морковь и редьку, – короче, подо все, что можно вырастить самим, если не лениться! А перед домом¸ прямо перед окнами кухни и столовой, была длинная грядка, метров триста и шириной в полтора метра – для чудо цветов, которые дико росли в Уссурийской тайге. А половину участка представляла сама тайга, посаженная руками родителей Сергея: сосны, ели, кедры, березы, калина и рябина, пробковые деревья, черешня, абрикосовые деревья и тис. Кусты черной и красной смороды, с огромными, с виноградину, ягодами. Были также лианы аралии маньчжурской с гроздьями черных душистых ягод, которые глушили запах самогона, лимонник, годившийся в чай круглый год и засушенными ягодами и засушенными веточками. Никакие заморские лимоны с ним не сравнятся! Были поляны: земляничная, черемшовая, дикого лука, ландышей, красного мака и… подснежников! Удивительной красоты цветов, которые вылезают из-под снега, когда он еще и не думает таять! Вокруг дома росли фруктовые деревья: ранет, сливы, много сортов груш, присыпные яблони, вишня. Малина росла вдоль забора. На зиму ее нужно было обрезать наполовину и прикапывать землей, хотя взята она была из тайги… По углам дома росли громадные кусты японской сакуры.

От кого такая ограда и злющие собаки, размерами с годовалого медведя? Ни от тигров, которых тогда часто можно было встретить в тайге. Тигры, ведь, никогда, даже голодные, на людей не бросаются и к жилью не подходят. Медведи – их очень много в Уссурийской тайге, могут придти к человеческому жилью за едой. Тогда они опасны, ибо человека задрать и утащить в тайгу в два счета могут. Но – только шатуны, которые почему-то не уснули в берлоге, когда пришла зима. Но и не от них такой забор строился! А от людей! Много тогда было беглых из колоний – а их в округе было две: одна общего режима, а другая – строгого. Если такие люди проникнут в дом – мужиков и детей зарежут сразу, а женщин изнасилуют, и тоже под нож! Но был у жителей Спиридоновке еще один страх, который жил у них в крови. Это страх набегов японцев! В девятнадцатом веке японцы часто нарушали границу с Россией и промышляли набегами на деревни и города. Самураи объединялись в небольшие отряды специально для набегов. После гражданской войны, когда Красная Армия разгромила японских и американских интервентов и белогвардейцев на Дальнем Востоке, набеги прекратились. Вот, где родился Сергей Васильевич!

Маме его было 60 лет, а папе 75, когда Сережа появился на Свет. Баба Люба была его родной сестрой, старше его на 40 лет! Она родилась семимесячной. Но росла быстро, и выросла в огромную бабу! Слово «женщина» – как-то к ней мало подходило! К 18 годам рост у нее был 2 метра 15 сантиметров. Обувь 45-го размера. Голова большая, никакая мужская шапка на нее не налазила. Лицо скорее подошло бы мужчине, и то, словно вырубленное топором из чурки. Она чем-то напоминала лицом Щелкунчика, но очень большого. Особенно сразу при виде ее бросались в глаза лошадиные зубы, которые толстущие губы никак не могли полностью закрыть. Была она физически чрезвычайно сильной. Трехметровое бревно, толщиной в полметра из сырой ели сама поднимала на плечо и несла, как перышко! Руками рвала подковы. И пальцами сгибала без натуги пятаки. Но с умом у бабы Любы было все в полном порядке. Окончила на одни четверки восьмилетку, а потом с отличием – фельдшерско-акушерский техникум. Родители не хотели второго ребенка, опасаясь, что родится какое-нибудь чудовище! Мама Сережи долго не старела, как женщина, и в 59 лет забеременела. Через девять месяцев родила… ангелочка! Младенец был с огромными синими глазами, которые еще на родильном столе уже осматривали мир с любопытством: куда это он пришел, и откуда, пока маме перерезали пуповину. Рос и развивался стремительно: говорить начал в полгода, ходить в девять месяцев. Крепкий ангелочек и сильный рос. Все игрушки сразу ломал, ручонками давил целлофановых уточек, отрывал лапы и голову у плюшевых зверюшек. Через два года после рождения Сережи, его мама слегла и вскоре умерла. Отец отметил 40 дней смерти жены, и тоже лег и умер. Сергея воспитывала сестра – баба Люба. В пятнадцать лет Сережа был копия Сергей Есенин! Только сантиметров на пять выше его, и в плечах шире. На этажерке с книгами Есенина стояли два портрета – один Сергея Есенина, другой – Сергея Хорошко! Все, кто приходил к Хорошко в гости не мог различить, кто есть кто на фотокарточках! Сережа, конечно, носил прическу, как у русского великого поэта. И с пятнадцати лет, почти круглый год, кроме жарких летних месяцев и зимних, с суровыми морозами – не снимал с головы шляпу, купленную бабой Любой во Владивостоке. Но стихи писать никогда даже не пробовал! Сходство с Есениным было только внешнее. Характер у Сергея Хорошко был совсем иной. Его интересовало сумасшествие. Возможно потому, что соседом Хорошко был Павел Зарипов, страдающий с детства безумием, по причине которого каждый год на несколько месяцев ложился во Владивостокскую областную ПБ. Был он на десять лет старше Сергея, и когда возвращался из ПБ на побывку домой, узнавал только Сергея и только с ним мог «делиться» своим бессвязным бредом об абракадабре. Сергей понимал его. Можно сказать, что Павел тоже понимал Сергея – больше никого он не понимал!

Как-то в тайге Сихоте-Алиня.

«Мальчик! Ты не заблудился? Что-то не видно и не слышно твоих родителей!»

«Не! А родители мои давно померли. Я один всегда по тайге хожу. Все лето…»

«А где ты живешь и с кем?»

«В Спиридоновке…»

«Да это же 100 км отсюда!»

«105 км.»

«И давно ты в тайге?»

«Месяц уже».

«А чем питаешься?»

«Рыбу ловлю в затонах. Кроликов за уши. Грибами и ягодами…»

«С кем же ты все-таки живешь? Кто тебя такого юного в тайгу отпускает одного?»

«С бабой Любой. Извините, с Любой, моей сестрой. Родители мои давно умерли. Один за другим. Сестра на 40 лет меня старше. Она меня и воспитывает…»

«Хорошо, однако, воспитывает, – сказал мужчина, одетый, как геолог, лет пятидесяти, и добавил, – если подумать, то действительно хорошо!»

«А тигров не боишься? Их здесь дом!»

«Я сам их ищу. Много раз находил. Близко подпускают. А на людей они никогда не бросаются! Это люди их убивают из-за шкуры…»

«Ты прав, таежник! Тебе лет 12—13, так? И сколько ты уже по тайге ходишь?»

«Мне двенадцать с половиной лет. А по тайге я хожу с десяти с половиной лет….»

«Солидный стаж, однако! Я тоже по тайге хожу… Уже лет двадцать скоро будет!»

«Как тебя зовут?»

«Сережа… сейчас скажете, что меня назвали так в честь Сергея Есенина, на которого я очень похож!»

«Не! Когда тебе давали имя, на нашего великого поэта ты еще не был похож… А вот сейчас – копия юный Сережа Есенин! И стихи, наверное, пишешь?»

«Не! Стихи не пишу, и писать не буду. Люблю читать стихи, а писать не тянет! У меня другой характер, чем у поэтов. Я думать люблю…»

«И о чем ты думаешь?»

«Да обо всем, что вижу. Тайга – лучшее место для мыслей!»

«А ты не просто смелый и умный мальчик… Ты мудрый. Слышал, есть такая наука, философия… Ты уже философ!»

«Не знаю. У нас есть книжка Вольтера. Философские повести. Прочитал ее. Мне такая философия не по душе. Моя философия живая. Моя философия – тайга!»

«Хорошо сказал! А Океан, что о нем думаешь?»

«Боюсь и думать! Дух захватывает, когда на берегу стою. Себя жалко становится и плакать хочется… Я никогда не купаюсь в Океане, только в реках… Уже и в Самаргу вдоль и поперек переплывал, и в Уссури…»

«А почему в Океане не плаваешь?»

«Боюсь, что уплыву… и буду плыть, пока будут силы… И точно, назад не вернусь!»

Мужчина ничего не сказал и, молча, долго смотрел на Сережу. Очень сосредоточенно смотрел.

«Ну, что, дяденька, я пойду дальше. Может, еще встретимся в тайге. Как Вас зовут?»

«Всеволод. Сева Сысоев… Встретимся, непременно встретимся. Я буду в ваших краях, зайду в гости, хочу на твою сестру-мамку посмотреть и поговорить с ней!»

«В гости приходите. Но баба Люба вам не понравится…»

«Почему это?»

«Она очень большая. На голову вас выше и на целое плечо шире вас. Ей бы мужчиной родится! Она корову может на плечах нести…»

«Да ты меня просто заинтриговал! И сам – чудо-юдо! И сестра – словно дева Айоре!»

«Кто такая дева Айоре?»

«Возлюбленная богатыря Кухулина, не уступающая ему в силе… Это эпос северных народов – скандинавов!»

«А вы, Сева, далеко не Кухулин…»

«Это как поглядеть, Сережа! Жди. Приду за тобой, когда пойду ловить тигра для московского зоопарка. Обязательно приду! И с бабой Любой с удовольствием познакомлюсь!»

Так встретились и подружились на всю жизнь Сергей Васильевич Хорошко и великий дальневосточник Всеволод Сысоев.

Прошло два года. Сережа ждал дядю Севу. Уже решил, что он его обманул! Продолжал на все лето уходить в тайгу думать. Поднимался на вершину Купола, горы, откуда берет начало река Самарга. На другой год добрался до горы Снежная. Побывал на озере Ханка и у истоков рек Уссури и Сунгача. Конечно, он не сказал Севе, что не всегда ночует в тайге, и питается, тем, что добудет. У него было много друзей среди местных, коренных жителей – удэгейцев, нанайцев, орочей и тазы, поселения которых находятся на Сихоте-Алине, по берегам Уссури и Самарги. Он за лето преодолевал огромные для подростка расстояния, благодаря своим друзьям, которые с радостью брали его с собой в свои джонки, челны, ладьи и ботники! Да и питался он чаще с друзьями в их юртах, шалашах, домах, чем готовил сам. Всеволод все это знал, просто промолчал, подыгрывая Сереже: как ни как, а, по большому счету, Сережа и тайга – было что-то единое, как и для него, Всеволоды Петровича Сысоева, приехавшего на ДВ из теплых мест. Много ли в стране было тогда таких подростков, которые одни бродят по тайге, просто, чтобы думать? Спят во мху и разыскивают тигров? Вероятно, Сергей был один такой на весь СССР! И, правда. Мальчик в 12 лет сам уходит за 105 км. от дома, и сам, без карты, компаса и навигаторов, находит, например, знаменитое на весь мир лежбище тюленей – ларги!

…«У нас две возможности загнать тигра в невод: 1) собаками, они для этого дрессированы; 2) козленком, правда он для этого не дрессирован, но воняет так, что тигр его уже учуял. Что касается невода – надежный, капроновый, «нить» с сантиметр. Таким неводом можно танк вытащить из болота. Сделано в Японии!» – Сева оглядел свою команду и продолжил, показывая кистью правой руки на тех, кому говорил, что они будут делать, когда тигр окажется в неводе. «Вот вы двое будете заматывать сетью правую переднюю лапу. А вы двое – левую переднюю лапу. Вы двое – заднюю правую лапу, а вы двое – заднюю левую лапу. Хвост твой, Серега. Помни, что хватаешь его двумя руками на расстоянии метра от конца хвоста, схватишь и ложишься на него. Промахнешься – считай покойник! В лучшем случае инвалид, смотря, что ударом хвоста тигр тебе сломает: руки, ноги – не такая беда, позвоночник – амба» А если по животу или груди, или по голове попадет – смерть мгновенная. Я, когда вы все будите на нем, не дай бог, под ним, лежать и путать его неводом, прыгну тигру на шею и займусь его головой. И так, нужно выбрать: собаки, или козленок? Я за козленка. Мы его привяжем по эту сторону невода, невод спрятан в снегу, рванем за концы канатов, и он раскроется перед мордой тигра, когда тот будет прыгать – а он непременно прыгнет на добычу – как парус при затяжном прыжке! Собак нужно закрыть в сарае. Тигр должен настроиться на жратву, а не на бой!» Мы все поняли и встали в боевые стойки. Собачник повел своих громадных питомцев в сарай, подальше от места схватки с тигром. Уссурийский тигр легко расправляется с уссурийским бурым медведем, а собаки для него – под один удар лапой! Сергея Всеволод Петрович послал за спрятанным в противоположном конце нашего лагеря, козленком. Через двое суток тигр был в московском зоопарке.

Всеволод Петрович сдержал слово, когда Сергей уже перестал надеяться, что такой известный на весь ДВ человек придет к ним в гости, да еще возьмет его на тигриную охоту! Удивительно, но баба Люба Всеволоду Петровичу приглянулась. Он, как понял Сергей, любил все большое, крепкое, настоящее. А красота – это дело вкуса! Он прогостил у бабы Любы с Сергеем неделю. Вернее у бабы Любы, ибо Сергей уехал в санях, которые тащили две лошади, с Ургой – орочем, на подледную рыбалку – корюшка подошла, и, задыхаясь подо льдом, готова была выпрыгивать из воды, как только лед над ней продырявишь. Два дня ходу тайгой к озеру «Дунькин глаз». Два дня «ловли» корюшки. И два дня – обратно. Тогда они набрали со льда пять мешков корюшки. Интересно наблюдать, как корюшка выпрыгивает из лунки на высоту до метра и более, падает на лед, и вмиг замерзает. На озере -50! Сергею шел пятнадцатый год. Он много читал, и во многом научился разбираться. Глядя на Всеволода Петровича и бабу Любу, он поймал себя на мысли, что думает о том, что через девять месяцев в их семье – на одного человечка будет больше. Но он ошибся…

…Сергей уехал в Уссурийск, приняв бюро судебно-медицинской экспертизы. В первый же день к нему приехал в новую, двух комнатную квартиру в авиагородке, капитан из областного бюро военной судебной медицины для знакомства. Раньше договора не заключали. Обговорили за рюмками армянского коньяка пять звезд, что почем, и капитан уехал. Никакой машины в личное пользование Сергей не получил. И, зацепившись за эту неувязку, он категорически отказался ездить в командировки по постановлению военного прокурора:

«Будете привозить трупы сюда, в морг!» – твердо сказал Сергей Васильевич, и добавил, садистически наблюдая за реакцией капитана-дознавателя:

«Обязательно на вскрытие должен присутствовать военный дознаватель. Он и будет получать акт судебно-медицинского вскрытия».

А так как военный дознаватель в прокуратуре был один – капитан, который только что распил с «Сергуней» бутылку армянского конька, он понял, что видеться они с новым крутым судебно-медицинским экспертом, будут часто! А на другой день «Сергуня» сам оказался в ситуации, близкой к положению капитана, когда сидел в кабинете районного прокурора, и, неожиданно для себя, услышал, что, помимо Уссурийска и уссурийского района, судебно-медицинский эксперт будет «обслуживать» прилегающие к Уссурийску районы, где судебно-медицинских экспертов сроду не было. А трупов – убиенных, задушенных, изнасилованных, застреленных, задранных медведями, с перекушенными рысью горлами, и всевозможных утопленников, ибо воды здесь, больше, чем в Океане, – в день по десятку!

– В Ольгинском районе населённых пунктов на реке нет, а трупы будут, ибо лесоповал есть, зеки есть…

– Чугуевский район: Ясное, Тополёвый, Архиповка, Верхняя Бреевка, Извилинка, Булыга-Фадеево, Соколовка, районный центр Чугуевка, Цветковка, Новомихайловка, Михайловка, Каменка, Варпаховка, Кокшаровка, Саратовка;

– Яковлевский район: Озёрное, Орлиное;

– Кировский район: Марьяновка, Владимировка, Межгорье, Степановка, Увальное, Архангеловка, районный центр Кировский, Преображенка, Еленовка, Уссурка, Иннокентьевка, Горные Ключи;

– Лесозаводский городской округ: Тихменево, Глазовка, город Лесозаводск, Буссе;

– В Дальнереченском районе населённых пунктов на реке нет, лесоповалы есть.

– В Пожарском районе населённых пунктов на реке нет, лесоповалы есть.

Таким образом Сергей Васильевич получил семь районов, вместе с Уссурийским + один округ.

На среднем течении реки стоит самый северный населённый пункт Приморского края – село Агзу. Именно в этом селе Сергей Васильевич совершил свой первый профессиональный подвиг! В тайге нашли замерзшего охотника. В обычной амуниции. С карабином. С сумкой с патронами и шкурками соболей и куниц. На первый взгляд – нанаец. Участковый милиционер не признал в нем человека из местной охотничьей братии. Ну и что? Мало ли охотников по тайге шастает, в том числе, браконьеров, вскрывающих чужие капканы? Но, возможно другой судебно-медицинский эксперт списал бы все под такую мотивировку, а следователь закрыл бы дело… Следов насильственной смерти, в том числе отравления, на трупе и в трупе «охотника» не было. А, что было, кроме острого инфаркта миокарда? Белая кожа с пигментом не характерным для местных аборигенов. Но – идентичным пигменту… японцев! Охотников-японцев на всем ДВ тогда не было. А вот шпионы часто пытались проникнуть на военный аэродром Уссурийска! Так, Сергей Васильевич помог следователю… КГБ, приехавшему из Владивостока, «поймать» труп японского шпиона! За эту экспертизу Сергей Васильевич Хорошко получил в трудовую книжку сразу две благодарности – от своего, Уссурийского прокурора, и от прокурора КГБ СССР! Обл. здрав отдел Владивостока «присудил» Сергею Васильевичу за эту экспертизу Высшую врачебную категорию! И дня, как говорят, не проработал, а «вышку» получил! Забегая вперед, скажем, что Сергей Васильевич Хорошко был единственным врачом в СССР, который имел две высших врачебных категории: по судебно-медицинской экспертизе и по психиатрии.

…Сначала ему предлагали аспирантуру по судебно-медицинской экспертизе. При этом заверяли, что за время учебы в аспирантуре, эксперты Москвы, очень уважаемые и со связями люди, сделают ему и прописку, и квартиру. «Не гоже лилиям прясть» – ответил на предложение об аспирантуре своим московским шефам Сергей Васильевич. Москвичи узнали о нем и возжелали иметь его в своих рядах еще настойчивее, после другого профессионального подвига Сергея Васильевича Хорошко. Он, на голой интуиции, вскрывая труп, умершей в городской больнице девочки пяти лет, от «двусторонней пневмонии» (по заключению лечащих врачей и консультантов – профессоров из Владивостока), поставил свой диагноз: «Коревая двустороння пневмония, вызванная прививкой против кори». Это было ЧП всесоюзного масштаба! Эту вакцину разработал Институт, под руководством академика Н., который был автор проекта. Академика уже номинировали, как сейчас говорят, к государственной премии. А тут – на тебе! Какой-то провинциальный судебно-медицинский эксперт ставит диагноз «Коревая пневмония»! Это не только лишение академика Н. премии. Это подсудное дело! Академик стал названивать в Владивостокского бюро судебной медицины и требовать, чтобы Сергея Васильевича Хорошко сняли с работы за несоответствие занимаемой должности и по профессиональной непригодности. Но, предчувствуя подобный поворот дела, Сергей Васильевич взял кусочки легких умершего ребенка и направил на гистологическое исследование в военную судебно-медицинскую экспертизу, не доложив своему начальству. В военной судмедэкспертизе не были в курсе дела, и дали заключение, какое и должны были дать! Владивосток умыл руки! Академик остался один-на-один с Сергеем Васильевичем. Сначала была попытка угрозы и шантажа. Потом попытка подкупа московской квартирой и постоянной московской пропиской. И, наконец, слезы, со словами: «Я старый больной человек… скоро умру! Пожалей старика – вакцину я уже уничтожил. Не придавай огласке!» Дело усугублялось тем, что от этой вакцины в СССР умерли еще четыре ребенка, но академику как-то удалось это скрыть! Сергей Васильевич сказал, что «предавать огласке результаты своей работы судебно-медицинский эксперт не имеет права. Но, вот как поступит прокуратура, он не знает». Прокурор пожалел старого, больного академика! Но он все равно вскоре умер от инфаркта миокарда! Академик, как видно, перенес сильный стресс…

Быстро пролетели два с половиной года – Сергей Васильевич работал без отпуска. За это время он вскрыл три тысячи трупов, и освидетельствовал полторы тысячи избитых и изнасилованных. Последние были все женщины – ровно тысяча. И он сделал для себя два разнокалиберных вывода: 1) мужчина не может изнасиловать женщину, если, а – она сама не хочет этого, пусть неосознанно; б – если она в здравом уме и ясной памяти. 2) Он не рожден быть судебно-медицинским экспертом, несмотря на то, что эта профессия требует напряжения ума (любимое для него занятие с детства) … Поэтому (2), Сергей Васильевич Хорошко и написал письмо профессору Владимиру Владимировичу Ковалеву, директору Института психиатрии Министерства здравоохранения РСФСР. Он просил принять его, не проработавшего психиатром и дня, в клиническую ординатуру. Сергей понимал, что это (его письмо), тоже вид безумия! Клиническая ординатура и во Владивостоке – только по великому блату и для врачей, имеющих опыт работы по специальности не меньше трех лет. Странно, но ответ не заставил себя ждать! Ковалев ПРИГЛАШАЛ Сергея Васильевича Хорошко к себе в институт, на кафедру общей психопатологии в клиническую ординатуру. Директор гарантировал будущему клиническому ординатору место в общежитии и ежемесячную зарплату врача-психиатра ординатора! Была и приписка; при желании возможна подработка – ночные дежурства!

Баба Люба тоже была счастлива: «сынок» осуществил свою мечту стать психиатром. И не где-нибудь, а Московском Институте психиатрии Минздрава РСФСР! Не погуляв и дня отпуска, Сергей Васильевич Хорошко улетел в Москву…

Что же касается секса, то Сергей Васильевич не придавал этому никакого значения. Он ни в кого не влюблялся. А имея внешность Сергея Есенина, он без передышки, начиная с 12 лет, вступал в короткие – 1—3 дня, половые отношения, в основном (начиная с 18 лет) с юными особами. А первой его женщиной была двадцатилетняя молочница – зав. молочным комбинатом в колхозе Спиридоновка. Сережа очень любил все молочное. Ганна была дочка бандеровца. На ДВ тогда было много: и на Юге, и на Севере, семей бандеровцев и власовцев, сосланных после войны. Они хорошо устраивались, были подчеркнуто дружелюбны с местными жителями, и «искупали» предательство своих отцов хорошим трудом. С аборигенами ДВ они не дружили. Также, бандеровцы не дружили с власовцами. А власовцы с бандеровцами.

…Сережа, как объект Ганиных вожделений, был явным исключением. Ганна многому научила Сережу. Прежде всего тому, что «Анна – это имя кацапки (то есть, русской) или жидовки (то есть, еврейки). А она украинка – Ганна! Сергею тогда, в 12 лет, в 1957 году, все эти Ганины «примочки» были до лампады! Ему нравилась ее сметана, в которой столовая ложка стоит. Ганна была бригадиром. В ее бригаде было 10 девушек от 18 до 22 лет. Этого хватило Сергею на три года. Дальше был период секса с юными аборигенками юга ДВ. Больше других ему нравились девочки-орочи! Отцы были счастливы, что русский красавец спал с их дочерями. Но в 16—17 лет он стал спать и с их женами. Они и от этого тоже были счастливы… Короче, секса было много, без любви и радости обладания! И так – до самой Москвы…

…Стоя как-то поздно вечером у метро «Преображенская площадь», только что проводив очередную дочку своего пациента из своей комнаты общаги в метро, и смотря на залитую огнями Москву, Сергей почувствовал щемящую за грудиной сильную боль… Даже мелькнула мысль – «не инфаркт ли?» Сереже было 28 лет. Но боль быстро прошла вместе с мыслью об инфаркте миокарда, а легче не стало! На смену боли и мысли об инфаркте, пришла мысль… о смысле его жизни: «Вот ты – психиатр. Ты – в Москве. Она у твоих ног! Ты красив и умен. Это все видят и все ценят, даже сам Владимир Владимирович, ну и что?»…

Как-то столкнувшись с Сергеем в коридоре института, поздоровавшись с ним первым, Ковалев, взяв Сергея под руку, повел куда-то, но не в свой кабинет. Шли и молчали. Сергей ждал, что скажет директор, который ведет его, ординатора, под руку. Они вошли в лифт, поднялись, вышли из лифта, Владимир Владимирович продолжал держать его под руку, ничего не говоря. Прошли по коридору. Вошли в другой лифт, опустились на второй этаж в коридор перед дверью с номером 212, они остановились. Ковалев все молчал. Лицо его ничего не выражало. Он отпустил руку Сергея, вынул из кармана халата ключ, который бывает только в психиатрических больницах, вставил его в квадратную дырку, чуть ниже ручки, и повернул ключ. Дверь открылась, и они оказались в палате, шестиместной, надзорной, ибо у двери сидел громадный санитар с засученными рукавами, а два других сидели по периметру. Сергей обратил внимание, что кровать, которая была у окна с железными решетками и изнутри и снаружи, была пуста и аккуратно заправлена. Владимир Владимирович вновь взял Сергея под руку и повел к этой кровати, не отвечая санитарам на приветствие, и не обращая никакого внимания на больных, некоторые из которых начали, хныкая, что-то говорить, обращаясь к профессору. Пока они подходили к пустой кровати у окна, дверь палаты отворилась и в нее вбежал молодой мужчина, тоже в белом халате с таким же ключом, как у Владимира Владимировича. Он начал что-то говорить директору, но Ковалев не повернул в его сторону даже голову. Так они подошли вплотную к кровати. Наконец Владимир Владимирович заговорил:

«Смотри и читай, Сережа!» И тут Сергей увидел небольшую медную пластинку, на которой было выбито: «На это кровати лежал великий русский поэт Сергей Есенин» Сергей взглянул с глубокой благодарностью на директора Института психиатрии Минздрава РСФСР. Тот хотел что-то сказать, но его опередил больной, который лежал на соседней с есенинской, кровати. Выскочив из-под одеяла, он радостно заорал во всю глотку:

«Сережка вернулся! Вставайте, Сережка вернулся!»

При этом тыча обеими руками в сторону Сергея Васильевича. Ковалев, молча, кивнул санитарам, которые уже спешили к больному, через мгновение, они завернули его плотно в одеяло и стали привязывать его руки и ноги к кровати, ловко скручивая в жгуты взятые с тумбочки простыни. Это была надзорная палата. В ней были кнопки. Врач, который заскочил вслед директору и Сергею в палату, жал изо всех сил на такую кнопку. Аж, покраснел, бедняга! Вбежала медсестра, неся поднос с двумя шприцами. Еще через мгновение, уколотый в руку беспокойный пациент, начал с громким храпом погружаться в небытие. А Владимир Владимирович вновь взял под руку Сергея и подвел его к окну с двойными решетками… Прямо перед окном рос …клен ты мой опавший, клен заледенелый…

На другой день была защита аспиранта профессора Авруцкого Владимира Николаевича Дурново… Тема диссертации: «Бензодиазепины при острых психозах. Собственные клинические наблюдения» Сергей Васильевич Хорошко пошел на защиту Владимира Николаевича Дурново. Так они познакомились и сразу крепко подружились…

Обоюдная симпатия возникла сразу, несмотря на радикальное различие будущих друзей, побратимов! Пожимая узкую ладонь с длинными пальцами Владимира Николаевича, поздравляя его с отличной защитой, Сергей невольно оценивал его со своей, конечно, колокольни. Толстоват и рыхловат – для своих тридцати лет. Пальцы при рукопожатии слабые, ладонь влажная. Успел побрызгать в рот чем-то, ибо не хочет, чтобы пахло изо рта после длительного выступления при защите диссертации. А одет как! Как в журналах Мод! Западноевропейский стиль! И духами слегка пользуется, не нашими… Но парень без сомнения талантлив и глубоко порядочный… джентльмен! Главное, что настоящий ученый. Еще бы! Из какой династии русской! Дурново! Аристократ, московский коренной… Не курит, но, точно, балует себя и хорошим коньяком, и хорошими сигаретами. Женщины таких не любят. По крайней мере – с первого взгляда… Мысль невольно перескочила у Сергея на него самого, в то время, когда Володя приглашал его на банкет и сразу, без всяких пауз сделал совсем неожиданное предложение:

«Сережа! Я приглашаю тебя в Прагу и Будапешт… У меня «Волга», и я имею международные права и визы во все наши страны. А иногда выезжаю в Париж, Рим, Брюссель… Это чисто научно-деловые поездки. Кафедра, которую я представляю, знаменита в Европе, в том числе западной, как лидирующая по открытию и производству бензодиазепинов и «мягких» антидепрессантов… Мы обмениваемся с ведущими фирмами Европы, в том числе, повторяю, капиталистической. И препаратами, и результатами их апробирования: мы даем им на апробирование свои препараты, а они – нам. Мой шеф – получил недавно академика… И является почетным доктором во многих Научно-исследовательских институтах Запада. Ну, по дороге, я тебе все подробно объясню…». Сережа слушал то, что говорил Володя, и это казалось ему фантастикой, сказкой! Он никогда не думал и не мечтал о поездках в другие страны, ему все и вся заменяла тайга, Океан и могущие дальневосточные реки, – они вырастили его и воспитали! Конечно, он охотно и усердно, профессионально работал судебно-медицинским экспертом… Но даже в Москву он приехал не ради самой столицы, а чтобы стать хорошим психиатром, осуществить свою мечту детства! Он невольно сравнивал себя со своим новым другом… Ничего общего, кроме отношения к профессии: они оба были настоящие профессионалы, Врачи! Но, Володя – «как денди лондонский одет», да и воспитан не хуже! А он? Что-то покруче Маугли и Тарзана! Смесь их обоих! Он обходи ногами всю южную дальневосточную тайгу и даже захватил приличный край северной – по обе стороны Татарского Пролива. Переплывал все дальневосточные реки и озера. Ни раз, не зная, что такое «экстримал», во время тайфунов и наводнений, уходил один в «зоны» бедствий, помогая своим друзьям – аборигенам спасать жилье и амуницию, скот. Он мог быстро, без остановки забраться на самый высокий кедр. И умел из кедровых шишек добывать молоко. Выпил его не одно ведро! Он, со своим учителем Всеволодом Петровичем, узнал все травы и ягоды с целебными и просто с питательными свойствами. С 10 лет Сергей курит.

Как-то увидел по телевизору, как курят сигары, и стал сам из разных сушеных трав, делать себе сигары, добавляя туда настоящей махорки, которую выращивали нанайцы и орочи. Когда учился в Университете во Владивостоке, начал курить гавайские и гаванские (настоящие!) сигары, но вскоре научился свои делать такие, что даже заядлые курильщики сигар не сразу могли их различить! Сергей взял с собой огромный чемодан своих, гаванских и гавайских, сигар. Курил, правда, в институте тайком. Сейчас, слушая ошеломляющее предложение Володи, он ясно себе представил, как Володя со своими психическими, физическими и аристократическими способностями погибает в тайге – в первые, же сутки, если вдруг, какая-нибудь злая сила забросила бы его туда! От страха бы погиб, увидев, например, рысь, которая готовится к прыжку ему на загривок, ил провалившись в старую медвежью берлогу… А он? Да он с Всеволодом Петровичем стал профессиональным тигроловом: больше десятка пойманных тигров на его счету. И уже давно он не ловит хвост тигра, и даже не вяжет его лапы, а прыгает, как самый сильный и ловкий, тигру на загривок! И – ни одной царапины! Уже дважды Сысоев делал его руководителем тигроловов! А это не просто распределить силы бригады, и решить: ловить с собаками или с козленком… Это уметь заманить и перехитрить самого тигра! И Сережа обо раза справлялся со своей задачей, по оценки Всеволода Петровича, на «отлично»!.. Однажды с Сережей был такой курьезный случай: присел он как-то в кустах… «по – большому». Было уже темно. Он бродил один, было ему 20 лет. Вдруг чувствует, что кто-то хлопает его дружески по плечу! Повернулся (а в тайге за сотни километров никого не было!), а это медведь, двухгодовалый! Резко повернулся к нему Сережа, успев натянуть штаны, на поясе которых был нож, но медведь уже взял его в обхват за плечи и давил! Тиски, что надо! Сережа попытался скинуть лапы зверя – бесполезно! Вырваться – не возможно. Тогда он взял шею медведя в свои тиски и что есть мочи начал давить! Медведю это явно не понравилось, ибо он открыл пасть и обдал Сережу таким зловонием, что его чуть не стошнило! Так они стояли, молча, и давили друг друга! Сережа понял, что медведь сильнее, и если его лапы соскользнут на грудь к Сергею – то она, грудная клетка, будет раздавлена вмиг! Сергей, продолжая давить шею медведя и оставаясь в тисках, не знал, как изменить положение! С отчаяние, он даже обратился к медведю и сдавленным голосом прошептал зверю: «Давай, отпустим друг друга, и разбежимся…» Это, скорее всего, как потом он, анализируя данный «казус» решил, из-за того, что его мозг стал меньше получать кислорода! Но, свершилось чудо: медведь на мгновение слегка расслабил свои «тиски», и почему—то попытался повернуть голову в сторону. Этого мгновения Сергея было достаточно! Он выскользнул из медвежьих объятий, и, выхватив нож, всадил его по рукоять в сердце зверя! Медведь и не пикнул! Лапы его упали плетями, а глаза словно вышли из орбит. По углам челюсти поползли струйки крови. Сергей понял, что медведь мертв!..»

«Тебе не нужно делать ни зарубежный паспорт, ни получать выездную и въездные визы: между нашей кафедрой и фирмами, с которыми мы сотрудничаем, заключен договор о взаимном безвизовом обмене научными сотрудниками: я после банкета представлю тебя шефу, и он впишет тебя в постоянные члены нашего делового международного сообщества…»

«Какого, – слушая Володю и вспоминая схватку в тайге с медведем, – подумал Сергей! – Сюрреализм какой-то…»

«Ты что молчишь? – спросил его Володя – и что такой задумчивый? Не веришь? Пойдем прямо сейчас к Авруцкому, я тебя с ним познакомлю…»

Но, володин шеф вместе с Ковалевым сам подходил к ним, и широко раскинув руки – «как медведь тогда лапы!» – мелькнула у Сергея мысль, – заключил новоиспеченного кандидата медицинских наук в свои объятья!

«А это наш новый клинический ординатор, Сергей Васильевич Хорошко. Знакомьтесь! Кстати, мой земляк…»

Оказывается, Владимир Владимирович родился и вырос на Дальнем Востоке, в одной из деревушек, в которые не раз летал Сергей, вскрывать трупы… Ему стало понятно, почему Ковалев так быстро ответил на его письмо и взял его в свой институт! «Вот так диво! – удивленно воскликнул Авруцкий. Но его восклицание, оказалось, не имело никакого отношения к тому, что Ковалев и Сергей – земляки. Оно имело отношение к фамилиям Володи и Сергея:

«Хорошко и Дурново! Прямо кабала…»…

P.S. Сысоев – уникальная личность. Родившись на юге, он мечтал о Дальнем Востоке и, получив профессию охотоведа, отправился на окраину России. Во время Великой Отечественной войны участвовал в разгроме Квантунской армии в качестве помощника командира 907-го фронтового медсанбата.

Охотовед по профессии, натуралист с широким кругозором по призванию, он стал инициатором работ по акклиматизации и расселению промысловых животных. Благодаря ему на огромных пространствах Дальнего Востока появились соболь, бобр, норка, ондатра. Всеволод Сысоев не раз был в группе тигроловов, что позволило ему позже написать знаменитую книгу «Золотая Ригма». По рекомендации Михаила Александровича Шолохова В. П.Сысоев был принят в члены Союза писателей СССР. Умер он в 2011 году, весной, не дожив до 100-летия полгода… В один день с бабой Любой…

«Был он изящен,

К тому ж поэт, Хоть с небольшой,

Но ухватистой силою…»

(Сергей Есенин)

…На банкете, который для «узкого круга» был устроен в актовом зале Института, присутствовала вся элита московских и ленинградских психиатров – руководителей кафедр психиатрии и Институтов Психиатрии. Здесь Сергей увидел легенду судебной психиатрии – Георгия Васильевича Морозова, директора Института Судебной Психиатрии им. В. П. Сербского. Вокруг его имени уже «бурлило», с подачи западных СМИ. Примерно так:

«Морозов держит в своем институте диссидентов в качестве шизофреников, опасных для общества (СО) – борцов за свободу и демократию, за права человека…»

Дальше шло перечисление ряда уже набивших оскомину советскому человеку, фамилий. С такой популярности Морозова мог конкурировать только академик Андрей Владимирович Снежневский. Последнего обвиняли в «придумывании вялотекущей шизофрении, чтобы ставить этот диагноз всем, кому неугодна советская власть, и прятать их за решетки психиатрических больниц, и путем нейролептиков, сульфазина и электрических шоков превращать диссидентов в идиотов». Он не ходил на банкеты даже своих диссертантов. Снежневского не было на банкете, но здравницы в его честь звучали из уст корифеев психиатрии весьма часто!

(В 1972 году экспертная комиссия под председательством Снежневского провела экспертизу диссидента Леонида Плюща и подтвердила предыдущее заключение – хроническое психическое заболевание в форме шизофрении. Позднее Плющ был обследован западными психиатрами и признан здоровым.

…В 1977 году на конгрессе Всемирной психиатрической ассоциации в Гонолулу на Гавайях Андрей Владимирович Cнежневский и его делегация подверглись резкой критике, и присутствующие большинством голосов осудили «систематическое злоупотребление психиатрией в политических целях в СССР». Резолюция, имевшая целью осудить Москву, была принята с перевесом лишь в два голоса, 90 против 88, и только потому, что польская делегация отсутствовала, а советским представителям, запоздавшим с уплатами взносов, не было разрешено использовать все из выделенных им голосов.

…В 1980 году А. В. Снежневский был приглашен Королевским колледжем психиатрии (Великобритания), почетным членом которого он являлся, для ответа на критику в связи с его ролью в освидетельствовании Плюща и других диссидентов. А. В. Снежневский не принял приглашения, а также заявил о своем отказе от почетного членства в колледже. В 1974 году А. В. Снежневскому было присвоено звание Героя Социалистического труда. Таким образом он имел два Ордена Ленина, четыре Ордена Красной Звезды, первый из которых получил на фронте, множество медалей).

Вот куда из дальневосточной тайги попал Сергей Васильевич Хорошко. Он с огромным любопытством рассматривал всех собравшихся, которых раньше видел только на страницах учебников и монографий по психиатрии. И любовался, восхищаясь, как «ведет стол» Владимир Николаевич, взявший на себя роль тамады! Класс! Каждого из присутствующих он не просто поблагодарил за то, что он удостоил его чести, придя на банкет, но в нескольких словах, фактически рассказывал о каждом самое главное… что он сделал для отечественной и мировой психиатрии! Он был галантен с дамами – профессорами психиатрии, заведующими психиатрическими кафедрами, учеными с мировым именем. Начиная говорить о коллеге-даме, он изящно вынимал из огромных античных ваз, в которых на широком столе (посуда антикварная, серебро, золото, древний китайский фарфор и т.п., – доставлено из квартиры В.Н.Дурново!) были розы – красные, белые и черные, по одной каждого цвета, и виртуозно вручал ей букет с поклоном, как вручают даме своего сердца! Ну, а о закусках и напитках Сергей просто не имел не малейшего представления, что такое есть на белом Свете! Несмотря на то, что однажды он был на «банкете» во Дворце Императора Японии, труп двоюродного брата которого ему пришлось вскрывать…

…В разгар пиршества, наблюдая своего нового друга и открывая в нем все новые и новые интересных для себя стороны, Сергей вдруг вспомнил, как на берегу Японского моря, после того, как вскрыл два трупа охотников, почему-то устроивших дуэль – стрелялись из карабинов, с ним случился приступ аппендицита, в результате которого аппендикс лопнул! К трупам он добрался от места посадки вертолета верхом на лошади – было это как раз после очередного разлива, ибо на вертолете нельзя было даже зависнуть, скинув веревочную лестницу – с моря били сильнейшие порывы ветра, которые слабели в густой в этом месте пихтовыми деревьями, тайге. Сергей понимал, что через минут 10—15 разовьется перитонит, и, даже если он доберется до вертолета и его смогут поднять, то лететь до ближайшего населенного пункта, где есть фельдшерско-акушерский пункт два часа! Таким путем его ждет верная и мучительная смерть! Такая же смерть ждет его рядом со вскрытыми и уже зашитыми трупами! Умирать Сергей не хотел, хотя смерти не боялся. Боли боялся только по одной причине – болевой шок лишит его сознания! А он мечтал умереть, как академик Иван Павлов, диктующий симптомы своего ухода из жизни ассистентам и студентам!

…В это время позвонил Сталин, чтобы узнать, как состояние академика. Павлов сказал:

«Передайте вождю, что мне некогда с ним разговаривать, я умираю!»…

Сергей решил оперировать себя. У него был полный секционный набор и пол-литровая бутылка медицинского спирта, которую он собирался традиционно отдать пилотам после возвращения домой. Скрипя зубами от боли и прикусывая нижнюю губу до крови – чтобы не лишиться сознания – он начал готовиться к операции. Это был первый случай, когда он выпил медицинский спирт, около 200 граммов. Операционный инструмент обработал формалином, опуская скальпель и зажимы, иглы и шелк в пол-литровые банки, где в формалине плавали кусочки внутренних органов трупов, взятых для лабораторного исследования. Формалином из этих банок обработал и «операционной поле». Хорошо, что ярко светило солнце, и что это был июль! Сел так, чтобы ноги были в море. Это, по его мнению, тоже в какой-то степени задержит шок… И операция началась! Хорошо помнит, что нашел и удалил аппендикс, перевязал его культю и артерию, как, прокусив губу, куском бинта, смоченном в спирте, начал сушить карман брыжейки слепой кишки…

…Очнулся Сергей в кровати фельдшерско-акушерского пункта под капельницами. По обе стороны кровати сидели две красавицы – копии друг дружки, настолько схожие, что он подумал, что галлюцинирует, на берегу Тихого Океана! Красавицы были в медицинских халатиках, слегка скрывающих их прекрасные голые формы! Одна из них, обращаясь к нему, сказала:

«Мы договорились, что как очнется, на кого из нас первую посмотрит, на той и заставим жениться! Марина и Оксана, однояйцевые близняшки, спасшие тебе жизнь!»

Это сказала Марина, судя по аккуратной вышивке на кармашке халатика. Оксана же добавила:

«Перитонит мы твой, Сережа, задавили антибиотиками. Думаем, что шов, хоть и большой – ты себя, как труп вскрывал что ли, так располосовал – будет первым натяжением»

«Прооперировал себя классно – тем же голоском проворковала Марина, – но все же заменили твой трупный шелк кетгутом… Да, ты умудрился перерезать себе… не напрягайся, не семенной канатик, а пахово-мошоночное кольцо. Мы его, конечно, зашили, но тяжести не советуем поднимать – будет грыжа, и женщин любить будешь реже…»

Его дважды спасли. Сначала друг-вертолетчик, нанаец – у аборигенов есть особое чувство приближающейся к ним в радиусе нескольких км., смерти (это многие ему говорили аборигены). Они сидели у костра и ждали возвращения Сергея на лошади. Трупы же решили забрать, как ветер утихнет. Вдруг, Петя, командир вертолета, соскакивает и командует второму пилоту:

«В машину!»

Успели вовремя, Сергей со вскрытым животом уже умирал… Грыжа у него появилась только в 65 лет, когда он в своей усадьбе копал колодец! Денег нанять людей не было, драли копщики втридорога, сговорившись с местным ЖКХ: бандиты с этой конторы, под выдуманным предлогом, обрезали воду, и тут же появлялись копщики… Колодец-то он выкопал хороший – докопался до подземной речки. Землю и камни таскал двумя ведрами. Но грыжа появилась, как и обещали близняшки!.. Правда, любить женщин он не стал меньше: и, не смотря на пахово-мошоночную грыжу, и на солидный возраст…

…«Нет, моя жизнь надежнее, – подумал Сергей, глядя на элегантного и счастливого Володю, он бы предпочел умереть, чем оперировать себя. Имея дело с фармацевтическими фирмами, наверняка прячет в своем огромном перстне цианистый калий на всякий случай».

И, оказалось, что не ошибся! На день рождения Володя подарил ему почти как у него старинный итальянский перстень с секретом, в котором был цианид: «Все в жизни случается… так надежнее!» – сказал при этом Володя. Сергей яд вылил и перстень обезвредил. На случай, если Володя решил бы проверить, в «безопасности» ли его друг, он налил туда 25% глюкозы…

Глава 3. Бензодиазепины, эндорфины, лычаковские склепы

…«Коллеги! А вот сейчас прошу особого внимания! Повторюсь: бензодиазепины воздействуют на организм человека… и теплокровных —коллеги, прошу следите за моими словами, а то я наговорю чего-нибудь лишнего, да-да, одно слово вы уже пропустили мимо ушей, – Володя в состоянии ажитации, делал доклад под странным для психофармакологов названием – „Советские бензодиазепин и пиразидол“, его слушали краем уха, и это его до поры до времени устраивало, но, вот он „момент истины“, шокирующий момент – благодаря аллостерической модификации особого вида нейромедиаторных рецепторов, в первую очередь ГАМК-а рецепторов… Забудьте, что я только что сказал, и во что вы все безрассудно верите!»

Здесь Володя остановился и, не отворачиваясь, широко разинул рот и стал брызгать туда дезодорант. Это усилило эффект просыпающегося зала! Ведь все участники Первого Международного Конгресса, который шел четвертый час, просто отупели от докладов и откровенно зевали или даже посапывали во сне! Ключевой фразой, пробудившей и настороживший огромный зал Львовского оперного театра, где проходила Конгресс, было «Забудьте, что я только что сказал!» Сон как рукой сняло!..

…Сергей вот уже, как год, был женат на красавице ленинградке, умнице, только, что окончившей фармацевтический факультет. Лера бросила Северную Венецию ради Сергея, который, несмотря на то, что восхищался Ленинградом, жить там не мог. Он работал заведующим мужским отделением в подмосковной, спрятанной в лесах, психиатрической больнице. Это была не простая психиатрическая больница. Это был филиал Института Сербского, в который госпитализировали психически больных, совершивших убийство. Или впервые признанными таковыми в Институте Сербского, после совершенного преступления. Бетонные заборы полностью охватывали огромную территорию больницы. Они были с колючей проволокой на верху, а по периметру- с вышками, в которых стояли вооруженными автоматами, солдаты в/в. Было в этой больнице отделение для военнослужащих. Вот в нем Сережа и работал.

Сережа с Лерой познакомились, идя на встречу друг другу по Невскому Проспекту. Сергей шел в «Пирожковую», завтракать. Валерия, или просто Лера, в этот день была выходная, и шла к своей подруге, с которой созвонились и договорились, вместе поехать погулять в Петергоф. Сейчас, после выступления своего друга, Сергей очень жалел, что не взял Леру с собой. Он и сам-то ехать на Конгресс не хотел. Не любил такие вещи. Володя почти силой посадил его в «Волгу» и повез во Львов. Сейчас, после Конгресса, стало понятно, что его организовали только ради феназепама и пиразидола. Сережа сначала не слушал Володю и дремал, уставший от докладов и докладчиков, и от жары, какая стояла в эти дни во Львове. Но он тут же проснулся, когда Володя произнес: «ФАС!»…

…«И так, коллеги, то что я сейчас скажу и покажу сразу убедит вас, что советские феназепам и пиразидол – не имеют ничего общего с зарубежными бензодиазепинами и „мягкими“ андидепрессантами, типа амитриптилина и азафена. Да, ничего общего, кроме основных химических структур. И вот почему. Начну с феназепама, который превосходит, как показали клинические исследования в ведущих клиниках СССР, Чехословакии, ГДР, а также Парижа, Рима и… Ватикана, все, известные на сегодняшний день бензодиазепины на 56,5%… А пиразидол превосходит амитриптилин и азафен на 25,6%.» Владимир Николаевич Дурного представлял клинику Авруцкого, который также был в зале, и, опустошив морскую фронтовую флягу армянского коньяка, тихо посапывал в сладком сне на галерке. Он не проснулся и при фразе своего сотрудника «ФАС!»…

…В конце шестидесятых годов в СССР появился ранее никому не известный у нас препарат элениум – первый бензодиазепин, производства ФРГ. Его почему-то сразу захватили кардиологи. Тут же, по всей могучей стране, прокатилась среди больных, страдающих ИБС (ишемической болезнью сердца) с частыми приступами стенокардии и страхами мучительной смерти, волна радости! Спасены! Теперь, с элениумом, «СП» по ночам (время эмоциональных приступов стенокардии и псевдо-стенокардии) делать будет нечего! Невропатологи и психиатры не сразу «врубились», что это препарат не имеет никакого лечебного свойства при ИБС, а является их препаратом – психотропом, купирующим страхи, тревогу, бессонницу и прочие невротические симптомы, которыми так богаты синдромы всякого рода приступов стенокардий! Но в элениуме, лже-кардиологическом препарате, первыми разобрались… патологоанатомы. Больные, страдающие ИБС, когда начинался приступ стенокардии (настоящий!) вместо нитроглицирина – самого эффективного и надежного кардиолитика, принимали элениум, и, счастливые, что боль исчезает, умирали, часто – во сне!

…Разобравшись в элениуме, кардиологи всего СССР и соц. лагеря, как легко взяли его на вооружение, так легко от него и отказались. Зато клиники неврозов и психопатий получили в лице элениума, надежный препарат! И тут же в нашу страну хлынули потоками самые разные бензодиазепины, со слегка измененной формулой, такие, как седуксен, радедорм, валиум, либриум, эуноктин и прочая, и прочая!

Так прошло ровно десять лет. И вот, наконец, Отдел науки ЦК КПСС вызвал к себе Григория Яковлевича Авруцкого, ведущего в стране психофармаколога, где ему сказали: «Выбирайте, тов. профессор – звание академика, и, возможно, Героя Социологического Труда с Золотой звездой и Орденом нашего вождя, в том случае, если через месяц Вы представите нам советский бензодиазепин. Препарат должен быть не украден у наших зарубежных партнеров, а выработан вами совсем по иной схеме. И, как все советское, он должен быть сильнее всех известных бензодиазепинов, не меньше, чем на 10%… А, если Вы к тому же изобретете советский антидепрессант, то, к перечисленному вознаграждению еще получите Государственную Премию. А, Ваши сотрудники, участвующие в разработке препаратов, к своим регалиям добавят степень доктора и звание профессора. Или, в противном случае… Вы, кстати, какого возраста, пенсионного? – Тихие, незаметные научной общественности, проводы на пенсию. А ваших сотрудников – ординаторами в психиатрические больницы городов и поселков СССР. Психиатров у нас пока, увы, очень не хватает, особенно в Сибири и на Дальнем Востоке».

Авруцкий был гений, Дурново был тоже гений. Вот эти два человека, как стахановцы, дали на гора, феназепам и пиразидол. Об этих советских препаратах Владимир Николаевич сейчас докладывал, приготовив для своих зарубежных коллег «бомбу»!

…Авруцкий тихо спал на Конгрессе, ибо знал, что бомба взорвется и сметет с сознания всех собравшихся все, что они раньше знали о бензодиазепинах и «мягких» антидепрессантах! И сделает это, взорвет «бомбу», его любимый ученик, восходящая звезда мировой психофармакологии, Владимир Николаевич Дурного, русский аристократ, превосходящий научной элегантностью и родовым величием и французских пэров, и британских пэров и лордов!

…«Итак, что вы, глубокоуважаемые коллеги, знали о бензодиазепинах до моего доклада? Позвольте, я буду рассказывать о них. Все, что я скажу о них, прямо относится и к нашему (а не к вашим, простите) «мягкому» антидепрессанту пиразидолу…

…Но, сначала напомню вам, уважаемые коллеги… об эндорфинах. Я не сомневаюсь, что вы все знаете, эти «гормоны счастья». Если среди вас есть кто-то, кто специально занимался эндорфинами, я хочу, чтобы он непременно выступил в прениях по моему докладу, и, прежде всего сказал: приходила ли ему когда-нибудь в голову мысль, что все, абсолютно все, психотропные препараты суть эндорфины…» При этих словах зал громко загудел, между делегатами стали возникать спонтанные дискуссии, но одно очень скоро стало понятно, что никому и в голову не приходило, почему синтетические психотропные препараты избирательно действуют на психику? На каком основании их разделили на группы – нейролептики (малые, большие), антидепрессанты (малые, большие) седативные и транквилизаторы? Не говоря уже о противосудорожных препаратах… Каким таким образом опытные психиатры, «стреляют» не только по синдромам психических расстройств, но и по симптомам и попадают в «десятку»? На каком таком основании они высчитывают дозы не обходимого психотропного препарата, вплоть до микродоз? Да, каждый препарат, прежде, чем выходит в широкую практику, апробируется на животных и в условиях психиатрической клиники… Но этот факт ничуть не объясняет выше поставленные вопросы… Владимир Николаевич, назвав психотропные препараты эндорфинами, все эти вопросы тут же снял! Это – впервые в истории психофармакологии, следует сказать!..»

…А он продолжил:

«Вы можете прочитать об эндорфинах и в советских, и зарубежных энциклопедиях одно и то же. А, именно: «Эндорфины (эндогенные (греч. «внутри» + греч. «колено, род») + морфины (от имени древнегреческого бога Морфей (греч. «тот, кто формирует сны»)) – группа полипептидных химических соединений, по способу действия сходных с опиатами (морфиноподобными соединениями), которые естественным путем вырабатываются в нейронах головного мозга и обладают способностью уменьшать боль, аналогично опиатам, и влиять на эмоциональное состояние. Эндорфины образуются из вырабатываемого гипофизом вещества – беталипотрофина (beta-lipotrophin); считается, что они контролируют деятельность эндокринных желез в организме человека. Высокие количества эндорфинов могут привести человека в состояние эйфории, из-за чего его ошибочно называют «гормоном счастья» или «гормоном радости», хотя на самом деле эйфория вызывается гораздо более сложными процессами и взаимодействием нескольких нейромедиаторов, из которых эндорфины не самые важные». Это он сказал наизусть! И продолжил: «Мне очень интересно, когда и кто, и с какой целью ловко связал эндорфины с морфием? Я рассматриваю это не как случайность, а как самую большую диверсию в истории психофармакологии!»…

При этих словах докладчика зал притих, словно съежился, чувствуя себя виноватым! А Владимир Николаевич продолжил:

«Прошу, если кто может, объяснит нам, почему такие важные вещества, вырабатываемые нашим организмом, не изучаются? Я скажу вам свое мнение: если бы изучались, как любые секреты, выделяемые нашим организмом. Ну, хотя бы как инсулин, или та же желчь, то… пришлось бы закрыть все фирмы, выпускающие психотропные препараты, которые множатся в геометрической прогрессии, и в этой же прогрессии обогащают их производителей»

Зал не просто загудел, он загудел явно агрессивно, ну, ползала – точно! Некоторые автоматически начали соскакивать со своих мест, но… тут же садиться! Ни один не крикнул, чтобы докладчик перестал нести ахинею и покинул бы трибуну… Авруцкий продолжал спокойно посапывать! Владимир Николаевич, дав несколько минут залу пошуметь, начал весьма громко и твердо: «К эндорфинам добавили морфий только с одной целью – приравнять их к наркотикам! Предвижу, что советский бензодиазепин, который имеет одну и ту же химическую формулу с седуксеном, валиумом и либриумом, тоже тихой сапой прировняют к наркотикам!».. Зал опять взорвался, шум, гам, и ничего не понять, но никто не двинулся со своего места и ни слова протеста не сказал докладчику! А Владимир Николаевич, на сей раз не стал ждать, пока зал угомонится, мощным голосом («и откуда он у него взялся?» – мелькнула мысль у Сергея, который получал глубокое наслаждение и испытывал великую гордость за СССР, за Авруцкого, и, конечно, за своего друга!) гаркнул: «История с эндорфинами как две капли воды, схожа с историей… серотонина! Позвольте, я вам напомню ее, ибо серотонин суть эндорфин, ergo психотропный препарат, вырабатываемый нашим организмом…»

…«Товарищи, дамы и джентльмены! Очень прошу особого внимания!.. В 1935 году итальянским фармакологом Витторио Эрспамером впервые было экстрагировано вещество из слизистой ЖКТ, сокращающее гладкую мускулатуру. Некоторые считали, что это был всего лишь адреналин, но только через два года первооткрывателю удалось доказать, что этим веществом оказался ранее неизвестный амин. Эрспамер назвал полученное соединение „энтерамином“. В 1948 году Морис Раппорт, Арда Грин и Ирвин Пейдж в Кливлендской клинике обнаружили сосудосуживающее вещество в сыворотке крови, которое назвали „серотонином“. Структура данного вещества, предложенная Морисом Раппортом, в 1951 году была подтверждена химическим синтезом. В 1952 году было доказано, что энтерамин и серотонин – одно и то же вещество. В 1953 году нейрофизиологам Ирвину Пейджу и Бетти Твэрег удалось обнаружить серотонин в головном мозге. После открытия серотонина началось изучение его рецепторов. В 1957 Джон Гаддум провёл ряд исследований, по итогам которых выяснилось, что серотониновые рецепторы неоднородны: способность серотонина сокращать гладкие мышцы блокировалась диэтиламидом Д-лизергиновой кислоты (ЛСД – мощный галлюциноген и психотропный препарат вёл себя как антагонист серотонина в периферических тканях), а свойство возбуждать вегетативные нервные узлы предотвращалось морфином. Соответствующие рецепторы были названы „Д“– и „М“-серотониновыми рецепторами. В 90-х годах XX-века с помощью методов молекулярной биологии удалось выяснить, что существуют по крайней мере 14 видов серотониновых рецепторов, которые отвечают за разнообразные функции серотонина… Видите, как ловко к серотонину присовокупили не только морфий, но и ЛСД! И вскоре его назвали „гормоном счастья“ и „наркотиком“. Таким образом, с серотонином как родоначальником нового ряда психотропным препаратов – эндорфинов, было покончено… Опять же все по той же самой причине, которую не побоюсь назвать: заговор западных фирм-производителей синтетических психотропных препаратов!»..

Зал безмолвствовал.

«Не наши» психофармакологии безмолвствовали угрожающе… Но ни один не сорвался с места и не ушел из зала!..

…Владимир Николаевич открыл широко рот, опять не отворачиваясь от зала и долго брызгал туда дезодорантом. Потом, с нескрываемой иронией начал так:

«Товарищи и коллеги! Если у кого-либо из вас возникла хульная мысль, что у меня в дезодораторе наркотик – прошу подойти и попробовать… Я извиняюсь, что часто им пользуюсь, стоя здесь на трибуне, но моя эмоциональная речь вызывает не сухость во рту, а неприятный запах… это, кстати, запах серотонина!»

Зал от такого неожиданного поворота в выступлении, сделанного докладчиком, растерянно охнул! А Владимир Николаевич продолжил, как ни в чем, ни бывало:

«Я заканчиваю. Осталось сказать только самое главное! Я заверяю вас, коллеги, что никто не сможет доказать, что феназепам, имеющий одну и ту же формулу с вашими бензодиазепинами, выработан по вашей схеме! Потому, что ваши бензодиазепины – синтетические психотропные препараты, о которых вы ничего не можете сказать в отношении их действия на организм больного человека, на его психику. А советский бензодиазепин, наш феназапем – эндорфин, и добыт он из органов теплокровных животных! Все, что отличает советский феназепам от инородных бензодиазепинов, относится и к советскому пиразидолу, мягкому антидепрессанту – эндорфину, очень близкому к серотонину… У меня все! Благодарю за внимание и терпение. Каждый из присутствующих, если пожелает, может после дебатов подойти ко мне, здесь поставят стол, на котором будут коробочки – красные. Если коробочка с „серпом и молотом“ – это феназепам… Если же с эмблемой Института Психиатрии Министерства Здравоохранения РСФСР, под которой золотыми буквами написано „Подарок от Григория Яковлевича Авруцкого“ – это пиразидол. Коробочек всем хватит, если будите брать по одной штуке феназепами и пиразидола. Но, на всякий случай, на столе будет лежать на сто коробочек больше, чем присутствующих в зале!»

Зал встал! Гром аплодисментов был такой силы, что старинные люстры из дворцов польских шляхтичей, закачались, хрусталь их мелодично зазвенел, как если бы в зале Шаляпин исполнял бы «Блоху»!..

…Авруцкий получил только Государственную Премию. Владимир Николаевич – ученую степень доктора и звание профессора. Так как Сергей Васильевич был с самого начала включен в группу Авруцкого, ибо апробировал препараты, после их проверке на животных, в больнице, в которой работал. Конечно, с официального согласия директора Института им. В. П.Сербского, академика Г. В. Морозова, ему полагалась степень доктора медицинских наук, от которой он категорически отказался. Мотивируя свой отказ тем, что препараты апробировались в разных советских клиниках, а степень доктора присваивали только ему. По существу, он был прав. А формально – нет. Никто из врачей других клиник, где апробировались препараты, не был официально включен в группу Авруцкого…

«Давай, притормози, я спрошу у мужика, как проехать к Лычаковскому кладбищу. Ты, по своей карте, уже полчаса колесишь возле одних и тех же столбов!» – сказал Сергей Володе. Они решили развеяться и отдохнуть от Конгресса в тени надгробий и тишины знаменитого Лычаковского Кладбища, и заплутали. Впереди шел мужчина, наверняка местный. Володя, догнав мужчину, поехал медленно, а Сережа высунулся в окошко и спросил:

«Товарищ, скажите, как проехать к Лычаковскому кладбищу?»

«Волга» почти касалась бампером ног мужчины, а он продолжал идти, словно не слыша, что к нему обратились! Сергей еще раз, громче повторил свою просьбу. Мужчина продолжал спокойно идти. Тогда Володя, остановив машину, вышел из нее, догнал мужчину и сказал:

«Pan powiedzieć, jak dostać się na cmentarz Łyczakowski we?» Мужчина тут же резко повернулся, лицо его расплылось в улыбке, и он ответил:

«Och, mówisz po polsku bardzo dobry, bardzo dobry panie!» Потом добавил, продолжая улыбаться:

«Czy naprawdę mówić po polsku?» «Nie, bo wiem, że kilka zwrotów tylko zaczął nauczać».

«Ну, тогда я буду говорить по вашему, по-русский… Но вас я не люблю… Мой отец сражался против вас. Как раз на Лычаковском кладбище, прятался в старинных склепах… Обязательно туда сходите! Они с шестнадцатого века… Красноармейцы не могли справиться с нашими вплоть до пятидесятого года. Потом все поубивали и в склепах оставили…»

«Так ты, сын власовца или бандеровца?» – не выдержал Сергей, выскакивая из машины. Мужчина обернулся к нему, видимо собираясь что-то резко ответить, но вдруг словно остолбенел, Володя и Сергей с любопытством смотрели на него. Потом, придя в себя, весьма дружелюбно заговорил: «Парень, ты знаешь, что очень похож на Сергея Есенина?»

«Знаю! Только внешне…»

«Я перевел почти всего Есенина. Очень люблю его стихи. Я – поэт и переводчик… Еще я люблю Лермонтова. Тоже небольшую книжечку его лирики выпустил на польском… Пушкина не смог перевести, хотя люблю и понимаю…»

«Интересно!» – в слух сказали Сергей и Володя. Мужчина открыл небольшую сумку, вынул оттуда тоненькую книжке и сказал:

«Только одна и осталась! Все раздарил! Но тебе, Сережа, подарю!»

«А я и действительно Сережа! Только не „Александрович“, а „Васильевич“ и фамилия моя не Есенин, а Хорошко… Прошу, так и подпишите: Сергею Хорошко…»

«Странная у тебя фамилия – Хорошко, да и ты, наверняка ей соответствуешь!..

…«Простите, ребята, за первоначальную негостеприимность… А, что, может ко мне забежим? По рюмочке настоящей „Сливянки“ выпьем…»

«Спасибо, у нас через час банкет. Мы с Конгресса. Видели, наверное, афиши? Весь город ими расклеен!»

«Вы – врачи?» «Врачи».

«Мой отец тоже был врач…».

Мужчина присел на корточки и на колене подписал книжку Сергею, по-русски:

«Другу Сергею Хорошко на добрую память! За то, что он очень похож на моего любимого поэта Сергея Есенина!»

Поблагодарив львовского поэта – поляка, останки отца которого покоятся в старинном склепе Лычаковского кладбища, с автоматом рядом, сражавшего неистово против Советской Армии, друзья пошли к машине. Захлопнув дверь, Сергей на прощанье крикнул мужчине:

«Do widzenia, panowie! Dziękuję bardzo za Esenina!» «I dziękuję do życia Esenina Serge!»

…На обложке книжки было: JESIENIN. На развороте, где оставил надпись польско-львовский поэт – Sergiusz Jesienin. POEZJE. И мелким шрифтом – Poezje wybral i przełożył TADEUSZ NOWAK.

Глава 4. У бурятки все в порядке

«Как – голыми? Даже без трусов?» – Испуганно воскликнул Владимир Николаевич, даже баранку «Волги» чуть не бросил. Они ехали за тремя мини автобусами где-то в огромной степи, темной-претемной ночью, только фары передних микроавтобусов и собственной машины, освещали… весьма широкую и хорошо асфальтированную дорогу. Они ехали на банкет. А куда, – держалось хозяевами Общества невропатологов и психиатров Западной Украины, в полном секрете. Одно было известно всем, что они ехали на банкет. Нет, не на обычный банкет, который организуют хозяева каждого Всесоюзного слета невропатологов и психиатров после работы, а какой-то экстравагантный, прямо-таки, пикантный!

«Я случайно подслушал, как один профессор львовского медицинского института, смеясь, рассказывал своему коллеге-якуту, что его ждет на банкете, – начал свой долгий рассказ Сергей, повернувшись лицом к Володе, – сначала накормят деликатесами и напоят заморскими винами, а потом всех узкой лестницей, цепочкой, поведут в… башню. Там, львовская сауна. Так вот, в предбаннике все должны раздеться догола и оставить одежду в одной из многочисленных ячеек вместе с часами, драгоценностями и с содержимом карманов. В сауну, хотя она и огромная, будут пускать абсолютно голыми и порциями. Как в крематорий! Назад хода нет. В трусах тоже хода нет. В сауне полумрак. Устроена она так, что для всех найдется место: и для любителей погорячее, и для тех, кто жар плохо переносит… Но, самое интересное – это выход из сауны. Как только ты готов, подходишь к одной из дверей – в сауне их несколько. У двери стоит студент или студентка медицинского института, естественно, совершенно голый, или голая! Он, или она, скажет: „Не бойтесь. Это не смертельно!“ И быстро, открыв дверь, мгновенно толкнет тебя в кромешную темноту… И ты полетишь по почти вертикальной металлической, винтами, горки, с невероятной скоростью! И попадешь… в небольшой и достаточно глубокий для мужчины среднего роста, бассейн с ледяной водой. По краю бассейна стоят голые студенты обоего пола. Каждый – у лестницы из бассейна. Он, или она, кого выберешь, подадут тебе руку, и помогут подняться по лестнице из ледяной воды в теплое помещение, в котором царит полумрак. Тебя проводят к одной из дверей. Дверь откроется, как только ты подойдешь к ней. И ты оказываешься в огромной комнате, с точно такими же шкафчиками, какие были на верху. И на том же самом месте, в „той же самой“ (удивительно!) ячейке, где ты оставили одежду, найдешь свою одежду в целости и сохранности, точно так, как ты ее положил! Там, но уже одетые в национальную пляжную одежду – пестрые разноцветные трусики – на мальчиках и девочках, заметь, без лифчиков… Студент или студентка, как пожелаешь, начнут тебя нежно и ласково протирать супер мягким полотенцем ВСЕГО! Особо нежно, прямо таки с эротическими ласками, твою задницу и передницу… Они, протирая, непременно спросят тебя: а не желаешь ли ты получить релаксирующий массаж? Если ты желаешь, они спросят: с мальчиком или с девочкой? А, если хочешь, то с мальчиком и девочкой, с двумя мальчиками, с двумя девочками… Если согласишься и выберешь, с кем, тебя протрут и отведут в одну из многочисленных комнат с массажным столом и массажистом или массажисткой, или обоими… Во, что нас ждет, Володя! Ты газу-то прибавь, а то остановились и автобусов уже не видно…»

«Сережа, я, кажется, два раза спустил, пока ты говорил…, придется, прежде, чем трусы снимать, их выстирать… там это предусмотрено?»

«Думаю, Володя, там все предусмотрено!..»

«Ну, тогда я уже не боюсь и не стесняюсь… Но мне неприятно будет сидеть голым рядом с голой Марией Васильевной… ей уже около 65…»

«Да ты будешь, как на конвейере. Сидеть придется, если только в сауне, но она огромная: возьмешь студентку или студента и полезешь с ней или с ним на самый верх, ты, ведь, к жаре и проституткам привык, когда работал в Аддис-Абебе…»

«Не смей называть наших студентов проститутками! Это у них трудовой семестр! Кстати, ты не знаешь, а трахать их можно?..»

«Да это знаменитый Свиржский замок! – воскликнул Володя, выходя из машины и потягиваясь. Сонливость с него, вперемежку с эротической усталостью, как рукой сняло! – Я тебе сейчас, вкратце, расскажу, куда нас занесло, друг мой Серега!» И Володя, радостным и бодрым голосом начал рассказывать еще осоловевшему от усталости, Сергею…

«Мы находимся в 40 км. от Львова. Или, если быть точный, в 42 км. от Львовской Оперы. Замок находится между Бобровкой и Перемышляны, поселками с 20 тысячами, не больше, населения. Это – чрезвычайно историческое место: все, что происходило на Западной Украине, так или иначе захватывало Свиржский замок. Просто удивительно, как он сохранился в первозданном виде! НЕ вздумай куда-нибудь уйти от замка. Тут кругом непроходимые болота, даже в лесу. Здесь много озер и течет прекраснейшая река Свирж, богатая рыбой, как лес богат всяким зверьем, даже волки есть…»

«А медведи и тигры есть? Рыси, снежные барсы есть? – прервал Володю Сергей и с гордостью добавил, – тогда мне не интересно… Ты, что забыл, откуда я и где я вырос? Один Сихотэ-Алинь, с его тайгой, болотами, реками и озерами – чего стоит! По сравнению с ним, все, что здесь есть – просто парк!»

«Э, зато здесь есть улитки с твой кулак. Такие есть на Сихотэ-Алине? Нет! А здесь… Наверняка нас будут ими угощать… Последний владелец Свиржского замка был фанатом французской кухни и активно этих улиток разводил. После войны, улитки остались без присмотра и, не будучи востребованными местным населением, расплодились в огромных количествах».

«С удовольствием попробую. Чего я только не ел! Иногда в тайге ничего не найдешь на обед, наловишь мышей и жаб, нажаришь их с грибами, вот тебе и обед!»

«Я бы тоже мышей и жаб, фаршированных грибами, с удовольствием поел. Особенно сейчас, когда есть так хочется, что, не будь здесь страшных болот, пошел бы ловить улиток! – Володя сделал вид, что принял рассказ друга, как он ел жаренных мышей и жаб с грибами, за чистую монету, и продолжил, – а как ты их жарил?»

«Да, просто! С жабами вообще никаких проблем: насаживаешь на прутик гриб, лучше мухомор синий, потом жабу, потом опять синий мухомор… А, вот с мышами сложнее, пока их протыкаешь, они кусают тебя за руку. Укусы долго болят… Мышь лучше всего чередовать…»

«Бледными поганками!» – перебил его Володя, и друзья так громко захохотали, что небольшая кучка гостей, дружно развернулась в их сторону…

…«Нас ждут огромные залы, потайные ходы с голенькими и тепленькими студентками львовского медицинского института…»

«А, с узких бойниц в крепостной стене, нас будут пугать приведения, в рыцарских доспехах и с длинными мечами…»

«Только бы стрелы не пускали в нас из своих арбалетов…»

Им было радостно, они предвкушали романтические приключения. Но только после основательного приема пищи и горячительных напитков… Сережа прихватил с собой целых три десятка своих «фирменных» сигар, из обыкновенной махорки и родных трав… Он тут же представил, как будет дурачить коллег, когда приступят к сигаретам и кофе. (Сигар уже в СССР трудно было купить, и редко, кто их курил) – заставляя отгадать, где гавайские, а где гаванские?

«Интересно, в галереях мы увидим портреты владельцев замка. Свиржский замок имел много владельцев за сто лет, и каждый хоть как-нибудь, изменял его внутренний облик…»

«А когда его возвели?» – спросил Сережа.

«В 16-том веке как родовое гнездо польских магнатов Свиржских. Но в 17-том веке его основательно перестроил немец, барон Цетнер, превратив его в неприступную крепость с многочисленными рвами, раздвинув с одной стороны до скал, с другой стороны – до непроходимых болот. Он страдал врожденным пороком сердца, ему вечно не хватало воздуха, поэтом он распределил парковую зону так, что замок словно утопает в зелени, сохраняя при этом много воздуха. Он также перестроил костел 15-го века, а двор разделил на два самостоятельных, соединенных каменной лестницей через глубокий ров. У замка должно быть четыре башни…»

«Завтра, днем посчитаем. Они несимметричны. Вообще Цетнер ненавидел симметрию, считая, что то, что симметрично, то опасно для всего живого, особенно для людей: болезнями, несчастными случаями с травмами физическим и психическими и смертью…»

«Не немец он был, а еврей, который хорошо знает кабалу и верит в нее!»

«А ты откуда знаешь? – спросил Володя друга, удивленный, его неожиданным высказыванием о национальности барона Цетнера, – может быть ты тоже еврей?»

«Не больше, чем тот, на кого я похож… я даже знаю, почему наш неожиданный знакомый, польско-львовский поэт TADEUSZ NOWAK, перевел Сергея Есенина. Некоторые биографы Есенина считают, что в нем есть польская кровь по линии матери…»

«Первый раз слышу!» – удивился Володя.

«Возможно поэтому он, Сергей Есенин, так осторожно говорит о своей вере…»

«Давай, оставим эту тему! Мы перед польско-немецким замком, и скоро нам опустят мост и мы, перейдем ров и войдем в прекраснейший двор… С огромными клумбами цветов и аккуратно подстриженными деревьями».

«Интересно, а кому этот замок принадлежит? Нет символов Партии и Правительства… А на фасаде замка вместо красного знамени или серпа и молота – барельеф в виде грифона!

«Ну, и что скажешь, друг? – обратился Володя к Сергею… Как оно? Не будем о еде и напитках. Но, танцы в укромных малюсеньких комнатках, с низкими каменными потолками, освещенных только камином, на двоих?.. В полумраке, тихая музыка и, вжимающаяся в тебя юная особа… Это нечто! Я в залы танцевальные не ходил, и в одежду шляхтича 16-го века не переодевался, но и гопак не танцевал… Я с девушками обжимался…»

«И сколько их, которые тебе дали?»

«Ни одна! С трудом, правда, одну уговорил, чтобы разрешила потрогать и меня потрогала… Правда, потом, поломавшись, все же сделала отличный минет… Вот и все! Стоило из-за этого в замок ехать? В городе бы больше подцепили…»

«На Лычаковском кладбище, в склепах… Да не нравимся мы им, русские, особенно москвичи…»

«Тебе, что, ни одна не дала?»

«Мне – нет. Есенину – три! Одна вообще в любви призналась, и даже, делая минет, прерывалась, чтобы Есенина читать… Почти, как в той песни: Я Гагарина любила, а Титову я дала. И такое наслаждение, словно в Космосе была!»

«Ух ты, ах ты – все мы космонавты! Завидую! Но скоро постареешь, перестанешь быть похожим на нашего гения-красавца, и бабы перестанут на тебя кидаться!»

«Я этого не боюсь. У меня столько было женщин, что, если больше ни одной не будет, а я доживу лет до семидесяти, – согласен! Не забывай, что я свыше тысячи, их вскрыл, 300 – были совсем юные. И еще есть момент – если в юности познал узкоглазых аборигенок ДВ, с личиком, где много – много места для поцелуев, на своих, как-то не так смотришь! Мне с европейкой всегда чего-то не хватает… Объяснить не могу!»

«А ты не объясняй. Знаешь, а поехали со мной в Бурятию! Я приглашен туда местным обществом невропатологов и психиатров – читать лекции: в медицинском институте, и в Университете. Я им поставлю условия: поеду, если они пригласят и тебя!.. Говорят, у буряток… она поперек…»

Сергей, услышав о таком, неожиданном предложении, сильно задумался. Потом сказал:

«Это хорошая идея. Улан Уде не так уж далеко от Спиридоновки! Поеду. Но при условии, что заедем ко мне. О сестре соскучился, о тайге – готов на коленях туда ползти! А при слове „океан“ – спина покрывается липким потом!»

«Лады! Едем!»

А дома Сережу ждала Лера с грудной Танюшей! О них он совсем забыл…

Володя лихо подкатил к огромным металлическим воротам больницы, в которой работал Сергей и на территории которой жил, точно, как в Институте Сербского, и прощаясь с другом под пристальным взглядом вертухая, вдруг спросил:

«Серега! Ты обратил внимание, что красивых студенток почему-то не было! Представляешь, грубое тело в шелковом белье из Парижа? Короче, мне львовчанки не понравились…»

«Историю нужно знать! По чужим странам мотаешься, а свою не изучил! Когда-то женщины Львова были красивейшими в Европе. Ведь там были дома знатных, древних родов, шляхтичей и немцев. Но, аристократия Львова стала удирать еще в 1919 году. Окончательно она покинула Львов в 1940, после подписания пакта Молотова и Риббентропа в Москве, 23 августа 1939. Вместе с аристократией из города выехало почти все польское и немецкое население. Тогда по приказу Сталина, город был заселен надежными крестьянами из Юго-Восточной Украины. Вот откуда и юных львовчанок, внучек украинских крестьян большие ладони, длинные руки, большие стопы, и лицо, с грубыми чертами. Да и кожа грубая и нечистая! Но, общаясь с тремя студентками, которые отдавались в моем лице Есенину, я убедился, что они нежные, умные и эмоционально весьма тонкие создания…»

Володя вздохнул и не без ехидства сказал:

«На опыте сексуального общения с тремя, это понять можно… А когда только с одной минетчицей… Ладно, созвонимся. Готовься в Улан Уде. А я буду готовиться к встрече с бабой Любой! 45 размер обуви у нее, говоришь… И 2 с лишнем метра роста… подсчитаю по формуле, какое ей подойдет платье… Или лучше купить мужской костюм и джинсы?..»

Друзья расстались.

To be, or not to be, that is the question:

Whether ’tis nobler in the mind to suffer

The slings and arrows of outrageous fortune,

Or to take arms against a sea of troubles

And by opposing end them. To die – to sleep,

No more; and by a sleep to say we end

The heart-ache and the thousand natural shocks

That flesh is heir to: ’tis a consummation

Devoutly to be wish’d. To die, to sleep;

To sleep, perchance to dream – ay, there’s the rub:

For in that sleep of death what dreams may come,

When we have shuffled off this mortal coil,

Must give us pause – there’s the respect

That makes calamity of so long life.

For who would bear the whips and scorns of time,

Th’oppressor’s wrong, the proud man’s contumely,

The pangs of dispriz’d love, the law’s delay,

The insolence of office, and the spurns

That patient merit of th’unworthy takes,

When he himself might his quietus make

With a bare bodkin? Who would fardels bear,

To grunt and sweat under a weary life,

But that the dread of something after death,

The undiscovere’d country, from whose bourn

No traveller returns, puzzles the will,

And makes us rather bear those ills we have

Than fly to others that we know not of?

Thus conscience does make cowards of us all,

And thus the native hue of resolution

Is sicklied o’er with the pale cast of thought,

And enterprises of great pitch and moment

With this regard their currents turn awry

And lose the name of action.

(Монолог принца Гамлета «Быть или не быть?…» У. Шекспир)

Поэт и национальный герой венгерского народа, чистокровный славянин папа серб, мама словачка, погиб в ходе битвы при Шегешваре (ныне Сигишоара) в Трансильвании 31 июля 1849 в стычке с казаками царской армии Паскевича. Общепринятое мнение о смерти Петёфи в сражении основывается на записи в дневнике русского полевого врача Афонникова. Тем не менее, точные обстоятельства его смерти не ясны и по сей день. Поэтому существует гипотеза о его пленении и смерти в русском плену в Сибири.

В 1983 закарпатский литературовед Василий Васильевич Пагиря наткнулся на вырезку из газеты «Мадьярорсаг» (венг. Magyarország) со статьей Чика Йожефа Мадьяра «Отрабатывается версия о пребывании Шандора Петёфи в сибирском плену», сообщающая об обнаружении в Забайкалье венгерским военнопленным Ференцом Швигелем, попавшим в русский плен в Первую мировую войну, могильного креста с надписью «Александр Степанович Петрович, венгерский майор и поэт, умер в Иллсунске, в 1856 году, май месяц». Статья была фотография креста и текст последнего стихотворения Шандора Петёфи с автографом, датированного 1853. В 1984 В. В. Пагиря опубликовал в иркутском журнале «Сибирь» статью «Правда или легенда о Шандоре Петефи?», вызвавшую интерес бурятских краеведов и венгерских исследователей наследия Петёфи.

В 1987 в село Баргузин (Бурятская АССР), что на берегу Байкала, отправилась первая венгерская экспедиция в составе кинодокументалистов Андраша Балайти и Ласло Сирти. Через год литературовед Эдит Кери обратилась за финансированием раскопок возможной могилы Шандора Петёфи на Баргузинском кладбище к известным и преуспевающим лицам венгерского происхождения. Но мецената нашел только в лице владельца фирмы «Мегаморв» – Ференца Морваи. Меценат выделил, при поддержке венгерского правительства, 7 миллионов форинтов на снаряжение новой экспедиции в Баргузине.

В 1989 в Забайкалье прибыла антропологическая экспедиция в составе венгерских, советских и американских специалистов, снаряжённая возглавляемой Морваи национальной комиссией «Петёфи». Обнаружив останки, которые, по мнению её участников, могли принадлежать венгерскому поэту, комиссия отправила их в Москву, откуда их предполагалось перевезти в Будапешт для эксгумации. Нужно сказать, что кладбище это было заброшенным. Многие надгробия упали, могилы провалились, вокруг кладбища было болото. Экспедиция, с помощью местных добровольцев, перекопала все могилы и перезахоронила останки. К кладбищу провели железнодорожную ветку. Останки Петефи, с сохранившимся лоскутами одежды и даже личным холодным оружием – кортик и сабля – подтверждали, что действительно это – великий венгерский поэт Шандор Петефи. Для венгров, несмотря, что Петефи был славянин, это означало обретение в его лице мощей святого, погибшего за свободу Венгрии, в борьбе с монархиями Габсбургов и Романовых!

Но, как при таких исторических событиях бывает, сразу же, чуть прямо не на кладбище, группа раскололась: одни ликовали, что нашелся Петефи, а значит, Венгрия обрела свою святыню. Другая группа выражала сомнение, что это действительно останки Петефи. Представители сомневающихся дошли до Совета Министров СССР. Оттуда было предложено вначале образовать независимую авторитетную международную комиссию, для проверки принадлежности обнаруженных останков Шандору Петёфи. Экспертиза, проведенная в Московском Республиканском Центре судебной медицины, поставила под сомнение правильность выводов комиссии Морваи. Сначала эта комиссия, возглавляемая одним из учеников Михаила Михайловича Герасимова, дала заключение, что останки уже не подлежали идентификации. А затем, того более – скелет, который половина экспертов считала Шандора Петефи… женский! Никто даже не обратил внимание на то, что одно заключение по логике, противоречит другому: «не подлежит идентификации», следовательно, в первую очередь по полу. И – «скелет женский»!

Наконец, к кампании присоединились венгерские политические деятели, добившиеся передачи контейнера с прахом комиссии, направившей его в Нью-Йорк. Там останки были изучены американской комиссией, в которую были привлечены представители 15 научно-исследовательских институтов. А также специалистами из Швейцарии и Японии. В итоге было подтверждено заключение российских экспертов, согласно которому найденные останки принадлежали женщине европеоидного типа…

…Сергей приехал в Бурятию по приглашению одного из первых исследователей документов о пребывании и смерти Шандора Петефи в Бурятии, историка Алексея Тимоненко. Намечалась большая драчка, между сторонниками и противника обретенных и украденных – Тимоненко догадывался, кем и почему, останков Шандора Петефи. Вместо останков Петефи якобы положили останки монашки из Моисеевского монастыря, который обнаружили при раскопках Манежной площади. А друзья Владимира Николаевича из компетентных органов, вычислили человека, кто это мог сделать. Володя сообщил данную информацию Сергею и основательно его вооружил. Ибо человек, совершивший кражу и подмену, был весьма известным и авторитетным в своих кругах, судебно-медицинским экспертом – палеоантропологом. Крайне честолюбивый, он подобные, прямо сказать, криминальные штучки, вытворял не ради денег, а ради своего гипертрофированного renomme, планку которого постоянно поднимал любой ценой! Но он по крупному обломался, как профессионал, и, самое интересное, тоже в Бурятии, давая интервью бурятскому телевидению о главе буддистов России Хамбо ламы Итигэлова, умершего 78 лет назад, и извлеченного из могилы в целости и сохранности… Живым! То, что Интигэлов живой – и подтвердил человек, используя свой авторитет… А подменил он останки Петефи, как полагают, только по одной причине – его не включили в международную комиссию! Конечно, это все предположение. Доказательств, которого никогда не найдут. Разве, что мошенник признается на исповеди перед смертью. Тимоненко, который был председателем оргкомитета, пригласил человека, лишившего из-за своего честолюбия Венгрию реликвии, на свою конференцию. Но тот побоялся и не приехал… Этим косвенно продемонстрировал, что у него рыльце в пуху. Но Тимоненко никто бы и не разрешил сказать прямо о подмене. Он это понимал, и хотел только одного, чтобы в присутствии мошенника прозвучало «возможна случайная подмена останков Петефи останками монашки Моисеевского монастыря…» Останки хранились в одном месте…

…Останки монашек после исследования, сожгли…

…Когда мэром Москвы был Юрий Лужков, человек, на которого падает подозрение о подмене останков Шандора Петефи останками монашки Моисеевского монастыря, уже ради денег, больших денег, собрался было доказать, что Юрий Лужков является прямым потомком Юрия Долгорукова. Алексей Тимоненко, доктор исторических наук, написал монографию, в которой доказал, что опальный прокурор России Юрий Скуратов является прямым потомком Малюты Скуратова… Но сколько до этого должно еще воды утечь! А тогда, в начале дружбы Владимира Николаевича Дурново и Сергеем Васильевичем Хорошко, много, что с друзьями произошло!

Так, Сергей, вернувшись в свою квартиру, что была на территории филиала институт Сербского, в лесу, узнал, что Валерия, кормящая грудью Танюшу, беременна. Подсчитали, разница между детьми будет год и три месяца… А Владимир Николаевич, вернувшись из Львова с триумфом и насмотревшись на студенток-крестьянок, вдруг понял, что ему пора с женой разводиться. Детей у них не было. И вообще, ничего общего не было. Жили они в большом достатке. В огромной, четырехкомнатной квартире в кооперативе «Лебедь», что был построен для врачебной элиты. Как вошел в этот кооператив Володя, еще, не будучи даже кандидатом наук, не известно. Видимо, судьба смотрел вперед. Сейчас он жил в нем по праву. Жена его была тусклым, вялым созданием, работала в районной поликлинике отоларингологом. Володе привез ее из Фрунзе, когда был там в командировке. Она только что окончила медицинский институт и была свежа и привлекательна во всех отношениях. Они прожили обычной советской жизнью десять лет. Она была немка, дочь бывшего гитлеровского офицера, попавшего в плен, и отправленного на работу в Киргизию. К офицеру из Германии приехала его жена, баронесса. У нее были деньги, но в СССР тогда еще за деньги военных преступников не выкупали. Фамилия у них была Деобольт. Голубоглазую девочку, которая родилась у них через девять месяцев после приезда на постоянно жительство в СССР баронессы, назвали Светой. Бывший офицер был пилотом одной из эскадрилий Геринга. Но, в первом же бою был сбит советским асом, и попав плен, направлен в Киргизию. После войны, отсидев положенное, он как-то вошел в доверие к Первому секретарю КПСС города имени Фрунзе, и вскоре получил должность начальника гражданского аэропорта. Баронесса короткое время проработала официанткой в центральном ресторане, и стала его директором. Света окончила и школу, и медицинский институт во Фрунзе. Родители не порывали со своей Родиной – ФРГ, где у них был маленький замок под Мюнхеном, в котором жили бабушка и дедушка Светы Деобольт. Володя, женившись на Свете, работая у Авруцкого, сумел побывать с женой в замке 17-го века Деобольт. После объединения Германий, Светлана – одинокая советская немка, тут же уехала к старикам вместе с мамой. Папа, как ни странно, остался во Фрунзе, вернее в Бишкеке, только иногда, на Рождество и Новый год уезжал к себе на родину. Живет и сейчас, когда семидесятилетний Сергей Васильевич встретился с девятнадцатилетней Дашей, один, на пенсию, в однокомнатной советской квартире в Бишкеке. Помощь от родных не принимает, и возвращаться на Родину не собирается.

Развод Владимира Николаевича и беременность жены Сергея изменили их планы. Они остались дома. Но, каждую субботу Володя приезжал к Сергею и они или уходили на два дня в лес, где Сергей построил настоящий шалаш, с камином, в котором можно жить и при -30 зимой. Или уезжали в Москву… Но, неожиданно…

«Володя! Я срочно улетаю к себе на Родину. Можешь полететь со мной. Мы, ведь так давно об этом мечтали…»

«Конечно, старина, правда у меня только что появилась новая пассия – студентка третьего курса… Это, считай, моя гражданская жена… Я как раз собирался вас познакомить. Правда тянул со встречей, ибо Катя, так ее зовут, знает всего Есенина наизусть… Что с ней будет, если она его увидит? Шучу, конечно… в известной степени… Мы берем ее с собой?»

«Какой разговор… собирайтесь. Вылетаем послезавтра. Билеты я беру. Денек погостим у меня в шалаше, и в путь… Да не дыши ты так громко! Мне тоже есть, кого взять… В крайнем случае – поменяемся. Гарантирую, ты будешь доволен… Захочешь, возьмем и Сашу, она медицинская сестра, но 18 ей уже исполнилось. Только что…»

Володя решил не спрашивать по телефону, почему так срочно нужно лететь в Спиридоновку? Наверняка, что-то серьезное! Сергей – человек чрезвычайно деловой, просто так – к родной маме-сестре не поедет… Если бы было что-то с ней, у него был бы совсем другой тон, да и он сразу бы сказал об этом Володе!»

…«Володя! А что ты не пошел вслед за Катей? Теперь пеняй на себя… Только я попытался закрыть дверь в туалет, как Катя проскользнула вслед за мной. Хорошо, что рядом не было стюардессы!..»

«Да Катя сказала мне, что пойдет с тобой, чтобы вместе „посикать“! Это – неизбежно! Ты же психолог. Что – не понятно? С первой встречи она пожирала тебя глазами и готова была наброситься, прямо в зале аэропорта!» «Бери Сашу, сходите вместе „посикайте“!»

«Что-то пока не хочется… Интересно, что вы там с Катей делали?»

«Ну вот, в деталях,..» – начал Сергей и, обернувшись к Кате, которая сидела от него через Володю, сказал ей, чтобы ложилась головой к Володе на колени и поправляла его, если он что-то скажет не так, как было. Катя, смеясь, положила голову к Володе на колени и незаметно стала расстегивать молнию на его джинсах, расстегнув, просунула руку к нему в трусы и взяла его член в ладонь, нежно лаская головку. Володя и глазом не моргнул, был весь во внимании, предвкушая, что расскажет Сережа. Лайнер пролетал над Байкалом.

…«Только я начал мочиться, как Катя, ловко сдернув с меня штаны и трусы, начала целовать, лизать мою задницу, и, что я не люблю, просовывать свой язык ко мне в анус..», – Сергей стал красный, как ошпаренный в кипятке рак! Но не от того, что говорил Сергей, а от того, что Катя уже сосала его член, тихо причмокивая! Видя, что он кончает, она ловко закрыла плотно его рот ладонью!

«Да ну вас, кролики! – буркнул Сережа, после трех подряд оргазмов в туалете, секс его только раздражал, даже такой искусный! – я лучше посплю!»

Саша, видя такой расклад, загрустила: она осталась без сладкого!..

…«Ну, вот и сынок твой Люба на тропе появился! Да и не один, а с оравой… У тебя стол на сколько персон накрыт?» – это Всеволод Петрович, вышедший за ворота встречать Сережу, прокричал Любе, которая, как соляной столп, каких много Приаралье, огромных, каменных, в два обхвата, возвышалась, стоя на ступени террасы! Из дома выбежала юная особа и встала рядом с Любой. Это была весьма милая девушка, лет двадцати, стройная, длинноногая, русая, с распущенными ниже плеч, густыми, слегка вьющимися русыми волосами и огромными карими глазами. Тоже Люба, племянница Всеволода Петровича, студентка Хабаровского Государственного медицинского института. Комсомолка, спортсменка, отличница… Принарядилась, и высокую белую грудь слегка обнажила, расстегнув для этого лишнюю пуговицу на сарафане… При виде столичных красоток, глаза ее сразу потускнели! Она ждала Сергея, влюбленная в него по макушку, со слов Всеволода Петровича и благодаря фотокарточкам, которые большая Люба показала ей, из семейного альбома…

И Сережа первой увидел «младшую Эдду». Не зная, что она тоже Люба, почему-то так ее сразу окрестил. Баба Люба давно для него стала символом «старшей Эдды»! Он бросил спортивные сумки, буркнув попутчикам, чтобы подобрали, и побежал. Пробегая мимо Всеволода Петровича, ловко обнял его за плечи, повернул к воротам, и рванул дальше. Словно не видя, пробежал мимо «соляного столба» не сказав ни слова, и одним прыжком оказался рядом с «младшей Эддой». Схватил ее мощными руками и рывком поднял на головой, как малого ребенка! Подержал немного, смотря на нее и улыбаясь и, медленно «проволакивая» по своему телу, стал опускать на террасу. Люба смотрела на него, зачарованная и заколдованная. Так они и стояли, плотно прижавшись друг к другу, и смотря друг другу в глаза. И долго стояли, ничего вокруг не замечая. А вокруг них уже стояли смущенные Всеволод Петрович, Володя, Катя, Саша и баба Люба, чуть в стороне, возвышаясь над всей оравой, руки в боки!..

…«Удивительно то, что собаки обходили стороной плантацию. Жень-шень, ведь, над землей не пахнет. Его запах – тончайший аромат, идет от корня», – рассказывал Всеволод Петрович. И, продолжил, наливая в бокалы гостям «грушевку» – вино, которое готовила баба Люба из «дуль» – огромных, мягких и сочных груш, которые растут только на Дальнем Востоке. Бывают с головку грудного ребенка. Сок баба Люба выжимала из дуль, через несколько слоев марли, руками. Чистый сок, даже без сахара, держала в трехведерной стеклянной бутыли из темного стекла, плотно заткнутой пробкой. В пробку была ввинчена медная трубка, свободный конец которой опускался в трехлитровую банку с водой. Бутыль держалась в подполе, глубоком и с ровной температурой, не больше +12 градусов, год, не меньше…

…«Я позвонил своему давнишнему другу, познакомились на фронте, Коле Фруентову, да Любка его знает, он – профессор, заведующий кафедрой фармакологии в ХГМИ…»

«Кто в Хабаровске и во всем нашем Крае не знает, человека, который смеется!» – подтвердила слова дяди, Люба.

«Почему так, как у Гюго?»

«Получил пулю в лицо от фашиста, нерв поврежден, вот лицо и парализовано – только вечная улыбка, даже когда спит. Но, говорит четко…»

«И громко, особенно, когда ставит на экзаменах студенту „двойку“, – какой ты врач, коль рецепты выписывать не умеешь? – Студент готов разрыдаться, а профессор смеется… И когда ставит „пятерку“, и говорит, ты молодец, будешь хорошим врачом, но при этом тоже смеется… Какого?..»

«Ну, так вот, друзья и коллеги! Ждем звонка или телеграмму от Коли Фруентова! Обещал бросить все и прилететь к нам!»

«Ура!» – воскликнула Люба-младшая.

«А что это ты так возрадовалась?» – спросил ее Всеволод Петрович.

«Как не радоваться, – весело ответила Люба, – за одним столом с таким великим человеком сидеть буду…»

«Да, ладно, – ехидно сказал Володя. – Небось еще государственные экзамены ему придется сдавать и после третьего, выпускного, и после шестого курсов…»

«А, почему третий курс называется выпускным?» – поинтересовался Всеволод Петрович.

«Да потому, что после третьего курса студент не только вплотную приступает к изучению медицинской профессии, но и практика у него начинается врачебная. Если до третьего курса Люба, к примеру, прошла практику санитарки, медицинской сестры, то после третьего четвертого курса она будет уже практиковаться как врач, по всем врачебным дисциплинам: начиная с общей терапии, и кончая психиатрией…»

«А, ты, Володя, какой специальности будешь?»

«Я – психо-фармаколог…»

«То-то я не могу представить тебя ни с фонендоскопом, ни со скальпелем…»

«Ну, это Вы зря, Всеволод Петрович… психо-фармаколог должен быть и хорошим терапевтом, и хорошим хирургом, и, вообще, врачом самого широко профиля! Только поэтому он может разрабатывать лекарственные препараты, и препараты для профилактики самых различных заболеваний! Володя недавно доказал, что он не просто хороший врач, он – гений!..»

«Да ну? – недоверчиво воскликнул Всеволод Петрович, пристально глядя на Володю, который при словах Сережи слегка порозовел, – и что он такого гениального изобрел для медицины?»

«Уникальнейшие советские препараты для профилактики и лечения многих нервных расстройств и заболеваний, и очень необходимых в комплексном лечение прежде всего сердечных болезней…»

«А как называются эти лекарства? Куплю на всякий случай, а Володя даст мне на их коробочках автографы…»

«Феназепам и пиразидол… А, что касается его автографа, то каждый, кто открывает коробочку этих лекарств, получает Володин автограф… инструкции к ним написаны и подписаны Володей!»

«А как твоя фамилия, друг мой?» – уже без всякого ехидства, а скорее даже с каким-то не свойственным характеру великого тигролова, подобострастием, сказал Сысоев. «Дурного… не от слова „дурак“, а…»

«Не продолжай! Хорошая и знаменитая русская фамилия… Я знаю историка, литератора и актрису Мариинки – 18-го века, Дурново…» – внезапно повисла пауза. Все не только замолчали, а словно оцепенели: кто с бокалом «грушевки» у губ, кто – с вилкой соленых грибов… Потом все зашевелились, поворачиваясь к Володе… Все, кроме Любы. Она не отрывала глаз все время от Сергея…

«Сегодня все женщины – твои», – шепнул на ухо Володе Сергей.

«И обе Любы…»

«Баба Люба – возможно, тоже внимательно слушала, что я о тебе говорил… А, вот Любонька… прости, не отдам!»

«Да она и сама не клюнула твои басенки, не открывает взгляд от тебя!»

«А ты знаешь, друг, я, кажется, первый раз влюбился… Никогда не чувствовал то, что ощущаю, просто думая о ней! Я чувствую ее… запах! Запах моей женщины…»

«Хватит шептаться, доктора, – повелительно рявкнула баба Люба, – вы же не одни за столом…»

«Извините, товарищи…» – в один голос сказали Володя и Сережа. Это получилось так справно, что в миг все за столом вновь стали единой семьей, любящих и искренне уважающих друг друга, ее членов!..

…«Люба, у тебя паспорт есть?» – рано утром, садясь за стол завтракать, спросил Сергей Любу.

«Конечно! Мне скоро 20!»

«Ты, что жениться на ней собрался? – Ехидно спросила Саша и правой рукой, как бы невзначай, слегка снизу приподняла свою пышную грудь, – а как же я?»

«Я – мужчина женатый! И моя красавица-жена, скоро родит мне второго ребенка!» – имитируя что-то вроде гордости (не понятно, по какой причине – то ли, что он – женатый и верный своей жене мужчина, то ли, что его любимая жена скоро родит ему второго ребенка), ответил Сергей. При этом он не спускал глаз с Любы и подмигивал ей. А та радостно улыбалась, показывая ровный ряд красивых зубов-жемчужин. «Это хорошо, это по-нашенски! – сказала Саша. Значит, я еду с вами!» «Нет, родная, в мой ВАЗ 41 году. ты уже не поместишься! Профессор Фруентов предупредил, что он везет какой-то большой груз… Как бы не пришлось еще Любу на коленях назад везти…»

«Я – согласна на коленях…» – начала было Люба, а Саша ее перебила:

«Это видно – и туда тоже!»

«Возможно, и во Владивосток придется Любе сидеть на моих коленях… Сиденья – то давно одни железки остались!»

«У нее задница и на железках выдержит, не то, что моя, модельная! – буркнула Саша, и добавила, – а зачем вам во Владивосток ехать? Это, ведь, почти 100 км. от аэропорта в сторону?»

«Надо кое-что купить для профессора… Вряд ли ему наши – „грушевка“, „сливянка“, „ранетка“ – понравятся!»

«А, когда прилетает профессор?» – не унималась Саша. Через три дня…»

«Через три дня, а ты собираешься ехать сегодня, да еще Любке велишь паспорт прихватить… Ясненько!»

«Ну, коль, „ясненько“, что спрашиваешь?.. Вас с Катей во Владивосток отвезет Володя… Мы с месяц здесь погостим, если еще у профессора не будет каких-нибудь для нас заданий… Такой занятый человек и бросает все, летит сюда…»

«А что не понятного, – сказал Всеволод Петрович, – я четверть века брожу здесь, каждый кустик мне знаком, каждое дерево…»

«Каждая болотная кочка…» – прервала его Саша, переключившись с Сергея, оскорбившего ее глубокие чувства, и перенесла свою досаду на Всеволода Петровича…

«Да, Сашенька, ты права, – словно не замечая тона, каким сказала Саша о болотной кочке, и того, как бестактно она перебила его, далеко не молодого человека, да еще легенду ДВ, ответил ей Всеволод Петрович. И добавил: «Я знаю каждую болотную кочку и, это далеко не все, что мне в южной тайге ДВ, знакомо, и с чем я породнился!»

Саша, поняла, что нагрубила Всеволоду Петровичу, и очень мягко, заинтересованно, спросила его:

«А плантации женьшеня, такие, как у бабы Любы, находили?»

«Не то, что плантации, больше двух-трех растений рядом не находил… У Любы их, думаю сотня, если не две!.. Я за всю свою жизнь всего 15 корешков выкопал!..»

«А сколько съе..», – «съели», хотела спросить Саша и прикусила язык, почувствовав, что опять сморозить и проявит бестактность по отношению знаменитого краеведа, да еще друга семьи «своего парня», как она все еще называла Сергея в своем тускнеющем о нем воображении…

«И корешки сушеного женьшеня ел, и вытяжку из них пил, и чай женьшенем заваривал… И все это и ты, Сашенька, попробуешь, как устроим застолье в честь моего дорого фронтового друга!»

«Из бабы Любиного женьшеня?»

«Нет! В нем еще хорошо надо разбираться… Может быть, он занесен в Красную Книгу СССР! Я прихватил свой, уже готовый к потреблению!»

«А я – молода и здорова… зачем мне женьшень?»

«Зачем женьшень молодой и здоровой девушке, ты услышишь от самого профессора Фруентова!»

«А, как я пойму – правду он говорит, или шутит, если он будет при этом смеяться?»

«Сразу не поймешь, – это вмешался в разговор Володя, подходивший к ним, ведя под руку Катю, – попьешь женьшеня, одной извилиной будет больше, тогда наверняка все поймешь!»

«И то, почему Сережа привез сюда меня, его девушку, а во Владик едет с другой, которую знает всего-то ничего!»

«А это поймешь в первую очередь!»

…Завтракали быстро, словно торопились все куда-то, молча, словно языки вместе с горячими пирожками с зеленым луком и яйцами, проглотили. Даже, что кому передать: молоко в крынке, крутую сметану, дымящийся кофе, или чай – черный без трав, черный – с травами, сок из третьего, а не из двадцать третьего кувшина, – читали по глазам.

…Соки были из всевозможных лесных и садовых ягод, и плодов. Как-то: лимонника, аралии маньчжурской, дикого томата, «волчьих» ягод, смороды всех цветов, рябины, калины, слив и другие всякие, какие могут быть только на Юге ДВ! Каждый за столом, жуя и глотая, думал свою думку! Вот так:

Всеволод Петрович – «Интересно, что скажет Коля, увидев такое чудо – плантацию в треть га женьшеня?»

Баба Люба: «Счастливая я женщина: такие интересные люди у меня за столом! Надо что-то придумать, чтобы у них в памяти осталось, кроме поляны женьшеня! А Сережка – кобель: жена на сносях, а он мало, что девку из Москвы сюда привез, да еще племянницу Всеволода охмуряет открыто! А, они? Современные молодые женщины. Что у них на уме? Сережка с Володькой вдвое их старше. Побалуются и бросят!»

Катя: «Сережка втюрился в Любку. Нам со Светкой ублажать Володьку. Ну, да ладно! Здесь рай, а в раю – все дозволено!»

Саша: «Володьке не дам… А вот, если Всеволод Петрович… Не раздумываясь отдам ему свою девственность… Знатный старик!»

Люба: «Зацелую до смерти, изомну, как цвет… только в лес въедем! Во Владике так любить его буду, что про бухту „Золотой Рог“ забудет!»

Сережа: «Первый раз в жизни так сильно хочу женщину, что никогда и не думал, что это так можно! Как увидел… Она не могла этого не почувствовать, когда я прижал ее к себе… Не могу понять: вот смотрю на них троих – Катю, Сашу и Любу, а вижу только Любу, чувствую только Любу! Ночью еле себя удержал, чтобы не вытащить ее из спальни… Хорошо, что баба Люба постелила их в одной комнате… Думаю, что и ее тянет ко мне таким же магнитом… соединимся, как две шаровые молнии… Как бы тайгу не сжечь!»

«Через три километра можно свернуть на старые вырубки», – сказал Сережа, стараясь не смотреть на Любу, чувствуя, что весь дрожит и весь мокрый от пота, хотя в тайге не было так жарко, чтобы вспотеть, хоть выжимай!

«Делай, что хочешь!» – сказала Люба, тоже не смотря на Сергея, и в таком же состоянии, как он. Они ехали по лесной, узкой, выложенной молодым ельником, дороге, машину трясло, кидало из стороны в сторону. Сергей вцепился в руль, а Люба в сиденье кресла. Она с ужасом представляла, что увидит Сережа, когда она сбросит сарафан и трусики – огромные синяки на заднице! Она знала, зачем Сережа хочет свернуть с дороги, и от одной этой мысли звенело в ушах и темнело в глазах!

…«Там, почему-то ни кусты, ни деревья не стали расти… Несколько лет было болото. А потом и оно высохло, только мох и остался! „Чистый мох!“ – баба Люба зовет это место. За мхом – ее любимые грибные угодья!»

«Отдамся на мху… Кто бы сказал – никогда бы не поверила! Мужчине, которого знаю два дня, с которым ни о чем не успела поговорить… С женатым мужчиной, у которого ребенок, и скоро будет второй!.. И никакая сила меня не остановит! И совесть меня не мучает! И совсем не похож он на Есенина. Разве только тем, что, наверное, и Есенина женщины также сильно хотели, как я Сережу!.. Уверена, готова поклясться, что дело не в рассказах дяди Севы о нем… Сейчас точно знаю! Дело в этой фотокарточки: пятилетний Сережа, опустив руки, писает на гусыню, а той нравится!.. Я ХОЧУ быть сережиной гусыней, и как можно скорее…»

Там во мху, где раньше были ели, Вселенная узнала, как могут любить друг друга два существа, два Homo Sapiens, живущие на планете Земля! Их не ослепляла близость Земли, они видели края Вселенной!..

…«Ты порвала свой сарафан, и мою рубашку!»

«А ты мои трусики!»

«Что за блажь – заткнуть мхом?»

«Соломы-то нет!»

«Да, ладно… Просто ты ненасытная и мох будет поддерживать тебя в накале, пока не плюхнемся на кровать в отеле!»

«Только люкс. И только „Золотой Рог“ с террасой прямо в бухту!»

«Да заказал уже… Сказал, что заместитель академика Георгия Васильевича Морозова…»

«Ты же простой врач! Что там, в регистратуре будешь говорить?»

«Правду и только правду. Во, смотри…»

И, Сережа вынул удостоверение. На пухлой красной корочке был золотой символ МВД СССР и слова: Институт Судебной психиатрии АН СССР.

«О, впечатляет… А если развернуть?»

«Разворачивай, смелее!» Люба развернула, и ахнула: рядом с фото Сергея Александровича Есенина – так сильно Сережа на фотокарточке был похож на великого русского поэта, тесненным черными буквами было написано: Сергей Васильевич Хорошко. Заместитель директора Института Судебной психиатрии им. В. П. Сербского».

«А, говорил, что просто врач-психиатр!»

«Да, так и есть! Георгий Васильевич – человек. И всем своим сотрудникам, кто ездит по командировкам, выдает такие удостоверения, чтобы не было никаких проблем ни с билетами, ни с гостиницами… По сути дела, а не по бюрократическим заковыркам, все мы, врачи, работающие и в Институте Сербского, и в его филиалах, являемся заместителями академика Георгия Васильевича Морозова…»

«Горжусь! Я отдала свою девственность не просто любимому мной, безумно любимому мной…»

«…Психиатру – именно ему «безумные» и должны «отдаваться!»

«Дай договорить: я отдала свою девственность…»

«Во мху и заткнула свежую „рану“ мхом…»

«Да, ну тебя, поехали! А ты подумал, как мы будем выглядеть, когда зайдем в Международный отель в таком виде?»

«В таком виде мы зайдем в бутик, как говорят у нас в Милане. Я знаю целых два таких, которые работают 24 часа в сутки. В одном из них мы и переоденемся. По дороге будет затон с чистейшей и теплой водой – в нем мы вымоемся. По берегу растут сапонины…»

«Что это такое и для чего они нам?»

«Дуся! И санитарки должны знать латынь: сапонины, это…»

«…Растения, стебли которых на изломе дают сок, пенящийся в воде, как мыло!»

«Молодец, назначаю тебя сразу медицинской сестрой…»

«У тебя к медицинским сестрам слабость! Володя, вон, студентку медицинского ВУЗа привез, а ты – медицинскую cестру… А, если бы я не приехала с дядей Севой, ты бы ее лишал девственности во мху?»

«Откуда ты знаешь, что Саша – девственница?»

«Она мне сказала!»

«ТЫ, РОДНАЯ, НЕ МОГЛА НЕ ПРИЕХАТЬ. В ЖИЗНИ СЛУЧАЙНОСТИ НЕТ! ЭТОТ МОХ СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ ТЕБЯ ВЫСОХ! НИКТО НЕ МОГ БЫТЬ НА ТВОЕМ МЕСТЕ!»

«КАК И НА ТВОЕМ, РОДНОЙ!»

Глава 5. Tragodia: начало

«Любовь Васильевна, а сколько лет вашему имению?» – обратился к бабе Любе Николай Константинович Фруентов, профессор Хабаровского Государственного медицинского института, заведующий кафедрой фармакологии, когда все гости отобедали под напитки бабы Любы. От виски и джина профессор категорически отказался, а за ним все остальные. Напитки бабы Любы привели его в восторг, особенно «грушевка»!

«Да лет двести, не меньше. Тайгу вырубали японцы еще в девятнадцатом веке. Здесь стоял японский гарнизон…» – ответила баба Люба. Окинув всех взглядом, Фруентов, словно забыв, о чем спросил бабу Любу, сказал:

«Сегодня отдыхаем. Идти на вашу плантацию нужно свежими, с ясной головой. Короче: встаем в шесть утра, баба Люба, прошу Вас, только соки, чай, кофе, молоко, сметану… А Сегодня с Любой что-нибудь напеките – пирожков с мясом хочу и посыпанных сахаром горячих румяных ватрушек… Это не капризы старого человека, это – для дела! Ведь мы идем на встречу с Вечностью, вернее, с одной ее неразгаданной тайной! Женьшень будет чувствовать наше душевное и физическое состояние. И, если примет то, что мы принесем ему с собой и нас, носителей, откроет нам свой тайны… А тайны здесь, заверяю вас, умопомрачительные… Вот перейдем к сигарам Сергея – гавайским и гаванским и к моему ликеру, я вам чрезвычайно интересные вещи о японцах поведаю! Цуёку ни наримасуё, а не…»

«Тадабатаракидэс» – в один голос выкрикнули баба Люба и Сергей…

«Бандзаи! – Ура! Да здравствует! Десять тысяч лет!» – крикнул Всеволод Петрович. Остальные, кому сказать было нечего по- японский, и они ничего не поняли, что сейчас за столом произошло, переглянулись, а потом весь стол буквально заржал, держась за животики…

«Говоришь, что гавайские сигары твои, не различить от гаванских?», – обрезая кончики двух сигар, предложенных ему Сергеем, и макая их в чашечки из тончайшего фарфора – сакадзуки, не смотря на Сергея, сказал Коля (здесь решили всех называть только по именам, кроме бабы Любы, ибо «Люб» было две). Обрезанные кончики сигар, по очереди, брал в рот, долго жевал, потом слюну плевал себе на ладонь… Только после этого, запалил одну сигару от свечки, и начал затягиваться. Через несколько секунд, окинув взглядом всех присутствующих, подошел к Сергею и что-то ему шепнул!

«В яблочко, Коля!» Профессор отложил первую сигару и приступил ко второй. Встал, вновь подошел к Сергею и вновь что-то шепнул ему на ухо:

«В мыло, профессор! Это настоящая гаванская сигара, купленная мной в табачной лавке „Золотого Рога“, когда мы с Любой ездили тебя встречать!»

«Да ну-у, – не скрывая досаду, протянул Фруентов, и сказал Сереже – давай-ка свою собственную гаванскую сигару!»

Сережа вынул из деревянной фирменной коробочки гаванских сигар точно такую же сигару, что та, на которой прокололся великий фармаколог всех времен и народов и дегустатор всего, что растет на ДВ и на других континентах, и протянул профессору. Тот сначала долго и пристально рассматривал две гаванских сигары, одна из которых – дело рук Сергея, а другая – прилетела в СССР из Кубы, даже складную лупу достал из кармана (явно – заранее ее приготовил!). Потом обрезал кончик «гаванской» сигары, производства Сергея, пожевал его, и громко, радостно, воскликнул:

«Ты сбил меня Hyacinthus orientalis… Он же у нас, считается, не растет дико… А это – дикий гиацинт! Где ты его нашел?»

«На одной вершине Сихоте-Алиня, у истоков Самарги!»

«Да-а, – протянул Фруентов. Там можно все, что угодной найти… Давай выкроим время, хотя бы поговорим об этих чудесных местах! Фото есть?»

«А, як же, профессор!..»

…«По традиции различают четыре качества женьшеня: „небесный“ (англ. heaven), „земной“ (англ. earth), „хороший“ (англ. good) и „резанный“ (англ. cut). Женьшень оказывает адаптогенное, метаболическое, биостимулирующее, противорвотное, общетонизирующее действие, стимулирует аппетит…» – начал профессор Коля, после нескольких сакадзуки своего ликера и потягивая серегину гаванскую сигару. Но его вдруг перебил Володя, которому, видимо надоело сидеть молчаливым истуканом и открывать рот только для приема пищи и напитков:

«Фармакологическая активность женьшеня обусловлена содержанием сапониновых гликозидов-гинсенозидов (панаксозиды A и B, панаквилон, панаксин), эфирных и жирных масел, стеролов, пептидов, витаминов и минералов…»

«Все верно, коллега! Чтобы наши слушатели не дремали под мой монотонный голос, ты будешь перебивать меня, своим молодым и энергичным тенором…»

«Отлично, учитель! – сказал Володя, и продолжил – Да будет всем известно, что женьшень знали еще дикие данайцы, до того, как стали эллинами. Они полагали, что это и есть Пан! Отсюда, кстати, в просторечии, женьшень есть панацея… А это слово приобрело постепенно, когда не знаю, смысл – средство от всех недугов…»

«Абсолютно верно, мой лучший ученик!» – сказал Фруентов, и погладил Володю по-отцовски по голове «дико улыбаясь». Но к его улыбке давно все привыкли и ее не замечали.

«А от девственности панацея может освободить?» – печально спросила Саша, смотря исподлобья на Сергея…

«Лучше поздно, чем никогда, сказала старая дева и села на карандаш!» – грубо ответил ей Володя, в трусах которого были пальчики Кати…

«Сашенька! Ты самая красивая из всех дам, присутствующих здесь, да не будут они на меня в обиде! – Не замечая слов Володи, сказал профессор Фруентов…. – Был бы я помоложе, я бы приударил за тобой, моя красавица!..»

«А вы изжуйте пару корешков женьшеня с плантации…»

«Замолчи, пацан! – буркнул на него Сергей, – а то рассажу вас с Катей по праву хозяина…»

«Это кто здесь „хозяин“, сынок? – слегка приподнявшись на стуле, специально для нее сделанном ее же руками, – спросила угрожающе-шутливо баба Люба…»

«Хозяин, конечно, я. А ты, мама – Люба, моя хозяйка!»

«То-то!» Сережа понял, что с Сашей могут быть неожиданные проблемы, ибо ему она на дух не нужна, и Володе, как видно, тоже!

«Ты должен Сашу дефлорировать… Ты же ее сюда привез! – шепнула ему на ухо Люба, приподняв голову с его плеча, и добавила – А потом я тебя кастрирую и повешусь!»

«Не, мы сделаем так – зашептал Любе на ухо Сережа – пойдем на полянку играть в скалки. Саша будет прыгать через веревочку, вы с Катей будете веревочку крутить. А я подкрадусь и легонько Сашу подтолкну так, чтобы она села на маленький пенек ивы, которую я недавно срезал для дудочки… И проблема с девственностью будет решена…»

«А если она не тем местом сядет?» – Едва сдерживая смех, спросила Люба.

«Геморроя не будет…»

«Какие же вы жестокие пошляки! Прекратите сейчас же, или вон изо-стола!» – сказала баба Люба, которая превосходно читала по губам…

…«Panax ginseng – женьшень обыкновенный. Растет как раз в ваших местах, на юге Хабаровского Края, в Китае, на Корейском полуострове. Занесён в Красную Книгу СССР…» – начал профессор Фруентов, дав молодежи передохнуть. Хотя для активного отдыха у него была загадка, почище Сережиной с сигарами. А именно – назвать ликер, какой все попробовали, и который всем так понравился! Но его опять перебил Володя, предчувствуя, что от нежных и быстрых пальчиков Кати вот-вот кончит:

«Во второй половине XX века китайцы, корейцы и японцы, не сговариваясь, открыли биотехнологические методы, получения из корня женьшеня in vitro биомассу, близкую по составу, органолептическим и фармакологическим свойствам к дикому женьшеню. Так, „женьшень“ в различных видах – настойки, порошка, таблеток, стал широко применяться в медицины. И не только! В косметике и даже в производстве алкогольных напитков. Я, например, знаю, где в Москве можно купить и не дорого, женьшеневую водку, где в каждой пол-литровой бутылке плавает „человечек“ – „корень женьшеня“!.. Такая гадость, скажу я вам!»

«В этой „биомассе“ нет и следов того, что содержит дикий женьшень. А именно…»

Володя опять перебил Фруентова. И не только из-за не устающих пальчиков Кати, а по причине ощущения, что он, профессор, открывший для всего мира два незаменимых лекарственных препарата, ученый с мировым именем, яркий представитель столичной медицины, по сравнению с «человеком, который смеется» – ноль без палочки! Николай Константинович это прекрасно понимал, и подыгрывал Володе, давая ему слова и ни разу не поправил его!

Если два профессора все-таки нашли взаимопонимание, то девицы отнюдь! Любе было жалко Светлану, но уступать Сергея ей даже на ночь, она не собиралась! Но, вместе с тем, ее мучило желание устроить Сереже экзамен на верность: пригласить Володю и Катю, которые не были во Владивостоке, втроем съездить дня на два, чтобы бухту «Золотой Рог» посмотрели. И, почти себя уговорила, сделать такое предложение! Но, как только начинала думать об этом, внезапно острой болью пронзало сердце мысль, что по дороге будет поворот на ЧИСТЫЙ МОХ!

«А ты не думай об этом! Я тебя одну никогда никуда и ни с кем не пущу!» – словно читая ее мысли, как-то внезапно сказал ей Сережа. От сердца сразу отлегло!

«Ах, Саша Саша! – ломала голову Люба – может нам с Сережей взять и отвезти ее во Владивосток! Она красивая девушка. А Владик – портовый город! Пойти всем на танцы в Морской Клуб…»

«…Титан, – начал перечислять состав биологически активных свойств женьшеня, Володя, его слушали только два человека – профессор Фруентов и Всеволод Петрович. Внимательно слушали, не перебивая… А он продолжал, словно выступая на трибуне, того и глядишь, вынет из кармана свой дезодорант для рта, и начнет демонстративно им пользоваться. Но, на сей раз, он прерывал свою речь, прихлебывая ликер из сакадзуки, —

Panax zingiberensis, произрастающий в китайской провинции Юньнань, занесён в Международную красную книгу…»

«Ты расскажи-ка, коллега о сапонинах… Что бы ты ни сказал, я добавлю такое, что у вас у всех мороз по коже пробежит!» – Так сказал Николай, а его улыбка при этом стала к месту, что все, сидящие за столом, заранее почувствовали мерзкий холодок, пробежавший вдоль позвоночника. Кроме Сергея, которого трудно сбить с его колеи, по которой он идет вот уже 35 лет! Люба прижалась к нему, обхватив его талию крепко… Володя посмотрел с недоверием на Колю, и продолжил:

«Сапонины – безазотистые гликозиды растительного происхождения с поверхностно-активными свойствами. Растворы сапонинов при взбалтывании образуют густую стойкую пену. Название происходит от латинского sapo (род. падеж saponis) – мыло. Широко распространены в природе, встречаются в различных частях растений – листьях, стеблях, корнях, цветах, плодах. Содержат агликон (сапогенин) и углеводную часть. Для выделения группы сапонинов из других вторичных метаболитов женьшеня, используются свойства поверхностной активности и гемолитической активности. Однако не все сапонины могут ими обладать. Поэтому вещества могут помещать в группу сапонинов на основе структурной формулы (стероидные и терпеноидные гликозиды). Этим как раз злоупотребляют наши западные коллеги, предпочитая все на свете добывать, как Фауст, в пробирке. И у них, надо отдать им должно, многое не плохо получается! Так, практически, дикий женьшень ни капиталистической Европе, ни США, ни Австралии, и, даже ни Японии и ни Индии не нужен! К сапониновым свойствам женьшеня (поверхностная и гемолитическая активность, образование комплексов с холестерином) часто относят также гликозиды азотсодержащих стероидных алкалоидов (гликоалкалоиды)…»

…Здесь вмешался Фруентов. Начал он осторожно, как бы поправляя или добавляя Володю:

«Многие сердечные гликозиды (карденолиды) дают пену в водных растворах, однако из-за специфических биологических свойств к сапонинам не относятся, а рассматриваются отдельно… А теперь, друзья мои, внимание!»

Профессор, фронтовик, снайпер, лейтенант запаса, Николай Константинович Фруентов, кавалер двух Орденов Отечественной войны – золотого и серебряного, трех Орденов Красной Звезды, и множества медалей. Получивший на дуэли с гитлеровским снайпером пулю в лицо, повредившую ему лицевой нерв, а его vis-à-vis получил пулю в правый глаз,.. начал свой жуткий рассказ про сапонины.

…«Аушвиц ассоциируется с газовыми камерами… Но… В 1942—1944 годах вокруг лагеря Аушвиц Биркенау была построена группа из приблизительно 40 небольших лагерей, созданных преимущественно при немецких фабриках и шахтах. Самый большой из этих лагерей – Буна (получил название от крупного немецкого химического завода, на котором работали заключенные) – располагался в польском селе Моновиц, в шести километрах от основного лагеря. В лагере Буна-Моновиц содержалось около десяти тысяч узников. В ноябре 1943 года Буна-Моновиц стал резиденцией коменданта третьей части концлагеря – Аушвиц III, которому были подчинены некоторые из окрестных небольших лагерей.

Лагеря были изолированы от внешнего мира и окружены колючей проволокой. Все контакты с внешним миром были запрещены. Лагеря охранялись эсэсовцами. На расстоянии километра вокруг лагерей были выставлены караульные посты.

В августе 1944 года американские и британские самолеты начали бомбардировку химического завода IG Farbenindustrie, располагавшегося в нескольких километрах от Биркенау… Как вы думаете, – окинув всех, сидевших за столом, взглядом, продолжил профессор, – что вырабатывалось на химических заводах Аушвица Биркенау? – И сам ответил, – сапонины! Сырье, из которого добывались вначале гликозиды азотсодержащих стероидных алкалоидов (гликоалкалоиды). А остаток шел на производство «обыкновенного» туалетного мыла! Тонна в день сапонинов. 700—800 кг. туалетного мыла… Из чего? Из людей, по специально разработанной методике… Я видел это мыло! Был в числе тех, кто 27 января 1945 года освободил Аушвиц Биркенау!..»

Нависла тяжелая пауза. Николай нервно, пытаясь это скрыть, сосал погасшую сигару. Потом выплюнул ее, взял трехлитровую банку – в них он привез свой ликер – и налив, в ловко поставленный перед ним бабой Любой граненый стакан, до горлышка, залпом его выпил! Всем в этот миг показалось, что лицо его не улыбалось: на нем была гримаса сильнейшей боли! Саша встала, подошла к профессору, обняла его, наклонилась и поцеловала… в прикрытые тяжелыми веками, глаза…

«…Самое страшное для меня, – глухим голосом продолжил Николай Константинович, – что по этой же, методике, разработанной в Аушвице Биркенау, потом, после войны, добывались сапонины из собак. Для этого специально были построены фабрики. Практически во всех странах Европы, в том числе и в СССР. А собачники стали ездить по городам цивилизованных стран, и отлавливать сачками собак, помещая их в клетки, а потом отправляя на фабрики…»

«Так, вот друзья мои, – начал Фруентов, возвращаясь с пятичасового осмотра плантации женьшеня в ограде „имения“ бабы Любы, с ним были все, – открою я вам один секрет… В 20—30 датский физик, лауреат Нобелевской премии в 37 лет, создал современную физику. Имя его – Нильс Хенрик Давид Бор. Но мы живем в ином мире, чем тот, который предполагал Нильс Бор. Мы живем в мире Альберта Эйнштейна. Этот человек встал во главе величайшего заговора против любых физико-математических картин объективной реальности, которые не соответствовали бы „его“ модели мироздания. Эйнштейну много, что приписывают. Но, если отбросить не понятную с точки зрения обычного человека, физико-математическую терминологию, то все открытия Эйнштейна, сводятся к одной формуле: E =mc². И двум „магическим“ заклинаниям: „квант“ и „теория относительности“. Так вот, мистификация женьшеня, имеет под собой реальную почву. Эта травка, а женьшень является травянистым растением, своим поведением в видимом нам мире, опровергает все эйнштейновские законы, ибо она не признает: 1) теории относительности; 2) вытекающих из этой теории представлений о времени и пространстве; 3) и что свет – самое быстрое, что есть в мироздании…»

«А, можно, как-нибудь по нагляднее проиллюстрировать „махинации“ Эйнштейна на примере чудо-травы женьшеня, самого корня жизни, так похожего на человека!» – спросила Саша.

«Попробую, но не знаю, смогу ли!» – Ответил Николай Константинович, с явной благодарностью посмотрев на Сашу, ибо остерегался, что из-за усталости никто не будет его слушать, а ему очень хотелось поделиться мыслями, которые его обуревали!..

…«Девственный лес Сихотэ-Алиня стынет в объятиях жгучего мороза. Гнутся до самой земли ветви молодых пихт и елей под тяжестью снежной кухты. Наступил первый месяц весны, а свирепая пурга наметает глубокие сугробы, тщательно укрывает сопки ослепительно белым снегом.

Лишь в одном месте, среди мрачных гранитных расселин, черным пятном зияет вход в пещеру. Едва приметный след вьется между дряхлыми кедрами. В пещере вечный полумрак. Днем здесь холоднее, чем снаружи. На сухой черной земле, устланной истлевающими листьями, дремлют два маленьких тигренка. Суровый лес безмолвно встретил появление на свет тигрят, но заботливая мать проявила к ним столько внимания и ласки, что все опасности, таившиеся в лесных дебрях, отступили от полосатых малышей. Под надежной защитой тигрицы им не были страшны ни холод, ни многочисленные кровожадные враги. Безмятежно спали брат и сестра, пригревшись у теплого материнского бока. Сестренка имела удивительную окраску: ее светлую пушистую шкурку покрывали широкие желтые полосы. Этот золотистый цвет немало поразил бы и привел в восторг натуралистов, мать же не обращала внимания на редкую для тигриного рода окраску своей дочери. Люди впоследствии назовут ее Ригмой. Много приключений произойдет с ней, прежде чем станет она могучим и мудрым зверем, владычицей северных джунглей, а пока маленькая Ригма теснее прижимается к широкой лапе матери» – Всеволод Петрович Сысоев. «Золотая Ригма»…

…«Сашенька! Все мы, если ошибаюсь, поправьте, знаем физику и математику на уровне средней школы… – начал профессор Николай Константинович Фруентов, – поэтому буду говорить аналогиями и взывать к вашему ассоциативному мышлению!» Он еще раз окинул всех взглядом, чтобы убедиться, что его будут слушать. Но, так как даже баба Люба смотрела на него с нескрываемым любопытством, подбодрился и продолжил:

«Давайте трезво взглянем на главные козыри Эйнштейна взглядом просто обывателя со среднем образованием, но, конечно, не глухого невежды! 1) Что такое по существу, утверждение, что скорость света – предельная скорость, какая может быть в этом Мире? ТАБУ! И на многие вещи наложенное! Веря этому постулату, ничем не доказанному и необоснованному, земляне никогда не преодолеют своей Вселенной. Следовательно, нечего в эту сторону даже смотреть! Поэтому можно спокойно манипулировать сознанием всех грядущих гениев, которые придерживаются этого постулата Эйнштейна. 2) Были гении, которые пытались получить в рамках «теории» Эйнштейна объяснение, а что такое наша Вселенная? И тут же (что подтверждает, что Эйнштейн – это скорее имя определенной группы физиков и математиков, профессионалу их легко вычислить) понятие «Вселенная» начинает разваливаться на целый ряд представлений, каждое из которых требует фундаментальных исследований! Но эти исследования проведены быть не могут, ибо на любую попытку объяснения Вселенной прочно наложено табу «теории» света. И вот мы имеем «расширяющуюся Вселенную», после какого-то взрыва, свершившегося неизвестно почему в Ничто и Небытие! Рядом с «расширяющейся Вселенной» мы на равных правах имеем «Сужающуюся Вселенную», а также «Множество Вселенных» разных по толкованию… Вдруг появляется гений, Эрвин Шредингер, австрийский физик, и математически обосновывает иной, чем у Эйнштейна, взгляд на свет. Он выводит безукоризненную, чистейшую формулу света… вне квантовой теории Альберта!.. Дальше я не знаю, что произошло: купился ли Шредингер на Нобелевскую премию, сломался ли он под давлением авторитета Эйнштейна и его, назовем так – «сподвижников», но пошел на небывалый в истории физики и математики – самых строгих наук (!) компромисс! Он согласился с Эйнштейном, что «свет – это одновременно квант, то есть частица, и волна, как показывали его математические исследования!.. Больше того, он вывел (совесть, возможно, мучила!) теорию неопределенности: в квантовом мире 1) ничего нет определенного (так, о кошке, посаженной в квантовую клетку, нельзя с определенностью сказать: жива она или мертва! Любое утверждение о кошке тут же превращает ее состояние в противоположное! Так, вы утверждаете на основании самый точнейших физико-математических «наблюдений», что «кошка жива». И это ваше утверждение тут же оказывается ложной, ибо «убивает» кошку. Вы пытаетесь, извинившись, исправить положение вещей, и утверждаете, что кошка мертва! И это ваше утверждение, повторяю – безукоризненное с точки зрения физико-математических формул, тут же становится ложным, ибо кошка сразу оживает!..

…Не знаю, на что рассчитывал Эйнштейн, абсолютизируя квантовый мир. Даже в рамках его «теории» нет запрета на «дробление» – появились кварки. А вместе с ними… физико-математический парадокс. А именно, если вы описывает кварк, то одновременно ваши физико-математические формулы оказывается… есть формулы, описывающие всевозможные «Вселенные». Бесконечно малое оказывает бесконечно большим, и, наоборот: бесконечно большое (например, в австро-физике) оказывается бесконечно малым…

2) Работая в квантовом мире, физик оказывается… создает его! В философским языком говоря: «нет объекта без субъекта» Но тогда, как говорили древние (Сократ устами Платона) – нет субъекта без объекта!.. Ретивые «окологении» (простите неологизм мой!) уже подсчитали, когда исчезнет наша планета Земля! Когда «растает» или «остынет» Солнце… Когда черт утащит Луну…

…Давайте передохнем! Баба Люба, я заслужил миску похлебки, а то выпить очень хочется и сигару «гаванскую» искурить…“ Баба Люба, явно находясь под впечатлением рассказа Николая, открыла было рот, чтобы ему ответить, но ее опередила Саша. Повернув лицо в сторону Фруентова и смотря ему в глаза, сказала по-английски: „coffee, tea or me?“ Профессор опустил голову, выдержал паузу, а потом сказал: „Деточка, перефразируя Константина Эдуардовича Циолковского, скажу: «Тебя ослепляет …отдаленность от настоящих мужчин, которых ты, несомненно, достойна!»

«Ясненько, товарищ профессор! Как вернусь в Москву, тут же поступлю в медицинский институт и в кружки бальных танцев и хороших манер… Извините, больше не буду… навязываться!»

«Садись, пять!» – улыбаясь, сказали в один голос два профессора – Николай Константинович и Владимир Николаевич…

…«In the business of production and logistical deliberations we sometimes forget to look at the world with the amazement and wonder of a child… To slow down and connect more intimately with all of life. What reminds you to connect with the wonder of the world?»7

«Хайго-ни таиёу-о моттэ иру хито-но тамэ-но коуун» (удача у того, у кого солнце за спиной), – неожиданно сказала баба Люба, когда все, после сытного ужина – съели свежего горячего копчения кабаний бок с овощами 100 сортов – тянули загадочный ликер из сакадзуки, и потягивали «гаванские» и «гавайские» сигары, макая кончики в ликер.

«Я помню, любимая, помню… что обещал раскрыть сокровенную тайну японцев, но, дайте мне покончить с этим мошенником Альбертом Эйнштейном!» – сказал Николай, зловеще улыбаясь! Позвольте представить вам ответ, что значит, предоставленный мне моим другом, профессором Звягиным Виктором Николаевичем, членом комиссии на математической Олимпиаде ДВ прошлого года. Вот он:

«Формулу ввёл в оборот Альберт Эйнштейн. В ней E – полная энергия тела, m – его масса, а c – скорость света в пустоте. Она иллюстрирует то, что масса и энергия, по сути, одно и то же свойство физической материи. Это очень в стиле нетривиального мышления Эйнштейна: объединить пространство и время в пространство-время, а энергию и массу в – энергию-массу. До него считалось, что в любом физическом процессе сохраняется масса и энергия по отдельности. Современная физика считает, что сохраняется «энергия-масса».

Это, в частности, означает, что горячий чайник немного тяжелее холодного, а движущийся автомобиль – стоящего. Правда, это «немного» так мало, что заметить его можно только в крупном масштабе. Никакие весы не покажут изменение массы при нагревании чайника. Но вот Солнце ежесекундно теряет сотни миллионов тонн массы, которая превращается в энергию его излучения.

При некоторых физических процессах материя может даже полностью перейти в излучение. В этом случае масса целиком пропадает, но её место занимает энергия разлетающихся частиц. И наоборот, из электромагнитного поля могут рождаться частицы конечной массы. В этом случае они «берут взаймы» свою массу у энергии излучения. Всем этим и «управляет» формула E =mc², и это обычное дело в квантовой механике.

Кстати, сам Эйнштейн не признавал многие положения квантовой механики, но, несмотря на это, его знаменитая формула там всегда отлично работала и продолжает это делать и сейчас».

Действительно, ученик 9-го класса Комсомольска-на-Амуре, Андрюша Щукин, великолепно понял Эйнштейна. Конечно, разве он мог допустить, что все это чистейшей воды блеф, с одной стороны. И хитрейшее подтверждение главного – свет обогнать ничто не может, не хватит энергии Вселенной, если вдруг кто-то изобретет такой двигатель, с другой стороны! Правильно сказано и о том, что Эйнштейн «не признавал многие положения квантовой „теории“. Да никакие положения он не признавал, кроме своих! Эйнштейн думал, что, „напугав“ коллег, своим толкованием квантовой „теории“ – все и остановится! Но, тут появился Эрвин Шредингер. Пусть его „подмяли“. Но, много других. Вот, ваш „сосед“, японец Акира Тономура, тот самый, который на съезде физиков, занимающихся квантовой теорией после Эйнштейна, когда ему заявили, что без Эйнштейна он, Акира, всего лишь „бесполезен, как один сапог!“, отпарировал: „Да, согласен: один сапог бесполезен… Но, я-то – десять сапог!!! Мне Эйнштейн не нужен!“ И предложил свою теорию (не выходя из обувных понятий!) единого поля, которую назвал „шнурки“! Был такой известный русский и советский поп – отец Павел Флоренский. Он раскусил Эйнштейна сразу! И написал капитальный труд „Столп и творение Истины“… Был расстрелян НКВД по доносу… При желании можно найти эту интереснейшую книгу. У меня она есть, но я дам ее читать только у себя дома!» Как-то, после банкета в честь Эйнштейна с большими возлияниями, Альберт признался: «Математика – это единственный способ провести кого угодно, даже самого себя за нос!»…

…«Отлично! С Альбертом Эйнштейном вы разделались, но пора и переходить к нашим баранам…»

«Ты, Володя, кого называешь „баранами“ – женьшень или японцев? Я, все-таки хочу сначала выдать вам тайные секреты японцев в отношении ловкой эксплуатации нашего Мироздания!.. Вы никогда не задумывались, почему японцы, живя в прямом смысле на вулкане, никогда не пытались сменить место жительства? И Китай давно могли бы заселить, переехать туда всем народом… Да и у России попытаться оттяпать часть хорошей земельки… А, они – за какие-то три скалы, что в Тихом Океане, называемые „Курилы“, не подписывают с нами мирный Договор!..»

«Я на одной конференции по судебной медицине познакомился с коллегой, работающим в Николаевске-на -Амуре, – неожиданно вмешался в умный разговор Сергей, – удивительная у него судьба! Его отца, летчика-разведчика, который летел по приказу Сталина проверить, как обстоят дела, чтобы наши войска, как было обговорено на Потсдамской Конференции, заняли Курилы и Хоккайдо. Американцы в японских самолетах сбили нашего разведчика. Он упал на один из островов Курил Шикотан… Так вот, японский гарнизон, охраняющий Курилы, сдался ему! Отремонтировал его самолет и подлечил его самого… Потом шлюпки, на которых японцы покидали Курилы, разбомбили американцы, которые сбили нашего летчика-разведчика… Хоккайдо досталось американцам… Сталин позвонил Трумэну и сказал, когда американцы оккупировали Хоккайдо:

«Мы так не договаривались!»

Сталин уже знал, что у Трумэна был план сбросить на СССР 40 атомных бомб… Так вот, мой коллега, сын этого легендарного летчика-разведчика, вскрыл труп толи родного, толи двоюродного брата императора Японии, подписавшего Акт капитуляции, Нихон-но коуфуку… Я все думаю, о невидимых нитях… судьбы!..»

Глава 6. Наука логики или теория суждения?

Было около 18 часов. В тайге темнота, хоть глаз выколи, наступает стремительно. Все, конечно, зависит, в какой фазе луна и насколько чистое небо. Профессор Фруентов неожиданно встал изо стола, и ничего не сказав, вышел на террасу. Через минуту он вернулся со словами:

«О, как нам везет! Ветер с Океана, значит, небо будет чистое, звездное. Сегодня пойдем собирать женьшень!»

Так просто сказал, как если бы речь шла, ну, например, о черной смороде, что росла по берегу речушки, окантовывающей всю усадьбу. Эта речушка брала начало из-под земли и где-то в тайге под землю уходила. Но, после сильнейших разливов Амура, Уссури и Самарги эта безымянная речушка превращалась в реку, шириной в некоторых местах до полукилометра. Глубина в ней бала стабильна до трех метров. Сережа с малолетства, просыпаясь, с растущей рядом громадной вековой черемухи, нырял в «свою» реку вниз головой без опасения. Зимой, при минус 35—45, прорубал в реке огромный прорубь, как раз напротив черемухи, и также, как в теплые месяца, проснувшись, нырял в него «ласточкой»… Баба Люба брала с речки воду и для себя, и для скота, зачерпывая деревянной двухведерной бадьей. А для разливов, как в европейских замках, усадьба Хорошко имела навесные деревянный мосты из дубового горбыля, обитого гладко выструганными половыми досками. Мосты удерживались и опускались при помощи лебедок. Два – вручную, а к двум Сережа примастерил электромоторы… Да, вода в речке была как крепко заваренный чай, но абсолютно прозрачная. Сережа еще по молодости напускал туда сомов, налимов, сазанов, карасей, щук, касаток, плотву – наловил сачком в Самарге. Рыбы расплодилось, хоть руками лови или на голый крючок. А откуда появились раки – ни баба Люба, ни Сережа не знали. Их тоже было тьма. Когда баба Люба черпала бадьей воду, она непременно проверяла, не попались ли раки? И, засучив рукава, вылавливала их, выбрасывая обратно в реку. Во время разливов, если они, разливы, совпадали с временем нереста красной рыбы, то рыба, высунувшись гордо на треть из воды, шла по реке. Иногда – выбрасывалась на берег… Баба Люба тогда дежурила по 24 часа в сутки, чтобы собирать одуревшую кету и горбушу, и бросать назад в реку. Хорошко рыбу ели редко, хотя в подполе всегда стояли дубовые бочонки с красной икрой и семужного посола жирной кетой. Конечно, рыбу и коптили, и сушили. Коптили для себя, сушили для собак… Но, это так, отступление. Дело в том, что слова профессора Николая Константиновича Фруентова, заведующего кафедрой фармакологии ХГМИ, повергли все в некую растерянность. Даже старожилов – бабу Любу и Сережу! Ночью, в тайге, искать женьшень, да еще всем, – девочки вообще никогда в жизни даже на картинках его не видели…

«Не только можно, но нужно! Именно ночью, при звездах, как делают профессионалы-следопыты, – читая одинаковые мысли всех присутствующих, даже такого бывалого таежника, как Всеволод Петрович Сысоев», – твердо сказал Фруентов, жестоко улыбаясь! Несмотря на то, что лицо его, парализованное, никогда не меняло выражение, но все же воспринималось, в зависимости от того, что и как он говорил, весьма по-разному. Улыбка могла быть: одобряющей, равнодушной, насмешкой, сарказмом, теплой или холодной, и, самое страшное, зловещей! Вероятно, все зависело от его, очень подвижных, черных, как у цыган, глаз и тяжелых век…

«Сейчас все выйдем на террасу, и я каждому укажу его азимут. Конечно, пойдем без компасов… По звездам! Мы, мужчины, возьмем ружья и будем палить в небо через каждые полчаса – отпугивать зверье… Женщины, для бодрости духа, возьмут охотничьи ножи. Фонарики не нужны. Повторяю: будем идти по звездам. Не найдете женьшень, так хоть научитесь в небо смотреть! Но, я уверен, что каждый из вас найдет свой корень жизни!.. В тайге сейчас отлично: ветер разогнал комаров и мошку. Не жарко, не душно, но и не холодно!.. А теперь, по очереди будете подходить ко мне, и получать свой азимут!..»

«Я не пойду, – неожиданно сказала Люба. Я свой корень жизни, нашла! – При этом она бросила взгляд на Сергея. – Буду бабе Любе помогать готовить еду… Хочу напечь пирогов с разной начинкой, а на сладкое – хворост».

Баба Люба взглянула на нее и сказала:

«А дело говорит… Проголодаетесь, гуляя по тайге… А еще завтра кормить придется и за завтрак, и за обед, когда проснетесь… к вечеру!»…

…«Японцы – единственный народ, который душой связан и с землей, и с Космосом едиными нитями… Они скорее погибнут, но никогда не покинут свои скалы… Сейчас я вам раскрою только один секрет, который прямо касается ваших поисков женьшеня по японскому методу…», – Фруентов всех окинул взглядом из-под полуопущенных век. Все внимательно приготовились его слушать, кроме Володи. На его лице была нескрываемая скептическая улыбка…

…Володя был в состоянии, в котором сам еще никак не мог разобраться! Оно ему так нравилось, что он побаивался, что не сможет покинуть этих мест, и никогда не вернется в прежний мир! Да и был ли он? Что, собственно, было? Учеба, работа… Даже эти поездки за рубеж… все это не то, не то! «То» – здесь!!! Здесь он знал, что он есть, что он живой, что он мужчина… Что вокруг его такие же живые люди. Очень понятные. И все, что здесь происходило – просто, естественно, так оно и должно быть! Никакие мысли его не мучили. Да и думал ли он, вообще то? Он жил живой жизнью…

…От ненасытной любви Екатерины, Володя похудел. Но, отнюдь, не осунулся. Пища, воздух, тайга, эти люди с их натуральным теплом и запахами удивительно на него действовали. Мышцы его окрепли. Походка, жесты, мимика стали размеренными. Ничего лишнего! Время не существует. Нет будущего. Нет прошлого: есть только здесь и сейчас! Нет, он не поглупел… Просто мысли, которые характеризовали бы его, как талантливого ученого, работали, не затрагивая его «Я», его самости… Он был счастлив среди таких же, как он, счастливых и наполненных жизнью, людей!.. Но вот это, неожиданное предложение идти ночью по звездам в тайгу искать женьшень, отбросило его назад, в жизнь, которую он забыл! Как будто предложение шло не от профессора Фруентова, которого он успел полюбить, к которому проникся уважением, настоящим… а от Авруцкого, его шефа! Тогда, вернувшись из отдела науки ЦК КПСС, Григорий Яковлевич вот также собрал бы их и сказал: «…пойдем ночью, ориентируясь по звездам собирать женьшень!» А, ведь, верно! За месяц изобрести свои препараты, найдя в темноте «по звездам» свой путь, когда весь мир уже был заполнен этими, не нашими, препаратами… И он нашел! Больше того, он сделал открытие, которое все без исключения поняли… А результат? Только было открыл рот, вернувшись в институт, чтобы спросить шефа, что теперь будет с психофармакологией и вообще с психиатрией? Как понял, что – ничего! И вообще открыты препараты, все остальное несущественный побочный эффект исследований… Тогда он стал сомневаться, а есть ли жизнь? Или есть функция от жизни? Ведь он, точно, всего лишь функционер. Авруцкий – функционер. Жена – функционерка… Кстати, вот поэтому он развелся – избавился от одной функции!.. А сейчас живой Фруентов вмиг стал функционером… Ему, Володе на дух не нужны японцы с их скалами. И женьшень ему не нужен! Он ясно понял, что женьшень есть еще один миф… Уйти, что ли в тайгу, к Сихотэ-Алиню навечно… С Катей, конечно!..

….«И так, друзья, смотрим на небо, выбираем себе ромб из звезд, делим его диагоналями на четыре квадрата. В Точке пересечения диагоналей будет звезда. Вы пойдете в ту сторону, где увидите свою звезду. Будите идти столько, поглядываю на свою звезду, пока не увидите, что она прямо над вашей головой! Тогда, в радиусе половины диагонали, вы найдете женьшень… Для этого придется поползать на коленях и ладонями пошурудить…»

«А, если змеи?»

«Здесь змей нет!» – ответила за профессора баба Люба… «Всем все понятно? Если, что не понятно – подходите, спрашивайте… Если все понятно, подходите, когда найдете свой ромб…»…

…Фантастика! Но все нашли и свои ромбы, и свою, путеводную звезду! И, получив одобрение, и благословение Николая Константиновича, по одному, одетые в китайские комбинезоны, получше, чем у ниндзя, небольшим веером рассеявшись, скрылись в тайге. Возвращаться могут сразу те, кто найдет женьшень. Или, если не найдет, когда начнет подниматься из Океана Солнце. Оно должно быть за спиной!..

Всеволод Петрович давно привез до ста комплектов комбинезонов и сапог, которые шили тибетские монахи и раздавали друзьям. Комбинезоны были из щелка в три нити. Сшитые, они варились, да, варились, в специальных котлах в древесной смоле. Потом обрабатывались соком из разных трав. Комбинезоны были не промокаемые. Закрытые наглухо, надетые на голое тело, не пропуская тепло, в них можно было ходить, не чувствуя холода и при 20-ти градусном морозе. Сверху были шлемы-шапочки, одетые на голову, они оставляли прорез только для глаз, носа и рта. Внизу было, что вроде молний – спереди и сзади. К брюкам прикреплялись или сандалии, или сапожки из змеиной кожи, так плотно, что не пропускали воду. В комбинезоне можно было спокойно по горлышко идти в воде. А в болоте – не завязнуть, ибо ткань не могла быть втянута в болотную вязь. Вот в такие комбинезоны Всеволод Петрович одел всех, отправившихся вслед своей звездой за корнем жизни…

…Сергей шел, куда глаза глядят. Интуитивно он разгадал Николая Константиновича, и, сделав несколько шагов в елях, нагнулся, пошарил рукой, и нашел два женьшеня. Аккуратно выкопал их, очистил от земли, и положил в один из карманов комбинезона (карманов там было не счесть!) – для Любы, и для себя. Шел и думал, думал как всегда – обо всем на свете, и ни о чем конкретно! Вдруг почувствовал, что на его плечи легли руки… Он резко обернулся: так и есть, Саша! Мелькнула мысль, что Люба все же решила избавить Сашу от мучений, которые могут довести и до безумия: тайга, полная дурманящих запахов, дыхание Океана, ауры четырех мужчин, сытная пища, соки, сигары, ликер… и молодость, бурлящая гормонами! Он замер, и решил… не сопротивляться! Саша, молча начала расстегивать одной рукой его комбинезон, а другой как-то очень быстро сбросила свой и стояла, залитая лунным светом, обнаженная!

«Какая у нее белая кожа с синими прожилками…!» – Мелькнула мысль и Сергей почувствовал необоримое желание к ней прикоснуться: руками, губами… всей своей плотью! Последняя жалкая попытка сопротивления!

Собственно, почему он должен сопротивляться своей и ее плоти? Ведь сейчас нет ни Светы, ни его, Сергея, здесь …стоят друг перед другом, обнаженные самец и самка, и истекают в желании броситься друг на друга. А, громадные ели одобрительно шумят!

…«Ты нашла корень?» – с усилием прошептал Сергей, чувствуя, что рот его пересох! Но пить не хотелось. Это была другая жажда!

…Саша явно готовила эту встречу, она чувствовала, что ее не избежать рано или поздно, и поэтому сейчас управляла ситуацией, как позволяла ей… ее доля!

…«Нашла… И даже два!» – сказав это, она соскользнула на колени, держа между ладонями с широко раздвинутыми пальцами обнаженную плоть Сергея, обвила его ягодицы и губы ее обхватив головку пульсирующего от напряжения члена, стали ее медленно засасывать… Сергей не шевелился, он чувствовал, что теряет себя, в глазах сверкали синие молнии… он рухнул… на Сашу. А она была уже в той позе, параллельно Земле и звездному небу, в которой женщина бывает дважды: когда принимает в себя мужчину, которого жаждет, и когда выпускает на Свет нового человечка…

…Звери, гады ползучие, ночные птицы, которые были где-то рядом от двух тел, неистово сцепленных в схватке – ни за жизнь, и ни за смерть… Сначала притихли, и тайга слышала только бурное и буйное дыхание двух существ. Потом рванули в рассыпную. Кто влет, кто прыжками, кто, скользя, мощно сворачиваясь спиралью, и расправляясь мигом… Но, через мгновенье, какая-то общая сила их всех разом остановила, развернула пары мордами друг к другу, и они, жадно втянув в себя горячий запах тайги, бросились в свои схватки!.. Из-за огромного куста аралии бесшумно смеялся Пан!

…«И на сколько верст распространяется плантация женьшеня?» – спросил своего друга Всеволод Петрович.

«Думаю, километров на сто, не меньше!»

«Возможно. В этом направлении почва подходящая!»

«Значит, все придут с корнями?»

«Конечно!»

«А зачем этот спектакль?.. Вообще – то правильно: пусть на небо смотрят, а не только себе под нос!» – сказал Всеволод Петрович.

«У меня есть и сверхзадача, но это – когда выспимся!» – подвел черту Николай Константинович.

«А я и не сомневаюсь, что главное – у тебя в рукаве!»…

…Но, как бывает в этой жизни, нечто, не дав знак, вклинивается! Но не всегда колоду карт или кости, которыми идет игра, непременно нужно менять…

Баба Люба спать не ложилась, несмотря на то, что они с Любой и пирогов напекли, и мелкорубленой телятины, перемешенной с мясом дикой свиньи и картофелем нажарили, и хвороста наварили в кипящем подсолнечном масле. Баба Люба научила готовить настоящие московские бублики. Тесто дрожжевое, сначала обыкновенно сворачиваются бублики. А вот потом! Потом нужно, чтобы одновременно кипела в широкой кастрюле вода и рядом, на сковороде, подсолнечное масло со сливками наполовину. Бублики опускаются по одному в кипящую воду, держаться там полминуты, а после этого сразу в кипящее масло на сковороду. Только успевай! Один бублик варишь, а другой жаришь! Если нигде не передержишь, бублики становятся очень мягкими, очень румяными, и бесподобно вкусными! Есть их, как и хворост, нужно только горячими… Работали молча, и дружно. Что было в голове маленькой Любы, неизвестно. Возможно, тревожные картины встречи Саши с Сережей в тайге… Любе было очень жаль девушку. Сколько еще они пробудут у бабы Любы – никому неизвестно, судя по тому, что основные чемоданы профессора Фруентова еще не открывались, а их было 5 (открыли только один). Конечно, к октябрю обязательно нужно будет ей вернуться, Николай Константинович по приезду сообщил Любе, что трудовой семестр, то есть сентябрь, он ей оформил вместе со своим трудовым отпуском – сбор целебных трав Сихотэ-Алиня. Позвонил в Москву и со своим коллегой также оформил трудовой семестр Екатерине. А Сергей каким-то образом оформил себе и Саше бессрочную командировку от Института Сербского, подписанную самим академиком Георгием Васильевичем Морозовым. Володя сам себе хозяин. Оформит командировку задним числом, когда вернется. Итак, два с половиной месяца, как минимум, все они будут гостить у бабы Любы! Прокормить такую ораву ей совсем не сложно. Просто телков и кабанов будут резать по мере надобности и не сдавать мясо в сельпо, как раньше. Обойдется сельпо Дорминдоновки и без ее сливок, сметаны и творога. Молоко она сама превращала в высококалорийные молочные продукты, а сыворотка шла животным…

Большая стрелка ходиков с кукушкой неумолимо приближалась к 12. Малая стояла на 8. Из всех комнат огромной избы, где крепким сном спали, посапывая, причмокивая, вскрикивая, гости бабы Любы доносился еще один звук… По крайней мере, так казалось бабе Любе. А именно: бурление! Общее бурление голодных желудков!

Не успела кукушка выскочить из своего гнездышка в ходиках, чтобы прокричать 8 раз, как рядом с бабой Любой на кухне оказалась Люба. В одной ночной рубашке, босая.

«Ты, что, Любонька? Только легла!..» – спросила баба Люба.

«Какой-то толчок внутренний разбудил… Сразу проснулась, как будто и не спала… у нас ничего не случилось?»

Не успела баба Люба ответить, как услышала треск подъезжающего мотоцикла. Почтальон! Но он обычно приезжает раз в две недели, и то если есть письма. Газеты баба Люба не выписывала.

«Должно быть что-то срочное… телеграмма…» – сказала Люба, а сердце ее как-то сильно забилось, да и ноги в коленях задрожали!

«Люба! Что с тобой?» – спросила встревоженная баба Люба.

«Мотоциклист… телеграмма… что-то плохое случилось!»

«Почему непременно плохое? Может быть как раз наоборот – хорошее!» Ваня-почтальон уже входил на террасу, громко стуча железными подковками своих кирзовых сапог, которые он носил круглый год.

«Вам телеграмма, Люба! Срочная!» – сказал Ваня, протягивая телеграмму бабе Любе. Люба-маленькая шмыгнула в комнату и подглядывала через щель неплотно закрытой двери. Баба Люба взяла телеграмму. Она была адресована Сергею Васильевичу Хорошко. Раскрывая телеграмму одной рукой, другой она указала Ване на две трехлитровых, закрытых пластмассовой крышкой, стеклянные банки. В одной была свежая сметана, а в другой – творог. Иван легко взял банки за крышки, и сказав:

«Спасибочки, Люба!» направился к мотоциклу. Там он уложил аккуратно банки в коляску. Дернул ногой педаль зажигания, прибавил газу, лихо развернулся… и через минуту его и след простыл! Две Любы стояли на террасе. Старшая читая телеграмму, а младшая с тревогой заглядывая ей в лицо, крепко прижалась к ней, обхватив за талию…

«Люба! – начала серьезным тоном баба Люба, прочитав телеграмму, и повернувшись лицом к девушке, – у вас с Сергеем как? Как у Володи с Катей, или…»

Люба еще больше погрузилась в болото липкой тревоги, не находя объяснение своему состоянию, но чувствуя какую-то вину неизвестно, перед кем… Глядя бабе Любе в глаза, инстинктивно протянула руку к телеграмме, при этом твердо сказала:

«Я его люблю. Он меня любит… Мы не „гуляем“…» Баба Люба протянула ей телеграмму, очень тяжело вздохнула, и сказала:

«Сегодня же сделай ему предложение… Здесь он родился, здесь и… женится! Но, сначала ЗАГС, а потом Церковь…»

Люба ее не слышала. Она читала:

«Я в Ленинграде. Ни обид, ни сожалений, – ничего! Справка о разводе на комоде под пепельницей. Надеюсь, что мы никогда не увидимся. Твоих детей у меня нет. У меня – мои дети. Думаю, что все поймешь правильно! Желаю удачи в волчьей охоте… Валерия»…

…Маленькая Люба вопросительно смотрела на большую Любу. Та молчала. Взяв телеграмму из рук Любы, она обняла ее за плечи, и они сели на скамейку. Сколько они сидели – неизвестно. Ни одного слова проронено не было. Не было и вздохов. Дыхание обеих женщин было легкое, свободное и в ритм…

Выползать из своих комнат жильцы стали один за другим около 17 часов. И, в одних купальных костюмах. Кто бежал, кто шел на речку, но каждый с тюбиком зубной пасты и с зубной щеткой. Старики не отставали от молодежи.

«Ты, что и бриться собрался?» – спросил Фруентова Всеволод Петрович.

«Не могу с щетиной. Привык. Чувствую себя не чистым, если не побреюсь!»

«А-а! – протянул Всеволод Петрович и добавил – а не начать ли мне с сегодняшнего дня вообще не бриться! Хватит молодиться. Я дед. А русские деды должны быть с бородой!»

«Согласен! Но если я отпущу бороду, я потеряю свое лицо!»

«А разве плохо, что твоя зловещая улыбка за волосами исчезнет?»

«Это не просто улыбка! Это память о Войне. О молодости… Я вот такой чувствую себя молодым, ловким, и не одиноким! Я остаюсь в полку…»

«У тебя какое-то обостренная память… А я вот чувствую себя таежником, звероловом… Война – в прошлом!» «Jedem das Seine» (каждому свое) – сказал Николай Константинович.

«Нет, правильнее будет: „Suum cuique“ (всякому его). А, точнее – „τὸ τὰ αὑτοῦ πράττειν καὶ μὴ πολυπραγμονεῖν δικαιοσύνη ἐστί, to ta autou prattein kai me polypragmonein dikaiosyne esti“ – „Правосудие узнается по тому, что оно присуждает каждому своё.“)»

«Знаю! Любимая фраза Цицерона! Сам часто студентам повторяю! Но, для меня – „Jedem das Seine“!»

«Ладно! Бройся, – как говорит мой лучший тигролов Геннадий Шевелев. Посмотрим, чем нас кормить будут сегодня! Есть страшно хотса! – сказал бы Гена! Он – человек грамотный, но ороч, некоторые слова ему не даются!»

«Мне кажется, что можем остаться без „завтрака“. Мельком взглянул на Люб, как-то очень тихо сидят, с опущенными лицами, прижавшись, друг к другу, словно беда какая-то!»

«Была бы беда – подняли бы нас с постелей!.. Давай, бройся, я подожду!»…

…«Прежде, чем рассядемся за столом, прошу всех собраться около нас с Любой, а ты, Сережа, подойди ко мне! Хочу, на правах хозяйки этого дома и матери этого мужчины, чтобы вы все слышали, что он будет громко читать, и смотрели бы на его лицо… И тогда, когда он будет читать, и тогда, когда…»

«Когда я подойду к нему!» – перебила большую Любу маленькая Люба.

«Что стряслось?» – интеллигентно спросил Володя? «Стряслось – это не то слово, – буркнул Сережа, читая телеграмму…»

Прочитав, окинул всех, послушно стоявших возле бабы Любы, взглядом исподлобья, и сказал, словно подслушал разговор Николая Константиновича и Всеволода Петровича:

«Jedem das Seine. Или, в первоисточнике – Suum cuique!» После этого тяжело вздохнул, встряхнулся, и начал читать телеграмму весьма бодрым голосом. Окончив чтение, вновь окинул всех взглядом исподлобья… Стала нависать тяжелая пауза, но, сначала Володя, а потом Саша ее заполнили, словно сговорившись! Володя подошел к другу, и, положив ему левую руку на правое плечо, бодро сказал:

«А, ведь, точно в телеграмме – «…желаю удачи в волчьей охоте!» И, сразу, убрав руку и встав в позу боксера, приготовившегося отбить удар противника, добавил:

«Маугли!»… А Саша, вдруг подбоченившись, пропела звонким, чистым голосом:

«Верила, верила, верила… верила, верила я! Верила, верила, верила, что не разлюбишь меня!»

Пропела хорошо. Просто отлично! Да никто ее, судя по лицам присутствующих, и отсутствием аплодисментов, не слушал! Она, ничуть не смущаясь, вскинула бровками, и, молча, встала рядом с Володей и Катей…

…Опять, словно грозовая туча, нависала пауза… Но ее, на сей раз, разрушила Люба. Она, раздвигая стоящих на ее пути людей, как ледокол льдины, пошла к Сергею. Подошла, положила ему руки на плечи, и тихо спросила (но всем показалось, что очень громко и страстно!):

«Вы берете меня в жены, Сергей Васильевич Хорошко?» Сережа, широко улыбаясь (как опять показалось всем – неожиданно и дерзко!), сказал:

«Беру, родная!» Схватил ее за пояс, как в первый раз, когда увидел, поднял над головой, и начал кружить… Никто не стал ждать, когда Сергей опустит Любу на пол. Все рванули к столу и загремели сначала стульями, а потом ложками, вилками, ножами, тарелками и стаканами… Начался ПИР!!!

«Когда я ем, я глух, и нем!» – Вот это точно подходило к сегодняшнему поглощению пищи, столь разными, по судьбам, характерам и жизненным перспективам людьми, и столь близкими по духу человеками, что иначе и не придумаешь! «Глух» и «нем»… Никто, ведь, не задумывается ни над этой поговоркой, ни над словами, ее составляющими! И поэтому поговорку, отражающую некие глубинные нити, связывающие людей, которые вместе едят, бесшабашно превратили в отговорку! Разве люди, которых неизвестные тропы жизни свели здесь и сейчас вместе за столом, несмотря на то, что они действительно не разговаривают друг с другом, лишь коротко обмениваются фразами, типа – «опять солонка пустая!» Или – «У кого два ножа – где мой?» Разве они «глухи» друг для друга? И, разве они все вместе, как древнегреческий Хор, не комментируют то, что только произошло, и произошло весьма неожиданно, на их глазах? Да, и эта трапеза, она, разве такая же обыденная, как те дни, которые безвозвратно канули в Лету? Нет! Это обсуждаемое за пределами ненужных слов Историческое Событие! А то, что это событие – Историческое, – чувствует каждый, из присутствующих! Возникла на глазах в одно мгновение Новая семья! Новое Родство… Возможно, новый Род! А, это, по уделу человеческому, новая Загадка! Вот, где проблема: по какой речке плыть? Если философски (а как иначе?), то, что предпочтительнее – Наука Логики или Эстетическое суждение?

Переведем на простой язык силлогизм. Если, все стали свидетелями рождения новой семьи, То… это логично? По логике происходящих здесь и сейчас вещей. Или – это просто прекрасно, что двое молодых людей, влюбившихся друг в друга с первого взгляда, успевшие проверить и подтвердить свою любовь, по благоприятному стечению обстоятельств, которые суть вне контекста здесь происходящего, ибо никакого отношения к нему не имеют. Ведь, Валерия, жена Сергея, с годовалой дочкой на руках и беременная на последнем месяце, уходит от Сергея навсегда по своим причинам и мотивам. А, не потому, что Сергей с первого взгляда влюбился в племянницу своего учителя и друга! И не потому, что Люба также с первого взгляда ответила ему взаимностью, и с отчаянным риском проверив себя и их обоих, еще больше убедилась в своей любви к Сергею! Возможно, наука логики и есть теория эстетического суждения? Тогда, о вкусах надо спорить! И спорить до того, пока не найдется достаточное логическое основание для единственно верного эстетического суждения! Проверить только, что сказанное можно, перечитав «Науку Логики» Георга Вильгельма Фридриха Гегеля и «Критику теории эстетического суждения» Иммануила Канта.

…После обильного поедания вкуснейшей и разнообразной пищи, все перешли в кабинет пить ликер и курить сигары. Николай Константинович открыл вторую банку ликера. Только было, он хотел задать вопрос, встав из кожаного огромного кресла ХIХ-го века, привезенного, наряду с другими антикварными вещами сюда из таможни, как конфискат, и, подойдя к громадному стеллажу из дуба и пробкового дерева. Стеллаж вплотную был забит книгами на всех языках мира, трех веков издания. И, раздвигая две толстущие, в кожаном переплете с медными застежками книги, вынул сжатую между ними стопку обыкновенных листков, вырванных из современного блокнота, начал:

«А, скажите – как мне знатоки, чем отличаются друг от друга: 1) ликер из целебных трав и ягод, 2) бальзам из этих же трав и ягод, 3) эликсир из этих же трав и ягод? Ну, к примеру, из полыни, женьшеня, лимонника, крапивы, малины, шелковицы, одуванчика, мяты, мелиссы, калины, боярышника, аралии маньчжурской и т. д. Чем я вас пою, друзья мои, в качестве ликера…» На этом его вежливо перервал Володя:

«Извините, коллега, но у меня есть для всех очень важное сообщение!»

Николай Константинович, зловеще улыбаясь, даже прикусил язык, так торжественно обратился к нему Володя, а стопка листков из блокнота заметно задрожала в его руке… Не дожидаясь реплики Фруентова, Володя твердым шагом подошел к Саше, опустился на правое колено, и сказал, не обращая внимания на то, что она в это время потягивала ликер, в другой руке у нее слегка курилась «гавайская» сигара: «Александра Владимировна Голубина (видимо, подсмотрел ее отчество и фамилию в билете)! Я, Владимир Николаевич Дурново, профессор, из древнего и славного русского рода графов Дурново, прошу Вашей руки и Вашего сердца: выходите за меня замуж!» Японская чашечка из тончайшего фарфора выпала из руки Саши и с шумом разбилась на мелкие осколки, а сигара упала на ее бедро, и сразу запахло горящей материей… Володя, не вставая с колена, быстро снял сигару с бедра избранницы и прислонился к начавшей гореть материи ртом, гася губами возгорание. Саша мгновенно взяла себя в руки, с весьма обыденным голосом спросила:

«А ты разведен? Да, три месяца назад по обоюдному мирному согласию сторон! У меня четырех комнатная квартира в „Лебеде“, две машины – „Жигули“ и „Волга“, библиотека немного поменьше, чем в этой комнате, из чистой бронзы в полный рост скульптура „Мефистофеля“ Арно Брекера, известного скульптора Третьего Рейха. Сам подарил, с вырубленным автографом на чугунном постаменте… „Великий творец!“ – сказал Николай Константинович, и сейчас живет и работает…»

«А, откуда у тебя… такой подарок? Арно – друг семьи моей первой жены, баронессы фон Крюгер… Нет, это не свадебный подарок. Это расплата за лечение: я как-то реанимировал его и лечил…»

Сережа удивленно смотрел на своего друга. Дважды удивленно… В библиотеке было тихо, только комар жужжал, выбирая, на кого сесть… Саша тоже встала на колени, и рукой осторожно собирала осколки чашечки. Володя так и стоял на одном колене и ждал… Вдруг тишину нарушил громкий и звонкий голос:

«Верила, верила, верю. Верила, верила я…»

Но, на сей раз пела Катя. И на сей раз шквал аплодисментов прервал прекрасное пение, ничуть не уступающее сашиному! И, нельзя было понять, кому аплодируют! Стоящему на колене графу, советскому гражданину, члену КПСС, профессору Владимиру Николаевичу Дурного, тем самым подталкивая на положительный ответ Сашу. Советскую гражданку, медсестру… Ей ровно три месяца назад, когда Володя разводился с баронессой Светланой Крюгер) исполнилось 18 лет. Или Екатерине, за ее пение, и таким образом требуют, чтобы петь она прекратила!.. Володя все стоял и терпеливо ждал ответа от Саши. Она же, аккуратно собрав осколки чашечки и положив их на кофейный столик, что стоял перед ее креслом на салфетку, удобно села на место, и спокойно, твердо, сказала: «Я согласная быть твоей женой, Володя… Уверена, что смогу тебя полюбить, и быть достоянным членом твоей древней фамилии. Моя крестьянская кровь русских крепостных, возможно даже графов Дурново, вольется в общее русло, из которого пойдут истоки крови наших с тобой детей!» Володя начал лихорадочно снимать огромный перстень со своего мизинца. Сняв его, протянул Саше:

«Это – моей бабушки. Подруги убиенных княжон Романовых. Подарок княгини Марии Федоровны, матери Николая 11-го…»

Сняв, протянул его Саше. Сережа пристально наблюдая за сценой, в том числе и за Катей. Увидел, что у Кати на глазах появились слезу, и она опустила голову, затягиваясь сигарой.

«А почему сразу не снял перстень?» – неожиданно спросила Саша, одевая его на средний палец левой руки. «Не был уверен, что ты примешь мое предложение, честно говоря… А надевать перстень на палец, с которого только что снял с кожей – бесполезная затея!»

«Да я бы дала тебе согласие только из-за этого перстня, Мефистофеля и квартиры в „Лебеде“! Заведу там свору маленьких собачек и мраморного дога, и буду по утрам и вечерам, выгуливать, вместе с профессорами и доцентами института, выгуливающих своих породистых собак, института, в котором буду учиться…»

Сказав последнюю фразу голосом matter-of-fact, Саша мгновенно преобразилась! Из девушки, в голосе которой звучало недоверие происходящему, и даже грубость, она вернулась в ту Сашу, которую увидел Сергей в своей больнице в халатике медицинской сестры! Сашу, которая очень ему понравилась! Грациозная, с огромными живыми, прекрасными и умными глазами. С лицом, отражающем богатую эмоциями внутреннюю жизнь и природную интеллигентность. С фигурой красавицы, не уступающей врожденной элегантностью Володе. Короче – леди с изысканными манерами!

Но, тут же он увидел ее обнаженной, пораженный чистотой белоснежного мрамора ее кожи с синими прожилками… А еще вспомнил неистовство и силу самки в схватке с самцом, которого жаждала ее плоть, и аромат… В ушах явственно зазвучали строки Ивана Бунина:

«Все тот же зной и дикий запах лука. В телесном запахе твоем…»

«Наверное, схожу с ума!» – мелькнула у него мысль, ибо строка Бунина материализовалась, и он явственно, вполне реально чувствовал ноздрями то, что звучало в ушах! Но, сразу очнулся от своих грез наяву, когда ощутил, как его шею нежно обвивают руки Любы, и волнующую его плоть тяжесть ее бедер! Любы тихо подошла, обвила шею Сергея руками, и села ему на колени, положив голову ему на грудь…

Идиллию с зеленой полянкой, залитой лучами солнца, с гуляющими по полянке прекрасными девушками, в окружении белых козочек, нежно щиплющих травку… Огромное пламя, достигающее своими искрами звезды ночного неба, и прыгающими через костер голыми нимфами, чье тело алчно-красное от ласкающих его языков пламени… сменил вполне реальный и нынешний голос бабы Любы:

«Это хорошо! Две свадьбы сразу легче готовить, чем одну… Вот только один вопрос, – повернула баба Люба голову к Володе, сидевшем на полу у ног своей избранницы, – вы, Володя, Саша и Люба – крещенные, православные? Я буду вас венчать, и не приму никаких возражений!»

«Баба Люба! Дурновы – православные, и крестили меня в храме на Большой Никитской, где, да будет Вам известно, 18 февраля 1831 года в притворе недостроенного еще Вознесенского храма Пушкин венчался с Натальей Гончаровой, жившей неподалеку на Большой Никитской улице. „Большое Вознесение“ осталось в истории Москвы связанным не только с именем Пушкина. Он всегда был излюбленным храмом московской интеллигенции. В 1863 году в нем отпевали великого М.С.Щепкина, а 13 ноября 1917 года – юнкеров, погибших во время самого ожесточенного в Москве боя у Никитских ворот, и по преданию, здесь же, около храма, захороненных. В 1920 году здесь венчалась дочь Федора Шаляпина, и певец сам читал под сводами храма „Апостола“. 5 апреля 1922 года в Вербное воскресенье Святейших Патриарх Тихон совершил в этом храме свое последнее богослужение – за два дня до смерти. В 1923 году в нем отпевали архидиакона Константина Розова, а в марте 1928 года – первую народную артистку СССР Марию Ермолову…»

«Это хорошо, – сказала баба Люба и добавила, – это Церковь Вознесения Господня за Никитскими воротами (Большое Вознесение). Она была построена на месте деревянного храма в 1619 г. В1685—89 гг. этот храм был заменен каменным, поставленным на средства царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной, матери будущего императора Петра I. Я была там, ставила свечи за упокой наших с Сережей, родителей…»

«А вы, невестушки, крещенные?»

«Мы не крещенные, – в голос сказали Люба и Саша и добавили, тоже в голос, – мы – дети атеистов и коммунистов…»

«Придется вас крестить в нашей церквушке. Крестной матерью вам буду я, а отцом Всеволод Петрович… Сева, ты согласен?»

«Какой разговор! Я – православный и венчанный. И буду отпетым…»

«Я тоже православный, – громко сказал Николай Константинович, – и хотел бы быть крестным отцом одной из красавиц! Кто меня возьмет в отцы?»

«Дядя Сева, ты не против, если Николай Константинович будет моим крестным? Ты и так мне, как родной отец!»

«Не только не буду против, буду очень рад! Большую честь нам с тобой, племяша, оказывает великий дальневосточный ученый!..» И, встав с кресла, Всеволод Петрович подошел к Николаю Константиновичу, взял его руки в свои огромные сильные ручищи, и, тряся, сказал: «Вот и породнимся в Боге мы с тобой, Коля!»

Николай Константинович, молча, зловеще улыбался…

«Итак, давайте все делать хорошо и основательно… Но – быстро! Свадьбы – это хорошо, но нам еще работать надо! Я, ведь, приехал сюда не на свадьбы! У меня очень серьезное предложение… Пожалуй, к вам всем…» – начал Николай Константинович. Катя его перебила:

«Сережа, отвези меня в аэропорт. Я улетаю домой!»

«Когда?»

«Завтра! Спасибо, Николай Константинович за все, баба Люба, вам особое спасибо, как и Володе…, – она еле сдерживала рыдание, которое подкатило уже к горлу, – на меня в своем проекте, профессора, прошу не рассчитывать!..»

«Завтра мы тебя отвезем в аэропорт, – сказала спокойно Люба, и повернувшись к Сергею, добавила, – собери Кате гостинцев с ДВ: баночки икры черной всех сортов, красной икры, копченной рыбы и кабанятины… ну, сам знаешь! Сигар своих не забудь…»

«И моего ликера», – вмешался Николай Константинович, подойдя к Кате, и прижав ее к себе, стал гладить, как маленького ребенка по голове. Потом добавил: «Окончишь институт, приглашаю тебя к себе на кафедру ассистентом и в мою заочную аспирантуру… Вижу, что ты девушка талантливая, возможно даже одаренная… А кто хотя бы раз побывает на Дальнем Востоке – никогда его не забудет…»

«Как это точно, профессор!» – опять прервала его Катя! Он еще крепче прижал ее к себе, и интенсивнее стал гладить по голове.

«А, хочешь, я переведу тебя в наш ХГМИ, хоть завтра… Мы с твоим ректором в одном полку воевали! Будешь теперь знать, что он, как и я, снайпер… Только в его дуэли с немцем, ловчее оказался противник. Он попал Валентину Федоровичу в правый глаз. Но пуля была уже на вылете и не пробила череп. Вот всю жизнь Валя и носит фашистскую пули в голове! Было ему тогда 18 лет… После войны окончил школу, институт, аспирантуру, защитил две диссертации. Побывал даже Министром здравоохранения РСФСР. Но все же ушел в психиатрию. Сейчас и ректором работает, и кафедру возглавляет! Учебники и книги по психиатрии пишет. С мировым именем ученый!»

«Спасибо, Николай Константинович! Я подумаю над вашими словами, и если что надумаю, тут же позвоню вам на кафедру…»

«Вот тебе моя визитка. Здесь все мои телефоны: домашний, дачи…»

«Спасибо!» – сказала Катя и, поцеловав Николая Константиновича в щеку, быстро пошла в свою комнату. Не выходила из нее до самого отъезда. Перед тем, как сесть в машину – на заднее сиденье, которое Сережа заботливо обложил шкурами, тепло со всеми попрощалась, подойдя к Володе, шепнула:

«Состаришься, на моих руках умирать будешь! Она тебя скоро бросит: и „Лебедя“ с Мефистофелем заберет, и машины твои…!»

«Я ей сам все сразу, после регистрации, подарю… А, умирать буду, если не на ее руках, то на руках Светланы Крюгер в ее родовом Замке… Нечего на меня злиться! Вспомни, как вы с Сережей вместе писали в самолете…»

«Отомстил, что ли?… А твоя Сашка на какой сучек упала и свою плевру порвала?»

«Дура! Прощай!»

«Прощай, Дурнов! Твои предки не были графами. Они были холопами, возможно, у предков Сергея. Он взял у тебя перед свадьбой невесту по jus primae noctis»…

«А еще хотел на тебе жениться! Даже туалет в самолете хотел тебе простить… Нет, есть все-таки в жизни справедливость… Да, Suum cuique!»

«Согласна: Jedem das Seine!»

Глава 7. Спас заулок

Проезжая Московскую область первый раз, вы непременно обратите внимание на название одной из деревень – Спас Заулок. Разные истории рассказывают о том, как несколько домов прославились на всю Россию и получили «статус» деревни и такое название. До советской власти эта деревня резко отличалась, как от тех, что были до нее, как и от тех, что были после нее. Интереснее история, связывающая название с Екатериной Великой. Вот эта история, вкратце.

Ехала Екатерина из Петербурга в Москву и не замечала всего того, что впоследствии увидит Александр Николаевич Радищев. Екатерина ехала в карете, запряженной шестью лошадьми. Две лошади для смены уставших лошадей, бежали, привязанные к карете сзади. В карете она сидела одна. На козлах один кучер, и один кучер на первой лошади. Спереди и сзади кареты императрицы скакали ее лакеи и гайдамаки. Дорога тогда была узкая. По обе стороны – тайга, в которой водилось много зверья, особенно лосей, диких свиней и медведей. Вечерело. До ночи Екатерина торопилась доехать до Клина, где у нее были царские апартаменты в небольшом кирпичном доме. Выспаться, а поутру, продолжить путь в Москву. Не успела Екатерина проехать несколько ветхих домиков, огражденных покосившимся забором из полусгнивших стволов молодого ельника, как справой стороны выскочила свинья с громким хрюканьем, а за ней два огромных медведя. Увидев карету, оба медведя тут же забыли о свинье и повернули морды в стороны лошадей, которые отчаянно заржав, встали, как вкопанные. Лакеи и часть гайдамаков бросились наутек, гайдамаки стреляли, куда попало. Один медведь бросился за гайдамаком, который от него отстреливался. А другой медведь – спокойно направился прямо к карете… Катька была не из трусливых дам, она выскочила из противоположной двери и, забравшись на самые верхние козлы, подобрала кнут, брошенный кучером, начала им стегать изо всех сил по спинам лошадей. Возможно, видя такую картину – императрица Великой России на козлах, отчаянно стегает лошадей – медведь встал, как вкопанный. Стоило ему открыть пасть и рявкнуть, вся затея Екатерины пошла бы прахом: и лошади могли бы понести и перевернуть карету, и скинуть с козлов могли императрицу русскую запросто. Но медведь молчал, возможно, впал в ступор! Лошади, чувствуя сильную руку, державшую кнут и боль от кнута на своей спине, и больше ничего, рванули, как им следовало – дружно! Экипаж помчался по рыхлой (насыпной) дороге в сторону Клина. Но Клин был еще далеко! А медведь, очнулся и увидел, что добыча его стремительно от него удаляется. Тогда он рванул за экипажем. Медведь по любой почве бежит намного быстрее, чем даже беговая лошадь. Он легко догнал, привязанных лошадей и двумя ударами лап, сбил их на землю. Но, карета была запряжена шестью лошадьми, которые, не видя и не чувствуя медведя, удержали карету. Екатерина поняла, что произошло! Она также поняла, что еще минута-две и медведь бросится на ее лошадей. Тогда ей конец – погибнет под лошадью, будет ли раздавлена каретой, или разодрана медведем, – какая разница? Россия вынуждена будет сменить курс. Кстати, если бы это произошло, возможно, Александр Николаевич Радищев умер бы от старости, а не от царской водки! Вот тут то и показались домики, в одном из которых горела лампада! Екатерина взялась крепко за узду и повернула лошадей к этому дому с горящей лампадой. Услышав сильный грохот шести лошадей и четырех колес кареты, мужик вышел из дома, держа на всякий случай в руках заряженное кремневое ружье. Он сразу понял, в чем дело! Медведь! И увидел его, встающего на задние лапы. Мужик выстрелил ему в пасть. Медведь рухнул у заднего колеса кареты, не успев зарычать… Мужик забрался на нижние козлы, и галантно подал руку императрице. Спускаясь, она спросила, как называется деревня, в которой он живет. И услышала

«Заулок!»

«Спас Заулок!» – произнесла императрица, перекрестившись. Некоторые рассказчики полагают, что Великая Екатерина решила не ехать в Клин, а отдохнуть от неожиданного приключения и выспаться в доме обыкновенного холостого русского мужика… Другие говорят, что она забрала его вместе с женой во дворец. Не важно, кто прав! «Заулок» из двух ветхих домов превратился в деревню с именем на века – «Спас Заулок». Но, когда А.Н.Радищев ехал этой же дорогой, Спас Заулок не привлек ничем его внимание. А вот деревня Завидово, которой А.Н.Радищев посвятил целую главу в своей роковой книге – «Путешествие из Петербурга в Москву», стала знаменитой на весь мир. По двум, совсем разным причинам.

В начале ХХI-го Века Спас Заулок будет небольшим городом, чем-то напоминающий современный городок Дикого Запада. А, Завидово Конаковского района Тверской области, своего рода Звягинским Левиафаном… (Смотри одноименный фильм Андрея Звягинцева «Левиафан»).

…«Давайте начнем с главного: сколько будет у нас гостей?» – сказала баба Люба. Ее шумно поддержали все.

«И кто будет считать?» – спросила младшая Люба.

«Вот ты и считай! – сказал Сергей – а мы будем называть гостей. Ты считай и записывай…»

«А, потом, если время останется, я все же хочу довести некоторые свои мысли до логического конца…» – вмешался профессор Николай Константинович Фруентов.

«Или до эстетического суждения!» – удачно иронизировала Саша.

«Предупреждаю: логика или эстетика – в нашем случае результат один: еще один фронт работы!»

У всех присутствующих, как по команде, вздернулись брови вверх!

«Еще один фронт работы» – не много ли? Так подумал каждый, уже представив, что им, и ему лично, предстоит сделать? Все понимали, что дата свадеб появится сама, как только все будет подсчитано и рассчитано. Также все понимали, что гулять на свадьбе будут не один день, вернее, не одну неделю. Такие на Юге Дальнего Востока обычаи! Так гуляют счастливые и вольные обитатели деревень, сел, поселков и хуторов, раскинувшихся в Тайге, на берегу Тихого Океана, где их деды разгромили атаманов, разогнали воевод, и на Тихом Океане свой закончили поход!

…«Вертолетчики во главе с командиром отряда, спасшего мне жизнь – десять машин!» – сказал Сергей. Все, на сей раз с одним и тем же вопросом, повернулись к нему.

«Машин тоже считать за гостей будем?» – галантно спросил Володя.

«Будем считать именно вертолеты, – объяснил всем Сергей, – если полетят на МИ-1, то от 10 до 20 человек. Но им в отряд дали 2 МИ-6…»

«Каждый берет до 50 человек…» – пояснил Всеволод Петрович.

«Мы же не можем вертолетчикам сказать: друзья, прилетайте на МИ-1!»

«А, может попробовать, схитрить… Зачем нам случайные люди на столь „интимном“ Празднике? Нам придется готовить площадку для вертолетов. Одно дело свалить ели и кедры для 10 МИ-1, и совсем другое дело – для МИ-6…»

«А, пусть вертолеты зависают, а гости по веревочным лестницам опускаются на землю. Тогда и деревья валить не придется! Одним фронтом работы меньше».

«Не хорошо так, и не серьезно… По лестнице они, конечно спустятся, а вот как подниматься-то будут!» – сказала Саша.

«Ладно, Люба, пиши: 25 вертолетчиков и посадочная площадка под 10 МИ-1…Я договорюсь с командиром. Он – человек, поймет все правильно…» – подытожил Сергей. И, повернувшись к Володе, спросил:

«Сколько у тебя в отделе друзей?»

«Один – Авруцкий»

«Хорошо! Звони ему или посылай телеграмму…»

«Да он старый, не поедет! «Пардон, – сказал Сергей, но мне вспомнилась поговорка: за кампанию и жид удавился! НЕ знаешь ты Георгия Яковлевича! Он ни за что не пропустит свадьбу своего лучшего ученика, даже если она будет проходить на Краю Света! Пишем:25 вертолетчиков + профессор Авруцкий, лауреат Государственной Премии! С моей стороны – академик Георгий Васильевич Морозов и 10 его сотрудников из института + юная аспирантка… +10 человек из клиники, где я работаю + пять судебно-медицинских экспертов ДВ +25 прокуроров +10 следователей по особо опасным преступлениям. У меня – все! Хотя нет! Пошлю ка я приглашение баронессам Крюгер в их Замок, и барону Крюгер во Фрунзе. Володя наверняка это делать не будет! Я верно говорю, брат?»

«Валяй! Японцы здесь были, китайцы и корейцы здесь были. Англичане и американцы здесь были… А вот немцы – нет! Даже во время ВОВ не мечтали сюда ткнуться! Боятся таежных партизан и Океанских „пиратов“! Но, барон Крюгер – советский человек. По-русски говорит лучше, чем мы с тобой, брат Сережа! Он точно приедет! Записывай, Люба!»

«Я пишу, пишу, не волнуйтесь!»

«Люба! Сколько у тебя друзей из местных?» – спросил Всеволод Петрович.

«Аборигены – все друзья. Человек 200 + дети, в том числе грудные… Всего 250 нужно записать, Любонька. А, вот, что касается сосланных бандеровцев и власовцев… ни одна душа не придет! Но подарков накидают и те, и другие – кучу! И продуктов телег пять, не меньше! Вот такие они…»

«Люба, запиши на всякий случай пять человек – оставим кучеров насильно!» – полушутя, полусерьезно сказал Сергей. «А сколько шаманов в округе?» – неожиданно спросил Володя.

«Главных пять, и помощников каждый по два имеет…»

«Пишу 15 шаманов!» – сказала Люба.

«От каждого племени по три – сосчитала в уме баба Люба и добавила, – к коренным жителям – удэгейцам, нанайцам, орочам и тазам, вот уже лет десять, как прибавились эвенки. Появились между ними и коренными народностями смешанные браки… Так, что от эвенков тоже три шамана!»

«Ну, с гостями вроде определились. Округляя – 500 человек. Из них треть „местные“ + москвичи… „Генералы“, кроме названных, будут?» – вытаскивая вторую сигару и наливая очередную чашечку ликера, подытожил Николай Константинович.

«Конечно! Хорошо, что заговорили о „генералах“. Какая свадьба без генералов? – сказал Сергей, и добавил – я приглашу родного племянника Михаила Александровича Шолохова! Он – наш с Володей коллега, хирург, главный врач ЦРБ полуострова „Мыс Лазарева“, где кончается Татарский Пролив… Он – гений! Победитель всех Международных кинофестивалей фильмов о Природе, снятых любителями! Японцы вооружили его полностью новейшей аппаратурой и для съемок (зрите, куда клоню?), и для просмотра!.. Но это далеко не все! У него (записано в книге рекордов Гиннеса) – самая богатая коллекция пластиной аргентинского танго и патефонов и граммофонов…»

«Ну, патефонов и граммофонов, сынок, нам своих хватит – залезь на чердак, десятка два найдешь, еще японцы, удирая, побросали!» – прервала Сергея баба Люба.

«А я приглашу нашу Советскую гордость! Легендарную личность и гения… Вадика Козина! Он мой хороший друг. Все, что о нем официально известно – миф и легенда! Его спрятали в Магадане, чтобы не убили английские и американские диверсанты! Он был влюблен, и любовь была взаимной, только раз. Имя его возлюбленной – Марина Раскова! Ее, или немецкие, или английские диверсанты, убили в 1943 году, если не ошибаюсь. Она возвращалась на своем „По-2“ после ремонта…»

«4 января 1943 года Марина Михайловна Раскова погибла в авиакатастрофе близ Саратова, недалеко от села Михайловка Саратовского района. В сложных метеоусловиях при перелёте на фронт после переформирования. Так писали тогда газеты – уточнил Сергей и добавил, – конечно, такого рода информация, с точки зрения охраны психического здоровья народа во время войны, вполне понятна. Но, она всегда чревата неожиданному осознанию какого-нибудь умника! Как, „ночная ведьма“, летающая в любую погоду по тылу противника – видели все „Небесный тихоход“? – вдруг погибает в своем небе?..»

…«Итак, два „генерала“ есть – Вадим Александрович Козин и племянник Михаила Александровича Шолохова – это хорошо, сказал Всеволод Петрович и, рассчитывая на несомненный эффект, добавил, – а ведь неплохо, если, наконец, здесь, у нас, встретятся… дядя с племянником!» «Что ты имеешь в виду, дядя?» – слегка растерянно спросила Всеволода Петровича Любы.

«А то, дочурка, что Михаил Александрович Шолохов, наш советский гений – мой близкий друг!» От таких слов все невольно слегка приподнялись со своих мест! А Всеволод Петрович добавил: «Миша не раз гостил у меня инкогнито. Ему очень нравятся и мои рассказы, и книжки, которые я небольшим тиражом печатаю в Дальневосточном Издательстве…»

«А я почему не знаю, что ты не только тигров ловишь, и женьшень собираешь, а еще книжки пишешь?»

«Много будешь знать…»

«Это нечестно! Тоже мне – родной дядя называется!.. Мог бы со своим другом познакомить! Я бы руку, которую он пожал бы при знакомстве, никогда не мыла…»

«А, если бы он тебя обнял и поцеловал по-отцовски, ты, что, больше бы не мылась вообще?.. Ну ладно, вот здесь все сразу и познакомитесь с моим другом, достоянием Республики Советов, Михаилом Александровичем Шолоховым… Кстати, я – член Союза писателей СССР. А рекомендацию давал мне Михаил Александрович Шолохов!»

«Дядь Сева, больше я с тобой за руку здороваться не буду и обнимать и целовать тебя тоже не буду…»

«Намек понял, племяша. Прямо сейчас иду и звоню Мише в Вешенскою. У меня есть его прямой правительственный телефон. А это значит, что откуда бы ему ни звонили, и где бы он ни был, он непременно ответит!»

Сказав это, Всеволод Петрович встал и пошел к телефону… Пока он ходил, Володя, не вставая с кресла, не выпуская из рук чашечку с ликером, только положив аккуратно на пепельницу горящую сигару, спокойно и негромко сказал:

«А у меня, как у Всеволода Петровича с Михаилом Александровичем, такая же связь с Володей Высоцким, знаете такого актера на Таганке?»

«Кто его блатных песен не знает: урка есть урка, хотя актер, судя по фильмам, хороший…» – это сказала Саша, и было видно, что ей неловко за предложение позвать Высоцкого на свадьбу, сделанного ее женихом.

«Саша! Ты еще юна и мозг твой свеж, моя дорогая невеста… Владимир Высоцкий – человек с громадным будущим. Возможно, чуть поменьше, чем у Вадика Козина и Михаила Александровича Шолохова, но, повторяю – это человек с громадным будущим, как и его недавно умерший друг Василий Макарович Шукшин…»

«Вот кто мне совсем не нравится, то это Шукшин, – вмешался в разговор Сергей, – я его, конечно, понимаю – алтаец, они мужики дошлые… Но только один фильм мне с ним нравится, на съемках которого он умер! И, то, говорят, что Шукшин там только одну треть роли успел сыграть, и та часть озвучена его дублером… И что он так носился со своим разбойником Стенькой Разиным? „Сарынь на кичку!“ – в этом весь Шукшин… А его „дурачки“ просто придурки…»

«Я с Сережей согласна на все 100!» – сказала Люба.

«И я тоже!» – добавила Саша. Володя промолчал и лукаво ухмылялся.

«Хочу сразу предупредить, что Вадиму Алексеевичу не нравится ни Высоцкий, ни его умерший друг Шукшин… Вот, если у кого из вас есть связь с Евгением Евтушенко или Иосифом Кобзоном – пожалуйста! Они друзья Вадима Алексеевича» – сказала Люба.

«Алла Пугачева и Валерий Леонтьев случайно не его друзья тоже?»

«Нет! Он их на дух не терпит!»…

«Хватит! С „генералами“ покончено… Давайте подумаем, что нам нужно будет сделать, чтобы всем было хорошо, интересно и комфортно… В противном случае они уйдут со свадеб, и разбредутся по тайге, как лакомство местному зверью!»

«А я – сбегу в Японию или в Тибет… Да, конечно, с тобой, моя будущая женушка!» – сказал Володя.

«Представьте только: в бубны играют 15 шаманов, прыгая через огромные костры. На берегу Океана в одном месте звучат патефоны – поет Вертинский, Изабелла Юрьева, им подпевает в живую Козин… Два казака, с шашками наголо, отплясывают чардаш – Миша и Толя (так зовут племянника Шолохова). Потом Толя хватает одну из невест и начинает с ней танцевать жгучее аргентинское танго…» – начал профессор Фруентов ерничать, зловеще улыбаясь. Его перебила Люба:

«Обожаю аргентинское танго… В пионерском кружке Магадана научилась неплохо его танцевать… С огромным удовольствием буду танцевать, залитая пламенем огромного костра, достигающего искрами звезды ночного неба, но… только в объятиях своего мужа Сережи…»

«В пламени ночного костра аргентинское танго танцуют обнаженной…» – съехидничал Володя.

«Вот мы с твоей молодой женой и будем в ваших, мужья наши, танцевать аргентинское танго обнаженными… Нам нечего скрывать!»

«И, есть, что показать!» – добавила Света.

«Сева! Я так понял, что мне, тебе и Мише придется залезть в один из вигвамов, подальше от костров с аргентинским танго, и напиваться ликерами… А, если пригласим Вадика, так еще под ее божественный голос!»

«Кстати, о вигвамах! – прервал Николая Константиновича Сергей. – Я уже выбрал отличный край тайги километров на пять, как по линейки, вдоль великолепного Океанского пляжа! Вот там и поставят наши аборигены свои не продуваемые, не промокаемые, и сохраняющие и тепло, и прохладу, вигвамы с огромными каминами посредине. Вигвамы наших аборигенов ничем не уступают вигвамам американских индейцев – в любую погоду дым идет из них коромыслом! И только тайфун может сдвинуть их с места…»

«Сережа! А, насколько людей рассчитан вигвам?» – серьезно спросил Николай Константинович.

«От шести до шестидесяти, как закажем! Если ставить десять вигвамов и учитывая, что аборигены предоставят их гостям – сами они или по домам разбредутся на ночь, или в тайге, на мху под елью лягут – то на десять человек… Больше не надо, вряд ли больше ста человек окажутся романтиками. Остальных – разместим дома. Правда, многим придется спать на шкурах. Но это им, особенно москвичам, будет в огромное удовольствие!»

«Что у нас еще осталось? ПИЩА и НАПИТКИ!» – дружно сказали все, без исключения. Вот в этот самый момент, перед внутренним взором Сергея предстала Катя, захлопывающая дверь туалета в лайнере, летевшим по маршруту «Москва-Хабаровск-Владивосток»…Он слышал, как ее колени стукнулись о металл туалета, ощутил, что ее запах заглушил искусственный запах дезодоранта, и почувствовал сильнейшее желание обладать ею, здесь и сейчас. То же самое испытала Катя, дремавшая в кресле лайнера, летевшего по маршруту «Владивосток-Хабаровск-Москва». Лайнер в это время пролетал над Байкалом, как и тогда…

Люба молча встала, подошла к Сергею и взяв его за руку, ничего ни говоря, повела в свою спальню… Вернулись они к друзьям только на завтрак…

«Ну, что, с пищей все ясно: 1) свинья целиком горячего копчения,2) жареный на углях изюбр с рогами, и котел с мамалыгой, 3) шашлыки из осетров, 4) десять жареных ягнят, 4) плов с кетой и свининой а ля орочи, 5) картофель, сваренный в соку кеты семужного посола и тихоокеанской жирной, малосоленой селедки, а ля по-нанайски, 6) медвежатина вяленая с фруктовым уксусом…»

«Коля! Ты, что, с горячими блюдами покончил, коль перешел на вяленую медвежатину? Ты забыл горячие рыбные блюда, типа, фаршированной кетой, форелью, налимами и грибами щуки специально для Авруцкого – 6). 7) форели, запеченная в тесте…»

«А ты перепрыгиваешь к блюдам из теста! Тогда начать нужно с двухметровой „лепешки“, фаршированной тайменем, сигом, форелью и сомом, с прослойками риса, брусники и волчьей ягоды… Да, и мы пропустили бульоны, их у нас около пяти, сваренные в десяти ведерных чугунных котлах…»

«Я в детстве видел фильм, – начал то ли шутя, то ли всерьез, Володя, – про гражданскую войну, про то, как японцы вырезали нашим партизанам красные звезды на груди, а потом варили их живьем в котлах… Это не те самые котлы?»

«Те самые, Володя! Но мы их нашли на японском продовольственном складе, обильно смазанными мазутом, чтобы не ржавели… Так, что в них японцы не успели ни одного партизана сварить!»

В меню входили, конечно, около 30 различных тортов, в том числе «наполеон» и «суворов». А также торт заколдованный, с морошкой и шикшой (по-русский, «зассыхой»; эта черная ягода растет на кустиках, чуть больше брусничных, не вкусная, ибо сок ее мало содержит сахара, из нее не варят варенье, превращается что-то вроде жидкого не сладкого киселя. Но, шикша незаменима для тортов, в комбинации с морошкой). 30 сортов пирожков. 20 сортов плюшек, хвороста, баранок, заварных пирожных.

А также – пятьдесят сортов соков и вытяжек из ягод, корней женьшеня, коры и ягод аралии маньчжурской, коры и ягод лимонника, пантов и т.д., и т. п.

И, наконец…

«Наконец, ответьте мне, чем отличаются друг от друга: 1) эликсир, 2) бальзам, 3) ликер, изготовленные из одних и тех же трав, ягод и корней?» – повторил свой вопрос великий фармацевт и знаток дальневосточной флоры, профессор Николай Константинович Фруентов, заведующий кафедрой фармакологии ХГМИ.

«У меня есть 100 литров чистого медицинского спирта. Наградили японцы за вскрытия трупа их шпиона, чтобы не болтал шибко…» – сказал Сергей, – «и сигар „гавайских“ и „гаванских“, думаю, всем хватит. У меня есть сигары, которые я подсовываю женщинам…»

«Да, раскусил я тебя: ты в них не кладешь махорки, и поэтому они не содержат ни капли никотина, а состоят только из целебных трав… А для аборигенов у тебя есть „сигары“?» «Конечно! Но не советую их пробовать: там почти одна махорка!..»

«Да не мучьте нас Николай Константинович! Если я не знаю, чем различаются три, названных вами напитка, то откуда знать остальным? Даже дядя Сева – вижу по его растерянному лицу – не знает!» – отчаянно сказала Люба.

«Ладно, так и быть! На свадьбах, надеюсь, понадобятся только два вида напитков – бальзам и ликер! Бальзам – это горький и очень крепкий – градусов 50—60, не меньше, напиток. Он – для мужчин. Для его изготовления – а я дам вам несколько рецептов различных бальзамов – и нужен будет сережин спирт. «Бальзам» очень старое слово. Восходит к древним египтянам. По крайней мере, у меня есть рецепты, восстановленные в Британском Музее, куда попали архивы египетских жрецов. Но, если считать, что цивилизация началась не с египтян, а со славян, то значит, бальзам – это славянское название… «60 градусов крепости может быть только у русского напитка!» – патриотично воскликнул Володя, внимательно, даже очень внимательно, слушая Николая Петровича. И продолжил уже серьезно:

«Спасибо, профессор Николай Константинович Фруентов… Вы даже не догадываетесь, как я использую информацию, конечно, проверив ее у коллег из Британского музея,…»

«Почему же не догадываюсь, уважаемый коллега, профессор Владимир Николаевич Дурново. Не догадываюсь, а знаю наверняка: вы будете искать эндорфины в мозговых клетках, которые вырабатывают бальзам, аналогичный тому, что изготовим мы с Сергеем на дальневосточных травах, кореньях, коре и ягодах! Могу даже вам подсказать – работайте с серотонином…»

«А, вот сейчас я готов встать перед вами на колени, и трижды стукнуться лбом об пол, как было принято во времена Авиценны…»

«Падайте и стукайтесь!» Володя упал на колени перед профессором Фруентовым и трижды стукнулся лбом – очень громко! – об пол…»

«Дай потрогаю: шишку не набил?» – заботливо спросила Саша, приложив ладонь ко лбу Володи…

«Если есть шишка, и если у Владимира Николаевича кружится голова, то самое время узнать, что такое эликсир! – начал Николай Константинович – Когда-то лекарство давали на глазок. Даже не измеряли его ложками – столовую ложку или чайную. Сколько хотел, столько и пил лекарства, назначенного врачом, больной. Или поправлялся, или умирал. Это школа медиков до появления, внимательно слушай меня, Володя, твоего Бога – Парацельса (лат. Paracelsus, настоящее имя Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, лат. Philippus Aureolus Theophrastus Bombast von Hohenheim; 21 сентября 1493 года город Эг, кантон Швиц – 24 сентября 1541 года Зальцбург) – знаменитого алхимика и врача швейцарско-немецкого происхождения, одного – первого, из основателей ятрохимии.. Интересно, твой шеф знает о наличии эндорфинов, тогда их называли ятрохимией, которой, повторяю, впервые занялся именно Парацельс! Обнаружив на себе возможность определения доз любого лекарства, он действительно открыл „философский камень“! Он назвал себя Парацельсом, ибо действительно „превзошел Цельса“, древнеримского энциклопедиста и знатока медицины первого века до н. э., для которого лекарства не имели доз, а назывались эликсирами (от эликсира бодрости, через эликсир молодости, до эликсира бессмертия). Парацельс повернул медицину лицом к Гиппократу, который тоже занимался изучением влияния эликсиров на организм человека и был близок к пониманию ятрохимиии. Парацельс на память всем врачам, что такое лекарство, и что не может быть никаких эликсиров, сделал врачебную эмблему, которая является эмблемой всех врачей Мира, большинство из которых ничего не знает об ее изобретателе. Это…»

«…Змея, обвивающая ножку чаши, куда собирается выпустить яд!» – бодро перебив профессора, сказала Саша.

«Всякое лекарство – яд! Но, яд, в определенных дозах, становится лекарством! Примерно так хотел Парацельс, чтобы врачи понимали свою эмблему!» – сказала Люба, глядя то на Фруентова, то на Сашу.

«Не „примерно“, а только так врачи должны понимать и эмблему, и лекарства! Это – великая заслуга Парацельса, рядом с которой, конечно, стоит его открытие ятрохимии!» – торжественно сказал Н.К.Фруентов.

«Я была в Зальцбурге, – начала Люба, – когда идешь в Замок Хоэнзальцбург, то проходишь мимо старинного кладбища. Так вот, могила великого человека Парацельса находится на самом краю тропы, по которой идут в замок толпы туристов… Возможно, по его останкам!»…

…«Сейчас я всем раздам рецепты приготовления ликеров – в отличие от бальзамов они не должны быть горькими (за некоторым исключением) и выше 25 градусов, опять же за некоторым исключением. Я дам вам рецепты лучших, на мой взгляд, ликеров мира. В рецепте написано, что вам нужно собрать в тайге, чтобы изготовить данный ликер, и как его быстро приготовить. Работайте, лучше, все вместе…»

«Хорошо, шеф!» – дружно сказали Володя с Сергеем.

«А, как же Авруцкий с Морозовым?»

«А, они не слышат…» «Ха-ха-ха!» – беззвучно зловеще смеялся Фруентов, раздавая листочки с его рецептами лучших ликеров Мира, как-то:

1) Амаретто (Amaretto);

2) Дизаронно Амаретто (Disaronno Amaretto Originale);

3) Бенедиктин (Benedictine);

4) Шартрез (Chartreuse);

5) Chartreuse Jaune;

6) Chartreuse Verte;

7) Ликер 43- Cuarenta y Tres;

8) Женепи (Qenepy);

9) Гaльяно (Galliano);

10) Франжелико (Frangeliko);

11) Айриш Мист (Irish Mist);

12) Голдвассер (Goldwasser);

13) Анизет (Anisette);

14) Бронте (Bronte);

15) Jorkshire;

16) Гран Грайяр (Grand Gruyere);

17) Губертус (Hubertus);

18) Изарра (Izarra);

19) Кюммель (Kummel);

20) Лакка (Lakka) – ликер из одной морошки;

21) Монастик (Monastique);

22) Нассау Рояль (Nassau Roy ale);

23) Парфе Амор (Parfait Amour);

24) «Колдунья» – Strega, La Strega;

25) Флор Алъпина (Flor Alpina);

26) Шамбороль (Chamborol);

27) Юкон Джек (Yukon Jack);

«А я не вижу Вашего ликера, профессор!» – неожиданно сказал Володя, внимательно просмотрев все рецепты ликеров, которые будут непременного на его и Сережиной свадьбе.

«Н-е-у-ж-т-о? – протянул Николай Константинович и очень внимательно стал, словно разглядывая, смотреть на Володю. Минуту разглядывал, как первый раз увидел! А потом изрек:

«Парень! А ты, в самом деле – гений!.. Я не шучу!»

«Прямо таки ге…»

«Замолчи, Сережа! Ты даже не знаешь, с кем так вот запросто общаешься… Владимир Николаевич Дурново – русский гений… не меньше, чем гений Менделеев!..»

После этих слов, после которых все примолкли, и Володя тоже, каждому почудилось, что он вот сейчас, только сейчас, соприкоснулся с чем-то, что наполняет смыслом все происходящее здесь и сейчас, вообще все, что может быть! То, есть, что было, есть и будет… И было у всех одно ощущение, как будто ангел коснулся его слегка крылом… И звучала в ушах какая-то тихая, отдаленная, очень приятная мелодия…

Глава 8. Аксиома параллельности Евклида, или пятый постулат

Столы убраны, костры погашены, вигвамы разобраны и унесены на стойбища, гости разъехались… На другой день, когда была поставлена последняя точка в истории необычных таежных свадеб на берегу Тихого Океана, две молодых семьи, баба Люба, профессор из ХГМИ Николай Константинович Фруентов и уже легендарный тигролов и краевед, писатель и философ Всеволод Петрович Сысоев, как обычно, собравшись в гостиной, потягивали ликеры и курили гавайские и гаванские сигары. Конечно же, обсуждали тот или иной эпизод, всплывающий у кого-то из присутствующих в сознании. А вспомнить было что!..

…Кажется, Монтень сказал: «Если происходит что-то в этом иллюзорном мире настоящее, то всегда будут неожиданности, угрожающие мираж превратить в жестокую реальность!». Ну, а большинство людей говорят о знаках, которые изменят в ближайшем будущем абсолютно все, да так, что прошлое покажется сном или кошмаром! Знаки бывают или до события, или во время его, или после него…

…Сначала о том, как все прошло! Можно сказать, следуя науке логики, что все прошло, как планировалось (программировалось, закладывалось). Были все, кто должен быть. Все началось с крестин Саши и Любы. Теперь они породнились с Всеволодом Петровичем и Николаем Константиновичем и стали «сестрами» одной мамы – бабы Любы. Отбросив понятия, свойственные обществу, называемому социалистическим, они по высшим законам, стали сестрами Сергею – одна мама Люба, и два отца – Всеволод Петрович и Николай Константинович. В это «святое семейство» не попал только Володя. Он вошел в семью на правах гражданского брака и венчания с Сашей. Возможно, что отношения собравшихся сейчас «странников» в кабинете с антикварной мебелью времен Гражданской Войны в России, были более сложные, чем сейчас представляются.

…«Мы теперь одна семья!» – изрек Всеволод Петрович, и все в знак согласия кивнули головами…

«А, как вам: академик, с мировым именем, сидит в обнимку с нанайцем, курит с ним трубку мира?»

«Толя заснял на камеру, как вы голые прыгали через костер в Океан, а все на вас смотрели… Теперь пошлет на Международный конкурс!.. Ничего не подпалили?»

«Володя! Признайся, принял предложение Ульгучье переспать с его дочерями? Там младшей – не больше 10 лет… И это в день твоей свадьбы!»

«Я напишу тебе через девять месяцев, если дочки Ульгучье рожать начнут!» – смеясь, сказала мама Люба, избавив от ответа Володю.

«10 лет племянник не виделся со своим мировым дядей, а у нас встретились!»

«А, как они похожи, Шолоховы…»

«Аспирантка у Георгия Васильевича – что надо! Не уступает вам, женушки! Такая же длинноногая, и тонка, звонкая и прозрачная… Я думаю, академик видит в ней себе замену…»

«Гений – иногда по крови бежит Рода! Надо же такое придумать: заставить танцевать шаманов под аргентинское танго! При этом, продолжать шаманить…»

«Что не сделаешь, чтобы победить в Международном кинофестивале!»

«Авруцкий половину фаршированной щуки со стола стащил, чтобы увезти в Москву»…

«Он же не знал, что мама Люба ему специально приготовила другу щуку, точно такую же!»

«Саша! А ты помнишь, как голая танцевала аргентинское танго со старым нанайцем, а он пускал дым тебе в лицо из своей трубки мира?»

«Врешь, педофил!.. Все равно тебя не брошу, потому что…»

«Лебедь», Мефистофель и «Волга»… очень, однако, хороший!»

«Ты, что забыл, что даже брошу, все теперь мое? Ты же подарил мне все на свадьбу? У меня документики есть!»

«А Вадик так и не стал говорить с Высоцким! Как я его умоляла! И Михаил Александрович просил… Не стал, и все! Это, кстати, не первая попытка Володи поговорить с Козиным. Он даже несколько раз специально ездил к нему в Магадан… Козина просил за Высоцкого даже наш магаданский авторитет, некто Туманов, – все напрасно!»

«Жаль Володьку! Ушел на полдня в тайгу с гитарой и трехлитровой банкой бальзама! Если бы не Всеволод Петрович, могло бы быть, как с Сережей…»

«Женихи! Я понимаю то, что произошло с Сергеем и находку Любы – как знаки, соответствующие вашим фамилиям: Дурново и Хорошко, только, как… с градусником Андерса Цельсия – все наоборот! Все знают про градусник?» Баба Люба, Всеволод Петрович, Саша и Люба не знали.

Глядя на них, Николай Константинович рассказал:

«Андерс Цельсий был великим и чрезвычайно интересным человеком! Так, он первым описал Северное сияние, проверил Ньютона, что Земля не круглая, а эллипсовидная, но вошел в Историю тем, что изобрел градусник! Но по Цельсию температура кипения воды равна 0! А, температура замерзания – вода с плавающими льдинками равна 100 градусов! Потом все перевернули…»

«Как всегда бывает с гениями и их открытиями… „Троешники“ все ставят с ног на голову…»

…«Вот сидим, счастливые, радостные, что свадьбы удались на славу… А ведь все могло бы быть иначе!»

«Да-уж! Через три дня отмечали бы девять дней со дня, как съел меня леопард! – сказал Сергей, – Володя! Теперь я твой должник на всю оставшуюся жизнь, которую ты спас!» «Подумать только – подхватил эти страшные воспоминания, которые все откладывали, ибо, вспоминать и то страшно, Всеволод Петрович, – мужчину в расцвете лет, выросшего в тайге, как Маугли, спасает столичный пижон, который в тайгу один никогда не пойдет!»

«Теперь, точно, не пойду! – подтвердил Володя – но я далеко не пижон: мастер спорта по самбо, перворазрядник по морскому многоборью, и отлично владею основными видами холодного оружия – это моя слабость!» «Хорошая, однако, у тебя „слабость“… А ты и на брачном ложе был со стилетом?» – с легкой и издевкой спросил Всеволод Петрович…

Конец ознакомительного фрагмента.