Глава I
От чего «застой» спас страну
Обращаясь к события 1964–1985 годов, невольно задаешь себе вопрос: что это было в действительности – действительно «застой» или все-таки нечто совершенно иное, а именно время расцвета и стабилизации Красной Империи, уникальной Советской Цивилизации? Ответ на этот вопрос люди, к сожалению, дают исходя из своих личных, далеко не всегда бескорыстных, интересов. Для того чтобы по возможности избежать этого и остаться на почве объективности, нам следует заглянуть немного назад и пристально вглядеться в предшествующую эпоху, которую называют «оттепелью».
Формально «оттепелью» следует называть период отечественной истории, начавшийся после И.В. Сталина. Его смерть, что ни говори, означала крутой перелом в исторических судьбах нашего народа. Эпоха Сталина с ее достижениями, победами и массовыми политическими репрессиями навсегда уходила в прошлое. Предстояло решить, как жить дальше.
Собственно говоря, наметки будущего курса страны были заложены еще в последние годы жизни красного диктатора. Основными положениями должны были стать налаживание добрососедских отношений с ближайшими соседями, постепенное смягчение репрессивности советской системы и, самое главное, окончательное оттеснение партии, а точнее, партийной бюрократии, от реальных рычагов управления страной, передача их в руки профессионалов-государственников. Сталина раздражала безответственность и некомпетентность иных партийных деятелей. Поэтому он стремился оставить за партией исключительно функции идеологического контроля и работы с кадрами. Главным органом, от которого исходили бы предназначенные для безукоснительного исполнения указания, должно было стать не Политбюро (с 1952 года оно стало называться Президиумом) ЦК КПСС, а Совет министров СССР.
Сталин умер, и теперь проведение намеченного курса ложилось на плечи его наследников. На раскачку им было дано около десяти лет, память о которых жива до сих пор.
Послесталинское десятилетие получило в историографии неоднозначную оценку. Непосредственно в хрущевский период начинания тех лет, будь то в области сельского хозяйства, социальной политики или межнациональных отношений, оценивались всегда самым восторженным образом. В дальнейшем, уже после смещения Хрущёва, восторженные оценки сменились резко негативными, а многое из того, чем 1950-е годы вошли в историю, просто замалчивалось. Это касалось и процессов десталинизации, и внутрипартийной борьбы, и даже пресловутой кукурузной кампании. Замалчиванию подлежали все многочисленные ошибки, просчеты и прегрешения самого Хрущёва, его семьи и его окружения.
Только с началом горбачевской «перестройки» у историков вновь возникает интерес к «оттепели». Вместе с тем очень многие публикации о Хрущёве, увидевшие свет после 1985 года, не были свободны от банальной конъюнктурщины. Особенно сильно в перестроечной литературе оказался искажен образ самого Хрущёва. Этот персонаж нашей истории начал изображаться в самом радужном свете. Хрущёв представал со страниц полунаучных и публицистических произведений как мудрый, смелый реформатор и демократ, тогда как его противникам привешивали ярлыки ретроградов, консерваторов, а нередко – и палачей. Даже сейчас, когда прежние лакировочные оценки потеряли право прописки в серьезных исторических трудах, период 1953–1964 годов по-прежнему вызывает самые горячие дискуссии.
Различия в оценках «оттепели», существующие у разных авторов, вызваны той действительной противоречивостью и неоднозначностью процессов, которые определяли развитие советского общества в конце 50-х – начале 60-х годов прошлого века. Смерть Сталина открывала дорогу серьезным переменам в жизни советского общества. Все активнее разворачивалась ожидаемая многими либеральная перекройка режима… Процесс этот, однако, сильно отягощался соперничеством между наследниками ушедшего вождя, их стремлением занять его освободившееся место, добиться единоличной власти.
Наибольшие шансы в начавшейся еще у постели умирающего Сталина аппаратной борьбе имело несколько человек. Прежде всего, отличными стартовыми позициями располагал Г.М. Маленков. Ему достался важнейший пост председателя Совета министров. Именно этот пост сохранял за собой Сталин перед смертью, отказываясь быть генеральным секретарем партии. Затеянный Сталиным перенос центра тяжести с партийных на государственные органы именно пост предсовмина делал важнейшим в бюрократической иерархии. Возглавив Совет министров СССР, Маленков мог рассчитывать на поддержку государственной бюрократии. Кроме того он был очень силен в придворных интригах, его можно считать одной из ключевых фигур политической борьбы в верхушке советского истеблишмента еще с конца 1930-х годов. Слабой стороной Маленкова было отсутствие у него опыта самостоятельной руководящей работы: он никогда не возглавлял крупные партийные организации республиканского или областного уровня, находился на вторых ролях при Сталине.
Серьезным соперником борьбе за «майку лидера» являлся Л.П. Берия. Первые недели после установления коллективного руководства он был самым результативным игроком на политической шахматной доске. Берия располагал большим влиянием на правоохранительные органы и органы госбезопасности, являлся крупным хозяйственником. Обладая неоспоримым организаторским талантом, в годы Великой Отечественной войны и после нее он возглавлял самые трудные и важные участки государственной деятельности, всегда добивался весомых позитивных результатов (достаточно вспомнить хотя бы создание советской атомной бомбы). Берия, видимо, понимал, что его имидж «главного жандарма» не позволит стать официальным лидером страны. Но он вполне мог играть роль своеобразного «серого кардинала»: влиять на расстановку кадров, определять проводимый правительством курс. На это Берия и направил свои усилия.
В том, что предпринимал в тот момент Берия, в последние годы многие склонны видеть своего рода истоки нынешних радикальных реформ. Первым, с чего начал Берия, были попытки развенчать культ личности Сталина. «Главный полицейский Страны Советов» вовсе не ограничился символическими шагами. Берией было прекращено несколько нашумевших в прошлые годы политических дел: «мингрельское дело», «дело еврейского антифашистского комитета» и др. Радикальные меры принимаются для смягчения тюремного режима. Так, 4 апреля появляется приказ Берии «О запрещении применения к арестованным каких-либо мер принуждения и физического воздействия». Из тюрем и лагерей начинают возвращаться репрессированные в прошлые годы. Серьезные подвижки при Берии произошли также во внешней политике СССР. В частности, он требовал отказаться от строительства социализма в ГДР, вынашивал планы нормализации отношений с Югославией и т. д.
От борьбы за власть не отказывалась и «старая сталинская гвардия»: В.М. Молотов, Л.М. Каганович, А.И. Микоян и др. Именно они выиграли от смещения Сталина больше других, не только избежав готовившихся против них репрессий, но восстановив все утраченные позиции в руководстве. Кроме того, Молотов был старейшим и наиболее авторитетным членом партийной верхушки. Именно в нем многие в Советском Союзе видели преемника Сталина. Большим авторитетом Молотов располагал также за рубежом.
По сравнению с этими могиканами и великанами советской эпохи позиции Хрущёва после смерти Сталина на первый взгляд выглядят просто ничтожными. Ему достался всего лишь пост секретаря ЦК партии, притом что по традиции, оставшейся со времени Сталина, заседания Президиума ЦК вел председатель правительства – т. е. Маленков. Но нужно знать Хрущёва, чтобы понять, как жадно он уцепился за представившуюся ему почти иллюзорную возможность прибрать к рукам высшую власть. Хрущёв представлял собой типичный образчик проходимца и карьериста, готового на все ради достижения цели. Свою политическую карьеру он начинал еще в годы Гражданской войны. До 1918 года состоял в партии левых эсеров. После их разгрома – перебирается в большевистскую партию. Настоящий карьерный взлет начинается у Хрущёва со времени совместной учебы в партшколе с женой Сталина Надеждой Аллилуевой. Используя выгодное знакомство, он начинает быстро карабкаться по служебной лестнице вверх. О его аппаратных способностях говорит уже тот факт, что в начале 1950-х годов он являлся единственным человеком в высшем партийном руководстве, который в 1920-е годы выступал в поддержку Л.Д. Троцкого.
Первым его шагом становится раздробление сил вероятных соперников, в первую очередь Берии и Маленкова. Берия и Маленков в последние годы жизни Сталина довольно близко сошлись, составляли собой успешный политический тандем. Первоначально Хрущёв решил поквитаться с Берией, который, видимо, хорошо знал роль Хрущёва в подготовке покушения на Сталина. Такого свидетеля оставлять было опасно. Кроме того, Хрущёв боялся Берию как сильного организатора производства и интригана. Свалив Маленкова, Хрущёв заставил бы Берию насторожиться. А справиться с ним в одиночку Хрущёв не мог даже и мечтать.
А вот совместно с Маленковым, двое против одного – при таком раскладе можно было бы и посостязаться… Каким-то образом Хрущёву удалось убедить остальных членов высшего руководства в том, что Берия за их спиной готовил государственный переворот с целью установить в СССР полицейского государство. Подозрительность времен Сталина все еще была жива в умах многих руководителей, поэтому добиться своего Хрущёву было не так уж сложно. Ему удалось даже убедить в опасности со стороны Берии самого Маленкова, власть которого во многом держалась именно на поддержке главного чекиста. Позже Хрущёв сам признавался, что не раз нашептывал Маленкову на ушко: «Неужели ты не видишь, куда клонится дело? Мы идем к катастрофе. Берия подобрал для нас ножи»1. И Маленков дрогнул.
Свой заранее выверенный удар Хрущёв нанес в июне 1953 года, сразу же после возвращения Берии из ГДР, где по поручению партии он усмирял народные выступления против советской оккупации (хотя сам Берия последовательно выступал за подлинную демилитаризацию Германии – такова злая ирония истории!). Берии были приписаны самые страшные по тем временам грехи. Его обвиняли в стремлении достичь сговора с империалистами за счет социалистических преобразований в Восточной Европе, в неуважительном отношении к усопшему вождю, ошибках в национальном вопросе и т. д. Уже в это время Хрущёв начал усиливать свои позиции. Своим коньком он делает заманчиво звучавший лозунг возвращения к ленинским традициям. Но под этим Хрущёв умело скрывал не стремление вернуть некоторые демократические нормы партийной жизни, а совсем-совсем другое. По сути, выдвигая этот лозунг, Хрущёв подвергал ревизии решения XVIII и XIX партсъездов, курс на усиление роли государственных органов в противовес партийным. Хрущёв, как истинный левак, не мог допустить ничего подобного, тем более что, став секретарем партии и не получив никакой государственной должности, он мог опереться только на партбюрократию, поэтому должен был свято блюсти ее интересы, защищать все ее претензии на высшую власть в стране.
Соответственно этой хитроумной, но порочной стратегии Хрущёва главные обвинения Берии касались его желания якобы поставить интересы тайной полиции над интересами партии. В действительности Берия только осуществлял принятые раньше на этот счет решения, выполнение которых в последние месяцы Сталина из-за его личных качеств несколько притормозились. Берия активно осуществлял департизацию органов милиции и государственной безопасности. Изгонял назначенных в них за последнее время политических комиссаров-соглядатаев. Аналогичную политику Берия проводил и в отношении всей системы управления, поскольку был против вмешательства партократии в решение политических вопросов. Особый страх соперников Берии вызвали его меры по повышению исполнительской дисциплины партийных руководителей на местах и привлечение к этому органов госбезопасности, что в конечном итоге и стало подоплекой обвинений Берии в подготовке государственного переворота.
Наиболее распространенная версия о конце карьеры Берии во всех своих вариантах утверждает, что он был арестован прямо на заседании Президиума ЦК КПСС. В его аресте приняли участие заместитель министра обороны маршал К.Г. Жуков, командующий Московским военным округом генерал К.С. Москаленко и другие высшие офицеры. После этого по его делу прошло короткое следствие, и он был расстрелян. Но есть и другие версии, согласно которым Берия был расстрелян сразу же после ареста, или даже вообще до начала заседания Президиума, а уже все последующие события, связанные с официальной версией заключения Берия под стражу и судом над ним, являются не более чем фальсификацией. В любой версии арест Берии выглядит заштатным государственным переворотом. Подготовка его отстранения от власти готовилось Хрущёвым тайно, с нарушениями всех норм партийной этики. Само смещение Берии было проведено с применением силы. Судилище над ним – пример вопиющего беззакония. И хотя оценка деятельности Берии никак не может быть положительной, но это не изменяет существа разыгранного Хрущёвым фарса.
Удаление с властного олимпа Берии имело и свои неоспоримо позитивные последствия, среди которых в первую очередь – это ограничение роли силовых органов. Уже само по себе это существенным образом корректировало модель послесталинской политической системы СССР, придавая ей более цивилизованные формы. Однако самого Хрущёва волновало совсем иное – он все еще не дотягивал до роли единоличного руководителя Красной Сверхдержавы, поскольку после устранения Берии во главе страны по-прежнему оставался Г.М. Маленков. Сам Маленков в целом поддерживал проводимый Берией курс на преодоление культа личности Сталина. В рамках этого курса он осуществил несколько важных мероприятий, которые могли бы в дальнейшем серьезно ускорить развитие советского общества. Так, существенно дальше, нежели Берии, Маленкову удалось продвинуться в деле реформирования правоохранительной системы. Он настоял на ликвидации всех чрезвычайных внесудебных органов, продолжил процесс реабилитации. В частности, было пересмотрено «ленинградское дело» (при этом, правда, нигде официально не упоминалось, что среди его инициаторов фигурировал и сам Маленков). Прежде всесильное Министерство государственной безопасности было поставлено под контроль партии и правительства, сужены его права, а в 1954 году оно вообще было преобразовано в Комитет государственной безопасности при Совмине СССР.
Немало решительных шагов было предпринято Маленковым также в области народного хозяйства. С одной стороны, он продолжал приводить некоторые особо популярные в народе мероприятия сталинского времени. При нем, в частности, было осуществлено последнее (по крайней мере – пока) в истории нашей страны радикальное снижение цен, чего после смещения Маленкова больше никогда не случалось. С другой стороны, начались серьезные экономические преобразования, быстро снискавшие поддержку Маленкову у преобладающего числа рядовых советских граждан. Реформаторские подходы к народному хозяйству были сформулированы Маленковым в августе 1953 года в его речи на сессии Верховного Совета СССР. В ней впервые за многие годы официально предусматривалось приоритетное развитие легкой промышленности, производство товаров народного потребления. Социальная переориентация экономики сопровождалась вводом в эксплуатацию нового жилья, повышением зарплаты. Улучшилась жизнь сельчан, поскольку Маленков пошел на беспрецедентное повышение закупочных цен на сельхозпродукцию. Лозунгом главы советского правительства стало достижение в стране изобилия.
Однако Хрущёву удалось серьезно укоротить период, в течение которого Маленков оставался главой правительства. Маленков в целом поддерживал начатый Сталиным еще до войны и поддержанный Берией процесс постепенного перераспределения властных полномочий в пользу государственного аппарата в ущерб аппарату коммунистической партии. Это решительно не устраивало многих советских функционеров, привыкших связывать свое собственное будущее с партийной карьерой. Выразителем этих настроений и старался быть Никита Сергеевич. В этом ему помогло несколько «ошибок» самого Маленкова. Прежде всего Маленков, стремясь к последовательной десталинизации и департизации советского общества, высказался за разделение двух постов – лидера партии и лидера государства. За собой он оставил должность предсовмина, которую, вслед за Сталиным и Берией, считал наиважнейшей на современном этапе. Хрущёву вручалась, как, по всей видимости, представлялось Маленкову, заштатная, чисто декоративная роль руководителя партии. Первоначально это даже не было оформлено официально. Только после смещения Берии, на сентябрьском пленуме ЦК КПСС, Хрущёв получает заветный пост первого секретаря. По справедливому замечанию историка Ю.В. Емельянова, членов партийного руководства не смутило даже то обстоятельство, что пост первого секретаря не был предусмотрен уставом КПСС. Видимо, увлекшись возней по переделу сталинского наследия, они совершенно не задумывались над тем, к чему могут привести подобные неуставные решения2.
Как показало очень скорое будущее, Маленков недооценил не только «бойцовские качества» Хрущёва, но и весомость «ленинского наследия» в виде всесильной партийной бюрократии. А этой бюрократии совсем не улыбалась начатая Сталиным и продолженная Маленковым политика ограничения роли партноменклатуры и повышения ответственности партийного руководства перед страной. Само по себе избрание Хрущёва первым секретарем, как показывает историк Ю. Жуков, означало реванш и возвращение во власть самых консервативных кругов партийного руководства. Заодно с этим в полном объеме возобновлялись отмененные было Маленковым привилегии для партийного аппарата. Возрождалось право партийных чиновников принимать самые разнообразные решения, очень часто бесконтрольные и безответственные3.
Став наконец не только формально, но официально руководителем партии, Хрущёв сумел использовать все преимущества своего нового положения. Отныне в борьбе за сталинское наследие, Хрущёв, как и сам Сталин после смерти Ленина, сумел обеспечить себе контроль над партаппаратом. Первое публичное столкновение между двумя лидерами произошло на совещании по кадровым вопросам уже в ноябре 1953 года. Главный пафос речи Маленкова заключался в решительной борьбе с бюрократизмом «вплоть до его полного разгрома». Он говорил о «перерождении отдельных звеньев государственного аппарата», «выходе некоторых органов государства из-под партийного контроля», «полном пренебрежение нуждами народа», «взяточничестве и разложении морального облика коммуниста» и других вещах, вызывавших раздражение и панику среди собравшихся. Ф.М. Бурлацкий вспоминал, что после выступления главы Совета министров в заде стояла гробовая тишина, которую прервал живой и, как показалось Бурлацкому, веселый голос Хрущёва: «Все это так, конечно, верно, Георгий Максимилианович. Но аппарат – это наша опора». «И только тогда раздались дружные, долго не смолкавшие аплодисменты», – описывает финал этого драматического эпизода Бурлацкий4.
Окончательно судьба председателя Совета министров СССР решалась на январском Пленуме ЦК КПСС 1955 года. На нем со стороны Хрущёва в адрес Маленкова прозвучали безапелляционные обвинения в популизме и правом оппортунизме. Разгрому подверглись его важнейшие инициативы во внешней политике, а также многие начинания в области экономики. В феврале 1955 года Маленков наконец оказался в «досрочной» отставке5. На его место предсовмина временно был назначен бесцветный временщик Н.А. Булганин, а в 1958 году – наконец сам Хрущёв.
Однако и после успеха очередного государственного переворота, направленного против Маленкова, принципы коллективного руководства, провозглашенные вскоре после смерти Сталина, все еще формально оставались в силе. За вычетом Берии и Маленкова на высших постах в государстве и партии оставались многие прежние соратники Сталина, которые имели не меньшие амбиции, чем Хрущёв. Для того чтобы упрочить свою власть, Хрущёву требовались нестандартные, масштабные политические инициативы. И у Хрущёва хватило решимости пойти на них. Переломным событием в плане борьбы за власть становится XX съезд партии, на котором центральным событием явилось выступление Хрущёва с погромной критикой Сталина, и принятые по этому вопросу партийные документы. Это событие можно назвать эпохальным, поскольку наконец партноменклатуре удалось окончательно дискредитировать Сталина и проводимую им в последние годы своей жизни политику. В первую очередь это касалось особенно тревожащего партаппарат сталинского курса на департизацию государственной власти. Разоблачение культа личности, призывы реанимировать дело Ленина, вернуться к идеалам Октября, безусловно, были ориентированы на возрождение романтических традиций революционного прошлого, а следовательно – и на укрепление роли партии не только в государстве, но и в обществе в целом.
Историк Ю. Жуков именно в этом возвращении всевластия партаппарата видит «истинный смысл XX съезда»6. Во всяком случае, со времени XX съезда КПСС результат конфликта основных политических сил в лице государственного и партийного аппаратов за право доминировать в обществе был, без всяких сомнений, предрешен. Последний раунд политической борьбы за сталинское наследие приходится на первые месяцы после XX съезда. Группа высших советских чиновников обвинила Хрущёва в действиях, способствующих разрушению страны. В эту группу входили такие разноплановые, в прошлом нередко конфликтовавшие друг с другом политики, как Молотов, Каганович, Ворошилов, Булганин, Шепилов, Первухин. В июне 1957 года на заседании Президиума ЦК КПСС Молотов и Маленков неожиданно потребовали отставки Хрущёва. Их поддержало большинство членов Президиума. Однако Хрущёв отказался подчиняться. Опираясь на армию, в частности на Жукова, и на КГБ, Хрущёв в экстренном порядке собрал Пленум ЦК партии. В состав ЦК входили уже не самостоятельные политики, как в Президиум, а назначенцы Хрущёва, заведовавшего кадровыми вопросами. Закономерным итогом Пленума стали разгром «антипартийной группы» и гонения, начатые на ее членов. Один из участников той битвы гигантов Каганович позже так охарактеризовал произошедшее: «Это была антипартийная, антиленинская расправа со старыми деятелями партии и Советского государства, расправа за критику Первого секретаря ЦК Хрущёва, возомнившего себя незаменимым»7.
В период борьбы с Берией и «антипартийной группой» Хрущёву неоднократно приходилось обращаться за помощью к армейскому руководству. В результате резко возросло влияние министра обороны Г.К. Жукова. Для окончательного закрепления своего всевластия партноменклатуре необходимо было разгромить последнего конкурента в лице офицерства, дискредитировать и убрать с политической арены его наиболее авторитетного лидера. Особенно тревожило Хрущёва стремление Жукова ослабить контроль над армией со стороны политработников и руководящих органов КПСС, что никоим образом не вписывалось в курс Хрущёва на «реабилитацию» и «восстановление в правах» коммунистической партии. Выждав благоприятный момент, Хрущёв нанес по Жукову удар на уничтожение. Во время отсутствия маршала в Москве он был смещен с поста министра обороны и обвинен в раздувании культа своей личности, а также в непомерном преувеличении своей роли в годы Великой Отечественной войны – Хрущёву не давали покоя лавры народного полководца. Оценивая действия по смещению Жукова, не следует, конечно, забывать, что Жуков действительно был человеком вспыльчивым, грубым, до предела эгоистичным, совсем не разбирался в вопросах политики, но это трудно считать основанием для его опалы, тем более учитывая отношение к нему со стороны народа и армии.
Современный либеральный историк Пихоя совершенно точно оценивает случившееся в своей монографии: «С отставкой Жукова, – пишет он, – из политической жизни был устранен последний государственный институт, пытавшийся претендовать на известную независимость от партаппарата. МВД во главе с Берией, Совет Министров во главе с Маленковым и Булганиным и, наконец, армия с Жуковым были последовательно повержены аппаратом ЦК КПСС»… во главе с его непререкаемым лидером Никитой Сергеевичем Хрущёвым8. Время, когда политика была полем действия отдельных личностей, безвозвратно уходило в прошлое. Наступало время самодержавия партийного аппарата, по определению Пихои, «коллективного героя» советской истории последующих лет.
Добившись своей цели и став единоличным повелителем крупнейшей мировой державы, Хрущёв в полной мере смог проявить все свои качества руководителя: некомпетентность, непредсказуемость, непоследовательность, заносчивость, зазнайство, торопливость, неуважение к чужому мнению, левачество и т. д. Шараханья конца 1950-х – начала 1960-х годов в полной мере отразили взбалмошный характер самого Хрущёва. Позже, определяя сущность хрущевского правления как волюнтаристского, советские историки были еще очень деликатны и сдержанны в выборе выражений. Учиненное с нашей страной «дорогим Никитой Сергеевичем» вполне достойно менее «дипломатичных» выражений.
Если объективно оценивать причины стоявших на тот момент перед СССР проблем, то становится совершенно очевидно, что они были вызваны переходным состоянием советского общества. После завершения восстановления разрушенного войной перед страной встала важнейшая задача перевода экономики на интенсивные рельсы развития. Это было вызвано не только внутренними, но и внешнеполитическими обстоятельствами: во всех ведущих мировых державах в эти годы полным ходом разворачивалась научно-техническая революция (НТР). Советскому Союзу требовалось решать вопросы повышения эффективности своего хозяйственного развития, чтобы вновь не оказаться в ситуации стадиального отставания от стран Запада, как это имело место в первой трети XX века.
Вместо серьезного, вдумчивого подхода к этим задачам Хрущёв чаще всего занимался совершенно несуразными экспериментами, а кроме того, безыскусными фальсификациями (при нем, например, были «подправлены некоторые ленинские документы», сфабрикованы сообщения в центр «Рамзая» – Рихард Зорге и т. д.). При этом все свои сомнительные новации Хрущёв преподносил как результат глубокого теоретического осмысления новой эпохи. Чего стоят хрущевские «достижения» в идеологии, видно хотя бы из следующего примера. Проходивший в январе – феврале 1959 года XXI съезд КПСС сделал вывод о полной и окончательной победе в СССР социализма и начале развернутого строительства коммунизма (насколько этот социализм был построен окончательно – показали события перестройки, когда в конце 1980-х годов тараном бархатных революций был разрушен блок социалистических государств, а в 1991 году прекратил существование сам Советский Союз, возглавляемый в то время верным продолжателем «дела Хрущёва» М.С. Горбачевым). Еще более определенно новые мотивы советской доктрины прозвучали на состоявшемся в октябре 1961 года XXII съезде КПСС. На нем была принята новая Программа партии, в которой провозглашалось совершенно абсурдное обещание построить в Советском Союзе коммунизм всего за двадцать лет – к 1980 году! XXII съезд вошел в историю не только в связи появлением новой партийной программы «развернутого строительства коммунистического общества». На нем так же было вынесено решение о перезахоронении Сталина (ряд делегатов в знак протеста или по каким-то другим причинам во время принятия этого постановления отсутствовали в зале, за что их поведение расценили как «антипартийное»).
При этом все попытки Хрущёва быть большим марксистским теоретиком, чем сам Карл Маркс, ничего, кроме иронии, вызвать не могут. Хрущёва нельзя назвать не то что теоретически подкованным, но даже просто образованным человеком. В.Е. Семичастный, который в то время возглавлял советскую тайную полицию – КГБ, вспоминал: «Присвоив себе право бесконтрольно говорить все, что он хочет, Хрущёв стал выступать без подготовки. Его речи невозможно было публиковать: после его выступлений несколько человек садились за стол и на основе стенографической записи составляли речь, годную для публикации, стараясь соблюсти хотя бы простую логическую взаимосвязь»9.
Семичастный – опытный конспиратор и царедворец, даже в по прошествии многих лет он не выдает всех государственных тайн, почему тексты Хрущёва нуждались в редактуре. Современному публицисту Юрию Мухину скрывать нечего, он «уточняет» Семичастного следующим образом: «Никто и никогда не писал речей Ленину, никто и никогда не писал речей Сталину, – сообщает он. – Писать начали малограмотному Хрущёву, но не какие-нибудь “шестерки”-бурлацкие, а такие же, как и Хрущёв, секретари ЦК КПСС, да и то Хрущёв и эти тексты сначала безжалостно правил сам, а затем на трибуне плевал на текст и говорил то, что хотел сказать, да так крепко говорил, что потом стенограмму таких выступлений приходилось вновь переделывать для газет».
А сколько было трудностей с переводом речей Никиты Сергеевича на иностранные языки! Взять хотя бы его знаменитое обещание показать американцам «кузькину мать». Даже анекдот такой ходил, что американцы потом долго думали, кто же такая эта мать Кузьмы.
Сумел проявить свой талант теоретика Хрущёв и в других случаях. К примеру, однажды, проявляя свою осведомленность, Хрущёв заявил, что «Октябрьскую революцию совершили бабы». Тут уж за голову хватались не переводчики, а историки партии – кого Никита Сергеевич назвал «бабой»: Ленина или Дзержинского? Или еще один «научно обоснованный» вывод Хрущёва о возможности в кратчайшие сроки догнать и перегнать Америку! По этому поводу тоже был сочинен анекдот:
– Можем ли мы догнать и перегнать Америку?
– Догнать – догоним, а перегонять не станем.
– Почему?
– Стыдно будет перед всем миром голым задом сверкать!
О выдающихся теоретических способностях Хрущёва народ слагал и другие хлесткие анекдоты, например такие:
Вопрос: Что присудили тому антисоветчику, который назвал Хрущёва дураком?
Ответ армянского радио: Двадцать шесть лет.
Вопрос: Почему двадцать шесть (здесь нужно пояснить, что по законодательству тех лет максимальный срок заключения составлял двадцать пять лет)?
Ответ армянского радио: Год – за оскорбление личности, а двадцать пять – за разглашение государственной тайны.
Политическая демагогия Хрущёва не была такой уж безобидной, как это может показаться на первый взгляд. Если его «кузькиных матерей» и «женские революции» еще как-то удавалось сглаживать, то прожекты относительно мгновенного построения коммунизма и гонок с капитализмом несли в себе немалый разрушительный заряд. Колоссальные людские и материальные ресурсы нации бросались на достижение личных амбиций советского лидера. За «главным строителем коммунизма» шествовали «энтузиасты» помельче. Как мне рассказывали очевидцы, в первое время целинной кампании хлеб в столовых стал раздаваться даром – его можно было брать сколько хочешь. При этом мальчишки, не стесняясь, гоняли в футбол хлебными корками. Правда, хлебное «изобилие» очень быстро иссякло, но неуважительное отношение к хлебу осталось.
Слова очевидцев дополняются свидетельствами вполне «официальных лиц» – в частности Семичастного, – и о многом знал не понаслышке: «Некоторые чрезмерно старательные его (Хрущёва. – Д.Ч.) последователи на местах, – рассказывал Семичастный, – стремясь понравиться партийному вождю, от слов переходили к делу. Где-то в Киргизии решили кормить всех обедами бесплатно, в другом месте сделали бесплатным городской транспорт». Но все эти мероприятия, как и следовало ожидать, окончились полным провалом. Семичастный вспоминал: «Центральный комитет был вынужден заявить, что повсеместно для подобных нововведений у нас пока нет нужных средств»10. Понятно, что подобного рода метания вызывали у людей разочарование и неверие ни в какое «светлое будущее».
Советская экономика была поставлена Хрущёвым на грань выживания. В хрущевском десятилетии исследователи часто выделяют два этапа экономического развития, серьезно разнящихся по своим результатам. Первый период совпадает со временем острой борьбы за власть Хрущёва с его оппонентами, второй – с ликвидацией коллегиального руководства и установлением единоличного доминирования Хрущёва. Собственно «хрущевский» период существования советской экономики начинается в годы шестой пятилетки (1956–1958). Плановые задания шестой пятилетки были одобрены XX съездом. Но, по всей видимости, игра в демократа и борца с тиранией уже тогда всерьез увлекла Хрущёва, и вопросам народного хозяйства внимание он стал уделять постольку-поскольку. В результате задания шестого пятилетнего плана оказались под угрозой неминуемого срыва. С целью сокрыть намечавшиеся трудности, еще до завершения шестой пятилетки, на внеочередном XXI съезде КПСС в 1959 году было объявлено о переходе к новой, семилетней системе перспективного планирования.
Вместо прежних «сталинских пятилеток» была провозглашена «хрущевская семилетка» (1959–1965). Понятно, что подобные бесхитростные бюрократические маневры никак не могли улучшить положение дел в народном хозяйстве. К тому же в годы семилетки на состоянии дел в промышленности и сельском хозяйстве уже начали сказываться последствия непродуманных административно-хозяйственных преобразований (о которых речь пойдет ниже). С 1961 года начинается процесс непрерывного падения темпов развития советской экономики. В результате провала своей промышленной политики, за несколько месяцев до надвигавшейся отставки «великий стратег» выступил с очередной «смелой инициативой» – перейти уже не к семилетнему, а к восьмилетнему плану развития. Всем, кто окружал Хрущёва, было ясно, что 70-летний старец в который уже раз стремится запрятать свои провалы за пеленой преобразований, «смазать» плачевные итоги семилетки, полностью уйти от ответственности, при этом совершенно не считаясь с интересами страны и стабильностью экономики (стоит только представить вот такую картину: тысячи, десятки тысяч заводов, фабрик, совхозов, колхозов, строительно-монтажных управлений, научных и учебных заведений, огромная Советская армия, города, области, края, целые республики работали над составлением перспективных планов своего развития на ближайшие 5 лет. Центральные планирующие органы приложили громадные усилия, чтобы свести эти предварительные наметки в единую строго выверенную, просчитанную до мелочей программу действий, учесть и урегулировать все имеющиеся столкновения интересов между тысячами хозяйствующих субъектов. Сколько времени, а главное – денег на это было затрачено! И вот в угоду амбициям одного только человека требовалось перечеркнуть все, что было уже сделано, начать все сначала. Что бы получилось с народным хозяйством СССР, если бы его втянули в эту лихорадку перманентного планирования!).
Нельзя не указать и еще одну причину, по которой Хрущёву очень не хотелось признавать свое фиаско. Дело в том, что семилетка была провозглашена своеобразной «магистральной дорогой к коммунизму». В вышедшем в 1959 году, вскоре после XXI съезда партии, учебнике по истории КПСС так и разъяснялось советским студентам: «В единогласно принятой резолюции съезд одобрил тезисы и доклад Н.С Хрущёва, утвердил контрольные цифры развития народного хозяйства СССР на 1959–1965 годы. Семилетний план развития народного хозяйства СССР – важнейшая часть разработанной партией программы строительства коммунистического общества, решающий этап в создании материально-технической базы коммунизма. Коренная проблема семилетия – максимально выиграть время в мирном экономическом соревновании социализма с капитализмом». И еще: «В течение этого периода практически должна быть решена историческая задача СССР – догнать и перегнать наиболее развитые капиталистические страны по производству продукции на душу населения». Признать провал семилетки означало для Хрущёва расписаться в утопичности всех его прежних теоретический художеств, совершить политическое самоубийство. Но отказываться от власти никак не входило в планы Хрущёва, по всей видимости возжелавшего царствовать вечно.
В этой связи имеет смысл коснуться следующего обстоятельства. Некоторые очень уважаемые современные авторы полагают, что хрущевская «загогулина» по переходу от пятилетки к семилетке была вызвана вовсе не боязнью ответственности, а необходимостью пересчитать народно-хозяйственные планы после отказа от министерств и создания совнархозов (об этих изобретенных Хрущёвым химерах впереди речь еще пойдет). Подобного рода суждения следует категорически опровергнуть. Во-первых, почему ставка на совнархозы требовала именно семилетки? Ведь планы можно было бы пересчитать и сроком на пять лет! Во вторых, семилетка была введена только в 1959 году, тогда как совнархозы были учреждены еще в 1957 году. Совершенно очевидно, что соответствующую доработку плановых заданий можно было бы начать сразу же, параллельно с реформой управления, а еще лучше – поступить согласно народной мудрости: семь раз отмерь – один раз отрежь, а не наоборот (т. е. сперва посчитай, во что это обойдется, а потом уже трать народные денежки на переход к семилетке). Наконец, маневры Хрущёва вокруг восьмилетки показывают, что и переход к семилетке был вызван абсолютно теми же причинами – страхом перед мнением народа.
Серьезные проблемы на рубеже 50-х и 60-х годов прошлого века наметились и в финансовой сфере. Во многом это было вызвано болезненным пристрастием Хрущёва к разного рода грандиозным хозяйственным проектам, требовавшим колоссальных денежных затрат, но не дававших прямой экономической выгоды. Так, в годы семилетки на востоке страны была введена в действие крупнейшая на тот момент в мире Братская ГЭС. Но целесообразность ее строительства была более чем сомнительна. Сам Хрущёв простодушно признавался: «Взять, к примеру, Братскую гидроэлектростанцию. Мы ее скоро построим, но потребителя электроэнергии, которую будет вырабатывать эта станция, мы на месте пока не имеем». Между тем советской экономике этот проект стоил 15 млрд руб. Еще более масштабных затрат требовала инициированная Хрущёвым целинная эпопея. Она безвозвратно унесла не менее 44 млрд рублей. Еще один проект, связанный с переброской стока рек Печоры и Вычегды в Каспийское море, с которым Хрущёва познакомил академик С.Я. Жук, оценивается исследователями в 7 млрд руб. Все эти расходы тяжелым бременем ложились на советский бюджет, из которого и так с каждым годом все больше и больше средств в силу жизненной необходимости приходилось тратить на оборону.
Негативные последствия дала также проведенная в 1961 году денежная реформа. Первые мероприятия по ее подготовке были предприняты еще во второй половине 1950-х годов. В январе 1959 года Президиум АН СССР создал специальную комиссию, в состав которой вошли многие видные экономисты тех лет. В задачу комиссии входило научно проработать вопросы исчисления стоимости в социалистическом хозяйстве, дать практические рекомендации руководству страны по изменению финансовой политики. Однако работа комиссии шла медленно, между входившими в нее учеными выявились существенные разногласия. Но Хрущёву отступать не хотелось. В результате реализация реформы, начало которой положило изданное 4 мая 1960 года постановление Совета министров СССР «Об изменении масштаба цен и замене ныне обращающихся денег новыми деньгами», как и многое другое в то время, проводилась без научной проработки осуществляемых мер и особенно их возможных результатов.
В плане практического осуществления реформы в январе 1961 года была проведена деноминация рубля: 10 старых рублей приравнивались к одному новому. В обращение вводились денежные знаки образца 1961 года достоинством в 1, 3, 5, 10, 25, 50 и 100 рублей, а также монеты достоинством в 1, 2, 3, 5, 10, 15, 20, 50 копеек и 1 рубль. Все старые бумажные и металлические деньги (за исключением монет достоинством 1, 2 и 3 копейки) подлежали обмену в течение января – марта. В результате деноминации скачкообразно увеличился курс рубля по отношению к доллару. В советском сатирическом журнале «Крокодил» в те дни была даже помещена карикатура, на которой рубль успешно нокаутировал доллар и теперь подбирался к английскому фунту стерлингов. Однако такое изменение курса рубля было экономически совершенно необоснованно и в перспективе убыточно. Падала экспортная привлекательность советских товаров, понапрасну тратились немалые средства на поддержание нового паритета с долларом. В результате ни к какому реальному укреплению рубля реформа не привела.
Пострадали от реформы и рядовые советские граждане, поскольку ее прямым и неизбежным, а кроме того абсолютно прогнозируемым следствием стал ощутимый рост цен. Население проиграло даже во время самой реформы, поскольку изменившийся масштаб цен потребовал их определенной коррекции. Не трудно догадаться, что пересмотр цен производился с учетом интересов «государства», но никак не с учетом нужд простых людей. В силу этого вся кампания приобрела вид мелкой каверзной аферы. Так, до реформы почтовая открытка старыми деньгами стоила 25 коп., а новыми – 3 коп.; разговор по телефону-автомату раньше стоил 15 коп., а стал – 2 коп. Повысились цены также на спички, иголки, конверты для писем и многие другие товары повседневного спроса. В дальнейшем цены стали успешно ползти вверх, и обещания скорого коммунистического рая, где деньги исчезнут совсем, стали вызывать только иронию: дескать – при таких ценах действительно из деньги из карманов простых тружеников действительно скоро исчезнут.
Среди несомненных заслуг Хрущёва даже многие его политические соперники называли Целинную эпопею. На самом же деле, как и во многих других случаях, хорошую идею Хрущёв выдвинул не сам, а попросту украл, при этом еще и оболгав ее автора (действительным организатором освоения Целины являлся вовсе не Хрущёв, а Г.М. Маленков). При этом Хрущёв не только украл чужую идею, еще и переиначил ее самым диким образом. Маленкову освоение целинных и залежных земель виделось как постепенное, хорошо организованное продвижение советского человека на новые, ранее не используемые территории. Приоритет же Маленков предлагал отдать восстановлению русского села, сельского хозяйства в коренных русских губерниях, при этом сделав ставку не на экстенсивный, а интенсивный, как и во всем мире, путь развития деревни.
Но Хрущёв решил все по-своему. Были резко, совершенно абсурдно увеличены задания по хозяйственному освоению новых земель. Техника и люди буквально выбрасывались в чистое поле, где не было ни дорог, ни жилья, ни даже укрытий для техники, которая ржавела под дождями и снегом, заносилась песком, сгорала под лучами беспощадного солнца. Поначалу освоение Целины позволило несколько увеличить производство зерна. Заговорили об исторической победе колхозной деревни, социалистической организации труда над капитализмом. Но у сведущих людей хрущевское бахвальство вызвало только бессильную ярость. Очень скоро первые победы на Целине сменились неизбежными чувствительными поражениями. Непродуманная система землепользования привела к эрозии почв. Эффективность использования освоенных Целинных просторов упала на 65 %. Возникла угроза экологической катастрофы. Земля требовала к себе человеческого, т. е. уважительного, бережного и разумного отношения. Без удобрений, без лесозащитных насаждений, без орошения и т. д. целинная земля быстро превращалась в пустыню, которая жестоко мстила за свое поругание. А в то же самое время сельскохозяйственный Центр исторической России приходил в упадок. Разоренный войной, он нуждался в крупных инвестициях, технике, людях. Но все силы были брошены на Целину. В одной частушке хрущевскому целинному безумию был вынесен совершенно оправданный приговор. В ней пелось:
Мы поедем на Луну,
Там засеем Целину,
А потом капиталистам
В одно место вставим клизму!
Такой вот итог хрущевского соревнования с «проклятым капитализмом» на Целине…
В конце 1950-х годов накопившиеся проблемы стали сдерживать сельскохозяйственное развитие в целом. Негативные последствия имели, в частности, необоснованные опасения Хрущёва, что улучшение материального положения колхозников приведет к перерождению их в кулачество. На предотвращение этого, а также на создание «единой коммунистической собственности» был направлен ряд шагов. В частности, в 1959 году произошла реорганизация МТС, а точнее – их расформирование. Колхозы, чтобы не остаться без техники, были вынуждены выкупать ее по крайне невыгодной, завышенной государством цене. У колхозов возникли громадные задолженности, делавшие их данниками государства. Кроме того, были потеряны ценнейшие кадры механизаторов, формировавшиеся несколько десятилетий. Чтобы не лишиться своего социального статуса и сохранить материальный достаток, механизаторы не шли в колхозы, а искали работу в городе. В результате впервые в истории колхозного строительства (за исключением военного времени) произошло внушительное сокращение парка сельхозмашин.
В том же 1959 году Хрущёв начинает наступление на подсобные хозяйства колхозников. Сокращались личные наделы, запрещалось держать коров, овец, свиней. Некоторые историки называют эти меры «раскрестьяниванием», видят в них причину обострения продовольственной проблемы в стране. Еще тяжелее оказались психологические последствия этой преступной политики: в последующие годы дискриминационные меры были отменены, но люди уже не желали заводить домашний скот и работать на земле, увеличился отток сельчан в город. Реформа закончилась очередной кампанией по укрупнению колхозов. По существу, руководство стремилось реанимировать амбициозные планы создания агрогородов, которыми Хрущёв болел уже давно. Так, где-то в конце 1940-х годов в «Правде» появилась хрущевская статья с соответствующими предложениями. Сталин от глупости Хрущёва буквально пришел в негодование. Он не мог понять, как же его наместник на Украине может думать о мифических агрогородах, когда вся республика лежит в руинах? Сталин, что называется, всыпал «киевскому мечтателю» по первое число. «Ты сперва людей из землянок вытащи», – требовал Сталин от зарвавшегося чиновника. Хрущёв перепугался, затих, но о своих прожектах не забыл. И вот, сконцентрировав в своих руках никем не контролируемую власть, он захотел «взять реванш». Однако серьезного финансирования выделено не было, а село, разоренное «реорганизацией» МТС, не могло самостоятельно осуществить столь грандиозные замыслы «великого реформатора». Вновь начавшаяся без подготовительной работы реформа привела к исчезновению целых деревень и еще большему отставанию сельского хозяйства.
Говоря о сельскохозяйственной политике хрущевского времени, историки и мемуаристы чаще всего вспоминают о «кукурузной кампании». Сама по себе идея специализации сельского хозяйства являлась давно назревшей. Другое дело, как была организована ее реализация. Резкое увеличение площадей под кукурузу шло за счет сокращения посевов хлеба – основной сельскохозяйственной культуры России на протяжении всех веков ее истории. Посев кукурузы осуществлялся также в районах, где по климатическим условиям делать это было невыгодно – вплоть до Архангельска. В результате произошло общее сокращение сбора зерновых. Впервые в своей истории с 1963 года наша страна начала закупать хлеб за рубежом. На эти операции в 1963 году было выделено 372,2 т золота, т. е. около трети всего золотого запаса СССР! А всего на закупку хлеба в капстранах было затрачено 860 т золота. Цены на сельхозпродукцию подскочили в среднем на треть. Сократилось потребление населения. Через 20 лет после войны в стране вводилась карточная система (и это при том, что в сталинском СССР карточки были отменены еще в 1947 году, т. е. раньше, чем во всех остальных пострадавших в годы войны странах).
Кукурузная кампания не в последнюю очередь была вызвала стремлением Хрущёва повысить производительность животноводства, в особенности свиноводства. Любовь Хрущёва к свиноводству тоже нашла отражение а анекдотах. Заодно народ выражал свое отношение к самому Хрущёву. Один из анекдотов звучал так:
Фоторепортаж в газете «Правда» «Посещение Хрущёвым свинофермы». Подпись под одной из фотографий: «Хрущёв среди поросят. Третий слева – Хрущёв».
Несмотря на показные хрущевские кампании, положение в животноводстве продолжало ухудшаться. В первую очередь это было вызвано самими новациями хрущевского времени, нацеленными якобы на резкое поднятие производства мяса. Наиболее ярким проявлением волюнтаристских шагов в этой сфере стала «рязанская катастрофа». Местное рязанское руководство пообещало в 1959 году за двенадцать месяцев утроить производство мяса. Хрущёв сразу же поддержал очковтирателей. Они были обласканы прессой, получили высшие советские награды. Для выполнения нелепого плана в Рязани пришлось забить весь молодняк, существенную часть молочного стада, в обязательном порядке изымались коровы из личных подсобных хозяйств колхозников. Но и этого было недостаточно. Тогда начались массовые закупки скота в других областях. В результате поголовье скота в Рязани упало больше, чем в среднем по стране в годы коллективизации и войны, – на целых 65 %. И это в условиях, когда страна могла уже развиваться совершенно спокойно и становиться великой без всяких великих потрясений! Ситуация усугубилась провалом целинной политики.
Не менее печальные последствия имели и другие реформаторские потуги Хрущёва. К примеру – в жилищном строительстве. Но прежде следует сделать небольшое «лирическое» отступление. В конце 1930-х – начале 1950-х годов в нашей стране рождается новый архитектурный стиль, который кто-то называет сталинским классицизмом, кто-то – имперским стилем… Но как бы то ни было, построенные в это время строения (и дома, которые возводили уже позже, но по проектам тех лет) поражают своей величественностью, основательностью, удобством, органично вписываются в архитектуру русских городов. В годы Хрущёва этот новый советский, красный классицизм полностью уничтожается. Он заменяется новым, крайне убогим стилем, который по праву можно назвать «хрущевским авангардизмом» (хотя сам Хрущёв, как известно, на публике к авангардизму относился крайне отрицательно). Хрущёвское время вошло в историю развития мировой и отечественной архитектуры появлением уродливых административных и прочих общественных зданий из стекла и бетона, самым нелепым из которых стал московский Дворец съездов, полностью исказивший архитектурный ансамбль Московского Кремля, который формировался несколько веков, а разрушен был в считаные месяцы.
Ту же политику Хрущёв гнул и в области жилищной застройки. Всю необъятную страну от запада до востока покрыли совершенно однообразные, неприглядные, безликие, совершенно убогие пятиэтажки, которые в народе, по аналогии с трущобами, очень быстро прозвали «хрущобами». Не решаясь отрицать очевидное, а именно уродливость и крайнюю непродуманность внутренней планировки хрущевских пятиэтажек, защитники «великого архитектора, прораба и строителя в одном лице» – Никиты Сергеевича – пытаются дать критикам «асимметричный ответ». Они упирают на то, что после войны миллионы советских людей вообще не имели какого-либо жилья, ютились в бараках, коммуналках и даже землянках. А Хрущёв, дескать, смог в самые сжатые сроки предоставить им приличное жилье, стране же он сэкономил огромные средства, отказавшись от помпезности сталинских домов.
Что касается качества предоставленного Хрущёвым жилья, то «приличным» его можно назвать действительно только по сравнению с землянками, да открытым небом над головой. Уверен, что ни один из нынешних заступников «хрущоб» сам не живет в подобных «очень удобных» квартирах, предпочитая ютиться в
жалкой лачуге где-нибудь на захолустном Рублевском шоссе… Даже простое элементарное улучшение внутренней планировки позволило бы людям жить в гораздо более комфортных условиях! Кроме того, хрущевки очень и очень быстро морально устаревали, превращались уже в настоящие трущобы, и люди вынуждены были жить в аварийных условиях десятилетиями! А теперь к вопросу о баснословной экономии – в наши дни приходится сносить понастроенные тогда пятиэтажки в силу их ветхости, хотя не только сталинские высотки, но и простые деревенские деревянные дома служат людям гораздо дольше и сносить их никому не приходит в голову. Как говорят в народе – скупой платит дважды, жаль только, что платил за свои архитектурные пристрастия не сам Хрущёв, а государство и простые люди из своих карманов.
Но, может быть, убыточная в перспективе, хрущевская идея фикс запрудить все советские города своими безобразными пятиэтажками действительно давала возможность сэкономить столь необходимые стране средства в расчете на ближайшее время? Опять таки нет – для страны хрущевки были разорительны изначально, что бы сегодня ни вещали их адвокаты, пользующиеся неосведомленностью своих слушателей. По свидетельству Д.С. Полянского и А.Н. Шелепина, панельные хрущевки были плохи в силу того, что затраты на коммуникации делали себестоимость каждого метра площади в них много дороже, чем при строительстве 9—12-этажных домов. При этом они не учитывали затраты на городскую инфраструктуру, экологию, транспорт и т. д. Словом, хрущевский «пятиэтажный рай» был хорош только для парадной отчетности – вот, дескать, сколько советских семей удалось в кратчайшие сроки обеспечить собственным жильем!
Помимо экономических, широкая душа Хрущёва требовала проведения и других реформ, к примеру – в сфере национально-государственного строительства. Хотя Хрущёв и стал главным палачом Берии, на практике он был его верным учеником и продолжателем. Это вылилось не только в хрущевское наступление на сталинизм во время XX и XXII съездов КПСС, но и в политическую линию по решению национального вопроса. Можно много хвалить Хрущёва за реабилитацию некоторых малых народов, репрессированных во время Сталина. Но даже тут Хрущёв проявил свойственный ему «волюнтаризм» – каким-то народам вернули их государственность, по отношению к другим – отделались «искренними сожалениями». К числу таких обделенных народов относятся, например, крымские татары. Почему же с ними так обошлись? А потому, что Крым Хрущёв предназначал для своей милой «неньки Украины» (об этом мы еще скажем), и ему вовсе не хотелось создавать там очаг межнациональной напряженности, любезно предоставив разбираться с крымскими татарами русским и казахам.
А вот Чечня осталась на территории РСФСР, и поэтому ничего не остановило Хрущёва, пожелавшего вернуть чеченцев в их горы. Но, чувствуя слабину власти, чеченцы справедливо решили не останавливаться на достигнутом. В районах, куда начался массовый приток чеченского населения, органы правопорядка фиксировали резкую криминализацию обстановки. Росло число краж, грабежей, бандитских нападений. Временами дело доходило до массовых столкновений, в том числе с властями. Так, 26–28 августа 1958 года в столице Чечено-Ингушской АССР Грозном имели место крупные волнения русского населения на почве ущемления их прав пришлым населением (а надо отметить, что Грозный всегда являлся именно русским городом, чеченской была лишь его округа, при Хрущёве эта ситуация стала быстро меняться). В результате беспорядков пострадали более 30 человек разной национальности, двое из которых умерли. Среди пострадавших оказались заместитель министра внутренних дел республики, секретарь обкома КПСС, работники милиции и другие официальные лица. Добавим, что массовые беспорядки на националистической почве в тот период возникали также в Грузии, Прибалтике, некоторых других регионах страны.
Если же говорить в целом, то при Хрущёве, так же как и при Берии, осуществлялся общий курс на дерусификацию и коренизацию интеллигенции и управленческого аппарата национальных республик. В рамках этой политики из республик изгонялись грамотные русские специалисты, а вместо них выдвигали часто недоучившиеся «местные кадры». Понятно, что на благо страны это никоем образом не работало, а местный национализм и межнациональные трения только обострялись. А вот для РСФСР мероприятия по развитию национального самосознания русских считались опасными. Российской Федерации не полагалось иметь ни своей партийной организацию, ни своей столицы. Даже своей, Российской академии наук. Когда вопрос о создании Российской академии наук поднимался на самом высоком уровне, ее создание было признанно недопустимым. Отмечалось, что передача научных учреждений, находящихся на территории РСФСР, в ведение республиканской Академии наук якобы привела бы либо к ликвидации АН СССР, либо к превращению ее в бюрократическую надстройку. В качестве компромисса было принято решение о создании Сибирского отделения АН СССР в Новосибирске. Сегодня очевидна вся надуманность предлогов, под которыми Хрущёвым была похоронена Российская академия наук, а также несоизмеримость предпринятых компромиссных мер по сравнению с теми задачами, которые стояли перед русской наукой на рубеже 1950-1960-х годов (в качестве еще одного «лирического отступления» добавим, что Хрущёв, как любой невежественный и бескультурный человек, вообще ненавидел всю науку и особенно самих ученых. Перед всем партийным руководством он выступил с сумасбродным требованием разогнать АН СССР. Только его своевременная отставка спасла отечественную науку от такого же разгрома, которому при Хрущёве подверглось сельское хозяйство нашей страны).
Важным компонентом хрущевской борьбы с «русским национализмом», да что там, – всей хрущевской «оттепели», становится провокационная линия на уничтожение православия. Уже в 1954 году под руководством самого Хрущёва были приняты два постановления ЦК КПСС, выделявшиеся своей антиправославной направленностью: «О крупнейших недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения» и «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения».
Как отмечал видный церковный деятель наших дней митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн, они недвусмысленно знаменовали собой конец «золотого десятилетия» сотрудничества власти и церкви, возвращали страну на два десятилетия назад, во времена «безбожной пятилетки». Со своих постов изгоняются главные проводники политики сближения Церкви и Советского государства при Сталине митрополит Николай и председатель Совета по делам Русской православной церкви (СДРПЦ при СНК СССР) Г.Г. Карпов. Идеологическое обоснование удушения православия закладывалось в новую программу партии – в «счастливое коммунистическое завтра» церковнослужителям дорога была закрыта. Сам «дорогой Никита Сергеевич» обещал народу, что пройдет всего несколько лет, и по телевизору будут показывать «последнего попа»…
В исследовании по истории Русской православной церкви канадский историк Д. Поспеловский подробно обобщает все антицерковные мероприятия хрущевского времени. На священнослужителей оказывалось небывалое давление с целью заставить их отречься от церкви и от священного сана. Сократилось число приходов: после войны их действовало около 20 тыс., а в 1964 году, когда Хрущёва наконец сняли, – лишь 11,5 тыс. Закрывались монастыри. В Российской Федерации их сохранилось только два – в Загорске (Сергиевом Посаде) и Печерах с числом монахов 113 человек. Продолжали свою работу только три духовные семинарии: в Москве, Ленинграде и Одессе. Кроме того, были проведены некоторые административно-хозяйственные реформы, в результате которых у церкви изъяли свыше 1 тыс. га земли, священники оказались в положении наемных служащих церковных общин. Многие тысячи священников с членами их семей остались без средств к существованию. Все религиозные требы, будь то крещение, венчание или панихиды, должны были осуществляться только с разрешения властей. Верующих увольняли с работы, выгоняли с учебы, исключали из партии и комсомола. Хрущёвым были также предприняты меры, имевшие прежде всего не практический, а сугубо символический смысл.
Так, можно сказать, за бесценок были проданы Израилю русские земли в Святой земле, в марте 1961 года решением правительства фактически запрещался колокольный звон, возобновлялась практика разрушения православных церквей и храмов, изъятия у них церковного имущества.
Наконец, нельзя не остановиться чуть более подробно на упомянутой выше крымской афере Хрущёва. Передача Крыма из состава РСФСР в подчинение Украины имела сложную подоплеку. С одной стороны, этот шаг являлся своеобразным продолжением политики Хрущёва, направленной на завоевание симпатий со стороны национальных партийных кадров, в особенности в своей собственной давнишней вотчине – на Украине. С другой стороны – удар направлялся на главного соперника Хрущёва в борьбе за власть Г.М. Маленкова, слывшего некоторым «русофилом», по крайней мере стремившегося опираться на партийных и хозяйственных работников российских регионов. Не сумев предотвратить стремительную операцию по отторжению от РСФСР Крыма, проявив полное бессилие, Маленков в еще большей степени растерял свой авторитет, его шансы сохранить первый пост в государстве резко снизились.
Решение о передаче Крыма было принято в феврале 1954 года. Оно было оформленно и прорекламировано советской пропагандой как некий «бескорыстный дар» русского народа «братской Украине» в честь 300-летнего юбилея воссоединения Украины с Россией11. Конечно, между русскими и украинцами всегда существовали действительно братские отношения. Но ведь не Украина спасла Россию от польского и турецкого ига. В этом смысле было бы логичней увидеть «бескорыстный подарок» украинского народа России в виде, к примеру, Одессы, Донецка, Харьковщины… В этом смысле жест благодарности был бы понятен и логичен, а так по Хрущёву получалось, будто Россия не спасла Украину, а попросту аннексировала ее, а теперь возвращает давние исторические долги! Что же касается судьбы самого Крыма, то выход из состава РСФСР обернулся для него тяжелейшими экономическими последствиями в результате разрыва налаженных хозяйственных и административных связей. Добавим также (хотя этот факт долгое время старались всячески замолчать), что само решение о передаче Крыма Украине принималось с наигрубейшими нарушениями существовавшего в то время российского, общесоюзного и даже собственно украинского законодательства.
А что вытворял Хрущёв по отношению к русской армии? Об этом горько даже думать, не то что говорить, но делать это необходимо, дабы будущие поколения могли учиться на горьких уроках прошлого. Если хрущевские шатания в области экономики еще можно условно назвать результатом некомпетентности, то его антиармейские шаги иначе, чем ползучей диверсией, не назовешь. О его расправе над любимцем армии Жуковым уже говорилось выше. Обвинив Жукова в преувеличении его роли в победе над Третьим рейхом, Хрущёв всячески приукрашивал эпизоды своего собственного участия в войне. Так, в одной из книг начала 1960-х годов по истории Великой Отечественной имя Хрущёва, который в войну являлся всего лишь членом Военного совета фронта, упоминалось на 96 страницах, тогда как имя генералиссимуса Победы – всего на 85, а Жукова – лишь на 11 страницах!
Но устранением популярного в стране маршала и слащавыми самовосхвалениями дело не ограничивалось. Вскоре после прихода к власти Хрущёв начал крупномасштабное сокращение вооруженных сил. С пяти с половиной миллионов за 1955–1958 годы армия уменьшилась более чем на два миллиона. Командный и офицерский состав, еще помнивший годы войны с фашизмом, сокрушался, громко роптал – дескать, так можно досокращаться, и останемся без штанов как в 1941 году! Однако наиболее плачевные последствия для страны имело не столько сокращение армии само по себе, сколько те меры, которыми оно проводилось. Как свидетельствуют многие документы, а также современники того «великого погрома», к примеру, маршал И.С. Конев, офицеров, многие из которых являлись героями Великой Отечественной войны, просто выбрасывали на улицу без профессии, без денег, без пенсии, без надежды нормально устроиться «на гражданке».
В 1959 году вышел закон, еще больший затруднявший получение военными пенсии и сокращавший ее размеры. В том же году Хрущёв выступил с очередным своим внешнеполитическим прожектом, предложив ведущим странам резко сократить свои армии. Понятно, что хрущевская авантюра не нашла поддержки у руководителей других государств. В результате все свелось к очередному одностороннему сокращению советской армии на 1 млн 200 тыс. (или примерно на треть). Управляемость армии снижалась. Резко падала дисциплина.
Помимо этого Хрущёвым были сведены на нет многие программы по превращению СССР в мощную морскую и воздушную державу. По его вредоносному приказу уничтожались уже почти готовые современнейшие, лучшие в мире корабли разных классов, в том числе авианосцы. Газеты взахлеб хвалили «мудрое советское руководство» и печатали радостные репортажи о том, как бензорезами кромсаются новейшие стратегические самолеты, которые Сталин планировал превратить в несокрушимый щит и карающий меч Советской империи. Оправдывая эти действия, адвокаты Хрущёва указывают, что вместо этого им были созданы передовые ракетные войска. Но, во-первых, все успехи ракетостроения – и космического и военного – были следствием колоссальных по масштабам усилий, предпринимавшихся вовсе не самим Хрущёвым, а его более разумными предшественниками. Во-вторых, Сталин, начиная советскую ракетно-комическую программу, полагал, что и стратегическая авиация, и ракетные войска станут взаимодополняющими элементами устойчивой оборонной системы. При Хрущёве же она получилась хромой – одноногой.
Кроме того, непомерное увлечение Хрущёвым ракетными войсками в ущерб артиллерии и авиации будет аукаться нашей стране и много лет спустя. Американцы, сделав ставку на мощную авиацию и подводные лодки, способные нести ядерное оружие, пользуясь превосходством СССР по количеству ракет с ядерными боеголовками, постоянно обвиняли нашу страну в агрессивности и стремлении к мировому господству. На любых переговорах по ядерному разоружению американцы соглашались лишь на взаимное сокращение ракетного оружия, оставляя стратегическую авиацию и свой подводный флот за скобками. Несмотря на очевидную несправедливость подобной постановки вопроса, им удавалось убеждать мировое сообщество, что именно позиция СССР не позволяет кардинально решить проблему устранения угрозы атомной войны. А если бы у Советского Союза дополнительно имелся свой мощный воздушный флот, не уступающий американскому, демагогия наших партнеров имела бы существенно меньший успех, им бы пришлось договариваться о сокращении не только стратегических ракет, но и стратегической авиации, так как наши летающие крепости ничуть не уступали американским, а по многим показателям даже превосходили их.
Особое место в хрущевских реформах занимает политика по разрушению единой системы управления страной. Разумеется, и здесь применялась дымовая завеса о возвращении к ленинским принципам руководства, демократическим нормам и тому подобные ни к чему не обязывающие словеса. В этом ключе в 1957 году принимается решение о замене отраслевого принципа руководства экономикой на территориальный. Разгонялись некоторые общесоюзные и союзно-республиканские министерства, ведавшие вопросами развития промышленности и строительства. Вместо них специально принятым законом от 10 мая 1957 года «О дальнейшем совершенствовании организации управления промышленностью и строительством» создается система т. н. Советов народного хозяйства (уже в названии новых органов видна попытка стилизовать разрушительные новации под героическую революционную эпоху!). В русле этой абсурдной реформы вся страна разделялась на 105 административно-экономических районов. Разумеется, все это делалось совершенно произвольно, без какой-либо существенной предварительной подготовки и научного обоснования. В каждом из таких волюнтаристским путем накроенных из тела единой страны «районов» управление народным хозяйством передавалась местным совнархозам. В ведение этих совершенно искусственных органов передавалось руководство всеми предприятиями и стройками на подконтрольных им территориях.
Вскоре, после весьма краткосрочного положительного эффекта, стали сказываться заложенные в совнархозовской реформе неизбежные противоречия. В конечном итоге она привела к усилению региональной бюрократии, росту местного хозяйственного сепаратизма и неуправляемости народно-хозяйственного комплекса страны в целом. Общенациональный механизм управления экономикой резко усложнился, а его эффективность – стремительно падала. По своей сути, совершенное Хрущёвым имело революционный размах, но совершенно иную направленность. Вся сталинская политика 1930-х годов (в том числе осуществлявшиеся Сталиным репрессии) была направлена на слом местных и национальных номенклатурных кланов. В этот период для того, чтобы преодолеть ужас и остаточный хаос Гражданской войны, Россия заплатила страшную цену – десятки тысяч исковерканных судеб и тысячи прерванных жизней. И вот теперь все эти жертвы теряли своей смысл, страна отбрасывалась на 2–3 десятилетия назад.
Неразбериха в экономике вела к усилению преступности. Но это мало заботило Хрущёва. Разрушения единой народно-хозяйственной системы СССР ему показалось недостаточно. Был нанесен удар и по другим важнейшим государственным системам. Все под тем же соусом демократизации в 1956 году было ликвидировано союзное Министерство юстиции, а в 1960 году – союзное Министерство внутренних дел, что усложнило координацию органов правопорядка союзных республик. Столь же надуманной и откровенно вредной реформе подверглись также суды. Здесь основной линией децентрализации была избрана передача функций общесоюзных судебных органов в республики.
Завершающий виток хрущевских преобразований в области системы органов власти и управления приходится на 1962–1964 годы. Первоначально реформы этих лет были направлены исключительно на преодоление трудностей в развитии сельского хозяйства за счет усиления контроля над зерновым производством со стороны партийного аппарата (уж партаппарат бы точно повысил урожайность – спору нет! Сам бы в поле пахать вышел!). Однако очень скоро начатые реформы выйдут далеко за первоначально предполагавшиеся рамки и захватят в свою орбиту всю структуру социально-экономической жизни. Как указывает ряд современных исследователей, именно реформы 1962–1964 годов наиболее глубоко выявили все те неустойчивые и спонтанные подходы, которые были столь свойственны хрущевскому стилю руководства. Сутью проводившихся в этот период изменений в сфере управления становится попытка перестройки советских, партийных, профсоюзных и комсомольских органов по производственному принципу.
Соответствующие решения были приняты Пленумом ЦК КПСС в ноябре 1962 года. Отмечалось, что предпринимаемые меры позволят сосредоточиться партии на главных направлениях развития экономики, повысить управляемость советского хозяйства, приблизить руководителей к жизни и повысить их компетентность. В соответствии с этим было постановлено разделить партийные органы на промышленные и сельские. Соответствующей реорганизации были подвергнуты также советские, профсоюзные и комсомольские органы. О природе происходившего дают представление решения XI пленума ВЦСПС. Так, в 5 краях и 69 областях РСФСР, на Украине, в Белоруссии, Казахстане и Узбекистане создавались по два совета профсоюзов, а также по два областных комитета профсоюзов работников просвещения, торговли, государственных учреждений, культуры: одни должны были объединять организации этих профсоюзов в промышленных центрах, другие – на селе.
После реорганизации структуры управления по производственному принципу Хрущёв в своих выступлениях навязчиво пытался превозносить ее «позитивные стороны». Однако на практике реформа дала резко отрицательные результаты. Прежде всего, возникла неразбериха в системе управления, что называется, на всех этажах, в том числе, что было особенно опасно, на самом низовом ее уровне, а именно на уровне конкретных предприятий. На одном и том же заводе или фабрике разные общественные организации могли подчиняться разным вышестоящим органам или, наоборот разные руководящие инстанции пытались руководить дирекцией одного и того же предприятия, присылая сверху противоречащие друг другу директивы. Другим пагубным следствием волюнтаристских нововведений становится разрыв взаимосвязей между промышленными и сельскохозяйственными предприятиями, не случайно уже вскоре после начала реформы промышленные и сельские обкомы, в обход принимаемых в Москве решений, начинают искать пути и формы координации деятельности. Сам факт существования в одной и той же области двух вертикалей власти вел к параллелизму в их деятельности, ощутимому росту чиновничества, бюрократизму, волоките, не менее, чем вдвое, увеличились и расходы на аппарат управления, хотя эффективность работы заметно падала. Авторитет органов власти в глазах населения резко сокращался, о чем свидетельствуют появившиеся в те годы анекдоты, например такой: «Прибегает мужик в обком и жалуется, что его в цехе ударили молотком по голове… “Вам, товарищ, нужно в промышленный обком, а у нас сельский, вот если бы вас серпом ниже пояса, тогда уж к нам.”»
Но и после того как порочность и пагубность реформ управленческого аппарата стала очевидна всей стране, Хрущёв не угомонился. Он вынашивал замыслы разделить на сельские и городские органы милицию. Более того, начал настаивать на реорганизации по принципу «город-село» Комитет государственной безопасности. Семичастный вспоминал:
«Разговоры по этим вопросам были частые и долгие, но я не соглашался и твердо стоял на своем. Возражая против разделения КГБ, я выдвигал все новые и новые доводы.
– Не могу я, Никита Сергеевич, агентов делить на городских и сельских! – убеждал я его. – Вы знаете, что сейчас говорят в милиции?
– Ну-ну? – заинтересованно спросил Хрущёв.
– А вот говорят, что вышло такое распоряжение, что если находят лежащего пьяного, нужно принюхаться, пахнет коньяком – тащи в городское отделение [милиции], самогоном – в сельское.
– Ты все анекдоты свои. – досадливо поморщился он.
– Так анекдоты – это отражение жизни.
Он промолчал, обидевшись. Но так и не успокоился, а продолжал гнуть свою линию».
В завершение разговора о периоде отечественной истории 1953–1964 годов нельзя не сказать также о том, что обычно считается главной заслугой Хрущёва – о его антисталинской кампании. Страна безусловно нуждалась в том, что Хрущёвым было обозначено как «преодоление культа личности Сталина». Общество не могло жить нормально, когда одному и только одному человеку приписывались все победы и поражения. Это порождало такие теневые явления, как инертность масс, неспособность к самостоятельному историческому творчеству, а главное – плодило безответственность. Зачем, например, тщательно выверять линию развития отечественного села, когда в любой момент все недостатки можно списать на «сталинское наследие»? Другое дело, что искренность Хрущёва в этом деле очень и очень сомнительна. Политику действительной, честной десталинизаци проводил не Хрущёв, а его предшественники: Берия и, в еще большей степени, Маленков. То, что осуществлялось Хрущёвым, преследовало лишь одну цель – свалить с постамента образ Сталина и взгромоздить на него пухленький торс самого Никиты Сергеевича. Не случайно роль Хрущёва как самого кровавого палача из местных руководителей в 1930-е годы два десятилетия спустя, уже в период его единоличного правления, тщательно замалчивалась. Более того, имеются свидетельства, что при Хрущёве целыми эшелонами уничтожались документы сталинского периода. Что в них было? Этого никто не знает!
Речь Хрущёва на XX съезде встряхнула все общество, вызвала сумятицу и растерянность. Небезызвестный идеолог перестройки А.Н. Яковлев, который присутствовал на съезде в качестве гостя, впоследствии вспоминал: «Мы спускались с балкона и в лицо друг другу не смотрели. То ли от чувства неожиданности, то ли от стыда или шока». В книге по истории оппозиции в СССР современные авторы отмечают, что такая же гнетущая атмосфера, как правило, царила и на партийных собраниях, где шло коллективное прослушивание хрущевского доклада. Люди приходили, рассаживались, слушали в гробовом молчании, после чего, не проронив ни единого слова, поднимались и сумрачные расходились…
Совершенное Хрущёвым не только не привело к заявленному «разоблачению» культа личности, а наоборот – способствовало его закреплению в самых уродливых формах. Болезнь не излечивалась, а загонялась глубоко внутрь. В финале по своему влиянию на внутриполитическую ситуацию антисталинская компания Хрущёва вполне сопоставима с церковной реформой Никона. Так же, как и тогда, общество раскололось на приверженцев реформаторской линии и «староверов». Прозвучавшим на XX съезде «разоблачениям», как показывают новейшие исследования, верили далеко не все. Официальная позиции подвергалась критике с двух сторон. Либеральная часть населения указывала на непоследовательность и недостаточность проводимых мероприятий. Другая часть общества выступала против «очернения Вождя» и требовала прекратить его критику. Соответствующие разговоры велись на рабочих местах, в транспорте, в очередях, на кухнях…
Аналогичным образом политика Хрущёва повлияла на международный престиж СССР. В частности, столь же масштабный раскол, как в самом советском обществе, произошел и в международном коммунистическом движении. Партии, выступавшие за более решительное преодоление сталинизма, становились на платформу так называемого «еврокоммунизма». Партии, недовольные критикой Сталина, также отошли от КПСС, начали ориентироваться на Китай. Коммунистическое движение так никогда и не залечило последствий самовозвеличивания Хрущёва за счет ниспровержения Сталина. А ведь продуманные, последовательные шаги, намеченные Маленковым, смогли бы предотвратить раскол и в стране, и в международном коммунистическом движении!
Такова была эпоха, которая предшествовала эпохе, начавшейся в 1964 году и закончившейся в 1985 году. «Оттепель» с ее противоречиями, постоянными метаниями, отсутствием подлинных демократических реформ, идеологической ложью подрывала силы нации, создавала прямую угрозу будущему СССР. Только в контексте этого можно понять характер исторического периода, пришедшего на смену «хрущевскому волюнтаризму».