VI
Давно забытая клятва
Старинные дома уже погрузились в сумрак, когда мы с Эллой снова очутились на церковном дворе. Хотя ворота городской стены закрывались лишь в десять, туристов перед собором уже почти не было, и меня в который раз посетило чувство, что время на церковном дворе вообще остановилось. Только припаркованные машины выдавали, что мы в XXI веке.
Собор вознес к небу свою башню, словно желая дотянуться до темных вечерних облаков, а его стены, казалось, обещали защиту от всех ужасов на земле. Но каким образом? Не мог же я на весь остаток учебного года спрятаться в церкви.
– Элла, что мы здесь будем делать? – спросил я, поспешая за ней по широкому газону, где меня настиг Стуртон и где я стоял на коленях перед Бонопартом. По левую руку от нас сквозь деревья виднелись стены школы. Миссис Каннингем между тем уже, без сомнения, доложила обо мне директору.
– Мы идем кое к кому в гости, кто тебе сможет помочь, – сказала Элла. – Или ты все взвесил и намерен все-таки позвонить маме?
Из ее уст это прозвучало еще унизительней.
– Нет! – грубо отрезал я. – Нет. Конечно нет. – И решил для начала не задавать больше никаких вопросов.
Мы направились через крытую галерею ко входу, которым, как правило, пользовались туристы. Каменные своды отбрасывали длинные тени, а на газоне между ними стоял, ловя ветвями темноту, огромный кедр, росший там уже много десятилетий.
Да будут мне свидетелями святые, взиравшие на нас с крыши собора, с кем хотела здесь встретиться Элла! Неужели она верила, что кто-нибудь из священнослужителей способен был прогнать Стуртона? Или один из каменных ангелов? Я поискал глазами между колоннами подмастерья каменотеса, но Элла нетерпеливо поманила меня ко входу в собор.
За тяжелыми дверями было так холодно, что я озяб, и сумеречный свет между серых стен улегся мне на плечи, словно оберегающий покров, пусть даже при виде этих стен мне вспоминалась Серая Госпожа, о которой рассказывала Элла.
Элла заплатила за нас обоих за вход и потащила меня по центральному проходу к алтарю. Позади алтаря на клиросе[8] пел чуть ли не каждый день свои гимны Ангус, которые он мычал про себя во сне по ночам. Вокруг нас росли похожие на лес колонны, а над нашими головами ветвились поддерживавшие потолок распорки, как если бы колонны выпустили каменные сучья. Громадная церковь была почти пустой. Едва ли дюжина посетителей затерялась в ее недрах, но, когда в тишине раздались наши шаги, я на одно мгновение поверил, что слышал шаги всех тех, кто в течение столетий приходил сюда, чтобы попросить о помощи.
Элла остановилась. Перед нами сгибались четыре колонны, поддерживавшие крышу соборной башни. Они действительно имели изгиб, так как сотни лет назад какой-то епископ вбил себе в голову, что кафедральный собор в Солсбери должен стать первой церковью с заостренной крышей. От дополнительной нагрузки башня чуть не обвалилась. Но Элла тащила меня не к погнутым колоннам, а к саркофагу, стоявшему справа от нас перед пилястром. Остатки дневного света падали через высокое церковное окно, и оно отбрасывало тень на стоптанные каменные плиты.
– Вот он! – прошептала Элла.
– Кто «он»?
В саркофаге покоился рыцарь. Он лежал, вытянувшись в своем каменном гробу, с мечом в руках, в перчатках, повернувшись лицом в сторону. Под шлемом, надетым на нем, черты его были едва различимы. На табличке рядом с гробом значилось, что раньше его скульптурный портрет был раскрашен, но от времени краски выцвели, и его каменные члены при обрели матовый оттенок, как кости покойника.
– Его имя – Уильям Лонгспе[9], – шепотом продолжала Элла. – Это внебрачный сын Генриха II[10] и брат Ричарда Львиное Сердце. Он сможет защитить тебя от Стуртона. Тебе только надо его позвать!
Я воззрился на высеченное резцом лицо.
И вот для этого она меня сюда приволокла? Разочарование перехватило мне горло. Да, положим. Последние две ночи убедили меня на все времена, что мертвецы бывают очень даже живыми. Но это-то было не чем другим, как только фигурой из камня.
– Его сыну в соборе тоже поставили памятник, – прошелестела Элла, – но сам он похоронен в Израиле, так как погиб во время Крестовых походов. Цельда говорит, что его разрубили на куски. Довольно-таки гнусно.
Снаружи умирал день, и собор наполнялся темнотой. Видимо, Стуртон и его холопы уже дожидались меня.
– Проклятие, Элла! – прошипел я. – Это тот рыцарь, о котором ты расспрашивала Цельду?
– Да. Я уверена, что истории о нем – правда. Просто его давно никто не вызывал. И надо по-настоящему нуждаться в помощи, иначе он не придет!
Рядом с нами остановились две женщины и начали обсуждать скульптурные достоинства памятника Лонгспе. Но Элла так мрачно на них поглядела, что те в конце концов неловко замолчали и пошли дальше.
– Я написала о нем сочинение, – шепнула Элла, как только мы остались одни. – Возвратившись с войны, он якобы принял присягу! – Она приглушила голос: – «Я, Уильям Лонгспе, не обрету покоя до тех пор, пока не омою свою душу от всех постыдных дел, служа защитой невинным против жестоких и слабым против сильных. В том я поклялся, и да поможет мне Бог». Но потом он внезапно скончался и как будто все еще пытается исполнить свою клятву.
Элла посмотрела на меня, словно побуждая к действию.
– Ну, чего? – прошептал я. – Элла, это же полное безумие! Совсем не все мертвые приходят назад!
По крайней мере, я на это надеялся.
Элла закатила глаза и обвела взглядом все кругом, как будто взмолившись о помощи к святым, которые нас окружали. Думаю, я был на волосок от того, чтобы потерять ее дружбу.
– У тебя есть план поумнее? – прошептала она. – Кто лучше защитит тебя от призраков, как не другой призрак?
– Это никакой не план! – шипел я в ответ. – Это… это безрассудство!
Но Элла не обращала на меня внимания. Она уже отвернулась. Все больше и больше людей шли по центральному проходу к алтарю. Ясно: хористы скоро будут петь вечерню, и Ангус среди них. А что, если он расскажет Поппельуэллам, что видел меня в соборе?
Я схватил Эллу за руку и поспешно потащил ее мимо колонн за гроб Лонгспе.
– Твой рыцарь, по всей вероятности, и похоронен-то не здесь! – шепнул я ей, прислонившись к серому камню. – Разве Бонопарт вам не рассказывал, что могилы из собора без конца переносили с места на место? Иногда даже теряли по дороге кости и перепутывали их!
Вот, пожалуйста – между скамейками показались хористы в своих зеленых одеяниях. Ангус был среди первых, и он, как всегда, держал пальцы на высоком белом воротнике. Он вечно стонал, что эта жесткая штука ему перетягивает горло.
– Ну ладно, во всяком случае в этом гробу лежит Уильям Лонгспе! – прошипела Элла, пока хористы, а вслед за ними и священники, поднимались мимо нас к алтарю. – И знаешь почему? Потому что, когда гробницу перенесли сюда, в его черепе нашли мертвую крысу. Она выставлена в солсберийском музее!
Я подавил тошноту и собрал все силы, чтобы продолжить как ни в чем не бывало:
– Ну и?..
По поводу такой несообразительности Элла вздохнула:
– Лонгспе скончался совершенно внезапно, и все подумали, что его отравили. Но доказать этого не могли, пока не нашли крысу! Она была сплошной мышьяк!
История эта ей явно нравилась. Мне же – нисколько. Убийцы, убиенные. Что сталось с моей жизнью? На одну минуту я нарисовал себе, что в саркофаге покоится вылинявший и окаменевший Бородай. Но взгляд на темные окна церкви напомнил мне, что сейчас у меня действительно имеются другие печали.
Церковные служки зажигали за алтарем свечи, а снаружи Стуртон, по всей видимости, уже подыскивал окно, откуда он мог бы меня столкнуть. И в это самое время я беседую о мертвых рыцарях и отравленных крысах с девчонкой, с которой едва знаком.
– Ты должен его вызвать! – шептала Элла. – Как только мы останемся одни!
Хористы начали петь. Их голоса отзывались в темной церкви так, словно пела она сама.
– Одни? И как ты себе это представляешь? – шепотом спросил я. – Собор после вечерней мессы закрывается!
Конец ознакомительного фрагмента.