Глава 13
– Василь! Вставай! – кто-то яростно тряс его за плечо.
Утренние лучи только-только пробивали муть окна, после бурной ночи не хотелось шевелиться. Постель казалась просторной и уютной. Покидать ее? Неужто придется? Неужто заставят?
– Василь!
Он с трудом разлепил глаза. Проморгался…
Да какого тут происходит?! Совсем сдурели! Бесцеремонно вторгаются прямо в опочивальню княжеского полутысячника! Будят в такую рань без сигнала тревоги! Кто посмел?! Кого тут спустить с крыльца пинком под зад?! Вот ведь мля-размля! Пороть дружинников надо за незнание хороших манер!
– Дмитрий, ты, что ль?
Этот без причины тревожить не стал бы…
– Я. Поднимайся, Василь! Скорей!
– Да тише ты!
Бурцев проснулся окончательно. Правая рука рванула меч из-под ложа, левая торопливо шарила в полутьме по скомканной постели. Новгородец-сотник сопел как паровоз и говорил, не таясь. Не дай Бог, Аделаидку разбудит, напугает.
– Что стряслось, Дмитрий? Поход? Набег? Город штурмуют?
А родного, теплого, разомлевшего от сна тела в ночной сорочке рука никак не нащупывала. Там, где должна бы лежать Аделаида, валялись лишь смятые медвежьи шкуры.
И вот тут-то Бурцева словно из ушата ледяной водой окатили. Вскочил как есть – в исподнем. С мечом в руке. Готовый рубить и кромсать. Куда?! Где?!
– Не поход, не набег, Василь, и не штурм, – хрипел над ухом встревоженный голос новгородского сотника. – Монах! Латинянин!
– Какой монах?! Какой латинянин?!
Бурцев не понимал. Ничего н не понимал. «Куда?! Где?!» – билось в голове. Она ведь засыпала под утро на его плече. И должна спать сейчас вот здесь, на этом самом месте!
– Ну, тот самый, – бормотал Дмитрий. – Пилигрим. Бенедикт который. Сбежал. Ушел по Смоленской дороге с час назад, едва Смердьи ворота открылись.
К едрене матере пилигрима! Аделаида где?!
– Где она?! Жена моя где?!
Брошенный меч звонко грянул об пол. Бурцев двумя руками схватил сотника за грудки, будто тот и никто другой был повинен в исчезновении полячки.
– Пусти Василь. С ним супружница твоя ушла – с монахом этим.
– Как так ушла?!
– А вот так! Вдвоем вышли из города. На рассвете. С первым же купеческим обозом. Агделайда сказала страже, будто хочет проводить пилигрима и получить последние напутствия от святого отца. И…
– И?
– Не вернулась княжна.
– Погоди, а как же сторожа, которых ты к монаху приставил?
– Обоих отроков нашли в гостиной избе, куда определили Бенедикта. Мертвыми нашли, хоть и при оружии. У одного кадык сломан. У другого шея свернута. Напал, видать, нежданно латинянин этот и голыми руками с обоими управился. А уж потом с супружницей твоей встречаться пошел.
Бурцев тяжело опустился на постель. Вот тебе и падре, вот тебе и святой отец! Да, всякое у них с Аделаидой бывало, но чтоб княжну умыкнули прямо с супружеского ложа – такого еще не случалось. Хотя какое там умыкнули – сама ведь пошла. Как за Фридрихом фон Бербергом, что два года назад вскружил голову неразумной девчонке. Правда, сейчас было что-то другое. Сердцем чуял Бурцев – совсем иное сейчас было.
За окном на дружинном подворье уже царил переполох. Бряцало железо, ржали кони, суетились, кричали люди.
– Погоня? – коротко спросил Бурцев.
– Снаряжается, – так же кратко отрапортовал Дмитрий. – Общую тревогу я поднимать не стал. Тебя вначале разбудить решил, да ребят наших, да сотню Алексича.
– Я сам поведу! – Бурцев вскочил с ложа, подобрался. Не время сейчас раскисать.
Оделся быстро – по старой армейско-омоновской привычке. Штаны, сорочка, сапоги. Толстый стеганый поддоспешник. Кольчуга – не утопленная в Волхове неуязвимая фон Бербергова бронь, конечно, но тоже добрый доспех. Створчатые, будто гигантские моллюски, блестящие наручи. Куполообразный шлем с забралом-личиной – вроде княжеского, только без позолоты. Простые ножны на поясе. В ножнах – подобранный с пола меч. Распоряжения Бурцев давал на ходу – сбегая с крыльца.
– Коня мне. Нет, двух. И чтоб у каждого по загонному коню было.
– Стоит ли? – засомневался Дмитрий. – Агделайда с монахом пешком ушли. А купеческий обоз мы и так нагоним.
– А если Бенедикта сообщники дожидались с лошадьми?
Новгородец умолк. Бурцев продолжал:
– Со мной едут только наши.
«Только наши» – значит, старая гвардия – проверенные в Польше, Пруссии, на Чудском озере и под Дерптом ветераны. Надежный костяк всей его полутысячной дружины. Дмитрий молча кивнул.
– Всем быть при оружии. И знаешь, что еще… Скажи Сыма Цзяну, пусть прихватит самострелы-громометы, что выдал князь. И гранату тоже – ну, ту малую булаву, начиненную громом и молниями.
– Даже так?! – удивился Дмитрий. – Хочешь взять оружие «небесного воинства»?
– Да, хочу, – отрезал Бурцев.
Уж очень не нравился ему странный монах, профессионально расправившийся с двумя вооруженными отроками и одной-единственной беседой склонивший дочь Лешко Белого к тайному побегу. С такими «божьими людьми» ухо надо держать востро.
– Гаврила, стой! – Алексича, при доспехе и с булавой, он перехватил у конюшни. – Ты остаешься с гарнизоном. И сотня твоя тоже.
– Да как же, воевода?!
– А так! Пока меня не будет в Пскове – принимай команду над дружиной. Посадника поднимите. И всем быть начеку. Миша, дружок твой, путь помогает —, пешцев на стены выводит.
– Так ведь в дозоре Миша-то, – напомнил Гаврила. – У балвохвальской башни дежурит.
– Значит, без Миши управляйся. Все. По коням!