Русы от Волги до Дуная. Глава 2. Карпатская Русь (М. Л. Серяков, 2015)

Глава 2. Карпатская Русь

Достаточно давно было отмечено, что славянское население Карпат западные источники называют русинами. На первый взгляд это объясняется достаточно просто. Когда часть бывших древнерусских земель попала под власть Венгрии, их жители в память об их былой принадлежности стали называться русинами. Само это слово встречается как в договоре 911 г., так и в Русской Правде. Как отмечают лингвисты, слово русин не должено иметь множественного числа, однако впоследствии оно образуется: впервые слово «русинове» встречается в уставной грамоте Белзского воеводства 1501 г. применительно к Волыни и позже дает форму русины⁶⁵.

Однако комплексный анализ источников показывает, что в действительности все обстояло сложнее. Венгерский хронист XIII в. Шимоном Кезаи, основываясь на несохранившихся до наших дней «Деяниях венгров» 1060-х гг., отмечает, что с русской топонимикой венгры встретились еще в момент переселения на свою новую родину при пересечении Карпат: «Итак… в год от Воплощения Христова 872-й гунны, или венгры, снова войдя в Паннонию, прошли королевство бессов, белых половцев и город Киев и потом остановились на реке Уж… Именно этот Арпад со своим родом первым проник через Русские Альпы (Ruthenorum Alpes) и первым разбил свой лагерь на реке Уж…»⁶⁶ Проход венгров мимо Киева в 898 г. отмечает и отечественная летопись. Поскольку в те годы власть первых русских князей так далеко на запад не распространялась, то название венгерским хронистом Карпат Русскими Альпами применительно к столь ранней эпохе представляет несомненный интерес. Теоретически это название могло существовать как во время прохода венгров на свою новую родину, так и появиться позднее, во время составления хроники. Однако сохранившиеся данные восточных авторов однозначно свидетельствуют в пользу первого варианта. Среднеазиатский ученый ал-Хорезми в своем географическом сочинении, написанном между 836–847 гг., отмечал, что река Др. ус (Днепр?) берет начало с Русской горы (Джабал рус). В анонимном географическом трактате второй половины Х в. также упомянута Русская гора, расположенная на север от внутренних булгар⁶⁷. Хоть А.П. Новосельцев понимал под последними волжских булгар, однако единственный случай более раннего упоминания «внутренних булгар» в мусульманской литературе встречается у ал-Истархи, у которого он относится к дунайским болгарам. Поскольку к авторам из далекого мусульманского мира приходила информация в первую очередь о наиболее крупных географических объектах, весьма вероятно, что Русской горой являются Карпаты. Необходимо подчеркнуть, что данное название, зафиксированное ал-Хорезми еще до призвания варягов, красноречиво свидетельствует о наличии данного племенного названия в Восточной Европе вне зависимости от заморских пришельцев. Неудивительно, что в составленной норманистами пятитомной хрестоматии сведений зарубежных источников о Древней Руси данные ал-Хорезми были приведены в неполном виде и фрагмент о горе в сочинение не попал.

Не исключено, что эту Прикарпатскую Русь упоминает автор начала XVI в. Мухаммед ибн Ахмед ибн Ийаса ал-Ханафи. С одной стороны, следуя ранней арабской географической традиции, он говорит об острове русов: «Описание страны русов. Они большой народ из турок. Страна их граничит со славянами. Они (живут) на острове, окруженном озером, и он подобен крепости, защищающей их от врагов. И привозят от них желтую медь в Индию и Китай. Есть у них царь, сидящий на золотом троне». Однако в другом месте у этого же автора встречается совсем другой описание Руси: «Страна русов. Это большая и обширная земля, и в ней много городов. Между одним городом и другим большое расстояние. В ней большой народ из язычников. И нет у них закона, и нет у них царя, которому бы они повиновались. В земле их золотой рудник. В их страну не входит никто из чужестранцев, так как его убивают. Земля их окружена горами, и выходят из этих гор источники проточной воды, впадающие в большое озеро. В середине высокая гора, с юга ее выходит белая река, пробивающая себе путь через луга к конечному морю мрака, затем текущая на север Русийи, затем поворачивающая в сторону запада и больше никуда не поворачивающая»⁶⁸. Легко заметить разницу между двумя описаниями: если в первом говорится об острове, то во втором – о большой и обширной стране, окруженной горами; в первом тексте говорится о царе русов, во втором подчеркивается его отсутствие. Подобные противоречия объясняются тем, что поздние авторы подчас механически соединяли в своих работах данные своих предшественников. Если сюжет об острове русов был хорошо известен в арабской литературе, то описание Руси как окруженной горами страны в ней достаточно редко и ал-Ханафи, по всей видимости, воспользовался каким-то недошедшим до нас источником. Из него же, скорее всего, он включил в описание острова русов добычу там меди и характеристику самих русов как турок. Упоминание убийства чужестранцев восходит к сообщениям об Арте-Арсе – третьем загадочном центре русов, однако применительно к нему говорится о добыче свинца или олова, но не меди или золота. В.П. Кобычев предположил, что рекой, текущей к конечному морю мрака, а затем поворачивающей на запада, является Висла. В этом случае данное извести о «горной» Руси следует отнести к Прикарпатью. В пользу этого свидетельствует и неожиданная характеристика русов как турок. Известно, что турками называл венгров как Константин Багрянородный, так и мусульманский писатель Ибн Даста: «Мадьяры эти – тюркское племя»⁶⁹. Характеристика русов как язычников опять-таки говорит о достаточно раннем происхождении данного известия, во всяком случае до 988 г.

Следует также отметить, что Русские Альпы – это не единственное указание на значительную распространенность названия Русь в Карпатах во время переселения этих кочевников на запад. Согласно венгерскому Анониму, по пути на свою новую родину венгры столкнулись со славянами, которые, по их словам, «были выведены из земли Болгарии в порубежье рутенов» предком болгарского вождя Салана, которому они подчинялись в тот момент, по совету неизвестного византийского императора. М.К. Юрасов считает это известие вполне правдоподобным и полагает, что болгарские славяне были поселены в будущей Подкарпатской Руси болгарским ханом Крумом после оккупации им в 805 г. Трансильвании и некоторых соседних с ней территорий. Поскольку западной границей «Русской земли» в узком смысле считается река Горынь, то по поводу выражения «порубежья рутенов» этот исследователь предположил, что в данном случае венгерский Аноним имел в виду ареал расселения южных этнических групп восточного славянства, общим именем которых был этноним «русь»⁷⁰.

Нет полной ясности и в вопросе о времени переселения мадьяр на свою новую родину. Следует отметить, что некоторые источники упоминают более раннюю, по сравнению с древнерусской летописью или даже венгерской хроникой, дату появления венгров в Европе. Продолжатель Георгия Амартола отмечает присутствие венгров на Дунае уже в конце 830-х гг. «Бертинские анналы» под 862 г. сообщают, что неведомый дотоле народ угров совершил опустошительный набег на владения Людовика Немецкого⁷¹. М.К. Юрасов полагает, что первым упоминанием о венграх в Причерноморье являются косвенные данные об их участии в конфликте 811 г. между византийцами и болгарами⁷². Следует отметить, что ряд современных исследователей связывает именно с появлением венгров в Европе указание тех же самых Бертинских анналов от 839 г. о послах кагана росов к византийскому императору, речь о которых пойдет ниже, которые не могли безопасно вернуться к себе домой, «так как путь, которым они прибыли к нему в Константинополь, пролегал по землям варварских и в своей чрезвычайно дикости исключительно свирепых народов». Наконец, в 881 г. венгры воюют под стенами Вены против франков на стороне моравского князя Святоплука⁷³.

В любом случае из отечественной летописи следует, что Карпатский регион был подчинен киевскими князьями позднее переселения венгров на запад. Хоть хорваты и дулебы и участвовали в походе Олега на Константинополь в 907 г., летописец ничего не говорит об их подчинении великому князю, из чего можно сделать вывод, что они присоединились к походу не в качестве подвластных племен, а как союзники. Согласно летописи, в момент перехода венгров через Карпаты на юге Олегу подчинялись лишь поляне, древляне, северяне и радимичи. В последующих походах на Византию его преемников эти племена уже не участвовали. Лишь в 981 г. летописец сообщает, что Владимир пошел на поляков и захватил их города Перемышль, Червен и другие, «которые и доныне под Русью». В 1018 г. Ярослав выходит навстречу польскому войску Болеслава к Волыню, а противники становятся по обеим берегам Буга. Первоначально война была неудачной для Ярослава, в результате чего спорные города оказались под властью Польши. Окончательно Червенские города удалось вернуть лишь в 1031 г. в результате похода объединенных сил Ярослава и Мстислава на запад. Согласно мнению А.Н. Насонова, Прикарпатье не входило в состав Русской земли в «узком смысле» слова. Однако, когда сравнительно недавно В.А. Кучкин повторно проанализировал летописные тексты, он пришел к выводу, что в ее состав в интересующем нас регионе все-таки входили города Бужск в верховьях Западного Буга, Шумеск, Тихомль, Выгожев, Гнойница в бассейне верхнего течения Горыни, Божский и Межибожье в бассейне Южного Буга, Котельница в междуречье Южного Буга и Тетерева. По его мнению, древняя Русская земля простиралась в широтном направлении, на западе подходя к Карпатам и польским землям⁷⁴. Хоть В.В. Седов и посчитал подобное расширение границ «Русской земли» в узком смысле на запад «весьма и весьма сомнительным», он, не оспаривая точности приводимого летописного текста, считал, что данные города относились к Русской земли в широком смысле этого слова. В.А. Кучкин отмечал, что подобное расширение Русской земли на запад объясняет упоминание Константином Багрянородным подчиненных Руси ленндзанинов, то есть поляков, которые рубят в своих горах однодревки, которые потом переправляют в Киев. Данное свидетельство византийского императора, достаточно подробно описавшего полюдье русов, которое не охватывало Карпатский регион, всегда вызывало недоумение у исследователей, однако становится понятным, если мы примем гипотезу о том, что на западе «Русская земля» в узком смысле простиралась до границ с Польшей. От себя добавим, что каких-то росов по соседству с поляками фиксирует и еще один достаточно ранний источник. Речь идет о «Баварском географе», составленном до 821 г. С одной стороны, он знает руссов (Ruzzi) по соседству с хазарами, но, с другой стороны, упоминает еще пять племен, вторая часть которых содержит корень roz-рос, но их локализация затруднена. Весьма показательно, что одно из этих племен упомянуто рядом с лендицами, название которых родственно древнерусскому названию поляков ляхъ: «Хосиросы имеют 250 городов. Лендицы имеют 98 городов»⁷⁵. По всей видимости, хосиросы являются искаженным названием населения Карпатской Руси. Однако приведенные выше данные ал-Хорезми свидетельствуют в пользу того, что Карпаты рассматривались как Русская гора еще до образования единого Древнерусского государства, и, следовательно, мысль о том, что по крайней мере часть Прикарпатского региона также называлась Русью до 981 г., не следует отвергать с порога.

О том, что границы этой Карпатской Руси могли еще дальше простираться на запад, свидетельствует «Дагоме юдекс» – грамота, которой польский князь Мешко I около 990 г. передавал римскому папе Иоанну XV часть своих владений, границы которых очерчивались так: «С одной стороны начинается Длинное (Балтийское. – М.С.) море, граница с Пруссией – до места по имени Русь, а граница Руси тянется до Кракова, а от того Кракова – до реки Одер…»⁷⁶ А.В. Лонгинов приводит более поздние польские источники, также отмечающие примерно такую же границу: «Мы имеем несомненные исторические указания на то, что русинская народность значительно оттеснена была на восток от Вислы. Иоанн Кразинский, уставщик и каноник в Кракове и Гнезне (1612 г.), называя Червонную Русь Роксоланией, говорит, что она заключает в себе области: Львовскую, Люлинскую, Белзскую, Подляхию, Волынь и проч., доходит до Карпатских гор, начинаясь недалеко от города Кракова. Географ Старовольский (1656 г.) запандую границу Червоно-русской народности проводит по рекам Вислоке и Вепрю»⁷⁷. Примерно такое же представление о крайней западной границе было сформулировано в универсале Богдана Хмельницкого 1648 г.: «Ляхи… покорили ослабших киевских Острожских и других истинных природных наших князей, и наши исконные земли и провинции Сарматийския, казакорусския от Подоля у Волох по Вислу и аж до самого Вильня и Смоленска… в поименованных землях и провинциях наших Русских славное имя наше козацкое уничтожили…» Представление о Висле как о границе с Польшей отразилось и в казацком фольклоре. Одна песня заканчивается словами: «Ну-те, козаки, теперь скачите, беритесь в боки, – загнали мы ляхов даже за Вислу». В другой думе поляк, пораженный казаком, говорит: «О, лучше бы мои глаза стали на затылке, чтоб я мог из-за Вислы глядеть позади себя в Украйну»⁷⁸. Подобные представления встречаются не только в устном фольклоре, но и в памятниках письменности. Так, текст 1648 г. отмечает: «Извоевали козаки полшу. Почали палити варишi и села от рѣки Днѣпра от славного вариша Киева и ляхов истинати и Руснаков аж до рѣки Висли»⁷⁹. Помимо этого еще в 1880 г. А.И. Добрянский привел целый ряд средневековых источников, указывавших на то, что некоторые города на востоке Польши также воспринимались как русские⁸⁰. В уже упоминавшемся выше «Списке русских городов дальних и ближних» в Воскресенской летописи выделен отдельный раздел: «А се Польскыи грады: Камень, Иловечь, Бряславль, Соколец, Звенигородъ, Черкасы, Черненъ, Новый городокъ, Венича, Скала, Бакота»⁸¹. Когда Люблинская земля отошла от Польши в 1244 или 1245 г., то любусский епископ, получивший польский город Опатов, с этого времени стал называться русским епископом⁸². В советское время В.П. Шушарин отмечал, что на территории Словакии еще в XIX в. насчитывалось сорок шесть названий, производных от слова «Русь» и еще двадцать четыре на территории Закарпатья. Все эти факты показывают, что вопросы о границах Карпатской Руси, равно как и о том, являлась она самостоятельной Русью или в древности являлась частью «Русской земли» в узком смысле, определяемой по данным отечественных летописей, требуют дополнительного изучения.

Некоторые данные позволяют предположить достаточно раннее проникновение христианства в Карпатскую Русь. В сравнительно недавно опубликованной П. Шрайнером византийской рукописи ХV в., восходящей к тексту Х в., отмечалось, что «в правление Василия Македонянина, в 6390 г. (881/82 гг. – М.С.), был крещен народ Русь». Поскольку крещение русов при Аскольде и Дире произошло в 860 г., а в 882 г. Киев захватывает Вещий Олег, само прозвище которого указывало на языческие представления, ни о каком крещении Поднепровской Руси в указанное рукописью время говорить не приходится. Однако о крещении какой-то части «народа рос» именно в царствование Василия I Македонянина (867–886) говорит и Иоанн Скилица, а также Продолжатель Феофана. Чтобы объяснить это явное несоответствие данным древнерусского летописания, М.В. Бибиков предположил, что византийский хронист совместил две даты – крещение Руси и смерть Аскольда и Дира. Более обоснованным на этом фоне выглядит предположение М.К. Юрасова, который отнес известие о крещении Руси в 881/82 г. не к Киеву, а к Прикарпатской Руси. Опираясь на данные Жития святого Мефодия о том, что брат создателя славянской азбуки был вызван из Моравии к Василию I около 881 г., этот исследователь предположил такую последовательность событий: «Таким образом, есть основания предполагать, что св. Мефодий в 881–882 гг. совершил путешествие из Моравии в Константинополь и обратно, проходя в том числе через земли, населенные самыми западными группами восточного славянства. Вполне возможно, что во время этого путешествия славянский первоучитель крестил какую-то часть восточнославянского этноса, на которую распространялся этноним “русь”. Поскольку путь Мефодия явно пролегал вдали от Днепровской Руси, скорее всего, новообращенными христианами стали предки современных русинов, причем ими могли быть как жители бассейна Верхней Тисы, так восточнославянское население, проживавшее к северу от Нижнего Дуная – по Пруту и Сирету. Поскольку сведения о крещении “народа рос” содержатся в древней византийской хронике, представляется более вероятным, что эта часть восточного славянства приняла Христову веру во время путешествия Мефодия из Моравии в Константинополь, а не на обратном пути, о чем Мефодий сообщил императору и высшему клиру православной церкви по прибытии в византийскую столицу». С этим предположением вполне соотносится и тот факт, что чешский хронист начала ХIV в. Далимил неожиданно называет Мефодия русином: «Тот архиепископ русин был, мессы славянские служил». На фоне хорошо известных данных о происхождении солунских братьев подобное утверждение выглядит странным, и объяснить слова Далимила пытались различные исследователи. Возможно, одним из наиболее обоснованных является мнение М.К. Юрасова, согласно которому «сохранение в народной памяти средневековых чехов убеждения в том, что св. Мефодий был русином, скорее всего, отражает не только факт крещения соседивших с Великоморавским княжеством предков современных русинов, но и факт сохранения жителями Подкарпатской Руси этой христианской веры с богослужением на славянском языке и славянской азбукой»⁸³.

В пользу версии о крещении русин Мефодием говорят и другие факты. Именно вскоре после его приезда в Константинополь Карпатский регион попадает в сферу внимания высшей светской и церковной власти Византийской империи. Слово «Карпатия» встречается в официальных документах, касающихся организации миссионерства, достаточно рано, начиная с двух эдиктов 889 и 903 гг. императора Льва VI Философа и двух миссионерских хрисовулов 904 и 906 гг. константинопольского патриарха Николая I Мистика⁸⁴. При раскопках недалеко от восточнословацкого поселения Михаловце, находящегося в 30 км от Ужгорода, археологами были обнаружены стены старинной церкви и найдена каменная плита с эпитафией, написанной славянскими буквами⁸⁵.

С другой стороны, когда в 1086 г. чешским светским и церковным властям удалось добиться упразднения Моравской епископии и присоединения ее владений к Пражской, то восточные границы последней в грамоте были обозначены следующим образом: «Отсюда на восток (Пражское епископство) имеет границей реки Буг и Стыр (правый приток Припяти. – М.С.) с городом Краковом и областью, которая называется Ваг…»⁸⁶ Данный документ показывает, что первоначальная территория Моравского епископства охватывала и часть древнерусских земель. В свете идущего из Моравии при Мефодии импульса христианизации Карпатского региона несомненный интерес представляет и рассказ ПВЛ о деятельности апостола Павла: «В Моравъı бо ходıлъ и апс̑лъ Павелъ оучилъ ту. ту бо єсть Илюрикъ. єгоже дошед̑ апс̑лъ Павелъ тоу бо бѣша Словене первоє тѣмже и Словеньску язьıкоу оучитель єс Павелъ. ѿ негоже язьıка и мьı єсмо Роус̑. тѣмъж и нам Роус̑ оучитель ес Павелъ. понеж оучил̑ єс̑. язьıкъ Словескъ. и поставилъ єс єпс̑па. и намѣсника въ себѣ Андроника Словеньскоу язьıку. а Словеньскыи язьıкъ и Роус̑кыи ѡдно єс»⁸⁷ – «К моравам же ходил и апостол Павел и учил там; там же находится и Иллирия, до которой доходил апостол Павел и где первоначально жили славяне. Поэтому учитель славян – Павел, из тех же славян – и мы, русь; поэтому и нам, руси, учитель апостол Павел, так как учил славянский народ и поставил по себе у славян епископом и наместником Андроника. А славянский народ и русский един». Как видим, данный фрагмент отечественного летописания связывает воедино Моравию, Иллирию и Русь в контексте проповеди христианства Павлом. Следует отметить, что и такой крупный дореволюционный исследователь истории Русской церкви, как Е. Голубинский, также полагал, что русские, жившие по ту сторону Карпат под властью венгров, были крещены на целое столетие раньше киевских русов и именно у них Владимир мог взять священников для массового обращения в христианство своего народа⁸⁸.

Однако с территории Карпатской Руси происходит один уникальный артефакт, позволяющий хотя бы частично реконструировать и языческие представления жителей этого региона о происхождении княжеской власти. Обнаружен он был на территории распространения пшеворской культуры. Различные археологи соотносили ее то с германцами, то со славянами, то с кельтами. В настоящее время среди специалистов преобладает мнение о полиэтничном составе данной культуры, причем восточный ее ареал связывают со славянами. Так, В.В. Седов соотнес висленский регион пшеворской культуры римского времени со склавенами, упоминаемыми готским историком Иорданом⁸⁹. Б.В. Магомедов вслед за другими исследователями видит в восточной периферии пшеворской культуры на Западной Волыни и Поднестровье венедов – другую группу ранних славян⁹⁰. Весьма интересно его предположение, что именно с этими археологическими памятниками следует связать сообщение Иордана о победе готов над спалами, которую они одержали по пути к Черному морю. Это вполне согласуется с достаточно давно предложенной славянской этимологией названия спалов от слова исполин. И.П. Русанова отмечала, что постоянный славянский компонент в пшеворской культуре был довольно многочисленным и мало смешивался с другими этническими группами. В верховьях Днестра и на Западной Волыни население пшеворской культуры археологически фиксируется уже со второй половины I в. до н. э. В погребении № 3 из Гринева, расположенном в верховьях Днестра и датируемом I в. н. э., были обнаружены ножны меча с ажурной обкладкой (рис. 6). Особенности захоронения, а также его расположение относительно других привели специалистов к такому выводу: «По количеству погребального инвентаря погребение № 3 не имеет себе равных в пшеворской культуре. Этот факт, а также расположение погребения в центре могильника дают основание предположить, что оно принадлежало местному племенному вождю»⁹¹. Мечи были наиболее дорогим видом оружия и поэтому встречаются в погребениях пшеворской культуры достаточно редко. Здесь же стоимость оружия увеличивалась еще за счет украшения ножен, явно сделанных на заказ. Д.Н. Козак и Р.С. Орлов отмечают, что обнаруженная в погребении № 3 обкладка уникиальна и не имеет себе аналогов в Европе.

Рис. 6. Обкладка ножен меча из Гринева, I в. н. э. Источник: Славяне и их соседи в конце I тысячелетия до н. э. – первой половины I тысячелетия н. э. М., 1993

Сама традиция подобного украшения ножен возможно восходит к кельтской культуре, хоть стиль изображений в ней был иной. Вся композиция состоит из пяти изображений, заключенных в прямоугольные рамки. В верхнем регистре изображен хищник (в различных публикациях он называется то медведем, то волком), терзающий жертву, затем грифон, в центральной части крупные мужская и женская фигуры, ниже баран, поедающий растительность, и в самом последнем вооруженный всадник. Судя по всему, выбор изображений не является случайным, и в своей совокупности они передают некий мифологический сюжет. Поскольку погребение принадлежало вождю, логично предположить, что тот таким образом пожелал запечатлеть в металле миф о происхождении своего рода и не поскупился на затраты ради возможности его зримо демонстрировать соплеменникам. Как непропорционально большой по сравнению с остальными изображениями размер фигур в центре, так и их расположение строго посередине всей композиции подсказывают, что главной сценой является священный брак бога или героя с богиней. Мужчина показан без бороды и усов, изображение его головы аналогично изображению головы всадника в нижнем регистре. По всей видимости, от союза этой пары и вел свою родословную захороненный в Гриневе вождь. Семантика двух соседних изображений рядом со сценой священного брака сомнений также не вызывает: если баран символизировал как плодородие, так и средний, земной уровень мироздания, то грифон обозначал собой небесную сферу. Причину, по которой всадник оказался расположен в самом низу композиции, Д.Н. Козак и Р.С. Орлов попробовали объяснить так: «Мотив борьбы бога-героя с силами хаоса и, как результат, высвобождение плодородия земли и процветание скота – относится к основному космогоническому аспекту индоевропейской мифологической традиции. С этим аспектом связывается изображение барана в окружении растительных побегов. Аграрное благополучие, воплощенное в образе травоядного, непосредственно касается функции героя-всадника, на что может указать растительный побег, опускающийся за его спиной. Предполагаемая семантика связь образов героя-всадника и барана находит параллель в образе фракийского Хероса, в котором четко проступают сочетание военных и аграрных функций»⁹². Хоть исследователи в первую очередь старались объяснить всю композицию, исходя из тех немногочисленных данных, которыми наука располагает о фракийской мифологии, однако в конце концов они были вынуждены признать: «Яркая индивидуальность стилистических особенностей изображений не позволяет отнести ее к кельтскому, гето-фракийскому и тем более к искусству германских племен»⁹³. В этот перечень мифологических образов разных народов, с которыми соотносились изображения на оковке меча, почему-то не попали ни иранские, ни славянские племена, хоть их мифологические представления, как мы сможем убедиться чуть ниже, содержат ничуть не меньше данных для понимания анализируемых сцен.

Что касается ираноязычных кочевников, то вряд ли их влияние на племена восточной части пшеворской культуры было меньшим, чем влияние фракийцев. В Восточно-Европейском регионе образ грифона появляется в результате переднеазиатских походов скифов VII в. до н. э. или их первых контактов с греко-ионийским миром⁹⁴. Соединяющее воедино черты царя зверей и царя пернатых это мифологическое животное достаточно рано стало связываться с царской властью. Согласно описанию Геродота, беломраморные сфинксы и грифоны стояли у дворца скифского царя Скила⁹⁵. В свете нашей темы несомненный интерес представляет скифская золотая диадема из Келермеса VII в. до н. э., которая была украшена спереди головой грифона, а с обруча свисают две цепочки с бараньими головками на концах. Баран в иранской традиции зачастую служил обозначением фарна – мистической сущности, присущей правителям. Поскольку золотая диадема принадлежала явно не рядовому кочевнику, мы видим, что уже с той эпохи оба этих животных становятся одними из символов власти у скифских правителей. С учетом того что обкладка ножен принадлежала пшеворскому вождю, весьма вероятно, что оба животных, расположенных сверху и снизу от сцены священного брака, подчеркивали не столько аграрные, хоть подобная семантика и присутствовует, сколько властные функции потомка этой пары и обладателя меча. Весьма показательно, что баран и грифон в Северном Причерноморье впервые изображаются вместе именно в скифском искусстве, и мы вправе рассматривать обкладку ножен из Гринева в определенной степени как результат влияния данной традиции. Также находится в ней параллель и связи героя с растительностью. Приведенное выше предположение о том, что плодородие земли появляется в результате победы героя над отсутствующими на изображении силами хаоса, является только одним из возможных объяснений данного сюжета. Другое возможное объяснение заключается в том, что правитель уже изначально является носителем плодородия. Рождению основателя Персидской империи Кира предшествовал вещий сон, увиденный его дедом: «Ему приснилось на этот раз, что из чрева его дочери выросла виноградная лоза и эта лоза разрослась затем по всей Азии»⁹⁶. Вновь мы видим параллель из иранских мифологических представлений, свидетельствующую в пользу второго объяснения.

Не меньший интерес представляют и данные славянской традиции. В ней мы также находим примеры восприятия основателя правящей династии как носителя природного изобилия-гобино. Аналогичный вещий сон видит и правитель новгородских словен Гостомысл по поводу потомства его дочери Умилы: «Единою спясчу ему о полудни виде сон, яко из чрева средние дочере его Умилы произрасте древо велико плодовито и покры весь град Великий, от плод же его насысчахуся людие всея земли. Востав же от сна, призва весчуны, да изложат ему сон сей. Они же реша: “От сынов ея имать наследити ему, и земля угобзится княжением его”. И все радовахуся о сем…»⁹⁷ Само слово угобзить происходит от др. – рус. гобино – «изобилие». Как отмечает В.И. Даль, слово угобзити или угобжати означает «одарить», «наделить», «ощедрить», «обогатить», «оплодотворить», «удобрить», «утучнить», приводя также два выражения, показывающие, что еще в ХIХ в. данное понятие употреблялось в интересующем нас контексте: «Угобжать землю» и «Угобзися нива». Когда Пржемыслу, родоначальнику династии чешских князей, сообщили о его избрании, он воткнул в землю палку, которую держал в руке: «А та палка, которая была воткнута Пржемыслом в землю, дала три больших побега; и что еще более удивительно, побеги оказались с листьями и орехами»⁹⁸. В западнославянской традиции мы видим и другие аналогии композиции на оковке ножен. В «Одиссее варяжской Руси» были приведены данные мекленбургской генеалогической традиции, согласно которой онемеченные потомки ободритских князей вели свой род от короля Антюрия, сочетавшегося браком с богиней Сивой. Уже автор XV в. отмечал, что Антюрий поместил на носу корабля, на котором приплыл на территорию современной Северной Германии, голову быка, а на мачту водрузил грифона. Оба этих животных впоследствии вошли в герб мекленбургских герцогов. С другой стороны, при описании идола западнославянского бога Радигоста, который также присутствовал в генеалогии этой династии, достаточно поздний автор Ботон сообщает такую интересную подробность: «Оботритский идол в Мекленбурге, называвшийся Радигостем, держал на груди щит, на щите была (изображена?) черная буйволья голова, в руке был у него молот, на голове птица»⁹⁹. Быка и птицу в родовом святилище правителя Прибалтийской Руси упоминает и скандинавская сага о Боси. Хоть родовая символика пшеворского вождя из Карпат и потомков ободритских князей весьма похожи, между ними есть и различия: если у первого рядом с божественной парой изображен баран и грифон, то у последних – бык и птица, позднее замененная на грифона. Поскольку образ грифона в обеих случаях восходит в конечном итоге к скифской традиции, следует отметить, что в ираноязычной традиции образы барана и быка могли быть взаимозаменяемыми: в Авесте описывается, как бог войны Вэретрагна являлся Заратуштре в разных обличьях, причем во второй раз он появился перед пророком «быком золоторогим», а восьмой раз – «бараном горным диким, прекрасным, круторогим». Поскольку само имя полумифологического предка мекленбургской династии Антюрия было, по всей видимости, образовано от слова тур, культ которого был весьма широко распространен среди западных славян, то именно это животное было изображено на герцогском гербе. С другой стороны, птица, которая была на идоле Радигоста и фигурирует в скандинавской саге, была впоследствии заменена на грифона. Трудно однозначно сказать, повлияли ли идеи, выраженные на оковке ножен из Гринева, на становление герба мекленбургских герцогов, однако немецкий археолог Й. Херрман именно с Прикарпатьем связывает происхождение вильцев, ставших ближайшими соседями ободритов на территории современной Северной Германии: «Путь продвижения вильцев из польских предгорий Карпат и Силезии вниз по Одеру прослеживается в конце VI – начале VII в. по распространению фельдбергской керамики (связанной с южными традициями) и больших племенных городищ»¹⁰⁰. Поскольку другим названием вильцев были велеты-волоты (а в древнерусском языке слово волот также обозначало великана, исполина), то это предположение о Прикарпатье как исходной точке их миграции на запад хорошо согласуется с локализацией в этом же регионе спалов-исполинов Иордана. Если это так, то один из путей проникновения (хоть, возможно, далеко не единственный) образа грифона на побережье Варяжского моря может быть связать с ними. В любом случае мы видим определенное сходство символики между пшеворским вождем с тех земель, где источники впоследствии фиксируют Карпатскую Русь, и правителями варяжской Руси.

В славянской традиции баран как чистое, благословенное богом животное связывался, с одной стороны, с брачной символикой, а с другой – с культом предков. Показательно, что свидетельства о последнем круге представлений зафиксированы именно в том регионе, в котором была обнаружена обкладка ножен: «В гуцульской мифологии в образе овцы воплощаются в раю души праведных мертвецов. В чешских быличках покойники представляются стадом безголовых овец, в карпатских – умерший являлся в виде белого ягненка. <…> Украинцы на Карпатах барана с вызолоченными рогами отдавали священнику во время похорон хозяина; в гроб под голову покойнику клали белую овечью шерсть, “чтобы его душа была такая белая, чистая, как шерсть”. Сербы Воеводины на похоронах хозяина овец гнали отару за процессией до кладбища,… черногорцы племени Васоевичей, кроме этого, состригают шерсть с барана – предводителя стада, которого обычно никогда не стригут. У сербов и македонцев жертва овцы или барана – важный элемент погребально-поминального комплекса. Болгары приношением в жертву барана задабривают архангела Михаила, “чтобы он легко отбирал душу”». Приведенные южнославянские примеры показывают, что зафиксированные в Карпатах обычаи положения шерсти в гроб умершего или дарение барана священнику на похоронах представляют собой пережитки более древнего обряда жертвоприношения данного животного. Поляки считали, что в черного барана превращается утопленник, а русские о самоубийце говорили «одранный баран черту готов» или «черту баран давно ободран». С другой стороны, в русских быличках облик барана иногда принимает домовой.

Не менее ярко выражена у этого животного и брачная символика. В ночь на Рождество один из способов гадания девушек на Руси состоял в том, чтобы в хлеву ухватить первое попавшееся животное: если это был баран, то она выйдет замуж, если овца – нет. Брачную ночь молодожены иногда проводили в помещении для овец. Русская поговорка гласила: «Жених да невеста – парочка, что твой баран и ярочка», а во время свадебного застолья на Ветлуге невесту и жениха сталкивали головами со словами: «Баран, люби овцу! Овца, люби барана!»¹⁰¹

Остается разобрать последнее, самое верхнее изображение на обкладке меча. Сцена терзания опять-таки генетически восходит к скифскому искусству, в котором она, по мнению искусствоведов, могла быть связана с идеей цикличности смены времен года. К сожалению, исследовавшие обкладку ножен специалисты не смогли точно определить, кто изображен в верхнем регистре – волк или медведь. Если это волк, то, возможно, это могло быть изображение тотемного животного племени, поскольку, согласно одной из этимологий, племенное название вильцев происходит от ст. – полаб. Vilci – «волки»¹⁰². Именно в это животное учится оборачиваться в былине Вольга Святославович, историческим прототипом которого, по мнению исследователей, являлся сын Святослава Игоревича Олег:

Аналогичный мотив превращения в сокола и волка былины отмечают и у Волха Всеславьевича – Всеслава Брячиславича Полоцкого. Кроме того, в славянской традиции волк мог связываться и с умершими: при встрече с ним в Черниговской губернии называли имена трех умерших предков, а поляки Хелмского воеводства время разгула волков связывали с Днем Всех Святых, посвященным умершим. Еще ярче выражена брачная символика волка – в различных регионах им называют и жениха, и дружку, представителя жениха, и братьев жениха, и всю родню невесты. Приснившийся девушке волк означает жениха и предвещает ей приход сватов¹⁰⁴.

Что же касается медведя, то в славянской традиции он относится к особо чистым животным – считается, что нечистая сила не может принять его облик. В Олонецкой губернии бытовало выражение «медведь от Бога», а украинская легенда повествовала о том, что некий «старый дед» обогатил человека и сделал его сначала богом, а потом медведем. Следы былого почитания этого животного отражаются и в табуировании его названия. В славянском фольклоре от связи женщины с медведем рождаются дети, наделенные богатырской силой. Тесно связан он и с символикой плодовитости и брака: если девушка увидит во сне медведя, то это предвещает ей замужество, а в белорусских свадебных песнях он символизирует жениха, различные обрядовые действия, так или иначе связанные с этим зверем, даровали плодородие¹⁰⁵. Показательно, что с помощью ритуальных действий именно с ним беременные женщины, как об этом свидетельствует отечественное поучение против язычества, гадали о поле будущего потомства: «И чреваты жены медвѣдю хлѣбъ даютъ изъ руки да рыкнетъ д(е) в(и) ца будетъ, а молчитъ отрокъ будетъ»¹⁰⁶.

Еще с индоевропейских времен медведь и волк считались животными «среднего мира», однако на оковке меча интересующий нас персонаж оказался помещен в самый верхний регистр, даже выше грифона, который олицетворяет собой небесную сферу. Чем можно объяснить такое несоответствие? Наиболее логичным является предположение, что хищник, кем бы он ни был, олицетворял собой тот или иной объект на звездном небе. Сравнительно недавно в рязанской Мещере было зафиксировано обозначение Млечного Пути как Путь волка. Была записана и легенда, объясняющая название: «Однажды, когда Бог прогневался на людей, один из архангелов решил помочь людям. Чтобы пройти незамеченным свой путь на землю, он обернулся волком и, прячась между звезд, спустился с неба на землю. Вот почему, когда волки воют, они поднимают морды к звездам. Когда архангел спустился на землю, то и другие волки стали помогать людям. Через какое-то время потомки этих волков стали собаками»¹⁰⁷. В ряде регионов с этим животным связывали и название планеты Венера: «Эпитеты волчий и вечерний употреблялись иногда как равносильные; так Вечерницу (Hesperus – планету Венера) называют Волчею звездою; у литовцев она известна под именем Zwerinnе – от zweris – волк, у чехов Zwiretnice, Zwerenice, в одном из старинных западнорусских периодов Иова – Зверяница; в областных говорах слово зверь означает волка»¹⁰⁸.

Хоть общеславянским названием Большой Медведицы является Воз, однако на Урале это созвездие называется Медведица, в Курской и Новгородских областях – Медведка и Медвежатники, а в Тульской, Архангельской, Вятской, Пермской, Тамбовской, Ярославской и Смоленской областях – Сажары, Стожар, Стожары, Стожарье. Что касается последней группы названий, то зафиксированы как поговорка «Сожар-колесница не медведица, а на охоту манит», так и записанное еще в XIX в. о нем народное представление, согласно которому «это созвездие благоприятствует охотникам отыскивать зверей и что медведи живут под его защитой. За воровство и кражу Сажары наводят сон на медведей на всю зиму. Когда Сажары глядят на землю, тогда медведи бывают смирны и не нападают на человека. Основываясь на этом предании, охотники пускаются в лес только при появлении Сажар»¹⁰⁹. Очевидно, что связанное со сферой культуры понятие воза или колесницы появилось у наших предков гораздо позже, чем связанный со сферой дикой природы образ медведя. Как видим, следы первоначальной зооморфной ассоциации данного созвездия сохранились даже в характерном противопоставлении колесницы и медведицы в поговорке про Сожар. О том, что подобное восприятие этого созвездия восходит к эпохе индоевропейской общности, говорят не только данные древнегреческой мифологии, но и его латинское название Arctos – «медведь». В индийской Ригведе слово rkshas означает и звезду, и медведя¹¹⁰. Следует отметить, что в созвездии Большой Медведицы болгары видели волка, грозившего смертью двум волам, запряженным в повозку. Таким образом, уникальная обкладка ножен меча из Гринева изображала сложную астрально-генеалогическую композицию, отражавшую представления наших далеких предков о происхождении княжеской власти.

Приведенные в данной главе данные показывают существование Карпатской Руси, однако не позволяют ответить на вопрос: когда впервые жители этого региона стали называться русами? Как мы могли убедиться, целый ряд фактов свидетельствует в пользу того, что это произошло еще до вхождения Карпат в состав Древнерусского государства. Из-за труднодоступности данного региона он относительно поздно попал в поле внимания соседних государств, что неизбежно отразилось на освещении его ранней истории письменными источниками. Хоть археологические данные указывают на существование там княжеского рода, один из представителей которого запечатлел миф о его происхождении в металле, эта единичная находка не восполняет отсутствие письменной традиции. К сожалению, несмотря на все успехи археологии, в отечественной науке положение с выяснением происхождения Карпатской Руси не намного изменилось с 1914 г., когда Ф.Ф. Аристов констатировал: «Вопрос о том, каким образом проникло за Карпаты русское имя, является одним из самых сложных и малоразработанных вопросов русской исторической науки»¹¹¹.