Поэзия
Владимир Скворцов
Весенний вечер
Моим родителям – Елене Ермолаевне и Степану Емельяновичу.
Весной тоскую по избе,
где за окном живут деревья,
а в сумрак пляшут на трубе,
в печи рождаясь, привиденья.
Там в изумруде седину
по небу лайнер распускает
и, разрывая тишину,
грачей измученных пугает.
Там ночью звёзды, как плоды,
мороз ядрёнит над полями
и строит звонкие мосты
над полусонными ручьями…
Как сладко знать, что сельский дом
меня, как солнышко, встречает!
Глядит негаснущим окном
и веткой слёзы утирает.
Весна в Петербурге
Не хочется ни в парк, ни на эстраду,
ни в тихий храм, ни в круг хмельных дружков…
Куда милей, склонившись за ограду,
смотреть на стайку резвых окуньков!
Я, усмирённый городской уздечкой,
весной мечтаю в душной тишине,
что где-то там черёмухи над речкой,
благоухая, помнят обо мне.
Какое счастье быть в том аромате,
где в детстве я носился босиком!
Удить беспечно рыбу на закате
и сквозь кусты следить за поплавком!
Пропахший лесом, травами и пашней,
я осознал, с реальностью мирясь:
в деревне грязь видней, но безопасней,
чем городская нравственная грязь.
Мой брат, с бутылкой выйдя на веранду,
разносит в прах историю страны:
при всякой власти люди ищут правду
и никогда все не были равны…
О, дивный град богатых и просящих!
Чтоб ни случилось, ты всегда таков!
Твоих фасадов и витрин манящих
милее сердцу стайка окуньков!
Весна обетованная
Сквозь облака лучи
в зарю вплетаются,
там, где бегут ручьи,
следы останутся.
Иду в желанное
село воскресное,
обетованное
и поднебесное.
На берегу сосна
за речку тянется,
вот-вот шагнет она —
обрыв останется.
Под громкий птичий грай
звенит струной ветла!
Тогда природа – рай,
когда душа светла!
Меня счастливей нет!
И мне мечтается,
что не померкнет свет,
в душе останется.
Живи, желанное,
село родимое,
обетованное,
неповторимое.
Всё больше похоже на эхо былин…
Всё больше похоже на эхо былин:
во льду Ленинград
и в пожарах Берлин…
Как жутко
знать правду о прошлой войне!
Но Жуков
венчает её на коне!
Когда мы гордимся, нас просят учесть:
Всё в прошлом осталось:
и доблесть,
и честь…
Неправда!
В России родятся с бедой
и Маршал народный,
и конь удалой!
Всё кончается когда-то
Угасает прежний пыл,
и не так мечта крылата…
Я в заботах позабыл:
всё кончается когда-то!
Дни бурлили, как вода,
годы мчались без оглядки,
но судьбы моей звезда
до сих пор играет в прятки…
Где мои отец и мать?
Где мой друг, что был мне братом?
Грустно это понимать:
всё кончается когда-то!
Все манящие огни,
как в дороге полустанки,
даже праздничные дни —
в чём-то жалкие подранки.
Если деньги добывать,
будет вечно маловато…
Надо чаще вспоминать:
всё кончается когда-то.
Закономерность
Парадоксально и печально,
мой вывод ранит, словно плеть:
жизнь и рождение – случайность,
закономерность – это смерть.
Что будет завтра? Я не знаю.
Судьбу приемлю без нытья,
предвижу смерть, но воспеваю
всю уникальность бытия!
Есть чудо в этой круговерти,
оно, как звёздочка во мгле,
и неподвластно даже смерти —
любовь к живому на земле!
Мне очень жаль, что друг твой не богат…
Мне очень жаль, что друг твой не богат!
В машинах мимо мчатся супермены,
а ты идёшь домой, потупив взгляд,
и в голове – извечные проблемы.
Так и живёшь, безденежье кляня,
и не найдёшь от бед своих лекарства…
Мне грустно знать, что друг твой – это я,
что я друзьям не приношу богатства.
На природе
Минуя папоротник резво,
на лоне счастья и грехов
мы зацвели в траве нетрезво
среди ушастых лопухов.
Кусты во сне волну ласкали,
за лесом плыли огоньки,
а у костра рукоплескали
всю ночь немые мотыльки.
Как в небе звёздочки, беспечно
в реке плясали пузырьки.
– Мы сохраним любовь навечно, —
мечтали втайне мотыльки.
И ты наивно обещала,
что полюбила на века,
и ручейком стихи журчала,
а я вбирал их, как река.
Под плеск мелодии сердечной
тогда мне было невдомёк,
что о любви вздыхает вечной
с душой беспечной… «мотылёк».
На Сенной
Всем нищим сразу не поможешь,
богатым всем не угодишь…
Так что ж, печаль, меня ты гложешь
и в сердце прячешься, как мышь?
Моя ль вина, что вновь разруха,
что с тощей сумкой по Сенной
бредёт блокадница-старуха,
как символ Родины больной?
В ней веры нет уже и силы,
дрожит, как верба у межи…
Её Россию заразили
болезнью праздности и лжи!
Моя ли в том вина слепая,
что посреди Сенной стоит,
награды праведных скупая,
в песцовой шкуре троглодит!?
Обещал я родителям, в мир уходя…
Обещал я родителям, в мир уходя,
что вернусь обязательно в срок.
Я был счастлив упасть хоть слезинкой дождя
на родительский милый порог.
Растворились с годами былые мечты,
ничего я вернуть не могу…
Стал обычным рабом городской суеты,
позабытой иголкой в стогу.
Мне бы ветром лететь в дорогие края,
волны рек поднимать на лету,
облака собирать и дождём октября
на могильную плакать плиту.
Письмо к матери
Ты пишешь, мама, что в деревне
уже не ездят на санях,
что просыпаются деревья,
качая почки на ветвях.
Луга под солнцем запотели,
журчит под окнами ручей,
скучает кошка на постели
и намывает в дом гостей…
Тебя у мостика встречает,
хвостом виляя, Шарик мой.
Он лает, словно дни считает,
когда приеду я домой…
Осталось ждать совсем немного!
Весна поднимет зеленя —
и Шарик, вздрогнув у порога,
зальётся лаем на меня!
Помнишь лето?
Жандаровой Любе
Ночью звёзды ледяные
зябко ёжились во сне.
Помнишь, берега парные
в предрассветной тишине?
Тихо речка вдаль скользила
у деревни на краю.
Помнишь, как ты обронила
слово жаркое – люблю!
Помнишь, волосы по ветру
распустила в лунный час
и сказала: «В мире нету
никого счастливей нас!»?
Помнишь, солнышко струилось
робким светом сквозь кусты?
Но прошу, скажи на милость,
как меня забыла ты?