111010
Тяжба
Ты – никто, стоящий в машине в час пик на Садовом у Театра кукол, на Ленинградском у цветочного магазина, на Кутузовском у табачного киоска, на Сухаревской у китайского ресторана, на Поварской у чьего-то посольства, на Широкой у неизвестного дома номер пятнадцать, на Маросейке у Кофехауса… Ты куришь сигарету, дым вползает в тебя змеей, слушаешь свой диск или свою радиостанцию, акустические волны хозяйничают в салоне, держишь руки на бесполезном руле и тупо смотришь вперед, где все застыло на много километров вперед. Тебя два миллиона. И, значит, ты стоишь в пробке два миллиона часов утром. И столько же вечером. 83 333 дня утром. И столько же вечером. 2 778 месяцев утром. И столько же вечером. 231 год утром. И столько же вечером. Сидишь, куришь, слушаешь, смотришь. 231 год утром. И столько же вечером. Утром ты рождаешься за рулем. И потом сидишь, куришь, слушаешь, смотришь – 80 лет. После чего умираешь. Потом ты опять рождаешься. И опять умираешь. Через 80 лет. И еще один раз. Но уже через 71 год. И то же самое вечером. Три жизни сидишь, куришь, слушаешь, смотришь. Вечером. Утром. Вечером. Утром. Вечером… За день проходит почти пять веков. Государства создаются, дряхлеют и умирают. Варвары разрушают города. Пересыхают реки. Эпидемии косят народы. Опустошительные войны прокатываются по израненной шкуре земного шара предсмертными судорогами. Изобретаются невиданные доселе изобретения и открываются невероятные открытия, приближающие всемирный час Х. А ты сидишь, куришь, слушаешь, смотришь. Сидишь, куришь, слушаешь, смотришь. Сидишь, куришь, слушаешь, смотришь.
И напряженно думаешь о том, что необходимо убить Лужкова. Но Лужков неубиваем. Века протекают. Тысячелетия – да, именно так, за неделю проходит три тысячи лет с гаком, – а Лужков не ведает смерти. Не ты его, он тебя убивает. Каждый день. Трижды утром. И трижды вечером. И, ожидая казни, ты сидишь, куришь, слушаешь, смотришь.
Хулы не будет.