© Махров А. М., 2015
© ООО «Издательство «Яуза», 2015
© ООО «Издательство «Эксмо», 2015
В оформлении переплета использована иллюстрация художника П. Ильина
«…Мы поняли: немцы не люди. Отныне слово «немец» для нас самое страшное проклятье. Отныне слово «немец» разряжает ружьё. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал. Если ты думаешь, что за тебя немца убьёт твой сосед, ты не понял угрозы. Если ты не убьёшь немца, немец убьёт тебя. Он возьмёт твоих [близких] и будет мучить их в своей окаянной Германии. Если ты не можешь убить немца пулей, убей немца штыком. Если на твоём участке затишье, если ты ждёшь боя, убей немца до боя. Если ты оставишь немца жить, немец повесит русского человека и опозорит русскую женщину. Если ты убил одного немца, убей другого – нет для нас ничего веселее немецких трупов. Не считай дней. Не считай вёрст. Считай одно: убитых тобою немцев. «Убей немца!» – это просит старуха-мать. «Убей немца!» – это молит тебя дитя. «Убей немца!» – это кричит родная земля. Не промахнись. Не пропусти. Убей!»
Пролог
– Здорово, дед!
– И тебе не хворать, Игорек!
Дедуля – крепкий широкоплечий восьмидесятилетний старик, радостно обнял меня, кольнув через рубашку орденами.
– А ты чего при параде? – спросил я, отстранившись и оглядывая впечатляющий дедов «иконостас».
Три ордена Красного Знамени, четыре Красной Звезды, медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Кавказа», еще два десятка, в том числе экзотические послевоенные «За рейд на Энтеббе» и «За штурм Окинавы». Ну и венец всего – орден Ленина и «Золотая Звезда» Героя Советского Союза. И ни одной юбилейной! Их дед вообще не признавал.
– Так я сегодня с ребятами в школу к пионерам ходил! – объяснил дед, сдувая несуществующую пылинку с рукава роскошного белого маршальского кителя. – Про начало Великой Отечественной войны им рассказывали. Сейчас жены подъедут, и мы в ресторан пойдем – сослуживцы банкетный зал в «Астории» сняли. Посидим, помянем…
Его «ребята» – это, скорее всего, генерал-полковник Михаил Сергеевич Барский и генерал-лейтенант Максим Юрьевич Зеленецкий. Вечные друзья-напарники.
– Ты извини, что я в такой день без приглашения! Просто во время нашего крайнего телефонного разговора я немного недопонял, что за узбеки тебя обидели?
– Обидели? Меня? Узбеки? – расхохотался дед. – Ты чего, полковник, охерел?
Я, глядя на его здоровенные, с набитыми костяшками кулаки, тоже усмехнулся – дедуля до сих пор в наш ведомственный спортзал ходит, в спаррингах с молодыми капитанами и майорами участвует. Попробуй его обидеть!
– Связь плохая была, половину слов не расслышал, – объяснил я.
– Так ты в командировке был? – уточнил дед.
– Да, в САСШ.
– Погоди-ка, – посерьезнел дед. – Так это твоя группа президента… того?
– Моя, – кивнул я.
Вообще-то это секретная информация, но дедуле сказать можно – как-никак бывший начальник нашей «конторы».
– Ай, молодцы! – Дед с такой силой хлопнул меня по плечу, что я чуть не упал. – Мне генеральный секретарь уже звонил, докладывал результаты операции.
– Папа тебе звонил? Только из-за этого? – немного удивился я.
– Нет, там еще… кое-что надо было решить, – отмахнулся рукой дед. – В общем, сверлите дырочки – через неделю награждение в Кремле! «Знамя» вам светит железно!
– Спасибо, дед! – поблагодарил я. – Так вот эти самые САСШ такой медвежий угол – мобильная связь с большими трудностями работала. Даже наша «Красная пчела». Вот я и не понял тебя.
– Я тебе про родственников Хуршеда Альбикова рассказывал, – хмыкнул дед. – Они хотели на открытие памятника половину Узбекской ССР притащить, просили посодействовать с транспортом – в рейсовые самолеты все не влезали, пришлось им три военных борта подогнать.
– Генералу Альбикову памятник ставят? А почему я ничего не знаю? – удивился я. – Когда открытие, где?
– Еще не скоро! На пятидесятую годовщину его героической гибели – в ноябре. В Москве, на площади Памяти бойцов специальных войск.
Наш разговор прервала впорхнувшая в комнату бабушка:
– Игорьки! Все уже готовы! Машины у подъезда. Вы идете?
– Да, Мариночка, сейчас! – ласково улыбнулся жене дед. – Дай нам минутку!
– Игорь! Ну что же ты? – укоризненно покачав головой, сказала бабушка мужским голосом. – Не подводи меня, просыпайся!
Не понял! Почему это над нами вместо потолка вода плещется? Черная такая, как в торфяном болоте. И куда дед с бабкой подевались? Я тут, выходит, один стою? Нет – плыву! Вернее, тону в этой странной черной жиже. Только сквозь набитую в уши вату доносится неразборчивое «бу-бу-бу». По интонации понимаю – то ли кто-то зовет, то ли ругается. Уж очень экспрессивно звучит незнакомый голос. Вот ведь неймется человеку. Я тут, можно сказать, отдыхаю… Однако почему-то не могу вздохнуть. Что-то стискивает грудь! Наверное, эта черная вода. Бр-р-ррр! Какая гадость! Неохота подыхать в болоте! А раз неохота – надо выбираться наверх! Вроде там блеснуло нечто… светлое. Может, солнце?
Ну-ка, Игорек, гребем ручками! И ножками себе помогаем! Наверх, наверх! Сквозь пугающую черноту, к яркому пятну небесного светила! А воздуха в легких все меньше, в висках стучит, сердце колотится… Неужели не дотяну? До поверхности всего ничего – один рывок. Делаю страшное усилие – и… открываю глаза! Ничего себе бред привиделся!
Надо мной виднеется светлое пятно. Моргнув пару раз, понимаю – это не солнце, это человеческое лицо. Усатое – значит, мужчина.
Зрение постепенно приходит в норму, круги перед глазами исчезают, и я отчетливо вижу – у мужика серые усталые глаза, набрякшие веки, свежий шрам на правой щеке, полуседые русые волосы. Шея затянута воротником защитного цвета. На красных петлицах – три рубиновые «шпалы». Лицо кажется мне смутно знакомым. Определенно я этого мужика где-то видел. Только без усов и этих… складок на лбу.
Кто же это?
– Наконец-то очнулся! – радостно восклицает «знакомый незнакомец» и участливо добавляет: – Как ты себя чувствуешь, сынок?
Эге! Я действительно его сын или это такое обращение старшего к младшему?
– Отлично! – отвечаю я. Но вместо нормальной речи из горла вылетает хрип.
Что это со мной?
Память возвращается вся. Сразу! Я, Игорь Викторович Глейман, неизвестным образом переместился на шестьдесят пять лет назад, в 1941 год, в тело своего деда, которому на тот момент было шестнадцать лет. И несколько дней после этого пытался выбраться к своим из немецкого окружения. Выбрался, получив по дороге тяжелую контузию. Последнее воспоминание – влетающая в госпитальную палату граната. И чувство полного бессилия…