8. Колка и Жожга
Жили-были в давние времена два удалых, добрых молодца – Колка да Жожга. Загуляли молодцы, отбились от людей добрых и пошли гулять по Волге-матушке, разбивать бусы-корабли да грабить торговых гостей.
Становились они станом в Жигулях, в пещерках потаённых, и сносили они туда всё награбленное добро-богачество…
И серчал на разбойников Грозный царь, – да что ты с ними поделаешь? И близок локоть, а не укусишь. Да напал удалый разбойный народ на царский орлёный корабль, ограбили его, царских служивых людей перебили, а царского посла связали и в Волгу бросили…
И так прогневался на Колку с Жожгой Грозный царь, что собрал противу них рать несметную.
Как прослышали атаманы про царев гнев, – и стало им страшно. Становились они на бережке, скликали голытьбу поволжскую во единый круг, говорили им такое слово:
– А и полно нам, братцы любезные, народ смущать, торговых гостей грабить, корабли на дым пускать, а пуще того, – царёвы орлёные корабли…: Дошла до нас весточка нерадостна: поразгневался на нас Грозный царь Иван Васильевич… Высылает он противу нас рать свою великую, хочет нам, лихим разбойничкам, головы снести по самые плечи могутные… Надо нам будет грехи великие замаливать, приутишить сердце батюшки Грознаго царя. Его сердце неуёмчиво; оно, сердце-то, что ни день – все пуще гневом распаляется!.. А как повалит на святую Русь басурманская сила могучая, отколе солнце красное на заре встает, так и станем мы, братцы любезные, супротив нея; мы ту силу басурманскую своей грудью выстоим; не допустим зла-татарина на святую Русь, потому он, поганый, похваляется. «Я-де всю святую Русь с головнёй пройду, я ни ребят, ни жен не помилую; церковь Божью на-тло разорю!..»
Становились люди разбойные заставой могучей; выжидали они силу басурманскую… Набегал на них сам поганый царь, набегал неверный Кудреянище. Выкликал он себе супротивника из стана разбойного, говорил, похваляясь неподобно:
– Вы идите, люди неверные, поклонитесь мне, царю, дарами богатыми. И о ту пору я вас помилую, буду брать с вас дани-пошлины… А не то я всю святую Русь с головнёй пройду, не оставлю ни ребят, ни жен… Ещё церкви Божьи на-тло разорю…
Выходил на смертный бой атаман разбойный Колка, рукава по локоть засучивал, сапожки сафьянные подтягивал, шапку-мурмолку на правое ухо заламывал. Не сизые орлы слеталися, – сходилися удалые богатыри; они бились, ратились три дня и три ночи без роздыха, до конца борьбы не доваживали, разнимали руки железныя, друг другу челом били, расходились в стороны по-честному…
Пуще прежнего царь порасхвастался. Во всю голову кричит, горы-гаркает:
– Али сильно-могучие богатыри на Руси перевелись, что не могут одолеть меня, татарина?..
Выходил из стана разбойного Жожга на смертный бой. Рукава по локоть засучивал, сапожки сафьянные подтягивал, шапку-мурмолку на ухо на правое заламывал, говорил царю такое слово:
– А и что ты больно рано похваляешься, поганый царь? Еще кому Бог пошлет одоление в честном бою, – то неведомо!.. Одолею я тебя, и тут, станешь ты меня о милости просить, – да уж я тебя в те поры не помилую…
Ухватились удалые, добрые молодцы бороться, грудь о грудь сошлись, словно корни сплелись руки их железные, – да ни тот, ни этот не ворохнётся… О ту пору у царища Кудреянища ножка правая подогнулась, и вогнал его разбойник в землю по-колень…
А уж в чистом поле пыль столбом валит, – поспешает сила ратная царя Грозного над разбойным людом суд чинить… Нападала рать московская на разбойный стан, избивала всех разбойников до единого… Настигала Жожгу в чистом поле калёна стрела, пробивала сердце его ретивое. Не вздохнул удалый, добрый молодец, припадал он к матери сырой земле. Только мать о нем и горевала…
И вставал царище Кудреянище на ноги резвые, похвалялся он силою-удачею. Выводил орду на рать великую, побивал ее и на Москву пошёл…
Уж ты, Грозный царь, Иван Васильевич!.. Ты почто убил разбойника бессчастного?.. Не разбойника убил ты в чистом поле; ты убил свою заступу верную… Как не стало заставы разбойничьей, стало некому силы басурманской грудью отстаивать.