Мореман
– Ну, Мореман, всё, капут, – сказал мастер Петров, рослый загорелый парень. При слове «капут» он легко хлопнул по плечу деда, прозванного Мореманом за редкую должность шлюзового. – Теперь живи на заслуженном отдыхе.
Внизу рабочие цепляли трос за ставни шлюза. Один из них стоял на берегу и подавал сигналы трактористу.
– И зачем шлюзу выдираете? – едва ли не плача, спрашивал Мореман. – Пущай бы стояла…
– Она своё отслужила.
– Пошто это отслужила? А озеро? Оно ить всем нужно. Да, поди, ищо сплав будет, бревё-о-он-то тьма-тьмущая по берегам реки валятся?
– Нет, дед. Весь нужный лес сплавили, а этот… – Петров махнул рукой, дескать, мелочи.
Под мостом затрещали доски, заскрипели штыри, скобы, наконец, направляющие лопнули, и ставни шлюза выскочили из пазов. Вода с шумом устремилась под мост, и гладь залива стала опадать на глазах.
– Здря вы эдак-то. Ох, здря-а… – сокрушённо качал головой дед Мореман, сморщив, как губку, испещрённое старостью лицо.
– Что жалеть? – подмигнул мастер. – Хочешь, тебе на дрова уволокём, а?
Дед Мореман пожал плечами, дескать, дело ваше, можно и на дрова, но всё равно напрасно сломали.
– Егор! – крикнул мастер мужчине, стоявшему на берегу. Тот обернулся. – Эту палубу Мореману на дрова оттартайте!
Тягач выволок на берег доски и остановился. Егор залез в кабину к трактористу, и трактор, громко рявкнув, покатился по дамбе, звеня траками по дороге и пыля ставнями шлюза.
– Иди, дед, принимай, – подтолкнул Петров и ещё раз ободряюще подмигнул. – Не плачь. Для тебя же лучше сделали. Спокойней жить будешь. Не страшны вам теперь ни отливы, ни приливы. Не затопишь Заречную улицу.
…Года три назад случился паводок. Вода шла с предсаянских гор бурно и, заливая все пойменные и лесистые низины, подошла к деревне Савватеевке. Дед Мореман в то время был дома, но по какой-то причине проследил этот момент. Уж больно быстро вода накатилась.
Спохватился дед, ключи от шлюзового замка на лебёдке в карман, да поздно было. К мосту пройти только по дамбе можно или вплавь по затону. А в затоне глубина метров пять и воронки одна другой шире, нырнёшь – и поминай, как звали. По дамбе – вода едва с ног не сшибает. А третьего пути нет, поскольку летать не умеем! А помедлишь чуток, Заречная улица всеми постройками к Ангаре двинется. Опешил было старик, потом матюгнул себя боцманским матом и метнулся по затопленному гребню дамбы.
Хоть и легковат Мореман телом, да краб тот ещё, цепляясь за гребень, как за подводный коралловый риф, полз (по его словам) к мосту на всех четырёх и добрался-таки, открыл шлюз… И смех, и грех вспоминать. Струхнул, говорит, до такой крайности, что не понял, отчего порты намокли.
И вот сейчас мастер Петров упомянул о том самом случае.
Дед Мореман после разговора с мастером по-детски обиженно шмыгнул носом и поспешил домой. Он шёл вслед за тягачом, опираясь на суковатую палку, и с какой-то потерянностью посматривал на огромную равнину, где уже узкой лентой серебрилась речка Ода. Ему почему-то никак не верилось, что пойма с многочисленными лоснящимися на солнце топляками, осевшими бонами, пирамидами теперь будет безжизненной, голой, поросшей травой и что эта дамба – напоминание о некогда существовавшем озере. Он, проживший всю сознательную жизнь на берегу этого искусственного водоёма, привыкший к нему, сжившийся с ним, никак не мог осознать случившееся, смириться с таким поворотом дел и поверить в действительность своей отставки.
Его рассчитала сплавная контора весной. Вызвали и рассчитали. Сказали ещё, чтобы он своё морское дело завязывал и переходил на сушу. Тогда дед вместе с ними посмеялся и ушёл. Ему вновь не поверилось, что этот расчёт всерьёз. Это было и год и два назад. Уволят, а как время к сплаву, опять зовут. Сейчас не нужен, потом понадобится… И продолжал ждать. Рыбачил на озере-водохранилище, хозяйничал помаленьку по дому, побаливал – всё успевал по-стариковски. Когда же ожидания затягивались, переходил на вязание мётел – какой-никакой, а тоже приработок. И всё ждал.
Потом услышал пугающую весть: дамбу под нож, шлюз – на слом! Вот тут Мареман и заметал икру.
– Пошто? – сокрушался он. – Зачем? Ведь озеро осушат, рыба, какая есть, уйдёт. Сам старался, разводил. Осиротится целая деревня!
И никак не мог понять, взять в толк, для чего люди будут ломать шлюз и срезать дамбу?..
Но потом слухи сменились: совхоз «Савватеевский» отстоял дамбу и шлюз, и якобы сам будет содержать озеро. На правом берегу за школой строится профилакторий-санаторий, и озеро очень даже будет кстати, для красоты, значит, и удовольствия отдыхающих. А ещё поговаривали, что совхоз здесь построит большую птицеферму по выращиванию водоплавающей птицы. И Мореман воспрянул духом – море будет!
И вдруг – нá тебе. Приходит мастер Петров и говорит:
– Мореман, пошли. Операцию «Ы» проводить будем.
Дед Мореман пошёл. А когда увидел возле моста тягач, пятерых рабочих из сплавконторы и собравшихся односельчан – стариков, детей, – чуть было не осел на дамбе: ноги ослабли.
– Чей-то делать будете?
– Как что? – засмеялся Петров, глядя на деда сверху. – Сырость болотную выводить.
– Шлюзу ломать?.. Не дам! – попятился Мореман, пряча ключи в карманы потёртых штанов.
– Чудак же ты, Мореман. Больно я спрашивал бы у тебя. Замки пожалел, не то б давно выдрал.
Мореман опомнился и засеменил вокруг мастера.
– Ты, паря, это… слышь, не ломай, а? Смотри, сколь воды утекёт. Рыбы, рыбы-то сколя…
– Совсем сдурел старый! – рассердился Петров. – Разве это от меня зависит?
– От тебя, сынок. От тебя, Андрей Петрович. Не круши… Глянь, вся деревня собралась, – развёл он руки в стороны, как бы желая приблизить односельчан, чтобы и их голоса мог услышать мастер.
Но тот отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и не стал далее слушать. Подал команду, и по его взмаху зарычал трактор.
И вот теперь дело сделано, плетётся старик вслед за тягачом и плачет.
– Эй, Мореман! – окликнул его сосед, ровесник. – Куда эдак попылил?
Дед Мореман остановился, достал из кармана широкий платок, тряхнул им и, подняв очки, вытер слезившиеся глаза. Потом снял соломенную шляпу, местами в дырах, отёр вспотевший лоб и сухим осевшим голосом сказал:
– Да вот, гляди, что делают варнаки, шлюзу выдрали и ко мне на дрова тащут.
Сосед осуждающе качнул белой головой и сочувствующе спросил:
– Значит, кончилась твоя морская служба?
– Кончилась, паря.
– И что б им озеро-то не оставить? Все людям на забаву было. Кто б порыбалил, кто бы поохотился. А ребятишкам-то какая жалость.
– Эдак, эдак.
– Ну, хоть возьми на дрова, не то пропадут, – посоветовал сосед. – Отжили доски своё.
– Пошто отжили? Им ищо лет триста стоять. Листвень. Он в воде, что камень делается.
– Эдак, эдак. Выходит, аминь Савватеевскому морю?
– Однако, паря.
– А говорили, утки-лебеди будут…
– Трепотня, не верь.
Дед Мореман спрятал платок.
– А я слухам и не верил. Я глазам своим верю. Вижу, кто что делает.
– Кто, что?..
– Ты что ослеп? Инопланетяне…
– Каки-таки инопланетяне? В жизнь их у нас не бывало, – Мореман заморгал удивлёнными глазами и вновь полез за платком в карман.
– Такие. Они уж сколькой год у нас на земле чудеса творят. То поля, леса выжгут, то леса повалят, то зверя истребят, то Байкал потравят. Што хотят, то и творят. Курить будешь?
Степан достал папиросы. Подал деду. Тот стоял сбитый с толку, уставившись на соседа.
– Каки это инопланетяне? Это ж бригада из лесосплава?
– Это тебе кажется, что из лесосплава. Ты приглядись. Приглядись. Вишь, как глазки у них горят? Так и норовят что-нибудь напакостить.
Мореман представил вновь мастера Петрова, и что-то внутри него стронулось. Действительно, глаза у мастера вроде бы как шальные, и поведение какое-то не нормальное, не человеческое, высокомерное, грубоватое и решительное. И бригадир будто бы как робот. И тракторист за рычагами…
– Слушай, а трактор, трактор-то наш, ДТ-54?
– Хм, трактор, – усмехнулся Степан. – Что, думаешь, трактор для них проблема?.. Они и танк, если надо, заведут. И глазом не поспешь моргнуть, как разбомбят твою дамбу. А ты говоришь дэтэ…
– И как теперь? Чё мне с ними делать?
– А что ты с ними поделаешь? Терпи. Попроказничают и сами уйдут.
– Вот это да… – Мореман стал вытирать вновь вспотевшее лицо. – Ё-моё. Вот беда-то. Так звонить куда-то надо, в лесобазу?..
– Хм… Ты что думаешь, их, оборотней, и там нет? Их, вон, сказывают, во всех конторах понасажали. Вплоть до Москвы. Потому о земном у них душа и не болит.
Теперь Мореману припомнились насмехающиеся над ним лица в сплавной конторе. Хотя ничего смешного там не было, плакать хотелось…
– Может милицию вызвать?
– А что она тут сделает? Да и пока приедет, они уж в другое место умотают. Это ж инопланетяне. Порода такая, без души и ума. Сёдня они здесь, а завтра уж там. Лови их…
– Ой-ёй! Што деется, што деется… Ну, я побёг. Хоть приберу куда-нибудь шлюзу. Пущай пока полежит. Вдруг ищо спонадобится, а она вот она, живёхонькая. – И он, оглядываясь встревожено по сторонам, надев шляпу, поспешил к дому.
А вечером, когда сопки обозначились на горизонте верблюжьими горбами, когда из низовий стал наползать густой мрак, с Заречной улицы послышался хрипучий голос деда Маремана:
Я знаю, друзья, что не жить мне без моря,
Как морю не жить без меня…
Дед был выпивши. Будучи и без того в печали, Мореман после вина совсем загрустил и, как морской волк, списанный на берег, пел о море, тянул эти две строчки, поскольку других не знал. И голос его улетал в Космос, навевая на земные души тоску.