Какие есть
И жизнь, и слёзы, и любовь.
Братишка всё больше впадал в депрессию. Самостийная Украина стала сходить с ума чуть позже России. После обретённой свободы она внезапно осознала, что сало салом, но им не согреть страну зимой, и газ теперь придётся покупать у России. «Покупать» – противное слово, а «дорого» – страшное. Верхи передрались за «галушки», но разделили, а с газом и нефтью проблемы…
Завод, на котором работал Володя, давно обанкротился. Другой работы не найти: кругом безработица. Жена Валентина одна спасала семью, продавая мелкие товары в электричках. Мужу она поручила все дела на вечно строящейся даче, но он, управившись с весенними посадками на ней, мчался на помощь к родителям, иногда на всё лето. Дети отсылались то к родителям жены, то ехали вместе с отцом.
В деревне он мог наконец-то выпить и расслабиться, чего не мог сделать дома под строгим оком жены. Валя, проводив мужа к родне, спокойно вздыхала, но начинала переживать мама. Братишка знал, как её утешить. Он садился рядом, обнимал её за плечи и молча слушал всё, что та ему говорила. В ответ каялся, обещал исправиться, потом успокаивал своими планами на будущее.
Разговор с детьми по душам – бальзам на сердце родителей. Ину радовала такая сердечность брата. Они с мамой как внутренне, так и внешне были очень похожи и поэтому близки. Раньше мама гордилась сыном, который многого добился в жизни и один кормил всю семью. Теперь она переживала, что он лишился работы и из-за этого всё чаще стал прикладываться к рюмке.
Ину же тревожило то, что Володя всё чаще оплакивал утраченное достоинство на плече матери, которой и без этого хватало страданий. Как только она сама выкарабкалась из тяжёлой болезни, благодаря лечению в санатории, как тут же у отца начались один за другим сердечные приступы. Отца сразу увозили на скорой помощи в больницу, где его спасали врачи. Он опирался на особое отношение медиков к себе как ветерану войны, а мама с сыном «домиком» опирались друг на друга: битый вёз битого…
К нынешнему её приезду Володя с сыном обновил крышу сарая, выловил почти всю мелкую рыбёшку в речке и пожарил, окончательно растопив сердце Ины таким подарком. До аварии на Чернобыльской АС рыбы в реке было больше, и к её приезду её жарили аж на двух огромных сковородках, а потом торжественно поедали за круглым столом в светёлке. Долгое время это было традицией, и Володя постарался её поддержать, чтобы торжественный обед и радость от встречи не изменились. Всем хотелось забыть, что большой мир перевернулся, а их маленький мир отравлен радиацией навсегда. «И всем казалось, что радость будет, что в тихой гавани все корабли…», и Ина в такие моменты всем своим видом старалась показать родителям, «что на чужбине усталые люди (дети) светлую жизнь себе обрели»7.
Ина вспомнила, как зашла в горницу, где ворковали на диване мама и брат, посмотрела на них и поняла, что оба снова разжалобили друг друга до слёз. Это уже становилось традицией. Тоска сдавила горло. Святые угодники, разве можно вечно жить в таком состоянии, словно в сравнении с ним Иисус на кресте отдыхает? Даже у него оставалась надежда на Отца Небесного. Разве у них её не осталось?
Дочь брата поправилась, внешне – кровь с молоком, красавица. И замуж выйдет наверняка, и ребёнка родит. Вадик выше отца на голову и шире в плечах вдвое. Если бы не слабость самого брата к рюмке, можно было уже улыбнуться и поблагодарить Бога. Но нет, сидят сиротами, в глазах вся скорбь мира. Сесть рядом и поплакать вместе, добавив до кучи и свои печали? Легче от этого никому не станет.
Лучший способ избавления от мрачного настроения, чему Ина давно научилась, это вырабатывать свой внутренний свет, иначе во мраке можно утонуть, так и не дождавшись восхода солнца на своем горизонте. Даже во время болезни Ина старалась обходиться без сочувствия: искреннее – лишняя боль для кого-то, неискреннее – усугубляет собственную. Можно назвать это гордыней, что тоже грех, но он, по её мнению, гораздо меньший, чем уныние.
– О чём печалимся снова? – спросила Ина маму и брата. – Может порадуемся тому, что мы сегодня здоровее, чем будем завтра? Поэтому, пока можем ещё держать в руках карты, начнём в них играть! – предложила она, вызвав у обоих любимых страдальцев улыбку.
Она сдавала карты и думала о том, чтобы когда-нибудь рядом с ней появился человек, который умеет лечить смехом. Если бы ей помогал избавляться от стресса алкоголь, как помогает брату, а не усугублял его, то кто знает… Было время, когда она поднимала себе настроение, выпивая бокал сухого вина, пока поджелудочная железа не возразила. Братишка на эту часть организма наплевал. Плохо, но не смертельно, потому что довольствуется парой рюмок в день.
Хорошо, что брат успел получить шикарную квартиру от завода, пока тот не стал банкротом. Без работы лихо, зато теперь летом он живёт у родителей, помогает по хозяйству. Новую крышу на сарае сделал. Получается, что именно он отрада для отца с матерью, а если и выпьет лишнего, то обнимет их и покается, добрая душа.
Правда и в том, что он, как взрослый мужчина, ни разу не предложил своей помощи ей. Помнится, она посчитала его таковым после возвращения с армейской службы в Чехословакии, когда он подарил ей накладные ресницы, поразившие в самое сердце. Но после того, как они с мужем вернулись из Индии, Володя навсегда стал считать себя младшим и бедным-несчастным братиком. Собственно, откуда он мог знать, что ей после развода очень была нужна поддержка хотя бы на словах? Она ведь не жаловалась. Но, при их встречах ей бы не помешал простой вопрос:
– Сестрица, может быть, тебе нужна моя помощь?
– Спасибо, нет, – ответила бы она. – Но ты настоящий брат.
Ина никогда ничего не любила просить. На том стоит. Пока… Выпрыгнет из-за угла мужчина и скажет: «Зайка моя, котёночек мой, детка», и всё изменится. Губы растянулись в глупой улыбке.
– Вот тебе две шестёрки на погоны, – рассмеялся Володя, оставив её в дурочках.
– А ты во время такой «серьёзной» игры не мечтай! – посоветовала мама.
– Зато вам не помешало бы этому научиться, глядишь, мечты как звёзды упадут на плечи, – ответила Ина, а про себя подумала, что любит их такими, какие есть. Лишь бы только были. Вслух это прозвучало бы слишком пафосно.