Собственный дом
Даже шалаш может стать крепостью, если он свой.
Вернёмся в конец пятидесятых годов. Жить всем миром у бабушки становилось всё труднее, а свободного жилья не находилось. В деревне было около ста дворов, если умирали старики, то их дома заселялись женатыми детьми, и редко кто продавал всё и уезжал. Наконец, им повезло. Семья Евгена решила уехать на Украину и продавала свою избушку с сараем. Их двор был крайним в тупичке из трёх домов, расположенном дальше от реки и ближе к полям, но близко от бабушки. На покупку этого домика были потрачены все деньги, оставшиеся после Китая. Пришёл конец бабушкиной тирании.
Почему она так невзлюбила маму? Потому что думала, что сын женится на большой и полной женщине, символе благополучия, способной для работы на земле, а он привёз с собой маленькую хрупкую женщину, которую едва ли не на руках носил. Мало того, и голову помогал мыть над тазиком! Китайский тазик нежного светло-зелёного цвета с красными розами Ина помнит до сих пор.
– Теперь всё изменится, – радовалась мама.
– И у нас будет туалет? – спрашивала её Ина.
Ей было невыносимо справлять нужду за бабушкиным сараем, где всё было загажено и вокруг противно жужжали огромные зелёные мухи. Так было почти у всех. Обычно позади сарая (за пуней) рыли яму и клали поперёк неё доску, но яма неожиданно быстро заполнялась. Молодой дядя Миша и папа не спешили рыть новую яму, и только зимой, когда наступало много свободного времени, дядя убрал замёрзший слой загаженной земли и сказал:
– Надо убрать, а то весна покажет, кто где срал и чем задницу подтирал, – намекая на Митю, сгинувшего по туалетной причине в Сибири.
Скоро его заберут в армию. Отец с семьёй переедет в свой дом и ему, волей-неволей, надо будет самому заниматься проблемой отхожего места.
– Мама, у нас будет свой туалет? – снова и снова спрашивала Ина маму.
– Не знаю, дочка. Нет ни досок, ни денег на них.
Уже в десятом классе Ина недоумевала, почему колхозник не мог выписать или купить не только доски, но даже горбыль, если всё вокруг колхозное, всё кругом моё, как пели в песне? Кругом леса, но срубить дерево не моги! С огромным трудом огораживали двор со стороны улицы забором, а участок земли при доме отделяли от соседей жердями, привязанными к кольям. Даже эти жерди приходилось тайком рубить в лесу и привозить домой.
Отец все же соорудил отхожее место из деревянного каркаса и ивовых прутьев. Летом он был красив, а зимой никак не спасал от холода и ветра. Первый настоящий туалет-домик с сидением сделал её муж через полтора десятка лет.
– Это не туалет, а памятник! – говорили гости, пришедшие к ним.
– К нему не зарастёт народная тропа, – все ещё острил постаревший дядя Миша, самый прикольный из всех братьев.
Мама две недели вычищала купленную у Евгена «авгиеву конюшню». На полу лежал такой слой земли, что приходилось скоблить его лопатой, складывать в корзины и выносить на огород. Казалось, что до досок они не доскребутся никогда.
После тяжких трудов мама развесила ковры, занавески, картины, расставила статуэтки и повесила в красный угол икону, укутав её в подаренный бабушкой и вышитый гладью рушник.
В деревне испокон века вышивали эти рушники для украшения икон и рамок с фотографиями родственников. Мама умела вышивать только крестиком, ещё в Китае она вышила три картины: на чёрном фоне венок из роз и два букета, а вышивать гладью они учились вместе.
Святой угол с иконами был самым красивым местом в доме, но убранство кровати могло соперничать даже с ним. Для кровати вышивали подзоры. Мама украсила кровать покрывалом с выпуклыми розами, которое тоже связала крючком сама, и четырьмя пуховыми подушками в наволочках с искусным ришелье.
В доме не хватало только традиционного огромного сундука, но его заменили два небольших прекрасно сделанных ящика, в которых привезли вещи из Китая. Мама поставила их друг на друга, накрыла скатертью и получился комод. На нём стояли китайская шкатулка для документов и две статуэтки: «Хозяйка медной горы» и китаянка в белом развевающемся одеянии, отделанном золотом, державшая изумительно тонкими пальчиками золотой кувшин. Ина любила разглядывать эту статуэтку из фарфора, она никогда и ни у кого из женщин не видела таких изящных пальчиков с накрашенными ноготками.
А сундука не было. Он стоял в каждой хате и являлся главным достоянием хозяйки. В нём, ярком и расписном, хранили самые дорогие вещи, накопленные ещё предками: цветастые шали и платки, отрезы тканей, одежду и многое по мелочи, лежавшее на полочке сбоку. Открыть сундук и перебрать в нём вещи было настоящим счастьем.
Мама сундук так и не купила. Пока она копила на него деньги, на рынке появились первые шифоньеры. Это случилось в середине шестидесятых годов, когда у них был уже новый дом. И мама его купила, да ещё и с зеркалом! Сбылась её давнишняя мечта. Теперь можно было развесить на самодельных вешалках всю одежду, а на полки сложить отрезы материи и бельё. Из постельного белья особенно красивыми были китайские двуспальные пододеяльники, украшенные вышивкой или ришелье.
К тому времени на парадной стене между двух окон, выходивших на улицу, появилась вышитая крестиком картина девушки с оленем. Каждая уважающая себя хозяйка имела такую картину в своём доме. Вышивали её долго, потом заказывали рамку и вставляли шедевр под стекло.
Если расставить приоритеты по украшению деревенского дома, то на первом месте была божница, на втором месте была кровать с горкой подушек, которая соревновалась по красоте с ярким сундуком. После появления в продаже тюля, преобразились окна, потом появятся круглые столы, покрытые в будние дни клеёнкой, а в праздники скатертью до пола. В такие дни Ина собирала букет из полевых цветов или осенних листьев и ставила его вазу посередине стола. Кажется, что именно в то время в ней проросли росточки желания украшать любой интерьер вокруг себя.
Пора вернуться в первую купленную хату. Все думали, что Иван – богач, что построит дом пятистенку с двумя комнатами, которые всё чаще стали появляться в их деревеньке. А он, оказывается, беднее некоторых, хоть и носит кожаное пальто и невиданные сапоги, называемые бурками. И мама сначала радовалась отдельному жилью, а потом её стала раздражать одна комната, в которой невозможно было сохранить чистоту и порядок.
Возле печи стояла корзина с торфом и парочка поленьев, всё должно было просушиться к утру. Мусора от них было полно. Не успеешь его убрать, как папа приносит воду в вёдрах, ставит их на скамью напротив печи и обязательно расплёскивает. Мама сердится, хватает тряпку и подтирает лужи, но приходит время мыть принесённую из погреба картошку в корыте, и снова вокруг грязь и вода. Как тут сохранить чистоту?!
Справиться с ухватами не всегда удавалось, и чугуны в печи переворачивались. Блины подгорали на большом огне, а на малом не пропекались. Самодельный хлеб не каждый раз получался пышным. Мама нервничала, даже плакала, но постепенно научилась всем тайнам приготовления пищи в русской печи.
Вскоре купили корову, за неё расплатились отрезом дорогой ткани и деньгами, которые отдавали частями. Чтобы обеспечить корову кормом на зиму, надо было заготавливать сено всё лето: косить траву на полянках в лесу, сушить, привозить. Во второй половине лета колхоз выделял участки луга, на которых разрешал косить отаву, вторую после сенокоса подросшую травку.
Мама с трудом, но привыкла к деревенскому быту, от которого зверели даже многоопытные деревенские бабы. Её огорчала и деревенская речь, которую Ина превосходно осваивала.
Деревня находилась рядом с Белоруссией и Украиной. Три языка смешались в один и превратились в непонятно что. Что – чаго, ухо – вухо, туча – хмара, не слышу – не чую, губы – грибы, глаза вытаращила – вочи вылупила, прятать – ховать, ухват для сковород – чапела, пошла – пойшла, завтракать – снедать, ужинать – вячерять, буква ф – хв, как – як, и мат! Многоэтажный.
– Здорово, мать твою ё!
Скажи так кавказцу, и ты – труп. Мама страдала, а Ине хотелось поскорее научиться этому языку и быть похожей на всех. Потом было очень трудно избавляться от приобретённого диалекта.