Русская рать: испытание смутой. Мятежи и битвы начала XVII столетия. Часть первая. Войны Смутного времени (В. А. Волков, 2017)

Лжедмитрий I. Поход на Москву

В 1601 году в Речи Посполитой объявился человек, выдавший себя за царевича Дмитрия Ивановича, спасшегося от подосланных Борисом Годуновым убийц. В русскую историю этот самозванец вошел под именем Лжедмитрия I. По версии московских властей, им был беглый монах Григорий (Юрий) Богданович Отрепьев, в 1602 году бежавший в Литву, где объявил себя чудесно спасшимся царевичем Дмитрием, сыном царя Ивана IV. Это предположение официальных лиц давно уже вызвало обоснованные сомнения. Даже современникам бросалась в глаза искушенность «беглого монаха» в военном деле, в тонкостях европейской политики[10]. Удивляет и не раз выказанное им незнание московских обычаев. Французский кондотьер Жак Маржерет, командовавший ротой стрелков у Лжедмитрия I, сообщал в своих записках о небольших, но заметных ошибках, которые самозванец делал в произношении некоторых русских слов. Впрочем, Маржерет, считавший нового царя настоящим сыном Ивана Грозного, связывал эти ошибки с тем, что спасенный царевич был вывезен в Польшу еще ребенком и воспитывался вдали от родной земли[11]. Никогда не указывал на сходство Отрепьева и Лжедмитрия I и знавший обоих архимандрит Пафнутий, настоятель Чудова монастыря. В связи с этим следует отметить, что Григорий Отрепьев, допусти мы реальность его преображения в убиенного царевича Дмитрия, оказывался не лучшей кандидатурой для врагов Руси – он был слишком узнаваем в Москве, где отметился многими делами. Будучи автором службы московским чудотворцам Петру, Алексию и Ионе, после он стал патриаршим диаконом. Его использовали «для книжного писма»; «яко добр книжник и писец труждаяся у святейшего Иова патриарха в келии святые книги пища», присутствовал на заседаниях Освященного Собора и Боярской думы. По словам патриарха Иова, чернеца Григория знали и епископы, и игумены, и весь Освященный Собор. Вскоре диакон был уличен в «богоотступничестве и чернокнижии». После чего Григория, по решению Собора и Патриарха, должны были сослать на Белоозеро в пожизненное заточение, но он сбежал[12]. И такой узнаваемый в Москве человек претендовал на имя и звание умершего царевича? Более чем сомнительно.

Интерес к проблеме отождествления личности Лжедмитрия усилило утверждение описавшего события Смутного времени немца Конрада Буссова о том, что первым из знаменитых московских самозванцев был незаконнорожденный сын польского короля Стефана Батория: «Многие знатные люди, – писал Буссов, – сообщали, что он (Лжедмитрий I – В. В.) будто бы был незаконным сыном покойного короля Польши Стефана Батория»[13]. Спустя почти 300 лет, на рубеже XIX–XX веков, версию Буссова принял польский исследователь Ф. Ф. Вержбовский, отметивший портретное сходство Стефана Батория и «названного Димитрия»[14]. Следует обратить внимание и на другой весьма примечательный факт, до сего дня не использованный сторонниками этой версии: во время рокоша краковского воеводы М. Зебжидовского (1606–1609), участники этого шляхетского выступления, протестовавшие против планов установления в Речи Посполитой наследственной королевской власти, требовали свержения Сигизмунда III, предполагая возвести на польский престол Лжедмитрия I или князя Габора (Габриэля) Батория, в 1608–1613 годах правившего в Трансильвании[15]. Вряд ли простой московский монах-расстрига мог рассчитывать на столь пристальное внимание рокошан. Интересно упоминание «названного Димитрия» в одном ряду с Габором Баторием, представителем прославленного в польской истории рода.

Красивую гипотезу опроверг историк-иезуит Павел Пирлинг, нашедший в архивах Ватикана письмо Лжедмитрия I папе Клименту VIII, написанное сразу после отречения самозванца от православия и перехода в католическую веру. Исследование документа, проведенное И. А. Бодуэном де Куртене и С. Л. Пташицким, позволило установить, что человек, переписавший набело написанное по-польски письмо, «не был ни малоруссом, ни литвином, ни трансильванцем, что он не только проходил русскую школу, но что и в самом деле был великорусского происхождения»[16]. Эти выводы не объясняют, а еще более запутывают дело, так как бытовавшее у поляков стойкое убеждение в королевском происхождении Лжедмитрия I вряд ли можно объяснить ложными слухами.

Неслучайно историк С. Ф. Платонов еще в начале XX века так написал об этой загадке русской истории: «нельзя считать, что самозванец был Отрепьев, но нельзя также утверждать, что Отрепьев им не мог быть: истина от нас пока скрыта»[17]. Скрытой она остается и по сегодняшний день.

Ситуация с определением личности Лжедмитрия не изменилась и на данный момент. Но для людей, боровшихся с самозванцем и его людьми в начале XVII столетия, сомнения были недопустимы. Пришедший на Русскую землю враг должен был четко определен и охарактеризован. Присвоившего царское достоинство самозванца назвали монахом-расстригой Отрепьевым, и он стал Гришкой Отрепьевым. В борьбе с ним царя Бориса Федоровича охотно поддержали иерархи православной церкви, в числе которых был и казанский митрополит, будущий патриарх Гермоген. Сохранился его более поздний отзыв о самозванце. Святейший считал что он – «отступник православной нашей веры и злой льстец, сын дьявола, еретик, чернец-рострига Гришка Отрепьев», который «бесосоставным своим умышлением назвав себя сыном великого государя нашего и великого князя Ивана Васильевича всея Руси, царевичем Дмитрием Ивановичем всея Руси… и дерзнул без страха к Московскому государству, и, назвав себя царем, а после и цесарем, и коснулся царского венца. И владея таким превысоким государством мало не год, и которых злых дьявольских дел не делал, и коего насилия не учинил»[18].

Русское духовенство справедливо опасалось активизации католической курии, ее экспансии в пределы страны. Произошедшее, впрочем, не помешало, казакам и жителям южных городов переходить на сторону Лжедмитрия. Да и сам он, узнав о церковном проклятии «расстриге Гришке», стал показывать народу другого человека, публично признававшего, что является Григорием Отрепьевым. При этом сам предводитель мятежного войска представал как «истинный царевич».

Пока же похитивший царское имя самозванец готовился к захвату власти, понимая, что осуществить это он мог лишь военным путем, сокрушив или переманив на свою сторону войска Годунова. 15 марта 1604 года Лжедмитрий I встретился в Кракове с королем Речи Посполитой Сигизмундом III. Их встречу организовал папский нунций Клаудио Рангони. Самозванец получил обещание тайного содействия в деле овладения Московским царством в обмен на переход в католичество, обещание значительных территориальных уступок и последующей военной помощи со стороны Москвы Сигизмунду III для возвращения шведской короны, захваченной его дядей, Карлом IX. Отцом Сигизмунда III был шведский король Юхан III, оставивший государство сыну, ставшему к тому времени польским королем. Также Лжедмитрий I обязался уступить Речи Посполитой Чернигово-Северскую и половину Смоленской землю. Другая половина Смоленской земли была обещана им Ежи (Юрию) Мнишку. Оговаривался и брак Лжедмитрия с подданной короля, дочерью Ежи Мнишка Мариной.

Воспользовавшись оказанной ему польским королем Зыгмунтом (Сигизмундом) помощью, самозванец набрал небольшое, но достаточно боеспособное войско. Оно насчитывало около 3 тысяч человек. Возглавил эту маленькую армию сандомирский воевода Ежи (Юрий) Мнишек, ставший первым гетманом самозванца. Помощниками Мнишека назначили полковников Адама Жулицкого и Адама Дворжицкого, сына новоявленного гетмана. Станислав Мнишек принял под командование гусарскую роту[19]. На Дон к жившим там казакам были направлены литвин Щастный Свирский и несколько запорожцев. Они доставили донцам знамя Лжедмитрия I, представлявшее собой алое полотнище с черным двуглавым орлом посредине. Войско приняло знамя, и 25 августа с Дона к новоявленному «государеву сыну» прибыло казачье посольство с грамотой, в которой говорилось о готовности выступить на Москву. Получив это известие, армия самозванца двинулась в поход к рубежу Российского царства. 13 октября 1604 года уже 6 тысячное войско «царевича Димитрия», пополнившееся новыми отрядами «черкас» (запорожцев), перешло разделявшую два государства границу.

Началась война, за перипетиями которой следили и в Москве, и в Речи Посполитой, и в казачьих землях, и в Шведском королевстве. Успехи самозванца и его приспешников не могли не тревожить опасения вполне вероятного усиления в случае победы самозванца Польско-Литовского государства. Первой крепостью, оказавшейся на пути Лжедмитрия, был пограничный Монастыревский острог (Моравск, ныне село Моровск Козелецкого района на юго-западе Черниговской области Украины), поставленный на реке Десне в 1594 году. Местные служилые люди перешли на его сторону и признали своим государем. Их дурному примеру последовали гарнизоны других южных городов. Многие русские люди уверовали тогда в чудесное спасение царевича Дмитрия и встали под знаменами «законного государя» чтобы сражаться за его права с войсками Годунова. Свою роль сыграла агитация, начатая сторонниками самозванца. Показателен пример с Монастыревским острогом. Решающим оказалось письменное обращение к его защитникам, отправленное с передовым отрядом атамана Белешко. Оказавшись у острога, один из казаков подъехал к стене крепости и на конце сабли передал жителям грамоту самозванца. На словах он сообщил, что следом идет сам «царевич Димитрий» с огромными силами. Застигнутые врасплох местные командиры – воевода Борис Владимирович Лодыгин и голова Михаил Федорович Толочанов – попытались организовать сопротивление казакам. Но подчиненные отказались им повиноваться, связали воеводу Лодыгина и голову Толочанова и выдали Белешко.

Пользуясь поддержкой населения южнорусских городов, Лжедмитрий I смог добиться еще более значительного успеха – овладел Черниговом. Известие о сдаче Монастыревского острога и приближении войска «царевича» вызвали в городе волнения. Многие черниговцы требовали признать власть «законного государя». Среди местных служилых людей царили разброд и шатания. Воеводы – князь Иван Андреевич Татев, князь Петр Михайлович Шаховской и Никифор Семенович Воронцов-Вельяминов – заперлись со стрельцами в детинце и приготовились к отражению неприятеля. Но посад остался в руках взбунтовавшихся горожан, что решило исход дела. Не имея сил справиться с воеводами, черниговцы призвали на помощь находившийся неподалеку отряд Белешко.

В Москве уже знали о маршруте движения неприятельского войска и тревожились за судьбу Чернигова. Для усиления гарнизона этой крепости Борис Годунов направил целое войско во главе с боярином Никитой Романовичем Трубецким. В авангарде этой рати с отрядом стрельцов шел окольничий Петр Федорович Басманов. Он находился в 15 верстах от города, когда там произошло восстание. Призванные черниговцами казаки успели войти в Чернигов и штурмовали детинец, но были отбиты залпами стрельцов Татева. Раздосадованные потерями казаки Белешко и прибывшие следом наемники Юрия Мнишка стали грабить посад. Но, отразив первую атаку, Татев не смог удержать своих людей в подчинении. Только что отбившие приступ стрельцы и городовые казаки заколебались. Можно долго гадать о причинах этого: нашли ли сторонники самозванца новые аргументы и доводы, смутившие оборонявших Чернигов служилых людей, возможно, были охвачены беспокойством за свои разграбляемые подворья. Важен итог – сдача города. Сообщения источников, описывающие обстоятельства падения Чернигова, совпадают во многих деталях. По свидетельству «Нового летописца», воевода Татев пытался оборонять крепость, «не ведая тово, что в ратных людях измена; и пришли все ратные люди, и его (воеводу Ивана Татева – В. В.) схватили, и сами здались Расстриге, и крест ему целовали»[20]. Об этом же свидетельствуют и разрядные книги. Судя по ним, черниговцы сами захватили и выдали самозванцу своих воевод. Оказавшись в плену, Иван Татев и Петр Шаховской, спасая жизнь, признали самозванца и целовали ему крест. Отказавшийся последовать их примеру Никифор Воронцов-Вельяминов был казнен.

Вслед за Монастыревским острогом и Черниговом на сторону Лжедмитрия I перешел Путивль. Город, единственный на этом рубеже имевший каменные стены и башни, сдал самозванцу осадный воевода князь Василий Михайлович Рубец Масальский, ставший впоследствии одним из самых близких к Лжедмитрию людей. Воеводу поддержали и горожане, и несущие службу в Путивле 500 конных самопальников. Тогда же в лагерь самозваного «царевича» бежал из Путивля с казной, посланной Борисом Годуновым в северские города, дьяк Богдан-Иоаким Иванович Сутупов, происходивший из не очень знатного рода данковских дворян. Благодаря этому в руках Лжедмитрия I оказались значительные средства, предназначенные для строительства новых крепостей и раздачи жалованья служилым людям всего юго-западного рубежа. Против самозванца и его сторонников выступили лишь 2 сотни московских стрельцов, переведенных в Путивль, но удержаться в городе они не смогли. После недолго сопротивления местные служилые люди «поймали» московских стрельцов и их командиров. Главный путивльский воевода окольничий Михаил Михайлович Салтыков, отказавшийся последовать примеру Масальского и Сутупова, был притащен к самозванцу на веревке, привязанной к его бороде.

Упорное сопротивление войскам Лжедмитрия оказал лишь Новгород-Северский, в котором с отрядом в 1500 человек укрепился не успевший к Чернигову воевода Петр Федорович Басманов. Осада крепости началась 11 ноября 1604 года. Из Путивля спешно доставили артиллерию. Через три дня после недолгой бомбардировки была предпринята попытка атаковать город, но его защитники принудили противника отступить. Потеряв на приступе 50 человек, Лжедмитрий I не успокоился и стал готовить новый штурм – ночной. Он приказал сразу после начала атаки зажечь деревянные стены города. Но Басманов, узнав от своих прознатчиков о приготовлениях врага, успел подготовиться к отражению нового приступа. Штурм начался в ночь с 17 на 18 ноября 1604 года. Готовый к бою гарнизон осажденной крепости смог отразить и это нападение. Так и не сумев поджечь стены города, наемные отряды самозванца отступили, понеся ощутимые потери[21].

Несмотря на неудачные попытки овладеть Новгородом-Северским, территория, подконтрольная Лжедмитрию I, продолжала стремительно расширяться: в конце ноября его власть признали города Рыльск и Курск. В Рыльске был схвачен воевода Алексей Федорович Загряжский, в Курске – князь Григорий Борисович Долгоруков-Роща и стрелецкий голова Яков Змеев. Спасая свою жизнь, воеводы признали предводителя вражеского войска «царевичем Димитрием». Тогда же на сторону самозванца встала Комарицкая волость, в начале декабря под его руку перешли город Кромы и Околенская волость. Встревоженный успехами самозванца, Борис Годунов усилил гарнизон ближайшего к восставшим волостям города Орла и провел мобилизацию всех наличных в стране ратных сил.

На помощь державшемуся в Новгороде-Северском Басманову выступила большая армия под командованием князя Федора Ивановича Мстиславского, сосредоточившаяся в Брянске. Несмотря на численное превосходство правительственных войск – у Мстиславского было 25336 служилых людей (с боевыми холопами, по-видимому, около 40000), а у Лжедмитрия I – не более 15000, инициатива принадлежала самозваному «царевичу». 21 декабря 1604 года в сражении, произошедшем у озера Узруй, на реке Смячке, недалеко от Новгорода-Северского, он разбил царские полки.

В начале боя польские гусарские роты опрокинули правый фланг московской армии, а затем, обойдя центр русской позиции, атаковали ставку воеводы Мстиславского. В бою большой воевода был ранен в голову («сечен по голове во многих местех»[22]), но спасен подоспевшими стрельцами. Участник битвы Жак Маржерет, служившего тогда в русском войске, высоко оценил действия вражеского предводителя, вставшего во главе кавалерии, обрушившейся на русские полки. Мемуарист отметил, что «вступив в схватку, он (Лжедмитрий I – В. В.) повел три польских отряда в атаку на один из батальонов столь яростно, что сказанный батальон опрокинулся на правое крыло и также на основную армию в таком беспорядке и смятении, что вся армия, кроме левого крыла, смешалась и обратила врагам тыл». В сражении противник использовал много хитрых приемов и ухваток, еще незнакомых русским воинам. По свидетельству автора «Иного сказания», многие воины самозванца нарядились и коней своих обрядили в медвежьи и овечьи шкуры, чтобы пугать коней московских ратников, другие – прикрепили к лошадям «по обе страны косы», чтобы во время атаки резать дворян Мстиславского. «И кони московского войска от тех коней отшатнулись и не пошли на врага».

В результате действий противника управление русской армии было нарушено, и московские полки поспешно отступили к своему обозу, стоявшему у леса. От окончательного разгрома рать Мстиславского спасла несогласованность действий польских командиров, не поддержавших атаку главных сил. В результате контрудара одного из стрелецких приказов (полков) поляки вынуждены были прекратить преследование отступающей московской армии. Благодаря этому русские воеводы смогли избежать больших потерь. В войске Мстиславского, даже по преувеличенным польским данным, погибло не более 4 тысяч человек[23]. Однако удар по престижу раненного воеводы был велик – в сражении противник захватил шитое золотом и украшенное соболями знамя царской рати. Этот трофей Юрий Мнишек позже передал в бернардинский монастырь в Самборе[24].

Несмотря на одержанную победу, в стане Лжедмитрия I назрел кризис. Переданная самозванцу дьяком Сутуповым сумма закончилась, и раздача денег наемным ротам была приостановлена. 2 января 1605 года большая часть наемников ушла по направлению к границе. В тот же день самозванец сжег свой лагерь под Новгородом-Северским и отступил сначала к мощному Путивлю, а затем к Севску. Этот город ему также удалось занять без боя.

Тогда же, в январе 1605 года, получив подкрепление, русская армия снова перешла к активным действиям. Московской ратью, помимо оправлявшегося от ран Федора Мстиславского, командовал теперь и приведший пополнение князь Василий Иванович Шуйский. Доведя численность войск до 50 тысяч человек (по сильно завышенным польским сведениям московская армия насчитывала 130 тысяч человек[25]), русские воеводы выдвинулись к городу Севску, неподалеку от которого, в Чемлыжском острожке, находилось войско самозванца. 20 января полки Мстиславского и Шуйского заняли село Добрыничи (соврем. Добрунь), в 20 верстах от Севска, где расположились лагерем.

В ночь с 20 на 21 января 23-тысячное польско-казацкое войско Лжедмитрия I выступило из Севска, чтобы, воспользовавшись преимуществом внезапного нападения, атаковать русскую рать. Однако эта попытка была пресечена благодаря бдительности сторожевого охранения. На рассвете 21 января московские воеводы расположили свое войско перед Добрыничами, учитывая опасность фланговых ударов конницы, решивших исход сражения на озере Узруй. Стоявшая в центре позиции стрелецкая пехота с фронта и флангов была прикрыта возами с сеном, между которыми установили 14 орудий. Конные полки разместились на флангах, чуть впереди основной позиции.

Бой под Добрыничами. Книжная иллюстрация.

Атаку на русские полки возглавил сам Лжедмитрий. По свидетельству Г. Паерле, он «с обнаженным палашом в руках, на карем аргамаке, поскакал прямо в толпы врагов, в надежде увлечь за собою дружину»[26]. Вслед за своим предводителем помчались 400 поляков и 2000 «москвитян». Первому удару польской и казачьей конницы способствовал успех – ей удалось обратить в бегство наемные конные роты капитанов Вальтера Розена и Жака Маржерета, стоявшие на правом фланге русской позиции, и потеснить Полк правой руки воеводы Василия Шуйского.

Однако когда поляки, развернувшись, попытались с фронта и правого фланга обрушиться на русскую пехоту, в полной мере проявилась предусмотрительность московских воевод, прикрывших стрелецкий строй возами с сеном и артиллерией. Польские роты были встречены сокрушительным ружейнопушечным залповым огнем и обратились в бегство.

Во время бегства своего войска едва не погиб или попал в плен и сам Лжедмитрий. Аргамак, на котором он рвался в бой, был убит. Выручил самозванца Василий Рубец Мосальский, увезший его на своем коне. В спешке Лжедмитрий даже оставил собственное копье, в качестве трофея доставшееся победителям.

Комов И. Н. Разгром армии Лжедмитрия под Добрыничами.

На завершающем этапе сражения под Добрыничами лишившаяся конного прикрытия казацкая пехота Лжедмитрия I была окружена и уничтожена. Остатки войска самозванца и он сам бежали к границе, укрывшись в порубежном Путивле[27].

От окончательного разгрома «названного Димитрия» спас князь Григорий Борисович Долгоруков-Роща, оставленный им оборонять Рыльск. Две недели царские войска осаждали эту крепость, но безуспешно. От Рыльска Мстиславскому пришлось уходить в Севск, теряя людей и снаряжение под ударами оправившегося от поражения неприятеля. Известие об отступлении от Рыльска обескуражило Бориса Годунова, приславшего к воеводам окольничего Петра Никитича Шереметева и думного дьяка Афанасия Власьева расспрашивать, «для чего от Рылска отошли»[28]. Высказав свою обеспокоенность, царь приказал, несмотря на зимнее время, не распускать войска и идти из Севска к Кромам. Там начинала повторяться Рыльская история.

В этом городе засел один из отрядов самозванца, сумевший подготовиться к вероятной осаде. События под Кромами прямым образом повлияли на последующее неблагоприятное для Годунова развития событий. Командовал пробившимся в Кромы отрядом донской атаман Андрей Карела. Произошло это, по-видимому, еще до сражения под Добрыничами. Севшие в осаду воровские казаки спутали замыслы русского командования – первоначально Федор Мстиславский намеревался, дождавшись осадной артиллерии, которой так не хватало ему под Севском, идти к Путивлю. Оставить в своем тылу мобильный и чрезвычайно опасный казачий отряд Карелы Мстиславский не решился. В итоге именно под Кромами и решился исход кампании 1605 года. Под стены этой крепостицы пришлось отводить главное русское войско, вести правильную осаду. Однако овладеть ей так и не удалось. При кажущейся незначительности город представлял собой достаточно прочную цитадель. Построили ее в 1595 году, за десять лет до произошедших в начале Смутного времени событий, из дубовых бревен на высоком мысу, образованном излучиной реки Кромы, левого притока Оки. Воеводой в Кромах был признавший самозванца Григорий Акинфов.

Заболоченные места вокруг Кром создавали дополнительные трудности для осаждающих. По этой причине в крепость на высоком откосе можно было попасть только по одной узкой дороге. Это затрудняло любые осадные действия. Но осаждать Кромы все-таки пришлось, так как занявший город казачий отряд атамана Андрея Карелы создавал угрозу тылам действовавшего в Северской земле царского войска. Все, что нам известно об этом человеке, восходит к парадоксальному сообщению голландского купца Исаака Массы: «Карела, шелудивый маленький человек, покрытый рубцами, родом из Курляндии, и за свою великую храбрость Карела еще в степи был избран этой партией казаков в атаманы, и он так вел себя в Кромах, что всякий, как мы еще увидим, страшился его имени»[29].

Взять Кромы было поручено воеводе Федору Ивановичу Шереметеву, войску которого передали стенобитный «наряд», в том числе из Карачева отправили именную пищаль «Лев Слоботцкой» и две верховые пушки (мортиры) «с пушешными запасы»[30]. Тем не менее начатая им осада оказалась безуспешной. Тогда приказ идти к Кромам получил командующий главными силами князь Федор Иванович Мстиславский. К нему были отправлены пушки и мортиры, выделенные для планировавшейся поначалу осады Путивля.

4 марта 1605 года Мстиславский соединился с Шереметевым в окрестностях Кром. Но и к Кареле прибыло подкрепление – пятьсот донских казаков и служилых людей, по предположению Р. Г. Скрынникова – половина оставшихся у него (Лжедмитрия – В. В.) на то время ратников[31]. Приход этого отряда оказался внезапным для Мстиславского и других воевод. Их сторожевое охранение приняло путивлян за своих. Карела же, предупрежденный о прибытии подкрепления, сделал вылазку. Неожиданный двойной удар – извне и из осажденной крепости – вполне удался и прибывшему из Путивля отряду удалось прорваться в Кромы, усилив осажденный гарнизон.

Начавшаяся битва за мятежный город продолжалась шесть недель. Попытка овладеть крепостью штурмом провалилась, хотя первоначально атакующим сопутствовал успех. Стрельцам удалось сделать «примет», набросав («приметав») хворост к стенам острога. Он был подожжен, и защитникам Кром пришлось, оставив острог, отступить в верхний город. Когда пожар поутих, на острожный вал поднялись стрельцы, но казаки Карелы принялись стрелять с городских стен. Метким огнем они выкашивали штурмующих, и командовавший приступом воевода Михаил Глебович Салтыков приказал своим людям отступить.

Больше Кромы не штурмовали, усилия были сосредоточены на артиллерийском обстреле города, быстро превратившегося в руины. Но казаки зарылись под землю, создав систему хорошо укрытых от орудийного огня убежищ – лазов и нор, соединенных между собой траншеями. Когда бомбардировка прекращалась, они покидали укрытия и обстреливали любого, кто приближался на дистанцию результативного выстрела. Приверженцы самозванца совершали и вылазки, но лишь до ранения Карелы.

Затянувшаяся осада Кром позволила Лжедмитрию оправиться от поражения и пополнить свои войска, поредевшие в боях на Северщине. В конце января – начале февраля на сторону самозванца перешли «польские» города Белгород и Царев-Борисов, в марте – Елец и Ливны. При посредничестве донских казаков самозванцу присягнул ногайский бий Иштеряк. Однако военные действия грозили затянуться, не гарантируя быстрой победы ни одной из сторон. Все изменила неожиданная кончина Бориса Федоровича Годунова, последовавшая 13 апреля 1605 года. Власть перешла к его сыну, шестнадцатилетнему Федору. Положение нового государя было очень шатким, и в мае того же года часть собранной под Кромами русской армии изменила законному царю. Многие служилые люди, убежденные заговорщиками – воеводой Петром Басмановым, его сводным братом Василием Голицыным, «большими» рязанскими дворянами Ляпуновыми, – перешли на сторону самозванца. Его сторону приняли дворянские сотни из Рязани, Тулы, Каширы, Алексина, северских городов, немецкая рота капитана Вальтера Розена. Остальные вместе с сохранившими верность Годуновым воеводами Михаилом Петровичем Катыревым-Ростовским, Андреем Андреевичем Хрипуном Телятевским, Василием Петровичем Морозовым, Михаилом Федоровичем Кашиным и Василием Борисовичем Сукиным поспешно отошли к Москве, встревоженные слухами о быстром приближении к Кромам 40-тысячной армии Лжедмитрия[32].

В Москве также произошел переворот, организованный двумя доброхотами ложного государя – Гаврилой Григорьевичем Пушкиным и Наумом Михайловичем Плещеевым. Они, прибыв в столицу, зачитали сначала в подмосковном Красном Селе, а затем на Красной площади пространную грамоту «царевича Димитрия». Объявив народу о чудесном спасении и своих правах на изменнически похищенный престол, самозванец требовал, чтобы москвичи били ему челом, обещая многие милости всем столичным жителям, от бояр до «черных людей»: «тишину, покой и благоденственное житье», а также значительное снижение податей[33]. Щедрые посулы самозванца всколыхнули московский посад. Толпы взбунтовавшегося народа ворвались в Кремль, стрелецкая охрана которого встать против стихии мятежа не отважилась и попросту разбежалась.

Федор Борисович Годунов был силой сведен с престола и заключен под стражу на старом боярском дворе Годуновых. На время власть в Москве взял в свои руки Богдан Яковлевич Бельский, принародно поклявшийся, что именно он спас царевича Дмитрия в Угличе. Собрав и обнадежив главных стрелецких командиров, Богдан Бельский восстановил караулы в Кремле и по городу.

О произошедших в Москве событиях Плещеев и Пушкин немедленно сообщили в Тулу, где находился тогда самозванец и его воинство.

Получив эту важную весть, Лжедмитрий и его сторонники не могли не испытывать удовлетворения, однако у них оставались определенные сомнения в преданности Богдана Бельского (двоюродного брата свергнутой царицы Марии Годуновой) новой власти. Он был поспешно заменен на присланных из Серпухова, куда самозванец и с войском передислоцировался из Тулы, надежных людей – князя Василия Васильевича Голицына, князя Василия Рубца Мосальского, ставшего «печатником» дьяка Богдана Сутупова, дворянина Михаила Андреевича Молчанова, делом доказавших преданность новому господину. Их сопровождал сильный отряд под командованием Петра Басманова. Верные Лжедмитрию I люди сразу же взяли под контроль ситуацию в столице. Тогда же решилась судьба свергнутого царя, определенная самим самозванцем. Выполняя его приказ, Голицын, Мосальский и Молчанов вместе с дьяком Андреем Шерефединовым 10 июня задушили Федора Борисовича и его мать, царицу Марию Григорьевну. Официально народу объявили, что Годуновы умерли, приняв некое «зелье»[34]. Благосклонно относящийся к Годуновым патриарх Иов был низложен. Старого и недужного телом, но не сломленного духом первого патриарха в простой иноческой одежде отправили в Старицкий Успенский монастырь с приказанием «взять его там в приставы» и содержать «во озлоблении скорбнем». Новым патриархом стал лукавый грек Игнатий, митрополит Рязанский и Муромский, первым из архиереев открыто вставший на сторону самозванца. Позже он сбежит из России, примет униатство, будет признан лжепатриархом и исключен из перечня предстоятелей Русской Православной церкви. По преданию, когда Игнатий прибыл в Старицу, чтобы получить благословение от предшественника, то получил резкий отказ. Тогда же Иов произнес и свое обличительное: «По ватаге атаман, а по овцам и пастырь».

20 июня 1605 года Лжедмитрий I торжественно вступил в Москву и занял царский трон. Правление самозванца было недолгим. При походе на Москву «царевич» сулил всем поддержавшим его небывалые милости. Став царем, он сдержал часть этих обещаний: даровал податные льготы южнорусским городам, одарил казаков, настоял на восстановлении в новой редакции Судебника права крестьянского выхода в Юрьев день (март 1606 года). Но далеко не все прежние обязательства были выполнены, многие из них, отвечая интересам одних слоев русского общества, серьезно ущемляли права других. Не спешил Лжедмитрий и выполнять польские пожелания, прежде всего те, которые могли разоблачить в нем приверженца католицизма. Тем не менее, московских жителей насторожило венчание на царство Лжедмитрия, изобиловавшее новыми, непривычными обрядами и знаками. Произошло оно 21 июля 1605 года, всего через месяц после его вступления в Москву. В ходе церемонии были использованы изготовленная придворным ювелиром австрийского императора Рудольфа I по заказу Бориса Годунова корона европейского типа и новый трон – точная копия того, который принадлежал царю Соломону. Впрочем, в ходе венчания использовались и русские царские регалии. Особенно насторожило свидетелей коронации выступление иезуита Николая Черниковского на латинском языке.

Пытаясь выиграть время, Лжедмитрий I начал действовать на военном поприще. Он объявил себя «непобедимым императором» и стал готовиться к большой войне против Крымского ханства и Турции, рассчитывая с помощью верных донских казаков овладеть Азовом. Одновременно с этим терские казаки должны были действовать в Закавказье[35]. Базой собиравшейся в поход армии был определен поставленный в 1591 году на реке Быстрая Сосна, притоке Дона, город Елец. По приказу Лжедмитрия I туда свозилась артиллерия, там складировались большие запасы провианта, фуража, военного снаряжения. Весной 1606 года подготовка похода вступила в решающую стадию.

Восстание 17 мая 1606 г. Воцарение Василия Шуйского

Несмотря на раздачу денег, титулов, земель и щедрых обещаний, русское общество в целом было недовольно самозванцем. Повседневная деятельность ложного «царя» и его ближайшего окружения, выказанное ими явное пренебрежение староотеческими обычаями вызывали резкое неприятие церкви, боярства и большинства посадских людей. Действительно, в глазах православного люда многие поступки государя не соответствовали традиционному царскому обиходу, даже выглядели нехристианскими. Вопреки русским обычаям, Лжедмитрий I не спал после обеда, не соблюдал постов, ел запрещенную церковью пищу (жареную телятину), ходил в баню в воскресные дни, что трактовалось как неподобающий поступок, вел разгульную и распутную жизнь. Особенно недовольны были москвичи, страдавшие от произвола казачьего и шляхетского окружения царя. Еще более накалила обстановку его женитьба на знатной полячке Марине Мнишек, дочери сандомирского воеводы Ежи (Юрия) Мнишка. С невестой-шляхтенкой и ее родственниками в Москву прибыла не свита, но целая армия (по русским сведениям «6000 избранного воинства», по польским – около 1000 телохранителей), наводнившая русскую столицу[36]. Свадьба состоялась 8 мая 1606 года. Вооруженную стражу новой царицы после бракосочетания не распустили, а разместили на дворах бояр, купцов и посадских людей, изгнав из них хозяев.

К этому времени в Москве уже был подготовлен заговор, во главе которого встал князь Василий Иванович Шуйский. После смерти Бориса Годунова он оказался единственным из видных московских бояр, не поехавшим навстречу Лжедмитрию. Еще в июне 1605 года Шуйский с братьями то ли предпринял попытку свержения самозванца (что маловероятно), то ли был обвинен в этом, сразу же «разоблачен», приговорен к казни, но затем помилован и отправлен в ссылку. Вернувшись в конце 1605 года в Москву, Василий Иванович возглавил новый заговор. Поскольку самозванец к этому времени в полной мере успел показать себя нелегитимным похитителем трона, то желающих поучаствовать в его свержении теперь оказалось более чем достаточно. 17 мая 1606 года в Москве вспыхнуло подготовленное Шуйскими и их сторонниками восстание. Заговорщикам удалось ворваться во дворец и разоружить стражу Лжедмитрия, а затем убить его. Первым выстрелил из-под армяка из пищали будущий известный воевода, сын боярский Григорий Валуев. При этом он сказал: «Что толковать с еретиком: вот я благословляю польского свистуна!». Агонизирующего самозванца добили другие участники переворота – позже на теле убитого видели около 20 ран.

Погибли и попали в плен многие из бывших при самозваном царе иноверцев. По подсчетам Станислава Немоевского, приведшего в своих записках поименный список погибших, во время бунта пало 524 поляка. Бояре с трудом смогли остановить расправу народа со своими обидчиками. К домам уцелевших панов поставили стрелецкие караулы. Благодаря этому спаслись послы Речи Посполитой Николай Олесницкий и Александр Гонсевский, Юрий Мнишек, Вишневецкие.

Останки убитого самозванца предали поруганию. Как с нескрываемым удовлетворением писал позднее Святитель Гермоген, «злосмрадное и скверное тело» Лжедмитрия было «извлечено бедне [из] Большого града (Кремля – В. В.) и покинуто на торжище. И всего царствующего града Москвы и всех окрестных и дальних градов всего Московского государства всякими многими людьми видимо было три дни, и после того православными христианами и огню предано, и не обретеся и пепел скверного его тела»[37].

Получив известие о гибели Лжедмитрия I и произошедшем в Москве истреблении поляков, король Речи Посполитой Сигизмунд III решил воспользоваться ситуацией как удобным предлогом для начала войны с Русским государством. Но польское общество, расколотое в политическом отношении, не было к ней готово. Часть магнатов и шляхтичей организовала восстание (рокош) против неугодного им короля. Собственно, одной из целей планировавшегося Сигизмундом III вторжения в Россию было желание перенаправить внимание общества. Но подготовка к открытию военных действий, намеченная на конец 1606 года, затянулась, и рокошане нанесли удар раньше[38]. Противники короля – краковский каштелян Николай Зебжидовский, Ян Щасный Гербурт, Станислав Стадницкий и виночерпий Литвы Януш Радзивилл – обвинили его в связях с иезуитами и иностранцами, а также в стремлении к абсолютной власти и подняли своих сторонников на войну с Сигизмундом III. Начался Сандомирский рокош, более известный как рокош Зебжидовского. В этих условиях, опасаясь за свою власть, король предпочел на время отложить поход в Россию и использовать собранные войска против восставшей шляхты. Только после поражения рокошан в битве под Гузовым в 1607 году Сигизмунд III смог вернуть себе контроль над охваченными мятежом землями.

После переворота 17 мая ситуация в Москве оставалась напряженной. Встревоженные действиями посадских людей, громящих дома поляков, и начавшимися расходиться по стране слухами о спасении лжецаря, тело которого еще валялось «на Пожаре», как тогда называли Красную площадь, власти поспешили с избранием нового государя. Они даже не стали дожидаться созыва правильного Земского собора с участием выборных представителей всей земли. 19 мая 1606 года собравшимся на Красной площади народом новым царем был «выкрикнут» главный герой произошедшего в столице переворота, пятидесятичетырехлетний Василий Иванович Шуйский (Василий Храбрый, как называет его Арсений Елассонский). Это был последний в русской истории царь-рюрикович, потомок младшего брата Александра Невского Андрея Ярославина.

Царь Василий Иванович Шуйский. Рисунок А. А. Зеленского с портрета в Кунсткамере в Академии Наук. 1860-е гг.

Четыре года его правления стали временем тяжелейших потрясений и испытаний для русского народа. Прекратить начавшуюся при Борисе Годунове и Лжедмитрии I «междоусобную брань» новый властитель не смог. В своих действиях, направленных на стабилизацию обстановки в стране, он пытался опереться на дворянство и посадские общества северных и центральных районов страны, наиболее пострадавших от социальных катаклизмов прошлых лет и поэтому заинтересованных в ужесточении политического режима в стране. Старясь учесть их требования, Василий Шуйский еще более ограничил личную свободу крестьян, увеличив срок сыска беглых до 15 лет. Подобная политика царя дала прямо противоположный его ожиданиям результат, еще больше накалила обстановку в стране и привела к обострению противоречий между консервативным Севером и радикальным Югом, где даже помещики выступали противниками ограничения крестьянского выхода и продолжали укрывать беглых людей, селившихся на их землях. В стране стала разгораться гражданская война. Новому московскому царю пришлось столкнуться с Болотниковщиной – страшным восстанием в южных уездах страны, одним из поводов для которого стал слух об очередном спасении «Дмитрия Ивановича», сумевшего избежать гибели и укрывшегося в польских пределах.

Юг в огне. Болотниковщина

Итогом усилившегося противостояния явилось возникновение на Юге страны мощного антправительственного движения. Очагом его стал крепкий град Путивль, где на воеводство сел враждебно настроенный к царю Василию Шуйскому деятельный и умный князь Григорий Петрович Шаховской. Он заслужил зловещее прозвище «всей крови заводчик» – так метко стали величать его современники. Шаховского в его неблаговидных делах поддержал и второй путивльский воевода, Игнатий Ермолаевич Михнев[39].

Шаховской бежал из Москвы в Путивль еще во время майского восстания 1606 года. В пути его сопровождал еще один близкий Лжедмитрию I человек – дворянин Михаил Молчанов. Именно он в суматохе происходивших событий забрал государственную печать свергнутого и убитого самозванца, переданную, по некоторым сведениям, дьяком Богданом Сутуповым[40]. Позже по многим городам были разосланы грамоты, скрепленные этой печатью. В них утверждалось, что «царь» Дмитрий Иванович вновь спасся и вскоре вернется, чтобы покарать изменивших ему московских людей. Выглядели такие послания вполне достоверно, ведь в силу установившейся традиции царские грамоты не скреплялись личной подписью государя, но в обязательном порядке заверялись его печатью. Именно она оказалась у Лжедмитрия II. (Проведенное И. О. Тюменцевым сопоставление оттисков печати Лжедмитрия I и печати Лжедмитрия II показало их идентичность)[41].

Одну из таких подтвержденных печатью грамот получил возвращавшийся в то время из турецкого плена донской казак Иван Болотников, бывший боевой холоп князя Андрея Андреевича Хрипуна Телятевского. В конце лета 1606 года, проезжая через Польшу, в Самборе, в замке Мнишков, его представили некоему лицу, назвавшемуся «царем Дмитрием Ивановичем». Как выяснилось, это был Михаил Андреевич Молчанов, о чем с уверенностью заявили русские посланнники в Речи Посполитой – князь Григорий Константинович Волконский и дьяк Андрей Иванов, по представленному польской стороной описанию с легкостью опознавшие в самборском самозванце хорошо им известного Молчанова[42]. Прикрывшийся царским именем беглый дворянин пожаловал Болотникову чин «большого воеводы» и направил в Путивль к воеводе Григорию Шаховскому, начавшему поднимать Северскую землю против царя Василия Шуйского[43].

Болотников, а затем и еще один присоединившийся к нему самозванец – Лжепетр (беглый холоп Илейка Коровин, назвавшийся «царевичем Петром Федоровичем», мифическим сыном царя Федора Ивановича), оказались во главе одного из самых мощных в российской истории антиправительственных движений, добиваясь своих целей исключительно военным путем. В нем приняли участие не только крестьяне и холопы, но и многие служилые люди, отряды которых возглавили авторитетные в их среде вожди: тулянин Истома Пашков[44] и рязанцы Прокопий Петрович Ляпунов и Григорий Федорович Сумбулов.

На первом этапе восстания, еще до прибытия в Путивль Болотникова, борьба развернулась за небольшую, но стратегически важную крепость Елец. В этом городе находилась приготовленная для войны за Азов артиллерия, а также продовольственные и боевые припасы. Усмирять взбунтовавшихся в Ельце служилых людей отправили князя Ивана Михайловича Воротынского. Этот воевода был одним из самых близких к Василию Шуйскому бояр[45]. Передовым полком в пятитысячной рати Воротынского командовал Михаил Борисович Шеин, прежде находившийся на воеводстве в Ливнах и с трудом бежавший оттуда после начавшегося и в этом городе мятежа[46].

Понимая необходимость удержания Ельца, к которому двигались царские войска, Шаховской, возглавлявший тогда противный царю Василию лагерь, спешно двинул на помощь гарнизону наспех собранное повстанческое войско. Командовал им упомянутый выше Истома Пашков. Ему удалось разбить Воротынского и освободить Елец от осады. Подробнее всего о последствиях этой неудачи сообщалось в разрядных книгах: «И после того князь Иван Михайлович Воротынский пришол на Тулу ж, а дворяне все поехали без отпуску по домам, а воевод покинули. И на Туле заворовали, стали крест целовать Вору. И боярин князь Иван Михайлович Воротынский с товарищи пошли с Тулы к Москве, а городы Зарецкие все заворовалися, целовали крест Вору»[47].

Вскоре после ухода к Ельцу войска Истомы Пашкова в Путивле объявился Болотников с грамотой якобы спасшегося «царя» Дмитрия. В этой грамоте он объявлялся большим воеводой – главнокомандующим стоящих за воровского «государя» войск. Болотников стал набирать свою армию. По мнению Р. Г. Скрынникова, костяк ее составили «люди, не обученные военному делу, но одушевленные идеей борьбы за справедливость»[48]. Это утверждение представляется ошибочным. На юге страны не обученных военному делу людей не было. Даже крестьяне имели оружие, порой и огнестрельное, чтобы отбиваться от врагов[49].

В Москве в полной мере осознавали опасность происходивших на южном пограничье событий. В сентябре 1606 года двинутые против бунтовщиков войска Шуйского были сосредоточены в районе Калуги, наиболее вероятном объекте атаки той части бунтовщиков, которыми командовал Болотников. Во главе правительственной армии встали князь Юрий Никитич Трубецкой и Михаил Александрович Нагой. Первой их боевой операцией стала попытка овладеть Кромами. Гарнизон и жители этой крепости также восстали против царя Василия. На помощь кромичам выступили Иван Болотников и ставший его деятельным помощником сотник путивльских самопальников, сын боярский Юрий (Юшка) Беззубцев. Между болотниковцами и правительственными войсками произошел бой. По-видимому, разгромить царскую рать Болотников и Беззубцев не смогли, но в Кромы пробились и доставили туда все необходимые припасы. Вследствие этого дальнейшее продолжение осады на территории, охваченной мятежом, ввиду приближения зимы показалось государевым воеводам бессмысленным и опасным. Вскоре после сражения они отошли с войсками к Орлу. Там мятеж не вспыхнул только по причине присутствия в городе усиливших гарнизон дворянских сотен из Бежецкой и Шелонской пятин Великого Новгорода. Отвод войск оказался вынужденным решением, так как служилые люди из «дальних городов», растратившие свои припасы, начали разъезжаться по поместьям. Отступление армии встревожило Василия Шуйского, и он направил в Орел – уговаривать ратных людей – князя Данилу Ивановича Мезецкого в сопровождении трех приказов московских стрельцов. Ими командовали стрелецкие головы Иван Широносов, Данила Пузиков, Петр Мусорский[50].

Однако к тому времени правительственными войсками был уже покинут и Орел. Полки Трубецкого эмиссар царя встретил у Лихвинской засеки (в верховьях Оки, между Крапивной и Козельском), но остановить фактически бегущие государевы силы Мезецкий не смог. Против Василия Шуйского встали все окрестные города. Отходивший от Ельца к Новосили полк Михаила Кашина не был пущен в этот город. Жители Новосили «целовали крест Вору, кой назвался царем Дмитреем», и затворили ворота перед царскими войсками. Волнения вспыхнули в Туле, и правительственным войскам пришлось очистить и этот город[51]. Тогда полковые воеводы и князь Мезецкий приняли решение уходить к Калуге.

В это время вторая армия мятежников во главе с Истомой Пашковым от Ельца через Мценск и Ряжск, сбивая заставы правительственных войск, пошла в Рязанские места. Отступая и на этом направлении, остатки рати Ивана Воротынского ушли к Москве.

Основные события произошли под Калугой. Туда, как было сказано выше, отходили Юрий Трубецкой и Михаил Нагой, туда же из Москвы спешили к ним подкрепления, чтобы усилить отступившие и поредевшие войска. Привел новые московские полки младший брат царя, Иван Иванович Шуйский, другими воеводами в его армии были князь Борис Петрович Татев и Михаил Игнатьевич Татищев. С ними пришли отборные части, составленные из служилых людей Государева двора, – элита поместной конницы. Соединившись под Калугой, царские войска 23 сентября 1606 года смогли нанести чувствительный удар по мятежникам, остановив продвижение Болотникова к Москве. Бой с ним произошел в устье реки Угры, там, где за 126 лет до этого московские рати остановили хана Ахмеда, мечтавшего вернуть Русь под власть Орды. Р. Г. Скрынников, ссылаясь на разрядную запись о награждении князя И. И. Шуйского «с товарыщи» за победу над «воровскими людьми» в устье Угры, пишет, что это сражение закончилось поражением повстанческой армии[52]. По-видимому, исход битвы остался неопределенным, что и дало повод Василию Шуйскому считать ее выигранной. Болотниковцы были вынуждены временно приостановить свое наступление. Но воспользоваться плодами победы царские воеводы не смогли. В их тылу взбунтовались калужане и «все городы украинные и береговые отложились и в людях стала смута»[53]. Помимо Калуги существенным оказалась потеря таких крепостей, как Алексин и Серпухов. Как в старорусских легендах, у грозящего бедой чудища вместо одной отсеченной головы вырастало сразу несколько новых. Ситуацию в стране осложнил бунт и на западном рубеже, до того казавшимся спокойным. Его поднял в Вязьме и Можайске Федор Берсень, после чего волнения охватили Дорогобуж и Рославль. В ближайших к этим городам уездах стали действовать отряды атаманов Шестакова и Соломы, превратившие дороги между Смоленском и Можайском в непроезжие места. Усмирение данных уездов потребовало продолжительного времени и значительных усилий, часть правительственных войск пришлось задействовать на новом фронте.

Таким образом, летом – в начале осени 1606 года восставшие одержали победы над правительственными войсками под Ельцом и Кромами, потерпели неудачу в столкновении в устье реки Угры. Затем им удалось взять реванш в бою на реке Лопасне, где был разбит воевода Владимир Васильевич Кольцов-Мосальский. Воспользовавшись этим успехом, «воры» вышли на ближние подступы к Москве.

Последняя попытка остановить победное шествие мятежных полчищ была предпринята на реке Пахре[54]. Поначалу царским воеводам сопутствовал успех. Возможно, потому, что здесь впервые во главе армии был поставлен девятнадцатилетний князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, обладавший феноменальным полководческим талантом. В товарищи (помощники) ему определили дядю по матери Бориса Петровича Татева и Артемия Васильевича Измайлова, воевод опытных и обстрелянных. К войску Скопина присоединились и остатки отряда В. В. Кольцова-Мосальского. Противник явно превосходил небольшую рать Скопина и атаковал его, но на этот раз был разбит.

После жаркого боя армии Болотникова с царским войском мятежники были остановлены и вынуждены уйти к Серпухову[55]. Однако победное для Скопина дело на Пахре не могло изменить неблагоприятную для Василия Шуйского ситуацию на этом театре военных действий. С юга подходила новая, более многочисленная, повстанческая армия. Вел ее искушенный в военном деле «храброборец и большей промысленик атаман казачей» Истома Пашков. К этому времени он успел соединиться с рязанским войском Григория Федоровича Сумбулова и Прокофия Петровича Ляпунова. Перейдя через Оку, они овладели важной крепостью Коломной – южными воротами Москвы. Взяли ее мятежные воеводы уговорами, обещав не разорять коломничей. Но слово свое не сдержали, разграбив богатый город.

Благоприятное для Василия Шуйского впечатление от успешного для его воевод исхода боя на Пахре оказалось стертым. Новые повстанческие отряды развернули наступление к царствующему граду Москве[56]. Встревоженный действиями мятежников царь направил против них армию под командованием Федора Ивановича Мстиславского, Ивана Михайловича Воротынского и своего брата Дмитрия Ивановича Шуйского. К ним присоединилось войско Скопина, незадолго до этого хорошо показавшее себя в боевых действиях на реке Пахре. Но на сей раз прихотливое военное счастье оказалось на стороне противника. 25 октября 1606 года в 50 верстах от столицы, у села Троицкого, произошло большое сражение закончившееся поражением московских воевод. Взятых в плен 9 тыс. простых ратников Пашков приказал наказать кнутом и распустил по домам, а знатных пленников отправил в Путивль[57]. 28 октября 1606 года войска Пашкова подошли к Москве, куда вскоре прибыл и Болотников. Все – происхождение, опыт, заслуги – было на стороне Истомы. Но эти качества перевесила предъявленная его конкурентом грамота от самборского самозванца. Невзирая на недовольство Пашкова, Болотников принял на себя главное командование обеими повстанческими ратями. Численность объединившейся под его началом армии составляла около 30 тыс. человек[58].

Лисснер Э. Э. Восстание Болотникова.

Началась осада Москвы ворами. Основные позиции мятежников находились у села Коломенского и у деревни Заборье (у Серпуховских ворот), а оставшийся у Пашкова отряд отошел к Николо-Угрешскому монастырю[59]. Разобравшись с командованием, Болотников начал активные действия у стен столицы. 26 ноября 1606 года, в Юрьев день, его отряды попытались ворваться в Москву со стороны Тонной слободы, но были отбиты с большим уроном. На самом опасном участке обороны у Серпуховских ворот стояли войска Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, особо отличившегося в день устроенного бунтовщиками приступа.

Узнав об одержанном под Москвой первом успехе, патриарх Гермоген рассылает по городам свои знаменитые грамоты. Они носят характер агитационных воззваний, призывают верных к вооруженному отпору восставшим («ворам»), зовут их стать под знамена Шуйского и разъясняют, что крестоцелование «царю Димитрию» – измена законному царю, что истинный царевич Дмитрий мертв, а мощи его перенесены в Москву. Святитель достаточно подробно рассказывает о произошедшем сражении и его итогах. По его словам, болотниковцы («злые и суровые, бесом подстрекаемые на свои души»), «забыв Бога, пришли от слободы Тонной яко за поприще (версту – В. В.). Московская же Богом собранная рать, видя бесстудный их приход, положа упование на Бога и призывая в помощь великомученика Христова Георгия, и вооружась каждый ратным оружием, опернатившись яко непоборимые орлы в шлем спасения, ополчась по достоянию и устремились на них, проклятых злых губителей; поймав елико надобно живых всяких многих воров прислали к государю царю, а тех всех без остатка побили»[60].

Стычки на подступах к городу продолжались и в последующие дни. Об этом сохранилась краткая запись в разрядной книге, уточняющая место, где они происходили: «И с ворами бои были ежеденные под Даниловским и за Яузою»[61].

Осада столицы воровской армией Болотникова, начавшаяся в конце октября 1606 года, длилась более месяца – до 2 декабря того же года. Это был период наивысшего подъема одного из самых кровавых в истории России восстаний. Оно охватило огромную территорию – под контролем мятежников находилось тогда более 70 городов юга и центра России. В движении против царя Василия приняли участие не только Северская земля и города «от Поля», калужские, тульские и рязанские уезды. Волнения охватили Смоленскую землю, юго-восточные окраины государства – Шацк, Темников, Кадом, Елатьму, Алатырь, Арзамас, муромские места. Тревожной стала ситуация в Казанской земле и Астрахани.

В критический момент борьбы московские власти проявили максимум решимости и организованности, тогда как действия их противников оказались неэффективными. Понимая, что имеют дело со своими заклятыми врагами, Василий Шуйский и поддержавший его патриарх Гермоген сумели убедить москвичей в неизбежности жестокой мести за свержение Лжедмитрия I. Решимости столичного посада стоять до конца против мятежной рати не смогли поколебать ни проникающие в город вражеские лазутчики, ни распространяемые восставшими прокламации – «воровские листы», как называл их патриарх Гермоген[62]. Агитационные мероприятия болотниковцев, стремившихся шире раздуть пламя бунта, упоминается также в одной из грамот ростовского митрополита Филарета: «А стоят те воры под Москвою, в Коломенском и пишут к Москве проклятые свои листы, и велят боярским холопам побивати своих бояр, и жены их и вотчины и поместья им сулят, и шпыням и безыменником вором велят гостей и всех торговых людей побивати и животы их грабити, и призывают их воров к себе и хотят им давати боярство, и воеводство, и околничество»[63].

Посадские люди, участвовавшие в начавшихся в повстанческом лагере у села Коломенского переговорах, также говорили с мятежниками твердо и убедительно. На все утверждения Болотникова о том, что он видел в Польше «царя Димитрия» москвичи отвечали: «Это несомненно другой, мы того Димитрия убили»[64]. Подобная уверенность не могла не произвести определенного впечатления на соратников Болотникова, особенно из числа рязанских и тульских служилых людей. Выяснилось, что те, кто отказался о присяги царю Василию, веря в спасение «царя Димитрия», были жестоко обмануты. Не все, но многие в воровском стане заколебались. И до того совсем не монолитное антиправительственное движение стало раскалываться. Обманутые Шаховским и Болотниковым служилые люди начали переходить на службу законной власти.

Воспользовавшись установившейся на период переговоров мирной передышкой, русское правительство стало спешно собирать войска. Чтобы расчистить дорогу к уездам, откуда могли прибыть подкрепления, на запад, к Можайску, выступило войско князя Данилы Ивановича Мезецкого и Ивана Никитича Ржевского. На север повел государевы полки окольничий Иван Федорович Крюк-Колычев. Очистив западные и северные пригороды Москвы, они обеспечили снабжение города, а главное – своевременное прибытие верных войск. В столицу прошли спешно вызванные дворянские ополчения из Смоленска, Дорогобужа, Серпейска, Белой, Вязьмы, Твери, Новгорода и даже из Двинской земли и Холмогор. Сосредоточив в городе значительное войско, воеводы Василия Шуйского стали готовиться к решающей схватке с врагом, в лагере которого уже не было даже иллюзии единства. Армия Шуйского росла, армия Болотникова слабела – 15 ноября 1606 года на сторону московского царя перешли окончательно потерявшие веру в миф о спасении «царя Димитрия» дворянские отряды Прокопия Ляпунова и Григория Сумбулова.

Решающее сражение под Москвой началось 30 ноября. Длившаяся с перерывами в течение трех дней упорная битва завершилась лишь 2 декабря. Ее итогом стал разгром главных сил повстанческой армии. Решающую роль в поражении мятежников сыграли два фактора: во-первых, недюжинное полководческое дарование молодого московского воеводы Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, во-вторых, переход на сторону правительственных войск отряда одного из видных вождей продолжающегося мятежа – Истомы Пашкова.

Царские полки были разделены на две армии. Одной командовал Иван Иванович Шуйский, второй – Михаил Васильевич Скопин-Шуйский[65]. Именно он нанес главный удар по восставшим. Расположив свои полки у стен Данилова монастыря, Скопин атаковал позиции болотниковцев у деревни Котлы и разгромил разбойное войско, после чего загнал уцелевших «воров» в их укрепленный лагерь у села Коломенского. Из Москвы была доставлена артиллерия. Началась бомбардировка позиций мятежников. Она продолжалась 3 дня. На четвертый день ратникам Скопина удалось взять Коломенское. Не в силах более держаться, болотниковцы бросили свой стан и бежали к Серпухову, а затем к Калуге.

В это время второе царское войско осаждало казаков, засевших в Заборье. В конце концов они сложили оружие, и царь приказал учинить «разбор», отделив тех, кому можно служить ратную службу, от пашенных людей, возвращенных их хозяевам.

После тяжелого поражения остатки разбитого воровского воинства отступили к Серпухову, а затем в Калугу. Посчитав имеющиеся там укрепления недостаточными, «Болотников приказал вокруг города и острога вдоль тына или частокола, который уже стоял там, вырыть с обеих сторон, снаружи и изнутри, большие рвы, а землю с обеих сторон перекидать на частокол, чтобы можно было использовать его как бруствер»[66]. Бунтовщики старались не зря. Вскоре к Калуге подошло войско князя Ивана Ивановича Шуйского, осадившее укрепившегося в городе Болотникова. К другим присоединившимся к мятежу городам также были направлены войска. Однако восставшие были еще сильны, и сдаваться не собирались, при случае нанося чувствительные удары по царским полкам. Под Тулой была разбита направленная туда рать князя Ивана Михайловича Воротынского. Одолел его один из самых опытных в военном деле предводителей мятежников – князь Андрей Андреевич Хрипун Телятевский.

Однако в другом сражении победа оказалась на стороне царских воевод. Прежде чем рассмотреть обстоятельства произошедшей битвы, следует рассказать о перемещении центра мятежа из Путивля в Тулу. Инициатором этого стал Лжепетр, самозванец, присвоивший себе имя якобы подмененного на вскоре умершую девочку сына царя Федора Ивановича. Как показало проведенное властями расследование, за «царевича Петра» выдал себя бежавший к казакам муромский посадский человек Илейка Коровин. Объявить его государевым сыном придумали два атамана с Терека – Федор Бодырин и Гаврила Пан[67]. В Путивль самозваный царский сын пришел в ноябре 1606 года, призванный туда Григорием Шаховским. Первым делом Лжепетр казнил содержащихся в городе знатных пленных, в том числе боярина Василия Кардануковича Черкасского, ясельничего Андрея Воейкова, воевод, привезенных из захваченных городов. Игумен Дионисий обличавший Лжепетра, был сброшен с башни.

Истребив всех кого хотел и мог, Лжепетр «со многими людми пришол на Тулу, а с ним князь Андрей Телятевской да воры князь Григорей Шеховской с товарищи. И послал на проход в Колугу многих людей»[68]. Вели это войско, сопровождавшее большой обоз с припасами для калужских сидельцев, Самуил Кохановский и Юрий Беззубцев[69]. Но на реке Вырке, в 7 верстах от Калуги, им преградили дорогу полки Ивана Никитича Романова и князя Данилы Ивановича Мезецкого. Сражение, произошедшее на берегах Вырки в конце февраля 1607 года, продолжалось «день и ночь» и отличалось упорством и крайней степенью ожесточения. В одной из схваток тяжелое ранение получил воевода Передового полка Данила Мезецкий. Но верх все же остался за царскими воеводами: бунтовская рать была разгромлена, «наряд» (артиллерия) и обоз – захвачены, а предводитель мятежников Василий Мосальский – убит. Оставшиеся в живых повстанцы сдаче в плен предпочли страшную смерть, подорвав себя порохом: «воры многие на зелейных бочках сами сидяху и под собою бочки с зельем зажгоша и злою смертью помроша»[70]. Наградой отличившимся стали присланные царем Василием золотые, доставленные в полки Ивана Романова князем Иваном Борисовичем Черкасским[71].

Вскоре после этого к Калуге двинулся служивший Лжепетру Андрей Хрипун Телятевский. Справедливо опасаясь этого воеводу, царь Василий Иванович выслал против него большое войско под командованием князя Федора Ивановича Мстиславского. Оставшись в лагере под Калугой, он отправил против приближавшегося противника часть своих сил, поставив во главе рати князя Бориса Петровича Татева. Однако и его постигла участь Ивана Воротынского. 3 мая 1607 года в битве у села Пчельня, недалеко от Лихвина, царские полки потерпели поражение. Погиб командовавший войском Борис Татев[72] и один из его помощников, Андрей Тюменский. Мстиславскому пришлось срочно, бросив пушки, уходить из-под Калуги к Боровску[73].

Впрочем, и Болотников поспешил уйти в Тулу, где Лжепетр, лишив его верховного командования, пожаловал, тем не менее, боярским чином[74]. Отсиживаться под защитой крепких стен тамошнего Кремля «воры» не собирались. Соединившись с Телятевским, назначенным Лжепетром новым главнокомандующим, Болотников вместе с ним выступил в поход к Серпухову. «Воровские» воеводы замышляли овладеть городом, а потом идти к Москве. Об этом немедленно сообщил царю из Каширы князь Андрей Васильевич Голицын. В свою очередь патриарх Гермоген оповестил о замыслах врагов митрополита Ростовского Филарета Никитича: «А в государевой грамоте написано, что писали к нему, государю, с Каширы его государев боярин и воеводы князь Андрей Васильевич Голицын с товарищи, что идут с Тулы, собравшись, многие воры с нарядом. А хотят идти к Серпухову и к Москве»[75]. Как только в Москве стало ясно, куда двинулись «воровские» воеводы, сразу же начался сбор полков, для нанесения решающего удара по врагу.

21 мая 1607 года, в четверг, на память святого Равноапостольного благоверного Царя Константина и христолюбивой матери его Елены, из Москвы во главе большой армии выступил сам царь Василий Иванович, напутствуемый патриархом и всем клиром «на свое государево и земское дело». Путь его также лежал к Серпухову. Первыми к городу успели подойти рати Шуйского, после чего «воры… поворотилися к Кашире на осад». За ним двинулись передовые царские рати, успевшие соединиться с находившимся в городе отрядом князя Андрея Голицына. Он принял командование над войском и атаковал подходившую воровскую армию на дальних подступах к Кашире.

Новое большое сражение царских войск с отрядами Телятевского и Болотникова произошло 5 июня 1607 года на реке Восме, в 12 верстах от города. Оно закончилось тяжелым поражением восставших. Уцелевших «воровских» казаков окружили в буераке, превращенном казаками в мощное укрепление. Два дня они отбивали там атаки царских войск, на третий день, 7 июня, произошел решительный перелом в ходе сражения. Стоявшие здесь рязанские ратники под началом воевод Федора Булгакова и Прокофия Ляпунова спешились и взяли штурмом казачий городок в буераке[76]. Князь Андрей Телятевский, предводительствовавший армией мятежников, с небольшим уцелевшим отрядом смог уйти в Тулу. Вместе с ним бежал и Иван Болотников.

Значение одержанной на Восме победы было велико. После нее на сторону Василия Шуйского перешла даже часть служилых людей из Северской земли. Их привел к царю князь Григорий Борисович Долгоруков-Роща. Один за другим перед царем склонялись города Ряжск, Сапожек, Михайлов, Песочня, Алексин. Не покорялась только Тула, где собрались главные смутьяны – Лжепетр, Иван Болотников, Григорий Шаховской и Андрей Телятевский. Они спешно готовили крепость к неизбежной осаде. Со дня на день ожидалось прибытие к Туле царских войск. Они действительно пришли. Передовой ратью, отправленной к ставшему центром мятежа городу, командовал отличившийся в боях под Москвой князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Попытка задержать его на подступах к Туле не удалась.

Высланная против Скопина рать была разбита им в сражении на реке Вороньей. Произошло оно у засечных Малиновых ворот 12 июня 1607 года (в 7 верстах от Тулы). Неожиданно для противника царские воеводы «удариша на них всеми полки своими через реку глубокую Воронею. И бысть с ними бой велик зело, и поможе бог государевым бояром и воеводам и ратным людем: воровских людей побили и наряд поймали»[77]. Остатки разбитого мятежного войска ушли в город и сели в осаду.

Четыре месяца отряды Лжепетра, Телятевского и Болотникова упорно обороняли Тулу, славящуюся своими каменными стенами и башнями. Царские войска сломить этого ожесточенного сопротивления не могли. Лишь реализация замысла сына боярского Ивана Кровкова, предложившего запрудить реку Упу и затопить поставленную в низком месте крепость, помогла сломить сопротивление повстанцев. Вода, прибывая, затопила крепость, уничтожив все запасы продовольствия. Силами собранных даточных людей была построена «заплота» (дамба) длиной в полверсты. О произошедшем из-за строительства плотины бедствии ярко свидетельствует рассказ Конрада Буссова, находившегося во время осады в Туле: «В июне Шуйский так осадил их в этой крепости, что никто не мог ни войти ни выйти. На реке Упе враг (ратники царя Василия – В. В.) поставил запруду в полумиле от города, и вода так высоко поднялась, что весь город стоял в воде и нужно было ездить на плотах. Все пути подвоза были отрезаны, поэтому в городе была невероятная дороговизна и голод. Жители поедали собак, кошек, падаль на улицах, лошадиные, бычьи и коровьи шкуры. Кадь ржи стоила 100 польских флоринов, а ложка соли – полталера, и многие умирали от голода и изнеможения»[78].

10 октября 1607 года изнемогшие от лишений восставшие сдались, открыв ворота Тулы. Первыми в город вступили войска боярина Ивана Федоровича Крюк-Колычева, арестовавшего Болотникова и самозванца Илейку, главных вождей мятежа.

Так было подавлено чрезвычайно опасное движение, сеявшее в простом народе ненависть к знатным и богатым, разрушающее устои государственного порядка. Главари его были обезврежены. Но уцелела часть их деятельных помощников и соратников. Некоторые участники этого бунта – Иван Мартынович Заруцкий, Андрей Захарович Просовецкий, атаманы Иван Чика и Петруша, участвовавшие позже в осаде Троице-Сергиева монастыря, а также многие рядовые повстанцы сумели скрыться. Впоследствии они продолжили борьбу с правительством Василия Шуйского в рядах польско-казачьего войска Лжедмитрия II.

Лжедмитрий II. Вторая осада Москвы

Новый самозванец появился весной 1607 года в неспокойной Северской земле, в городе Стародубе. Слух о прибытии его быстро разнесся по стране и поскольку точных сведений о том, кем являлся этот похититель царского имени, не было, то в официальных документах Лжедмитрия II стали звать «цариком» или Вором. Во время стояния под Москвой – тушинским Вором, а позже – Вором калужским.

В войско Лжедмитрия II стали стекаться не только служилые люди из северских городов, но и казаки, в том числе уцелевшие болотниковцы[79]. Уже тогда к нему присоединились и небольшие отряды литовской, украинской и белорусской шляхты. Их привели Миколай Меховецкий (отряд из 700 кавалеристов[80]), Осип (Иосиф) Будила (с ним было 200 воинов) и Миколай Харлинский (100–150 чел.). Таким образом под знаменами шляхтичей собралось около 1000 человек[81]. Меховецкий, командир самого большого отряда наемников, был сразу же назначен гетманом. Именно ему принадлежит заслуга организации собравшихся под знаменами «царика» разношерстных отрядов в нечто подобное небольшой, но армии.

Только в конце осени 1607 года к Вору стали приходить более крупные отряды поляков и литовцев, участвовавших в подавленном властями Речи Посполитой Сандомирском рокоте (восстании Зебжидовского) против короля Сигизмунда III[82].

Не дожидаясь прибытия рокошан, в начале сентября 1607 года собравшееся вокруг Лжедмитрия II войско выступило в поход. Возглавил его армию полковник Миколай Меховецкий, командовавший самым значительным отрядом. 15 сентября Лжедмитрий II занял Почеп, 20 сентября – Брянск. После этого войско самозванца направилось к Карачеву, где соединилось с запорожским отрядом. 8 октября произошло первое сражение с русскими правительственными войсками, осаждавшими город Козельск. Командовавший ими воевода князь Василий Федорович Литвин-Мосальский был застигнут врасплох и вынужденно отступил, бросив обоз. В бою под Козельском в плен попал находившийся на московской службе литовец Матьяш Мизинов[83]. Победа воодушевила сторонников самозванца, на его сторону перешли города Дедилов, Крапивна, Епифань и Белев[84]. Заняв эти крепости, отряды Лжедмитрия II стали двигаться в направлении Тулы, где защищались Лжепетр и его воеводы, Шаховской и Болотников. Армия самозванца росла, но небыстро: к концу первого похода в ней пребывало около 4 тысяч человек. По завышенным подсчетам историка И. С. Шепелева, у Вора в этот период было 8 тысяч воинов (3 тыс. русских и 5 тыс. поляков и литовцев)[85]. Но говорить о 5 тысячах поляков и литовцев в войске Лжедмитрия II нельзя – у него оставалась все та же тысяча воинов, приведенная Меховецким, Будилой и Харлинским. До второй половины октября новых значительных отрядов из Речи Посполитой к самозванцу не прибывало. Такой численности войска было явно недостаточно для серьезных операций. Поэтому, узнав о падении Тулы и не представляя, куда двинется стоявшая там большая армия Шуйского, Лжедмитрий II прекратил наступление. Его авангарды, находившиеся уже у Епифани, отошли на соединение с главными силами. Затем самозванец очистил Белев и Козельск и ушел в Карачев. Тревога не покидала его, потому, оставив город, он направился к северским крепостям. Но на пути в Трубчевск, 22 октября, в селе Лабушеве Комарицкой волости к нему пришли первые отряды польских и литовских рокошан под началом Евстахия Валавского и Самуила Тышкевича[86]. Получив подкрепление, Лжедмитрий II вернулся к Брянску, оказавшемуся занятым и заново укрепленным правительственными войсками. 9 ноября началась осада города, на выручку которому пришли полки из Мещовска (князь В. Ф. Литвин-Мосальский) и Москвы (князь И. С. Куракин). 15 ноября произошло ожесточенное сражение под Брянском. Вплавь переправившись через начавшую замерзать Десну, русские воины атаковали противника, и хотя разбить его не смогли, но отогнали от города и доставили в Брянск продовольствие и боевые припасы[87].

Потерпев неудачу, самозванец ушел на зимовку в Орел, где его армия продолжала пополняться литовскими и польскими шляхетскими дружинами. Зимой 1607/1608 годов к Лжедмитрию II пришли отряды и полки упоминавшихся выше Е. Валавского и С. Тышкевича, а затем Адама Вишневецкого и Станислава Хруслинского, других польских и литовских военачальников, в том числе прославившегося позже Александра Лисовского, получившего хоругвь в 100 всадников и чин полковника. Настоящее войско привел в Орел князь Роман Рожинский. Оно насчитывало 4 тысячи человек. По обычному среди польской знати праву сильного Рожинский сверг Миколая Меховецкого и стал новым военным вождем армии Лжедмитрия II[88]. Его войска пополнили и казаки. Зимой 1607/1608 годов в Орел прибыло 5000 донских и 3000 запорожских казаков, приведенных атаманом Иваном Заруцким[89]. К весне 1608 года численность находившегося под командованием гетмана Рожинского войска достигла 17–18 тысяч человек. Оно представляло серьезную угрозу для раздираемой Смутой страны, которую в Москве недооценивали.

После Тульской победы царь Василий Иванович, несмотря на провидческое предупреждение патриарха Гермогена, посчитал ситуацию в стране нормализующейся. Быстрое отступление, почти бегство, «царика» и его войска от направленных против него полков Ивана Васильевича Голицына осенью 1607 года убедили государя, что разгромить нового самозванца будет несложно. Пренебрегая советами Гермогена, Василий Шуйский распустил войска и уехал в Москву играть свою свадьбу[90]. Благодаря этому, как уже говорилось выше, Вор получил передышку, которой сполна воспользовался, сумев сохранить и пополнить свою армию. Лишь в апреле 1608 года царь двинул против самозванца 25-тысячную армию под командованием князя Дмитрия Ивановича Шуйского. Собиралась она в Алексине, откуда навстречу врагу была отправлена «посылка» – передовой отряд под командованием князя Василия Романовича Барятинского и Михаила Зыбина. Проведя удачную разведку боем, воеводы «воров побили и языки многие поймали», а затем вернулись к своему войску с точными сведениями о противнике.

Решающее сражение произошло 30 апреля – 1 мая (10–11 мая) 1608 года в 10 верстах от Волхова, на реке Каменке. Началось оно ударом авангарда армии Лжедмитрия II, состоявшего из шляхетских гусарских рот панов Рудского, Велегловского и казачьих сотен. Атака разбилась о встречный натиск полков русской дворянской конницы и наемных немецких рот[91]. От поражения сторонников самозванца спасло прибытие их главных сил. Полки Адама Рожинского (племянника главнокомандующего) и Евстахия Валавского опрокинули русский Передовой полк князя Василия Васильевича Голицына. Однако развить этот успех противнику не удалось. На помощь разбитому Передовому полку успел прийти воевода Иван Семенович Куракин, один из лучших полководцев своего времени. В сражении под Болховым он командовал Сторожевым полком. Противник был остановлен, после чего измотанные маршем и трудным боем наемники и казаки самозванца прекратили свои атаки.

Возобновилось сражение на рассвете следующего дня. Русские воеводы удачно разместили свое войско в укрепленном обозе, подступы к которому с фронта прикрывало болото. Видимо, Дмитрий Шуйский и его помощники, планируя ход боя, рассчитывали на неосмотрительность противника[92]. Действительно, первые лобовые атаки польско-казацкого войска закончились неудачей. Но затем ход сражения изменился. К Вору перебежал Никита Лихарев, сообщивший Рожинскому точные сведения о силах русского войска и расположении его полков. Гетман двинул свои резервы во фланг армии Дмитрия Шуйского. Чтобы устрашить русских воевод, он приказал включить в отряд обозные телеги, укрепив на них боевые знамена. Встревоженный приближением нового неприятельского войска, Шуйский начал поспешно отводить «наряд» к Волхову[93]. Почувствовав замешательство в действиях правительственных войск, противник перешел в решительное наступление и в нескольких местах прорвал фронт русских полков. Разгромленная армия Дмитрия Шуйского бежала. Поляки преследовали ее на протяжении 25 верст, до расположенной за Болховым засеки[94]. 2 мая началась осада Волхова, где оборонялся 5-тысячный русский гарнизон во главе с Федором Гедройцем, а 4 мая, после начала бомбардировки города, осажденные сдались, признав самозванца своим государем и присоединившись к его армии[95].

После победы под Болховым путь к Москве был открыт, и Лжедмитрий II, точнее – польские и литовские предводители его войска, воспользовались открывшейся перед ними возможностью. Козельск и Калуга добровольно приняли «царя Димитрия», Борисов был оставлен своими жителями. Только под Можайском самозванец встретил первое сопротивление, но быстро овладел городом, по-видимому, с помощью захваченного в Волхове «наряда». Встревоженный сложившейся ситуацией, Василий Шуйский отстранил своего брата от командования армией. Поставив во главе Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, он направил его навстречу самозванцу – к реке Незнань, протекающей между Подольском и Звенигородом. Однако битвы не произошло. В выдвинутых к Незнани полках был открыт антиправительственный заговор. Его главных участников, князя Ивана Михайловича Катырева-Ростовского, князя Юрия Никитича Трубецкого и Ивана Федоровича Троекурова, по приказу Скопина под арестом отослали в Москву. Озабоченный этим обстоятельством, а также тем, что армия Вора пошла к Москве другой дорогой, царь приказал спешно отвести стоявшую на Незнани армию в столицу[96].

Самозванец с главными силами подошел к Москве 14 июня 1608 года. Хотя его передовые отряды начали «травиться» под селом Ростокиным со стоявшим у стен столицы царским войском еще 9 июня.

Первоначально Лжедмитрий II встал лагерем в селе Тайнинском, но затем перешел в Тушино, 19 июня остановившись «у Спаса в монастыре», расположенном в 12 верстах к северо-западу от столицы, в месте впадения в Москву-реку небольшой реки Всходни (Сходни)[97]. Первоначально здесь был устроен походный стан – «таборы», позднее в Тушино возвели настоящий город с крепкими стенами и башнями.

Почти сразу же под стенами Москвы начались бои. 25 июня, в день Петра и Февронии, гетман Рожинский внезапно, еще до рассвета, атаковал стоявшую на реке Ходынке рать князя Василия Федоровича Литвина-Мосальского. Переодев часть своих воинов «под московскую стражу», гетман захватил обоз и всю артиллерию правительственной армии. В числе пленных оказался и воевода Василий Федорович Литвин-Мосальский.

Опрокинув его полки, противник преследовал бегущих русских воинов на протяжении 6–8 верст. Основные силы находились у села Ваганькова, на Пресне, и вступили в сражение позже, когда разбитые на Ходынке войска добежали до них и подвели под удар царской армии своих преследователей. Началось обратное движение войск. Теперь бежали тушинцы, а московские полки их преследовали. Остановить воинов и отразить атаку противника воеводам самозванца удалось лишь в таборах у Тушино. После этого случая и началось возведение стен и башен вокруг воровской «столицы»[98].

Сосредоточенные в хорошо укрепленной Москве многочисленные войска продолжали сопротивляться, надеясь, как и полтора года назад, при Болотникове, на помощь из других городов. Однако это потребовало времени, и осада города затянулась на 18 месяцев. На весь этот срок вместо царских палат в Кремле Лжедмитрию пришлось довольствоваться наскоро срубленными тушинскими бревенчатыми хоромами. Здесь же, в Тушино, была «Боярская дума» второго Лжедмитрия, работали «приказы», отсюда его отряды уходили воевать и грабить не покорившиеся русские города и земли.

Полтора года продолжалась осада Москвы «тушинцами». После первых боев между столицей и Тушинским станом установились странные отношения. Оба царя, Василий Шуйский и «названный Димитрий», не препятствовали боярам и приказным людям отъезжать к противнику, в свою очередь, стараясь щедрыми посулами и наградами переманить бояр и дьяков из вражеского лагеря. В поисках чинов, поместий и вотчин многие видные в государстве люди по нескольку раз переезжали из стольного града в «стольное» село и обратно, заслужив в народе меткое прозвище «тушинских перелетов».

Боевые действия под Москвой шли с переменным успехом. Вскоре после Ходынского сражения царским воеводам удалось разгромить шедшие в Тушино войска Александра Лисовского. Это была несомненная удача, поддержавшая боевой дух защитников русской столицы. В то время, когда Лжедмитрий II шел к Москве со стороны западных городов, полковник с частью войск отделился от главной армии. Он был направлен тревожить южные уезды страны и поднимать против Василия Шуйского украинные города. Совершив рейд по калужским, тульским и рязанским местам и заметно усилившись, Лисовский пошел на Коломну и, взяв город, разграбил его. В плен попал коломенский епископ Иосиф и князь Владимир Тимофеевич Долгоруков. За год до этих событий ему было сказано боярство за организованный в Коломне переворот, благодаря которому горожане вернулись под власть царя Василия. Попавшие в плен к Лисовскому епископ и боярин содержались вместе с захваченным ранее зарайским (Никольским) протопопом Димитрием. По некоторым сведениям, шедшие в Тушино лисовчики владыку Иосифа везли привязанным к пушке.

Захват врагами Коломны сулил Москве большой бедой, так как полностью перекрывал подвоз необходимого столице рязанского хлеба. К тому же прорыв большого неприятельского войска в Тушино, заметно усиливал стоявшую там армию Вора. Стремясь помешать этому, Василий Шуйский срочно направил навстречу Александру Лисовскому войско, состоявшее из трех полков под командованием князя Ивана Семеновича Куракина[99]. Битва произошла 28 июня 1608 года у Медвежьего брода – переправы через Москву-реку. Несмотря на упорное сопротивление, отряд Лисовского был разбит наголову, а сам полковник бежал с поля боя «с невеликими людьми». Находившиеся в плену коломенский епископ, зарайский протопоп и боярин Владимир Долгоруков были освобождены из плена и приведены в Москву. Государевы воеводы Иван Бутурлин и Семен Глебов снова заняли Коломну.

Потерявший большую часть своего войска Лисовский не смог усилить армию Лжедмитрия II, но ее заметно приумножили пришедшие вскоре после этого в Тушино полки из так называемой Брестской конфедерации. Они воевали со шведами в Инфлянтах (Прибалтийских землях), но, не получив от короля обещанного жалованья, ушли в Россию, к самозванцу. Это была отличающаяся высокой степенью боеготовности и достаточно многочисленная армия, насчитывающая до 7 тыс. конных копейщиков. Возглавляли полки брестских конфедератов известные впоследствии тушинские военачальники Ян Петр Сапега и Александр Зборовский[100].

Оказавшись в безвыходной ситуации, Василий Шуйский обратился за помощью к Швеции, находившейся тогда в состоянии перманентной войны с Речью Посполитой. При этом русским властям пришлось закрыть глаза на продолжавшиеся попытки шведских властей аннексировать часть своих северных земель[101]. Любыми путями – дипломатическими или военными – шведы пытались добиться поставленной еще королем Юханом III цели-максимума: захватить Карелию, Ижорскую землю и русское побережье Баренцева и Белого морей. Сформулированный королем экспансионистский внешнеполитический курс получил в зарубежной историографии название «Великая восточная программа»[102]. Смута в Русском государстве открывала перед наследниками Юхана III новые возможности получения желаемых земель и городов под вполне благовидным предлогом вознаграждения за оказанное содействие в борьбе с опасным врагом. Несмотря на возражения патриарха Гермогена, Василий Шуйский решает обратиться за помощью к шведскому королю Карлу IX.

Обеспечить получение шведской военной помощи должен был дальний родственник царя Василия Шуйского, князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Несмотря на молодость (в ноябре 1608 года ему исполнилось всего 22 года), он был уже хорошо известным всей стране воеводой. В конце 1608 года князя спешно направили в Новгород – один из незанятых «тушинцами» больших русских городов. Скопину было поручено не только вступить в контакт с представителями Шведского королевства, как можно быстрее заключив с ними союзное соглашение о военной помощи, но и организовать формирование и обучение в северных и поморских городах новых войсковых контингентов. Со шведской ли силой или только с местными ополчениями, он должен был вытеснить противника из северорусских уездов, а затем прийти на помощь Москве. К этому времени в центре страны в распоряжении правительства не оставалось достаточных сил, чтобы противостоять агрессии.

Король Швеции Карл IX.

Военные успехи самозванца привели к тому, что территория, контролируемая правительством Василия Шуйского, уменьшилась до критического минимума. К маю 1609 года (дата выступления М. В. Скопина-Шуйского с русскими и союзными шведскими войсками из Новгорода к Москве) Лжедмитрию II силой или добровольно присягнули многие города. Среди них – Псков, Владимир, Тверь, Ярославль, Углич, Кострома, Ростов, Галич, Шуя, Кинешма, Белозерск, Суздаль, Владимир, Муром, Касимов, где правил хан Ураз-Мухаммед. Воеводы Тушинского Вора прочно обосновались в южных уездах страны, служивших в Смутное время базой для любого антиправительственного движения. Преданными законному царю остались лишь Смоленск, Новгород, Коломна, Переяславль-Рязанский, Нижний Новгород, Саратов, Казань с некоторыми пригородами и малонаселенные тогда сибирские городки и остроги. Мужественно будут сопротивляться «тушинцам» немногочисленные защитники Троице-Сергиева и Иосифо-Волоцкого монастырей, первостепенные звенья окружавшего Москву пояса каменных крепостей-монастырей. Прекрасно понимая значение этих вполне материальных и духовных твердынь, тушинцы попытались ими овладеть и ими.

Взять Троицкую обитель было поручено войскам гетмана Яна-Петра Сапеги и полковника Александра Юзефа Лисовского-Яновича. У них под началом было до 10 тысяч человек – 4 тысячи воинов в полках гетмана и 5–6 тысяч русских тушинцев у Лисовского[104]. Стараясь помешать им, Василий Шуйский направил против тушинских военачальников свою рать, поставив во главе младшего брата Ивана Ивановича Пуговку Шуйского. Он настиг Сапегу и Лисовского 22 сентября 1608 года у села Рахманцева. Произошло сражение, завершившееся тяжелым поражением правительственного войска. В бою погиб один из младших воевод, князь Семен Андреевич Татев[105]. Воеводы вернулись в Москву «не с великими людьми», но большинство ходивших против Сапеги служилых людей примеру командиров не последовало, «разыдошася вси по своим домам»[106]. После битвы у Рахманцева царь Василий вынужден был перейти к пассивной обороне, отведя свои поредевшие войска за крепкие московские стены. Надеяться ему оставалось лишь на помощь извне[107].

В свою очередь Сапега и Лисовский 23 сентября 1608 года подошли к стенам Троице-Сергиева монастыря и начали осаду. Шла она с 23 сентября 1608 года по 12 января 1610 года. Расположенный в 70 верстах к северу от Москвы монастырь представлял собой в ту пору хорошо укрепленную крепость. Мощные оборонительные сооружения обители протянулись более чем на версту (1 км 284 м). Стены монастыря возносились на 4–7 саженей (8–15 м.); обитель-крепость имела 12 каменных башен – до наших дней сохранилось 11 из них. Башни выдавались вперед по отношению к стенам, что обеспечивало возможность вести перекрестный огонь в случае приближения неприятеля к крепости.

Оборонял монастырь, имевший в то время исключительно важное значение для прикрытия дороги из Москвы на Ярославль и дальше в поморские города, гарнизон из 2000–2500 человек. Им командовали спешно присланные из столицы воеводы – князь Григорий Борисович Долгоруков-Роща (? – 1612) и московский дворянин Алексей Иванович Голохвастов (? – 1613). У них в подчинении находились 8 сотен детей боярских с головами Борисом Зубовым, Юрием и Афанасием Редриковыми, Иваном Ходыревым, Иваном Волховским, Силой Марииным, Иваном Внуковым, Иваном Есиповым. Кроме дворян в гарнизоне монастыря служили 110 стрельцов и казаков со своим командиром Николаем Волжинским. В обороне обители готова была принять участие и часть монахов, имевших до пострижения опыт участия в военных действиях, монастырские пушкари и даточные люди, а также военные слуги нашедших убежище в монастыре великих людей[108].

В крепостных башнях и на стенах обители были установлены 90 орудий и затинных пищалей, котлы для варки смолы и кипятка, приспособления для опрокидывания их и бревен на неприятеля. В опасных местах подходы к монастырю перекрывали рогатки и надолбы.

Подойдя к Троицкому монастырю 23 сентября 1608 года, Сапега, выставив заставы, объехал монастырь и выбрал место для двух лагерей. Его солдаты устроили свой стан на Красной горе, к западу от обители. Лисовский поставил лагерь в Терентьевой роще на реке Кончуре, к югу от крепости[109]. 25 сентября, в день празднования памяти преподобного Сергия Радонежского, Сапега прислал защитникам монастыря ультиматум с требованием немедленно сдать ему обитель. Стало ясно, что предстоит борьба не на жизнь, а на смерть. Не все находившиеся в Троицком монастыре готовы были умирать за Василия Шуйского. Поэтому монахи мудро призвали всех собравшихся за стенами святой обители «верно служить государю, который на Москве будет». Именно за будущее своей страны и народа и стали сражаться с врагом защитники Троице-Сергиева монастыря. Присягу держаться принятого решения архимандрит Иоасаф разрешил принести на надгробии Святого Сергия[110].

К осадным работам у стен монастыря приступили 1 октября 1608 года, а 3 октября начали бомбардировать крепость из имевшихся у них 17 пушек, преимущественно полевых. Не помогла даже спешно доставленная из Тушино осадная пушка, «лютая» пищаль «Трещера». Вскоре после того, как она стала обстреливать крепость с Терентиевской горы на этой позиции был сосредоточен ответный огонь. «Воеводы же, – отметил Авраамий Палицын[111], – повелеша стреляти на Терентиевскую гору по литовскому наряду из башни Водяных ворот. Ударишя по большой их пищали по Трещере и разбишя у нее зелейник. Тако же и от Святых ворот с Красныя башни удариша по той же пищали и разбишя у нея устие»[112].

Одновременно с бомбардировкой Лисовский попытался провести первую диверсию. Узнав о существовании подземного хода, ведущего к реке Кончуре, он в ночь на 8 октября устроил здесь засаду. Но воины были замечены и атакованы. В жарком бою у потайного хода полегло немало лисовчиков, был ранен и сам неугомонный полковник. «Ведомые бойцы», стрелец Нехорошко и клементьевский крестьянин Никифор Шилов, напали на Лисовского. Шилов убил коня под полковником, а Нехорошко тяжело ранил неприятельского предводителя копьем в бедро.

Убедившись в том, что защитники обители начеку, а бомбардировка каменных укреплений монастыря – малоэффективна, поляки начали подготовку к штурму (за 16 месяцев осады защитники Троицкой обители отбили 3 приступа).

Первая попытка взять монастырь-крепость была предпринята в ночь на 1 ноября 1608 года и стала инициативой крепко напировавшихся сапежинцев, решивших покончить с сопротивлением воинов Святого Сергия одним ударом. Осаждавшие смогли поджечь дубовый острог Пивного двора, находившегося у западной стены крепости. Однако этот успех обернулся против самих нападавших, разгоревшийся пожар осветил их изготовившиеся к штурму колонны. Оказавшись под прицельным огнем защитников монастыря, быстро протрезвевшие сапежинцы начали отступать. Поутру была сделана вылазка, во время которой удалось уничтожить засевших во рву и ближайших укрытиях врагов[113].

После этого продолжились начатые еще до штурма работы по сооружению минной галереи. Ее копали под оказавшиеся слишком крепкими для сапежинцев стены обители в районе Пятницкой (Круглой) башни.

Защитники монастыря узнали об этом своевременно. Во время вылазки 4 ноября русскими воинами был захвачен раненый дедиловский казак, перед смертью рассказавший о начатых подкопных работах. Его слова подтвердил и другой пленный – ротмистр Ян Брушевский. Он тоже не знал место готовящегося подрыва, тем не менее стал грозить защитникам обители: «А хвалятся де наши гетманы, что взятии замок Сергиев монастырь и огнем выжечи, а церкви Божиа до основаниа разорити, а мнихов всякими различными муками мучити; а людей всех побитии; а не взяв монастыря, прочь не отхаживати. Аще и год стояти, или два, или три, а монастырь взятии и в запустение положити»[114]. Из угроз Брушевского ничего нового для себя о планах врага, воеводы не узнали. Их гораздо больше печалило, что пленный не имел точной информации о подкопных работах.

К счастью для всех монастырских сидельцев, место и время готовящегося подрыва знал казак Иван Рязанец, в ночь на 5 ноября перебежавший в Троицкую обитель. Он совершенно определенно указал, что взрывать враги будут Пятницкую башню, сообщив что «подкопы подлинно поспели под нижнюю под Круглую башню»[115]. Узнав об этом, осажденные сразу же принялись укреплять саму башню и стены[116]. 9 ноября, по сигналу осадного колокола, 3 русских отряда атаковали противника и отбросили его от стен крепости. Особо отличился старец Нифонт Змеев, отряд которого трижды ходил на батареи врага на Красной горе и все-таки захватил их. В монастырь было вывезено, по одним сведениям 8, по другим – даже 11 трофейных пушек.

Но бои продолжались. К подкопу один из отрядов осажденных, которым командовал Иван Внуков, пробился лишь на третий день. Обороной врага на этом участке командовал бывший болотниковец атаман Иван Чика. Он сумел оттеснить отряд Внукова, но место входа в подкоп осталось неприкрытым. Воспользовавшись этим, участвовавшие в обороне обители клементьевские крестьяне Никон Шилов и Слота проникли в неприятельскую минную галерею и взорвали сложенные там запасы пороха. Ценой своей жизни они уничтожили все осадные работы противника и его батарею на Красной горе.

Имея нужду в топливе, защитники обители вынуждены были делать вылазки за дровами. Им приходилось прорываться обратно с боями. И 17 ноября 1608 года, преследуя отходящих русских воинов, сапежинцы едва не ворвались в монастырь. Отбивать их из-за нехватки пороха пришлось даже камнями, как рассказывал в письме к келарю Авраамию Палицыну старец Симеон. «Выехали, государь, – писал он, – наши люди по дрова сего месеца в 17 день, и те воры и литовские люди мало в город не въехали, немного и людей всех от города не отрезали, и сами мало в город не въехали; и Божиею милостию и Пречистые Богородицы и великих чюдотворцов Сергия и Никона моленьем, воров каменьем з города отбили; и они уж были у Каличьих ворот и ворота было отняли. А и стреляти, государь, нечем, зелья не стало, и дров нет: сожгли в хлебне многие кельи задние и сени и чюланы, а ныне жжем житницы; и ты ведаешь и сам, житниц на долго ли станет? на один монастырьской обиход; а но город и на всю осаду отнюдь взяти негде. На городе на сторожах все перезябли, а люди волостные все наги и босы, которые на стенах стоят»[117].

Некоторые свидетельства той героической осады сохранились до наших дней. 8 ноября 1608 года, в день Архистратига Михаила, в Троицком храме, несмотря на продолжающуюся бомбардировку обители, шла вечерняя служба. Неожиданно пушечное ядро пробило кованые ворота собора рядом с ракой преподобного Сергия и прочертило след на иконе Николая Чудотворца. Пробитое ядром отверстие сохранилось в воротах собора до наших дней – как напоминание о страшных дня Смуты[118].

Со временем боевые припасы в монастыре истощились, о чем осажденные дали знать в Москву. Оттуда был направлен обоз с 20 пудами пороха. Сопровождали спасительный груз 70 казаков и 20 монастырских слуг. Возглавляли отряд атаман Сухой Останков и слуга Никифор Есипов. Перед собой они отправили в обитель трех лазутчиков, которые должны были оповестить монастырские власти о времени и месте прорыва обоза в крепость. Но они были схвачены караулами сапежинцев и на пытке рассказали врагу о приближении отряда Останкова и порохового обоза. Блокада монастыря была усилена, но атаман и его люди решили прорываться, надеясь, что в обители услышат звуки боя и придут им на помощь. Так и произошло. 16 февраля 1609 года русский отряд пошел на прорыв. Потеряв в схватке четырех казаков пленными, Останков прорвался в крепость и провел туда обоз. Грозные троицкие пушки снова смогли стрелять по врагу.

Милорадович С.Д. Оборона Троице-Сергиевой Лавры.

В ярости Лисовский приказал перебить пленных казаков и монастырских слуг. Тогда защитники обители вывели на стены и казнили всех находившихся в их руках тушинцев – 59 человек (по другим сведениям – 61 чел.), чем едва не спровоцировали бунт во вражеском стане.

Готовясь к новому решительному штурму, враги решили подстраховаться. По приказу Лжедмитрия II, в лагерь его приверженцев под Троицкой обителью из Ельца была доставлена пушка, стреляющая калеными ядрами. Кроме того, Сапеге удалось заслать в монастырь своего агента Мартьяша. Лазутчику поручили войти в доверие к русскому воеводе, а в канун штурма, после начала бомбардировки монастыря калеными ядрами, вывести из строя крепостные пушки и провести в за стены обители отряд из отборных головорезов. Участвуя в вылазках и стреляя из пушек по тушинцам, Мартьяш вошел в доверие к воеводе Долгорукому, который поручил услужливому перебежчику проверку ночных караулов. Хитрый замысел Сапеги вполне мог быть реализован, но накануне штурма, назначенного в ночь с 28 на 29 июня 1609 года, в монастырь перебежал служивший во вражеском войске православный литвин. Хотя он и был немым, но знаками смог поведать о лазутчике и грозящей осажденным беде[119]. Мартьяш был немедленно схвачен. Под пытками разоблаченный диверсант сообщил все известные ему сведения о предстоящем штурме. Защитники обители успели приготовиться к отражению атаки врага. Доставленная из Ельца пушка, стрелявшая калеными ядрами, произвела 6 выстрелов, но поджечь монастырские строения не удалось. Затем повторилась история с предыдущим приступом. Вновь запылал Пивной двор, вновь пламя пожара осветило изготовившиеся к атаке тушинские полки, вновь они бежали, поражаемые огнем монастырских пушек и пищалей[120]. Преследуя бегущих, защитники обители, «из острогу вылещи, в сугон воров многих побили и языки поймали, а взяли сорок человек языков»[121].

Накануне третьего штурма гетман Сапега отправил к осажденным видных тушинцев, боярина Михаила Глебовича Салтыкова и дьяка Ивана Грамотина. Они пытались обмануть воевод и монастырские власти ложными сведениями о взятии Москвы, пленении царя Василия Ивановича и его бояр, разгроме ратей Михаила Скопина и Федора Шереметева. Представлены были даже некоторые дворяне «с клятвою лжуще», что они были в Понизовой рати у Федора Шереметева, которая вся перешла на сторону «вечного своего государича» – Лжедмитрия II. Однако и эта лживая весть не сломила воли защитников обители[122].

Третий (последний) штурм монастыря произошел через месяц, 29 июля 1609 года. В канун его из-за высокой смертности от цинги в строю оставалось около 200 защитников обители. Зная об этом, Сапега решил бросить на приступ всех своих людей. Тушинский гетман рассчитывал, что ратники Долгорукова и Голохвастова будут сметены штурмующими. Поляков подвела плохая организация атаки. Определяя порядок сигналов, гетман постановил, что ими станут результативные выстрелы осадной пушки. В случае, если после первого ее выстрела в монастыре начнется пожар, штурмующим следовало сразу же идти на приступ. Если никаких возгораний отмечено не будет, необходимо ждать второго выстрела и действовать в случае такого же результата. Третий выстрел осадной пушки должен был стать окончательным сигналом к атаке, даже если пожар в обители так и не начнется. На деле произошла путаница и неразбериха. Одним штурмовым отрядам огни померещились после первого выстрела, они, действуя по гетманскому приказу, устремились на приступ, другие войска пошли в атаку после второго или третьего выстрелов. В результате тушинцы схватились друг с другом, перебив и переранив множество своих же воинов. Взойти на стены монастыря врагу не удалось. Принимая бой, Григорий Долгоруков призвал на стены монахов-старцев, женщин и детей. Сам воевода встал на самом опасном, «утлом», участке стены, еще на одном поставил сына Ивана. Среди отличившихся были Гурий Шишкин, управляющий левым клиросом монастырского хора, сотник Николай Волжинский и монастырский служка Григорий Рязанов. Приметив, что одному из вражеских отрядов удалось проникнуть на Пивной двор, они призвали на помощь стрельцов и с их помощью уничтожили прорвавшихся сапежинцев. Вражеский штурм провалился, дав защитникам монастыря-крепости спасительную передышку[123].

Осмелевшие русские ратники через два дня устроили отчаянную вылазку. Незаметно пробравшись к сапежинским табунам и стадам, они перебили коноводов и пастухов и угнали неприятельских лошадей и коров к себе. В числе захваченных коней оказалось много боевых[124].

Несмотря на значительные потери (численность гарнизона сократилась в несколько раз), защитники обители смогли отбить все атаки врага и продержаться до подхода к монастырю войск Михаила Васильевича Скопина-Шуйского в январе 1610 года.

Помимо Троицкой обители тушинцы осадили и Успенский (Иосифо-Волоцкий) монастырь. Стоявшими под обителью войсками командовали полковник П. Руцкой и ротмистр П. Хмелевский. И если дому Святого Сергия посчастливилось отбиться от врага, то защитники Иосифо-Волоколамского монастыря, исчерпав все возможности к сопротивлению, в октябре 1609 года вынуждены были сложить оружие[125].

Военные действия в начале 1609 г. Выборгский договор со Швецией. Русский север против Вора

Осадив Троице-Сергиев монастырь, Сапега и Лисовский, готовя штурм, не ограничились начатой блокадой обители. Они развернули настоящее наступление на севере и северо-западе Русского государства, захватывая все новые и новые города. Таким образом, устроенный Сапегой стан более чем на год стал оперативной базой для походов тушинских войск в Поволжье, Новгородский и Вологодский края.

Высылаемые гетманом отряды, как уже говорилось выше, заняли города Верхнего Поволжья. Особенный успех впал на долю Лисовского. 17 февраля 1609 года он с отрядом в 2 тыс. человек овладел Суздалем, затем занял города Шуя и Плес. 30 апреля полковник был уже под Ярославлем, 8 июня – взял Кинешму. Почти одновременно с этим другое тушинское войско полковника Ивана Кернозицкого (Яна Керножицки) овладело Тверью, Торжком и, вступив в Новгородскую землю, заняло Старую Русу.

В этой сложнейшей обстановке и пришлось действовать воеводе Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому, в полной мере проявившему блестящие дарования не только военного, но и государственного деятеля.

Сейчас, 400 лет спустя, оценивая действия князя Скопина-Шуйского, следует признать, что молодой князь выбрал единственно возможный вариант действий. Реализуя первую из поставленных перед ним в Москве задач (получение помощи от шведов), он направил в пограничный Выборг послов, которые должны были установить контакт со шведами и обеспечить заключение военного союза с ними. Послами Скопина стали стольник и воевода Семен Васильевич Головин и дьяк Семен Зиновьевич Сыдавный-Васильев. Они достаточно оперативно выполнили поручение князя. 28 февраля 1609 года, Головин и Сыдавный-Васильев подписали со шведскими представителями Выборгский договор[126]. По этому соглашению король Карл IX должен был направить в Россию наемное войско, получив ответное обязательство Скопина передать шведам город Корелу с уездом (Кексгольмскую область)[127].

Выполняя вторую задачу (сбор всех наличных русских сил), воевода разослал по городам призыв выслать к нему в Новгород ратных людей. Откликаясь на его воззвание к Скопину, еще до прибытия шведских войск подошла тысяча тихвинцев с воеводой Горихвостовым и отряд ополченцев из заонежских погостов. Его привел Овсей (Евсей) Рязанов.

Однако только русских сил было явно недостаточно даже для выполнения самого малого дела – вытеснения из Новгородской земли тушинца Кернозицкого, овладевшего Старой Русой. Приходилось ждать шведской помощи.

В документах того времени встречаются преувеличенные сведения о численности шведского вспомогательного войска (корпуса). В Выборгском договоре указывалось количество направляемых в Россию солдат – две тысячи конных воинов и три тысячи пехотинцев, но указывалось, что король может выслать дополнительные силы. Исходя из этого, казалось бы, можно доверять сведениям, что первоначально в Новгород к Скопину было прислано не 5 тыс., а 12 тыс. человек – 8 тыс. кавалеристов и 4 тыс. пехотинцев, набранных почти по всей Европе. А затем численность вспомогательного шведского корпуса якобы довели до 15 тыс. человек[128]. Но у части современных российских историков эти сведения вызывают обоснованное сомнение. И. О. Тюменцев указывает, что Скопин-Шуйский в пропагандистских целях преувеличивал в своих грамотах численность союзного войска, а Н. Г. Петрова полагает, что он делал так, чтобы дезинформировать противника, перехватывающего его послания[129]. В боях с тушинцами такие значительные шведские контингенты никогда не участвовали. Даже в Клушинской битве у Делагарди было 6–8 тыс. воинов[130]. К тому же прибытие дополнительных войск потребовало бы выплаты дополнительного жалованья, что нашло бы отражение в источниках. Очевидно, что шведы прислали оговоренное количество солдат и не дали ни человеком больше. Между тем многократно преувеличенные слухи о вступлении в страну огромного шведского войска наполнили страну, пугая врагов царя Василия. Они верили, что «князь Михаил Васильевич идет с русскими и немецкими людми с великим собраньем, а Немцов с ними десять тысяч окованных, да простых конных десять же тысяч, да пять тысяч драбей (пехотинцев. – В. В.), да пятьдесят тысяч русских людей»[131]. Всего в распоряжении Скопина было якобы 75 тыс. воинов. На деле у него тогда было, включая наемников и русских ратников, не более 8 тысяч.

Начальником корпуса был назначен командовавший шведскими войсками в Финляндии генерал-лейтенант Якоб Делагарди, несмотря на молодость (25 лет) успевший отличиться в польско-шведской войне 1601–1629 годов, а затем повоевать под знаменами Морица Оранского в Нидерландах[132]. Расходы по содержанию выступавших в поход наемников целиком легли на плечи московского правительства. Кавалеристам полагалось выплачивать 25 талеров (ефимков), пехотинцам – 12 талеров, «большим воеводам» – 5000 талеров, воеводам – 4000 талеров. Первые шведские отряды прибыли в Дудоровский погост в начале марта, а в Новгород – 14 апреля 1609 года[133].

Неизвестный художник. Портрет Якоба Делагарди. 1606 (?). Национальный художественный музей. Стокгольм.

Оставаясь в Новгороде в ожидании окончания переговоров со шведами и прибытия их войск к нему, Скопин-Шуйский через восставшие против «тушинцев» Вологду и Каргополь, поддерживал связь с северорусскими городами. Он добивался не только организации ратных сил, но и «устроения земли», управления отрезанными от Москвы войной поморскими и верхневолжскими уездами и волостями. Вынужденный действовать самостоятельно, воевода Скопин получил от правительства небывалый доселе объем полномочий, на что обратил внимание Глеб Владимирович Абрамович. В своей книге, посвященной княжескому роду Шуйских, он отметил, что, судя по распорядительной деятельности Скопина-Шуйского в вопросах земельных пожалований, права молодого воеводы были схожи с прерогативами царской власти[134]. Новгород того времени ненадолго превратился в северную русскую столицу, заменив на время осажденную Москву. Он являлся центром, организующим борьбу с отрядами Лжедмитрия II во всем верхневолжском регионе. Михаил Васильевич Скопин-Шуйский стал главным и весьма авторитетным представителем верховной власти в государстве. «Писания» Скопина приобрели силу царских указов, которым повиновались не только городовые миры, земские и губные старосты, но и государевы воеводы и наместники[135]. В целом соглашаясь с Абрамовичем, необходимо подчеркнуть существенную ошибку историка: властные прерогативы Скопина ограничивались определенной территорией; он являлся представителем верховной власти на Русском Севере и в Поморье. В Среднем и Нижнем Поволжье аналогичными полномочиями был наделен воевода Федор Иванович Шереметев, шедший к Москве от Астрахани, в иных же городах и уездах подобную государеву службу выполняли другие уполномоченные царем лица[136].

В. И. Корецкий обратил внимание на происходившее в то время известное развитие форм участия населения северорусских городов в местном военном управлении. Когда в декабре 1608 года к Устюжне Железопольской приблизился польский отряд Н. Коссаковского, в городе не оказалось ни воеводы, ни надежных укреплений. Служилых людей было всего 27. Тогда горожане избрали для военного времени трех голов и городовой совет из 20 человек, в котором посадские и служилые люди получили равное представительство. Власть в городе перешла в руки этого совета. Поручив десяти самым опытным в военном деле детям боярским обучать ополченцев из числа посадских и земских людей, отцы города к моменту прихода врага имели под рукой 600 готовых к бою ратников[137]. Справедливости ради надо отметить, что устюжанам помог отбиться от врага и Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, приславший к ним из Новгорода пороховые запасы и 100 воинов.

Деятельность городового совета не прекратилась даже после прибытия в Устюжну воеводы Андрея Петровича Ртищева, отстоявшего город от осадивших его «тушинских» отрядов. Несмотря на эту победу, новый воевода смог приступить к исполнению своих обязанностей лишь после утверждения городовым советом его полномочий[138]. Впоследствии Ртищев командовал устюжским и белозерским ополчением, помогавшим очищать от тушинцев Угличкий уезд.

Тогда же в Сольвычегодске мирские органы создают «мужицкие отряды», вооружением и снабжением которых ведали знаменитые купцы и промышленники Строгановы[139].

Весной 1609 года выдвинутые к югу самые боеспособные отряды формирующейся в Новгороде союзной армии под общим командованием Скопина начали действия против проникших туда тушинцев. Их шайки действовали в Заволжье, пробивались к богатым, не разграбленным еще местам Русского Севера и Северо-Запада, прежде всего – в новгородские пятины. На первом этапе борьбы с тушинской угрозой требовалось вытеснить противника из этих мест. Прежде всего Скопину предстояло разгромить войско тушинского полковника Яна Кернозицкого, действовавшего у самого Новгорода. Его база располагалась в Старой Русе[140], небольшом городе при слиянии рек Полнеть и Порусья в Южном Приильменье. Оттуда высылались отряды, нападавшие на окрестности Новгорода.

22 апреля перешел в наступление передовой русско-шведский отряд полковника Эверта Горна и русских воевод Федора Даниловича Чулкова и Корнилы (Корнилия) Никитича Чоглокова, занявший Порхов и Орешек, а 29 или 30 апреля выбивший Кернозицкого из Старой Русы. 1 мая небольшой отряд тушинцев (300 человек) попытался вернуть этот город, но был разбит. Преследуемый Горном и русскими воеводами, Кернозицкий отступил в Холмский уезд. Новгородская земля оказалась полностью очищенной от тушинцев.

Изменилась ситуация и в Заволжье. Бесчинства людей «царика» переполнили чашу терпения и посланцам князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского удалось поднять обратную волну, смывшую врагов из северных и верхневолжских городов.

Жители многих городов и уездов не только оказали массовую и действенную поддержку освободительной рати собиравшегося двинуться к Москве Михаила Скопина-Шуйского, но и начали формировать свои местные ополчения, открывшие боевые действия против «тушинцев»[141].

Удачливее других был направленный Скопиным к Вологде отряд Никиты Васильевича Вышеславцева-Буслаева и Овсея (Евсея) Рязанова. Вокруг них стала формироваться земская рать, сыгравшая исключительную роль в очищении от тушинцев городов Верхневолжья.

3 марта 1609 года собранное под Вологдой ополчение, ведомое Никитой Вышеславцевым, Овсеем Рязановым и еще одним воеводой Федорором Леверьевым при поддержке местного населения овладела Романовым. Выбитые земскими ратниками тушинские поляки и казаки Петра Головина ушли в Ярославль, а поддерживавшие их татары Иль-мурзы – в Ростов. После тяжелых боев за Кострому и Ипатьевский монастырь тушинцы 13 марта отступили от города и обители. По-видимому, они также ушли в Ярославль, так как именно там находился впоследствии Самуил Тышкевич, предводительствовавший поляками и казаками в боях за Кострому.

Центром сбора действовавших в Заволжье русских сил стал Романов. К Вышеславцеву присоединялись отряды из поморских и подвинских, вятских и пермских городов. Заметно усилившись, земский воевода 16 марта двинулся на Ярославль, чтобы выбить тушинцев из этого города. 7 апреля 1609 года ополченцы Вышеславцева подошли к пригородному селу Егорьевскому (ныне с. Григорьевское). Тушинскими войсками в Ярославле командовал тогда Тышкевич, который готовился уничтожить земскую рать одним ударом. Предугадав намерения противника, Вышеславцев разделил свое войско: в глубине дороги, ведущей от Ярославля к Романову, были устроены засеки, за которыми расположилась часть его отрядов, лыжники укрылась в лесу у дороги, а передовой полк открыто пошел вперед, навстречу врагу. Когда он наткнулся на конников Тышкевича, то сразу же повернул обратно, увлекая за собой противника. Тушинцы начали преследовать отступающих земских ратников и попали под удар засадных отрядов. Положение противника осложнилось тем, что сражаться пришлось в заваленном снегом лесу, атакуя засеки. Лошади тушинцев вязли в глубоких сугробах, а насильно мобилизованные в их войско ярославцы сразу же перешли на сторону ополченцев. В результате битвы у села Егорьевское поляки и казаки, вынужденные отступать, были почти полностью перебиты. Сам Тышкевич с немногими оставшимися при нем людьми бежал в Ярославль, понимая, что шансов удержать город у него нет. Подняв остававшийся там небольшой отряд, Тышкевич ушел к Ростову. На следующий день в Ярославль вступило ополчение Вышеславцева, встреченное горожанами «с образы и с хлебы».

Подкрепления, направленные к Ярославлю с Матвеем Плещеевым, не успели, о чем он сам сообщал гетману Сапеге из Ростова 9 апреля: «Да послал государь царь и великий князь Дмитрей Иванович, всеа Русии, меня, холопа, на свою царьскую службу в Ерославе; и меня, государь, воры в Ерославь не пустили, Ерославь своровал; а яз, государь, в Ростове, а города, государь, ни острогу, ни осыпи, ни норяду, ни зелья, ни пеших людей нет, сидеть мне не с кем; а воры, государь, ближеют к Ростову, а ратных, государь, людей всего у меня пять сот человек. И ты, государь Ян Петр Павлович, пришли ко мне людей, да и к государю отпиши, чтобы государь мне людей прислал, с кем бы мне была сидеть и над государевыми изменники промышлять»[142].

Известие о разгроме Тышкевича восприняли в Тушинском лагере очень болезненно. В середине апреля навстречу земским ратям были высланы новые войска. Вести их князь Рожинский поручил полковнику Осипу Будиле. Тот рассчитывал быстро прорваться к Ярославлю и восстановить контроль над богатым Верхним Поволжьем. Однако стремительного рейда не получилось. С боями пробиваясь через сделанные на дорогах завалы и лесные засеки, Будила шел к Ярославлю почти три недели. На целых 4 дня задержала движение врага застава, высланная Вышеславцевым к перелазу на реке Пахне (Пахме), в 10 верстах от Ярославля. Миновать это место из-за начавшегося весеннего паводка тушинцы не могли, поэтому вынуждены были прорываться силой, теряя людей и драгоценное время. В конце концов им пришлось в спешке строить мост в другом месте. Переправив часть войска через Пахну и уничтожив стоявшую на перелазе заставу, противник двинулся дальше. Лишь 30 апреля войска Будилы вышли к Ярославлю. Его защитники успели подготовиться к обороне, из северных городов подошли новые подкрепления, были подвезены пороховые запасы, свинец и «дробосечное железо», поновлены укрепления укреплений Рубленого и Земляного города. На самом опасном месте по валу Земляного города от Волги до Которосли Вышеславцев приказал поставить новый острог.

Бои за город начались уже 30 апреля. Поначалу тушинцами сопутствовал успех – отряды Будилы взяли и сожгли Спасскую слободу. На следующий день, 1 мая, противник атаковал Ярославль всеми силами. Благодаря измене служки Спасского монастыря Григория Каловского, отворившего врагу Семновские ворота, противнику удалось взять Большой острог. Но ополченцы с боем отступили в Малый острог (окружавший торговый посад и Рубленный город – ярославский кремль) и за стены Спасского монастыря, после чего понесшие большие потери поляки и казаки прекратили штурм. Небольшие стычки продолжались и в последующие дни, а в ночь с 4 на 5 мая люди Будилы попытались зажечь город, но были контратакованы земскими войсками и бежали. Осада возобновилась только 8 мая, когда на помощь Будиле пришел от Троице-Сергиева монастыря полковник Александр Лисовский. Бои за город возобновились и продолжались до 23 мая, когда противник был вынужден окончательно уйти из-под Ярославля, в отместку за поражение безжалостно разорив окрестные места. Лисовский тогда же попытался овладеть Костромой, но неудачно.

Сторонники законной власти активизировались и в других частях обширного государства, прежде всего – на востоке страны. Земские люди поднялись в Балахне, Юрьевце Волжском, на Решме, в Гороховце, где собравшиеся ополчения и рати «вси вкупе соединились в Луху, и литву побиваху, а дворян воровских, поймав, и в Нижний отсылаху»[143]. Как и в Устюжне Железопольской, возглавили эти формирования выборные земские «начальники».

Нижегородское ополчение воеводы Андрея Алябьева 15 марта взяло Муром, а 27 марта – Владимир. Вскоре туда же из Чебоксар подошла Понизовая рать Федора Ивановича Шереметева (3 тыс. стрельцов и 500 башкир). Его отряды начали теснить тушинцев. 28 июня 1609 года один из высланных Федором Шереметевым отрядов разбил лисовчиков при переправе через Волгу под Решмой. Прибывший из Сибири с отрядом стрельцов Давыд Жеребцов принудил к сдаче тушинцев, осажденных в Ипатьевском монастыре под Костромой[144]. В конце лета 1609 года Шереметев перешел в решающее наступление. 10 августа в сражении под Муромом он разбил войско, собранное касимовским ханом Ураз-Мухаммедом из татар, мордвы и черемисов. Преследуя отступающего противника, победители подошли к Касимову и осадили его. Татары отбивались отчаянно, «сидяху крепко, не похотеху града царю отдати». Все же город был взят, а его население приведено к покорности. Однако дальнейшее продвижение Понизовой рати было остановлено под Суздалем. Оборонявший город ротмистр Сума 28 августа разбил один из русских отрядов, высланных против него Шереметевым.

На некоторое время правительственным войскам удалось очистить коломенскую дорогу, важнейшую транспортную магистраль, по которой в Москву доставлялось продовольствие. «Тово ж году на Коломне же были воеводы: Иван Михайлов сын Меншой Пушкин да Семен [Матвеевич] Глебов», которые прислали в Москву сообщение о приближении со стороны Владимира неприятельских войск. На помощь коломничам был отправлен с ратными людьми князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Он обнаружил противника в 30 верстах от Коломны, в вотчине Чудова монастыря – селе Высоком (соврем, г. Егорьевск). В то время оно было небольшим, насчитывая всего полтора десятка домов, поэтому главные силы тушинцев расположились в походном лагере вдоль реки Гуслицы. По сообщению летописца, «князь Димитрий же Михайлович [Пожарский] с ратными людьми пойде с Коломны против тех литовских людей и прийде на них в ту Высоцкую волость на утренней заре и их побил наголову и языки многие поймал и многую у них казну отобрал. Достальные же литовские люди побегоша в Володимер»[145].

О произошедшем под селом Высоким сражении сохранились местные предания, согласно которым ратники Пожарского на утренней заре необнаруженными подошли к неприятельскому лагерю с трех сторон – запада, севера и востока. Сигналом к атаке стал выстрел из пушки, услышав который воины царя Василия обрушились на спящих в своих шатрах тушинцев. Их гнали к Гуслице, за которой находилось топкое болото. Спастись удалось лишь тем врагам, которые прорвались вдоль реки на запад. Победа в бою под селом Высоким – первая из одержанных князем Пожарским. Произошла она в конце января – начале февраля 1609 года[146].

На другом конце страны, в Смоленске воевода Михаил Борисович Шеин также стал готовиться дать отпор врагу. Им была сформирована трехтысячная рать, выступившая на соединение с армией Скопина. Смоленские полки повели в поход князь Яков Петрович Барятинский и Семен Григорьевич Ододуров.

Первые победы князя М. В. Скопина-Шуйского

Неудачи, пришедшие на смену прежним победам, не могли не обескуражить тушинских командиров. Необходимые ответные действия откладывались, так как главную опасность для Тушинского лагеря представляло русско-шведское войско, которое копило силы в Новгороде – его готовился вести к Москве князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. И хотя сам воевода продолжал оставаться в Новгороде, но его отряды уже начали серьезно теснить тушинцев, до того действовавших в Новгородской земле.

Выбитый ими из Старой Русы полковник Кернозицкий вынужден был отступать к тверским местам. Но у села Каменка под Торопцом он решил, что пришло время взять реванш. Посчитав свою позицию подходящей, полковник обрушился на шедший по его следам передовой отряд русско-шведской армии. Им, как уже было сказано выше, командовали полковник Эверт Горн и русские воеводы – Федор Чулков и Корнила Чоглоков. Основные силы союзного войска еще находились в Новгороде. Зная об этом, Кернозицкий рассчитывал разбить своего противника по частям. Битва произошла у села Каменка 25 апреля 1609 года.

Но замысел Кернозицкого провалился – авангард союзного войска, в состав которого входили шведский отряд Эверта Горна и русские полки, удержал, разбил и обратил в бегство казаков Кернозицкого. Противник оставил на поле боя все знамена, 5 медных и 4 железных орудия, множество других трофеев. Сами тушинцы объясняли поражение полной деморализацией воинства Кернозицкого – его казаки пошли в атаку пьяными[147].

Об одержанном успехе Горн и Чоглоков сообщили Скопину и Делагарди. Тогда же в Новгород пришла весть о еще одной русской победе. 8 мая 1609 года отправленный под Порхов отряд Лазаря Осинина и Тимофея Шарова разбил противника и взял город[148]. Узнав о поражениях тушинских отрядов (под Порховом только в плен было взято 180 человек), воевода и генерал приняли решение выступить в поход с главными силами. 10 мая рать Скопина-Шуйского после торжественного молебна в Софийском соборе вышла из Новгорода и направилась к Москве, пройдя по восточному берегу озера Ильмень в направлении на Валдай и Вышний Волочек. Корпус Делагарди, состоящий в основном из нанятых на шведскую службу французов, датчан, голландцев, англичан и шотландцев, стал выдвигаться по другому маршруту. Его полки обогнули Ильмень вдоль западного берега, прошли мимо Старой Русы и направились через Осташков на Торжок. Этот город должен был стать местом сбора русских и шведских войск.

Одержав чрезвычайно важную первую победу, Горн и русские воеводы разделились. Федор Чулков остался в Торопце, Корнила Чоглоков пошел на Торжок и занял его. Шведский полковник «на Хохловище» атаковал еще один войсковой тушинский отряд, соединившийся с остатками сил Кернозицкого[149]. К тому времени они успели разорить город Старицу. Войсковым отрядом командовал полковник Александр Зборовский, спешно направленный против начавших наступление русско-шведских войск гетманом Романом Рожинским. Помимо собственного полка, в подчинении у Зборовского находились казаки Кернозицкого, а также русские тушинцы, воеводой у которых был князь Григорий Петрович Шаховской. До боя «на Хохловище» тушинский отряд насчитывал не менее 4 тыс. человек[150]. Потерпев поражение, Зборовский пошел на Торжок, уже занятый небольшим отрядом Корнилы Чоглокова. Но к Торжку в момент атаки на него тушинцев успел прибыть еще один русский отряд Семена Головина и полк Эверта Горна. На подходе были и главные силы Скопина и Делагарди.

Сражение под Торжком произошло 17 июня 1609 года. Зборовский, по-видимому, не знал о прибытии в город новых русских и шведских войск. Он рассчитывал легко справиться с небольшим отрядом Чоглокова.

Зборовский, у которого оставалось около 3 тыс. человек, атаковал Торжок, но не сумел взять город с ходу и вынужден был прекратить штурм, чтобы подготовить новый приступ. Хотя тушинцам и удалось зажечь Торжок, но защитники города продолжали держаться. Чоглоков знал о приближении своих войск и надеялся приближаться до подхода подмоги. Они ждали помощи от Скопина-Шуйского, и та пришла вовремя: русско-шведский отряд под командой Семена Головина и Эверта Горна численностью около 2 тысяч воинов подошел к городу.

Противники выстроились друг против друга в привычных боевых порядках. В центре русско-шведской позиции была расположена шведская пехота, выстроившаяся в несколько шеренг. В центре каждой размещались пикинеры, вооруженные длинными до 5 метров пиками, на флангах – аркебузиры (стрелки). В войске полковника Зборовского преобладала конница – польские гусары и казаки. Когда вражеская кавалерия пошла вперед, главный удар приняла на себя хорошо обученная военному искусству шведская пехота. В ожесточенной схватке две гусарские роты понесли тяжелые потери и вышли из боя, но третья все же сумела проломить фронт, там где находились шведские пикинеры. Прорвавшиеся гусары обрушились на шведскую и русскую конницу, опрокинули и погнали ее. Только у самого города тушинцы были остановлены. После этого отступившие ратники «исправися» и отбили противника, вынужденного отступить под сосредоточенным огнем оправившихся аркебузиров. В сражении большие потери понесли стоявшие на центральной позиции воины. У тушинцев – польские гусары, у Эверта Горна – пикинеры и, возможно, часть аркебузиров. Всего шведы, по утверждению польского ротмистра Николая Мархоцкого, потеряли до 600 солдат.

От взятых в бою пленных полковник Зборовский узнал, что перед ним только передовая рать, а к городу подходит большое войско. Не желая рисковать, он увел свой отряд в Тверь и послал в Тушино за подмогой. Тем временем, рати Скопина-Шуйского и Делагарди соединились в Торжке в середине июня. Туда же подошли высланные Михаилом Шеиным 3 тыс. человек смоленского ополчения. Командовали им, как уже было сказано выше, князь Яков Петрович Барятинский и Семен Ододуров. К смолянам по пути присоединились дорогобужане, вязмичи и беляне. Ими руководил князь Андрей Иванович Хованский. Из Погорелого Городища к Скопину пришли ратники с Василием Ивановичем Бутурлиным и Григорием Сулемшой Пушкиным[151].

Войско Скопина настолько увеличилось, что он смог разделить его на привычные для ратных людей титульные полки. Большой полк возглавил сам Михаил Васильевич и Делагарди, Передовой полк – Семен Васильевич Головин и шведский ротмистр, Сторожевой – Яков Петрович Барятинский и еще один ротмистр Делагарди.

В начале июля объединенное войско, заметно пополнившее ряды, выступило на Тверь. В этот период оно насчитывало 6600 человек[152]. Перед началом похода князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский обратился к воинам с традиционным напутственным словом, убеждая «ратных своих идти подо Тверь на полския и литовския люди вскоре, безо всякого мешкания, чтобы литовским людям про то вести не учинилося»[153].

Несмотря на намерение использовать фактор неожиданности, Зборовский и Кернозицкий, узнали о приближении русско-шведского войска и заранее вывели свои полки из Твери. Они имели под началом 5 тыс. человек (в том числе 1000 человек подкрепления, которых прислали из Тушина)[154]. Неприятель занял удобную позицию на волжском берегу намереваясь помешать переправе Скопина. Но воевода, не доходя 10 верст до города, переправил свое войско через реку в другом месте и подошел к Твери с той стороны, откуда противник его не ждал.

У стен крепости 11 июля 1609 года и началась ожесточенная битва. Юхан Видекинд описал диспозицию сторон: «Впереди врагов (тушинцев. – В. В.) была легкая конница в панцирях с луками и короткими копьями, затем смешанные силы казаков, поляков и московитов с пиками и множество бояр. С нашей стороны левое крыло занимали французские всадники, а также немецкая и шведская пехота, правое – с финляндцами защищал сам главнокомандующий»[155]. Русские войска Скопина, остались в резерве, «во второй линии». Воевода предоставил возможность сразиться с врагом наемному войску, которое должно было отработать затраченные на его содержание огромные деньги.

Перед началом битвы начался ливень, и враги сошлись под проливным дождем. Это обстоятельство затрудняло действие французской кавалерии, не использовавшей пики. Дождь помешал ей обстреливать хоругви атакующего противника. Весь левый фланг, включая и французов, и шведов, и русских, укрылись в лагере. Спас положение Якоб Делагарди, который «бросился вперед вместе со всеми (стоявшими на правом фланге. – В. В.) и, окруженный силами финлядцев, ударил на три главных хоругви, разбил их, многих истребил, а остальных загнал внутрь стен»[156].

Продолжающийся дождь и отступление врага остановило битву. Она возобновилась через день, когда свою роль сыграли практически не участвовавшие в сражении в первый день русские войска. 13 июля, на рассвете, Скопин «пойде со всеми людьми ко Твери и, пришед, тверской острог взяша, литовских людей побили на голову, а достальные седоша в городе»[157]. Противника застали врасплох, спящим. Но тушинцы не собирались сдаваться, хотя множество солдат Зборовского были уничтожены в остроге. Другие погибли во время бегства, пытаясь уйти по Московской и Осиповской дороге. Их преследовали и рубили «на сороки верстах»[158]. Уцелели те, кто укрылся в тверском Кремле.

Осада городской цитадели продолжалась 10 дней. Четырежды русские и шведские полки штурмовали тверской Кремль, но неудачно. Известие о приближении от Троицы высланного на помощь осажденным войска Яна Петра Сапеги вынудило Скопина снять осаду и отойти от города на 30 верст. Но и тушинцы в Твери не остались и ушли к лагерю Сапеги у Троице-Сергиева монастыря.

После отступления неприятельского войска Скопин-Шуйский собирался прямой дорогой двигаться к Москве. Но шведские наемные войска, которым не разрешили разграбить Тверь, отказались продолжать поход. Неповиновение они объяснили тем, что вместо жалованья за четыре месяца им выплатили лишь за два, а также тем, что русские не передали им Корелу, хотя уже прошло одиннадцать условных недель после вступления шведов в Россию. Затребованной суммы у русских воевод на тот момент не оказалось, и большая часть войска Делагарди повернула от Твери назад к Новгороду.

Бои под Москвой летом-осенью 1609 года

Потеря значительной части войска из-за бунта и ухода наемников вынудила Скопина отказаться от его замысла быстрого продвижения к Москве, хотя полки Скопина и Делагарди там ждали, рассчитывая на них в предстоящем наступлении на тушинский стан. Прочувствовав произошедшее изменение ситуации, царь и его воеводы спешили воспользоваться сложившейся ситуацией. Скопин и Вышеславцев, другие предводители местных ополчений и ратей успешно освобождали от тушинцев северные уезды. Командовавший польскими войсками на верхней Волге полковник Александр Зборовский потерпел ощутимые поражения под Торжком и Тверью и просил у Рожинского все новых подкреплений. Но Тушинский лагерь переживал в ту пору трудные времена. Большая часть польских и казачьих отрядов ушла на север, чтобы остановить наступление войск Скопина и Делагарди, численность стоявшей под Москвой армии Рожинского заметно сократилась. Русское командование решило воспользоваться этим обстоятельством и атаковать противника. В июне 1609 года под Москвой произошли два сражения, оба – на одном и том же Ходынском поле.

Первое сражение, имевшее скорее характер большой разведки боем, случилось 5 июня. Его описание сохранилось в грамоте царя Василия ярославским воеводам Силе Ивановичу Гагарину и Никите Вышеславцеву: «Да июня в 5 день, назавтрие Троицына дни, в понедельник, приходили воры и литовские люди под Москву, на Ходынку, со всеми с русскими и с литовскими людми, и мы на них посылали бояр наших и воевод по полком со многими людми». Противник был разбит и бежал. Победители «топтали и побивали их (тушинцев. – В. В.) на пяти верстах, и языки многие поймали; а живых в языцех взяли литовских людей и русских воров сто девяносто семь человек»[159]. Об этом же сражении написал отцу его участник Иван Зайцев: «приходили в Духов день воры и литовские люди к Москве; и мы, прося у Бога милости, на них ходили и побили их на голову, а живых добре много взяли, и чаем у Бога милости, на врагов победы»[160].

Получив от пленных подробные сведения о силах и расположении неприятельских войск, Василий Иванович решил дать Лжедмитрию и Рожинскому новое сражение.

25 июня 1609 года произошла вторая битва на реке Ходынке, едва не закончившаяся поражением тушинских войск.

На этот раз московская армия вела наступление под прикрытием «гуляй-города». Поляки атаковали это подвижное укрепление и захватили его, перебив находившуюся в деревянной крепости русскую пехоту. Но затем тушинцы подверглись неожиданному удару дворянской конницы, в значительном числе сосредоточившейся на правом фланге. Понеся тяжелые потери, они бежали. От окончательного разгрома Рожинского спас атаман Иван Заруцкий, с несколькими сотнями казаков занявший удобную позицию на реке Химке и залповым огнем остановивший наступление русской конницы[161]. Для окончательной победы не хватило одного, последнего, усилия. Как с горечью отметил автор «Нового летописца», «токо бы не отстоялися московские люди у речки (Химки. – В. В.), и оне б (тушинцы), и таборы покиня, побежали… Литовские же люди с той поры под Москву въяве не начаша приходити»[162].

Более успешно действовал к югу от Москвы князь Василий Федорович Литвин-Мосальский. 17 июля 1609 года он разбил тушинский отряд хорунжего Андрея Млоцкого под Коломной и отогнал его к Серпухову. Благодаря этому в блокированную Москву вновь пошли обозы с продовольствием из рязанской земли. Через три месяца 26 октября уже Млоцкий с казачьим атаманом, бывшим «хатунским мужиком» Иваном Салковым (Сальковым), под Бронницами разбил Литвина-Масальского и захватил обоз с продовольствием, который тот вел в Москву. Млоцкий вновь осадил Коломну, а Салков стал громить острожки, поставленные по приказу царя вдоль коломенской дороги. В Москве подорожал хлеб – четверть ржи продавалась уже по семь рублей, что вызвало волнения в народе.

Против Салкова был спешно выслан отряд думного дворянина Василия Борисовича Сукина, но в бою у Николо-Угрешского монастыря (в 15 верстах от Москвы) тушинскому атаману удалось отбиться, и тогда в погоню за Салковым отправили Дмитрия Пожарского. Царский воевода настиг разбойную ватагу уже на Владимирской дороге, у реки Пехорки, и атаковал ее. Бой оказался очень упорным и продолжался несколько часов. Однако схватка закончилась решительной победой князя, рассеявшего неприятельский отряд. Успех Пожарского имел неожиданное продолжение – спустя несколько дней разбитый атаман Салков и 30 его казаков, уцелевших в последнем бою, явились в Москву, принеся повинную государю[163]. Точную дату столкновения на Пехорке определить невозможно. По предположению Д. М. Володихина, оно произошло «в промежутке от ноября 1609 до первых чисел января 1610 года»[164].

Еще одним результатом Пехорского боя стало отступление от Коломны отряда пана Млоцкого, позже разбитого под Серпуховом, бежавшего с остатками своих людей к Боровску, а затем к Можайску.

Последнюю попытку прорваться за московские стены тушинцы предприняли в ночь с 10 на 11 октября 1609 года. «Перелеты» (перебежчики) провели их штурмовые группы вдоль реки Неглинной к стенам Скородома (Земляного города). Защитники города не ожидали нападения с этой стороны и атакующие смогли поджечь стену и 7 крепостных башен. Но на зарево пожара подоспели свежие силы, которые отбили атаку врага. На следующее утро на месте выгоревших укреплений была сооружена острожная стена[165].

Продолжение похода М. В. Скопина-Шуйского

После ухода большей части корпуса Делагарди со Скопиным осталось лишь около 1000 наемных солдат (250 всадников и 720 пехотинцев. Командовал ими шведский генерал Христиерн Сомме или Христошум, как его величали на Руси). Для них, очевидно, деньги нашлись. К ним следует добавить 3 тысяч русских ратников, что было явно недостаточно для броска к Москве, до которой оставалось всего 130 верст. Противник, что и показали бои под Москвой, все еще располагал значительными силами, поэтому Скопин, понимая опасность положения, был вынужден изменить маршрут своего похода. С оставшимися у него войсками воевода пошел не к Москве, а в направлении на Ярославль. Перейдя Волгу под Городнею, Скопин двинулся по течению этой реки вниз, в сторону Углича и дальше, на Ярославль. Воевода надеялся пополнить силы за счет ополчений верхневолжских городов, показавших свои возможности в боях под Романовым, Ярославлем и Костромой. К 24 июля войско Скопина пришло в Калязин и находившийся на противоположном берегу Волги Троицкий Макарьевский монастырь. Прибыв в обитель, князь Михаил понял, что под защитой ее стен приобрел чрезвычайно удобную базу для развертывания и обучения войска, состоявшего в основном не из профессиональных воинов, а ополченцев. Руководил начавшейся боевой подготовкой собиравшегося войска опытный ветеран Христиерн Сомме и его офицеры, достаточно быстро превратившие ратников Скопина в грозных бойцов.

Обучение проходило поэтапно. Отряды освоивших солдатскую науку ратников уходили на «стажировку» под Углич, Дмитров, Переяславль-Залесский, другие близлежащие города, тревожа стоявшие там тушинские гарнизоны. Поднимая сельские уезды и формируя новые ополчения, они уничтожали неприятельских фуражиров, брали под контроль целые округи[166]. Один из таких отрядов под началом сына боярского Семена Коробьина попытался овладеть Переяславлем-Залесским, но наткнулся на значительно превосходящий его силами авангард тушинского войска, потерпел в бою с ним неудачу, зажег город и отступил к Калязину монастырю[167]. Присылка этого авангарда стала естественной реакцией гетмана Сапеги на активность отрядов Скопина, нарушивших снабжение его армии, стоявшей под Троицкой обителью. Вслед за передовым отрядом, занявшим 14 августа 1609 года Рябов-Троицкий монастырь в непосредственной близости от Калязина (в 15 верстах от Макарьевской обители), пошел от Троицы и сам Ян Петр Сапега. Он привел к Калязину достаточно сильное войско, насчитывавшее, по русским источникам, до 20 тыс., по польским – до 10–12 тыс. человек. С Сапегой шли полки А. Лисовского, А. Зборовского, Б. Ланцкоронского, запорожского полковника Костенецкого [168].

Еще за месяц до этого, понимая, что новых больших сражений с тушинцами не избежать, русские воеводы стали собирать свои войска в один кулак. Из Калязинского стана в те города Московского царства, которые поднялись против Вора, поскакали скорые гонцы с просьбой о присылке подкреплений. И города откликнулись на призыв Скопина – к концу августа его войско Скопина-Шуйского выросло до 11, а по другим сведениям – до 15 тысяч воинов.

Столкновение произошло 18 августа 1609 года. На правом берегу Волги находились тогда сильные отряды лучших воевод Скопина – Семена Головина, Якова Барятинского, Григория Валуева, Давыда Жеребцова. Они занимали выстроенные в ходе практических занятий Христиерна Сомме острожки. Главные русские силы находились на левом берегу Волги. Очевидно, Сапега рассчитывал разбить войско Скопина по частям, но сколько ни атаковал острожки, выбить оттуда выучеников Сомме так и не смог.

Русская позиция была удачно прикрыта «зело ржавистой» речкой Жабней, имевшей топкие берега. Когда противник приблизился и занял село Пирогово, то русская и шведская пехота, выйдя из острожков, атаковала его, а затем стала быстро отступать за Жабню. Развернувшись для атаки, сапежинцы начали преследовать отходившего в правильных порядках противника. Оказавшись перед заболоченным берегом Жабни, русские и шведы, действуя по команде, ушли в сторону от болота, а тушинцы, увлекшиеся преследованием, оказались в трясине, вдавленные туда своими задними рядами. Подготовившие ловушку ратники Скопина обстреляли противника, после чего ушли в свои острожки. Подошедшие свежие силы сапежинцев начали штурм русских укреплений. Продолжался он около семи часов, но ни одного острожка неприятелю взять не удалось.

Получив информацию о произошедшем, Скопин собрал расположенные на левобережье войска и после молебна о благополучном исходе битвы двинул их на переправу.

Сапега понял, что удара свежих русских сил его измотанные битвой полки могут не выдержать и 19 августа приказал своим отступать за Жабню, в Пирогово, а затем и к Рябову монастырю. Потом через Углич сапежинцы ушли обратно к Троице.

И. О. Тюменцев попытался объяснить отход Сапеги полученным им в Рябовом монастыре известием о скором вторжении в Россию войска польского короля Сигизмунда III. Его не могли не обеспокоить возникшие в связи с этим беспорядки среди солдат в гетманском лагере под Троице-Сергиевом монастырем[169]. Ситуация вполне достоверная, объясняющая уход Сапеги из Рябова монастыря, но не разъясняющая причин его отступления из-под Калязина. С нашей точки зрения, именно ночная переброска свежих русских войск на правобережье Волги и вынудила тушинского гетмана начать отвод своих войск, все атаки которых на острожки разбились о крепость укреплений, мужество и слаженность действий их защитников.

После отступления неприятеля русское войско вернулось в свой лагерь, где и оставалось еще около месяца, продолжая копить силы и готовиться к новым боям.

Победа над Рожинским. Снятие Троицкой осады

В то же время отдельные отряды, как и раньше, продолжали действовать на контролируемой врагом территории, и достаточно успешно. 8 сентября 1609 года один из таких отрядов под командованием князя С. Н. Гагарина и шведа Е. Анамунда овладел Переяславлем-Залесским. В разгар боя за город в тыл тушинцам ударили восставшие посадские люди, что и решило исход битвы. Настрадавшиеся за время пребывания у них сапежинцев, переяславцы казнили всех пленных. Попытка полковника Лисовского отбить город провалилась. Однако основные силы Скопина, шлифуя воинское мастерство, продолжали оставаться у Калязина, в своем укрепленном и уже обжитом лагере. Ускорило их выступление известие о вступлении в русские пределы армии Сигизмунда III (9 сентября 1609 года), осадившего Смоленск. Прибыли в Калязин и давно уже ожидаемые подкрепления – часть войск Делагарди вместе с самим главнокомандующим (16 сентября).

Выступив в поход, русские и шведские войска двинулись на Александровскую слободу и в начале октября 1609 года овладели ею. В боях за этот городок были уничтожены четыре неприятельские хоругви. Узнав о стремительном броске до того месяц продремавшего в Калязине Скопина, Лисовский вынужден был очистить Ростов и уйти к Суздалю. Воспользовавшись ситуацией, отряд Давыда Жеребцова сумел прорваться в Троицкий монастырь, расположенный неподалеку от Александровской слободы. Его прибытие усилило оборону осажденной обители, где почти не осталось защитников.

Тем временем главные силы Скопина, ожидая неминуемого ответного удара, спешно возводили острожки вокруг Александровской слободы. Один из них в конце октября был поставлен у близлежащего села Коринского (Каринского), где и произошло новое сражение с тушинцами.

Успешные действия русских воевод подействовали угнетающе на приверженцев Вора – Лжедмитрия II. Среди польских и литовских его сторонников кипели споры о том, следует ли им поддержать вторгшегося в Россию Сигизмунда III или остаться на службе у «царика».

Однако возникшее разномыслие среди людей Рожинского, сохранявших верность Вору, и подчиненных Сапеги, склонявшихся на сторону польского короля, лишь активизировало действия врага, спешившего уничтожить главную для него угрозу – армию Скопина.

Как уже было отмечено, еще одно сражение в тушинцами произошло под Александровской слободой, у пригородного села Коринского. На этот раз со Скопиным сошелся лучший из тушинских полководцев – Роман Рожинский. После взятия Иосифо-Волоцкого монастыря он, взяв с собой полк Вильковского и рать русских тушинцев Михаила Глебовича Салтыкова, двинулся на север. По-видимому, гетман рассчитывал пополнить свою небольшую армию войсками Яна Сапеги, осаждавшего Троицкую обитель. Но тот, соперничая с Рожинским, дал ему лишь несколько рот.

Бои у Александровой слободы шли почти неделю, с 19 октября по 24 октября 1609 года. Поначалу Роману Рожинскому удалось разгромить боевое охранение армии Скопина, стоявшее под острожком у села Коринского. Хотя остатки разбитого отряда бежали до Александровской слободы, но сам острожек тушинцам взять не удалось.

Вступить в прямой бой с главными русскими и шведскими силами также не получилось. Зная о превосходстве в бою польской панцирной конницы, Скопин, как и в сражении под Калязиным монастырем, расположил своих людей в острожках, на хорошо укрепленных позициях. Атакующий противник рассеивался пушечным и ружейным огнем. Маневрируя, тушинцы пытались выманить русские войска из острожков, но безрезультатно. Простояв под Александровской слободой до наступления сильных холодов, Роман Рожинский вынужден был уйти, отбиваясь от наводнивших весь край отрядов Скопина[170].

В ноябре 1609 года «в сход» к Скопину пришел со своим 6-тысячным войском давно ожидаемый им боярин Федор Иванович Шереметев. В результате силы правительственных войск, действующих к северу от Москвы, возросли. С приходом Низовой рати Шереметева численность теперь уже настоящей армии Скопина достигла 18 тыс. человек[171]. Тогда же в Александровскую слободу пришла 3-тысячная рать князя Ивана Семеновича Куракина и князя Бориса Михайловича Лыкова, составленная из воинов Государева двора[172]. Вместе с этими ратными людьми армия, готовящаяся к последнему удару, насчитывала уже 21 тыс. человек.

В последнее время решение Скопина присоединить к своей рати почти все оставшиеся в стране вооруженные силы считается ошибочным. Уход всех боеспособных войск в Калязин, а потом к Александровской слободе осложнил ситуацию в других местах, где продолжали действовать тушинские отряды. Узнав об переброске значительной части правительственных войск из восточного Замосковья к Скопину, противник активизировал свои действия в этом регионе. Базируясь в захваченном Суздале, полковники Александр Лисовский и Андрей Просовецкий ударили по оставленному Шереметевым Владимиру. Хотя сам город устоял, но посады вокруг него оказались выжжены. Опасность нависла и над Нижним Новгородом, в окрестностях которого действовали крупные тушинские отряды. Одним из них, пробившимся на север, 18 ноября 1609 года был взят город Котельнич в Вятской земле. Все эти действия, несомненно, координировались Лисовским из Суздаля. Тогда, желая уничтожить это разбойничье гнездо, Михаил Скопин направил в восточное Замосковье крупный отряд правительственных войск под командованием князя Бориса Михайловича Лыкова, князя Якова Петровича Барятинского и шведа Анцмира[173]. Поход оказался неудачным, как полагают исследователи, из-за того, что воеводы «задуровали», стали местничать друг с другом[174]. В результате Лисовскому и Просовецкому удалось отбить нападение правительственного отряда и удержать за собой Суздаль.

Но судьба кампании решалась там, где шла собранная по частям армия Скопина. Благодаря собственным военным дарованиям, а также произошедшему подъему земской освободительной борьбы на Севере и в Верхневолжских городах, воевода смог разорвать стянутое вокруг Москвы кольцо врагов[175]. 12 января 1610 года тушинские войска бежали из-под стен так и не покорившегося им Троице-Сергиева монастыря. Остатки сапежинцев ушли к Дмитрову, где их вскоре атаковали отряды русских лыжников. Не вступая в открытое сражение с польской кавалерией, они блокировали все ведущие в город дороги. Между тем к Дмитрову подтягивались и основные силы русского войска, в том числе дворовые полки Ивана Куракина и Бориса Лыкова. 20 февраля 1610 года грянул «великий бой». В ходе упорного сражения, которым руководили младшие русские воеводы, Григорий Валуев и Давыд Жеребцов, их воинам удалось овладеть острогом. В бою была уничтожена большая часть неприятельского войска. От полного уничтожения его спасли три сотни донских казаков, прикрывшие огнем отступление тающих на глазах гетманских полков. Уцелевшие сапежинцы укрылись в самом городе, но удержаться там надежды у них не оставалось. 27 февраля Сапега приказал зажечь Дмитров и, уничтожив тяжелые пушки, ушел на соединение со стоявшим под Смоленском польским королем Сигизмундом III[176].

Успех сопутствовал русскому оружию тогда и в других местах. Еще один отряд Скопина освободил города Старицу и Ржеву Володимерову.

В начале марта 1610 года польский воевода Вильчек сдал русским город Можайск. В Суздале был блокирован Лисовский, в Брянске – отряд пана Андрея Млоцкого. Опасаясь полного уничтожения, остатки войска Лжедмитрия II вынуждены были бежать из-под русской столицы в Калугу. 3 марта 1610 года гетман Рожинский ушел на соединение с Яном Петром Сапегой из Тушинского лагеря к Волоколамску. С собой он взял и пребывавшего в плену митрополита Филарета. По дороге отец будущего государя был отбит отрядом сторонников Василия Шуйского под командованием воеводы Григория Леонтьевича Валуева и доставлен в Москву 14 марта 1610 года. 11 мая Валуев выбил остатки войск противника из Иосифо-Волоцкого монастыря и, выполняя приказ, двинулся дальше на запад. Москва наконец решила помочь сражающемуся Смоленску и направила к нему двух воевод – князя Федора Андреевича Елецкого и упомянутого Григория Валуева. Они должны были поставить у Царева Займища острожек и ждать в нем подхода главных сил.

На самой восточной окраине тушинской зоны влияния, в Суздале, находился полковник Лисовский и атаман Андрей Просовецкий. Крушение подмосковного лагеря самозванца, казалось бы, поставило их в безвыходное положение. Но Лисовский умудрился вырваться из ловушки, совершив один из своих страшных рейдов. В мае он двинулся на Верхнюю Волгу, по дороге захватил и разграбил Ростов, потом взял Калязин монастырь. В бою за обитель погиб воевода Давыд Жеребцов, были убиты игумен Левкий и остальные монахи. Мощи преподобного Макария подверглись осквернению, а его серебряная рака, изрубленная на куски, стала добычей атаманов-молодцов[177]. Пройдя мимо Твери и Торопца, Лисовский и Просовецкий ушли в псковские места и разбили шведское войско, осаждавшее Ивангород. Местом своей новой базы полковник выбрал крепость Воронин, поскольку псковичи отказались впустить лисовчиков в свой город.

Начало русско-польской войны 1609–1618 гг. Осада Смоленска

Использовав в качестве предлога заключение русско-шведского союза против тушинцев, польский король Сигизмунд III, претендовавший на корону Швеции, узурпированную его дядей Карлом IX, объявил о начале войны с Россией[178]. Но поход против Московского государства был задуман польским королем еще до заключения русскими и шведскими представителями Выборгского договора о помощи против тушинских войск. Как уже сообщалось выше, сначала войну остановил рокош Зебжидовского, но вскоре после победы над внутренними врагами король вернулся к планам завоевания России. Уже в январе 1609 года сенаторы дали Сигизмунду III согласие на подготовку интервенции в пределы Московского государства. По-видимому, король надеялся на быструю и славную победу. Это отметил и коронный гетман Станислав Жолкевский, написавший в своих «Записках», что перед началом войны Сигизмунда III «обнадеживали, что Смоленск добровольно хочет ему покориться, и что теперь об этом хлопочет староста Велижский (Александр Гонсевский. – В. В.), которому уже для осады сего города обещано нисколько сот людей конных и пеших. Было упомянуто и о пане Сапеге, что когда он шел мимо Смоленска в Москву, то еще в то время эта крепость покорилась бы ему, если бы он захотел занять ее именем е. в. короля, а не обманщика (Лжедмитрия II. – В. В.)»[179].

Польский король Сигизмунд III. Гравюра XVII в.

9 сентября 1609 года 12-тысячная армия короля перешла русскую границу. 13 сентября был взят Красный, а 16 сентября к Смоленску подошли передовые польские части, которыми командовал литовский канцлер Лев Сапега. 19 сентября к ним подошли главные неприятельские силы. Через день началась осада крепости. Вскоре, уже после неудачного первого штурма города, к королевским войскам присоединились 10 тыс. черкас (запорожцев).

Польской интервенции против России придавала исключительное значение римская курия. Неслучайно папа Павел V, по обычаю первых крестоносцев, благословил меч и шлем польского короля, присланные в Рим перед началом похода. На все время войны с Россией было получено освобождение от постов на армию в 40 тыс. человек.

Однако с ходу овладеть Смоленском королевской армии не удалось. Оборону крепости возглавил воевода Михаил Борисович Шеин и его помощник, второй воевода, князь Петр Иванович Горчаков. Они сумели задержать поляков под смоленскими стенами почти на два года.

Город был хорошо укреплен. Его стены и башни строились 16 лет, с 1586 года по 1602 год. Руководил работами выдающийся фортификатор, сын тверского плотника Федор Конь (Савельев). Город теперь окружала мощная каменная стена с 38 башнями высотой до 10 саженей (21 м). Самой высокой и укрепленной из них была Фроловская, находившаяся ближе к Днепру; она возвышалась на 15,5 саженей (33 м). Девять башен (Фроловская, Молоховская, Лазаревская, Крылошевская, Авраамиевская и Еленевская (Еленинская, позже Никольская), Копытицкая (Копытенская), Пятницкая и Пятницкая водяная) были проездными, то есть имели ворота. Три из них имели опускающиеся железные решетки («герсы»). Протяженность крепостной стены составляла 6,167 верст (6,5 км), толщина – 2,5–3 сажени (5–6,5 м), высота – 6,1–8,8 саженей (13–19 м). Фундамент этой цитадели, облицованный на высоту 1–3 м крупным белым камнем, Федор Конь заглубил более чем на 2 сажени (4 м). Это обстоятельство в случае начала осады Смоленской крепости призвано было затруднить противнику ведение минных галерей. Для обнаружения таких подкопов снаружи на удалении 2–5 саженей (8–10 м) от крепостной стены зодчие оборудовали так называемые «слухи» – крытые траншеи глубиной более сажени и шириной до 2 аршин. Их стенки обшивались жердями, а перекрытие состояло из накатника, засыпанного слоем земли в 1 аршин[180].

В арсеналах крепости находилось 170 пушек разного калибра. В случае опасности их устанавливали в бойницах (амбразурах) «подошвенного», среднего, и верхнего боя – на трех уровнях, что обеспечивало действенное поражение противника на расстоянии до 400 саженей (800 м). Ширина боевой площадки смоленской стены составляла 2–2,25 сажени, что породило легенду, приписавшую Борису Годунову слова о возможности проехать по ней на тройке[181].

Гарнизон Смоленска насчитывал 5,4 тыс. человек (900 дворян и детей боярских, 500 стрельцов и пушкарей, 4000 осадных посадских людей и даточных уездных людей, которых собрали перед приходом врага по 6 человек «с пищальми и топоры» с сохи). Гарнизон делился на две части – осадную, состоящую из 2 тыс. человек, и «вылазную», насчитывающую 3500 ратников. Все защитники крепости «целовали крест государю, что в городе в остроге сидети и с литовскими людьми и с воры битись до смерти и города и острогу не здати. Да целовав крест и блюдясь королевского приступу вскоре, посады все вызжгли сами»[182].

Командовавший королевской армией коронный гетман Станислав Жолкевский, проведя рекогносцировку, убедился в надежности крепостных укреплений. Захватить их с имевшимися силами было затруднительно. Поэтому на созванном по его просьбе военном совете он предложил оставить у Смоленска осадный корпус, а армию двинуть к Москве, со взятием которой кампанию можно будет считать выигранной. Но король и его советники отвергли план Жолкевского. Сигизмунду III хотелось во что бы то ни стало взять Смоленск, причем как можно быстрее.

Штурм было решено провести в ночь на 25 сентября. Все надежды возложили на использование петард, мощных взрывных зарядов («медяных болванов с зельем»). Успешное применение их позволило бы избежать ведения долгих осадных работ, доставки мощных пушек. Петардами решили разбить Копытицкие (западные) и Авраамиевские (восточные) ворота. Затем штурмующие колонны должны были через них ворваться в крепость.

Однако защитники города сумели подготовиться к возможной атаке. Еще до начала осады перед всеми проезжими башнями были поставлены деревянные срубы с узкими проходами между ними. Эти дополнительные укрепления засыпали землей и камнями. По задумке воевод, при начале бомбардировки вынесенные вперед срубы могли прикрыть крепостные ворота от огня осадных батарей. Но они затруднили и действия петардщиков, так как в проходах мог пройти лишь один человек и провести за собой одну лошадь.

Когда назначенные для участия в штурме войска заняли свои позиции, Жолкевский приказал начать обстрел города по всему периметру стен, кроме выбранных для атаки участков. Туда и двинулись петардщики – пан Людвиг Вайер и Бальтазар Новодворский, с каждым из которых шло по трубачу. Им предстояло протрубить сигнал к атаке в том случае, если диверсия удастся.

Одна боевая группа (петардщик Вайер и трубач) двинулась к Копытицким воротам, другая (Новодворский со своим горнистом) – к Авраамиевским. Последние и удалось взорвать. Жолкевский вспоминал, что Новодворский «прикрепил петарду к первым, другую ко вторым воротам (видимо створкам ворот – В. В.), и выломил и те и другие». Но атаки не последовало, так как трубачи в темноте потерялись (у С. Жолкевского – «неизвестно куда девались»), и протрубить сигнал о начале штурма оказалось некому. Время было потеряно, и когда поляки все-таки приблизились к восточной стене Смоленска, успевшие приготовиться к отражению приступа защитники встретили их сокрушительным огнем. Разбитые ворота были забаррикадированы. Понеся большие потери, королевские войска отошли на исходные позиции[183].

Перегруппировавшись, они стали штурмовать северную и западную стены крепости. Бои там продолжался три дня – с 25 по 27 сентября. Тяжелее всего пришлось защитникам Днепровской и Пятницкой башен (северная часть города) и Копытицкой башни (западная часть). Наличие большого резерва, быстро перебрасываемого на самые опасные участки, позволило Шеину отразить все приступы, нанеся противнику тяжелый урон.

Отбившись, смоляне быстро исправили все повреждения и, учитывая склонность противника к подрыву ворот, завалили все проездные башни бревнами, землей и камнями. Поставленные перед воротами срубы укрепили частоколом и палисадами, разместив на этих импровизированных фортах надежные караулы.

Запорожские казаки избранного гетманом реестрового полковника Богдана Олевченко прибыли к Смоленску 27 сентября 1609 года. Это произошло уже после окончания первого приступа. Приход 10 тысяч воинов, имевших опыт осады и взятия османских, турецких и русских крепостей, вдохновил приунывшего было короля на продолжение осады.

Возобновилась бомбардировка городских укреплений. Батареи были установлены на Спасской горе, напротив города за Днепром и за рекой Чуриловкой. Но отсутствие тяжелых осадных орудий сказывалось – нанести сколько-нибудь значительный ущерб обороняющимся польские артиллеристы не смогли. Скорее и не ставили такой задачи, отвлекая внимание защитников от начавшихся инженерных работ, которыми руководили два искусных инженера, нанятые поляками за границей. Их не прекратили даже зимой. Но подкопы были обнаружены, и 16 января 1610 года смоляне подвели под самый опасный из них галерею, ворвались в прорытый врагами тоннель, перебили находившихся в нем рабочих и взорвали первый подземный ход. Вскоре был обнаружен и второй подкоп. На этот раз рабочих охранял сильный караул. Поэтому, когда к противнику подвели галерею, не стали атаковать поляков, выстрелили по ним из пушки полой бомбой с так называемым «смрадным» составом. В него входили селитра, порох, сера, водка и другие вещества. Полуотравленные враги бежали, а смоляне взорвали захваченный подкоп.

Уничтожена была и третья минная галерея. При этом погиб французский инженер, руководивший подземными работами. Противник на время прекратил их, ожидая прибытия тяжелых проломных орудий и мортир.

Только в июле 1610 года поляки возобновили инженерные работы, одновременно применив доставленную из Риги в конце мая осадную артиллерию. Были заложены апроши у Копытицкой башни. Защитники города повели им навстречу свои траншеи, уничтожив часть неприятельских апрошей. Несмотря на это, полякам все же удалось докопаться до башни, после чего именно на ней был сосредоточен огонь вражеских батарей. 18 июля удалось пробить брешь, на следующий день противник штурмовал город, но и этот приступ был отбит. Отражены были и следующие штурмы – 11 августа и 21 ноября 1610 года. Ресурсы крепости стали иссякать к лету 1611 года. Подходили к концу боеприпасы, продовольствие, в строю осталось всего лишь 200 человек, способных держать в руках оружие. О тяжелой ситуации в городе, слабости гарнизона и уязвимых местах крепости сообщил полякам перебежчик Андрей Дедешин, один из участников ее строительства, знающий все слабые места построенных Федором Конем укреплений. Он сообщил, «что з другую сторону град худ, делан в осени». Получив эти ценные сведения, король принял решение о генеральном штурме недоступного города, сосредоточив огонь артиллерии на указанном предателем слабом месте.

Перед его началом Смоленск был подвергнут жестокой бомбардировке. Хотя крепость обстреливали из тяжелых орудий, но результаты обстрела были незначительными. Лишь в одном месте польским пушкарям удалось пробить небольшую брешь в стене. Но было принято решение провести штурм. С наступлением темноты 2 июня 1611 года польские войска заняли исходное положение на подступах к городу.

Апсит Александр. Воевода Шеин при защите Смоленска.

Ровно в полночь, соблюдая тишину, штурмовые колонны двинулись вперед. В районе Авраамиевских ворот им удалось незаметно взобраться по штурмовым лестницам на стену и ворваться в крепость. В это время немецкие наемники попытались проникнуть в крепость через брешь, пробитую накануне в стене. Дорогу им преградили оставшиеся с воеводой Михаилом Борисовичем Шеиным русские воины. В ожесточенной схватке у Коломенской башни на западной стене города почти все они пали смертью храбрых. Несколько человек, в том числе и раненный в бою воевода, укрылись в башне, «с которой… стрелял в немцев, [и] так раздражил их, убив более десяти, что они непременно хотели брать его приступом, однако нелегко бы пришлось им это, ибо Шеин уже решился было погибнуть, но находившиеся при нем старались отвратить его от этого намерения. Отвратил же его, кажется, от сего больше всех бывший с ним – еще дитя – сын его». С воеводой, когда он сложил оружие, оставалось всего 15 человек. Схваченный Шеин был закован в цепи, подвергнут пыткам, а затем отправлен в Варшаву, где на потеху толпе его и других пленных возили по городу в открытой карете. В плену воевода пробыл 9 лет.

Взорвав часть крепостной стены в том месте, где указал предатель, противник ворвался в город и с запада. На улицах пылающего города завязалась яростная борьба. Силы были явно неравны. К утру 3 июня 1611 года враг овладел Смоленском. Последние защитники отступили на Соборную горку, где возвышался старинный, заложенный еще Владимиром Мономахом Успенский собор. В его подвалах хранились пороховые запасы крепости. В стенах собора укрылись до 3000 горожан. Когда все защищавшие Соборную горку пали в неравном бою и торжествующие победу враги ворвались в собор, раздался мощный взрыв, разрушивший храм. Тезка предателя Дедешина, посадский человек Андрей Беляницын, взяв свечу, спустился в подвал и «запалил бочки с порохом, весь пушечный запас». Под дымящимися руинами вместе с врагами погибли и почти все находившиеся в Успенском соборе смоляне.

Клушинская битва

Сковывая силы врага, Смоленск и его защитники дали царю Василию Шуйскому и его воеводам возможность решить тушинскую проблему. С началом войны с Речью Посполитой часть служивших самозванцу шляхтичей ушла в королевский лагерь под Смоленск. Оставшиеся требовали от Лжедмитрия II обещанного жалованья и держали его под строгим надзором[184]. С трудом ускользнув от их караулов, тушинский «царик» 27 декабря 1609 года бежал в Калугу. Лишившись «вождя», подмосковный стан рассыпался. Воспользовавшись трудным положением врага, Скопин двинулся к Москве. Воеводе-победителю была подготовлена пышная встреча. 12 марта 1610 года он вступил в Москву. Въехавшего в город воеводу окружили не только бояре, но все москвичи. Люди падали перед своим героем ниц, целовали его одежду и называли отцом отечества. Во встрече Михаила Васильевича участвовал и царь Василий Шуйский, плакавший от умиления. «И была в Москве радость великая, и начали во всех церквах в колокола звонить и молитвы к Богу воссылать, и все радости великой преисполнились».

Увенчанный лаврами победителя Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, «стебель царского рода, подлинный воевода», стал готовить новый поход – на помощь осажденному поляками Смоленску. В разгар этой подготовки он тяжело заболел и умер 23 апреля 1610 года. Было воеводе в ту пору всего 23 года. Сейчас исследователи не сомневаются в отравлении героя – в его останках обнаружен комбинированный яд, содержащий соли ртути и мышьяка. Они многократно превышают допустимую норму[185].

По одной, широко распространенной, версии, Михаила Скопина-Шуйского отравила его тетка, Екатерина Григорьевна Шуйская, дочь знаменитого опричника Григория (Малюты) Скуратова – на пиру по случаю крестин сына князя Ивана Михайловича Воротынского. Родственники царя якобы опасались распространившегося в народе желания именно Скопина видеть новым русским государем. Между тем именно Шуйским в то время смерть Скопина была совершенно не выгодна. Элементарный расчет – необходимость изгнания польских войск из пределов государства отодвигала все другие резоны на достаточно долгий срок. Интересное свидетельство оставил современник, польский гетман Станислав Жолкевский, назначенный королем командовать идущей на Москву армией, потому внимательно изучавший события, происходившие в русской столице. Он написал: «Скопин в то время, когда он наилучшим образом приготовился вести [военные] дела, умер, отравленный (как на первых порах носились слухи) no наветам Шуйского, вследствие зависти, бывшей между ними; между тем, если начнешь расспрашивать, то выходит, что он умер от лихорадки». Вряд ли царь Василий лицемерил, убиваясь и причитая над гробом племянника. Другого полководца, равного талантом Скопину, у него просто не было. Да и погребли умершего героя не в родовой усыпальнице в суздальском Спасо-Ефимиевском монастыре, а в Архангельском соборе Кремля, в особом пределе Усекновения головы Иоанна Предтечи – чрезвычайно высокое посмертное признание верховной властью заслуг и подвигов скончавшегося воеводы. На надгробной плите высекли следующую надпись: «Великого государя царя и великого князя Василия Ивановича всея Руси племянник Михайло Васильевич Шуйский Скопин по государеву указу, а по своему храброму разуму Божею помощию над враги польскими и литовскими людьми и русскими изменники, которые хотели разорить государство Московское и веру христианскую попрать, явно показав преславную победу и прииде к Москве, Божиим судом в болезни преставися лета 7118 апреля в 23 день на память великомученика Георгия последний час дни»[186].

Смерть Скопина-Шуйского имела для страны катастрофические последствия. Рать, двинувшуюся на Смоленск, возглавил самый неудачливый из всех русских воевод – князь Дмитрий Иванович Шуйский. Современник дал ему очень нелицеприятную характеристику как военачальнику, подчеркнув, что этот воевода «сердца не храброго, но женствующими обложена вещми, иже красоту и пищу любящаго, а не луки натязати и копия приправляти хотящаго»[187]. По польским данным, под его командованием находилось более 40 тыс. русских воинов и 8 тыс. наемников из вспомогательного шведского корпуса Якоба Делагарди (по свидетельству Осипа Будило, у русских под Клушино было 16 тыс., у шведского генерала – 7 тыс. человек; Н. Мархоцкий считает, что под общим командованием Дмитрия Шуйского находилось 6–7 тыс. немцев и 20 тыс. «москвитян»)[188].

В королевском лагере под Смоленском сообщения о предстоящем походе царских войск на выручку осажденной крепости воспринимались с беспокойством. В мае 1610 года Сигизмунд III даже решился отправить в Москву своего гонца Слизня с предложением заключить «вечный мир» в обмен на уступку ему Северской земли[189]. Но Василий Шуйский, видимо, поверил, что черная полоса его царствования кончилась, и ответил королю требованием очистить русские земли.

Провал миротворческой миссии Слизня вызвал к жизни план Станислава Жолкевского, вновь предложившего разделить осаждавшие Смоленск войска на две армии. Одна должна была остаться под крепостью, вторая, с ним во главе – выдвинуться навстречу идущей из Москвы русской рати. Об обстоятельствах обсуждения предложения Жолкевского, королевские секретари записали: «1-го числа [июня][190] у короля было частное совещание, на котором король постановил послать гетмана (Жолкевского. – В. В.), чтобы он привел к повиновению то войско (служившее ранее Лжедмитрию II. – В. В.), установил в нем дисциплину, как было прежде, и, соединившись с ним, шел против неприятеля, о котором сделалось известно, что он приготовляется идти на помощь Смоленску»[191]. Уже на следующий день, 23 мая (2 июня), Жолкевский выступил в свой самый знаменитый поход.

Соединившись по пути с остатками тушинской армии, которые вел к Смоленску полковник Александр Зборовский, гетман присоединил их к своему небольшому войску. Выйдя затем к Цареву Займищу, он блокировал построенный Федором Елецким и Григорием Валуевым острожек, где находилось 8 тыс. ратников этих воевод. Жолкевский не сомневался, что туда, к Цареву Займищу, рано или поздно придет армия Дмитрия Шуйского и Делагарди и стал поджидать ее.

Действительно, русско-шведское войско не могло не воспользоваться разделением польских сил и тем, что Жолкевский, как полагали русский воевода и шведский генерал, связан по рукам осадой острожка. На самом деле, гетман не собирался стоять у валов и рогаток полевой крепости русских. Как только он узнал о появлении в непосредственной близости противника, той же ночью совершил быстрый марш навстречу ставшему на ночлег войску Шуйского.

Битва началась 24 июня 1610 года, на рассвете, у деревни Клушино. Здесь, в 19 верстах от Гжатска[192], войска Шуйского были атакованы армией гетмана Станислава Жолкевского. В 5-часовом сражении сравнительно немногочисленная, почти не имеющая артиллерии польская армия (11,5 тыс. кавалерии, 1 тыс. пехотинцев, 2 фальконета) разгромила численно превосходившее ее русско-шведское войско Дмитрия Ивановича Шуйского и Якоба Делагарди. Одной из главных причин поражения стали фатальные ошибки русского командующего, расположившего пехотные части за полками дворянской конницы, без прикрытия полевыми укреплениями. Свою роль сыграла и неожиданность польской атаки – Шуйский не успел подтянуть к месту начавшегося сражения имеющиеся у него 18 орудий. Однако, вопреки ожиданиям Жолкевского, первые удары польской гусарии не достигли цели. Только после 10 кавалерийских атак поляки прорвали линию русских войск[193]. Опрокинутая противником московская кавалерия обратилась в бегство и потоптала свою пехоту.

Сражение было окончательно проиграно после измены части наемников (французских и немецких полков) из состава шведского вспомогательного корпуса Якоб Делагарди[194]. В плен к полякам попали воевода Василий Иванович Граня Бутурлин и разрядный дьяк Яков Демидов, перед сражением привезший жалованье для иноземцев. В числе павших был воевода Яков Петрович Барятинский[195].

Узнав о поражении главной армии, блокированная в Царевом Займище еще до Клушинской битвы другая часть русского войска сложила оружие, вынужденно перейдя на сторону объявленного претендентом на русский престол польского королевича Владислава[196].

Против Василия Шуйского выступили и воеводы приокских городов. Особенно опасным стал новый мятеж в Рязани, поднятый Прокофием Ляпуновым. В Коломне взбунтовал народ голова Михаил Бобынин, который «изменил царю Василию и отъехал к Вору», находившемуся тогда в Калуге. Примеру коломничей последовали жители Каширы. Местный воевода, «князь Григорий Петрович Ромодановский не хотел креста целовать и стоял за правду. Они же (мятежные каширяне – В. В.) его чуть не убили, и привели его к кресту, и к Вору послали с повинной»[197]. Удержать контроль над вверенным ему городом удалось лишь князю Пожарскому, воеводствовавшему тогда в Зарайске. Его призывал на свою сторону Ляпунов, приславший к Дмитрию Михайловичу племянника Федора, но Пожарский сохранил верность Василию Шуйскому, известив его об обнаружившейся опасности. В Москве новости из Зарайска восприняли чрезвычайно серьезно и направили в крепость подкрепление под командованием Семена Матвеевича Глебова и стрелецкого головы Михаила Рчинова.

Известие о прибытии этих войск вынудило Ляпунова одуматься и удержать Рязанщину от участия в военных действиях против правительства Шуйского. Однако возникла новая опасность – восстали зарайские посадские люди, вынудив Пожарского затвориться с немногими людьми в городском Кремле. Воевода был готов биться до последнего, и его непреклонная решимость переломила течение бунта. Как отметил летописец, Дмитрий Михайлович «отнюдь ни на что не прельстился. Никольский же протопоп Дмитрий укреплял его и благословлял умереть за истинную православную веру. Они же еще больше укрепились. Видя же он свое бессилие, заперся в каменном городе с теми, которые стояли в правде; в городе же у тех мужиков [было] имущество и запасы все, а в остроге нет ничего. Те же воры, видя свое бессилие, прислали в город и винились, и [предлагали] целовать крест на том: «Кто будет на Московском государстве царь, тому и служить». Он же, помня крестное целование царю Василию, целовал крест на том: «Будет на Московском государстве по-старому царь Василий, ему и служить; а будет кто иной, и тому так же служить». И на том укрепились крестным целованием, и начали быть в Зарайском городе без колебания, и утвердились между собой, и на воровских людей начали ходить и побивать»[198].

Справившись со смутой в Зарайске, князь Дмитрий Михайлович совершил поход к Коломне против укрепившихся сторонников самозванца и восстановил власть царя Василия Шуйского в этом городе.

«Великий обман» 17–18 июля 1610 года. Семибоярщина

Политическая ситуация, сложившаяся в России к исходу лета 1610 года, означала наступление нового этапа в истории Смутного времени. Клушинская военная катастрофа сразу же переросла в политическую. К Москве шли не только польские войска Жолкевского, но и силы воспрявшего духом Лжедмитрия II. Получив известия о разгроме армии Дмитрия Шуйского и Делагарди у села Клушина, самозванец, покинув Калугу, отправился на реку Утру, где собирал полки гетман Сапега. Оттуда он собирался идти к Москве. Именно в это время, используя свой последний шанс, самозванец, подобно Болотникову и Лжепетру, решился поднять бедных людей против знатных и богатых.

Угроза со стороны Вора теперь казалась едва ли не страшнее польской, и царь Василий совершил одну из самых больших своих ошибок – призвал для участия в войне с Вором крымских татар. В Бахчисарае упускать этот шанс не собирались, и на Русь двинулось большое татарское войско. Вел его «царевич» Батыр-Гирей (Бахадур-Гирей). Навстречу ему с «поминками» были высланы воеводы – князь Иван Михайлович Воротынский, князь Борис Михайлович Лыков и окольничий Артемий Васильевич Измайлов.

Тем временем армия Лжедмитрия II и Сапеги шла на Москву. Лежавшая на ее пути Медынь перешла на сторону самозванца, но Пафнутьев-Боровский монастырь закрыл перед Вором ворота. Игуменом обители был тогда Иоасаф, бывший настоятель Троице-Сергиева монастыря, отстоявший его от того же Сапеги во время знаменитого осадного сидения 1608–1610 годов.

Но «воровское» войско воспользовалось оплошностью воевод и, захватив, разграбило обитель. Произошло это 5 июля 1610 года. Небольшой отряд защитников монастыря, возглавляемый князем Михаилом Никитичем Волконским, не смог помешать свершившемуся кощунству. Сам воевода геройски погиб в бою, сражаясь в одиночку против ворвавшихся в собор солдат самозванца. Пали и другие защитники монастыря, и монахи (из 80 монахов уцелело лишь 9 старцев). В числе убитых иноков оказался настоятель, архимандрит Иоасаф. Он принял мученическую смерть над ракой преподобного Пафнутия Боровского.

Разграбив обитель, воровское воинство двинулось дальше и наткнулось на крымцев, призванных Василием Шуйским для борьбы с самозванцем. 10 июля на реке Наре в Боровском уезде произошел бой с татарским войском. Четыре дня воины Батыр-Гирея атаковали полки Лжедмитрия II в укрепленных лагерях – таборах, но были отбиты, после чего ушли за Оку, принявшись разорять порубежные места. А «царик» продолжил свой поход.

Вновь встав под Москвой, в селе Коломенском, Вор обманом добился свержения царя Василия. Его сторонники на переговорах с москвичами 17 июля предложили свести с трона и московского государя, и своего «царика», а затем избрать правителем самого достойного из представителей великих русских родов. Многим на Москве такое предложение показалось заманчивым, и они восстали на государя-неудачника.

17 июля 1610 года царь Василий Иванович Шуйский был насильно низложен и пострижен в монахи[199]. Однако, получив об этом известие, приверженцы самозванца отказались выполнять свою часть обещания, 18 июля потребовав от москвичей покориться Вору и целовать ему крест. Естественно, это требование было отвернуто. Историки называют вероломный поступок тушинцев «Великим обманом» 17–18 июля. С него и начался самый трудный период Смутного времени, позже названный Междуцарствием.

В результате произошедшего переворота к власти пришло правительство находившихся в то время в Москве семи бояр – князя Федора Ивановича Мстиславского, князя Ивана Михайловича Воротынского, князя Андрея Васильевича Трубецкого, князя Василия Васильевича Голицына (после отъезда с посольством под Смоленск к королю Сигизмунду его заменил брат Андрей Васильевич Голицын), князя Бориса Михайловича Лыкова, Ивана Никитича Романова и Федора Ивановича Шереметева. Новое правительство получило оставшееся постыдным в памяти народа название «Семибоярщина». Хотя изначально действия московских бояр не были предательскими. Они лишь пытались создать временный легитимный орган, способный управлять государством после свержения царя Василия Ивановича Шуйского, заполнив, по возможности, тот политический вакуум, который возник в результате переворота, осуществленного группой заговорщиков в июле 1610 года. Однако в обстановке чрезмерной политизации жизни в русской столице, к которой, с одной стороны, приближалась польская армия гетмана Станислава Жолкевского, с другой – угрожало стоявшее у стен войско Лжедмитрия II, боярское правительство вынуждено было занять если не пропольскую, то все же достаточно конформистскую позицию.

Военно-политическое поражение и угроза повторения социального взрыва, подобного восстанию Болотникова и Лжепетра, принудили правящие московские круги пойти на прямой сговор с польско-литовскими интервентами, войско которых в августе 1610 года подошло к Москве. Командовавший польской армией гетман Станислав Жолкевский поспешил воспользоваться произошедшими изменениями в русской столице, предложив московским боярам вступить с ним в переговоры. Положение казалось безвыходным, так как стоявший в селе Коломенском Лжедмитрий II, стремясь опередить коронного гетмана, начал штурмовать Москву. Первый бой произошел 2 августа в районе Серпуховских ворот (отвлекающая атака) и Красного села (главный удар). Но и первая атака, и основной натиск были отбиты, причем при отражении их на помощь москвичам, невзирая на запрет Жолкевского, пришли служившие в польском войске русские отряды И. М. Салтыкова и Г. Л. Валуева. Новые попытки прорваться в Москву были предприняты 10 и 14 августа. Они тоже закончились неудачей, а в одном из боев был ранен Иван Заруцкий.

Именно тогда кажущаяся безвыходность ситуации толкнула Федора Мстиславского и его товарищей на ряд опрометчивых поступков. Первым шагом на пути, приведшим новое русское правительство к полной капитуляции перед поляками и их сторонниками, стало знаменитое постановление Семибоярщины не избирать царем представителей русских родов, следствием чего стало признание государем сына польского короля Сигизмунда III Владислава.

Договор об этом был подписан 17 августа 1610 года, а уже 19 августа в Москву прибыл гонец от польского короля, с требованием выслать из Москвы к нему всех влиятельных москвитян, представлявших опасность для его интересов. По-видимому, уже тогда Сигизмунд III решил напрямую подчинить Русское государство польской короне. 12 сентября наспех собранное посольство выехало к стоящему под стенами Смоленска королю. Его возглавили митрополит Ростовский Филарет и князь Василий Васильевич Голицын. В разработке инструкций для послов принял участие патриарх Гермоген, настоявший на условии обязательного перехода королевича Владислава в православную веру.

Тем временем, заключив выгодный для себя союз с московскими боярами, поляки поспешили избавиться от конкурента в лице царика, перебравшегося из Коломенского в Николо-Угрешский монастырь. Еще до отъезда посольства, 27 августа, королевские войска выступили против самозванца. Гетман Сапега со своими полковниками сразу же перешел на сторону короля, а Вор и его окружение бежали в Калугу. Там 11 декабря 1610 года Лжедмитрий II был убит начальником охраны, крещеным ногайским князем Петром Урусовым. Бояре самозванца – князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой и Иван Мартынович Заруцкий – примкнули к зарождающемуся освободительному движению, согласившись на компромиссное решение выбрать государя «всею землею» после освобождения Москвы.

К сдаче ее врагам привела порочная политика властей, проявлением которой стала практика уступок и соглашений с поляками. Они стали совершаться правительством «седми московских боляр» с середины августа 1610 года. В ночь на 21 сентября того же года в столицу были введены войска гетмана Жолкевского. Как отмечал в своих мемуарах сам польский военачальник, «бояре опасались [мятежа] и желали, чтобы под защитою войска короля, они могли быть безопасны от ярости народа»[200]. По словам Авраамия Палицына, для них предпочтительней было «государичю (польскому королевичу Владиславу – В. В.) служити, нежели от холопей своих побитыми быти и в вечной работе у них мучитися»[201]. По подсчетам польского историка Томаша Бохуна, в Москве были размещены четыре полка – Александра Гонсевского, Марчина Казановского, Людвика Бейера и Александра Зборовского. В них насчитывалось от 5675 до 6583 солдат гусарских и панцирных хоругвей, а также 800 пехотинцев иноземного строя и 400 гайдуков. Полк А. Гонсевского состоял из 7 хоругвей, в которых было от 1000 до 1160 человек, полк М. Казановского – из 6 хоругвей (584–760 человек), полк Л. Вейера – из 4 хоругвей (412–520 человек), полк А. Зборовского из 18–20 хоругвей (3679–4143 человек)[202]. Полки самого Жолкевского и Николая Струся расположились в Можайске, Борисове и Верее, прикрывая дороги, ведущие от Москвы на запад.

Конец ознакомительного фрагмента.