«Русская освободительная армия» против Сталина. 3. Сухопутные войска РОА (Иоахим Гофман, 2014)

Через несколько дней после провозглашения Пражского манифеста, 23 ноября 1944 г., организационный отдел Генерального штаба сухопутных войск издал приказ о формировании 1-й русской дивизии [111] – немецкое обозначение: 600-я п. д. (рус.) [112] – основы Вооруженных сил Комитета освобождения народов России. Правда, подготовка в учебном военном лагере Мюнзинген в Вюртемберге (V военный округ) началась уже загодя. Командиром дивизии был назначен полковник (с февраля 1945 г. генерал-майор) Буняченко, хотя Власов сначала намечал полковника Боярского [113]. Буняченко, урожденный украинец, происходил из бедной семьи и уже в 1939 г. был командиром дивизии на Дальнем Востоке. Будучи командиром 389-й стрелковой дивизии, он, на основе приказа Сталина № 227, 5 сентября 1942 г. был приговорен к смерти, т. к. слишком рано дал приказ о разрушении железнодорожной линии на участке Ищерская – Осетинская [114] и тем самым воспрепятствовал использованию бронепоезда. После своего помилования ему удалось перейти на немецкую сторону, где он в начале 1943 г. присоединился к Освободительному движению. Будучи офицером штаба командира восточных частей особого назначения № 721 при командующем тыловым районом группы армий «Юг» генерал-майоре графе цу Штольберге, Буняченко в сентябре 1943 г. выступил за переброску русских частей в Западную Европу, т. к., по его мнению, таким образом удалось бы организовать Освободительную армию силой в «несколько армейских корпусов» независимо от неудач на германском Восточном фронте [115]. На следующий год, в июле 1944 г., он особенно отличился в качестве командира русского полка на Нормандском фронте. Возросший в результате авторитет он откровенно использовал, чтобы подтолкнуть создание более крупных русских частей. Ведь, как выявилось и в беседе между полковником Буняченко, генерал-майором Малышкиным и командиром восточных частей при главнокомандующем на Западе, генерал-майором профессором д-ром Риттером фон Нидермайером 21 июля 1944 г. в Париже, русские незыблемо выступали за создание независимой освободительной армии под русским командованием. [116]

Для своей должности командира дивизии Буняченко обладал наилучшими предпосылками: имея основательную военную подготовку, явные способности к тактическим вопросам, он был энергичным, хотя порой и грубоватым. Его своенравие и внутренняя независимость причинили много хлопот немецким командным инстанциям в Мюнзингене, а тем более в ходе последующих действий 1-й дивизии РОА на Одере и в Богемии. Буняченко был единственным генералом РОА, позволявшим себе самовольничать и в отношениях с Власовым. Так, во время погрузки его дивизии в Херцогенаурахе под Эрлангеном имел место неприятный инцидент, в результате которого Буняченко получил официальный выговор главнокомандующего [117]. Начальником штаба 1-й дивизии РОА был назначен подполковник Николаев, опытный штабной офицер, окончивший Военную академию имени Фрунзе и в 1941 г. принадлежавший к оперативному отделу штаба 4-го механизированного корпуса, которым под Львовом командовал генерал-майор Власов [118]. Штаб дивизии был построен по русскому образцу и имел, насколько можно установить, следующий состав:

1-й офицер для поручений – подполковник Руденко,

адъютант командира дивизии – лейтенант Семенёв,

дивизионный адъютант – старший лейтенант Машеров,

офицер-переводчик – лейтенант Рябовичев,

начальник оперативного отдела – майор Фролов, позднее подполковник Синицкий,

начальник отдела снабжения, командир полка снабжения – подполковник Герасимчук,

начальник отдела контрразведки – капитан Ольховик,

начальник отдела пропаганды – капитан Нарейкис, позднее майор Боженко,

дивизионный интендант – капитан Паламарчук,

дивизионный священник – игумен Иов.

В то время как политические вопросы регулировало кадровое управление СС, формирование 1-й дивизии РОА производилось под руководством сухопутных войск (начальник вооружений и командующий армией резерва) в Мюнзингене через генерала добровольческих частей в ОКХ, генерала кавалерии Кёстринга [119]. Тот назначил «командиром русского штаба формирования» полковника Герре [120], еще молодого офицера Генерального штаба, который с мая 1943 до июля 1944 гг. являлся начальником штаба генерала восточных войск, т. е. был знаком с русской проблематикой, имел опыт общения с русскими и рассматривался ими как друг. Задача Герре состояла в том, чтобы в сотрудничестве с центральными и местными службами сухопутных войск создать организационные и материальные предпосылки и консультировать русский дивизионный штаб при организации и обучении частей. С этой целью он построил свой штаб таким образом, чтобы каждый из офицеров имел соответствующего партнера в русском дивизионном штабе [121]. Поэтому если Герре обращался непосредственно к командиру дивизии, то его начальник оперативного отдела (Ia) и заместитель, майор Кейлинг, имел дело с начальником штаба, подполковником Николаевым, начальник разведки и контрразведки (Ic) – с русским офицером контрразведки, капитаном Ольховиком, и т. д. Видимо, именно потому, что взаимные связи с самого начала строились на основе договоренностей, а не, к примеру, приказов, в целом создались плодотворные отношения [122]. Это, однако, не означало, что Герре не приходилось постоянно бороться с недоверием Буняченко, который слишком легко был склонен принимать объективную невозможность за сознательное пренебрежение и полагал, что должен защищать обещанную автономию вверенной ему дивизии от подлинных или мнимых злоупотреблений немцев [123]. Буняченко, например, выступил против следования структурной схеме немецкой народно-гренадерской дивизии, поскольку хотел избежать всего, что напоминало о немецких образцах. При этом он не учитывал, что лишь таким путем можно было обеспечить бесперебойное материальное снабжение, поскольку народно-гренадерские дивизии представляли собой – уже в отношении вооружения – самый современный тип немецких дивизий. В этой связи следует упомянуть, что, например, и румынская добровольческая дивизия имени Тудора Владимиреску, формировавшаяся на советской стороне с 4 октября 1943 г., соответствовала структуре советской гвардейской дивизии, была обмундирована по образцу Советской армии и обучалась по советским уставам [124]. Однако, в отличие от единичных немецких унтер-офицерских учебных групп в 1-й русской дивизии, в немногочисленной румынской добровольческой дивизии имелось не менее 158 опытных советских офицеров-инструкторов, заботившихся о приспособлении к советским нормам.

При оснащении дивизий РОА полковнику Герре приходилось в условиях последней военной зимы преодолевать неслыханные трудности. Все более заметными становились не только дефицит оружия, техники и прочих предметов снаряжения, но и катастрофические транспортные условия. Нередко проявлялось и сопротивление местных военных властей, например, казначеи гарнизонной администрации отказывались выдавать инвентарь, включая крайне необходимые котлы для варки, «поскольку жаль отдавать их русским». Лишь в этом смысле оправданы русские упреки, что немцы сознательно препятствовали формированию. Однако, когда полковник Герре заручился поддержкой командующего военным округом, генерала танковых войск Вейеля [125], такое сопротивление удалось преодолеть и добиться соответствующего отношения к новым союзникам. Правда, и теперь еще понадобились бесконечные усилия, чтобы привести в порядок старые бараки в Мюнзингене, гарантировать пропитание и в первую очередь обеспечить русских солдат необходимой одеждой и обувью. Вопросом престижа именно по отношению к русским стало получение угля для отопления жилищ. Потребовались энергичные представления Герре и обращение генерала добровольческих частей к начальнику административного отдела сухопутных войск, пока давно обещанный состав с углем прибыл в дивизионный лагерь [126]. Благодаря неустанным усилиям Герре, который каждый вечер представлял свои пожелания генералу Кёстрингу в личной беседе, к февралю, хотя и с запозданием, из различных арсеналов сухопутных войск стало поступать ручное огнестрельное оружие, орудия, минометы, противотанковые пушки, танки-истребители вместо штурмовых орудий, автомашины и прочее необходимое вооружение, так что, в конечном итоге, дивизия все же получила свое полное нормативное вооружение [127].

По сравнению со сложностями материального обеспечения пополнение личного состава дивизии протекало почти беспроблемно. «Многие десятки тысяч добровольцев», восточные рабочие и военнопленные выразили готовность к службе в Освободительной армии. Однако было решено перевести в состав дивизии русские формирования, уже находящиеся под немецким командованием, если без них можно было как-то обойтись. В первую очередь здесь можно назвать бригаду Каминского – существовавшее с 1941 г. и состоявшее частично из неслуживших гражданских лиц ополчение, которое полностью очистило от партизан крупную территорию близ Локтя, между Курском и Орлом[18], в тылу 2-й немецкой танковой армии, и создало здесь автономную администрацию. Ставшее известным под названием РОНА (Русская освободительная народная армия), это формирование уже в конце декабря 1942 г. состояло из 13 батальонов общей численностью около 10 тысяч человек и было превосходно вооружено орудиями, минометами и пулеметами [128]. В результате оно, как сообщается, возросло до 20 тысяч человек и включало 5 полков, бронедивизион, саперный батальон, гвардейский батальон и зенитный дивизион. РОНА прекрасно зарекомендовала себя в боях во время отступления осенью 1943 г.[19], а в 1944 г. одним полком под командованием подполковника Фролова участвовала в подавлении Варшавского восстания. Но в изменившихся условиях вскоре стали проявляться признаки разложения. Использованные в Варшаве части РОНА больше не отвечали новым требованиям и провинились в грабежах и прочих эксцессах. Ответственный за эти явления «бригадный генерал» Каминский, инженер польского происхождения, был расстрелян по законам военного времени.

После этого руководство СС отказалось от плана преобразования бригады в 29-ю гренадерскую дивизию войск СС (1-ю русскую) и предоставило ее личный состав в распоряжение Освободительной армии [129]. После всего случившегося было не удивительно, что люди Каминского, которые прибыли в Мюнзинген в начале ноября 1944 г. и были переданы подполковником Беляем, бывшим лейтенантом Красной Армии, внешне производили впечатление совершенно опустившихся людей, и их пришлось сразу же отделить от прежних командиров. Буняченко сначала строго высказался против дальнейшего использования этих офицеров, но в конце концов согласился включить в дивизию примерно каждого десятого из них, если тот предварительно закончил курс во вновь созданной офицерской школе РОА. Люди Каминского, от 3 до 4 тысяч человек, по оценке полковника Герре – «сами по себе ценный человеческий материал», составляли лишь около четверти личного состава дивизии, находились в большинстве своем во 2-м полку и в руках новых офицеров проявили себя как надежные солдаты [130]. Помимо бригады Каминского, в состав 1-й дивизии перешли части 30-й гренадерской дивизии войск СС (2-й русской), составленной из 4 полков полицейской бригады «Зиглинг» [131], далее из войск в подчинении главнокомандующего на Западе – целый ряд русских батальонов, различных по составу и численности: 308-й, 601-й, 605-й, 618-й, 621-й, 628-й, 630-й, 654-й, 663-й, 666-й, 675-й, 681-й, а также 582-й и 752-й восточные артиллерийские дивизионы и другие части [132]. Лишь меньшинство военнослужащих дивизии поступило непосредственно из лагерей военнопленных. О том, как теперь изменились условия, свидетельствует передача русского 628-го батальона в Мюнзингене 13 декабря 1944 г., когда прежнему немецкому командиру пришлось теперь отдавать рапорт русскому полковнику, а тот не разрешил майору покидать подчиненных, поскольку «не мог терять времени» [133].

Хотя дивизия уже в декабре 1944 г., имея почти 13 тысяч человек, была структурно сформирована, рост рядового состава еще продолжался. Во время своего марша на Одерский фронт в начале марта 1945 г. она стала первостепенным пунктом притяжения для большого числа так называемых «восточных рабочих», которые были приняты в ее ряды и обмундированы и из которых было сформировано несколько запасных батальонов. 16 апреля 1945 г. к ней был присоединен, кроме того, 1604-й русский гренадерский полк во главе с полковником Сахаровым, направленный в составе двух батальонов на Восточный фронт из Дании 24 февраля 1945 г. [134] 1-м батальоном этого полка командовал капитан Чистяков, 2-м батальоном – капитан Гурлевский. Начальником штаба был майор Герсдорф[20].

При замещении офицерских должностей в 1-й дивизии РОА, насчитывавшей вскоре 18–20 тысяч человек, можно было воспользоваться в первую очередь резервом тех офицеров, которые прошли через пропагандистскую школу в Дабендорфе. Ряд офицеров был принят в дивизию из расформированных полевых батальонов. А вскоре в ее распоряжении оказались и выпускники офицерской школы РОА в Мюнзингене. Командиры полков и прочие командиры дивизии были поэтому сплошь хорошего качества. Некоторые командиры батальонов характеризуются как менее качественные, тогда как командиры рот, батарей и эскадронов и вообще многие более молодые офицеры, по германской оценке, обычно производили опять же отличное впечатление [135]. Недостатком была нехватка унтер-офицеров, поэтому пришлось перейти к подготовке младших командиров из подходящих солдат в дивизионном учебном батальоне. В апреле 1945 г. командные должности, насколько удалось установить, были заполнены следующим образом:

разведывательный батальон – майор Костенко, 1-й полк – подполковник Архипов, 2-й полк – подполковник Артемьев (начальник штаба – майор Козлов, 1-й батальон – майор Золотавин), 3-й полк – подполковник Александров-Рыбцов, 4-й полк – полковник Сахаров, артиллерийский полк – подполковник Жуковский, полк снабжения – подполковник Герасимчук, запасной полк – подполковник Максаков.

Чтобы получить представление о боевой силе 1-й дивизии РОА, необходимо рассмотреть ее организацию. По структуре это крупное соединение, сформированное, как упоминалось, по образцу народно-гренадерской дивизии [136] (44-я пехотная дивизия, 32-я волна, с 10 декабря 1944 г. – 45-я пехотная дивизия), выглядело следующим образом: командование дивизии со штабной ротой, полевая жандармерия и картографический отдел, 3 гренадерских полка, 1 разведывательный дивизион, 1 противотанковый дивизион, 1 артиллерийский полк, 1 саперный батальон, 1 батальон связи, 1 полевой запасной батальон и 1 полк снабжения. Каждый из трех гренадерских полков с номерами от 1601-го до 1603-го включал штаб со штабной ротой, 2 гренадерских батальона, а также 1 роту (тяжелых) пехотных орудий и 1 противотанковую роту. Гренадерские батальоны состояли из штаба и взвода снабжения, трех гренадерских рот, а также 1 роты тяжелого оружия. 1600-й разведывательный дивизион состоял из штаба и 4 кавалерийских эскадронов[21], 1600-й противотанковый дивизион – из штаба и штабной роты, 1 тяжелой противотанковой роты, 1 роты штурмовых орудий с пехотным взводом сопровождения на бронетранспортерах, 1 зенитной роты. 1600-й артиллерийский полк включал штаб и штабную батарею, 1 дивизион тяжелой артиллерии и 3 дивизиона легкой артиллерии. Дивизион тяжелой артиллерии состоял из штаба и штабной батареи, а также 2 батарей тяжелых полевых гаубиц (всего 12 орудий); дивизионы легкой артиллерии – из штаба и штабной батареи, а также 3 батарей легких полевых гаубиц или полевых пушек (всего 42 орудия). 1600-й саперный батальон состоял из штаба и 3 саперных рот, 1600-й батальон связи – из штаба и взвода снабжения, 1 радио– и 1 телефонной роты; полевой запасной батальон, служивший дивизионной боевой школой, – из штаба и взвода снабжения, а также 5 рот, оснащенных образцами всех видов оружия. И, наконец, 1600-й полк снабжения имел следующий состав: штаб, из частей снабжения – 1 авторота (120 т), 2 транспортных эскадрона (60 т), 1 взвод подвоза, далее 1 рота артиллерийско-технического снабжения, 1 ремонтный взвод, 1 рота административной части, 1 санитарная рота, 1 взвод санитарных машин, 1 ветеринарная рота, 1 полевая почта.

В связи с особым политическим характером русской дивизии организационный отдел Генерального штаба сухопутных войск заранее санкционировал изменения в боевом составе. Так, например, уже включение 4-го (1604-го) гренадерского полка означало существенное расширение первоначальной организационной схемы. Из вооружения дивизия по плану имела 12 тяжелых полевых гаубиц калибра 150 мм, 42 легкие полевые гаубицы калибра 105 мм (или легкие полевые пушки калибра 75 мм), 6 тяжелых и 29 легких пехотных орудий, т. е. в целом – 89 артиллерийских стволов, далее 14 штурмовых орудий, а также 31 противотанковую пушку калибра 75 мм, 10 зенитных пушек калибра 37 мм, 79 тяжелых или средних гранатометов, 536 тяжелых или легких пулеметов, 222 реактивных ружья калибра 88 мм[22], 20 огнеметов, а также автоматическое и прочее ручное огнестрельное оружие. В действительности, однако, вооружение выглядело иначе. Так, дивизия, в конечном счете, вместо 14 запланированных штурмовых орудий имела 10 танков-истребителей типа 38, а также 10 танков типа Т-34, т. е. в целом 20 единиц бронетехники. [137] Как пишет подполковник Архипов, «дивизия была насыщена большим количеством дивизионной и полковой артиллерии, противотанковыми средствами, а также тяжелыми и легкими пулеметами» [138]. Итак, генерал-майор Буняченко располагал серьезной боевой силой, далеко превосходящей по численности и огневой мощи советскую стрелковую дивизию и приближающейся к советскому стрелковому корпусу.

Но как обстояло дело с боевой готовностью и настроениями этой войсковой части, сформированной в критический период и в тяжелейших условиях? Все свидетели, а также факты опровергают утверждения советской и просоветской публицистики, что речь шла об «отребье», о «банде», «состоявшей в значительной части из военных преступников, пользующихся дурной славой головорезов», о «целой дивизии готовых на все головорезов», к тому же «морально полностью разложившейся и потому не боеспособной» [139]. Имело место прямо противоположное. Всеми подчеркивается служебное рвение русских солдат [140], настаивавших в Мюнзингене на участии в обучении, несмотря на оборванную поначалу одежду. В кратчайший срок они усвоили обращение с оружием и основные правила его тактического применения.

Уже первые комбинированные боевые учения принесли примечательно хорошие результаты. Когда затем власовским солдатам было роздано самое современное оружие, те, как пишет полковник Герре, радовались «как дети […]. Целый день они разъезжали со своими штурмовыми орудиями (танками-истребителями) и танками по учебным плацам, так что было трудно добыть необходимое горючее». Напротив, не без проблем складывалась жизнь солдат в свободное время. Они частично начали приобретать у крестьян фруктовый шнапс, при этом возникали препирательства и драки. Особую проблему представляли и отношения с русскими и другими ненемецкими женщинами, размещенными в качестве работниц в лагерях в окрестностях Мюнзингена. Солдаты имели законные основания жаловаться своему командиру дивизии на плохое обращение немецкого лагерного начальства с их соотечественниками, даже с женщинами [141]. Такого рода жалобы воспринимались немецким штабом формирования настолько серьезно, что оттуда обращались в партийные органы и пытались проводить здесь разъяснительную работу. Личные обращения полковника Герре и майора Кейлинга к гауляйтерам Мурру и Гольцу действительно привели к тому, что методы обращения с русскими, по крайней мере в районе 1-й дивизии, вскоре заметно изменились [142]. Вызревавшему среди русских солдат недовольству Герре пытался противодействовать и тем, что «привлекал весь доступный обслуживающий персонал из отдела «Винета» министерства пропаганды», состоявший из русских деятелей искусства, выступления которых имели большой резонанс. Устраивались и киносеансы, охотно посещавшиеся солдатами.

В целом как с русской, так и с немецкой стороны подтверждается «действительно хорошая дисциплина» в дивизии, причем, как позже подчеркивал майор штаба Швеннингер, шеф германской команды связи, – дисциплина, основанная не на страхе наказания, а на понимании [143]. Рядовые слушались слов своих офицеров, а те могли быть уверены в своих подчиненных, ведь, в конечном итоге, все, от генерала до последнего солдата, имели только «одну цель, одно стремление, одного врага и одну судьбу». Убежденные, что от внутренней сплоченности и боеготовности может зависеть и способность к отстаиванию собственных интересов в «любой ситуации», все военнослужащие дивизии чувствовали связь друг с другом. И хотя лишь меньшинство принадлежало к политически активным силам, дивизия могла считаться надежной даже в условиях 1945 года. Подавляющее большинство солдат, по словам Швеннингера, было готово «сражаться против Сталина и его системы […] пока существовала хоть какая-то слабая надежда на конечный успех». Это, однако, не исключало, что имелось и меньшинство неустойчивых и колеблющихся элементов, которые в кризисные моменты легко могли попасть под влияние вражеских агентов. Действительно, уже в Мюнзингене не раз «предпринимались акции против разоблаченных советских шпионов». А единственный подлинный случай заговора был заблаговременно раскрыт офицером контрразведки капитаном Ольховиком совместно с другими русскими офицерами, что свидетельствует как о лояльной принципиальной позиции солдат, так и о хорошо функционировавшей системе наблюдения в дивизии [144]. В 4-м дивизионе артиллерийского полка в конце марта 1945 г. на Одерском фронте состоялось тайное собрание, где в присутствии командира дивизиона обсуждался план сдачи дивизии Красной Армии после убийства неугодных офицеров, что имело место кое-где в восточных частях еще в 1943 г. По приказу командира дивизии ряд заговорщиков был арестован и допрошен, некоторые из них, по-видимому, избиты, но под военный суд никого не отдали. К удивлению германской команды связи и некоторых русских, Буняченко после ухода с Одерского фронта выпустил арестованных на свободу. Они затем отблагодарили его за это снисхождение, когда в Праге при первом удобном случае перешли на сторону красных.

Если 1-я дивизия РОА, несмотря на некоторые инциденты, в целом может быть охарактеризована как дисциплинированная, боеспособная и надежная, то последнее было верно только с существенной оговоркой: надежной она была лишь в духе идей Русского освободительного движения генерала Власова, но не как орудие германского командования. Майор Швеннингер на основе своего опыта сформулировал это так: «Каждый из русских имел какое-либо основание ненавидеть советскую систему (депортация или осуждение близких, личные кризисы в результате доносов, более или менее глубокое вмешательство системы и ее подручных в жизнь индивида и т. д.). Создание новой государственности на иных основах представлялось желательным всем» [145]. Но почти все в какой-то форме пострадали и от обращения со стороны немцев. Личные или политические предрассудки имели глубокие корни и приводили, как видно и из уже процитированного секретного доклада, к антинемецкой принципиальной позиции, из которой легко могли развиться осложнения. Командование дивизии, очень хорошо осознававшее это настроение, делало все, чтобы предотвратить возможные злоупотребления. Это относилось особенно к тому периоду, когда дивизия, направляясь на Одерский фронт, неизбежно вступала в более тесные контакты с гражданским населением. Генерал-майор Буняченко предупреждал своих солдат в строгих приказах против любого конфликта с немецким населением [146]. И действительно, злоупотребления на марше через всю Южную Германию, которого озабоченно ожидала германская команда связи, наблюдались в рамках, обычных и для немецких частей, и состояли в основном лишь в конфискации зерна для кормления лошадей и т. п. Отношение русских солдат к немецкому населению было временами дружелюбным и способствовало лучшему взаимному пониманию.

И на Одерском фронте, а затем на марше с Одера в Богемию в апреле, несмотря на возрастающую напряженность в отношениях с немецкими командными инстанциями, имели место лишь немногие осложнения с населением и местными властями. В этом случае командиры частей предпочитали действовать строго. Однажды перед уходом из Шнееберга [ныне Снежник, Чехия. – Прим. пер.] собрался даже военный суд, приговоривший к расстрелу солдата артиллерийского полка за систематические акты насилия. Высокая мораль и дисциплина, которые в целом приписывались власовским солдатам, сохранились буквально до последнего дня [147]. Это проявилось в неизменной сплоченности даже в тот момент, когда дивизия была уже почти раздавлена под Шлюссельбергом [ныне Льнарже, Чехия. – Прим. пер.] советскими танковыми частями. Только по прямому приказу офицеров 12 мая 1945 г. части стали распадаться. Лишь в этот час солдат и охватили паника и отчаяние.

Формирование 1-й дивизии РОА, начавшееся около 10 ноября 1944 г., было завершено в первые дни марта 1945 г. За это время произошла официальная передача этой и создаваемой 2-й дивизии РОА генералу Власову. Торжественная церемония в Мюнзингене еще раз символично подтвердила [148], что с этого момента РОА считалась союзной вооруженной силой. Уже размещение прибывающих немецких и русских гостей, среди которых были генерал-майоры Трухин и Ассберг, в самом лагере и в отеле «Гардт» производилось на началах равноправия, в соответствии со званием. 10 февраля 1945 г., в день передачи, командир дивизии отдал рапорт о построении частей на парадном плацу генералу добровольческих частей в ОКХ, генералу кавалерии Кёстрингу. После этого Кёстринг, Власов, начальник штаба формирования полковник Герре и генерал-майор Буняченко обошли строй. Далее Кёстринг передал «600-ю и 650-ю русские пехотные дивизии» генералу Власову, произнеся речь, завершенную возгласом «ура» в честь «главнокомандующего Вооруженными силами Комитета освобождения народов России». В этот момент на втором флагштоке, рядом с военным штандартом рейха, был поднят русский национальный флаг, одновременно появившийся и над всеми жилыми зданиями. Прозвучал русский гимн «Коль славен» на музыку «Ich bete an die Macht der Liebe» («Я поклоняюсь силе любви») [149]. Затем Власов официально принял дивизию речью, в которой он еще раз коротко очертил цели «нашей священной борьбы». После звуков национальных гимнов последовало вручение орденов и полевое богослужение. Наконец, колонны 1-й дивизии, согласно русскому распорядку, около двух часов маршировали мимо почетной трибуны, обитой свежей хвоей, с двумя полевыми гаубицами по бокам, а главнокомандующий, по русскому обычаяю, приветствовал их возгласами: «Вперед, ребята!», «Браво, сынки!» Власов, вопреки программе, не стал произносить «ура» в честь Гитлера, как верховного главнокомандующего вермахтом, и вместо этого, как упоминалось, лишь высказал здравицы в честь «дружбы немецкого и русского народов» и «солдат и офицеров русской армии». В то время как для гостей день завершился большим банкетом в зале офицерского казино, украшенном в русские цвета, войска частично принялись по своей инициативе снимать с униформы германского орла.

То, какое впечатление производила 1-я дивизия РОА, с марта 1945 г. боеспособная, хорошо вооруженная, обученная и дисциплинированная, описывает Ветлугин (Тензоров) следующими словами [150]: «Конец апреля 1945 г. По полям и дорогам Чехии марширует длинная, растянувшаяся на несколько километров пехотная колонна. Штыки сверкают на солнце, отливают чернотой стволы и диски автоматов… оглушительно скрежещут гусеницы тяжелых танков. С шумом катятся тяжелые орудия, которые тянут трактора. Едут штурмовые орудия. Лошади… тянут полевые орудия и гаубицы с зарядными ящиками. Опять стрелки… за ними противотанковая часть с «фаустпатронами»… саперы… радиостанции… санитарные машины… минометчики… автомашины… мотоциклисты. Покрытые пылью, проносятся окольными дорогами вдоль колонны в том или ином направлении, то на конях… то на мотоциклах штабные офицеры, адъютанты, вестовые, посыльные. Над бесконечным потоком человеческих тел плывут развернутые, реющие на ветру флаги – трехцветные, белые с Андреевским крестом и вновь трехцветные… Медленно обгоняя колонну, еду я на автомашине, и сидящий рядом инженер Д. В. Б., человек, проживший здесь более 25 лет, но сохранивший в себе горячую любовь к России и всему русскому, не может скрыть своего волнения. Он хватает меня за руку и говорит с необычным выражением своего всегда серьезного лица, изменившимся голосом: «Да, это же русские солдаты! Русская армия воскресла! Не станут ли реальностью наши мечты о предстоящей борьбе с большевиками? Я знаю, что сейчас вершится настоящее, старое, общерусское дело. Моим добрым друзьям не довелось до этого дожить!»

17 января 1945 г. генерал танковых войск Венк подписал приказ организационного отдела Генерального штаба сухопутных войск о формировании 2-й дивизии РОА [151] – немецкое наименование: 650-я п. д. (рус.) – в учебном военном лагере Хойберг в Вюртемберге, также под руководством генерала добровольческих частей в ОКХ. Командиром дивизии стал полковник Зверев, произведенный в феврале 1945 г. Власовым в генерал-майоры [152], начальником штаба – полковник Богданов. Командирами полков были полковник Барышев (1-й полк, 1651-й гренадерский полк), майор Коссовский (2-й полк, 1652-й гренадерский полк), подполковник Головинкин (3-й полк, 1653-й гренадерский полк), подполковник N.[23] (1650-й артиллерийский полк), подполковник Власов (1650-й полк снабжения). Зверев, «прирожденный офицер», солдат «почти прусской чеканки», с «вежливостью светского человека», одновременно обладал «темным своенравием», которое командующий военным округом генерал танковых войск Вейель и комендант учебного военного лагеря генерал-майор Б. пытались смягчить, иногда приглашая его на чай [153]. Зверев, выходец из рабочей семьи, сделал в Красной Армии быструю карьеру. Уже в советско-финскую зимнюю войну он был командиром дивизии; в начале германско-советской войны он был ранен и вскоре попал со своей дивизией в окружение. Ему удалось вместе с несколькими офицерами пробиться к советским линиям. Как мнимый шпион он был арестован и на 6 месяцев брошен в тюрьму, а затем использован в Средней Азии на более низкой должности. Но уже в 1942 г. он вновь был командиром дивизии на советско-германском фронте. Будучи военным комендантом города Харькова, он в марте 1943 г. попал в плен, где вместе с 780 другими советскими офицерами из лагеря в Днепропетровске присоединился к Освободительному движению[24].

Условия формирования в Хойберге соответствовали условиям в Мюнзингене, лишь сдерживающие трудности проявлялись теперь в еще большей мере. Относительно гладко происходило только кадровое комплектование. Дивизия имела в своем распоряжении целый ряд добровольческих формирований [154] – 427-й, 600-й, 642-й, 667-й, 851-й русские батальоны, 3-й батальон 714-го русского гренадерского полка, 851-й саперно-строительный батальон и другие[25]. 621-й русский артиллерийский дивизион с Западного фронта, которым командовал руководитель штаба формирования, кавалер Рыцарского креста майор Кейлинг [155], взял на себя кадровое и материальное формирование артиллерийского полка. Кроме того, в личный состав дивизии были включены многочисленные добровольцы непосредственно из лагерей военнопленных. Офицерский корпус пополнился большей частью за счет курсантов 1-го курса вновь созданной офицерской школы РОА. Однако, несмотря на все усилия, немецкому штабу по формированию больше не удалось предоставить дивизии причитающееся оснащение, особенно тяжелое оружие, специальное снаряжение и транспортные средства. Правда, в Хойберг уже поступили современные советские пушки-гаубицы калибра 122 мм для вооружения артиллерийского полка, однако часть из них пришлось вновь уступить по соответствующему требованию группы армий «Г» [156]. Поэтому, когда 2-я дивизия РОА 19 апреля 1945 г. покинула учебный военный лагерь, она имела необходимую боевую структуру, но была оснащена оружием лишь частично [157]. По распоряжению генерал-майора Зверева был преимущественно вооружен полевой запасной батальон – в качестве гвардейского батальона, противотанковый дивизион обладал противотанковыми реактивными гранатометами типа «Панцершрек», но гренадерские полки имели лишь ручное огнестрельное оружие и частично пулеметы. В конце апреля командующий группой армий «Юг», генерал-полковник д-р Рендулич еще хотел поставить дивизии недостающее вооружение по месту дислокации к северу от Будвайса [ныне Ческе-Будеёвице, Чехия. – Прим. пер.], но сделать это тем временем больше не было возможности.

Если создание 1-й и 2-й дивизий РОА было действительно воплощено в реальность, то 3-й дивизии – немецкое название: 700-я п. д. (рус.) – командир генерал-майор Шаповалов, начальник штаба полковник Высоцкий-Кобзев, не удалось выйти за пределы подготовительной стадии [158]. Фактически существовал только штаб дивизии. Правда, 12 февраля 1945 г. наготове были 10 тысяч добровольцев [159]. Предпринимались уже и усилия по получению учебного оружия. Ручательством тому, что эта дивизия при более благоприятных обстоятельствах была бы сформирована за короткое время, являлся командир дивизии, значительная, но в то же время мало известная фигура Освободительной армии. Шаповалов, сын бедного крестьянина, родившийся в 1901 г. в Новостровенке под Курском[26], принадлежал к высокопоставленным командирам, обязанным своим возвышением только Красной Армии [160]. В 1937 г. он, тогда начальник штаба укрепрайона под Владивостоком, был арестован, и из него «под неслыханными пытками выдавили признание». Однако после 8-месячного заключения в тюрьмах НКВД и все новых пыток он внезапно оказался на посту начальника артиллерийского училища в Севастополе. С 1939 по 1941 год Шаповалов учился в Военной академии имени Фрунзе, в августе 1941 г. был командиром 320-й стрелковой дивизии, сформированной им под Феодосией, затем временно командовал моторизованной группой под Керчью и, наконец, с 30 июня 1942 г. был командиром 1-го отдельного стрелкового корпуса, элитной части Северокавказского фронта, которая сначала вела береговую оборону от Благовещенской до Лазаревской на Черном море, но 30 июля 1942 г. была привлечена на оборону Кубани и вскоре после этого разгромлена под Армавиром. Будучи уже на основе личного опыта бескомпромиссным противником сталинского режима, Шаповалов 14 августа 1942 г. под Ярославской сдался в плен немецкой 16-й моторизованной пехотной дивизии, чтобы «активно участвовать в борьбе с ненавистным ему правительством Сталина и с существующей в Советском Союзе системой». Видимо, он больше не узнал, что Президиум Верховного Совета и Совет Народных Комиссаров СССР еще присвоили ему 1 октября 1942 г. звание генерал-майора [161]. Это повышение произошло при явном незнании того факта, что Шаповалов давно перешел на сторону немцев и что с начала сентября 1942 г. среди советских войск на Кавказе циркулировали листовки с его обращением, которые, как сообщали офицеры-перебежчики, были «очень действенными» и обсуждались «даже в высших офицерских кругах» [162].

Наряду с несколькими армейскими частями и тремя дивизионными штабами, из сухопутных войск командованию РОА были подчинены запасная бригада и офицерская школа, а также – хотя и не в тактическом отношении – противотанковая бригада. Это соединение [163] сыграло в Освободительной армии роль особой ударной группы. Оно было создано с санкции Власова, по приказу организационного отдела Генерального штаба сухопутных войск, генералом добровольческих частей, в виде 4 отдельных противотанковых дивизионов, чтобы доказать боеспособность Освободительной армии и тем самым ускорить ее формирование. Каждый из дивизионов под номерами 10, 11, 13 и 14 (12-й состоял из кавказцев) подразделялся на 3 противотанковые группы и 30 истребительных команд [164]. Численность одного дивизиона составляла 35 офицеров и 275 рядовых, так что противотанковая бригада как таковая состояла из 140 офицеров, 1100 унтер-офицеров и солдат и имела по штату более 1200 штурмовых винтовок и 2400 фаустпатронов – оружие, которое особенно нравилось русским солдатам своей простотой в обращении. Формировавшийся с 1 февраля 1945 г. в Мюнзингене 10-й противотанковый дивизион удалось уже в начале второй половины месяца включить в состав 9-й армии (группа армий «Висла») на Восточном фронте, 11-й противотанковый дивизион последовал за ним в конце марта, формировавшиеся в учебном военном лагере Дёбериц (III военный округ) с 8 марта 1945 г. 13-й и 14-й противотанковые дивизионы были подготовлены в начале апреля [165]. Каким духом обладала бригада, составленная из отобранных добровольцев и руководимая «удалыми молодыми власовскими офицерами» [166], выявилось, когда немецкие части отняли у 13-го и 14-го противотанковых дивизионов 8 апреля 1945 г. большую часть их штурмовых винтовок. Русский командир майор Второв не медля вернул себе со своими людьми часть вооружения. Дело дошло до драки с немецкими офицерами, майор был задержан 729-м отделом тайной полевой полиции и отпущен из тюрьмы в Нойруппине лишь после вмешательства шефа 15-й инспекции ОКХ подполковника Ханзена [167].

В трудных условиях происходило в Мюнзингене формирование запасной бригады РОА, по немецкой терминологии – учебно-запасной бригады [168], задача которой состояла в том, чтобы подготовить дополнительных добровольцев из лагерей военнопленных к их будущему использованию в частях РОА. Как запасная часть мобильных соединений Освободительной армии бригада получила структуру в соответствии со своим многообразным назначением. У командира, полковника Койды, было по помощнику в вопросах обучения и материального оснащения. Начальником штаба был подполковник Садовников. Кроме того, из высших офицеров к бригаде принадлежали полковники Трофимов и Скугаревский. Командиром саперного батальона был майор Полницкий, который в апреле вместе с другими офицерами и солдатами стал жертвой американского воздушного налета. Согласно организационной схеме, запасная бригада имела следующую структуру: штаб, 1 взвод полевой жандармерии и оркестр, 1-й полк (штаб, 3 батальона, 1 батарея с орудиями калибра 75 мм, 1 танковая рота, 1 кавалерийский взвод), далее 1 артиллерийский дивизион, 1 моторизованный батальон, 1 батальон, оснащенный «фаустпатронами, 1 кавалерийский эскадрон, 1 батальон связи, 1 саперный батальон, 1 батальон артиллерийско-технического снабжения, 1 школа младших командиров, 1 батальон выздоравливающих. Правда, оружие и техника, очевидно, были в наличии лишь в малом количестве, с большим трудом удавалось обеспечить солдат также самым необходимым обмундированием и сапогами. Но бригада в кратчайший срок была все же доведена до численности 7 тысяч человек, и можно было начать обучение. Если материальное положение запасной бригады РОА в целом оставалось достойным сожаления, то моральное состояние было на высоте. Это проявилось после убытия из Мюнзингена, когда солдаты, несмотря на большие лишения и трудности, проявили такую меру дисциплины и организованности, что заслужили самую высокую похвалу начальника штаба Вооруженных сил генерал-майора Трухина. Полковник Койда подчеркивал после войны, что солдаты и офицеры «даже в самых трудных условиях не теряли своей веры в идею РОА».

Офицерская школа РОА [169] возникла из созданных в ноябре 1944 г. при 1-й дивизии РОА курсов по подготовке молодых офицеров. Поскольку Власов и генерал Трухин рассчитывали на растущую потребность формирующихся вооруженных сил в офицерах, они преобразовали их в самостоятельную структуру для всей Освободительной армии. Видимо, они думали над тем (так, во всяком случае, сообщает генерал кавалерии Кёстринг), чтобы «создать офицерскую школу для нескольких тысяч русских офицеров» [170]. В офицерскую школу РОА, во главе которой стоял сначала полковник Койда, затем генерал-майор Ассберг и, наконец, генерал-майор Меандров (начальником штаба был полковник Климов), в январе 1945 г. влилась и «Командирская школа восточных народов» во главе с полковником Киселёвым, подчиненная генералу добровольческих частей в ОКХ [171]. В результате передачи принадлежавших ей учебных материалов, оружия и автомашин, условия обучения сложились очень благоприятно. Штаб офицерской школы [172] состоял из учебного отделения, хозяйственного отделения с хозротой и из санитарного отделения. В распоряжении имелась батарея орудий калибра 75 мм, минометы, а также другое оружие и техника. К основному персоналу, наряду с командиром, принадлежали 18 штаб– и 42 обер-офицера, а также 120 унтер-офицеров и рядовых. Собственно преподавательский корпус состоял из 6 полковников, 5 подполковников, 4 майоров и 1 капитана. Было организовано 2 курса, первый продолжался с 3 ноября 1944 г. до февраля 1945 г., охватывал 244 слушателя, среди них в отдельной группе находились и бывшие батальонные командиры, начальники штабов полков и прочие старшие офицеры Красной Армии – все они затем заняли командные посты в 1-й и 2-й дивизиях. Второй курс, состоявший из 605 участников, завершить в апреле так и не удалось.

Сухопутные войска РОА в перечисленной ниже последовательности – дивизии, противотанковая бригада, запасная бригада, офицерская школа – охватывали 40 тысяч, а с верховным командованием и армейскими частями – 45 тысяч человек. Если причислить сюда личный состав военно-воздушных сил РОА численностью 5 тысяч человек, то под непосредственным командованием Власова находились 50 тысяч человек. Таким образом, Освободительная армия по своему размеру приближалась к вооруженным силам, которые в некоторых отношениях претерпели аналогичное развитие, – Чехословацкому корпусу [173] времен Первой мировой войны, который, выйдя из состава русской армии в 1918 г., принял статус самостоятельной «Чехословацкой армии в России»[27]. В чешских легионах военнопленные также сорганизовались с помощью и под надзором противника своей страны, чтобы бороться против собственного правительства за освобождение своей родины и создание собственной государственности. Однако между Русской освободительной армией 1945 года и Чехословацкой армией в России 1918 года, которые обе подчинялись национальным комитетам за рубежом, существовало заметное качественное отличие. Чехословацкая армия возглавлялась младшими офицерами, не имевшими никакого боевого опыта [174]. Например, главнокомандующий, генерал-майор Сыровы, еще год назад имел звание младшего лейтенанта, из дивизионных командиров генерал-майор Чечек и полковник Швец были до своего назначения лейтенантами, генерал-майор Гайда (Гейдль) еще в 1915 г. был простым солдатом-санитаром Императорской и Королевской [Австро-Венгерской] армии. И прочие ведущие офицеры, как Клецанда и Гусак, в кратчайший срок выдвинулись из ниж-них чинов. Напротив, все командные должности РОА находились в руках испытанных штабных офицеров и войсковых командиров, генералов и полковников, выполнявших соответствующие функции уже в Красной Армии. Так, например, крупными соединениями командовали опытные командиры дивизий (в случае Шаповалова – даже советский командир корпуса), а не «некий Буняченко» и не какой-то анонимный «изменник Зверев», как пыталась утверждать советская литература [175]. Как генерал-майор Буняченко, так и генерал-майоры Зверев и Шаповалов выросли в Красной Армии от простых солдат до высоких военачальников, прежде чем присоединились к Освободительному движению.

Сухопутные силы РОА еще почти удвоились в конце войны, когда примкнули к Освободительной армии и подчинились командованию Власова группа казаков генерал-майора Туркула, Казачий стан генерал-майора Доманова и 15-й казачий кавалерийский корпус под командованием германского генерал-лейтенанта фон Панвица. Стремление широкой массы казаков к объединению с общероссийским освободительным движением, символом которого с 1943 г. стал Власов, имеет многообразные подтверждения и приобрело ясные очертания еще до создания КОНР и обнародования Пражского манифеста. Так, полковник Кромиади в 1943 г., через генерал-майора С.Н. Краснова в Париже, попытался установить связь между Власовым и генералом от кавалерии П.Н. Красновым, легендарным полководцем Гражданской войны, после захвата Донской области в 1918 г. блокировавшим Царицын и тем самым создавшим серьезную угрозу для советской власти, позднее ставшим всемирно известным писателем, а с 1944 г. начальником Главного управления казачьих войск, созданного в Германии [176]. Однако попытка найти взаимопонимание не удалась, т. к. Краснов, строгий поборник особого социального статуса казачества, относился к Власову отрицательно[28] и, кроме того, мог сослаться на декларацию, в которой правительство рейха 10 ноября 1943 г. признало казаков союзниками и гарантировало их права и привилегии, а также неприкосновенность их территорий [177].

Эту негативную позицию в отношении Власова не разделял целый ряд влиятельных представителей казачества из старой эмиграции, в частности, потому, что Пражский манифест и сам Власов по различным поводам решительно признавали право на самоопределение всех народов и социальных групп России, в том числе и казаков [178]. В соответствии с основными настроениями казаков, которые, вопреки утверждениям так называемых «казачьих националистов», «почти без исключения» всегда считали себя русскими [179], в ноябре 1944 г., после провозглашения Пражского манифеста, два генерала Донского войска, Абрамов и Балабин, вступили в КОНР [180]. Вскоре, как упоминалось, в пользу Власова и возглавляемого им Освободительного движения высказались также атаман Донского войска, генерал-лейтенант Татаркин, награжденный за свои заслуги в борьбе с большевизмом в 1918 г. британским орденом Бани генерал-лейтенант Шкуро, генералы Бородин, Голубинцев, Морозов, Поляков, Полозов и другие, а в конечном итоге и атаман Кубанского казачьего войска, генерал-майор Науменко. Был вынужден учесть эту тенденцию и сам генерал Краснов.

На Рождество 1944 г., а также 7 и 8 января 1945 г. состоялись беседы между ним и генералом Власовым о координации действий Освободительной армии и казачьих частей [181], которые, однако, не принесли результатов.[29] Несмотря на то что Власов и Краснов вполне ценили друг друга, здесь противостояли два в корне несовместимых «мировоззрения и психологии». Это показывает обмен письмами, с которыми два генерала публично выступили в марте и апреле 1945 г. в газетах «Казачья земля» и «Путь на Родину» [182]. Краснов в «Открытом письме» Власову от 16 марта 1945 г. представлял идею тесной связи с Германией при признании ее руководящей роли [183]. Поэтому он неукоснительно желал видеть в казачьих соединениях, которые он опекал в политическом отношении и которые были по-военному организованы и объединены в 15-м казачьем кавалерийском корпусе, составную часть германского вермахта. Краснов был против слияния с РОА Власова и за то, чтобы оставить казаков во главе с собственными офицерами под немецким командованием. На послевоенный период он политически добивался своего рода протектората Германии над возрожденным казачеством. Для Власова, который, как сообщает оберфюрер СС д-р Крёгер, «твердо придерживался идеи единой неделимой Святой Руси» [184], взаимопонимание на этой основе было невозможно. Власов был готов признать особый статус казаков в рамках национального русского государства. Но когда генерал Краснов выдвинул, в частности, чрезмерное требование о том, чтобы Власов заявил, что Вооруженные силы Комитета освобождения народов России, подобно, например, «1-й Русской национальной армии» генерал-майора Хольмстона-Смысловского, «выступают как часть германской армии», тот сослался на принципы, изложенные в Пражском манифесте, и на статус РОА как самостоятельной армии. «Мы никогда не скрывали, – говорилось в «Открытом письме» Казачьего управления, созданного при КОНР, Краснову от 3 апреля 1945 г., – что находимся в союзе с Германией, но мы не устанем подчеркивать, что являемся равноправными союзниками, что мы боремся за нашу независимую Родину, которая не может жить ни под чьей опекой и протекторатом, а будет свободной и полностью самостоятельной».

Управление казачьих войск, сознательно созданное при КОНР в феврале 1945 г. в качестве противовеса Главному управлению Краснова [185], обязано своим возникновением пониманию того факта, что соглашение с Красновым недостижимо и что, с другой стороны, все же необходимо объединить казаков, находящихся в сфере власти Германии, под политическим и военным руководством Власова. В качестве руководящего органа объединенного казачества был создан Совет казачьих войск, состоявший из походных атаманов Донского войска, Кубанского войска, Терского войска, из единого представителя оренбургских, уральских, астраханских, сибирских, семиреченских, забайкальских, амурских и уссурийских казаков, а также из начальника штаба казачьих войск. Председатель, как и остальные члены Совета, был одновременно членом КОНР и во всех отношениях подчинялся генералу Власову как главнокомандующему Вооруженными силами и председателю КОНР. Задача этого Совета состояла в том, чтобы руководить всеми внутренними делами казаков, а также формированием и обучением казачьих частей и пропагандой согласно «приказам, инструкциям и уставам Вооруженных сил КОНР». Хотя казачьи соединения считались составной частью Освободительной армии, было все же принято во внимание стремление к известному особому статусу в рамках РОА. Так, командный состав должен был пополняться исключительно за счет представителей соответствующего войска, а офицеры до звания войскового старшины (подполковника) сохраняли право на ношение своих традиционных знаков различия. Кроме того, казаки получили право носить на униформе эмблемы цветов своего войска и, при принадлежности к степным войскам, – фуражки и лампасы, а к кавказским войскам – привычные папахи. Председателем Совета казачьих войск стал 23 марта 1945 г. походный атаман Донского войска генерал-лейтенант Татаркин[30], членами – походный атаман Кубанского войска генерал-майор Науменко и начальник штаба Совета казачьих войск полковник Карпов. Представителем отсутствующего походного атамана Терского войска считался полковник Вертепов. К исполнительному органу штаба принадлежали [186]: инспектор по военному обучению и воспитанию частей генерал-майор Полозов, начальник организационного отдела подполковник Дмитриев, начальник отдела пополнения подполковник Потехин, начальник отдела кадров подполковник Черкесов – все они должны были согласовывать свою деятельность с соответствующими отделами Верховного командования РОА, начальник канцелярии капитан Агафонов.

Не укомплектованы были поначалу отделы пропаганды, санитарной службы и финансов, а также пост главы духовенства.

С формированием Управления казачьих войск при КОНР были созданы организационные предпосылки для приема казачьих соединений в Освободительную армию и слияния их с нею. Сложностей в этом отношении не создала группа генерал-майора Туркула, преобразованная в марте 1945 г. в казачью кавалерийскую бригаду, хотя и плохо вооруженную [187]. Она ведь и без того с самого начала считала себя частью РОА, хотя старые эмигранты играли в ней привилегированную роль, занимая все посты командиров полков и батальонов. С Казачьим станом генерал-майора Доманова в Толмеццо [188], милиционным формированием, при котором находились и тысячи гражданских лиц, дело обстояло сложнее. Доманов, бывший казачий ротмистр, а на войне советский майор[31], возглавлял недружелюбно настроенный в отношении Власова и в целом плохо дисциплинированный полк[32], который, однако, имел поддержку генерала Краснова, находившегося при Стане с начала 1945 г. Но с марта 1945 г. здесь находился и представитель Власова, полковник Бочаров, который уже одним своим присутствием оказывал поддержку сторонникам КОНР вплоть до войскового старшины Овсянникова из штаба Доманова. Идея присоединения к Освободительной армии получила мощный толчок, когда генерал-майор Науменко [189] 22 марта 1945 г. провозгласил по радио подчинение кубанских казаков Власову. Хотя Краснов своим приказом № 12 от 28 марта 1945 г. противодействовал этому решению и поставил под сомнение авторитет Науменко как атамана Кубанского войска [190], Доманов теперь больше не дистанцировался от господствовавшего в Стане настроения. Во второй половине апреля он договорился с Бочаровым и одновременно согласился на подчинение Власову [191] – новость, о которой сообщил последний номер газеты «Казачья жизнь» и которая была воспринята с большим воодушевлением. Фактически Доманов тем самым лишь предотвратил открытый мятеж, вызревавший в его полках из-за недовольства его антивласовской политикой.

То, что касалось групп Туркула и Доманова, относилось и к 15-му казачьему кавалерийскому корпусу, самому крупному из казачьих формирований, полностью интегрированному в германский вермахт, но теперь, из соображений лучшего снабжения и вооружения, формально подчиненного войскам СС. И здесь желание присоединиться к общероссийскому освободительному движению стало с конца 1944 г. подавляющим, ведь, по очень осторожной оценке, как сказано в одном донесении немецкого свидетеля, «95 процентов казаков рассматривали Власова как своего политического вождя» [192]. Командир корпуса генерал-лейтенант фон Панвиц, и без того убежденный в том, «что в качестве конечной цели нужно стремиться к созданию чисто русских частей», относился к этим настроениям позитивно. Его беседа в феврале 1945 г. в Берлине с оберфюрером д-ром Крёгером, представителем обергруппенфюрера Бергера и, тем самым, Гиммлера при Власове, привела и к согласию о том, насколько желательно было бы слияние казаков с Освободительной армией [193], хотя для этого, разумеется, были необходимы глубокие изменения в корпусе, в особенности удаление немецких офицеров. Ведь чисто русское командование имела к этому моменту лишь 3-я пластунская бригада (позднее 3-я пластунская дивизия) во главе с полковником Кононовым, крайне своенравной русской личностью. Родившийся в 1900 г. в станице Ново-Николаевской, сын казачьего есаула, убитого, как и два его брата, большевиками, Кононов, вступив в Красную Армию в 1920 г., с 1935 по 1938 гг. учился в Военной академии имени Фрунзе[33] и в финской зимней войне, будучи командиром полка, получил орден Красной Звезды [194]. В сентябре 1941 г. он, командир 436-го стрелкового полка 155-й стрелковой дивизии, перешел на сторону немцев, «чтобы бороться с большевиками». На командование немецкой 4-й армии, допрашивавшее его, он с самого начала произвел «великолепное впечатление» [195]. Кононов, с 1 апреля 1945 г. генерал-майор РОА, до сих пор, будучи командиром 600-го Донского казачьего дивизиона, 5-го Донского казачьего кавалерийского полка, 3-й пластунской бригады и 3-й пластунской дивизии, командовал чисто русскими частями разной величины [196].

В отличие от 3-й пластунской дивизии, командные посты в 1-й и 2-й дивизиях 15-го казачьего кавалерийского корпуса, не считая некоторых сверхштатных штабных офицеров, ряда командиров эскадронов и взводов, были заняты только немецкими офицерами. Однако против понятной уже поэтому идеи объединения тотчас резко выступил Краснов, как и следовало из его политической позиции. Правда, ему не удалось воспрепятствовать съезду фронтовиков [197] корпуса, который состоялся 25 марта 1945 г. в Вировитице (Хорватия) под председательством полковника Кулакова. Кулаков был всеми уважаемый казачий ветеран с двумя ампутированными голенями, которого, по сообщению свидетеля, в 1946 г. замучили насмерть в советской тюрьме в Австрии [198]. На этом съезде полковник Кононов сформулировал программу, которая была встречена аплодисментами присутствующих казаков, включая недавно сбитого советского летчика-капитана в полной униформе, и выдвигала следующие требования: немедленное подчинение всех казачьих частей главнокомандующему РОА генерал-лейтенанту Власову, удаление всех немецких офицеров, не сочувствующих целям казаков, упразднение Главного управления казачьих войск и отставка генерала Краснова, поскольку тот больше не может представлять интересы казаков, установление связей с генералом Дражей Михайловичем, бывшим военным министром югославского правительства в изгнании и командующим частями четников, сосредоточение кавалерийского корпуса и всех казачьих частей в районе Зальцбург – Клагенфурт, чтобы сформировать здесь из них казачью ударную армию, обнародование декларации с изложением военных целей казаков на всех языках. Генерал-лейтенант фон Панвиц, избранный казаками 13 марта 1945 г. походным атаманом всех казачьих войск (честь, которой до этого никогда еще не удостаивались иностранцы), был утвержден на своем посту, но ему было решено придать штаб, начальником которого съезд утвердил полковника Кононова. Генерал Власов заявил о согласии с предложением временно оставить генерала фон Панвица на посту командира корпуса [199], хотя некоторые высшие офицеры РОА отнеслись к этому решению с неприязнью. Принятое в Вировитице решение о подчинении 15-го казачьего кавалерийского корпуса командованию Власова 28 апреля 1945 г. после некоторых колебаний было одобрено рейхсфюрером СС, которому корпус с недавнего времени был формально подчинен, и обнародовано в газете «Казачья земля» [200].

Какой прирост силы должна была от этого формально еще получить Русская освободительная армия незадолго до конца войны? Об этом с определенной точностью сообщает «Ведомость боевого состава РОА» [201], составленная начальником оперативного отдела армейского штаба полковником Неряниным в качестве документа для ведения переговоров о сдаче с 3-й американской армией в начале мая 1945 г. Согласно ей, группа генерал-майора Туркула состояла из отдельного полка во главе с полковником Кржижановским в районе Линца, отдельного полка «Варяг» во главе с полковником Семенёвым в районе Любляны, а также из казачьего полка в районе Филлаха, в целом примерно из 5200 человек [202]. Казачий стан генерал-майора Доманова складывался из 4 полков силой 8 тысяч человек,[34] расположенных для обороны побережья в районе Удине, из резерва в 400 офицеров, а также 1-го Казачьего юнкерского училища во главе с полковником Медынским численностью в 300 человек [203]. Наконец, 15-й казачий кавалерийский корпус, сохранивший боеспособность, несмотря на все военные неудачи, имел 1 апреля 1945 г. следующий боевой состав [204]: корпусной штаб с конвойной сотней, разведывательный батальон, моторизованный батальон связи, находившиеся в стадии формирования дивизион штурмовых орудий и танковый батальон, 1-я и 2-я кавалерийские дивизии (каждая в составе дивизионного штаба с ротой охраны, полевой жандармерии, хора трубачей, пропагандистского взвода, 3 кавалерийских полков, артиллерийского дивизиона, батальона связи, саперного батальона, а также частей снабжения, подвоза и ремонта), 3-я пластунская дивизия (в составе дивизионного штаба, трех пластунских полков, разведывательного батальона, батальона связи, артиллерийского дивизиона, саперного батальона, а также формирующихся служб снабжения и подвоза). Точные данные о боевой силе и соотношении численности немцев и казаков имеются лишь по 1-й Казачьей дивизии, которая в составе двух донских, двух кубанских, терского и сибирского казачьих кавалерийских полков 4 ноября 1943 г. насчитывала 18 555 человек, а именно: 222 немецких офицера, 3827 немецких унтер-офицеров и рядовых, а также 191 казачьего офицера и 14 315 казачьих унтер-офицеров и рядовых [205]. Численность казаков[35] в 15-м казачьем кавалерийском корпусе, состоявшем из трех дивизий, оценивается, в т. ч. Неряниным, в более, чем 40 тысяч, во всяком случае, она должна была составлять, как минимум, 30 тысяч человек. [206] Однако к этому добавлялся еще казачий резерв (казачий учебно-запасной полк), номинально подчиненный генералу Шкуро, а фактически – немецкому командиру, личный состав которого изменялся, но временами составлял до 10 тысяч человек [207][36]. В марте 1945 г. Шкуро, вспомнив времена Гражданской войны, попытался создать также особый боевой «волчий отряд» во главе с полковником Кравченко, силой 2000 человек, что, однако, очевидно, уже сделать не удалось.

К Освободительной армии присоединился в начале 1945 г. и Русский корпус (до 1944 г. Русский охранный корпус) под командованием генерал-лейтенанта Штейфона [208]. Это войсковое формирование было создано с согласия главнокомандующего германскими войсками в Сербии 12 сентября 1941 г. из русских эмигрантов, в основном бывших военнослужащих армии генерала Врангеля. Проживавшие за границей русские были чрезвычайно активны, офицеры царской и Белой армий, как генералы Ангелеев и Белогорцев, были готовы служить даже на низших должностях. Но и более молодые рабочие и служащие, студенты и гимназисты были исполнены национальных идеалов и проникнуты желанием вступить в русскую армию. Поскольку участие русских эмигрантов в войне против Советского Союза, не считая отдельных исключений, противоречило германской политике [209], корпус был предназначен лишь для охраны объектов в Сербии. Дело дошло до конфликта с немцами, которые отстранили первого командира, генерал-майора Скородумова, и заменили его генерал-лейтенантом Штейфоном, прежним начальником штаба. Соединение, которое в сентябре 1943 г., не считая кадрового персонала, насчитывало 4769 человек [210] и, по оценке главнокомандующего войсками Сербии, превосходно зарекомендовало себя, было, согласно пожеланию главного командования сухопутных войск и при поддержке Министерства иностранных дел, за счет включения русских добровольцев из Германии, Франции, Венгрии, Хорватии, Болгарии, Греции, а также из Румынии и с прежней советской территории Транснистрия и, наконец, за счет советских военнопленных, в короткий срок увеличено до 5 полков и 16 тысяч человек [211][37]. Офицерская смена получала подготовку в собственном кадетском корпусе (1-й Русский имени Великого князя Константина Константиновича кадетский корпус) во главе с генералом Воскресенским и в нескольких юнкерских ротах[38].

Полки, с 1943 г. в растущей мере использовавшиеся в боях против партизан Тито, а в 1944 г. против вторгшихся советских войск, сражались блестяще, хотя и с большими потерями: «При этом погиб цвет эмигрантского офицерства» [212]. Остатки корпуса (3 слабых полка, около 4 тысяч человек), осенью 1944 г. пробившиеся из Сербии в Хорватию, с радостью восприняли весть об образовании КОНР и создании национальных русских вооруженных сил. Генерал Штейфон, отправившийся к Власову, заявил от имени своих солдат о готовности подчиниться главнокомандующему Освободительной армией [213]. Было решено доверить командование корпусом генерал-майору Боярскому, а Штейфона назначить инспектором по семейным проблемам солдат. С этим в принципе согласились и немцы, с которыми полковник Поздняков из армейского штаба в январе-феврале 1945 г. вел переговоры по этому вопросу, но они высказались против того, чтобы в целях реорганизации снять с фронта испытанные полки. Такова была ситуация, когда Русский корпус во главе с преемником умершего генерал-лейтенанта Штейфона[39], полковником Рогожиным, 12 мая 1945 г. под Клагенфуртом сложил оружие перед англичанами.

Помимо групп, которые по своей инициативе стремились присоединиться к генералу Власову, существовало русское соединение, сознательно шедшее собственным путем и «ничем не связанное с генералом Власовым ни в политическом, ни в оперативном отношении», – уже упоминавшаяся «1-я Русская национальная армия» генерал-майора Хольмстона-Смысловского [214]. Это самое необычное из всех добровольческих соединений находилось целиком под влиянием своего командира, бывшего капитана царской гвардии, который в межвоенный период был гражданином Польши и закончил секретные командные курсы войскового ведомства рейхсвера. Уже в июле 1941 г. Хольмстон-Смысловский[40], будучи майором вермахта под фамилией фон Регенау, сформировал на северном участке Восточного фронта русский учебный батальон (школа штаба Валли), из которого постепенно образовалось соединение абвера под русским флагом силой в 12 батальонов, которые считали себя зародышем национальных русских вооруженных сил. Это войсковое формирование, вскоре названное особой дивизией «Р», в декабре 1943 г. было распущено, Хольмстон-Смысловский, к этому времени полковник, был временно арестован, но уже в апреле 1944 г. уполномочен отделом иностранных армий Востока Генерального штаба сухопутных войск вновь сформировать свою дивизию, предназначенную для организации партизанской войны за советской линией фронта. Соединение, переименованное 22 февраля 1945 г. в «Зеленую армию особого назначения» (1-я восточная группа фронтовой разведки особого назначения), а 10 марта 1945 г. в «1-ю Русскую национальную армию», рассеянное по всему Восточному фронту, формально получило статус союзнической вооруженной силы, но осталось подчинено вермахту в тактическом и организационном отношении. Оно насчитывало 6000 человек, на 80 % – бывших советских военнопленных и перебежчиков, из которых, однако, лишь немногие были офицерами. [215] Все влиятельные командные должности находились в руках старых эмигрантов: начальником штаба был полковник Ряснянский, 1-м офицером штаба – подполковник Месснер, 2-м офицером штаба – майор Климентьев, 3-м офицером штаба – подполковник Истомин, офицером контрразведки – майор Каширин, начальником снабжения – подполковник Кондырев, командиром штаб-квартиры – подполковник Колюбакин, командиром 1-го полка – полковник Тарасов-Соболев, командиром 2-го полка – полковник Бобриков. Как и генерал Краснов, Хольмстон-Смысловский придерживался мнения, что русский народ не сможет освободиться от большевизма без иностранной, т. е. прежде всего германской, помощи. Поэтому, несмотря на внешне хорошие отношения с РОА, мер к тому, чтобы слить эту «армию» с армией генерала Власова, не предпринималось. В телефонном разговоре с Власовым и генерал-майором Трухиным в апреле 1945 г. Хольмстон-Смысловский отверг и предложение объединиться с частями РОА в Богемии, тем более что возможная связь с чехами напомнила ему о судьбе адмирала Колчака. Вместо этого он – видимо, на основе тайных договоренностей – направился на юго-запад, чтобы привести свое соединение – штаб и кадры обоих полков, в целом 73 офицера и около 400 рядовых, большинство из которых бывшие красноармейцы, – на территорию княжества Лихтенштейн и интернироваться там.

Не считая особого случая с «1-й Русской национальной армией» и многочисленных полков и полевых батальонов восточных легионов, состоявших из представителей нацменьшинств, которые теперь также считали себя национальными армиями своих народов, до конца войны оставались в составе германского вермахта и многие русские части. Самой крупной из этих частей, подчиненных в общих вопросах генералу добровольческих частей в ОКХ, а тактически – командным структурам действующей армии или тыловых войск, была стационарная 599-я русская бригада под командованием генерал-майора фон Хеннинга, сформированная 10 января 1945 г. в оперативном районе командующего войсками Вермахта в Дании и насчитывавшая около 13 000 человек [216]. Она включала штаб с военной школой, 2 пехотных полка (каждый в составе штаба со штабной ротой, 3 батальона, 13-я и 14-я тяжелые роты), 1 артиллерийский полк (штаб со штабной батареей, 2 дивизиона), 1 разведывательный батальон, 1 противотанковую роту, 1 роту связи, 1 саперную роту, части снабжения, т. е. практически соответствовала слабой дивизии. Кроме того, к ним принадлежали: 3-й украинский добровольческий кадровый полк, 4-й русский добровольческий кадровый полк, 1 русский полк инженерно-строительный и снабжения из 6 батальонов, 25 отдельных русских, украинских или казачьих боевых батальонов или дивизионов, 14 отдельных батальонов – инженерно-строительных и снабжения и необозримое количество отдельных рот и других частей [217]. В этой связи можно назвать и 14-ю гренадерскую дивизию войск СС (украинская № 1), состоявшую наполовину из украинцев УССР и наполовину из украинцев – бывших польских граждан, которая в качестве 1-й дивизии Украинской освободительной армии (Українське Визвольне Вийсько, УВВ) [218][41] номинально подчинялась председателю созданного 12 марта 1945 г. Украинского национального комитета, генералу Шандруку, но в действительности находилась под командованием немецкого генерал-майора войск СС Фрейтага. Власов, разумеется, охотно перевел бы все эти части в РОА, т. е. в Вооруженные силы Комитета освобождения народов России, но из-за непреодолимых трудностей этого достичь не удалось. Так, беседа между ним и генералом Шандруком 30 января 1945 г. завершилась безрезультатно из-за разницы во взглядах, прежде всего по национальному вопросу. И немцы оказались не в состоянии заменить в целях реорганизации данные части немецкими частями. Это до некоторой степени может объяснить, почему генерал добровольческих частей в ОКХ, генерал кавалерии Кёстринг, поддерживал «власовскую акцию» без энтузиазма и при всей внешней корректности отношения между ним и генералом Власовым всегда оставались прохладными [219].

111. Формирование русских дивизий. Организационный отдел Генерального штаба ОКХ, № II/39004/44 секретно, 23.11.1944 (на нем. яз.). // BA-MA RH 2/v. 903.

112. Кейлинг З. Армия Власова. С. 8 (на нем. яз.). // Архив автора; Tessin G. Verbände und Truppen. Bd. 11. S. 260.

113. Архипов А. Воспоминания. С. 10. // Архив автора; Артемьев В. История Первой Русской Дивизии. С. 33.

114. Приказ Народного комиссариата обороны СССР № 227, Москва, 28. июля 1942 г., не для публикации (на нем. яз.). // BA-MA 27 759/14; Командиры корпусов и дивизий. // Гречко А.А. Битва за Кавказ. С. 482; Заявление русского полковника Буняченко (о зачислении в Русскую освободительную армию). Генерал восточных войск при Генеральном штабе ОКХ, гр. III, № 1313/43, 7 мая 1943 г. (на нем. яз.). // BA-MA 65993/3. Заявление было удовлетворено.

115. Заметки о разговоре с полковником Буняченко, проведенном по его просьбе 18 сентября 1943 г. Командир восточных войск особого назначения 721 генерал-майор граф цу Штольберг, оперативный отдел, 19.9.1943 (на нем. яз.). // BA-MA RH 22/135.

116. Ханзен В. Служебные записки, 19.7.1944. C. 128–131; 21.7.1944. C. 131–134 (на нем. яз.). // Архив автора.

117. Крёгер – Стеенбергу, без даты. // BA-MA. Sammlung Steenberg.

118. РННА – Русская национальная народная армия. // BA-MA MSg 149/3.

119. См. прим. 111; Fischer G. Soviet Opposition to Stalin. P. 95.

120. Сообщение о введении должности начальника штаба формирования (русС.) (II/70830 секретно от 10.2.45). См.: Схема организации туземных формирований. Генерал добровольческих частей при ОКХ, 701/45 секретно, только для командования, состояние на 8.1.1945. // BA-MA RH 2/v. 1435.

121. Герре Г. Формирование власовских дивизий. C. 5, 8 (на нем. яз.). // IfZ.

122. Там же. С. 8, 11, 24; Герре Г. Дополнения. С. 9, 11 (на нем. яз.). // IfZ.

123. Артемьев В. История Первой Русской Дивизии. С. 3; Битенбиндер. Армия обреченных. // Новое Русское Слово, 9.2.1970.

124. Антошак А., Саратовский Л. Славная страница. С. 125–126.

125. Герре Г. Формирование власовских дивизий. C. 3 (на нем. яз.). // IfZ.

126. Там же. С. 10; Герре Г. Дополнения. С. 12 (на нем. яз.). // IfZ.

127. Герре – Кёстрингу, 21.2.1945. // BA-MA RH 19 XV/6; Ханзен В. Указ. соч., 20.1.1945. С. 180; 30.1.1945. С. 183; 14.2.1945. S. 189. // Архив автора; Швеннингер Г. Отчет. С. 3 (на нем. яз.). // IfZ.

128. Численность и вооружение батальонов народной милиции в тыловом армейском районе в Локотском автономном округе, 31.12.1942 (на нем. яз.). // BA-MA RH 21-2/v. 508; Рапорт о движении Каминского, 16.8.1943 (на нем. яз.). // BA-MA 41 181/99.

129. Tessin G. Verbände und Truppen. Bd. 4. S. 29. Bd. 11. S. 260.

130. Архипов А. Воспоминания. С. 12, 15. // Архив автора; Артемьев В. История Первой Русской Дивизии. С. 2. // Архив автора; Герре Г. Формирование власовских дивизий. C. 4 (на нем. яз.). // IfZ; Швеннингер Г. Отчет. С. 1 (на нем. яз.). // IfZ.

131. Tessin G. Verbände und Truppen. Bd. 4. S. 29. Bd. 11. S. 260.

132. Схема организации туземных формирований. Генерал добровольческих частей при ОКХ, № 604/44 секретно, только для командования, состояние на 8.10.1944 (на нем. яз.). // BA-MA RH 2/v. 1435.

133. BA-MA RH 58/47; Включение батальона в состав Первой дивизии власовской армии (РОА) (на нем. яз.). // BA-MA. Sammlung Steenberg.

134. Расформирование бывшего 714-го гренадерского полка (русС.) ныне 1604-го гренадерского полка (русС.). Организационный отдел Генерального штаба ОКХ, № II/80274/45 секретно, только для командования, 24.2.1945 (на нем. яз.). // BA-MA RH 2/v. 921.

135. Герре Г. Дополнения. С. 13 (на нем. яз.). // IfZ.

136. 600-я пехотная дивизия (русС.). Приложение 1 к приказу организационного отдела Генерального штаба ОКХ, № II/39004/44 секретно, поступило 15.11.1944 (на нем. яз.). // BA-MA RH 2/v. 903; Keiling W. Das Deutsche Heer. S. 101/VI/51; Tessin G. Verbände und Truppen. Bd. 13 S. 402.

137. Наличие танков и штурмовых орудий на 2 апреля 1945 г. Группа армий «Висла», отдел обер-квартирмейстера, № 65/45 секретно, только для командования, 3.4.1945 (на нем. яз.). // BA-MA RH 19 XV/9.

138. Архипов А. Воспоминания. С. 12. // Архив автора.

139. Müller N. Wehrmacht und Okkupation. S. 222; Штеменко С. Генеральный штаб в годы войны. Кн. 2. С. 448; Тишков А. Предатель перед советским судом. С. 89.

140. Герре Г. Формирование власовских дивизий. C. 14 (на нем. яз.). // IfZ; Артемьев В. История Первой Русской Дивизии. С. 35.

141. Свинцов – Позднякову, 3.6.1973. // BA-MA MSg 149/58.

142. Герре Г. Формирование власовских дивизий. C. 10 (на нем. яз.). // IfZ; Кейлинг З. Армия Власова. С. 8 (на нем. яз.). // Архив автора; Он же. Беседа в штабе XIII военного округа в Нюрнберге, 15.12.1944 (на нем. яз.). // Там же; Он же. Беседа у гауляйтера Хольца, 16.12.1944 (на нем. яз.). // Там же.

143. Швеннингер Г. Отчет. С. 3 (на нем. яз.). // IfZ; Он же. Дополнения. С. 2 (на нем. яз.). // IfZ; Швеннингер – Стеенбергу, 18.5.1966. // BA-MA. Sammlung Steenberg. «Дивизия показывает хорошую выправку и явную готовность к борьбе с большевизмом», – писал и генерал кавалерии Кёстринг. См.: Генерал добровольческих частей при ОКХ – начальнику Генерального штаба сухопутных войск. № 103/45 секретно, только для командования, 10.2.1945. // BA-MA 6832/23 (по состоянию на 29.11.1983).

144. Архипов А. Воспоминания. С. 15. // Архив автора; Швеннингер Г. Дополнения. С. 17 (на нем. яз.). // IfZ.

145. Швеннингер Г. Отчет. С. 2 (на нем. яз.). // IfZ.

146. Артемьев В. История Первой Русской Дивизии. С. 92–93. // Архив автора.

147. Китаев. Русское Освободительное Движение. С. 62. // BA-MA MSg 149/8; Кромиади К. За землю, за волю. С. 182–183.

148. Ход празднования передачи русских дивизий генерал-лейтенанту Власову, 10.2.1945 (на нем. яз.). // BA-MA RH 2/v. 921; Заметки о поездке в Мюнзинген. Организационный отдел, № II/71104/45 секретно, 20.2.1945 (на нем. яз.). // BA-MA RH 2/v. 2728; Главнокомандующий принимает добровольческие дивизии. // За Родину. № 12 (26). 21.2.1945.

149. «Коль славен наш Господь в Сионе…» Беседа с г-ном Г. Луигом, бывшим офицером для поручений главнокомандующего национальной русской Северо-Западной армией, 18.10.1978.

150. См. прим. 97.

151. Приказ о формировании. Организационный отдел Генерального штаба ОКХ, № II/70074/45 секретно, 17.1.1945. // BA-MA H 1/356, H 1/598; Tessin G. Verbände und Truppen. Bd. 12, S. 404.

152. Кейлинг З. Полковник Зверев становится генерал-майором (на нем. яз.). // Архив автора.

153. Кейлинг З. Генералы Зверев и Вайель (на нем. яз.). // Там же; Генерал Зверев (на нем. яз.). // BA-MA MSg 149/2; Офицер РОА Х. Власовские листовки и советские офицеры. // BA-MA MSg 149/3.

154 См. прим. 120.

155. Начальник штаба формирования (русс.) – начальнику отдела кадров ОКХ, 23.1.1945 (на нем. яз.). // Архив автора.

156. Кейлинг З. Армия Власова. С. 13 (на нем. яз.). // Там же.

157. Герре Г. Формирование власовских дивизий. C. 25 (на нем. яз.). // IfZ.

158. См. прим. 25.

159. Ханзен В. Служебные записки, 12.2.1945. C. 188; 31.3.1945. C. 200 (на нем. яз.). // Архив автора.

160. Показания пленных. Штаб 16-й моторизованной дивизии, Ic, 14.8.1942 (на нем. яз.). // Архив автора; Дополнительный допрос полковника Михаила Шаповалова, командира 1-го Кавказского стрелкового корпуса. Командование 1-й танковой армии, Ic, 18.8.1942 (на нем. яз.). // Там же; Антибольшевистские настроения среди пленных советских офицеров. Сообщение представителя МИД при ОКХ фон Этцдорфа, № 2074/42, 2.9.1942 (на нем. яз.). // PA AA Bonn. Handakten Etzdorf. Bd. 24; Командиры корпусов и дивизий. // Гречко А. Битва за Кавказ. С. 479.

161. О присвоении воинских званий высшему начальствующему составу Красной Армии. Постановление Совета Народных Комиссаров Союза ССР, Москва, Кремль, 10.10.1942. // BA-MA H 3/152.

162. Перебежчик лейтенант Редько, офицер связи при оперативном штабе оборонительного района Туапсе, 1.12.1942 (на нем. яз.). // BA-MA 25354/36; Перебежчик лейтенант Александр Корников, 34-й саперный батальон, 32-я стрелковая дивизия (на нем. яз.). // BA-MA 24232/6.

163. Ханзен В. Служебные записки, 2.4.1945. С. 202; 9.4.1945, С. 207 (на нем. яз.). // Архив автора.

164. Донесения о формировании 10-го, 11-го, 13-го и 14-го противотанковых дивизионов (русс.) согласно приказам организационного отдела № II/70745/45 секретно от 19.2.1945 и № II/71333/45 секретно от 8.3.1945 (на нем. яз.). // BA-MA H 1/356; Состав противотанковых частей (на нем. яз.). // Там же.

165. См. прим. 120; Схема организации туземных формирований. Генерал добровольческих частей при ОКХ, № 702/45 секретно, только для командования, состояние на 27.3.1945 (на нем. яз.). // BA-MA RH 2/v. 1435.

166. Герре Г. Формирование власовских дивизий. C. 15 (на нем. яз.). // IfZ; Он же. Дополнения. С. 13 (на нем. яз.). // IfZ.

167. Ханзен В. Служебные записки, 8.4.1945. С. 205; 9.4.1945. С. 207 (на нем. яз.). // Архив автора.

168. Учебно-запасная бригада (русс.) (на нем. яз.). // BA-MA H 1/356; Койда С. Запасная бригада. // Архив автора.

169. Унгерман З. Офицерские школы власовской армии на войсковом учебном полигоне Мюнзинген (на нем. яз.). // IfZ; Койда С. Офицерская школа РОА. // Архив автора.

170. Кёстринг Э. Власов, 31.1.1946 (на нем. яз.). // BA-MA MSg 149/8.

171. См. прим. 120 и 165; Школа для командиров (русс.) (на нем. яз.). // BA-MA MSg H 1/356.

172. Схема организации офицерских школ РОА; Схема Второго набора. // BA-MA MSg 149/5; Макаров – Позднякову, 27.1.1973. // BA-MA MSg 149/56.

173. Thunig-Nittner G. Die Tschechoslowakische Legion. S. 58, 83, 90.

174. Там же. S. 41, 24, 11, 77, 53.

175. Титов Ф. Клятвопреступники. С. 220; Штеменко С. Генеральный штаб. Кн. 2. С. 448.

176. Никонов. О казачьих делах (из журнала «Часовой»). // BA-MA MSg 149/7.

177. Обращение германского правительства (генерал-фельдмаршал Кейтель, рейхсминистр Розенберг) к казакам от 10 ноября 1943 г. (в обратном переводе на нем. яз.). // Архив автора; Начальник главной казачьей колонны в Баварии, полковник Хоруженко – генералу авиации Коллеру, 20.10.1950. // Там же; Меморандум казаков-националистов германскому правительству в связи с его обращением к казакам (на нем. яз.). // BA R 6/158.

178. Hoffmann J. Deutsche und Kalmyken S. 154.

179. Выписки из дневника генерал-майора Бородина, 25.3.1945, 30.3.1945, 2.4.1945, 3.4.1945. // BA-MA MSg 149/46.

180. Никонов. О Казачьих Делах (из журнала «Часовой»). // BA-MA MSg 149/7; 20 лет со дня позора свободного мира. // Там же; Поздняков В. Ответ на «фактические поправки», 16.3.1959. // Там же.

181. Если бы генералы сговорились… (из газеты «Наша Страна»). // Там же; Кромиади К. За землю, за волю. С. 179.

182. Генерал от кавалерии П.Н. Краснов – генерал-лейтенанту А.А. Власову // Казачья Земля, № 12 (16.3.1945); Генерал-лейтенант А.А. Власов – генералу от кавалерии П.Н. Краснову. Ответ Казачьего Управления при КОНР. // Путь на Родину, № 2 (3.4.1945); Cм. также: BA-MA MSg 149/7.

183. Опрос генерала Краснова: Казачий корпус в Освободительном Движении (1941/45 гг.). // BA-MA MSg 149/7; «Казачий стан» генерала Доманова // Там же; Персиянов. РОА и Казачество. // Там же.

184. Крёгер – Стеенбергу, 7.12.1966 (на нем. яз.). // BA-MA. Sammlung Steenberg.

185. Положение об Управлении Казачьими войсками при КОНР (атаман Донского войска генерал-лейтенант Татаркин, атаман Кубанского войска генерал-лейтенант Науменко, начальник штаба Совета казачьих войск полковник Карпов). Резолюция «Утверждаю» главнокомандующего ВС КОНР, генерал-лейтенанта Власова, 25.3.1945. // Архив автора; Кромиади К. За землю, за волю. С. 179–180.

186. Список сотрудников Управления казачьих войск, 22.2.1945. // BA-MA MSg 149/5.

187. Выписки из дневника генерал-майора Бородина, 12.3.1945. // BA-MA MSg 149/46; Неизвестный – Позднякову, 5.3.1971; Ариадна Делианич – Позднякову, 13.4.1971. // BA-MA MSg 149/56.

188. Выписки из дневника генерал-майора Бородина, 31.3.1945. // BA-MA MSg 149/46; «Казачий стан» генерала Доманова. // BA-MA MSg 149/7.

189. Выписки из дневника генерал-майора Бородина, 8.4.1945. // BA-MA MSg 149/46; Казаки и Власовское движение: Казачий корпус в Освободительном Движении (1941–45 гг.). // BA-MA MSg 149/7.

190. Приказ № 12 Казачьим войскам. Казачий стан (генерал от кавалерии П.Н. Краснов), 28.3.1945. // BA-MA MSg 149/7.

191. «Казачий стан» генерала Доманова. // Там же.

192. Рапорт о применении 1-й казачьей дивизии против большевистских банд. Штаб 1-й казачьей дивизии (генерал-лейтенант фон Панвиц), Ic, № 2247/44gKdos, 23.11.1944 (на нем. яз.). // BA R 6/158; Казачий корпус ген. фон Панвица. // Казачий корпус в Освободительном Движении (1941–45 гг.). // BA-MA. MSg 149/7.

193. Крёгер – Стеенбергу, 30.1.1967, 8.6.1967 (на нем. яз.). // BA-MA. Sammlung Steenberg.

194. Генерал-майор Иван Никитович Кононов, 29.4.1949. // Архив автора; Краткая биографическая справка о генерал-майоре Кононове Иване Никитиче // Там же; Справка о Кононове Иване Никитиче, б. генерал-майоре, 23.10.1958 (на нем. яз.). // Там же; Козлов – Позднякову, 4.10.1963. // BA-MA MSg 149/7. Здесь хранится также фотография Кононова в униформе Красной Армии.

195. Допрос офицера (перебежчика) Ивана Никитовича Кононова, майора и командира 436-го стрелкового полка… Командование 4-й армии, Ic, 449/41 секретно, 6.9.1941 (на нем. яз.). // BA-MA RH 22/271.

196. Обзор офицерских должностей в цифрах по состоянию на 15.12.1943. Рапорт № 1 адъютанта штаба 1-й казачьей дивизии о деятельности в период с 1.9.1943 по 31.12.1943. // BA-MA RH 58/7.

197. Казаки и Власовское движение (1945). // Архив автора.

198. Полковник Кулаков (из журнала «Часовой»). // BA-MA MSg 149/7.

199. Крёгер – Стеенбергу, 8.6.1967 (на нем. яз.). // BA-MA. Sammlung Steenberg.

200. Бухардт Ф. 27.2.1966. С. 4 (на нем. яз.). // BA-MA. Sammlung Steenberg; Крёгер – Стеенбергу, 30.1.1967, 8.2.1967 (на нем. яз.). // Там же; Buss P. The Non-Germans in the German Armed Forces. S. 157; Самойлов Е. От белой гвардии к фашизму. С. 143.

201. Полковник Нерянин, Ведомость боевого состава РОА, 1945. // BA-MA MSg 149/5.

202. Выписки из дневника генерал-майора Бородина, 28.4.1945. // BA-MA MSg 149/46; Ариадна Делианич – Позднякову, 13.4.1971 // BA-MA MSg 149/56.

203. «Казачий стан» генерала Доманова. // BA-MA MSg 149/7; Гантимуров, 1-е Казачье юнкерское училище. // Там же.

204. Боевое расписание на 14.12.1943. Штаб 1-й казачьей дивизии, Ia, № 340/43 секретно, только для командования (на нем. яз.). // BA-MA RH 58/v. 3; Боссе. Казачий корпус (на нем. яз.). // MGFA MS, P-064.

205. Донесение о боевом и численном составе, 15.10.1943 (на нем. яз.); Сообщение от 4.11.1943. Штаб 1-й казачьей дивизии, IIa, (на нем. яз.). // BA-MA RH 58/v. 3.

206. Ганусовский оценивает численность в 42 тыс. человек («Казаки и «казакийцы», 8.3.1960. // BA-MA MSg 149/7); Вагнер – в 40 тысяч (Wagner К. Zur Geschichte des XV. Kosaken-Kavallerie-Korps, S. 126); Толстой называет две разные цифры – 50 и 45 тысяч (Tolstoy N. Victims of Yalta. P. 248, 274).

207. Казачий учебно-запасной полк 1-й казачьей дивизии: сведения в цифрах по офицерскому составу, 15.11.1943 (на нем. яз.). // BA-MA RH 58/7; Самойлов Е. От белой гвардии. С. 103, 143.

208. Краткие сведения о Русском корпусе. // Архив автора; Начало формирования Русского корпуса состоялось в Югославии в городе Белград 12 сентября 1941 года. // Там же.

209. Стенограмма совещания в Министерстве иностранных дел от 30 июня 1941 г. по вопросу вербовки добровольцев в зарубежных странах для борьбы против Советского Союза, Pol I M, 47969 секретно, 2.7.1941 (на нем. яз.). // PA AA Bonn. Handakten Ritter. Bd. 55.

210. KTB/OKW, Bd III/2, 10.9.1943, S. 1090.

211. Организационный отдел Генерального штаба ОКХ, №. II/12652/43 секретно, только для командования, 9.9.1943 (на нем. яз.). // BA-MA RH 2/v. 831; Копия письма МИД о положении русского охранного корпуса в Сербии, 26.8.1943 (на нем. яз.). // Там же; Письмо Бенцлера в МИД об усилении Русского охранного корпуса, 30.7.1943 (на нем. яз.). // Там же.

212. Выписки из дневника генерал-майора Бородина, 25.12.1945. // BA-MA MSg 149/46.

213. Русский корпус. // Поздняков В. Андрей Андреевич Власов. С. 358.

214. Хольмстон-Смысловский Б. Личные воспоминания о генерале Власове. С. 18–19; Grimm K. Internierte Russen in Liechtenstein; Vogelsang H. Nach Liechtenstein – in die Freiheit.

215. Исторический очерк зарождения и развития российского военно-национального освободительного движения имени генералиссимуса А.В. Суворова (в газете «Суворовец»). // BA-MA MSg 143/3.

216. Формирование русской бригады. Организационный отдел Генерального штаба ОКХ, № II/40019/45 секретно, 10.1.1945 (на нем. яз.). // BA-MA H 1/421; 599-я русская бригада. Организационный отдел Генерального штаба ОКХ (на нем. яз.). // BA-MA H 1/423; Buss P. The Non-Germans in the German Armed Forces. P. 156.

217. Схема организации туземных формирований. Генерал добровольческих частей при ОКХ, № 702/45 секретно, только для командования, состояние на 27.3.1945 (на нем. яз.). // BA-MA RH 2/v. 1435.

218. Tessin G. Verbände und Truppen. Bd.3, S. 313; Tolstoy N. Victims of Yalta. P.256.; Auský S. Vojska generéla Vlasova. S. 222.

219. См. также: Бухардт Ф. Рукопись 1946. С. 13 (на нем. яз.). // BA-MA. Sammlung Steenberg; Herwarth H. Zwischen Hitler und Stalin. S. 332.