Ложь парламентаризма
Разочарование по поводу выборов стало в российском обществе всеобщим. Это чутко уловили всякого рода "потрясатели основ" и зарубежные враги России. Но это поняли и представители власти, много лет пользовавшиеся легковерностью граждан и смущавшие их разного рода "политтехнологиями". Манипуляции сознанием людей позволяло вести их в неведомом ни для кого направлении, а единственным результатом иметь тотальную коррупцию и разложение нравов.
В немалой степени острое чувство обманутости связано с обнаружением не только фальшивости всего избирательного процесса, но и с отсутствием у власти каких-либо стратегических замыслов, которые она хотела бы реализовать. Что же тогда представляла "партия власти" на выборах десятки лет? Благие пожелания, адресованные неизвестно кому, или сознательный обман? И то, и другое не могло в конечном итоге не прояснить для граждан, что власть отделена от них пропастью, не могла не породить глубокий кризис недоверия, в котором уже никакая инициатива власти не может быть воспринята позитивно. По сути дела, безответственная власть сама сложила один из факторов социальной революции, которыми так тяжко болеет Россия с начала ХХ века – вот уже более столетия.
Ключевым моментом очевидного теперь всем политического кризиса является представление о том, что политика почти целиком воплощается в парламентских выборах и работе парламента. Многие годы вся политизированная часть публики наблюдала в основном за тем, что творится в Думе и на выборах. Да и теперь либеральная оппозиция навязывает нам свой взгляд на политику: достаточно, мол, провести "честные выборы", отдать им положенные 10% мандатов, и все успокоится.
В действительности в современной России происходит фальсификация фальсификации. Сама политическая система фальсифицирована уже тем, что в нее получен доступ только субъектам, безвредным для организаторов гибельного курса, заложенного в начале 90-х и прямо наследующего от "русской революции" начала века все ее безумия. Либеральные "потрясатели" видят нарушение законов, которые сами являются нарушением здравого смысла, исторической традиции и воли народа.
Бурные дискуссии оставляют в стороне вопрос о том, насколько выборы вообще могут разрешать какие-то проблемы. Между тем, в традиции русской мысли давно уже известно, что принцип выборности власти по правилам либеральной демократии является как минимум самообманом. Одно из наиболее ярких свидетельств тому находится в краткой статье Константина Победоносцева "Великая ложь нашего времени", которая была опубликована им в "Московском сборнике" в 1896 году. В статье было ясно показано, насколько нелепы расчеты на избирательную систему, получившую позднее название "четыреххвостки" (всеобщие, равные, прямые и тайные выборы). Если Россия в ту пору не имела такой системы, то это следовало считать за благо, а возможное ее появление – за предвестник государственной катастрофы.
Языком, удивительно близким к современному, Победоносцев очертил те принципы выборов, которые превращают народовластии в фарс. Прямое народовластие, невозможное при большой численности населения и пространственной его расселенности, требует делегирования полномочий народным представителям, а те утверждают правительство, непосредственно осуществляющее власть. Между тем, эта схема может работать только в фантазиях недалеких людей. В реальности народные представители не могут защищать волю народа, которая во-первых, в полной мере не может быть ясна ни им самим, ни кому-либо, а во-вторых, на поведение народного представителя не могут не накладываться его личный характер и мировоззрение. Негативные последствия не образуются при этом лишь в предположении, что народный представитель умен и добр, и по этой причине знает, что нужно народу.
Здесь стоит вспомнить руссоистскую модель формирования государства из предположения, что "человек по своей природе добр". По мысли Жан Жака Руссо сначала надо атомизировать индивидов – превратить их в изолированные личности, потом отбросить всех негодных (неизвестно по какому принципу), а затем уже формировать ассоциации достойных индивидов, находящих в своих прежде изолированных волях нечто общее. То есть, надо сначала полностью уничтожить сложившееся общество, изгнать из сознания людей все его признаки, и только потом сформировать неизвестно на каких принципах новое общество, само собой вырастающее из суммирования очищенных от всякой традиции эгоизмов.
Примерно об этом мечтали либералы в конце XIX века, примерно это они осуществили в конце ХХ века, экспериментируя над Россией. Чудовищные последствия этого эксперимента мы вкусили, игнорируя собственный исторический опыт и те предупреждения, которые исходили от умнейших русских людей.
Константин Победоносцев писал: "Выборы никоим образом не выражают волю избирателей. Представители народные не стесняются взглядами и мнениями избирателей, но руководятся собственным произвольным усмотрением или расчетом, соображаемым с тактикою противной партии. Министры в действительности самовластны; и скорее, они насилуют парламент, нежели парламент их насилует. Они вступают во власть и оставляют власть не в силу воли народной, но потому, что их ставит к власти или устраняет от нее могущественное личное влияние или влияние сильной партии. Они располагают всеми силами и достатками нации по своему усмотрению, раздают льготы и милости, содержат множество праздных людей на счет народа, – и притом не боятся никакого порицания, если располагают большинством в парламенте, а большинство поддерживают – раздачей всякой благостыни с обильной трапезы, которую государство отдало им в распоряжение. В действительности министры столь же безответственны, как и народные представители".
Мы видим описание того, что имеем теперь перед глазами и вполне можем оценить более чем двадцатилетий опыт либерального парламентаризма: "парламент есть учреждение, служащее для удовлетворения личного честолюбия и тщеславия и личных интересов представителей". Опыт избирателей с 1990 года показывает: к отдельному депутату почти всегда проявляется уважение, к парламенту в целом – только скепсис, пренебрежение, недоверие и даже ненависть. Из этого возникает соблазн передать максимум полномочий "верхам" исполнительной власти и уповать на "доброту" человеческой природы в авторитарной власти. Образуется "суперпрезидентская республика", но от этого суть власти не меняется, ее пороки не исчезают, народная воля не может быть реализована, а народное представительство так и остается фикцией.
Напрасно "суперпрезидентский" режим то и дело пытаются представить практически сложившейся монархической формой правления. Президент не только не является аналогом самодержца, но прямо противоположен ему во всех проявлениях. Самодержец готовится к своей миссии в процессе воспитания с младых ногтей. Он существует в среде, которая воспроизводит себя как правящий, ведущий слой государства, и поэтому имеет в нем сподвижников, живущих исполнением своего долга. Потенциальный наследник престола готовится к своей миссии образованием и опытом государственного управления, который ему предоставляется с юности. У президента всего этого нет. Президент несет в себе все пороки общества – и как личность, и как политик, имитирующей представительство народных интересов.
Что есть избиратели для политиков при либеральном устройстве народного представительства? Победоносцев называет их "стадом для сбора голосов". Лишь стадный инстинкт, инстинкт толпы, живущей импульсами сиюминутных впечатлений, порожденных ситуацией выборов и предвыборной агитации, собирает голоса для партий, в которых уже не различаются лица конкретных людей. Парламент наполняется частными проектами живущих частными интересами "политиков", которых никто не знает, и которые чувствуют себя обязанными за свой статус лишь своей партии, но никак не народу. И избиратели в народных представителях уже не могут найти "управу" на распоясавшихся чиновников, потому что у них есть перед глазами лишь партийные бренды, от которых не может быть никакой пользы.
Чувства солидарности между народом и властью больше нет. Это закономерный итог развития трагикомедии парламентаризма, и мы по своему опыту это должны видеть с полной ясностью.
Победоносцев писал о плачевном европейском опыте, но будто бы и о нашем современном: "Лучшим людям, людям долга и чести противна выборная процедура: от нее не отвращаются лишь своекорыстные, эгоистичные натуры, желающие достигнуть личных своих целей. Такому человеку не стоит труда надеть на себя маску стремления к общественному благу, лишь бы приобрести популярность. Он не может и не должен быть скромен, – ибо при скромности его не заметят, не станут говорить о нем. Своим положением и тою ролью, которую берет на себя, он вынуждается лицемерить и лгать: с людьми, которые противны ему, он поневоле должен сходиться, брататься, любезничать, чтобы приобрести их расположение, – должен раздавать обещания, зная, что потом не выполнит их, должен подлаживаться под самые пошлые наклонности и предрассудки массы, для того чтоб иметь большинство за себя", "… выбран будет тот, кого провозгласила масса легкомысленных, равнодушных или уговоренных избирателей".
Особенностью нашего времени является углубление изначальной порочности выборной системы, придуманной либералами для сокрытия реального механизма власти. Теперь выборы несвободны, и людям вновь морочат головы идеей их "освобождения". То есть, требованием свободной игры эгоизмов и соединением в итогах выборов легкомыслия избирателя и наглости избираемого. Пустые хлопоты по этому поводу, если они будут иметь успех, не изменят главного: "По теории, избранный должен быть излюбленным человеком большинства, а на самом деле избирается излюбленник меньшинства, иногда очень скудного, только это меньшинство представляет организованную силу, тогда как большинство, как песок, ничем не связано, и потому бессильно перед кружком или партией. Выбор должен бы падать на разумного и способного, а в действительности падает на того, кто нахальнее суется вперед". "По теории парламентаризма, должно господствовать разумное большинство; на практике господствуют пять-шесть предводителей партии; они, сменяясь, овладевают властью. По теории, убеждение утверждается ясными доводами во время парламентских дебатов; на практике – оно не зависит нисколько от дебатов, но направляется волею предводителей и соображениями личного интереса. По теории, народные представители имеют в виду единственно народное благо; на практике – они, под предлогом народного блага, и на счет его, имеют в виду преимущественно личное благо свое и друзей своих. По теории – они должны быть из лучших, излюбленных граждан; на практике – это наиболее честолюбивые и нахальные граждане. По теории – избиратель подает голос за своего кандидата потому, что знает его и доверяет ему; на практике – избиратель дает голос за человека, которого по большей части совсем не знает, но о котором натвержено ему речами и криками заинтересованной партии. По теории – делами в парламенте управляют и двигают – опытный разум и бескорыстное чувство; на практике – главные движущие силы здесь – решительная воля, эгоизм и красноречие".
Мы видим, что ложь накладывается на ложь, и разумное устройство общественных дел, государственного управления, преследования национальных интересов почти невозможно. Все это, если и происходит, то вопреки сложившимся ложным убеждениям и самой системе властвования, которая принципиально не совместима с какими-либо перспективами существования России.
В истории человечества есть самый масштабный и изученный вдоль и поперек пример – история Древнего Рима: крах монархии Тарквиниев в легендарные времена, республиканский период и смена республики монархией – правлением императоров. Точно так же, как и история Рима, изолгана и наша, русская история. Либеральные историки рассказывают нам о разного рода гнусностях, скрывая причину тысячелетнего существования великих империй и их мироустроительную миссию. За частными "фактами" придворных сплетен и описаниями буйства черни скрывается благотворное действия принципа образования верховной власти, соединенного не с волей народа, а с божественной волей. Роль хозяина земли исходит не от толпы, не от частных эгоизмов и впечатлительных масс избирателей, а от Бога, завещавшего судьбу этой земли и этого народа монарху и кругу его сподвижников.
Победоносцев писал: "Энтузиасты демократии уверяют себя, что народ может проявлять свою волю в делах государственных: это пустая теория, – на деле же мы видим, что народное собрание способно только принимать – по увлечению – мнение, выраженное одним человеком или некоторым числом людей; например, мнение известного предводителя партии, известного местного деятеля, или организованной ассоциации, или, наконец, – безразличное мнение того или другого влиятельного органа печати. Таким образом, процедура решения превращается в игру, совершающуюся на громадной арене множества голов и голосов; чем их более принимается в счет, тем более эта игра запутывается, тем более зависит от случайных и беспорядочных побуждений".
Игра в парламентаризм, в избирательную систему либерального толка, в президентскую республику запуталась окончательно. И чтобы распутать клубки противоречий, необходимо на повестку дня поставить вопрос об учредительных мероприятиях, восстанавливающих русскую государственную традицию, давшую России мощнейший импульс развития и определившую ее место среди великих держав. В этой традиции есть верховная власть, сопряженная с династическим принципом наследования, власть ведущего слоя (диктаторская в периоды войн и чрезвычайных ситуаций), местная и сословная (сегодня социально-профессиональная) форма самоуправления. Из нынешнего законодательства, из ельцинской Конституции (принятие которой на референдуме не состоялось) все это не вытекает. Но все это может быть через переходные формы утверждено Земским Собором, состав которого определяется не выбором, а отбором – через ступенчатое выдвижение наиболее достойных лиц, без разделения голосов, соборным мнением.
Великая ложь либерального парламентаризма должна быть выброшена сначала из наших умов, а потом изгнана из нашей жизни. Продуктивным народное представительство будет лишь при монархии, когда оно станет "мнением земли", которое российский самодержец не сможет и не захочет игнорировать.