Русская гейша. Загадки любви. Свиток первый. Снежинка, упавшая на ладонь (Таня Кадзи, 2007)

Свиток первый. Снежинка, упавшая на ладонь

Новый год я встретила, если можно так выразиться, на работе. Нас пригласили на корпоративную вечеринку в загородный пансионат. Крупная строительная компания сняла его на все время новогодних праздников.

В девять часов вечера мы появились в полном составе. Гости были уже разгорячены алкоголем. Увидев нас, они на миг затихли, потом дружно закричали: «Вот это да! Супер!» и почему-то «Ура!». Смешливая Ханако тихо прыснула, я строго на нее глянула, и она тут же прикрыла губы веером. Мы выдержали паузу, застыв в эффектных позах и позволяя гостям насладиться зрелищем. Я придумала такой выход и знала, как экзотично мы выглядим, стоя близко друг к другу. В центре нашей группы обычно находилась я, по бокам располагались Сакура и Идзуми. Несколько месяцев назад в нашем коллективе появилась юная Ханако. И сейчас она дополнила картину.

Я словно увидела нас со стороны. На мне было ярко-алое кимоно, сплошь затканное золотой нитью. Широкий пояс-оби из черной с золочением парчи перетягивал стан от талии до груди, в руках я держала раскрытый шелковый веер. На его черном фоне алели большие маки. Справа от меня стояла Сакура. Ее кимоно больше соответствовало новогодней теме. Оно было нежно-голубым с серебряными ладьями по подолу. В руках Сакура держала неизменный для выступления гейш сямисэн. Слева от меня находилась Идзуми. Ее густо-синее кимоно с бледно-сиреневыми ирисами прекрасно сочеталось с нежно-лазоревым нарядом Ханако, расписанным светло-розовыми цветочками сакуры.

Наши яркие шелковые наряды всегда вызывали восхищение зрителей, тем более все кимоно были подлинные, привезенные специально для меня из Японии. Стоили они немало, но любая уважающая себя гейша должна иметь их целую коллекцию, несмотря на то, что по сей день это самая дорогая одежда в мире.

Мы были в полном гриме, то есть наши лица, шеи и часть груди густо покрывал слой белил, глаза были подведены черным и красным, а губы нарисованы маленькими бантиками. Парики традиционной прически гейш симада довершали образы. Но я невольно улыбнулась, представив, как странно мы выглядим на фоне огромной, сверкающей украшениями и переливающейся разноцветными огоньками гирлянд елки, которая находилась позади нас.

– Милая Аямэ, вы уже доставили нам необычайное удовольствие своим эффектным появлением! – громко сказал распорядитель вечера, невысокий полный мужчина, подходя к нам. – Располагайтесь, для вас выделен специальный столик.

Мы поклонились и молча последовали за ним. Присутствующие проводили нас любопытными взглядами.

– Рассредоточиваемся, – тихо сказала я. – Все, как обычно. Через полчаса Сакура сыграет на сямисэне. Затем Ханако исполнит танец. А там очередь дойдет и до Идзуми.

– Хорошо, – улыбнулась она.

– Танюша, а есть-то нам можно? Все-таки новогодний вечер! Тут столько всего вкусного! – неожиданно сказала Сакура.

– Да ты и так толстая, – заметила Ханако и засмеялась, ущипнув ее за бок.

– Это еще что такое! – строго произнесла я. – И потом, сколько можно повторять, что на работе общаемся только под псевдонимами!

Это было одно из правил нашего бизнеса. В жизни меня зовут Таня, Ханако – Рита, Идзуми носит имя Нари, а Сакура – Майя. Но на работе, да и на репетициях мы всегда обращаемся друг к другу по псевдонимам, чтобы легче войти в образ и чувствовать себя настоящими гейшами.

– Извини, – покаянно ответила Сакура и потупилась.

Она одна из нас была светловолосой и сероглазой. Но грим и парик неузнаваемо ее меняли.

– Если гости будут наливать, лучше отказываться, – продолжила я более мягко. – К тому же о нас, как видите, позаботились.

И мы одновременно глянули на столик, на котором были выставлены шампанское и закуски. По правилам гейшам запрещалось есть за одним столом с гостями. Они должны лишь подливать спиртное и не давать никому скучать. Но на таких массовых мероприятиях трудно было следовать правилам. Тем более мы находились не в Японии.

Когда я, чуть больше года назад, открыла агентство «Аямэ», предоставляющее услуги гейш, то даже и представить не могла, каким спросом это будет пользоваться. На огромную Москву нас явно не хватало. А уж в новогодние праздники сутки были расписаны по часам.

«Нужно расширять дело и набирать новые кадры, – в который раз подумала я, наблюдая, как Ханако подошла к соседнему столику, за которым сидели одни мужчины и, склонившись, что-то весело им говорила. – А то теряю огромные деньги, особенно в такие массовые праздники»

Но как раз с кадрами было крайне трудно. Девушки приходили по объявлению, но почти все отсеивались в процессе обучения. К тому же в народе гейша по-прежнему ассоциировалась с проституткой. И когда я на собеседовании говорила, что наше агентство не предоставляет интимные услуги, что необходимо постоянно учиться и ежедневно репетировать, многие кандидатки тут же вставали и уходили. От гейши требовалось умение играть на музыкальных инструментах, петь, танцевать на профессиональном уровне. Эти три кита искусства в Японии назывались одним термином – gei. Собственно говоря, от него и пошло название гей-ся. Но главное и основное – это умение непринужденно вести беседу, быть своей в любом обществе и создавать для мужчин атмосферу легкости и ненавязчивого эротизма.

Я являлась и директором агентства и педагогом. К тому же приходилось постоянно участвовать в вечеринках в образе гейши Аямэ. По правде говоря, меня уже не хватало на все. Кроме этого я преподавала танцы в русско-японской школе.

«Хватит! – неожиданно решила я, глядя, как Сакура подсаживается за стол, устраиваясь между двух молодых парней. – После новогодних каникул уйду из школы. А то зарплата там мизерная, а хлопот полон рот. Нужно предупредить руководство».

На миг мне стало грустно, ведь я проработала в школе почти два года и очень привязалась к детям, но я понимала, что это единственно верное решение.

Увидев, что ко мне приближается директор компании, я мгновенно приняла приветливый вид и выбросила из головы все мысли о работе. Мои губы непроизвольно сложились в улыбку, ресницы опустились, а пальцы раскрыли веер. Принимать безмятежный вид стало своего рода рефлексом, потому что гейша из века в век олицетворяла собой женский идеал и была подобна произведению искусства.

– Я хочу пригласить вас, милая Аямэ, за наш столик, – сказал директор. – Украсьте своим присутствием нашу компанию.

– С удовольствием, – мягко ответила я и последовала за ним.

Я присела на краешек стула, незаметно запахнув разъезжающиеся полы кимоно, под которым у меня был надет дзюбан[1] светло-серого цвета. По традиции у японцев одежда многослойная, и в прошлые века женщины надевали до двенадцати различных кимоно.

Директор познакомил меня с сидящими за столом. Я мельком глянула на его жену, полную круглолицую даму с ямочками на щеках, потом перевела взгляд на мужчину средних лет и его спутницу. Она заинтересовала меня больше остальных. Мужчина являлся аналитиком компании, его жена преподавателем в институте. Звали ее Ёсико.

– Ёсико большой специалист по японской культуре, – сказал, улыбаясь, директор, – я думаю, Аямэ будет интересно поболтать с тобой. Не так ли?

– Да, несомненно, – ответила Ёсико, приветливо на меня глядя.

Она была явно японских кровей. Об этом говорил разрез темно-карих глаз, желтоватая кожа с неярким румянцем, прямые тяжелые черные волосы. Ну и, конечно, японское имя.

– А что оно означает? – поинтересовалась я, когда мужчины вышли покурить, и мы остались одни.

– «Хороший ребенок», – усмехнулась Ёсико. – Но я, и правда, всегда была примерной ученицей и послушной дочкой.

Как оказалось, Ёсико родилась и выросла в Москве. Ее отец был русским, а мама – японкой. Они познакомились, когда он работал в Киото по контракту. Поженились, и он увез молодую жену в Москву. И сейчас Ёсико ездила в Японию раз в год навещать родных.

– Но гены – сильная вещь, – говорила Ёсико с улыбкой. – Я влюблена в нашу культуру и, естественно, выбрала соответствующую профессию.

– Да, японская культура очень интересна и непривычна для европейского мышления, – задумчиво проговорила я, глядя в карие глаза Ёсико.

– Я не люблю посещать все эти корпоративы, – сказала она. – Но когда узнала, что будут гейши, то, сами понимаете, не могла упустить такой возможности и приехала с мужем сюда. И очень рада нашему знакомству.

В этот момент раздались звуки сямисэна. Мы замолчали и повернулись. На середину зала вышла Сакура. Она заиграла мелодию «Сливы в весеннем цвету», и все затихли. Когда она закончила и поклонилась, раздались дружные аплодисменты и одобрительные возгласы.

– Надо же, – заметила Ёсико, – не ожидала, что наши подвыпившие товарищи оценили игру на таком специфическом инструменте.

– Просто звучит экзотично, хотя это обычный щипковый трехструнный инструмент, – сказала я. – А как-то в Токио я играла для гостей на балалайке. В сочетании с костюмом гейши это всегда производило фурор.

– Как интересно! – повернулась ко мне Ёсико. – Вы профессионал. Я даже не ожидала! А сямисэн настоящий?

– О, да! И обтянут кошачьей кожей, как положено, – улыбнулась я. – У нас есть и цитра кото[2]. И сделана она из павлонии[3]. Мне привез их один друг из Токио.

– Я приятно удивлена, – заметила после паузы Ёсико. – Все-таки кото имеет тринадцать струн, и играть на ней довольно сложно. А что ваши девушки используют и «когти» из слоновой кости? Насколько я помню, чтобы играть на кото, нужно их надеть на большой, указательный и средний пальцы.

– Да, конечно, – улыбнулась я. – У нас все по правилам.

– Прекрасно! – восхитилась она. – А знаете, Аямэ, что кото очень древний инструмент? Существуют глиняные фигурки музыкантов, датируемые третьим веком до нашей эры, у которых в руках именно эти цитры. Кроме этого, в «Кодзики», нашем сборнике мифов, есть упоминание о «Говорящем Небесном Кото».

– Все это необычайно интересно, – заметила я.

И внимательно поглядела на раскрасневшуюся Ёсико. Видно было, что этот разговор доставляет ей удовольствие.

«Такой увлеченный преподаватель наверняка отлично преподносит материал, – подумала я. – И почему не воспользоваться таким удачным знакомством?»

Я улыбнулась и сказала:

– У нас в агентстве проводятся чайные церемонии. Хотелось бы пригласить вас.

– Я с радостью! – тут же воодушевилась она. – Звоните, и я обязательно приеду.

Из тетради лекций Ёсико:

«Японцы и японки периода Яёй (V век до н. э. – IV век н. э.) носили шелковые и конопляные наряды под названием «кину». Это были длинные, перехваченные поясом рубашки с рукавами, подвязанными у запястий и локтей. Мужчины надевали к ним свободные штаны «хакама», а женщины – распашные юбки «мо».

Именно тогда началась активная торговля Японии с Китаем и другими странами. И японцы поневоле заимствовали у соседей образцы их национальной одежды. Влияние китайской моды было настолько сильным, что ношение чиновниками «мешковатых одеяний с высокими разрезами с двух сторон» было установлено законом.

Но в VIII веке, с переездом императорского двора в новую столицу Хэйан (Киото), в противовес иноземной моде появился многослойный стиль «кокуфу». Мужчины носили длиннополые одеяния «сокутай» с широкими рукавами, а женщины облачались в целый каскад из кимоно: одно кимоно надевалось поверх другого так, чтобы из-под верхней одежды выглядывали краешки всех нижних слоев.

Потом власть перешла от аристократии к военному сословию, и на первом плане оказался боевой костюм самурая. Появилось много новшеств: например, кофта «хаори» и носки «таби». Мода диктовала аскетичный стиль одежды.

XVII век стал поистине золотым веком кимоно. Оно стало универсальной одеждой. Простота покроя этого прямого халата без застежек, воротников и прочих лишних деталей восполнялась красотой и многообразием наносимого орнамента. Простым японцам-горожанам запрещалось иметь одежду из тканей яркой расцветки. Но они выходили из положения, подшивая скромное неяркое кимоно пышной парчовой подкладкой или надевая под него штуки три богатых и дорогих.

В XVII веке возникла новая эстетика, проповедовавшая изысканность и элегантность. Она породила новый вариант одежды – ансамбль из нескольких кимоно, подвязанных поясом. Молодые побеги бамбука, нежные азалии, белоснежная сакура и хризантема – символ императорской Японии – подобные картины украшали парчовые и шелковые кимоно японских принцесс и придворных дам. Мужские кимоно были вышиты свирепыми драконами и иероглифами, которые обозначали «всегда первый», «рост», «слава», «успех» и «богатство».

Пояс, которым подвязывают кимоно, называется «оби». Мужчины фиксируют его на бедрах, женщины – на талии или выше. Издавна он считается амулетом, хранящим душу, а узел или бант на нем – символом верной любви. Члены одного рода завязывали пояса одинаковыми узлами, которые были своего рода прототипами фамильных гербов.

Кимоно делятся на верхние и нижние. Есть домашние из хлопка – «юката», их носят с простыми деревянными шлепанцами «гэта». Нижние, вроде нательного белья, называются «дзюбан». Верхние кимоно с рукавами до полутора метров – это «фурисодэ». Раньше такие рукава, свисающие до пола, носили незамужние девушки. Считалось, что этим они привлекали к себе внимание мужчин. К такому наряду принято надевать носки «таби» и шлепанцы «дзори», обтянутые шелком или парчой.

К свадебному белому шелковому кимоно с вытканными журавлями полагался головной убор «цуно-какуси» (в переводе – «укрытие рогов»). Он символизировал усмирение женской ревности, поскольку японцы считают, что рога вырастают у ревнивой жены, а не у обманутого мужа. После свадьбы рукава подбирались, и новый наряд «томесоде» («подобранные рукава») символизировал жизненный опыт и женственность.

Одежда кимоно является частью Традиции, поэтому в любом произведении японского искусства мы видим его присутствие. Вот, к примеру, отрывок из текста Окада Сёги, автора XIX века, в котором он описывает, как проводила время гейша со своим возлюбленным:

«Они ходили по Эдо, наслаждаясь как ясной погодой, так и временами накрапывавшим дождем. Она была в тщательно подобранном двенадцатислойном кимоно стиля Хэйан, а на нем было накидка с длинными рукавами, популярная у молодых модников.

Они любовались вишневыми цветами у Асукаяма и коснулись там знаменитого памятного камня, что должно было принести удачу. Они ходили по взморью в Синагава, садились в опасно узкую лодку, плыли, опустив ладони в воду, мимо деревянных боков коричневых кораблей, буксировавшихся по быстрому соленому течению…

Он купил ей букет оминаэси – маленьких желтых бутонов, называвшихся «женскими цветами»; иногда их называли цветами продажных девок. Два адониса в горшках, сказал он, гарантированно являлись «совершенными символами счастья и долголетия».

Она смотрела на него так, как если бы каждый такой взгляд доставлял ей удовольствие, и она все никак не могла наглядеться на этого человека, понемногу становившегося хорошо известной фигурой на улицах Эдо. Уличные девушки в центральном районе Хондзё отпускали в его адрес веселые замечания. Продавец конопляных кимоно был горд тем, что шил для него одежду…»

Ёсико приехала к нам в агентство утром второго января. Ее встретила Лиза, моя незаменимая помощница и самая близкая подруга. Я появилась чуть позже.

– А у нас гостья, – сказала мне Лиза, когда поздоровалась. Но тут же с тревогой посмотрела в мое лицо и тихо добавила: – Ты ужасно выглядишь! Бледная и под глазами круги! Хочешь, кофе сварю?

– Спасибо, – улыбнулась я. – Это то, что мне сейчас жизненно необходимо! С этими праздниками никакого продыху! И девушки тоже устали. Мы вчера, вернее сегодня, лишь в пять утра освободились. А с трех часов снова выступления, и нужно успеть в шесть мест. Я им позволила поспать подольше, так что приедут лишь к часу.

Лиза уселась за свой стол, внимательно меня слушала, кивая, но ее взгляд не отрывался от монитора компьютера.

– Заявок на ваши выступления очень много, – вздохнула она. – Даже не знаю, что придумать, как вам помочь. Хоть сама гейшей становись, – улыбнулась она.

– Что ты, дорогая! А кто же тут дела вести будет? Да и не для тебя все это! – заметила я.

Лизе осенью исполнилось девятнадцать. У нее была хрупкая изящная фигура. Ее утонченное лицо с нежной кожей, большие темно-карие глаза, тонкий нос, розовые, красиво очерченные губы, длинные каштановые волосы притягивали взгляд. Ни один мужчина не мог остаться равнодушным к ее красоте. Лиза вполне могла бы работать гейшей, но существовало одно «но». Кое-какие драматические события прошлого наложили неизгладимый отпечаток на ее психику. Мы познакомились, когда обе оказались в сексуальном рабстве. После освобождения я смогла справиться с психологическими проблемами, но Лиза неожиданно для меня превратилась в настоящую госпожу. Меня это тревожило, так как она была мне больше чем сестра. Я пыталась как-то помочь, что-то изменить, но проблема пока не решалась. У Лизы был свой раб. Она звала его Григорий, хотя настоящее имя этого человека Павел Николаевич. Он занимал довольно высокий пост в одном министерстве, обладал немалым капиталом, но полностью подпал под жестокую власть Лизы. После пребывания в рабстве она возненавидела весь мужской род и вымещала это на своей жертве. Но рабу Григорию такой образ жизни доставлял необычайное удовольствие. И эта пара жила в гармонии. В прошлом году дошло до того, что Лиза заявилась на одну закрытую вечеринку в сопровождении своего раба. При этом он полз за ней на четвереньках, пристегнутый за ошейник. Мне эта ситуация не давала покоя, но я пока не видела никакого выхода.

– Я проводила гостью в помещение для тяною, – сказала после паузы Лиза. – Она сказала, что ты пригласила.

Тяною – японская чайная церемония, и Лиза для ее проведения оформила нашу репетиционную комнату.

– Да, Лизонька, хочу предложить Ёсико, так зовут нашу гостью, поработать у нас, поучить наших девушек. Да и сама я с удовольствием послушаю лекции. Она преподает в институте японскую культуру, – сказала я. – Я одна просто уже не справляюсь, и думаю, что наш бюджет вполне позволяет такие траты. Если Ёсико согласится, то оформи с ней типовой договор.

– Прекрасная идея! – явно обрадовалась Лиза. – А то ты совсем вымоталась.

– И знаешь еще что, – продолжила я, – хочу уйти из школы. Жаль, конечно, мою танцевальную студию, но у меня абсолютно нет на нее времени. Нужно развивать дело, набирать новые кадры. Сама видишь, сколько заказов. Мы пока единственные гейши в Москве.

– И тут ты права! – поддержала она меня. – Я тебе еще в прошлом году говорила, что не потянешь такую нагрузку!

– Аямэ? – раздался в этот момент голос Ёсико, и она вошла в приемную. – Вас и не узнать без грима и костюма! Но все равно вы очень хороши собой! – заметила она и улыбнулась.

– Здравствуйте, Ёсико, – улыбнулась я в ответ. – Очень рада, что вы приехали! У меня к вам важный разговор. С Лизой уже познакомились?

– Да, – ответила она. – И я посмотрела вашу чайную комнату. Все устроено без нарушения традиций, даже имеется ниша токонома, без которой невозможно ни одно японское помещение. И в ней прекрасная икебана.

– Это Лиза старается, – заметила я.

– Пойду сварю кофе, – сказала Лиза. – А вам, Ёсико, может, чай?

– Нет, мне, если можно, тоже кофе.

Мы устроились у меня в кабинете. Ёсико внимательно выслушала мое предложение и, не раздумывая, согласилась.

– Я спокойно смогу совмещать работу здесь с преподаванием в институте, – сказала она. – И буду делать это с удовольствием. Мне очень нравится ваше дело, и я вижу большие перспективы.

– Хотелось бы, чтобы мои девушки получили разносторонние знания о Японии, – заметила я. – Но, сами понимаете, все-таки акцент должен быть на всем, связанном с гейшами.

– Да, несомненно, – согласилась Ёсико. – И мне самой будет интересно подбирать материал по этой теме.

На прощание Ёсико преподнесла мне фигурку могучего воина в полном самурайском снаряжении.

– Это Бясимон, бог богатства и процветания, – пояснила она, – один из семи богов Удачи.

– А почему он с таким большим копьем? – поинтересовалась я, изучая фигурку.

– По преданию он охраняет северный край земли от вторжения демонов, – ответила Ёсико.

Все дни до старого Нового года были заняты бесконечными выступлениями. Меня утешало только то, что после каникул не нужно было выходить на работу в школу. Директор Михаил Феликсович уговаривал меня не бросать студию среди учебного года, но я была непреклонна. И как-то с утра приехав в школу, написала заявление об увольнении. Он внимательно на меня посмотрел, задумался, но потом все-таки подписал.

Тепло с ним распрощавшись, я вышла на улицу и вдохнула морозный воздух полной грудью. В этот момент услышала, как сигналит машина, и повернула голову. У тротуара притормозила серебристая Тойота. Она принадлежала моему очень хорошему другу господину Ито. Это был японец лет пятидесяти, низкорослый и полный. Он уже много лет жил в Москве, так как имел здесь свой бизнес. Я познакомилась с ним в школе после выступления воспитанников студии на одном из праздников. Директор школы и он были стародавними друзьями. Господин Ито скучал по родине, по привычному для него образу жизни и предложил мне поработать гейшей. А потом я организовала свое дело. И он мне в этом очень помог. Одно время мы были в близких интимных отношениях, да и сейчас, хоть и виделись намного реже, сохраняли нежную связь.

Дверца распахнулась и я, улыбнувшись, направилась к машине. Когда забралась внутрь, то вскрикнула от радостного изумления. Вместе с господином Ито в машине сидел Хаттори Митихиро.

– Охаё: годзаимас, Ито-сан, – поздоровалась я, видимо от растерянности, на японском, – …и Хаттори-сан, – добавила я и наклонила голову. – Как я рада вас видеть!

Я подняла глаза, посмотрела в его покрасневшее лицо и улыбнулась.

– Я счастлив, – ответил он.

Господин Хаттори, молодой японец, адвокат по профессии, был моим давним другом. Он постоянно жил в Токио. Когда я ездила туда в прошлом году, мы встречались.

– Удивлена? – улыбнулся Ито-сан. – Господин Хаттори прилетел вчера. И очень хотел встретиться с тобой. Мы направлялись в офис. И тут ты, Танечка! Вот мы обрадовались! Ты была в школе? – живо спросил он.

Долго живя в нашей стране, господин Ито прекрасно говорил на русском. Его офис и съемная квартира находились в Замоскворечье, недалеко от школы.

– Да, Ито-сан. Но я уволилась, – ответила я, глянув на Митихиро.

Он пристально смотрел на меня и улыбался.

– Вот, значит, как, – задумчиво проговорил господин Ито. – Этого следовало ожидать. Дела идут все лучше? Я понимаю, что ты не успеваешь. И, естественно, выбрала то, что для тебя наиболее выгодно и перспективно. У нас говорят: «Если уж укрываться, так под большим деревом».

– Да, что-то типа того, – пробормотала я. – Пришлось выбрать, иначе ждала неудача и здесь и там.

– Ты огорчена? – спросил Митихиро.

Его небольшие черные и блестящие глаза смотрели ласково и участливо.

– Жаль студию. Дети расстроятся, когда после каникул узнают, что занятия прекращены.

– Ничего, Таня, – успокаивающе проговорил господин Ито, – я думаю, Михаил Феликсович найдет достойную замену. А тебе нужно смотреть вперед и думать о будущем. Но ты, как я вижу, совсем не отдохнула в эти праздники? Глаза грустные, личико утомленное, несмотря на раннее утро.

– Знаете, Ито-сан, я уже с трудом понимаю, когда утро, а когда вечер. Мы едва успеваем выполнять заказы, спрос неимоверно большой. Я сегодня спала всего два часа.

– Бедная моя птичка! А мы хотели пригласить тебя на ужин.

– В другой раз, – мягко ответила я и опустила ресницы.

Мне было неприятно отказывать ему, но на этот вечер у нас снова были назначены выступления.

– Я понимаю, – улыбнулся господин Ито ободряюще и поцеловал меня.

– Еще увидимся, – сказала я, глянув на Митихиро, и покинула машину. – Передавайте привет господину Кобаяси.

– Обязательно, – ответил господин Ито, высунувшись из окна. – Правда, он сейчас с семьей в Токио.

– Надолго?

– Нет, через три дня вернутся.

Господин Кобаяси был секретарем посольства, и являлся мне почти таким же другом, как и господин Ито. Я знала, что в любой момент могу к ним обратиться.

Но когда я вышла из машины, Митихиро неожиданно последовал за мной.

– Я не могу вот так отпустить тебя, – мягко сказал он, беря меня под локоть. – Если ты не можешь поужинать с нами, то хотя бы позавтракай со мной.

– У меня есть пара часов, – ответила я и улыбнулась.

– Вот и отлично! – явно обрадовался он. – Мы так давно не виделись! Хочешь, пойдем ко мне?

– В смысле? – удивилась я. – Ты разве не в «Рэдиссон – Славянская»? Ты же там останавливаешься. И ты, вообще, надолго?

– На пять дней, – ответил Митихиро, прижимая мою руку. – Ай! – вскрикнул он, поскользнувшись и теряя равновесие.

Я попыталась удержать его, и в результате мы оба упали. Тут же расхохотались, барахтаясь на обледеневшем тротуаре. Когда поднялись и начали отряхивать снег друг с друга, Митихиро негодующе заметил:

– И почему у вас тротуары не чистят? И еще столица называется!

Но меня разбирал неудержимый смех. Он посмотрел на меня и снова начал смеяться.

– Так что, пойдем? – спросил он, когда мы успокоились. – Ито-сан решил поселить меня у себя в квартире на эти дни. Я, конечно, отказывался. Но он настоял. Сказал, что его все равно почти никогда дома не бывает, а квартира огромная. Так что я там обитаю.

– Отлично! – обрадовалась я. – Тут идти два шага.

– Два шага? – удивился Митихиро.

– Не обращай внимания! – вновь рассмеялась я. – Ты же знаешь, русские словосочетания не означают буквально смысл сказанного.

– О, да! – улыбнулся он, беря меня под локоть.

Я невольно прижалась к нему, чувствуя нежность. В Токио мы состояли в интимных отношениях, и мне всегда было с ним хорошо. Я невольно вспомнила, как Митихиро однажды принес мне пион, а потом рассказал народную сказку о принцессе, в которую влюбился дух этого цветка и превратился в юного самурая, чтобы приблизиться к ней. Я повернула голову и глянула в его сияющие глаза. Он смотрел на меня, улыбаясь. Потом поднял мою руку, загнул край перчатки и поцеловал запястье. Такое проявление чувств на улице для японца было экстраординарным.

Когда мы пришли в квартиру господина Ито, я сразу сбросила шубку и направилась в ванную. Здесь я бывала неоднократно, так что ориентировалась хорошо. Приведя себя в порядок, я скинула одежду, распустила волосы и набросила мужское кимоно, висевшее на крючке в ванной. Но в этот момент в дверь тихо стукнули.

– Да, входи, – сказала я, приглаживая волосы.

Мне безумно захотелось нежности, близости, ласки. Последнее время я только работала и совсем разучилась отдыхать.

Митихиро зашел, и я невольно улыбнулась, увидев, что он тоже разделся. Я глянула на его стройное мускулистое тело, на узкие бедра, обтянутые короткими трикотажными шортами, невольно задержала взгляд на выпирающем из них бугорке. Я помнила, что «нефритовый стебель» был довольно скромных размеров. И Митихиро всегда отличался излишней застенчивостью. Поэтому меня удивило, что он в этот раз ведет себя так раскованно.

– Ито-сан установил фуро, – сказал он. – Я что-то замерз, вот решил вначале погреться. Ты не возражаешь?

– Нет, конечно, – улыбнулась я, направляясь к высокому округлому чану, выложенному внутри керамической плиткой.

Это и была традиционная ванна фуро. Японцы обожают находиться в нестерпимо горячей воде, сидя на корточках. Часто в такой ванне сделана внизу приступочка, служащая узкой скамейкой. Когда я попробовала впервые посидеть в фуро, то не смогла выдержать и минуты. Но постепенно привыкла и даже начала получать удовольствие, потому что горячая вода странно расслабляла и тело и психику.

Я сполоснула ванну и набрала воду. Митихиро спокойно стянул трусы и забрался внутрь, погрузившись в воду по плечи и счастливо вздохнув.

– И ты, – прошептал он. – Места достаточно для двоих.

Я внимательно посмотрела на его покрасневшее лицо, на влажные губы и тихо засмеялась.

– Танечка, – ласково сказал он, – ты же сама говорила, что устала. Иди сюда, сразу почувствуешь облегчение.

– С удовольствием, – ответила я, скидывая кимоно.

– О! – прошептал Митихиро, – как ты прекрасна! Я скучал по тебе и часто вспоминал тебя, моя принцесса.

– Я тоже вспоминала тебя, – ответила я, забираясь в фуро и невольно вскрикнув.

Вода буквально обжигала. Митихиро подхватил меня за талию и аккуратно опустил к себе на колени, обняв и сжав грудь. Я поерзала, устраиваясь удобнее, и тут же почувствовала его вставший «нефритовый стебель» под своими ягодицами. Он коснулся языком моей шеи сзади, спустился вниз и начал целовать спину. Его пальцы медленно сжимали и оттягивали мои соски. Я закрыла глаза, откинулась назад и развела колени. «Нефритовый стебель» скользнул снизу между бедер и прижался к «яшмовым воротам». Я начала тереться об него. Но узкое пространство фуро позволяло лишь движение вверх-вниз. Я двигалась все быстрее, вцепившись пальцами в край фуро, уже изнемогая и не сдерживая стонов. Пальцы Митихиро сжимали соски, губы не отрывались от моей шеи… Наши «фрукты» лопнули одновременно.

– Как хорошо, – прошептал Митихиро и глубоко вздохнул, отпуская меня.

– Мне тоже, – тихо ответила я, вставая.

Но когда оперлась о край ванны руками, чтобы выбраться, почувствовала, как влажный язык коснулся «яшмовый ворот». Повернувшись, я молча подняла Митихиро из воды и, обхватив пальцами нефритовый стебель, начала «крутить стебелек». Он откинул голову назад, закрыл глаза. Потом вдруг отстранился, выбрался из фуро и потянул меня за собой. Я непонимающе посмотрела в его затуманенные глаза. Митихиро схватил махровое банное полотенце, бросил его на пол. Я тихо засмеялась, подумав, что в спальне было бы удобнее. Но он уже лег.

– Бутон к бутону? – прошептал Митихиро.

Я кивнула и устроилась рядом. Мы приняли позу 69. Я тут же почувствовала его язык, забирающийся в «яшмовые ворота» и, обхватив пальцами «нефритовый стебель», начала нежно ласкать…

Из тетради лекций Ёсико:

«В Японии, как и во многих других странах Азии, секс и все с ним связанное не являлись запретными темами. И даже дети часто были свидетелями пикантных подробностей любовных утех своих родителей.

Широко практиковалось совместное с женщиной мытье в традиционной ванне фуро. Поочередное мытье друг друга постепенно переходило в половой акт, совершаемый прямо в воде. Японцы нередко занимались любовью, глядя на совокупляющихся животных и стараясь им подражать. Одним из изысков любовной игры считалось музицирование женщиной на каком-нибудь музыкальном инструменте. В этот момент она сидела верхом на лежащем на спине мужчин, а нефритовый стебель находился внутри яшмовых ворот. Гейши часто использовали этот способ, сидя верхом на покровителе и наигрывая ему на сямисэне.

Очень интересен также половой акт, называемый в древности «жемчужины удовольствия». Перед тем как мужчина и женщина вступят в сношение, им в анальные отверстия заправляются специальные нити с нанизанными на них бусинами так, что снаружи остаются лишь концы нитей. Во время «лопанья фрукта» – оргазма – служанки очень медленно вытягивают «жемчужины удовольствия» из анусов любовников.

Еще одной неординарной стороной сексуальной жизни японцев было пристрастие к определенному виду зоофилии. Владельцы «веселых домов» зачастую держали уток, с которыми посетители часто вступали в половой контакт, используя для этого утиную яйцекладку.

В наше время кроткие по нраву японские женщины смело и достаточно откровенно отвечают на вопросы связанные с их сексуальной жизнью. Из тысячи опрошенных японок почти половина рассказали национальному еженедельнику WaiWai, что предпочитают заниматься сексом в течение недели, а не в выходные дни, тогда как 33 % предаются плотской любви лишь раз в две недели, а 23 % два раза в те же две недели.

Некоторые женщины критично относятся к своим партнерам. «Однажды я занималась с ним оральным сексом и посмотрела вверх. Каково же было мое разочарование, когда я увидела, что он заснул», – сказала 30-летняя медсестра.

21-летняя студентка рассказала, что ее выводит из себя, когда ее парень «надевает на себя мой бюстгальтер, а свои трусы себе на голову, и хочет, чтобы мы в таком виде занимались сексом».

Некоторые женщины признались, что чаще всего настроение для занятий любовью у них появляется, когда они чувствуют себя одинокими, тогда как у других любимое время для секса наступает непосредственно перед менструацией, после тяжелой работы или во время просмотра мелодрам.

Как оказалось, японских женщин в партнерах больше всего привлекает грудь, большие руки и гибкие пальцы.

Около 70 % опрошенных испытывают оргазм, однако 27 % во время стимуляции не испытывают разрядки. На просьбу описать оргазмические ощущения, одна женщина сказала, что «кровь начинает по всему телу течь в разных направлениях», а другая описала это как «морской бриз в голове».

Опрос на тему секса 973 японских женщин дал неожиданные результаты: в среднем за всю жизнь у них было от 2,9 партнеров (девушки в возрасте от 20 до 29) до 4,5 (от 25 до 29 лет), а у женщин от 30 до 34 лет, в среднем, было 4,2 мужчины».

Когда я приехала в агентство, все уже были на месте. Лиза кивнула мне, улыбнулась и вновь уткнулась в монитор. Ханако вылетела из чайной комнаты и, громко смеясь, начала рассказывать, как Сакура примеряла кимоно, удивляясь, что оно кажется ей меньше, чем раньше.

– Скажи ей, Таня, чтобы не ела так много сладкого, а то она растолстела! И мне не верит! Но на всех вечеринках нас сейчас закармливают всякими вкусностями.

– Успокойся, Ханако, – строго сказала я, проходя в чайную комнату, которая служила нам репетиционной, когда там не проводили тяною. – Ты просто придираешься к ней. Ничего она не толстая, все пока в меру.

– Именно пока! – не унималась Ханако.

Ей было восемнадцать лет, но выглядела она намного моложе. Худенькая, низкорослая, но пропорционально сложенная, с узким изящным лицом, на котором сияли карие миндалевидные глаза, с очаровательными ямочками на розовых щеках Ханако производила на клиентов неизгладимое впечатление. К тому же она пока ходила в ученицах и наряды я ей подбирала соответствующие. Она приехала в Москву из Волгограда прошлой осенью. Ее привезла Идзуми, считая, что из нее может получиться гейша. Тем более образование у нее было подходящее: культпросвет училище, оркестровое отделение. Она играла на различных инструментах. Кроме этого с раннего детства занималась танцами и много выступала. Так что опыт работы перед зрителем, несмотря на юный вид, у Ханако имелся приличный. А живой задиристый характер был только плюсом для подобного рода деятельности. Ханако быстро училась и на новогодних праздниках выступала наравне с нами, что явилось для меня незаменимым подспорьем.

– Сегодня мы разделимся, – сказала я ей. – Ты будешь в паре с Сакурой, так что смотри, особо ее не доставай.

– Да я что? – засмеялась Ханако, вскинув тонкие черные брови. – Я на самом деле всех вас очень люблю!

– Знаю, знаю, – улыбнулась я, заходя в чайную комнату.

Сакура сидела на циновке, щипала струны сямисэна и тихо, ритмично напевала, периодически поглядывая в тетрадь, лежащую перед ней. Ее русые волосы были заплетены в косу, серые глаза опущены. Старинный сямисэн на фоне ее голубого свитера с рисунком белых оленей и синих джинс смотрелся немного странно. Идзуми медленно кружилась в танце. Ее изящная фигурка на фоне раздвижной перегородки фусума с изображением горы Фудзи казалась легкой и напомнила мне почему-то порхающего мотылька. Возможно, из-за ярко-голубого кимоно, полы которого развевались в такт движению. Увидев меня, она замерла, с поднятой рукой, на пальце которой быстро крутился голубой веер.

– Доброе утро, – поздоровалась я.

– Привет, Танечка! – ответили они практически одновременно.

– А я сегодня уволилась из школы, – сообщила я новость.

– Давно пора! – поддержали меня девушки.

– И еще…, – начала я и замолчала, изучая какэмоно, висящий в нише.

На узком вертикальном свитке была изображена мифологическая птица-феникс Хо-о.

– Это Лиза сегодня принесла и повесила, – сказала Ханако, проследив за моим взглядом. – Она сказала, что ей это подарили, и пояснили, что эта птица в Японии символ счастливого предзнаменования.

– Дорогой подарок, – пробормотала я, подумав, что он явно от раба Григория.

– А что ты начала говорить? – поинтересовалась Идзуми, подходя к нам.

– Ах, да, – спохватилась я. – Значит так, мои красавицы, я решила, что мы отлично поработали, поэтому предоставляю всем трехдневный отпуск.

– Ура! – закричала Ханако и запрыгала на месте. – Можно, я смотаюсь домой?

– Но в отпуск уходим не все одновременно, – добавила я. – Вначале Идзуми и Ханако, так как они из одного города, а затем мы с Сакурой. И для дела так будет лучше.

– Отлично! – захлопала в ладони Ханако и повисла на шее у Идзуми. – Мы сгоняем в наш город! Очень хочется с родными повидаться! А завтра с утра уже можно уехать? – громко спросила она и подскочила ко мне.

– Можно, – ответила я, гладя ее по блестящим волосам. – Деньги получите у Лизы. И можете сейчас.

– Бежим! – закричала она и, схватив, Идзуми за руку, понеслась к выходу, таща ее за собой.

Сакура аккуратно положила инструмент в футляр и подошла ко мне.

– А ты можешь уехать через три дня, как только они вернутся.

Она опустила глаза и, сложив пальцы, привычно поклонилась. Я улыбнулась в ответ, подумав, что девушки все больше становятся похожими на настоящих гейш. Видимо, непрекращающаяся учеба, постоянные репетиции, выступления в образах влияли на подсознание, и в нем закреплялся устойчивый стереотип. Этого я и добивалась. Если мои ученицы начинали в душе чувствовать себя японками, то вели себя на вечеринках в образах гейш естественно и непринужденно. А это главное условие для создания гармонии.

Следующие три дня мы выступали вдвоем с Сакурой. Но пресыщенные праздниками граждане уже пытались войти в рабочую колею, поэтому количество заказов пошло на убыль. Я знала по прошлому году, что такое затишье, наступающее практически сразу после старого Нового года, продлится не больше недели, а потом нас вновь начнут активно приглашать. Поэтому и решила именно в эти дни дать возможность всем отдохнуть.

С Митихиро я встретилась еще несколько раз. А ночь перед его отъездом, вернее уже утро, потому что последнее выступление закончилось лишь в половине третьего, он провел со мной. Митихиро заехал за мной в агентство и терпеливо ждал, пока я смою грим и переоденусь. Я попрощалась с охранником, забралась в машину и вопросительно посмотрела на Митихиро. Его глаза были грустными.

– Ты, наверное, очень устала, Таня, – нерешительно проговорил он. – Так поздно!

– Поедем ко мне, – предложила я и вздохнула.

По правде говоря, мне хотелось очутиться дома, поскорее забраться в постель и уснуть. Но Митихиро выглядел таким печальным, что я решила провести остаток ночи с ним. Услышав мое предложение, он явно обрадовался и начал улыбаться.

Когда мы поднялись в квартиру, я сразу прошла на кухню. Приготовив легкую закуску и достав бутылку красного сливового вина, я поставила все это на поднос и вернулась в гостиную. Митихиро сидел на полу, подогнув ноги.

– Ты бы разделся, – сказала я, улыбнувшись, ставя поднос на пол и устраиваясь рядом. – Так будет удобнее.

– Ты права, – согласился он.

– А давай переоденемся в халаты, – предложила я, вставая.

Митихиро поднялся вслед за мной. Я пошла в спальню и открыла шкаф. Потом сняла с вешалки два шелковых халата. И начала расстегивать блузку. Но Митихиро неожиданно рванул ее с моих плеч. Я замерла, глядя в его расширившиеся зрачки. Митихиро всегда был сдержанным и даже робким. И такое проявление страсти меня немного позабавило. Я начала улыбаться. Но он опрокинул меня на кровать, навалился, тяжело дыша и задирая юбку. Мне стало смешно. Я ерзала под ним, пытаясь освободиться и смеясь. Но это словно свело его с ума. Скоро юбка оказалась у меня чуть ли не на голове. Митихиро даже не стянул мои трусики, а лишь отодвинул серединку и вогнал «нефритовый стебель». Он двигался быстро, с шумом втягивая воздух сквозь стиснутые зубы и постанывая. Его энергетика завела меня. И я мгновенно возбудилась. Юбка мешала мне, но не хотелось отпускать его. Митихиро стонал все громче, двигался все стремительнее. И скоро я изогнулась в острейшем оргазме.

Когда мы немного успокоились и пришли в себя, Митихиро встал и вышел. Я в недоумении посмотрела, как он скрывается за дверью. Но мне было так хорошо, я чувствовала такое расслабление, что лень было даже окликнуть его. Скоро Митихиро вернулся и сел рядом. Я с улыбкой смотрела на какую-то коробочку, которую он поставил рядом со мной.

– Это тебе, – тихо сказала он. – Я привез из Токио.

– О! – восхитилась я. – Ты такой милый. Всегда меня балуешь.

В первый мой приезд в Токио Митихиро подарил нитку дорогого черного жемчуга, который добывается в Окинава. И я с удовольствием носила это ожерелье. Приподнявшись на локте, я с любопытством взяла коробочку. Она была деревянной, продолговатой и на вид антикварной. На крышке золотились два иероглифа, но позолота была вытерта явно от времени.

– Это настоящие рин-но тама, – тихо сказал Митихиро. – Продавец уверял меня, что они принадлежали известной гейше Мамецуку, жившей в Эдо в XIX веке.

– Не может быть! – рассмеялась я. – Ведь это сугубо интимная вещь. Каким образом шарики могли попасть в антикварную лавку?

– Не знаю, – пожал плечами Митихиро. – Родственники продали. А как же еще?

Я раскрыла коробочку. На синем атласе матово поблескивали два шарика размером с голубиное яйцо. Я достала их. Они выглядели, как будто были сделаны из тонкого медного листа. Один шарик был более тяжелым. Я знала, что он назывался раньше «маленьким человечком». В такой шарик обычно вставляли другой из металла, или вкладывали в него несколько металлических язычков. Реже помещали некоторое количество ртути. Второй шарик был явно пустотелым, так как казался намного легче. Рин-но тама использовали следующим образом: первым в «яшмовые ворота» очень глубоко вводился пустой шарик, затем «маленький человечек». Шарики удерживались специальным тампоном. Малейшее движение органов побуждает металлический шарик (или ртуть) перекатываться, что производит приятное чувственное возбуждение, мягкое щекотание, похожее на слабый электрический разряд. Гейши постоянно использовали рин-но тама. Во-первых, таким образом они тренировали мускулатуру «яшмовых ворот», а во-вторых, испытывали непрекращающееся легкое возбуждение, что придавало их облику еле сдерживаемую чувственность и усиливало эротическое обаяние ики.

Митихиро смотрел на меня, не отрываясь. Потом облизнул губы и перевернулся на спину. Его пальцы обхватили вялый «нефритовый стебель». Я улыбнулась, встала, стянула одежду. Митихиро пристально наблюдал за мной. Его рука начала двигаться более активно.

– Момент, – сказала я и, взяв шарики, удалилась в ванную.

Тщательно вымыв их, я ввела и тихо засмеялась, почувствовав, как они словно ожили внутри «яшмовых ворот». Вибрация была еле ощутимой, но непрерывной. Я вернулась в спальню. Митихиро вопросительно на меня глянул. Я легла рядом.

– Смешаем росу? – тихо спросила я, начиная гладить себя.

– С удовольствием, – ответил он, придвигаясь и направляя на меня «нефритовый стебель».

Я начала ласкать «зернышко» пальцем. Шарики, вибрирующие внутри меня, невыносимо возбуждали. И уже через мгновение я извивалась от необычайно сильных ощущений. Митихиро не спускал с меня глаз. Его пальцы двигались все быстрее. И в тот момент, когда я больше не могла себя контролировать и громко вскрикнула, выгибаясь дугой, Митихиро застонал, и семя брызнуло на мой живот.

Когда вернулись из отпуска Ханако и Идзуми, я отпустила Сакуру. И подумала, что моей незаменимой помощнице также необходим отдых.

– Вот что, Лиза, – сказала я поздно вечером, когда мы вышли из агентства и попрощались с нашими двумя охранниками. – Давай-ка сейчас поедем ко мне, посидим в спокойной обстановке.

– Давай! – явно обрадовалась она. – А то ты совсем заработалась! Устроим пост новогодний ужин.

– Какой? – рассмеялась я.

– Таня! Новогоднюю ночь ты провела на работе, а я с рабом Григорием. Потом ты беспрерывно разъезжала по вечеринкам. Мы с тобой вместе даже и не подняли по бокалу шампанского.

– А ведь ты права! – нахмурилась я. – Непорядок!

– И вот еще что, – добавила после краткого раздумья Лиза, – нужно Тима позвать!

– Точно! – одобрила я. – Негоже забывать старых друзей. Попытаемся его найти. Иди звони!

Тимур, или, как мы его звали, Тим, оказался в городе и на наше счастье свободен сегодня вечером. А так как он работал стриптизером в ночном клубе «Мэн», то можно считать, что нам повезло. Я познакомилась с ним случайно, когда приезжала в родной город. Зайдя в культпросвет училище, хореографическое отделение которого я закончила, я столкнулась в танцклассе с Тимом. Оказалось, что он тоже там учился, только двумя годами раньше меня. После окончания он отправился в Москву искать свое счастье. Но счастье в его понимании – это свое жилье и много денег. Однако, танцуя в стриптизе, столько не заработаешь. И Тим решил получить все это за счет богатой дамы. В стриптиз клубе их тусовалось немало, и многие буквально сходили с ума от красоты Тима, его артистичности и ненавязчивой, но несомненной сексуальности. В данный момент он жил с некоей Ингой, дамой далеко за пятьдесят, деловой женщиной, имеющей собственный бизнес. Но с нами он не прекращал дружбы, и мы с Лизой его очень любили. К тому же он по разным причинам периодически жил у меня.

Когда мы вышли из такси возле моего дома, Тим, к нашему радостному удивлению, уже был на месте. Я поняла это, увидев свет в окне кухни.

– Как хорошо, что у него есть ключ от моей квартиры, – заметила я. – Тебе, Лизка, тоже не мешало бы иметь!

– Так он чаще у тебя живет, чем я, – возразила она. – Странно, что его Инга тебя все еще не «заказала». А то ведь ревнивая баба хуже атомной войны.

– Ну что за глупости ты сегодня говоришь! – ответила я, открывая громоздкую дверь подъезда.

Я жила в высотном сталинском доме недалеко от метро «Аэропорт». Купила эту квартиру не так давно, Лиза все в ней устроила, сделала ремонт, и мне мое жилище казалось уютным и удобным.

Когда мы вошли, Тим появился в коридоре, сияя нам ярко-синими глазами и, казалось, всеми своими тридцатью двумя нереально белыми зубами. Работа стриптизера научила его улыбаться не хуже голливудских кинозвезд. Его красивые длинные волосы на этот раз имели темно-шоколадный цвет. Тим часто менял имидж в интересах бизнеса, и я видела его то блондином, то рыжим, то жгучим брюнетом. Заметив, что он в одних узких трусиках и моем цветастом фартуке с оборками, надетым на голое тело, мы с Лизой дружно расхохотались.

– Привет! Ты как всегда! – сказала я, когда успокоилась. – Красив и обнажен!

– Привет, девчонки! – ответил он, не переставая улыбаться. – Лучше целуйте меня быстрей! Я уже на стол накрыл!

– Стремительно, – заметила Лиза. – Я ведь тебе звонила чуть больше часа назад.

– А вы что, не заметили у подъезда мою новую тачку? Белый Ровер, 825 Люкс, совсем новенький, только с завода. Мне Ингуля на Новый год подарила! – быстро проговорил Тим. – Его там что, уже нет?! – испуганно воскликнул он, метнувшись в кухню.

Мы устремились за ним. Тим, выглянул в окно и радостно произнес:

– Стоит мой красавец! Хорош так же, как и я! Поглядите, девочки.

– Верим на слово, – сказала Лиза, обозревая стол, на котором уже стояли закуски и бутылка шампанского. – Да ты тут, и правда, постарался на славу!

Она взяла кружочек колбасы с тарелочки и быстро отправила в рот.

– Эй, подруга! – возмутился Тим. – Мыть руки и за стол. Нечего таскать с тарелок!

– Ладно, ладно, – проворчала она и улыбнулась, подмигнув мне.

Но вначале мы поздравили друг друга с наступившим годом и обменялись подарками. Тим преподнес мне винтажное праздничное кимоно «цукесагэ» густого сине-фиолетового цвета с рисунком в виде маргариток, цветов сакуры, пионов и хризантем. Оно было ручной работы на шелковой двухцветной подкладке. Я замерла от его красоты и ярких сочных красок узора. Потом расцеловала довольного Тима. А Лиза подарила объемную записную книжку. Она была с золотой обложкой, на которой каллиграфически чернел иероглиф «Тацу», обозначающий мой зодиакальный знак дракона.

– Это тебе для новых записей, – тихо проговорила она.

Лиза знала, что я люблю собирать всевозможные изречения японских авторов, понравившиеся мне пословицы, афоризмы. Я уже заполнила до конца несколько книжек. И новая была весьма кстати.

«А в эту буду записывать все, что узнаю о тайных умениях гейш», – почему-то подумала я, прижимая книжку к груди и неприметно улыбаясь.

Из золотой записной книжки с изображением иероглифа «Тацу» на обложке:

Секреты гейш. Запах.

«Сигналы от рецепции запахов напрямую поступают в стволовые структуры головного мозга, а именно в лимбическую систему, которая отвечает за мир ощущений. Здесь определяются симпатии и антипатии, сексуальное возбуждение или безразличие. Восприятие запахов вызывает эмоции и определяет их в качестве ощущений.

Что переносит запах? Вода, воздух, тело. Гейша, придавая своему телу нужный запах, употребляет беспроигрышные, проверенные временем возбуждающие ароматы: «Moschus» (мускус), «Zibeth»(циветта), «Ambra» (амбра), «Bibergeil»(бобер). Все они раньше добывались из выделений половых желез животных, в частности, течных самок циветты, кабарги, бобра. И стоили баснословных денег. Особой популярностью пользовался мускус. Его тяжелый густой дразнящий аромат не оставлял ни одного мужчину равнодушным.

«Мускус – самый благородный и возбуждающий в любви аромат. Поэтому его хорошо применять как до, так и после акта любви. Смешанный с ладаном и миррой и рассеянный над тлеющими углями жаровни-хибати, мускус увеличивает силу любви», – записано в одном дневнике гейши прошлого века. И дальше она открывает один очень интимный секрет: «Необыкновенно возбуждающе на всех мужчин, будь то самурай или важный сановник, действует моя маленькая хитрость. Я наношу на запястья и за ушами капельку сока из моих яшмовых ворот, а затем сверху чуть сдабриваю маслом розы или жасмина. И все мужчины притягиваются ко мне странной и непонятной им самим силой»

Это для выступлений. Но для приема покровителя гейша, кроме запаха своего тела, услаждает обоняние любовника ароматом воздуха, напоенного благовониями. Здесь она действует, исходя из настроения мужчины. Если он раздражен и утомлен, гейша использует масло лимона, апельсина, лаванды, если она хочет поднять его боевой дух, то в ход идет масло розы и жасмина. Если же ее целью становится усилить половое влечение, то масло иланг-иланг мгновенно тонизирует вялого гостя.

Кроме этого в арсенале ее средств ароматические ванны. Поняв состояние мужчины, она предлагает ему погрузиться в горячую воду с морской солью и несколькими капельками масла. Пять капель масла розмарина, три – пихты способны мгновенно снять физическую усталость, а сочетание аниса и иланг-иланг настроят его на эротический лад.

Недаром гейш зовут мастерицами. Вот строки дневника одной из них:

«Я собираю лепестки роз и высушиваю их. Моя прозрачная стеклянная ваза постепенно заполняется ими доверху. Капнув розового масла на эти лепестки, я перед приходом гостя встряхиваю ее, и по комнате плывет тонкий сладкий аромат. А недавно я купила понравившуюся мне причудливую морскую раковину. Дома вложила в ее раскрытую часть бутон темно-бордовой розы, высохший целиком и отлично сохранивший свою форму. И, естественно, капнула на него масла. Получилась необычная и изысканная ароматическая ракушка, которую я положила у изголовья футона. Мой друг был в восторге, и, глядя на его удовольствие от созерцания этой безделицы, я чувствовала радость».

Окруженный ароматами, расслабленный гость погружается в изысканную атмосферу, кардинально отличающуюся от привычного мира. Даже слова, которые употребляет гейша для обозначения всем известных действий, взяты из древних поэтических текстов. Они звучат необычно, но их смысл понятен любому японцу.

«Умащивание птички в гнезде» – совокупление.

«Кручение стебелька» – феллатио или оральная стимуляция мужских гениталий.

«Поиск зернышка» – куннилингус или оральная стимуляция женских гениталий.

«Разрезание дыни» – совокупление сзади.

«Смешение росы» – взаимная мастурбация.

«Дерево плоти» – эрекция.

«Черный мох» – лобковые волосы.

«Бутон к бутону» – поза 69.

«Лопающийся фрукт» – оргазм».

Когда мы выпили бутылку шампанского и окончательно расслабились, я предложила перейти в комнату. Тим, который так и сидел в фартуке, снял его, аккуратно повесил и, весело посмеиваясь, вышел из кухни.

– Домой что ли поехать? – задумчиво проговорила я. – А то свободных три дня! И Тима прихватить.

– Что ты, Танечка, – возразила Лиза, ставя чашки с горячим кофе на поднос. – В клубе сейчас самый сезон. Кто же его отпустит?

– Да, ты права, – сказала я, разрезая торт и укладывая куски на блюдо. – А ты куда поедешь? Или в Москве останешься?

– Послушай, – ответила она, поворачиваясь ко мне и сияя заблестевшими глазами, – а давай с нами! А?

– Куда это с вами? – нахмурилась я. – С этим ненормальным? Твоим, а когда-то моим рабом?

Хочу пояснить, что первоначально госпожой у Павла Николаевича была я. Но это напоминало скорее игру, тогда как с Лизой у них все было по-настоящему. Я знала, что они даже заключили что-то типа договора, взяв за основу историю писателя Захер-Мазоха и его жены Ванды. После этого он и стал называться рабом Григорием.

– Да, ситуация пикантная, – сказала Лиза. – Он с ума сойдет от счастья, если окажется в компании с двумя госпожами!

– Ну уж нет, моя дорогая! – возмутилась я. – Хочу напомнить, что я в эти игры больше не играю.

– Знаю, знаю, – улыбнулась она. – Но поехать с нами отдохнуть и развеяться, это вовсе не означает вновь становиться госпожой, не находишь?

– И куда вы едете?

– Трехдневный тур в Париж. Он вчера меня умолял позволить ему купить путевки.

– Что, с группой? – испугалась я.

– Нет, индивидуальный, со своим гидом.

– Идиотка! – раздался в этот момент возмущенный голос Тима, и он влетел в кухню, держа сотовый телефон плотно прижатым к уху. – Я же говорю, что я в гостях у девчонок! Ты их прекрасно знаешь! Да-да! Таня и Лиза. Да успокойся ты! Ни с кем я не развлекаюсь! Тихо-мирно кофе пьем.

Он посмотрел на нас немного беспомощно. Его синие глаза повлажнели, красивые яркие губы скривились в презрительной усмешке. Мы с Лизой перестали говорить и внимательно смотрели на него. Тим закусил губу и отставил телефон от уха. Даже нам был слышен визгливый голос Инги.

– Совсем баба спятила! – прошептал он. – Скоро к фонарному столбу ревновать будет, на который я случайно посмотрю. Все сказала? – громко поинтересовался он, вновь прикладывая телефон к уху. – Пока, зануда!

Тим отключил телефон и бросил его на стол.

– Пей кофе, – предложила Лиза, садясь. – И успокойся.

– Чего это с ней? – тихо спросила я, устраиваясь напротив поникшего Тима.

Он облокотился локтями о стол и вперил неподвижный взгляд в кусочек торта.

– Инга раньше вроде рассудительной была, да и к нам с Лизкой никогда не ревновала.

– Так то раньше, – ответил он, пододвигая к себе чашку с остывшим кофе. – Но последнее время будто с цепи сорвалась. Особо ее злит, что я не бросаю стриптиз. Недавно прямо в клубе скандал устроила, орала, что все бабы суки и чтоб не смели пялиться на меня, ее законного парня, потом хрустальной пепельницей запустила в нашу постоянную клиентку, жену, между прочим, директора одного банка. Меня оштрафовали, – грустно добавил он.

– Тебя-то за что? – усмехнулась Лиза.

– Правила нарушил. Привел в клуб свою девушку. А это не приветствуется. Мы же всегда в образе свободных роскошных сексуальных красавцев.

– Тоже мне девушка! – заметила я. – Скорее, бабушка! Тебе сколько? Двадцать три? Ты ей вполне внуком мог бы быть!

– Скажешь тоже, – улыбнулся Тим.

– Давай я поговорю с Ингой, – предложила я. – Я же ей нравилась, она легко со мной общалась.

– Боже упаси! – не на шутку испугался он. – Она и тебя сейчас ненавидит. Недавно возмущалась твоим бизнесом и говорила, что агентство «Аямэ» – настоящее гнездо разврата. И пригрозила, что если узнает, что я у вас бываю, то откусит мне, сами понимаете что.

– А мы тебе давно говорили, что все это ненормально, – сказала Лиза. – Возишься со старухой и думаешь, что все так просто.

– Ладно вам! – отмахнулся Тим. – Какая она старуха! Всего-то пятьдесят шесть, а выглядит лет на десять моложе! Но крыша едет!

Он замолчал. Мы переглянулись с Лизой. Она пожала плечами, потом пододвинулась к нему и обняла.

– Брось ты ее, – тихо сказала Лиза. – Сколько можно? Все надеешься, что она тебе квартиру купит?

– Уже нет, – еле слышно ответил Тим и положил голову ей на плечо. – Инга после смерти Иры так изменилась. Темное это дело, скажу я вам, хотя следствие признало несчастный случай.

– Забудь ты об этом! – заметила я. – Только зря нервы себе мотаешь!

Осенью прошлого года Тим ухитрялся встречаться одновременно с двумя. Ира была еще старше Инги и явно богаче. А так как она имела возможность не работать, то изводила Тима постоянной слежкой и ревностью. Между женщинами возникло что-то наподобие соревнования. Ира подарила ему дорогущую спортивную модель Феррари, но сама вскорости разбилась на ней на Рублевском шоссе. На Тима это произвело ужасное впечатление, и он нам как-то признался, что почти уверен, что аварию подстроила Инга. К тому же ему казалось, что она связана с каким-то тайным обществом.

– Знаете, девочки, – тихо проговорил Тим, – мне уже самому хочется развязаться с ней. Моя жизнь стала невыносимой.

– А мы тебя предупреждали, – хмуро проговорила Лиза.

В этот момент в дверь позвонили.

– Не иначе Инга, – усмехнулась я и пошла открывать.

– Может, не стоит? – нервно спросил Тим и зачем-то потянулся за фартуком. – Запросто она! Приперлась проверить, чем я тут занимаюсь.

Это была действительно Инга. Когда я открыла дверь, она, не здороваясь, быстро вошла и скинула шубу из соболя прямо на пол. Пригладив золотистые кудри, она грозно на меня пострела стальными серыми глазами. Увидев ее расширившиеся зрачки и побелевшее лицо, я внутренне содрогнулась.

– Добрый вечер, Инга, – вежливо произнесла я, пытаясь успокоиться. – А мы тут решили собраться тесной компанией. Давно не виделись.

– Втроем покувыркаться надумали? – усмехнулась она и, оттолкнув меня, прошла на кухню. – Где этот неблагодарный щенок?

Я смотрела ей в спину с изумлением. Раньше Инга казалась мне милой, умной и воспитанной женщиной. И выглядела она, несмотря на свой возраст, всегда отлично. Но сейчас ее бледное лицо, большие глаза с темными кругами под ними, неровно нанесенная помада на крупных чувственных губах производили отталкивающее впечатление. Но дело было даже не в этом. Общее выражение нервозности, жесткий взгляд, прерывающийся, какой-то лающий голос вызывали желание держаться от нее подальше.

Подняв шубу, я аккуратно повесила ее на плечики и пошла в кухню. Тим по-прежнему сидел за столом, но зачем-то взял кухонный нож, которым Лиза разрезала торт, и нервно крутил его в пальцах. Инга стояла перед ним и молчала. Внезапно она резко наклонилась и сдернула с его колен фартук.

– Хотя бы в трусах, – глухо произнесла она. – А то я уж, грешным делом, подумала, что ты трясешь своим достоинством перед этими курочками.

– Может, кофе? – неожиданно миролюбиво предложила Лиза.

Я с удивлением глянула на нее. Ее лицо было спокойным, улыбка мягкой. Но я очень хорошо знала Лизу и заметила холод в глубине ее глаз.

«Добром все это не кончится, – начиная пугаться, подумала я. – Лиза, постоянно общаясь с рабом, поневоле стала жесткой и даже жестокой. И, несмотря на свой хрупкий изнеженный вид, наверняка, в состоянии сломать кого угодно».

– Я что, сюда приехала чаи да кофеи распивать?! – грозно спросила Инга. – Я за этим щенком вообще-то! Ему пора домой!

Инга схватила Тима за руку и подняла его.

– Вот что, дамочка, – сухо и четко произнесла Лиза, – вы не у себя дома, так что ведите себя прилично.

– Кто бы тут рассуждал о приличиях! – расхохоталась Инга. – Какая-то дешевая девка, работающая в сомнительном заведении!

– Инга, что с вами? – попыталась я вмешаться. – Пожалуйста, успокойтесь.

– Заткнись, японская подстилка! – сказала она, резко разворачиваясь ко мне. – Это ты Тимку с толку сбиваешь! Только и слышу: Таня то, да Таня сё, да лучше Тани и Лизы и во всем мире никого не найти.

– Хватит, – спокойно произнесла Лиза, но встала, – вы достаточно сказали. А сейчас извинитесь и уходите по-хорошему.

– А иначе что? – усмехнулась Инга, надвигаясь на нее.

– Замолчи! – визгливо закричал Тим и зажал уши руками. – Иди в машину, я спущусь через минуту, только оденусь.

– Хорошо, хорошо, мой любимый котенок, – вдруг залепетала она. – Только не огорчайся так! Все будет, как ты хочешь. Жду тебя! Побыстрей! А то каждая секунда без тебя причиняет мне боль, ты же знаешь.

Инга, не попрощавшись, быстро вышла из кухни. Мы услышали, как хлопнула входная дверь. Тим вздрогнул, открыл глаза и опустил руки.

– Простите ее, – тихо сказал он. – Видите сами, в каком она состоянии. Ее любовь похожа на патологию. Нет ничего страшнее жадной любви стареющей женщины! Как я устал!

Когда Тим ушел, мы с Лизой долго сидели на кухне. Но разве мы могли чем-нибудь помочь ему?

– Добром все это не кончится, – хмуро сказала Лиза. И неожиданно добавила: – Поехали с нами в Париж!

Я улыбнулась такому странному повороту ее мыслей.

– А что? Тебе необходимо сменить обстановку! В общем, это дело решенное! Сейчас позвоню Григорию и прикажу все устроить в максимально короткие сроки.

– Ладно, делай как хочешь, – махнула я рукой. – Мне, и правда, пора уехать хотя бы на три-четыре дня. Девчонки сами справятся.

Париж встретил нас мягкой, но сырой погодой. Мы улетели первым утренним рейсом и были в аэропорту Руасси – Шарль де Голль в десять утра по местному времени. Павел Николаевич, все-таки мне удобнее его называть Григорий, почти все время молчал, робко поглядывая то на Лизу, то на меня. Его холеное моложавое лицо со светло-голубыми глазами, гладкой кожей и капризным ртом вызывало у меня неприязненное чувство.

«Ему должно быть за сорок, – думала я, глядя в иллюминатор и невнимательно слушая оживленную речь Лизы. – Но видно, как он тщательно следит за собой. Наверное, маски делает, массаж, крем втирает. Что-то во всем этом противоестественное для мужского характера. Хотя, – я невольно усмехнулась, – о чем это я? Он уже давно не мужчина, а игрушка в руках Лизы».

– Смотрю, ты уже улыбаешься, – заметила в этот момент она, придвигаясь ко мне. – Как приятно это видеть! И как я рада, что все-таки уговорила тебя поехать!

– Да, дорогая, – мягко ответила я и погладила ее руку. – Мне необходим отдых, сейчас я это очень хорошо понимаю!

Мы поселились в отеле «Амбассадор» практически в центре города. Он находился в 9-ом округе Парижа в двух шагах от «Гранд-Опера». Недалеко было метро с таким же названием: Opera. В пределах пешеходной прогулки располагались такие известные места, как Лувр, площадь Согласия, Вандомская площадь. Внутри отеля сохранялась и поддерживалась изысканная атмосфера 20-х годов с инкрустированной мебелью, пушистыми коврами и хрустальными люстрами. Но номера выглядели вполне современно. Григорий заказал два двухместных номера, расположенных рядом. Лиза сразу решила, что будет жить со мной.

– Но, дорогая, – умильно прошептал он, когда она забросила свою сумку в мой номер и встала в коридоре перед ним с довольно суровым видом.

– Что?! – громко спросила Лиза, придвигаясь к нему. – Ты вздумал, гаденыш, обсуждать мои решения?! Марш к себе! И жди, когда я соизволю тебя навестить.

– Да, госпожа, – еле слышно произнес Григорий и опустил глаза.

Когда мы вошли в номер, Лиза упала на диван и расхохоталась. Я глянула на нее с улыбкой, потом подхватила свою сумку и понесла ее в спальню. Там остановилась в задумчивости. По центру располагалась большая двухместная кровать, застеленная синим в узорах покрывалом. Да и вся спальня была выдержана в синих и голубых тонах. Мой взгляд скользнул с темно-синего ковра, устилающего пол, на стены с сиреневато-голубыми обоями в крупную строгую вертикальную полоску. Потом я посмотрела на две картины, висящие над темным деревянным изголовьем. Это были эскизы двух очаровательных девушек. Вернее их головы, повернутые в профиль. Они также были выполнены в серо-голубых тонах. Но мебель и рамы на этих картинах были шоколадно-коричневыми. Я заметила на круглом столике возле огромного окна, занавешенного голубоватым тюлем, белую округлую керамическую вазочку со свежими белыми розами и невольно улыбнулась, подумав, что розы по идее должны быть голубыми.

– Лиза, – громко сказала я. – Ты с какой стороны будешь спать?

Но она не ответила. Я открыла шкаф и начала укладывать вещи.

– Лиз! Ты где? – через какое-то время вновь позвала я.

Потом в недоумении выглянула из спальни. Лизы в гостиной не было, только работал телевизор. Я посмотрела на экран. Шел какой-то боевик, судя по бегающим между машинами людям в масках и с оружием в руках. Звук был очень тихим. Я заглянула в ванную, там все было в безупречном порядке. Два белоснежных махровых халата висели на стене, ряд белых полотенец расположился на позолоченных вешалках, маленькие флакончики с шампунями, жидким мылом, тюбики с зубной пастой сияли матовыми позолоченными крышечками из хрустальной подставки.

«Наверное, Лиза пошла навестить раба», – усмехнулась я.

И зачем-то отправилась в соседний номер. Постучав и не услышав ответа, я приоткрыла дверь и заглянула. Лиза сидела в кресле, откинувшись на спинку и улыбаясь явно злорадно. Григорий стоял перед ней на коленях и медленно, едва касаясь, целовал ее ноги. Я не стала входить и вернулась в свой номер. На душе стало грустно.

Из тетради лекций Ёсико:

«Японская культура многое переняла у китайской. Две тысячи лет назад, если не намного раньше, китайские исцелители – даосы писали откровенные, ясные книги о любви и сексе. Секс, считали они, необходим для физического и умственного здоровья как мужчин, так и женщин. Придерживаясь этой философии, они обращали большое внимание на мастерство секса. Поэтому любовь и секс рассматривались как важная ветвь медицины. Его польза отнюдь не умаляет его удовольствий, как раз напротив. Существенная идея Дао-любви в том, что любовь и секс только тогда, собственно, полезны, когда приводят к полному удовлетворению. Древние тексты Дао любви подробны и откровенны.

Из диалогов императора Хуан Ди и его советницы Су Ню:

«Хуан Ди: – Ты имеешь в виду, что все эти различия в размере и форме нефритового пика совершенно не влияют на удовольствие общения?

Су Ню: – Различия в разнице и форме есть только внешняя видимость. Подлинная красота и удовольствие – от общения во внутренних чувствах. Если мужчина вступает в общение с любовью и уважением, а затем совершает соитие с подлинным чувством, то может ли небольшая разница в размере и форме неблагоприятно повлиять на процесс?

Хуан Ди: – А разница в жесткости и мягкости?

Су Ню: – Короткий и маленький, но жесткий, предпочтительнее длинного и большого, но мягкого. Однако гораздо лучше быть мягким и слабым, но осторожным и полным сочувствия, чем быть жестким и твердым, но грубым и насильственным. Самое лучшее – находится посередине. Иначе говоря, инструмент не должен доходить во всех отношениях «до крайности».

Хуан Ди: – Как мужчина наблюдает удовлетворение женщины?

Су Ню: – Есть пять признаков, пять желаний и десять указаний. Мужчина должен наблюдать эти признаки и реагировать соответственно. Пять признаков таковы:

1. Лицо ее краснеет и уши горячие. Это значит, что мысли о занятиях любовью охватили ее разум. В этот момент мужчина должен умеренно начинать сношение в дразнящей манере, не очень глубоко ввести и ждать, наблюдая за последующей реакцией.

2. Ее соски набухают. Это значит, что огонь ее страсти несколько повысился. Нефритовый стебель может войти в глубину «Собственного желоба» (12 см)[4], но не глубже этого. Мужчина должен ждать усиления страсти перед тем, как двигаться дальше.

3. Когда ее голос понижается и из горла вырываются хриплые звуки, ее страсть усилилась. Глаза закрыты, язык высовывается, она дышит часто и заметно. В это время нефритовый стебель может свободно входить и выходить. Половое общение постепенно достигает экстаза.

4. Ее яшмовые ворота обильно смазываются и огонь страсти близок к вершине, а каждый толчок вызывает истекание сока. Его нефритовый стебель легко касается «Долины Водно-Каштановых Зубов» (5 см). Теперь он может использовать такой метод: один толчок влево, один вправо, один медленно и один быстро, или какой-нибудь другой, в зависимости от желания.

5. Когда ее «Золотой Лотос» (ноги) поднимается так, как будто она хочет обнять ими мужчину, ее огонь и страсть достигли вершины. Она оборачивает свои ноги вокруг его талии и двумя руками держит его за плечо и спину. Язык остается высунутым. При появлении этих признаков мужчина может глубоко войти в «Долину Глубокой Камеры» (14 см). Столь глубокие толчки позволяют ей достичь экстаза всем телом».

Мы пообедали прямо в отеле в ресторане «16 Haussmann».

– А сейчас гулять! – радостно сказала Лиза. – Погода чудная! И не верится, что январь! В Москве снега полно и мороз, а тут просто весна!

– Скорее поздняя осень, – неожиданно ворчливо заметил Григорий. – К тому же сыро и туманно. И как-то голо. У меня может спина заболеть от этого промозглого воздуха.

Он поежился и нахмурился. Я с удивлением глянула на его капризный вид. Сейчас он выглядел, как избалованный мужчина, привыкший к комфорту и покою. Но как только Лиза остановила на нем строгий холодный взгляд, он сразу весь сжался и опустил глаза.

– Ты что, собрался в номере валяться после такого плотного обеда? – сурово поинтересовалась она. – Порция лукового супа, фрикасе из кролика с шампиньонами, крем – брюле! Это огромное количество калорий! А у тебя и так пузо растет, только дай тебе поблажку!

– Прости, прости, – залепетал он. – Ты же знаешь, что я люблю вкусно покушать! Это одна из моих слабостей.

– Ты и так одна сплошная слабость, – сухо заметила она.

– Слушай, Лизавета, – встряла я, – давай одни прогуляемся. Зачем он нам?

Она посмотрела на меня задумчиво. Потом тряхнула волосами и засмеялась.

– Если ты так считаешь, то тогда идем одни. Слышь, придурок, – повернулась она к замершему Григорию, – а где наш персональный гид? Мы же не знаем французский!

– Он ждет вызова, – ответил Григорий оживленно. – По звонку сразу прибудет к нам.

– Я английский отлично знаю, – вмешалась я. – Может, обойдемся? Или ты хочешь на экскурсии?

– Не сегодня! – ответила Лиза. – Думала по магазинам побегать. Шоппинг – лучшее средство от женской хандры и усталости.

– Это точно! – обрадовано заметил Григорий и даже выпрямился, приняв прежнюю осанку достойного уважаемого мужчины. – Но вечером у нас посещение оперы. Билеты уже у меня.

– Вот же скотина! – тут же возмутилась Лиза. – Что ж ты раньше не предупредил? Нам необходимо купить соответствующие наряды!

– Я говорил тебе, дорогая, и не раз. Но ты, видимо, не обратила внимания.

– Что?! – вскрикнула она и встала, нависая над ним.

Григорий закрыл глаза и вжал голову в плечи. Я заметила, что на нас начинают обращать внимание клиенты ресторана.

– Лиза, нам пора! Чего ты время зря тратишь?

– Действительно, – хмыкнула она и вновь начала улыбаться. – Я с ним вечером разберусь после спектакля. Все узнаешь, гаденыш! – прошипела она.

– Хочу этого больше всего на свете, – еле слышно ответил Григорий и поклонился ей. – Буду ждать с нетерпением твоего возвращения, госпожа.

– Расплатись, а мы пошли! – ответила Лиза. – Пока свободен.

Она направилась к двери, изящно покачивая бедрами в узкой, обтягивающей юбке.

Короткий жакет выгодно подчеркивал линии ее великолепной фигуры. А сапоги на высокой шпильке делали ноги еще длиннее и стройнее. Я заметила, что многие мужчины оторвались от своих тарелок и невольно провожают ее восхищенными взглядами.

«Красивая, умная, юная, – подумала я, идя за ней, – но несчастная. И почему? Может, все-таки встретит еще свое счастье!»

То что я, будучи чуть старше Лизы, тоже была одинока и жила вот уже несколько лет без любви, в тот момент меня не тревожило.

Мы вышли из ресторана и направились по улице без всякой цели, глазея по сторонам. Город выглядел размытым из-за туманного сырого воздуха. Дома были здесь в основном старинные и высокие, украшенные лепниной, колоннами и небольшими скульптурами, потемневшими от времени. Народу было немного, как, впрочем, и машин. Между тротуаром и проезжей частью росли одинаковые на вид деревья. У основания их стволов были оставлены совсем небольшие круги незакрытой плитами земли.

«Boulevard Haussmann» – увидела я табличку на стене дома с названием улицы, по которой мы шли.

– Надо же этот бульвар называется так же, как ресторан отеля, Хаусманн, – пробормотала я.

– Что ты сказала? – спросила Лиза, поворачиваясь ко мне и запахивая полы короткого пиджака из голубой норки.

– Гида нужно было взять, – немного ворчливо заметила я. – Он бы нам все объяснял и показывал.

– Еще чего! – хмыкнула она. – Путался бы под ногами и мешал наслаждаться прогулкой по Парижу. К тому же Григорий мне сообщил, если тебе так уж интересно, что бульвар, на котором находится наш отель, назван в честь барона Хаусманна, префекта Парижа позапрошлого века, кажется, который тут все фанатично перестраивал. Григорий подготовился к поездке и проштудировал соответствующую литературу на всякий случай, чтобы меня лишний раз не злить.

– Понятно. И все-таки я люблю учиться и узнавать что-то новое. И персональный гид…

– Танька! – громко воскликнула Лиза, не дав мне договорить. – Ты становишься занудой! Ведь мы в мировой столице моды и любви!

– Ого, красавица моя, – засмеялась я, – как ты заговорила!

– Посмотри лучше, какие кадры нам навстречу идут! – оборвала она меня.

В этот момент нам подмигнули два парня и что-то быстро проговорили на французском. Кроме слова «мадемуазель» я ничего не поняла. Лиза отрицательно покачала головой. Тот, что был повыше, вновь что-то сказал. Его карие глаза искрились весельем, губы улыбались. Я ответила на английском, что мы не понимаем. Парни раскланялись и ушли. Лиза оглянулась им вслед и задумчиво улыбнулась.

– Я рада, что ты интересуешься противоположным полом, – заметила я. – А то зациклилась на играх с этим жалким Григорием и никого вокруг не замечаешь!

– Сама не знаю, что на меня нашло! Но эти парни такие симпатяги! – ответила Лиза, останавливаясь возле витрины небольшого магазина одежды и внимательно изучая вывеску со словом «soldes».

– Слушай, Танюх, что-то я слышала об этих зимних сольдах, – с воодушевлением заявила она. – Это же знаменитые январские распродажи с умопомрачительными скидками. Пошли, а? К тому же продавцы, наверняка, должны понимать английский.

И мы открыли дверь магазина. Через час выкатились оттуда, нагруженные бумажными сумками с покупками.

– Придется в отель вернуться, – сказала я. – Чего ты не захотела воспользоваться доставкой?

– Просто собираюсь все это сейчас же примерить! Не забывай, что вечером в оперу! Обязательно надень бархатное темно-синее платье, которое ты примеряла предпоследним. Помнишь? У него такое шикарное декольте! И разрез сбоку! А я буду в красном с золотой вышивкой.

– Но туфли? – спохватилась я. – Не пойдем же мы в сапожках!

Мы вновь зашли в магазин. Отдав пакеты и записав, куда их доставить, мы вышли на улицу и облегченно засмеялись. Следующий час ушел на то, чтобы найти обувной магазин и подобрать туфли под наряды. На наше счастье, свернув в один из переулков, мы наткнулись на фирменный магазин Egle. Увидев выставленные на витрине изящные красные лодочки на высоченной шпильке, Лиза схватила меня за рукав и потащила внутрь. Отправив выбранную обувь в отель, мы, чрезвычайно довольные, вышли на улицу.

– Супер! – сказала Лиза. – И у нас еще масса времени! Может, окультуримся?

– Что ты имеешь в виду? – рассмеялась я.

– Ну, в Лувр сходим. Тут недалеко. Посмотрим на великие произведения.

– Думаешь? – неуверенно произнесла я. – Только давай для начала перекусим где-нибудь!

Мы пошли по улице, внимательно изучая вывески в надежде найти какое-нибудь маленькое уютное кафе. Остановившись на перекрестке и ожидая, когда загорится зеленый, мы весело болтали о всяких пустяках. Мне нравилось оживление Лизы. Она явно получала удовольствие от всего, что видела.

– Как мне симпатичен этот город! – с восторгом говорила она, вертя головой. – Такой чистенький, ухоженный и в тоже время старинный, даже, я бы сказала, древний. Чувствуешь себя на подобной улице, словно героиня романа Дюма, какая-нибудь графиня де Монсоро.

– Смотри, – прервала я ее излияния, – вот там что-то в японском стиле. Я вижу подобие каменного фонаря торо у входа. Пойдем туда!

Мы не стали переходить улицу, а свернули вправо и пошли по узкому переулку. И действительно через несколько метров увидели небольшой японский ресторан.

– Якитори, – прочитала я вывеску и повернулась к Лизе. – Если название соответствует, то мы найдем здесь маленькие шашлычки из куриного мяса и кальмаров. В Токио они были восхитительно вкусными.

Зал был оформлен в традициях Японии, что меня порадовало. Стены обшиты панелями из натурального дерева, украшены какэмоно с каллиграфией, с потолка свешивались бумажные фонари с иероглифами на боках. Но столы были обычными европейскими. Правда, на каждом красовалась композиция икебана в красивых глиняных вазах. В углу зала я заметила небольшой полукруглый подиум и подумала, что здесь, видимо, бывают выступления артистов.

«Неужели что-нибудь японское?» – обрадовалась я, идя за администратором, который, как только мы вошли, бросился к нам, низко кланяясь и улыбаясь. Он был в накидке хаори. Но на вид скорее кореец, чем японец.

– Коннитива, – поздоровалась я на всякий случай на японском.

Это означало «добрый день». Но он глянул на меня равнодушно. И пригласил нас за столик на двоих недалеко от подиума. Почти все остальные места были, к нашему удивлению, заняты. Нам подали меню. Меня порадовало то, что оно было на трех языках: японском, французском и английском.

– О! Здесь есть настоящие японские блюда, – сказала я, изучая меню. – И множество соусов на основе сои.

– И знаменитое васаби? – поинтересовалась Лиза.

– Да вот же, – тихо засмеялась я, – перед тобой прибор стоит. Васаби в таких ресторанчиках обычно подается бесплатно, так же как и соль. Но смотри, это зеленый хрен, крайне острая приправа!

– Хорошо, учту! – улыбнулась она и мельком оглядела зал. – А тут довольно уютно. Надеюсь, все эти сушеные сверчки и склизкие водоросли придутся мне по вкусу.

– Глупая! – тихо рассмеялась я. – У тебя странное представление о японской кухне. Закажу-ка я тебе…, – я вновь начала изучать меню, – фирменное блюдо «Якитори». Это шашлычки из куриного мяса и морепродуктов, поджаренные на бамбуковых шпажках. Кроме этого возьмем салат из водорослей вакаме и консервированного тунца, морские гребешки под соусом тофу, а на десерт папоротниковые лепешки «Варабимоти» и мороженое из зеленого чая.

– Язык сломаешь такими названиями, – заметила Лиза. – Надеюсь, все это вкусно!

Скоро нам принесли заказ. Меня порадовало, что посуда была соответствующая: простые на вид однотонные керамические тарелки, чашки и, естественно, хаси, палочки для еды. Но также подавались обычные столовые приборы. Лиза взяла вилку и внимательно начала изучать свою тарелку. На темно-зеленом фоне керамики красиво смотрелись цветные водоросли, сложенные аккуратной кучкой с краю и коричневые ломтики тунца, выложенные по центру в виде маленькой рыбки с хвостиком из зелени.

– Н-да, – задумчиво протянула Лиза, трогая вилкой водоросли, – даже жаль разрушать такую красоту.

– Вначале нужно получить наслаждение от созерцания, а затем приступать к еде, – сказала я. – Приятного аппетита!

Я взяла хаси и подцепила листик салата.

В этот момент на подиум вышли три девушки в ярких кимоно, и я невольно замерла с поднятыми палочками. Сбоку подиума заняли место музыканты. Их было трое. Я увидела цитру кото, флейту хаяси и барабан цудзуми. Девушки поклонились, музыканты заиграли, и начался какой-то неизвестный мне танец с веерами. В руках каждой исполнительницы их было по два. Весь номер был построен на синхронных движениях рук, быстром верчении вееров на пальцах, одновременных взмахах и поворотах. Девушки мало передвигались по подиуму, в основном, оставаясь на местах. Эффектной концовкой этого стилизованного танца был переброс вееров по кругу. Казалось, что шесть больших разноцветных бабочек вспорхнули над головами девушек. Посетители ресторана дружно ахнули, когда они взлетели вверх, потом начали бурно выражать восхищение и даже хлопать в ладони, когда девушки ловко поймали веера.

«Оригинальный номер, – подумала я. – Нужно запомнить и использовать в моих постановках».

– Но ведь это не гейши, – заметила Лиза. – У них лица нормального цвета.

– Конечно, не гейши, – улыбнулась я, глядя на нее. – Это даже не японки, а просто танцовщицы с восточной внешностью. Но номер очень красив.

– Да, – согласилась она, беря шпажку с шашлычком. – А как красив вон тот парень! Он просто не спускает с тебя глаз! – добавила она.

Я повернула голову вправо и тут только заметила, что недалеко от подиума сидит художник и быстро зарисовывает танцовщиц, поставив на колени небольшой мольберт.

– Надо же, – заметила я, – и не увидела сразу. Но с чего ты взяла, что он на меня смотрел? Он, по-моему, весь поглощен своим делом.

Но в этот момент художник действительно оторвался от мольберта и повернул голову. Наши глаза встретились, и странный холодок побежал по моей спине. Я даже невольно вздрогнула от этого непонятного ощущения.

Его звали Кристиан. Он оказался моим ровесником. Ему было, как и мне, 21 год. Как позже выяснилось, Крис даже родился со мной в один месяц, только я пятого сентября, а он десятого.

Когда он подошел к нашему столику и вежливо поздоровался на французском, я все еще была под странным впечатлением от его взгляда и не сразу ответила. Лиза толкнула меня под столом коленом, и я пришла в себя.

– Простите, вы что-то сказали? – спросила я почему-то на русском.

– Товарищ не понимает, – прошептала Лиза и улыбнулась немного беспомощно.

– Не беспокойтесь, понимаю, – ответил он на отличном русском, словно был нашим соотечественником.

– О! – воскликнули мы одновременно с Лизой и рассмеялись.

– Присаживайтесь, – предложила я.

Крис неторопливо прислонил мольберт к стене, потом взял свободный стул и перенес его к нашему столику. Я украдкой наблюдала за ним. Его невысокая гибкая фигура, изящные движения оставляли впечатление некоторой изнеженности и утонченности. К тому же странное сочетание больших черных глаз, четко очерченных черных бровей с необычайно белой кожей лица, нос с горбинкой и бледно-розовые губы выглядели аристократично. Густые короткие волосы были почему-то при таких черных бровях и глазах очень светлыми, почти белыми. Его одежда казалась нарочито небрежной – синие вытертые джинсы, мешковатый свитер, шарф с помпонами, переброшенный через плечо, белый мягкий берет, надетый чуть набок. Хотя все это ему необычайно шло. Я обратила внимание, что короткая челка по цвету почти сливалась с белым беретом.

Когда Крис уселся, то зачем-то вновь поставил мольберт на колени и взял толстый черный карандаш. Мы представились друг другу.

– Извините за назойливость, – сказал он и обворожительно улыбнулся, – но я восхищен необычной красотой Тани. И не мог не подойти к вам. Я тут типа постоянного мазилы при этом заведении, выполняю заказы желающих. Сейчас это очень модно, по крайней мере, в Париже, делать не фотографии, а вот такие моментальные зарисовки с натуры. Но для вас могу бесплатно, так как действительно очарован. Просто я помешан на всем японском. Поэтому и устроился сюда. Раньше я вообще на бульварах рисовал. Таня на вид настоящая японка, к тому же необычайно красивая. Что-то в глазах… И я удивлен, что она русская.

– Понятно, – оборвала его излияния Лиза. – А я, значит, вам не особо понравилась? – лукаво добавила она.

– Нет, что вы! – заулыбался Крис. – Вы тоже замечательная красавица, но совсем другого плана. Так что, я могу начинать?

– Да вы, вроде, и так уже начали, – наконец, обрела я дар речи. – И в какой манере пишете?

– В разной, – ответил он после паузы, во время которой быстро двигал карандашом по желтоватому листу плотной бумаги. – Но ваш портрет я вижу в простом, но изысканном стиле великого японского художника Утамаро. Кстати, француз Тулуз-Лотрек, не менее знаменитый, чем Утамаро, просто обожал его картины. И, я думаю, его «бордельный» цикл был навеян идеями японского мастера.

Я заметила, как Лиза вздохнула украдкой и глянула на меня умоляюще.

– Все это очень интересно, – мягко проговорила я, – но дело в том, Кристиан, что мы сегодня еще идем в театр, так что сами понимаете.

– О! Как жаль! – искренне огорчился он.

Карандаш замер в его пальцах, глаза повлажнели и стали походить на огромные черные агаты. Я внимательно посмотрела на него и вновь почувствовала странное волнение. После небольшого колебания записала номер гостиничного телефона в углу листа бумаги. На желтоватом фоне уже проступали очертания девушки с опущенными глазами и грустной улыбкой.

Из тетради лекций Ёсико:

«В древней Японии, эта мода пришла из Китая, женщин нередко изображали крепкими, с пухлыми лицами и большой грудью, с тонкими талиями, но тяжелыми бедрами. Такой тип давал представление о материнстве. Мужчины, соответственно, изображались мужественными или воинственными, с густыми бородами и сильными телами. Но к XVII веку китайские идеалы кардинально изменились. Японские художники в поздних картинах укиё-э стали изображать женщин хрупкими, даже эфемерными, с нежными овальными лицами, которые теперь считались эталоном красоты.

В то время эротическое искусство достигло масштабов и высот, неизвестных любому другому обществу. Самыми массовыми и востребованными стали «укиё-э» («картины быстротечной жизни») – серийные цветные оттиски с резных досок. «Э» – значит «картина», а сложный буддийский термин «укиё» понимался как «жизнь сейчас». Это явление прекрасно охарактеризовал в 1661 году новеллист Асаи Реи: «Жить всегда единым мигом, тратить все время на удовольствие от созерцания луны, снега, вишневых цветов и кленовых листьев; петь песни, пить саке, ласкать друг друга, плыть, плыть… Никогда не расстраиваться, если нет денег, никогда не быть грустным в глубине сердца; всегда походить на растение, движимое речным потоком, – вот что зовется укиё, свободно плывущим миром».

Неудивительно, что самой популярной литературой того времени стали укиё-дзоси – богато и откровенно иллюстрированные рассказы о повседневной жизни горожан. Некий прообраз комиксов, а точнее – японских эротических манга. Интересно, что постоянными клиентами граверных лавок были не только домохозяйки, проститутки, гейши, актеры, игроки и торговцы, но и самураи, которым появляться в подобных местах запрещалось. Одной из ведущих тем этих повествований в картинках был секс.

Художник – гравер Моронобу подошел к теме «весенних картинок» конкретно, изображая не только любовников в различных сексуальных позах, но также и всех остальных персонажей Текучего мира: маленьких служанок, слуг – мужчин, балагуров, содержателей публичных домов и даже драки пьяных гостей. На протяжении более двух столетий уличные сцены Ёсивара, абуна-е (непристойные картины), сюнга, знаменитые гейши, куртизанки и актеры Кабуки изображались многими художниками. В буквальном переводе «сюнга» означает «весенние картинки» и считается термином для эротической японской графики XVII–XX веков, но слово давно используется как синоним традиционной японской эротики вообще.

Киёнобу (1664–1729) был известен своими эротическими гравюрами и изображениями танцев в Кабуки. За ним последовал Масанобу, развивающий эту же тему, но несколькими десятилетиями позже.

Гениальный Хокусай прославился на родине отнюдь не пейзажными видами, а целыми альбомами с изображениями половых актов. «Веселые кварталы» того времени нередко превращались в артистические колонии, а художники рисовали то, среди чего обитали.

Например, в самом крупном столичном квартале Ёсивара почти постоянно жил великий Китагава Утамаро. Он изображал выдающихся куртизанок и дочерей богатых торговцев, фавориток незарегистрированных чайных домиков и проституток самого низкого пошиба. Утамаро рисовал великих гейш. На его гравюрах мы видим, как женщины играют в волан, созерцают цветущую вишню, сидят у реки, любуются луной, ловят светлячков, пьют сакэ на снегу, идут в храмы, совершают прогулки к живописным местам, посещают театр и увеселительные заведения. Он также рисовал женщин в домашней обстановке: они готовят еду, занимаются шитьем, кормят шелковичных червей. Он запечатлел их в различных позах: вот они выщипывают брови, подкрашивают лицо, отдыхают под пологом от москитов, пробуждаются утром, моют руки, занимаются рукоделием. «Весенние картины» Утамаро (сюнга) стали знамениты, а его серия из двенадцати цветных гравюр, известная под названием «Поэма-сонник с картинками», считается величайшей из всех эротических укиё-э».

– Зачем ты дала ему телефон? – немного недовольно поинтересовалась Лиза, когда мы вышли из ресторана.

– Сама не знаю, – тихо ответила я. – Наверное, понравился.

– Непонятный тип какой-то, – продолжила она и зачем-то остановила такси.

– Пешком дойдем, – попробовала я возразить, но она уже открыла дверцу и сказала на русском: «Амбассадор».

Таксист ее прекрасно понял, улыбнулся и кивнул.

– Посмотри на часы, – сказала она, когда мы забрались в такси. – Нам же нужно привести себя в порядок. Да и надоело мне пешком таскаться!

– Ах, ах! Какие мы принцессы! – рассмеялась я.

Таксист обернулся и тоже радостно засмеялся. Мы непонимающе на него посмотрели, но он только подмигнул и вновь стал смотреть на дорогу.

– Ненормальный какой-то, – тихо заметила Лиза, с подозрением глядя на его аккуратно подстриженный затылок. – Как и этот твой новый ухажер!

– Ну почему сразу ненормальный? – спросила я и не смогла сдержать улыбки, глядя на ее недовольное лицо. – Просто у него настроение хорошее и он радуется таким красоткам, как мы с тобой.

– Да Бог с ним, с водилой, – ответила она. – Но этот Кристиан! Та еще штучка! Так тебя и ел глазами! Просто до неприличия пялился!

– Лиза! Да ведь он художник!

– Но все-таки странно. Имя не наше, а говорит, как наш. Лицо тоже явно не русское. Но, конечно, хорош! Ты, часом, не влюбилась?

– А тебе жалко что ли? – усмехнулась я.

– Господи! – не на шутку испугалась она и развернулась ко мне всем корпусом. – Только этого мне не хватало! Мы в чужой стране, непонятно, что за парень! Мы ничегошеньки о нем не знаем!

– Да успокойся ты! Он и не позвонит! Эскиз у него есть, мы с ним даже расплатились, хотя непонятно за что.

– Вот именно, – нахмурилась Лиза, – ты сама сказала, что эскиз у него есть. А, значит, он может написать картину. Вот и повод принести ее тебе в гостиницу.

– И прекрасно! – отмахнулась я. – Давай закроем эту тему.

Лиза отодвинулась в угол и нахохлилась. Таксист вновь зачем-то повернулся к нам и опять подмигнул.

– И у этого явно нервный тик, – тихо заметила она. – Ох, эти французы! Добра от них не жди!

Спектакль начинался в половине восьмого. Мы приехали в отель около шести. Лиза мгновенно скрылась в ванной, даже не зайдя в номер Григория. Я скинула одежду и улеглась на диване, потягиваясь всем телом. Чувствовала явную усталость, и даже в оперу идти не хотелось.

«Что там сегодня за спектакль? – подумала я и вяло потянулась за билетами, лежащими в конверте на столике.

Я поняла, что это опера Моцарта, но название «Cosi fan tutte» мне ничего не сказало.

«Может, отказаться и остаться в номере? – подумала я, бросив билеты на пол и перевернувшись на спину. – Приму ванну, поваляюсь на диване, просто отдохну».

– Иди, ванная свободна! – раздался в этот момент приглушенный голос Лизы из приоткрытой двери.

– Сейчас, – ответила я, но не подумала встать.

Лиза скоро появилась в халате и с мокрыми волосами.

– Ты чего разлеглась? – возмутилась она. – Быстро приводи себя в порядок! У нас почти нет времени.

– Успеем, – равнодушно ответила я. – До Гранд-Опера два шага.

– Что это за настроение? – затормошила она меня. – Собирайся, кому говорю!

В дверь постучали.

– Не иначе твой раб явился, – заметила я и встала, накинув халат.

Лиза пошла открывать, что-то недовольно бурча себе под нос.

Но это оказался Кристиан. Я буквально онемела, когда его увидела.

– Но каким образом? – начала я и, к своему удивлению, почувствовала, что краснею.

– Решил лично, – мягко ответил он. – Не возражаете?

– Пойду Григория потороплю, – сказала Лиза, выглядывая из-за его спины, и тут же скрылась.

Я нервно запахнула халат и пригласила его присесть. Крис снял короткое серое пальто, шарф, но почему-то остался в берете. Он подошел к дивану и поднял валяющиеся билеты.

– О! Опера Моцарта! – проговорил он, кладя билеты на стол и не сводя с меня глаз.

– Наверно, – ответила я, тоже неотрывно глядя на него. – Только я совсем не знаю французский.

– Ее полное название «Так поступают все женщины или Школа влюбленных», – тихо сказал Крис и сел рядом со мной. – Она в двух действиях, участвуют оркестр и хор национальной Парижской оперы. Сюжет довольно тривиален. Два молодых итальянских офицера решили проверить верность своих невест. Они переоделись в албанцев и начали их соблазнять. И так далее. Я видел пару месяцев назад. Вам должно понравиться.

– Возможно, – сказала я и улыбнулась. – Но откуда вы здесь, Кристиан?

– Соскучился! – спокойно ответил он. – К тому же мне необходимо видеть модель, иначе рисунок будет неточен.

– Но, – начала я и замолчала.

– Ты все понимаешь, – тихо проговорил он и придвинулся ко мне.

Его черные глаза неотступно смотрели на меня и, казалось, гипнотизировали.

– А мы уже перешли на «ты»? – задала я стандартный вопрос и отодвинулась, запахивая разъезжающиеся полы халата.

– Конечно, – уверенно сказал Крис и улыбнулся, не отводя от меня взгляда.

– Но я ничего про тебя не знаю! Как, впрочем, и ты!

– Хочешь узнать? – спросил он и улыбнулся шире.

И от этого его лицо стало выглядеть совсем мальчишеским. Холодноватый аристократизм, присущий всему его облику, мгновенно исчез, стертый этой подкупающей искренней улыбкой.

– Значит, я тебе небезразличен, – добавил он, не услышав моего ответа.

– Меня зовут Таня Кадзи, я живу в Москве, – начала я спокойно. – Здесь мы всего три дня, и один из них, считай, уже закончился. Ты принял меня за японку, но я являюсь ей лишь на четверть. Мой дед родом из Нагасаки. В Москве у меня свое дело, связанное с гейшами. Я и сама выступаю в этом качестве. Дважды я побывала в Токио и прошла там обучение. Вот, собственно, и все. Сейчас ты, – добавила я после паузы, во время которой Крис смотрел на меня, не переставая улыбаться.

– Меня зовут Кристиан, – в тон мне ответил он и замолчал.

Потом порывисто встал и заходил по гостиной, заложив руки в карманы джинс.

– Сними берет, – почему-то предложила я.

– Что? – удивленно спросил Крис и остановился передо мной. Но берет сдернул и бросил его на пол. – А ты замужем? – неожиданно поинтересовался он.

– Нет, не была и не собираюсь, – ответила я и смущенно улыбнулась.

Ситуация начала меня напрягать, и я подумала, что не мешало бы Лизе вернуться.

Крис вдруг упал на колени и взял мои руки в свои. Они у него были холодными и немного дрожали.

– Таня! Я не знаю, что со мной происходит! Честно! Но как только я сегодня увидел тебя… Понимаешь, я зарисовывал танцовщиц, мои мысли улетели далеко, в Страну Восходящего Солнца. Я словно вдыхал сладкий аромат цветущей сакуры, видел очертания великой Фудзи на фоне удивительно синего неба, наблюдал за неторопливо идущей прекрасной девушкой в ярком расписном кимоно с длинными, свисающими почти до щиколоток рукавами. И вдруг что-то отвлекло меня, я повернул голову и замер. Недалеко от меня, за столиком сидела девушка с глазами, как черные вишни, с прямыми темными волосами, матово блестевшими под светом цветного фонарика, в изумительно красивой блузке лазоревого цвета с летящими на ней розовыми и голубыми мотыльками. Она в этот момент повернула изящную голову и приподняла тонкими длинными пальцами палочки для еды. Ее коралловые губы приоткрылись, и я пропал!

Крис замолчал и уткнулся мне лицом в колени. Вздрогнув, я услышала, как он всхлипнул. Я начала гладить его густые короткие волосы. Он замер.

«Как все это странно, – немного испуганно думала я. – И какой чувствительный парень. Но ведь он художник! Мне ли не знать, что такое творческая натура».

– И вдруг эта девушка, словно сошедшая с гравюр Утамаро, оказывается моей соотечественницей, – сказал он, поднимая голову. – Представляешь, что я испытал, когда ты заговорила на русском? Ну а когда ты оставила телефон отеля, я был на седьмом небе от счастья!

Я молча вытерла мелкие слезинки с его щек. Он схватил мои руки и начал страстно целовать их.

В этот момент вошла Лиза и замерла, глядя на нас с явным возмущением. Крис встал с колен и сел рядом со мной.

– Татьяна! – сказала она. – Ты все еще не готова? А нам скоро выходить. Григорий уже спустился купить сигарет и ждет нас в вестибюле через полчаса!

– Извините, – тихо сказал Крис. – Я вас покидаю. Приятного вечера, сударыни.

Он поднял с пола берет, подхватил пальто и стремительно покинул номер.

– Ну, знаешь, – возмущенно начала Лиза, скидывая халат и бросаясь в спальню. – Не ожидала! И поторопись!

– Буду готова через пару минут, – ответила я, не переставая улыбаться.

Я встала, вытащила бархатное синее платье из плоской коробки и быстро натянула его на себя. Затем надела туфли и пошла в ванную. Подняв волосы в простой гладкий узел, я украсила их своей любимой перламутровой заколкой в виде бабочки. Потом чуть подкрасила ресницы и нанесла темно-розовые румяна и розовую перламутровую помаду. Оглядев свое отражение, осталась довольной. Мои глаза сияли какой-то затаенной радостью, губы улыбались. Я, не переставая, думала о признании Криса.

Когда я вышла из ванной, Лиза уже стояла в гостиной. Выглядела она великолепно. Темно-красное платье с глубоким квадратным вырезом плотно облегало ее изящную фигуру, словно было сшито специально для нее. Густые и очень длинные каштановые волосы она завила в крупные локоны, и от этого ее тонкое нежное лицо выглядело так, будто Лиза была барышней XIX века, собравшейся на бал.

Она придирчиво меня оглядела и метнулась в спальню. Тут же появившись, Лиза подала мне длинный и широкий шарф, словно сотканный из серебристой паутины.

– К твоему наряду подойдет идеально, – заметила она. – Пошли, а то опоздаем на начало!

Мы спустились вниз и увидели раба Григория, в нетерпении расхаживающего по красному покрытию у входа в отель.

Когда мы подъехали к зданию оперы, до начала оставалось двадцать минут. Лизе было смешно, что Григорий решил отвезти нас, хотя от отеля действительно идти пешком буквально несколько минут.

– Не хочу, чтобы ваши прелестные ножки устали идти по мостовой на таких высоких шпильках, – ответил он на замечания Лизы. – К тому же хоть и достаточно тепло, но все равно не лето!

Когда такси остановилось, Григорий помог нам выбраться, подхватил под руки и гордо повел к освещенному входу. Я успела поднять голову и увидеть колонны и лепнину этого старинного здания. Внутри меня поразила роскошная широкая лестница, отделанная белым мрамором. А в зале Григорий обратил наше внимание на плафон под потолком. Он сказал, что в 60-е годы его расписал сам Марк Шагал. Мы заняли места в партере. Я с любопытством оглядывала публику, но мысли периодически возвращались к Кристиану, и я вновь начинала невольно улыбаться и смотрела лишь на бархатную спинку стоящего передо мной кресла.

– Гляди-ка, – зашептала мне на ухо Лиза, – вон на той даме настоящее бриллиантовое колье. Видишь, как сверкает? А вон сидят явно наши соотечественники. Видно по выражениям их лиц. А там какой красавец! Похож на Алена Делона! Видишь?

Она слегка толкнула меня локтем в бок.

– Вижу, вижу, – прошептала я, чтобы от нее отвязаться.

Но сама ждала только одного, чтобы быстрее началось представление, и я смогла сосредоточиться на приятных мыслях. Я так и видела черные блестящие глаза Криса и его мягкую улыбку.

Спектакль прошел мимо моего сознания. И я вздохнула с облегчением, когда мы вышли на улицу.

– Может, поужинаем в каком-нибудь ресторанчике? – неуверенно спросил Григорий и опасливо глянул на Лизу. – Или вы устали? И хотите быстрее вернуться в отель?

– Да подожди ты! – сердито ответила она, расправляя запутавшийся локон. – Не видишь, я пока думаю.

– Жду, госпожа, – тихо ответил он и опустил голову.

– Ну так что, Танюха? – спросила Лиза и взяла меня за руку. – Отправимся на боковую?

– Что вы! Как можно! Ночь только начинается! – раздался сзади нас голос, и мы одновременно повернулись.

– Этого следовало ожидать! – недовольно сказала Лиза. – Париж – город маньяков!

Возле нас стоял Крис и безмятежно улыбался. Он был одет в черное шерстяное полупальто. Оно было распахнуто, я увидела, что свитер тоже черный, а вот брюки были почему-то светло-серыми. Но все это выглядело элегантно и необычайно шло ему. В руках он держал два букетика светло-сиреневых фиалок.

– Я не маньяк, – мягко произнес он, не сводя с меня глаз. – И даже не знаменитый призрак Оперы, который по преданию как раз живет в подвалах этого здания. Жаль, если разочаровал вас. А это для мадемуазель, – сказал он, протягивая нам цветы. – Вы позволите? – спросил он у Григория.

Тот растерянно кивнул, но промолчал. Лиза взяла фиалки и в упор на меня посмотрела.

– Я погуляю с Крисом, – тихо произнесла я, замирая от странного волнения и необычайно острого желания, огнем охватившего меня.

Давно я не испытывала такой мгновенной и сильной страсти. Я спрятала покрасневшее лицо в букетик и вдохнула тонкий едва уловимый запах фиалок. Крис улыбнулся и взял меня за руку.

– Мы пошли, – сказал он. – Au revoir!

– До свидания, – растерянно ответила Лиза. – Но…

– Не волнуйтесь, ваша подруга в полной безопасности!

Из золотой записной книжки с изображением иероглифа «Тацу» на обложке:

Секреты гейш. Драматургия отношений.

«Гейш учат с детства, что все в мире развивается по своим законам, и что развитие – это процесс со своей внутренней динамикой и построением, а вовсе не ровное непрерывное течение событий. Поэтому самое главное – взаимоотношения с мужчиной – гейша предпочитает выстраивать по четким канонам, чтобы получить нужный результат, а не пускать события на самотек, как делают обычные женщины. Это жесткая, веками неизменная схема, которая выглядит следующим образом:

«Взгляд с вершины Фудзи». (Экспозиция).

Выбор объекта. Из множества поклонников гейша выбирает того, кто для нее наиболее выгоден. Идеально, когда этот человек вызывает у нее нежные чувства. Но чаще всего выбирается покровитель из пожилых высокопоставленных и обеспеченных чиновников. Ведь гейша всегда должна думать о своем будущем, потому что эта профессия несовместима с бедностью. Для поддержания статуса гейше требуются немалые средства. Напомним, что кимоно всегда во все времена было самой дорогой одеждой в мире. Одно кимоно в наше время стоит от тысячи евро. А у гейш их целая коллекция на все случаи жизни. И вот объект выбран.

«Сеть из лунных лучей». (Завязка).

Гейша прекрасно знает, что человек больше всего любит тех, кто им искренне восхищается. И она дает возможность мужчине показать себя в самом выгодном свете. Если мужчина кичится своей проницательностью, она подстроит так, что он явится перед ней во всем блеске ума. Если он храбр, она даст ему возможность проявить себя настоящим героем. Тут можно нанять мнимых бандитов, от которых объект защитит прекрасную незнакомку. Или вдруг на его глазах красавица падает из перевернувшейся лодки в воду. Или… да мало ли можно создать ситуаций. Но здесь главное правило – гейша должна вызывать не жалость, а вожделение. Спасаясь от бандитов, она быстро семенит на высоких гэта, ее кимоно распахивается, позволяя увидеть стройные ножки. Рукава поднимаются, обнажая запястья, предмет соблазна для японских мужчин. И объект теряет голову от желания. После падения в воду промокшая одежда облепляет фигуру. Верхнее кимоно необходимо скинуть, нижний тонкий шелковый дзюбан прекрасно подчеркивает выступающую грудь, напрягшиеся соски… Мужчина после этой встречи уже не может думать ни о ком другом. Тем более он ощущает себя героем, спасителем этого прекрасного создания.

«Прогулка вдвоем под цветущей сакурой». (Развитие сюжета).

Объект на крючке, и начинается очень тонкая игра, которая зачастую гейше доставляет необыкновенное удовольствие. Первым делом она создает ощущение, что их соединяют невидимые нити судьбы. Тут всё годится: гейша приставляет к объекту шпионов, собирает о нем сведения, а потом все это использует в общении. Когда объект необычайно заинтересован и уже изнемогает от желания, она дразнит его, являя нешуточного соперника. Объект впадает в отчаяние и без конца говорит себе, что все пропало и эта изумительная женщина для него недосягаема, как луна на небе. Вот тут-то гейша и устраивает, совершенно неожиданно, короткое свидание. И показывает себя во всем блеске сексуального искусства. Объект на вершине блаженства.

«Громы и молнии в безоблачном небе». (Кульминация).

На этой пиковой точке отношений гейша изобретает причину необходимого расставания, вызванного какими-нибудь непреодолимыми трудностями. И эта разлука после того, как он вкусил райское блаженство в ее объятиях, привязывает мужчину крепче любых цепей и словно лишает рассудка.

«Совместное любование восходом солнца». (Развязка).

И вот гейша, преодолев выдуманные трудности, возвращается к убитому горем объекту. Наступает полное счастье. И уже от нее зависит, сколько оно продлится, потому что мужчина сейчас словно кукла бунраку в ее умелых руках, и она знает, как правильно ею управлять».