Книга I
Независимая Украина не может не быть антирусской
Сталин, голодомор и дружба народов
Споры о причинах и истории голодомора еще раз высветили существенные различия между национальным сознанием бывших великороссов и малороссов. И эта разница проявляется прежде всего в отношении к Сталину. Среди украинцев, речь идет прежде всего о православной центральной и южной Украине, на протяжении по крайней мере двух поколений сохранялась память и о муках сталинской коллективизации, и о кошмарах голодомора. В России тоже значительная часть крестьянского населения, особенно воцерковленная, воспринимала в массе Сталина как «душегуба». Но все же русские крестьяне, особенно после победы 9 мая, многое Сталину простили. Кстати, отношение к Сталину моего наставника и шефа по ИЭМСС АН СССР, участника Великой Отечественной войны, профессора Анатолия Бутенко, который пережил голод 1932 года на Полтавщине, ничем не отличалось от отношения к Сталину нынешнего Президента Украины. Конечно, во всех пропагандистских кампаниях Ющенко вокруг жертв голодомора на Украине много политики и пиара на костях. Но надо понимать, что кампания по осуждению голодомора 1932–1933 годов возникла не на пустом месте, она опирается на национальную память украинцев. Надо понимать, что, во-первых, сам Ющенко как уроженец сумской деревни несет в себе эту ненависть к Сталину как отцу голодомора, а во-вторых, что вся эта кампания опирается на болевые точки украинского, по природе своей крестьянского национального самосознания. И сам тот факт, что политический класс России начинает постепенно осознавать, что украинцы – это не просто «младшие братья», а особая славянская нация с особенностями своего восприятия жизни и русской истории, придает надежды. Надо видеть, что все кричащие провалы политической элиты бывшей РСФСР и новой России на украинском направлении как раз и проистекали от советского мифологического и одновременно невежественного отношения к украинской проблеме. Ельцин думал, что он выталкивает Украину из нашей общей страны на время, что после того, как он освободит Кремль от Горбачева, независимая Украина «приползет к нему на коленях» (эту стратегию Ельцина в отношении Украины излагала нам, членам общественного совета «МН», Галина Старовойтова в ноябре 1991 года). И, соответственно, администрация Путина в критической ситуации выборов президента Украины в конце 2004 года исходила из ложного посыла, что основная угроза интересам России находится в Галиции, на западных землях Украины. И в 1991 году, и в 2004 году политический класс России не видел, не хотел знать, что мечта о «самостийности», о независимости от России, о создании своего собственного национального государства коренится и в сознании православной Украины, которую триста пятьдесят лет назад Богдан Хмельницкий привел в состав Московского царства. Надо признать, что российский котел даже за триста лет не смог сделать то, что сумел сделать германский котел за пятьдесят лет. Бывшие малороссы и великороссы так и не стали единой нацией. А бывшие пруссы, саксонцы, баварцы очень быстро стали единой германской нацией. И тут есть над чем подумать.
Так что на самом деле нынешние русские и нынешние украинцы и братья, и не братья. Правда состоит в том, что украиноговорящие украинцы (и не только в Галиции) действительно выбрали так называемый «западный вектор» и умом и душой, выходят из когда-то общего русского мира, особенно новое, молодое поколение. А своей российской неадекватностью, своими разговорами о том, что проблемы голода 1932–1933 годов нуждаются в дополнительных исследованиях и дискуссиях, мы просто ускоряем этот процесс расставания украинцев с Россией.
И, несмотря на то, что на самом деле этнические украинцы правили в СССР более четверти века, вплоть до 1991 года, начиная от Брежнева и кончая Горбачевым, все равно где-то в глубине украинского национального сознания, как и во времена Екатерины II, московская власть воспринималась как чужая власть. Так что российским политикам, если они действительно хотят все же сохранить влияние на созданную ими по собственной инициативе независимую Украину, придется больше изучать историю народа, который сегодня называется «украинцами», и больше считаться с достоинством тех, кого мы по инерции продолжаем называть частью разделенного развалом СССР «единого народа». Сила России все же заключена не в газе, а в мудрости и государственном опыте ее правящего класса.
Что касается самой полемики между руководством Украины и России по поводу голода 1932–1933 годов в СССР, то, на мой взгляд, грешили искажением фактов обе стороны. Конечно, не соответствует фактам утверждение Ющенко, что за последние пятьдесят лет советской власти население Украины сократилось вдвое. Рассуждения Ющенко о каких-либо «качественных отличиях» голода на Украине от голода в России и других регионах СССР, конечно же, иначе как спекуляциями не назовешь. Заградительные отряды вокруг сельских районов, где вымирали от голода крестьяне, создавались не только на Украине, но и в Поволжье, в Ставропольском крае. Примечательно, что даже в моей родной тогда еще послевоенной русской Одессе была жива память об этих заградительных отрядах, которые стояли на окраине города, на Дальних мельницах, и где в упор красноармейцы расстреливали рвущихся в Одессу голодных крестьян.
Но Дмитрий Медведев явно пережимает в полемике с Ющенко, когда настаивает, что якобы «любой гражданин Украины, утверждающий, что помимо украинцев в этот период от голода погибли русские, казахи, белорусы, является, по вашему мнению, уголовным преступником». Сам Ющенко в своих выступлениях, посвященных осуждению преступлений сталинизма, вспоминает о голоде в Казахстане в 1931 году, который истребил два миллиона казахов, и об «искусственном голоде на Северном Кавказе в 1932–1933 годы».
Есть все-таки во всех наших российских инвективах, направленных против голодоморской кампании на Украине, какое-то равнодушие ко всем этим, сейчас далеким от них бедам украинских крестьян. Никогда, кстати, само украинское руководство не трактовало голодомор 1932–1933 годов на Украине как политику русской нации, направленную на уничтожение украинцев. Ющенко все время говорит о том, что не могут быть преданы забвению все жертвы сталинизма, уничтоженные Гулагом, в том числе «и сотни тысяч россиян, представителей братских народов».
И самое важное, во имя чего я пишу эти заметки. Не имел бы Ющенко возможности призывать мировое сообщество осудить советский тоталитаризм, коммунистический режим, если бы руководство новой, якобы некоммунистической России на официальном уровне, к примеру, через постановление Думы, осудило все преступления большевистского режима, и ленинского, и сталинского. Тем самым, то есть путем осуждения так называемого «коммунистического тоталитаризма» на государственном уровне, мы бы показали миру, что нынешняя свободная Россия, кстати, сама освободившаяся от советской системы, ни по происхождению, ни по идеологии не имеет ничего общего с большевизмом. Кстати, надо понимать, что наши красные патриоты, настаивающие на русском национальном происхождении большевизма, наносят урон нашим национальным интересам. Во-первых, это неправда, а во-вторых, зачем нам брать ответственность за строй, созданный при активном участии европейских марксистов и при значительной поддержке старой Европы, и прежде всего Германии? Так что, на самом деле, если бы мы были умны, то мы, новая Россия, должны были бы быть впереди планеты всей по разоблачению красного и сталинского террора и не возмущаться тем, что украинцы говорят о том, о чем мы молчим.
В осуждении преступлений Сталина мы пока что не продвинулись ни на шаг по сравнению со знаменитым постановлением ЦК КПСС 1956 года по осуждению «культа личности Сталина». Ведь надо признать, что до начала этой голодоморской кампании на Украине у нас практически никто не сделал достоянием общественности, не изучал последствия подобного же голодомора в Ставропольском крае, на Кубани. Хотя Путин как президент в своем июньском, 2007 года выступлении, посвященном памяти жертв «Бутовского полигона», говорил о том же, о чем говорит Ющенко, о том, что большевистский режим и во времена красного, и во времена сталинского террора занимался уничтожением наиболее талантливых, одаренных представителей российской нации.
Кстати, и здесь в оценках и Путина и Ющенко преступлений сталинского режима снова проявляются различия между национальным самосознанием великоросса, президента России, и национальным самосознанием президента Украины Ющенко как украинца. Для Путина как русского основной ценностью является государство, а потому он сожалеет прежде всего об убиенных большевистским режимом образованных и талантливых людях, которые могли бы послужить Отечеству, прославить его. Тут мы имеем дело с тем, что можно назвать героическим национальным сознанием. Для Ющенко как украинца основную ценность составляет крестьянство как основа национального бытия, как возможность создания своего украинского национального государства. Отсюда и мифологемы Ющенко типа того, что Сталин уничтожал голодомором украинцев для того, чтобы они не имели возможности создать свое государство. Но беда как раз и состояла в том, что Сталин и мысли не допускал, что когда-то распадется СССР и вылезут наружу, станут явными все его преступления, тем более он не предполагал, что социалистическая Украина когда-то будет независимой. Все дело в том, что ни у Ленина, ни у Сталина как у большевиков на самом деле не было чувства истории.
В том-то и дело, что у украинцев как крестьянской нации, как нации холопов у польских панов, а затем как у нации крепостных рабов в царской России, сложилось мученическое самосознание, самосознание нации, участью которой является тяжкая доля. Понятие доля тяжкой судьбы является как бы камертоном души украинца. Вирши Тараса Шевченко как крестьянского сына, как крепостного, как раз и отражают специфику этого украинского мировосприятия жизни как тяжкой доли. У украинцев нет того мессианизма, героики государственности, которая спасала великоросса от тяжких мыслей о своей крепостной судьбе. Возможно, малороссы так тяжко воспринимали крепостное право потому, что оно у них появилось только в 1770 году, в эпоху царствования Екатерины, когда на самом деле оно себя изжило и в духовном, и в экономическом смысле. Рискну предположить, что именно Екатерина II превратила малоросса в украинца, в носителя особой «доли тяжкой».
То, что нами воспринимается только как идеологическая кампания, направленная на обособление Украины от России, является, тем не менее, одновременно закономерностью, обусловленной самим существованием Украины как независимого государства. Для русского человека с его государственническим сознанием Екатерина II является великой державницей, которая оставила после себя сотни новых городов, создала Новороссию. Для украинца с национальным сознанием, я уже не говорю об украинских националистах, Екатерина II является поработительницей, которая ввела в Малороссии крепостное право. В советское время все эти национальные обиды были на периферии сознания. Теперь, уже в независимой Украине, эта негативная память всплывает, и она, естественно, эксплуатируется новой национальной элитой. У украинского руководства на самом деле нет другого пути скрепления своей нации, кроме как скрепления ее общей бедой, какой, несомненно, является рукотворный во многих отношениях голод на Украине в 1932–1933 годы. Как говорят, за что боролись, на то и напоролись. Надо, в конце концов, иметь мужество и увидеть, что на самом деле означает распад СССР, которого так активно добивалась политическая элита нынешней России, кстати, и демократы, и коммунисты. Независимая Украина несет в себе для России многие очень неприятные вещи.
Мы правы, когда напоминаем Ющенко, что изымали у украинских крестьян зерно, обрекая их на смерть, коммунисты-украинцы, что сталинизм не имел национальной окраски. Но мы не можем запретить Ющенко рассматривать преступления сталинизма через национальную призму, обращать внимание на то, как сказался голод, возникший в результате изъятия государством у крестьян зерна, на жизни и судьбе украинского народа.
В том-то и дело, в чем не отдает себе отчет политический класс новой России. Новая Россия как правопреемник СССР, как правопреемник многонациональной России, вынуждена, обречена говорить о голодоморе как о нашей общей беде. Но мы должны одновременно понимать, что новые национальные государства, созданные на основе бывших советских республик, будут делать акцент не на общей беде, а на своих национальных особых трагедиях. Сам факт националистических спекуляций на негативном историческом опыте не дает оснований для отрицания права бывших советских республик на свою особую национальную трактовку преступлений сталинской эпохи.
На мой взгляд, у нас до сих пор нет продуманной политики по отношению к бывшим славянским республикам СССР потому, что мы все время пытаемся мерить поведение их новых элит на свой общий, общесоветский аршин. Мы все время хотим, чтобы они – украинцы, белорусы – смотрели на свою национальную историю нашими, общероссийскими глазами. Но это уже невозможно. Народы СССР, вспоминая о сталинском терроре, уже неизбежно будут акцентировать свое внимание прежде всего на жертвах со стороны своей титульной нации. Латыши и эстонцы обращают внимание в первую очередь на репрессии по отношению к своей национальной интеллигенции. Украинцы в силу крестьянской природы своей нации придают первостепенное значение ужасам голодомора 1932–1933 года в украинской деревне. Все это естественно. И не их вина в том, что, к сожалению, русские, в отличие от других народов бывшего СССР, в массе довольно равнодушно относятся к гибели представителей своего этноса в эпоху сталинизма. Мы никак не можем понять, что независимая Украина – это прежде всего независимость от России, что с того момента, как она стала независимым государством, она инстинктивно стремится освободить себя от забот о нашей общей русской судьбе и о наших общих бедах. Независимая Украина прежде всего мыслит в самостийном измерении. Сегодня Украина пытается, и, наверное, не совсем удачно, сплотить свой народ, актуализируя память о национальных трагедиях прошлого. Такова трудная логика формирования созданной во многом по инициативе Ельцина независимой Украины.
С исторической точки зрения точка невозврата к России для Украины еще не пройдена. Украина еще не потеряна для новой России окончательно, «западный вектор» Украины, спровоцированный распадом СССР, может затеряться в пучине экономических потрясений, которые ожидают в условиях глобального кризиса Украину. Но на Россию, как на хранительницу общероссийского очага, ложится громадная ответственность за сохранение самой возможности воссоединения русского мира. Вот почему мы обязаны быть честны во всем, что касается нашей общей российской истории и наших общих бед.
Особенности украинской национальной идентификации и их влияние на внешнюю политику независимой Украины
Миф о «разделенном народе»
Разочарование внешней политикой якобы «прорусского» президента В. Януковича вызвано, прежде всего, историческим невежеством нынешних российских политиков. Они никак не могут понять, что прорусского руководителя по определению не может быть в независимой, «нэзалэжной» Украине. Они до сих пор живут советскими мифами о неразрывном единстве украинцев и русских, единстве «народов-братьев», которое якобы было случайно разрушено и легко восстановимо при определенной политике российского руководства. Отсюда и надежды, что Украина рано или поздно станет членом Таможенного союза и членом создаваемого по инициативе России «евразийского союза». Отсюда и удивление, что команда В. Януковича дословно повторяет кредо команды В. Ющенко: «Украина ни при каких условиях не будет принимать участия в создании наднациональных структур, ущемляющих ее суверенитет».
Российская политическая элита никак не может понять самого главного – она абсолютна чужая для своих контрагентов на Украине, независимо от их идейной ориентации. Не может понять то, что для украинской политической элиты сближение с Россией, а тем более новое объединение с ней, подрывает основы власти и самого существования Украины как самостоятельной, суверенной политической силы. Не может понять, чту сидит в сознании и подсознании каждого украинского политика. В силу того, что выход из состава СССР, разъединение с Россией стали главным условием зарождения независимости Украины, то главной угрозой этой независимости как раз и становится движение назад, в сторону России.
Не надо удивляться тому, что эксперты В. Януковича, как и эксперты В. Ющенко, считают, что главной угрозой «нэзалэжности» Украины была и остается Россия. Но команда В. Путина наступает на те же грабли, на которые накануне распада СССР наступал Б. Ельцин, полагая, что суверенитет Украины – это не всерьез, что, «нахлебавшись суверенитета, она, Украина, приползет на коленях в Россию». Да, легкий, безболезненный выход УССР из исторической России, да еще в придачу с Новороссией, с теми территориями, которые были отвоеваны у турок и заселялись как русскими, так и украинцами, было чудом, в историческом смысле случайностью.
Корыстная, невежественная элита РСФСР не имела представлений о геополитической сущности России, сложившейся на протяжении веков. Не отдавала себе отчет, о чем писали российские мыслители начала ХХ века, что без того славянского, демографического ресурса, который заключен, как они тогда говорили, «в малоросской нации», Россия не удержит Сибирь. Из советской образованщины выросла иллюзия (она была характерна и для патриотов-суверенщиков, желающих создать Россию, где этнические русские будут составлять абсолютное большинство, и для демократов – борцов с «советской империей»), что «братский украинский народ», получив государственную независимость, будет обязательно выстраивать «дружественные» с Россией отношения. И здесь всегда, как помнится, приводились в пример отношения дружбы и сотрудничества между США и Канадой.
Впрочем, драматизм ситуации состоит в том, что и сейчас, спустя двадцать лет после распада СССР, жила и живет эта иллюзия о случайно «разделенном народе» (В. Путин). Живет вера, что главным препятствием на пути нового объединения России и Украины стали зловредные украинские националисты типа бывшего президента Украины В. Ющенко и, конечно же, «антирусская» Западная Украина. Отсюда и обманутые на сегодня надежды на якобы своего, прорусского В. Януковича и раздражение тем, что на самом деле приход к власти донбасской группировки во главе с Партией регионов не только не ускорил экономическую интеграцию России и Украины, а, напротив, стал для нее серьезным препятствием.
Поразительно, но никакие факты не могут заставить нынешнюю политическую элиту страны увидеть правду: для Украины, равно как и для республик Прибалтики и Закавказья, государственная независимость есть прежде всего независимость от России, а гарантом их независимости выступает в первую очередь Запад. Конечно, не в силу того, что там исповедуют особый пиетет и чувства дружбы к Украине и украинскому народу, а потому, что Запад в отличие от бывшей политической элиты бывшего РСФСР прекрасно понимает: Россия без Украины – все же не совсем Россия.
Мы до сих пор не хотим согласиться с тем, что альтернативный Б. Хмельницкому выбор прозападного развития – вектор и идеология И. Мазепы – всегда рассматривался в украинском национальном сознании как упущенная возможность. Стоило России, как в 1991 году, предоставить право на самоопределение Украине, она сразу же воспользовалась этим. Россия до сих пор не может понять, что превращение Украины из советской республики, тесно интегрированной в общее российское государство (в социалистическую Россию), в независимое национальное государство украинцев уже неизбежно ведет и к переоценке всей совместной русско-украинской истории.
Логика здесь простая. В рамках общего государства героями были те, кто ратным трудом укреплял русско-украинское единство. Но как только появляется национальное независимое государство, героями становятся те, кто не просто боролся за независимую Украину, а боролся прежде всего с Россией. Именно, исходя из этой логики, якобы прорусский президент Украины Л. Кучма, который без российской помощи никогда не выиграл бы в 1996 году борьбу за президентство у Л. Кравчука, пишет книгу «Почему Украина не Россия». В ней И. Мазепа представлен фигурой, равноценной в украинской истории Б. Хмельницкому, который будто бы «уравнивает его». Согласно Л. Кучме, только «духовно незрелый» человек может считать И. Мазепу «предателем».
Не следует предаваться особым иллюзиям и по поводу желания политической элиты нынешней Белоруссии как можно быстрее интегрироваться в Россию. Подобные настроения в Восточной Белоруссии были сильны в середине девяностых, когда речь шла всерьез о создании союзного государства, обеспечивающего политическое равенство белорусов и русских. Но после того как В. Путин в 2004 году предложил Белоруссии войти в РФ в качестве нескольких простых субъектов, сторонников интеграции в этой республике оказалось не более 10 %.
Что же касается лукашенковской элиты, то она дорожит суверенитетом не меньше, чем элита Украины, и соглашается на различного рода интеграционные проекты с Россией только в силу бедности и понимания того, что их лидер А. Лукашенко загнал себя и вместе с собой их в объятия России. Отношения России с Белоруссией – предмет особого разговора. Стоит напомнить, что белорусы, и даже белорусы Востока, на самом деле народ, не более братский русскому, чем украинцы, что и в их белорусском подсознании не выветрилось более чем полутысячелетнее развитие в рамках литовского, а затем польско-литовского государства, то есть в рамках европейского мира.
Инициатива РСФСР добиться суверенитета, настойчивое желание Б. Ельцина и его команды как можно быстрее вытолкнуть УССР из состава СССР, создав тем самым условия для выдворения М. Горбачева из Кремля, были не простой случайностью, а предательством по отношению к нашим российским предкам, которые на протяжении двух веков обустраивали то, что они называли югом России, Новороссией. Политическая элита УССР еще в начале 1991 года и мысли не допускала, что произойдет подобие чуда и Россия сама отдаст в ее руки Украину. При этом позабудет и о российском духе, и о происхождении Крыма, и о городе русской славы Севастополе. И о том, что Россия без южного побережья, без Новороссии, которая создавалась в рамках единого русского государства и которая потом вошла в состав УССР, на самом деле уже не Россия в точном смысле этого слова. Н. Бердяев еще в 1917 году утверждал, что Великороссия без Украины – это уже не Россия, а «Московское царство».
Что касается внешнеполитической мотивации независимой Украины, то постичь реальность нельзя, не познав историческую правду и не отказавшись от двух мифов. Во-первых, о том, что русские и украинцы – один и тот же случайно «разделенный народ», и, во-вторых, о том, что основной преградой на пути их интеграции была и остается Западная Украина. Дело как раз в том, что главное препятствие на пути новой интеграции России и Украины – это православная, центральная Украина, Украина Т. Шевченко, которая при всей бедности не откажется от шанса создать собственную национальную государственность. Не могу не обратить внимания и на то, что миф о русских и украинцах как одной «разделенной нации» и миф об идейном и политическом противостоянии Восточной и Западной Украины тесно связаны.
Правда же в том, что на президентских выборах 2004–2005 годов православная Украина так же рьяно отдавала предпочтение националисту В. Ющенко, своей украинской кровушке, как и униатская Украина. И в Кировоградской, и в Винницкой, и в Киевской областях В. Ющенко получил от 70 до 80 % голосов избирателей. Православная Украина отдавала себе отчет, что она голосует не просто за В. Ющенко, а против кандидата России, и делала это с явным энтузиазмом. «Разве не понимаете, – говорил мне директор школы, руководитель участковой избирательной комиссии на Украине во время второго тура президентских выборов в ноябре 2004 года, – что мы голосуем не за В. Ющенко, а за национальное достоинство украинцев».
Конечно, само по себе появление в Москве, в России руководителей, которые будут сознательно добиваться разрушения складывающегося столетиями русского мира, объединяющего всех восточных славян, и русских, и украинцев, и белорусов, – больше случайность, чем необходимость. Еще в 1989 году никто на Украине, даже самые ярые националисты, не предполагали, что всего через два года вековая мечта о «нэзалэжности» воплотится в жизнь, став каким-то чудом. Но как поразительно быстро свалившаяся с неба независимость Украины входила в сознание не только элиты, но и украиноязычного населения республики, как быстро, уже в начале нулевых, точка возврата в общее прошлое, в единое государство была пройдена.
Популярный среди российской политической элиты миф о русских и украинцах как о «разделенном народе» на самом деле – продукт поразительного невежества и незнания. С одной стороны, национальной истории, культуры, политических нравов Московии, которая пошла на объединение с украинским казачеством, а с другой – менталитета того восточнославянского племени, которое привел в Московское царство Б. Хмельницкий. Сегодня в России на украинском направлении встречаются политики, которые ничего не знают ни о реальной истории российско-украинских отношений, ни об особенностях менталитета, политической ориентации украинцев, называемых братским народом. Многие до сих пор полагают, что «украинскость» как самосознание, противопоставляющее себя «русскости», – всего лишь результат антирусского проекта, осуществляемого на протяжении столетий поляками. Отсюда и предложение перековать украинское национальное самосознание, создать новую прорусскую украинскую идентичность.
Исторические факты
Чтобы преодолеть эти мифы, надо начинать с ликбеза, с восстановления правды о тех событиях и фактах украинской истории, которые игнорировались или замалчивались советской историографией. Конечно, в середине XIII века, а тем более во второй половине XII века никаких украинцев и русских не было. Характерные для последователей М. Грушевского попытки описать расправу войск А. Боголюбского в 1169 году над населением взятого им Киева как расправу великороссов над украинцами – откровенная националистическая пропаганда. В то время население и Киева, и Смоленска, и Новгород-Северска, и Суздаля говорило на одном и том же старославянском языке, исповедовало одну и ту же православную религию, жило одной и той же византийской культурой. Это было время кровавых, непрекращающихся междоусобиц русских городов.
Так что нельзя говорить о Киевской Руси как государстве в современном смысле слова. Никакими этническими соображениями не объяснить еще более кровавое событие, чем взятие Киева А. Боголюбским. Черниговский южнорусский князь расправился с южнорусским Киевом еще жестче. Речь идет об упоминающемся в летописях разгроме Киева в 1203 году объединенными смоленско-черниговскими войсками под предводительством князя Рюрика Ростиславовича. Летопись сообщает, что союзные с Черниговом половцы убивали монахов, священников и монахинь, забирая молодых монашек в свои лагеря. Не было в то время этнических различий между русскими и украинцами: одни и те же книги читались в Киеве и в Новгороде, одни и те же князья княжили то в «России», то на «Украине».
Правда, расправа А. Меншикова над защитниками резиденции И. Мазепы, над защитниками города Батурина, в результате которой, по некоторым источникам, было перебито 60 тыс. человек, включая и мирное население, уже была расправой великороссов над украинцами. Здесь действительно русское войско воевало против украинского казачества, которое под руководством И. Мазепы изменило русскому царю.
Но в том-то и дело, что в 1708 году, спустя почти полтысячелетия после упомянутых междоусобиц Киевской Руси, речь уже шла о двух различных восточнославянских народах, отличавшихся на тот момент языками и самосознанием, а самое главное – политической культурой. В. Вернадский, украинец по происхождению, в своей статье «Украинский вопрос и русская история» настаивает на том, что Россия в момент объединения относилась к украинскому казачеству как к «инородному политическому элементу», который лишился политического и культурного своеобразия лишь к началу XIX века. Россия как московское царство сформировалась в рамках восточной, монгольской деспотии, а украинская нация – в рамках литовско-польского, по природе своей европейского мира. В. Вернадский считал также, что поскольку у Украины были давние связи с Западной Европой, она была «проникнута духом демократизма».
Н. Трубецкой отмечал, что в момент объединения левобережной Украины с Московским царством украинская элита находилась на более высоком уровне цивилизационного развития, чем книжники Московии. Вот почему, как известно, «началом создания общерусской культуры послепетровского периода послужила духовная украинизация Великороссии… Общерусская культура преемственно связана только с западнорусской, украинской культурой допетровского периода, а не со старой великорусской культурой, традиция которой оборвалась в конце XVII века»[4].
Особенности и украинского менталитета, и политической культуры связаны именно с тем, что на протяжении нескольких веков бывшая Юго-Западная Русь жила и развивалась в рамках польского варианта западной культуры.
Надо также учитывать, что в 1654 году в политическую связь и близкое культурное общение с Московией вошла не вся Украина, а только часть ее, левый берег Днепра, так называемая Гетманщина, то есть позднейшие Полтавская и Черниговская губернии, рядом с которыми пребывали в связи с Москвой еще Слободская Украина – Харьковская губерния. Что касается правого берега Днепра, Киевщины, Волыни, Подолии, то ведь они оставались под властью Польши до самого упадка Речи Посполитой, до 1793 года[5]. Таким образом, украинец правобережной Украины более половины тысячелетия развивался вне Северо-Восточной Руси, вне народа, который в конце концов назовет себя русским.
Характерное для нынешних горе-специалистов по украинскому вопросу деление Украины на Восточную, «пророссийскую», и Западную, антироссийскую, некорректно, ибо не учитывает особый менталитет и особые настроения правобережной православной Украины. Ментально, как выясняется, правобережная Украина всегда была отделена от России, всегда ощущала отличие особой «украинскости» от «русскости». Сам факт, что именно в Киевской, Винницкой, Житомирской, Хмельницкой областях националист В. Ющенко на президентских выборах 2004–2005 гг. получил более 70 % голосов, свидетельствует, что правобережная Украина до сих пор ментально более отделена от России, чем Восточная. Судьбу В. Ющенко на президентских выборах в 2004–2005 годах решила не Западная, а правобережная Украина.
На самом деле, на что до сих пор не обращают внимания многие исследователи, чего не видел и Н. Трубецкой, украинская культура – вовсе не один из «вариантов» общерусской культуры, как принято считать. В XV, XVI и первой половине XVII века развитие Украины и Московии сильно отличалось, а во второй половине XVII века различие между их культурами было чрезвычайно глубоким. Русь северная, позже объединенная Москвою, осталась при своем византийском наследии. Культура Юго-Западной Руси, то есть Украины, сначала при галицко-волынских, потом при литовских князьях, а с XVII века через Польшу продолжала поддерживать общение с Западом, отражая у себя и Ренессанс, и Реформацию.
Все это объясняет, почему у украинцев всегда было особое национальное самосознание, дистанцированное от русского. Самое поразительное, что мечта о самостоятельности Украины, распространенная уже с начала XIX века, выражалась на русском языке. «Общерусский» писатель Н. Гоголь в минуту откровенности писал земляку М. Максимовичу: «Туда, туда, в наш Киев! Ведь он не их, он наш, он наш!».
Так что главный вывод предшествующих рассуждений в том, что глубинной основой украинского национального самосознания была не мова, не язык, а жажда самостийности, самостоятельности Украины от России. И родилась эта идея «нэзалэжности» от России не в Галиции, а именно в центральной, православной Украине. Совсем не случайно, как только в 1918 году возникла украинская «Держава», российские профессора украинского происхождения сразу же присягнули на верность своему национальному государству. Тогда же организатором Украинской академии наук стал член Петербургской академии наук В. Вернадский.
Существенным оказалось то, что украинское национальное самосознание, как оно сложилось уже в XIX веке, неразрывно связано с идеей, по словам Н. Гоголя, отделения своего, «нашего», украинского от «ихнего» русского, с идеей независимости от России. Это как раз и не учитывала советская власть, занимаясь в двадцатые годы насильственной украинизацией юго-восточной Украины. Тогда в соответствии со сталинским принципом «национальное по форме, социалистическое по содержанию» проводилась политика «коренизации кадров» (когда местная бюрократия должна быть национальной) и «украинизации». Именно применительно к Украине в начале двадцатых годов И. Сталин говорил: «Нельзя идти против истории. Хотя русский элемент все еще доминирует в украинских городах, ясно, что со временем они неизбежно украинизируются»[6]. Украинизация дошла до того, что в некоторых регионах Восточной Украины, в частности Донбасса, местные газеты на русском, исчезнувшие в начале двадцатых, появились лишь во время гитлеровской оккупации.
Украинская нация сформировалась в рамках литовско-польского мира, в рамках которого она прожила более 400 лет до Переяславской рады 1654 года, а русская нация уже сформировалась в рамках империи Чингисхана, под пятой ордынских ханов, где оказалась Северо-Восточная Русь после 1240 года. Другое дело, что Северо-Восточная Русь под властью монголов куда больше сохранила национальную, религиозную самобытность, чем Юго-Западная Русь в составе польско-литовского государства. Совсем не случайно уже в 1299 году центр русского православия из Киева перемещается во Владимир Суздальский, а затем в Москву (1322 год).
В то же время в Юго-Западной Руси господствующим языком становится польский, сильно повлиявший на формирование украинского и белорусского языка и, соответственно, на особенности менталитета и мировосприятия украинцев и белорусов. Не следует забывать, что Галиция, Западная Украина, уже в XIV веке стала польским воеводством и вообще на протяжении 700 лет, до 1940 года, никогда не была в составе России. Вот почему Галиция больше других княжеств Киевской Руси утратила исходные древнерусские корни. Надо учитывать, что в целом Украина пришла в Россию с Запада. И потому нет ничего неожиданного, что, выйдя из России, из СССР, Украина идет прежде всего на Запад.
Нет ничего неожиданного в том, что «оранжевая», антироссийская революция 2004 года проходила при непосредственном участии президента Польши А. Квасневского и экс-президента Л Валенсы. Прозападная ориентация для независимой Украины (именно потому, что она стала независимой прежде всего от России) будет всегда доминирующей. По этой причине прозападные настроения характерны не только для Западной, но и для Центральной Украины. Правда в том, что не общие исторические корни, а бедность заставляет руководителей Украины – от Л. Кравчука до В. Януковича – балансировать между Россией и Западом.
В 1654 году Переяславская казацкая рада, присягнувшая на верность царю Алексею Михайловичу, объединила не столько две части разделенного русского народа, сколько две восточнославянские нации. Впрочем, не следует забывать, что сама казацкая Рада рассматривала события в Переяславле не как исторический выбор украинского народа, на чем настаивала советская историческая наука, а как тактический ход. Вот почему всего через четыре года, в 1658 году, та же казацкая Рада во главе с новым гетманом И. Выговским предала русского царя, заключив мирный договор с Польшей, по которому Украина должна была получить автономный статус внутри Речи Посполитой.
Совсем не случайно украинское казачество качнулось спустя четыре года после Переяславской рады в сторону поляков. Истина, которую не признают до сих пор многие в России, в том, что для украинского казачества того времени ненавистные ляхи были в культурном и политическом отношении ближе, чем московиты. Понятно, что Д. Дорошенко как украинский националист в споре с русским патриотом Н. Трубецким делал акцент на том, что преимущество украинского заключалось в его отличии от великорусского. Но и сам Н. Трубецкой говорит о том же – о цивилизационном, культурном превосходстве Украины над Московией в XVII и XVIII веках. Украина превосходила Россию того времени прежде всего по уровню образования народных масс.
Действительно, Петру I приходилось силой заставлять юных московитов ехать в иноземные страны для обучения, а на Украине не только дети старшин, но и простых мещан и казаков давно уже совершенно добровольно устремились в чужие края для изучения науки. Геттинген, Бреславль, Кенигсберг, Галле, Лейпциг, Берлин, Киль, Страсбург, Париж, Лондон, Рим – вот где можно было встретить с конца XVII века украинскую молодежь в качестве студентов тамошних университетов, колледжей, академий и школ. До введения в 1770 году Екатериной II на Левобережной Украине крепостного права все эти цивилизационные преимущества сохранялись даже на территории гетманщины. На территории позднейших Черниговской, Полтавской, Харьковской губерний в 1748 году было зарегистрировано в местах расквартирования семи полков 866 народных школ (1 школа на 2500 душ). В это же время в самой Запорожской сечи имелась школа на 150 мальчиков.
Отсюда, от более высокого уровня народного образования, и поразительное различие в области правовых понятий и судебной практики. Жестокость пыток, характерная для Московии, а потом для России Петра I, холопское уничижение и равенство всех перед царем в бесправии, суровость, зависимость московских судов, крепостная зависимость вызывали отвращение на Украине того времени. Там часто народный гласный суд избегал налагать полагающиеся по литовскому статусу тяжелые наказания и ограничивался штрафом и церковным покаянием. В инструкции гетмана Д. Дорошенко послам для переговоров с поляками в 1670 году говорится об основании гимназии для украинской молодежи и также свободе печати.
Когда украинские казаки в 1654 году присягнули на верность царю Алексею Михайловичу, они пытались в соответствии с традициями казацких «умов», договоров получить равноценную присягу, равноценные обязательства от московского правительства, на что московский посол В. Бутурлин ответил категорическим отказом. Но именно потому, что переяславская присяга была односторонней, а вовсе не равным договором между царем и Радой, украинское казачество спустя четыре года начало искать согласия с поляками. Показательно, что в Гадечском трактате с Польшей 1658 года уже прописаны обязательства польской стороны перед украинским казачеством. Речь идет о неслыханном в Московской Руси: об открытии на Украине двух университетов, о введении свободы преподавания, свободы исследования, свободы печати, даже в области церковных дел.
Н. Трубецкой тем не менее признавал ту правду, что украинцы видят свою жизнь несколько другими глазами, чем великороссы. Так уж получилось, пишет он, что русские, ведя на протяжении веков борьбу с татаро-монголами за независимость и сохранение своего византийского первородства, сформировались прежде всего как государственническая нация. В украинской же национальной идентификации изначально нет того государственничества, которое характерно для русских. «Для украинцев, – утверждает историк, – государственность большого стиля была чем-то чужим и внешним, ибо она ассоциировалась для них с государством польским, от которого им приходилось обороняться. Развиваясь в постоянном отмежевании от давления государств, они, естественно, были склонны к известному государственному минимализму, граничащему с анархией»[7].
Действительно, теоретиками анархизма были русские – М. Бакунин, П. Кропоткин. Но создал на основе анархизма регулярную армию только украинец Махно, рекрутируя в нее именно украинских крестьян.
В отличие от украинцев великороссы как нация «выросли и развились в государственном строительстве, в сознании колоссальных возможностей и миссии государственного объединения, государственность большого стиля была для них национальным делом, национальной миссией, а потому естественным для них (русских. – А. Ц.) являлся известный этатизм, государственный механизм, по необходимости связанный с некоторой жестокостью в государственной власти»[8].
Очевидны несколько выводов. Во-первых, требовать от Украины невозможного, что противоречит исходной антирусской природе украинской национальной самоидентификации, – только во вред России. Требовать невозможного, например, интеграции Украины с Россией в рамках Евразийского союза, значит только подогревать прозападные эмоции ее нынешней элиты. Хорошо известно, что антиукраинская риторика бывшего мэра Москвы Ю. Лужкова и одновременно его попытки создавать различного рода «русские партии», вступающие в конфликт с руководством Украины, напротив, до сих пор только способствовали консолидации современной украинской нации, консолидации украиноговорящей Украины с западной.
Во-вторых, еще больше вреда приносят России ее доморощенные специалисты по Украине, которые открыто оскорбляют национальное достоинство украинского народа. К сожалению, в нулевые годы Кремль посылал работать на украинском направлении, как правило, откровенных украинофобов, что вело к осложнению и без того сложных отношений между Москвой и Киевом. Сейчас ситуация меняется в лучшую сторону, но подлинного понимания самой сложности выстраивания прагматичных отношений России с Украиной нет до сих пор. Не учитывая уроки прошлого, мы забыли, что российское донорство в украинскую экономику во время правления Л. Кучмы не подвинуло реальное сближение стран ни на один шаг.
Как оправдывают колхозы и сталинщину
В свое время Борис Ельцин со всей своей пламенной страстью желал победы украинских сепаратистов на референдуме 1 декабря 1991 года. Но когда ему говорили, что их победа обернется гибелью России, полным и окончательным распадом СССР, он, усмехаясь, отвечал: ничего, мол, страшного, помается Украина со своей независимостью и приползет к нам на коленях. Отзвуки этого «глубокого» понимания сущности украинской независимости, этого пренебрежительного отношения к независимой Украине как к чему-то изначально неполноценному я слышал в последние дни в телевизионных комментариях Александра Проханова, Михаила Леонтьева, Сергея Маркова накануне готовящегося подписания Януковичем договора об ассоциации Украины с Евросоюзом.
Украинская доля
Скажу сразу: второй Майдан со всем своим вандализмом – это не только продукт «западенского» национализма и интервенциализма США и Европы, но и продукт очередного русского абсурда, который стал хозяином на нашем государственном телевидении с самого начала всей этой истории с подписанием Соглашения об ассоциации Украины с Евросоюзом. Нельзя же так: и говорить о братстве украинского и русского народов, и при этом с перекошенными от злобы лицами пугать своих «братьев» аннексией Крыма, различного рода проектами распада Украины. Неужели не было понятно, что Александр Проханов без провокаций жить не может, что он сделает все возможное и невозможное, чтобы возбудить ненависть украинцев к России?
Драма, историческая драма состоит в том, что на самом деле все, что происходит сегодня на Украине, находится в полном противоречии с прогнозом Бориса Ельцина. Украинцы действительно маются со своей свалившейся им с неба государственной независимостью. Но каждый очередной политический кризис на Украине не только не приближает ее к России, а, напротив, отдаляет. Надо отдавать себе отчет, что после того, что произошло на Майдане и во всей Украине в последние два месяца, уже нет абсолютно никаких шансов на какие-либо проекты интеграции «нэзалэжной» Украины с «суверенной Россией».
И здесь возникает вопрос: почему так происходит? Ведь на самом деле до сегодняшнего дня Украина сохраняла свою независимость и свою политическую устойчивость именно благодаря экономической помощи России. И было бы опрометчиво думать, что прогноз Ельцина не оправдался только из-за наследников Бандеры и из-за вероломного Запада, который вмешивается во внутренние дела Украины, хотя, действительно, никогда не проявлялся так откровенно политический цинизм США и Запада, как во время нынешнего кризиса на Украине. Но все дело в том, что и агрессия «западенцев», и вероломство Запада ложатся на благодатную для них психологию значительной части этнических украинцев.
К сожалению, сейчас, спустя двадцать два года после распада СССР, Украина со своей историей и со своим специфическим национальным сознанием, как недавно писал Леонид Млечин, остается «инкогнито» для политической элиты современной, «суверенной» России. Многие у нас до сих пор думают, что русские и украинцы – это две части одной и той же «разделенной» нации. Мы до сих пор не хотим видеть и знать, о чем писали русские мыслители в изгнании и о чем говорит опыт украинской независимости 1918–1920 годов: «нэзалэжность» для украинцев – это прежде всего независимость от России и страх снова быть поглощенными русским «братским» народом. Об этом, о том, что они не хотят снова стать «колонией России», говорили многие ораторы, представители украинской интеллигенции с трибуны как раз еще мирного Майдана.
Мы не хотим знать, что, начиная со времен Тараса Шевченко, «нэзалэжность» Украины связывали всегда с независимостью от России. И подобное восприятие независимости сидит в сознании у населения не только Западной Украины, но и Украины Центральной, православной, сидит в сознании всех тех, у кого украинская страшная «доля», страшная судьба ассоциируется прежде всего с муками крепостного права, муками сталинской коллективизации и искусственного голода 1932–1933 годов.
Но если негативное, болезненное отношение к Сталину у украинцев (и Центра, и Юга) было порождено тем, что они называют «голодомором», то антирусские настроения «западенцев», вообще вся бандеровщина порождены прежде всего сталинскими репрессиями 1940 года, в результате которых была уничтожена значительная часть элиты Западной Украины. Трагедия состоит в том, что на фоне чудовища Сталина население Западной Украины воспринимало в 1941 году чудовище Гитлера как освободителя. Об этом почему-то наши «специалисты по Украине» никогда вслух не говорят. Мы до сих пор не хотим принимать во внимание, что характерная для Виктора Ющенко трактовка искусственного голода 1932–1933 годов как «голодомора», как геноцида украинского народа родилась еще в советское время, и прежде всего в умах партийной, советской элиты Украины. Посмотрите опубликованные в последние годы дневники руководителей Компартии Украины – Андрея Гиренко и Александра Капто. Олесь Гончар, самый советский из советских писателей Украины, лауреат Сталинской премии, писал: «С какой сатанинской силой уничтожалась Украина… Сталинщина своими ужасами, государственным садизмом превзошла все. Геноцид истребил самые деятельные силы народа. За какие же грехи нам выпала такая доля?». У Олеся Гончара, как и у Тараса Шевченко, «доля» – это прежде всего украинская доля, это страшная доля, и связана она с общей для нас всех русской историей, историей первого и второго, сталинского, крепостного права.
Что нас разделяет
И как только вы начнете всерьез относиться к тому, что лежит в основе украинского национального сознания, осознавать, что эту «страшную долю» украинцы связывают прежде всего с временами пребывания в российском государстве, то вы поймете, почему в их сознании так прочен миф о якобы спасительном европейском, антирусском векторе. По крайней мере, в сознании подавляющей части украинской элиты само понятие «независимая Украина» имеет смысл только тогда, когда их страна хотя бы символически, на словах движется от России в сторону Европы. Правда состоит в том, что за вторым Майданом, особенно сейчас, когда я пишу эту статью, стоит не столько желание интегрироваться в Европу, сколько страх перед возможными политическими последствиями вхождения Украины в Таможенный союз. В этих условиях было просто политическим безумием ставить, как это делал Сергей Глазьев (слава богу, на более высоком государственном уровне об этом речи нет), Украину перед выбором: или Таможенный союз, или европейская интеграция.
Так вот, главный мой вывод состоит в следующем. Состояние российско-украинских отношений зависит на самом деле не столько или, вернее, не только от количества денег, которые мы вливаем в украинскую экономику, но и от интенсивности страха утратить независимость и, самое главное, волю, свободу, в результате новой интеграции с Россией. Очевидно, – и надо учитывать это при выработке нашей политики в отношении Украины, – состояние и интенсивность такого страха во многом зависит от образа современной России, который складывается на сегодняшний день у украинцев. Одно дело – Россия девяностых, которая, как и украинцы, дружно осуждала преступления сталинской эпохи, и совсем другое дело – современная Россия, где даже иерархи РПЦ связывают русскость целиком и полностью с садизмом сталинской эпохи. И если идея суверенитета РСФСР тогда, в начале девяностых, физически убила русский мир, оставила Россию без юга, без значительной части Новороссии, то сегодня уже идея особой русской цивилизации отделяет нас от Украины надолго, а может быть, навсегда, морально, духовно.
По моему глубокому убеждению, и за идеологией суверенитета РСФСР, и за модным ныне в России учением об особой русской цивилизации стоит утрата современной русской политической элитой инстинкта самосохранения. Не могут украинцы и, конечно, прежде всего украинская национальная элита позитивно относиться к России, среди ценностей которой якобы – повторяю, якобы – нет ни ценности свободы, ни ценности благополучия, ни, самое главное, ценности человеческой жизни. Я ничего не придумал. Прочтите в «НГ-Политика» (21.01.14) статью руководителей Всемирного Русского Народного Собора протоиерея Всеволода Чаплина и Александра Рудакова «О Боге, человеке и цивилизации». Там прямо говорится, что ненавистные украинцам до сих пор колхозы являются «отражением христианского идеала», то есть освящены божественным промыслом. На мой взгляд, это не только духовное безумие, но и политическое. И после этого мы удивляемся, что многие украинцы так страшно боятся снова оказаться в составе России.
Я, упаси бог, не оправдываю вандализма «правого» сектора Майдана, не оправдываю явные преступления молодчиков военизированной «Свободы». Я просто хочу обратить внимание, что антирусские настроения в этой стране имеют не только историческую подоплеку, но и идеологическую, и связаны во многом с тем образом России, ложным образом, который мы сами сегодня себе выдумываем. Как можно было давать Александру Проханову комментировать российско-украинские отношения, Александру Проханову, который известен среднему и старшему поколению современной читающей Украины только тем, что он на протяжении всей своей жизни был певцом сталинского периода? Кто-то о чем-то думает у нас на государственном телевидении?! Как можно выпускать на экран «специалистов по Украине», у которых на лице всегда написано: «Я вру, я врал и буду врать»?
Идеология абсурда
Основное противоречие, кричащее противоречие в нашей политике состоит в том, что, с одной стороны, мы предпринимаем серьезные усилия, чтобы хоть в какой-то степени сохранить, хотя бы духовно, остатки русского мира, который мы сами начали сознательно разрушать в 1991 году, а с другой стороны – создаем непреодолимые морально-психологические препятствия на пути духовного, культурного сближения разорванных частей когда-то целостного русского мира. Ну трудно украинцу, даже не радикалу, не националисту, позитивно воспринять мать-Россию, где всерьез, на высшем уровне обсуждается вопрос: «Имеет или не имеет право население России ставить памятник Сталину». Трудно этническому украинцу, живущему до сих пор поэзией Тараса Шевченко, памятью об ужасах голодомора 1932–1933 годов, позитивно воспринимать современную Россию, где не только убежденные марксисты-ленинцы, но и иерархи РПЦ настаивают на том, что сталинская послевоенная эпоха была «периодом возвращения России к самой себе». Означает ли это, что сталинская Россия, где, как до сих пор помнят украинцы, давали восемь лет за две пригоршни зерна, вынесенного с поля, должна для них стать моральным идеалом? Абсурд.
И, обратите внимание, еще несколько лет назад этого абсурда в русской государственной идеологии не было. К примеру, Владимир Путин в речи на Бутовском полигоне 30 сентября 2007 года оценивал не только сталинский, но и ленинский период советской истории точно так, как упомянутый выше Олесь Гончар. Он говорил о том, что на практике реализация «пустой на поверку идеи», коммунистической идеи, когда игнорировалась ценность человеческой жизни, ценности прав и свобод человека, была, по сути, геноцидом против всего русского народа. Путин говорил о том, что масштаб этой трагедии «колоссальный: сотни тысяч, миллионы человек погибли». До настоящего времени ни один государственный деятель в России не связывал русскость со сталинщиной. Напротив, к примеру, тот же Путин еще совсем недавно отделял русскость от советскости, настаивал на том, что «Катынь – это преступление тоталитарного режима». То есть совсем недавно Путин (я уже не говорю о Медведеве) косвенно подтверждал, что Сталин совершил преступление против человечности. А сегодня даже у Путина в речах появляется словосочетание «государство-цивилизация», «страна-цивилизация».
Правда, слава богу, пока нет оснований считать, что Путин не связывает нашу страну-цивилизацию со свободой, с правами и ценностями личности. И, самое главное, к счастью, нет оснований считать, что Путин, как и нынешние идеологи особой русской цивилизации, отрицает самоценность человеческой жизни, отказался от христианского «не убий». Нет оснований считать, что Путин сегодня вкладывает в понятие «русская цивилизация» такой же смысл и такие же ценности, какие вкладывает в него Святейший Патриарх Кирилл. Хотя надо осознавать, что если, не дай бог, Путин сделает уступку адептам идеологии особой русской цивилизации и свяжет, в соответствии с ней, русскость с советскостью, то негативные политические и моральные последствия будут велики. Если русскость и советскость, как утверждают идеологи особой русской цивилизации, – это тождественные понятия, то тогда русским надо нести ответственность и за Катынь, и за все преступления, которые были совершены создававшимися при нашей поддержке прокоммунистическими властями Восточной Европы. Но, видит бог, никто всерьез уже в России не станет воспринимать Путина, который вслед за нынешними идеологами особой русской цивилизации будет говорить, что русские являются русскими только до тех пор, пока они полуголодные и «живут на минимуме материальных благ». На мой взгляд, вообще неприлично обвинять, как это делают некоторые идеологи особой русской цивилизации, население России в потребительстве, обвинять в потребительстве нацию, которая почти сто лет, по крайней мере начиная с 1917 года, недоедала, голодала, десятилетиями мучилась от советского дефицита.
Повторяю, что попытки превратить модное ныне в России учение об особой русской цивилизации, согласно которому, цитирую дословно, «советский строй – это реализация цивилизационного проекта, рожденного Россией и лежащего в русле ее истории и культуры», в государственную идеологию, нанесут огромный вред нашей стране. Если в свое время идеология суверенитета РСФСР убила СССР как историческую Россию, то идеология якобы особой и якобы коллективистской русской цивилизации начисто убивает какую-либо возможность сохранить русский мир, и прежде всего – как православный мир. Нельзя не видеть то, о чем не принято говорить сейчас в России: благодаря второму Майдану не только униаты, но и независимая украинская православная церковь Филарета укрепили свои позиции, по крайней мере в Киеве. Нельзя не видеть, что чем больше мы здесь, в России, будем настаивать, что сталинская советская система была выражением духовной сути русской нации, тем благодатнее будет морально-психологическая почва для пропаганды русофобии на Украине.
Дмытро Ярош и мистика российской истории
Я говорю о Дмитрии Яроше не как о бандеровце, не как об украинском националисте и даже не как об участнике боев с российской армией в Чечне. Дмитрий Ярош для меня – собирательный образ, олицетворение той слепой случайности, той злой воли, которая играла и продолжает играет большую роль в нашей русской судьбе. Посудите сами, не было бы Дмитрия Яроша с его «Правым сектором» и с его готовностью умереть, не было распада так и не состоявшейся до сих пор украинской государственности, не было бы у Путина соблазна присоединить Крым к РФ, вызванного распадом современной Украины, не было бы нынешней угрозы прямого вооруженного столкновения украинцев с русскими, не было бы нового издания холодной войны, и т. д. и т. п. Кстати, в этот момент, когда я пишу эти строки, Рада объявила о частичной мобилизации на Украине, а CNN берет интервью у представителей украинской интеллигенции, готовых «воевать» за независимую Украину.
Повторяю. Душа этого человека, Дмитрия Яроша, не вызывает у меня никакого интереса. Все они, борцы с «самодержавием», устроены одинаково. Хотя для понимания того, что происходило и, наверное, будет происходить на постсоветском пространстве, было бы интересно выяснить, почему этот человек, в прошлом – молодой рабочий из совсем советского Днепродзержинска Днепропетровской области, представитель не Западной, а Восточной Украины, бывший советский военнослужащий, не просто стал русофобом, а стал рисковать своей единственной жизнью во имя того, чтобы помочь врагам России. Американскими деньгами невозможно объяснить природу русофобии, которая живет и процветает на постсоветском пространстве.
Вся эта история с Дмитрием Ярошем, вообще с бойцами «Правого сектора», говорит о том, что все же сначала было украинское национальное сознание, вырастающее из родной мовы, из украинского языка, а потом уже – сакрализация Степана Бандеры как национального героя, как борца за независимую Украину. Вся эта идеализация Бандеры, конечно, от бедности своей украинской национальной истории. Но теперь уже, после того, что произошло на Майдане, после возникшей опасности прямого вооруженного противостояния русских и украинских солдат, очевидно, что на самом деле украинская идея – это самая что ни на есть антирусская идея. Теперь вышесказанное – медицинский факт. Теперь уже, после неизбежного присоединения Крыма к России, «разделенный народ», как раньше любил говорить Путин, превращается в противостоящие друг другу нации. Еще немного, и мы начнем воспринимать друг друга, как сербы хорватов и, наоборот, как хорваты сербов.
Я – о случайности в российской истории, ибо, не будь заявления соратника Дмитрия Яроша, сотника самообороны Майдана, 26-летнего Владимира Парасюка, прозвучавшего в тот момент, когда вечером 20 февраля 2014 года Виталий Кличко докладывал на сцене Майдана о результатах договоренностей между Януковичем и оппозицией, то, наверное, все бы вернулось на круги своя, и целостная Украина после очередных президентских выборов продолжала бы по-старому лавировать между Россией и Западом. Но этот 26-летний парень не согласился с результатами переговоров, возбужденно выскочил на сцену, перебил Кличко и закричал, что если к десяти часам утра «зек не пойдет вон», то они, «Правый сектор», пойдут «с оружием в руках штурмовать» резиденцию Януковича. А дальше все пошло-поехало по новому сценарию и украинской, и русской истории. Янукович услышал, испугался крови и убежал из Киева. В столице Украины начался хаос безвластия, крымчане действительно испугались пришествия на их землю бандеровцев, а дальше все, о чем я уже говорил: Путин решил воплотить в жизнь давний проект Лужкова и Затулина. Я уже не говорю о том, что с присоединения Крыма к России все только начинается. Лично я понимаю, что многое в действиях Путина вытекало из объективной обстановки, складывающейся на Украине. В конце концов, он прав: Запад, заигрывая с Майданом, сам стимулировал распад Украины. Их аналитики еще меньше знают о реальной Украине, чем наши собственные «специалисты». Но все мы оказались в водовороте событий, и чем все это кончится – никто не знает. Если честно, то с моей точки зрения для позитивного сценария шансы есть, но они совсем невелики. И все, что было спровоцировано «Правым сектором» Майдана, и образование новой украинской и новой русской нации – это только начало полного и окончательного распада складывавшегося по крайней мере три столетия русского мира, распада, начало которому (о чем все забыли) положило объявление в июне 1990 года Верховным Советом Съезда народных депутатов своего суверенитета, суверенитета РСФСР. Русский мир продолжает распадаться по сценарию, который был заложен в эти годы. Понятно и очевидно, я уже повторяюсь, что после всего, что произошло в Крыму накануне референдума 16 марта, после всех тех унижений, которые выпали на долю украинских военных в Крыму, которые остались верны своей присяге, так называемый раскол русского мира стал неизбежным. Эта сцена, когда растерянные молодые украинские солдаты через решетку ворот своих казарм смотрят на окруживших их русских десантников, наверное, навсегда останется в памяти украинского народа. Кстати, я обратил бы внимание на статью Андрея Кураева в «Московском комсомольце», где он всерьез пишет, что события в Крыму и вообще на Украине могут привести к тому, что православный Киев может окончательно распрощаться с Москвой, и вместе с приобретением Крыма будет утрачено складывавшееся веками единство русской православной церкви. По крайней мере, обращает на себя внимание, что киевский Синод Украинской православной церкви Московской патриархии однозначно осудил так называемые «злодеяния» государственной власти, то есть осудил Януковича и одновременно заявил о том, что он выступает «за сохранение целостности украинской державы».
Как советский интеллигент, испытывавший отвращение ко всей советской пропаганде, изобличающей на протяжении десятилетий «происки американского империализма», не могу не сказать, что и сегодня мы создаем очень поверхностный, односторонний образ событий, происходящих на Украине. Мы, как я уже пытался показать, ничего не говорим о неизбежных негативных последствиях нашего праздника единения Российской Федерации с Крымом. Мы все же преувеличиваем ксенофобию и националистические страсти боевиков Майдана. Ведь на самом деле националистический «Правый сектор» на смену политикам-украинцам привел космополитов. Теперь во главе Украины стоит одессит Яценюк, украиноговорящий русский Турчинов и, самое главное, армянка Юлия Тимошенко. Кстати, в ненависти Дмитрия Яроша к белорусу Януковичу, о чем свидетельствует его интервью нашей «Новой газете», нет ничего этнического. Он, этот боевик, ненавидит Януковича чисто классовой ненавистью эксплуатируемого к эксплуататору. И совсем не случайно экономическая программа «Правого сектора» почти дословно переписана из экономической программы КПРФ Геннадия Зюганова. Здесь и возвращение национальных богатств народу, и отмена частной собственности на землю и лесные угодья, и т. д. и т. п. Надо понимать, что радикализм среди славян чаще всего связан с «левой» идеей. Не очень объективно мы оцениваем и природу нынешней украинской власти. На самом деле Верховная Рада состоит из тех же депутатов, которые были легально избраны в 2011 году. Перемены произошли просто из-за того, что 12 депутатов бывшего премьер-министра Тигипко отказались от коалиции с «Партией регионов» и перешли на сторону «Батькивщины». И никто на самом деле не виновен, что Янукович струсил и фактически отказался от своей власти. И надо понимать, что если действительно растущее с каждым днем у многих этнических украинцев разочарование в своей слабой и никчемной государственности не заморозит боль от унижений, идущих от «старшего брата» в последние дни, то неизбежно укрепление антирусской основы украинской национальной идентичности. Надо понимать, что православное украинское национальное сознание – это сознание крестьян, страдающих от своей крепостной доли. В советское время к сознанию своей тяжкой украинской доли крестьян-рабов прибавилась память о муках так называемого голодомора. А теперь еще – унижение и переживания от решения «старшего брата» вернуть себе после шестидесяти лет Крым. С российской точки зрения, все, что сейчас происходит, – это восстановление исторической справедливости, а с украинской – это сплошной беспредел. Сначала эти русские, как это было в 1991 году, выталкивают УССР из СССР, чтобы самим владеть запасами газа и нефти, а теперь, когда они разбогатели, они используют уже свое военное преимущество, чтобы вернуть себе «жемчужину Черного моря». И там правда, и здесь правда. И в этом – весь драматизм ситуации. И в результате, если еще, не дай бог, произойдет вооруженное столкновение между российской и украинской армией, начнет формироваться уже общее и для униатской и для православной Украины антирусское национальное сознание. И тогда остатки бывшей УССР начнут ускоренными темпами двигаться на Запад, сожалея еще раз о том, что они не послушались в свое время Виктора Ющенко и не бросились в объятия НАТО.
И надо понимать, чего еще не осознали в новой, объединенной с Крымом России, что «Правый сектор» создал не только новую, антирусскую Украину, но и новую русскую нацию, нацию, живущую уже по законам военного времени, по законам осажденной крепости. Надо понимать, о чем образно, но, на мой взгляд, предельно близко к истине написал обозреватель «МК» Михаил Ростовский. Присоединив Крым к России, «Россия под руководством Путина не просто наступила на любимую мозоль Запада, мы переехали Западу „ногу“ на многотонном „КамАЗе“, а потом развернулись и переехали еще раз. Нынешний кризис не может завершиться по формуле „пошумели, поругались, разошлись, стали жить дальше“». От себя добавлю: наличие у России ядерного оружия помогло нам, по крайней мере на первом этапе, безболезненно, без особых рисков присоединить Крым к России. Но то же ядерное оружие провоцирует у Запада страстное желание во что бы то ни стало ослабить, уничтожить эту непредсказуемую Россию, «с ее непредсказуемым лидером». Я слышал эту фразу не один раз на CNN в последние дни, и все это серьезно. Мы действительно вступили в новую эпоху развития России. Мы превратились в нацию, которая, защищая свои (с нашей точки зрения) национальные интересы, вступила в долговременный, затяжной конфликт с Западом. Все верно. Сначала последствия экономических санкций не будут сильно сказываться на внутренней политической стабильности. Но по мере того, как консолидация народа и власти, вызванная соединением Крыма с Российской Федерацией, будет ослабевать, будет расти недовольство, связанное с неизбежной утратой существующего сейчас уровня благосостояния. И так далее, и так далее. Я согласен с тем, что после референдума 16 марта назад дороги нет, что лучше страдать, сохранив свое достоинство и честь, чем страдать, будучи к тому же униженным и оскорбленным в своих чувствах. И только политики, не имеющие ума, а может, и совести, могут уверять народ, что и на этот раз все обойдется, что никаких серьезных санкций не будет, что нас вместе с Крымом ожидает счастливое будущее.
Надо понимать, что Дмитрий Ярош со своим «Правым сектором» создал не только прозападную, антирусскую украинскую нацию, которая уже сейчас во всех своих бедах обвиняет Россию, но и новую, очень прокоммунистическую русскую нацию. Надо видеть, что в России в последние дни вместе с ростом желающих объединиться с Крымом (два месяца назад их было всего 35 %) росли просоветские настроения. Праздник объединения Крыма с Россией сегодня у нас празднуется чисто по-советски, как День победы 9 мая. Теперь уже окончательно главным героем новой России становится вождь наших побед товарищ Сталин, о чем мы слышим в последние дни на телевидении. Нельзя не видеть, что за стремлением вернуть в Россию Крым стояло не дореволюционное понимание России и русскости (в рамках этого сознания вся Новороссия, и прежде всего Одесса, является неотъемлемой частью России), а советское сознание русскости, связывающее понятие Россия с границами, созданными большевиками РСФСР.
Я, честно говоря, не вижу у России возможностей в условиях новой конфронтации с Западом сохранить себя, ответить на новые вызовы без восстановления цензуры и железного занавеса, без отмены права на эмиграцию. Очевидно, что наш креативный класс, который и без всякой новой «холодной войны» думал о том, чтобы «свалить из России», вряд ли захочет жить в стране, будущее которой стало крайне неопределенным. И получается, что Дмитрий Ярош со своим «Правым сектором» создал не только новую Украину, где нет места тем, для кого Степан Бандера никогда не станет национальным героем, но и новую Россию, где придется молчать всем тем, для кого Ленин и Сталин остаются заурядными палачами. Кстати, без всякого противостояния с Западом, по новому закону всем тем, кто, как я, утверждает, что Сталин был палач пострашнее Гитлера, ибо он убивал своих, а тот чужих, уже полагается двухгодичный срок.
И последнее, почему меня потянуло на философские размышления о русской истории, и откуда этот пессимизм, которым дышит, наверное, эта моя статья. Но ведь действительно, если посмотреть на происходящее в контексте нашего страшного русского ХХ века, то история повторяется. Мы все время ищем себе на голову новые приключения, не способны нормально жить и развиваться, не способны строить, созидать без надрыва, без мобилизационной экономики, без тягот и лишений. Все-таки все поразительно зыбко, неустойчиво в нашей русской истории. Нам быстро надоедает нормальная, спокойная жизнь, и мы дружно, как настоящие самоубийцы, ломаем все устоявшееся, ищем конфликтов, а на самом деле просто смерти.
Честно говоря, и это не преувеличение, я смотрю на все происходящее не только как человек, вся основная жизнь которого пришлась на годы «холодной войны», но и как глубокий старик, как будто живущий второе столетие. Моя беда, а может быть, мое счастье состоит в том, что мои дедушки, которые меня воспитывали в детстве и отрочестве, влили в мое сознание свою собственную историческую память. Отец моего отца, отставной чекист, полурусский-полулатыш Леонид Дзегудзе, был 1890 года рождения. Отец моей матери Еремей Ципко, крестьянин из Проскурова, ровесник Сталина, был 1880 года рождения. Так вот, поразительно, они, «красные», никогда ничего не рассказывали о революции, а только о том, что они потеряли, что было в николаевской России. Первый, интеллигент, все время рассказывал о своей прабабушке, дочери адъютанта Суворова Андриана Денисова, которая умерла у него на руках в Киеве в 1924 году в возрасте 104 лет, и, естественно, о воинских подвигах своего прадеда-генерала. А второй дед, Ципко, по поводу и без повода, рассказывал о голоде 1901 года в его родной деревне Ольшаны под Каменец-Подольском и о том, как он был счастлив, что в конце концов попал в сытую Одессу. Кстати, они почему-то настойчиво (теперь я понимаю, почему) внедряли в мою голову все эти события в их жизни, которые имели отношение к российской истории. Кстати, и дед Леонид, и дед Еремей очень гордились тем, что судьба свела их в разное время с Максимом Горьким. Первый показывал мне фотографию 1912 года, на которой он сидит рядом с Горьким у него на вилле на Капри, тогда дед Леонид учился на инженерном факультете Неаполитанского университета. А второй, дед Еремей, рассказывал мне о том, как они вместе с Горьким в 1901 году работали грузчиками в одесском порту и вместе ходили в «обжорку», где обед стоил всего 18 копеек. И почти каждый вечер, когда я был рядом с ними, то с первым, то со вторым, они говорили о прошлом как об утерянном рае. И мое сознание все-таки политизированного ребенка пронизывала их болезненная ностальгия о той России, которая по их вине была утрачена ими навсегда.
Я вспомнил о своем, о личном, о сидящей во мне, благодаря моим дедушкам, памяти о дореволюционной России для того, чтобы объяснить, почему все, что происходит сейчас и на Украине, и в России, вызывает в моем подсознании почти животный страх. На фоне того, что пережили последние четыре-пять поколений русских людей, ничего нового нет. Наша русская, все-таки страшная судьба толкает нас неумолимо опять в новую чрезвычайщину, в новые испытания. Наверное, у всех народов власть здравого смысла зыбка и легко отступает перед напором тех, кто, как Ленины, Яроши, ищет бури, под напором различных мечтателей, готовых умереть за свою «идею», а иногда просто под напором авантюристов. Но ведь у нас, русских, беда не только в том, что власть здравого смысла зыбка, что все всегда держится на волоске, но и в страсти постоянно шарахаться из крайности в крайность. Нет у нас никакого инстинкта самосохранения. Сначала, в 1917 году, в России многим вместе с большевиками захотелось создать мир, которого никогда не было, мир без частной собственности, рынка, эксплуатации человека человеком. Через семьдесят лет русские с таким же страшным рвением начали ломать только что устоявшийся социализм и строить заново капитализм. Но этого оказалось мало. Вместе с советской экономикой именно русские, воодушевленные идеей суверенитета РСФСР, начали уничтожать создававшийся четыре столетия русский мир, оставив Крым, Одессу, сознательно отказавшись от результатов всех наших военных побед. Но не прошло и четверти века, как те же русские (примером тому Геннадий Зюганов) со всей решимостью начали восстанавливать разрушенный ими русский мир и, не думая о последствиях, присоединять к РФ Крым. И никто не знает, что в этом решении от действительно проснувшегося русского патриотизма, а что – от неистребимой русской страсти самим создавать на своем пути непреодолимые преграды к нормальной человеческой жизни, нормальному человеческому счастью.
И самое главное. Опасность состоит в том, что у нас самих очень много тех, кому, как бойцам «Правого сектора», скучно так просто жить и работать, кто ищет бури и готов идти на все, лишь бы на дыбы встала их страна. Надо понимать, что чрезвычайное политическое положение, возникшее в стране после присоединения Крыма, на руку тем, кто жаждет бури, кто мечтает о своем русском Евромайдане, о свержении ненавистного им «режима Путина». И как только те, кто с утра до вечера занят проблемой выживания, поймут, что возникшее в результате неизбежных санкций снижение прежнего уровня жизни – надолго и всерьез, что от присоединения Крыма пострадали прежде всего они, простые смертные, а не олигархи, то наступит час наших собственных Ярошей. Дай бог, чтобы на этот раз я ошибся, чтобы на этот раз мой пессимизм не оправдался. Не было у меня никакой радости от того, что я первый в 1990 году сказал, что суверенитет РСФСР убьет Россию, и мой прогноз оправдался. Надеюсь, что на этот раз мои пессимистические настроения не имеют под собой почвы.
Конспект книги Сергея Щеголева «Украинское движение как современный этап южнорусского сепаратизма»
«Под южнорусским сепаратизмом или отщепенством мы разумеем попытки ослабить или порвать связь, соединяющую малорусское племя с великорусским. По тем средствам, с помощью которых сепаратисты стремятся к достижению своей цели, мы можем различать сепаратизм политический (государственная измена гетманов Выговского и Мазепы) и культурно-этнографический или украинофильский (Максимович, Костомаров и, пожалуй, Кулиш)».
«В 1360 году литовский князь Ольгерд присоединил к Литве Черниговское княжество, через три года – Подолию и Киевскую землю, а в 1377 году – Волынь; в 1386 году превратилась в польскую провинцию Галицкая Русь. Литовско-русское государство уже в начале XV века, после сейма в Городле, открывшего широкое поле для окатоличения высших классов, стало в лице многочисленных русских православных бояр как малорусского, так и белорусского происхождения тяготеть к Москве и искать у нее помощи».
«Допуская, что Богдан был не столько сознательным, сколько стихийным орудием воссоединения Малороссии, невозможно не видеть во всех его действиях и начинаниях сепаратизма антипольского – противоположность антимосковскому сепаратизму полонофила Мазепы, который «был воспитан в польских обычаях и считал польское государственное устройство наилучшим»[10].
«В начале 1825 года состоялся в Житомире съезд польских и русских заговорщиков, под именем «славянского собрания». Из русских были здесь, в числе прочих, Сергей и Ипполит Муравьевы-Апостолы и поэт Рылеев. В этом заседании поляк Фома Падурра доказывал необходимость «для дела общей свободы» восстановить независимость Малороссии, изъявив готовность в таком направлении вести пропаганду в народе, напоминая ему его прежнюю «козацкую славу». Все присутствовавшие – и поляки, и русские – одобрили эту мысль. За выполнение ее принялся помещик-украинофил Вацлав Ржевусский, называвший себя «атаманом Ревухой»; вместе с Падуррой он принялся за распространение среди южнорусского населения мысли о независимости Малороссии. Позднее он основал в Саврани «школу лирников»; к составляемым Падуррою тенденциозным песням Ржевусский сочинял музыку; когда их лирники были подготовлены, они пустили их в народ; туда же пошел и сам Падурра с лирою в руках».
«Как уверяет польский писатель Л. Яновский, в начале царствования Александра I «в Харькове и Полтаве у некоторых ожили планы отдаления левобережной Малороссии от России; планы эти нашли себе выражение в полтавской масонской ложе „Любовь к истине“, где играл заметную роль (творец „Энеиды“) Котляревский».
«Наиболее видными из старших представителей украинофильства были Костомаров, Шевченко и Кулиш. В 1846 году они образовали тайный панславистский республиканский кружок по имени Кирилло-Мефодиевского братства и в основу программы положили федерацию автономных славянских штатов, из числа коих назовем: 1) белорусский, 2) польский (этнографич. Польша), 3) западный малороссийский (часть Галиции и Юго-западный край) и 4) восточный малороссийский. Кроме России, предполагалось пригласить также Чехию, Болгарию и Сербию. Все столицы (в том числе Петербург и Москва) упраздняются. Сейм собирается в Киеве, где резиденция президента республики. Россию предполагалось разделить на 14 частей, не считая автономной Польши. По оценке М. Грушевского, братство (иначе «Кружок Шевченко») противопоставляло самодержавному режиму идею свободной славянской федерации, это было возобновлением федеративных идей «Соединенных Славян» 1820-х годов («Славянское собрание» в Житомире), но с тою существенною поправкою, что принцип национальной федерации проводился теперь и внутри восточного Славянства».
«Не была свободна поэзия Шевченко и от польских влияний и даже воздействий. Покойным киевским профессором Н. И. Дашкевичем было доказано, что поэзия Шевченко раннего периода находится в теснейшей связи с польской литературой, с произведениями, особенно революционными: Мицкевича, Чайковского, Залесского и Гощинского. Влиянием некоторых польских писателей он склонен объяснять «антимосковское» настроение Шевченко. По мнению польского публициста Василевского, политические стихотворные памфлеты «Сон» и «Великий Лех», а также многие мелкие стихотворения Шевченко написаны под очевидным влиянием мицкевичевских «Дзядов» и «Книг пилигримства». Не следует забывать, что накануне польского восстания 1831 года шестнадцатилетним юношей Шевченко проживал в Вильно и Варшаве, где восприимчивое воображение его впитывало, как губка, революционные настроения польской молодежи: ненависть к «Москве», к царской власти вообще, а в частности к императору Николаю Павловичу. Семевский также склонен думать, что ненависть к русскому правительству должна была поддерживаться в Шевченко некоторыми произведениями Мицкевича, которыми он зачитывался, как, например, «Dziady»; эта мысль косвенно подтверждается тем, что отправившийся заграницу в 1847 году член кирилло-мефодиевского общества Савич передал в Париж Мицкевичу, по поручению Шевченко, его поэму «Кавказ».
«„Две русские народности“ сливались, в глазах Костомарова, в высшее национальное „единство русского народа“. Деля русскую историю на периоды, он от Киевского периода переходил к владимирскому и московскому, что с точки зрения современной украинской партии является страшной ересью; в своих характеристиках малорусского племени Костомаров неоднократно подчеркивает его неспособность к политической жизни и высказывает уверенность, что воссоединение Малороссии с Россией закончило навсегда самостоятельную политическую карьеру Малороссии. Современный украинских дел мастер проф. М. Грушевский укоряет Костомарова и за то, что он, работая над историей казаччины, не становился на точку зрения „украинских интересов“: резко осуждал Хмельницкого за его переговоры с Турцией после 1651 года и неуважительно отзывался о гетманах Выговском, Дорошенко и Мазепе, говоря, что масса казачества не шла «за этими господами, когда они являлись противниками и врагами царя». Не одобряет г. Грушевский Костомарова и за то, что последний объясняет позицию малорусских народных масс „инстинктивным чувством“, повелевавшим всегда и при каждом случае держать сторону русского правительства».
«Украинофильство польских писателей соединялось с чисто-польской точки зрения на прошлое малорусской народности; они останавливались на тех моментах, когда она действовала заодно с поляками. Казак польских украинофилов был казак на службе у Речи Посполитой. Увлечение малорусской народностью и казачеством создало среди поляков политическое направление так наз. „казакофильство“ или „хлопоманию“. Это было демократическое течение, особенно развившееся среди польской молодежи перед последним польским восстанием. В 1851 году польским эмигрантом Михаилом Чайковским, принявшим ислам и известным более под именем Садыка-паши, была в Турции сделана попытка восстановления Запорожской Сечи, с тем же польско-казацким оттенком, какой носили казаки в произведениях польско-украинской школы. Восстановленная Сечь должна была, по мысли Чайковского, служить возрождению Польши. В войну 1853–56 годов Могаммед-Садык Чайковский боролся со своими „казаками“ в турецких рядах против России.
В начале шестидесятых годов усилились со стороны поляков попытки разжечь в юго-западной Руси украинофильское движение для использования его в своих польских целях. Готовясь к мятежу, поляки усердно культивировали южнорусский сепаратизм, ибо знали свое слабосилие и рассчитывали руками и боками малороссов побороть Россию и восстановить Польшу».
«Неудивительно, что аппетиты украинофилов разыгрались: некоторые из них стали добиваться введения малорусского языка в школы на Юге России уже не как вспомогательного, а как главного. Министр Головнин шел и этому преступному требованию навстречу, но честь народного просвещения была спасена другими ведомствами».
«20 января 1863 года состоялось Высочайше одобренное распоряжение министра внутренних дел Валуева о приостановке печатания книг религиозных, популярно-научных и учебных на малорусском языке, так что применение этого языка оказалось разрешенным лишь для изящной словесности. На протест со стороны украинофильствующего Головнина Валуев пишет (в июле 1863 года), что, по его мнению, замыслы малороссов (склонных к литературному сепаратизму) не только совпадают с намерениями поляков, но и чуть ли не вызваны польской интригой. В упомянутом распорядительном циркуляре Валуева (по цензурному ведомству) высказывается подозрение, что украинское движение инспирируется „политическими замыслами Польши“ и базируется на „сочиняемом“ некоторыми малороссиянами так называемом украинском языке».
«Московское царство, поясняет Драгоманов, выполняло и наши национальные задачи, с тех пор как история сложилась так, что мы сами для себя не могли их выполнять; такими задачами были освобождение нашего края от ига татарско-турецкого и от подданства польского. „Я прошу кого угодно, – иронически восклицает женевский эмигрант, – представить себе культурную Украйну с набегами татар за ясырем (на Полтавщине это было еще в 1739 году), с турками в Азове и на лиманах, без Одессы, Таганрога и т. д. <…> А если так, то нужно же признать, что московское царство все-таки выполнило элементарную географически-национальную задачу Украины“».
«В тридцатых и сороковых годах постепенно росло в Галиции сознание кровного родства местного населения и его речи с русским народом и русским книжным языком; талантливым апостолом такого сближения был наш знаменитый историк М. Погодин, посетивший Львов в 1835, 1839 и 1842 годах. Еще большее значение имело, несомненно, прохождение через Галицию в 1849 году русской армии (венгерский поход), когда народ услышал родную и понятную для него русскую речь. Если бы не упомянутое давление австрийского правительства, то русская культура пустила бы в Галиции корни гораздо глубже, нежели это случилось на деле».
«Еще более определенно высказывается по этому поводу современный сотрудник М. Грушевского М. Возняк: по его убеждению, даже в первой половине XVII века все говоры Галичины принадлежали к северно-малорусскому поднаречию, и лишь во время казацких войн туда привнесены были южно-малорусские элементы».
«В 1910 году кандидатом украинской партии в Галиции Лагодинским была опубликована речь, произнесенная на предвыборном собрании; оратор приглашает галичан „организовать восстание малороссов в России, чтобы пробить окно в великой… тюрьме народов“. Осенью 1911 года член венского парламента Сенгалевич произнес, при открытии памятника писателю Маркиану Шашкевичу на его родине, перед толпой делегатов и селян, публичную речь, представляющую, так сказать, квинтэссенцию ирредентизма. Украинцы, по словам оратора, стоят теперь исполинской толпой в тридцать миллионов, оживленные одним огненным лозунгом „Свободная Украина“. Огонь разгорается по всей Украине… у всех есть непреклонная вера в будущность народа во всеукраинской совокупности и объединении. Кончая речь, оратор призывает идти неустрашимо в освободительный бой.
Член венской палаты депутатов и профессор львовского университета Днестрянский, в речи на партийном митинге в м. Куликове (в Галиции) 15 октября 1911 года заявил, что „украинцы“ стремятся с помощью австрийского правительства исправить ошибку великого Богдана, именно – оторвать Украину от москалей и основать свое особое украинское королевство».
«На стр. 14 Записка ставит в вину ограничениям 1863 года „ненаступление полного расцвета малорусской письменности во всех родах, выработки единого малорусского литературного языка, осмысленного первоначального обучения малорусского простого народа посредством родной его речи“. <…>
«На странице 16 записки мы читаем, что в 1859 году „некоторые из украинофилов добивались даже введения малорусского языка в украинские школы уже не как вспомогательного, а как главного, и в поддержку этим требованиям в журнале министерства народного просвещения (при министре Головнине) была напечатана статья Львовского о самостоятельности малорусского языка“. <…>
На стр. 18 Академия Наук устанавливает, что к 1863 году малорусский язык „уже испытал себя на всех поприщах“. Такая аттестация, даже в применении к тем немногим поприщам, на которых малороссы действительно испытали свои силы, верна лишь постольку, поскольку речь идет об испытании, ибо результаты последнего нельзя, как мы увидим, причислить к удовлетворительным. <…>
Касаясь (стр. 36–37) Закона 1876 о разрешении печатания „по-малорусски“ произведений изящной словесности, а также исторических документов и памятников, Записка странным и непонятным образом допускает объединение под термином „малорусский язык“ трех совершенно различных понятий. В эту рубрику зачисляет она, во-первых, книжный язык Западной Руси, развившийся на древней общерусской основе, воспринимавший в XIV–XVII веках малоруссизмы, белоруссизмы и полонизмы, оставивший много документов и с XVIII века отчасти вытесненный московской книжной речью, отчасти слившийся с ней. Во-вторых, малороссийским языком Записка называет (и совершенно справедливо) литературную обработку (или воспроизведение) народных малорусских говоров, начиная от виршей и интермедий XVII–XVIII века и продолжая произведениями Котляревского, Квитки, Шевченко, Кулиша и др. (до 1876 года)».
«Резолюции в пользу „украинских кафедр“ приняты были осенью 1905 года сходками студентов-„украинцев“ сперва петербургского, а потом новороссийского университетов. Вскоре, однако, все университеты были закрыты на целый год, и лишь осенью 1906 года украинское студенчество возобновило свои домогательства, коим предшествовали аналогичные ходатайства харьковской, черниговской и полтавской городских дум и советы трех университетов Юга России. Застрельщиками оказались, на этот раз, киевские студенты; кроме малороссов, в этой агитации принимали систематическое участие студенты-поляки и семиты (в числе последних убийца статс-секретаря Столыпина – Мордко Богров). <…>
Киевская студенческая сходка высказалась за желательность „украинизации всех трех университетов, находящихся на территории украинского народа“, а на первое время ограничилась подачей ректору петиции об учреждении кафедр украиноведения (литературы, истории, языка и права); под петицией, которая побывала еще на нескольких студенческих сходках, собрано 1430 подписей. Местная партийная газета печатала коллективные сочувственные студенческим домогательствам письма, за подписями преимущественно учеников среднеучебных заведений и учителей народных школ, а также крестьян и рабочих; всего таких подписей было, будто бы, более десяти тысяч. Солидарно с киевским студенчеством выступили с требованием учреждения украинских кафедр слушательницы женских курсов в Петербурге и Киеве и студенты университетов в Харькове, Одессе, Петербурге и Москве. Ответы получились по всем петициям отрицательные, а кое-где и вовсе не были даны».
«Попытки „украинских“ авторов экспроприировать всю древнерусскую литературу и налепить на ее памятниках украинские ярлычки нашли себе еще в 1894 году оценку в отзыве проф. М. Драгоманова. „Иногда причисляют к украинской литературе, – пишет Драгоманов, – старые памятники дотатарской эпохи; но эти памятники (Нестор и др.) писаны были языком старо-болгарским, а не украинским, к тому же они очень подкрепляют «общерусские» теории, ибо переписывались не меньше в Новгороде и Суздальском княжестве, чем в Киевском, а некоторые только на Севере и сохранились. Это вопрос, с которым нужно быть весьма осторожным“».
«Приведенные рассуждения едва ли оставляют место сомнению в том, что сине-желтый цвет, по традиции от галицко-волынской (якобы украинской) державы, а также от эпохи гетманщины и гайдаматчины, избран украинской партией в качестве национального символа и лозунга „Соборной Украины“. Примеров использования этих цветов при украинских манифестациях в России и за кордоном легко найти много в текущей прессе; мы ограничимся лишь несколькими».
«Из 221/3 миллионов малороссов, числившихся в Империи по последней переписи 1897 года, на Малороссию, Новороссию и Предкавказье падало около 181/4 миллионов. В Правобережной Малороссии, то есть трех губерниях Юго-Западного края, было 71/3 миллионов малороссов при 400 тысячах великороссов, что соответствует отношению 18:1. В Левобережной Малороссии (губ. Черниговская, Полтавская и Харьковская) на 61/5 мил. малороссов приходился 1 миллион великороссов (отношение 6:1). В трех Новороссийских губерниях (Екатеринославской, Херсонской и Таврической) сожительствовали 3½ миллиона малороссов и 11/5 мил. великороссов (отношение 3:1). В Предкавказье (губ. Ставропольской и области Кубанской) 21/2 миллиона русского населения распределялись между обеими ветвями поровну (отношение 1:1). Во всех перечисленных 10 губерниях и 1 области число малороссов (181/4 мил.) относилось к числу великороссов (почти 4 мил.) как 5:1. Нужно полагать, что за последние 15 лет, при громадной малорусской эмиграции в Азию рядом с торгово-промышленным тяготением Великороссии к Черному морю, указанное выше отношение осталось, по меньшей мере, неизменным. Неизбежное взаимное перебалтывание „кацапов“ с „хохлами“ и многочисленные смешанные браки с „общерусским“ потомством в результате и с гибридными формами речи в домашнем обиходе известны каждому жителю Юга».
«Из кадетов вспомнил об „украинцах“ (в Холмщине) лишь один оратор г. Лучицкий; его речь „была настолько неясна («невиразна»), что производила впечатление произнесенной ради приличия“ („для годиться“). Трудовики Булат (литовец) и Петров (великоросс) „дали в своих речах образец симпатий к украинскому народу“ (то есть к украинству). Социал-демократ Покровский (великоросс) также ораторствовал за претензии укр. партии; его товарищ Чхеидзе восклицал о трагической судьбе украинцев в России; вся социал-демократическая фракция объявила, что украинская национальность, как и польская, являются в России нациями „порабощенными“. Медвежью услугу оказал украинской партии одессит Никольский (кадет), огласивший в Думе претенциозное письмо проф. М. Грушевского, отрицающее пользу русской культуры для населения Холмщины: письмо это отчасти раскрыло перед Думой чудовищность претензий партии».
«Украинская партия, в оправдание своего существования, своей работы и своих надежд, выдвигает стихийность стремления малороссов к обособленности. Тот же г. Грушевский находит у этого „огромного тридцатимиллионного населения естественные стремления к своему самоопределению“; он констатирует „у украинского населения стихийную привязанность к своему языку“ и, таким образом, провозглашает „органичность, стихийную силу и значение украинских национальных запросов“ и даже отождествляет „нужды и задачи украинства“ (подразумевая укр. движение) с „нуждами и задачами украинского крестьянства“. В том же роде высказывается и „Рада“, уверяющая, напр., будто „воля украинского народа к самостоятельной культурной жизни всегда (?) проявлялась, проявляется и теперь“. „Рада“ твердит, что в настоящее время „национальное возрождение охватило широкие массы украинского народа“. Газета ставит „сознание своего украинского я“ рядом с „сознанием интересов своего края“. Но особенно ценна и показательна для нас угроза опять-таки г. Грушевского, будто „украинство развивается, благодаря стихийной силе народной жизни независимо от того, существуют ли «Просвиты» или иные товарищества, существует ли украинская пресса или нет“».
«Украинские земли, хотя бы только по Днепру, это один из самых богатых, пахотных в мире, с большими задатками на промышленно-торговое развитие. Великая сплавная река, выгодные пристани на берегу моря облегчают сообщение. А Черное море? Оно соединяет три части мира с собою и в недалеком будущем будет тем, чем было в древние века, то есть одним из самых оживленных центров торговой и культурной жизни на Востоке. С падением Турции и сооружением багдадской железной дороги, через Черное море будет идти одна из главных артерий мирового движения; туда пойдут европейский вывоз, колонизация вглубь Азии и на Индийский океан в восточную Африку. Одним словом, такая Одесса, Николаев, Херсон и устье Дуная без сравнения более ценны для Австрии, чем Солунь».
«Щирый украинец В. Жаботинский, кладущий в свой портфель претензий и защиту европейского национализма, заявляет не без апломба, что „национальная проблема должна занять отныне свое место во главе, в центре, на первом плане российской политической жизни“. Для южнорусского населения восточная фантазия этого публициста рисует целую демократическую идиллию. Мужик, по убеждению г. Жаботинского, все перенесет, все переживет, всех перепрет (переспорит) и постепенно, шаг за шагом, но неудержимо и непобедимо пролезет в города, и то, что теперь считается мужичьим языком, будет в городах через два поколения языком газет, театров, вывесок – и еще больше».
«Оставляя в стороне вопрос о 98 языках, попытаемся взвесить шансы южнорусского сепаратизма (украинского движения).
Движение это за последние 20–25 лет росло в России по мере снятия ограничений с малорусского печатного слова; в последние 6–7 лет, благодаря малой осведомленности правительства и широких кругов русского общества с сущностью этого движения, с его тактикой и (выражаясь термином проф. Грушевского) „дипломатикой“, оно успело принять довольно значительные размеры и вьет свои гнезда в некоторых сельских школах и кооперативах, в земствах и муниципалитетах, под сенью храмов веры и храмов науки».
«По словам польского историка А. Яблоновского, „после татарского разгрома (1482 год) элемент кривичский и родств. племен, по нынешнему белорусский, начал сильно напирать, наплывать на Юг, где он растворялся в малорусском элементе“. Наплыв этот с течением времени рос, переваривание пришельцев южанами становилось более медленным, и тот же историк констатирует, что „в половине XVI века области нижнего Днепра (dolongo Dniepru), даже за Черкассами, преобладал элемент белорусский“».
«Украинская партия следит ревнивым оком за судьбой малороссов-переселенцев (эмигрантов). Издания львовской „просвиты“ пророчествуют даже о появлении „новых Украин“ в Сибири.
Наша азиатская колонизация увлекает за Урал действительно много малороссов, образующих иногда на новых местах целые малорусские села. Малороссы оселились преимущественно в Томской губ. и областях: Акмолинской, Тургайской, Приморской и Амурской. В Приморской обл. они составляют 54 % населения, в Амурской даже 80 %. Украинская пресса призывает своих адептов вести в Сибири пропаганду украинства и отмечает проявления этой пропаганды во Владивостоке, Никольске Уссурийском и Хабаровске, где в „Хохлацкой слободке“ роль „сознательных украинцев“ ведется ссыльными. В порыве ажитации или агитации „Вiстник“ предсказывает образование „Дальневосточной Украины у Великого Океана“, а „Рада“ зовет Владивосток „столицей“ этой Украины».