Глава 2. Борьба за влияние в поле культуры
Почему мы начинаем говорить именно о влиянии? Традиционно интернет воспринимается как неиерархическая сетевая децентрализованная структура. Можно сказать, что интернет есть воплощенная на практике теоретической модель ризомы92. Однако если попытаться перейти к практическому использованию ризоматической модели, то столкнемся с некоторыми трудностями. В первую очередь с тем, что в неиерархической структуре обнаруживаются странным образом оформившиеся центры влияния (узловые точки), которые притягивают пользователей и определяют тенденции.
Собственно, под вопросом оказывается сам способ централизованного распространения информации и все плюсы для контроля ситуации, которые можно из этого извлечь: дозирование, фильтрация, манипуляция.
2.1. Культурное влияние и культурная зависимость
Возможно, было бы более традиционно начинать говорить о феномене влияния в контексте «диалога культур»93. Но этот подход был бы хорош для ситуации диалога или иного взаимодействия культур. При этом если мы понимаем универсальность интернета как технологии, то в данном случае можно говорить о другом измерении или понимании коммуникации: не коммуникация как борьба за доминирование ценностей, а коммуникация по поводу объекта, в нашем случае – интернет-технологии.
В случае с заимствованием в интенете можно говорить о стратегии «Ctrl + C» и «Ctrl + V» или (copy paste – скопировать и вставить). Плагиат подобного рода встречается сплошь и рядом. Но это может указывать только на тотально непреодолимую интеллектуальную зависимость плагиаторов, от их ментальных доноров.
Попытаемся избежать избыточного пересказа очень увлекательной истории появления интернета, точнее, перерождения организованной под военные нужды сети APANET в более гуманную структуру, то, что собственно сегодня и является интернетом. Все это чрезвычайно подробно написано у М. Кастельса94 и пересказывать нет необходимости. Для нас интереснее как эта технология попала в изучаемый страны и какие это попадание оказало последствия.
Скупой на эмоции и прилагательные язык календарей и справочников свидетельствует:
19 сентября 1990 г. в базе данных InterNIC зарегистрирован домен первого уровня. SU – Советский Союз95
1 декабря 1992 г. появился. UA96
24 марта 1994 г. появился. MD97
7 апреля 1994 г. появился. RU98
10 мая 1994 г. появился. BY99
Отдельно отметим, что формальный возрастной критерий – кто старше или кто первым начал в данном случае не работает, точнее, не должен был бы работать.
Диалог культур и постепенное развитие, обогащение коммуницирующих культур может быть очень интересным для работы с культурными текстами, когда динамика коммуникации прослеживается на протяжении нескольких столетий. В нашем же случае, когда сам феномен и все, что с ним связано, имеют менее чем двадцатилетнюю историю, говорить о динамике, о длительном диалоге достаточно проблематично. Так как культурные и не только изменения происходят не столько на наших глазах, сколько непосредственно с нашим участием.
Заимствование и диалог культур – это очень даже приемлемая для конструктивного сосуществования форма. Следует обратить внимание, что эта коммуникация не совсем способствует взаимному развитию культур, т. е. когда диалог культур воспринимался на каком-то буквальном уровне как обмен образцами культурных ценностей и задолго до появления механически воспроизводимых произведений искусства, это было бы возможно. Теперь же, в изменившейся ситуации, диалог культур превращается в массовый обмен культурными знаками, на которые уже наклеены ценники.
В ситуации, когда одна из культур оказывается донором или гиперпроизводителем, а другая – реципиентом, потребителем этих культурных знаков, оказывается, что есть все шансы случайно и незаметно повторить судьбу колонии.
2.1.1. Заимствование / копирование
Когда проводились исследовательские интервью с экспертами, то термин «зависимость» никак не пояснялся, в том смысле, что множественность значений в его понимании не учитывалась. Если мы попробуем найти аналоги, например, в английском языке, то окажется, что зависимость можно понять и как addiction, и как dependece. Кстати, очень похожая ситуация «непроблематицазии» в русском языке категории пола: sex и gender и, как следствие, использование кальки «гендер».
Получается, что в случае взаимоотношений с Рунетом мы сталкиваемся с двумя видами зависимости. Зависимости (addiction) как привязанности, как потребности для стабильного существования. И зависимости (dependece) как несамостоятельности, как бесконечной ситуации пребывания в статусе «младшего брата» или просто подчиненном положении. Применительно к изучаемому вопросу можно использовать оба варианта понимания зависимости. При этом важно отметить, что «интернет служит механизмом доставки для многих зависимостей, которые лишены материальной субстанции в своем основании, особенно таких, как видеоигры, секс, социальные сети, азартные игры и другие»100.
Самостоятельность национального сегмента сети можно определять исходя из наличия и использования ключевых интернет-сервисов: поиск, каталог и почта. Вокруг этого все и выстраивается, и оценивать создание локально ориентированного сервиса в терминах копии и оригинала не совсем корректно. Тем более, что есть глобальные сервисы, которые весьма вольно обращаются с административными границами: <361; 2.7.> «Потому, что на самом деле ну вот тот же самый mail.ru используют с тем же успехом и беларусы, и украинцы, и россияне, и все кто угодно. То же самое и с gmail.com: им пользуется огромное количество людей разных стран мира, и тут никаких границ нет».
Собственно, копирование можно рассматривать как вполне рациональное нежелание в очередной раз изобретать велосипед. Исходя из этого копирование не следует оценивать с помощью прилагательных, а попытаться понять степень осмысленности копирования: что, почему и для чего копируется. А с этим есть некоторые трудности, причем это можно считать общей тенденций для изучаемых стран. <411; 2.1.> «Сначала что-то происходит на Западе. Потом с опозданием на несколько лет это повторяется в России, копируется. Потом мы копируем из России то, что происходит там, и часто некритично».
Более того, трагическое отсутствие критического восприятия при заимствовании, иногда приводит к зависимости (addiction), когда собственные навыки и практики создания культурных образцов, достойных подражания, рискуют быть попросту утраченными: <629: 2.1.> «В принципе в основном это идет обезьянье копирование иностранных ресурсов нашими же программистами». И это касается не только интернета, но и других сфер деятельности. <459; 2.1.> «Потому, что это копирование идет на всех уровнях: на уровне телевизионных передач, идет и в радио, в радиостанциях, клип и программы сами, идет такое вдувание».
2.1.2. Зависимость от Рунета
В годы существования СССР доступ к новым технологиям был строго ограничен и жестко контролировался. Централизованная система распределения и дозирования информации работала достаточно эффективно в смысле ограничения возможности для получения информации. В этом смысле можно считать очень показательным текст А. А. Клесова о первой интернет-конференции с участием советских ученых в 1983 году101. Россия, оказавшаяся в роли получателя наследства СССР вместе с долгами и ядерным оружием, получила и уже налаженные каналы доступа в интернет. Влияние российской части интернета в странах Восточно-Европейскго Пограничья вынесено в отдельный параграф. Это сделано, прежде всего потому, что по мнению опрошенных экспертов оно наиболее ощутимо и превосходит все иные влияния.
Вопрос в том, что такое Рунет? Подробнее о проблематизации понятия Рунет (как символической культурной фигуры Другого) будет идти речь в третьей главе. Но будет уместным представить различные исследования, касающиеся Рунета. Парадоксально, что данное исследование ориентировано на изучение социальных аспектов развития и влияния интернета в странах Восточно-европейского Пограничья, но при этом постоянно приходится ссылаться и упоминать Рунет, чтобы показать существующие отличия. Можно сказать, что Рунет отрицает существование национальных сегментов глобальной сети стран бывшего СССР, включая все в себя и объявляя все русским.
Исходя из написанного и опубликованного о развитии интернета в России, можно сделать вывод, что изучением социально-культурных аспектов влияния интернет-технологий в Рунете в большей степени заняты исследователи за пределами России. Это и проект «Control + Shift: public and private usages of the Russian internet»102. И исследование Reuters Institute for the Study of Journalism о политической составляющей Рунета, как используется интернет в России оппозиционными политиками и инициативами103. Попытки долгосрочного изучения публичного дискурса русскоязычной блогосферы104 в рамках проектов Berkman Center Research Publication. Попытка картографирования Рунета в рамках проекта United Nations Research Institute for Social Development105. Специальный выпуск бюллетеня Russian Analytical Digest, посвященный русскоязычной блогосфере и интернету в России106. Все они в той или иной степени касаются социальных и культурных аспектов освоения новых технологий. Безусловно, они не игнорируют экономические аспекты интернет-технологий, но и не рассматривают их как приоритетные.
При этом значительные усилия исследователей Рунета непосредственно в самой России связаны именно с экономическими сторонами онлайн существования. Прежде всего это сборники аналитических материалов «Онлайн-исследования в России», которые уже выдержали три выпуска в 2007107, 2010108 и 2012109. В них подробно рассмотрены различные методы проведения в онлайн-среде маркетинговых исследований для повышения эффективности рекламных коммуникаций. Также значимым является исследовательский проект Национального исследовательского университета «Высшая Школа Экономики», посвященный изучению экономики Рунета в 2011—2012110 и в 2012—2013111 годах. К числу экономически сфокусированных исследований можно отнести и «Россия онлайн»112.
В меньшинстве оказались российские исследования, которые не изучают экономическую строну Рунета. Например, такие исследовательские проекты, как книга Евгения Горного, посвященная креативной истории Рунета113 или изучение дискурса сетевых коммуникаций в рунете в исследовании Веры Зверевой «Сетевые разговоры»114.
Но что объединяет и российских, и западных исследователей Рунета, так это понимание Рунета как пространства, которое превышает административные границы России. И в тоже время далеко не совпадая с границами распространения русского языка. С некоторыми оговорками можно сказать, что Рунет претендует на то, чтобы в некоторой степени объединить национальные сегменты интернета стран бывшего Советского Союза. Таким образом, можно сформулировать важное предположение для данной книги, что Рунет – это сетевая российская империя, в некотором смысле Российская империя 2.0 или пространство «русского мира».
Для подтверждения правомерности подобного утверждения вспомним работу Джоди Дин «Сетевая империя», которая опирается на текст Мишеля Хардта и Антонио Негри «Империя»115. В своей работе она использует и анализирует три ключевых компонента из «Империи» М. Хардта и А. Негри, но уже применительно к рассмотрению глобальных телекоммуникационных сетей, а именно: «информация, сеть и спектакль»116. Применительно к рассматриваемой нами ситуации это указывает на возможные направления для анализа. Доминирование информации на русском языке, которая широко распространяется через тизерные, баннерные, контекстные рекламные сети, приводит к тому, что информационная насыщенность и ценность передаваемых сообщений теряет свою значимость, уступая зрелищности и визуальной привлекательности. Собственно, все это легко вписывается в «коммуникативный капитализм, в котором содержательная ценность сообщения менее важна, чем его меновая стоимость, его вклад в море информации, в поток или циркуляцию смыслов. Содержание не нуждается в понимании, необходимо только повторение, воспроизводство, пересылка. Распространение – это контекст, условие для принятия или отклонения сообщения»117. В результате мы являемся свидетелями поглощения глобальной капиталистической технокультурой самого феномена посредничества и сотрудничества в коммуникативных пространствах: «Диалектический антагонизм между сотрудничеством и конкуренцией лежит в самом сердце информационного капитализма»118.
Мы можем наблюдать, как данное «имперское устройство работает и в ризоматических коммуникационных сетях, которые сами по себе уже выступают биополитическими, порождающими, продуктивными явлениями капитала, субъективности, самой жизни»119. Фактически можно говорить о симулировании информации, ее разыгрывании: «Это бесконечный цикл, который сохраняется ради себя самого для того, чтобы воспроизводить разницу между так называемыми „старыми“ и „новыми“ медиа. Старые медиа стремились доставить сообщения. В новых медиа сообщения просто циркулируют»120.
В рамках нашего исследования мы пытаемся понять, в какой степени эта сетевая империя создана и функционирует в информационном пространстве если не всех стран бывшего СССР, то точно стран Восточно-Европейского Пограничья.
Взаимоотношение Рунета и Белнета – это зависимость или нет? Но это в какой-то степени риторика алкоголика, говорить о зависимости так прямолинейно. Ведь при этом если есть зависимость, то однозначно понимается, что есть и не-зависимость, некое непонятное нормативное или нормированное использование («пьет, но меру знает»), так и во внешнем влиянии. Есть, но в меру. При попытке выявить, что из этого может получиться, возникает масса дополнительных вопросов. Зависимость от Рунета как четкая привязка к «донору».
В такой ситуации может быть продуктивной попытка найти различия и сходства в понимании взаимоотношений национального интернет-пространства и Рунета с точки зрения белорусских, молдавских и украинских экспертов.
2.1.2.1. Белнет: – зависимость от Рунета
Взаимодействие Белнета и Рунета создает две радикальные и крайние позиции, два полюса. В данном случае эти позиции будут: непреодолимая зависимость: <411; 1.1.> «Русская культура более сильная. Там больше таких… ну заряд культурный, я не знаю, как сказать, ну больше классиков». И ее полное отсутствие: <494; 2.2.> «Я такой зависимости не нахожу. […] Если есть какой-то информационный ресурс, он востребован, но те, кто создает белорусские ресурсы, те кто ими пользуется, те, кто живет в интернете, как правило, люди, владеющие тремя – четырьмя языками и, собственно, о какой связи? Понятно, что большинство „навін“, новостей раньше появляются по-английски, по-немецки и по-польски. Как то этими языками владеют практически все, кто работает сегодня в беларуском интернете. Я имею в виду создателей продуктов оригинальных»
Тем не менее вопрос о зависимости либо ее отсутствии уже предполагает некое оценочное суждение. Хотя первостепенным по значимости является вопрос о наличии либо отсутствии данной зависимости: <363; 2.2.> «Вопрос влияния, вот влияние в негативном смысле – это получается знаешь как? Приходит более богатый российский интернет и с более лучшими качеством сервисами – он убивает на корню все белорусские. Ну ниша, из которой вот выколупался этот белорусский интернет – она есть. Я уже назвал: новости локальные и вот это все вместе и вот эта вещь, она создает белорусский интернет».
При поиске ответа на вопрос о зависимости от российского интернета и возможности преодоления этой зависимости все очень быстро переходит в плоскость тотальной культурной, политической, экономической зависимости от России. Символическая роль младшего брата все еще актуальная для нынешней системы власти. <556; 2.2.> «Фактически Беларусь сегодня позиционирована нынешними властями в качестве сателлита. […] Фактически самое непосредственное отношение к нам имеет то, что происходит в России, во всех остальных странах, даже самых близких все-таки оно в значительной степени опосредовано, опять-таки российским». Но эти попытки перенесения в онлайн закономерностей офлайн деятельности не всегда могут быть рационально обоснованы. И зависимость превращается в непреодолимую преграду для развития национального интернета. <411; 2.2.> «Во-первых, большинство деятелей интернета, к сожалению, не знает настолько английский, и проще копировать из Рунета. Они там хотя бы чаще бывают, а в западном интернете бывает мало кто и только на специализированных сайтах, а не на общих. Ну сколько человек бывает на yahoo? В лучшем случае почтой пользуются, остальное не читают, то же самое касается msn.com. Потому что там про другую жизнь совершенно все другое. Как бы нечего делать человеку. Разработчик пытается использовать опыт, который ну как бы близко лежит. […] А вторая причина более фундаментальна. Она заключается в том, что чаще всего наша аудитория к раннему копированию западных проектов не готова». Интересное замечание относительно раннего копирования. Получается, что новые проекты, которые доступны всем с момента их появления в сети, должны «вылежаться» или показать свою жизнеспособность, прежде чем они будут локализованы и ориентированы для белорусских пользователей. Но спустя некоторое время после появления того или иного сервиса создавать что-то подобное только для своих пользователей может оказаться просто нецелесообразно. <338; 2.2.> «Здесь мы пока все равно будем в роли догоняющих. Нам надо открывать те сервисы, которых у нас нет. В частности поискового механизма собственного. Разрабатывать, развивать. Я не знаю, наверняка это будет очень сложно просто потому, что это нецелесообразно».
Но ориентация на Россию и копирование «лучших» образцов именно там иногда приводит к отсутствию критического восприятия и осмысления создаваемых в Беларуси проектов. <459; 2.1.> «Копирование всех проектов и ориентация на то, что делается в Москве. Точно так же и здесь в названиях. Самый классический пример – это название точки обмена трафиком. В Москве есть точка обмена трафиком между провайдерами – пиринговая точка – называется она ММТС-9 или как это она назвалась RU-9, девятка. Почему девятка? Потому что она находится физически в телекоммуникационном узле международной телефонной станции номер девять, в Москве их несколько. […] В Украине сделали и тоже назвали ее девять. Сказали, что так вышло! Причем здесь девять? Они даже не задумываются, что это значит. Раз в Москве девять, значит, и тут должна быть девять. […] И в Беларуси называют BY-9. Я просто был вообще… BY-9. […] Это ж вообще, без комментариев просто, т. е. точка обмена трафиком BY-9. Так и пишут. […] Мы тупо и бездумно вообще сдуваем».
Значительно реже зависимость проявляется в заимствовании и шаблонов и клише, которые, скорее всего, в свое время также были заимствованы Рунетом. Но при этом они наполняются по мере возможности собственным содержанием: <459; 2.1.> «Хотелось статистики, которая бы отвечала таким требованиям. Это было как раз время зарождения таких сервисов вообще в мире. Были какие-то мировые акторы, были российские, вот они все были там на практически очень простом уровне, давали отчеты. Хотелось чего-то большего. Мы сделали так, как было свое видение. Допустим, при этом рейтинги были заимствованы у Rambler. Кстати, полностью один в один. Да, то, каким образом организовывать каталог и рейтинг, упорядочивание ресурсов по посещаемости и даже разделы и категории было так или иначе заимствованы».
Хотя глубина и характер этой зависимости от Рунета для белорусского сегмента сети иногда кажется фатально непреодолимым. Зависимость, обнаруживающая себя в первую очередь в голове, стремится всеми доступными средствами обосновать нормальность и неизбежность существующего положения. В осознании взаимоотношений с Рунетом есть темпоральное измерение: <411; 2.2.> «Да. Историческая! Ну Витебск, он же с Россией связан. Там все на Москву ориентировано, с его биографией, что он на полдороги. В Гомеле многие на украинские ресурсы ходят. В Бресте влияние Польши, Чехии». Хотя искусственное привнесение линейной истории не сильно упрощает понимание динамически развивающейся ситуации культурного влияния: <363; 2.2.> «Белорусский интернет в любом случае что-то откуда-то берет, в первую очередь из России».
2.1.2.2. Молдова: – зависимость от Рунета
Ситуация со степенью самостоятельности в развитии молдавского интернета также является достаточно подчиненной относительно российского сегмента. Копирование понятных (на русском же языке) образцов во многом является основной практикой создателей молдавских ресурсов: <475; 2.2.> «Российские сайты в основном основоположники нашим молдавским сайтам, и многие сайты копируются с российских. Тот же дизайн, та же реклама и все остальное. […] Конечно, молдавский интернет большей частью зависит от Рунета».
Иногда это объясняется более высокой квалификацией российских сайтостроителей, но в значительной степени эта зависимость является культурной. Если есть в Москве, значит, надо сделать и у нас: <629: 2.2.> «Напрямую связан с этим. Многое зависит. Ну от тех же интернет-ресурсов наши молдавские сайты, ну прежде всего, как я уже сказал, это просто-напросто копирование, дубляж, обмен технологиями. Все-таки в России программисты более толковые».
Хотя встречается и более взвешенное понимание собственного зависимого положения: <739; 2.2.> «Дело в том, что как молдавский интернет, так и русский интернет – это клоны. Убогие и страшные от западного интернета. Ничего своего здесь нет. Вот был Google, например, там или Yahoo, вот наши тоже сделали какой-то там поисковичок. Какой у нас поисковичок? Неее, даже поисковичков нет. У нас только эти – порталы. Собирают линки, каталоги и все, т. е. вообще убого. Убого! Поэтому нельзя сказать, что молдавский интернет копирует русский интернет. Он не копирует. Они оба копируют Запад. Единственное, что влияет как-то на молдавский интернет – это наличие документации по языкам программирования, по чем бы то ни было на русском. Поэтому какие-то разработчики еще иногда для молдавского интернета иногда что-то разрабатывают. А те, кто грамотно умеет понимать английский, те, как правило, для молдавского интернета уже ничего не разрабатывают, а сразу начинают работать на Запад». А что касается зависимости, то по аналогии с зависимостями, понимаемыми как addiction: <739; 2.2.> «Нет такой зависимости, все вылечились!»
Но более распространенным видением является восприятие своего зависимого положения от России, вплоть до стремления к сохранению единого информационного пространства: <478; 2.2.> «но вообще хотелось бы, чтобы влияние того же Рунета было большим». При этом «нормальность» подчиненного положения относительно Рунета легитимизируется степенью распространенности русского языка, что почему-то провозглашается как норма: <623; 2.2.> «Рунет – естественно, по той причине, что большинство жителей Молдавии являются все такими же русскоязычными до сих пор. И даже если основной язык является молдавский, то в любом случае, русский язык в обиходе присутствует. Соответственно, русскими сайтами пользуется даже люди, которые разговаривают в основном на молдавском языке». И в то же время <688; 2.2.> «люди лучше зайдут на Рунет чем на MDнет. у них больше доверия к Рунету, чем к MDнету. Там они находят больше информации. т. е. то, что им нужно».
Так же как и в белорусском случае, появляется аргумент запаздывания и невозможности преодолеть «историческое» отставание от России: <623; 2.1.> «В принципе, если рассматривать в целом весь молдавский интернет, то естественно, и всем понятно, что он появился намного позже чем зарубежный интернет, т. е. тот же российский. Европейские сайты, западные, то естественно, что можно сделать вывод о том, что развитие свое он получил именно оттуда, т. е. были взяты определенные какие-то критерии, какие-то рамки, среди которых уместился весь тот самый молдавский интернет. И развитие, естественно, он получает он также оттуда. Подкрепляется новыми технологиями. Новые идеи, новые стандарты».
Непреодолимым оказывается отсутствие таких значимых локальных интернет-сервисов, как поиск на национальном языке. В молдавской ситуации тут можно пользоваться румынскими сервисами: <167; 2.2.> «Ну в основном как бы хороших молдавских поисковиков нет, и все ссылаются на русские поисковики, и в этом есть зависимость».
Также травматичной является и судьба национального домена. MD, который оказался востребован не только молдавскими ресурсами, но и различными международными медицинскими учреждениями. В результате национальный домен перестает быть показателем принадлежности к национальному инернет-пространству.
2.1.2.3. Украина: – зависимость от Рунета
Украинская ситуация имеет несколько отсутствующих в Беларуси и Молдове особенностей. Это отсутствие специфического национального «х-нета», как UA-нет. Вместо этого используется словосочетание «украинский интернет». Об остальных отличиях – далее по тексту.
В осознании взаимоотношений с Рунетом есть темпоральное измерение. Понимание динамически развивающейся ситуации не статично: <473; 2.2.> «Раньше украинский интернет был абсолютным клоном российского. Все, что появлялось в России, теперь есть и у нас. Сейчас в Украине есть многое, что отсутствует в России – RedTrаm. […] Программа львовского разработчика. Технология от нас пришла туда, и там ее активно начали использовать. Уже есть порядка пяти российских RedTrаm, но они не настолько популярны, как наш».
Но российское влияние не закончилось когда-то в прошлом, на уровне копирования или заимствования шаблонов и технологий. По мнению украинских экспертов, для них абсолютно реальной является угроза вхождения российских интернет-компаний на украинский рынок: <473; 2.2.> «Влияние значительно, но если раньше материалы lentа.ru или rbс.ru перепечатывались, то теперь уровень доверия к новостям российских агентств значительно снизился. С другой стороны, россияне входят в наш сегмент. Сайт может выглядеть как украинский, но пропагандировать пророссийскую точку зрения».
Апокалиптические ожидания прихода России в национальный интернет присутствует только у украинских экспертов. Причем это не панические ожидания, а основательно аргументированные опасения: <603; 2.2.> «В 2000 году практически все ресурсы, которые появлялись в нашей стране, были заказаны какими-либо партиями, блоками или направлениями. Ставка делалась на освещение правды о событиях в Украине. И на сегодняшний день самая большая рубрика на Bigmir – это СМИ. Там сотни, если не тысячи ресурсов, но, естественно, в Топ20 находятся те, кто начинал это делать еще в 2000. Новых не появляется. Сейчас пришел рунетовский „РБК“, который со своей многомиллионной аудиторией съедает нашу полумиллионную на раз. Поэтому если Россия решит захватить наше интернет-пространство, это не составит для нее никакого труда». Повторимся, что эмпирические данные для этого исследования собирались в 2007 году.
Что же касается зависимости от российского интернета, она объясняется посредством тех же самых аргументов, что и в Беларуси и Молдове: отставание в освоении технологий («они первые начали») и понятный язык (английского не знаем): <603; 2.2.> «Россияне начали осваивать интернет первыми, и уже сейчас основные рейтинговые сайты являются в подавляющем большинстве коммерческими. Мы же по сравнению с ними запаздываем примерно на год-полтора»; <548; 2.2.> «Влияние есть, но многое из того, что появилось на центральных российских сайтах год-два назад, только сейчас можно увидеть на украинских. Тупое наследование – причем запоздалое».
Удивительно, что оценка заимствования у украинских и белорусских экспертов совпадает. Когда речь идет о «тупом наследования», т. е. в наследовании как таковом проблем нет, оно, возможно, и не вызывает трудностей. Но особое раздражение вызывает именно «тупое» или не критичное повторение.
Хотя есть аргументация в духе принудительной концентрации интеллектуальных сил исключительно в Москве, и уже только поэтому можно говорить о неравных стартовых условиях в освоении интернет-технологий после распада СССР: <409; 2.7.> «Если в Союзе Москва была головой, то Украина выполняла функцию руки. Когда с развалом Союза руку отрубили, нарастить ее было значительно легче, чем для руки отрастить голову. Особого смыслообразующего эффекта на уровне украинских мыслителей пока нет».
При этом нехватка ресурсов, которые могли бы быть использованы для переводов текстов на иностранных языках, «компенсируется» и в Беларуси, и в Украине с помощью заимствования переведенных на русских язык текстов на таких проектах, как ИноСМИ.ru и другие. И это объясняется разницей в потенциале, и прежде всего экономическом: <402; 2.3.> «В ресурсах! Так у нас в Украине нет проекта, который бы занимался перепечаткой западных газет. В результате используются материалы российского проекта inosmi.ru».
<570; 2.2.> «Многие украинские интернет-ресурсы используют русскоязычные сайты в качестве источника международной информации. В этом смысле да, они в какой-то степени задают именно информационный тон, но с имперскостью это не имеет ничего общего. Просто, например, на lenta.ru сидит 10 переводчиков и переводят, а у нас сидит один международный редактор и, конечно, переводит сам и смотрит lenta.ru».
При этом отдельного упоминания заслуживает перечисление всех бед, которые привносит Рунет в украинский интернет: стремление к желтизне, поверхностность и проч., а в остальном украинский интернет, конечно, превосходит Рунет: <287; 2.2.> «К сожалению, мы точно так же заимствуем от россиян стремление к „желтизне“. Опять же, у нас общее с Россией баннерное пространство. И если в баннерных сетях проходит реклама самой красивой груди в мире, ориентированная на российского читателя, идет отклик на материал и украинских, и белорусских пользователей, если материал на русском языке». Но несмотря на подобное влияние, эксперты видят возможности, чтобы утверждать, что <402; 2.2.> «Наши ресурсы интереснее: живее, свободнее, динамичнее… Событийнее!»
Что касается языка (подробнее об этом в следующей главе), то использование русского языка оценивается крайне неоднозначно. И наиболее желательным способом решения языковой проблемы будет использование на сайте нескольких языковых версий: <473; 2.2.> «Наиболее мы зависимы от того, что украинцы, формируя сообщества, ориентируются не на национальную идентичность. В результате, зная русский язык, они уходят в Рунет, развивая их сектор сети. Решить эту проблему можно двумя путями. Во-первых, путем создания сайтов с двумя языками: русским и украинским, а во-вторых, контентно наполнять блоги именно украинской тематикой».
Хотя даже при таком аргументированном понимании российского влияния возникают мнения об отсутствии влияния как такового вообще: <570; 2.2.> «Я бы не сказала, что есть какое-то влияние. Политического влияния нету, смыслового я тоже не ощущаю. Скажем, российский интернет влияет на украинский скорее новостями: новости о России на нашем сайте всегда пользуются большой популярностью. Но не думаю, что это можно назвать влиянием – просто существуют два информационных потока, которые подпитываются друг от друга. В этом ключе, можно сказать, что и мы определенным образом влияем на Россию».
И даже равноправное обратное влияние: <409; 2.2.> «Мне кажется, что прямой зависимости нет, и если есть какая-то взаимосвязь, то она продуктивна. Это скорее технологическая, а не тематическая связь, мировоззренческого влияния я не вижу. Защиты от влияния на зону UA не требуется».
2.1.2.4. Итого по зависимости от Рунета
Итак, можно сделать некоторые обобщения, касающиеся аргументации зависимости от российского интернета. Набор клише для описания ситуации выстраивается по логике, которая очень сильно напоминает логику оправдывающегося ребенка:
мы маленькие – они большие;
они старше и первые начали;
у них денег больше;
если мы хотим, чтобы нас заметили, мы должны играть по предложенным правилам российского рынка.
Но если суммировать все вышеназванное по критериям, которые использовала Дж. Дин: информация, сеть и зрелищность (спектакль), то окажется, что по всем трем пунктам есть определенная зависимость. Информацию о происходящем у себя в стране и международного характера быстрее и проще получить с российской точки зрения, т. е. не только на русском языке, но и с учетом российских национальных интересов. Отметим, что наше исследование проводилось уже после появления в декабре 2005 года российского телеканала «Russia Today» (rt.com).
Инфраструктурные возможности российской части сети и на сегодняшний день существенно превышают возможности белорусского или молдавского сегмента. Это баннерные и контекстные рекламные сети, каталоги и поисковики. Что касается доступа в интернет, то ситуация еще более парадоксальная: «Сеть „Релком“ начала работу летом 1990 года на базе Института атомной энергии им. И. В. Курчатова в Москве, соединив с помощью аналоговых телефонных модемов (для передачи электронной почты по протоколу UUCP)»121. При этом такой доступ носил не столько коммерческий, сколько экспериментальный характер: <459; 3.7.> «Да, звонили, причем телефонным модемом dial-up в Москву. Звонили российскому провайдеру „Релком“ и забирали почту оттуда. Первая белорусская почта так работала, и это действительно 1991 год, ну может, там какой 1993 год. Действительно, так оно и было. Но тогда еще никто не знал что это и зачем это нужно, но вот энтузиасты этим занимались».
Конец ознакомительного фрагмента.