3
Непонятливый с утра Бим: «Я чёрствый?»
Малёха бурчит сквозь зубы. Ему не нравится Бим. Бим не примитивно чёрствый, Бим тупо пьяный со вчерашнего.
Едва посмотрев на еду, голодный Малёха ставит на неё клеймо стопроцентной некондиции. Он в полном унынии.
– Вот ч-чёрт! Опять говно.
Да-да, автор будто в воду смотрел, угадав молодёжное определение качества пищи.
– Ну смотри, смотри чё, чё тебе? Вот хлеб, сыр, вот это самое. Чё? Чё? Чё! Хлеб, сыр, масло, – хвалит завтрак генерал-отец.
Старички-неродственники боковым зрением и не без иронии наблюдают за процессом кормления Ксаниванычева сына. Они бы такого огрызания со стороны своих детей не допустили бы. Ещё бы приструнили, цыкнув. Или прочли бы лекцию о перестроечном времени. И сравнили бы постперестроечное время с дальним, уменьшенным в сто крат отзвуком голодомора. А их настоящее время, если мерить по одной линейке, соотнесли бы с царским столованием для иностранно прибывших бояр.
– А Чё бог послал! – говорит Бим нравоучительно, многозначно и под восклицательный знак громозвучно и с рыгом в свой поедальный прибор, будто в микрофон при радиозаписи предвкуше'нной молитвы, предназначенной тюремным петушкам и феям траха, посаженным в Новом году за один многострадальный стол с ёлочкой посередине, где можно не только здоровски отобедать, но и с изыском оттянуть как Снегурочку, так и самого товарища Деда Мороза.
Аж подпрыгнули в тарелке вкуснее некуда кусочки.
– Даж очи всѣхъ на Тя, Господи, уповаютъ, и Ты даеши имъ пищу во благовременiи: отверзаеши Ты щедрую руку твою и исполняеши всякое животно благоволенiя. Цыть, грешники! Хрясь поварёшкой в твердь, млин, лбяную!
Конец ознакомительного фрагмента.