Руки мыл? Родительский опыт великих психологов. Предисловие (Дэвид Коэн, 2017)

В августе 1916 г. Зигмунд Фрейд сообщил в письме дочери Анне о том, что он приехал в Бадгастейн, один из самых модных курортов в Европе. Его жена Марта и свояченица Минна прибыли вместе с ним. В этих целебных водах в разное время купались австрийский император, Элеонора Рузвельт, писатель Томас Манн и канцлер Германии Бисмарк, сказавший о Дизраэли на Берлинском конгрессе: «Der alte Jude, das ist der Mann» («Старый еврей, вот это человек!»).

С 1916 по 1923 г. другой старый еврей, Зигмунд Фрейд, каждое лето по несколько недель жил на вилле доктора Антона Вассинга, который брал постояльцев, видимо, потому, что в его врачебных услугах мало кто нуждался. Нынешний гостеприимный хозяин виллы Кристиан Эрлатер показал мне запись от 31 июля 1920 г. – в то время здесь останавливался еще и еврейский фармацевт из Вены. Это было через шесть месяцев после того, как Фрейд пережил трагическую смерть дочери: Софи было всего 27 лет.

На вилле Вассинга ученый работал над двумя книгами. Кристиан показал мне небольшую комнату № 17, в которой ночевал основатель психоанализа. «Это та самая кровать, поменяли только матрас», – заметил Эрлатер. Он добавил, что в 1920 г. Фрейда сопровождала не жена, а ее сестра Минна. Комната Минны – № 16 – находилась рядом и, как, улыбаясь, заметил Кристиан, соединялась дверью с соседней. Одна из неразрешенных загадок жизни Фрейда – был ли у него роман со свояченицей. Летом 1920-го, спустя полгода после смерти Софи, он определенно нуждался в утешении.

Переписка Фрейда и Анны, по всей вероятности, отражает близкие, возможно, даже слишком, отношения отца и дочери. Мы не можем судить наверняка, поскольку многие их письма, находящиеся в Библиотеке Конгресса США, запрещены к выдаче до 2056 г. или навечно. Когда Фрейд умирал, Анна сидела у постели отца, убеждая потерпеть еще немного, прежде чем доктор даст ему по его просьбе смертельную дозу морфия. Это была нежная прощальная речь.

В противоположность этому дочь Мелани Кляйн не только отказалась идти на похороны матери, но и надела любимые красные сапоги, чтобы отпраздновать это событие. Эдриан Лэйнг, сын Р. Д. Лэйнга, называл свое детство «дерьмом на лопате». К счастью, не все известные психологи враждовали со своими детьми. Книга посвящена одиннадцати персонажам – психологам, психиатрам и психоаналитикам. Чарльз Дарвин не был ни тем, ни другим, ни третьим, поскольку в его времена этих профессий еще не существовало, но он стал одним из основоположников возрастной психологии.

Во многих отношениях эта книга о столетии неудач. Тысячи психологов изучали, как дети развиваются, что придает им чувство безопасности, незащищенности, уверенности в себе, неполноценности, целеустремленность или апатию, – и нам стоило бы вынести уроки из этих исследований. По идее, психологи знают и видят больше, чем «обычные» люди, и должны уметь использовать свои возможности, чтобы стать хотя бы «достаточно хорошими» родителями – понятие, введенное английским психоаналитиком Д. Винникоттом. Он полагал, что идеальная мать – это «достаточно хорошая мать». Поскольку в западном мире мужчины принимают деятельное участие в воспитании детей, я изменил этот термин на «достаточно хороший родитель»; такой человек сознательно относится к родительским обязанностям, не пренебрегает своим ребенком, а дарит ему физический и эмоциональный комфорт. Иногда он, конечно, устает от сына или дочери, выбивается из сил и даже покрикивает на отпрыска, когда тот устраивает сцены в супермаркете, требуя газировки. Достаточно хороший родитель – это реальный жизненный персонаж, одновременно самоотверженный и эгоистичный. Временами достаточно хорошие отец или мать почти ненавидят ребенка. Попытки стать идеальным родителем глупы и даже пагубны. Дети познают жизнь, глядя на своих небезупречных родителей, а большинство из героев нашей книги были совсем не ангелами.

Историки относят зарождение психологии как науки к 1879 г., когда Уильям Джеймс открыл лабораторию в Гарварде, а Вильгельм Вундт – в Лейпциге. За прошедшие с тех пор 135 лет психологи наблюдали за детским поведением, вероятно, каждый божий день. Однако то, как они применяли свои идеи в воспитании собственных чад, никто всерьез не изучал. Делая такое заявление, я немного волнуюсь, но, похоже, действительно нет никаких эмпирических исследований о том, какими родителями были великие психологи. Этой темы касаются некоторые мемуаристы, но воспоминания всегда субъективны. Например, Мартин Фрейд в книге «Отраженная слава» (Reflected Glory) рассказал об отце с почтением, а Эдриан Лэйнг в биографии своего отца Р. Д. Лэйнга – совсем наоборот. Натали Роджерс вспомнила об отце в нескольких интервью. Дебора Скиннер Бузан и ее сестра Джулия Варгас написали о своем отце Берресе Скиннере; обе считают его замечательным родителем и опровергают раздающиеся в адрес психолога обвинения, будто он якобы держал их в так называемом «ящике Скиннера», словно крыс или голубей, которых так любят бихевиористы. «Коробка Энни» (Annie's Box) Рэндолла Кейнса, посвященная короткой жизни дочери Чарльза Дарвина, – также семейная книга: ее написал праправнук автора «Происхождения видов». Праправнучка Дарвина поэтесса Рут Пэйдел сочинила о знаменитом предке несколько стихотворений.

Отсутствие работ, анализирующих родительское поведение знатоков человеческих душ, возможно, имеет печальное объяснение. Дети многих психологов вели беспутную жизнь, яростно критиковали педагогические методы отцов и матерей; некоторые из них выдвигали теории, противоположные родительским. Сэр Ричард Боулби, сын Джона Боулби, основоположника теории привязанности, полагал, что сама идея этой книги отдает «нездоровым любопытством» – выражение, которое он использовал во время нашего неприятного телефонного разговора. Книги по психологии нечасто так характеризуют.

Многим психологам и психоаналитикам были, мягко говоря, чужды условности в общении с детьми. Один из первых психоаналитиков, принцесса Мари Бонапарт, правнучатая племянница Наполеона и тетка герцога Эдинбургского, интересовалась у Фрейда, не стоит ли ей переспать с собственным сыном, поскольку многочисленные любовники ее не удовлетворяли (большинство не оправдавших ожиданий поклонников принцессы были французскими политиками.) Она полагала, что «эдипов оргазм» может спасти положение. Консервативный Фрейд отсоветовал ей нарушать табу кровосмешения. Принцесса послушалась и, что еще более примечательно, не стала настаивать, чтобы сын прошел курс психоанализа.

Фрейд и Мелани Кляйн подвергали психоанализу своих детей. Сегодня это было бы недопустимо, да и на заре психоанализа считалось не вполне подобающим. Фрейд скрывал, что проводил сеансы с дочерью Анной; курс, проведенный Мелани Кляйн с дочерью Мелиттой, не увенчался успехом: они не виделись последние 20 лет жизни Мелани, и, как говорилось выше, Мелитта восприняла день смерти матери как праздник.

Были и менее драматичные эпизоды. Дочь основателя гуманистической психотерапии Карла Роджерса Натали упрекала отца в равнодушии, жестокости к жене и пристрастии к водке, которой от него разило за версту. Эдриану Лэйнгу приходилось вызволять пьяного родителя из полицейского участка. Один психолог, попросивший меня не называть его имени, рассказал, что его дед, тоже выдающийся психолог, разорвал отношения с некоторыми членами семьи. Когда мой собеседник предложил деду посмотреть на новорожденного внука, тот ответил, что в этом нет необходимости. Стоит ли говорить, что этот психолог написал знаменитую книгу о детях?

Полагаю, чтобы понять, как великие психологи воспитывали своих детей, надо попытаться вникнуть в обстоятельства их собственного детства. Многие психологи считают необходимым поведать о своем прошлом и пополняют такими рассказами, например, серию «История психологии в автобиографиях». Одни из них мало говорят о своих ранних годах, но другие осознают, что воспитание повлияло как на их выбор профессии, так и на взаимоотношения со своими отпрысками.

Поэтому в каждой главе мы будем обсуждать детство того или иного психолога или психиатра, его идеи относительно детского развития и воспитания, а также поведение как родителя. Поскольку я не собираюсь писать трехтомный викторианский роман, ограничусь лишь несколькими персонажами. Я включил в книгу очерки о Дарвине, Уотсоне, Фрейде, Юнге, Пиаже, Боулби, Мелани Кляйн, Р. Д. Лэйнге, Скиннере, Карле Роджерсе и Бенджамине Споке – авторе самой влиятельной работы о воспитании в 1950–1960-х гг.

Среди тех, кого пришлось оставить без внимания, – Нико Тинберген, получивший в 1973 г. Нобелевскую премию по физиологии и медицине вместе с двумя другими учеными. Приведу выдержки из интервью, которое он мне дал. В то время было модно распространять идеи этологии[1] на психологию человека, как сделал Десмонд Моррис в своей широко известной книге «Голая обезьяна».

Тинберген говорил: «Конечно, иногда я смотрю на своих детей глазами этолога. Когда мы вызываем семейного доктора к дочери, она начинает непроизвольно зевать, и врач заявляет: "Наверно, она очень устала". И мне приходится объяснять, что девочка смертельно напугана – это пример очень распространенных "замещающих действий", возникающих во время легкого волнения, таких как почесывание или кусание ногтей».

Тинберген привел и другой пример: «Наш сын начал грызть ногти, не достигнув и годовалого возраста. Я помнил, что самки птиц сразу после кладки яиц часто едят все твердое и белое, и знал, что организм моей жены не производит нужного количества кальция – этот дефект сын мог от нее унаследовать. Тогда, получив недоуменное согласие нашего врача, очень интересующегося научными исследованиями, мы стали понемногу добавлять кальций в пищу сына. Предположение подтвердилось: сын перестал грызть ногти сразу же и навсегда».

Однако старания Тинбергена применить идеи этологии к детям-аутистам оказались тщетными. По его словам, «если дети-аутисты не говорят, то, чтобы их понять, надо смотреть на выражение лиц и движения. Те же мимика и движения наблюдаются и у животных. Многие из таких детей живут в постоянном конфликте между чрезмерной тревогой и неудовлетворенным желанием общаться». Большинство нынешних специалистов по изучению аутизма не считают такой подход действенным.

У выбранных мною психологов вместе взятых 51 ребенок, так что герои этой книги неукоснительно соблюдали заповедь Ветхого Завета – «плодитесь и размножайтесь». В начале каждой главы я излагаю, кто родил кого и когда.

За последние несколько лет интерес к теориям воспитания детей невероятно возрос. Сотни книг с практическими рекомендациями, а также телепрограммы вроде «Няня на три дня» (The Three Day Nanny) предлагают море советов, как сделать ребенка счастливым. Один из каналов показывал многосерийную программу о том, как психологи могут помочь детям быстро засыпать. Подобных передач великое множество. В заключительной главе, где я делаю выводы, я также размышляю о том, что нынешние родители могут вынести из знаний и опыта великих психологов и психиатров.

Среди этих ученых были неплохие писатели. Возможно, самое увлекательное описание детства оставил Беррес Скиннер в книге «Подробности моей жизни» (Particulars of My Life). Скиннер отмечает, что родился в благополучной семье и «первая личная вещь, которую я помню, – плюшевый мишка». Детей отправляли спать в восемь часов, при этом они целовали обоих родителей, но однажды вечером юный Скиннер поцеловал только маму. Та велела сыну поцеловать папу, но отец сказал: «Ничего-ничего». Скиннер объясняет: «Он понял, что сын достиг такого возраста, когда мальчики уже не целуют отцов».

Отец Скиннера был весьма успешным юристом, но мать являлась «во многих отношениях главой семьи». Она всегда была готова указать мужу на его ошибки. «Сомневаюсь, что он утаил от нее хоть один свой промах», – замечал их сын. Иногда она утешала мужа, но не всеми возможными способами. «Она, по всей вероятности, была фригидна», – заключал Скиннер, основываясь на разговорах с И.Р.В. Сирлом, довольно не сдержанным на язык юристом, который хорошо знал его родителей и разболтал ему их секреты. Мать, «очевидно, не удовлетворяла отца сексуально», писал ее сын. Беррес и его брат спали в соседней комнате, и дверь в родительскую спальню обычно была открыта. Как-то вечером до ушей Скиннера донеслись «шепот и негромкая возня», а затем слова матери: «Может, не будем?» Он не слышал, что ответил отец. Однажды Сирл сказал, что отцу Скиннера «не помешало бы время от времени посещать проституток». Но Скиннер был уверен, что папа никогда этого не делал.

О своем неудовлетворенном отце Скиннер говорил: «Жизнь, должно быть, изнурила его. Он изо всех сил стремился утолить желание что-то значить, которое внушила ему мать, но и 40 лет спустя он бросался на кровать с плачем и криком: "Я никчемный человек! Я ни на что не гожусь!"» Когда у самого Скиннера появились дети, он вовсю пытался прививать им самоуважение. Его дочь Дебора, сидя в своем саду в Хампстеде, сказала мне, что вспоминает отца с нежностью.

Безусловно, родители не должны злоупотреблять своей властью над ребенком. Хотя эта мысль и кажется банальностью, она имеет научное подтверждение. В своем исследовании Янг, Ленни и Миннис обнаружили: дети в возрасте от 11 до 15 лет, заявлявшие, что родители проявляли «равнодушие к их чувствам и властность», четыре года спустя были более других подвержены психическим расстройствам. Вот к чему приводит чрезмерный контроль. Если родитель – психолог, этот механизм еще сложнее: ведь психолог, кроме прочего, имеет специальные знания, и его дети в конце концов осознают это.

Я очень хорошо знаком с проблемой власти над детьми.

Весьма личное отступление

Я подхожу к этому вопросу в критический момент моей жизни. Я психолог и отец двоих детей, один из которых недавно умер. Моему сыну Рубену было 38 лет. «Несчастный случай», – заключил коронер. Гибель горячо любимого сына заставила меня сомневаться во всем, а еще привела к необходимости работать и учиться. Кто-то назовет это отрицанием. Я не соглашусь. Я задумал эту книгу до того, как умер Рубен, мы с ним обсуждали ее, потому что он был хорошим писателем и редактором, но теперь книга особенно важна для меня.

Вскоре после смерти Рубена я случайно встретил Майкла, сына Ганса Айзенка, психолога, который посвятил много работ интеллекту и личности и снискал неоднозначную славу. Майкл проявил сердечное участие. Он сказал мне: если бы один из его сыновей умер, это «вывернуло бы меня наизнанку». Фраза, которую я запомнил.

Данная книга неизбежно затрагивает этические вопросы. Допустимо ли изучать собственных детей, по малолетству не имеющих выбора? Насколько объективным может быть психолог в этом случае? Не будет ли такой ребенок, когда вырастет, чувствовать, что его использовали? Рубен иногда сетовал, что я не имел права включать наблюдения за его младенчеством и детством в свою книгу «Развитие игры» (The Development of Play). Он был недоволен, хотя это не испортило наших отношений.

Идею написать эту книгу я вынашивал 20 лет. Впервые она посетила меня в 1996 г. в Лиссабоне, когда я встретил троих детей Жана Пиаже на конференции, посвященной столетию со дня его рождения. Пиаже был самым авторитетным детским психологом XX в., и его теории в большой степени основывались на наблюдениях за собственными детьми, которые он вел вместе с женой Валентиной Шатене. Кроме того, я брал интервью у двоих детей Уотсона, у Мелитты Шмидеберг – дочери Мелани Кляйн, Деборы Скиннер-Бузан и Эдриана Лэйнга. С Дэном Споком я разговаривал по телефону, так же как и с сэром Ричардом Боулби, который, правда, отказался обсуждать своего отца. Последняя секретарша Анны Фрейд Джина Ле Бон в интервью рассказала о глубокой любви Анны к своему отцу. «Врач, исцели себя» – хороший девиз. Так же как «Психолог, познай себя». Гёте произнес знаменитые слова: «Если бы я познал себя, я бы в страхе убежал». Очень странно, что он был любимым писателем Фрейда, поскольку единственная цель психоанализа – позволить нам разобраться в самих себе.

Ветхозаветный Авраам и его нож

Мы очень мало знаем о том, как античные и средневековые мыслители смотрели на важнейшую задачу человека – воспитание детей, но некоторые известные сюжеты из Ветхого Завета затрагивают отношения отцов и детей. Повинуясь Божьей воле, Авраам готов был принести в жертву своего сына Исаака. Когда пророк уложил Исаака на горе и наточил нож для детоубийства, Бог смилостивился и – вуаля: позволил заколоть агнца вместо отрока. Комментаторы обычно упускают из виду тот факт, что жертвенную овцу обычно посыпали приправами со сладким запахом, «приятным Богу», так что можно предположить, что Авраам не отказался бы посолить и поперчить сына до или после убийства. Исаак, похоже, не держал зла на родителя. «Конечно, папа, я понимаю – Бог прежде всего», – наверно, думал он, спускаясь вместе с отцом с горы к родным шатрам.

Сын Исаака Иаков, напротив, был предан своему ребенку и, скорее всего, посоветовал бы Господу Богу убираться назад на Небеса, если бы Он посмел требовать у него хоть волос с головы Иосифа. Любовь Иакова к младшему сыну вызывала кипучую ревность братьев Иосифа. Удивительного плаща снов[2] у них не было, поэтому они продали отцовского баловня в рабство египтянам. Однако это обстоятельство послужило для Иосифа толчком к удивительному карьерному взлету – он получил возможность толковать сны фараона, то есть по сути стал первым психоаналитиком. Затем он возвысился до положения великого визиря. Насколько я могу судить, Иосиф стал единственным «психологом», который достиг вершин политической власти.

Пятая заповедь гласит: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле». А почитать свое дитя? Об этом Господь, похоже, не подумал. Всевышний был слишком поглощен ролью отца всего сущего, чтобы заботиться о нуждах детей. Он, конечно, не просто наказывал израильтян, но отчитывал их за предрасположенность к греху, почитание ложных богов и вообще склонность заблуждаться. Будучи евреем, хочу заметить: ничего удивительного, что иудеи обладают обостренным чувством вины.

Некоторые древнегреческие и древнеримские тексты показывают, что 2000 лет назад родители питали очень узнаваемые чувства по отношению к детям. Знаменитый римский законовед и политический деятель Цицерон написал ныне утерянный текст Consolatio («Утешение») после смерти дочери. Цицерон обожал Туллию и так описывал ее своему брату Квинту: «Как она нежна, скромна и умна! В ней точно повторяется мое лицо, и речь, и сама душа». Когда в феврале 45 г. до н. э. она внезапно скончалась после рождения сына, Цицерон был убит горем. «Я потерял единственное, что связывало меня с жизнью», – писал он своему другу Аттику.

Аттик хотел утешить Цицерона и пригласил его к себе. В библиотеке Аттика осиротевший отец прочитал все труды древнегреческих философов о том, как справиться с горем, – «но моя скорбь превозмогает все утешения». Ни политические дела, ни встречи с друзьями не помогли, потому что «я ни к чему не испытывал интереса на форуме; я не мог выносить вид курии; я думал – и это так и было, – что потерял все плоды и своих трудов, и своей судьбы». Прежде в любых треволнениях «у меня было пристанище, где я мог преклонить голову, где ласковые речи позволяли на время забыть все тревоги и печали».

Я пытался найти какие-либо другие тексты, кроме плачей по умершим детям, и попросил помощи у профессора Мэри Бирд. Она подтвердила, что античные мыслители мало писали о воспитании детей, но посоветовала обратиться к одному источнику – «Моралиям» Плутарха. В одном трактате Плутарх порицал отцов, которые доверяют воспитание сыновей льстецам. Наставники, советует Плутарх, «должны обладать беспорочным именем, благородством души и изрядным опытом». Сократ бы при этом воскликнул: «Человек, о чем ты думаешь? Ты движешь небо и землю ради обогащения, но обделяешь своим вниманием сыновей, которым оставишь эти богатства!» Плутарх уточнял: «Я бы добавил к этому, что такие отцы подобны человеку, который заботится о своей обуви, но не жалеет ног».

С моей точки зрения, наиболее интересны суждения Плутарха о родителях, которых сегодня мы бы назвали авторитарными, – и о проблемах, которые те навлекают на детей и на самих себя. «Они слишком торопятся, заставляя сыновей быть первыми во всем и возлагая на них непомерно много обязанностей, так что их дети трудятся до изнеможения и, отягощенные этим бременем, не проявляют склонности к учению», – писал Плутарх.

Через 15 веков после Плутарха, в эпоху Возрождения, появилось множество интересных работ о воспитании. Нидерландский энциклопедист Эразм Роттердамский прибыл в Англию в 1499 г. для обучения восьмилетнего принца, будущего Генриха VIII. Эразм написал трактаты «О приличии детских нравов», «О методе обучения» и «О первоначальном воспитании детей». У него самого детей не было, но он имел представление о правильном соотношении снисходительности и строгости. «Мы весьма охотно учимся у тех, кого любим», – говорил он. Осуждая деспотичных родителей, мыслитель замечал: «Родители не смогут достойно воспитать детей, если будут внушать им только страх». Матери должны быть ласковыми, но и отцам следует хорошо знать своих отпрысков.

Эразм был поборником чистоплотности. Дети должны умывать лица каждое утро, однако не следует поощрять излишнее усердие, потому что «повторять эту процедуру бессмысленно». Вытирать нос можно пальцами, но никак не головным убором или рукавом.

Возможно, у Эразма и были свои навязчивые идеи, но ему не откажешь в проницательности и наблюдательности. Например, его перу – в буквальном смысле, ибо тогда писали гусиными перьями, – принадлежат слова: «Природа наградила детей необычайным стремлением подражать всему, что они слышат или видят». Но философ не придавал большого значения подражанию, когда добавлял: «Они делают это с огромным увлечением, словно обезьяны, и приходят в восторг, если думают, что у них получается». К обезьянам мы вернемся позже.

Примерно через 70 лет французский философ Мишель де Монтень критиковал отцов, которые не говорят сыновьям, что любят их, из страха лишиться власти над ними. Один из его друзей потерял сына и корил себя за то, что ни разу не признался мальчику, что обожал его.

Надо возбуждать в ребенке желание слушать, писал Монтень, «чтобы его глаза и уши проникали везде и всюду; ибо самые почетные места обычно захвачены далеко не самыми одаренными людьми и наилучший жребий редко выпадает достойному». Будучи аристократом, Монтень нередко обедал в самых знатных домах и слышал множество пустячных разговоров «за верхним концом стола», в то время как люди более низкого положения вели дельные беседы. Возможно, у крестьянина, каменщика, бондаря есть чему поучиться. «Наблюдая за приличными и добрыми нравами, ребенок выработает в себе умение подражать хорошему и презрение к плохому».

Как ни странно, из всех старинных авторов самым красноречивым образом об отцовстве написал король Англии, хотя в целом монархи не отличаются родительской мудростью. Яков VI Шотландский, он же Яков I Английский (1566–1625), получил превосходное образование. История его семьи включает такой жестокий эксперимент, на который мог решиться только член королевской фамилии. Прадед Якова отправил на остров Инчкит[3] двух детей с немой нянькой, чтобы выяснить, начнут ли дети внезапно говорить на языке Библии, если их лишить общения с другими людьми. Разумеется, лепетать по-древнееврейски они от этого не стали.

Детство самого Якова было неспокойным. Его мать, королева Шотландии Мария Стюарт, бежала в Англию, потому что ее подозревали в убийстве второго мужа. Сына-младенца ей пришлось оставить в Шотландии. Но нет покоя голове, хотя бы мало-мальски приближенной к венцу[4]. Трое из четырех регентов при малолетнем Якове были казнены или убиты до его 16-летия. Марию Стюарт обезглавили в 1587 г. по воле ее двоюродной тетки Елизаветы I, утомленной постоянными интригами Марии с целью захватить английский престол.

Якову, однако, повезло с одним из воспитателей – Джорджем Бьюкененом. Человек с твердым характером, проявлявший «жестокость из милосердия», Бьюкенен не брезговал и поркой своего высокопоставленного подопечного, когда его величество обнаруживал мало усердия к учению, – и этого урока Яков не забыл.

В 1589 г. Яков женился, а в 1594 г. родился его первый сын Генрих. Яков написал для него наставление: он считал своим долгом разъяснить сыну особенности королевской работы. Это яркий и во многом мудрый документ. Он напутствовал Генриха «перед лицом Бога и отцовской властью, которую я имею над тобой, носи мой наказ с собой так же неотлучно, как Александр носил гомеровскую "Илиаду"». Если Генрих пренебрегал его советами, Яков протестовал: «Клянусь всемогущим Богом, я скорее не буду отцом и останусь бездетным, чем стану родителем нечестивых детей». Яков подчеркивал, что Генриху следует учиться на собственных ошибках.

Генрих не должен воображать, что из-за своего положения он имеет законное право грешить. Королю надлежит «блистать перед подданными всеми гранями святости и добродетели». Яков побуждал сына читать Священное Писание «с чистым и целомудренным сердцем и молиться о том, чтобы уразуметь его правильно». Один раз в сутки, «когда ты остаешься в полной тишине, призови себя припомнить все дела минувшего дня, не совершил ли ты неправедные поступки, не пренебрег ли своими обязанностями христианина или короля». Чрезвычайно важно поверять свою совесть и поведение. «Будь безжалостен к себе так же, как к своему врагу. Ибо, если ты станешь строго судить себя сам, тебя не посмеют осуждать другие».

Яков предостерегал сына против фанатичных священников, пустых астрологов и колдунов. Также он наставлял Генриха, чтобы тот «не придавал значения снам, ибо все пророчества, видения и вещие сны уже свершились и прекратились во Христе». И никакого тебе подсознания, привет Фрейду.

Король должен править беспристрастно, поэтому Яков советовал Генриху не отдавать предпочтения богатым, но и не жалеть бедных. В Англии он всегда будет иметь дело с бесчестным народом и его одержимостью новшествами – особенно табаком, которого Яков не терпел.

Яков глубоко уважал свою покойную мать и напоминал сыну: «Ты знаешь Божескую заповедь: почитай отца твоего и мать твою». Король не может допустить, чтобы его родителям «нанесли оскорбление; наипаче и сам не должен их поносить. Ибо как они могут любить тебя, ненавидящего тех, от кого ты рожден?» За слугами надлежит следить неукоснительно. Если король не уверен, что те покорны ему, что же говорить о всей стране?

Строгое религиозное образование Якова сделало его суровым моралистом. До женитьбы сын «должен сохранять свое тело в чистоте и непорочности, пока не придет время отдать его супруге, которой одной оно принадлежит. Ибо имеешь ли ты право жаждать совокупления браком с невинной девственницей, если твое тело осквернено? Почему одна половина должна быть целомудренной, а другая запятнанной?» Генриху предписывалось избегать «компании праздных женщин, которые есть не что иное, как irritamenta libidinis[5]». Праздные женщины могут вызвать зуд в праздных чреслах! Многострадальная семья Якова была свидетельством того, какие губительные последствия влечет за собой любострастие; супружеские измены его деда «привели к катастрофическим последствиям». Яков почему-то не упомянул двоюродного прадеда, ужасного Генриха VIII.

Затем Яков обращается к королевскому «имиджу». Король всегда находится в центре внимания, а значит, его манеры за столом должны быть безупречны. Обжорство производит дурное впечатление, поэтому его величеству не пристало уписывать за обе щеки какое-нибудь диковинное блюдо вроде фаршированного гранатами кабана. Кроме того, не следует носить «женоподобную одежду» и отращивать «длинные волосы или ногти – это всего лишь отбросы природы». Король может играть в карты, но не в шахматы, «потому что это слишком большая премудрость и философская блажь». Играть должно «всегда честно, дабы не приучаться к плутовству и обману».

И наконец, Яков наказывает Генриху не забывать о долге перед Богом и заботиться о том, чтобы деяния отражали «справедливость твоего сердца» и показывали «твой благочестивый нрав; и, в уважение к величию своего тяжкого бремени, слушать собеседника терпеливо, не уходя в свои мысли, выносить зрелые суждения и проявлять постоянство в решениях». Яков советует сыну «всегда переваривать свои страсти, прежде чем оглашать вердикт». Каждого человека надлежит судить только за его личные прегрешения, не годится наказывать или винить отца за сына или брата за брата. Для мести нет никаких оправданий.

Это мудрое и красивое письмо написано с любовью. Однако Якову, пережившему несчастливое детство, было суждено стать столь же несчастным родителем. Генрих умер от загадочной лихорадки в 18 лет; отец был безутешен. Трон унаследовал второй сын Якова Карл, менее умный и менее любимый. Шаткое положение – Яков не написал для него наставления – сделало его упрямым, и это упрямство стало одной из причин начала Английской революции. За неуступчивость Карл поплатился головой.

Отцы, о которых я рассказываю, не изучали своих детей с научной точки зрения. Мыслителям XVI и XVII вв., которые могли бы сделать это, мешало одно препятствие: большинство из них были бездетны. Не стали отцами Эразм Роттердамский, Декарт, Спиноза, Лейбниц, Гоббс, Джон Локк, а столетием спустя – Дэвид Юм и Иммануил Кант. Единственный видный философ того времени, имевший детей, – епископ Беркли – по всей вероятности, был весьма невротичным родителем. Когда его сын поехал учиться в Оксфорд, епископ тоже снял в этом городе квартиру, желая проследить, чтобы отпрыск не попал в переделку, как происходит с большинством студентов.

В противоположность философам великие писатели XVI и XVII вв. были весьма плодовитыми отцами. У Шекспира был сын Хемнет, умерший в 1596 г. в десятилетнем возрасте, а также две дочери. У выдающегося английского поэта конца XVI – начала XVII века Джона Донна было 12 детей; у французского драматурга Жана Расина – семь; у Джона Мильтона, автора «Потерянного рая», – пять. Разница между двумя этими группами знаменитых людей любопытна и, насколько я могу судить, необъяснима.

Утраты тоже не обошли писателей стороной. Современник Шекспира драматург Бен Джонсон потерял ребенка и оплакал его в прекрасном стихотворении.

Не все проницательные наблюдатели были философами или учителями. Дженкин Льюис семь лет прислуживал Уильяму, герцогу Глостерскому, родившемуся 24 июля 1689 г. в Хэмптон-корте.

Сын принцессы Анны, дочери Якова II, Уильям родился «очень хилым», и многие считали, что он долго не протянет. Двенадцать беременностей его матери закончились выкидышами, а четыре произведенных ею на свет ребенка умерли вскоре после рождения. В первые дни жизни Уильяму пришлось нелегко из-за непомерно большого соска его кормилицы, но вскоре ему нашли другую няньку, и в следующие полтора месяца ребенок окреп и стал хорошо развиваться. «Теперь все лелеяли надежду, что герцог выживет, – писал Льюис, – и вдруг – подумать только! – у него случились судороги». Отчаявшаяся мать принца вызвала из Лондона врачей, и они посоветовали проверенное временем средство: снова сменить кормилицу. Молодые матери, желающие поделиться своим молоком с королевским отпрыском, стали стекаться в Хэмптон-корт. В поисках подходящей женщины младенца перекладывали от одной груди к другой.

Выбор сделали совершенно случайно. Отец ребенка, принц Георг Датский, проходил через комнату, где выстроились вероятные кормилицы, и обратил внимание на грудь миссис Пэк, жены добропорядочного квакера из Кингстона. Ее заметно торчащие соски внушали доверие. Миссис Пэк уложили в кровать со слабым младенцем, «который сосал хорошо и в ту ночь поправился». К сожалению, по словам Льюиса, миссис Пэк «больше годилась для свинарника, чем для постели принца» и попыталась извлечь выгоду из своей неожиданной славы.

Уильям успешно набирал вес, но какой-то недуг вызвал «выделения», как писал Льюис. Некоторые историки медицины предполагают, что жидкость сочилась из до странности большой головы Уильяма. Джек Дьюхерст утверждает, что принц страдал слабой формой гидроцефалии, но такому состоянию обычно сопутствует низкий уровень интеллекта. Уильям, однако, отсталым определенно не был, он рос вполне нормальным ребенком, только не очень крепко держался на ногах – без посторонней помощи не мог подниматься и спускаться по лестнице. Льюис не мог понять, была ли немощь вызвана настоящим недугом или «чрезмерной заботой хлопотавших вокруг него дамочек» (вот кто мог бы стать психоаналитиком!). Однажды по этой причине разразилась гроза: отец Уильяма счел, что сын притворяется, и впервые в жизни отстегал его розгами. «Его высекли, и с тех пор он вел себя как шелковый», – заметил Льюис.

Юный принц стойко переносил череду болезней. К примеру, весной 1696 г. его глаза распухли и налились кровью. Мать послала за доктором Джоном Рэдклиффом, и тот прописал отвратительное лекарство, которое Уильям сразу же выплевывал. Тогда Рэдклифф наклеил на спину мальчика пластыри, из-за которых Уильям кричал от боли.

Уильяму удалось подружиться с Джорджем Лоуренсом, предприимчивым пареньком, который собрал отряд солдат из двадцати мальчишек; многие из них были сыновьями королевских слуг. Уильям присоединился к потехе и собрал собственный отряд. Анна и ее муж были очень рады, что сын увлечен игрой, но продолжалось это, увы, совсем недолго.

В июне 1700 г. Уильяма внезапно подкосила болезнь, и он слег с лихорадкой. Через четыре дня принц умер. Льюис описывает отчаяние матери. Уильяму было всего 11 лет.

Многие герои моей книги пережили горе. Дарвин потерял троих детей. Из близких Фрейду людей безвременно скончалась не только Софи: четверо из его родственников совершили самоубийство. Мелани Кляйн лишилась одного из сыновей, и ее дочь утверждала, что брат наложил на себя руки. Один из сыновей Уотсона убил себя вскоре после смерти отца, а его дочь несколько раз пыталась покончить с собой. Дочь Р. Д. Лэйнга скончалась в двадцать с небольшим, а один его сын ушел из жизни при загадочных обстоятельствах. Как сказал Боулби, «дети так беспомощны, так уязвимы». Вопрос вот в чем: может быть, дети знаменитых психологов и психиатров уязвимы особенно? И можем ли мы научиться чему-нибудь на их горьком опыте?