Россия 1801–1917. Власть и общество. 2. Социально-экономическое положение до великих реформ (С. Г. Пушкарев, 2001)

2.1. Дворянство

В первой половине XIX в. население Российской империи увеличилось за счет собственного роста и приобретения новых территорий с 38 млн в 1801 г. до 72 млн в 1857 г., по окончании царствования Николая I. Из этого числа почти 57 млн жили в 50 губерниях Европейской России без Польши, Финляндии и Кавказа¹. На них и сосредоточено наше внимание.

Самым привилегированным слоем населения было дворянство, которое не следует путать с аристократией. Лишь немногие дворяне носили знатные титулы (князь, граф), унаследованные с допетровских или петровских времен. Большинство было нетитулованным и вошло в дворянское сословие на основании военной или гражданской службы.

По «ревизии» 1857 г. в России числилось около 103 тыс. дворян-помещиков. Включая семьи, в дворянском сословии состояли 887 тыс. человек, т.е. на 64 человека населения приходился 1 из дворянского сословия (1,6%). Дворяне владели имениями, где жили около 22 млн крепостных крестьян. Владение крепостными душами было монополией потомственного дворянства. Число «посессионных» крестьян, приписанных к фабрикам и заводам, принадлежащим купцам и фабрикантам недворянского звания, было невелико.

Из общего числа дворян 41% был «мелкопоместным». Им принадлежало 3% крепостных крестьян, в среднем по 16-18 душ на имение. 34% помещиков имели в среднем по 100 крепостных душ на имение. Это уже давало возможность вполне зажиточной жизни, но все же далекой от той роскоши, которая видится порой западным наблюдателям. Дворянская «мелкота» в своей жизненной обстановке мало отличалась от крестьян. Но тем более ценила свое «столбовое дворянство» и усиленной эксплуатацией немногих подданных пыталась сохранить положение «господ», т.е. возможность жить, не занимаясь физическим трудом. Часть «мелкопоместных» поступала на государственную службу или занимала второстепенные должности по выборам дворянских обществ, некоторые неудачники попадали в положение приживальщиков у богатых соседей.

На другом конце спектра примерно 1% дворян-помещиков в 1857 г. владел 30% крепостных, в среднем по 4500 душ на имение, а еще 2% владели 15% крепостных, в среднем по 1300 душ на имение. Этот высший слой русского дворянства пережил свой «золотой век» во второй половине XVIII столетия. Время «дворянской царицы» Екатерины II было временем расцвета дворянской культуры и наибольшего развития социальных привилегий «благородного сословия». В культурном отношении время это характеризуется господством французского влияния. Русские аристократы вместе с матушкой царицей увлекались французской просветительской литературой, которую, впрочем, усваивали поверхностно. Из петровского служилого дворянина начала XVIII в. к концу века выработался «дворянин-философ, масон и вольтерьянец»². Аристократы конца века, уступая чужому культурному влиянию и поверхностно усваивая принципы французской просветительской философии, теряли связь с русской, особенно крестьянской, средой. Они смотрели на «варварскую» крестьянскую массу так, как американские плантаторы смотрели на негров, – исключительно как на объект хозяйственной эксплуатации и источник извлечения доходов для устройства «цивилизованной» жизни. Ключевский так характеризует русского «вольтерьянца»:

«Все усвоенные им манеры, привычки, вкусы, симпатии, самый язык – все было чужое, привозное, а дома у него не было никаких живых органических связей с окружающим. Чужой между своими, он старался стать своим между чужими, был в европейском обществе каким-то приемышем. В Европе на него смотрели как на переодетого татарина, а дома видели в нем родившегося в России француза. Чужие слова и идеи избавляли образованное русское общество от необходимости размышлять, как даровой крепостной труд избавлял его от необходимости работать»³.

Фасад дворянской культуры конца XVIII в. не был лишен красоты и импозантности. Богатство и пышность императорского двора находили свое отражение в быту аристократии: роскошные дворцы, парки и сады с оранжереями, свои театры, оркестры, хоры, свои живописцы украшали и услаждали жизнь высшего слоя русской аристократии. За этим фасадом находился неприглядный «задний двор» крепостного рабства, деморализовавшего и развращавшего все слои общества.

При Александре I после бурной эпохи наполеоновских войн во время правительственной реакции наиболее активная и идеалистическая часть аристократии составляет тайные общества, чтобы путем военного переворота осуществить те идеалы «свободы, равенства и братства», которые для екатерининской знати были не столько искренним убеждением, сколько игрой ума. Неудача восстания 14 декабря означала конец политической роли дворянства. «Теперь дворянство становится простым орудием правительства»⁴. При Николае I большинство дворян облачается в чиновничьи мундиры и украшается орденами соответственно своим чинам и званиям.

Дворянские усадьбы: парк с водопадом в имении Бобринских (А.Т. Болотов)

Дворянские приемы: салон Зинаиды Волконской

(о картины Г. Мясоедова)

Полного слияния бюрократии и дворянства все же не происходит. Император Николай Павлович называл себя «первым дворянином» и не желал, чтобы потомственное дворянство без остатка растворилось в море чиновничьей мелкоты и армейского офицерства. Поэтому он, с одной стороны, ограничивает доступ в ряды потомственного дворянства через службу, а с другой – создает для сохранения крупной аристократии институт «майоратов», больших неделимых наследственных имений. «Положение о заповедных наследственных имениях» было издано 16 июля 1845 г. Владельцы крупных имений – не менее 400 крестьянских дворов или 10 тыс. десятин удобной земли – могли с разрешения государя превращать свои имения в «заповедные», переходящие в полном составе к одному наследнику.

При Петре Великом велено было всем, получившим хотя бы первый офицерский чин, дать «патенты на дворянство». Но, согласно манифесту от 11 июня 1845 г., потомственное дворянство приобретают на военной службе только получением первого штаб-офицерского чина (майора). А на гражданской – получением «чина 5-го класса» (т.е. статского советника). Более низкие чины давали звание «личного дворянина» или «почетного гражданина». В 1856 г. возможность получения потомственного дворянства была еще более ограничена: на гражданской службе – производством в чин «действительного статского советника», а на военной – в чин полковника или капитана 1-го ранга во флоте.

Между крупной аристократией и мелкопоместной «мелюзгой» находилась масса среднего поместного дворянства, сидевшего по своим «медвежьим углам» и занимавшегося сельским хозяйством. Дворянская молодежь обыкновенно поступала на службу (преимущественно военную). Получив первый или второй офицерский чин, выходили в отставку, обзаводились семьей и поселялись в отцовских имениях, где предавалась хозяйственным заботам или бездумному и бездельному «пошехонскому раздолью».

Его описывает Салтыков-Щедрин: осенью гонялись за зайцами, зимой ездили в гости и принимали гостей, устраивали пиры и пирушки⁵. Причем особенным гостеприимством и тороватостью отличались предводители дворянства, если хотели быть переизбранными на следующее трехлетие. Яркие типы провинциального дворянства дал Н.В. Гоголь в «Мертвых душах», но, конечно, не все помещики были ноздревыми, Чичиковыми, Плюшкиными и собакевичами. Знаменитые гоголевские персонажи изображены писателем с тонкой иронией, а их характерные черты – со свойственным Гоголю гротеском, показавшим истинный образовательный и моральный уровень помещичьей среды.

«Народ этот ни в высь, ни вширь, ни по сторонам не заглядывался. Рылся около себя, как крот, причины причин не доискивался, ничем, что происходило за деревенской околицей, не интересовался. Даже к сельскому хозяйству <…> помещичья среда относилась совершенно рутинно, не выказывая ни малейших попыток в смысле улучшения системы или приемов. Однажды заведенные порядки служили законом, а представление о бесконечной растяжимости мужицкого труда лежало в основании всех расчетов»⁶.

В 30-х – 40-х годах XIX в. среди более активной части дворянства просыпается предпринимательский дух. Некоторые дворяне заводят фабрики и заводы, принимают участие в винных откупах, пытаются завести усовершенствованные приемы обработки полей по английским образцам. Однако зачастую эти предприятия кончались крахом, а привезенные из Англии дорогие машины валялись в сломанном виде на задних дворах, возбуждая насмешки мужиков над барином, который «чудит». Причинами неудач были «круглое невежество экспериментаторов»⁷, недостаток капиталов и малая производительность подневольного крестьянского труда.

Крестьянская телега и барская бричка

2.2. Чиновничество и «почетные граждане»

Разделенное по «табели о рангах» на 14 чинов (от коллежского регистратора до государственного канцлера) чиновничье сословие держит в своих руках все отрасли и нити государственного и местного управления. Верхние этажи бюрократической башни заполняются обыкновенно представителями «столбового дворянства», нижние – пестрой массой выходцев из всех сословий: дворян, духовенства, мещан, «посадских». Даже потомственный дворянин, чтобы иметь право участия в дворянских собраниях, должен был иметь, по крайней мере, чин 14-го класса. В это время все, кроме духовенства, купцов и лиц «податных» сословий, или служили, или состояли на службе при ком-нибудь.

Кроме обычных бюрократических пороков – формализма, волокиты и чисто бумажного решения вопросов в ущерб живому делу и живым людям – чиновничье сословие, получавшее весьма скромное жалованье, отличалось в большинстве любостяжанием и лихоимством. Об этом свидетельствуют и царские указы о борьбе с лихоимством, и показания декабристов, и свидетельства современников, знавших чиновный мир по своей службе в нем (Ф.Ф. Вигеля, А.И. Герцена, Н.В. Гоголя, М.Е. Салтыкова-Щедрина и др.). В 1816 г. Александр I писал министру юстиции Д.П. Трощинскому:

«Поручаю вам усугубить надзор, чтобы правосудие не было помрачаемо ни пристрастиями к лицам, ни мерзким лихоимством, Богу противным и мне ненавистным»⁸.

А.А. Бестужев писал Николаю I: «Прибыльные места продавались по таксе и были обложены оброком. Кто мог, тот грабил, кто не смел, тот крал»⁹. А.И. Герцен характеризует чиновническое сословие как «класс искусственный, необразованный, голодный, не имеющий ничего делать, кроме служения, ничего не знающий, кроме канцелярских форм»¹⁰.

Ограничив доступ чиновников-недворян в дворянское сословие, Николай I не желал, однако, чтобы низшие слои чиновничества и другие промежуточные группы населения смешались с серой массой низших «податных» сословий, подлежавших не только платежу подушной подати и отбыванию рекрутской повинности, но и телесным наказаниям. Поэтому манифестом 10 апреля 1832 г. было учреждено новое сословие «почетных граждан» (потомственных и личных). Членам этого сословия была предоставлена свобода от подушного оклада, от рекрутской повинности и от телесных наказаний. В состав нового сословия могли войти чиновники, не имеющие прав на получение дворянства, лица недворянского сословия с высшим образованием, верхушка торгово-промышленного класса, а также законные дети личных дворян.

Типы москвичей: чухонец продает масло, торговка и щеголек, рыбак и разносчик дичи, молочница и прачка, конфетчик и парикмахерский ученик, разносчица календарей и журналов

Свадебная процессия горожан, 1840-е гг.

2.3. Крепостное крестьянство

Далеко не все крестьяне в дореформенной России были крепостными, но 22 миллиона крепостных составляли в Европейской России самую многочисленную группу населения, примерно 39%. Кроме того, в 50 губерниях Европейской России жило около 19 миллионов казенных крестьян и 2 миллиона крестьян удельных, проживавших на землях императорской фамилии. Так что в состоянии крепостного бесправия в 1857 г. находились две пятые всего населения и около половины крестьянства.

И в советской, и в дореволюционной литературе было принято рисовать положение крепостного крестьянства самыми мрачными красками. Помещиков полагалось изображать в виде извергов, которые находили удовольствие в истязании крестьян всеми возможными орудиями пытки – розгами, палками, кнутами, плетьми, железными цепями, рогатками, «щекобитками». Бесспорно, случаи жестоких истязаний крестьян были. Мы находим сведения о них в судебных протоколах и воспоминаниях современников. Но они именно потому и попали в акты судов и на страницы мемуаров, что рассматривались как преступления, как исключительные случаи.

Отвергая слащавую теорию «патриархальной власти», согласно которой помещики относились к крестьянам как заботливые родители к любимым детям, мы не можем, однако, принять и противоположной, весьма распространенной теории сплошного зверства «класса помещиков». Если даже согласиться с утверждением, что помещики видели в своих крепостных не людей, а рабочий скот, позволительно усомниться в том, что большинство сельских хозяев находило удовольствие в его постоянном истязании. М.Е. Салтыков-Щедрин, которого никто не заподозрит в сочувствии крепостному праву, пишет в «Пошехонской старине»:

«Вообще мужика берегли, потому что видели в нем тягло, которое производит полезную и для всех наглядную работу. Изнурять эту рабочую силу не представляло расчета, потому что подобный образ действия сократил бы барщину и внес бы неурядицу в хозяйственные распоряжения. Поэтому главный секрет доброго помещичьего управления заключался в том, чтобы не изнурять мужика, но в то же время не давать ему «гулять»¹¹

Дать общую картину положения крепостного крестьянства невозможно, ибо в сотне тысяч помещичьих вотчин оно было чрезвычайно разнообразно и подвержено переменам. Декабрист П.И. Пестель пишет в 3-й главе «Русской Правды»:

«Весьма различно положение, в котором находятся различные дворянские крестьяне. У самых добрых господ они совершенным благоденствием пользуются. У самых злых – они в совершенном злополучии обретаются. Между сими двумя крайностями существует многочисленное количество разнообразных степеней злополучия и благосостояния»¹².

В наихудшем положении находился класс «дворовых людей», составлявший в середине XIX в. около 10% 22-миллионной массы крепостного крестьянства. Лишенная собственного дома и хозяйства, постоянно на глазах у барина, нередко изнуряемая длительной работой дворня, особенно дворовые девушки, полностью зависели от господского произвола и третировались как «дармоеды».

Три дворовые девушки ублажают молодую барыню

Крестьяне, собственно, делились на две основные группы: оброчных, плативших господину лишь определенную денежную сумму, и барщинных, обязанных работать на господском поле. Н.И. Тургенев писал в 1818 г.:

«Не нужно доказывать, что оброчные крестьяне пользуются лучшим состоянием, нежели пахотные. Состояние оброчного крестьянина улучшается еще тем, что он в быту своем обыкновенно не чувствует над собой едва неограниченной власти господина. Оброчные деревни управляются старшинами, от самих крестьян избираемыми. Крестьяне повинуются миру, а не прихотям помещика или управителя»¹³.

Положение же «пахотных», или барщинных, крестьян Н.И. Тургенев описывает так:

«Здесь рабство представляется во всем своем ужасе. Известно, что не все помещики довольствуются тремя днями работы крестьян своих. Известно, что многие помещики сверх трех дней работы берут с крестьян другие подати в натуре и деньгами»¹⁴.

Численное соотношение этих двух групп было различно в губерниях черноземных и нечерноземных и изменялось со временем. В конце XVIII в., по исчислениям В.И. Семевского, в черноземных губерниях Великороссии было 26% крестьян оброчных и 74% барщинных; в нечерноземной полосе – 55% оброчных и 45% барщинных; во всех великороссийских губерниях было 44% оброчных и 56% барщинных крестьян. К концу 50-х гг. процент оброчных крестьян в нечерноземных губерниях значительно повысился и дошел в Московской губернии до 68%, во Владимирской – до 70%, в Ярославской – до 90%. В черноземных губерниях, наоборот, несколько возрос процент барщинных крестьян¹⁵.

Положение оброчных крестьян было, как уже говорилось, значительно более благоприятным, чем барщинных. Они имели большие земельные наделы, ибо помещики в нечерноземных губерниях часто вовсе не вели сельского хозяйства и отдавали все удобные земли в пользование крестьян. Они, как правило, пользовались значительной долей самоуправления. Большая часть населения оброчных вотчин центральной промышленной полосы уходила на заработки в «отхожие промыслы». Правда, суммы оброчных платежей в течение первой половины XIX в. были значительно повышены и падали на крестьянский бюджет тяжелым грузом.

Положение барщинных крестьян было во всех отношениях хуже. Вмешательство господ в крестьянскую жизнь и хозяйство было более назойливым. Управляли барщинными вотчинами или сами господа непосредственно, если они проживали в деревне, или наемные управители, или назначенные из крепостных бурмистры. Крестьяне должны были работать на барской пашне, и, хотя нормальной считалась трехдневная барщина, во многих имениях существовал еще один «поголовный день» в неделю. Иногда это было воскресенье после обедни, когда все крестьяне должны были работать на господском поле.

В некоторых вотчинах от крестьян требовалась четырех- или пятидневная барщина, и тогда крестьянам приходилось на своих полях работать по праздникам и по ночам. Наконец, в некоторых имениях, правда, это было исключение, крепостные, получая от господина пропитание – «месячину», работали на господских полях все 6 дней в неделю. Кроме рабочей повинности, иногда и сверх оброка, крестьяне платили господину «столовый запас» – баранов, гусей, кур, яиц, ягод, грибов – и исполняли «подводную повинность» по перевозке продуктов барского хозяйства.

Положение барщинных крестьян было самым тяжелым у «мелкопоместных» владельцев, где эксплуатация крестьянского труда была особенно сильной и господское вмешательство в крестьянскую жизнь особенно стеснительным.

Тяжелое положение крепостного крестьянства нередко вызывало крестьянские волнения, отказы в повиновении помещикам и попытки жалоб «высшему начальству». В царствование Николая I насчитывается историками до 600 случаев крестьянских волнений, из которых около половины были подавлены с помощью воинских команд. Впрочем, надо иметь в виду, что выезжавшие для «усмирения» губернаторы, исправники и жандармские штаб-офицеры часто проявляли усердие не по разуму. Желая выслужиться перед высшим начальством и «схватить» лишнюю награду за свою «распорядительность», они превращали в «бунты» такие действия крестьян, которые на самом деле не имели ничего общего с восстаниями. Отказ от повиновения помещику или попытка коллективной жалобы высшему начальству – все это уже почиталось за «бунт». Были и случаи индивидуальных расправ крепостных со своими господами: с 1835 по 1855 г. известно около 150 случаев убийств помещиков крепостными и около 75 случаев покушений на убийство¹⁶.

2.4. Попытки реформ крепостного права

Отношение русского общества к крепостному праву было двояким. Большинство помещиков и бюрократии усматривало в крепостном праве один из «исконных устоев» русской жизни и считало недопустимым освобождение крестьян, особенно с землею. Во-первых, потому, что это было бы нарушением «священных прав собственности», а во-вторых, потому, что освобождение крестьян грозило бы тяжелыми политическими потрясениями, ибо крепостное право тесно связано с самодержавием и помещики служат главной опорой царского трона.

Цвет дворянской интеллигенции, декабристы, ненавидели «крепостное рабство» и требовали его упразднения. А позже и большинство «разночинной» интеллигенции и неширокие круги интеллигенции дворянской, причем «западники» и «славянофилы» одинаково, относились к крепостному праву отрицательно и желали освобождения крестьян. Однако обсуждение крестьянского вопроса в печати находилось под строгим цензурным запретом.

Изгнанный из области открытой политики и публицистики, крестьянский вопрос проник в русское общественное сознание через «окно» художественной литературы.

В 40-х гг. появляются в печати повести Григоровича («Деревня» «Антон Горемыка»), «Записки охотника» И.С. Тургенева, а также произведения А.И. Герцена, М.Е. Салтыкова-Щедрина, А.Ф. Писемского, Н.А. Некрасова, которые привлекают внимание русского общества к «горькой судьбине» страждущего под игом крепостного бесправия «младшего брата».

«В результате этого литературного движения к концу 50-х гг. не только был окончательно завоеван для русской литературы русский «мужик», не только найдены для его изображения правдивые художественные краски, но и для самого «мужика-человека» были завоеваны в общественном сознании его человеческие права»¹⁷.

Крепостное право, точнее, крестьянское бесправие в XVIII в. достигло своего апогея. Первый закон, содержавший некоторое ограничение помещичьей власти, был издан при Павле I. Манифестом 7 апреля 1797 г. было приказано «дабы никто и ни под каким видом не дерзал в воскресные дни принуждать крестьян к работе». В том же манифесте было сказано, что трехдневная недельная барщина крестьян будет достаточна «на удовлетворение всяким хозяйственным надобностям». Но прямого запрета требовать с крестьян больше трех дней работы в манифесте не было. С другой стороны, Павел расширил область крепостного права, во-первых, тем, что раздал в частное владение около 300 тыс. душ крестьян мужского пола, а во-вторых, тем, что запретил «самовольный переход поселян с места на место» в Новороссии и на Северном Кавказе¹⁸.

Александр I искренне желал освобождения крепостных крестьян, но, встретив сопротивление окружающих, не решился осуществить это намерение. Он исполнил, однако, свое решение – не раздавать больше казенных населенных имений в частные руки. Затем при нем произошло освобождение крестьян без земли в Прибалтийских губерниях. Таким образом, хотя общее число населения Европейской России с 1811 по 1857 г. увеличилось более чем на одну треть, численный рост крепостного крестьянства почти прекратился. Число крепостных крестьян мужского пола составило:

в 1811 г. (по 6-й ревизии) 10 417 000,

в 1833 г. (по 8-й ревизии) 10 872 000,

в 1850 г. (по 9-й ревизии) 10 709 000,

в 1857 г. (по 10-й ревизии) 10 969 000.

В эти 10-11 млн крепостных крестьян мужского пола входило около 1,5 млн «дворовых», которые жили и работали в господском дворе, не имея собственного хозяйства¹⁹.

Не решаясь провести коренную и обязательную реформу в положении крепостных, Александр I издал 20 февраля 1803 г. закон, который дозволял помещикам отпускать своих крестьян на волю с земельными наделами «по заключении условий, на обоюдном согласии основанных». Отпущенные таким образом крестьяне образовали в составе государственных крестьян состояние «свободных хлебопашцев». Практические результаты закона 1803 г. были невелики: при Александре I перешло в «свободные хлебопашцы» около 47 тыс. душ мужского пола, при Николае I – еще около 66 тыс.: всего немного более 1% общего числа крепостных.

Существенным мероприятием стало запрещение помещикам ссылать крестьян на каторжные работы, которые может назначать лишь суд «для важных преступников»²⁰.

В 1818 г. Александр поручил Аракчееву составить проект освобождения крепостных «без отягощения помещиков». Проект, составленный Аракчеевым, предполагал постепенное приобретение в казну помещичьих крестьян и дворовых людей покупкою, на добровольных условиях, но к осуществлению этого проекта правительство так и не приступило.

Николай I вступил на престол с намерением улучшить положение крестьян, но без ущемления интересов помещиков, в которых усматривалась незаменимая опора трона. Задача эта была неразрешима, неудовлетворительны были и способы, которыми он пытался решить ее. Для обсуждения крестьянского вопроса были учреждены «секретные комитеты» чисто бюрократического состава, которые должны были работать не только без какого-либо содействия печати или общественности, но с полным сохранением глубочайшей тайны. «Работа» этих комитетов не дала и не могла дать никаких практических результатов, ибо все николаевские вельможи, за исключением гр. Киселева, считали недопустимым сколько-нибудь серьезное ограничение помещичьей власти или малейшее нарушение помещичьих интересов.

Отношение самого императора Николая I к крепостному праву было изложено в его речи в Государственном совете при обсуждении закона об «обязанных крестьянах» 30 марта 1842 г.:

«Нет сомнения, что крепостное право, в нынешнем его у нас положении, есть зло для всех ощутительное и очевидное. Но прикасаться к оному теперь было бы злом, конечно, еще более гибельным. Однако всякому благоразумному наблюдателю ясно, что теперешнее положение не может продолжаться навсегда. Необходимо ныне приуготовить средства для постепенного перехода к иному порядку вещей»²¹.

В 1845 г. министр внутренних дел Л.А. Перовский представил записку о постепенном ограничении крепостного права рядом мер, которые должны привести к освобождению крестьян «незаметным для крестьян образом». В 1846 г. 5-й секретный комитет,

«обсудив предположения и объяснения министра внутренних дел, вполне одобрил основную его мысль: достигнуть освобождения людей крепостного состояния постепенным ограничением крепостного права, незаметным для них образом, не возбуждая в народе опасных толков и не произнося даже слова: свобода или вольность»²².

Полную отмену помещичьей власти комитет считал невозможной, ибо

«власть помещика <…> есть орудие и опора самодержавной власти», «власть помещика не должна, однако же, быть неограниченна и крестьянин должен быть огражден законами от злоупотребления оной»²³.

Таким образом «всесильное» николаевское правительство обнаруживало в крестьянском вопросе крайнюю робость и ставило перед собой неразрешимую задачу: освободить крепостных крестьян так, чтобы последние этого вовсе не заметили.

В результате длительных секретных обсуждений 2 апреля 1842 г. был издан закон об «обязанных крестьянах», или «о предоставлении помещикам заключать с крестьянами договоры на отдачу им участков земли в пользование за условленные повинности, с принятием крестьянами, заключившими договор, названия обязанных крестьян».

Закон 2 апреля 1842 г. вызвал много шуму и толков среди помещиков, но не имел почти никаких последствий. В положение «обязанных» перешло лишь около 25 тыс. душ мужского пола, принадлежавших трем аристократическим фамилиям. В царствование Николая I был издан ряд законов, вводивших или пытавшихся ввести различные меры для частичных улучшений положения крепостных и для ограничения помещичьего произвола.

Указ 30 августа 1827 г. постановлял, чтобы – за продажею помещиками земли – оставалось у них не менее 4,5 десятины земли на ревизскую душу. Указ 1827 г. регулировал и частью ограничивал право помещиков ссылать своих крестьян в Сибирь. Закон дозволял отсылать в Сибирь людей не старше 50 лет, не дряхлых и не увечных, однако без зачета за рекрута. При этом вменялось не разлучать мужей и жен и с ними отправлять малолетних детей мужского пола до 5 лет и женского пола до 10 лет.

Указ 2 мая 1838 г. запрещал принимать крепостных людей без земли в обеспечение и удовлетворение частных долгов, а также продавать и отчуждать крепостных людей с землею или без земли отдельно от их семейств. «Семейством же, не подлежащим раздроблению, считать: отца, мать, и из детей их сыновей неженатых и дочерей незамужних».

Указом 2 января 1841 г. было подтверждено правило о запрещении продажи крестьян отдельно от их семейств и установлено правило о приписке их к населенным имениям. Закон запрещал продажу дворовых людей и крестьян обоего пола лицам, которые не имеют населенных имений.

8 ноября 1847 г. был издан указ о предоставлении крестьянам имений, продающихся с публичных торгов за долги, права выкупать себя с землею. Указ этот вызвал недовольство среди помещиков, и через два года его действие было приостановлено.

Право помещиков наказывать своих крепостных за всякого рода «продерзости» не было регулировано законами, и правительство Николая I пытается такие постановления ввести. В Своде законов (изд. 1832 г.) помещикам предоставляется право наказывать своих крестьян:

«Для удержания крепостных людей в повиновении и добром порядке помещик имеет право употреблять домашние средства исправления и наказания, но без увечья и тем менее еще с опасностью их жизни». Если домашние способы наказания будут недостаточны, то помещик может обратиться к содействию правительства и, по его просьбе, крепостные подвергаются заключению в смирительных и рабочих домах или арестантских ротах»²⁴.

В 1846 г. были определены права помещиков относительно домашнего суда и расправы. Помещики или их управляющие могли подвергать крепостных наказанию розгами до 40 или палками до 15 ударов или же аресту на время от одного до семи дней, а в случаях особенной важности и до двух месяцев с тем, чтобы виновный был содержим в сельской тюрьме.

За более важные преступления и проступки помещик может отсылать крепостных в смирительные и рабочие дома на время от двух недель до трех месяцев или в исправительные арестантские роты – от 1 до 6 месяцев; неисправимых и «вредных» крепостных помещики могут удалять из своих имений. С другой стороны, помещики за «жестокое обращение» со своими крепостными, связанное, очевидно, с истязаниями или увечьями, подлежали по закону ответственности и серьезному наказанию.

В «Уложении о наказаниях уголовных и исправительных» 1845 г. находим отдел «О злоупотреблении помещичьей власти». Ст. 1900 гласит:

«Когда виною помещика, чрез обременение безмерными сборами или иными также непомерными тягостями, населенное имение будет доведено до разорения, то сие и всякое другое населенное имение его берется в опеку», и помещику воспрещается пребывание в нем. По статье 1901 «помещики, изобличенные в жестоком со своими крепостными людьми обращении, сверх учреждения опек над ними и всеми населенными их имениями, лишаются права иметь в услужении своих крепостных людей и подвергаются заключению в смирительном доме на время от 6 месяцев до 3 лет».

Всего в 1851 г. в опеке состояло 200 дворянских имений за жестокое обращение их владельцев с крепостными. Беда была, однако, в том, что крепостные по-прежнему были лишены права жалобы на своих помещиков, так что дела о преследовании помещиков за жестокое обращение с крепостными могли возбуждаться только по инициативе местных властей, а последние обыкновенно не спешили проявлять в этом вопросе инициативу.

Говоря о правовом положении крепостных, нужно еще упомянуть о том, что в 1827 г. было запрещено принимать детей крепостных крестьян и дворовых в гимназии и университеты, но им было дозволено «как и доселе, невозбранно обучаться в приходских и уездных училищах», а также в земледельческих и ремесленных школах. Мотивировано это запрещение тем, что худшие из детей крепостного состояния

«входят в училища уже с дурными навыками и заражают ими товарищей своих в классах, тогда как лучшие по прилежанию и успехам приучаются к роду жизни, к образу мыслей и понятиям, несоответствующим их состоянию. Неизбежные тягости оного для них становятся несносны, и от того они нередко в унынии предаются пагубным мечтаниям или низким страстям».

Этот указ был подтвержден указом 1837 г., по которому крепостных можно было принимать в гимназии и университеты, если они «получают от своих помещиков увольнение от сего состояния».

При Александре I произошли серьезные изменения в положении крепостного крестьянства Прибалтийских губерний. В 1804 г. было издано «Положение для поселян Лифляндской губернии», регулировавшее отношение крестьян к земле и к помещикам. Крестьяне должны были превратиться в наследственных владельцев земельных участков. Их повинности и платежи за землю определялись законом или постановлениями «ревизионных комиссий». Крестьянам предоставлялись личные гражданские права, вводилось крестьянское самоуправление и крестьянский суд. В 1805 г. подобные «положения» были выработаны и утверждены для Эстляндской губернии.

Однако прибалтийское дворянство почувствовало себя стесненным этими «положениями» и стало добиваться их пересмотра. Соглашаясь на предоставление крестьянам личной свободы, дворянство («рыцарство») Прибалтийских губерний требовало признания земли полною собственностью дворян, и правительство пошло навстречу их домогательствам. Первая статья изданного в 1816 г. «Учреждения для эстляндских крестьян» гласила:

«Эстляндское рыцарство, отрекаясь от всех доселе принадлежащих ему крепостных наследственных прав на крестьян, предоставляет себе токмо право собственности на земли».

Но в этом «токмо» заключалось очень многое! Крестьяне, сделавшись лично свободными, но не получив никаких земельных наделов, попадали в полную экономическую зависимость от помещиков и превращались в арендаторов помещичьей земли или батраков в помещичьих хозяйствах. На таких же условиях были «освобождены» в 1817 г. крестьяне Курляндской губернии, ав 1819 г. – крестьяне в Лифляндской губернии и на острове Эзеле.

При Николае I было подготовлено и затем осуществлено – при содействии энергичного генерал-губернатора Юго-Западного края Д.Г. Бибикова – введение в Юго-Западном крае «инвентарей», определявших платежи и повинности крестьян в соответствии с находящимися в их пользовании земельными участками. В 1847 г. вступили в силу «Правила для управления имениями по утвержденным для оных инвентарям в Киевском генерал-губернаторстве», в состав которого входили губернии Киевская, Волынская и Подольская, где большинство помещиков составляли поляки.

Аналогичное устройство было введено в 1846 г. в губерниях Царства Польского, где крестьяне по декрету Наполеона в 1807 г. получили личную свободу, но без всяких земельных прав. В 1852 г. было решено ввести «инвентарные правила» в губерниях Северо-Западного края, но эта попытка вызвала недовольство и жалобы помещиков, так что в 1854 г. пришлось инвентарные правила пересматривать.

2.5. Государственное крестьянство

Единственным сословием, которое по своей численности соперничало с крепостными крестьянами, были крестьяне государственные. Они жили свободными от гнета помещиков на государственных землях, и никто их не мог продавать или покупать. По 8-й «ревизии», состоявшейся в 1833 г., в 54 губерниях Европейской России и Сибири числилось около 8,5 млн «ревизских душ» (т.е. душ мужского пола) государственных, или казенных, крестьян, что составляло около 44,5% общего числа крестьян²⁵.

Однако правовое и хозяйственное положение казенных крестьян в первой трети XIX в. тоже было довольно безотрадным. Казенные земли и жившие на них крестьяне находились в ведении «департамента государственных имуществ» в составе Министерства финансов, которое смотрело на казенных крестьян лишь как на один из источников казенного дохода. Местными органами управления для казенных крестьян были: со стороны финансовой – хозяйственное отделение казенной палаты; а со стороны административной – земская полиция, в лице земского исправника и заседателей, а с начала 30-х гг. еще и становых приставов. Земская полиция взыскивала подати и недоимки с казенных крестьян, и это взыскание обыкновенно сопровождалось незаконными поборами и разными злоупотреблениями. В 1827 г. М.М. Сперанский писал в «Записке по крестьянскому вопросу» о положении казенных крестьян:

«Сей род людей беднеет и разоряется не менее крестьян помещичьих. Работы и повинности их также неопределенны. Земские исправники суть те же помещики, с той разностью, что они переменяются, и что на них есть некоторые способы к управе. Но взамен того сии трехпетние владельцы не имеют никаких побуждений беречь крестьян, коих они ни себе, ни потомству своему не прочат»²⁶.

Ревизоры, обследовавшие в конце 30-х гг. положение казенных крестьян, были завалены жалобами крестьян на притеснения и вымогательства со стороны земской полиции. Воронежский ревизор писал в своем отчете о деятельности становых приставов: «Люди сии большею частью необразованные и безнравственные, притом облеченные большою властью, беспощадно обирают казенных поселян»²⁷.

С конца XVIII в. и до реформы Киселева в 1838 г. правительство пыталось упорядочить систему крестьянского самоуправления, но так и не смогло точно определить ни состав, ни компетенцию его органов. Закон 1797 г. предусматривал два яруса крестьянского самоуправления в казенной деревне: на уровне волости и на уровне селения. На каждом из них собирался сельский сход. Помимо того, каждая волость имела свое выборное правление, председателем которого был волостной голова. В правление также входили старосты селений, составлявших данную волость, и волостной писарь. В каждом селении был избиравшийся сельским сходом на годичный срок староста (или сельский выборный), а также десятские, избиравшиеся каждыми десятью дворами. Сельский староста мог вести суд по мелким делам, а сельский сход обладал довольно широкими полномочиями, о которых ниже.

Однако состояние крестьянского самоуправления в это время было столь же безотрадным, как и состояние государственной администрации. На выборные должности часто проходили ставленники «мироедов», богатых крестьян, которые, поставив «миру» достаточное количество ведер водки, пользовались потом решающим влиянием в мирских делах. По выражению одного из ревизоров, «из кабака изливаются самые убедительные доказательства» при решении всех крестьянских дел. При безграмотности и пассивности крестьянской массы главную роль в сельской администрации играли волостные и сельские писаря, отличавшиеся весьма невысоким культурным и моральным уровнем. Результатом этого были крайняя запутанность сельского и волостного делопроизводства, произвол, поборы, взятки, вымогательства и всевозможные злоупотребления в административных и хозяйственных делах крестьянского мира.

Высшее правительство неоднократно предписывало казенным палатам позаботиться о наделении казенных крестьян землею по норме 15 десятин (16,4 га) на ревизскую душу в губерниях многоземельных и по 8 десятин (8,7 га) – в губерниях малоземельных. Однако предписания эти в полной мере никогда не были осуществлены. По данным ревизии 1833 г. из 43 губерний Европейской России лишь в 13 губерниях наделы государственных крестьян превышали 5 десятин (5,5 га) удобной земли на душу, а в 30 они составляли менее 5 десятин.

Платежи и повинности казенных крестьян в первой четверти XIX в. значительно возросли. Подушная подать, составлявшая в начале столетия 1 руб. с души, была в 1818 г. установлена в 3 руб. 30 коп. Оброк, плата за пользование казенной землей, составлявший в конце XVIII в. 3 руб. с души, взимался с 1812 г. в разных местностях в размерах от 7 руб. 50 коп. до 10 руб. Кроме подушной подати и оброка, казенные крестьяне платили деньги на разные «мирские сборы» и «земские повинности», а также «отбывали натурою» повинности: дорожную (устройство дорог и мостов), подводную (перевозка казенных и военных грузов и людей) и постойную (или квартирную). Наиболее тяжелою личною повинностью была рекрутская повинность, т.е. поставка молодых людей в армию при рекрутских наборах.

Неурожаи или пожары при отсутствии надлежащей помощи увеличивали бедствия казенной деревни. Немудрено при таких условиях, что крестьяне, особенно после неурожаев, становились неисправными плательщиками казенных податей. Правительство принимало насильственные меры для взыскания недоимок, а это, в свою очередь, вело к дальнейшему разорению крестьянских хозяйств.

Ко всему этому присоединялись низкий уровень сельскохозяйственной техники, отсутствие школ, врачебной помощи, учреждений мелкого кредита и чрезмерное «присутствие» кабаков, которые вытягивали у мужиков каждую лишнюю копейку и всячески облегчали им возможность напиваться – нс горя, и с радости, и по всяким другим случаям.

2.6. Крестьянская реформа Киселева

Правительство Николая I, бессильное разрешить крестьянский вопрос в целом и упразднить крепостное право, решило принять серьезные меры для улучшения положения казенных крестьян. Осуществить крестьянскую реформу на государственных землях был призван гр. П.Д. Киселев, быть может, самый выдающийся государственный деятель николаевского царствования.

Павел Дмитриевич Киселев родился в Москве в 1788 г. В 1806 г. вступил корнетом в кавалергардский полк. Участвовал в Наполеоновских войнах, по окончании которых имел чин полковника и звание «флигель-адъютанта». В 1819 г. был назначен начальником штаба 2-й армии. В Тульчине, главной квартире 2-й армии, Киселев находился в дружеских отношениях с будущими декабристами, но сам к тайному обществу не принадлежал. В 1834 г. он был назначен членом Государственного совета и приглашен Николаем быть «начальником штаба по крестьянской части». Киселев с готовностью принял это предложение, ведь уже в 1816 г. он подал Александру I смелую и яркую записку о необходимости упразднения крепостного права²⁸.

29 апреля 1836 г. было учреждено V отделение Собственной Е.И.В. канцелярии, которому было поручено «преобразовать управление казенных крестьян». Его начальником и стал генерал-адъютант Киселев, который взялся за дело с энергией, необычной для николаевских бюрократов. Он разослал по губерниям особых чиновников с поручением подробно обследовать положение государственных крестьян не только по бумажным «ведомостям», но путем личных опросов крестьян и изучения поданных ими жалоб.

Ревизия эта продолжалась с 1836 по 1840 г. и собрала богатые материалы о положении казенной деревни. Не довольствуясь посылкой ревизоров, Киселев сам объехал несколько губерний для личного ознакомления с положением. В донесении, которое он подал царю, говорилось о тяжелом положении казенных крестьян и необходимости серьезной реформы в «управлении государственными имуществами».

На этом основании в конце 1837 г. было создано Министерство государственных имуществ, которое учреждалось с тройной целью: «для управления государственными имуществами, для попечительства над свободными сельскими обывателями и для заведования сельским хозяйством». В следующем году был издан закон о местных органах нового управления.

«Теперь фискальная сторона отступала на задний план, и новая администрация должна была удовлетворять крестьянские интересы независимо от их отношения к казначейству. Благосостояние государственных крестьян должно было стать самоцелью во взглядах и деятельности новой администрации. Самый план административного устройства отличался стройностью, напоминающей работы Сперанского»²⁹.

Изданное 30 апреля 1838 г. обширное «Учреждение об управлении государственными имуществами в губерниях» заключало «четырехъярусную» систему учреждений. В губерниях учреждались «палаты государственных имуществ» во главе с управляющим³⁰.

Далее создавались окружные управления во главе с «окружным начальником». При образовании округов за основание принималось уездное деление, но при незначительном числе казенных крестьян казенные селения двух или трех уездов могли быть объединены в один округ. Окружной начальник должен был быть носителем попечительной власти, покровителем и защитником подведомственных ему крестьян. «Окружной начальник должен выслушивать терпеливо и с особою внимательностью все жалобы, приносимые ему государственными крестьянами», и «обязан охранять и защищать подведомственные ему волости, сельские общества и принадлежащих к ним крестьян от всяких притязаний, притеснений и злоупотреблений». Он должен был также надзирать за законностью действий органов крестьянского самоуправления. Однако не должен командовать сельскими сходами – как впоследствии могли командовать ими земские начальники из отставных корнетов. Статья 31 положения о сельском управлении гласит:

«Чиновникам палаты государственных имуществ и окружного начальства не дозволяется участвовать в совещаниях государственных крестьян на сельском сходе».

Эта степень либерализма Киселева не была впоследствии достигнута ни в императорской, ни в советской России. Окружной начальник должен заботиться об улучшении нравственности подведомственных ему крестьян, о заведении приходских училищ, о «врачебном благоустройстве», об обеспечении продовольствия на случай неурожайных годов, о местных путях сообщения, об улучшении крестьянского хозяйства. Конечно, он должен заботиться также и о соблюдении государственных интересов, о сборе податей и исполнении натуральных повинностей, правильном отбывании крестьянами рекрутской повинности.

П.Д. Киселев

Третьей административной ступенью было волостное управление. Волости образуются из соединения нескольких сельских обществ с общим числом населения до 6 тыс. ревизских душ. Волостное правление состоит из головы и двух заседателей. Волостной голова избирается на 3 года волостным сходом. Волостной сход составляется из выборных от сельских обществ – по одному от каждых 20 дворов и утверждается палатой государственных имуществ по представлению окружного начальника. Волостной голова может оставаться в должности неопределенное время и увольняется по собственному желанию, по неспособности или по жалобе крестьян. Заседатели избираются на 3 года волостным сходом и утверждаются палатой. Волостной писарь назначается окружным начальником.

Кроме волостного правления, в волости должна быть «волостная расправа» (суд) из двух избираемых сходом «добросовестных» под председательством волостного головы. Она является второй инстанцией для «сельской расправы».

Низшей ступенью администрации и суда в деревне является сельское управление. В 1839 г. для государственных крестьян были изданы «сельский полицейский устав» и «сельский судебный устав», которыми должны были руководствоваться в своей деятельности органы сельского управления и суда.

Вводя в жизнь новые органы крестьянского управления, Киселев старался подобрать удовлетворительный состав чиновников и обеспечить их достаточным содержанием, а затем неуклонно внушал им необходимость благожелательного отношения к крестьянам и строгого соблюдения законности. Министерский циркуляр 1843 г. предписывал чиновникам

«содействовать развитию между крестьянами собственного мирского управления, наблюдать за исполнением преподанных им правил, но не вмешиваться в суждения по делам, принадлежащим сельскому управлению и расправе, ни в постановления мирских сходов, если в собственных своих делах они действуют по праву, предоставленному законом».

Программа Киселева ставила своею целью всесторонний подъем хозяйственного и культурного уровня казенной деревни. При этом Киселев должен был прежде всего встретиться с вопросом об общинном землевладении. Он видел и понимал, что «душевой раздел земель» есть институт, «вредный для всякого коренного улучшения в хозяйстве». Однако институт этот «имеет свою выгоду в отношении устранения пролетариев, и потому составляет вопрос, которого решение выходит из пределов чисто экономических»³¹.

Кроме того, Киселев усматривал в общинном землевладении исконный институт народного обычного права. Он желал не только «сохранения существующих законов», но и «соблюдения коренных обычаев народа». Поэтому, сохраняя общинное землевладение, он стремился лишь урегулировать земельные переделы и устранить вредное влияние чрезмерной чересполосицы.

Киселев сознавал вред частых земельных переделов, при которых полевые участки постоянно меняют своих хозяев, «от чего государственные крестьяне не имеют ни охоты, ни выгоды обрабатывать их с должным рачением». При переселении крестьян на новые места и переезде семей из малоземельных селений на соседние казенные земли предполагалось устраивать нераздельные семейные наследственные участки. Этот интересный проект, предвосхитивший идею столыпинских хуторов, был утвержден 9 декабря 1846 г. Николаем I.

Киселев и руководимая им новая администрация энергично и настойчиво работали над улучшением положения «казенных поселян». Значительно было двинуто вперед межевое дело. Число «межевых чинов» составляло до учреждения министерства всего 80 чел. К 1856 г. было 1419 землемеров, межевщиков и межевых учеников, и к тому же году было снято на план земель до 53 млн десятин, т. е. более половины удобных казенных земель. В 18 губерниях крестьянские оброки были переложены с душ на земли и промыслы.

«Из свободных казенных земель было отведено нуждавшимся казенным крестьянам 2 444 790 десятин. Сверх того до 500 тыс. десятин было отмежевано для водворения 56 тыс. человек, не имевших прежде земли вовсе. Наряду с наделением крестьян землей было предпринято наделение сельских обществ лесом с расчетом по одной десятине на душу. Всего, таким образом, было отведено в пользование сельским обществам 2 191 339 десятин казенного леса»³². Производилось переселение малоземельных крестьян, причем было переселено 169 тыс. душ, которым в местах их новых поселений было отведено 2,5 млн. десятин, по нормам наделов от 8 до 15 десятин на ревизскую душу (1 десятина = 1,0925 га.).

Покос (с картины Г. Мясоедова)

В стремлении увеличить продовольственные средства населения правительство в 1840 г. издало распоряжение о заведении в казенных селениях посевов картофеля. Однако при введении общественной запашки для посевов картофеля наблюдалось чрезмерное усердие местной администрации. Враждебное отношение казенных крестьян к общественной запашке (в которой они усматривали вид ненавистной им барщины) и слухи о передаче казенных крестьян помещикам или удельному ведомству вызвали в 1841^3 гг. волнения в нескольких селениях Пермской, Вятской, Оренбургской, Казанской и Саратовской губерний. Во время этих «картофельных бунтов» «по трем губерниям беспорядки уничтожены были без употребления силы, а в двух – местное начальство признало нужным употребить оружие», причем погибло «18 человек ослушников»³³. Крестьян, особо отличившихся в разведении картофеля, велено было награждать денежными премиями, золотыми и серебряными медалями.

Были введены правила лесного хозяйства, которым ведали губернские и окружные лесничие. Принимались меры для описания и охраны лесов и для разведения леса в безлесных местностях. Под руководством Киселевской администрации производились также осушение болот, расчистка неудобных земель под пашню, устройство дорог и речных пристаней. Для обеспечения народного продовольствия в неурожайные годы были устроены хлебозапасные магазины.

Для помощи отдельным хозяевам на случай нужды было создано свыше тысячи мелких сельских банков и несколько сот «вспомогательных» и «сберегательных» касс. По случаю пожаров погорельцам выдавались безвозвратные пособия и ссуды. Введено было в действие положение о взаимном страховании крестьянских строений от огня. Рекомендовалась постройка домов каменных или на каменном (кирпичном) фундаменте. Первых было построено за 18 лет свыше 7,5 тыс., вторых – свыше 90 тыс., для чего основано 600 кирпичных заводов.

Киселевская администрация заботилась не только о материальных, но и о духовных нуждах крестьян. В казенных селениях было построено 90 новых церквей и отремонтировано 228 пришедших в ветхость старых. Приобретались дома для приютов и отводились земельные участки для их содержания. Сдвинулось с мертвой точки и школьное дело: в 1838 г. у государственных крестьян было всего 60 школ с 1800 учащихся, в 1856 г. – 2550 школ с 111 тыс. учащихся (в т. ч. 18,5 тыс. девочек).

Было положено начало медицинской помощи сельскому населению: определено на службу по ведомству государственных имуществ 79 врачей, устроено 15 больниц, подготовлялись для обслуживания населения оспопрививатели и повивальные бабки.

«За восемнадцатилетнее управление Киселева министерством государственных имуществ деятельность созданной им администрации благодаря той энергии, которою он ее одушевлял, дала ощутительные результаты»³⁴. Благосостояние и благоустройство государственных крестьян во «времена Киселева», несомненно, поднялись. Этот подъем отразился на росте доходности государственных имуществ и на значительном уменьшении недоимок государственных крестьян.

2.7. Положение крестьянской общины

И казенные, и частновладельческие крестьяне жили в условиях самоуправляющейся общины, известной как крестьянский мир. Вокруг него много лет шли горячие споры: одни считали его исконным устоем русского национального быта, другие – бюрократическим нововведением. Причина этих споров – в смешении двух совершенно разных понятий: мира как самоуправляющейся общественно-административной единицы и как органа совместного владения землей, перераспределявшего ее между крестьянами на началах уравнительной разверстки.

Мир как орган крестьянского самоуправления действительно уходит своими корнями далеко в глубь истории. Уже в памятниках XIV-XV вв. мы встречаем крестьянские выборные органы: старост, целовальников, сотских и «судных мужей». Между тем, поземельно-передельная крестьянская община складывается уже вполне «на глазах», главным образом в течение XVIII в. как следствие налоговой политики Петра Великого: введения подушной подати³⁵.

На землях частных владельцев крестьянское самоуправление в течение XVII-XVIII вв. было придавлено властной опекой помещичьей администрации, хотя и не было уничтожено полностью. На землях государственных оно сохранялось непрерывно, но в XVII и XVIII вв. правительство стало использовать выборные органы крестьянского мира для своих административных и фискальных целей.

Указ 1769 г. предписывал в случае неуплаты крестьянами подушной подати забирать в города старост и выборных, держать их «под караулом» и «употреблять их в тяжкие городовые работы без платежа заработных денег, доколе вся недоимка заплачена не будет». Этот указ вводил круговую поруку крестьянских обществ в уплате податей и обращал сельские общества в податные единицы казенного финансового управления.

Принцип ответственности крестьянских обществ и их выборных властей за исправную уплату казенных платежей подтверждался впоследствии рядом правительственных указов. При проведении крестьянской реформы 1861 г. круговая порука сделалась обязательным законом для всех крестьян и была отменена лишь в 1903 г.

В конце XVIII в. правительство стало регулировать деятельность органов крестьянского самоуправления. В 1797 г. был издан закон «о разделении казенных селений на волости и о порядке внутреннего их управления». Закон устанавливал разделение всей совокупности казенных селений на волости определенной величины (не свыше 3 тыс. душ мужского пола) и ставил во главе их волостные правления.

Волостное правление состояло из избираемого на 2 года «волостного головы», старосты (или «выборного») того селения, в котором находилось волостное правление, и волостного писаря. В каждом селении на год избирался «выборный» – должность, соответствующая старосте. Кроме того, каждые 10 дворов избирали по одному десятскому – преимущественно для поддержания полицейского порядка. Состав волостных и сельских сходов и их компетенция еще не были точно определены законом. Закон 1797 г. содержит лишь следующее постановление:

«В каждом селении по сделанной от волостного головы или выборного через десятских повестке, должны жители по одному с каждого двора, или сколько приказано будет, на сход поспешать. И там внимать и в точности исполнять, под штрафом за неповиновение или небытие по позыву на сход 50 копеек, а за бесчинство и шум против того вчетверо».

Таким образом, сходы созывались скорее для выслушивания и исполнения начальственных распоряжений, чем для самостоятельной деятельности. Указом 1812 г. было предоставлено

«головам на мирской сходке чинить расправу по всем таковым делам, где преступление не будет заключать в себе большой важности, как-то: кража, не превосходящая пяти рублей, и тому подобное, и виновных наказывать по их приговору домашним образом».

В девятом томе Свода законов «Законы о состояниях», разд. IV «О сельских обывателях» (изд. 1832 г.), мы находим следующие постановления «О правах и обязанностях сельских обществ», ст. 406:

«Каждое отдельное селение сельских обывателей составляет свое мирское общество и имеет свой мирской сход. Соединением сельских обывателей, к одной волости принадлежащих, составляется волостное мирское общество»³⁶.

Статья 407:

«На сельском мирском сходе производятся следующие дела: 1) сельские выборы; 2) дозволение принадлежащим к тому обществу крестьянам на переселение; 3) разделение между поселянами общественных земель в пользование; …5) отдача мирских оброчных статей в содержание; 6) раскладка податей, оброка и повинностей; 7) дача доверенностей на хождение по делам общества; 8) суждение маловажных проступков казенных поселян и назначение за то наказаний».

Согласно статье 408, на сельских мирских сходах, кроме того, постановляются приговоры о приеме («приписке») новых членов и об увольнении казенных поселян из общества.

Что касается фактического положения крестьянского мира в первой половине XIX в. и его деятельности, то отзывы современников об этом сильно расходятся в оценках. В начале 1826 г. декабрист П.Г. Каховский писал о деятельности крестьянского мира в имениях тех богатых помещиков, где «земледельцы управляют мирскими сходками»:

«Я был на многих из совещаний сих маленьких республик! Сердце цвело во мне, видя ум и простое убедительное красноречие доброго народа русского. О, как хорошо они понимают и обсуждают нужды свои! В рассуждениях своих ум русский ясен, гибок и тверд»³⁷.

Славянофил А.И. Кошелев утверждал, что «у нас в крестьянстве мирское начало живо, сильно и всеобъемлюще»³⁸. К.С. Аксаков, отстаивая самостоятельность и независимость крестьянского мира, обращаясь к деятелям реформы 1861 г., восклицал:

«Ведь вы не со скотами имеете дело, а, напротив, с народом, который в общественном деле смыслит гораздо побольше вас, членов благородного дворянского собрания», и утверждал: «Мир есть народ, как одно мыслящее, говорящее и действующее целое»³⁹.

Однако ревизоры, которые в 1836-40 гг. обследовали положение казенных крестьян по поручению П.Д. Киселева, вынесли, как мы видели выше, весьма безотрадное впечатление о деятельности крестьянского мира. В частности, они указывали, что немаловажную роль на сельском сходе играют ведра поставленной водки. Относительный порядок и благообразие они нашли лишь в северных губерниях Вологодской, Архангельской и Олонецкой, где традиции крестьянского самоуправления коренились в глубокой древности.

В результате реформы Киселева организация и деятельность органов волостного и сельского управления были приведены в стройную систему, круг их прав и обязанностей точно очерчен законом. Губернским и окружным чиновникам Министерства государственных имуществ была поручена власть «наблюдателя» и «попечительство» над крестьянами. Они не имели права вмешиваться в сферу компетенции органов крестьянского самоуправления. Сельские общества с максимальным числом до 1,5 тыс. ревизских душ были учреждены в каждом большом селении, несколько малых селений были соединены в одно сельское общество. Органами сельского управления были сельский сход, сельское «начальство» и «сельская расправа».

Сельский сход составлялся из должностных лиц сельского управления и из «выборных» – по 2 человека от каждых 10 дворов. Полагая, что чрезмерное многолюдство сельского схода будет препятствовать толковому обсуждению вопросов, Киселев таким образом заменил поголовную крестьянскую сходку собранием выборных представителей от крестьян. Однако для решения вопроса, имевшего жизненное значение для каждого крестьянина – а именно, для раздела общественных земель, – на сельский сход «приглашались» все домохозяева.

В ведении сельского схода (ст. 20 «Учреждения») были:

– выборы сельских должностных лиц;

– увольнение из общества и прием в общество новых членов;

– «раздел между государственными крестьянами земель сельского общества»;

– раскладка казенных податей, повинностей и сборов между крестьянами и меры по взысканию недоимок;

– дела по отбыванию рекрутской повинности;

– назначение денежных сборов на мирские расходы;

– рассмотрение отчетов сборщика податей и смотрителя запасного хлебного магазина;

– постановления о мирских оброчных статьях;

– регулирование пользования общими лесами и сенокосами;

– дела о семейных разделах;

– назначение и учет опекунов к малолетним сиротам;

– рассмотрение просьб о пособиях;

– «дача доверенностей на хождение по делам общественным».

Сельский сход избирал на три года «сельское начальство» в следующем составе: сельского старшину, который затем утверждается палатою государственных имуществ, и от одного до трех сельских старост. В небольших обществах – численностью до 200 ревизских душ – должности старшины и старосты могли быть соединяемы. Далее сход выбирал сборщика податей и смотрителя сельского запасного хлебного магазина. Низшими органами, наблюдающими за порядком в деревне и за сохранностью лесов, были «десятские» и «полесовщики».

Судебная власть в деревне принадлежала «сельской расправе», состоявшей – под председательством сельского старшины – из двух «добросовестных», избираемых сходом на три года из государственных крестьян, «отличных хорошим поведением и доброю нравственностью». Она выносила окончательные приговоры по тяжбам об имуществе стоимостью не свыше 5 руб. серебром и приговаривала виновных к следующим наказаниям за проступки: к денежной пене до 1 руб. серебром, к аресту или общественным работам до 6 дней, к наказанию розгами до 20 ударов. Руководством для «сельских расправ» должен был служить изданный в 1839 г. «Сельский судебный устав». Недовольные решениями «сельской расправы» могли обжаловать ее приговоры в «волостную расправу».

Таково было административное и судебное устройство казенных крестьян при Киселеве. При освобождении помещичьих крестьян в 1861 г. оно в значительной мере послужило образцом для устройства суда и управления в селениях бывших крепостных.

Управление помещичьих крестьян до реформы 1861 г. отличалось крайним разнообразием. В крупных вотчинах выборные органы крестьянского «мира» имели больше шансов сохраниться, чем в имениях «мелкопоместных» владельцев, где господин, живший в непосредственной близости к своим крестьянам, сам руководил всей хозяйственной деятельностью своих «подданных», сам творил «суд и расправу» в деревне.

В крупных оброчных имениях помещики часто ограничивались получением с крестьян лишь известной суммы платежей, не вмешиваясь в их жизнь и хозяйство, и потому крестьянам жилось много легче и свободнее. Здесь зачастую выбранные миром сельские власти: «бурмистры», старосты, «целовальники», сборщики, «добросовестные» производили сбор и раскладку барского оброка, а затем сами вели все дела текущего управления, творили «суд и расправу» над крестьянами, подчиняясь лишь общему надзору господ и назначенных ими управителей. Иногда владельцы крупных вотчин, не жившие в имениях, составляли для своих управителей и для сельских властей подробные наказы или инструкции, регулировавшие их деятельность и взаимные отношения.

В барщинных вотчинах власть помещиков и назначенных ими управителей (приказчиков, бурмистров) опутывала всю жизнь крестьянина, включая его семейные отношения. При таких условиях о широком развитии крестьянского самоуправления, конечно, не могло быть и речи. Хотя в крупных барщинных имениях выборные крестьянские органы имелись, но они были лишены всякой самостоятельности. Безграничная власть помещика над крестьянином и заинтересованность его в извлечении наибольшего дохода из своей вотчины и вместе с тем ответственность его перед правительством за исправный взнос подушной подати привели в XVII-XVIII вв. к систематическому вмешательству помещичьей администрации в хозяйственную жизнь крепостных.

Разная величина земельных участков и вообще разница в хозяйственном положении крестьянских дворов затрудняли для помещиков как разверстку между крестьянами помещичьих повинностей и платежей, так и государственной подушной подати, введенной Петром Великим.

Подушная подать в одинаковом размере ложилась на каждую «ревизскую», т.е. мужскую душу начиная от грудных младенцев и кончая столетними стариками, включая и здоровых работников, и калек. Чтобы в этих условиях создать рациональную систему распределения платежей и рабочих повинностей, помещик в конце XVII в. и в течение XVIII в. организует новую хозяйственно-податную и рабочую единицу – крестьянское «тягло».

Все взрослое и трудоспособное крестьянское население помещичьих вотчин, особенно состоящих на барщине, разделялось на известное число «тягол». В каждое «тягло» обыкновенно входила одна рабочая крестьянская пара – муж с женой, но встречались и более многолюдные тягла. На каждое тягло теперь налагалась одинаковая сумма казенных платежей и барских повинностей. Вместе с тем, в силу равенства платежей и повинностей отдельные тягла должны были быть в равной мере обеспечены землей, как основным средством производства. А необходимость поддерживать это земельное «уравнение» вызывала необходимость земельных переделов.

В результате во второй половине XVIII в. поземельно-передельная община со всеми ее характерными чертами: чересполосицей, принудительным севооборотом (с традиционным трехпольем), с общими и частными переделами пахотной земли и сенокосов, распространилась в помещичьих хозяйствах Великороссии.

Чересполосица и принудительный севооборот неразрывно связаны с уравнительным общинным землепользованием. Вся земля, находившаяся в пользовании данной общины, сначала должна была быть разделена на несколько больших участков, сообразно качеству почвы и расстоянию от места жительства крестьян. Потом каждый из этих участков разделялся на три поля – озимое, яровое и пар, и в каждом из этих полей домохозяину отводилась полоса, соответственно числу его «тягол», или работников, едоков или ревизских душ.

Выйти из пределов традиционного трехполья не мог ни один домохозяин, ибо не только паровое поле употреблялось сообща для пастьбы скота, но и на других полях по окончании уборки до новой вспашки пасся скот. Существовали разные комбинации при разверстке полос.

Схема общинного владения землей и чересполосицы.

Размеры полос, находившихся в пользовании отдельных дворов, не были одинаковы, но варьировались в зависимости от принципа уравнительного распределения: по числу работников или едоков, или ревизских душ.

Однако система «уравнительного» землепользования в XVIII в. еще не сделалась господствующей. Во многих оброчных вотчинах мы встречаем с одной стороны – богатых, а с другой – «маломочных» крестьян.

Государственные крестьяне в XVII и в первой половине XVIII в. еще распоряжаются своими пахотными и сенокосными участками как частной собственностью: продают и покупают их, закладывают, меняют, дарят, завещают, отдают в приданое за дочерьми. В результате между государственными крестьянами в XVIII в. образовалось значительное экономическое неравенство, и рядом с «богатеями», богатевшими не только от сельского хозяйства, но и от занятия промыслами и торговлей, образовалось значительное количество «маломочных» крестьян и даже безземельных батраков. Обеспокоенное этим правительство во второй половине XVIII в. начинает стеснять крестьянское право распоряжения землями. Межевые инструкции 1754 и 1766 гг. запрещают казенным крестьянам продавать и закладывать участки в целях сохранения их податной платежеспособности. Вместе с тем возникает мысль об изъятии земельных излишков у купцов, посадских и богатых крестьян для передачи их «многодушным», имеющим большие семьи, но «маломощным», т.е. малоземельным и безземельным крестьянам. Планы такой земельной дележки вызывали, конечно, сочувствие деревенской бедноты и решительную оппозицию со стороны зажиточного крестьянства северных областей. В большинстве крестьянских наказов депутатам Екатерининской комиссии по составлению нового уложения (1767-1768 гг.) крестьяне настаивают на сохранении старого порядка земельного владения.

В наказе крестьян одной из волостей Важского уезда находим суровую критику проектов земельной дележки в пользу «мотов» и «ленивцев» и в ущерб рачительным крестьянам, которые «прилагают неусыпные свои труды для распространения хлебопашества путем расчистки пашни и сенных покосов вновь из лесов и болотных мест». Другие «тунеядцы всегда обращаются в лености и мотовствах, и оттого участки свои размотали и запустили, и пришли в скудность и к платежу податей в не состояние, и просят, чтоб им те унавоженные земли поделить по душам»⁴⁰. Однако правительство в конце XVIII в. продолжает настойчиво стремиться к земельному «уравнению» казенных крестьян. В 1785 г. архангельский директор экономии предписал старостам и крестьянам всех волостей своего округа, «дабы они все тяглые земли между собой уравнили безобидным разделом». В подтвердительном приказе 1786 г. он же писал:

«Справедливость требует, чтобы поселяне, платя одинаковую все подать, равное имели участие и в угодьях земляных, с коих платеж податей производится» и потому «уравнение земель… почитать надлежит неминуемо нужным, сколько для доставления способа поселянам платить подати свои бездоимочно, тем не менее, для успокоения малоземельных крестьян»⁴¹.

«Безобидный раздел» пашенных земель на севере – это была квадратура круга, и вследствие протестов и жалоб крестьян-собственников осуществить его до конца XVIII в. не удалось.

В царствование Павла I правительство решительно берет курс на земельное «уравнение». Ряд сенатских указов требует доведения нормы крестьянского землевладения до размеров от 8 до 15 десятин (8,7 до 16,4 га) на ревизскую душу. Для этого надо было отвести в надел крестьянам пустующие казенные земли, то есть произвести переселение малоземельных крестьян на свободные земли и «учинить разверстку земель между казенными поселянами совершенно уравнительную» (указ 19 августа 1798 г.). Повторный сенатский указ (1800 г.) требовал от казенных палат

«соблюсти по крайней возможности такое правило, чтобы всякий из поселян казенных, будучи одинаковою повинностью обязан, одинаковые ж со стороны земляного пространства и почвы имел и выгоды» ⁴².

Затеянное правительством земельное «уравнение» вызвало в северной деревне острую социальную борьбу. В 1803 г. 67 пострадавших от раздела домохозяев одной из удельных волостей Вологодской губернии подали в департамент уделов жалобу. Они писали, что волостной голова принуждал крестьян насильно подписываться под приговором о разделе земли, «бил и сажал на цепь», чтобы они отдали в надел другим крестьянам их земли, «состоящие из древних лет как за предками ихними, так и за ними самими в бесспорном владении, и вновь расчищенные собственным их капиталом и трудами». При производстве следствия по жалобе волостной голова признал, что один из протестантов «во избежание упорства и дерзости, посажен был им на цепь, но не на долгое время»⁴³. Таким образом, некоторым сторонникам частной собственности на землю пришлось проникаться убеждением в преимуществах земельного «уравнения», сидя на цепи!

В течение первых десятилетий XIX в. с большими трудностями и проволочками правительству удалось, наконец, согласно одному из сенатских указов и на севере «достигнуть спасительной цели уравнять поселян землею». Конечно, «уравнение» могло быть достигнуто лишь в пределах сельских обществ. Значительное земельное неравенство между различными губерниями, уездами и волостями продолжало существовать.

2.8. Города, промышленность, торговля, транспорт

В первой половине XIX в. в России, несомненно, шло развитие денежного хозяйства, промышленности и торговли, но шло оно крайне медленно. В конце XVIII в. Россия в экономическом отношении находилась не ниже других европейских стран. Например, по выплавке чугуна она стояла на одном уровне с Англией и ежегодно вывозила около 3 млн пудов (50 тыс. т) железа. Однако через 60 лет Англия превосходила Россию по выплавке чугуна более чем в 12 раз: в 1859 г. в Англии было выплавлено 234 млн пудов (3,8 млн т) чугуна, в России – 19 млн пудов (0,3 млн т). На долю России теперь приходилось лишь 4% мировой выплавки. Крепостное право и крепостной труд, подневольный и малопроизводительный, стали тормозом экономического развития.

«Те отрасли производства, в которых крепостной труд продолжает господствовать, перестают развиваться. Европа быстро перегоняет нас в техническом отношении; вывоз обработанных изделий из России абсолютно сокращается »⁴⁴.

Крепостное право тормозило промышленное развитие и со стороны спроса. Крепостное крестьянство, отдавая все свои «излишки» барину, было не в состоянии покупать промышленные изделия, а сами помещики тоже старались ограничиться продуктами собственного хозяйства и работой собственных мастеров. Для изготовления одежды, правда, приходилось покупать сукна и ситцы, но шили одежду домашние портные и мастерицы. Даже сахар считался предметом роскоши и подавался лишь при гостях, а сами обходились медом и медовыми сладостями, как во времена Олега и Святослава. Потому внутренний рынок для промышленных изделий был очень узким, и лишь текстильная (особенно хлопчатобумажная) промышленность находила достаточный спрос на свою продукцию.

Тем не менее, городское население в России первой половины XIX в. растет и абсолютно и относительно. В 1796 г. оно составляло 1,3 млн (3,5 % всего населения), а в 1857 г. – 5,4 млн (или 7,4 %). Однако в сравнении с западными странами рост этот был невелик. Так, США в 1790 г. были близки к российскому уровню – 5% населения жило в городах; но к 1860 г. эта доля поднялась до 20%. Основной разрыв между Россией и экономически более развитыми странами, сохраняющийся и поныне, произошел именно в первой половине XIX в.

Надо, впрочем, иметь в виду, что в России торгово-промышленная деятельность не была сосредоточена только в городах, но растекалась по всей стране, находя себе место в посадах, слободах и даже в селах и деревнях. Но, с другой стороны, и русский город зачастую не был средоточием торгово-промышленной деятельности. Он представлял собою чахлый и малолюдный административный центр, где, кроме нескольких церквей, высилось только одно большое здание «присутственных мест». Было немного купеческих лавок и домов, а большинство мещан жили в маленьких деревянных домишках, занимались не только ремеслами и мелочной торговлей, но и сельским хозяйством, а по улицам «города» спокойно разгуливали куры и гуси, свиньи и коровы. В 1826 г. декабрист А.А. Бестужев писал Николаю I:

«У нас города существуют только на карте. Мещане, класс почтенный и значительный во всех других государствах, у нас ничтожен, беден, обременен повинностями, лишен средств к пропитанию»⁴⁵.

Две столицы российского государства, Петербург и Москва, были политическими, экономическими и культурными центрами страны. В Петербурге в 1825 г. жили 425 тыс. человек⁴⁶, размещался императорский двор и все центральные правительственные учреждения. Он был средоточием блестящей придворной жизни, городом чиновников и военных. Но в нем уже обозначился рост промышленности, занятой кораблестроением и обработкой металлов.

Санкт-Петербург в 1803 г.

Знаменитый Путиловский оружейный завод был основан здесь в 1801 г. Характер старой «матушки Москвы», прежней столицы, где в 1830 г. жили около 306 тыс. человек, существенно изменился в первой половине века. Барон фон Гакстхаузен⁴⁷, немец, посещавший Россию в 1843-44 гг., свидетельствует, что в начале века половину московского населения составляли дворяне и их многочисленная челядь, съезжавшиеся туда в особенности зимой, то уже в 40-х годах,

«с ростом торговли и мануфактур, состав населения Москвы полностью изменился. Место дворян с их бесчисленной и ленивой прислугой теперь заняла промышленность с ее не менее многочисленными рабочими».

Постепенно Москва сделалась главным центром торговли, а также и промышленности, особенно текстильной. Наличие Московского университета способствовало тому, что она стала и центром культуры.

Другие города далеко отставали от столиц по своей величине и по своему значению. Самым крупным была Одесса: в 1847 г. ее многоязычное население насчитывало 78 тыс. Это был портовый город – главные ворота черноморской торговли. Другими центрами торговли и промышленности на юге были Киев, Харьков и Кишинев, причем первые два были университетскими городами. В Прибалтике ведущую роль играли Рига и Вильно. К югу от Москвы Тула стала центром высококвалифицированной металлообрабатывающей промышленности. В восточной части страны все важнейшие города были расположены по течению Волги. Это были Нижний Новгород, с его знаменитой ярмаркой и разветвленными торговыми связями, в частности, со странами Азии; Казань, как центр мусульманской культуры; Саратов – речной порт для погрузки зерна и Астрахань – центр каспийской рыболовной промышленности. На Кавказе самым крупным городом был Тифлис. Но, в общей сложности, помимо двух столиц, в 1847 г. в Российской империи (не считая Польши) было только 16 городов, чье население превышало 30 тыс. жителей⁴⁸.

В России отсутствовал класс многочисленной, самостоятельной и богатой буржуазии, который играл столь важную роль в политической, экономической и культурной жизни Европы и Северной Америки. Жалованная грамота городам, данная Екатериной в 1785 г., не могла в одночасье создать у нас «среднее сословие», поэтому городское самоуправление, введенное этой грамотой, влачило жалкое существование и авторитетом ни у начальства, ни у жителей не пользовалось.

В 1846 г. было издано новое «Положение об общественном управлении Санкт-Петербурга»⁴⁹. Представители пяти сословий: 1) потомственных дворян, 2) личных дворян и почетных граждан, 3) купцов, 4) мещан, 5) цеховых ремесленников составляли «общую городскую думу» и избирали «распорядительную городскую думу», которая под председательством городского головы должна была вести городское хозяйство. «Положение» 1846 г. не создало, однако, даже в Петербурге живого и деятельного самоуправления.

Переходя к развитию отдельных отраслей промышленности, отметим, прежде всего, что основная отрасль, промышленность железоделательная, находилась в состоянии относительного застоя. Главным центром чугуноплавильного производства был Уральский горный район, где производилось около 4/5 всего русского железа. Заводы на Урале были или казенные, или «посессионные»⁵⁰. На последних работали крестьяне и мастеровые, «приписанные» к заводам и отбывавшие заводскую работу как барщину. В 1847 г. на Урале было 37 заводов, к которым было приписано 178 тыс. крестьян мужского пола. Примитивная техника (при отсутствии свободной конкуренции), мелочная бюрократическая регламентация заводской жизни, подневольный крепостной труд обусловливали техническую отсталость горнозаводского дела на Урале. Средняя ежегодная выплавка чугуна в России составляла:

1826-30 гг. – 10,2 млн пудов (167 тыс. т);

1846-50 гг. – 12,3 млн пудов (202 тыс. т);

1851-55 гг. – 13,9 млн пудов (228 тыс. т).

При отсталости русской металлургии в первой половине XIX в. успешно шло развитие текстильной, особенно хлопчатобумажной, промышленности. Применение несложных ткацких и прядильных станков позволило снизить цену на одежду из бумажной ткани, и она находила широкий сбыт.

Киев. Вид на Киево-Печерскую лавру

В 1804 г. в России было около 200 бумаготкацких фабрик с 6,5 тыс. рабочих, в 1814 г. – 424 фабрики с 40 тыс. рабочих. Дальше идет непрерывный рост. Средний годовой ввоз хлопка-сырца и бумажной пряжи в Россию составлял

в 1816-20 гг. около 240 тыс. пудов (3,9 тыс. т),

в 1856-60 гг. около 2 830 тыс. пудов (46,4 тыс. т), что означало увеличение за 40 лет почти в 12 раз.

Исследователь истории русской фабрики М.И. Туган-Барановский усматривает интересный факт своеобразной эволюции в развитии русской текстильной промышленности – фабрика дала сильный толчок развитию мелкой кустарной промышленности.

«Этот своеобразный ход русской промышленной эволюции в первой половине XIX в. был значительно усилен и ускорен войной 1812 г.», которая разорила множество фабрик, главным образом московских, а рабочие, состоявшие в большинстве из оброчных крестьян, разошлись и, по сути, превратили свои избы в мелкие кустарные мастерские⁵¹.

Рост кустарного производства в текстильной промышленности продолжался в течение всей первой половины XIX в. Число рабочих на бумаготкацких фабриках составляло в 1836 г. около 95 тыс., а в 1857 г. около 75 тыс. Несмотря на это сокращение, объем бумаготкацкого производства за эти 20 лет возрос более чем в 3 раза. Допуская влияние технического прогресса в фабричном производстве, повысившего норму выработки, все же надо признать значительный рост домашнего кустарного производства тканей. Кустарь успешно конкурировал с фабрикой.

«Николаевская эпоха, – отмечает Туган-Барановский, – может быть, по справедливости, названа эпохой расцвета кустарной промышленности». Кустарные промыслы были особенно развиты в Московской, Владимирской, Ярославской, Костромской, Калужской губерниях. Однако кустари-ткачи обычно не были независимыми производителями. Они зависели или от фабрикантов, которые раздавали им бумажную пряжу для обработки ее на дому, или от скупщиков-торговцев, которым они сбывали свой товар⁵².

Суконная промышленность в первой половине XIX в. тоже быстро развивалась: в 1850 г. насчитывалось около 500 суконных фабрик. Общий рост фабричной промышленности в дореформенной России характеризовался следующими цифрами: в 1815 г. в Российской империи (без Польши и Финляндии) числилось около 4,2 тыс. фабрик с 173 тыс. рабочих; в 1857 – 11,5 тыс. фабрик с 520 тыс. рабочих.

В начале XIX в. велико было число дворянских вотчинных фабрик. Крестьяне, работавшие на них, отбывали фабричную барщину, которая была им особенно трудна и ненавистна. Однако в XIX в. происходит непрерывное уменьшение числа вотчинных фабрик, и уже в 1830-х гг. дворянские фабрики составляют только 15% всех русских фабрик, а к концу 40-х гг. доля их понизилась до 5%. В руках дворянских предпринимателей остаются главным образом заводы, непосредственно связанные с сельскохозяйственным производством – свеклосахарные и винокуренные. Первый русский свеклосахарный завод был построен в 1802 г. В 1848 г. числилось 340 заводов с производством 900 тыс. пудов (14,75 тыс. т) в год. Размеры сахарного производства, как видим, были еще невелики.

Посессионная фабрика в XIX в. тоже шла к упадку. Их общее число было около 200. В 1816 г. было запрещено покупать крестьян для работы на фабриках и заводах. В 1840 г. владельцам посессионных фабрик было предложено освобождать рабочих, переводить их в сословие государственных крестьян и переселять на казенные земли. Этим воспользовались более половины посессионных фабрик, которые, таким образом, по желанию владельцев перешли к вольнонаемному труду.

Новый класс фабрикантов образовался главным образом из купцов, а частью из бывших крепостных крестьян, разбогатевших и выкупившихся на волю. Например, почти все фабриканты села Иванова Шуйского уезда Владимирской губернии вышли из крестьян, бывших кустарей.

«Село Иваново представляло собою в начале XIX века оригинальную картину. Самые богатые фабриканты, имевшие более 1000 чел. рабочих, Гарелин, Грачев и др., юридически были такими же бесправными людьми, как и последние голыши из их рабочих. Все они были крепостными Шереметева»⁵³.

Из крепостных графа Шереметева вышли также Морозовы в Зуеве и другие будущие «короли» текстильной промышленности.

Уже в крепостную эпоху вольнонаемный труд на фабриках постепенно вытесняет труд крепостной. В 1804 г. из 95 тыс. фабричных рабочих вольнонаемных было 45 тыс., или около 48%. В 1825 г. из 210 тыс. было около 115 тыс., или 55% вольнонаемных. Затем вольнонаемных рабочих на фабриках становилось все больше.

Смоленск. Вид на город (1812 г.)

Развитие фабрично-заводской промышленности в России происходило в той или иной мере под покровительством правительственной власти. Екатерининское промышленное законодательство освободило промышленность от государственной опеки и регламентации, которую в свое время установил Петр Великий, упразднило государственные и частные монополии и объявило свободу торговой и промышленной деятельности. Учрежденная Петром мануфактур-коллегия была закрыта в 1780 г.

Однако, издавая таможенные тарифы, правительство Екатерины II, а затем и Александра I обыкновенно налагало пошлины на импортные товары, которые могли конкурировать с изделиями русской промышленности (причем, конечно, вместе с протекционистскими мотивами играли роль мотивы фискальные, т.е. заботы об увеличении государственных доходов). И хотя тарифы 1816 г. и особенно 1819 г. были достаточно либеральны, то тариф 1822 г. возвратился к покровительственной системе, а частью имел запретительный характер. Манифест 12 марта 1822 г. о введении нового тарифа утверждал, что

«разрешение привоза всех иностранных мануфактурных изделий с продолжением времени обратиться может к стеснению собственной промышленности. И к угнетению мануфактур и фабрик, в значительном количестве уже умножившихся, но требующих еще особенного покровительства».

Этот покровительственно-запретительный тариф действовал с некоторыми изменениями до середины XIX в., и лишь тарифы 1850 и 1857 гг. покончили с запретительной системой Канкрина.

Ко времени Николая I относятся и слабые зачатки фабричного законодательства в России. Первый закон «об отношениях между хозяевами фабричных заведений и рабочими людьми, поступающими на оные по найму» был издан в 1835 г. Правила эти запрещали рабочим до истечения договорного срока оставлять работу или требовать прибавки, но давали фабриканту право уволить рабочего за «дурное поведение». Фабрикантам предписывалось завести расчетные книжки для рабочих и вывешивать правила фабричного распорядка.

Изданное в 1845 г. Уложение о наказаниях устанавливало наказание за стачку – арест от 7 дней до 3 недель, а для «зачинщиков» – от 3 недель до 3 месяцев. Фабрикант за «самовольное» понижение платы рабочим раньше условленного срока или за принуждение рабочих получать плату не деньгами, а товарами, подвергался денежному штрафу от 100 до 300 руб. Сверх того, он должен был вознаградить рабочих за понесенные убытки.

В том же 1845 г. фабрикантам было запрещено ставить на ночные работы малолетних до 12-летнего возраста, о чем государь повелел «обязать подписками хозяев фабрик», а Сенату – разослать соответствующие указы, повелев местному начальству надзирать за четким соблюдением этого предписания. К сожалению, этот гуманный закон должным образом не соблюдался.

Развитие внутренней торговли в первой половине XIX в. тормозилось и недостатком путей сообщения, из-за чего местные рынки оказывались изолированы один от другого, и цены на хлеб испытывали значительные колебания в различных областях государства в зависимости от местных урожаев и множества других причин. Торговля не была достаточно организована и испытывала недостаток в кредите. Лишь в 1817 г. в Петербурге был открыт государственный коммерческий банк с отделениями в шести важных торговых городах для кредитования торговли и учета векселей.

Нехватка лавок и магазинов в сельских местностях повела к развитию торговли «в разнос». Торговцы-разносчики («ходебщики», «офени») разносили свои товары из села в село, где их покупали помещики и крестьяне (чаще помещицы и крестьянки), если у них «завелась» лишняя копейка.

Для совершения оборотов по оптовой торговле, а также для продажи крупного товара (особенно лошадей) существовали по всей России ярмарки, которые приурочивались обычно к каким-нибудь большим праздникам. Наиболее важным «всероссийским торжищем» была в XIX в. знаменитая Макарьевская ярмарка в Нижнем Новгороде. В 1817-18 гг. ее было велено перевести в Нижний из маленького городка Макарьева после того, как там сгорел гостиный двор. В Нижнем ярмарочная торговля широко развернулась, здесь заключалось множество сделок не только по внутренней торговле, но и по торговле со странами азиатского Востока. В 1824 г. на нижегородской ярмарке было продано товаров на 40 млн руб., а в 1838 г. уже на 130 млн руб.

Вознесенская бумагопрядильная мануфактура под Дмитровым (1845 г.)

Внешняя торговля России в первой половине XIX в. тоже возросла. Ценность русского вывоза в начале XIX в. составляла около 75 млн руб., а накануне крестьянской реформы поднялась до 230 млн руб. Ввоз иностранных товаров за то же время возрос с 52 млн руб. до 200 млн руб. Главными предметами русского экспорта были хлеб и иные продукты земледелия и скотоводства, а также лес и сырье. Больше всего вывозилось через Одессу пшеницы. Вывоз хлеба составлял в середине XIX в. 30-35% всего русского экспорта. Вывоз готовых изделий составлял в 1851-53 гг. лишь около 3% общей стоимости экспорта.

Пути сообщения были одной из самых больных проблем дореформенной России. Как встарь, летом ездили по рекам, зимой – по снегу на санях, а осенью и весной сидели дома, потому что через густую черноземную грязь, не говоря уже про заливные луга, болота и овраги, было ни пройти, ни проехать. Под руководством основанного в 1810 г. Главного управления путей сообщения в 1816 г. началась постройка шоссейных дорог, и в 1833 г. было закончено шоссе между Петербургом и Москвой. Впрочем, шоссейные дороги в России не получили значительного развития. Общая их протяженность в Европейской России в середине 1850-х гг. составляла 7,5 тыс. верст (8 тыс. км) и увеличилась к концу века только до 12 тыс. верст (12,8 тыс. км).

Первым в России искусственным водным путем была Вышневолоцкая система, соединившая в 1709 г. Петербург с бассейном реки Волги еще при Петре Великом. К 1810 г. она была дополнена Мариинским и Тихвинским водными путями. В западных областях Огнинский водный путь соединял Неман и Припять, а Березинский – Днепр и Западную Двину. По каналам и по рекам против течения суда обычно проводились вручную, бурлаками. В 1815-16 гг. в России появились первые пароходы. Однако интенсивный рост пароходства начался лишь с конца николаевского царствования. Между 1854 и 1860 гг. число пароходов увеличилось со 115 до 392. Паровой военно-морской флот также стал создаваться лишь после Крымской войны.

Николаевская железная дорога: деревянный мост через реку Веребье, 1850 г.

Первая железная дорога была открыта в 1838 г. между Петербургом и Царским Селом, на 8 лет позже дорог Ливерпуль-Манчестер в Англии и Балтимор-Огайо в США. В числе противников железных дорог был и министр финансов Е.Ф. Канкрин, полагавший, что они только «подстрекают к частым путешествиям без всякой нужды и таким образом увеличивают непостоянство духа нашей эпохи»⁵⁴. Все же в 1842 г. правительство приступило к сооружению Петербургско-Московской («Николаевской») железной дороги[1], открытой в 1851 г. Путь между двумя столицами теперь занимал 18 часов, а не 4-5 суток, как на конном дилижансе.

Модель поезда Петербург-Москва (1851 г.)(Из фондов Центрального музея ж.-д. транспорта МПС РФ)

Построена была железная дорога Варшава-Краков и начата постройка железной дороги из Петербурга в направлении Варшавы. Но в итоге на 1855 г., к концу царствования Николая I, в Российской империи была 1 тыс. км железных дорог, в то время как в США их протяженность составляла уже 30 тыс. км. Отсутствие железных дорог, в частности, не позволило быстро перебросить войска на помощь осажденному Севастополю во время Крымской войны.

2.9. Государственные финансы

Правительство Екатерины II быстро усвоило изобретенный в Европе способ делать деньги «из ничего», точнее, из бумаги. В 1768 г. был учрежден «ассигнационный банк» с разменным фондом в 1 млн руб. и на такую же сумму было выпущено в обращение бумажных денег, или «ассигнаций». К 1774 г. сумма обращающихся ассигнаций возросла до 20 млн руб.; в 1786 г. – до 100 млн; а по окончании второй турецкой войны в 1791 г. сумма ассигнаций превысила 150 млн руб. В результате курс ассигнационного рубля к концу царствования Екатерины упал до 50 металлических копеек.

В начале царствования Александра I общая сумма внутренних и внешних долгов вместе с находящимися в обращении ассигнациями составляла около 408 млн руб. А с 1805 г. начался период продолжительных и тяжелых войн, внесший дальнейшее расстройство в государственные финансы. Сметы на 1805, 1806 и 1807 гг. были сведены со значительными дефицитами; в 1808 и 1809 гг. пришли новые войны, а потом экономические и финансовые неурядицы, связанные с континентальной системой. Затем следовали новые выпуски бумажных денег и новое падение их курса. В 1810 г. сумма ассигнаций достигла 577 млн руб., а курс их на серебро упал до 20-25 коп.⁵⁵.

В 1810-11 гг. за упорядочение государственных финансов взялся М.М. Сперанский. Составленный им финансовый план предусматривал прекращение дальнейшего выпуска ассигнаций: сокращение расходов и установление лучшего контроля над государственными издержками, введение новых и повышение старых налогов, продажу некоторой части государственных имуществ. Последняя операция не удалась, ибо на пустующие казенные земли трудно было найти покупателей.

Подушная подать, составлявшая в начале столетия 1 рубль с души, была поднята до двух, а потом до трех рублей. Оброчные платежи с казенных крестьян были значительно повышены. Повысились также оклады с мещан и купцов и был введен даже налог с помещичьих доходов в размере от 1 до 10% дохода. Налог взимался с имений, приносящих более 500 руб. годового дохода, но был отменен в 1819 г. Помимо повышения прямых налогов, продажная цена казенной соли была повышена с 40 коп. за пуд до 1 руб.

Усилия Сперанского привести в порядок государственные финансы имели лишь кратковременный успех. Новые войны с Наполеоном в 1812-15 гг. вызвали необходимость новых расходов и дополнительных выпусков бумажных денег. В результате сумма находящихся в обращении ассигнаций с 581 млн руб. в 1811 г. поднялась к 1817 г. до 836 млн руб.

В таком расстроенном виде государственные финансы дожили до 1820-х годов. Назначенный в 1823 г. министр финансов Е.Ф. Канкрин начал наводить строгую экономию в расходах и накопил некоторый металлический запас. Ему удалось установить равновесие в бюджете и несколько поднять курс ассигнационного рубля, который в 1830 г. стоил 26,5 коп. серебром, а в 1839 г. – около 33,5 коп.

Тогда правительство решило провести денежную реформу⁵⁶. Манифестом 1 июля 1839 г. было объявлено, что серебряная рублевая российская монета «отныне впредь устанавливается главною государственною платежною монетою», а государственные ассигнации «остаются вспомогательным знаком ценности» с постоянным курсом по расчету 1 руб. серебром = 3 руб. 60 коп. ассигнациями (то есть твердый курс ассигнаций был установлен в 27,7 коп.).

1 января 1840 г. была открыта «депозитная касса» для приема на хранение серебряной монеты. Выдаваемые ею «депозитки» имели хождение по курсу серебряной монеты и могли быть обменены на серебро. С 1841 г. вместо ассигнаций стали выпускаться «государственные кредитные билеты», подлежавшие размену на серебро по номинальной цене.

Е.Ф. Канкрин

Манифест 1 июля 1843 г. установил государственные кредитные билеты как основной денежный знак, свободно размениваемый на серебро и обеспечиваемый разменным фондом, состоящим из золота и серебра. Выпущенные раньше «ассигнации» (в общей сумме составлявшие в это время 595 млн руб., т.е. по новому курсу 170 млн руб.) подлежали постепенной замене новыми «кредитными билетами». Финансовая реформа Канкрина оказалась удачной: выпускаемые в умеренном количестве кредитные билеты сохраняли свой курс до Крымской войны (1853—56), когда размен их на серебряную монету был прекращен.

Главной расходной статьей русского дореформенного бюджета было содержание армии и флота, которое в 1801 г. поглощало 50% бюджета, в 1825 г. – 43% и в 1850 г. – 42%. Платежи по государственному долгу в это время поглощали от 10 до 15% расходного бюджета. На все гражданские нужды, таким образом, оставалось менее половины бюджета. По вычислениям П.Н. Милюкова, суммарные государственные расходы составляли (в миллионах металлических руб.) в 1801 г. 64,2 млн, в 1825 – 111,6 млн и в 1850 г. —284,5 млн⁵⁷.

В доходном бюджете дореформенной России основную роль играли подушная подать и питейный доход. Во взимании последнего правительство колебалось между системами акциза (т.е. уплаты налога с каждого ведра продаваемого вина) и откупа, при котором продажа вина в каждом округе была монополией «откупщика». Последний платил в казну известную сумму денег и потом всеми правдами и неправдами стремился извлечь из карманов жителей все задержавшиеся у них рубли, пятаки и копейки. А иногда поил их и в кредит, дорого им обходившийся. Тягостная для населения система откупа была простой с точки зрения финансовой администрации и, введенная в 1827 г., продержалась более 30 лет до 1861 г.

В целом, несмотря на крайне замедленное развитие, социально-экономическое положение России в первой половине XIX в. не было беспросветным. Хотя тень от крепостного рабства и падала на все общество, по крайней мере, рост его был остановлен и в принципе правительство признало необходимость крестьянской реформы. Помочь крепостным крестьянам оно оказалось бессильным, но зато добилось успехов в пользу казенных крестьян. При всех изъянах бюрократия показала, что способна осуществить большую программу социальных преобразований, когда ее возглавил решительный и дальновидный руководитель. П.Д. Киселева вполне можно считать предтечей реформаторов 1860-х гг. Тем не менее, крепостное право, за сохранение которого так близоруко ратовал привилегированный класс дворянства, оставалось главным препятствием на пути к социальной и экономической модернизации России в середине XIX в.

Примечания

1 Кабузан В.М. Народонаселение России в XVIII – первой половине XIX в. (по материалам ревизий). М., 1963.

2 Ключевский В.О. Собр. соч. Курс русской истории. Ч. V. Пг., 1922.

3 Ключевский В.О. Указ. соч.

4 Ключевский В.О. Указ. соч.

5 Салтыков-Щедрин М.Е. Пошехонская старина. Собр. соч. Т. XII. СПб., 1906.

6 Салтыков-Щедрин М.Е. Указ. соч.

7 Салтыков-Щедрин М.Е. Указ. соч.

8 Шильдер Н.К. Император Александр I, его жизнь и царствование. СПб., 1904.

9 Декабристы. Материалы и документы. М., 1926.

10 Герцен А.И. Былое и думы. М.-Л., 1946.

11 Салтыков-Щедрин М.Е. Указ. соч.

12 Пестель П.И. «Русская Правда». Наказ Временному Верховному правлению. СПб., 1906.

13 Тургенев Н.И. La Russie et les Russes. Paris. 1847.

14 Тургенев Н.И. Указ. соч.

15 Семевский В.И. Крестьянский вопрос в России в ХVIII – первой половине XIX в. Т. 1. СПб., 1888.

16 Семевский В.И. Указ. соч. Т. I. СПб., 1888.

17 Великая Реформа. Т. III. СПб., 1911. С. 266.

18 Шильдер Н.К. Император Павел I, его жизнь и царствование. СПб., 1901.

19 Корнилов А.А. Крестьянская реформа. СПб., 1905.

20 Семевский В.И. Указ. соч. Т. I. СПб., 1888.

21 Шильдер Н.К. Император Николай I, его жизнь и царствование. Т. 1–2. СПб., 1903.

22 Семевский В.И. Указ. соч. Т. 2. СПб., 1888.

23 ХIХ век. Исторический сборник. Кн. 2. М., 1872. С. 189–191.

24 II ПСЗ. Т. XXI. № 19640. Ст. 1680.

25 Дружинин Н.М. Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселева. М., 1946.

26 ХIХ век. Исторический сборник. Кн. 2. М., 1872. С. 164.

27 Дружинин Н.М. Указ. соч. Т. 1. С. 355.

28 Заболоцкий-Десятовский А.П. Граф П.Д. Киселев и его время. Т. 1–4. СПб., 1882; История России в XIX в. Под ред. М.Н. Покровского. СПб., изд. Гранат. 1910. Т. 1.

29 Богословский М.М. Государственные крестьяне при Николае I // История России в XIX в. СПб., 1907. Т. 1. Гл. XVII. С. 236–260.

30 II ПСЗ. Т. XIII. № 11189.

31 Заболоцкий-Десятовский А.П. Указ. соч. Т. II. С. 199.

32 Богословский М.М. Указ. соч.

33 Заболоцкий–Десятовский А.П. Указ. соч. Т. II. С. 107.

34 Богословский М.М. Указ. соч.

35 Пушкарев С.Г. Крестьянская поземельно-передельная община в России. Newtonville, MA., 1976.

36 ПСЗ, Т. IX. СПб., 1832.

37 Избранные социально-политические и философские произведения декабристов. М.-Л., 1951. ТТ. 1–3.

38 Кошелев А.И. Записки. Берлин, 1884.

39 Аксаков К.С. Сочинения. М., 1861. Т. I; Замечания на новое административное устройство крестьян в России. Лейпциг, 1861.

40 Сборник Императорского русского Исторического Общества, Т. 123, наказ № 167.0.

41 См.: Ефименко А.Я. Исследования народной жизни. Вып. I, М. 1884. Крестьянское землевладение на крайнем севере. С. 331–333.

42 ПСЗ. Т. XXVI. № 19500.

43 В[оронцов] В. Начало переделов на севере России // Русская Мысль, 1897, XII. С. 11.

44 Туган-Барановский М.И. Русская фабрика в ее прошлом и настоящем. СПб., 1898.

45 Семевский В.И. Политические и общественные идеи декабристов. СПб., 1909.

46 Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. СПб., 1904, Ч. 1; Статистические сведения о Санкт-Петербурге. СПб., 1836.

47 Барон фон Гакстхаузен. Российская Империя, ее население, учреждения и ресурсы. Лондон, 1856. Т. 1. С. 47–49.

48 Дитятин И.И. Городское самоуправление в России. Городское самоуправление до 1870 г. Ярославль, 1877. Т. II. С. 323–325.

49 ПСЗ, ХХI, N 19721.

50 Туган-Барановский М.И. Указ. соч.; Ляшенко П.И. История народного хозяйства СССР. М.-Л., 1947–48. Т. 1; Хромов П.А. Экономическое развитие России в XIX–XX вв. М., 1950.

51 Туган-Барановский М.И. Указ. соч. С. 208–2¹².

52 Туган-Барановский М.И. Указ. соч.

53 Туган-Барановский М.И. Указ. соч.

54 Божерянов И.Н. Граф Егор Францевич Канкрин, его жизнь, литературные труды и двадцатилетняя деятельность управления министерством финансов. СПб., 1897; Семенковский Р.И. Е.Ф. Канкрин, его жизнь и государственная деятельность. СПб., 1893.

55 Блиох И.А. Финансы России в XIX в. CПб., 1882. Т. 1; Министерство финансов 1802–1902. СПб., 1902.

56 Корф М.А. Император Николай в совещательных собраниях // Сборник императорского Русского исторического общества. СПб., 1896. Т. 98.

57 Милюков П.Н. Указ. соч.