РОССИЯ И СТРАНЫ ВОСТОКА
ПОСЛЕ КРАХА РЕАЛЬНОГО
СОЦИАЛИЗМА И РАСПАДА СССР
После распада СССР и краха реального социализма все внимание нашей новой политической элиты сосредоточилось на странах Запада и США в особенности. Но не только элитой, но и значительной частью широких слоев населения отношения Россия – Запад воспринимались как новая страница в нашей истории. «Запад нам поможет» – эти слова можно было слышать в самых разных аудиториях. Эти ожидания возникли еще в годы инициированной М. Горбачёвым перестройки и покоились на том, что новое советское руководство сделало ряд крупных шагов в интересах коренного улучшения отношений СССР со странами Запада и в первую очередь с США. Покончило с гонкой вооружений, пошло на сокращение ракетно-ядерного потенциала, в том числе на уничтожение самых мощных и совершенных в мире ракет СС-20 («Сатана»), способных преодолевать любую противоракетную оборону противника. Согласилось на объединение двух Германий (а фактически на поглощение ФРГ ГДР) и ликвидацию военного блока социалистических стран – Организации Варшавского договора (ОВД). Притом что оно доверилось устным заверениям лидеров западных стран, что военный блок НАТО не будет расширяться за счет стран, входивших в ОВД. Горбачёв и его ближайшее окружение провозгласили своей целью устранение всех препятствий на пути интеграции СССР в европейское сообщество – «вхождение в общеевропейский дом».
Президент РФ Б.Н. Ельцин пошел еще дальше. При участии прозападной либеральной интеллигенции и безучастии широких слоев населения, разочаровавшихся в реальном социализме, он активно работал на разрушение «красной империи», как называли на Западе СССР, и социалистического строя. И, повторюсь, не только новой элите, либералам-западникам, но и многим нашим простым гражданам казалось, что коль скоро Россия как несущая конструкция СССР сама ликвидировала враждебный Западу государственный и общественный строй, то он, Запад, просто обязан помочь нам и совершить конверсию, и с наименьшими издержками перевести государственную плановую экономику на рельсы рыночного развития.
Эта вера была настолько сильна в окружении президента РФ Ельцина, что Россию стали реформировать по модели, созданной в США, и при непосредственном участии американских советников во главе с профессором Гарвардского университета Джеффри Саксом, который, как потом стало известно, давал не только советы правительству, но и готовил для президента Ельцина проекты указов. После провала реформ в свое оправдание Сакс скажет, что американские советники при правительстве Ельцина–Гайдара оказались в ситуации хирурга, который видел, что операция неизбежна, однако когда он вскрыл больного, то увидел, что органы у него расположены не так, как у людей, которых он до этого оперировал. Но если за этим нет лукавства, то это больше говорит о неопытности «хирурга», нежели об особенностях анатомии «больного».
И еще. Почему-то Ельцину и его окружению не приходила в голову очень простая мысль: Америка не заинтересована в успешном реформировании новой России, дабы та не стала центром сплочения стран СНГ в более тесный союз, чем-то напоминающий СССР. Мне откровенно говорила об этом канадская журналистка, работавшая в Москве: «Как вы понимаете, господин Кива, Запад не хочет допустить создания на базе распавшегося СССР новой сверхдержавы. И ключевой вопрос для нас состоит в том, чтобы не допустить сближения Украины с Россией». Понятно, что если обвалить экономику и обесточить госбюджет, то тут на первый план встанет вопрос о выживании самой России, вынужденной с протянутой рукой стоять перед западными финансовыми центрами, которые к тому же будут диктовать ей, что и как делать. И это, как известно, и делал Международный валютный фонд (МВФ).
Забегая вперед, скажу, что отрезвление ельцинской команды наступило лишь тогда, когда, вопреки обещаниям, Запад стал продвигать НАТО на Восток, а высокопоставленные чиновники Белого дома стали открыто заявлять о намерении США «осваивать постсоветское пространство». То есть тормозить процесс интеграции в странах СНГ с конечной целью свести на нет влияние России в странах, с которыми она сотни лет жила в едином государстве. А агрессия стран НАТО против Югославии в 1999 г. поставила крест еще на одном мифе руководства постсоветской России – насчет того, что у нашей страны больше нет внешних врагов.
Именно ориентация только на Запад, на его помощь, на его подсказки по части реформирования страны в последние годы существования СССР, а затем и в новой России привела к свертыванию наших связей со странами Востока, к потере позиций, завоеванных нелегкой ценой, а нередко и кровью. Мы, по сути, бежали из стран «третьего мира», включая те, в которые мы вложили десятки миллиардов долларов, с которыми у нас были самые широкие и взаимовыгодные связи или которые имели для нас важное стратегическое значение. Мы потеряли многие дружеские режимы, которые в тяжелое время противоборства двух общественных систем и двух военных блоков были на нашей стороне. Скажем, поддержи мы умеренный режим Наджибуллы в Афганистане – и ситуация там могла бы сложиться совсем по-другому, чем она сложилась. Это же относится и к некоторым другим дружественным нам режимам. Мы оставили военную базу Камрань во Вьетнаме, хотя нас никто оттуда не выталкивал. Даже с Индией наши торгово-экономические отношения скукожились до невероятно малой величины. И лишь острая необходимость поддерживать от окончательного разрушения наш ВПК (ныне ОПК) заставляла новые российские власти смотреть в сторону Востока.
Однако не меньшее значение наиболее продвинутые страны Востока имели для нас и с точки зрения их опыта экономической модернизации. Наши, горбачёвские реформаторы и ельцинские демократы не понимали простой вещи. Ученые и специалисты в странах Запада, за редким исключением, не знали и до сих пор не знают, какими методами, через какие этапы, ступени совершается переход от государственной экономики к рыночной. Даже там, где это имело место, это было давно и давно забыто. Мой опыт пребывания в качестве приглашенного профессора в научно-исследовательском институте в ФРГ убедил меня в этом. Лишь отдельные ученые старшего поколения помнят, что и послевоенная Германия (Западная Германия) строила новую экономику последовательно, от низшей ступени к высшей, и с немалой долей государственного регулирования. Никаких «шоков» и обвальных грошовых приватизации там не было. Да, там не было и плана, как во Франции или в Японии, но там были «рекомендации» центральных властей субъектам экономического процесса, которым следовали законопослушные немцы. А обвальную ликвидацию государственного сектора и, прежде всего нерентабельных производств, в бывшей ГДР нельзя назвать удачным опытом. Это породило острейшие экономические, социальные и духовно-нравственные проблемы в «новых землях» (бывшая Восточная Германия), потребовало гигантских средств со стороны «старых земель» (бывшая Западная Германия) и надолго затормозило быстрый рост объединенной Германии.
Где был нужный нам опыт? Он был в Японии, Южной Корее, Индии и особенно в Китае, поскольку там создавалась рыночная экономика в сходных с нашими условиях господства централизованной плановой экономики. Еще в годы горбачёвской перестройки наши выдающиеся ученые предлагали властям обратиться к опыту Китая, начавшего реформы в конце 1978 г. и за первые 10 лет добившегося колоссальных успехов. Схожую с китайской модель, в частности, предложил наш видный экономист академик РАН В. Полтерович. А крупный специалист по Китаю академик В. Мясников даже пригласил в Москву для беседы с кремлевскими экономистами гениального, по его словам, китайского экономиста Чэнь Ицзы, которого Дэн Сяопин, придя к власти, в буквальном смысле слова вытащил из тюрьмы, куда его в 1956 г. запрятали маоисты за «буржуазный уклон». Именно Чэнь Ицзы сыграл важнейшую роль в создании китайской модели реформ.
Однако старания наших ученых оказались тщетными. Так называемые «консерваторы» (сторонники Е. Лигачёва) видели в китайской модели «отступление от марксизма-ленинизма, а «реформаторы» (сподвижники М. Горбачёва, Э. Шеварднадзе и А.Н. Яковлева) боялись не угодить «западным друзьям» и западному общественному мнению, осуждавшим китайское руковод-ство за антидемократическую политику. А что касается прозападно настроенных ельцинских либерал-демократов (Е. Гайдар, А. Чубайс и др.), то они напрочь отметали опыт стран Востока. А ведь было немало ценного и в деятельности финансово-промышленных групп Японии и Южной Кореи, в том, как в этих странах государство стимулирует внешнюю торговлю и технический прогресс, обеспечивает приток в экономику передовых западных технологий. И у Индии можно было поучиться глубоко продуманной поэтапной приватизации и финансово-банковской политике, препятствовавшей бегству из страны капитала.
Чтобы не обрушить экономику, социальную сферу и научно-техническую инфраструктуру, не породить редкие в мировой истории организованную преступность и коррупцию, не взорвать духовно-нравственную атмосферу, не усугубить до предела демографическую проблему и не вызвать «сверхсмертность», нам нужна была совсем другая модель. Нам нужен был сравнительно длительный этап госкапитализма, через который прошли практически все «новые индустриальные страны», и наш социализм, пусть казарменный или «нищий», как называли его в Польше, надо было не разрушать «до основанья», а трансформировать в общество социал-демократического типа по примеру Скандинавских стран.
За годы, прошедшие после развала СССР и краха мирового социализма, в странах Востока произошли и происходят разнонаправленные события, на которые следует лишь указать, не выстраивая их в какой-то логический ряд.
Первое. Исчезли с политической сцены страны социалистической ориентации, уменьшилось, но не сошло на нет влияние в обществах стран Востока социалистической идеи. В целом ряде стран, которые мы считали странами социалистической ориентации, у власти находятся все те же партии, что и раньше. Многие партии афро-азиатского мира, включая и правящие, входят в Социалистический Интернационал (Социнтерн). Не отказались от социалистической идеи Китай, Вьетнам и Лаос. Вполне возможно, что идея социализма в том или ином обличье («новый социализм», «третий путь» и пр.) в афро-азиатском мире в ближайшем будущем обретет второе дыхание. Что уже происходит в странах Латинской Америки. Проявится ли эта тенденция на других континентах под влиянием мирового кризиса, сказать трудно.
Второе. Ускорилась дифференциация афро-азиатских стран по уровню развития. Этому в немалой мере способствовал набирающий обороты процесс глобализации. По-прежнему называющий себя развивающейся страной Китай вот уже 30 лет демонстрирует редкие в мировой истории, тем более для такой огромной страны, темпы роста ВВП (в среднем 10 % в год) и промышленного производства (до 15 % в год). Ускорилось развитие (8–9 % – ежегодный рост ВВП) второй крупнейшей страны мира – Индии. Пережив глубокий финансовый и политический кризис, четвертая в мире по численности населения страна – Индонезия добилась в последние годы значительных успехов и вошла в число «новых индустриальных стран» третьего поколения. В клуб развитых стран уже фактически вступила Республика Корея, с каждым годом увеличивающая ассортимент и объем высокотехнологичной продукции. Быстрый рост характерен практически для всех «новых индустриальных стран». Зоной социально-экономического застоя являются лишь несколько азиатских стран, и в частности Мьянма (бывшая Бирма).
В арабском мире завидный прогресс демонстрируют богатые нефтью страны Персидского залива, и в первую очередь Саудовская Аравия и Объединенные Арабские Эмираты (ОАЕ), умело использовавшие высокие цены на нефть для ускорения своего развития. Успехи Саудовской Аравии в экономическом развитии (помноженные на огромные запасы нефти) обеспечили ей место в «группе двадцати» (G20), где она стала единственной страной арабского мира. В то же время целый ряд арабских стран (Алжир, Йемен и др.) по-прежнему стоят перед острыми социально-экономическими проблемами, что сказывается на их политической стабильности.
Неожиданно для многих на африканском континенте в числе наиболее быстро растущих стран оказалась Южно-Африканская Республика, в которой долгое время царил режим апартеида и расовой дискриминации. Сказалась мудрость последнего белого президента Фредерика Де Клерка, который в 1991 г. отменил закон о сегрегации и вместе с проявившим не меньшую мудрость Нельсоном Манделой взял курс на создание условий для формирования в ЮАР многорасового общества. Став в 1994 г. президентом, Мандела не стал ущемлять белое меньшинство и, в частности, вытеснять его из экономической и общественной жизни (как это, например, имело место в Зимбабве). Напротив, он активно продолжал взятый на формирование многорасового общества курс, который успешно продолжает сменивший его на посту президента (1999) Табо Мбеки. И как результат, ЮАР стала единственной африканской страной, которая вошла в «группу двадцати» (G20).
Пока еще большинство стран Тропической Африки находятся в бедственном положении. Именно это стало основной причиной многочисленных кровавых этнических конфликтов и гражданских войн, появления партизанских движений и террористических организаций. На смену ушедших в прошлое тиранических режимов в Уганде, Центрально-Африканской Республике и некоторых других странах пришли новые тиранические режимы, и прежде всего в Судане и Зимбабве.
От повстанческих движений, террористических организаций и особенно терактов не свободны и страны других регионов. В числе этих стран Алжир, Индия, Пакистан, Шри-Ланка, Египет, Индонезия, Турция и др. Некоторые авторы высказывают сомнительную мысль о том, что в такую брутальную форму перерастает национально-освободительное движение.
По сходной логике можно утверждать, что оно, национально-освободительное движение, «перетекает» в развитые страны. Сопровождавшиеся бессмысленными поджогами машин и разрушением объектов социальной инфраструктуры бунты иммигрантов – выходцев из бывших французских колоний в пригородах Парижа и других крупных городов осенью 2005 г. (так называемая «Осенняя интифада-2005») – это тоже, пусть и извращенная, но борьба за свои права, только уже в метрополии. Бунты арабо-мусульманской молодежи перекинулись и на некоторые другие европейские страны, хотя и не получили там широкого размаха. Весной 2007 г. бунты в пригородах Парижа повторились, хотя и не в прежних масштабах. Их повторение возможно и в будущем.
Мир поистине стал неделим, и беды бывших колоний неизбежно будут давать о себе знать (и уже дают!) в бывших метрополиях и развитых странах вообще. Даже если резко уменьшить приток иммигрантов из бывших колоний в западные страны, то и в этом случае численность выходцев с «бедного Юга» будет неуклонно увеличиваться по отношению к коренному населению за счет быстрого естественного прироста. Поэтому если «богатый Север» хочет сохранить нынешнюю политическую и социальную стабильность, то он, с одной стороны, должен повернуться лицом к «бедному Югу», а с другой – серьезно заняться проблемой интеграции выходцев с «Юга» во все структуры общества, а в перспективе – в каких-то странах – возможно, формированием многорасового общества, как это имеет место в США.
Третье. В условиях резко ускорившейся глобализации наибольших успехов добиваются те страны, которые, используя свои естественные преимущества (скажем, богатые запасы ценного сырья, в большей или меньшей степени развитую инфраструктуру, квалифицированную и/или дешевую рабочую силу, вековые навыки ремесла, выгодное географическое положение и пр.), активно включаются в глобальную экономику и занимают свои ниши в мировом разделении труда. На этих принципах выросли «азиатские драконы». Фактически на этих же принципах состоялось и «экономическое чудо» Китая. Рост инновационного сектора экономики Индии тоже покоится на этих принципах.
В то же время глобализация как объективный процесс, направляемый, однако, наиболее развитыми странами, во главу угла ставит конкурентоспособность технологий, товаров, услуг, национальных экономик в целом. В этих условиях наименее развитые страны оказываются в чрезвычайно трудном положении. Собственными силами они не могут найти себе достойного места в мировом разделении труда. Ибо далеко не у всех есть такие естественные преимущества, которые позволяют им сформировать конкурентоспособные производства, не говоря уже о конкурентоспособных экономиках. Сохранившаяся монокультурная направленность экономики может быть преодолена только с помощью развитых стран. Бедственное положение многих бывших колоний, конечно, имеет ряд причин. Но одной из очевидных является то, что когда мировая система социализма потерпела крах, наиболее бедные развивающиеся страны, за выбор общественного пути которых боролись две мировые общественные системы, на долгое время выпали из сферы интересов великих держав.
Четвертое. В постсоветскую эпоху в странах Востока возникла угроза появления новых ядерных стран (КНДР, Иран). Став единственной в мире сверхдержавой и посчитав себя вершителем судеб мира, США под фальшивым предлогом совершили агрессию против Ирака и пригрозили расправой с государствами «оси зла», в число которых включили КНДР и Иран. Все это, с одной стороны, заставило эти страны ускорить разработку ядерного оружия, привело к победе на президентских выборах в Иране самого радикального кандидата в президенты, «заморозило» трансформацию северокорейского изоляционистского режима, а с другой стороны, способствовало превращению до этого, по существу, светского Ирака в рассадник исламского фундаментализма.
Известно, что президент Д. Медведев еще в ходе предвыборной президентской кампании выдвинул идею модернизации страны в составе четырех «и»: институты, инновации, инфраструктура, инвестиции. Потом появилось и пятое «и» – интеллект, т.е. знания. Это дало старт обсуждению проблем модернизации страны в общественных и особенно научных кругах. Уже после избрания президентом Д. Медведев призвал ученых РАН высказать свои соображения о проблемах модернизации страны и поручил созданному под его кураторством Институту современного развития (ИНСОР) разрабатывать эту проблематику. А в своей интернет-статье «Россия, вперед!», опубликованной на официальном президентском сайте 10 сентября 2009 г., Медведев дал развернутую картину преобразований, которые в итоге должны превратить Россию в современное процветающее демократическое государство. Я напомню вкратце содержание этой статьи.
Во-первых, президент поставил вопрос о комплексной модернизации России, включая политическую систему, а не только экономику. Но модернизацией постепенной, поэтапной, не нарушающей стабильность в стране. Конечная ее цель – построение процветающего, открытого демократического общества на базе инновационной экономики.
Во-вторых, в отличие от того, что говорилось правительством и руководством Госдумы по поводу нашего быстрого экономического роста, Медведев подчеркнул тяжелое положение российской экономики, которая, по существу, не развивалась последние 20 лет, не считая роста ВВП за счет небывало высоких цен на экспортируемое сырье. Указал и на причины фактического неразвития страны.
В-третьих, президент заявил, что «модернизация российской демократии, формирование новой экономики возможны только в том случае, если мы воспользуемся интеллектуальными ресурсами постиндустриального общества. Без всяких комплексов, открыто и прагматично. Нам нужны деньги и технологии стран Европы, Америки и Азии». Так откровенно и честно до Медведева еще никто не говорил из высших должностных лиц.
В-четвертых, президент по-новому поставил вопрос о проведении государством внешней политики, которая бы исключала враждебность, обидчивость, кичливость, закомплексованность, ностальгию и пр., а основывалась на «стратегических долгосрочных целях модернизации России».
Появление этой статьи стимулировало уже идущие дискуссии о путях и методах перевода сырьевой экономики страны на рельсы инновационного развития. До этого мнение крупнейших ученых РАН чиновники, определяющие экономический курс государства, практически всегда игнорировали, что, как стало теперь очевидно всем, имеет катастрофические для страны последствия. В погоне вначале за дележом собственности, созданной тремя поколениями россиян, а затем за легко получаемыми деньгами от продажи углеводородов правящий класс предал забвению идею развития. Как заявил академик РАН Р. Нигматулин, то, что считалось у нас экономическим ростом после 1999 г., на деле есть время потерянных возможностей. Мы потеряли машиностроение, авиастроение, производство бытовой электроники, лекарств и пр. Мы начали прогрессирующе отставать уже и от стран, которым СССР помогал создавать зачатки экономики и научно-технической инфраструктуры. Как отметил директор ИМЭМО РАН академик РАН А. Дынкин, «по эффективности наша экономика находится примерно на уровне западноевропейской конца 60-х годов и Южной Кореи – начала 90-х годов». Как с горечью сказал академик РАН В. Маслов, «кризис можно было предотвратить», а «нынешнее отречение от науки на деле самоубийственно для страны». Об этом же не раз заявлял и лауреат Нобелевской премии академик Жорес Алферов.
Иначе говоря, обращение президента Медведева ко всем, кому есть что сказать о путях развития страны, высказывать свое мнение на этот счет, нашло широкий отклик. Но начну все по порядку. В конце февраля 2008 г. в Институте экономики РАН обсуждался доклад «К программе социально-экономического развития России на 2008–2016 гг.», подготовленный сотрудниками РАН во главе с членом-корреспондентом РАН, директором Института экономики РАН Русланом Гринбергом. В центре стояла проблема перевода экономики на инновационный путь развития. И Р. Гринберг, и академики Н. Петраков и Л. Абалкин, и другие крупные ученые подчеркивали, что для решения такой грандиозной задачи в условиях продолжающейся примитивизации экономики нужно изменить экономический курс и социальную политику, сменить систему интересов участников экономического процесса, поменять приоритеты в политике государства, возродить реальную политическую оппозицию, восстановить диалог «власть – общество», трезво оценить демографическую проблему и решить много других сложнейших проблем.
Обсуждались в ИНСОР и четыре сценария развития России: инерционный (т.е. продолжать прежний курс, делая при этом минимальные усилия для диверсификации экономики); сценарий «рантье» (полученную от экспорта валюту в экономику не пускать, а направлять в зарубежные банки и обращать в ценные бумаги, и жить на проценты, что давно предлагали нам МБ и МВФ); мобилизационный сценарий (как в СССР и нынешнем Китае) и модернизационный сценарий. Два первых сценария были расценены как тупиковые, третий в ИНСОР считали невыполнимым в условиях резкого расслоения общества и «победы» частного интереса над общественным, а четвертый был признан перспективным, но с малыми шансами на успех из-за глубокого отставания России.
Сценарии были подвергнуты критике, но, к сожалению, то. что говорится в докладе ИНСОР, появившемся в начале февраля 2010 г. за подписью председателя его правления И. Юргенса и члена правления Е. Гонтмахера под названием «Россия XXI века: Образ желаемого будущего», вряд ли поможет президенту Медведеву в его практической деятельности. Сомнительна уже сама методология, когда авторы отталкиваются не от наших злободневных проблем и поисков путей их решения, а от светлого будущего, которое наступит неизвестно когда и которое как две капли воды похоже на настоящее стран Западной Европы.
Сомнителен и метод – на многие годы и десятилетия вперед моделировать нашу экономическую и политическую систему, структуру силовых ведомств, включать Россию в Евросоюз и НАТО. Как будто бы авторы доклада не знают, что в мире есть силы, в том числе в нашей стране, которые хотели бы поссорить Россию, находящуюся на стыке Европы и Азии, с быстро растущими восточными странами-гигантами, и прежде всего с Китаем. В то время как национальные интересы России диктуют ей необходимость проводить многовекторную политику, не смещаясь в сторону ни Запада, ни Востока.
И сама идея приоритета демократии над развитием и сомнительна, и неосуществима. В ходе дискуссии в ИНСОР по этому докладу Е. Гонтмахер заявил: «Модернизация сейчас, в условиях несвободы, в принципе нереализуема. Сейчас, в постиндустриальную эпоху, такого не бывает. Переход в сторону этатизма, культа власти в новом мире заведомо непродуктивен. Обновление поли-тической системы становится обязательной составляющей модернизации. Это пункт, на котором мы настаиваем. Он недостаточен, но он необходим. Модернизация, начавшись в политике и распространившись на повседневные практики, откроет возможности свободной самореализации наиболее активных и продуктивных категорий граждан, привлечения массовых инвестиций в виде умов и рук. От политики к экономике и наоборот».
Пожалуй, дальше можно и не продолжать. Ибо это абсолютный отрыв от массовых настроений, от соотношения сил в стране и исторической практики и даже от понимания того, есть ли в стране силы, на которые можно было бы опереться при проведении такой политики, учитывая, что идеи демократии и либерализма, дискредитированные в 90-е, отторгаются большинством россиян. А ссылка Юргенса на то, что и президент Медведев стоит за комплексную модернизацию, ничего не меняет, поскольку президент, напротив, не ставит телегу впереди лошади, он говорит, что совершенная политическая система и развитая демократия вырастают из зрелых экономических и социальных отношений.
О тoм, что нашему развитию мешает отсутствие реальной оппозиции, реальной свободы прессы, реального разделения властей, свободных выборов, ущербная кадровая политика опоры на «своих», многие из нас говорят уже давно.
Но это, во-первых, не значит, что в нынешних условиях невозможно проводить модернизацию. Ее начинали гораздо в худших условиях в Южной Корее, на Тайване и ряде других стран и в конечном итоге добились огромных перемен, в том числе с области политических прав и гражданских свобод. Я уже не говорю о том, что «массовые инвестиции в виде умов и рук» идут в такие страны, как Китай, где есть не демократия, а стабильность, порядок, четкие правила игры, гарантия частной собственности, личная безопасность и, разумеется, выгода. Во-вторых, почти везде и всюду модернизация начинается с экономики и при самом активном участии государства.
То, в каком состоянии ныне находится наша экономика и какие должны быть заложены принципы в сценарий ее перехода к инновационной экономике, обсуждается крупнейшими учеными РАН (академики Ж. Алферов, В. Велихов, С. Григорян, А. Дынкин, В. Ивантер, А. Макаров, А. Некипелов, Р. Нигматулин, К. Скрябин, член-корреспондент РАН Б. Кузык и др.). При этом приводятся удручающие факты и цифры нашего отставания от передовых стран.
Так, по данным Е. Велихова, Россия по уровню производительности труда в промышленности отстает от США в 10 раз, а по суммарной производительности – в 100 раз, по внедрению в промышленность компьютеров – в 1000 раз. Притом что производительность труда не растет, а падает, например, в ведущей нефтегазовой отрасли. B. Ивантер выявил такую закономерность: «Чем выше у нас добыча нефти, тем хуже состояние экономики». Б. Кузык, один их ведущих специалистов в области инновационных технологий, говорит, что по их уровню Россия откатилась на 10–15 лет назад, а на некоторых направлениях – на 20 лет. Тяжелая ситуация и с кадрами: средний возраст инженерно-технического персонала более 55 лет, рабочих – около 55 лет. Высокотехнологичный сектор сократился с 30 % в советское время до 18 % в наши дни. «С такой экономикой, – подчеркивает он, – никакого высокотехнологичного рывка не сделаешь, если он будет просто продекларирован, а продолжен инерционный сценарий развития». И тем не менее Кузык считает, что у России еще есть шанс в перспективе выйти на технологический уровень экономики, хотя это и чрезвычайно сложная задача. Для этого, по его мнению, надо выделить направления, где у нас еще остались хорошие заделы. Это авиастроение, ядерная энергетика, ракетно-космические системы и отдельные сегменты рынка наноиндустрии. Но для решения этой задачи необходимо мобилизовать кадровые, материально-техниче-ские и финансовые ресурсы. При этом Кузык наметил этапы, на каждом из которых должны решаться те или иные задачи.
А. Некипелов, по сути, дает негативную оценку экономической политике последних лет, включая налоговую политику, которая не способствует развитию производства: «Сегодня мы на практике ощущаем, сколь уязвимой по отношению к действию внешних факторов оказалась российская экономика, сколь высока цена своевременно не принятых мер по использованию на цели модернизации поступавших в Россию значительных ресурсов». Притом что средства, выделенные для борьбы с кризисом, в первую очередь пошли в банковскую систему и крупные (сырьевые) корпорации. Некипелов считает это оправданным, но в то же время говорит, что деньги должны идти в научно-производственный комплекс для стимулирования разработок и производства высокотехнологичной продукции для внутреннего потребления, на импорт современных технологий и оборудования. Он особо указал на бедственное положение прикладных исследований, подчеркнул необходимость поддерживать фундаментальные исследования, даже если «в течение известного периода их масштаб может казаться избыточным по отношению к другим звеньям цепочки наука–производство».
А. Дынкин говорит об отставании России в технологическом развитии уже и от нашего непростого соседа Китая, который быстро наращивает расходы на НИОКР. КНР лидирует в области экспорта информационно-коммуникационной продукции, хотя пока это в основном «железо», однако лет через 10 она станет вровень с мировым технологическим уровнем. Поистине, нам есть о чем задуматься!
С. Григорян видит успехи Китая в том, что там найдено идеальное сочетание рыночных механизмов с государственным вмешательством. А еще в том, что научные центры разрабатывают крупномасштабные программы развития, а власть их осуществляет. И это в корне отличается от российской практики, где все решают чиновники.
Обсуждение в академической среде проблем инновационного развития – это хорошая база для выработки не пиаровской, не декларативной, а работающей модели перевода страны на инновационный путь развития. Но я посчитал необходимым дать и систематизированное изложение частых заблуждений, выявившихся в ходе обсуждения этой на деле сложнейшей проблемы в самых разных аудиториях, примеры которых приводит крупнейший российский экономист, математик, специалист по теории переходных экономик и реформ, академик РАН В. Полтерович.
Заблуждение первое. Это утверждение, что перед Россией сейчас стоит задача одновременно догоняющего и опережающего развития. Она нерешаема в силу сильной технологической отсталости России. Построение инновационной экономики – это длительный процесс, который в лучшем случае через пару десятков лет даст ей возможность выйти на инновационное развитие в точном смысле этого слова. Полтерович считает, что на нынешнем этапе должен быть сделан упор на заимствования, как это в свое время делала Япония, делает Китай и многие другие страны. Только заимствования грамотные, не всегда самого передового, а только того, что может быть освоено в условиях отстающей экономики, и не стихийные, а направляемые государством. И он подробно излагает пути, методы и цели заимствований. И, в частности, указывает на каналы заимствований: покупка лицензий, прямые иностранные инвестиции, внешняя торговля, обновление образования, сотрудничество с западными специалистами.
Заблуждение второе. Это исключительная ставка на отрасли, которые, как полагает правительство, являются перспективными или конкурентоспособными, – самолетостроение, космическая техника и т.д. Модернизация необходима всюду, где производство не сворачивается. Речь должна идти о широкомасштабной программе перевооружения отраслей.
Заблуждение третье. Расчеты на то, что в создании новой экономики важную роль сыграют малые и средние предприятия. «До тех пор, пока Россия сильно отстает от Запада, решающую роль у нас будут играть крупные корпорации, на стадии заимствования они будут эффективны – об этом свидетельствуют и накопленный опыт, и теория».
Заблуждение четвертое. Недооценка роли планирования – не директивного, а интерактивного. «Его важнейшая черта, – подчеркивает Полтерович, – состоит в том, что и цели программ, и сами программы не назначаются сверху, а формируются во взаимодействии государства, бизнеса и общества. Это промежуточный институт – он нужен только до определенного момента. Пройдет лет 20, и необходимость в интерактивном планировании отпадет».
Заблуждение пятое. Оно касается поддержки отечественных производителей. Одни экономисты и специалисты считают, что неконкурентоспособное производство не следует защищать, другие – необходимо защищать. Решение проблемы на деле состоит в том, что государство обязательно должно поддержать неспособное конкурировать с крупными западными компаниями производство, но только в пределах какого-то времени, как это и делается, например, в США. Однако «включенные на полную катушку протекционистские меры, – подчеркивает Полтерович, – прямой путь к технологической отсталости». И в качестве примера приводит Индию, которая, по его мнению, стала отставать от Китая потому, что «экономика была недостаточно открытой».
Заблуждение шестое. Ошибочно широко распространенное представление, что чем ниже инфляция, тем выше экономический рост. «Для развитой экономики инфляция должна быть достаточно низкой (2–3 %), но не нулевой. Для развивающихся стран инфляция может быть выше (8–10 %). Издержки, связанные со снижением инфляции, могут превосходить выгоды от ее снижения».
Заблуждение седьмое. Ложно утверждение, что иностранные инвестиции всегда способствуют экономическому росту. При отсутствии регулирующей роли со стороны государства они могут его и тормозить.
Заблуждение восьмое. Это утверждение о том, что при высоком уровне коррупции рост невозможен, что не соответствует ни теории, ни реальной практике. Полтерович приводит пример Чили, где ее уровень был почти в три раза ниже, чем в Греции, однако последняя развивалась быстрее первой.
Заблуждение девятое. Оно в том, что плоская шкала налога на доходы физических лиц якобы способствует выходу бизнеса из тени. Ожидаемого эффекта не произошло, зато стала углубляться пропасть между богатыми и бедными, что социально опасно, особенно в периоды кризисов. «Плоский 13-процентный налог – такого нет практически нигде в развитом мире», – подчеркивает Полтерович. Мое же мнение состоит в том, что здесь вопрос не в заблуждении, а в узком, если не сказать тупом, эгоизме правящего класса.
На пути модернизации очень много завалов. Если рассматривать эту проблему в парадигме «за» и «против», впрочем, лучше сначала «против», а потом «за», то президенту Медведеву потребуется мужество, решительность и настойчивость. Сырьевое лобби многочисленно и очень влиятельно. Зараза коррупции глубоко проникла в государственный организм и в тело самого общества. Соками общественного разложения питаются не только вороватые олигархи и коррумпированные чиновники, но и продажные интеллектуалы, целая орава имиджмейкеров, пиар-технологов, политологов, социологов, оглупляющие граждан шоумены и пр. Народ, ведет себя так, словно зомбирован, в массе своей не осознает, что случится со страной, когда «усохнут» доходы от продажи сырья.
А «за» – это сама личность первого руководителя страны и наша Конституция, которая содержит не только серьезные изъяны в части, касающейся разделения властей, но и такие положения, которые в критические моменты жизни страны могут сыграть исключительно положительную роль, если во главе страны окажется государственный деятель, который ее судьбу, судьбу народа ставит выше своей собственной судьбы. Короче говоря, у президента Д. Медведева такие обширные конституционные полномочия, что при наличии политической воли он может отправить в отставку любого чиновника, если тот не справляется со своими обязанностями или проводит в жизнь собственную программу, и сформировать такую команду, которой будет по плечу вывести страну на путь здорового развития. И никто ему при этом не может помешать! А традиция у нас такова: если первый руководитель сумеет показать твердость руки и проявит не показушную, а подлинную заботу о людях, то массовая поддержка ему обеспечена.
Во власти же президента и добиться того, чтобы государственные СМИ, электронные, прежде всего, работали на модернизацию, т.е. на интересы народа, будущее страны, а не на интересы сырьевой олигархии, ее лобби во власти, корпоративные интересы бюрократии. Без активной поддержки модернизации СМИ она точно не состоится.