Россия и Европейский Союз в 2011–2014 годах. В поисках партнёрских отношений V. Том 1. Раздел 1. Внутренняя и внешняя политика ЕС как она есть (М. Л. Энтин, 2015)

Глава 1.1. Валютный союз: успех или провал, и в каком направлении дальше двигаться ЕС. О 75/03/2013-м номере журнала «Вся Европа»

Уважаемые читатели! Последние годы все выпуски одного из наиболее читаемых ежемесячных изданий по проблематике европейских исследований начинаются, с небольшими вариациями, примерно со следующих слов: «Вышел в свет очередной номер интернет-журнала «Вся Европа», издаваемого Европейским учебным институтом. В нем, как и во всех предыдущих, рассказывается о происходящем в Европейском Союзе и отношениях между Россией и ЕС. Анализируются последние события и новейшие тенденции в политической, экономической, социальной и культурной жизни и правоприменительной практике ЕС и его государств-членов, интересные для российского читателя». Эти слова важны для понимания целевой направленности журнала и общественной позиции, с которой написана настоящая книга. Они приводятся только в ее начале. Повторять их из раза в раз нет необходимости. Но в дальнейшем, естественно, они подразумеваются. Итак, начинаем.

«Двадцать семь», уже через несколько месяцев «двадцать восемь», движутся вперед к все более тесному союзу. В банковской сфере. С точки зрения контроля над расходованием бюджетных средств государств-членов. Под углом выработки и осуществления единого экономического курса. Все быстрее и быстрее. Подгоняемые кризисом. Общностью проблем, с которыми они сталкиваются. Пониманием того, что врозь отныне больше не получится. Но, и это политическую элиту региона пугает все сильнее, противоречия между участниками интеграционного объединения не утрачивают остроты. Они никуда не деваются. Не сглаживаются. Напротив, становятся более глубокими и болезненными. Пробиваются наружу. В публичную сферу. В политический дискурс. Получают четкую артикуляцию. Особенно на волне протестного движения, вызванного растущим неприятием политики жесткой экономии. Более того, политические силы, играющие на этих противоречиях, набирают вес. Приобретают миллионы сторонников. Усиливают свое влияние. Социальная и политическая ткань общества в странах региона меняется. Резко. Конвульсивно. Похоже даже, что необратимо. Анализ этих новых неординарных процессов, ломающих привычную парадигму европейского проекта, красной нитью проходит сквозь статьи, обзоры и комментарии, помещенные в новый, юбилейный выпуск журнала, предлагаемый вашему вниманию. (Начиная с его первого стартового материала из рубрики «Саммит», озаглавленного «Евросоюз: и экономить, и расти».)

Итоги выборов в Италии (мы возвращаемся к анализу их значения для Европы в статье «Итальянские выборы как зеркало идеологического бессилия», помещенной в рубрику «Комментарий») вновь раскололи политический класс и экспертное сообщество на две части. Все дали им одинаковую или почти одинаковую оценку. Они были восприняты как поражение ЕС. Фиаско проводимой им политики жесткой экономии. Отказ населения жертвовать собой, своими заработками, положением, работой во имя эфемерного фетиша единой Европы. Как скатывание электората в недобросовестные объятья разношерстных популистов и безответственных политиков. Однако два лагеря сделали из этого прямо противоположные выводы. (В данном случае мы не касаемся чисто гипотетической перспективы выхода Италии из еврозоны, о чем, как свидетельствует материал «Брюдерле, Италия и евро» из рубрики «Политика», продолжают спорить отдельные, в том числе весьма именитые, политики).

Первый настаивает на том, что необходимо продолжать укреплять зону евро, усиливать наднациональные институты, ограничивать возможности государств манипулировать бюджетами, идти дальше по пути углубления интеграции, делать ставку на взаимопомощь и солидарность. Единственно адаптировать проводимую политику принуждения к структурным реформам и жесткой экономии к социальным и экономическим реалиям Европы со всеми ее бедами и противоречиями: рецессией, слабыми надеждами на экономический рост, зашкаливающей безработицей и усиливающимся ропотом населения. Осуществлять ее гибче. Умнее. С учетом специфики каждой страны, а не топорно, как до сих пор.

Второй лагерь требует остановиться, перестать тащить всех в пропасть. Для него очевидно, что надо отказаться от идиллических представлений о том, будто бы Германия и группа тяготеющих к ней северных стран (далее – северян) смогут всех спасти и вытащить. Входящие в него или примкнувшие к нему политики и экономисты предлагают смириться с неизбежным и либо прекратить эксперимент с единой валютой, либо вывести из зоны евро страны, которые не в состоянии по тем или иным причинам сообща выбраться из долговой ямы.

Вот один из образчиков такого подхода. Переход к единой валюте был ошибкой, настаивают многие комментаторы. Против нее предупреждали реалисты, в том числе такие, как будущий канцлер Герхард Шрёдер[2]. Но все были ослеплены величием политического проекта и необходимостью связать Германию после объединения новыми, еще более жесткими и всеобъемлющими обязательствами. А ведь уже тогда можно было предвидеть, что единая валюта повысит конкурентоспособность сильных экономик и самым негативным образом скажется на конкурентоспособности слабых. Пусть на первых порах последние и будут в восторге от потока дешевых денег, которые начнут с удовольствием проедать. Вот и получилось, как получилось, под ударами кризиса.

Экономика южан обескровлена. Но почему – потому что Германия и северяне сосредоточили у себя промышленное производство и рентабельную часть сектора услуг. (За короткий срок Германии удалось получить триллионный профицит в торговле с партнерами по ЕС – общая валюта стала для Берлина курочкой, несущей золотые яички[3].) Потому что все денежные потоки устремились на север, и все, кто хотят спасти свои сбережения и активы, стали вкладывать их в германскую экономику. Потому что наиболее активные, предприимчивые и перспективные кадры устремились на север в поисках работы и лучшей доли.

Дальше так продолжаться не может. Происходящее душит Европу в экономическом плане и подталкивает к взрыву тут и там – в социальном. Надо отпустить южан. Всех или часть. Дать им прибегнуть к универсальной спасительной соломинке – девальвации. Если Брюссель и Берлин не сделают это в превентивном и организованном порядке, развал зоны евро все равно произойдет, но стихийно и с гораздо более тяжелыми последствиями. Колоссальных издержек не удастся избежать никому.

А вот другой вариант, по большому счету, этого же подхода. Его изложению посвящена целая монография, выпущенная крупнейшим французским издательством «Даллоз». Книга называется «Евро». В последнее время она стала активно цитироваться в подтверждение высказываний руководства Франции о валютной войне, якобы ведущейся против еврозоны (американцами, японцами и китайцами). Как аргумент, убеждающий в необходимости решительного снижения обменного курса европейской валюты[4]. Ее автор Жан Пьер Веспирини утверждает, что зона евро была изначально построена неправильно, без учета качественных различий в экономике государств-членов. В ее нынешнем виде она не жизнеспособна. Просто потребовалось время для того, чтобы вскрылись все присущие ей недостатки. Они сводятся в какой-то мере к следующему.

Во-первых, внутри еврозоны не действуют нормальные рыночные механизмы выравнивания конкурентоспособности между входящими в нее странами. Последние лишены возможности ослаблять свои валюты и делать свое производство и экспорт более дешевыми. В результате они теряют и свой внутренний, и внешний рынки. Таким образом, искусственные условия, созданные в еврозоне, в автоматическом ключе работают на то, чтобы более сильные и богатые страны становились сильнее и богаче, а более слабые и не такие богатые – слабее и беднее.

Во-вторых, согласно правилам участия в еврозоне, менее сильные государства-члены утратили возможность пользоваться также и механизмами стимулирования своей конкурентоспособности в отношении третьих стран через игру на валютных курсах. То есть получается, что их конкурентоспособность подрывается изнутри, а затем их еще и добивают извне.

В-третьих, банковский процент в этих государствах полностью оторван от реальной экономической ситуации. Он никак не связан с динамикой спроса и предложения и возможностями возвращения занятых денег. Ничего кроме пузырей из этого выйти не может. А пузыри всегда лопаются. Рано или поздно. Период беспечности продолжался слишком долго. Лопающиеся пузыри в конечном итоге привели к обвалу экономики. Не факт, что ее удастся так легко восстановить. Тем более мерами жесткой экономии, которые только усугубляют положение.

Вывод до банальности прост. В валютный союз загнаны страны с диаметрально противоположными интересами. Четко видно размежевание на две группы. Костяк первой составляют германоориентированные экономики – сама Германия, а также Австрия, Нидерланды и Финляндия. Второй – средиземноморские: Греция, Испания, Италия, Португалия и Франция. От них, от двух совершенно разных групп, нельзя требовать проведения одинаковой экономической политики и осуществления общего набора мер. Они просто не могут и не должны следовать единому экономическому курсу. «До сих пор, – пишет новоявленный авторитет, книгу которого спешно сняли со слегка запылившихся полок, – Германии удавалось навязывать всей зоне евро такую экономическую политику, которая отвечала ее идеологии и интересам. Катастрофическое падение роста во всем средиземноморском регионе вызвано главным образом тем, что Германия и сами страны этого региона навязали себе экономическую политику, совершенно не приспособленную к их реалиям»[5].

Выход один – радикально пересмотреть то, как функционирует зона евро. Иначе говоря, отказаться от нее в ее нынешнем виде. Привести экономическую политику, проводимую странами зоны, и осуществляемые ими меры в соответствие с конкретными, а не выдуманными потребностями южан. Вернуть им суверенные инструменты восстановления конкурентоспособности через игру на понижение валют. Если еврозона сохраняется, то на понижение курса евро. Фактически девальвировать евро. В изложении Ж.-П. Веспирини эти рекомендации звучат так: южанам нужно добиться «радикального пересмотра бюджетной политики, поставив перед собой экономически оправданные и достижимые цели, вместо надуманных и недостижимых». Одновременно с этим они должны настаивать «на столь же радикальном пересмотре валютной политики, чтобы покончить с завышенным курсом евро для их стран». По сути, эти слова – концентрированное отрицание всего того, к чему стремились и чего добивались Германия, северяне в целом и институты ЕС, конструируя свои действия по выводу ЕС и еврозоны из кризиса.

Познакомимся теперь с базовыми элементами противоположной парадигмы. Да, тяготы кризиса очень велики. Безработица. Падение производства. Сокращение ВВП. Снижение жизненного уровня. Рост недовольства. Но против кого? Против Германии, которая всем помогает. Против яйцеголовых бюрократов, сидящих в высоких есовских кабинетах. Против такой политики лечения заболевших склеротичных европейских экономик, которая перекладывает все тяготы кризиса на простых людей. Да, но лишь отчасти. Главным образом протест направлен против национальной партократии (или плутократии – как кому больше нравится). А бегство капиталов, производств, кадров на север в любом случае гораздо лучше войн и конфликтов, которыми подобные кризисы заканчивались ранее.

Достижения ЕС очень велики. Они огромны. И под ударами кризиса ЕС еще дальше удалось продвинуться по пути создания гораздо более надежного и работающего экономического механизма в масштабах региона. Прошлые ошибки изучены. Исправлены. Они больше не повторятся. Просчеты Маастрихтского договора просчитаны. Глупость, запрещавшая приходить на помощь оступившимся экономикам, устранена. Полномочия Европейского центрального банка расширены. Он превратился в реального гаранта евро и взял на себя обязательства пресекать спекулятивные атаки против отдельных стран. Европейской Комиссии доверено контролировать бюджетную политику государств, святая святых национального суверенитета. Лет пять назад это показалось бы фантастикой. Абрис наднационального экономического правительства проступает все отчетливей.

Путь вперед тоже сейчас намного яснее. Это движение к усилению федералистских начал в построении объединенной Европы. Придание институтам большей демократической легитимности. Укрепление политического союза. Объединение долгов. Укрепление наднационального контроля над осуществлением экономической политики, проводимой национальными органами власти и управления. Короче, дальнейший трансферт суверенных полномочий вслед за централизацией финансового могущества[6]. Если Ангеле Меркель удастся этого добиться, с опорой на близких союзников и институты ЕС, она навсегда войдет в историю как самый выдающийся политик мирового калибра. А то, что на смену размежеванию Европы по линии Восток-Запад пришло разделение на «относительно процветающий Север и хаотичный Юг», кто же против этого спорит. Так же как и против того, что «вместо Европы, возглавляемой Францией и Германией с Великобританией, играющей балансирующую роль», возникла Европа, «лидирующая роль в которой легла почти полностью на плечи Германии»[7].

Может быть, приведенная логика рассуждений является очень верной и правильной, говорят в ответ те, кто причисляет себя к стану реалистов (еще одному, третьему), т. е. те, кто пытается отыскать рациональное зерно в аргументах сторонников обоих лагерей. Но население элементарно не выдержит. Политику жесткой экономии населению уже «просто не продать»[8]. Еще чуть-чуть, еще пара-тройка процентов безработицы – и ткань социального мира начнет рваться. Партии и движения, выступающие против ЕС, уже повсюду набирают силу. Не только в Великобритании. Там это более заметно. Но и во Франции, где Марин Ле Пен призывает к референдуму о выходе из ЕС, и даже в Германии. Если так дело пойдет, людей придется удерживать в ЕС и еврозоне силой[9]. Может, политику жесткой экономии стоит достроить политикой стимулирования потребления в богатых странах севера или чем-то еще. Позволить себе покупать больше товаров, производимых южанами. Во всяком случае, прислушаться к предупреждению, прозвучавшему из Италии. Или есовцам нужна еще большая встряска для того, чтобы это осознать?

Что касается руководства старшего члена правящей коалиции Великобритании, оно такую встряску уже получило. На условно промежуточных парламентских выборах в одном из округов на юге Англии тори потерпели сокрушительное поражение. Партия независимости набрала 28 % голосов (по сравнению с 3,6 % в 2010 году). Консерваторы получили на три процентных пункта меньше. Победили либералы. То есть тори оказались на «почетном» третьем месте с учетом того, что лейбористы в округе почти не котируются. По оценкам аналитиков, подобный результат делает вполне вероятным сценарий, по которому на выборах 2015 года Партия независимости переманит к себе значительную часть электората консерваторов, а чистую победу сразу одержат лейбористы. (На это указывают и опросы общественного мнения, анализируемые в статье из нынешнего номера «Желающих ломиться в открытую дверь поубавилось», помещенной в рубрику «Дневник событий»). Казалось бы, в осуществляемый правительством политический курс нужно спешно вносить серьезные коррективы. Такие призывы слышны со всех сторон. С ними выступают партийцы и парламентарии – свои и чужие, экономисты – английские и иностранные[10]. Причем очень активно. Ан нет. Дэвид Камерон решительно заявил, что продолжит его осуществление. Что этот курс единственно правильный. И никакого сдвига вправо не произойдет. На инвестиции в инфраструктурные, образовательные и иные проекты будет переброшено исключительно то, что удастся сэкономить по другим статьям бюджета. Выглядит твердо и внушительно. Только справляться со своими евроскептиками, как утверждает растущее число экспертов и политиков, ему будет все сложнее и сложнее[11].

Стоит иметь в виду вместе с тем, что нападки на Дэвида Камерона, усиливающиеся внутри его собственной партии, фактически лишают его возможности для маневра. Любое отступление от курса на санацию экономики в качестве непременного условия для здорового экономического роста, будет воспринято как поражение, признак слабости и признание своей некомпетентности и профессионального несоответствия со всеми вытекающими последствиями. Но и избиратели не дают ему свернуть с избранного пути. Все опросы общественного мнения показывают, что в вопросах экономики ему и его министру финансов доверяют в большей степени, чем лидерам лейбористов, в частности главе лейбористов Эд. Милибанду. Их призывы увеличить заимствования для стимулирования экономического подъема воспринимаются населением как какая-то аберрация[12].

Любопытно, впрочем, что руководство институтов ЕС, Германии и тяготеющих к ней стран действия Дэвида Камерона на экономическом фронте по большому счету устраивают. Во-первых, то, что даже такие рьяные оппоненты еврозоны, как англичане, придерживаются рецептов преодоления кризиса, на которых они настаивают, усиливает их аргументацию. Во-вторых, опыт Великобритании показывает, что принадлежность к зоне евро и необходимость проводить единую экономическую политику для разных групп государств не должны рассматриваться как осложняющие выход из спирали кризиса. Туманный Альбион обладает всеми уровнями свободы. Он активно пользуется таким инструментом восстановления международной конкурентоспособности, как девальвация национальной валюты – фунта стерлингов. Но ей это никак не помогает. Значит, утверждают идеологи еврозоны, все причитания по поводу диктата северян не имеют под собой оснований.

Точно так же, правда, попытались использовать себе на пользу полемику по поводу экономического курса Великобритании и южане, в частности Франция. Смотрите, обращаются к зрителям и читателям крупнейшие французские СМИ, что получилось, вернее, не получилось у англичан. Они обратились к инструментарию жесткой экономии для решения двуединой задачи: чтобы привести в порядок госфинансы и подтолкнуть деловую активность. Ничегошеньки у них не вышло. А ведь Дэвид Камерон со товарищи осуществляет самый ортодоксальный вариант политики затягивания поясов. Дефицит бюджета один из самых высоких в Европе. Под 7,4 %. Это по сравнению с 3,7 % во Франции, которыми ей все северяне аки свиньей в нос тычут. По прогнозу суверенная задолженность к 2015 г. вырастет аж до 110 % ВВП. Рубеж, по достижении которого она начнет снижаться, отодвигается с каждым разом все дальше и дальше. Так что с санацией госфинансов все ясно. Теперь о восстановлении доверия инвесторов. И с ним пшик. Все в долгах как в шелках – не только государство, но и предприниматели, и домохозяйства. Откуда пойдут инвестиции? Вот и получается, что и производители выжидают, и потребители. В результате ничего радужного в экономике Великобритании не происходит. Прогнозы роста экономики продолжают делаться все менее радужными. С более оптимистических 1,2 % их понизили до более реалистичных 0,6 %. Вывод очевиден. Другого эффекта, по всей видимости, драконовские меры затягивания поясов дать просто не могут. Ведь под их воздействием поступления в казну сокращаются[13].

Стоит только акцентировать, что проект бюджета Великобритании на следующий финансовый год получил различное прочтение. Французы увидели в нем воплощение «спорных» воззрений британцев на то, что падающую экономику спасут меры стимулирования предложения в условиях сокращения спроса. Отдельные же комментаторы указали: снижение налога на корпорации до 20 %, снижение обязательных социальных выплат бизнеса, кредитование приобретения жилья (в размере 133 млрд фунтов стерлингов), готовность потянуть с достижением цели снижения бюджетного дефицита и разрешение Банку Англии отпустить инфляцию, предусматриваемые бюджетными ориентирами, означают фактическое признание провальности предшествующего курса и возвращение к классической кейнсианской модели выхода из кризиса[14].

В правящей элите размежевание происходит в несколько иной системе координат. Руководство Европейского Совета и Европейской Комиссии вместе с лидерами Германии и тяготеющих к ней стран настаивают на последовательном продолжении политики жесткой экономии до тех пор, пока она не начнет приносить ощутимые плоды (см. материал «Евросоюз: и экономить, и расти» из рубрики «Саммит»). Результативность ее осуществления видят в достижении сбалансированности бюджета. Снижении стоимости факторов производства. Повышении производительности труда. Росте международной конкурентоспособности. Причем все понимают, что северяне, может быть, и готовы были бы пойти на некоторое смягчение своих требований к партнерам по ЕС и еврозоне, но не в состоянии этого сделать по внутриполитическим соображениям. У Германии на носу парламентские выборы. Поэтому ни на какой отход от того, чтобы «строить» остальные страны ЕС, Ангела Меркель не пойдет. Ей элементарно не дадут этого сделать соратники по партии.

Противоположная сторона тоже определилась. Южане сформировали свой блок. Его костяк образуют Испания и Италия. На капитанском мостике – Франция. Ведомые Франсуа Олландом, они настаивают на том, чтобы во главу угла экономической политики ЕС поставить реализацию курса на экономический рост, реиндустриализацию и решение проблемы занятости, не отказываясь при этом полностью от политики санации внутреннего рынка. Подобными лозунгами они оперируют уже достаточно давно, со времен президентской кампании во Франции. Заставили Союз принять целую серию различных программ и документов. Настояли на выделении на цели роста и занятости приличных сумм.

Однако до сих пор они погоду в ЕС не делают. Все решения зависят от экономически более сильных соседей, или, иначе, от тех, кто спасает «падающие экономики». Тем не менее, давление с их стороны усиливается. Председатель Европейской Комиссии и комиссары, отвечающие в ней за экономический блок, констатируют аналитики, подвергаются непрерывно нарастающему прессингу критиков, которые утверждают, что, «добиваясь сокращения бюджетных расходов во имя достижения целей уменьшения задолженности и сохранения евро, они загоняют всех в порочный круг низких или нулевых темпов роста»[15].

В энный раз ареной этих противоречий стало мартовское заседание Европейского Совета. Накануне очередной встречи в верхах «двадцати семи» Мануэл Баррозу обратился к лидерам ЕС с призывом не сворачивать с торной дороги политики жесткой экономии и осуществления назревших структурных реформ. В разосланном всем им обращении акцентируется, что она «начинает приносить плоды, о чем свидетельствуют балансы текущих платежей и восстановление конкурентоспособности». В подтверждение приведенных слов в нем приводятся конкретные цифры, диаграммы и т. п. Они убеждают, что в Ирландии и Португалии ситуация выправляется. По стоимости рабочей силы они больше уже не проигрывают своим основным конкурентам. В этом плане их успехи могли бы послужить примером для других.

Под другими имеются в виду, в частности, Франция, Италия, Бельгия и Венгрия с откровенно завышенной стоимостью рабочей силы. Причем, что характерно, во Франции, Италии и некоторых других странах ЕС она продолжила расти. Главное – в обращении напоминалось, что причины, спровоцировавшие кризис и преддефолтное состояние отдельных стран, полностью не устранены. Соответственно политику, дающую позитивный эффект, надо продолжать. Хотя, конечно, как признает Председатель Европейской Комиссии, с учетом рецессии, замедления темпов экономического роста и усиливающейся безработицы.

Вместе с Мануэлом Баррозу к упреждающей атаке на противников политики жесткой экономии подключился мининдел Германии Гидо Вестервелле. Свое открытое письмо, составленное в форме статьи или заметок на тему, он разместил в Файнэншл Таймс[16]. Суть месседжа – менять политику жесткой экономии на стимулирование роста путем увеличения расходов, деньги на которые могли бы дать новые заимствования, никак нельзя. Аргументация – страны, наиболее пострадавшие от кризиса, обзавелись правительствами, проводящими разумную политику стабилизации. Народ высказался в их пользу. Типичен в этом плане пример Греции, Ирландии, Испании и Португалии, а не Италии. С недавних пор и Кипра. Да и в Италии даже С. Берлускони поддерживал курс на проведение структурных реформ, за имплементацию которых взялся Марио Монти. Это, во‑первых (перечисление ввожу, чтобы мысли министра выглядели рельефнее). Теперь, во‑вторых. Противопоставлять затягивание поясов и экономический рост совершенно некорректно. Одно не отрицает другое. На самом деле увеличение государственных расходов ведет к их проеданию. Здоровые основы будущего роста создаются иным образом. В-третьих, благотворное влияние политики жесткой экономии в полной мере скажется позже. Через несколько лет. Она имеет долговременное и долгосрочное действие. Вместе с тем признаки улучшения есть уже и сейчас. Бюджетные дефициты сокращаются. Дисбалансы не столь вызывающие, как раньше. На биржах сделалось спокойнее. В-четвертых, именно безответственные заимствования порождают экономические проблемы и безработицу, а не усилия по снижению госдолга. Ведь увеличение задолженности делает ее обслуживание неподъемным и объясняет бегство капитала и снижение уровня инвестиций. Отсюда и экономический спад и безработица. В-пятых, у всех перед глазами пример Германии. Ее успех в том, что она приступила к структурным реформам раньше других и действовала последовательно. Если бы не это, она так бы и оставалась, как в начале века, «больным человеком Европы».

В завершение своего обращения Гидо Вестервелле прибегает к красивому образному сравнению, чтобы отговорить партнеров от пренебрежения мерами санации. Оно тоже показательно. «Корабль Европа, – пишет он, – находится на важнейшем участке пути. Мы прошли самые опасные скалы, но нам еще только предстоит добраться до тихой гавани. Нам нельзя растерять доверие, которое мы завоевали. Нам надо найти в себе политическую силу и уверенность для того, чтобы продолжать курс на политику стабильности. Приверженность выбранному курсу принесет дивиденды в долгосрочной перспективе». Как изложение позиции – понятно. Как призыв – тоже. Но не как концептуально обоснованный курс действий. Ведь проблема не в том, что кто-то из стран ЕС, читай южане, против бюджетной консолидации или структурных реформ вообще. Нет, они против того, чтобы игнорировали ширящиеся протестные настроения и все те экономические тяготы, которые ложатся на плечи населения, а равно то, что повсюду условия разные. Что подходит одним, совсем не обязательно срабатывает в иной социокультурной среде, в странах, где экономическое положение несколько иное. Во всяком случае, срабатывает хуже или иначе.

С этой точки зрения, гораздо более реалистичным выглядело предупреждение, с которым выступил Марио Монти. На мартовское заседание Европейского Совета он был приглашен по-прежнему, несмотря на поражение на выборах, в качестве представителя (премьер-министра) Италии. Непосредственно под заседание, чтобы оказать на его исход максимальное влияние, он обратился к остальным главам государств и правительств с пространным четырехстраничным посланием. В нем предпринята попытка, оттолкнувшись от личного опыта, объяснить коллегам, что происходит с Евросоюзом. Как указывается в послании, его собственная судьба очень похожа на то, что может ожидать Союз в целом. Проводимая политика правильная. Предпринимаемые меры необходимы. Но для того чтобы они подействовали, требуется время. И на возобновление экономического роста, и на создание необходимого количества рабочих мест. Ни у политиков, ни у Союза его нет. Население, электорат больше не в силах ждать. «В этом контексте, – подчеркнул он, – поддержка реформ и, что еще хуже, самого Европейского Союза стремительно падает»[17]. Вывод, который на словах поддержали все, включая Ангелу Меркель и Мануэла Баррозу, не могли не поддержать, – необходимы шаги, способные в кратчайшие сроки дать экономический эффект и вновь завоевать избирателей на свою сторону. В итоговом документе саммита все они есть: о точечных мерах по стимулированию роста и занятости, особенно среди молодежи, о балансе между производительными государственными капиталовложениями и потребностями бюджетной дисциплины и т. д.

Тогда почему же только на словах? Да потому, что продолжение всеми прежней политики сокращения государственных расходов и бюджетной консолидации было запрограммировано заранее. Кем? Берлином. Преимущество Германии, по сравнению с остальными, в том, что она не только говорит своим партнерам, как надо, но и делает. И не только делает, но и продавливает через структуры еврозоны и ЕС те решения, которые считает нужными. Решения, которые ее устраивают. Чтобы заранее поставить все точки над «i», Берлин накануне мартовского заседания Европейского Совета публично объявил об утвержденных правительством основных ориентирах бюджета на 2014 год. Проект бюджета ждали несколько позже. Однако кабинет провел согласование в рекордные сроки. Естественно, не без умысла. А чтобы послать «четкий сигнал Европе»[18], как акцентировал министр финансов Вольфганг Шойбле, и показать, что сбалансированный бюджет и экономический рост могут идти нога в ногу. Проектом предусматриваются еще более глубокие сокращения расходной части бюджета – на 5 млрд евро. Причем они коснулись здравоохранения, социального обеспечения и защиты окружающей среды. За счет этого Германия уже в 2015 г. выйдет на бездефицитный бюджет. К чему она решительно подталкивает и остальных.

По поводу того, оправдан ли подобный бюджетный консерватизм, имеются большие сомнения. Хотя после обнародования германского бюджета это уже академическое теоретизирование. Так, многие экономисты, включая тех, кто работает на Файнэншл Таймс, утверждают, что, пойди Берлин на стимулирование спроса, он бы очень помог партнерам преодолеть рецессию без какого-либо ущерба как для себя, так и для навязываемой всем политики жесткой экономии[19]. В этом они действительно нуждаются. Это Германии до выхода на стопроцентно сбалансированный бюджет рукой подать. Уже в 2013 г. дефицит бюджета составит всего –0,2 %. Другим до него еще идти и идти. Вот сухие цифры. По нарастающей. По прогнозам Европейской Комиссии, у Эстонии (второе по благополучию место) дефицит будет равным –0,4 %. У Люксембурга –0,9, Финляндии –1,5, Италии –2,1, Австрии –2,5, Мальты –2,9, Бельгии –3 %. Однако уже у Словакии превысит разрешенное пороговое значение –3,3 %. Нидерландов –3,6, Франции –3,7, Кипра –4,5, Греции –4,6, Португалии –4,9, Словении –5,1, Испании –6,7 и Ирландии –7,3 %[20].

Предполагалось, что основной темой саммита станет обмен мнениями по поводу плотного наднационального контроля над сбалансированностью и основными ориентирами национальных бюджетов, о чем главам государств и правительств удалось договориться ранее, и который уже начинает применяться. Вместе с тем, от саммита ожидали также и послаблений для отдельных стран в том, что касается сроков достижения цели выхода на сбалансированные бюджеты. Так, Европейская Комиссия была готова дать Португалии лишний год ввиду ее образцового послушания (позволив сохранить дефицит на уровне –5,5 % в 2013 г., – 4 % – в 2014 г., предусмотрев выход на –2,5 % только в 2015 г.)[21]. Сходные решения должны были быть приняты по Франции и Испании. Правда, только промежуточного плана. Все они и были приняты. Однако наиболее острым сюжетом заседания должна была стать полемика по поводу того, в какой степени придерживаться политики жесткой экономии и как вернуть регион обратно на путь здорового экономического роста. Завязать такую дискуссию собирался Франсуа Олланд при поддержке остальных южан. Так и получилось.

Более того, все главы государств и правительств, будучи под впечатлением послания Марио Монти и последнего развития событий в регионе, высказались за проведение активной политики стимулирования экономического роста и создания рабочих мест, наряду с политикой затягивания поясов. (Об основных решениях мартовского заседания Европейского Совета рассказывается в материале «Евросоюз: и экономить, и расти» из рубрики «Саммит».) Приняли итоговый документ, призывающий к достижению этих целей и перечисляющий, что можно и следовало бы сделать. Но… курс жесткой экономии ни в чем не поменяли. За исключением одного – переупаковали его в длинный каталог призывов и добрых пожеланий относительно близких южанам целей и тем[22]. У саммита же получилось неординарное продолжение. Какое – постараемся разобраться максимально подробно.

Основной интригой марта, как подчеркивается в номере (хотя в нем рассматривается только ее начальная фаза – см. материал «Маленький Кипр с большими проблемами» из рубрики «В фокусе»), стала история с предоставлением Кипру международного пакета помощи. Так и подмывает назвать ее детективной. Слишком много в ней скользкого, скрытого, непонятного, труднообъяснимого. К тому же ее участники, по мере того как она раскручивалась, столько раз меняли свои позиции на противоположные. Жонглируя фактами, предположениями, аргументами, как если бы намеренно пытались тем самым еще больше запутать стороннего наблюдателя. (Вольно или невольно, она затрагивается во многих материалах выпуска. Целый ряд язвительных замечаний по ее поводу дается, в частности, в статье «Обмен любезностями» из рубрики «Партнерство». В ней разбирается, как проходила и что дала очередная встреча руководителей исполнительной власти России и ЕС. Ряд интересных предположений, которые старательно замалчиваются мировыми СМИ, высказывается в статье «Кто послабее, тот и заплатит» из рубрики «Комментарий», и т. д.)

Похоже, кипрская история, вслед за парламентскими выборами в Италии, стала еще одним эпизодом в скрытом противостоянии благополучных и проблемных стран ЕС. Просто российский фактор сделал это менее очевидным. Во всяком случае, под этим углом зрения она была представлена отдельными комментаторами. Подобная история, подчеркивается ими, не может добавить уважения Германии и всему блоку северных стран в ЕС. Она свидетельствует о том, что Берлин зашел слишком далеко, ставя своим партнерам неподъемные условия. Похоже, что она «ведет к дальнейшему разрушению единства еврозоны». Она может «показать раз и навсегда, что Германия и ее соратники по насаждению дисциплины переиграли сами себя»[23].

Но давайте по порядку. В качестве первого шага разберем саму легенду о том, как вырабатывался пакет помощи Кипру. Сначала обусловленный взиманием единовременного налога на все депозиты, размещенные в банках островного государства. Затем – банкротством и полубанкротством ведущих банков и введением по сути внешнего надзора за функционированием финансовой системы страны, вернее, за тем, что от нее осталось. После чего те претензии, которые в отношении пакета были выдвинуты. Наконец, мотивировку произошедшего. (В том числе оттолкнувшись от тех резонов, которые приводятся в одной из центральных статей нынешнего номера – «Германия так и не сделала домашнее здание» из рубрики «Тенденции и прогнозы».)

Достоверная история того, как принималось решение еврогруппы по пакету помощи Кипру, скорее всего так и останется скрытой от общественности. Она раз за разом переписывалась мировыми СМИ со ссылкой на самых разнообразных участников переговоров. Как справедливо отмечают отдельные комментаторы, «никто в действительности не знает, кто что кому сделал за тот уик-энд, когда пеклась сделка по Кипру»[24]. Вариант, который сейчас пытаются продать зрителям и читателям, выглядит примерно так. Министры финансов собираются на встречу на полях заседания Европейского Совета. Пока нет ничего определенного. Генеральный директор МВФ Кристина Лагард якобы настаивает на том, чтобы до 40 % было удержано с вкладов двух ведущих банков страны, спасать которые, в ином случае, нецелесообразно. Их надо банкротить. Пакет помощи должен быть сокращен до такого уровня, чтобы вызванное им увеличение бремени задолженности Кипр был бы в состоянии обслуживать.

Европейский центральный банк также за немедленное решение. Чтобы киприоты особенно не выкобенивались, предупреждает, что прекратит передачу банкам ликвидности под низкий процент, без которой они рухнут. Но он, напротив, выступает против того, чтобы оставить банки, переживающие сложности, на произвол судьбы, поскольку это могло бы бросить тень на всю банковскую систему Европейского Союза. Он предпочел бы взыскать единовременный налог со всех депозитов, процент которого увеличивался бы в какой-то прогрессии в зависимости от их величины. С небольших вкладов – поменьше. С крупных – побольше. Но, и это самый спорный и спекулятивный из моментов версии событий, которому пытаются придать вполне официализированный характер, президент Кипра хотел бы вывести из-под удара российских и других иностранных вкладчиков, пусть и за счет простых киприотов. Чтобы с них не могли удержать свыше 10 %.

Подобная позиция усиливает противоречия в стане участников «тройки». Уже не в первый раз. Понятно только, что на помощь Кипру «семнадцать» пойдут только при условии глубокой реструктуризации банковского сектора. Ведь весь Кипр считается офшором (!), «потакающим отмыванию грязных денег и уходу от налогов»[25]. Германия заявляет, что никакой другой пакет бундестаг не поддержит. Вкладчики (имеются в виду в основном из России), уводящие деньги в те страны, где они платят меньшие налоги и находятся под не столь плотным надзором, как в других местах, должны принимать на себя риски, с которыми сталкиваются банки таких стран. Решение принято[26]. Первоначальное. Его условия все назубок выучили.

Еврогруппа соглашается взять на себя кредитование Кипра на сумму только в 10 млрд евро для спасения банковской системы, хотя нужно 17 млрд. Причем это никакой не альтруизм, поскольку кредит и проценты надо будет возвращать. 1,4 млрд дадут приватизация и повышение налогов. Остальные 5,6 млрд должны заплатить вкладчики. Все, включая обладателей вкладов меньше 100 тыс. евро, в нарушение соответствующей директивы ЕС относительно единых критериев и обязательств о гарантиях их неприкосновенности. Последующее происходило уже в публичной сфере, а не как до этого за закрытыми дверями.

Пакет т. н. помощи вызвал всеобщее неприятие. Несмотря на разъяснения о том, что из двух зол пришлось выбирать меньшее, что в ином случае потери вкладчиков были бы неизмеримо большими и что при негативном развитии событий они вообще могут всего лишиться. «Против» выступили очень многие. По Кипру прокатилась протестная волна. Олигархи и связанные с ними политики переполошились. Финансовое сообщество от неожиданности и неординарности предложенного охватила оторопь. Повсюду в Европе политические партии заклеймили решение как разрушающее банковский союз и противоречащее базовым принципам и действующему нормативному массиву ЕС. Еврогруппа была уверена в том, что на Кипре президентская республика. Президент распорядится, и все возьмут под козырек.

Однако условия спасения, навязанные Кипру, показались общественному мнению настолько одиозными, что парламент дружно проголосовал «против». «За» не было подано ни одного голоса. Создавшееся положение, спровоцированное «тройкой», было совершенно нетерпимым. Банки Кипра на неопределенное время перестали работать. Они больше не поддерживали текущий оборот. Через них не могли больше проходить и международные транзакции. Все встало. Тем временем начались поиски какого-то другого варианта решения. Увы, варианта «В» не нашлось. Ничего принципиально иного, что устроило бы «тройку» и еврогруппу, Никосия не нашла. Москву, скептически воспринявшую ее посулы, заинтересовать не сумела. В конце концов, ей пришлось возвращаться к тому же самому ультимативному пакету помощи, который обсуждался первоначально, только без неприличных удержаний со счетов менее 100 тыс. евро и с пропорциональным увеличением поборов с более крупных депозитов. Причем в варианте МВФ.

Складную историю разногласий внутри тройки вроде бы подтверждает корреспондентская сеть таких разных газет, как «Файнэншл Таймс» и «Монд». Они живописуют подковерную борьбу алчного МВФ, сопротивляющегося ЕЦБ, Германии, которую удалось уговорить, и президента Кипра Никоса Анастасиадиса, который все испортил. У них, вслед за остальными, получается, что-де именно он настоял на том, чтобы взимать оброк с владельцев не только больших состояний, но и малых депозитов[27]. В их изложении «тройка» долгое время не могла договориться между собой о том, как «спасать» Кипр.

Наиболее жесткую позицию занимал МВФ, поддерживаемый Берлином. Он настаивал на т. н. «Исландском варианте» спасения банковской системы путем принудительного изменения приоритетности выплат по долговым обязательствам и частичного их списания. Суть его предложения сводилась к слиянию двух крупнейших системообразующих банков страны в один и его разделению на два. Первый, надежный, был бы капитализирован правительством Кипра. Туда пошли бы кредиты, предоставляемые «тройкой». В него были бы переведены все депозиты величиной менее 100 тыс. евро, на которые распространяются европейские гарантии. Второй по определению становился «плохим» банком в том смысле, что сбрасываемые в него все остальные депозиты (т. е. большие состояния, в том числе принадлежащие иностранцам и в первую очередь россиянам) урезались примерно на 20, а то и на все 40 %. Тогда и спасение Кипра обошлось бы не в 17 млрд евро, а в половину этой суммы, и реализовался бы сценарий «утруски» финансовой площадки Кипра до среднеевропейских размеров в плане соотношения между оборачивающимися средствами и ВВП страны.

Европейской Комиссии и основным переговорщикам от ЕЦБ и руководителю комитета заместителей министров еврозоны по спасению проблемных стран план, лоббируемый МВФ, откровенно не нравился. Они боялись, что, задев интересы крупных вкладчиков, спровоцируют панику, бегство капиталов и нанесут по экономике Кипра тяжелейший удар[28]. Свара приобрела крайне острый характер. Перешли на личности. Со стороны немцев раздались упреки в том, что всегда находятся люди, легко расходующие чужие деньги. МВФ усиленно продвигал тезис о том, что с Кипром, ввиду его малых размеров, вполне можно попробовать. Он послужит своего рода полигоном. Чтобы вывести переговоры из тупика, Европейская Комиссия предложила прибегнуть к взиманию единовременного налога на депозиты. Это было бы не столь болезненным кровопусканием в отношении крупных состояний. Кроме того, становилось лишь одним из инструментов привлечения средств. Их дополнили бы повышение налогов, национализация пенсионных фондов и др. Однако «тройке» договориться между собой не удалось.

Тогда выработку окончательного соглашения взяла на себя спешно созванная еврогруппа. Ее заседание надолго затянулось. Оно прошло очень тяжело и эмоционально. То, как и чего добивался министр финансов Германии Вольфганг Шойбле, вызвало у президента Кипра нервный срыв. Все, в свою очередь, были удивлены тем, насколько напряженные отношения сложились внутри кипрской делегации. Тем не менее, В. Шойбле в итоге дал согласие на введение единовременного налога на депозиты. Однако Н. Анастасиадис сам установил проценты взиманий, которыми должны были облагаться вклады. С подсказки еврокомиссара по экономике и монетарной политике Олли Рена, который «убеждал не повышать планку налога свыше 10 %, чтобы предотвратить бегство капиталов»[29].

История складная. Настораживает в ней только то, что она совершенно не вяжется с тем, что они же сами рассказывали читателям по горячим следам «сенсационного» заседания еврогруппы, т. е. до того, как принятое ею решение подверглось бешеной критике. Первоначальная сводка с места событий выглядела так[30]. Киприоты понимали, что от них потребуют экономии, реформ и всего остального, как это принято сейчас в ЕС. Вместе с тем они чистосердечно рассчитывали на пакет помощи в размере 17 млрд евро. Однако когда они прибыли на мартовское заседание Европейского Совета, их участь уже была решена. Берлин в полном объеме на такую сумму не соглашался. Только на 10 млрд. И только при том условии, что недостающее будет изъято у вкладчиков, доверивших свои состояния банкам островного государства.

Однако в изложении канцлера Германии Ангелы Меркель условия не выглядели такими уж страшными. Президент Кипра Никос Анастасиадис переговорил с ней в кулуарах саммита. Как ему показалось, он получил от нее обнадеживающие заверения. Соответственно он дал согласие на общую схему пакета помощи, предусматривающую получение кредита в обмен на согласие в дополнение/обеспечение его изъять часть средств с депозитов, принадлежащих частным вкладчикам банков. Как сообщали члены его команды, президент понял так, что от него требуют «подстричь» клиентуру банков на достаточно разумный процент: 7 % – с владельцев крупных состояний и 3,5 % – с тех, вклад которых не превышает 100 тыс. евро.

Поскольку договоренность была уже почти в кармане, слухи о ней начали просачиваться вовне, а Н. Анастасиадис надумал задержаться на заседание министров финансов «семнадцати». Он хотел лишь предложить увеличить (!) процент на большие состояния, чтобы смягчить удар для мелких держателей счетов. Каково же было его удивление, возмущение, что угодно, если не сказать больше, как уверяли сопровождавшие его лица, когда в ответ он выслушал нотацию от Вольфганга Шойбле «немедленно собрать 7 млрд путем стрижки депозитов». Оскорбившись, президент захотел было покинуть зал. Перед тем как хлопнуть дверью, он, по уверениям свиты, заявил: «Я не могу этого сделать. Вы хотите уничтожить нас. Даже если я на это соглашусь, мне не удастся провести такое». Имелось в виду через парламент.

Но тут ему разъяснили, что к чему. И услышанное явилось для киприотов еще одним шоком. ЕЦБ предупредил, что второй по величине банк страны стоит на пороге банкротства. Он более не соответствует критериям получения ликвидности по каналам созданного еврозоной механизма оказания помощи в чрезвычайных обстоятельствах. ЕЦБ больше не будет снабжать его заемными средствами под низкий процент, необходимыми для осуществления повседневных финансовых операций. Смысл угрозы заключался в том, что в случае прекращения поддержки ликвидностью банкротом становился сначала второй по величине банк островного государства. За ним первый. Банковская система была бы разрушена. А Никосия осталась с долговыми обязательствами по суверенным гарантиям на сумму в 30 млрд евро. То есть ни копейки не удалось бы сохранить ни стране, ни вкладчикам.

В своих непримиримых требованиях к Кипру В. Шойбле был не один. Его дружно поддержали финны, словаки и в чуть меньшей степени голландцы. Представители МВФ добивались списания с депозитов уже долгие месяцы. Наконец-то им удалось склонить на свою сторону и Европейскую Комиссию. Иначе она совсем бы потеряла кредитоспособность. Все предлагавшиеся ею и лично Мануэлом Баррозу варианты, направленные на то, чтобы предотвратить бегство капиталов с Кипра, были отвергнуты прогерманским лобби.

Столкнувшись с единым фронтом еврогруппы и «тройки», киприоты вынуждены были отступить. Единственно, о чем они просили – это утвердить такую схему «стрижки» счетов, которая бы нанесла острову наименьший ущерб. Обсуждался вариант, при котором мелкие вкладчики полностью бы выводились из-под удара. Но киприоты боялись, что превышение планки в 10 % лишь еще больше осложнит и без того критическую ситуацию. В этом они нашли понимание у Европейской Комиссии. Правда, в кулуарах сразу же принялись шутить по поводу того, что у президента, дескать, в друзьях одни только богатеи.

Итоговая договоренность, достигнутая в ночь с пятницы на субботу, включала несколько элементов. Согласно пакету, 1,4 млрд должны были быть получены благодаря приватизации и повышению корпоративного налога с 10 до 12,5 %. Остальное – с помощью «стрижки». С депозитов, превышающих 100 тыс. евро, в размере 9,9 %, что позволяло применить к депозитам, не достигающим этой суммы, коэффициент в размере 6,75 %. Покидая заседание, члены официальной делегации Кипра оставались вне себя.

Как видим, версий случившегося много. Они неоднократно переписывались. Какие-то эпизоды расцвечивались. Какие-то, напротив, затушевывались. Так, стало известно, что Вашингтон якобы пытался охолонуть руководство МВФ, хотя и без особого успеха. Во что, правда, плохо верится. Руководитель еврогруппы, объясняясь перед депутатами Европарламента, принес извинения за допущенные ошибки, и т. д. Однако в любом случае утвердилась одна базовая версия. Фактически она имеет статус официальной. С нее я начал сопоставление. Тем не менее (или поэтому) к ней есть вопросы. Как утверждают умные люди, «дьявол всегда прячется в деталях». Так вот, давайте на некоторые детали посмотрим чуть внимательнее.

По информации журналистов, переговорщики от МВФ предлагали оставить кипрские банки тонуть, считая, что их банкротство явилось бы одним из возможных выходов из сложившегося положения[31]. По всей видимости, они исходили из рабочего предположения о том, что банковская система Кипра, в отличие от ирландской или испанской, сравнительно небольшая. Она не связана с континентальной системой. Они не переплетены между собой ни потоками транзакций, ни филиалами и т. д., ничем. Ею вполне можно было бы пожертвовать.

Все остальные оценивали реальность совершенно иначе. «Семнадцать» спасали не кипрские банки, а островное государство в целом и все его население. Банкротство банков неминуемо повлекло бы за собой и банкротство государства. Выплатить пострадавшим вкладчикам гарантированные директивой ЕС от 2 июля 2010 г. до 100 тыс. евро Кипр бы не смог. 30 млрд евро, как уже упоминалось, у него не было и нет. Все население потеряло бы свои сбережения. Государство не смогло бы больше функционировать. Банкротство и разорение одного отдельно взятого члена ЕС и еврозоны стали бы банкротством европейской идеи в целом. Апологеты ЕС утверждают, что «семнадцать» спасали бедный Кипр и его население. В гораздо большей степени они спасали себя. Только слишком уж садомазохистским способом.

Окончательный вариант, на котором остановились Кипр и еврогруппа, – мелких вкладчиков не трогают. Крупных вкладчиков, акционеров и кредиторов второго по величине банка фактически оставляют ни с чем (т. е. полностью обирают). Частью средств акционеров, кредиторов и крупных вкладчиков осуществляется рекапитализация крупнейшего банка – Банка Кипра. По завершении переходного периода им должны компенсировать потери его акциями. Когда только это может произойти и случится ли, никто не знает. Проводится внешний аудит банковской системы на предмет отмывания грязных денег. Кредит в 10 млрд евро предоставляется самому Кипру, а не его банковскому сектору. И только под неусыпным международным контролем.

Придумав схему стабилизации кипрских финансов с принудительным участием владельцев депозитов, утверждают также евроэнтузиасты, «семнадцать» помогли сберечь деньги россиян. В случае банкротства они потеряли бы все. Так – только частицу своих накоплений. ВВП Кипра не превышает 18 млрд евро. На счетах кипрских банков лежало на порядок больше. По официальным данным, 43 млрд евро принадлежат гражданам Кипра (резидентам). Из них 26,2 – частным лицам и 2,3 млрд евро – предприятиям. 4,7 млрд были положены на счета нерезидентами из стран ЕС. 20, 8 млрд приходится на российских вкладчиков. Поэтому, дескать, Россия, россияне, политическая элита страны должны быть благодарны есовцам[32].

С формальной точки зрения, логика подобных рассуждений выглядит безупречной. Но лишь с формальной. Прежде всего, якобы спасая российские капиталы за счет их держателей, неплохо было бы заручиться согласием Москвы на предлагаемую схему[33]. Как выяснилось после того, как парламент Кипра единодушно проголосовал «против» первоначально предложенного пакета, как он посчитал, издевательского и убийственного, такие переговоры все равно понадобились. Но, пожалуй, еще большее значение имело то, что «семнадцать» намеренно закрыли глаза на очевидные факты.

Банковская система Кипра тесно связана с денежными потоками, идущими через Кипр в Россию и из России. Закупоривая банковскую систему островного государства своими необдуманными действиями – она оказалась на какое-то время парализованной, – ЕС наносил ощутимый ущерб экономике России в целом[34]. Существенный. Одни биржевые потери составили колоссальные суммы. Плюс потери от нарушения нормального функционирования предприятий. А панические настроения? Неопределенность? Нервы? До таких «мелочей», смотря для кого, «тройке» и министрам финансов «семнадцати» вообще не было никакого дела. Так в международных отношениях себя не ведут. Просто не ведут, и все. Никогда. Это полное отсутствие элементарной человеческой и политической культуры[35].

В Москве действия еврогруппы вызвали неприкрытое раздражение. Мировые СМИ моментально подхватили и растиражировали критические и язвительные высказывания российского руководства. Президента В. В. Путина об их непрофессионализме и т. д. Премьер-министра Д. А. Медведева про «слона в посудной лавке» и о том, что «все ошибки, которые только можно сделать, были ими сделаны»[36]. Но решение еврогруппы по пакету помощи Кипру встретили в штыки отнюдь не только в Москве. Оно вызвало бурный поток критических замечаний со всех сторон. Слегка поколебавшись, комментаторы и аналитики дружно назвали его кто опрометчивым шагом, кто крупной, а кто и «ужасной ошибкой», «узаконенной формой ограбления банка»[37].

В большинстве своем выпущенные ими критические стрелы касались нарушения одной из узловых заповедей, в соответствии с которыми функционирует банковская система[38]. Вклады святы. Их нельзя трогать. Это табу[39]. За их счет нельзя поправлять дела. Можно делать все что угодно, но только не отбирать у вкладчиков часть вложенных средств. Потому что на вкладах живет, на них держится вся банковская система. Вклады – это средство сбережения денег. И накопления тоже. Но в первую очередь сбережения того, что людьми и компаниями заработано. Тем или иным образом. Если вкладчики почувствуют, что у них могут отобрать депозиты, не рисковые деньги, не вложения в спекуляции, на которые они могут отважиться, а их кровное, никто деньги в банки не понесет. Все. С банковской системой будет покончено. Как и с современной экономикой в целом. Поэтому такое решение, такие действия недопустимы. Без аргументов. Без необходимости доказывания чего-либо. Просто недопустимы, и баста. Сказать, что ни при каких обстоятельствах, может, и преувеличение. Но близко к тому.

Конечно же, решение еврогруппы создает прецедент. Все утверждения об обратном – чистой воды обман. Оно релятивизирует государственные, международные банковские гарантии сохранности денег. Частной собственности вообще. Психологически удар нанесен. Непоправимый. Теперь все будут знать, что их намеренно, целеустремленно, с пониманием того, что делается, могут ограбить. И этот фактор когда-нибудь скажется при возникновении паники невозврата денег, которая теоретически угрожает всем проблемным странам, всем тем, кто не в состоянии самостоятельно обслуживать свои суверенные долги, где угроза банкротства висит над системообразующими банками и финансовыми учреждениями. В их числе отнюдь не только Кипр или Греция, но и Испания, Португалия, Италия.

В прошлом к конфискации части денег, лежащих на депозитах, в качестве составляющей пакета мер спасения экономики отдельных стран никогда не прибегали. По понятным причинам. Существует жесткая иерархия рисков. Вкладывая деньги в акции, прямо или через посредство банков, фондов и т. д., вы рискуете. В бонды проблемных стран тоже. Как и выдавая кредиты под сомнительное обеспечение. Без необходимых материальных гарантий. Таковы правила игры. Возможность потерять часть вложений или, наоборот, получить большой приварок – суть этих правил. Прямо вытекает из них. Заложена в них. Депозиты, напротив, – тихая гавань. На них аналогичные риски распространять нельзя. Подобные действия полностью противоречат правилам игры в условиях рыночной экономики[40]. Поэтому решение «шокировало весь финансовый мир и напугало всех вкладчиков повсеместно». Породило глубочайшее недоверие к ЕС, к непредсказуемым действиям его руководства, для которого не существует никаких запретов, к его потрясающей способности превращать мелкие локальные неприятности в жесточайший кризис мирового масштаба[41].

В том, что касается прямого нарушения системы гарантий вкладчикам, имеющим депозиты на сумму до 100 тыс. евро, которые были обещаны Европейским Союзом и являются одним из элементов создаваемого в регионе банковского союза, эти «несообразности» были еврогруппой оперативно исправлены. Они вызвали панику на Кипре, массовые протесты и наибольшие нарекания[42]. Хотя уже то, что руководство стран «семнадцати» на такие вклады покусилось, продемонстрировало, что оно склонно подходить к своим собственным обещаниям сравнительно «гибко». Этот урок потенциальные вкладчики тоже усвоят.

А вот нарушение другой заповеди банковской системы, открытого рынка, мировой экономики, азов честного ведения бизнеса и справедливой конкуренции привлекло гораздо меньшее внимание. На него указали только отдельные специалисты. Возможности развить свою аргументацию им не дали. Решение еврогруппы, по сути дела, было направлено против иностранных вкладчиков. Против российских и британских держателей счетов в кипрских банках и созданных ими филиалах иностранных банков. Именно их МВФ, Германия и К° предполагали «подстричь». Поэтому и решение приняли поспешно, со злорадством и удовлетворением. Но ведь, коли так, «семнадцать» пошли на откровенно дискриминационные меры. На дискриминацию в отношении иностранцев.

С точки зрения этики современной рыночной экономики и международных финансов это откровенное нарушение. Жульничество. Мошенничество. Ни о каком открытом рынке, ни о какой рыночной экономике, ни о какой свободе не может идти речь, если спасаются за счет иностранцев. Если к ним применяются специальные меры. В данном случае специальные дискриминационные условия. Если их грабят, чтобы спасти своих. Еще страшнее, если грабят, чтобы насолить. Что-то доказать. «Уронить» конкурента. В ситуации с Кипром им оказалась целая страна. Просто так, деля клиентов на своих и чужих.

И на то, что решение еврогруппы по Кипру нарушает базовые положения учредительных договоров ЕС относительно четырех свобод общего рынка, обратили внимание только в последний момент. В частности ст. 63 Договора о Европейском Союзе[43]. Сейчас это одна из наиболее ходовых тем. Ведь то, что Франкфурт, Брюссель и Вашингтон сообща столь вольготно переиначивают букву и дух постулатов общего рынка, открывает людям глаза. Они начинают понимать, что и другие, казавшиеся ранее незыблемыми, правила игры, принятые в ЕС, находятся под угрозой. В любой момент, руководствуясь сугубо конъюнктурными соображениями, гранды ЕС их запросто перепишут[44].

Понятно, что предотвратить бегство капиталов с Кипра и вообще вымывание денег можно только с помощью административных запретов на транзакции за пределы острова и снятие крупных сумм с депозитов. Но ведь такие меры означают, что свобода передвижения капиталов на Кипре больше не действует. Страна в этом отношении, хотя это нигде юридически не оформлено, выведена за рамки ЕС. Получается, что единая валюта в еврозоне разная[45]. Она делится на ту, которой можно пользоваться беспрепятственно, и ту, про которую можно сказать: близок локоток, да не укусишь.

И еврозоны со свободой движения капиталов в прежнем виде, будем надеяться временно, больше не существует[46]. Ограничения на финансовые операции добивают и так наполовину парализованную экономику Кипра. Кроме того, нет ничего более постоянного, чем временные меры. В прошлом, когда Аргентину довели до примерно такого же состояния, она целый год боялась отказаться от введенных запретов и ограничений, понимая, чем это чревато. То, что Кипру пришлось пойти на такую чрезвычайщину, что его заставили, некоторые эксперты называют не просто большой, а «исторической ошибкой»[47].

Вместе с тем решение было подвергнуто критике и по ряду других оснований. Российское руководство было оскорблено тем, что с ним лидеры ЕС элементарно не посоветовались. Консультации относительно совместного спасения Кипра велись уже давно. Россия предоставила кредит Кипру на сумму в 2,5 млрд евро. Никосия просила еще 5 млрд. Решение Москва и Брюссель договорились обсуждать в увязке с другими мерами по спасению Кипра. Кроме того, есовцы неоднократно зондировали наличие у Москвы заинтересованности приобрести один из ведущих кипрских банков. Или как-то иначе поучаствовать в экономике островного государства. То, что решение приняли за спиной Москвы, было воспринято как нарушение элементарных норм порядочности. Как попытка переложить свои беды с больной головы на здоровую, как еще одно крайне неприятное свидетельство того, что ЕС не собирается считаться с чужими интересами. В данном случае российскими. Плюет на них, делает все, что его левая нога пожелает. В смысле принятия и осуществления мер одностороннего характера.

Среди других оснований – потрясающе недемократический характер принятого решения. В который раз, указали специалисты, ЕС продемонстрировал, во что он в действительности ставит демократические процедуры. Он очень наглядно показал всем, каково его истинное отношение к мнению народа, общества, вообще всех. Что все делается скрытно, в тайне, за закрытыми дверями. Делается теми, кто ни перед кем за свои действия не отвечает. Никем не выбирается. Никем не контролируется.

Антидемократический характер рядом специалистов называется самым отталкивающим и опасным в принятом решении. «Так называемый план спасения, – подчеркнул, в частности, французский исследователь Филипп Аскенази, – вписывается в общий ряд антидемократических решений. Европу откровенно строят без народа, прикрываясь формулой «иначе нельзя». А вот и другое признание. С него начинается редакционная статья газеты «Монд», вышедшей на следующий день после того, как власти Кипра сдались и приняли навязанный им план «спасения». Оно звучит так: «Если бы в этом была хоть какая-то необходимость, кипрский кризис помог бы открыть глаза на кризис легитимности, переживаемый европейскими институтами, как на наднациональном уровне, так и на уровне государств-членов»[48].

Решение заслуживает осуждения, также указывают эксперты, потому, что оно противоречит элементарным, базовым представлениям не только о демократии, демократическом процессе, демократических процедурах, но и о равенстве и справедливости. Ведь что получается, вкладчиков и других собственников обобрали, бизнес-модель острова разрушили, значительной части средств к существованию лишили, а относительно возвращения заимствований институтам ЕС и выплат по суверенным долгам (в основном спекулятивным хедж-фондам) шалишь – Кипр все всем должен компенсировать до последней копейки[49]. То есть на островное государство наложен карантин. От континента оно изолировано.

Все финансовые интересы остальных стран и кредиторов Кипра в полном объеме гарантированы. Под видом помощи. А на самом деле – за счет тех, кого назначили потерпевшими от реструктуризации национальной банковской системы. Назначили совместными усилиями Франкфурта, Брюсселя и Вашингтона. Под этим углом зрения понятнее становится, почему жители острова восприняли то, что выдается за их спасение, скорее как оккупацию. В частности, турецкими войсками в 1974 г. До этого многими другими. Только на этот раз не военную, а финансовую (или, чуть иначе, «экономическую интервенцию со стороны наших партнеров с севера Европы»)[50]. Хотя хрен редьки не слаще. Эффект тот же[51].

Оно было подвергнуто критике также с позиций геополитики и нормального продуманного международного сотрудничества. Как можно так поступать в отношении страны, находящейся на перекрестке глобальных интересов, задались вопросом отдельные политологи. Разделенного острова, являющегося камнем преткновения в отношениях между Грецией и Турцией, ЕС и Россией и т. д. Острова, расположенного в двух шагах от самого нестабильного в мире региона. Вблизи от региона, где уже идет кровавая страшная война на взаимное уничтожение. Если только не имелось в виду обескровить Никосию, чтобы заставить ее пойти на мировую с турками-киприотами или даже, бери больше, на поклон к Турции. Ведь без урегулирования конфликта, воссоединения острова и нахождения модус-вивенди с Анкарой рассчитывать на освоение колоссальных запасов углеводородов на шельфе Кипра не приходится[52].

Решение критиковалось еще по одному экзотическому основанию. Мол, оно давало возможность России перехватить инициативу, включить Кипр в ее сферу влияния, перекинуть туда из Сирии тыловую базу российского ВМФ и т. д.[53]. Спекуляции чистой воды. Но, видимо, выгодные Западу для камуфляжа, коли они продолжали усиленно муссироваться и после того, как стало очевидным: подставлять плечо Кипру вместо ЕС и на своих условиях Кремль не может и не будет[54].

А вот другое основание для критики выглядит гораздо реалистичнее. Такое решение не могло не испортить добрые отношения или просто отношения между Россией и ЕС[55]. Оно и испортило. В еще большей степени, чем раньше. Хотя отдельным российским экспертам очередной кризис или столкновение интересов между Россией и ЕС дали повод зло пошутить: мол, «нельзя испортить того, чего нет»[56].

Наконец, отмечается, что решение навязано как чистой воды диктат. «То, как обошлись с Кипром его партнеры по еврозоне, показывает, – подчеркивают аналитики, – что это не валютный блок, действующий как союз равных, а разобщенная группа государств, в которой национальные интересы крупных держав превалируют над общим интересом»[57]. Раньше стране наносили поражение в войне и потом распинали, взимая контрибуцию. Сейчас для этого используется евро. Пусть и правильно, и справедливо.

Решение никак нельзя назвать полученным в результате переговоров. Согласие на него вырвали у киприотов под угрозой прекращения подпитки основных банков ликвидностью и наступления хаоса в финансовом хозяйстве острова. И самое существенное – ни при каких условиях решение не способно обеспечить санацию национальной экономики. Ведь оно лишает мини-государство основного источника поступления средств – частных вкладов, которые по окончании чрезвычайного положения, естественно, покинут остров. Или больше не придут на него.

Оно разрушает всю экономику страны под предлогом ее лечения. Не только банковскую систему. Уже разрушило, сломало, растоптало, отмечают некоторые комментаторы. «Со стороны это может показаться преувеличением, – указывают они, – но сами киприоты воспринимают произошедшее как тотальный катаклизм»[58].

Потом, решение прямо противоречит базовой концепции построения банковской системы, на которой настаивает Европейский Союз. Ведь Брюссель требовал от всех перехода к такой банковской системе, где работа с депозитами отделена от финансовых спекуляций и рисковых капиталовложений, где основу составляют именно депозиты. Но вся банковская система Кипра базируется на депозитах. Они доминируют в портфелях банков. ЕС, «тройка», «семнадцать» подвергли остракизму или, иначе, кровопусканию именно то ведение бизнеса, которое они на словах расхваливают.

Пожалуй, последнее. Европейский Союз всегда бил себя в грудь, утверждая, что он строится на солидарности, что для него солидарность является самой большой ценностью. История с Кипром продемонстрировала всему миру, как в реальности обстоит дело. Ради мизерной суммы по масштабам ЕС и руководствуясь лишь конъюнктурными предвыборными интересами, уверены теперь многие, народ и экономику островного государства отдали на заклание. Непонятно только, ради кого и ради чего была принесена эта жертва.

Показательно, что аналитики и корреспонденты популярной французской газеты «Монд» с удовольствием цитируют или якобы цитируют простых киприотов. Вот их слова: «Так не поступают с людьми, с народом. Европа не проявила солидарность. Она предприняла попытку уничтожить нашу финансовую систему». А то, что финансовая система, да и вся экономика Кипра фактически уничтожена, у большинства экспертов сомнений не вызывает[59].

Падение ВВП будет колоссальным. От 5 до 10 % – это самые оптимистические прогнозы. Без работы останется огромная часть населения страны. Экономика острова не восстановится, возможно, и через десять лет. «Действуя настолько грубо и жестоко, ЕС убивает не только финансовую систему, – с тоской разъясняет бывший министр финансов Стеллос Килларис, – но и всю экономику Кипра»[60].

И, наконец, кто вообще вызвал кризис именно в этом месте и в это время? Сам ЕЦБ, заявивший, что больше не будет принимать кипрские государственные долговые бумаги в обеспечение передаваемой кипрским банкам ликвидности, и Германия наряду с Нидерландами, вообще вбросившие в обсуждение идею подключить к спасению Кипра иностранцев, держащих там большие деньги на депозитах, а затем, увидев, что она проходит, превратившие единовременный налог на депозиты или списание средств в обязательное условие предоставления помощи.

Когда решение еврогруппы о пакете помощи только стало известно, аналитики попытались разобраться в том, насколько оно состоятельно и какие последствия может иметь. Несколько позже стали появляться предположения о том, что стоит за этим решением. Чем оно мотивировано, помимо желания переложить тяжесть спасения островного государства на плечи российских вкладчиков. Зачастую журналисты и комментаторы прибегали к спекуляциям. Иногда старались выстраивать какие-то концепции и озвучивать предположения, отталкиваясь от того, что говорили простые киприоты, люди с улицы. Среди них попадаются самые неожиданные, точно так же, как и само собой разумеющиеся, напрашивающиеся. Попробую привести их, не выстраивая какой-либо иерархии.

1. Решение продиктовано Германией. На следующий день после окончательного решения еврогруппы по Кипру ведущие мировые издания вышли приблизительно с одними и теми же заголовками: «победа МВФ и Германии», «МВФ и Германия заставляют Кипр подчиниться» и т. д.[61]. Вариант – связано с предстоящими выборами в Германии. Отсюда формула: «Вся Европа не должна подхватывать простуду каждый раз, как в Германии предстоят выборы»[62].

2. Вокруг Германии объединились все крепкие экономики еврозоны, включая страны с рейтингом ААА. Они воспользовались тем, что на введении единовременного налога на депозиты или замораживании (реквизиции) больших состояний в кипрских банках настаивал МВФ. Мол, ему надоело, что ЕС всегда медлит, тянет с принятием давно назревших мер и если и принимает их, то заведомо половинчатые и недостаточные. Иначе трудно объяснить, почему МВФ, вклад которого в спасение Кипра минимален (на уровне 1 млрд евро), навязывает свои подходы всем остальным[63].

3. Еврозона хотела не столько обобрать киприотов, сколько заставить их осуществить массовую приватизацию, повысить налог на корпорации и запустить реструктуризацию банковского сектора[64]. То, что при этом затрагиваются частные интересы, уже механика.

4. Решение является отголоском борьбы России, Германии, Франции и других за контроль над гигантскими запасами газа, обнаруженными на шельфе Кипра. Германии и ЕС нужны российские деньги и газ[65]. После того как Кипр убедился в том, насколько он привязан к ЕС, и неспособности кого-либо еще помочь ему, эта цель достигнута. «Кораблекрушение» острова навечно приковало его к Союзу[66]. Теперь, как считают на острове, и месторождения газа к рукам приберут. Или, точнее, отберут[67]. А в штаб-квартирах НАТО и ЕС потирают руки: отныне и утечки конфиденциальной информации о переговорных позициях евро-атлантических структур прекратятся, и российских шпионов на острове можно будет поприжать, и проч.[68].

5. Это месть островному государству. «Его заставляют расплачиваться за отсутствие дисциплины, отказ от «структурных реформ» и его предполагаемый статус «машины по отмыванию грязных денег». И далее: «В финансовом плане да, это наказание. Финансовый сектор Кипра понесет большие потери. Хотя частично они останутся виртуальными»[69].

6. Германия, поддерживаемая Нидерландами, Финляндией и некоторыми другими, захотела продемонстрировать всем, что хватит рассчитывать только на немецкие деньги и перекладывать на плечи налогоплательщиков ответственность за бездарное управление и экономические просчеты остальных стран. Дескать, пусть те, кто привел их к экономическому коллапсу, платят. Пусть Кипр послужит другим примером. Получается, что слабых, периферийных, по большому счету беззащитных киприотов выбрали в качестве «мальчиков для битья». Это их возмутило больше всего[70].

Почему. Кипр малонаселенный. Для мировой экономики несущественный. На то, что там происходит, ни в мире (за исключением России), ни в других проблемных странах ЕС никто не обратит внимания. Никакого кризиса, катастрофы, бегства капиталов – ничего такого не произойдет. Вопли типа «это изнасилование: киприотов поимели, предложив расслабиться и получать удовольствие» так и останутся чисто эмоциональной реакцией. Истерикой. По большому счету, все именно так и получилось.

Вопреки алармистам никто в Испании, Италии или где-либо еще в банки за своими деньгами не побежал. Даже в Греции. Биржи произошедшее просто не заметили. На стоимости бондов и заимствований других южан оно никак не сказалось[71]. Ни когда банковскую систему Кипра поставили на холд. Ни когда, после единодушного отказа парламентариев от первоначального пакета помощи, начались судорожные поиски нового решения[72]. Ни когда это новое решение 25 марта было оглашено. Как и на курсе евро[73]. Более того, бум на биржах продолжился, а периферийные страны смогли разместить на открытом финансовом рынке свои новые долговые обязательства под наименьший процент за все последнее время. В частности, Ирландия и Португалия[74].

7. Такое решение было принято только потому, что огромную часть вкладчиков составляют россияне, в том числе российские олигархи и владельцы состояний, полученных не всегда безупречным способом[75]. Иначе почему МВФ, Германия, Нидерланды и примкнувшие отказались рассматривать альтернативные варианты спасения Кипра, нахождения иных источников финансирования спасательной операции, предложенных киприотами после того, как национальный парламент отказался поддержать план «А» (национализация пенсионных фондов, выпуск бондов под гарантии собственности, введение временного налога на три года и др.)[76]. Более того, Германия и Финляндия предложили Кипру вариант, который бы означал чистое списание всех крупных вкладов, т. е. российских денег. Суть предложения – Кипр объединяет два своих крупнейших банка. После этого он создает новый, в который идут все гарантируемые, т. е. спасаемые и тем самым ликвидные, депозиты, не превышающие 100 тыс. евро. Параллельно им учреждается т. н. «плохой» банк, подлежащий организованной ликвидации, в котором сосредотачивают все остальные. Президент Кипра воспротивился такой уж совсем откровенной форме конфискации иностранных авуаров[77].

Однако затем по причине отсутствия альтернативы вынужден был согласиться на близкий по своему характеру вариант. На плаву остается только Банк Кипра. Со счетов крупных вкладчиков удерживаются суммы в размере 20–40 % от величины депозитов или как получится. В него перебрасываются из Народного Банка все гарантированные депозиты, не превышающие 100 тыс. евро. Остальные депозиты замораживаются, так же как и вся иная собственность, которой банк распоряжается, включая бонды и акции. Таким образом, Народный Банк превращается в «плохой» банк. В дальнейшем он ликвидируется. Роль хорошего банка возлагается на Банк Кипра с одновременной реструктуризацией и списанием существенной части его долговых обязательств.

Официальная версия ситуации на Кипре, за которой укрылись «тройка», ЕС и еврогруппа: все знают, что через Кипр крутятся российские «грязные деньги». Спасать их за счет немецких налогоплательщиков – никогда. Конфисковать часть этих денег или хотя бы заставить их поучаствовать в спасении Кипра – дело правильное и справедливое. Всюду в Европе к такому решению отнесутся с пониманием. Всем можно будет объяснить, что Кипр уникален. Нигде больше такого нет. Что Кипр – замкнутая система, на остальных никакого влияния не окажет. Что только там слегка обобрать вкладчиков правильно. Нигде больше повторяться не будет. К тому же россияне прекрасно осознавали риск, на который они шли. Они знали, что Кипр не кредитоспособен и может обанкротиться в любой момент. Они сыграли в рулетку и проиграли. Все остальные в ЕС тут ни при чем[78]. А чтобы из западни не выскочили даже те хитрецы, которые разбили свои счета на множество депозитов по 100 тыс. евро, можно было прочитать на страницах газеты «Интернэшнл Геральд Трибюн», в ослеплении было решено обобрать в том числе и мелких вкладчиков[79].

8. Часть экспертов предлагает посмотреть на ситуацию в совершенно иной перспективе. Экономика ЕС поражена раковой опухолью суверенных долгов и долгов финансовых институтов. Задолженность составляет порядка 320 % ВВП «двадцати семи». Это страшная цифра. У США – всего 85 %. Если болезнь не вылечить, региону никогда по-настоящему не подняться. Не справиться с безработицей. Не выйти вновь на траекторию здорового экономического роста. Долги тяжелейшим бременем лежат на его экономике. Долг надо сокращать. Иначе как возложив груз потерь на вкладчиков, не получится. Кредиторов уже «постригли». Следующие на очереди – крупные вкладчики.

Никого лучше россиян в качестве первой жертвы было не подобрать. В случаях с Португалией, Испанией, Италией вкладчиков трогать не решились. Показалось слишком опасным. Кипр подошел как никакая другая страна. К тому же тем самым ЕС избегал превращения частных долгов кипрских банков в суверенные. Их стричь – подвергать угрозе всю финансовую систему ЕС. Стричь депозиты крупных вкладчиков кипрских банков – относительно безопасно. Пострадали бы только чужаки. Так и надо. Это начало общего тренда. ЕС нужно избавляться от обременительных долгов. Иного не дано[80].

9. Одной из главных целей обусловленного пакета помощи была не собственно стрижка депозитов – она рассматривалась, скорее, как инструмент, – а приведение финансовой системы Кипра к общеевропейскому знаменателю. В прошлом финансовая система была гипертрофирована по сравнению с масштабами кипрской экономики. С благословения МВФ после реструктуризации она должна сократиться до стандартных для ЕС 350 % ВВП. Ультиматум со стороны «тройки» и еврогруппы стал первым шагом в этом направлении. Правда, так получилось, что резковатым[81].

Но это издержки переговорного процесса. Главное – результат. А в заявлении еврогруппы по Кипру от 25 марта прямо указывается: к 2018 году финансовая система Кипра будет сокращена до средних показателей по Европейскому Союзу.

10. Пакет по Кипру – начало реализации долгосрочного плана по списанию всех видов долгов за счет всех слоев населения и иностранцев. Выбраться из кризиса иными средствами развитые государства Европы не могут. Не получается. Скорее всего, и невозможно. Значит, иного не дано. Надо найти только более-менее приемлемое распределение потерь. После чего – приступить к тотальной «стрижке» всех. Похоже, история с Кипром – «сигнал о том, что еврозона в долгосрочной перспективе сможет выжить, только если граждане и инвесторы сживутся с мыслью о том, что им придется смириться с потерями»[82]. В выступлениях официальных лиц и политиков Германии, Нидерландов, Финляндии, Эстонии и Ирландии уже проскочило, что опыт «спасения» Кипра будет востребован. Без возложения издержек на частный сектор оно в дальнейшем проводиться не будет[83]. Да и МВФ занимает все более жесткую позицию[84]. Ему и Германии удалось сейчас. Получится и в будущем пресекать попытки сохранять на плаву системообразующие и просто проблемные банки за госсчет. Все, шалишь, теперь пусть те, на чьи деньги они живут, расплачиваются[85].

Следующими на очереди могут оказаться Словения или Латвия (хотя последняя и подала, видимо некстати, официальную заявку на прием в еврозону. Некстати не только из-за подозрений северян в ее адрес, но и потому, что «против» большинство населения. Во всяком случае, так утверждается в статье «Латвия на пороге еврозоны» из рубрики «Валюта»). Да и бизнес-модели экономического развития Мальты и Люксембурга, якобы, вызывают большие подозрения[86]. В дальнейшем эти высказывания были дезавуированы. Но сие мало кого успокоило[87].

11. Германия и группа северян проявили беспрецедентную настойчивость и неуступчивость при обсуждении схемы спасения Кипра потому, что решение по Кипру имело критическое значение для будущей конфигурации Европейского Союза, для осуществления всего европейского проекта. Прояви они слабость и пойди на уступки киприотам, никому не нужным, бессильным и беззащитным, до которых, по большому счету, никому дела нет, все остальные южане этим бы обязательно воспользовались. У французов, итальянцев, испанцев и других возможностей противостоять немецкому диктату гораздо больше. Уступки означали бы смену парадигмы, потерю всего, что Германии удалось завоевать. Отказ от германоцентричной Европы, от построения ее по германскому образу и подобию[88].

Как привыкшие к роскоши, расточительные, не выдерживающие конкуренции южане, с одной стороны, и рачительные и эффективные северяне, с другой стороны, вообще могли объединиться, непонятно. Кризис вокруг Кипра показал, что они и не думали сливаться в одно целое. Испытание Кипром касалось того, кто подомнет под себя ЕС. Кто будет играть в нем первую скрипку. Какими в дальнейшем будут правила игры[89].

Однако какие бы объяснения решению еврогруппы ни давались, какие бы объяснения ни выдумывались, трудно не согласиться с выводами неангажированных экономистов. Их недоумение не имеет пределов. Как они считают, интересы, стоящие за решением, могут быть самые разные. Но ни все они, вместе взятые, ни, тем более, какие-то одни не могут оправдать страшный удар, нанесенный еврогруппой по экономике Кипра и косвенно по всей европейской экономике. Оно уже имело катастрофический эффект для Кипра. Совершенно непонятно, зачем из-за 17 млрд евро «семнадцать» отважились на то, чтобы пожертвовать стабильностью всей банковской и финансовой системы континента и доверием к ней[90].

В завершение еще несколько слов о том, что история с Кипром действительно вписывается прежде всего в противостояние Юга и Севера еврозоны и ставит под вопрос состояние всего европейского проекта, как было акцентировано в начале. Для того, чтобы в этом убедиться, достаточно взять французскую газету «Монд» за 24–25 марта. Целый разворот в ней так и озаглавлен: «На Юге Европы разгораются антигерманские настроения»[91]. Но и другие комментаторы акцентируют именно этот момент. Так, один из постоянных авторов газеты «Файнэншл Таймс» вполне справедливо пишет: как показывает кипрский кризис, «наибольшей проблемой остается все же глубокая пропасть в доверии и политической культуре между северной и южной Европой. В прошлом, до кризиса, когда дела шли хорошо, считалось политически некорректным, даже попахивающим ксенофобией, говорить о том, что стандарты добропорядочного поведения в общественной жизни существенно варьируются от страны к стране и что в этом сложность для организации, посвятившей себя достижению «все более тесного союза». Теперь, однако, очевидно, что отсутствие конвергенции в доверии и политической культуре столь же значимо, если не больше, чем отсутствие экономической конвергенции»[92].

Мы намеренно уделили кипрской истории так много внимания, поскольку она наглядно объясняет, кто есть кто в Европейском Союзе, как и кем здесь делается политика и в чьих интересах и что думают в Брюсселе и государствах-членах по поводу сотрудничества с Российской Федерацией. Но в номере, конечно же, вы найдете множество и других материалов – по очень широкой палитре проблем. Статья «Обмен любезностями» из рубрики «Партнерство» прекрасно иллюстрирует, почему экспертное сообщество так скептически воспринимает все официальные заявления о стратегическом партнерстве между Россией и ЕС.

В будущем будет еще более скептически, разъясняется в статье «Изменения в законодательстве ЕС в области международной торговли» из рубрики «Экономика». И можно давать очень дельные советы, выступать с самыми разнообразными прожектами, как это сделано в докладе «Российская Федерация и Европейский Союз на перепутье», помещенном в рубрику «Взгляд из Брюсселя», все равно они останутся не более чем добрыми намерениями или пожеланиями. А ими известно, куда путь вымощен. Тем более что советы, исходящие от есовцев, воспринимаются сейчас со здоровой долей скептицизма. Слишком уж долго наши партнеры по континенту мирятся с такими страшными недугами, как, например, зашкаливающая безработица. Статью на эту тему «ЕС «приговорен» к безработице?» вы найдете в рубрике «Проблема». Но косвенно о ней же идет речь и в материалах «Ловушка для доверчивых» из рубрики «В фокусе» и «Португалия: где найти работу?» из рубрики «Иммиграция».

Насколько обоснованы страхи англичан по поводу наплыва безработных румын и предпринимаемые правительством Дэвида Камерона упреждающие меры, разбирается в материалах «Лондонская полиция опасается наплыва буйных румын» и «Далеко не все румыны мечтают о ПМЖ в Британии» из рубрики «Политика». Еще одна рукотворная беда, с которой ЕС может столкнуться уже в ближайшем будущем, – острый энергетический кризис. Как показано в блоке статей из рубрики «Энергетика», перекосы, допускаемые ЕС и отдельными государствами-членами в этой сфере, могут очень больно аукнуться интеграционному объединению.

По устоявшейся традиции журнала большое внимание в номере уделяется тому, как сказывается кризис на ситуации в отдельных членах ЕС и связанных с ним странах. О Германии, Великобритании, Франции, Испании, Италии, Нидерландах, Финляндии, Эстонии и Австрии упоминалось в одном контексте. О Кипре, Мальте, Люксембурге, Словении, Латвии – в несколько другом. Несколько слов о материалах, посвященных другим участникам интеграционного проекта.

В Венгрии правящее большинство, вопреки предупреждениям и сетованиям Брюсселя, продолжает осуществлять курс на концентрацию политической власти в руках подконтрольных ему парламента и правительства и, как утверждают Европейский Союз и Совет Европы, ломает демократические «сдержки и противовесы». Одновременно оно обложило специальным налогом иностранные банки, действующие в стране, и вынашивает планы заняться созданием альтернативных финансовых структур. Благодаря этому предполагается расплатиться по долгам и выйти на траекторию устойчивого роста. В каком контексте это происходит, рассказывается в статье «Гуляш венгерский, переперчённый» из рубрики «В фокусе».

В Ирландии дела понемногу выправляются. Признаки улучшения разбираются в материале «Ирландия: немного солнца в холодной воде» из этой же рубрики, хотя все по-прежнему признают, что страну ожидают тяжелые времена. В Альпийской стране, как информирует материал «Швейцария: Давид победил Голиафа» из рубрики «Дневник событий», народ по итогам референдума предписал акционерам утверждать заработные платы и другие выплаты топ-менеджерам крупных компаний, удерживая их в разумных рамках. Предполагается, что столь притягательному примеру последуют постепенно все соседние страны. Это непосредственное следствие кризиса.

В Словении судьба страны доверена женщине. Удастся ли ей переломить ситуацию и справиться с экономическим спадом, задается вопросом автор материла «Словения: выполнима ли миссия Аленки Братушек?», но он остается висеть в воздухе. Афины, как указывается в статье «Греции были навязаны невыполнимые условия, считают банкиры» из рубрики «Валюта», добились некоторых успехов. Но они могли быть существенно больше, если бы предоставленный им пакет помощи учитывал местные социальные и политические условия.

В Италии никак не удается сформировать правительство. Неопределенность начинает приобретать пугающий характер. Но кто в этом виноват? Ведь не население же. Похоже, поясняется в статье «Итальянские выборы как зеркало идеологического бессилия» из рубрики «Комментарий», их итоги связаны с тем, что творится в Европе в целом.

Тем, кто, помимо материалов по политической, экономической и международной тематике, хотел бы почитать что-то еще, советуем заглянуть в многочисленные другие, ничуть не менее интересные, рубрики журнала. В таких, как «Персона», «Традиции», «Открываем Старый Свет», вы сможете познакомиться с политическими портретами самых разных выдающих личностей как прошлого, так и современности, узнать о карьерных перспективах некоторых из них. (Статьи «Сьянс-По» обрела ректора», «У нас есть папа», «Эмир Катара готов трудоустроить Саркози», «Женщина и пикирующий бомбардировщик».) О новшествах в области образования узнать из раздела «Век учись». (Статьи «Франция: министр замахнулся на святое», «Шестидесятникам предлагают грызть гранит науки до упора».) Просто отдохнуть душой и полетать на крыльях фантазии, зайдя в раздел «Привычки и нравы». Неизменно получаю удовольствие, читая и перечитывая умные, тонкие, глубокие произведения наших авторов, помещаемые в нем редакцией. Порой лиричные, порой намеренно жестокие и язвительные. И, конечно же, не пропустите раздел «Уголок науки». Нас окружает там много интересного, необычного и загадочного. Подчас легко объяснимого, но иногда и не вполне очевидного. И на десерт – «Калейдоскоп». Спешите углубиться в новый номер журнала. Он того стоит.

Глава 1.2. Нарастание противоречий внутри ЕС в связи с проведением политики жесткой экономии и мерами по спасению евро. О 76/04/2013-м номере журнала «Вся Европа»

Жанр вводной статьи не позволяет начинать ее с эпиграфа. Жаль. Это обидное ограничение. Без зазрения совести от него бы отказался. Уж очень красиво описывается переживаемое сейчас Евросоюзом в одной из редакционных статей популярной французской газеты «Монд». Судите сами. Выстраиваемый в ней образный ряд говорит сам за себя. Проследите за элегантностью противопоставлений. «Не стоит отчаиваться. Для ЕС не все потеряно. Да, он тонет в омуте кризиса. Задыхается под грудой несусветных долгов его членов. Пытается стряхнуть затянутую у него на горле удавку рецессии. Все ниже падает в глазах общественного мнения. Посылается куда подальше протестным голосованием избирателей разных стран. Принимает бюджет по самому низкому общему знаменателю, на который его обрекают национальные эгоизмы. И все же продолжает идти вперед»[93]. Не правда ли, классно написано. Лучше не придумаешь. И, главное, верно схвачено. Во всяком случае, в той части, которая касается тягот, переживаемых ЕС.

Только, прочитав о преодолеваемых невзгодах и несгибаемой воле интеграционного объединения, рассчитываешь, что далее последует какая-то очень радостная ожидаемая новость. Радостная, конечно, – для ЕС, государств-членов, европейских народов. Что-то о решающем шаге на пути превращения ЕС в действенный политический союз, наделения его подлинно демократическими институтами, создания Соединенных Штатов Европы, прорыве в отношениях между Россией и ЕС. Увы, ничего подобного. Вас ждет обидное разочарование.

Речь идет всего лишь о том, что после долгих месяцев мучительных переговоров (отправной точкой можно считать ноябрь 2008 г., когда введение потолка вознаграждений впервые упоминалось на G20) государствам-членам удалось-таки договориться… об ограничении бонусных выплат руководителям финансовых учреждений. Сколько бы они ни заработали для своих банков, фондов и т. д., они будут не вправе теперь претендовать больше, чем на одну дополнительную зарплату. В крайнем случае, на две – чтобы Великобритания совсем уж не расстраивалась (но с согласия акционеров)[94]. В середине апреля 2013 г. Европарламент, подготовив заключение в кратчайшие возможные сроки, поддержал решение, согласованное на межгосударственном уровне.

Мера, безусловно, нужная, важная, направленная на то, чтобы навести порядок в столь деликатной сфере, как выплата вознаграждений, поубавить тягу банкиров к финансовым спекуляциям и успокоить публику, которой покоя не дают чужие деньги. Но выстраивать ради ее восхваления такой образный ряд – нет уж, увольте. Так и хочется сказать: в который раз гора родила мышь. Хотя авторы передовицы и оговариваются, что речь идет о мере, которая встраивается в общий ряд вместе с имплементацией правил Базеля-Ш, принуждением банков раскрывать все параметры своей деятельности в условиях налогового рая и вообще передавать информацию иностранным налоговым органам в автоматическом режиме и т. д.

Но сегодня, после разгрома маленького Кипра (о различных точках зрения по этому поводу рассказывается в статье «Что сломалось после кипрского выкупа» из рубрики «Тенденции и прогнозы»), все меры, предпринимаемые ЕС, воспринимаются скептически. Слишком по-грабительски разбойно, беззастенчиво, лживо все было сделано. Насколько, вслед за предыдущим обстоятельно разбирается в новом выпуске журнала. В нем подробно анализируется, к каким последствиям привел навязанный островному государству т. н. пакет помощи. Для Кипра (о росте потребностей до 23 млрд евро в материале «Кипр: а долги растут?» из рубрики «Дневник событий»), для ЕС, России, восприятия европейского проекта в мире в целом (так, анализ отличия кипрской модели от исландской дается в материале «Почему Кипр – не Исландия» из рубрики «В фокусе»). И как он принимался (детальное нюансированное описание дается в комментарии «Опасно быть безжалостным» из рубрики «Политика»).

После истории с Кипром у многих с глаз спала пелена. ЕС кому-то ставится в пример? ЕС кого-то пытается поучать? ЕС выдается за идеал? Побойтесь Бога – о чем таком теперь можно говорить после демонстрации Брюсселем двурушничества и откровенного попрания элементарных норм права, морали и солидарности ради конъюнктурных политических выгод[95] (как описывается в материале «Кипрское эхо в России» из рубрики «Взгляд из Москвы»).

По сути, отмечается в ряде статей номера, произошло спонтанное перерождение ЕС (в чем именно, разъясняется в статье «Что сломалось после кипрского выкупа» из рубрики «Тенденции и прогнозы»). Союз уже не тот, что был вчера. Из постмодерна он откатился в домодернистскую эру, когда господствовали принципы «своя рубашка ближе к телу» и «спасение утопающего – дело рук самого утопающего». В ЕС возникли две зоны евро: одна – со свободным его обращением, вторая – с ограниченным (как указывается в материале «Возникнет ли на Кипре «черный рынок» евро» из раздела «Тенденции и прогнозы»). ЕС распался, с точки зрения осознания своих интересов, тоже на несколько зон (об этот несколько ниже). И кто, что и сколько значат в ЕС, тоже стало по окончании эпопеи с кипрским вариантом «грабь награбленное» намного яснее.

Причем, если вы подумаете, уважаемые коллеги, что в материалах выпуска дается слишком уж обидная критика сотворенного ЕС или что кто-то перегибает палку, то будете неправы. В самых респектабельных ведущих мировых СМИ вы найдете гораздо более хлесткие оценки. Так, некоторые комментаторы в эпизоде с Кипром усматривают недостаточно четко проведенную антироссийскую кампанию. Мол, надо было сработать лучше, четче, скоординированнее, чтобы никакие российские олигархи не успели вытащить с острова свои деньги.

Другие усматривают в нем начало конца ЕС. Логика размышлений, которой они придерживаются, примерно такая. Смерть любой международной структуры занимает длительное время. Распад происходит постепенно. Скольжение к дезинтеграции вначале трудно заметить. Только потом, с годами, все всем становится ясно. Пообещав предпринять все, что только потребуется, для спасения евро, глава Европейского центрального банка Марио Драги оказал ЕС и еврозоне медвежью услугу. Да, в краткосрочной перспективе он стабилизировал европейскую валюту. Но не в долгосрочной. До сделанных им обещаний, когда, чтобы спасти свою шкуру, надо было идти на колоссальные жертвы, национальные элиты были готовы запускать самые болезненные структурные реформы. Им просто некуда было деться.

ЕЦБ дал всем индульгенцию. Сразу же стало возможным отбрыкиваться, скалить зубы, перебрасывать бремя спасения еврозоны на других. Вместо проведения настоящих жизненно необходимых реформ начались политиканство, заигрывание с электоратом, поиски виновного, споры по поводу проводимого ЕС политического и социально-экономического курса и т. д. Безответственность, отход от курса на осуществление радикальных реформ – это и есть симптомы глубоко запущенной болезни, спастись от которой уже не получится.

Политическим элитам, пишет участник проекта «Управление глобальным порядком» из Бруклинского института Томас Райт, больше не нужно поступать по максиме, некогда сформулированной Уинстоном Черчиллем: «иногда нам надо делать не только все то, что в наших силах, но и то, что требуется». Правительства региона перестали проводить политику, необходимую для того, чтобы европейская валюта оставалась состоятельной. Германия опустила руки, отказавшись лоббировать включение в учредительные договоры ЕС положений о более тесном политическом и фискальном союзе. От банковского союза на самом деле остались рожки да ножки. Надзор за финансовыми институтами – это одно, а объединение долгов – совсем другое. Решения по наиболее сложным пунктам долгосрочной повестки дня отложили на завтра, ограничившись лишь сиюминутными решениями.

Апофеоз наступил, когда лидеры ЕС и еврозоны решились на проведение крайне странной и неудачной операции по спасению Кипра. Это знаковое событие. Оно явилось первым реальным проявлением дезинтеграции. По некоторым важнейшим параметрам островное государство оказалось выкинутым из еврозоны. Момент истины, по всей видимости, настанет, когда к власти в одном из периферийных государств региона придут круги, которые не только на словах, но и на деле приступят к реализации мандата на то, чтобы не поддаваться диктату Брюсселя и Берлина, полученного от народа. И в Италии, и в Греции ЕС был уже в двух шагах от этого. Так что, если Союз и впредь будет ограничиваться полумерами, предупреждают вполне нейтральные сторонние наблюдатели, ему не избежать дальнейшей дезинтеграции[96].

«Эксперимент с евро проваливается, – констатирует известный колумнист, автор книг по внешней политике США Уильям Пфафф. – Европейский Союз можно будет спасти во многих других отношениях, но единая валюта была безумной затеей»[97]. В умах людей еврозона уже распалась на Юг и Север, хотя Франция по-прежнему бьется над тем, чтобы склеить кусочки. По южанам кризис ударил больнее всего. Однако северяне навязали партнерам жесточайшую экономию, от которой им стало еще хуже. Теперь они начинают убеждаться в том, что и их нынешнее развитие событий не устраивает. К тому же вместо благодарности они слышат одни упреки. Неудивительно, что и в Германии усиливаются националистические настроения. Теперь, вслед за Джорджем Соросом, немцам можно посоветовать только одно: плюнуть на евро. Им от этого будет явно легче. И других они отпустят на свободу, дав возможность прибегнуть к традиционным кейнсианским рецептам девальвации валюты и стимулирования экономики.

Ему вторит британец Самуэль Бриттан. Только, ссылаясь якобы на других, он с издевкой предлагает несколько иной вариант. Германия покидает зону евро. Дойчемарка моментально подпрыгивает вверх по отношению к другим валютам. Тогда Германия возвращается после пересчета паритета валют внутри еврозоны. Естественно, если последняя сохранится, что весьма маловероятно. Но автора идеи такая перспектива нисколько не беспокоит. Мол, пусть по этому поводу переживают евроэнтузиасты. В смысле сторонники не ЕС, а именно евро[98].

Наши авторы не разделяют столь экстремальных, назидательных, а порой даже эпатажных подходов. Они отмечают лишь, что правила игры, ранее принятые в ЕС, похоже, изменились. И весьма существенно.

Причем правила игры пошли каскадно эволюционировать не в самое подходящее время. На трансформацию ЕС наложилась вереница скандалов, этических, коррупционных и некоторых других, в ведущих странах интеграционного объединения. Прежде всего во Франции (см. «Запоздалое признание французского министра» из рубрики «Дневник событий»). Соответственно, чтобы вывести себя и своих из-под удара, отдельные политические лидеры и правящее большинство принялись за морализаторство. Они встали на путь поиска внешних сил, на которые можно было бы свалить ответственность, радикального пересмотра многого из того, что ранее поднималось на щит[99]. Так, до глобального экономического кризиса банковская тайна рассматривалась как основа процветания в условиях открытой рыночной экономики. Существование офшоров всячески отстаивалось. Глобализация финансовых потоков и свобода движения капиталов подавались как благое дело.

В отношении всего этого, что подробно разбирается в выпуске, наступили новые времена. Ведущие державы судорожно приступили к отысканию дополнительных источников подпитки экономического роста и активно занялись борьбой с уклонением от налогов. Следующим шагом стало требование возвращения себе налоговых отчислений, утаиваемых или просто получаемых другими странами от нерезидентов. Кипр оказался так, полигоном, на котором отработали кое-какие вещи. Его же использовали для того, чтобы запустить не встречавшиеся в прошлом представления. Среди них вдруг, откуда ни возьмись взявшиеся максимы об обязательном соотношении между реальным сектором экономики и сферой финансовых услуг. О том, что находящиеся в управлении состояния не должны превышать ВВП любой страны больше, чем в такое-то количество раз. Что экономика, в основе процветания которой лежит гипертрофированный финансовый сектор, несостоятельна и т. д. А о любом банковском счете, открываемом нерезидентами, сразу же надо сообщать куда следует[100].

Сразу же под удар попали Люксембург, Мальта, некоторые другие страны. Почему и как, подробно повествуется на страницах выпуска (в частности, в серии материалов из рубрики «Валюта», озаглавленных «Волна кипрского банковского кризиса докатилась до Люксембурга…», «… Мальты…», «… Австрии и Словении»). В том числе в привязке к сенсационным разоблачениям держателей тайных счетов в офшорах, разбросанных по всему свету (краткое пояснение читайте в материале «Нет покоя и в «налоговом раю» из рубрики «Дневник событий»). На очереди теперь Австрия с ее приверженностью к сохранению классической банковской тайны. Великобритания, подопечные офшорные территории которой являются фактическим продолжением Сити. Сама классическая банковская тайна. Да и офшоры – как неискоренимый реликт современной непрозрачной спекулятивной мировой финансовой системы.

Все эти сюжеты, которым в выпуске уделено первостепенное внимание, несколько заслонили другие не менее важные процессы, разворачивающиеся на пространстве Европейского Союза. Поговорим теперь несколько подробнее о них.

Если вы помните, лейтмотивом предыдущего номера журнала стали три темы: раскол Европейского Союза по линии Север-Юг, углубление противоречий между ними в связи с неоднозначными последствиями проведения навязанной всем государствам-членам политики жесткой экономии и осмысление нарастающей напряженности внутри интеграционного объединения его политическим классом и экспертным сообществом. Все эти темы являются долгоиграющими. Они имеют ключевое значение для дальнейшего осуществления европейского интеграционного проекта и его возможной корректировки. В апреле они получили дальнейшее развитие, косвенное подтверждение чему вы найдете в ряде материалов выпуска. Может быть только, тональность обсуждения этих тем политическим и экспертным сообществом несколько эволюционировала.

Высказывания и комментарии стали злее, жестче, радикальнее. Поляризация сил и внутри ЕС, и среди тех, кто разбирается в происходящем или, по крайней мере, на это претендует, усилилась. Речь уже не о некоторой плавной, частичной, непринципиальной корректировке курса жесткой экономии, как было раньше, а ее замене на восстановление потребительского спроса и стимулирование роста (что вновь означает массовые вливания необеспеченной денежной массы в финансовую систему). Не об обосновании необходимости смягчения политики затягивания поясов, принимая во внимание трудности, с которыми столкнулись отдельные страны при ее реализации, а о доказательстве ее врожденной порочности и ошибочности, о том, что в ее основе лежат ложные посылки, а то и прямой обман или корысть. Не о росте протестных настроений среди населения, а о коренном переформатировании политического пространства Европейского Союза в ущерб традиционным партиям и политкорректности и появлении новых мощных массовых политических течений, на знаменах которых начертаны требования распустить еврозону, предать евро анафеме, отказаться от осуществления европейского проекта в его нынешнем виде.

Структурирование изменений, связанных с поляризацией общественного мнения, как уже проявивших себя, так и еще только проступающих, но дающих о себе знать в экономике, политике и на уровне идеологии, только началось. Когда наступит перелом, и наступит ли он вообще, сказать пока сложно, хотя то, что интеграционное объединение подошло к нему, ощущается все сильнее. Поэтому не будем пытаться разложить все по полочкам. Лучше посмотрим вслед за авторами номера и реалистами из стана экспертного сообщества, что творится в реальной экономике отдельных стран, ведь именно она определяет как ожидаемые, так и непредсказуемые маневры политиков и политологический дискурс. Следующий шаг – проанализируем, какое новое прочтение дается происходящему различными политическими силами и разными группами влияния. Далее – остановимся на последствиях.

Лидерство в группе южан взяла на себя Франция. Оплотом и кумиром северян является Германия. Это уже само по себе серьезно осложняет ситуацию внутри ЕС. Ведь до сих пор мотором интеграции в регионе выступал франко-германский тандем. Лидеры обеих команд утверждают, что все или почти все остается по-прежнему. Просто стилистика взаимоотношений несколько поменялась. Раньше, добиваясь поддержки электората, сор из избы не выносили. Теперь, напротив, заостряют расхождения. Их много. В том числе по внешнеполитической проблематике. В Германии несколько сдержанней относятся к внешнеполитическому авантюризму, использованию вооруженной силы и поставкам вооружений в зоны конфликтов.

Но главное, Париж и Берлин по-разному оценивают приоритеты общей экономической политики стран, входящих в интеграционное объединение. В Германии признают, что тяготы санации проблемных экономик очень велики. Однако сворачивать с выбранного пути не собираются. То есть сами не планируют и другим не позволяют. Ведь если не довести дело до конца, то пиши пропало. Огромные ресурсы, бросаемые на борьбу с экономическим кризисом, будут уходить в песок. Без наведения порядка в государственных финансах и банковской системе добиться международной конкурентоспособности не получится. Предпринимаемые же меры дадут отдачу только в среднесрочной перспективе. Поэтому надо продолжать. С той же настойчивостью и принципиальностью, что и раньше.

Французы, напротив, настаивают на большей гибкости. Учете специфики каждой страны. Большей солидарности, естественно, за счет северян. Переносе центра тяжести на осуществление мер стимулирования экономического роста и создания новых рабочих мест. Снижении социальных издержек проводимого курса и т. д. Как видим, различия очень глубокие. Труднопреодолимые. Стоящие очень и очень дорого. Всем. И южанам. И северянам. И ЕС в целом.

Коллизия же в том, что преодолевать их по большому счету никто не собирается. Президент Франции Франсуа Олланд и правительственное большинство пришли во власть под обещания смягчить политику затягивания поясов, вывести страну на траекторию здорового экономического роста, сделать акцент не на экономии, а на производительных инвестициях. Им отступать некуда. Отказ от выполнения обещаний, чем бы его ни объясняли, пренебрежение ранее провозглашенными целями смерти подобно. Политической, конечно же. Но всё-таки.

Канцлер Германии Ангела Меркель и христианские демократы от своей линии тем более отступать не будут. У них на носу выборы. Тут не до мягкотелости. Получается фактически своего рода тупик.

Однако это только одна сторона медали. Есть и другая. Экономический курс, реализуемый «двадцатью семью», очевидно на руку Берлину. Германия стремительно усиливается. Причем не только в финансовом и экономическом плане, но и во всех других отношениях. От нее в ЕС теперь все зависит. И настоящее, и будущее интеграционного объединения. Все это прекрасно понимают. Она все чаще начинает брать ответственность на себя. В том, что касается формулирования общей политики ЕС и ее осуществления. Иначе говоря, она начинает доминировать в регионе.

С этим уже Париж смириться никак не может. Это противоречие, или даже противостояние по линии Север-Юг иного порядка. Экзистенциалистского. Связанного с самоощущением как великой нации и великой державы. С самоидентификацией. С местом в мировой табели о рангах и всем остальным.

На этом фоне особую обеспокоенность вызывают несколько моментов. На них мы указывали ранее. Затрагиваются они и в этом выпуске. Причем в самых различных его разделах. Более обстоятельно о них речь пойдет, видимо, в последующих номерах журнала. Причем они вызывают обеспокоенность отнюдь не только у французов. Хотя у них в первую очередь. Но и у северян во главе с немцами, всех других региональных игроков, нечлесов (стран, не входящих в ЕС), государственных деятелей, политиков, представителей экспертного сообщества.

(1) Вместо того чтобы улучшаться от лекарств, прописанных национальной экономике, ситуация во Франции продолжает ухудшаться. По всем азимутам. Первое. Согласно данным национальной службы статистики[101], увеличивается число безработных. Это самое тяжелое проявление кризиса. Безработица растет без перерыва 28-й месяц подряд. Медленно, но верно дело движется к тому, что будет перекрыт исторический рекорд, естественно в кавычках, 1993 г.

Второе. Впервые за последние три десятилетия (точнее, впервые с 1984 г.) понизилась покупательная способность населения. В какой-то степени это ожидаемый результат массовой ликвидации рабочих мест. В какой-то степени сказывается кумулятивное действие повышения налогов, с одной стороны, и сокращения государственных расходов на социальные нужды, с другой.

Третье. Показатели экономического роста в первом квартале 2013 г. замерли на нулевой отметке. В сравнении с другими не так плохо. В некоторых странах еврозоны и ЕС в целом свирепствует рецессия. Но это вряд ли может служить утешением.

Четвертое. Правительству не удалось снизить дефицит бюджета до обещанных 4,5 %. В 2011 г. он составил 5,3 %. В 2012-м уменьшился до 4,8 %. Значит, потребуются еще более драконовские меры экономии, чтобы через несколько лет выйти на сбалансированный бюджет. А ведь и от уже осуществляемых все стонут.

Пятое. Суверенная задолженность в очередной раз подскочила вверх. За 2012 г. она выросла на 116,9 млрд евро и составила к началу 2013 г. 1833,8 млрд евро. По отношению к внутреннему валовому продукту суверенная задолженность увеличилась на 4,4 процентного пункта. В конце 2011 г. она равнялась 85,5 % ВВП. К началу 2013 г. достигла 90,2 % ВВП. Государственные расходы, таким образом, росли значительно быстрее, чем хозяйственный комплекс страны. Причем если в 2011 г. они увеличились на 2,1 %, то в 2012 г. уже на 2,9 %. А не наоборот, чего ожидали от правительства президента Франсуа Олланда. За 2013 г., поскольку сокращение расходов, предписываемое контрольными цифрами, оно себе позволить не может, задолженность еще вырастет. Теперь уже до 94,3 % ВВП. Государственные расходы составят 56,9 % ВВП. Только к 2017 г. задолженность, но только согласно новым обещаниям, снизится до 70 % ВВП[102].

Шестое. Еще с 1997 г. торговый баланс Франции начал ухудшаться. Никаких изменений к лучшему с тех пор не произошло. Как следствие пошло увеличение внешнего долга. По данным Европейской Комиссии, он особенно подскочил в 2011 г. Если так будет и дальше продолжаться, отмечается в апрельском докладе Комиссии, надежд на экономический рост останется еще меньше[103].

Седьмое. Вопреки всему вновь выросла почасовая оплата труда. Это легло дополнительным бременем на государственные предприятия и частный бизнес. Их конкурентоспособность вновь снизилась. Внедрение инноваций замедлилось.

Восьмое. Как прямое следствие кризиса, увеличилось количество разводов и несколько снизилась рождаемость. Казалось бы, сие трудно поставить в один ряд с экономическими показателями. Но подобного рода социологические данные еще нагляднее характеризуют ситуацию в стране.

Девятое. Население начали охватывать пессимистические настроения. Опросы общественного мнения засвидетельствовали: все больше французов считают себя несчастными, высказывают неудовлетворенность своей жизнью и не верят в ее улучшение. Правда, стоит оговориться, что значение проведенных опросов сразу же попытались релятивизировать, а результаты поставить под сомнение[104].

Не лучше и ситуация в ЕС в целом. Повсюду на европейском континенте, но прежде всего в южном подбрюшье ЕС, она продолжила ухудшаться. Только в Германии, Австрии и Люксембурге положение с безработицей оставалось более-менее терпимым. Она не превышала 5 %. На Юге ситуация приблизилась к критической. В Греции безработица достигла 26,4 %, Испании – 26,3 %, Португалии – 17,5 %. Можно ожидать, что в ближайшее время она на порядок подскочит на Кипре. В Италии и Франции показатели, как указывалось чуть выше, может быть, не столь удручающие. Тем не менее, и там безработица достигла такого уровня (11,6 % и 10,8 % соответственно), что, как утверждают отдельные комментаторы, эти страны вплотную приблизились к точке социального взрыва.

Если принять на веру эти слова, то ситуация критическая и в еврозоне, и ЕС в целом. Ведь средний показатель по еврозоне, согласно подсчетам Евростата, опубликованным в первых числах апреля 2013 г., составил 12 %. Годом ранее безработица удерживалась на уровне 10,9 %. Ухудшение более чем значительное. Но это всего лишь относительные цифры. Абсолютные показатели еще страшнее. В еврозоне на улицу выкинуто 19 млн человек. В целом по ЕС – 26 млн.

Посмотрим теперь для сравнения на ситуацию в отдельных странах. С 1 июля ЕС пополняется новым членом – Хорватией. Но она приходит в ЕС со своими болячками и проблемами, которые лишь добавятся к имеющимся у интеграционного объединения. Экономический кризис в еврозоне, на которую завязана Хорватия, уже сказался на деловой активности. С 2009 г. Хорватия переживает рецессию. Безработицей охвачено 19 % трудоспособного населения. За период, прошедший с 2008 г., потеряно 150 тыс. рабочих мест. И это на 4,4 млн населения. В феврале 2013 г. социал-демократическое правительство объявило о новых мерах жесткой экономии. На 3 % сокращается зарплата госслужащих. И где – в стране, население которой считается одним из самых бедных в Европе (1 тыс. евро в месяц на семью из 4 человек). Немудрено, что поддержка, оказываемая вступлению в ЕС, тает.

22 января 2012 г. 66 % хорватов проголосовало за членство в ЕС. По состоянию на начало апреля 2013 г. в его поддержку высказывалось только 45 %. На выборах в Европарламент 14 апреля народ воспользовался предоставленной ему возможностью, для того чтобы выразить свое недовольство не столько национальной политической элите, сколько самому ЕС. К урнам пришло всего 20 % электората. О какой легитимности институтов Европейского Союза после этого можно говорить. В самых смелых прогнозах указывалось, что хотя бы 30 %, т. е. почти треть имеющих право голоса, все же придут для того, чтобы проголосовать. Что же касается Брюсселя, на Хорватии он ставит жирную точку в политике расширения интеграционного объединения. Пауза, как ожидают, затянется минимум лет на 10–15. В лучшем случае.

Плохие вести вновь пришли из Мадрида. Банк Испании выпустил прогноз, согласно которому 2013 г., как и прошлый, будет для населения очень тяжелым. ВВП сократится на 1,5 %. Ранее правительство обещало, что снижение не превысит 0,5 %. Цены на недвижимость продолжат падать. Общее состояние экономики будет характеризоваться слабостью внутреннего спроса, неустойчивостью рынка труда и ограниченным доступом к заимствованиям.

Вместе с тем в прогнозе содержатся и оптимистические нотки. Не исключено, говорится в нем, что страна достигла дна и вскоре начнет двигаться вверх. В 2014 г. рост составит предположительно 0,6 %. Правда, безработица останется на уровне 26,8 %. Однако удастся ли выйти на траекторию стабильного роста, отмечают эксперты, будет зависеть от того, сумело ли правящее большинство воспользоваться паузой и подарком от ЕЦБ в виде дешевых кредитов для проведения действительно глубоких реформ. Пока сказать сложно[105].

Дело в том, что до реального сектора экономики кредиты не доходят. За 2012 г. финансирование реального сектора сократилось на 8 % (в Португалии – на 4 % и в Италии – на 3 %)[106]. Предприятия сидят на голодном пайке. У среднего и малого бизнеса нет возможности выйти на международный рынок заимствований. А на внутреннем денег просто нет. Что это означает для страны, где крупные компании редкость, объяснять не нужно. За пять лет кризиса разорилось 450 тыс. малых и средних предприятий. Чудовищная цифра[107].

Как следует из апрельского доклада Европейской Комиссии, резко ухудшились макроэкономические показатели Словении, долгое время остававшейся одной из наиболее преуспевающих стран последней волны расширения ЕС. Частный сектор залез в неподъемные долги. Над финансовой системой Любляны нависла нешуточная опасность (как описывается в материале «Словения – следующий кандидат в получатели помощи?» из рубрики «Валюта»). В силу их взаимосвязанности и над способностью государства расплачиваться по долгам тоже[108]. Забила в набат и ОЭСР[109].

О стремительном ухудшении экономического положения говорят не только сухие данные статистики. Не менее показательны и изменения в настроениях электората. Никакие политические партии не могут их игнорировать. Соответственно в Португалии социалисты, поддержавшие в начале пакет мер жесткой экономии, согласованных правительственным большинством с «тройкой», заявили: все, «баста!», с поддержкой покончено. Правительство не справилось. Оно не смогло достичь намеченных целей[110]. Выработанный курс оказался ошибочным. И суверенный долг, и дефицит бюджета выше, нежели на момент одобрения пакета. Так, бюджетный дефицит вырос с 4,4 % ВВП в 2011 до 6,4 % в 2012 г. Рецессия глубже, чем когда бы то ни было. Хотя, уверяет правительство, 92 % того, что от него требовала «тройка», оно выполнило. Страна, пораженная экономическим спадом и массовой безработицей, погрузилась в омут безысходности. Добавьте к этому еще решение Конституционного суда, признавшего ряд мер экономии противоречащими Основному закону государства[111]. Теперь картинка более-менее полная. «Без европейского плана содействия росту, – суммирует Файнэншл Таймс, – жертвы, принесенные Лиссабоном, могут оказаться напрасными»[112].

Но вернемся к лидеру южного клана – Франции. Само собой, что в условиях стремительного ухудшения экономического положения, несмотря на проведение политики, вроде бы скроенной по лекалам ЕС, правящее большинство должно сваливать на кого-то ответственность за свои собственные промахи. На предшественников не получается – слишком много времени прошло. Остается либо на Брюссель, который требует придерживаться ориентиров, общих для всех государств-членов. Либо на якобы навязываемую южанам слишком уж ригидную политику жесткой экономии. Или на те силы, которые стоят и за ЕС, и за такой политикой. То есть на Германию…

(2) Не предлагая эффективного плана «Б» восстановления экономического роста и выхода из кризиса задолженности и не будучи в состоянии продавить свою линию, французское руководство начинает все активнее критиковать общий экономический курс, согласованный в рамках еврогруппы и ЕС в целом[113]. В своем телеобращении к нации 28 марта 2013 г. Франсуа Олланд неоднократно возвращался к этой теме. Цитаты из его выступления затем были широко растиражированы мировыми СМИ. Приведу некоторые из них, привлекшие особое внимание. Вот они. «Повсюду в Европе популизм поднимает голову… – предупредил глава государства. – Замкнуться в рамках политики жесткой экономии значит приговорить Европу к взрыву». Более развернуто: «Продолжая политику жесткой экономии, мы сегодня идем на риск того, что уменьшить дефицит у нас так и не выйдет, а вот непопулярные правительства, которые станут в какой-то момент легкой добычей популистов, мы получим наверняка».

Одни интерпретировали эти слова как предупреждение руководству ЕС[114]. Другие – как выражение озабоченности по поводу возникновения внутри ЕС разделительных линий между Севером и Югом, особенно после истории со «спасением» Кипра[115]. Третьи – как стремление оттенить приверженность альтернативе. Она, по мнению Франсуа Олланда, состоит в решении задач экономического роста и создания новых рабочих мест[116]. Как бы то ни было, важно, что они прозвучали. Причем из уст того, кто определяет и выражает внутреннюю и внешнюю политику Франции. То, что за этими словами последуют практические дела, не вызывает сомнений. Вопрос, какие…

С критикой жесткой экономии французское руководство попало в десятку. С рецептами выхода из кризиса пока нет. Стихийно Париж оказался выразителем нового тренда в мировой политике и экономике. Его проводником. Идейным вдохновителем. Апологетом. Сейчас против курса, проводимого Брюсселем и Берлином и навязываемого ими всем остальным, выступают все более влиятельные силы. Это и США, и МВФ, и складывающееся большинство в среде экономистов и политологов. Однако по порядку.

На протяжении уже длительного времени США выступали с довольно острой критикой ЕС. И в рамках G20, и на других глобальных форумах. Американцы предупреждали о том, что медлительность Брюсселя в решении проблем региона опасна для мировой экономики. Генерируемая здесь нестабильность переливается за пределы ЕС. Она увеличивает риски. Усиливает диспропорции. Мешает скорейшему восстановлению нормальных мирохозяйственных связей. Однако критика носила преимущественно общий характер. До более назидательного менторства дело не доходило. До поры до времени.

Последние вояжи высокопоставленных американских политиков и чиновников (в частности, нового министра финансов Джека Лью) показали: администрация устала бросать слова не ветер. В призывах к есовцам появилось гораздо больше настоятельности и конкретики. Из-за океана от Брюсселя фактически потребовали перестать стричь всех под одну гребенку. Осуществлять политику жесткой экономии гораздо более гибко и точечно. Не делать ставку только и исключительно на нее. Испробовать и другие подходы. В частности, не принуждать те страны, где и так все плохо, к неподъемной экономии. Одновременно существенно повысить государственные расходы в тех из них, которые чувствуют себя достаточно уверенно. Тогда и всем остальным станет легче дышать. В целом стимулировать спрос[117].

Характерно, что институты ЕС откликнулись. В частности, Европейская Комиссия также призвала Германию больше тратить. Среди других подготовленных ею рекомендаций по стимулированию спроса – меры, направленные на то, чтобы допустить большую конкуренцию в секторе услуг, активнее помогать женщинам выходить на рынок труда, запустить спираль повышения заработной платы работников вслед за ростом производительности труда[118]. Но Берлин, как и остальные северяне, обращенные к ним призывы проигнорировали.

Вслед за Вашингтоном эстафету подхватил Международный валютный фонд. Во всяком случае, готовится к этому. Не может же он действовать вразрез с американцами. Сначала МВФ выступал в традиционном для себя ключе. Он активнее всех добивался от проблемных стран осуществления жестких мер, непримиримости в борьбе за сбалансированность бюджетов, последовательности в санации национальных финансов и банковской сферы. Утверждалось даже, что МВФ старается быть святее Германии. Что председательница МВФ, француженка Кристин Лагард заставила колеблющихся лидеров ЕС пойти на странное спасение Кипра за счет самого Кипра, вернее, тех, кто доверил деньги его банкам. Что она очень близка с министром финансов Германии Вольфгангом Шойбле и т. д.

Однако с влезанием в дела ЕС, особенно тем, насколько он помог его государствам-членам погрузиться в рецессию, МВФ сильно подставился[119]. С одной стороны, ему стали справедливо указывать на то, что в принципе он создан вовсе не для того, чтобы заниматься одной только богатой Европой. Тем более в первую очередь ею. Принялись усиленно напоминать, что у него есть и другие обязанности. Прежде всего по отношению к бедным странам. С другой стороны, ставить на вид, что он руководствуется отнюдь не интересами общего блага. Сетовать, мол, как-то неловко видеть МВФ в качестве проводника политики отдельных стран еврозоны. Причем, похоже, непоследовательной, предвзятой и своекорыстной. С третьей – задаваться вопросом о том, как после всех продемонстрированных им недостатков и несоответствий ему вообще можно доверять. Ведь он не в состоянии помочь даже богатым странам, у которых в принципе все есть, которые получают средства к тому же, в отличие от других, из разных источников. Проповедуемые им меры и подходы не срабатывают даже в самой благоприятной среде. Он запятнал себя скандальной историей с маленьким Кипром. На нем лежит ответственность за то, как и что с ним сделали.

Чтобы реабилитировать себя, МВФ придется менять галс. Объективно, поскольку прежняя политика не работает. Субъективно, с учетом того, что его к этому подталкивает главный патрон – США. Субстантивно, принимая на вооружение подходы, которые в какой-то степени порывают с дискредитировавшими себя. К власти в МВФ, вернее, к определению его стратегической линии, утверждают осведомленные журналисты, приходит новая группа людей. Их кредо – отказ от зашоренной ортодоксальной политики жесткой экономии в пользу стимулирования роста, способного решить все остальные проблемы.

Разворот в этом же направлении в среде экспертов произошел намного раньше. С разрушительным влиянием безоглядного сокращения государственных расходов любой ценой им все стало ясно уже относительно давно. Негативные последствия проведения политики жесткой экономии ощущаются все сильнее, утверждают громче и настойчивее многочисленные диссиденты в стане экономистов, т. е. те, кто разочаровались в ней, увидели, что в реальности происходит, убедились в порочности прописанного лечения. А благоприятные начнут сказываться позже. Или намного позже. То, что, как уверяет Европейская Комиссия, уже (!) начиная с 2013 г., мало кого устраивает. Мнение хулителей политики жесткой экономии все более охотно тиражируют мировые СМИ, выходящие на всех других языках, кроме немецкого. Прежде всего французские, а также испанские, итальянские и т. д. по списку[120].

В интерпретации популярной французской газеты «Монд» оно звучит так: «Послушать армию экономистов, виновный в происходящем уже установлен – это затягивание поясов». И далее: «Политика слишком быстрого сокращения бюджетных дефицитов, слишком резкого и одновременного, которую страны Евросоюза вынуждены были проводить в 2010–2011 гг., привела к удушению экономики, развалу промышленности и ликвидации миллионов рабочих мест».

Причем тиражируют газеты не только обвинения, выдвигаемые экономистами против тех, кто навязывает другим политику жесткой экономии, но и их алармистские предупреждения. Именно они выдвигаются на первый план. Такие предупреждения множатся: продолжение прежней политики приведет к углублению экономического спада, стагнации, росту безработицы. В частности, во Франции аж до 13 % работоспособного населения (вспомните, что говорится о накоплении горючего взрывного социального материала). Удар, наносимый подобным экономическим или, точнее, политическим курсом, приносящим в жертву ранее принятые модели социально-экономического развития, слабые экономики, задавленные унифицированными требованиями еврозоны, просто не вынесут.

Главное – зачем. Если бы затягивание поясов работало, одно дело. Но оно не просто вызывает обратный эффект. Оно, похоже, в принципе не может дать ожидаемый результат. В основе политики жесткой экономии, утверждают экономисты, которым пришло в голову перепроверить утверждения апостолов прежнего курса, лежат ложные предположения. В 2010 г., когда все по-настоящему в Европе только начиналось, вышел фундаментальный труд гарвардских ученых Кармен Рейнхарт и Кенетта Рогофф «Growth in a Time of Debt»[121], ставший настольной книгой чуть ли не для всех современных государственных деятелей, вовлеченных в разработку национальной и международной экономической стратегии. В нем на представительной выборке данных из современной экономической истории разных стран доказывалось, что относительно высокие темпы экономического роста возможны только тогда, когда суверенная задолженность не превышает определенного уровня.

Авторы вывели чуть ли не математическую закономерность, согласно которой превышение 90 % порога задолженности убивает экономический рост. Он становится невозможным. Этот вывод на весь период до весны 2013 г. считался непреложно установленной истиной. Ссылками на нее объяснялись очень многие из реально принятых экономических решений. Фактически с ее помощью был обоснован курс МВФ и ЕС на навязывание большой группе государств-членов интеграционного объединения скорейшего снижения чрезмерно высокой суверенной задолженности любыми, в том числе самыми драконовскими, мерами.

Как совершенно случайно выяснилось другой группой экономистов, на этот раз из Университета в массачусетском Амхерсте, никакой закономерности нет[122]. Тем более универсального характера. А есть элементарная человеческая глупость. Вывод, сделанный культовыми людьми, был принят на веру. Его не перепроверяли. А надо было. Когда это сделали, оказалось, что работа, принадлежащая перу нобелевского лауреата, выполнена неряшливо. С использованием недостоверной техники обработки данных. С многочисленными статистическими ошибками и передергиванием. Чуть ли не с подтасовками.

При пересчете Томас Херндон, Майкл Эш и Роберт Поллин обнаружили, что соотношение между ростом и задолженностью варьируется в очень широком диапазоне. Зависит от большого числа факторов. Для разных этапов экономического развития оно разное. И для стран, сильно отличающихся друг от друга. Но главное – достоверные, а не мифические статистические выкладки убеждают, что никакого коллапса при превышении 90 % порога не происходит. Экономики продолжают расти. Менее быстрыми темпами, но расти. Хотя и снижение темпов роста при определенных обстоятельствах не является обязательным. Молиться на 90 %, как вдруг стали делать последние три года, нет никаких оснований. Кроме того, соотношение между ростом и задолженностью не вписывается в предписанную ему кембриджскими гуру причинно-следственную зависимость.

Конечно, ястребы от политики жесткой экономии в обоснование своей позиции ссылались отнюдь не только на выкладки, которые сейчас без труда оспариваются. Но и другие выдвигаемые ими аргументы, похоже, тоже не вызывают доверия. Сверхвысокая задолженность США не влечет за собой ни сверхвысокой инфляции, ни увеличения процентных ставок. Да и обслуживание долга обходится казне дешевле, чем раньше. Вывод напрашивается сам собой. Приносить экономический рост в жертву чему бы то ни было нет никаких оснований. Точно так же как отказываться от стимулирования спроса и предложения. Политика жесткой экономии в том виде, в каком она проводилась ЕС на протяжении всех последних лет, порочна. Рецепты, выписываемые всем проблемным странам, лишь подрывают их силы, вместо того чтобы ставить на ноги.

С этим выводом, похоже, начинает солидаризироваться большинство экономистов. Таким образом, с доказательством несостоятельности политики жесткой экономии в условиях длительного спада деловой активности и разнонаправленного развития отдельных частей региона и требованием ее замены на что-то другое выступают слишком многие. Старый тренд, очень похоже, будет сломан. Но чтобы это произошло, одних экономических выкладок явно мало. Вот и получается, что противоборство курсу на затягивание поясов принимает форму нападок на Германию, противостояния ей, упреков Берлина во всех тяжких, включая стремление к диктату и пренебрежение всеми другими. Одной лишь критикой недостаточно гибкого, выборочного и слишком уж жесткого экономического курса, написанного под диктовку Германии, дело явно не ограничивается.

(3) Рука об руку с такой критикой идет противопоставление Парижа и иже с ним все менее и менее любимым северянам. Еще шаг, и последуют неприкрытые обвинения в их адрес. Похоже, все к этому идет. Из маленького Люксембурга, хотя он вроде бы никак не может быть заподозрен в принадлежности к группе южан, они уже прозвучали. Руководство страны вынуждено было отреагировать на высказывания министра финансов Германии Вольфганга Шойбле и ряда других политиков о том, что бизнес-модели некоторых стран региона несостоятельны, представляются рискованными и должны быть изменены.

Давая им отповедь, министр иностранных дел Люксембурга Жан Ассельборн не стеснялся в выражениях. Претензии Берлина на то, чтобы диктовать другим, как строить свою экономику, он квалифицировал ни много ни мало как «стремление к гегемонии»[123]. В местной прессе их окрестили «самым настоящим шантажом страха»[124]. Ничего подобного из Европейского Союза мы давно не слышали.

Французское руководство себе такого еще не позволяет. Хотя некоторые члены правительства уже открыто говорят о том, что нужно идти на настоящее столкновение с Ангелой Меркель, чтобы добиться отмены потолка бюджетного дефицита, объединить нацию вокруг идеи национального суверенитета и «проводить на европейской арене в десять раз более наступательную политику»[125]. Но антигерманские настроения во французской прессе уже присутствуют.

«Растет ощущение того, – читаем мы в редакционной статье не какой-нибудь желтой газетенки, а респектабельной Файнэншл Таймс, – что Европа стала заложницей выборов в Германии». Откуда антигерманские настроения берутся, в принципе понятно. Поводов для их проявления предостаточно (некоторые из них анализируются в материале «Почему Германия стала пугалом» из рубрики «Ситуация»). Ведь невооруженным глазом видно, какие бедствия кризис и попытки выхода из него с помощью рецептов жесткой экономии принесли Греции, Португалии, Испании и Италии. К ним в одночасье прибавился разоренный Кипр. Скоро надо будет добавлять «и Франции». В то время как северяне чувствуют себя вполне комфортно.

В какой-то степени, как считают на Юге, кризис северянам даже помог. Кое-что они от него выиграли. Однако поводом для негативного освещения Германии и проводимого ею курса, для публичного раздувания пока еще не кампании, а, скажем, намека на кампанию послужила кипрская история. Понятно, что решение по издевательскому и разорительному пакету помощи островному государству было принято еврогруппой единогласно. Известно, что все на него согласились. Французское руководство никогда не скрывало, что активно выступало в его пользу.

Тем не менее, ничтоже сумняшеся журналисты и комментаторы утверждают, что именно Берлин продавил через еврогруппу угодный ему подход. Что он навязал его всем остальным. Что только он и никто другой несет за него ответственность. А глядя на страдания киприотов и осознавая безысходность положения, в которое их поставили, неприязнь к Германии, утверждают сердобольные журналисты, нельзя не испытывать. Заодно и в связи с навязанной ею же всем остальным политикой жесткой экономии[126].

Вдумайтесь, популярная французская газета «Монд» целых два разворота посвящает подробнейшему описанию того, как в Европе ненавидят Германию[127]. Мол, ее винят во всех своих бедах, тяжелом экономическом положении, безработице, обнищании. Она, дескать, навязала пагубную политику всем остальным. Повсюду, в Афинах, Лиссабоне, Мадриде, Никосии, Риме, вспоминают недавнее нацистское прошлое нынешнего европейского гегемона. На демонстрации народ выходит с плакатами, на которых Ангела Меркель изображена с усиками под Гитлера. С посольств беспрепятственно срывают немецкие государственные флаги и т. д.

Причем описывается все так смачно. Красочно. Обсасывается до косточки. Плюс сопровождается глубокомысленными рассуждениями по поводу того, что так не договаривались. Что Германия нынче действительно сделалась самой-самой. И богатой. И влиятельной. Вот США, чтобы им не завидовали и их не ненавидели, спрятались за ширму МВФ. А у Берлина не получается – уши торчат. Поскольку европейские институты хилые и с демократической легитимностью слабовато. Дальше вообще начинается разбор того, как именно к Германии относятся в разных странах. Каковы нюансы. Что именно и где ей инкриминируют. Все это вызывает внутреннее отторжение. Как будто испытал что-то похожее на дежавю.

Дело зашло настолько далеко, что французы сами начали высмеивать свои собственные претензии и фобии. Причем делать это мастерски. Обидно. С издевкой. Без прикрас. Грех не привести некоторые пассажи из очень неплохо написанного опуса о претензиях Парижа на лидерство в разных областях европейского строительства, лишь слегка их отредактировав, чтобы они стали несколько более понятными[128].

Париж во главу угла экономической политики хочет поставить экономический рост. Берлин считает истеричные заявления руководства Франции на этот счет чистой воды популизмом, не заслуживающим даже внимания. За пустыми лозунгами экономического роста сменяющие друг друга кабинеты Лионеля Жоспена, Жака Ширака, Николя Саркози, теперь Франсуа Олланда прятались для того, чтобы ничего не делать. Чтобы затягивать осуществление структурных реформ. Отказываться от снижения государственных расходов, чего от них всегда ждали. Экономический рост французы убили своими собственными руками, молотя дубинкой увеличения налогов налево и направо. Опять-таки вместо того, чтобы сокращать расходы.

Париж мечтает о единой есовской обороне и настаивает на том, чтобы Германия взяла на себя бóльшую ответственность. Берлин весьма прохладно относится к французскому интервенционизму. Вчера – в Ливии. Сегодня – в Мали. Завтра, что не исключено, – в Сирии. Но если Германия действительно увеличит свои военные расходы до 2,6 % от ВВП, как в Великобритании, она моментально обгонит Францию, Великобританию и Россию, вместе взятых, и превратится в третью мировую военную державу, после США и Китая. Что, французы действительно этого хотят?

Париж настаивает на девальвации евро. Объединенный Север ЕС этому противится. Ему девальвация не выгодна. Она могла бы помочь, наверное, только экономикам с низкой конкурентоспособностью, от Греции и Португалии до Испании с Италией, или со средней, до которой скатилась Франция. Но стоило в прошлом об этом заикнуться Николя Саркози, например, выступая в Европарламенте, как он сразу получал по рукам от Ангелы Меркель. В этом плане во взаимоотношениях между Франсуа Олландом и германским канцлером ничего не изменилось. Курс определяет ЕЦБ. За ним стоит Германия. Они являются «господином евро». Но не выдуманным, а настоящим. Потому что они лишь следуют за свободным рынком. Он определяет паритеты валют. Из этого же, кстати, исходит и G20.

Париж борется за социальную Европу. В частности, он хотел бы все унифицировать и гармонизировать в этой сфере. Начиная от социальных выплат и заканчивая налогами. Кроме него, никто, похоже, этого не хочет. Все почему-то считают, что во Франции налоги душат предпринимательство. Рынок труда считают зарегулированным. Рабочую неделю – нереалистичной. А неповоротливость французской системы – виновной в катастрофическом положении с безработицей. Эту, что ли, ситуацию унифицировать и гармонизировать в масштабах ЕС?

В свое время Герхард Шредер издевался над Лионелем Жоспеном: мол, хотел бы я посмотреть, как это можно уменьшать рабочий день, не сокращая заработную плату. Хотите, делайте, только отдавая себе отчет в том, что вы своими руками превращаете германскую экономику в гораздо более конкурентоспособную. В 2005 г. Париж зарубил директиву Болькештайна о предоставлении услуг. Если бы она была принята, услуги иностранных фирм и работников можно было бы оплачивать по ставкам, принятым в их странах. С тех пор социальная Европа стала пустым звуком. Французское руководство это хорошо знает.

Уже долгие годы Париж сражается за то, чтобы оставить штаб-квартиру Европарламента в Страсбурге. Абсолютно все «против». Европарламентарии восстают. Понятное дело – полный абсурд постоянно мотаться из Брюсселя, где ведутся все дела и расположены другие институты ЕС, на северо-восток Франции. Однако Париж настаивает на неукоснительном соблюдении соответствующих норм европейского законодательства. Такой пиетет к праву и международным обязательствам был бы весьма похвален, если бы не одно «но». Когда это нужно меняющемуся руководству страны, оно из конъюнктурных соображений весьма вольно трактует те же самые нормы. Вспомним, ведь именно Париж в свое время подорвал Пакт стабильности, ускорив в какой-то степени падение ЕС в кризисное пике. Да и сейчас Париж открещивается от взятых им на себя обязательств в кратчайшие сроки сократить бюджетный дефицит, как это предписывается только что утвержденным договором о бюджетно-фискальном союзе.

Париж стремится ко всяческому укреплению Европейского Совета. Он добивается того, чтобы Европейский Совет венчал всю систему институтов Европейского Союза и позиционировался как вершина властной вертикали. В свое время президент Франции Жискар Д’Эстен настоял на включении регулярных встреч глав государств и правительств в систему главных органов ЕС. И сейчас Париж последовательно придерживается этой позиции. Почему, ни для кого не секрет. Ведь французский президент намного сильнее, чем любой другой европейский глава государства. В его руках огромные полномочия. Ему гарантированы пять лет безоблачного властвования. Его никто не может сместить. Ему не нужно отчитываться перед стоящим за ним правящим большинством. Естественно, что ставка в продвижении интересов Франции делается именно на него и Европейский Совет.

Парадокс заключается в том, что в результате этого французы пренебрежительно относятся ко всему другому есовскому инструментарию. Остальные страны, остальные делегации тщательно готовятся. Прорабатывают досье. Проводят межминистерские согласования. Формируют временные межстрановые альянсы. Консультируются со своими парламентариями. Подготавливают общественное мнение. Французы же нет. Политическая бюрократия ждет указаний от президента. Только после этого начинаются активные действия. Беда только в том, что они неизменно приходят с опозданием. Вот и получается, что французы включаются в игру тогда, когда она уже сделана. В этих условиях не остается ничего другого, как все свои беды, промахи и неудачи сваливать на Брюссель. Мол, наша позиция правильная, но окончательное решение навязывают нам сверху.

Наконец, культурная исключительность. Французская культура чрезвычайно богата и разнообразна. Франция всегда привлекала к себе лучших художников, архитекторов, писателей и композиторов. Она внесла огромный вклад в мировую сокровищницу. Ее культуру обязательно нужно защищать. Вопрос только в том, как и какими методами. Похоже, Париж намерен это делать, торпедируя большой договор ЕС с Соединенными Штатами о создании трансатлантической зоны свободной торговли. Во всяком случае, он уже громогласно объявил, что рассматривает некоторые темы, включенные в реестр для переговоров, в качестве табу. А ведь это тот самый договор, который лидеры ЕС и государств-членов лоббировали столько лет. Договор, который способен вывести Европу из затянувшегося экономического спада. Документ, который вожделеют промышленники и предприниматели с обоих берегов Атлантики.

Но это лишь хихоньки да хахоньки по поводу своих собственных амбиций. Гораздо серьезнее то, что реакцией на неприкрытую враждебность южан и раздающиеся со всех сторон упреки стало неприятие простыми немцами, а за ними и частью истеблишмента складывающегося положения. С какой стати, считает обычный средний обыватель, нам тащить остальных. Почему мы должны оплачивать чужие счета – они наделали кучу долгов, они жили не по средствам, они роскошествовали, пока мы трудились – вот они пусть и раскошеливаются. Разве справедливо то, что с десяток лет мы затягивали пояса, отказывали себе во всем необходимом, годами дожидались прибавки к жалованью. А нам еще в лицо свиньей тычут. Вместо того чтобы в пояс кланяться и благодарить, не переставая. Нет, такой союз нам не нужен. Ну его. Пусть им подавятся. Из нас не надо делать столь радующий душу образ врага, разъясняют интеллектуалы. Ни к чему хорошему это не приведет. Лучше сами займитесь реформами и проводите дельную экономическую политику[129].

Подавляемая враждебность к ЕС, к неблагодарным и ненужным немцам южанам долго накапливалась. Зрела. Усиливалась. Но не находила выхода. Не получала политической артикуляции. С учреждением политического движения «Альтернатива для Германии» ситуация в корне изменилась. Какие это будет иметь внешнеполитические последствия, как отразится на официальном курсе страны, к каким перестановкам во власти поведет, никто пока не берется предсказывать. Вместе с тем некоторые аналитики вполне уверенно прогнозируют, что шансы на отказ Берлина от единой европейской валюты в пользу возвращения к национальной – любимой и ненаглядной дойчемарке, серьезно возрастают[130]. В свою очередь, Федеральный союз оптовой и внешней торговли ФРГ предупреждает: разделение ЕС на Север и Юг – худший из возможных сценариев. Но он реален. К нему нужно быть готовыми (о чем можно прочитать в материале «Германские экспортёры опасаются распада Европы» из раздела «Интеграция»).

На скрижалях новой партии написано фактически только одно, хотя программный манифест несколько объемнее и занимает три страницы. Суть передается пунктом 2, гласящим, что «с обратного введения дойчемарки должно быть снято табу». В переводе на обыденный язык вся программа сводится к отказу от евро и возвращению к национальной валюте. Под этим лозунгом, как показывают недавние опросы общественного мнения, могут подписаться до четверти немецкого электората. В возрасте от 40 до 49 лет – 40 %[131]. Что собой представляет партия «Альтернатива для Германии» и кто ее возглавил, хорошо показано в статье «Чего хотят возмутители спокойствия?» из рубрики «Политика». Какое ее ждет будущее, мы будем вместе с вами самым подробным образом отслеживать в последующих выпусках журнала.

А пока предлагаю вам, уважаемый читатель, заглянуть и в другие его рубрики. В частности, советовал бы в первую очередь открыть такие, как: «Без перевода», «Привычки и нравы», «Транспорт», «Энергетика», «Проблема», «Персона»… Ей-ей, вы сможете отдохнуть душой, читая быль о Королеве птиц и поднабраться новой для себя информации о самых разных аспектах жизни ЕС. В них анализируется состояние отношений между Россией и ЕС в сфере мягкой безопасности. Рассказывается о том, какие перспективы ожидают европейских производителей авто с электрическими двигателями. Объясняется, сохранятся ли субсидии на энергию и как будут эволюционировать цены. Содержится предупреждение о том, что произойдет, если человечество вплотную не займется спасением Мирового океана. И, естественно, большая биографическая статья посвящена Маргарет Тэтчер, которая останется в памяти потомков «человеком-эпохой». Так что приятного чтения!

Глава 1.3. Нарушение причинно-следственных связей в деятельности ЕС и его последствия. О 77/05/2013-м номере журнала «Вся Европа»

Европейскому Союзу не позавидуешь. Как следует из многочисленных публикаций, помещенных в новом и предшествующих выпусках журнала, ЕС оказался в странном каверзном положении. Оно чревато неприятными, опасными, труднопредсказуемыми последствиями. Для него самого. Для соседей. Для мировой экономики. Мотор европейской интеграции работает с перебоями. Его нужно спешно чинить.

Вместо этого, или наряду с этим, экипаж до самого последнего времени занимался бесконечными спорами и взаимными обвинениями. Капитан обращался к его членам с умными проникновенными речами, но ни призывов, ни советов никто не слушал. Да и кто сейчас в роли капитана, поди разбери, – красивые кители пошили себе многие.

Дальше – больше, в рубку набилась масса штурманов. Они яростно требуют повернуть штурвал. Настаивают. Возмущаются. Орут в мегафоны. Куда там – штурвал заклинило. Якоря оборвало. Тем не менее, судя по струе за кормой, крейсер вроде бы должен двигаться в правильном направлении. Тихая гавань ждет. К торжественной встрече все готово: столы накрыты, приветственные выступления заготовлены, оркестр репетирует.

Ан нет, мощный, многопалубный, красиво расцвеченный лайнер сносит в открытое море. К тому же пассажиры на палубе, вместо того чтобы проникнуться моментом, дружно тащить кровное в шапку с пожертвованиями и восхвалять самоотверженный труд экипажа, бузят и устраивают черт-те что. Не ровен час, вообще посудину перевернут.

Суть проблемы, как косвенно подсказывают наши авторы, похоже, заключается в том, что в ЕС частично нарушилась обратная связь. Причем, по крайней мере, в трех отношениях. Во-первых, предпринимаемые действия приводят к результатам, в какой-то степени противоположным ожидаемым. Тяжелым. Негативным. Ложащимся тяжелым бременем на плечи населения.

Во-вторых, наднациональные начала в ЕС усиливаются. В сфере проведения общей экономической политики. Контроля над фискально-бюджетной сферой и т. д. Однако отдача от использования значительной части делегированных полномочий вызывает вопросы. Не говоря уже о легитимности процедур принятия решений и их качестве.

В-третьих, государства-члены делают все от них зависящее для укрепления ЕС и спасения еврозоны. По крайней мере, на словах. Но доверие к интеграционному объединению стремительно падает. Все чаще недовольство электората вызывает не что-то там еще, а бесхребетность национальных правительств, их неспособность противостоять внешнему диктату, следование курсу, вырабатываемому не ими самими, а навязанному непонятной, невидимой, бесконтрольной брюссельской бюрократией, преследующей какие угодно интересы, только не простого среднего человека с улицы. Во всяком случае, она, в смысле институты ЕС, воспринимается именно таким образом.

(1) Еврогруппа и ЕС в целом совместно с ЕЦБ и МВФ разработали детальные требования к санации национальных экономик. Их выполнение, согласно консенсусу, сложившемуся между правительствами и институтами глобального и наднационального управления, должно дать сугубо положительный эффект. Правда, не сразу, в одночасье, а в среднесрочной перспективе. Некоторые позиции отражены теперь даже в недавно дополненных учредительных договорах ЕС и сопутствующих документах. Имеется в виду, что будет произведена переналадка национальных финансовых и банковских систем; национальное государство освободится от ранее взятых на себя непомерных обязательств перед социально уязвимыми слоями населения, бизнесом и обществом; стоимость рабочей силы, чтобы вновь сделать производство и предоставление услуг конкурентоспособными, удастся привести в соответствие с производительностью труда. В результате деньги, брошенные на выход из экономического кризиса, перестанут уходить в песок. Частные и государственные капиталовложения окажутся намного более производительными. Правительства и общество начнут жить по средствам и тратить пропорционально зарабатываемому и собираемому. Пузыри (долговые, кредитные и проч.) исчезнут. Возникнут предпосылки для здорового экономического роста. Пока они все еще отсутствуют.

Предписанное лечение повсеместно примерно одинаковое. Искусственно сдерживается рост заработной платы. Ее больше не индексируют. В определенных случаях она даже сокращается. Применительно к государственной службе соответствующие решения принимаются волевым порядком. На производстве и в сфере услуг могут записываться в трудовые и коллективные соглашения.

Сокращается объем социальных выплат. В том числе всевозможных и всяческих пособий. Прежде всего в связи с утратой работы. Доступ к ним обставляется жесткими условиями. Снимаются ограничения на увольнения по причине реструктуризации и рационализации бизнеса. Снижаются финансовые обременения, которыми увольнения ранее были обусловлены. Распускаются ассоциации, от участия в которых зависел выход на рынок труда или предоставления услуг.

Государство режет расходы на культуру, образование, здравоохранение, социальную сферу. Оно отказывается от обязательных взносов в разнообразные фонды поддержки и помощи. Предоставление государственных гарантий в ряде случаев также становится невозможным. Откладывается срок выхода на пенсию. Схемы подсчета пенсий пересматриваются в сторону понижения. Ограничения накладываются на инвестиционную активность государства. С его баланса сбрасываются производственные и иные мощности. Повсеместно запускаются программы разгосударствления и приватизации. На наднациональном уровне все эти меры дополняются необходимым инструментарием для сдерживания инфляции и обесценения общеевропейской валюты.

Вот, например, перечень того, чего ждут от Франции взамен на согласие Европейской Комиссии дать Парижу отсрочку на два года для выхода на минимальный стандарт сбалансированного бюджета. Перво-наперво президент Франсуа Олланд обязуется сократить государственные расходы на 60 млрд евро[132]. Ужиматься придется все то время, пока он будет оставаться у власти. За счет чего: без сожаления придется пройтись ножницами по бюджетам 37 тыс. региональных органов и местных советов, которые традиционно служат источником влияния социалистической партии. Кроме того, он вынужден был пообещать реформировать пенсионную систему. На практике это будет означать, что французам придется работать дольше, чтобы получать столько же.

Далее, ему потребуется пересмотреть систему выплат по безработице, как равно и систему выплат всяких и всяческих социальных пособий. И та, и другая считаются слишком расточительными и неподъемными для государства, некогда стремившегося к поддержанию общества всеобщего благоденствия.

Другое направление реформ – принятие новой серии мер, направленных на либерализацию рынка труда и ослабление защищенности работника в его взаимоотношениях с работодателями (с учетом недовольства местных предпринимателей тем, что сделано: по их мнению, этого слишком мало). Оценивая вырисовывающийся курс, харизматический лидер Национального Фронта Марин Ле Пен, как пишет всезнающая «Файнэншл Таймс», вполне ожидаемо обвинила президента в предательстве национальных интересов, ласково обозвав его «либеральной марионеткой» в руках Брюсселя и Берлина[133].

Считается, что наиболее последовательно режима жесткой экономии придерживалась Португалия. Наряду с другими мерами, здесь, например, правительство подняло НДС на 77 %, и, начиная с 2011 г., были заморожены все пенсии свыше 250 евро. Пенсии свыше 650 евро – урезаны на 10 %. Кроме того, их обложили т. н. «налогом солидарности» в размере от 3,5 до 40 % (!). Правда, эти меры были восприняты как суровый, но необходимый шаг, чтобы пенсионная система вообще не рухнула и нынешняя молодежь впоследствии тоже могла получать из нее выплаты.

А вот предложения поднять пенсионный возраст и еще больше залезть в карман выходящим на пенсию государственным служащим такого понимания не встречают[134]. Как и связанные с дальнейшими увольнениями среди государственных служащих и переходом к удлиненной рабочей неделе[135]. Свидетельство тому – призыв профсоюзов к проведению в конце июня общенациональной забастовки.

(2) Режим жесткой экономии, предписанный всем странам ЕС, как входящим в зону евро, так и оставшимся вне ее, осуществляется с 2010 г. Казалось бы, улучшения, которые все от него ждали, должны были бы уже наступить. Не только для Германии и части северян, которые многие реформы провели заранее, сыграв в какой-то степени на упреждение, но и для всех. Не тут-то было. В том виде, в каком политика жесткой экономии проводилась все это время, она лишь усугубила положение. Приведем выборочные данные, позволяющие получить достаточно представительную картину сложившейся ситуации.

По состоянию на середину 2013 г. объем промышленного производства все еще был на 10 % ниже, чем в преддверии глобального экономического кризиса, разразившегося в 2008 г. (Падение в Греции, Испании и Италии составило 25, в Германии – 5 %.) За полдесятилетия перерабатывающая промышленность потеряла 3,4 млн человек из занятых в ней тогда 35,4 млн рабочих[136]. Крупнейшие ТНК, в том числе «Форд Мотор», «Дау Кемикл», производитель ветряных турбин «Вестас» и др. объявляют обо все новых и новых увольнениях[137].

Обанкротилось колоссальное количество малых и средних предприятий. Настолько большое, что крупные фирмы начали испытывать нехватку субпоставщиков. С производителями запасных частей также появились проблемы, что, естественно, существенно осложнило ведение бизнеса, как жалуются газете «Файнэншл Таймс», выражающей их интересы, крупные предприниматели.

Возникли трудности и на рынке квалифицированной рабочей силы. Уровень подготовки местных инженеров стал вызывать нарекания. Такого никогда не было. К тому же европейская система образования прекратила выпускать их в достаточном количестве. Производительный сектор одной только Германии испытывает нехватку в 70 тыс. инженеров. Руководство «Вольво Груп» с обеспокоенностью говорит о том, что до 2025 года компании понадобится 500 тыс. инженеров, которых неоткуда взять. Тогда как в Китае и Индии каждый год получают дипломы инженеров сейчас соответственно 400 и 100 тыс. молодых людей[138].

Европейские компании теснят конкуренты. Причем отовсюду: из США, Японии, Китая и т. д. Все они получили те или иные рыночные преимущества. Американские компании – благодаря доступу к дешевой энергии. Японские – из-за снижения курса иены. Китайские – вследствие использования дешевой рабочей силы, но уже не на сборке готовой продукции, а на производстве полного цикла, к которому они переходят в массовом порядке. Это ощутили на себе даже ведущие германские автоконцерны и производители коммуникационного оборудования[139].

За последние десять лет количество патентов, получаемых европейскими фирмами, выросло со 160 тыс. в год до 260 тыс. Китайскими за тот же период – с 80 до 650 тыс. Цифры могут быть обманчивыми. Свидетельствовать о деформациях и о чем угодно. Но все же…

Реагируя, Европейская Комиссия и государства-члены взяли курс на восстановление своего промышленного потенциала. Сейчас доля промышленного производства в ВВП составляет 15,6 %. Ими поставлена задача поднять ее к 2020 г. до 20 %. Для этого они разработали целую систему мер. На майском заседании Европейского Совета объявили о том, что будут добиваться снижения цен на энергоносители за счет создания подлинно единого рынка в этой области и усиления конкуренции. Ранее запустили подготовку схем, направленных на предоставление компаниям облегченного доступа к длинным деньгам. Вроде бы делают ставку на реформу рынка труда и увеличение капиталовложений в человеческий капитал и т. д. Однако пока относительный рост европейской промышленности, по признанию ведущих европейских промышленников, идет за счет новых предприятий и лабораторий, открываемых здесь внешними конкурентами, прежде всего из быстро растущих экономик[140].

Особенно пострадали отрасли промышленности, процветание которых зависит от роста благосостояния или, по крайней мере, от устойчивого экономического положения населения. В первую очередь автомобилестроение, стройиндустрия и т. д. Так, за годы экономического бума в Испании были построены современнейшие автозаводы. Однако в 2012 г. автосалонам удалось продать всего 700 тыс. новеньких машин. Это худший показатель с 1989 г. Если сравнивать даже с 2010 г., когда началась катастрофа с политикой затягивания поясов, падение колоссальное. В 2010-м были проданы 1,1 млн «железных коней». Улучшений не видно. За первый квартал 2013 г. реализовано всего 180 тыс. единиц – на 11,5 % меньше, чем за тот же период годом ранее.

И хотя автомобилестроители кое-как приспосабливаются, у них получается снижать издержки и потери во многом лишь благодаря прямой и косвенной нерыночной поддержке национальных правительств. Так, заводы, производящие марку «Seat» (элементарно борющуюся, кстати, за выживание), сократили текущие потери с 225 млн евро в 2011 г. до 156 млн. Но нужно учитывать, что испанское правительство оплачивает уже несколько раз возобновлявшуюся программу замены старых авто на новые и душит профсоюзы с их практикой коллективных соглашений. Фактически трудящихся принуждают договариваться с нанимателями о снижении заработной платы и минимизации социального пакета[141].

Резко ухудшились положение на рынке труда и ситуация с малым и средним бизнесом. На них снижение спроса и изменения в поведении потребителей, вызванные мерами жесткой экономии, сказались особенно тяжело. Так, Португалия испытывает самую тяжелую рецессию за последние 40 лет. Десятки тысяч малых и средних предприятий закрылись. Огромные аутлеты и супермаркеты – пантеоны консюмеризма стоят пустые. По данным национальной конфедерации предприятий торговли и сферы услуг, в 2011 и 2012 гг. уровень «смертности» магазинов составил 75 единиц в день. Согласно недавно опубликованному докладу известной аудиторской ТНК «Прайсвотерхаускуперс», за 2012–2013 гг. страна недосчитается 39 тыс. кафе и ресторанов. Это порядка 48 % от их общего числа[142].

Безработица подобралась к отметке в 19 % трудоспособного населения и продолжает расти. Среди молодежи она достигла 40 %. Как ожидается, с закрытием кафе и ресторанов еще 100 тыс. человек потеряют работу. Симптоматично, что на месте магазинчиков открываются ломбарды и точки скупки золота. Нищающее население вынуждено продавать нажитое ранее, чтобы как-то перебиться. Как пишут португальские экономисты и политологи, сумевшие получить профессорские ставки за рубежом, с 2000 по 2012 г. доходы на душу населения упали в стране сильнее, чем в Штатах за годы Великой депрессии 1929–1941 гг.[143] Внешний долг Португалии составил 110 % ВВП. Задолженность корпораций и домашних хозяйств – 200 %. Госдолг к началу 2013 г. превысил 123 % ВВП.

Стремительно деградирует ситуация во Франции. По данным на май 2013 года, количество ищущих работу за прошедший месяц выросло еще на 39 800 чел. Общая численность безработных составила 3 264 400 чел. Это абсолютный рекорд (со знаком минус). Безостановочный рост выброшенных на улицу продолжается уже 24 месяца подряд. В пересчете на год он достиг 12,5 %[144].

По данным французского Национального статистического управления «Insee», в последнем квартале 2012 г. ВВП сократился на 0,2 %. В первом квартале 2013 г. он сжался еще на 0,2 %. Таким образом, технически Франция вошла в рецессию. Деловая активность крупнейших французских компаний в первом квартале 2013 г. снизилась в стоимостном выражении по сравнению с первым кварталом 2012 г. на 1,8 %. С учетом темпов инфляции – на 3 %[145].

В 2012 г. впервые с 1984 г. снизилась покупательная способность населения. Она упала на 0,9 %. Вообще все показатели ушли в минус. Доклад «Insee» не оставляет места для разночтений. Его подзаголовки рисуют безрадостную картину: «Совокупное производство замерло на мертвой точке; потребление вялое; инвестиции падают; экспорт продолжает снижаться»[146].

Задолженность в 2012 г. достигла 1833 млрд евро, что равно 90,2 % ВВП. По 27 тыс. евро на среднестатистического француза. На обслуживание долга в 2013 г. будет направлено 46 млрд евро[147]. По некоторым оценкам экономическая ситуация настолько ухудшилась, что на кону оказалось реноме Франции как кредитоспособного партнера[148].

В целом по ЕС количество безработных среди молодежи в возрасте до 25 лет приблизилось к 6 млн человек. Согласно Евростату (статистическое агентство интеграционного объединения), это почти четверть от общего числа молодых людей, выходящих на рынок труда[149]. Уровень безработных среди них во многих странах региона вдвое выше, чем среди остальных возрастных групп населения. А в таких странах, как Греция или Испания, «особенно пострадавших в результате спровоцированных политикой жесткой экономии сокращений социальных услуг и других выплат», он зашкаливает за 50 %.

Чтобы исправить положение, ЕС и его государства-члены планируют упростить получение кредитов мелкими и средними предприятиями, запустить новые программы профессиональной подготовки и переподготовки, облегчить мобильность. С тем чтобы молодым людям было легче и проще искать работу за пределами своей страны, выделяются деньги на обучение иностранным языкам и выплату подъемных. На финансирование программ Европейский инвестиционный банк уже отложил 6 млрд евро. Кроме того, запущено подписание соглашений между странами с низким уровнем безработицы, как, например, Германия, и теми, которым из экономического кризиса еще выбираться и выбираться. В них речь идет об облегчении доступа на рынок труда и возможностях получения второго или дополнительного образования и профессиональной подготовки. Германия уже заключила такие соглашения с Португалией и Испанией. Переговоры о возможности заключения двустороннего соглашения с Францией, как стало недавно известно, тоже ведутся[150].

Как образно и не без юмора озаглавлена одна из статей на эту тему в газете «Монд», «Германия становится у изголовья молодых европейских безработных»[151]. Не без корысти, ехидничают ее спецкоры. Германия проваливается в демографическую яму (отсюда и хорошая статистика по низкому уровню безработицы среди молодежи[152]). Поэтому в отличие от остальных ей надо наращивать предложение на рынке труда. Удачная смесь пиара, помощи южанам и продвижения своих собственных интересов. В несколько грубой и прямолинейной формулировке одного из лидеров португальских профсоюзов: «Германия никому не делает подарков. То, чего она хочет добиться, так это закрепить на будущее свое доминирование»[153].

Режим жесткой экономии наложил отпечаток на все стороны жизни среднестатистического европейца. Сломал привычный образ жизни. Сказался на ожиданиях, планировании семейного бюджета, отношении к тому, что можно себе позволить, а что нельзя. Включая летний отдых. Так, согласно опросам общественного мнения среди большой выборки опрошенных из Австрии, Бельгии, Великобритании, Германии, Испании, Италии и Франции, количество тех, кто планирует уехать куда-либо на отдых летом текущего года и может себе это позволить, по сравнению с 2012-м сократилось на очередные 4 процентных пункта. Если сравнивать с 2011-м, на 12 процентных пунктов. Необходимость экономить абсолютно на всем приобретает характер императива. О своем намерении сэкономить на каникулах заявили 47 % от общего числа проинтервьюированных и 58 % тех, кто все же решился потратиться[154].

И несколько цифр, дающих обобщенное представление о последствиях политики жесткой экономии для региона. В первом квартале 2013 г. общий ВВП «двадцати семи» сократился на 0,1 %, еврозоны – на 0,2 % после снижения на 0,6 % в последнем квартале 2012 г. Таким образом, в еврозоне впервые после ее создания в 1999 г. рецессия затянулась аж на шесть кварталов подряд. В пересчете на год спад составил 0,8 %. Тогда как в США ожидается рост на 2,5 %. В Японии – на 2,8 %. Китае – на 7,7 %. Однако по прогнозу международного рейтингового агентства «Мудис» совокупный рост двадцати крупнейших экономик мира (G20), тем не менее, не превысит 1,2 %. Все из-за плохих показателей ЕС, по поводу чего комментаторами, кстати, делается вывод о том, что времена, когда совместными усилиями вкачивали деньги в мировую экономику и тем самым спасали ее от развала, давно прошли[155].

В 2013 г. уровень безработицы поднимется до 11,1 % по ЕС в целом и 12,2 % в еврозоне. Согласно майскому прогнозу Европейской Комиссии, он не снизится и в 2014 г.[156] Сравните с 2012 г., когда в безработных по ЕС в целом числились 10,5 % трудоспособного населения, а в еврозоне их насчитывалось 11,4 %. В Испании безработица охватит 27 % трудоспособного населения. Рост на 2 процентных пункта. В Греции, уже три года получающей предписанное ей лечение по рецептам жесткой экономии, также поднимается до 27 %, но с 24,3 % в 2012 г.

Объем государственного долга Греции к 2014 г. взлетит до 175 % ВВП. Португалии – составит 124,3 % ВВП. Кипра – 124 %. То есть будет выше, чем в 2013 г. Италии – зашкалит за 132,2 %.

У северян же, иллюстрируя тенденцию к углублению раскола ЕС на две части, ситуация останется относительно благополучной. В Германии безработица сократится на 0,1 % – до 5,4 %. В Австрии вырастет на четверть процентного пункта, но не превысит приемлемого уровня в 4,7 %[157]. В докладе, содержащем оценку бюджетных планов, которые государства-члены представили на ее одобрение, Европейская Комиссия предупредила: социальные страховочные сети во многих частях континента опасно истончились, обнищание население зашло слишком далеко[158].

(3) Как указывали знающие экономисты, к мнению которых только сейчас стали прислушиваться, иного в результате осуществления политики жесткой экономии, т. е. применения ко всем странам ЕС того алгоритма завоевания конкурентоспособности, который подтвердил свою пригодность для Германии, и не могло получиться[159]. Германия – европейская сверхдержава. Она обладает колоссальным промышленным потенциалом, мощным сектором услуг, разветвленной и устойчивой экономикой. В системном отношении с ней никто сравниться не может. Это очевидно. Спорить бесполезно.

Второе отличие Германии от остальных – она способна осуществлять маневр профицитом внешнеторговых операций, снижая его в период роста внутреннего спроса и увеличивая в случае его падения. Экономическая база для такого маневра имелась. Проведя либерализацию рынка труда и другие структурные реформы и заморозив почти на десятилетие заработную плату, Берлин получил все преимущества экспортно-ориентированной экономики. Соответственно императивы стабильности цен и сбалансированности бюджета являются для него катехизисом. Он даже не мыслит себе иного. Оно ему и ни к чему. Но все потому, что у него под боком имеется самый емкий в мире есовский рынок, на котором он в предкризисный период и за годы кризиса занял доминирующее положение.

Колумнист «Файнэншл Таймс» приводит такие выкладки. В 2000 г. Германия свела баланс текущих операций с дефицитом в 1,7 % ВВП. В 2007 г. – с профицитом в 7,5 %. За годы кризиса экспорт превысил импорт, по разным подсчетам, на кругленькую сумму более чем в 1 трлн евро. В основном за счет партнеров по ЕС. В других странах еврозоны произошло все наоборот. К 2007 г. Греция свела баланс текущих операций с дефицитом в 15 % ВВП. Испания и Италия – в 10 %. У, казалось бы, динамично развивающейся Ирландии он составил 5 % ВВП. Германия искусственно сдерживала потребление. Южане и некоторые другие продолжали надувать пузырь личного кредитования и корпоративных заимствований, тратя то, что они не заработали, на импортные товары.

Когда грянул глобальный кризис, приток капиталов прекратился. Рынок сдулся. Долги остались. А поступления от налогов катастрофически упали. За период с 2007 по 2009 г. в Испании профицит бюджета порядка 1,9 % ВВП превратился в дефицит объемом 11,2 % ВВП. В Ирландии скромный, но все же профицит порядка 0,1 % ВВП – в дефицит объемом 13,9 % ВВП. В Португалии дефицит с 3,2 вырос до 10,2 % ВВП. В Греции – с 6,8 до 15,6 %.

В Берлине и Брюсселе случившееся окрестили бюджетно-финансовым кризисом. Как следствие заставили всех снижать бюджетные расходы. Причем принудили к этому не только проблемные, но и преуспевающие страны. Катастрофический итог снижения расходов в условиях сокращения налогооблагаемой базы – быстрый рост структурных дефицитов и спад практически во всех секторах экономики. За 2008–2012 гг. ВВП сжался на 8,2 % в Португалии. На 8,1 % – в Италии. 6,5 % – в Испании. 6,2 % – в Ирландии. В еврозоне в целом ВВП застыл на уровне третьего квартала 2010 г.[160]

В действительности произошла серьезная разбалансировка хозяйственного механизма региона, порожденная стремительным восстановлением конкурентоспособности Германии и Ко в условиях надувания пузырей потребления, кредитования и всяческих заимствований, трансформировавшихся при их сдутии во все виды задолженности. Огромные дисбалансы возникли между профицитом внешней торговли Германии и ряда других северян и дефицитом внешней торговли условных южан, т. е. в торговле между ними.

Следовать прежним рецептам преодоления кризиса суверенной задолженности ничего не даст. Маневр, предпринятый Германией, для ЕС в целом невозможен или губителен. Сокращение потребления внутри и наращивание экспорта может дать желаемый эффект, только если есть рынки, на которых такая стратегия осуществляется. Есовский рынок такой перспективы не сулит. Интеграционное объединение обрекло свой рынок на стагнацию. Прироста, который мог бы отойти к восстанавливающимся экономикам, ожидать не приходится.

Делать ставку на перераспределение от Германии к другим игрокам бессмысленно. С одной стороны, для ЕС в целом это далеко не лучший путь. С другой – не получится. У Берлина стартовые позиции намного сильнее. К тому же в Германию, как в Мекку, устремились сейчас всё и все – свободные капиталы, предприниматели, одаренные кадры. Получение кредитов для малых и средних предприятий и старт-апов обходится здесь на порядок дешевле, чем в других местах.

Перераспределять мировые рынки в свою пользу – тоже нелегкая задача. Однако ее решение будет означать, что ЕС намерен выходить из кризиса за счет других. Такую стратегию в принципе трудно назвать порядочной: опять выезжать на горбе развивающихся стран как-то не очень прилично. Но дело даже не в этом. С одной стороны, и в этом случае нет уверенности, что получится. Новые индустриальные страны развиваются гораздо динамичнее.

С другой – даже если получится, это будет означать, что ЕС и его государства-члены перекладывают на плечи других свои проблемы. Вместо устранения дисбалансов они планируют создавать новые, только вгоняя в кризис других. При любых обстоятельствах такую стратегию трудно не назвать худшей из всех возможных. Однако именно она уже пару лет как реализуется. Правда, насколько можно судить по приведенным выше выкладкам, без особого успеха.

Некоторые комментаторы в пылу полемики забывают азы политкорректности и сдержанности и называют проводившуюся ранее политику жесткой экономии «безумной»[161]. Искренне радуются тому, что ее несостоятельность теперь сделалась очевидной для всех – не только добросовестных экономистов, но и политических и предпринимательских кругов, государственных деятелей Севера и Юга ЕС. Предрекают, что фискально-бюджетный пакет постигнет такая же плачевная участь, как ранее Пакт стабильности. Для проформы институты ЕС и его государства-члены будут делать вид, будто бы это обязательные нормы, табу, которые ни в коем случае нельзя нарушать. На самом же деле будут игнорировать их. Отмахиваться от них как от противных и назойливых мух.

Непохоже. Хотя объяснений тому, почему политика жесткой экономии, проводимая в масштабах целого региона, в принципе работать не может, дается сейчас предостаточно. В наиболее доходчивой форме показать, почему она была обречена с самого начала, взялся известнейший экономист Пол Кругман[162]. Хозяйственный комплекс, растолковывает он, живет по принципиально иным законам, чем те, которыми мы руководствуемся в своей повседневной семейной жизни. В семье все складывают то, что они зарабатывают, в общий котел. Затем совместно решают, какую часть общего бюджета потратить и на что. Совместно определяют, сколько отложить на черный день и т. д. Специфика – расходы не влияют на доходы. В хозяйственном комплексе совершенно иначе. Расходы одной части участников комплекса являются доходами другой. Значит, если все одновременно решают снизить расходы или вынуждены это сделать, пропорционально уменьшаются и доходы. В этом суть. Ее-то апостолы жесткой экономии на протяжении всех последних лет отказывались признавать.

В 2008 г. грянул глобальный кризис. Люди поменяли свой образ жизни. Они перестали тратить в прежних объемах. Одни – потому что нечего стало тратить или они склонились к тому, чтобы попридержать деньги (лопнул пузырь на рынке жилья). Другие – потому что их к этому вынудили кредиторы (эффект скачка суверенных долгов). Как бы то ни было произошел обвал в доходах. Он, в свою очередь, вызывал безудержный рост безработицы. Экономика скатилась в депрессию. Она находится в ней до сих пор. Но главное – иначе и быть не могло.

Что нужно было делать? Сейчас, когда настрой общественного мнения, деловых и правительственных кругов поменялся, ответ кажется намного более очевидным. Если у бизнеса нет свободных денег, он терпит убытки, ограничен в возможностях и инвестиций от него ждать не приходится, государство должно тратить больше, чем обычно, и делать это до тех пор, пока не переломит ситуацию. Когда частные инвестиции снова пойдут и экономика войдет в стадию роста, тогда настанет время заниматься консолидацией бюджета, отказываться от непроизводительных расходов, снижать бюджетное финансирование. Делать все это на нисходящем тренде равносильно тому, чтобы еще глубже загонять себя в пике, создавая ситуацию, когда ни бизнес, ни государство не делают того, что нужно для преодоления спада, не заставляют деньги работать.

Все именно так просто, убеждает читателей Пол Кругман. И с объяснением происходящего, и с тем, что нужно делать. «Но влиятельные люди не хотят этому верить. Некоторые из них испытывают порочное чувство, что страдание – это правильно, что мы должны расплачиваться за прошлые грехи (даже если грешники и жертвы – совсем разные группы людей). Некоторые из них видят в кризисе подходящую возможность для того, чтобы разобрать социальные страховочные механизмы. И почти все в политической элите ориентируются на богатое меньшинство, которое-то особенно не страдает». Сейчас с политики жесткой экономии спал «интеллектуальный фиговый листок», и она предстала тем, чем всегда была: выражением «пристрастности, оппортунизма и классовых интересов». Вместе с тем у всех появился шанс вместо нее заняться тем, что нужнее всего – выходом из депрессии[163].

(4) Кроме указанных выше неблагоприятных экономических и социальных последствий, иллюстрируемых материалами нынешнего и предшествующих номеров журнала, фронтальное единовременное навязывание всем жесткой экономии привело в политической области к временному распаду франко-германского тандема. Оно вызвало перегруппировку сил внутри ЕС и рост напряженности в отношениях между теми, кто предписывал ее другим (Германия и остальные северяне), и теми, кто в ущерб себе вынужден был эту политику проводить.

Дело зашло настолько далеко, что мысль о губительности продолжения прежнего курса принуждения зашатавшихся экономик к слишком уж тугому затягиванию поясов, наконец-то, дошла до лидеров ЕС и германских политиков. Они в какой-то мере осознали, что заботиться надо не только о достижении среднесрочных целей и приверженности абстрактным принципам, но и о текущем моменте, иначе ослабление южного фланга ЕС и всего интеграционного объединения зайдет настолько далеко, что будет уже не до решения более амбициозных задач.

Переполошило их и то, насколько сильно пострадал имидж Германии и иже с ней[164]. Не секрет, что чуть ли не все подряд стали возлагать именно на них вину за все те беды, которые обрушились на простой люд и предпринимательские круги более слабых стран. За спад. Безработицу. Падение жизненного уровня. Разорение мелкого и среднего бизнеса. Утрату надежды на экономический рост вследствие навязанного всем «параноидального», узкокорыстного, однобокого курса на урезание бюджетных расходов[165]. Портреты Ангелы Меркель с гитлеровскими усиками на улицах Афин произвели эффект взорвавшейся бомбы[166].

Одновременно и Франсуа Олланд разобрался с тем, что, посягая на франко-германский тандем, Париж сам себе подставляет ножку. Он очень много теряет. Позиционирование же страны во главе группировки, противостоящей северянам, дает не такую уж большую отдачу. Эффективнее договариваться с Берлином и затем действовать вместе[167]. А от осуществления структурных реформ, бюджетной консолидации и в целом санации национальной экономики – все равно никуда не уйти. В результате, похоже, во внутренней политике ЕС и проводимом им экономическом курсе наметился ощутимый поворот.

Однако в чем он состоит, еще предстоит разбираться. Как и в том, является ли он действительно субстантивным по сути или, скорее, не более чем набором пиаровских инициатив, призванных сделать прежнюю политику более приемлемой для потенциального электората[168]. Германия, указывают многие аналитики, отказываться от политики жесткой экономии и глубокой санации хозяйственного комплекса ЕС ни в коем случае не собирается.

Ее лидеры, вообще весь истеблишмент уверены, без этого ни одной из долгосрочных целей, которые они перед собой ставят, достичь не удастся. Добиться отказа от расточительных, непропорциональных бюджетных трат, сбросить часть неподъемных социальных обязательств, привести расходы в соответствие с производительностью труда, обеспечить высокую конкурентоспособность, выйти на траекторию устойчивого экономического развития иначе просто не получится. Провести либерализацию рынка труда и раскрепостить бизнес, реформировать пенсионную систему и систему социального обеспечения, снять административные барьеры и открыть защищенные сектора экономики для свободной конкуренции все равно надо. Повсеместно. Но, что принципиально важно, этих воззрений придерживается и руководство всех стран ЕС.

Недаром четыре популярных министра экономики, финансов и труда Германии и Франции в конце мая в открытом обращении к читателям подчеркивали, что бюджетная консолидация сделалась неотвратимой из-за взрывного нарастания госдолгов[169]. Значит, речь идет только о тактике. Ту же политику жесткой экономии будут проводить в новой упаковке. Как – уже видно невооруженным глазом. Выведя лексику и терминологию жесткой экономии из публичной сферы. Дав команду мировым СМИ утверждать, что с ней покончено. Она ушла в прошлое. Перегибы исправляются. Нужды пострадавших экономик полностью принимаются в расчет. К ним не будут предъявляться драконовские требования. Выдвигая на первый план программы стимулирования занятости, в особенности среди молодежи. Всячески расхваливая меры, еще только разрабатываемые и, якобы, уже осуществляемые, призванные помочь мелкому и среднему бизнесу, облегчить старт-апы, повысить уровень капиталовложений в человеческий капитал, прикладную науку, инновационную деятельность и т. д. Показывая, что Германия и Ко всячески радеет за южан. Она заставила Европейскую Комиссию проводить общую экономическую политику не так топорно. Она стоит за утверждениями председателя Европейской Комиссии Мануэла Баррозу о том, что затягивание поясов исчерпало себя и надо думать о социально-экономических последствиях принимаемых мер и имеющихся ограничениях. Она разочарована тем, как медленно бюрократические структуры Брюсселя разворачиваются на решение задач реиндустриализации континента и повышения занятости. Ей, мол, и в этом отношении придется многое брать на себя, заставляя их следовать ее личному примеру[170].

Другая группа экспертов оценивает поворот под совершенно иным углом зрения. Как смену парадигм. Водораздел. Переоценку ценностей. Не только кампанию пиаровского типа, но и в целом смену алгоритма борьбы с последствиями глобального экономического кризиса и кризиса суверенной задолженности. Мол, ура, свершилось: Брюссель и Франкфурт иначе теперь будут расставлять приоритеты. На первый план выдвигаются задачи экономического роста. Бюджетная консолидация, сбалансированность, урезание госрасходов и прочее, связанное с режимом жесткой экономии, не уходят на второй план, однако все же становятся менее насущными задачами. Наконец-то, институты ЕС и государства-члены бросились работать над устранением однобокости проводимого ранее курса жесткой экономии.

Во-первых, фактически официальной идеологией ЕС провозглашена связка бюджетная консолидация – структурные реформы – экономический рост. А не как раньше. Лучше всего, пожалуй, она растолковывается в совместной статье чуть ли не самых именитых политиков ЕС прошлых лет Герхарда Шредера и Жака Делора, опубликованной на страницах «Интернэшнл Геральд Трибюн». В ней, в частности, говорится: «Экономическая и политическая ситуация в этих странах также показывает, что одно лишь сокращение государственных расходов недостаточно для преодоления кризиса. Напротив: существует риск того, что жесткая экономия может чуть ли не задушить национальные экономики. В той степени, в какой эти страны продолжают проведение структурных реформ, им нужно оказывать помощь». И далее: «Противопоставление «либо рост, либо экономия» не соответствует действительности. Мы убеждены в том, что они могут и должны сочетаться разумным образом. Нам нужна бюджетная дисциплина; нам необходимы структурные реформы; но мы обязаны также дополнить программы жесткой экономии таким компонентом, как экономический рост»[171].

Во-вторых, бюджетно-фискальный пакет стал трактоваться Брюсселем гораздо более амбивалентно. В обмен на обещания комплексных структурных реформ Европейская Комиссия согласилась сначала в принципе, а затем и вполне официально удовлетворить ходатайства грандов ЕС – Франции, Испании и Нидерландов (а заодно Польши, Португалии и Словении). Они обращались с просьбой дать им отсрочку в год (Нидерланды) или два на достижение целей выхода на сбалансированный бюджет и получили ее.

В отношении Италии Брюссель решил закрыть глаза на то, что с таким трудом сформированное правительство первым делом отменило ранее объявленное повышение налогов, и вывел ее из-под процедуры мониторинга – усиленного контроля бюджетной политики. В отношении некоторых других объявил, что пока не будет взимать с них штрафы за допущенные нарушения трехпроцентного требования.

В случае с Португалией вообще пошел на неслыханный шаг. Лиссабон стали уговаривать не перебарщивать с осуществлением слишком уж радикальных мер жесткой экономии. Дескать, если вы не так быстро выйдете на полностью сбалансированный бюджет, не страшно. «Тройка» на этом больше не настаивает… Вроде бы достаточно, чтобы «на голубом глазу» сделать дежурный вывод: дескать, Брюссель «уходит от политики жесткой экономии»; он ослабляет требования к бюджетным дефицитам и будет подталкивать «вместо этого к осуществлению более масштабных реформ»[172].

В-третьих, фискально-бюджетный пакет не только на словах, но и на деле дополнили другими задачами – помощью малым и средним предприятиям, стимулированием занятости, восстановлением промышленного производства и т. д. Европейская Комиссия и государства-члены приступили к разработке механизмов и процедур их реализации. Они стали обрастать все новыми и новыми программами. Так, 28 мая восстанавливающийся франко-германский тандем на уровне министров экономики, финансов и труда презентовал «Новый курс для Европы».

Им запускается конкретная реализация того, о чем в рамках ЕС в более абстрактной форме уже договаривались ранее. И по кредитованию реального сектора экономики, включая малые и средние предприятия. И по мерам в отношении стимулирования занятости выпускников средней и высшей школы. И по мобильности молодежи. Ведь Европейскому инвестиционному банку специально выделили на это 60 млрд евро под выгодные проценты. Он должен освоить их до 2015 года. Предусматриваются специальные кредитные линии, в том числе и для нужд малого и среднего бизнеса, для найма молодежи и т. д.[173]

В-четвертых, плюс к этому Берлин бросился срочно латать бреши, пробитые недавней надменностью, менторством и неуступчивостью, в том, как он воспринимается партнерами по интеграционному проекту. Предпринятые им шаги носят вполне конкретный точечный характер. Их выигрышно рекламировать. Они дают чуть ли не мгновенную отдачу. Предоставляемыми ими возможностями может воспользоваться каждый. Берлин запустил серию переговоров с южанами о трудоустройстве и переподготовке молодежи, которые быстро увенчались ожидаемым успехом. Первой ласточкой стало соглашение с Испанией. Оно было подписано на уровне министров труда. По нему Германия берет на себя одностороннее обязательство ежегодно предоставлять работу и стажировки до 5 тыс. молодых испанцев. Для страны, где без нее сидят 1,8 млн человек, это может показаться каплей в море. Но ведь важно делать хоть что-то. К тому же в политике символические жесты стоят очень дорого.

Следующий трек – адресная помощь малым и средним предприятиям. На то, как она будет выглядеть, указывают договоренности с Португалией. Германский национальный банк развития выделил ей средства, которые должны использоваться для кредитования малого и среднего бизнеса страны. Ему прямой доступ к живым деньгам крайне важен. Ведь теоретически Европейский центральный банк дает возможность национальным банкам заимствовать чуть ли не любые средства и под очень низкий, почти символический процент. Но эти деньги до реальной экономики не доходят. Они используются банками для стабилизации своего положения. Для решения внутренних проблем. На состояние открытого рынка заимствований они почти не влияют. Каналы кредитования малого и среднего бизнеса закупорены. Крупняк находит выход из сложившегося положения. Для малышей оно чревато смертельным исходом. Им кредиты выдаются под гораздо более высокие проценты, чем в Германии (в Италии и Испании, например, на 3–4 процентных пункта). Под другое обеспечение. А от старт-апов требуют выходить на рентабельность намного быстрее[174]. Так что живые немецкие деньги очень даже кстати. И в Португалии, и повсюду в Европе.

В-пятых (или в самых-самых первых, смотря как расставлять приоритеты), лидеры Франции и Германии начали повсеместно рьяно демонстрировать, что франко-германский тандем восстановлен. Что он работает. И приносит ощутимые плоды. Точнее, дабы полностью пресечь спекуляции, что он вообще никогда и не ломался. Просто раньше Франсуа Олланда, входящих в его правительство министров и руководство социалистической партии, а равно Ангелу Меркель и ведущих германских политиков неправильно понимали или интерпретировали. «Когда народ болтает о Франции и Германии, – творчески все всем объяснил глава V Республики, – всегда происходит одно и то же. Люди думают, что мы не соглашаемся между собой, но мы в большинстве случаев соглашаемся, даже если порой имеются нюансы»[175].

Обидное друг для друга из французских и немецких СМИ вдруг исчезло. Париж стал усиленно избегать всего (или почти всего), что могло бы вызвать раздражение по ту сторону Рейна. Берлин – напрочь (или почти напрочь) отказался от уничижительной критики порой противоречивых, порой откровенно сомнительных реформ, осуществляемых по эту сторону панъевропейской водной артерии.

Одна за одной пошли выигрышные односторонние и двусторонние инициативы. Франсуа Олланд в своем нашумевшем майском выступлении постарался обойти все острые углы двусторонних и внутрирегиональных отношений и призвал к осуществлению новых далеко идущих шагов по углублению европейской интеграции[176]. Германия дала отмашку Европейской Комиссии «не душить» нарушителей бюджетно-фискального пакета.

Франсуа Олланд и Ангела Меркель предложили совместное видение того, каким образом надо строить банковский союз и решать участь проблемных банков, микширующее трудно сопоставимые подходы, которых Париж и Берлин придерживались ранее. Ключевые элементы оглашенного ими плана, представленного как вклад в подготовку июньского заседания Европейского Совета, – вместо наднационального органа надзор за банками передается конклаву представителей правительств. Полномочия по принятию решений относительного того, как поступать с конкретными банками, передается новой инстанции в составе глав соответствующих национальных агентств.

На какие деньги спасать, проводить реструктуризацию или банкротить системообразующие и другие банки, остается в ведении национальных государств, создающих свои собственные, а не общий, как надеялись многие в ЕС, фонды секьюризации банков. Только если они не справляются, по их же просьбе подключается Европейский стабилизационный механизм. Деньги через него могут предоставляться и государствам, и спасаемым финансовым учреждениям напрямую.

Институциональные и регулятивные меры на данном этапе осуществляются без внесения изменений в действующие учредительные договоры. В перспективе (правда, неопределенной), если удастся договориться, межгосударственный механизм заменяется последовательно наднациональным. Во всяком случае, путь к этому намеренно оставлен открытым. Санация/ликвидация проблемных банков будут вестись, минуя национальные каналы и государственное вмешательство, через соответствующий фонд ЕС без посредников. Соответственно новую инстанцию ЕС и ЕСМ объединят в единое целое.

То есть не исключается – но уже по итогам следующего витка переговоров и на следующем этапе развития ЕС – подлинно наднациональная система кризисного управления банковской системой региона, подразумевающая обобществление и капиталов, и ответственности[177]. Таким образом, по оценке авторов влиятельной ежедневной американской деловой газеты «Дневник Уолл-стрит», и Франсуа Олланд, и Ангела Меркель получили то, что хотели. То, что в разной пропорции, уже не так важно. Помимо демонстрации единства, согласия и сдвоенного лидерства, французский президент – стратегический выигрыш. Канцлер Германии – кучу весомых уступок, подаренных ей Парижем фактически от имени всех остальных партнеров по ЕС, в краткосрочной перспективе, что ей так необходимо в преддверии стремительно приближающихся выборов[178].

(5) Но политика жесткой экономии уже сделала свое черное дело. Она в значительной степени подорвала притягательность европейского проекта и доверие населения к своим правительствам и интеграционному объединению в целом. В этом заключается еще одна беда ЕС или несообразность, которую мы обозначили в начале.

Вроде бы лидеры ЕС и государств-членов могли бы рассчитывать на признание. Им удалось очень многое. Они купировали катастрофическое развитие событий, ведущее к развалу Экономического и валютного союза и самоликвидации еврозоны. Они существенно продвинулись по пути углубления интеграции, введению начал скоординированного экономического управления национальными хозяйственными комплексами, передачи на наднациональный уровень новых важных надзорных полномочий.

В конце мая Европейская Комиссия, следуя предписаниям «европейского семестра» усиленной координации бюджетной и экономической политики, впервые обнародовала свои оценки представленных ей национальных бюджетных наметок и соответствующие рекомендации. Национальные правительства уже приступили к их изучению и внесению в бюджеты необходимых коррективов. Созданы механизмы финансовой поддержки шатающихся экономик. Стремительными темпами идет строительство банковского союза. Список свершений весьма внушителен. Да и запущенные структурные реформы в чем-то уже начинают приносить плоды. Однако вред, нанесенный затягиванием поясов, в глазах населения перевешивает все остальное. Причем на порядок.

Неверие и пессимизм проникли во все страты общества. Как в отношении своей собственной страны, так и ЕС в целом. Чемпионом в «посыпании головы пеплом» стали, похоже, французы. Вот о чем свидетельствуют не такие уж сухие цифры масштабного опроса общественного мнения по шести крупнейшим странам ЕС – обследовались Великобритания, Германия, Испания, Италия, Польша и Франция, – комментируемые по понятным причинам в самых алармистских тонах газетой «Монд» от 7 мая 2013 г.[179] У французов вроде бы положение не самое плохое. В нынешних, условно посткризисных условиях только 26 % испанцев и 29 % итальянцев удается откладывать на черный день. Во Франции эта цифра намного выше – 43 %. Она выше, чем в среднем по ЕС – 37 %. Почти такая же, как в Германии – 44 %. Но немцы воспринимают кризис как абстракцию. Как нечто от них весьма удаленное. Французы же раздавлены горем. В среднем 92 % есовцев считают, что впереди у их страны в основном лишь невзгоды. Во Франции 97 % семей не ждут от будущего ничего хорошего. В Испании – «только» 94 %. Италии – 91 %. Более того, 85 % французов уверены в том, что в дальнейшем ситуация будет лишь ухудшаться. Средний показатель по ЕС – так думают 75 % населения.

Иерархия того, что их больше всего обескураживает, выстраивается таким образом. На вопрос, чего вы больше всего боитесь, 7 % опрошенных ответили: того, что приходится ограничивать себя в перемещениях. 7 % – что не удастся больше уезжать на каникулы. 10 % – не получится питаться, как раньше. 10 % – не смогут расплатиться по долгам за кредиты. 12 % – потеряют жилье. 14 % – детям придется отказаться от получения высшего образования. 19 % опасаются быть выброшенными на улицу. 24 % не верят, что будут в состоянии расплачиваться по счетам. 40 % страшит то, что они не смогут, старея, жить в достойных условиях.

То есть самые страшные опасения связаны с будущим. С тем, что положение продолжит ухудшаться. Французы и в этом отношении – «чемпионы наоборот». Они не столько боятся потерять работу, таких 17 %, сколько приближающейся старости, которую не удастся обеспечить. Мысль о бедной старости отравляет жизнь 47 % французов. Государство всеобщего благоденствия, по их ощущениям, разваливается. Оно уходит в прошлое. 72 % французов считают, что их дети будут жить хуже, чем они, по достижении их возраста.

То, что настораживает социологов, прежде всего – не гипертрофированные опасения надвигающихся бед, а пораженческая жизненная позиция, которую демонстрирует растущее число граждан ЕС. На вопрос о том, что можно было бы предпринять, они разводят руками: ничего или почти ничего существенного. Они более не чувствуют себя хозяевами своей судьбы. Интервьюируемым даже не приходит в голову, что кризис предоставляет уникальную возможность ускоренно произвести назревшие реформы, которые позволят в перспективе вновь выправить ситуацию.

Большинство согласны ужаться, не возражать против сокращения социальных выплат, уходить в отпуск на два-три дня меньше, но полагают, что ничего хорошего из этого все равно не получится. 74 % не сомневаются – страна выйдет из кризиса ослабленной. И здесь французы – аутсайдеры. Если британцы готовы побороться, то 51 % французов отвечают, что все кончено. 60 % – что будущее им не подвластно. Они не могут на него повлиять. Никак или сколько-нибудь существенным образом.

Еще один крайне важный вывод, который делают комментаторы на основе опросов: французы причисляют себя к Югу, т. е. к лагерю проигравших/проигрывающих или, хрен редьки не слаще, считают, что они в проигрыше, поэтому относят себя к Югу, к южанам. Они за протекционизм. Против иммигрантов, которые якобы съедают слишком много социальных пособий и других выплат. За то чтобы покупать лишь товары с наклейкой «сделано во Франции».

Вот как в среднем жители «шестерки» выстраивают список проблем, требующих приоритетного решения. Плохая возобновляемость элит и руководства – 12 % опрошенных. Преобладание корпоративных, групповых интересов – 13 %. Низкая эффективность социальных лифтов – 14 %. Чрезмерная открытость экономики для импортных товаров – 14 %. Утечка мозгов, эмиграция молодежи – 15 %. Неприспособленность системы образования к потребностям рынка труда – 16 %. Слишком высокие заработки акционеров, хозяев и топ-менеджеров – 23 %. Чрезмерный уровень иммиграции – 24 %. Закрывающиеся заводы и фабрики (в широком смысле) – 25 %. Эгоизм богатеньких – 27 %. Неподъемные налоги – 35 %.

Очень интересны вариации между странами. Во Франции на первое место ставят закрытие предприятий. На второе – иммиграцию. На третье – зашкаливающие доходы бонз из мира бизнеса. Такого набора ни у кого больше нет. В Германии на первом месте чрезмерные выплаты. Далее – высокие налоги и эгоизм богатеньких (!). Банкротства предприятий немцев затрагивают в гораздо меньшей степени.

Иная ситуация в Испании. Здесь в первой тройке – слишком высокие налоги, эгоизм состоятельных людей и закрытие заводов и фабрик, которое делит третье место с бегством молодежи из страны. И немцы, и испанцы спокойно относятся к проблеме иммиграции. Как и итальянцы. Итальянская тройка очень похожа на испанскую, только второе и третье места в ней перевернуты. Она включает завышенные налоги, закрытие предприятий и эгоизм состоятельного класса.

Напротив, в Великобритании многие беды связывают с наплывом чужаков (вот вам и объяснение последних шагов Дэвида Камерона в этой области). На первое место среди проблем, требующих первостепенного внимания, англичане выдвигают слишком высокий уровень иммиграции. На второе – закрытие промышленных и иных объектов. На третье – эгоизм. Кстати, корпоративный налог в Великобритании недавно был снижен до 20 %. Это почти вдвое ниже теперь, чем в Германии и, тем более, во Франции.

Наконец, в чем-то похож, в чем-то отличен настрой общественного мнения в Польше, которая дольше других успешно противостояла кризису. Поляки выстраивают иерархию неотложных проблем так. На первом месте – эгоизм, как в Италии и Испании. Но на втором – совершенно иной вызов: плохая возобновляемость/смена элит и людей во власти. Третье делят банкротство предприятий и плохо работающие социальные лифты.

Самое непосредственное влияние структура недовольства населения и испытываемые им опасения оказывают на отношение к ЕС. В среднем по «шестерке» народ по-прежнему считает, что интеграционное объединение, скорее, приносит пользу, нежели наоборот. В существовании и функционировании ЕС видят преимущество 52 % опрошенных. Только 48 % называют ЕС «гандикапом». Небольшое, но все же большинство. Во Франции, несмотря на страшное разочарование обывателя, в то, что ЕС больше дает, верят 55 %. То, что страна, скорее, теряет от членства, полагают 45 %. В Испании позитивное восприятие ЕС и надежды на ЕС намного выше. 59 %, почти 3/5, настаивают на его выгодах и преимуществах. И только 41 % в них не верят.

Самые сильные позиции у евроэнтузиастов – в Польше. Здесь нахваливают ЕС 70 % населения и ругают – 30 %. На другом конце спектра – три ведущих экономики ЕС: Великобритания, Германия и Италия. Причем то, что во главе списка евроскептиков стоят англичане, вряд ли кого может удивить – такой настрой электората учитывают все политические силы Туманного Альбиона. 64 % англичан считают участие в ЕС обременительным для страны, и лишь 36 % полагают, что она от членства выигрывает. Рост негативных настроений в отношении ЕС в Италии также вполне предсказуем. Баланс лишь чуть-чуть склонился в эту сторону. 53 % видят в ЕС гандикап и 47 % – преимущество. А вот то, насколько подскочило неприятие ЕС в Германии, действительно настораживает. Уже 58 % населения верят в то, что за счет снижения своего собственного уровня им приходится вытаскивать из трясины ленивых южан – лоботрясов и бездельников. Только 42 % немцев по инерции отвечают, что ЕС им выгоден.

Получается, пишет «Монд», что и по такому принципиально важному параметру, как самоощущение и восприятие кризиса, «Европа разделена на две части. На Севере располагается лагерь сильных, в котором доминирует процветающая Германия – завоевательница. На Юге – слабаки, неудачники и даже потерявшие надежду»[180]. Пока еще в себя и свою страну. Но завтра… Вот для того, чтобы это нежелательное завтра не наступило, да и все остальные показатели пришли в норму, и совершен разворот политического и социально-экономического курса ЕС, проанализированный выше на основе материалов, помещенных в текущем и предшествующем выпусках журнала.

(6) Еще целый ряд событий, характеризующих одновременно и подвижки в политической и экономической жизни континента, и разнонаправленность тенденций, заслуживают упоминания. С февраля политики, эксперты и бизнесмены по обе стороны Атлантики с восторгом обсуждали скорое начало практических переговоров ЕС – США по договору о создании между ними зоны свободной торговли и инвестиций. Подсчитывали, какие выгоды его заключение принесет обеим сторонам. Настаивали на том, чтобы частные интересы отдельных стран ЕС не помешали приданию договору всеобъемлющего характера. Указывали, что переговоры будут сложными, затяжными, нервными, но обязательно завершатся успехом: слишком уж много новых преимуществ от создания ЗСТ получат ее участники.

В конце мая Европарламент пролил холодный душ на головы оптимистов[181]. В принятой им резолюции государствам-членам и институтам ЕС предписывается исключить аудиовизуальную проблематику из сферы переговоров, чтобы защитить культурное своеобразие Европы. Аналогичное предписание сделано в отношении электронных СМИ. Формально резолюция никого не связывает. Она не имеет обязательной силы. Но Европарламент обладает широкими полномочиями по утверждению международных соглашений ЕС. К тому же он осуществляет надзор за ведением переговоров. Так что Совету ЕС придется поработать над переговорной позицией, которую в дальнейшем будет отстаивать Европейская Комиссия, конечно же, с оглядкой на пожелания представительного органа интеграционного объединения.

Предложенные Францией поправки к резолюции получили убедительную поддержку. За них проголосовали 383 евродепутата при 191 «против» и 17 воздержавшихся. И по ту, и по эту сторону океана их восприняли как серьезно осложняющие еще формально даже не начавшиеся переговоры. В Штатах – поскольку ЕС продемонстрировал откровенное нежелание идти на уступки, без которых всеобъемлющее соглашение вряд ли возможно. В Европе – из-за того, что прокламированные изъятия ослабляют переговорные позиции ЕС и позволяют американцам обуславливать свое согласие на итоговый текст договора о ЗСТ именно теми требованиями, в отношении которых государствам-членам особенно трудно занять единую позицию[182].

На майском заседании Европейского Совета произошла промежуточная развязка в саге о любви, которой страны-члены вдруг воспылали к взаимному раскрытию информации относительно всех видов средств, находящихся в собственности или управлении нерезидентов, состоящих в гражданстве ЕС, и хранящихся в банках и других финансовых учреждениях, действующих на их территории. Австрия и Люксембург, ранее занимавшие особую позицию, дали добро на доработку и принятие давно уже подготовленной директивы ЕС (2008 г.), вводящей обязательный обмен банковской информацией, при условии, если аналогичные требования будут предъявляться к Швейцарии и нескольким другим «проблемным» странам (Андорра, Лихтенштейн, Монако, Сан-Марино). Европейская Комиссия тут же объявила о том, что приступает к переговорам.

Таким образом, под прессом сразу же оказалась Швейцария[183]. Ранее ее уже вынудили сделать свою банковскую систему несколько более прозрачной. К тому же она не стала оказывать сопротивление, чреватое введением жесточайших санкций, нежно дышащему к ней Вашингтону и пошла на подписание соглашения об автоматическом предоставлении Штатам информации обо всех имеющихся у нее авуарах американцев. Причем ею была выбрана формула II, разрешаемая ФАТКА, согласно которой информация направляется самими банками. И нажиму ЕС Швейцария вряд ли решится противостоять.

На сегодняшний день ситуация следующая. Крупнейшие страны ЕС достигли сепаратной договоренности, не дожидаясь других, об автоматическом обмене банковской информацией в полном объеме между собой и о передаче такой информации США. В соответствии с двусторонними соглашениями Швейцария и Люксембург (именно они как ведущие финансовые центры представляют интерес для Вашингтона) берут обязательство об автоматической передаче Штатам банковской информации в объеме, предписываемом ФАТКА. Только Швейцария выбрала формулу II, а Люксембург формулу I, означающую централизованную передачу данных. Раскрываемая информация касается граждан и лиц, имеющих вид на жительство, и всех видов средств – депозитов, акций и облигаций.

В масштабах всего ЕС действует только директива ЕС 2003 г. Она разрешала как автоматический обмен информацией, так и автоматический перевод до 35 % налога, взимаемого с источника происхождения доходов нерезидентов, в государства гражданства. Предпоследней из стран, давшей согласие отказаться от принципа источника доходов в пользу автоматического обмена, в апреле 2013 г. стал Люксембург. Для него эта схема начнет действовать с 1 января 2015 г. (в действительности несколько позже с учетом фактора окончания календарного года).

Но весь фокус в том, что обязательства по директиве 2003 г. о раскрытии банковской информации носят очень узкий характер. Сообщается информация только о депозитах. Причем не о самих депозитах, а о суммах взимаемых с них налогов. В изменившейся обстановке грандов ЕС и институты ЕС такая ситуация устроить никак не может. Поэтому они будут добиваться единообразия по всем азимутам, чтобы максимальный объем информации раскрывался не только американцам, но и в отношениях между ними, а также между ними и третьими «проблемными» странами. Одновременно они будут вести дело к тому, чтобы завершить переговоры как можно скорее. Тогда новая всеобъемлющая схема могла бы начать действовать уже со следующего года.

Но это цветочки в борьбе крупных держав за возвращение себе денег налогоплательщиков. Ранее при откровенном попустительстве властей они уплывали в известных направлениях при помощи самых разнообразных схем оптимизации налогов. Короче, туда, где их принимали «радушнее». Ягодки должны последовать уже вскоре. Брюссель принимается за разработку законодательства, предписывающего корпорациям отчитываться о структуре прибыли постраново. В идеале – раскрывать внутреннюю документацию о том, где она реально генерируется. В случае если такое законодательство будет составлено достаточно грамотно и продавлено через структуры Европейского Союза, корпорации утратят возможность манипулировать финансовыми потоками, показывая прибыль в тех странах или на тех территориях, где налоги ниже.

Сначала в Европе, а затем во всем мире установится стандарт выплаты налогов по месту реальной деятельности[184]. Причем стремительно. Есовцы, в частности, вместо того чтобы принимать отдельный нормативный акт, вполне могут внести поправки в тот, который уже находится на выходе. Тогда сформулированное еврокомиссаром по внутреннему рынку Мишелем Барнье требование, адресованное ТНК, раскрывать, «сколько налогов они платят, кому и где», обретет плоть и кровь уже летом 2013 г.[185] А Дэвиду Камерону, председательствующему сейчас в G8, будет легче ставить вопрос о тотальной перестройке всей глобальной системы налогообложения на ближайшем саммите Группы.

Если, правда, есовцы не спохватятся и не передумают. Но это будет уже совсем другая мировая экономика. Пока же суть происходящего вполне адекватно передает шапка на развороте в газете «Монд» об уже предпринимаемых шагах, направленных на то, чтобы покончить с налоговой оптимизацией и свободой платить отчисления с доходов там, где выгоднее, а не на основании «штампа в паспорте». Она гласит: «Руководители крупных государств намереваются наложить руку на деньги, которые от них ускользают»[186].

Со своей позицией в отношении попыток 11 из 17 стран – участниц еврозоны ввести налог на транзакции негласно определился Европейский центральный банк. До этого его представители лишь в неофициальном порядке высказывали сомнения по поводу состоятельности проекта соглашения (директивы), подготовленного Европейской Комиссией. Ведь формально ЕЦБ не обладает компетенцией в этой области.

Намерения «одиннадцати» вызвали неприятие со стороны партнеров по еврозоне и большинства остальных членов ЕС. Из ведущих экономик – Великобритании, Дании и Швеции. Великобритания даже решилась на то, чтобы обратиться по этому поводу в Суд Европейского Союза. (Английские экономисты подсчитали, что введение налога на транзакции «одиннадцатью», к чему Туманный Альбион вообще никакого отношения не имеет, приведет к удорожанию обслуживания государственного долга Соединенного Королевства на 3,95 млрд фунтов стерлингов[187].)

Финансовыми кругами проект был встречен в штыки. Как вредный. Ненужный. Недодуманный. Бессмысленный. Популистский. Чреватый крупными потерями для всех – простых людей, бизнеса, кого угодно. На этом настаивали очень многие, эмоционально писала на страницах Файнэншл Таймс один из руководителей Альянса глобальных инвесторов Элизабет Корли[188].

Вслед за ними лица, вхожие во внутреннюю кухню ЕЦБ, тоже начали намекать на то, что в варианте Европейской Комиссии налог на транзакции может вызвать целый каскад отрицательных последствий. Он повлечет за собой инфляцию стоимости финансовых услуг. То есть поведет к их удорожанию. В конечном итоге это ударит по реальному сектору. Вместо того чтобы стимулировать капиталовложения в реальный сектор экономики и предупреждать спекуляции, на что надеялись разработчики налога, он осложнит взаимоотношения между финансовыми институтами и промышленниками. Кроме того, приведет к существенному оттоку капиталов в целом. Иначе говоря, даст эффект, противоположный ожидаемому.

Особое беспокойство у ЕЦБ вызвало то, что налог может подорвать рынок репо. Его суть заключается в постоянной купле-продаже уполномоченными на то финансовыми институтами государственных облигаций для ежедневного получения ликвидности. Как следствие, ЕЦБ официально предложил Европейской Комиссии свою помощь в «доработке» проекта[189]. Финансовыми кругами это предложение было встречено с удовлетворением. Но если ЕЦБ старается действовать максимально дипломатично, они позволяют себе говорить «правду-матку». Как указывалось на ежегодном заседании Ассоциации международных финансовых рынков (Копенгаген, Дания), вводить налог на транзакции в отношении операций на вторичном рынке государственных долговых обязательств – «все равно, что стрелять самому себе в ногу». Заимствования, без которых никуда не деться, будут обходиться властям дороже. Получать их станет сложнее. Вот и весь «выигрыш»[190].

Столь упорная оппозиция налогу Тобина в невразумительной транскрипции Европейской Комиссии, нелицеприятная критика со стороны самых различных участников рынка, «сомнения», деликатно и не очень высказываемые другими институтами ЕС и государственными структурами, похоже, в какой-то степени возымели действие. Единый фронт Европейской Комиссии и «одиннадцати», как выяснилось, оказался отнюдь не таким сплоченным. В нем появились зияющие бреши. Отдельные страны засомневались. Включая Германию. Особенно в преддверии выборов. Франция и Венгрия объявили, что введенные ими налоги на торговлю акциями национальных компаний приносят на порядок меньше, чем ожидалось.

Управляющий Банком Франции Кристиан Нуае позволил себе заметить, что в нынешнем виде предлагаемый налог ЕС на транзакции может «уничтожить целый сегмент нашей финансовой индустрии» и «отрицательно сказаться на способности правительства занимать деньги и финансировать экономику»[191]. Куда уж дальше! Это вначале, когда остальные настаивали, мол, налог на транзакции не должен распространяться на все виды сделок, его надо делать намного более выборочным, и обязательно с участием всех мировых игроков, а не на региональной основе, «одиннадцать» предпочли пойти напролом. Им казалось, что именно они идут в ногу. Что остальные просто не осознают преимуществ налога. Что он приструнит спекулянтов и даст общей казне ЕС, как утверждала Европейская Комиссия, дополнительно десятки миллиардов евро. Поэтому не надо никого больше слушать. Новая редакция учредительных договоров ЕС позволяет идти на продвинутое сотрудничество тем, кто к нему готовы, пускай они и остаются в меньшинстве. Этим надо воспользоваться.

Когда со всех сторон начали поступать совершенно другие экономические выкладки, они заколебались. Очередные раунды переговоров внутри «одиннадцати» показали, рапортует всезнающая «Уолл-стрит-джорнел», что между ними имеются глубокие разногласия по вопросам фундаментального характера. Они разошлись и в отношении того, операции с какими ценными бумагами надо обкладывать налогом, и по поводу того, должны ли деньги поступать ЕС и/или государствам-членам и в какой пропорции.

Германия категорически выступила против пополнения им общеесовской казны. Австрия и Бельгия – против распространения налога на операции пенсионных фондов. Другие – за изъятие из-под его действия личных накоплений. Раздались голоса в пользу того, чтобы вывести за его рамки операции репо с государственными долговыми обязательствами. В результате «одиннадцать» начали дрейфовать в направлении введения (условно на первом этапе) намного менее амбициозного и экстратерриториального налога – только на операции с акциями, причем своих компаний, а не вообще, и склоняться к пошаговому подходу[192].

Правда, к чему пошаговый подход может привести в более отдаленной перспективе, все равно останется неясным. Реальность весьма далека от субъективных оценок, которые позволяют себе отдельные комментаторы. Суждение о том, будто бы «европейские правительства, наконец-то, начинают понимать: введение налога на транзакции не станет магической машинкой по производству денег, а, напротив, может обернуться катастрофой для европейской экономики»[193] – явное преувеличение. Скорее всего, экстремальные высказывания, типа «налогообложение и регулирование всегда имеют непредвиденные последствия, но европейский налог на транзакции просто набит нонсенсами; полный отказ от него Европейской Комиссией будет означать победу налогового и финансового здравого смысла»[194], все равно в ЕС не услышат.

И еще один серьезный поворот в политике и экономике Европы – Швейцария и Китай успешно завершили переговоры относительно договора о свободной торговле плюс. Договор согласовали как раз под вояж нового премьер-министра Китая в Берлин, Берн и Цюрих. О его встрече с Ангелой Меркель, новых контрактах с ведущими немецкими фирмами и готовности Берлина остудить воинственный пыл Брюсселя в его спорах с Пекином по поводу солнечных панно писали очень много. Визит в Швейцарию прошел вторым планом. Однако его глобальные последствия для мировой экономики могут оказаться чрезвычайно весомыми.

Швейцария стала первой страной континентальной Европы и первой среди «двадцатки» ведущих экономик мира, подписывающей с Китаем столь амбициозный договор. В этом плане она оставила далеко за спиной Европейский Союз. Он еще даже не признал Китай страной с рыночной экономикой. В его планах сначала заключить с Китаем соглашение о защите инвестиций и только потом приступить к работе над соглашением о создании ЗСТ плюс.

Как отмечают комментаторы, усиливая давление на Берн, Берлин и Брюссель практически подталкивают его в объятия Пекина. У Швейцарии, разворачивающей свою экономику в сторону ЮВА, появляется реальная контригра во взаимоотношениях с ЕС. Вслед за другими она уходит от европоцентризма. Уже сейчас ее экспорт в Китай достигает 17,6 млрд евро. Эффект даже только от снятия количественных ограничений и снижения тарифов, по подсчетам швейцарских экономистов, может оказаться весьма весомым. Берн рассчитывает за счет этого увеличить экспорт в Поднебесную на 63 %.

Кроме того, Швейцария станет лидером среди мировых финансовых центров, занимающихся обслуживанием финансовых транзакций в китайской национальной валюте, отодвигая в сторону и Лондон, и Франкфурт. Со своей стороны, Китай также рассчитывает на значительную выгоду. Он стремится получить в лице Швейцарии плацдарм для завоевания более прочных экономических и финансовых позиций на континенте. В Швейцарии появится больше китайских банков, высокотехнологичных компаний, ресторанов, гостиниц и т. д. Договором снимаются, в том числе, классические для двусторонних отношений ограничения на свободу передвижения и учреждение предприятий[195].

В докризисные времена в России, до этого в СССР, было принято шутить, будто бы на просторах ЕС и в государствах-членах почти ничего не происходит. Все пресно – ожидаемо и предсказуемо. Нынешний и предшествующие номера журнала показывают, насколько оживленной, интересной, противоречивой сделалась общественно-политическая жизнь у наших партнеров по континенту. Какими сложными, неоднозначными событиями и явлениями пестрит мозаика, из которой складываются главенствующие социально-экономические тенденции. Будем рады, уважаемый читатель, если вы разделите с нами энтузиазм, сомнения и обеспокоенность, вызываемые их анализом. Интеллектуальное кушанье подано – приятного аппетита, т. е. приятного чтения!

Глава 1.4. Варианты спасения проблемных стран ЕС и еврозоны: за или против и попытки европейцев избавиться от американского «колпака». О 78/06–08/2013-м номере журнала «Вся Европа»

В первом полугодии председательство в Европейском Союзе осуществляли ирландцы. По общему признанию независимых экспертов, включая авторов журнала, они провели свое председательство в Европейском Союзе мощно и эффективно. Им удалось продвинуться практически по всем направлениям, которые в начале года они обозначили в качестве своих приоритетов. Особенно много у них получилось в том, что касается подготовительной фазы строительства банковского союза, превращения фискально-бюджетного пакета в повседневную жизнь интеграционного объединения, реформы общей сельскохозяйственной и рыбной политики ЕС. При ирландском председательстве Брюссель серьезно укрепил свои позиции на переговорах с другими глобальными игроками в том, что касается транспарентности международной финансовой системы, борьбы с уклонением от налогообложения, эрозией налогооблагаемой базы и пр.

Принимая эстафету, литовское председательство не скрывало своих амбиций пойти еще дальше по пути, намеченному их предшественниками. Кроме того, в их повестке много вопросов, выходящих за рамки экономической сферы, призванных подкрепить международную конкурентоспособность ЕС его экспансией на ближнее зарубежье и консолидацией жесткой силы. Вместе с компетентными структурами ЕС Вильнюс будет активно работать над тем, чтобы саммиты по Восточному партнерству и военно-политической идентичности Союза вошли в анналы.

Таким образом, отмечается в выпуске, успехи европейской интеграции вроде бы налицо. Процессы интеграции ускорились. Приобрели системный характер. В зоне ЕС наметилось даже экономическое оживление[196]. Слегка заметное, но все-таки. В таких грандах региона, как Великобритания, Германия, Франция, Испания, индексы экономической активности поползли вверх[197]. К радости европейцев, они перевалили через критическую отметку в 50 пунктов[198]. Уже многие месяцы государства – члены ЕС наращивают профицит внешней торговли. Не только его северный блок, но и южане[199].

Судя по поведению финансовых рынков и обменного курса евро, все уверены в том, что общей валюте еврозоны по большому счету ничего особенно не угрожает, если только не случится что-то совсем уж непредсказуемое. Широкое распространение получило мнение о том, что ЕС теперь располагает достаточными инструментами для того, чтобы эффективно вмешиваться в экономическую политику любого из своих членов. Их вполне достаточно для оказания эффективной помощи тем из них, чья экономика зашаталась. Вскоре, считают специалисты, ЕС будет готов к тому, чтобы приступить к безболезненному для себя закрытию и реструктуризации проблемных банков. За счет кредиторов, акционеров и держателей крупных депозитов (как разъясняется в материале «Спасение банков: договорились со второго раза» из раздела «Экономика»). Все определеннее также перспектива списания части суверенной задолженности, связывающей пока государства-члены по рукам и ногам, принуждая их осуществлять политически и социально самоубийственную политику жесткой экономии.

С большой задержкой по сравнению с остальными, считают эксперты, элиты стран ЕС в конце концов признали абсурдность предположения, будто бы все мировые игроки смогут реструктурировать свою экономику за счет наращивания экспорта и инвестиций, при этом меньше потребляя и занимая[200]. Похоже, теперь они будут делать ставку на рост внутреннего потребления в целях создания предпосылок для экономического роста и создания рабочих мест. Для этого потребуется государственная поддержка кредитования по крайней мере на период, пока не включатся автоматические механизмы экономического роста. Они заработают, когда бизнес увидит, что есть спрос и можно вновь вкладывать деньги, не боясь их потерять. Значит, прошлые представления о недопустимости превышения определенного порога задолженности выкидываются на свалку. Высокий уровень суверенной задолженности и долговых обязательств частных лиц и семейных хозяйств становится новой нормой. Италия и Франция уже признали это, отказавшись, вопреки договоренностям с МВФ, ЕЦБ и ЕК, повышать налоги (правда, непоследовательно) и следовать бюджетному пакету ЕС. Германия, уверены аналитики, поменяет приоритеты сразу после сентябрьских выборов[201].

Манифестом отхода от всей предшествующей экономической политики Запада, уверяют специалисты, стало заявление нового руководителя Центробанка Великобритании Марка Дж. Карнея (Mark J. Carney). По мнению многочисленных адептов теории управления экономикой через стимулирование спроса, оно подвело черту под либеральным монетаризмом и возвестило о приходе нового переиздания кейнсианства[202]. Главный банкир финансовой цитадели западного мира пообещал, что ЦБ не будет поднимать ставки рефинансирования, сохранив их на рекордно низком уровне, до тех пор, пока безработица не опустится ниже 7 %. До сих пор для ревностных последователей тэтчеризма подобное слыло абсолютным табу. Последние 30 лет считалось, что справляться с безработицей должны рыночные силы, обслуживаемые мерами по либерализации рынка труда и усилению конкуренции. ЦБ должны были держаться от этого подальше. То, что ЦБ Великобритании, вслед за американцами, включил данную тематику в сферу своей ответственности, стало подлинной сменой вех.

И тем не менее, многочисленные противоречия, ставшие за последние два года визитной карточкой политической, экономической, финансовой, социальной и интеллектуальной жизни ЕС, не находят своего разрешения. Более того, они углубляются. Причем в тех случаях, когда речь идет о противоречиях, характерных для мировой экономики и международной системы в целом, есовцы повторяют общий тренд. В тех случаях, когда другие мировые игроки вроде бы нащупывают подходы к их минимизации или даже преодолению, выпадают из него.

В результате проведения наступательной, масштабной, интервенционистской валютно-финансовой и монетарной политики на рынке государственных займов, облигаций, инвестиций Соединенным Штатам, Великобритании, Японии удалось, похоже, преодолеть экономический маразм и выйти из затянувшегося спада и стагнации[203]. Они демонстрируют пока кратковременный, но устойчивый и достаточно уверенный экономический рост. Прогнозные перспективы у них очень неплохие. Уровень безработицы также снижается.

Напротив, в еврозоне, несмотря на некоторое оживление, ситуация продолжает оставаться крайне хрупкой и нестабильной[204]. Безработица бьет рекорды. Хотя в целом по ЕС ситуация вроде бы стабилизировалась, порождая надежды на то, что худшее позади, тем не менее, на Кипре уровень безработицы подскочил с 11,7 до 17,3 %, в Словении – с 8,8 до 11.2 %, в еврозоне безработица среди молодежи замерла на отметке в 23,9 %[205]. Все сходятся на том, что регион ждут долгие годы экономического бессилия. Золотые времена, когда ВВП в странах еврозоны рос в среднем где-то на 2,5 % в год, с грустью отмечают комментаторы, вернутся еще не скоро[206].

Показательный пример – испанцы вполне удовлетворены даже таким «крупным достижением», как сокращение падения ВВП во втором квартале до –0,1 % по сравнению с –0,5 % в первом квартале 2013 г. и уменьшением безработицы до 5 млн 980 тыс. человек (!)[207]. Мировые СМИ переполнены победными реляциями по поводу выхода ЕС в целом из рецессии и великолепных результатов, по сравнению с тем, что было раньше, – ростом в 0,3 %. При этом как-то само собой замалчивается, что он всюду разный.

Обобщенные цифры получились более оптимистичными только благодаря хорошим показателям Германии[208]. Проблемным же странам (Греции, Португалии и т. д.) потребуются годы и годы на то, чтобы дотянуть до предкризисного уровня. Да и ВВП по ЕС в целом пока на 3 % ниже, чем в 2008 г.[209] Из проблемных членов ЕС уезжает молодежь, причем все чаще в развивающиеся страны (материал «Третий мир привечает европейцев» из раздела «Иммиграция»). Неудивительно, что, как сообщается в материале «Что показывает Евробарометр» текущего номера журнала (раздел «Политика»), лишь 26 европейцев из 100 надеются сейчас в ЕС на лучшее.

МВФ, ОЭСР, свои собственные интеграционные институты, ведущие мировые аналитики продолжают бить в набат. Если раньше они просто предупреждали, то сейчас настойчиво требуют пересмотреть настырно проводимую Союзом и его государствами-членами политику удушения своей собственной экономики, в смысле курс на дальнейшее затягивание поясов. Вот какое хлесткое описание положению дел, сложившемуся в еврозоне, дает член испанского парламента от оппозиционной социалистической партии Эдуардо Мадина: «Промышленное производство находится в свободном падении, зарплаты снижаются, дистанция между богатыми и бедными увеличивается, инвестиции в науку идут в тартарары…»[210].

Но и это цветочки по сравнению с анализом происходящего в экономике ЕС, предложенным МВФ. В своем докладе, опубликованном летом 2013 г., он разъясняет: имеется целый ряд факторов, предопределяющих низкий экономический рост. Единый финансовый рынок ЕС так и не создан. Пока он состоит из множества отдельных фрагментов. Банки едва сводят концы с концами. Баланс текущих операций неудовлетворительный. Спрос в регионе низкий. Экономическая неопределенность, напротив, высокая. Структурные слабости не преодолены. Все эти отрицательные явления подпитывают друг друга и в совокупности дают сугубо негативный кумулятивный эффект. В результате реальная деловая активность по-прежнему находится на спаде. Инвестиции не идут[211].

Наметившиеся же на юге региона стабилизация и рост связаны вовсе не с успешным осуществлением последовательного экономического курса, а действием совершенно иных факторов. Выяснилось, как указывают, не без издевки, отдельные комментаторы, что, когда правительства этому не мешают, экономика выкарабкивается сама собой, что время лечит, а за предшествующие десятилетия развитые страны создали достаточно основательную подушку безопасности. Они накопили такие богатства, сформировали такую систему социальной защиты населения, так много сделали в области инфраструктуры, что даже столь глубокий кризис, как нынешний, лишь потрепал, но не разрушил социальное государство[212].

Однако до полного выздоровления периферийным странам еще идти и идти. Прогресс есть, он весом, констатирует авторитетное мировое рейтинговое агентство «Муди'з» (которое у нас все чаще для простоты называют «Мудис») в своем последнем специальном комментарии[213]. Внутренние и внешние дисбалансы, принуждавшие Грецию, Ирландию, Испанию, Италию, Кипр и Португалию все глубже и глубже погружаться в пучину долговой зависимости, удалось существенно сгладить. Ситуация улучшается. Однако в недостаточной степени.

До нормализации финансового рынка и рынка суверенной задолженности, как и создания предпосылок для устойчивого роста, по-прежнему далеко. Оснований для того, чтобы Агентство поменяло им кредитный рейтинг на позитивный, нет. Он остается негативным. Это очень важный индикатор (хотя в последние годы, как рассказывается в материале «Рейтинговые агентства сдают позиции» из раздела «Экономика», доверие к их мнению начинает падать).

Все развитые страны (как, впрочем, и быстрорастущие экономики) столкнулись сейчас с одним и тем же феноменом. Финансовая система накачивается деньгами. Однако деньги в ней каким-то странным образом растворяются. По непонятным для политиков причинам они не идут в реальный сектор экономики[214].

Хотя резоны очевидны. Например, в Испании, пишет Сандрин Морель, «банки перекрыли краны, озабоченные тем, чтобы повысить соотношение между депозитами и выданными кредитами, после того как лопнувший пузырь высоких цен на недвижимость ослабил их»[215]. В целом по еврозоне они озабочены своим собственным выживанием. Остальное их заботит гораздо меньше[216]. За 2012 г. объем обеспеченных кредитов (займов) в еврозоне, выданных на все про все, по данным ЕЦБ, составил 1,33 трлн евро. Он продолжил снижаться второй год подряд. На этот раз – на 8,6 %[217]. Это первая часть пазла.

Вторая – Штаты заставили свои банки и другие финансовые институты провести необходимые реформы. Вынудили их разобраться со своими проблемами. Результат налицо. За второй квартал 2013 г. шестерка крупнейших американских банков заработала 23 млрд долл. Они вновь превратились в мощный локомотив экономического роста и развития. Тройка ведущих европейских банков, включая Дойче Банк, Барклайз и UBS, – всего 1 млрд долл. И то это прогресс по сравнению с тем, что было год назад[218]. Они с трудом выкарабкиваются из ямы.

Более того, им откуда-то нужно доставать деньги на то, чтобы соответствовать новым, повышенным требованиям, предъявляемым регуляторами к финансовым институтам. А они все более жесткие[219]. Так, Барклайз признался, что ему потребуются дополнительно 12,8 млрд фунтов стерлингов, чтобы свести концы с концами. Не лучше дела обстоят у Дойче Банка[220] и у многих других[221]. Многим еще придется расплачиваться за допущенные ошибки, участвовать в дорогостоящих судебных разбирательствах, компенсировать ущерб, нанесенный собственникам в результате продажи им некачественных страховок и других сомнительных финансовых инструментов[222].

У них на балансе астрономические суммы горящих невозвратных кредитов. Порядка 5 % от общего объема всех финансовых инструментов сосредоточены сейчас в «плохих» банках. Еще столько же обесцененных бумаг распределены между всеми остальными[223]. Рентабельность европейских банков из-за высоких издержек и зарегулированности рынка низкая[224]. А требования к банкам будут и дальше нарастать. Как считают специалисты, ограничения, предусматриваемые подготавливаемым ЕС новейшим законодательством, напрямую скажутся на прибыльности банковской деятельности. Они обойдутся банковскому сектору в несколько миллиардов евро[225].

Как следствие, поддержка, которую они оказывают экономике ЕС, минимальна[226]. По прошествии шести лет после начала финансового кризиса в Европе, читаем мы на страницах французских популярных изданий, «приходится констатировать, что банки, сыгравшие в нем центральную роль, продолжают угрожать государственным финансам европейских стран и, соответственно, их возможностям экономического подъема»[227]. Выйти из стагнации экономике ЕС никак не удается. «Пропасть, под углом зрения экономического роста, между двумя берегами Атлантики, – указывают комментаторы, – продолжает углубляться»[228]. Дело обстояло бы совсем плохо, если бы американские инвестиционные фонды не стали возвращаться на европейские рынки[229].

Третья – в других областях углубление интеграции пошло семимильными шагами. В области предоставления финансовых услуг – все наоборот. Даже то, что было раньше сделано по консолидации рынка, сошло на нет. Произошла его фрагментация. Она имеет два измерения. С одной стороны, резко сократились объемы трансграничной деятельности банков зоны ЕС. Фактически они укрылись обратно за национальные границы. Спрятались под защиту национального государства. До кризиса банки активно покупали государственные и корпоративные ценные бумаги стран ЕС. Тем самым они диверсифицировали свои портфели и способствовали свободному движению капиталов. Как следствие вносили существенный вклад в экономический рост региона. Сейчас объемы подобных транзакций намного снизились. Они упали до уровней, предшествовавших запуску единой европейской валюты в 1999 г.[230]

С другой стороны, произошла глубокая дифференциация некогда общего финансового пространства ЕС по такому важному показателю, как стоимость доступа к получению денег[231]. В периферийных экономиках Греции, Испании, Италии, Кипра, Португалии она подскочила вверх. Рост недоверия к периферийным заемщикам привел к тому, что он обходится им гораздо дороже, чем, например, Германии, Финляндии или Бенилюксу. Это усугубляет положение периферийных экономик. Деньги в них не идут. А если и идут, то используются самим же финансовым сектором на свои собственные нужды. Столь очевидная слабость банковской системы ЕС, помноженная на стагнацию экономики, порождает опасность того, что банки, дабы обезопасить себя от высоких рисков, будут воздерживаться и дальше от выдачи кредитов. В свою очередь, бизнес и домохозяйства, дабы снова не попасть в финансовую ловушку, будут меньше занимать. Это еще больше понизит доверие к банковской системе, создав эффект замкнутого круга[232].

Четвертая – к середине 2013 г. капитализация крупнейших национальных компаний и ТНК превысила докризисные показатели. Иногда намного. Рынок акций и облигаций демонстрировал устойчивый рост. Доходы и прибыли взлетели до небес. Инвестиционный же цикл остался прежним. Серьезный рост частных капиталовложений нигде не наблюдался. Со страниц рупора деловых кругов, газеты «Файнэншл Таймс», есовцам даже начали бросать упрек в том, что «они ничего не делают для того, чтобы справиться с недостатком кредитов, что душит рост бизнеса»[233]. Без частных инвестиций ведь не добиться обновления производственных мощностей. Невозможен и устойчивый экономический рост. Но другие мировые игроки компенсируют недофинансирование экономической активности увеличением государственных расходов, выводя свои экономики из порочного круга. Европейский Союз и его государства-члены, в ожидании все не наступающих парламентских выборов в Германии, от этой опции отказались. С соответствующими негативными последствиями и для своей, и для мировой экономики. Усилив к тому же социальную напряженность в регионе и престиж популистских и крайне правых движений.

Пятая – своим приоритетом страны ЕС сделали снижение суверенной задолженности. Похоже, они просчитались, указывают заокеанские наблюдатели, в частности оксфордский экономист, автор книги «Жесткая экономия: История опасной идеи»[234]. Власти перепугались и неправильно поставили диагноз. Надо было на первое место выдвинуть санацию банковской системы (и рост, а не экономию). Без нее и первую задачу не решить. А она проведена не была. Реформа банковской системы, стержневой структуры европейской экономики, осуществлялась и осуществляется непоследовательно и половинчато, подчеркивает другой американец, профессор из Стэнфорда, соавтор книги «Новые одежды банкиров: Что пошло неправильно с банковской деятельностью и что с этим делать»[235]. В результате многие европейские банки так и не выпутались из кризиса[236].

В этих условиях понятное беспокойство вызывают вновь появившиеся публикации о необходимости исключения или выхода из еврозоны ее наиболее проблемных участников, изменения геометрии еврозоны и ее глубинной реструктуризации, а равно об ответственности Германии за беды есовской периферии[237] (о позиции одного из авторов подробно рассказывается, в том числе, в статье «Рынки успокоились, проблема осталась» из рубрики «Валюта»). Многие известные экономисты, в частности, пишут о том, что программа спасения греческой экономики провалилась (хотя это и секрет полишинеля)[238]. Громковещательные заявления об обратном – лишь попытка заработать личный политический капитал и успокоить рынки. Продиктованы они в основном электоральными заботами Германии.

Да, Греция существенно сократила армию государственных чиновников, урезала государственный бюджет, сбросила со своих плеч как неподъемную обузу часть социальной и пенсионной нагрузки (одновременно с заботой о своих гражданах), пошла на снижение заработной платы и тем самым несколько подняла свою экономическую конкурентоспособность. Но ведь ее ВВП достиг такого дна, от которого еще подниматься и подниматься. Никаких новых секторов экономики в стране не появилось. Безработица сумасшедшая. Самое главное – долги-то продолжили расти. Поэтому очередное переиздание программы помощи Греции, утверждают знающие люди, не только ничего не даст, но и возымеет обратный эффект. Греция, как и раньше, будет висеть тяжеленной гирей на шее еврозоны, подчеркивают они.

В своем нынешнем виде, констатируют неангажированные эксперты, план спасения Греции не работает. Подпитывать Афины кредитами в обмен на осуществление мер жесткой экономии не получается. Они душат национальную экономику. Не дают ей выбраться из рецессии. Бьют по внутреннему спросу. А ведь предстоят еще крупные увольнения госслужащих. В результате прибыльность греческих долговых облигаций остается на недопустимо высоком уровне в 10 %. Заимствовать на свободном финансовом рынке страна не в состоянии. Рынки не верят в подобный план спасения. Частный бизнес в таких условиях в Грецию не идет.

Единственный способ, способный разорвать все тот же порочный круг, – списание значительной части долга. Скажем, на 50 %. Тогда национальная экономика сможет выкарабкаться. Правда, о чем предпочитают не упоминать, тогда придется пожертвовать энным количеством банков в регионе ЕС. Но для этого механизмы их закрытия Брюсселем и готовятся. Итог рассуждений: «Возвращение долга – не одно и то же, что преодоление кризиса»[239]. Опять же списание – палка о двух концах: а вдруг Ирландия, Италия, Португалия и далее по списку потребуют применения и к ним аналогичных подходов. Вот тогда в ЕС станет по-настоящему весело.

Рассуждения по поводу несостоятельности нынешнего пакета помощи приобрели качественно иное звучание после того, как представитель Бразилии в руководящих органах МВФ от имени 11 развивающихся стран воздержался при голосовании в поддержку выделения Афинам очередного транша помощи и подверг ее острейшей критике (за что, правда, получил нагоняй от своего минфина). Пауло Ногейра Батиста заявил, что у него нет уверенности в способности Греции выполнить свои долговые обязательства и вернуть впоследствии предоставленные ей кредиты. Мол, экономические трудности Афин и усиливающаяся в стране политическая нестабильность подтверждают самые мрачные ожидания. Официальные прогнозы МВФ являются неоправданно оптимистичными. Общественная поддержка реформам тает. Мнение о том, что все тяготы и страдания были навязаны зазря, получает все более широкое распространение.

И это даже после того, как МВФ выпустил официальный доклад, в котором разъяснил, что запланированной помощи Афинам недостаточно, потребуется еще около 11 млрд евро, и предложил участникам еврозоны раскошелиться[240]. Вспомним, «тройка» из-за 10 млрд заставила Кипр обобрать вкладчиков, в основном из России, державших на счетах в островных банках свыше 100 тыс. евро. В результате, правда, фактически сделав их мажоритарными акционерами крупнейшего из них, системообразующего, что явно не входило в их планы[241].

Изюминка доклада – в нем констатируется, что Афины нужно освободить от выплаты партнерам по еврозоне 4 % ее ВВП, т. е. 7,4 млрд евро, в течение ближайших двух лет. Указывается, что если греческая экономика не начнет восстанавливаться, им придется согласиться на еще большие потери. А если из-за неверия в то, что Греция будет способна расплатиться по долгам, инвесторы и дальше будут воздерживаться от того, чтобы вкладывать в её экономику, им надо будет продумать более энергичную схему уменьшения задолженности, нежели предусматриваемая текущим пакетом. В переводе с округлых фраз МВФ на общедоступный язык, странам еврозоны предложено продумать масштабные меры списания долга, что, естественно, было с ходу отвергнуто Германией, но стало одним из горячих сюжетов предвыборных дебатов[242].

Как бы ни сложилось со следующим пакетом помощи Греции, «разбор полетов» уже начался. МВФ обвинил политическое руководство ЕС и государств-членов в том, что они умышленно отказались от быстрой реструктуризации греческих долгов и их списания до размеров, которые бы сделали ношу посильной для Афин, дабы спасти свои банки за счет налогоплательщиков[243]. Выиграв время, они помогли своим банкам, но в результате сделали течение кризиса более тяжелым и болезненным. Более того, вызвали эффект «домино». Кроме того, умышленно исказили исходные данные, на основе которых принимались политические решения.

Они завысили показатели ожидаемого роста экономики и занизили размеры задолженности. Утверждалось, что ВВП Греции за период с 2009 по 2013 г. сократится всего на 3,5 %. Он упал на 22 %. Аналогично и с прогнозом по безработице. Пакет помощи верстался, исходя из того, что безработица к 2013 г. не превысит 14,8 %. Она подскочила до 27 %. Естественно, что результат оказался хуже ожидаемого.

Упреки, сформулированные МВФ, весомы. Они имели большой резонанс. Многие их восприняли как предвещающие развал «тройки». За то, чтобы выйти из нее, внутри МВФ стало раздаваться все больше голосов. Но и Европейскую Комиссию, и ЕЦБ ситуация, когда мировое сообщество предъявляет им счет, тоже мало устраивает.

Итак, утверждают скептически настроенные аналитики, возможны лишь два варианта решения. Один из них – списание долгов. Мера хирургическая. От нее пострадают многие банки и другие финансовые учреждения. Она ударит по бизнесу и простым труженикам. Но реально снимет проблему. Реструктуризация долга позволит вытащить запал из мины, подложенной в экономическое основание еврозоны.

Другой – завершив санацию государственного механизма Греции и приведя стоимость факторов производства в соответствие с производительностью труда, осуществить двухфазовую управляемую операцию по исключению страны из еврозоны и ее возвращению обратно. Первая фаза – ЕС принимает упреждающие меры для того, чтобы минимизировать отрицательные последствия выхода Греции из еврозоны. После всего уже предпринятого ЕС они вполне терпимы. Вторая – Греция вводит национальную валюту, осуществляет реструктуризацию долга, запускает механизм инфляции и, как следствие, снижает объем задолженности до разумных размеров. По завершении этого цикла еврозона обратно принимает Афины в свои крепкие объятья. Только в качестве полностью выздоровевшего участника и с совершенно другим паритетом валют.

Это мягкий вариант. Он касается только Греции. Одновременно на голубом глазу предлагаются гораздо более радикальные меры. Вот, например, какой логики придерживается известный французский экономист и антрополог Поль Жорион[244]. В дальнейшем еврозона сможет сохраниться только в том случае, если валютный союз будет поставлен на твердое основание единого налогообложения. (Интересно, на какое именно, если Великобритания сбросила корпоративные налоги почти вдвое, а во Франции даже социалисты начали бить тревогу по поводу того, что задавили народ и бизнес их необдуманным повышением[245].)

В отсутствие унификации зона евро не жизнеспособна. Для того чтобы обслуживать госдолг, странам надо осуществлять заимствования на свободном финансовом рынке. Однако поскольку они выходят на него в индивидуальном порядке, а не под гарантии всей совокупности участников еврозоны, им удается получать их под разный процент. Германии и другим северянам – по базовой ставке. Южанам и другим проблемным экономикам – на совершенно иных условиях: с большой премией.

Кредиторы взимают с них два типа надбавок. Первый – плату за риск, связанный с тем, что из-за проблем, накапливающихся в экономике, кредитуемая страна при определенных обстоятельствах не сможет расплатиться по процентам и/или вернуть основной долг. Второй – плату за риск, связанный с тем, что кредитуемой стране все же придется покинуть еврозону и объявить дефолт.

Вот и получается, что в любой момент Греция, Ирландия, Кипр и Португалия (и, не дай Бог, также Испания и Италия), как только в этих странах падет очередное правительство, прокатится особенно мощная волна демонстраций и забастовок или углубится политический кризис, могут оказаться в безнадежном положении. Им придется соглашаться на заимствования под такой процент, который национальная экономика просто не выдержит.

Это не трудности периферийных стран. Это общая проблема еврозоны. Она так организована. Ее уязвимость продемонстрировал еще не закончившийся кризис суверенной задолженности. Перечисленные страны самостоятельно, без внешней поддержки, без обещаний со стороны ЕЦБ и стоящей за ним Германии выходить на свободный финансовый рынок не в состоянии.

Значит, ближайшее будущее еврозоны зависит от готовности тех ее участников, которым свободный финансовый рынок доверяет, делить с ними эти риски и принимать их на себя. От унификации налогообложения государства-члены бегут как черт от ладана. Это только на словах они все «за». Элиты прекрасно понимают, что тогда от суверенитета ничего не останется. Возможностей для самостоятельного экономического маневрирования они тоже лишатся.

Соответственно предсказываются три возможных варианта развития событий. Согласно первому, участники еврозоны продолжат последовательно и самоотверженно проявлять солидарность. Хвала им и честь. Но тем самым они подставятся. Они не застрахованы от того, что экономические трудности в той или иной стране окажутся слишком большими или по какой-то неожиданной причине среди держателей акций, депозитов, долговых облигаций или кого-то еще не возникнет паника. Тогда описанные выше риски из эвентуальных превратятся в реальные для совокупности стран, проявляющих солидарность. Всей еврозоне придется расплачиваться за них. Вся она окажется не в состоянии получать займы под низкий процент. Попадет в западню. Понятно, что пока такая угроза существует, еврозона будет оставаться уязвимой, нестабильной, ослабленной. Даже если все будет развиваться по оптимальному сценарию.

Согласно второму варианту, в какой-то момент страны еврозоны поймут, что им со столь большой нагрузкой не справиться. Они испугаются того, что периферия утянет их в омут. Возобладают националистические настроения. Не важно, по какой причине, но солидарность будет отставлена в сторону. Тогда не останется иной альтернативы, как только избавляться от балласта и выводить проблемные страны из еврозоны. Сокращение еврозоны до твердого ядра не будет означать ее развала. Просто еврозона возникнет в новой конфигурации. Она станет намного более устойчивой, сильной и конкурентоспособной. Вышедшие же из нее страны объявят дефолт. Проведут реструктуризацию долга. Введут национальные валюты. Начнут расплачиваться по кредитам подешевевшими деньгами, которые они смогут печатать самостоятельно. И с проблемой задолженности в какой-то момент им тоже удастся справиться с опорой на собственные силы. Так уже неоднократно случалось в истории.

Наконец, о третьем варианте. Он кажется совершенно невероятным. Но, как выясняется, экономистами также рассматривается вполне серьезно. В соответствии с ним вся еврозона должна объявить дефолт. Не будучи в состоянии обслуживать долги своих участников из-за ограниченного доступа на свободный финансовый рынок, она проведет их реструктуризацию как общего долга. Девальвация евро послужит решением проблемы. Как следствие, с одной стороны, произойдет обобществление национальных суверенных долгов в масштабах всей еврозоны. С другой – еврозона выйдет из нынешнего аморфного состояния. Она превратится в подлинно финансовый, налоговый и банковский союз (иначе говоря, в нечто совсем близкое к федеративному или конфедеративному образованию). Вот тот выбор, который у лидеров ЕС и его государств-членов якобы имеется.

Подобного рода спекулятивные размышления по поводу будущего еврозоны не добавляют оптимизма. Вместе с тем не меньшее количество вопросов порождают предложения, касающиеся диверсификации инструментов, с помощью которых Европейский Союз и его государства-члены могли бы выйти на траекторию более быстрого и устойчивого экономического роста. Вопросы эти двоякого рода. Во-первых, по поводу бесконечных претензий к Германии со стороны ее партнеров по Союзу. Во-вторых, в связи с тем, что, как выясняется, у ЕС имеется серьезный дефицит инструментов квазигосударственной и наднациональной поддержки экономического роста. Начнем со второй темы.

В последнее время появляется все больше и больше предложений, направленных на то, чтобы заставить Германию, германский капитал, германских собственников, простых немцев вкладывать свои деньги в периферийные экономики. Стартовая посылка, используемая их авторами, следующая. Проценты по вкладам сейчас очень низкие. Принося деньги в банки, люди зарабатывают минимум. Сами банки в условиях царящей на рынках неопределенности и ужесточения требований со стороны регуляторов тратят мало. В результате Германия накапливает колоссальные средства, высасывая пылесосом бегущие деньги из периферии ЕС, которые добавляются к профициту внешнеторговых и текущих операций. Расходует же она и инвестирует недопустимо мало. И перелом не просматривается. Ситуация ненормальная. Даже в какой-то степени тупиковая.

Отсюда делается вывод – нужно создавать специализированные фонды, которые бы занялись скупкой долговых обязательств проблемных стран региона и приватизируемой собственности. Таких финансовых организаций в ЕС нет, а они востребованы. Они позволили бы вкладчикам неплохо зарабатывать на практическом решении задач, стоящих перед ЕС. На что делается расчет – приватизируемая собственность в проблемных странах, выставляемая на торги, никого не интересует. Спрос низкий. Риски высокие. В приватизируемые объекты нужно вкладывать и вкладывать. При нынешней конъюнктуре никто на это не решается.

В результате столь необходимые периферийным странам приватизационные программы нуждающемуся в них бюджету помочь не могут. (Последний пример – поскольку Греция успешно реализовать государственную собственность не в состоянии, «тройка» предложила ей внешних менеджеров[246].) Все тот же самый не раз уже упоминавшийся порочный круг. А ведь приватизируемая собственность очень и очень недооценена. Ее крайне выгодно скупать, осуществлять санацию и перепродавать. На этом можно делать бешеные деньги. Но делать их некому.

Фонды, о которых идет речь, как раз этим и могли бы заняться. Точно так же они могли бы делать хорошие деньги на скупке долговых обязательств, выплаты по которым намного превосходят стандартно низкий банковский процент по депозитам. Если так, то обычные вкладчики с помощью этих фондов смогли бы зарабатывать гораздо больше, чем сейчас. Вот и решение проблемы. С одной стороны, деньги работают. Экономика периферийной Европы потихоньку поднимается. Долги рассасываются. Происходит общее оздоровление ситуации в регионе. С другой – средний немецкий налогоплательщик наживается на вполне законных основаниях. Претензий быть не может. Ведь эти фонды реально помогают проблемным странам.

Хорошая аргументация. Странно, что подобные финансовые институты до сих пор не созданы. Может быть, в этом отношении вскоре что-то сдвинется. С предложением о создании фондов выходят серьезные люди. С инициативой учреждения специализированных фондов – главный экономист одного из крупнейших французских банков «Сосьете Женераль» Оливье Гарнье[247]. С идеями формирования суверенных фондов и фондов управления собственностью – такие крупные немецкие экономисты, как Даниэль Грос и Томас Майер.

Хотя, если бы все было так просто, наверное, столь разумные и эффективные решения уже были бы приняты. Видимо, есть немало подводных камней. С одной стороны, подобные предложения, как показано в аналитической статье «Как помочь Греции?» из рубрики «Тенденции и прогнозы» текущего номера журнала, сразу окрестили лучшим способом «урвать жирные куски» собственности в обмен на помощь.

С другой стороны, опыт функционирования подобных финансовых институтов, созданных после падения Берлинской стены для плавного и безболезненного объединения Восточной и Западной Германии, расценивается специалистами сугубо негативно. На его совести, по их мнению, увольнение миллионов людей, последовавшее за выкупом восточногерманских предприятий и их реструктуризацией (на улицу были выброшены 2,5 млн человек из 4 млн, которые тогда на них работали). К тому же, как утверждается, тогда было закрыто немало предприятий, которые на деле были или могли быть рентабельными.

Даже если так, утверждают оппоненты, все равно стоит попробовать. Весь фокус в том, что ситуация в зоне ЕС далеко не штатная. Рыночные механизмы не справляются. Их надо подправить. Иначе говоря, им надо помочь. Для этого не следует бояться государственного или иного властного вмешательства. От политических решений зависит то, как долго европейская экономика продолжит мучительно биться в конвульсиях, не будучи в состоянии справиться с годами накапливавшимися диспропорциями между богатеющим центром и нищающей периферией.

Отстаиваемые ими подходы в какой-то степени перекликаются с теми рецептами по выходу из экономической стагнации, которые пропагандировал Пол Кругман. Он объяснял, что всеобщее тотальное повсеместное затягивание поясов является полным безумием. Как могут расти производство, сфера услуг, доходы и инвестиции, с одной стороны, если спрос и потребление, убиваемые жесткой экономией, с другой, падают. Ведь они являются взаимозависимыми слагаемыми единого хозяйственного комплекса. В условиях, когда частный сектор выжидает, не хочет рисковать, боится вкладывать, власти не должны скаредничать. Они обязаны брать на себя накачивание экономики инвестициями. Тратить. Залезать в долги. Чтобы избежать худшего сценария. Когда пойдет экономический рост, придет время расплачиваться по долгам. Но потому, что будет чем. Потому что вырастет экономическая активность. Всем станет выгодно наращивать инвестиции, тратить, расширять бизнес.

С идеей создания германских суверенных и смешанных государственно-частных фондов для скупки собственности в странах периферии ЕС то же самое. На протяжении где-то 12 лет и в особенности последние годы в Германию отовсюду текли финансы. Возвращались же деньги обратно в виде долгов. По кредитам надо платить. Это только на словах их называют помощью. В действительности они удавка, которая стягивается на горле стран, глубже и глубже залезающих в долговую яму.

С точки зрения экономической теории, колоссальные профициты внешнеторгового баланса и текущих операций Германии и перенасыщение ее экономики финансами должны были бы запускать механизм подорожания немецкой валюты со всеми вытекающими последствиями, благоприятными или даже спасительными для партнеров по интеграционному проекту. Немецкая валюта дорожает, соответственно дорожает и все, производимое Германией. Как следствие, более дешевые товары из других стран вытесняют их на местных рынках. Одновременно они завоевывают немецкий. Периферия ЕС становится относительно более конкурентоспособной. Центральная и Северная Европа – менее. Баланс восстанавливается.

На практике ничего такого не происходит. Введение общей валюты сломало цикл. На снятие дисбалансов теперь в автоматическом режиме ничто не работает. Рыночные силы не могут действовать, как раньше. Значит, механизм восстановления балансов надо создавать заново. Единственная возможность – с использованием методов государственного регулирования и управления.

Экономическая теория утверждает, что падение цен на акции и другие виды собственности, сопровождающееся снижением стоимости рабочей силы, когда за те же деньги инвесторы могут получить гораздо больше, должно делать ранее проблемные европейские рынки крайне привлекательными для внешних инвестиций. Туда не могут не устремляться предприимчивые люди. Это альфа и омега функционирования рыночной системы. Ожидаемый результат очевиден. Взлет инвестиций ведет к наращиванию самых современных промышленных мощностей и обновлению сектора услуг. Растет конкурентоспособность ранее периферийных стран. Возникают предпосылки для устойчивого экономического подъема. Экономическая ситуация выправляется. Кризис становится достоянием истории.

До возникновения еврозоны все так и было бы. На нынешнем витке европейской интеграции опять же ничего подобного. И в этом отношении теория не работает. Рыночные механизмы из-за наднационального зонтика и единой валюты, которые демпфируют все естественные процессы, не действуют. Оставаться в Германии комфортнее. Надежнее. Выгоднее. Устремляться на периферию – значит нести неоправданные риски. Зачем, когда тяжесть валюты всюду одинаковая, а гарантии того, что все не поедет, имеются только в прочном ядре ЕС. К тому же можно наплевать на многочисленные административные барьеры и иные сложности.

Коли так, рыночные процессы надо перезапускать. Стимулировать. Поддерживать. Оптимальный инструмент – германские суверенные или полусуверенные фонды, способные нормализовать движение финансовых потоков. Чтобы гигантские накопления северян не оседали мертвым грузом на банковских депозитах, почти ничего не принося их владельцам, а эффективно работали. Как именно, уже описывалось выше. Фонды занялись бы вложениями в недооцененную собственность периферийных стран, их санацией и либо перепродажей, либо капитализацией. Благодаря фондам деньги налогоплательщиков потекли бы в проблемные страны не в виде кредитов, которые надо отдавать, а в виде капиталовложений. Все – баланс бы восстановился. Это стало бы реальной, а не колченогой интеграцией. Еврозона и ЕС в целом превратились бы в действительно единый финансовый рынок[248].

С помощью такого инструментария, считают авторы идеи и все те, кто за нее ухватились, удастся решить не только экономические, но и острейшие политические проблемы Европейского Союза. Важнейшая из них – усиливающаяся неприязнь к Германии. Ведь с помощью суверенных и полусуверенных фондов немецкие сбережения и профициты сделались бы источником экономического роста повсюду в Европе. Реально помогли бы решить проблему безработицы. Сняли напряжение в отношениях Берлина с населением всех тех стран, которые пострадали из-за навязанного им курса жесткой экономии. Пока же пропасть между центром и периферией ЕС углубляется.

В то время как идут оживленные дебаты и ломаются идейные копья, Европейская Комиссия целеустремленно работает. Она хотела бы, чтобы в обновление инфраструктуры региона за ближайшие семь лет было инвестировано порядка 2 трлн евро. Она и сама будет вкладывать – в недавно принятых семилетних бюджетных ориентирах на 2014–2020 гг. заложен рост расходов на транспортные коммуникации, хотя впервые в истории ЕС бюджет интеграционного объединения существенно урезан (как указывается в информации «Европейская Комиссия тоже умеет экономить» из рубрики «Экономика»).

Для этого потребуются сверхдлинные деньги. Без них за осуществление дорогостоящих, крупномасштабных, долгосрочных проектов мало кто возьмется. Ведь речь идет о строительстве транспортных сетей разного типа, включая магистральные трубопроводы и ЛЭПы, энергетических объектов будущего, объектов городского хозяйства, зеленой экономики и т. д., т. е. всего того, на быструю окупаемость чего рассчитывать не приходится. Фактически о неликвиде. О ситуации, когда «вынуть» их из проекта можно будет только по его завершении лет через 10 или более. Для того чтобы они появились, государственных гарантий недостаточно. Надо, чтобы инвесторы в качестве платы за сверхдлинные деньги на постоянной основе получали достаточно солидный доход с самого начала. Плюс, возможно, какие-то премиальные и финансовые бонусы.

Европейская Комиссия и конкретно еврокомиссар, ответственный за внутренний рынок Европейского Союза и сферу услуг, Мишель Барнье считают, что они нашли, как решить проблему – с помощью частных европейских долгосрочных инвестиционных фондов[249]. Вложения в них будут срочными, доход – стабильным и гарантированным, как в случае с государственными облигациями. Пакет правовых документов, необходимых для их учреждения, Европейской Комиссией уже подготовлен. Одними он встречен с энтузиазмом. Они уверены, что в новые фонды потекут деньги пенсионных фондов и страховых компаний. Тогда, по прогнозам оптимистов, на намечаемые суммы вполне можно будет рассчитывать. Предложение условно инфраструктурных финансовых инструментов подскочит вдвое. Все связанные с ними рынки ценных бумаг, включая трасты на недвижимость и венчурный капитал, стремительно пойдут в рост.

Другие предпочитают не уноситься мыслями в заоблачные выси. Пока новые инструменты удастся раскрутить, пройдут годы. Связывать свои деньги на столь длительный срок все равно мало кто захочет. В настоящее время больше чем на 3–5 лет почти никто из инвесторов в недвижимость и инфраструктуру займы реальному сектору не предоставляет, указывают они.

Следующий предлагаемый рецепт – самое активное и настойчивое продолжение евростроительства и углубление интеграции. Структурные реформы, которые Германия навязала остальным государствам – членам ЕС, создают предпосылки для дальнейшего сближения национальных экономик, но оставляют единый рынок недостроенным. Они превращают закрытые закостенелые экономики Испании, Италии, ряда других стран, считают эксперты, в более либеральные (как если бы осуществлялось нечто отдаленно похожее на «тэтчеризм»[250]). Законодательство, защищающее приобретенные права трудящихся, отменяется. Госпредприятия приватизируются. Система социального обеспечения урезается. Административные барьеры, защищавшие в прошлом местных производителей, разбираются, чтобы сделать рынки открытыми для внутренней и внешней конкуренции.

Это лишь подготовительная работа. Дальше, указывают фанаты интеграции, надо переходить к следующему этапу – превращению нынешнего общего экономического пространства стран ЕС в действительно единый рынок. Особенно много препятствий реализации четырех свобод общего рынка остается в сфере услуг. Характерно, что доля сферы услуг в современном ВВП ЕС достигает 70 %. Однако на трансграничные услуги приходится лишь где-то 22–23 % от общего объема торговли стран ЕС между собой. Полная либерализация сферы услуг у ЕС не получилась. Законодательство о свободе предоставления услуг несовершенно. Фрагментарно. Расплывчато. С его соблюдением много проблем. Оно повсеместно нарушается. Кроме того, им охвачен далеко не весь сектор услуг. Оно не распространяется на энергетику, транспорт, телекоммуникации.

Соответственно, призывают евроэнтузиасты, компаниям, действующим в сфере услуг, должны быть обеспечены необходимые права и возможности без какой-либо дискриминации предоставлять их всюду в границах ЕС. Новые же правила конкуренции – распространены на все перечисленные области, к дерегуляции которых по-настоящему еще не приступали[251]. Экономических аргументов в пользу этого очень много. Политических, подчеркивают сторонники преодоления кризиса суверенной задолженности методами углубления интеграции, не меньше. Первый – Германия навязывает либерализацию всем другим. Ей пора заняться либерализацией и у себя дома. Чтобы дешевые услуги из периферийных стран хлынули на немецкий рынок. Чтобы немцы могли тратить намного больше на их получение. С одной стороны, это оживит экономику. С другой – вытащит периферийные страны из ямы рыночными методами. Второй – либерализация рынка услуг крайне выгодна Великобритании. Если ею серьезно заняться, у Лондона появятся объективные причины стремиться к тому, чтобы остаться в Союзе, а не выйти из него. От этого выиграют все – и ядро, и периферия ЕС, и ЕС в целом[252].

Но хор скептических голосов не утихает. В их числе обращает на себя внимание негативный прогноз Квентина Пила[253]. На страницах «Файнэншл Таймс» он предлагает следующую версию дальнейшего развития событий. Все затяжки с достройкой экономического управления ЕС (создание централизованного фонда по закрытию и санации проблемных банков, обобществление долгов, выпуск еврооблигаций ЕС и т. д.) общественные деятели, эксперты, политические лидеры объясняют перспективой парламентских выборов в Германии. Мол, до их проведения ни на какие меры спорного, читай радикального, характера правящий блок не пойдет. Его тактика вообще заключается в том, чтобы никаких серьезных политических дебатов в стране на время избирательной кампании не было[254]. Зато после одержанной победы руки у немецких политиков будут развязаны. Однако последнее время, в преддверии сакральной даты 22 сентября, многие задают себе вопрос о том, насколько подобные ожидания оправданы. Ответ, который аналитики начинают давать и делать это все увереннее, для ЕС звучит неутешительно.

Никаких серьезных изменений в подходах Германии не предвидится. Если правящая коалиция сохранится в прежнем составе, она будет связана ранее сделанными обещаниями и уже устоявшейся практикой проведения вполне определенного политического курса. Никакого смысла для нее отказываться от преемственности нет. Если вдруг реализуется сценарий большой коалиции, то, как ни парадоксально, тем более. У социал-демократов другие приоритеты. Они считают, что за ошибки банков должны платить прежде всего кредиторы, акционеры и владельцы депозитов, пошедшие на риск, а не государство и тем более налогоплательщики. Бюджетные же деньги надо тратить на социальные нужды, развитие инфраструктуры – в любом случае, на домашние нужды.

Значит, если не произойдет крупного политического сдвига, кто бы ни победил, Германия, как и прежде, будет осторожничать. На Париж и другие столицы аналогичным образом особой надежды нет. Всюду на носу выборы. То на одном уровне. То на другом. Предстоят выборы и в Европарламент. По их поводу головной боли больше всего – народ их игнорирует, и кто может в нем оказаться, остается только гадать. Единственное окно возможностей с относительным электоральным затишьем открывается в 2016 г. Но это если все идет более-менее нормально. Принципиально иной стимул к быстрым изменениям, от появления которого при нынешней мировой конъюнктуре никто не застрахован, – политический катаклизм или катастрофическое падение рынков. Они могут случиться под влиянием усугубляющихся экономических трудностей, с которыми неожиданно столкнется Париж, Мадрид или Рим. Так что остается лишь уповать на лучшее…

Есть и иной источник скептицизма, также связанный с Германией. Ряд экспертов утверждают, что Берлин не в состоянии стать локомотивом изменений не по политическим, а по экономическим мотивам. Симптоматично, что такой заход начинает прорабатываться французскими экспертами. Казалось бы неожиданно, во Франции заговорили о слабости экономической модели Германии, вообще о слабости германской экономики. По этому поводу появился уже ряд фундаментальных исследований, к которому здесь сразу же постарались привлечь внимание[255]. В обыденном сознании укоренилось представление, будто бы Германия – пример для всей Европы. Финансы в порядке. Бюджет сбалансирован. Рынок труда либерализован. Безработица на низком уровне и продолжает снижаться. Сбережения бьют рекорды. Профицит огромный. Все лучшее (молодежь, мозги, живые деньги и пр.) уплывает туда (см. в том числе статью «Итальянцы держат путь в Германию» из рубрики «Иммиграция» текущего выпуска журнала).

Тем не менее, утверждают авторы фундаментальных исследований по экономике Германии, и там все обстоит далеко не так благополучно. В секторе услуг производительность труда низкая. То, что она высокая в промышленности, этот негативный фактор компенсировать не в состоянии – она составляет меньшую часть национальной экономики. Старт-апов мало. Инфраструктура развивается недостаточно быстрыми темпами. Ее обновление отстает от потребностей. Предприятий новой технологической волны тоже мало. Они незаметны.

В основном Берлин делает ставку на производства, лидировавшие в прошлом веке, включая станкостроение, автомобилестроение и т. п. Они же особенно подвержены мировой конъюнктуре. В этих областях немецким компаниям приходится конкурировать с быстро поднимающимися экономиками. Они вытесняют иностранную продукцию со своих рынков. В результате экспортоориентированные отрасли немецкой промышленности оказываются уязвимыми. Снижение деловой активности в других странах зоны евро и развивающихся странах сказывается на благополучии германской экономики в целом. Запустить же компенсирующий рост внутреннего потребления не так просто.

К тому же цифры низкой безработицы скрывают неблагополучные тренды другого рода. Семейные хозяйства привыкли меньше потреблять. Заработная плата искусственно сдерживалась долгие годы. Население стремительно стареет. Демографическая ситуация ой какая неблагополучная – она подкашивает перспективы устойчивого экономического роста (как показано в статьях «Спад, который не удастся остановить» из рубрики «Демография» и «Рынки успокоились, проблема осталась» из рубрики «Валюта»).

И еще один крайне опасный фактор – из-за невыборочного применения политики жесткой экономии Берлин недоинвестировал в национальную экономику огромные суммы. По некоторым подсчетам, они достигают 1 трлн евро[256]. (Насколько катастрофично недофинансирование сказалось на жилищном фонде страны, показано, в частности, в материале «И это называется жилище…» из рубрики «Только факты» текущего номера журнала.)

Это может иметь и для Берлина, и для ЕС в целом крайне негативные последствия. Тем более что даже такой авторитетный исследовательский центр, как Европейский совет по международным отношениям, утверждает: производительность труда в Германии в пересчете на час рабочего времени под воздействием перечисленных выше и некоторых других факторов упала почти до уровня 2007 г. «Такой стагнации» после Второй мировой войны ни разу не случалось…[257]

К сожалению, выводы о структурных слабостях и уязвимости германской экономики подтверждаются данными о неблагополучном положении, сложившемся в ее банковском секторе. Самая порочная банковская система Европы, за плечами которой длительная традиция плохого, недобросовестного управления, коррупции и предоставления денег под низкие проценты своим политикам, утверждают специалисты, – не в Италии, Испании или Греции. Она – в Германии. Это под впечатлением мощной немецкой промышленности германская социально-экономическая модель называется образцовой. Немецкие банки, напротив, относятся к числу наиболее проблемных. На их спасение требуется больше денег, чем на свое восстановление получили американские. Но с теми вроде все в порядке, а немецкие по-прежнему все еще пытаются оклематься[258].

С учетом этого в ЕС должны были бы обсуждать, как коренным образом перестроить банковскую систему Германии, подчеркивают авторы «Интернэшнл Геральд Трибюн»[259]. Вместо этого партнеры по интеграционному объединению и руководство ЕС обрушивают на Берлин водопад упреков по поводу того, что он медлит с объединением контроля над европейскими кредитными учреждениями. Формирование могущественного надзорного органа рассматривается всеми в качестве противоядия от усиливающегося неверия в будущее еврозоны, повторения кризисов, аналогичных поразившему регион, роста негативных явлений в функционировании мировой финансовой системы. Поэтому в ЕС особенно опасаются того, что Берлин помешает его созданию, стремясь не допустить плотного досмотра за своими банками, или же очень сильно размоет его полномочия. Для таких опасений, видимо, имеются достаточно веские основания.

Немецкие банки сильно вложились во все обесценивающиеся активы, начиная от американских вторичных бумаг на жилищное кредитование до греческих государственных облигаций. У них до сих пор на руках огромное количество невозвратных кредитов на недвижимость и рухнувшую судостроительную отрасль.

Они погрязли в скандалах, связанных с противоправным использованием инсайдерской информации, непотизмом, фаворитизмом, взяточничеством, другими злоупотреблениями. Так, на спасение баварского «БайернЛБ» (BayernLB) ушло 10 млрд евро из карманов налогоплательщиков. Уголовные дела заведены на многих его прежних руководителей. Они подозреваются как раз в противоправном использовании инсайдерской информации. Дело против шестерки ведущих менеджеров гамбургского «ХСХ Нордбанк» (HSH Nordbank) уже в суде. Им предъявлено обвинение в том числе в уклонении от налогообложения, преступном сокрытии информации о реальном финансовом положении Банка и потерях по займам, в частности предоставленным предприятиям захворавшей судостроительной отрасли, и т. д. Дюссельдорфский «ВестЛБ» (WestLB) под их грузом вообще разорился. А был третьим по величине в Германии.

Земельные банки и порядка 400 сберегательных касс страны, являющихся не чем иным как сберегательными банками, находятся под контролем (или в собственности) государства и местных политиков. 45 % банковского сектора вообще в руках правительства. Ему же принадлежит доля в 25 % во втором по величине коммерческом банке оплота европейской рыночной экономики. Естественно, что они обслуживают местные интересы, финансируют местные проекты, подчиняются политическим приоритетам хозяев, встроены в систему клиенталистских отношений. Это объясняет упорное сопротивление и неприятие реформы банковского сектора.

Крупнейшие банки имеют очень плохое соотношение собственных и заемных средств. Одно из худших на континенте[260] (это, правда, как посмотреть). Под каждый евро своего капитала они привлекают 50 евро заемных средств. Такое соотношение считается слишком опасным.

Рентабельность немецких банков по целому ряду причин низкая. Важнейшие из них – высокие издержки при низком проценте, под который выдаются кредиты, и слишком высокой конкуренции из-за чрезмерного количества банков, топчущих друг друга. Их множество. Это и полностью частные банки, и кооперативные, и сберегательные кассы.

Плюс к этому малые и средние предприятия Германии старательно избавляются от долгов. В результате спрос на банковские кредиты в стране падает. Немецким банкам приходится идти в периферийные страны ЕС и за его пределы, вкладываться в коммерческую недвижимость, транспортную отрасль и т. д., что увеличивает риски[261].

Немецкие банки спасает то, что экономика страны в целом в хорошем состоянии. Все в нее верят. У банков Германии, в отличие от испанских, итальянских и прочих конкурентов, нет проблем с привлечением средств для выдачи кредитов и займов своим клиентам. Но если бы не это, картина была бы совсем безрадостной. В относительных цифрах лишь четверть (25,1 %) национального ВВП ушла или была отложена на спасение своей банковской системы за период с 2008 по 2012 г. В среднем по ЕС, по данным Европейской Комиссии, – 40,3 %[262]. В Швеции – 41,8 %. Португалии – 45 %. Латвии – 46,2 %. Великобритании – 50,0 %. Нидерландах – 52,0 %. Испании – 53,6 %. Бельгии – 97,4 %. Дании – 256,1 %. Наконец, Ирландии – 365,2 %, что имело совсем уж катастрофические последствия для ее экономики. Но в абсолютных цифрах – колоссальная сумма в 646 млрд евро.

По этому показателю Германия – безусловный лидер еврозоны. Более высокий показатель только у Великобритании – 873 млрд евро. Однако это совсем другой случай. Даже знаменитая американская программа, о которой, в отличие от германской, так много говорили и писали, намного меньше. Установленный ею потолок – 700 млрд, но не евро, а долларов. Кстати, по данным бюджетного управления Конгресса, из них было реально израсходовано только 428 млрд долларов.

Несколько другой соблазн для того, чтобы нагнетать страсти по поводу не такого безоблачного, как хотелось бы, будущего ЕС, дает широкий спектр специалистов от постоянного автора Файнэншл Таймс Петера Шпигеля[263] до председателя крупной американской консалтинговой фирмы «Вильям Р. Родес Глоубал Эдвайсорз», бывшего первого зампредседателя «Ситигруп» Вильяма Р. Родеса[264]. Разница между ними только в том, что первый предупреждает и этим ограничивается. Второй же одновременно возмущается халатностью руководства ЕС, отважившегося отправиться в августе в отпуск как ни в чем не бывало. Главное, чтобы нынешнее кажущееся затишье и хрупкая стабилизация в еврозоне не скрывали, подчеркивают названные эксперты, что ЕС находится в окне тайфуна. Такая вероятность имеется. Если так, то расслабляться никак нельзя.

Вроде бы страхи, скрывающиеся за всеми алармистскими сценариями развития ситуации на европейском континенте, пишут они, совершенно не разделяются рынками. Биржевым игрокам, всему предпринимательскому сообществу абсолютно до фонаря, что периферия ЕС скатывается на дно политической нестабильности. Почти никто сколько-нибудь в явной форме на нее не реагирует. А ведь никогда в прошлом с политической устойчивостью и способностью адекватно реагировать на кризисное развитие событий там не обстояло так плохо.

Конкретно. В Греции правящая коалиция еле-еле удерживает шаткое большинство, указывает П. Шпигель. Крайне правые и левые уже могут рассчитывать, согласно опросам общественного мнения, на поддержку 40 % населения. Афины шатаются, вторит ему В. Родес. Бывшего министра финансов судят за коррупцию. Волна забастовок все выше и выше. Правительство не справляется. Ему крайне сложно реализовывать и объявленную программу приватизации, и даже основополагающие структурные реформы.

В Италии не лучше. Здесь свои скелеты на политической сцене. Итальянское технократическое правительство занимается тем, выносит свой вердикт П. Шпигель, что безостановочно тушит пожары и балансирует на грани отставки. Да, соглашается В. Родес, «слабое итальянское коалиционное правительство может пасть в любой момент». (Почему, разъясняется, в частности, в статье «Италия: Сколь веревочке ни виться…» из рубрики «Дневник событий» выпуска.) Причин и поводов для этого предостаточно. Оно сталкивается с целым сонмом всяческих вызовов.

Ситуацию в Испании расшатывают скандалы. В любой другой стране, отмечает П. Шпигель, где партийная дисциплина соблюдается менее жестко, правительство давно бы уже ушло в отставку. Или было бы туда отправлено. Обвинения в финансовых злоупотреблениях, выдвинутые против правящей партии и ведущих политиков страны, дополняет его В. Родос, очень серьезны. Все это, скорее всего, самым негативным образом скажется на проводимых ими реформах банковской системы и процедур формирования и исполнения государственного бюджета. Не может не сказаться.

В Португалии реформы уже «поехали», хотя Лиссабон держался дольше других. Совокупность экономических и политических проблем, помноженных на нарастающий социальный протест, вынудила и ее, наиболее последовательную ученицу мэтров жесткой экономии, восстать против избранного курса[265]. Руководство страны заявило, что будет добиваться от кредиторов послаблений в том, что касается сроков достижения контрольных цифр сбалансированности бюджета, под которыми оно подписалось ранее. Премьеру удается избежать назначения досрочных парламентских выборов только потому, констатирует П. Шпигель, что ведение переговоров с «тройкой» доверено младшему партнеру по правительственной коалиции. И все равно, заключает В. Родос, разброд и шатание в верхушке правительства настолько велики, что порождают сомнение в том, что оно окажется в состоянии продолжить осуществление экономической политики, способной вытащить страну из долговой ямы.

В Ирландии тоже неспокойно. Публичное обсуждение записи конфиденциальных и, похоже, не очень чистоплотных разговоров между банкирами и официальными лицами в разгар глобального кризиса снижает доверие населения к правительству чуть ли не до нуля, продолжает перечень В. Родос. В этом ряду, правда, он не упоминает Францию, Чехию, Венгрию (см. информацию «Еврокомиссия не хочет словесной войны с Венгрией», которую можно найти в рубрике «Политика»), Румынию, Болгарию, Словению, Хорватию, только что переживших или переживающих самые разные политические скандалы и неурядицы, с социально-экономическими последствиями которых этим членам ЕС также будет не так просто справиться. (Или Люксембург, о досрочных выборах в котором рассказывает материал «Люксембург: особенности избирательной кампании» из рубрики «Дневник событий». В целом о череде отставок и политических завихрений в странах ЕС кратко сообщается в статье «Отставка за отставкой» из рубрики «Политика».)

Зато от него достается руководству ЕС и еврозоны. По его мнению, они неоднократно допускали одну и ту же ошибку: недооценивали глубину кризиса. Они прописывали всем меры жесткой экономии, не отдавая себе отчет в том, что они спровоцируют массовую безработицу. Игнорировали угрозу заражения других стран опаснейшим экономическим вирусом, когда распространения болезни еще можно было избежать. Медлили с реструктуризацией долгов, несмотря на то что действовать надо было как можно быстрее. Завершили переговоры на этот счет лишь в 2012 г., тогда как нужно было обо всем договориться двумя годами раньше. И сейчас все та же песня. Надо повторно реструктурировать греческие долги (возвращаемся к тому, о чем писали выше). Следует действовать максимально оперативно. Вместо этого власти ЕС волынят с принятием адекватных мер. Уходят в отпуск вместо того, чтобы заниматься насущными проблемами интеграционного объединения.

Короче, картинка более чем мрачная. И, тем не менее, удивляется П. Шпигель, никакой паники. Никто в массовом порядке не снимает деньги с депозитов, страшась развала единой валюты и планов закрытия проблемных банков. Никто не опасается, что Италия с ее трехтриллионными долгами утратит способность заимствовать на свободном финансовом рынке под низкие проценты и окажется не в состоянии их обслуживать. То есть оба сценария дефолта отдельных стран и коллапса еврозоны рынки сейчас считают маловероятными. Ничтожно маловероятными. Ни моментально подавленное восстание греческого руководства, попытавшегося было вынести план внешнего спасения страны на референдум, ни расправа над Кипром, ни утверждение правил реструктуризации проблемных банков за счет держателей облигаций, акций и крупных депозитов никого не напугали. Ведь ЕС обзавелся полумиллиардным фондом спасения проблемных стран, договорился о применении строгих правил в отношении суверенных долгов и бюджетных дефицитов. В случае чего, он может просто запустить печатный станок, как обещал в критический момент председатель ЕЦБ Марио Драги.

Все это так, но вместе с тем и не так. Чтобы ЕЦБ запустил механизм выкупа гособлигаций, соответствующая страна его об этом должна попросить. Это раз. ЕЦБ – не настоящий центральный банк, не ФРС или Банк Великобритании. Он не может действовать самостоятельно, без оглядки на национальные парламенты, в частности Бундестаг. Это два. Значит, делает вывод газета финансовых кругов «Файнэншл Таймс» устами одного из своих авторов, «нынешнее спокойствие может означать конец начала или быть затишьем перед штормом».

«Интернэшнл Геральд Трибюн» тоже не зря помещает мнение В. Родеса в раздел «редакционное мнение». Американец призывает есовцев: хватит спать и нежиться на солнышке. Промедление смерти подобно (где-то мы это уже слышали). Брюсселю надо срочно заканчивать создание полноценного банковского союза. Ему необходимо укреплять механизм оказания помощи проблемным странам. Ему давно пора пересмотреть фискальный пакт, обязывающий государства-члены добиваться бюджетной стабильности. По каждому из этих направлений должен быть утвержден железный график выхода на окончательный результат. Если этого не сделать, если продолжать волынить решение проблем, «серьезной встряски всей системы не избежать». Будем надеяться, что все это – пустой алармизм и преувеличение.

Естественно, авторы выпуска не могли обойти вниманием последствия разоблачений шпионской деятельности США в Интернете и вызванного ими многоступенчатого политического скандала. Эмоций по поводу американской программы Призм, состоящей в мониторинге и «складировании» всего и вся во всемирной паутине, участия в ней электронных гигантов, поисковиков и социальных сетей и сотрудничества с американским разведсообществом европейских партнеров, было много. Демонстраций недовольства – не меньше. Практических шагов, направленных на то, чтобы хоть в какой-то степени ограничить свободу рук спецслужб США (а соответственно и своих собственных), – не так много.

Утверждалось, что разоблачения помешают европейцам и американцам дать официальный старт практическим переговорам в целях заключения широкого всеобъемлющего соглашения об углубленной зоне свободной торговли в ранее намеченные сроки (неформально они начались чуть ли не полтора года назад). Переговоры открылись в оговоренные даты как миленькие.

Американский конгресс довел до голосования законопроект, ограничивающий своеволие спецслужб в прослушке и перлюстрации электронной корреспонденции. Однако он был провален. Президент лишь пообещал усилить общественный контроль и обеспечить большую прозрачность[266]. Усилия большой группы конгрессменов запретить невыборочный интернет-контроль за гражданами и иностранцами натолкнулся на мощное сопротивление[267].

Конечно, всем тем европейцам, кто до сего времени открыто сотрудничали с американцами в «просвечивании» информационных потоков, что подавалось как совместная борьба с международным терроризмом, и продвигали их интересы, стало труднее работать. Они оказались под прессом. События 11 сентября 2001 г. уже не воспринимаются общественным мнением в качестве оправдания. Как утверждается в большой аналитической статье Джеймса Фонтанеллы-Кан, их вынуждают изменить позицию[268].

Сложнее стало работать всем лоббистским структурам, обслуживающим американские интересы в Европе. Но причислить все это к практическим мерам вряд ли получится. А любое возмущение со временем теряет остроту. Кампании, запускаемые по тому или иному поводу, имеют тенденцию выдыхаться. Расследования же, которые затеяны Европарламентом или проводятся сейчас на национальном уровне, например в Бельгии (как рассказывается в материале «Бельгия оценивает ущерб от американской слежки» из рубрики ««Дневник событий» выпуска), вряд ли дадут что-то конкретное. Как и судебные иски, инициированные правозащитными НКО[269].

Единственная реальная инициатива Брюсселя, остающаяся на плаву, против которой американцы уже сейчас мобилизуют все силы, состоит в подготовке серии дополнений и изменений в законодательство ЕС о доступе к персональным данным. Если поправки будут приняты, беспрепятственно просвечивать информационные потоки уже не получится. Разрешительный режим, опять-таки если он будет введен, испортит Штатам всю игру.

Гуглу, Фейсбуку, Микрософту и другим американским электронным гигантам придется поменять навязанную ими всему остальному миру бизнес-модель обработки, хранения и использования персональных данных. Может быть, этим компаниям даже придется пойти на установку отдельных серверов в Европе, чего они в прошлом всячески избегали. Использовавшаяся тогда аргументация – это поведет к «балканизации» Интернета.

Коли есовцы действительно радикально пересмотрят правила игры, под ударом окажется вообще вся программа Призм. Ведь Агентство национальной безопасности (АНБ) США в состоянии осуществлять ее только благодаря невмешательству дружественных правительств и пособничеству западных фирм, чьи граждане и клиенты оказываются объектом разработки, или, иначе, «под электронным колпаком».

О чем идет речь. До сих пор в ЕС действовала т. н. директива о безопасной гавани, которая позволяла американским компаниям, ведя операции в Европе, работать по американским стандартам в области невмешательства в личную жизнь, т. е. руководствоваться американским законодательством. Это законодательство содержит большой блок нормативных актов, регламентирующих сотрудничество частного бизнеса с американским разведсообществом.

Так, Форен Интеллидженс Сюрвеянс Экт[270] санкционирует прослушку и просмотр почты иностранцев. Он разрешает сбор информации за любой «иностранной державой и ее агентами, иностранными организациями, иностранцами и международными террористами»[271]. Позволяет мониторить не только информацию, исходящую от разрабатываемых лиц, но и касающуюся разрабатываемых лиц, от кого бы она ни исходила. Соответственно, под колпаком оказываются сообщения, исходящие и от американцев, если они адресованы за пределы США и касаются чего-то, что АНБ считает подозрительным. Более того, обязывает предоставлять спецслужбам запрашиваемые данные.

Что это означает, легко объяснить на таком примере. Представители АНБ приходят к немецкому, французскому или любому иному европейскому провайдеру за информацией. Тот преспокойно им отвечает: «Я не имею на это права. К тому же не имею желания». Американский провайдер, работающий в тех же Германии, Франции и т. д., так ответить не осмелится. По ФИСЭ он обязан предоставить информацию. Европейский провайдер, имеющий бизнес или дочку в США, тоже. Согласно ФИСЭ, под его действие подпадает любая компания, «осуществляющая постоянную и систематическую предпринимательскую деятельность в Соединенных Штатах».

В прошлом электронные ТНК, аффилированные с официальным Вашингтоном, по сведениям специалистов, потратили бешеные деньги на то, чтобы продавить через институты ЕС выгодное им правовое регулирование. Его-то теперь Брюссель и хочет поменять. Заместитель председателя Европейской Комиссии Вивиан Рединг, отвечающая в ЕК за вопросы правосудия и права человека, объявила об этом во всеуслышание.

Переподчинение операций американских технологических гигантов в Европе законодательству ЕС будет означать, что контроль над их деятельностью, во всяком случае, в части соблюдения предъявляемых требований, перейдет к европейским государствам. Однако такой контроль сможет быть реализован только при согласии американских компаний на экстратерриториальное действие законодательства ЕС. Если они будут противиться, им предложат, похоже, вести операции в Европе непосредственно из Европы, т. е. перенести сюда серверы.

В Вашингтоне такой разворот европейцев под влиянием разоблачений Эдварда Сноудена вызвал крайнее раздражение. Как хорошо было раньше. Никто лишних вопросов не задавал. Все удовлетворялись заверениями о том, что все делается для их же блага. На предоставлении им собираемых разведданных европейцы тоже особенно не настаивали. Озабоченность американского разведсообщества вызывает то, что под влиянием момента есовцы могут зайти слишком далеко.

Ходят слухи о том, что они готовы потребовать даже согласия разрабатываемых лиц на доступ к их персональным данным. Хотя пока проект статьи, уже нареченной антифисевской в пику указанному выше американскому закону, просто запретит доступ третьих стран к персональным данным граждан ЕС без явно выраженного согласия соответствующего контролирующего органа ЕС или государств-членов. Причем этот запрет будет распространяться на все электронные компании: европейские ли, американские – значения не имеет.

Вместе с тем ни у кого не вызывает сомнений, что европейцы потребуют теперь доступ ко всем собираемым партнерами разведданным. Вашингтон ими делиться, само собой, не намерен. Но на какие-то уступки ему, естественно, придется пойти. Разоблачения нанесли слишком сильный удар по доверию к тому, что делается Штатами в Интернете. Отговориться тем, что они все всем разъяснят, у них не получится.

Скандал затронул высшие сферы. Объяснений потребовала Ангела Меркель. О том, что он заблокирует переговоры по ЗСТ, если их не получит, заявил Франсуа Олланд. С требованием обеспечить транспарентность того, как используются данные, получаемые США в результате применения действующих соглашений между США и ЕС об обмене информацией относительно финансовых транзакций и персональных данных авиапассажиров, к своей коллеге Джанет Наполитано обратилась комиссар ЕС по внутренним делам Сесилия Мальстрём. В направленном ей письме она прямо указала, что, если потребуется, ЕС пересмотрит режим их применения.

Реакция Вашингтона, вообще американского истеблишмента на все эти угрозы и устроенную есовцами суету была более чем показательной. По сути дела, есовцам сказали: как вы можете к нам с этим приставать, когда не знаете даже, что творится в вашем собственном доме. А тут европейцам есть что раскапывать. Германская газета «Бильд» порадовала в июне 2013 г. своих читателей сообщениями о том, что Германская федеральная разведывательная служба на протяжении многих лет работает в тесном контакте с АНБ и на регулярной основе осуществляет обмен секретной/конфиденциальной информацией. На программу Призм работают крупнейшие центры электронной разведки Великобритании и Швеции.

Французская газета «Монд» озадачила всех новостью о том, что у Парижа есть своя собственная программа типа Призм. Что им давно уже осуществляется очень похожая деятельность. После этого «прорыва» материалы на столь щекотливую тему стали публиковаться на регулярной основе. В них рассказывается о том, что собираются предпринять французские парламентарии для установления контроля над своими собственными спецслужбами для включения их деятельности в публичное правовое поле[272]. На этом фоне разоблачения шпионской сети, раскинутой США по всему миру, кажутся европейскому обывателю уже не такими сенсационными и невероятными. Но скандал свое дело сделал. Есовцы, судя по всему, воспользовались им к своей выгоде, чтобы поменять расклад сил в «торговле» баш на баш с США по самым различным досье.

Одновременно скандал в своих интересах постарались использовать и европейские конкуренты американцев по хай-теку. Да, соглашается часть экспертов, работающих с ними, совершенствование есовского законодательства о защите персональных данных заслуживает поддержки. Оно давно назрело. Но оно будет иметь лишь частичный успех. Электронные компании столкнутся с непростой ситуацией, когда европейское право будет требовать одно, а американское – другое. В этой ситуации, указывают они, с помощью одного лишь права проблему не решить. Компании будут втихую нарушать, и все: никто проверить не сможет. Подлинный выход кроется в создании Союзом своей собственной отрасли, предоставляющей все те услуги, которые сейчас в какой-то степени монополизированы американцами[273].

Но в целом популярные западные СМИ, как и все правительства стран ЕС, попытались минимизировать эффект Эдварда Сноудена. Мол, ничего такого особенного он не рассказал[274]. И вообще АНБ и его партнеры, в частности английские, действуют и действовали в рамках закона. Показателен в этом отношении посыл одной из передовиц «Файнэншл Таймс» от 3–4 августа 2013 г. «Ни для кого не секрет, – подчеркивается в ней, – что США и Британия тесно сотрудничают в разведывательной области. Ни под каким покровом тайны не скрывается и тот факт, что у них налажено интенсивное партнерство в области мониторинга сообщений»[275]. Как и наличие договоров о сотрудничестве между спецслужбами. Они датируются еще концом Второй мировой войны.

Ну, слил Э. Сноуден, что англичане получают денежки от АНБ[276], так ведь это копейки по сравнению с двухмиллиардным бюджетом М15, М16 и др., причем в фунтах стерлингов. Ну, считают себя английские разведслужбы обязанными помогать американцам и выставлять напоказ взаимодействие с ними, так что с того. «Остается лишь пожать плечами». Ведь документов, указывающих на то, что с помощью процедуры сотрудничества обходится норма закона, предусматривающая ограничения на вторжение в личную жизнь своих граждан, в отличие от иностранцев, опубликовано не было. Вот если бы нарушалось законодательство или оно обходилось таким образом, тогда другое дело. Хотя, конечно, надо держать ухо востро, чтобы новые технологические возможности контроля над всем и всеми не вели к злоупотреблениям. А так все разоблачения некоего Э. Сноудена не более чем пересказ «слухов». Переданные им документы «содержат мало такого, что заставило бы кого-либо хуже спать».

Явная попытка выдать желаемое за действительное. Ведь сенсационность публикаций на основе материалов Э. Сноудена заключается не в том, что до сих пор об этом никто не знал, а в том, что информация о размахе шпионской деятельности и откровенном пренебрежении ценностями демократии, правового государства и прав человека попала в публичную сферу. Истеблишмент на нее просто не мог не реагировать.

Вот как оценивает возникшую ситуацию, например, редакция французской газеты «Монд»[277]: шпионская деятельность АНБ, о которой в результате стало всем известно, подрывает два постулата, на которых зиждется современное германское общество. Первый – веру в США как близкого и верного союзника. Второй – уверенность в эффективной демократической защите личности со стороны Федерального конституционного суда и Бундестага, гарантирующих соблюдение ст. 10 Основного закона 1949 г. о неприкосновенности корреспонденции и телефонных сообщений. Этому всегда придавалось приоритетное значение, чтобы предупредить повторение «тоталитарной инквизиции» нацизма и прослушки всех и вся, практиковавшейся Штази.

На то, что разоблачения Э. Сноудена бросили тень на оба эти постулата, германское общество отреагировало вяло. На демонстрации протеста против «бесконтрольного полицейского государства» вышли в конце июля 2013 г. по полтысячи человек в Берлине, Мюнхене, Гамбурге, и только. Однако проблема перед германским обществом была поставлена. Дебаты все-таки развернулись. Самое активное участие в них приняли парламентарии. Они не могли промолчать. Ведь затрагиваются их важнейшие прерогативы народных избранников – контроль над исполнительной властью. Отметились очень многие – не только журналисты, но и бывшие и нынешние государственные деятели.

Так, член исполкома Германской партии зеленых Мальте Шпитц (Malte Spitz), например, считает, что доверие немцев к американцам утрачено не только потому, что союзники себя так не ведут. Подорвано ощущение того, что США являются безусловно демократической страной, что Германия и США исходят из одинакового понимания того, в чем заключается смысл свободы, запрета на вмешательство в личную жизнь граждан, уважения к человеческой личности. «Когда суды и судьи ведут тайные переговоры, – подчеркивает он, – прямая передача данных осуществляется без каких-либо ограничений, сведения складируются в огромных количествах вместо того, чтобы точечно следить за подозреваемыми, и все это становится нормой, полностью утрачивается чувство ответственности за свои действия»[278].

В свое время он заставил своего интернет-провайдера через суд предоставить ему накопленную тем за полгода информацию о всех его интернет-посещениях, письмах и звонках (38 350 записей). Так что он знает, о чем говорит. Подобное складирование данных и их даже механическая обработка, безотносительно к анализу контента, пишет претендент на мандат члена Бундестага нового созыва, дает возможность отследить все контакты отдельных людей, семей, групп и их интенсивность, установить, кто в какие группы входит и кто в них является лидером.

О каких правах человека в таких условиях может идти речь. Праведный гнев политика понятен. Но, похоже, он явно перегибает палку. Ведь и немецкие спецслужбы не сидят сложа руки, и то, что они теснейшим образом сотрудничают с АНБ, ни для кого не секрет. Правда, он справедливо отмечает, что в свое время ЕС также принял директиву, которой провайдерам предписывались длительные сроки хранения персональных данных. Они начали их складировать, чтобы в случае чего правоохранительные органы могли получать к ним доступ и соответствующим образом распоряжаться в целях предотвращения преступлений и преследования за их совершение. Однако Федеральный конституционный суд признал такую деятельность противоречащей Основному закону страны.

Заслуживает внимания и мнение бывшего председателя Федерального конституционного суда Германии. Он, в частности, заявил, что действия АНБ идут «намного дальше, нежели то, что конституционный суд Карлсруэ в своих решениях квалифицировал в качестве приемлемого». Немцы молодцы, считают в «Монд». Они хоть как-то встрепенулись. В других же странах «оглушающее молчание». (Газета себя явно недооценивает. В мире не так много изданий, где бы США назывались Соединенными Штази Америки и утверждалось, что, хотя они, очевидно, сегодня и не полицейское государство, технические и правовые предпосылки для такого государства созданы[279].)

Правда, тому есть вполне рациональное объяснение. Германия и ее крупные, средние и мелкие предприятия – все очень зависят от экспорта своей технологичной продукции. Она защищена патентами. Для них вопросы интеллектуальной собственности исключительно важны. Выяснилось, что США на систематической основе практикуют промышленный шпионаж. Не только другие страны, которые автоматически квалифицируются в качестве тоталитарных, авторитарных, недемократических. Мгновенно, благодаря информации Э. Сноудена, недоверие к американцам выросло в разы.

Предыдущие опросы общественного мнения показывали, что лишь 6 % немецких бизнесменов считали США потенциальной угрозой для своей деятельности, опасаясь, что американцы могут похитить у них ценную коммерческую информацию, украсть промышленные секреты. Недавний опрос показал, что эта цифра подскочила более чем в четыре раза – до 26 %. США теперь рассматриваются германским бизнес-сообществом как ненамного меньшая угроза немецким интересам, чем Китай, недоверие к которому остается на уровне 28 %[280].

Только после того как полемика по поводу разоблачений вылилась на страницы газет и журналов и в Интернет, люди получили представление о размахе шпионской деятельности, осуществляемой АНБ. Еще один штрих – в Штатах, как рассказывает «Монд», подальше от нескромных глаз заканчивается строительство нового грандиозного комплекса, предназначенного для Агентства. Устанавливаемое там оборудование, смакуют французы, позволит складировать электронную информацию, эквивалентную тысячелетнему обороту всех сообщений, которые будут проходить через Интернет и минуя его к концу десятилетия, и обрабатывать ее. Фантастические цифры. Ведь когда контролируешь подобные массивы и обладаешь таким быстродействием, взламывать любые коды, любые системы защиты и безопасности не составляет труда[281].

Мы проанализировали лишь некоторые мейнстримовские сюжеты, затрагиваемые в выпуске. Вы найдете в нем, конечно же, много и других полезных, информативных, занимательных материалов. В зависимости от настроения они позволяют и задуматься, и расслабиться. Из зарисовок, помещенных в рубрике «Дневник событий», вы узнаете, что в Великобритании наследник престола с ходу принес 280 млн («Виндзор инкорпорейтед») и насколько быстро и эффективно состоялась передача престола в Бельгии старшему сыну прежнего монарха, 53-летнему Филиппу («Бельгия: король отрекся – да здравствует король!»). Если вас интересует, как осуществляется в ЕС лоббирование государственных и частных интересов, поспешите открыть научную статью «Брюссельский рынок идей», помещенную в рубрике «Взгляд из Москвы». В ней разъясняется, почему неэффективные, вредные обществу инициативы не проходят отборочное сито институтов ЕС. Те, кто любят посмотреть на происходящие в мире события под углом зрения тех, кто их непосредственно создает, с удовольствием прочитают зарисовки «Саркози хочет сыграть Берлускони» и «То ли Тэтчер, то ли Черчилль, то ли…» из раздела «Персона».

Разнообразие материалов выпуска очень велико. Есть в нем рекомендации, касающиеся продаваемых на европейском рынке продуктов («Каких продуктов надо бояться» из рубрики «Проблема» и «Между введением в заблуждение и обманом» из рубрики «В фокусе»). Включены размышления по поводу судеб европейской, прежде всего германской, энергетики (рубрика «Энергетика»). Большое внимание уделено проблематике расширения ЕС. Обширные статьи посвящены тому, как себя сейчас ощущает Хорватия и каковы перспективы Македонии («Хорватию приняли в Союз»; «Македония в поисках имени и места в Европе»). Исключительно полезные, информативные, критические материалы помещены в разделе «Без перевода» выпуска. В их числе – о переговорах ЕС с Исландией, о Хорватии, политике соседства, перспективах демократизации ЕС, подробнейшие статистические данные.

Очень сложные, экзистенциалистские вопросы поднимаются в комментарии «Фельдфебеля дадут в Вольтеры», который, вполне логично, оказался в рубрике «Комментарий» выпуска. На примере крайне отрицательного отношения властей и общества Великобритании к последним спорным постановлениям Европейского суда по правам человека (требующим, якобы, неоправданно гуманного обращения с закоренелыми преступниками) и запуска проекта создания сети военизированных школ автор пытается понять, в каком направлении сейчас эволюционирует страна. Что с ней происходит. Не стоит ли за ними переосмысление правящей элитой места Туманного Альбиона в современном мире.

Один из ключевых материалов номера, который предлагается вашему вниманию в рубрике «Экономика», – переводная статья с английского об основных движителях роста современной мировой экономики («Китай и развивающиеся экономики: не просто еще один кирпич в стене»). В ней обстоятельно, аргументированно, на большом эмпирическом материале показано, как, за счет чего менялась последнее время мировая экономика, какие в ней произошли сдвиги, чего можно ожидать в будущем. В следующем номере, как мы рассчитываем, этой проблематике будет уделено приоритетное внимание.

И, конечно, как всегда, в номере много хороших, стильных, живописных статей, зарисовок, эссе, притч, в которых рассказывается о красотах, богатстве, многогранности, нравах и традициях Старого Света. Не пропустите! Хорошего интеллектуального аппетита, уважаемые читатели!

Глава 1.5. Первый опыт проведения информационной кампании по дискредитации развивающихся рынков и переориентации финансовых потоков обратно в страны ЕС и США. О 79/09/2013-м номере журнала «Вся Европа»

Выпуск открывается умным, изящным, доброжелательным анализом завершающейся в Люксембурге избирательной кампании в Палату депутатов – выборы в парламент ВГЛ назначены на 20 октября. Акцент в материале справедливо сделан на сопоставлении данных о настроениях избирателей и их ожиданиях в отношении будущей правящей коалиции. Главный вывод, который в нем делается: и в дальнейшем «Люксембург останется одним из крупнейших и самых привлекательных финансовых центров Европы».

Любопытно, что своего рода репетицией выборов в маленькой западноевропейской стране стало народное волеизъявление в Германии. Вы удивитесь: как это может быть? Только по аналогии. Расклад сил в Люксембурге очень похож на тот, который сложился в его гораздо более мощном и влиятельном северном соседе. То, что победят христианские демократы, ни у кого не вызывало сомнений. Интрига заключалась в другом – кого по итогам голосования они смогут и захотят пригласить в будущее правительство. Провал либералов смешал все карты. Оставшиеся варианты подробно разбираются в статье «Германия: Победа? Безусловно!» из раздела «Дневник событий».

Урок, данный выборами в Германии, – население высказалось за преемственность власти, последовательность в проведении политического курса, социальную стабильность и здоровый консерватизм. Это полная противоположность тому, что произошло в Норвегии. Об итогах выборов в ней, приведших к резкому поправению страны и фрагментации политического ландшафта, повествуется в статье «Норвегия кренится вправо» из той же рубрики. Памятуя о столь разительном контрасте, Люксембургу и люксембуржцам, безусловно, хотелось бы пожелать, скорее, германского сценария. Тем более в свете факторов, разбираемых в статье «Люксембург: финансовые кулисы выборов» из рубрики «Тенденции и прогнозы».

Авторы журнала, естественно, не могли обойти вниманием проблематику вовлеченности Европейского Союза и его государств-членов в борьбу за урегулирование конфликта вокруг Сирии дипломатическими методами – ее результаты, скорее всего, будут иметь судьбоносное значение и для ближневосточного региона и для всего мира и нынешнего миропорядка в целом. Все нюансы эволюции подхода стран Старого Света к конфликту вокруг Сирии тщательно разбираются в статье «ЕС и сирийский кризис: никто не хотел воевать» из раздела «В фокусе». Но в остальном львиная доля материалов номера посвящена финансово-экономической проблематике. Упоминание испано-британского спора по поводу Гибралтара (материал «Страсти по Скале» из этой же рубрики) не в счет.

Они распределены по самым разным рубрикам: «Финансы и банки», «Экономика», «Комментарий», «Иммиграция», «Энергетика» и др. В них разбираются последние успехи ЕС в построении банковского союза («ЕЦБ стал финансовым суперинтендантом» и «Система механизмов спасения европейских банков»). Рассказывается о новейших предложениях Европейской Комиссии по ужесточению финансового регулирования («Брюссель намерен регулировать фонды»). Показываются преимущества Люксембурга в качестве мирового финансового центра («Ищете грамотного управляющего активами? Загляните в Люксембург», «Люксембург привлекает частных вкладчиков из-за рубежа», «Рынок Люксембурга растет и крепнет», «Сколько надо трудиться на налоги?»). В качестве иллюстрации содержащейся в них информации приведем только несколько цифр: с 30 июня по 31 июля объём чистых инвестиционных активов возрос в Люксембурге на 36,602 миллиарда евро, или на 1,47 %, достигнув в денежном выражении 2 триллионов 523 миллиардов 186 миллионов евро. За год этот показатель увеличился на 9,86 %.

Блок материалов по финансово-экономической проблематике очень разнообразен. Большое внимание в нем уделяется анализу экономических последствий самых различных явлений, событий и трендов: возможного подписания Украиной соглашения об ассоциации с ЕС («Украина в серой зоне между ЕС и Таможенным союзом») и политических рисков для европейской экономики («Глава Еврокомиссии считает политическими основные угрозы для ЕС»). Перемещения центра влияния в Европе от институтов ЕС к Германии («Столица ЕС теперь в Берлине. Насколько ему это надо?») и перехода мажоритарного пакета акций ведущего кипрского банка к еще не сорганизовавшимся российским вкладчикам («Утратит ли Кипр доверие российских вкладчиков»). Поражения на выборах в Германии партии, призывавшей к ликвидации еврозоны («Что изжило себя – единая Европа или единая валюта?»), и сложностей построения новой энергетики («Бодрое начало, печальный финал»). Разброс тем действительно большой. Поэтому за деревьями происходящего важно не забывать о лесе.

В этой связи особенно подробно хотелось бы остановиться на главной теперь уже экономической интриге лета. Она лишь по касательной затрагивается в журнале, фрагментом здесь, фрагментом там, но заслуживает того, чтобы дать ей систематическое изложение.

Летом 2013 г. развитые страны решительно изменили стратегию своего рыночного поведения. В основе поворота – господство в информационной сфере. До этого все старались давать более-менее объективную картину ситуации в мировой экономике, откровенно, без прикрас сообщая о сложностях, с которыми сталкивается развитый мир, и перспективах успешного ведения бизнеса, преимуществах и отдаче от вложений в быстро растущие экономики.

Рынок основан на доверии. Инвесторы, акционеры, биржевые спекулянты – все крайне внимательно следят за теми оценками экономической ситуации, которые генерируют СМИ, официальные структуры, политики, экспертное сообщество. На протяжении нескольких лет все они называли кризис кризисом и погружали экономику развитых стран в еще более глубокую рецессию, помогая потоку инвестиций переориентироваться на вхождение в капитал компаний быстро растущих экономик. Параллельно США, Япония, некоторые другие страны продолжали накачивать мировую финансовую систему дешевыми деньгами, значительная часть которых устремлялась на новые рынки. По различным подсчетам, на осуществление мягкой монетарной политики и спасение проблемных банков за годы кризиса с 2008 по 2013 г. было израсходовано порядка 10 трлн долларов.

В какой-то момент все изменилось как по мановению волшебной палочки. Воспользовавшись сумятицей, вызванной в Индии, Индонезии, ЮАР, чуть ли не повсюду заявлениями об ужесточении монетарной политики, сделанными финансовыми властями США, коллективный Запад принялся разворачивать тонкий, трепетный, боязливый механизм рыночного доверия в свою пользу. Мейнстримом стало говорить об «устойчивом и высоком» росте в США, восстановлении экономической активности в Японии и Великобритании и «дружном» выходе еврозоны из экономического кризиса, рекламировать их, восторгаться ими, при одновременной сочувственной дискредитации всего того, что происходит в быстро растущих экономиках.

Методика проверенная. Как всегда, лучшее средство сокрыть истину – говорить правду. Суть подхода состоит в том, чтобы давать лишь выгодную для себя часть общей картины – вполне очевидную – и, по возможности, замалчивать другую часть – невыгодную. Естественно, с учетом цикличности рыночного механизма, после того, как экономики коллективного Запада так сильно просели, должна была начаться фаза стабилизации и подъема. Симптоматика начала подъема, пусть и очень неуверенного, в наличии. На его первых слабых ростках концентрируется все внимание.

В тени оставляется то, что достигнуты лишь финансовая стабилизация, частичное оздоровление финансовой системы, и то не полностью. Фундаментальные экономические характеристики не изменились. Политика жесткой экономии породила ситуацию порочного круга. Европа обречена на низкие темпы роста. Экономическая стагнация будет продолжаться до конца десятилетия.

Да, спровоцированное извне бегство капиталов из развивающегося мира – та реальность, с которой столкнулось большинство быстро растущих экономик. Последствия вполне ожидаемые – удорожание доступа на финансовые рынки, стремительное удешевление национальной валюты, рост цен на импортные товары, дефицит внешнеторговых и текущих операций, увеличение нагрузки на государственный бюджет, вымывание золотовалютных запасов, усиление социальной напряженности, падение роста ВВП. Кроме того, обострение диспропорций и необходимость принятия рискованных, поспешных, не всегда эффективных мер по стабилизации положения. Но о диспропорциях было хорошо известно и раньше. О них как-то забывали. Сейчас системно вспомнили. На их освещение делается упор. Замалчивается же, что объективные преимущества быстро растущих экономик никуда не исчезли. Просто о них так же системно перестали говорить.

Давайте вместе посмотрим, как эта новая геополитическая или, вернее, геоэкономическая игра, состоящая в войне за доверие инвесторов, собственников и вкладчиков, раскручивалась этим летом. Из чего состояла. Как и кем велась. Как оценивается.

I. Один из фронтов – защита политики, проводившейся Брюсселем и Берлином на протяжении нескольких лет и приведшей к глубокой длительной рецессии, падению ВВП, сокращению потребления и катастрофическому скачку безработицы. В своем ежегодном послании Европарламенту председатель Европейской Комиссии Мануэл Баррозу постарался представить выход из рецессии как победу политики жесткой экономии. Пытаясь подать ее евродепутатам в максимально выгодном свете, он настаивал, что она начала приносить ожидаемые плоды, ведь все предпринятые и предписанные меры были рассчитаны на среднесрочную перспективу[282]. В этом контексте он призвал проблемные страны и правящие партии/блоки строго придерживаться намеченных планов и ранее принятых обязательств.

Однако не такое уже случайное совпадение состоит в том, что выход из рецессии последовал за отходом ведущих стран ЕС от проведения политики затягивания поясов и отказом от реализации радикальных, топорных, абсолютно несостоятельных и самоубийственных версий такой политики. Сама Европейская Комиссия послушно предоставила всем – Италии, Франции, Португалии, Испании, Ирландии, Греции, Кипру те или иные отсрочки и послабления в выходе на контрольные цифры сбалансированного бюджета и снижения суверенной задолженности. Но и их проблемные страны не спешат выполнять, понимая, что перегнув палку, могут повредить наметившемуся улучшению.

В 2013 г. Франция должна была сократить бюджетный дефицит до 3,7 % ВВП, скорректировав данное ранее обещание (читай навязанное ей обязательство) выйти на 3 %. Очевидно, что Париж этого делать не будет. У него элементарно не получится. Озвученные в сентябре новые контрольные цифры – 4,1 % ВВП. Соответственно, по прогнозам Минфина Франции, достижение цели в 3 % ВВП отодвигается до 2015 г.[283] Но и этот прогноз – не более чем наметки. Париж надеялся, что в 2014 г. темпы экономического роста могут подняться до 1,2 %. В 2013 г. они составили 0,1 %. Скрепя сердце ему пришлось признать, что они не превысят 0,9 %.

От многих навязанных им или планировавшихся ими мер проблемные страны отказываются. Левое правительство Италии потихоньку пересматривает налоговую реформу, начатую бывшим председателем технического правительства Марио Монти. Франсуа Олланд во Франции уступил давлению предпринимательских кругов, восставших против дальнейшего усиления налогового бремени, правда частично[284], и согласился снижать дефицит бюджета за счет сокращения его расходной части. В 2014 г. она будет урезана на 15 млрд евро. По такому показателю, как относительная величина публичных расходов, Франция далеко опережает большинство своих партнеров. Он равен 57 % ВВП. За один только 2013 г. запланированное увеличение налогового бремени составило где-то около 30 млрд евро.

В Греции и Португалии еще до недавнего времени политика жесткой экономии рассматривалась правящими партиями как неизбежная. Однако сейчас поддерживающих такую политику парламентариев там становится все меньше. Ряды ее сторонников продолжают редеть. В этом нет ничего удивительного. Катастрофическая ситуация с безработицей в Греции продолжает ухудшаться. По данным национального статистического агентства Греции, к июню 2013 г. безработица достигла 27,9 % от общего трудоспособного населения. Год назад, в июне 2012 г., она составляла 24,6 %. В мае 2013 г. равнялась 27,6 %.

В особенно тяжелом положении находится молодежь. Среди юношей и девушек моложе 24 лет она увеличилась до 58,8 % по сравнению с 54,8 % в июне 2012 г. За год 174 709 чел. пополнили армию безработных (на 3 628 421 чел. активного населения при общей численности населения в 10,8 млн). Если «тройка» опять надавит и потребует, чтобы Афины еще больше снизили зарплаты и пенсии, пишет даже такой консервативный публицист, как Роджер Коне, социального взрыва не миновать – однако ничего другого она предложить не может, поскольку дефицит фонда социального обеспечения надо закрывать: в 2013 г. он составит порядка 3,3 млрд долл. и несколько большую сумму в последующий период[285].

Но что еще более тревожно, как указывают выводы аналитического доклада, ежегодно публикуемого институтом крупнейшего профсоюза страны ГССЕ, ситуация и по прошествии четырех лет проведения политики жесткой экономии продолжает ухудшаться. К концу 2013 г. безработица достигнет 29–30 %. В 2014 г. подскочит до 31,4 %. Как суммируется в нем, «страна возвращается в 1961 г.»[286]. Тогда она принадлежала не к развитому, а к развивающемуся миру. На таком фоне восторги Брюсселя и Берлина по поводу выхода из кризиса выглядят, мягко сказать, несколько преувеличенными.

Нельзя обойти молчанием и такой аргумент Мануэла Баррозу, как ссылку на то, что в Исландии политика жесткой экономии сработала[287]. Несомненно. Только если уж сравнивать исландский феномен с подтаявшим льдом, по которому выползает из кризиса экономика континентальной Европы, не стоит забывать такие заслуживающие внимания моменты. Исландия находится вне ЕС и не связана столь жестко его правилами. Она хозяин своей валюты, девальвация которой и проложила путь к быстрому восстановлению национальной экономики. Рейкьявик отказался компенсировать потери иностранным вкладчикам прогоревших коммерческих банков, к чему с большим опозданием приходит ЕС, посчитав, что за риск надо платить. Сняв со своего населения, со своего налогоплательщика удавку неоправданной суверенизации коммерческих долгов, он сумел выкарабкаться. За счет этого, а не каких-то мифических мер.

Ежегодное обращение Мануэла Баррозу, как отмечают многие аналитики, своим стержнем имело эмоциональную защиту проводившейся ранее политики. В частности, он попытался донести до скептиков, что, понося ее, евроэнтузиасты готовят себе Аустерлиц на выборах в Европарламент в мае 2014 г. И, тем не менее, он не мог не признать, что Европейская Комиссия часто принималась за разработку законодательства, которое лучше было бы оставить в ведении государств-членов[288]. Справедливое замечание. Председатель Европейской Комиссии не мог его не сделать. Ведь об этом говорят уже не только оппозиционные партии в Германии и Нидерландах и английские консерваторы. Это вполне официальная позиция таких разных стран, как Великобритания и Нидерланды.

Лондон настаивает на том, чтобы столицы дружно взялись за пересмотр распределения полномочий между институтами ЕС и государствами-членами. На референдум после предстоящих в 2015 г. парламентских выборов будет вынесен вопрос о том, оставаться ли Великобритании не в ныне действующем интеграционном объединении, а в реформированном. Правительство Нидерландов пошло куда дальше по пути конкретизации своих претензий к Европейскому Союзу. В нашумевшем докладе Тиндеманса дается длинный перечень того, что Европейской Комиссии впредь рекомендуется больше не делать.

II. Итак, задача номер один для всех тех, кто играет на стороне искусственного возвращения доверия к экономике коллективного Запада и дискредитации состояния дел в развивающихся экономиках, легко читаема. Она состоит в том, чтобы приукрасить положение в развитых странах. Это поможет перенаправить туда финансовые потоки и стимулировать деловую активность. Задача номер два – представить ситуацию в развивающихся странах еще более мрачной и безысходной, нежели она есть на самом деле.

Давайте посмотрим на конкретных примерах, в дополнение к тому, что уже было сказано выше, как они решаются. На десерт оставим оценку этих усилий, намного более эффективных и в то же время разрушительных, чем обычные протекционистские меры. Камертоном в этом отношении может служить одна из редакционных статей в популярной французской газете «Монд». Она крик души. Газета вопрошает: что же вы делаете? Вы же ломаете мировую экономику. Вы подготавливаете новую волну кризиса. Вы разрушаете те самые рынки, которые на протяжении последних лет не давали вам упасть еще глубже. Но об этом чуть позже.

«Рекламный ролик» о том, как здорово все складывается в США и насколько это притягательный сейчас рынок для вложения капиталов, в концентрированном виде был прокручен 12–13 сентября на ежегодной конференции Люксембургской ассоциации инвестиционных фондов. С его презентацией выступил главный экономист «Оппенгеймер Фандз» Джерри Уэбман. Озвученные им тезисы сводятся к следующему. В пользу устойчивого мощного экономического роста США будет действовать большая группа факторов.

1. С 2007 г. прекратились капиталовложения в строительство недвижимости. Цены еще какое-то время шли вверх. Потом рухнули. Деривативы утратили ликвидность. В 2013 г. ситуация вернулась к нормальной.

2. США превратились в третьего по величине мирового производителя нефти. Через пару лет они полностью перестанут зависеть от импорта.

3. Благодаря сланцевой революции и стремительному увеличению добычи сланцевого газа резко снизилась стоимость энергии. Соответственно и издержки производства.

4. Стабилизировалась ситуация с выдачей кредитов. В период кризиса финансовые потоки пересохли. Сейчас с «водотоками денег» проблем нет.

5. Национальная экономика генерирует постоянное создание новых рабочих мест. В большом количестве. Повсеместно. Занятость растет.

6. Восстановилось потребление всех типов. Бытовое – семейных хозяйств. И связанное с циклом расширенного воспроизводства.

7. В обозримом будущем проблема соотношения величины долга и ВВП не будет больше душить экономику. Соотношение резко снизилось. Ситуация может начать ухудшаться лишь на горизонте после 2020 г. Тогда прогнозируется увеличение пенсионной нагрузки.

8. Не вызывает тревогу и рынок акций. Тренд очень хороший. Под утверждениями о вызревании нового «пузыря» и предупреждениями о том, что он неминуемо лопнет, нет серьезных оснований. Ценные бумаги американского происхождения, будь то бонды, акции, облигации, не переоценены. Есть потенциал роста их биржевой стоимости. Откат назад не ожидается.

9. Вполне удовлетворительно выглядит и демографическая ситуация. В общей структуре велика часть экономически активного населения.

Таким образом, поскольку устойчивый рост американской экономики опирается на твердое стабильное основание, в нее имеет смысл вкладываться. Подтекст легко читается. Милости просим. Мы всегда рядом и вам в этом отношении поможем.

Во всех других уголках планеты положение хуже. Ситуация противоречива. Рынок менее обустроенный. Риски выше. Причем намного. Единственно, надо принять во внимание, что рано или поздно Федрезерв ужесточит монетарную политику, поднимет процентную ставку, кран с дешевыми деньгами окажется перекрытым. К этому времени надо будет в обязательном порядке снизить долговую зависимость и иметь на руках достаточно ликвидности.

За деловым ланчем поинтересовался у Д. Уэбмана, согласен ли он с моим диагнозом, согласно которому в его выступлении была нарисована лишь гламурная часть картины общего состояния американской и в целом западной экономики. Что вторую он припас для другой, более критичной аудитории, не терпящей, чтобы вместо серьезного сбалансированного анализа ее «кормили» бы «шапкозакидательством». Без тени смущения американский дипломат от экономики ответил, что он выступил с тем докладом, который был востребован. Который нужен сейчас. Которого все ждут. Сказать что-то иное значило бы поступить вразрез отстаиваемым и продвигаемым им интересам. Давайте вместе столь же кратко коснемся тех тем, которых уважаемый эксперт предпочел не касаться.

Политическая система США находится в постоянном межпартийном цугцванге, периодически парализующем ее функционирование. Утверждение потолка задолженности и параметров бюджета каждый раз превращается в поле битвы, обескровливающей фондовые биржи и все котирующиеся на них компании. К середине сентября в казне США вообще не осталось денег на поддержание нормального функционирования государственного аппарата и выплаты по долгам.

Суверенная задолженность превысила астрономическую цифру в 16 трлн долл. Она будет и дальше увеличиваться, усиливая дисбалансы мировой экономики. Хозяйственный механизм США привык жить в кредит. Дешевые деньги развратили его. Перспектива неминуемого ужесточения валютно-кредитной политики, на которую ФРС со временем не может не пойти, страшит всех внутри США еще в большей степени, чем за их пределами.

Военные авантюры подточили американскую экономику. Непомерные непроизводительные расходы измотали ее. Она перенапряглась. Некогда Штаты могли похвастаться сложившейся в стране наиболее эффективной экономической моделью в мире. Сейчас и в этом отношении они уступают многим быстро поднимающимся экономикам дирижистского типа. Список можно было бы продолжать. Но и приведенного описания более чем достаточно.

В аналогичной стилистике ведется кампания и по приукрашиванию положения в экономике еврозоны и ЕС в целом. Главное – утверждается, что кризис позади. Рецессия прекратилась. Рост вернулся. Под него подведено твердое основание. Евро больше ничего не угрожает. Финансовая система стабилизирована. Через некоторое время, после создания банковского союза, она еще больше укрепится. Структурные реформы позволили существенно поднять конкурентоспособность. Деловая активность на подъеме. Деньги вновь возвращаются на якобы лучше обустроенные, более разнообразные и менее рискованные европейские рынки.

Все – и обыватели, и предприниматели опять готовы больше тратить, не боясь залезть в неподъемные долги и прогореть. А значит, удалось включить автоматические механизмы, обеспечивающие переход в гораздо более светлую и радостную фазу экономического цикла, называемую экономическим подъемом. Ура, эра благоденствия и процветания возвращается. Скорее спешите этим воспользоваться. Бегите из сложного, опасного, непредсказуемого развивающегося мира, куда ушла волна кризиса. Вкладывайтесь, как и положено, в экономику еврозоны и ЕС в целом.

И не забывайте, учит старожил среди министров финансов стран ЕС, глава минфина предыдущего правительства Германии Вольфганг Шойбле, если вчера было плохо, это не значит, что завтра будет хуже. Следуйте примеру Германии. Все, что раньше плохо работало, можно починить. Улучшить. Рационализировать. Осовременить. Десятилетие назад Германия была «больным человеком» Европы – теперь об этом никто и не вспоминает. И Европа, следуя предложенным Берлином рецептам, проделала аналогичный путь. Германия может служить эталоном. Ей нужно подражать. У нее учиться. Действуйте так, как когда-то Германия, и все будет в шоколаде[289].

Ни в коем случае, только не так, как советует Вольфганг Шойбле, предупреждают экономисты. Если следовать его рецептам, все остальные должны изучать немецкий опыт и добросовестно повторять у себя те реформы, которые десятилетие назад осуществила Германия. Ничего подобного. Не сработает. Можно даже не пытаться. Сравнение тогдашней Германии с периферией ЕС – недопустимая натяжка, извращающая реальность[290]. Периферия ЕС находится в несравненно худшем положении. Ее экономика несопоставима с германской.

В начале 2000-х Берлин испытал кратковременную рецессию. Периферия находится в депрессии. Дефицит его торговых операций составил 1,7 % ВВП. У Греции, Португалии, Испании, Кипра он превысил 10 % ВВП. У Берлина никакой критически большой суверенной задолженности, в отличие от проблемных стран Европы, не было. Сложностей с доступом к дешевым деньгам тем более. Спрос повсюду в ЕС стремительно рос, и Германия смогла быстро и успешно нарастить экспортные поставки. Ныне рынки находятся в состоянии стагнации. Это в лучшем случае. К тому же она не опасалась скачка инфляции. Берлину с ней не нужно было бороться. И безработица была на порядок меньше.

Главная проблема периферии ЕС – Германия. А не что-нибудь иное. Генерируя у себя колоссальный профицит внешнеторговых и текущих операций, она экспортирует вовне слабость, банкротства и безденежье. Без устранения сложившихся дисбалансов ничего путного ни у еврозоны, ни у ЕС в целом не получится. Вот чем надо заниматься в первую очередь. По сути, всемерным наращиванием спроса в Германии. Радикальным изменением проводимой ею экономической политики. Переплавкой ее экономической философии. Только таким образом с текущим кризисом получится справиться. Иначе никак. Иначе экспорт всего сонма указанных проблем уже в мировую экономику, т. е. в развивающиеся страны. Отрезвляющее признание. Помогающее прозреть всем тем, кто по-прежнему продолжает верить сказочкам о затягивании поясов. Кому так комфортнее. Не правда ли?

В отношении каждого из приведенных выше тезисов о победе над кризисными явлениями можно сказать: «да, но…». Рецессия прекратилась, но бить себя в грудь и кричать, что гидра кризиса повержена, что трудности преодолены и предпринятые меры переломили ситуацию, значит лишь затушевывать вторую часть объективной картины. Она состоит в том, что экономика отброшена далеко назад. Объемы производства и предоставления услуг меньше, чем в 2007 г. Безработица сумасшедшая. Большинство банков находятся в очень тяжелом положении. В реальный сектор экономики они вкладывают слишком мало, по-прежнему заботясь преимущественно о собственном выживании или занимаясь спекуляциями. Доступ средних и малых предприятий, образующих основную ткань западной экономики, к дешевым кредитам, а тем более длинным деньгам, крайне ограничен. Особенно в периферийных странах.

Рынок скукожился. Стимулировать спрос пока не получается. Усилия в этом отношении многие страны, включая Францию, только начали предпринимать. Причем весьма непоследовательно. Не очень понятно, как можно получить позитивный результат, с одной стороны стимулируя спрос, а с другой – облагая домашние хозяйства и бизнес непомерными налогами. Сокращение социальных программ, увольнение армии государственных служащих, снижение заработной платы и пенсионных выплат и повышение конкурентоспособности – далеко не одно и то же.

Сбалансированные бюджеты – пока еще только среднесрочная цель. Государственный долг чуть ли не повсеместно, за исключением Германии и небольшой группы государств, принадлежащих к т. н. северному блоку ЕС, продолжает увеличиваться. Оптимистические настроения предпринимателей в любой момент могут смениться на противоположные. Говорить об экономическом подъеме, когда потребуются годы на решение проблемы безработицы, а экономический рост не в состоянии преодолеть планку в 1 %, как-то даже неловко.

Бить же по поднимающимся рынкам и быстро растущим экономикам, вытягивавшим мировую экономику из трясины на протяжении всех лет глобального кризиса, бить по тем рынкам, куда вы пытаетесь во все больших объемах направлять свои товары и услуги, не только некрасиво, но и близоруко. Это все равно как рубить сук, на котором сидишь. Или на котором собираешься устроиться.

Под этим углом зрения позиция Марио Драги и возглавляемого им Европейского центрального банка выглядит явно реалистичнее[291]. В разгар анализируемой информационной кампании он прописал всем борзописцам хорошую пилюлю против преувеличений и неоправданной эйфории. Председатель ЕЦБ подчеркнул, что признаки оздоровления слишком слабы для того, чтобы Банк отказался от проводимого им курса на поддержку экономики за счет беспрецедентно низкой процентной ставки. Геополитические риски никуда не делись. Большинство членов ЕЦБ считают оптимистические оценки состояния европейской экономики преждевременными. До реального оздоровления еще далеко. Одновременно ЕЦБ объявил, что снижает свой прогноз экономического роста еврозоны в 2014 г. с 1,1 до 1 %.

Почему ЕЦБ занял такую позицию, легко объяснимо. Неоправданный оптимизм чреват преждевременным ужесточением условий, под которые предоставляются кредиты, доступ к которым малых и средних предприятий и так затруднен, что может нанести непоправимый удар по наметившейся тенденции к улучшению экономического климата. По аналогичным причинам и Центральный банк Великобритании воздержался от повышения процентной ставки.

Оба банка приняли во внимание, что сколько-нибудь заметный рост по-настоящему наметился только в Германии и небольшом количестве других стран, образующих ядро еврозоны, таких как Австрия и Финляндия. Да и то рост носит пока неустойчивый характер. От месяца к месяцу, от квартала к кварталу ситуация может ощутимо меняться. В том числе и в худшую сторону. За примерами далеко ходить не надо. Вот только один из них: объем заказов, размещенных германской промышленностью в июле 2013 г., вновь уменьшился. И еще один очень серьезный фактор – эффект от роста экономики Германии для остальной Европы не такой существенный, как может показаться на первый взгляд. За последние годы значительную часть своей деловой активности германские предприятия переориентировали на США и Юго-Восточную Азию.

Объем кредитов, выдаваемых европейскими банками, а он считается обязательным предварительным условием любого экономического роста, продолжил снижаться. Особенно в Испании и Италии. Предприятия на периферии ЕС по-прежнему не в состоянии выбраться из порочного круга, когда им позарез нужны кредиты, однако они не удовлетворяют критериям их предоставления, поскольку зарабатывают слишком мало. Причина прежняя. Европейские банки, как и раньше, переживают не лучшие дни. Они набрали слишком много невозвратных, необеспеченных кредитов. Как считает Организация экономического сотрудничества и развития – это одна из двух основных угроз восстановлению мировой экономики[292]. Вторая, как можно догадаться, иначе ОЭСР не был бы ОЭСРом, – бегство капиталов из развивающихся стран и вызываемое им обрушение рынков.

Программы помощи Греции, Ирландии, Португалии и Испании заканчиваются. Однако еврозоне и впредь придется оказывать им помощь. Без нее с экономическими трудностями им не справиться. В преддверии выборов в Германии об этом на какое-то время как бы условились не упоминать, чтобы лишний раз не будоражить немецкое общественное мнение. Но от того, что о них говорят и пишут под сурдинку, они не становятся менее острыми. Греции, чтобы выкарабкаться, потребуется дополнительно энное количество миллиардов евро. У Афин их нет. Заимодавцам придется вновь раскошеливаться. Чего они хотели бы избежать.

Ирландия также рассчитывает на новые кредитные линии, для обозначения которых используется эвфемизм «сопутствующие меры», или на то, что ЕЦБ все-таки активизируется и приступит к осуществлению программы выкупа долговых облигаций – Банку предоставлены соответствующие полномочия, но к их использованию он пока еще ни разу не приступал[293].

В Португалии боятся, что дальнейшие бюджетные сокращения, и так приведшие к обнищанию значительной части населения, убьют стимулы к экономическому росту – вроде бы он наметился. Поэтому и правящие партии, и оппозиция сделали все от них зависящее, чтобы уговорить «тройку» дать стране послабление и не настаивать на достижении контрольных цифр снижения бюджетного дефицита до 4 % уже в следующем году, удовлетворившись 5 или, в крайнем случае, 4,5 %.

В Лиссабоне подсчитали, что очередное сокращение бюджета на этот раз на 4,7 млрд евро, чего бескомпромиссно требуют от него ЕК, ЕЦБ и МВФ, будет стоить ему падения ВВП на 5,7 % и повышения суверенной задолженности со 125 до 137 % ВВП[294]. А ведь уже сейчас, согласно правительственным данным, четверть населения лишена возможности нормально питаться, отапливать жилище и оплачивать его[295]. Однако «тройка» осталась глуха к мольбе самого западного европейского континентального государства. Сейчас кредитный рейтинг страны отрицательный. Она получает десятилетние кредиты на открытом финансовом рынке под 7 % годовых. На таких условиях с ее долгами не выжить.

Когда расхваливают достижения Испании, как-то застенчиво опускают, что в 2012 г. бюджетный дефицит страны составил 7 %. В этом году Мадрид должен был сократить его до 4,5 %. Не получилось. Максимум, чего ему удастся добиться, – выйти на уровень в 6,5 %. Европейская Комиссия смирилась с тем, что ранее утвержденные ею контрольные цифры останутся миражом, и предоставила Испании истребованные ею поблажки. «Мы считаем, что для экономики Испании рецессия осталась в прошлом, – описывает ситуацию министр экономики Луис де Гиндос, – но это не значит, что и кризис тоже»[296].

В Италии политическая нестабильность отодвигает на второй план все остальные заботы. Действующее правительство все чаще воспринимается в качестве «хромой утки». Структурные реформы заморожены. Когда они возобновятся и возобновятся ли вообще, никто не знает. Что ждет экономику страны с триллионной задолженностью, остается только гадать. Пока же все прогнозы экономического роста, если падение ВВП можно назвать экономическим ростом, пересматриваются в сторону понижения. Согласно скорректированным оценкам правительства[297], падение ВВП составит не 1,3 %, как надеялись еще весной, а 1,7 %. Суверенная задолженность, а именно ее собирались сокращать, подскочит до 133 % ВВП. Даже если правительственный кризис удастся преодолеть, предсказывают рейтинговые агентства, в 2014 г. рост не превысит 0,5 % и в 2015–2016 гг. – в среднем 0,8 %[298].

Но и у тех стран ЕС, которые не числятся среди проблемных, проблем хватает. Во Франции оппозиция и рационально мыслящие экономисты устали упрекать президента страны и правительство, уверенно рапортующих о переломе, подъеме, достижениях и успехах, в том, что структурных реформ как не было, так и нет, а вот предприниматели и средний класс уже задавлены постоянно наращиваемыми налогами. Ситуация изменится только тогда, объясняет им в только что вышедшей добротной книге «Золотой век дефицитов: 40 лет французской бюджетной политики» ее автор Пьер-Франсуа Гуиф[299], когда Париж сумеет обернуть вспять многолетнюю тенденцию властей всех уровней жить не по средствам.

В середине 1970-х гг. совокупный доход центральных органов власти, местных властей и системы социального обеспечения составлял 43,8 % ВВП. Тратили же они все вместе 44,8 % ВВП. К началу 2010-х годов доходы увеличились до 50,1 %, тогда как расходы достигли 56,3 % ВВП. Разрыв, таким образом, вырос с 1 до 6,1 пункта. При социалистах в этом плане к лучшему ничего не изменилось. В результате совокупная задолженность государственной администрации во Франции подскочила с 15 % в 1974 г. до 95 % ВВП в 2014 г. и составила около 2 трлн евро. Вот тот фронт, на котором надо побеждать, а не где-то еще[300].

В Словении продолжает назревать банковский кризис. Правительство вновь и вновь утверждает, что справится с трудностями без посторонней помощи. Может быть, соглашаются в еврозоне, но готовятся к любым неожиданностям. По данным МВФ, на балансе словенских банков слишком много неликвида. Только что государству пришлось спасать два небольших частных банка. Им были предоставлены государственные гарантии. Это сразу же вызвало новую волну слухов. В настоящее время проводится проверка состояния первой десятки ведущих банков страны. В их число входят три главных – государственных. Результаты обследования будут известны к середине ноября 2013 г.[301]

18 сентября государственное бюро статистики Великобритании обнародовало данные, согласно которым за годы кризиса экономика, похоже, катастрофически деградировала. Почасовая производительность труда упала сногсшибательным образом. Производительность сейчас, после всех мер, предпринятых правительством консерваторов, так и не достигла уровня 2007 г. Она на 16 % ниже, чем в среднем по «семерке» наиболее развитых стран. На 24 % ниже, чем в Германии и во Франции. На 29 % ниже, чем в США[302]. Приведенные цифры, сетуют комментаторы, могут указывать на структурные пороки британской экономики. В этом случае они ставят под сомнение ее будущее.

В отраслевом срезе та же картина, плохо вяжущаяся с рекламной кампанией успехов ЕС и еврозоны. Одной цитаты, думаю, будет достаточно. «В том, что касается химической промышленности, Европа превращается в наименее конкурентоспособный регион мира», – выносит приговор глава компании «Доу Кемикл» Эндрю Ливерис[303].

Похоже, подчеркивают комментаторы, из года в год пишущие о том, что и как происходит внутри ЕС, интеграционному объединению все же придется признать, что проводимая им экономическая политика, усредняющая все и всех, пренебрегает своеобразием экономической ситуации, складывающейся в отдельных странах. Поэтому, по большому счету, она далека от оптимальной. Если разобраться, она не выгодна ни одной из входящих в него групп государств. Ее надо либо менять и очень серьезным образом, либо достраивать новыми блоками, амортизирующими разный уровень экономического развития различных регионов и то, что цикличность рыночного хозяйства проявляется в них по-разному[304].

В первую же очередь заняться лечением своей банковской системы. В этом отношении, констатируют практически все эксперты, ЕС пока сделал слишком мало[305]. Все риски, которые привели к первой волне глобального кризиса, пока сохраняются[306]. Как в том, что касается устойчивости европейских банков, так и принятия мер против «эффекта домино», который может последовать в случае возможного краха крупнейших из них[307].

III. Эксперты дали хлесткое, ёмкое, вызывающее определение происходящего: «начинается глобальная война за капитал»[308]. Уточнил бы только: ее сценарий пишется коллективным Западом. Один из первых пробных сценариев.

Образчиком антирекламы развивающегося мира в пользу индустриально развитых стран может служить почти любая редакционная статья на эту тему французской газеты «Монд» того периода. То, насколько «странными», односторонними, заказными выглядят заверения о том, что несколько десятых процента роста в ЕС – это сказка, а в дюжину раз более мощный рост за его пределами – безусловный провал, их авторам даже в голову не приходит. Похоже, это их не волнует. Внутренняя установка задана: надо убедить всех в наличии тренда и тем самым закрепить его. Она и выполняется. Остальное не важно.

Вот стандартная текстовка. «В течение нескольких месяцев на финансовых рынках планеты происходит полное, капитальное изменение парадигмы, состоящее в глобальном перераспределении финансовых потоков. Инвесторы начинают репатриировать обратно на запад свои капиталы, ранее вложенные в ценные бумаги, котирующиеся на биржах развивающихся стран, на которые они сделали ставку после финансового кризиса 2008 г. Страны БРИКС замедляются. В Китае рост снизился «всего лишь» до 7,5 % во втором квартале 2013 г. В Индии обменный курс рупии не перестает падать. А темпы роста валового внутреннего продукта (ВВП) в 2013/2014 финансовом году (заканчивающемся 31 марта) не превысят 5,5 %. В России в 2013 г. они не смогут подняться выше 2 %. Наоборот, управляющие фондами обнадежены позитивными сигналами, поступающими из западных экономик. Во втором квартале Европа вышла из рецессии (с ростом ВВП в 0,3 % по сравнению с первым кварталом). ВВП США увеличился на 1,7 % в пересчете на год… Развивающиеся страны остаются без капиталов, в которых они так нуждаются»[309].

Цифры говорят сами за себя. Биржевые показатели с начала года выросли в США на 13 %, во Франции на 10 % и Японии аж на 32 %. В то время как в Бразилии упали на 18 %, России на 15 %, Шанхае на 9 % и Бомбее на 5 %. За один только июнь инвестиционные фонды вывели с развивающихся рынков капиталов на 14,9 млрд евро[310]. В Индии, например, «ситуация такова в течение нескольких дней, что комментаторы начинают говорить о призраке кризиса баланса текущих операций 1991 г.»[311]. В целом «климат неопределенности поменял место прописки. Он переместился с Запада на Восток»[312].

Как походя констатируют авторы «Файнэншл Таймс» применительно к одному из регионов развивающегося мира, «хаотичные скачки латиноамериканских рынков за последние месяцы подвигли некоторую часть глобальных банков уйти оттуда, где волатильность столь высока, и заняться пересмотром стратегии своей деятельности»[313].

Антиреклама положения в быстро развивающихся странах может быть более тонкой, дипломатичной, нюансированной. Есть примеры и другого порядка. Так, в своей колонке, которую он ведет в «Файнэншл Таймс», Джеймс Маккинтош ничтоже сумняшеся называет долговые бумаги развивающихся стран «мусором»[314]. Доказательств не нужно. Он дает уже готовые оценки, выдавая их за само собою разумеющееся. Развиваемая им логика рассуждений, которая подается как фотография происходящего, примерно следующая.

В прошлом долговые обязательства развивающихся стран были «мусором». Когда в 1997 г. разразился Азиатский финансовый кризис, они были «мусором». Потребовалось десятилетие на то, чтобы их надежность стала восприниматься иначе, и они получили инвестиционный рейтинг. В годы глобального экономического кризиса их вообще расхваливали в качестве спасительной гавани. Теперь, впервые после 2007 г., они вновь превратились в «мусор». Спрэды между ними и американскими ценными бумагами выросли до небес. Инвесторы побежали.

В 1980-х и 1990-х гг. ужесточение монетарной политики, проведенное Федрезервом, и укрепление доллара имели для новых рынков катастрофические последствия. Обслуживание долгов, деноминированных в долларах, сделалось неподъемным. Наступила полоса суверенных дефолтов. Сейчас вроде бы ситуация не так драматична. Быстро растущие экономики к волатильности рынков и падению национальной валюты лучше подготовлены. У всех есть «заначка». Но мощный экономический рост в США все равно делает их всех очень уязвимыми. Им сложно будет привлекать займы.

Даже если события не будут развиваться по самому негативному сценарию, происходящее должно поубавить у инвесторов желание вкладываться в «мусор». Формально кредитные рейтинговые агентства элементарно не успели пересмотреть рейтинги. Долговые обязательства стали «мусором» по факту. От них лучше избавляться. Держаться подальше. Предпочтение надо отдавать менее рискованным бумагам.

Обращают на себя внимание несколько логических передержек, намеренно допускаемых автором. Он признает, что источником негативных явлений является внешний фактор. Это непрозрачная, волюнтаристская, непредсказуемая монетарная политика Соединенных Штатов. Однако сама нестабильность рисуется им как вообще присущая поднимающимся экономикам.

Он вскользь упоминает, что быстро растущие экономики защищены созданными ими стабилизационными фондами и накопленными золотовалютными резервами. Тем не менее, тут же сбрасывает их со счета как мало что значащие перед лицом экономического подъема в США.

Он оговаривается, что повсюду ситуация разная. В Индии и Индонезии – одна. В Китае – другая. Но все страны все равно смешивает в одну кучу. Не важно, что где-то ничего из описанного им не происходит. Важно то, что все они принадлежат к одной группе риска. Так что делайте, мол, выводы сами.

И еще один весомый аргумент в противовес тому, что утверждается автором. За Азиатским финансовым кризисом последовал мощный подъем азиатских экономик. Но акцентировать временный характер трудностей и волатильности рынков значило бы ослабить главный месседж комментария. Он напрашивается: есть для этого основания или нет, если вы не любитель острых ощущений, уносите ноги.

Или вот еще одна сценка, трафаретно разыгрываемая на страницах газет и журналов и в Интернете. В прицеле Индия. Постойте-ка. Не дай Бог. Там же сплошной ужас. Повсюду, кроме США, энергетическая зависимость от внешних поставок усиливается, особенно в ЕС, – это нормально. Япония закрыла свою последнюю атомную электростанцию, на порядок увеличила закупки нефти и газа, увела в минус внешнеторговый баланс – это явление временное. Для Индии подобное – непозволительно.

Индия, как обыватель «неожиданно» для себя выяснил, на 82 % покрывает свои потребности в нефти за счет импорта. По большей части поставки идут из Персидского залива. В пересчете на год дефицит торгового баланса сейчас – 191 млрд долл. Доля затрат на приобретение нефти в нем превышает половину – 109 млрд долл. Цифры «пугающие», как утверждают сочинители алармистских публикаций[315]. Они омрачают экономическое будущее страны. Такой роскоши Индия себе позволить не может.

У нее, конечно, есть стратегия уменьшения зависимости. Она включает или будет включать в себя такие ключевые элементы, как активизация нефтегазоразведки, прекращение субсидирования семейных хозяйств и промышленности, развитие альтернативных источников, диверсификация поставок. Ничего другого придумать нельзя. Все страны с большим или меньшим успехом придерживаются примерно такой же стратегии. Для них это то, что надо. Но не для Индии. Ни в краткосрочной, ни в среднесрочной перспективе, – уверены недавно народившиеся Кассандры, – к лучшему ситуация не изменится. Уже сейчас Индия превратилась в крупнейшего мирового потребителя нефти после США, Китая и России.

Маленькая деталь, о которой почему-то забывают. Совсем малюсенькая – увеличение потребления связано с ростом национальной экономики, увеличением производства, формированием среднего класса с гораздо более высокими требованиями к качеству жизни. Это следствие перехода страны в высшую лигу экономических гигантов. Поэтому вряд ли стоит ставить телегу впереди лошади.

Однако зарисовка с энергетической зависимостью – не более чем комариный укус по сравнению с тем, как в одночасье стали рисовать общее состояние индийской экономики. Все ее недостатки вдруг вырвались наружу. Вот как они описываются, например, в одной из статей Кейс Брэдшер: «Обветшавшая инфраструктура, склеротический рынок рабочей силы, сумасшедшие цены на недвижимость и неэффективные государственные предприятия препятствовали в прошлом и препятствуют в настоящее время промышленному производству в стране, особенно ориентированному на экспорт, подняться и сделаться сильным»[316].

Столь же ласково и доброжелательно в отношении Индонезии. Если вы не в курсе, там все плохо: «темпы экономического роста снижаются, инфляция усиливается, а инвесторы крайне обеспокоены президентскими выборами, назначенными на следующий год, которые, впервые за десятилетие, приведут к передаче власти»[317]. Кроме того, спровоцированное Федрезервом США бегство капиталов произошло не просто так. Наверняка оно связано с тем, что Индонезия слишком зависима от внешних источников финансирования и с опозданием приступила к осуществлению структурных реформ. Маленькая уточняющая деталь – темпы экономического роста Индонезии в результате низкого спроса в развитых странах (!), похоже, снизятся с нынешних 6,3 % до 5,25 %. То есть останутся на порядок выше, чем в ЕС и развитом мире в целом.

По Таиланду. Воспользовавшись возможностью дешевых заимствований, Бангкок слишком уж разошелся. Он стал чересчур много тратить на инфраструктурные проекты. Населению захотелось хорошо жить уже сейчас, а не в отдаленном будущем. Как следствие, оно набрало неоправданно большое количество кредитов. Задолженность домашних хозяйств с 55 % ВВП в 2008 г. подскочила до 77 %[318]. Внутренние диспропорции усилились. Назрела необходимость серьезных структурных реформ. Они запаздывают. Правительство может посылать своих эмиссаров по всему миру убеждать инвесторов в том, что с национальной экономикой все в порядке, все равно их будут встречать со здоровой долей пессимизма и недоверия. Ведь, как ожидается, темпы роста снизятся аж до жалких 4–4,5 %. Можно, конечно, говорить и о жалких 4–4,5 %. Но Европе бы так.

В отношении всех развивающихся стран – не забудьте: если что пойдет не так, то это, прежде всего, скажется именно на них[319]. Они зона риска. Там все должники из-за обесценивания национальной валюты сразу окажутся некредитоспособными. Пускай правительства создали подушку безопасности и чувствуют себя относительно спокойно, не важно. Все равно они сильно пострадают. На этот раз в результате скачка задолженности банков, предприятий, домашних хозяйств, которые, как ни крути, им придется спасать. А спасать из-за недоверия к национальным институтам и возможной паники вкладчиков, которую исключить никак нельзя, придется дорогой ценой.

Еще один прием: естественные тенденции в мировой экономике рисуются как бьющие в первую очередь по поднимающимся экономикам. 12 сентября 2013 г. Юнктад опубликовала свой регулярный отчет о состоянии мировой экономики и торговли. Прогноз – последствия глобального кризиса все еще будут сказываться, и темпы роста мировой торговли не превысят 2,5–3,3 %. Таковы факты. С ними не поспоришь. Да и бессмысленно. Это тот самый кусочек правды, о которой мы с вами говорили.

Но далее следует эвристический вывод – поднимающиеся экономики делали ставку на экспортно ориентированное развитие. Его возможности пока еще полностью не исчерпаны. Однако их существенно поубавилось. В будущем они во многом сойдут на нет. Поэтому им будет сложнее, чем всем другим[320]. Они должны срочно менять модель развития.

Опять-таки на первый взгляд, вроде бы верно. Об этом давно уже пишут и специалисты, и дилетанты. Но ведь собака зарыта в деталях. Вспомним, европейская экономика вошла в полосу стагнации. Она продлится сравнительно долго. Макроэкономические источники быстрого поступательного роста отсутствуют. Именно для нее главный фактор выхода из кризиса сейчас – экспорт за пределы ЕС. Это мы и наблюдаем. Весь экономический успех Германии – это экспорт. Накопленный за годы кризиса профицит – под триллион евро. В значительной своей части – за счет продаж на внешних рынках. Внутренний рынок ЕС будет расти гораздо медленнее, нежели мировая экономика и мировая торговля. Это такие же непреложные факты.

Значит, без развития у себя конкурентоспособной и экспортно ориентированной экономики европейским странам не выжить. Не справиться с болячками. Не выйти на траекторию устойчивого экономического развития. Замедление роста мировой торговли и ухудшение конъюнктуры в развитом мире бьет по ним ничуть не в меньшей степени, чем по другой (большей) половине человечества. Однако только быстро поднимающимся экономикам предлагается ускоренно открывать свои рынки для проникновения на них иностранных финансов, услуг и беспрепятственного прихода капиталовложений. Понятно, кому это выгодно в первую очередь. Не стоит забывать и о том, что ряды экспортно ориентированных экономик пополнились Соединенными Штатами Америки. Факторов, влияющих на эту трансформацию, достаточно много. США и Германия относятся к разряду тех немногих развитых стран, которым за годы кризиса удалось нарастить экспорт.

Казалось бы, вывод очевиден – замедление темпов роста мировой торговли не выгодно никому. Оно бьет по интересам самых разных групп государств. Но об увеличении рисков для поднимающихся экономик докладывают обстоятельно. Об остальном упоминается лишь вскользь, по касательной, чтобы не добавлять ложку дегтя в бочку меда.

Ловко вскочила на подножку набравшего скорость локомотива информационной кампании ОЭСР, объединяющая страны развитого мира. До этого она утверждала, что восстановление в США и ЕС будет медленным, нелинейным и неуверенным, а придавать скорость и толкать вперед мировую экономику, как и в годы глобального кризиса, будут быстро поднимающиеся экономики. Летом Организация поменяла свой прогноз на чуть ли не противоположный. Она заявила, что ситуация в США, Японии, Германии, Великобритании и Франции улучшается намного быстрее, чем ожидалось. Совокупный рост промышленного производства в «семерке» ведущих экономик развитого мира составил 5 %, в то время как отпуск промышленных товаров в развивающихся странах упал до 0 %. Из-за ухудшения внешнеторгового баланса и бегства капиталов им придется поднимать процентные ставки, подрывая возможности экономического роста еще больше.

Поэтому надежда сейчас в большей степени на «старую гвардию». До конца года рост ВВП там может подскочить аж до 2,5 %[321]. Откуда взялись такие цифры, если сравнить с реальными цифрами по «семерке», приводимыми национальными статистическими агентствами, совершенно непонятно. А вот необоснованность разворота в оценках на 180 % под предлогом во многом чисто конъюнктурных данных за короткий отрезок времени была продемонстрирована вновь изменившимся трендом уже в сентябре 2013 г. Правда, надо отдать должное ОЭСР: в том, что касается ухудшения прогноза по Китаю, Организация сразу оговорилась, что стране, судя по всему, удастся быстро справиться с возникшими трудностями, и жесткая посадка, вопреки тому, что утверждается многими экспертами, ей не грозит.

Ну что ж, симптоматичная оговорка. Участники информационной кампании дружно утверждали, что поток инвестиций в Китай и другие быстро поднимающиеся экономики разворачивается или, по крайней мере, должен поменять направление. Вот сухие цифры. По данным Министерства экономики Китая, прямые иностранные инвестиции за первые семь месяцев 2013 г. выросли на 7,09 % по сравнению с аналогичным периодом 2012 г. и достигли 71,4 млрд долл. Причем капиталовложения из ЕС – на 16,72 % до 4,6 млрд долл. Из США – на 11,44 % до 2,2 млрд долл.[322]

«Призрак резкого замедления роста китайской экономики, – подводят итог своих летних «проказ» французские комментаторы, – удаляется»[323]. Показатели промышленного производства снова самые высокие. Бизнес-элита чувствует себя уверенно. Надо добавить лишь, что «призрак», который углядела определенная часть западного истеблишмента, экспертного и пиар сообщества, попытавшаяся его вызывать. Но, слава Богу, безуспешно.

IV. Признания в том, что для выхода из кризиса развитый мир стремился и стремится переложить его тяготы на плечи развивающихся стран, встречаются редко. Но все же встречаются. В том числе на страницах рупора предпринимательских кругов, газеты «Файнэншл Таймс». «Развитые страны постарались экспортировать свои проблемы, подбросить их поднимающимся рынкам», – констатируется в размещенной на них статье «Посткризисная политика ведет лишь к хронической стагнации»[324].

В частности, продолжает ее автор, они попытались запустить механизм инфляции. С его помощью предполагалось, ничего не делая, повысить конкурентоспособность и снизить стоимость задолженности, в которую вложились быстрорастущие экономики. Это дало двойной негативный результат. Вместо экономического роста развитый мир получил стагнацию. Плюс к этому развивающийся мир столкнулся с колоссальными трудностями и волатильностью.

Развитый мир должен был бы снизить уровень задолженности, исправить дисбалансы, уменьшить отрыв денежной массы от реальной экономики. Но ничего этого он делать не захотел, побоявшись по политическим мотивам серьезного хирургического лечения, которое было бы в состоянии поставить мировую экономику на ноги. Он по-прежнему защищает старую экономическую модель развития, построенную на чрезмерном потреблении и жизни в кредит.

Финансовые спекуляции, как и в прошлом, дают гораздо больше, чем вложения в реальный сектор. Суверенная задолженность выросла. Дисбалансы чуть снизились только из-за падения спроса. Вместо настоящих реформ, ведущих к саморегуляции, основные мировые игроки предпочли пойти по пути создания крайне сложных и путаных механизмов контроля и ужесточения регулятивной нагрузки. Более того, ЕС и США элегантно переименовали болезнь в лечение болезни. Применительно ко всему, касается ли это снисходительного отношения к увеличению задолженности или стимулирования потребления. Прогноз: результат ожидаем – годы и годы экономической стагнации.

В середине сентября мировые СМИ «отошли на заранее подготовленные позиции», признав, что с какими-то выводами они, видимо, поспешили. Более того, что их скоординированный «наезд» на быстро растущие экономики не всегда опирался на проверенную информацию и беспристрастные суждения. Однако дело было сделано. К тому времени удар по доверию уже был нанесен, и многие инвесторы приняли стратегическое решение перекинуть финансовые потоки обратно на зрелые рынки. Кроме того, летний эпизод продемонстрировал, какое мощное оружие имеется в запасе у развитого мира и что, если понадобится, те, кто делает политику, не колеблясь, им воспользуются. Тем не менее, то, что отбой был все же дан, говорит само за себя.

«Сообщения о смерти развивающихся рынков оказались сильно преувеличенными»[325], – признала газета «Файнэншл Таймс», записной лоббист интересов западного мира, когда со всей очевидностью выяснилось, что пророчества, с которыми ранее выступали многие аналитики, как-то слишком уж далеки от действительности. После предупреждения Федрезерва о грядущем ужесточении монетарной политики, отмечает, в частности, один из ее авторов, все с этих рынков побежали. С мая началась бешеная распродажа акций и других ценных бумаг развивающихся стран. Однако дальнейший ход событий показал, что позиции последних ослабли в меньшей степени, нежели об этом раструбили на всех углах. Спрос на долгосрочные долговые обязательства, размещение которых состоялось в начале осени, ничуть не уменьшился. Возросла лишь их доходность. И то в разумных пределах.

Так, Москва 9 сентября объявила подписку на четыре выпуска бондов на общую сумму в 7 млрд долл. Заказов поступило на 16,4 млрд долл. Правда, Москве пришлось продать бумаги со сроком погашения в 10 лет под 5,1 % годовых. В конце прошлого года Россия смогла разместить их под 4,5 %. Аналогичная история и с бумагами ЮАР со сроком погашения в 12 лет. ЮАР удалось собрать 2 млрд долл., хотя первоначально планировалось разместить их на общую сумму в 1,5 млрд долл. Однако Кейптауну пришлось продать их под 5,8 % годовых по сравнению с 4,6 % в январе 2013 г. Неплохо пошли на неделе и бонды, выпущенные Индонезией, Мозамбиком, Корейским банком развития и «ТМБ» банком Таиланда, опровергая навет о том, что развивающиеся рынки охвачены кризисом, делающим для них недоступными заимствования на свободном финансовом рынке.

А после того, как Федрезерв фактически взял назад свои слова о неминуемом скором ужесточении монетарной политики, капиталы опять устремились на развивающиеся рынки. Все вроде бы вернулось на круги своя. Но осадок остался. И очень неприятный.

Чтобы избавиться от этого и любого другого осадка, а еще лучше – вообще от плохого настроения, предлагаем вам, дорогие читатели, самый чудодейственный рецепт. Загляните в такие рубрики номера, как «Калейдоскоп», «Традиции», «Персона», «Нововведения», «Ноу-хау», «Ситуация» и др., и перелистайте помещенные в них материалы. Вы найдете в них много нового, полезного, интересного и неожиданного. Что важнее всего, вы немного передохнете, расслабитесь, может быть, даже улыбнетесь. Если же коллективу журнала удастся вернуть вам хорошее настроение, а тем более поднять его, это для нас послужит самым ценным вознаграждением.

Глава 1.6. Нарастание противоречий внутри ЕС в связи с проведением политики жесткой экономии и мерами по спасению евро. О 80/10/2013-м номере журнала «Вся Европа»

На первые страницы выпуска, естественно, вынесены материалы об итогах парламентских выборов в Германии, Люксембурге и других странах ЕС и последовавших переговорах о формировании правительственных коалиций. Завершения избирательной гонки в Германии ждали, затаив дыхание. В преддверии выборов экономическая и политическая жизнь континента почти замерла. Принятие масштабных, значимых, насущных решений институты ЕС отложили на потом. Никто не хотел навредить, вызвав своей назойливостью гнев немецких избирателей. Как и прогнозировалось, уверенную победу одержал блок «Христианско-демократический союз – Христианско-социальный союз». Социал-демократы еще дальше отступили. Сторонникам Ангелы Меркель совсем чуть-чуть не хватило до абсолютного большинства. Но это чуть-чуть, как повествуется в статье «ФРГ: Коалиционный покер в разгаре» из рубрики «Дневник событий», обрекает теперь победителей на тяжелые изнурительные переговоры по созданию правящей коалиции.

Похоже, таков общий тренд. Аналогичная ситуация в Чехии. Еле набрали требуемое большинство социалисты и народники в Австрии, как рассказывается в статье «Выбор Альпийской республики» из рубрики «Политика». До этого мучительно долго бились над раскладыванием постэлекторального пасьянса в Италии, Греции, Нидерландах, Бельгии. Неожиданный ракурс, как выпукло показано в материале «Люксембург выбрал досрочно» из рубрики «Дневник событий», приобрело развитие событий в Люксембурге. Относительное большинство на выборах в Палату депутатов с внушительным отрывом получила Христианская социальная партия (ХСП) премьер-министра Ж.-К. Юнкера. Она завоевала 23 депутатских мандата из 60. Победила она и в 100 из 106 коммун. Однако после череды скандалов ХСП недосчиталась значительного числа голосов. По сравнению с выборами четырехлетней давности консерваторы показали ненамного худший результат, лишившись всего трех мест.

Но все они отошли к Демократической партии (ДП) харизматичного молодого бургомистра г. Люксембурга К. Беттеля (рейтинг популярности которого зашкаливает за 82 %). Его приверженцы и ведущие СМИ восприняли успех либералов как мандат на обновление страны. Оперативно договорившись со второй и четвертой политическими силами ВГЛ – Люксембургской социалистической рабочей партией (ЛСРП) и «Зелёными», К. Беттель получил из рук Великого Герцога полномочия на формирование правительства. У тройственной коалиции достаточно мест в парламенте – 32 (13+13+6). Если ее участникам удастся согласовать единую программу, тяжеловес европейской политики и лидер ХСП, на протяжении 18 лет руководивший страной, которому в рубрике «Персона» посвящен отдельный материал («Жан-Клод Юнкер: сфинкс, ждущий разгадки»), вынужден будет перейти в оппозицию.

Другой, наверное, даже более отчетливо ощущаемой тенденцией политической жизни Европы становится рост популярности популистских, националистических, внесистемных движений, что со всей очевидностью вытекает из материалов «Греческая заря» и «Французский вираж», помещенных в рубрики «Тенденции и прогнозы» и «Политика». Их показатели на выборах от раза к разу все убедительнее. В Чехии они только что преподнесли откровенный сюрприз. В Португалии тоже. Здесь, как отмечается в материале «Португалия: коммунисты набирают очки» из рубрики «Дневник событий», крайне левые опять, по прошествии стольких лет, громко заявили о себе. В Германии, наряду с мейнстримовскими партиями, неплохие показатели у партий, говорящих от имени недовольных, в том числе выступающих с антиесовских позиций. На выборах в Европарламент весной 2014 г. они почти наверняка покажут еще лучшие результаты. Вот об этом хотелось бы вместе поразмышлять, уважаемый Читатель, пообстоятельнее.

Несколько лет назад, набросив на народы Европы и Америки удавку жесткой экономии, коллективный Запад допустил стратегическую ошибку. Расчет был прост. Все привыкли жить в кредит. Всем нравилось, или они были вынуждены тратить не по средствам. Рост заработной платы оторвался от намного более скромного повышения производительности труда. Государства взяли себе за правило осуществлять выплаты, превышающие суммы, которые им удавалось аккумулировать. Развитые страны в условиях глобализации, с помощью которой они вначале очень сильно нажились (о чем сейчас замалчивается), стали утрачивать конкурентоспособность. Стремительно. Ощутимо. Катастрофически.

Повсеместные дисбалансы в стоимости факторов производства, производительности труда, открытости рынков, доступе к дешевым деньгам и т. д. резко усилились. Чтобы спасти национальные банковские и финансовые системы, государства залезли в долги. Как было сочтено руководством большинства стран, недопустимо глубоко. Суверенная задолженность выросла до небес. Показалось, надо избавляться от нее во что бы то ни стало. Даже, может быть, любой ценой.

Прежнюю модель социально-экономического развития пришлось поменять. Она не обеспечивала больше выход из кризиса, возлагая на государственные структуры слишком тяжелые обременения. Национальное государство было не в состоянии более их выносить. Выход из положения, оцениваемого как недопустимое, нашли во всемерном сокращении расходов государства и бизнеса, понятное дело, прежде всего на оплату рабочей силы, содержание госслужащих, пенсии, социальные программы и выплаты.

Курс был взят фактически на «китаезацию» общества. С тем, чтобы сбалансировать бюджет. Снять нагрузку с бизнеса. Серьезно удешевить производство товаров и услуг. Искусственно поднять производительность труда. Не за счет внедрения достижений науки и техники. Не благодаря техническому переоснащению и модернизации. А административно-казарменными принудительными методами. И, в конце концов, отвоевать обратно внутренние рынки и поднять экспорт.

То, что выбор подобной мазохистской стратегии повлек за собой очень тяжелые общеэкономические последствия, – не самое главное. О том, как и почему и в результате каких просчетов рынки сжались, ВВП упал, сотни тысяч предприятий обанкротились и/или закрылись, на улицу были выкинуты миллионы людей, новое потерянное поколение молодежи осталось без работы, мы обстоятельно писали в журнале раньше. Это, пусть и крайне обидные, недопустимые, трудно исправимые, но все же в какой-то степени конъюнктурные моменты. Пережив период рецессии и стагнации, иначе говоря, дойдя до дна, экономика развитого мира, включая еврозону, ЕС в целом, Японию и США, вновь стала подниматься.

Страшнее другое – пойдя на выход из кризиса за счет простого человека, переложив его тяготы на средний класс, работяг и молодежь, власти предержащие убили в обществе какой-то нерв. Жертвами затягивания поясов, выродившегося в снижение потребления, относительное обнищание социально уязвимых слоев общества, углубление пропасти между богатыми и бедными, стало ощущение счастья, благополучия, устроенности. Пострадали в первую голову уважение к себе, вера в завтрашний день и высокая самооценка. Французы, например, утверждают аналитики, «в своем большинстве убеждены, что кризис никогда не кончится»[326].

Страны развитого мира по-прежнему самые богатые. Люди здесь живут несравненно лучше, чем за его пределами. Однако из-за того, что другие поднимаются, приобретают и наращивают, а они лишаются и утрачивают, люди стали относиться к себе и окружающим с каким-то нездоровым состраданием. Их все перестало устраивать. Им от всего стало плохо. Им сделалось неуютно с самими собой, условиями своего существования, с властями, партиями, прежними социальными партнерами. Стрелки многочисленных опросов общественного мнения указывают в одном направлении – на рост недовольства, утрату ориентиров, пассивность и озлобление.

Антикризисные меры, предпринятые властью и приведшие к столь бесчеловечному результату, намного хуже, чем неверная экономическая или любая другая политика: поменяй ее, скорректируй – и через какое-то время все образуется. Это чудовищная оценочная ошибка экзистенциалистского толка. Топорно осуществленные меры жесткой экономии ударили по ткани общества, по самому ценному, что до сих пор отличало западный мир, – по надеждам народа на лучшее будущее и социальному благополучию.

Точно такую же ошибку, или ошибку сопоставимого типа, более двух десятилетий назад сделали гробовщики коммунизма и социализма в Советском Союзе и РСФСР. Они не просто уронили экономику, позволили распасться всем экономическим связям, допустили развал великого государства. Это все преходяще. Можно и связи восстановить или завязать новые. И экономику возродить, если знать, как это делается. И государство отстроить – не впервой.

Они убили веру. В прошлое. В будущее. В себя. В то, что можно иначе. Они сломали маленького человека, простого, наивного, доверчивого, на котором на самом деле все держится. Они бросили его в топку преобразований, запамятовав в ослеплении идеей, что без него никаких таких преобразований не получится. Они исковеркали душу. Люди с исковерканными душами заселяют теперь страны, возникшие на обломках бывшего СССР. Они расползлись по всему миру. Их кредо, не всегда, конечно, но очень часто – крайние формы индивидуализма и пренебрежение другими, готовность всех и вся критиковать, поносить и распинать и нежелание палец о палец ударить для того, чтобы другим жилось лучше. Их мироощущение – большое, всепоглощающее недовольство. Нежелание слушать и слышать. Протест ради протеста.

В самых различных уголках нашей Большой Европы, вследствие близорукости политиков, происходит что-то похожее или даже более опасное. Рвется связь времен. Силу набирает только одно чувство – отрицание. Ропот слышен отовсюду. Сверху. Снизу. Сбоку. Пока еще приглушенный. Но от этого не менее настораживающий. Его не слышат только в высоких брюссельских кабинетах и в штаб-квартирах подкармливаемых Европейской Комиссией мозговых трестов[327].

Вот как описывает мелкие фрагментики, из которых складывается общая картина, неизменный автор редакционных статей популярной французской газеты «Монд» Мишель Ноблькур[328]. Даю с небольшими купюрами. Конфликтность в обществе падает. Однако не обольщайтесь. Признаки ярости и остервенения множатся. Тысячи школьников, подчиняясь магии Фейсбука, вышли протестовать против выдворения Леонарды. На заводе «Пежо» семь профсоюзников уже месяц протестуют против подавления профсоюзов. Только выражают свой протест нетрадиционными для них методами. Они проводят голодовку. На одном из северных заводов «Гуссенса» (VG Goossens), где объявили о сокращении 127 рабочих мест, те, кто могут под него попасть, угрожают взорвать газовые установки. В Бретани должна была закрыться частная скотобойня, на которой занято порядка тысячи человек. Дабы остудить страсти, государство пообещало выкупить ее. Но даже такое компромиссное решение никого не успокоило. Люди по-прежнему готовы крушить все вокруг.

Глядя на происходящее, многие депутаты-социалисты приходят к выводу о том, что ситуация накаляется. У Франции сдают нервы, говорят они. Страна все в большей степени распадается на тех, кто во всех бедах винит «понаехавших», и космополитов (вам эта ситуация наверняка знакома). Примирить два лагеря будет непростой задачей. Первые победы крайне правых из Национального Фронта на выборах показывают, к чему все движется.

Совсем недавно достоянием общественности стало опубликованное в «Нувель Обсерватер» от 17 октября обращение префектов, направленное руководству страны 27 сентября 2013 г.[329] Оно выдержано в откровенно алармистских тонах. Префекты пишут о заброшенной и позабытой деревне; взлете налогов, ставшем еще одним раздражителем, на который народ «окрысился», называя налоговой дубиной; поднимающейся волне мелкой преступности, заставляющей людей задуматься о самообороне; разочаровании ремесленников.

Проблемы, по мнению префектов, усугубляются тем, что недовольство и озабоченности не находят структурированного выражения. Нет каналов для их организованной артикуляции. Поэтому на ближайших выборах следует ожидать массового абсентеизма и голосования за экстремистов.

На это же указывают и выводы, содержащиеся в ежегодном отчете о социальной конъюнктуре, подготовленной объединением руководителей кадровых служб предприятий страны. В нем указывается, что раньше царила апатия, порождаемая как тем, что сфера политики заблокирована и не дает возможности для выражения своей позиции, так и неверием в то, что чего-то можно добиться и изменить.

Теперь к апатии добавились гнев и отчаяние, накапливающиеся вследствие недовольства властями и несправедливым характером налогообложения. Совершенно новый феномен – озлобленная апатия. Что-то надорвалось внутри общества. Где-то там, в глубине пошли трещины. На улицу эти настроения, это недовольство не выльются. Они другого свойства. А вот голосами на выборах 2014 г. аукнутся. И ой, как больно.

Выводы отчета разделяются профсоюзными боссами. Они разводят руками, говоря, что мобилизовать людей на выступления у них больше не получается. Их не слушают. На них не надеются. Но недовольство зреет. Оно найдет свое выражение в том, какие бюллетени для голосования трудящиеся бросят в избирательные урны, напротив кого там будут стоять крестики. Час правды приближается.

Члены профсоюзов все более открыто поддерживают крайне правых. Эффект двоякий. С одной стороны, они становятся новобранцами Национального Фронта, активно ведущего агитацию прямо у стен предприятий. С другой – чтобы удержать влияние, лидеры профсоюзов сами сдвигаются в направлении крайне правых, перенимая у них лозунги и вешая вслед за ними всех собак на нынешние власти, иммигрантов и наднациональный европейский проект.

Ободряющие заверения властей в том, что все образуется: и рабочие места появятся, и экономический рост пойдет, никого не убеждают. Они опровергаются повседневной реальностью, в которой живут те, кто придут на избирательные участки. От этого испытываемое ими возбуждение и желание прищемить хвост властям предержащим только еще более усиливаются.

Несколько жестче объясняет складывающуюся ситуацию известный французский политик, президент Модема (Демократического движения) Франсуа Байру. Он ведет сейчас напряженные переговоры о создании коалиции центристов для того, чтобы забрать голоса одновременно и у правых, и у левых. Все дело в несовершенстве нынешней политической системы страны и избирательного законодательства, подчеркивает он. За Национальный Фронт порядка 20 % населения. Это уже вполне определившийся электорат. А крайне правым досталось всего два депутатских кресла из 577. Нарушение элементарных принципов демократии, справедливости и представительности очевидно. Сейчас оно работает в интересах Национального Фронта, усиливая его притягательность. Но оно противоречит интересам общества и государственного управления, требующим, чтобы надежды и чаяния всех учитывались в одинаковой степени[330].

Для полноты картины можно добавить только, что до сих пор Национальному Фронту не удалось получить ни одного места в Сенате. Во Франции насчитывается 36 700 мэров. Все они избираются. Ни одного своего человека пока Национальному Фронту провести в мэры не удалось[331]. Да и кандидатов на муниципальные выборы он наскребает с большим трудом[332].

Все более значительная часть населения стран ЕС воспринимает бездеятельность национальных властей, иммиграцию и диктат Европейского Союза в качестве первопричины всех испытываемых ими бед и несчастий. Им с подачи набирающих силу протестных движений и внесистемных партий отводится роль «козлов отпущения». (Плюс национальные вариации. Северяне клянут Брюссель, который заставляет их помогать «обанкротившимся бездельникам». Южане возмущены «тройкой», но еще больше Германией и иже с ней. У них не вызывает сомнений, что именно она заставила их перенести все несчастья, связанные с затягиванием поясов[333].)

Это феномен, характерный отнюдь не только для Франции. На это указывают результаты опроса общественного мнения, проведенного 8–14 октября 2013 г. службой «Харриса» по заказу одной из самых солидных газет развитого мира «Файнэншл Таймс»[334]. Они удивили даже специалистов. Никто не ожидал, что неприятие традиционных установок современного европейского социума зашло настолько далеко. И, наоборот, что призывы евроскептиков ограничить миграцию, отказать приезжающим на работу в предоставлении социального пакета и вернуть часть полномочий, переданных ЕС, обратно национальному государству пользуются столь весомой поддержкой.

Обратимся к сухим цифрам социологического обследования. 83 % опрошенных британцев, т. е. подавляющее большинство, солидаризировались с предложением ввести на национальном уровне ограничения на социальные выплаты трудовым мигрантам. Причем отрыв немцев и французов в желании поприжать «чужаков» оказался не таким уж разительным. За введение ограничений высказалось 73 % немцев и 72 % французов. Кроме того, в районе 60 % в штыки восприняли сообщение о том, что с 1 января 2014 г. жители Болгарии и Румынии смогут искать работу и менять место жительства в пределах Европейского Союза. То есть каждые трое из пяти. А ведь это основополагающее слагаемое общего рынка. Без свободы передвижения никакого общего, а тем более единого рынка быть не может.

Напомним азы: единое экономическое пространство, внутри которого национальные границы перестают существовать, базируется на свободе передвижения рабочей силы (!), товаров, услуг и капиталов. Впрочем, баталии по поводу того, на каких условиях можно импортировать рабочую силу из стран ЕС, по-прежнему продолжаются. Германия и Франция хотели бы закрыть лазейки для социального демпинга и пересмотреть соответствующую директиву 15-летней давности. Великобритания и Польша против того, чтобы социальные отчисления осуществлялись по законодательству страны пребывания[335].

Широчайшее распространение в ведущих странах ЕС получило убеждение в том, что Европейский Союз стал бы намного симпатичнее и «пушистее», если бы государства-члены отобрали у него обратно часть полномочий. В этом отношении премьер-министр Великобритании Дэвид Камерон далеко не одинок. Слегка пообрезать крылья ЕС и осадить брюссельских бюрократов хотели бы 2/3 британцев, большинство немцев и испанцев, 44 % итальянцев и 43 % французов. Подобные настроения находят отражение и в электоральных намерениях. Уже четверть избирателей в Великобритании и Франции и 19 % в Италии, если судить по данным опроса, твердо собираются проголосовать на выборах в Европейский Парламент весной 2014 г. за евроскептиков, за те политические партии, которые выступают с антиесовских позиций.

Пуще того, меньше половины (!) избирателей заявили, что они точно или скорее всего не будут за них голосовать. Получается, что потенциальный электорат евроскептиков еще внушительнее. Есть от чего прийти в восторг британским сторонникам Партии Независимости и французским крайне правым, объединенным в Национальный Фронт харизматичной Марин Ле Пен. Но и в традиционно проевропейских странах, таких как Германия и Испания, евроскептицизм на подъеме. Евроскептиков собираются поддержать 18 и 12 % избирателей соответственно, т. е. уже тоже достаточно значительная часть общества.

Приведенные цифры говорят сами за себя. А ведь есть и еще более мрачные прогнозы. «Даже самые горячие приверженцы европейского федерализма, – утверждает всезнающая «Файнэншл Таймс», – вынуждены признать, что Европарламент нового созыва будет где-то на 30 % состоять из евроскептиков, получающих растущую поддержку вследствие экономического неблагополучия и высокой безработицы, пожирающих континент»[336].

То, что власти предержащие переложили тяготы глобального экономического кризиса и кризиса суверенной задолженности на простого человека и решили выкарабкиваться из ямы за его счет, сбросило пелену с глаз людей. Испытанный психологический шок, разочарование и отвращение серьезно повлияли на политические настроения в ЕС. Интеграционный проект больше не кажется таким привлекательным и безальтернативным. Считавшиеся безусловными достижения интеграции, такие как поощрение миграции и свобода передвижения рабочей силы, воспринимаются с подозрением.

В свое время мифический «польский водопроводчик» похоронил проект Конституции для Европы. Против Конституции проголосовали Франция и Нидерланды. Большинство ее положений удалось протащить потом, включив в подчищенный, более скромный и непонятный Лиссабонский договор, совершив обходной маневр – лишив население стран ЕС возможности высказаться. Сейчас в других формах, в другой упаковке миф о «польском водопроводчике» возвращается сотнями других образов.

Происходящее очень тревожит правящий класс ЕС. Перспектива получить действенное, консолидированное, упертое меньшинство в Европарламенте нового созыва, способное объединиться на антиесовской платформе, откровенно пугает. Европарламент – это не парадный бутафорский фасад, как когда-то. Чтобы снять упреки в недемократичности европейского проекта, государства-члены пошли на многократное усиление позиций и властных полномочий представительного органа ЕС. По своему влиянию он сейчас не уступает исполнительной ветви власти. Европейская Комиссия его боится, от него зависит и перед ним отчитывается. Совет ЕС, действуя самостоятельно или по поручению Европейского Совета, никакое законодательство и даже международные соглашения без его участия принять не может.

И вот в такой орган пропустить антисистемные силы – есть от чего расстроиться. До сих пор ЕС, претендующий на то, чтобы считаться демократической структурой, работает в особенно изощренном авторитарном ключе. В ЕС вообще нет оппозиции. Это может показаться фантастикой. Вдумайтесь, какая же демократия без оппозиции. Смешно. Нелепо. Невозможно. Однако дело обстоит именно таким образом. Со следующего года появится. Но какая! Выступающая против главных достижений европейской интеграции, против основ европейского проекта. Впору пожалеть о том, что наделили Европарламент столь важными полномочиями по соучастию в принятии есовского законодательства и контролю за деятельностью исполнительной власти. Впору посетовать: ах, как раньше было хорошо – никакого народного волеизъявления. Национальные парламенты определяют состав евродепутатов – и порядок: все довольны. Однако все, поезд ушел. Мечтами и сетованиями горю не поможешь.

Надо реально оценивать складывающуюся политическую ситуацию. Она же, по оценкам экспертного сообщества, не внушает оптимизма. Классические политические партии теряют доверие населения. Причем чем дальше, тем больше. Одни – потому, что от них устали. Другие – поскольку они погрязли в коррупции. Третьи – от того, что не способны выполнить розданные обещания. И все одновременно – в связи с тем, о чем говорилось выше.

Процесс идет уже давно. Однако, похоже, сейчас он вступил в новую фазу. Раньше то тут, то там появлялись новые политические силы. Такие, как, например, «зеленые». Но общий расклад в пользу истеблишмента они не ломали. Остепенившись, новички со временем теряли свой фрондерский запал и легко интегрировались во власть.

Чуть позже настала пора всплесков. Недовольство накапливалось. Тем не менее, оно выплескивалось наружу только в отдельных странах. На волне протестных настроений в представительные органы власти разного уровня прорывались внесистемщики. Например, Партия Свободы под руководством Хайнца-Кристиана Штрахе и «Альянс за будущее Австрии» Йорга Хайдера. Иногда леворадикального, чаще крайне правого толка.

Однако по большей части они были спринтерами. Тягаться со стайерами им было не по плечу. При забеге на дальние расстояния, измеряющиеся следующими общенациональными выборами, они сходили с дистанции. Либо общество перемалывало их, и, лишившись своеобразия, они утрачивали поддержку. Либо истеблишмент набрасывался на них и затаптывал. А то поступал еще более изощренно – перенимал отвечающие моменту ключевые лозунги и тем самым обескровливал (такая тактика, в частности, не без успеха была использована в первой президентской кампании Николя Саркози).

Совсем недавно протестное голосование стало выносить в представительные органы популистов и националистов всех мастей. Но и они для ЕС в целом угрозы не представляли. Во-первых, они умели только критиковать. Позитивной программы у них не было. Альтернативу они предложить не могли. Как следствие, черновую работу, подготовку законопроектов и их продвижение, оставляли классическим партиям. Тех, хотя они и скрежетали зубами, по большому счету такое разделение труда устраивало. Во-вторых, договариваться между собой у националистов не получалось. Наступить на горло своей собственной песне они никак не могли. На то они и националисты.

К настоящему времени вводные, похоже, поменялись. Как показывают результаты выборов в Австрии (где в конце сентября правые популисты снова получили свыше четверти голосов избирателей[337]), Чехии (где на выборах в конце октября за популистов и коммунистов проголосовали 18,7 % и 15 % избирателей[338]), Финляндии, Нидерландах, Германии и Франции, т. е. в странах, принадлежащих к относительно благополучной части ЕС, политические силы, говорящие от имени протестного электората, получили ярких лидеров. У них за спиной солидная неслучайная поддержка. Они улавливают настроения, господствующие в обществе. В том числе испытываемый людьми страх перед лицом быстро меняющегося мира, всех тех новшеств, к которым многим так сложно приспособиться[339]. (Причем, естественно, не только в ЕС, но и за его пределами – в том числе в Швейцарии и Норвегии, где популисты на последних выборах получили весомое представительство в парламенте[340].)

Они готовы не просто бросать лозунги в массы, но и выступить со сравнительно притягательными, целостными, альтернативными программами. А значит, они будут в состоянии консолидироваться. Они смогут выступить с общих позиций. Вот что так сильно растревожило правящие партии и истеблишмент Европейского Союза.

Есть еще один весьма существенный момент – они столкнулись с принципиально новым явлением, которое ими пока совершенно не осознано. Крайне правые, составляющие ядро популизма и национализма, стремительно мимикрируют под респектабельные внутрисистемные политические течения и образования. Так, Марин Ле Пен, несмотря на яростное сопротивление идеологов классических партий в подконтрольных им СМИ[341], добивается введения формального запрета на то, чтобы о Национальном Фронте говорили и писали как об ультраправых[342]. В этих же целях она вывела всех своих из Альянса европейских национальных движений в Европарламенте (где верховодит венгерская националистическая партия «Йоббик») и предложила присоединиться к Европейскому альянсу за свободу[343].

Их сленг, образ, программы подрабатываются таким образом, чтобы не ассоциироваться с прошлым, с тем, что обществом уже когда-то было отвергнуто. За ними по-прежнему мощная волна протестных настроений. На недовольство, неприятие, протест, их выражение и канализацию делается ставка. В этом плане ничего не меняется. Однако решая задачи обновления образа, модернизации и легитимации, крайне правые, отказывающиеся больше ими называться, осуществляют прорыв в будущее.

Перед ними открывается реальная возможность претендовать на власть. Барьеры, ранее воздвигнутые государством на их пути, рушатся. В дополнение к этому популисты и националисты умело пользуются тем, что за последние годы многие классические политические партии утратили свое лицо. В частности, социал-демократы[344]. Они не такие узнаваемые, как раньше. Разница между ними начинает стираться.

Частью электората эволюция классических партий воспринимается как предательство. Бывшие сторонники и правых, и левых больше не считают себя связанными старыми предпочтениями. В результате ряды популистов и националистов пополняются со всех сторон, вне зависимости от прежних убеждений и социальной принадлежности[345]. У них появляются дополнительные возможности выставлять на выборы сильных кандидатов[346].

Кроме того, руководство ЕС и государств-членов понимает, что традиционные антидоты, применяемые на национальных выборах, для избирательной гонки в Европарламент столь же эффективно использовать не удастся. А может, вообще не получится. На национальных можно сплотиться и развернуть кампанию спасения страны от популизма, национализма, коричневой чумы, чего угодно. На европейских выборах ее запускать бессмысленно – не сработает: спасать Европу не побегут, только посмеются. На европейских все иначе.

Конкретная ситуация – на выборах в Палату общин Дэвид Камерон может объяснить сторонникам Партии Независимости, что если они за нее проголосуют, то фактически уступят свои голоса лейбористам, отдадут в их руки победу над консерваторами. Как показывают опросы общественного мнения, подобная уловка почти наверняка возымеет действие. Семь из десяти сторонников Партии Независимости перейдут в лагерь консерваторов, почувствуй они, что иначе Эда Милибэнда не одолеть[347]. На европейских выборах прибегать к ней – все равно, что стрелять себе в ногу. На них в пользу Партии Независимости выскажутся и те, кто в отношении ЕС нейтральны. Просто, чтобы выразить свое недовольство. Убеждать их в том, что тем самым они помогут лейбористам, которые настроены проевропейски гораздо в большей степени, чем консерваторы, скажем, наивно, чтобы не употребить слово порезче.

Во Франции сплотить ряды против крайне правых – сам Бог велел. Делали уже неоднократно. В частности, на президентских выборах, когда лидер социалистов Лионель Жоспен неожиданно уступил второе место создателю и многолетнему предводителю Национального Фронта Жан-Мари Ле Пену и не прошел в следующий тур. И сейчас на муниципальных выборах 23 и 30 марта 2014 г. социалисты рассчитывают воспользоваться обычным трюком. Он описывается примерно так. «Хорошие результаты Национального Фронта в первом туре, – делятся лидеры социалистов, – драматизируют ситуацию, мобилизуют наш электорат и облегчат союз левых сил. Таким образом, победа будет за нами…»[348]. На европейских подобный трюк не пройдет. И мечтать о его повторении бессмысленно.

За годы проведения политики жесткой экономии протестное движение набрало силу. Оно обрело второе дыхание во многих странах. Успехи популистов и националистов заметны повсюду. Однако осознать глубину происходящих перемен помогли результаты избирательной кампании на юге Франции. Представитель Национального Фронта не просто выиграл выборы в малюсеньком местечке Бриньоль округа Вар. Фактически он взял верх одновременно над двумя ведущими политическими образованиями страны – над социалистами и консерваторами. В последний момент они попытались объединиться и совместно противостоять крайне правым[349]. Попытка провалилась. Национальный Фронт разгромил их. Несмотря на то что на последнем этапе против него совместную борьбу вели и правые, и левые, Национальный Фронт завоевал 54 % голосов. «Поразительный успех», как написала в передовице, призывающей правящий класс остановить Марин Ле Пен, вездесущая «Файнэншл Таймс»[350].

Победа получила колоссальный резонанс[351]. Она укрепила позиции внесистемщиков повсюду в Европе. О ней писали все средства массовой информации. Она была у всех на устах. Победа дала мощнейший импульс активизации недовольных существующей властью. Она заставила о себе говорить наиболее влиятельных политических лидеров Европы, которые тем самым еще больше раскрутили и Национальный Фронт, и всех остальных. «Выборы продемонстрировали, что французы хотят изменений», – скандировала Марин Ли Пен на митингах. То же самое она повторяла в многочисленных интервью. Плюс к ее услугам оказались сразу все национальные телевизионные каналы. «Выборы показали, что у нас есть ответы на вопросы, которыми задаются французы», – разъясняла она с экранов телевизоров[352]. Растерянность в стане классических партий, даже паника, заставившая выступить с недостаточно обдуманными и просчитанными инициативами[353], последовавшие выступления президента страны и комментарии других европейских политиков и государственных деятелей только подыгрывали ей.

Особенно широко были разрекламированы выступления председателя Европейской Комиссии Мануэла Баррозу и премьер-министра Италии Энрико Летта. Последний констатировал то, что все и так знали: недовольство населения усиливается. Непримиримый, воинственный, остервенелый популизм, если пользоваться его терминологией, поднимает голову повсюду. Победным маршем он идет по Европе. Наибольшую угрозу Старому Свету, стабильности и прогрессу на континенте несет именно он. Его успех подрывает доверие к есовским политическим и финансовым институтам.

Подъем популизма, подчеркнул Энрико Летта, становится ключевым вопросом европейской социальной и политической повестки. Борьба с ним превращается в одну из важнейших задач, стоящих перед Италией, другими странами, Европой в целом. Дословно: «Мы очень рискуем получить самый антиевропейский Европейский парламент за все время»[354]. Со своей стороны, Мануэл Баррозу сделал эту тему чуть ли не центральной в своем ежегодном выступлении о состоянии дел в Европейском Союзе. Фактически он призвал в нем к объединению всех «здоровых сил» общества против надвигающейся опасности.

Однако воззвания воззваниями, а что-то надо делать и в практическом плане. Еще раньше, когда падало одно правительство за другим – в Италии, Португалии, Испании и далее по списку, выявилось главное противоречие, свойственное проводимой ЕС и государствами-членами экономической политике. Оно заключается в том, что отдачу жесткая экономия дает в среднесрочной перспективе, тяготы же ощущаются населением незамедлительно.

Как показала практика, смягчение мер по затягиванию поясов сильно запоздало. С его помощью переломить протестные настроения не получится. Необходимы экономический подъем и решение проблемы безработицы прямо сейчас. Этот посыл послужил стержнем многочисленных выступлений Франсуа Олланда и предпринятых им практических шагов. Единственным ответом на волну популизма, утверждал он, может быть получение конкретных результатов уже сегодня, а не в отдаленном будущем. Результаты – это «рабочие места, экономический рост, безопасность и солидарность»[355].

На словах звучит очень правильно. Притягательно. Уверенно. Но пока популярность самого Франсуа Олланда день ото дня падает. Судя по всем индикаторам, она достигла исторического минимума. Ведь результаты-то еще нужно получить. Слабый, неуверенный, уязвимый выход из рецессии явно недостаточен. К тому же возглавляемую президентом левую коалицию все время терзают внутренние распри. Она балансирует на грани развала. В стане же правых до сих пор царит разброд и шатание. Всем им не до противостояния с Марин Ле Пен. От тех и других население просто отворачивается[356].

Кроме того, даже такой в принципе верный политический посыл французского президента у аналитиков вызвал недоумение. Ведь линейные меры, что-то медленное и пошаговое переломить настроение масс не в состоянии. Нужен скачок. Необходим прорыв. Особенно с учетом рекордного числа банкротств[357] и яростного недовольства французов слишком высокими и несправедливыми налогами[358]. Ничего такого не предвидится. Если так, очень вероятно, что на некоторое улучшение просто не обратят внимания или его перечеркнет поражение на выборах[359].

Маховик недовольства запущен. Слабенькие, малоубедительные успехи его будут только раскручивать. Берлину и Брюсселю уже год втолковывают, что от самоубийственной политики жесткой экономии нужно отказаться. Решительно. Полностью. И незамедлительно. Насколько она бездарна, свидетельствует уже то, что уровень задолженности стран еврозоны за третий квартал 2013 г., по данным Евростата, вырос с 92,3 % совокупного ВВП тремя месяцами раньше до 93,4 %[360]. Вместо нее запустить такую политику, которая как можно быстрее сотрет из памяти допущенные ошибки и исправит положение.

Только таким путем и никаким иным, как подчеркивалось в одной из концептуальных передовиц «Интернэшнл Нью-Йорк Таймс», получится справиться с популизмом. Если нет, руководство ЕС и государств-членов своими собственными руками будет его и дальше пестовать. В конце концов, принесет ему победу на блюдечке с голубой каемочкой[361]. Однако воз и ныне там. И с идеями общеесовской системы страхования от безработицы из-за распрей между Парижем и Берлином ничего не получилось. И с финансированием социально рискованных реформ из общего кармана[362].

А пока у крайне правых, националистов и популистов на руках все больше козырей, и ничто не мешает им продолжать нащупывать основы для будущего объединения. О том, что соответствующая работа ведется, в ведущих СМИ сообщается с завидной регулярностью. Журналистские расследования и добротные, хорошо подготовленные репортажи – конёк популярных западных изданий. На то, что между Марин Ле Пен и Гертом Вилдерсом, главой голландской антииммигрантской, антиисламской Партии Свободы, установлен контакт, сообщили еще в апреле 2013 г.

Они встречались в небольшом уютном ресторанчике в Булонском лесу. В меню у них были не столько салатики, рыбные и мясные блюда, сколько принципиальная возможность преодолеть националистическую трескотню, выйти за рамки внутренней политики своих стран и сообща бороться с общим врагом – европейской интеграцией. С тех пор в агитационной работе и избирательных кампаниях обеих партий появилось гораздо больше созвучных элементов. Взаимодействие еще только нащупывается. Формы координации только отрабатываются. Но, как говорится, процесс пошел. «Мы хотим объединить наши усилия», – заверял лидер голландских популистов в переписке с газетой «Файнэншл Таймс»[363].

Настрой Марин Ле Пен и Герта Вилдерса на партнерство и сотрудничество – не единичный случай. Повсюду в Европе связи между представителями протестного движения крепнут и углубляются. Как считают комментаторы, иного трудно ожидать. Экономическая неустроенность и безработица еще долго будут визитной карточкой современной Европы. А платформа для сближения популистов из разных стран имеется. Она четко сформулирована лидером Партии Свободы: «Мы будем делать все, что в наших силах, дабы превратить предстоящие европейские выборы в общеевропейское электоральное поражение Брюсселя»[364].

В политике и психологии много значат символы. Избирателей долго убеждали в том, что националистам разных стран между собой не договориться. Даже только то, что Марин Ле Пен и Герт Вилдерс публично появляются вместе, эти клише опровергает. Конечно, евроскептики разбросаны по самым разнообразным формированиям широкого политического спектра. То, что они выступают зачастую за одно и то же – за более аморфный межправительственный, возвращенный государствам Европейский Союз, еще недостаточно для объединения. Однако характерно, что взаимная терпимость и уважительное отношение друг к другу уже становятся нормой.

Так, Найджел Фараж, лидер британской Партии Независимости, не хотел бы связывать свое имя с именем Марин Ле Пен. У них разное реноме. Он один из тех, кого ей еще не удалось очаровать и переманить на свою сторону. Тем не менее, он открыто восхищается тем, как она ведет работу по возрождению Национального Фронта, и достигнутыми ею результатами. Пускай в отношениях с французами Рубикон маячит где-то там впереди, в отношениях с другими партийными образованиями Найджел Фараж его уже перешел. Он постарался организовать что-то по типу Партии Независимости в Португалии. Им установлены связи с поднимающейся звездой датской политики, ведущим депутатом Европарламента от националистической Датской Народной партии Мортеном Мессершмидтом. Его видели на партийных съездах в Финляндии и Литве.

Еще одна примечательная деталь: у европейских евроскептиков уже появилась штаб-квартира. Местом встречи стала организация, получившая скромное название Европейский Союз за Свободу. Она располагается всего в двух шагах от холма, на котором воздвигнуто пышное здание Европарламента. Организация создана три года назад. Ее основателем стал Годфрей Блум из британской Партии Независимости. Там Марин Ли Пен чуть ли не на регулярной основе проводит встречи с лидерами крайне правых из других стран ЕС. Вместе с ней там появляются политики, принадлежащие к австрийской Партии Свободы, ультраправой бельгийской партии «Влаамс Беланг» («Фламандский национальный интерес») и т. д.

Это, естественно, в дополнение к тем стандартным возможностям, которые предоставляют встречи в Европарламенте и высших национальных законодательных органах государства-членов ЕС. В частности, одна из знаковых по приглашению Шведских демократов[365] прошла в формате заседания руководящего органа Европейского Союза за Свободу в Стокгольме, в здании Риксдага только что, 18 октября 2013 г.[366] В ней приняли участие председатель партийной группы Союза в Европарламенте, австриец Франц Обермайер, Марин Ле Пен и член Европарламента от Бельгии, фламандец Филипп Клаейс. Они провели переговоры с членом Союза от Швеции Джимми Акессоном и обсудили текущую политическую ситуацию на континенте. Главное внимание было уделено, само собой, подготовке к выборам в Европарламент 2014 года.

Классическим политическим партиям есть чего бояться. Но опасность многолика. Одна из ее ипостасей совсем другого порядка. Она заключается в том, что популизм и все сопутствующие ему фобии – против «понаехавших», себялюбцев во власти, приверженцев других религий, брюссельских бюрократов, «нахлебников и иждивенцев» – начинают накладывать все более ощутимый отпечаток на современное европейское общество. Оно меняется. Сказать, что оно сдвигается вправо, было бы упрощенчеством. Да это и не так. Скорее, другое.

Оно все дальше отходит от представлений о всеобщем благополучии и благоденствии. Становится менее гуманным. Более требовательным. Жестким и даже жестоким. Оно предлагает своим членам и тем более пришлым самим о себе заботиться. Рвет со все еще популярными, но несбыточными надеждами, некогда олицетворявшимися таким красивым, таким восхитительным призывом к «Свободе, Равенству, Братству». То тут, то там проступают родимые пятна национализма, которые перестают восприниматься в качестве такового.

Пример того, как на позапрошлых президентских выборах Николя Саркози позаимствовал часть программы у крайне правых и одержал триумфальную победу, мы уже приводили. Давайте посмотрим, в самом первом приближении, как, дабы ослабить политических противников, классические партии мягко сползают на их платформу в том, что касается отношения к иммиграции, мигрантам, Европейскому Союзу и перспективам его дальнейшей федерализации.

Франция и Великобритания на пару, не без поддержки, конечно же, американцев и партнеров по НАТО и ЕС, своими руками развалили Ливию. К тому же конфликтов и нищеты в Африке и на Ближнем Востоке, увы, хватает. Поток экономических беженцев беспрепятственно хлынул в северное Средиземноморье, чтобы потом растечься по всему ЕС. В чрезвычайном порядке октябрьский Европейский Совет дал поручение Европейской Комиссии разработать всеобъемлющую стратегию и подготовить изменения в действующие правовые акты ЕС, ужесточающие правила приема иммигрантов, квотирования по странам, предоставления убежища. Иного от Брюсселя в принципе сложно было ожидать. Характерно иное – первоочередные меры, согласованные Европейским Советом, касаются не чего-то позитивного, а выставления заслона на пути самовольных беженцев, слежки со спутников, дооснащения соответствующих силовых структур катерами, летательными аппаратами и т. д., выделения на эти цели дополнительных средств[367].

Десятилетиями крайне правые призывали свести к минимуму возможности воссоединения семей иммигрантов или вообще в них отказать, заключать только временные контракты, положить предел внутренней миграции в поисках более выгодного социального пакета, пересмотреть законодательство, по которому все новорожденные получают гражданство той страны, в которой появились на свет. Они могут потирать руки. Все их предложения ныне органично вписаны в текущую повестку классических партий и Европейского Союза в целом. Вброшенная ими тематика активно дискутируется[368]. Ей истеблишмент уделяет первостепенное внимание.

Вот какой вердикт происходящему выносят профессиональные социологи и политологи Запада: руководители классических партий могут по-прежнему мнить себя лидерами левых или правых течений. Это самообман. На самом деле с их помощью или при их попустительстве в общественном сознании утверждаются идеологемы, лоббируемые крайне правыми. Фактически расчищаются завалы, некогда созданные на их пути. Популистам идти к своей цели все легче. Они уверенно увлекают за собой колеблющихся. В итоге современное европейское общество все больше превращается в вотчину национализма, вроде бы выкинутого на свалку истории[369].

Что-то похожее происходит и с политической борьбой вокруг отношения к европейскому интеграционному проекту. В Великобритании популярность Партии Независимости (от ЕС) – свершившийся факт. Дэвиду Камерону позарез надо нейтрализовать ее влияние и перехватить у нее голоса, поскольку она перетягивает к себе традиционный электорат консерваторов. К тому же и внутри его партии многие разделяют подходы, которые пропагандирует Найджел Фараж. Вот премьер-министр и выступил с обещанием провести референдум по участию страны в реформированном ЕС и предложил остальным 27 государствам-членам заняться инвентаризацией полномочий интеграционного объединения в целях их частичного возвращения на национальный уровень. Как следствие вся Великобритания в целом начала дрейфовать в направлении евроскептицизма. Настолько, что финансовые и предпринимательские круги в один голос бросились предупреждать о пагубных последствиях выхода из ЕС.

Со своей стороны, Найджел Фараж обратился к приверженцам тори с призывом голосовать за Партию Независимости на выборах в Европарламент, а членам Палаты общин пообещал взамен точечную поддержку на национальных выборах[370]. Выгоды предложенного размена очевидны. Но он предпочел их дополнительно растолковать: если правые сообща выступят под его знаменами, они одержат сокрушительную победу, которая «вызовет землетрясение в политике Великобритании, волны которого докатятся до Брюсселя»[371].

В Нидерландах тот же эффект. Значительная часть голосов на выборах достается националистам. В августе 2008 г. они могли претендовать всего на 6 мест из 150 в национальном парламенте. По данным опросов общественного мнения, проводившихся в сентябре-октябре, к настоящему времени поддержка, которой они пользуются, выросла в несколько раз. Будь выборы завтра, они получили бы 27 кресел.

Казалось бы, Нидерланды в европейском проекте с самого начала. Они государство-учредитель. Они, несмотря на сбой с референдумом по Конституции для ЕС, всегда считались самыми ревностными сторонниками углубления интеграции. И вдруг либеральное правительство премьер-министра Марка Рютте обнародует доклад Тиммерманса, в котором предлагается, чтобы в 54 областях деятельности полномочия законодательствовать и проводить практическую политику принадлежали бы национальному государству, а не интеграционному объединению. На самом деле никаких неожиданностей. Так же как в Великобритании Дэвид Камерон ищет, чем бы нейтрализовать Партию Независимости, так и в Нидерландах правительство Марка Рютте лавирует с учетом фактора возглавляемой Гертом Вилдерсом Партии Свободы.

Может быть, пример Финляндии даже еще более показателен. В Финляндии, тьфу-тьфу-тьфу, все благополучно. От кризиса страна пострадала меньше других. С экономическими проблемами справляется лучше. Но население за периферийных собратьев по ЕС и еврозоне платить не желает. Раскошеливаться ему ой как не хочется. Пусть сами расплачиваются по счетам. Пусть вкалывают. В 2007 г. на общенациональных выборах партия «Истинные финны», только что переименовавшая себя в просто «Финны», получила 4,1 % голосов. В 2011 г. уже 19,1 %. Что удивительного в том, что с таких позиций Финляндия ведет переговоры в институтах ЕС, занимая порой еще более непримиримую позицию по вопросам предоставления финансовой помощи, санации национальных экономик, банкротству банков, чем Германия.

Причем аналитики задумываются над следующей закономерностью: общий сдвиг страны в сторону евроскептицизма не ослабляет, а, напротив, усиливает влияние и популярность евроскептиков. Возьмем Тампере. На общенациональных выборах «Финны» получили здесь 18,6 %, почти столько же, сколько в целом по стране. С учетом всеобщего недовольства тем, что, якобы, из своего кармана приходится доставать деньги на спасение Греции и всех остальных, Финляндия все более настойчиво начала им предлагать самим выкарабкиваться и жить по средствам. Рикошетом на последовавших вскоре муниципальных выборах «Финны» вдвое увеличили свое представительство в местных органах власти и кое-где стали получать аж по 35 % голосов. Есть над чем задуматься[372].

Европейский проект, как карточный домик, рассыпается у них в руках, а есовцы как ни в чем не бывало продолжают экспансию в соседние страны, рассчитывая безвозвратно привязать их к себе (в том числе через инструментарий Восточного партнерства). Пускаются во всевозможные военные авантюры (Ливия, Сирия и т. д.). С прежним рвением утверждают, что только у них с правами человека и базовыми свободами, расизмом, всевозможными фобиями, уважением национальных, религиозных и языковых меньшинств все в порядке, а у других все плохо. Раскручивают медийные кампании по дискредитации быстро поднимающихся рынков, чтобы таким образом переориентировать на себя мировые финансовые потоки.

Отталкиваясь от прежнего опыта, они тешат себя иллюзиями, будто перед лицом нарастающей угрозы со стороны внесистемщиков мейнстримовские партии встряхнутся. Им удастся поставить себе на службу все колоссальные медийные ресурсы, которыми они обладают. У них получится объединиться и мобилизовать электорат. А если задавить популистов до конца не удастся, все равно в Европарламенте продолжат господствовать именно они. Непрошеные новички будут спеленаты по рукам и ногам парламентскими процедурами, ритуалами, комиссиями, рабочими группами, поисками консенсуса.

В прошлом европейская народная партия и социалисты всегда вместе обтяпывали все в Европарламенте. Привлекая попутчиков или без их помощи. У них все равно будет для этого достаточное большинство. Так что стенать, падать в обморок и закатывать глаза от страха нет никаких оснований. Короче, не стоит кричать «Волки! Волки!» до того, как они покажутся.

Наверное, стратеги мейнстримовских партий лучше знают, за какие ниточки дергать в преддверии избирательных кампаний. В их арсенале изощренный инструментарий убеждения масс, который они обкатывали на протяжении десятилетий. Они сидят на денежном мешке, который в нужный момент можно развязать, что тоже не стоит сбрасывать со счетов. В их руках реальная власть и контроль за законодательным процессом. Но ведь речь не только о том, кто победит на выборах и в какие политические цвета будут окрашены те или иные государственные и наднациональные структуры. Хотя понятно, насколько сложнее будет еврозоне и ЕС в целом действовать, с опаской озираясь на евроскептиков. Ведь до преодоления кризиса и его последствий еще далеко.

Брюсселю предстоит очень много сделать: учредить надежный банковский союз; открыть обескровленным компаниям есовской периферии доступ к дешевым деньгам на тех же условиях, что и немецким; на порядок уменьшить безработицу, особенно среди молодежи; создать условия для того, чтобы Греция и другие пострадавшие самостоятельно обслуживали свои долги[373]. Параллельно или на следующем этапе (как утверждается в только что подготовленном авторитетном докладе «Переделать Европу: набросок политики»[374]) – все же заняться строительством общего рынка услуг и экономической конвергенцией между северянами и южанами ЕС на основе сближения бюджетной и налоговой политики[375].

Проблема в другом. Нынешнее устройство общества, воспроизводящего страдания, унижения, безнадежность и неравенство, несправедливо. Современная европейская модель социально-экономического развития, будучи одной из самых притягательных и гуманных, терпит фиаско. Маленькому человеку плохо, холодно и неуютно, хотя вокруг роскошь и музей под открытым небом. Он требует, чтобы его нуждами занимались не по остаточному принципу и только ради победы на выборах. Не хотят мейнстримовские партии, пусть какие-то другие. Если требуется, с альтернативными программами и установками.

Все вокруг изменилось. Мир сменил координаты. Он в поисках новой политики и экономики. Старые, обветшалые догмы обманувшей его западной демократии больше доверия не вызывают. Нужны новые идеи. Более притягательные образы. Ориентированные в будущее идеалы. Заимствованные из прошлого больше не подойдут. Спрос на новых политиков, предлагающих что-то другое. Либо они встанут на капитанский мостик мейнстримовских партий, либо…

Выбор сложный, принципиальный, болезненный, о чем говорить. В отношении того, какие материалы выпуска стоило бы прочитать или хотя бы просмотреть по диагонали, его сделать на порядок проще. Ответ – все. Каждый, кого интересует происходящее в нашей Большой Европе и отдельных ее уголках, найдет для себя на его страницах что-то интересное, важное и полезное. Вы считаете себя экспертом по экономике еврозоны? Вы знаете, кого имеет в виду автор статьи «Кто больной человек Европы?» Не спешите. Напишите название страны на листочке бумаги. А теперь смело открывайте рубрику «Комментарий» и сравнивайте.

Вам по работе не помешает познакомиться с авторитетными оценками того, в каком состоянии находятся финансы еврозоны и ЕС в целом? Вам требуется знать, какова позиция Швейцарии в отношении конвенции ОЭСР о взаимной помощи в области фискальной политики? Вы пытаетесь проследить за общими тенденциями в банковской сфере? Тогда вам в рубрику «Финансы и банки». Обо всем этом рассказывается в материалах «МВФ: очередное предупреждение», «Швейцария: кончина банковской тайны», «Ватикан: и «божий банк» не избежал реформы».

Много в номере полезной, любопытной информации, естественно, о Великом Герцогстве. Она разбросана по рубрикам «Только факты» («Люксембург – самое зажиточное государство в еврозоне»), «Иммиграция» («Кто может стать люксембуржцем?»), «Век учись» («Университет Люксембурга: 10 лет – полет нормальный»). Большое внимание уделено важной и для ВГЛ проблематике иммиграции. Вполне логично – она сейчас у всех на устах. Отдельным ее аспектам посвящены такие разные материалы, как «Рабство по-европейски» из рубрики «Только факты», «После лампедузской трагедии» из рубрики «В фокусе», «Гастарбайтеры едут работать, а не есть хлеб даром» и «А электронный частокол-то дырявый» из профильной рубрики «Иммиграция».

Немало в выпуске и материалов по вопросам энергетики. Вроде бы на наших глазах в этой сфере происходит технологический взрыв. Некоторые поспешили обозвать его революцией. Но она проходит стороной, не затрагивая Старый Свет. За океаном энергия дешевеет. В Европе дорожает. Может, это обман. Или здесь что-то делается не так. Или энергетическая политика ЕС чего-то не учитывает. Авторы выпуска не претендуют на то, чтобы все объяснить. Вместе с тем они подсказывают, в каком направлении следовало бы пораскинуть мозгами. Не полагаясь на мнение заказных оракулов. Не доверяясь прописным истинам. Особенно если их вещают официальные лица Европейской Комиссии. Хотите составить собственное представление, читайте материалы, помещенные в рубрики «Тенденции и прогнозы» и «Энергетика» («Германия: неудержимое подорожание», «Нерадостные перспективы германских электростанций», «Не придется ли сидеть без света?», «Можно же быть бережливее», «Вот такой скрытный Эттингер»).

Хотя постойте, вы устали. Надоели серое мглистое небо, лужи и дождь. Хочется улыбнуться. Расслабиться. Поразгадывать загадки, преподносимые правовыми установлениями и налоговиками. Полюбопытствовать, как там у соседей. Запросто. У вас сразу повысится настроение, стоит только погрузиться в мир шуток и грез, создаваемых такими зарисовками, как «Утка», но очень похожая на правду» («Дневник событий»), «Не все британские дипломаты обучены языкам» и «Так надо все-таки делиться?» («Ситуация»), «Заплатить налоги? Сначала поторгуемся!» («В Фокусе»). Им под стать «Испания: время, назад!» («Нововведения»), «Бывшая жена Саркози не стала сводить счеты» («Персона»), «Зловредная сила искусства» («Проблема») и «Ноябрьский Амстердам» («Открываем Старый Свет»). Если же вы после этого еще и познакомитесь с набросками из рубрик «Традиция» и «Калейдоскоп», оно у вас станет совсем благостным. Не пропустите только притчу «Ослепление мечтой» из рубрики «Традиции» одного из наших постоянных авторов. Очень советую. Итак, дорогой Читатель, как всегда, хорошего чтения!

Глава 1.7. Первые шаги к прозрению: осмысление экспертным сообществом глубины системного кризиса ЕС. О 81/11/2013-м номере журнала «Вся Европа»

Мировые СМИ переполнены репортажами о двух ярчайших международных событиях, произошедших под занавес уходящего года. Событие № 1 – представителям пятерки постоянных членов ООН и Германии удалось выйти на временные договоренности с Ираном по его ядерной программе. Событие № 2 – руководство Украины приняло решение о приостановке работы над соглашением об ассоциации с ЕС. Оба они подаются, что уже давно стало визитной карточкой западных СМИ, однобоко, претенциозно и упрощенно.

Договоренности с Ираном описываются как победа западной дипломатии, успешность политики санкций и результат последовательности усилий США и ЕС[376]. В действительности почти целое десятилетие Тегеран пытались изолировать, запугать, принудить пойти на уступки. Как только в его отношении проявили разумную гибкость, стали работать в режиме взаимных компромиссов, наступил перелом. В основу договоренности по большей части лег план С. В. Лаврова, продвигавшийся Россией на протяжении всех последних лет.

О решении руководства Украины пишут исключительно в стилистике «холодной войны», как о результате грубого давления и шантажа со стороны Москвы, предрекая дальнейшее усиление конфронтационной составляющей в отношениях между ЕС и Россией[377]. И это вместо того, чтобы попытаться хотя бы мало-мальски разобраться в произошедшем. Вместо того чтобы увидеть те возможности, которые открываются теперь для того, чтобы все три стороны – Украина, Россия и ЕС смогли отыскать алгоритм сближения, который бы на деле и без обмана открывал перспективу стабильного поступательного взаимовыгодного развития континента.

Получается, что западное общество на регулярной основе, изо дня в день вводится в заблуждение. Его заставляют жить, думать и чувствовать представлениями прошлого. Ему не дают окунуться в объективную реальность, разобраться в том, что происходит на самом деле. Культивируют инерционность сознания и восприятия. Дабы оно ни в коем случае не вырвалось из цепких лап традиционных клише и предубеждений, насаждавшихся здесь с конца Второй мировой войны.

Подобные установки наносят колоссальный ущерб всем. Самому западному обществу, не давая ему в должной степени задуматься об объективных тенденциях развития своего собственного социума и окружающего мира. Его потенциальным партнерам и друзьям, которые по привычке мажутся грязным черным цветом, вне зависимости от того, заслуживают они этого или нет. Всему международному сообществу, в отношении которого западные страны давно утратили истинное лидерство и теперь пытаются компенсировать его силовыми и любыми другими имеющимися в его распоряжении средствами.

И это сейчас, когда так востребован добросовестный серьезный анализ. Когда так нужна новая, честная, порядочная парадигма будущего мироустройства. Осознание этого медленно, но верно пробивает себе дорогу. Задурить голову общественному мнению и его авангарду – экспертному сообществу с былой легкостью уже не получается. Глобальный кризис и кризис суверенной задолженности внес свои коррективы. Окружающая реальность слишком сильно изменилась. Фрагменты этой реальности с фотографической чистотой даются, как и раньше, на страницах нового выпуска журнала.

Когда рассказывается о консолидации популистских, крайне правых и антиинтеграционных сил на европейском пространстве (материалы «Положено начало консолидации антиинтеграционных сил» и «Антиевропейцы наступают?» из рубрик «Тенденции и прогнозы» и «Комментарий»). Разбираются причины политической нестабильности в отдельных государствах – членах ЕС («Болгария: наступление студентов» и «Чехия: выборы позади, выборы впереди?» из рубрики «Дневник событий»).

Анализируются экономическая ситуация в условно периферийных странах ЕС, реакция на нее Европейского центрального банка и отношение к экономической политике ЕС населения Германии и Дании («Риторика изменилась, но успехов не видно», «Испания и Ирландия покидают «программу финансового спасения», «Испания: пострадали пенсионеры», «Пространство для маневра ЕЦБ еще не исчерпано», «Немцы считают антикризисную политику ЕС ужасающей», «Что датчанам не нравится в ЕС»). Соответствующие статьи и зарисовки включены в близкие по духу рубрики «Экономика», «Финансы и банки», «В фокусе», «Валюта» и «Проблема».

Высказываются предположения о возможных ответных мерах европейцев на шпионскую деятельность США в Интернете («Меркель, говорите громче, вас подслушивают!», «Фундамент для общеевропейской спецслужбы уже есть» и «Рединг требует создания европейской спецслужбы» из рубрик «В фокусе», «Взгляд из Брюсселя» и «Полемика и скандалы») и т. д.

Все эти фрагменты складываются в ту самую картину, которая и ЕС, и его лидеров заставляет приступить к страшно тяжелой, неблагодарной, но необходимой работе по переосмыслению реальности. В это трудно поверить, но это так. Руководство Европейского Союза расстается с железобетонной позицией, согласно которой оно всегда право. Все знает. Все и всегда делает правильно и вовремя. Является светочем для всех и вся. Отныне оно готово прислушиваться к критике. И даже, если потребуется, корректировать проводившийся до сих пор политический курс. Менять экономические ориентиры. Задавать экзистенциалистские вопросы и даже, возможно, прислушиваться к ответам.

ЕС запускает внутриполитические дебаты для того, чтобы посоветоваться с экспертным сообществом, со специалистами, со всеми теми, кто может дать дельный совет. Цель, только вслушайтесь (!), – возродить европейскую идею. Вернуть людям веру в европейский проект. Придать европейской интеграции былую притягательность. Посмотреть, как нужно дальше обустраивать европейское пространство. Как строить отношения внутри ЕС. Между ЕС и населением Европы. Между ЕС и государствами-членами. Определить, чем и как можно в новых условиях побудить избирателей голосовать за евроэнтузиастов.

Об этом председатель Европейской Комиссии Мануэл Баррозу сообщил огромной армии ведущих политологов, экономистов, юристов и социологов, съехавшихся со всего света на ежегодную конференцию заведующих кафедрами и центрами Жана Моне, состоявшуюся в Брюсселе 14–15 ноября 2013 г. Ее участниками, как общее правило, являются представители больших коллективов исследователей, ассоциаций, мозговых центров, специализирующихся на изучении различных аспектов и ипостасей региональной интеграции.

До сих пор все такого рода встречи проводились по единому сценарию. Председатель Европейской Комиссии и кто-то из комиссаров, поддерживаемые солидной выборкой докладчиков, особенно преданных европейской идее, разъясняли рядовым массам ученых, какой ЕС замечательный, передовой, лучезарный. Что он делает для своих народов и народов всего мира. На каких направлениях сосредоточены основные усилия. Само собой подразумевалось, что полученные таким образом установки далее транслируются во все страты общества. Они закрепляются в тысячах и десятках тысяч статей, книг и докладов, публикуемых и продаваемых повсюду. Подкрепляются верноподданнической аргументацией. Расцвечиваются. Разукрашиваются. Популяризируются.

Разброс мнений допускался в очень ограниченных пределах. Он считался позволительным только в отношении деталей, второстепенных или третьестепенных вещей. Инакомыслие преследовалось на корню. Причем самым эффективным путем. Через внутреннюю самоцензуру. Через внутреннюю убежденность в незыблемости некоторого набора базовых представлений. Проще сказать, клише и трафаретов. Стоило тебе что-то поставить под сомнение, попытаться высказать какие-то нетрадиционные идеи, от тебя просто со страхом отходили. Принято было строго придерживаться мейнстрима.

Приверженность мейнстриму усиленно поощрялась. Один из важнейших инструментов, использовавшихся для сохранения единомыслия и внутренней самоцензуры, состоял в таком распределении грантов и жестком контроле за отчетностью, при котором критиковать ЕС и проводимую им политику или акцентировать внимание на дисфункциях становилось самоубийственным. Действовало негласное правило: получаешь деньги – хвали; хочешь их получить – хвали; надеешься присосаться к кормушке – не забывай, что от тебя требуется. Специальное исследование, о результатах которого вскользь сообщила только ведущая газета деловых кругов «Файнэншл Таймс», убедительно показало, что в научных докладах, заказывавшихся до сих пор Европейской Комиссией, никогда не предлагались альтернативы. Неизменно поддерживалось то, что ею делается.

Обращение к научному миру запустить дискуссию – подлинная смена вех. Землетрясение в мире ЕС. Революция. Это с одной стороны. С другой – признание того, что скрывать плачевное положение, в котором оказалась европейская интеграция, руководство ЕС уже больше не в состоянии. Научное сообщество не может рассматриваться им, как в прошлом, лишь в качестве коллективного пропагандиста и проводника его идей.

Электорат им верит все в меньшей и в меньшей степени. Они не выдерживают проверку практикой. Ему нужны иные подходы, серьезная реалистичная наука, концепции, призванные дать ответы на все те вызовы, с которыми столкнулись страны ЕС и интеграционное объединение в целом вследствие кризиса суверенной задолженности и фронтального проведения политики жесткой экономии.

Поиски новых парадигм на самом деле начались уже давно. Европейская Комиссия оплатила исследования, призванные подсказать Брюсселю, что из опыта стремительного развития стран БРИКС он мог бы заимствовать. В структурах ЕС созданы советы экспертов разного уровня. Перед ними поставлены принципиально новые задачи. Отдельные политики стали пробрасывать пробные шары относительно созыва нового Конвента о будущем ЕС, возвращении к прежним методам назначения депутатов в Европейский Парламент и т. д.

Летом 2013 г. создана смешанная группа экспертов и политиков с меняющимся членским составом (до 30 чел.), на которую возложена миссия предложить новое видение европейской интеграции. Они путешествуют по Европе, встречаются с главами государств и правительств и ведущими политиками (такими, как, например, премьер-министры Польши и Италии Дональд Францишек Туск и Энрико Летта), накачивают интеллектуальные мускулы. Пока, правда, без видимого результата.

Но все это детские шалости по сравнению с обращением ко всей мировой сети европеистов, к представителям национальных исследовательских школ, к всемирной ассоциации изучения Европейского Союза с просьбой подсказать и научить, в каком направлении ЕС дальше идти, что делать для преодоления внутренних дисбалансов, для демократизации интеграционного объединения, возвращения доверия к европейскому проекту. Такое обращение объясняется осознанием глубины проблем, с которыми столкнулись страны ЕС, и нарастающим страхом элит перед лицом стремительного роста протестных настроений, под влиянием которых пройдут предстоящие выборы в Европейский Парламент. Что ими и не скрывается[378].

Наверное, последний резон – наиболее существенный. Народы европейских стран, подчеркивалось многими участниками ежегодного собрания, ополчились на ЕС. Они разочарованы. Возмущены. Связывают все тяготы, свалившиеся на них, с Брюсселем, с безымянными бюрократами ЕС, сидящими в высоких, недосягаемых кабинетах, которым плевать на судьбу маленького человека. Они уверены: эти неведомые некто передвигают фигуры на шахматной доске мира, руководствуясь интересами и амбициями, не имеющими ничего общего с его чаяниями[379].

Тяготы чудовищные. Самая страшная из них – безработица. Ей охвачена значительная часть населения, прежде всего периферийных регионов ЕС. Больше всего от нее страдает молодежь. Вступить в самостоятельную жизнь для юношей и девушек оказывается все сложнее[380]. Многие уезжают. А ведь это еще только полбеды.

Жизнь на глазах становится более скудной. Урезается все – зарплаты, пенсии, социальные программы, траты на образование. Страдают инфраструктурные и социальные проекты. Снижается покупательная способность населения. Коктейль сам по себе жуткий. Но его еще нужно помножить на утрату жизненных ориентиров, дискомфорт от меняющегося стиля жизни в информационную эру, неверие в то, что в будущем станет легче и лучше.

Эти настроения тонко ухватили популистские и крайне правые партии. На это прямо указывают многие нынешние лидеры ЕС и государств-членов[381]. Они спекулируют ими. Они позиционируют себя в качестве единственных защитников интересов, прав и чаяний народа. Они бросают вызов классическим партиям и государственным структурам. Тем более эффективно, что именно на последние возлагается ответственность за все то негативное, что вынуждены терпеть простые люди[382]. Доверие к ним падает. Возврат к лучшей жизни, к обновлению, к радикальному отходу от политики предшествующего периода с ними больше не связывается.

Руководству ЕС и государств-членов надо переломить ситуацию. Развернуть тренд. Первый шаг в этом направлении – понять истоки кризиса. Дать объяснение тому, что происходит. В чем кроется причина неудач, которыми сопровождается осуществление нынешнего политического курса. Способен ли он парировать те вызовы, перед которыми ранее спасовали ЕС и его государства-члены.

Следующий шаг – предложить новые рецепты. Обосновать такую политику, лучше стратегию, которые способны вернуть ЕС мировую конкурентоспособность. Придать интеграционному проекту былую динамику. В принципе, если разобраться – это те же сакраментальные «кто виноват и что делать?», которые преследуют российский истеблишмент на протяжении всех последних веков, какие бы тектонические сдвиги внутри и вокруг ни происходили.

Давайте вместе посмотрим на то, в каком ключе их готовы обсуждать в изменившихся условиях экспертные круги Европейского Союза. Сначала диагноз. Проблема № 1. О том, что происходит, в ЕС говорят, пишут и рассуждают в абсолютно неверной стилистике, подчеркивали собравшиеся на ежегодную конференцию Жана Моне. Если руководство ЕС и государств-членов и дальше собираются обманывать себя и народы европейских стран, они могут по-прежнему рассуждать о бюджетно-финансовом кризисе. Кризисе суверенной задолженности. Необходимости скорейшей достройки банковского союза. Большем контроле за самоуправством отдельных правительств. Приведении институтов ЕС в соответствие с потребностями посткризисного развития. Свете в конце туннеля. Выходе из рецессии. Кстати, весьма сомнительном[383].

Все это болтовня. Смещение прицела. Пыль в глаза. На самом деле ЕС переживает системный кризис. Именно системный, а не какой-либо иной, связанный с отдельными аспектами функционирования ЕС. Он охватил все стороны жизни общества. Он затрагивает всех и вся. Это кризис политики, экономики, социального устройства общества, кризис самоидентификации. Поэтому анализировать его нужно во взаимосвязи всех тех элементов, из которых он складывается. И выход нужно предлагать тоже системный. Иначе не выйдет. Иначе уже не получится.

Причем системный кризис носит чрезвычайно глубокий характер. Он намного свирепее всего того, что ЕС переживал в прошлом. Он страшнее всего того, против чего европейским странам удавалось находить противоядие в послевоенный период. Соответственно и лечение должно быть намного более методичным, последовательным и решительным.

Проблема № 2. Кризис расколол ЕС. Единого правового, экономического, политического, гуманитарного пространства более не существует. Если оно вообще существовало в прошлом. Грубо говоря, интеграционное объединение теперь складывается из благополучного Севера и отчаявшегося Юга. Некоторые утверждают, что из Центра и Периферии. Какой терминологии придерживаться, не так важно. Главное – все предпринимаемые меры оказывают на участников интеграционного процесса разное действие.

В Германии, скандинавских странах, некоторых других они встречаются обществом с пониманием. Отдача от них, может, и не такая высокая, но вполне ожидаемая и предсказуемая. В периферийных странах – встречаются в штыки и зачастую имеют обратное действие, если под ним понимать неприемлемо тяжелые побочные явления для общества.

Объясняется это, казалось бы, странное противоречие очень просто. Страны ЕС – и это после полувековой истории интеграции (!) – находятся на разных этапах экономического развития. У них разные типы экономики. Их бы отпустить в свободное плавание. Дать возможность провести девальвацию национальной валюты и/или осуществить любые другие традиционные меры преодоления циклического кризиса. А их душат в общей обойме, сковывая по рукам и ногам.

В ЕС не сформировалось общей экономики. Разрыв между регионами очень велик. В таких условиях проводить единую экономическую политику на самом деле невозможно. Пагубно. Самоубийственно. Однако это именно то, чем занимается ЕС. На практике получается сизифов труд. В одном месте, в частности, в Германии, прибавляется. В других местах – на Кипре, в Греции, Италии, Испании, Франции и далее по списку – отнимается.

Необходима индивидуализированная, разная, десинхронизированная экономическая политика. ЕС против этого ожесточенно боролся и продолжает бороться. В последнее время лидеры ЕС и государств-членов бьют себя в грудь. Они утверждают, что ЕС как раз и приступил к индивидуализации проводимой политики применительно к каждой отдельной стране. Европейская Комиссия, получив соответствующие полномочия, проверяет бюджетные намерения всех государств-членов и по каждому дает свои рекомендации. По их получении все страны вносят необходимые коррективы. Фактически без разрешения ЕС проекты национальных бюджетов уже более не могут становиться окончательными документами и утверждаться в качестве закона.

Но это фигура умолчания. Европейская Комиссия по-прежнему всех стрижет под одну гребенку, заставляя придерживаться одинаковых ориентиров. Они-то и должны быть разными.

Проблема № 3. Реформы, необходимые для преодоления системного кризиса, нужно осуществлять не завтра, послезавтра или когда-нибудь в будущем, а сегодня. Желательно, конечно, было запустить их еще вчера. Не удалось. Непонятно было или, напротив, слишком понятно, что нужно делать. Теперь действовать надо в срочном порядке.

Ощущение срочности висит в воздухе. Тяготы кризиса выносить все труднее и труднее. Если не поспешить, цена промедления может выйти неподъемной. Как бы не оказалось слишком поздно. Итак, ЕС и государства-члены чересчур долго раскачивались. И когда надо было спасать Грецию. И когда потребовалось приходить на помощь другим странам. И когда выяснилось, что побочные эффекты от проведения политики жесткой экономии по своим разрушительным последствиям намного превосходят тот выигрыш, который она дает[384]. Или им кажется, что она дает[385].

Дело даже не в том, что запаздывая с принятием назревших решений, ЕС и государства-члены создают себе дополнительные трудности. Груз проблем становится тяжелее. Осуществление отложенных решений – еще более болезненным. Дело в другом. Пока они раздумывают, другие уходят вперед. Эти другие – не кто-нибудь. В их числе – США, Китай, Япония, Россия, все быстро растущие экономики. Иначе говоря, все реальные и потенциальные конкуренты ЕС.

Руководство интеграционного объединения пытается делать хорошую мину при плохой игре. Оно утверждает: «Нет, это не ЕС становится слабее. Это другие усиливаются». Не надо играть словами. Всем же очевидно, что Европа утрачивает былые позиции. На таком фоне цена ошибок, неверно сформулированной политики и затягивания с принятием окончательных решений только возрастает.

Сколько времени было упущено из-за Германии. Все тихонечко сидели, дожидаясь результатов выборов. Чтобы, не дай Бог, на них не повлиять и не вызвать раздражение рядового немца. Потом дожидались утверждения единой политической платформы Большой коалиции. Ладно, тогда подобные затяжки хоть как-то можно было объяснить. Сейчас-то их оправдать вообще нечем.

Проблема № 4. Главной экзистенциальной проблемой для ЕС является зашкаливающая безработица. Как выкрикивали люди из зала, такого на памяти нынешнего поколения никогда не было. Даже близко. Надо плюнуть на все другое. Нужно прекратить балаган. Все второстепенные вопросы – отложить на потом. Сейчас только борьба с безработицей имеет значение. Она должна занять центральное место в набирающей обороты политической дискуссии.

Статистика удручающая. Безработица достигла сумасшедших масштабов. Она приняла абсолютно недопустимый размах. Безработица рвет социальную ткань общества. Она разрушает современное государство. Целые пласты общества, целые поколения оказываются по своему статусу, мировоззрению, отношению к жизни деклассированными элементами. Нынешняя безработица слишком для многих закрывает горизонты. Перечеркивает будущее. Она ломает людей. Наносит им непоправимую психологическую травму. Заставляет опускать руки. Именно она, а не что-то другое, бросает их в объятия популистов и крайне правых.

Но ЕС занимается чем угодно, кроме этой главной проблемы. Брюссель с ней фактически смирился. Посмотрите все официальные документы ЕС. В них все нужные, правильные слова. Да толку-то. Фактически интеграционное объединение согласилось на инерционное развитие в этом отношении. На то, что предусматриваемые меры лишь постепенно приведут к рассасыванию безработицы. Она будет оставаться на пике еще несколько лет.

Но ведь это недопустимо. Неужели руководству ЕС и государств-членов такую простую истину трудно понять. Если в ближайшее время не будет обеспечено радикальное оздоровление ситуации в данной сфере, европейский проект окончательно утратит свою притягательность. Потерянное будет уже не наверстать.

Характерно, что в такой же стилистике начинают вещать многие мировые СМИ. Об этом буквально вопиют газеты и журналы проблемных стран Европы. Так, в передовицах популярной французской газеты «Монд» раз за разом акцентируется, что решение проблемы безработицы – безусловный национальный приоритет[386].

Проблема № 5. В том, что касается безработицы, преимущества многоуровневого управления, которым славится ЕС, оборачиваются своей полной противоположностью. Безработица инкриминируется ЕС. Но ЕС сам ничего поделать не может. ЕС – эвфемизм. ЕС – химера. ЕС – видимость. В его распоряжении всего лишь жалкий 1 % совокупного ВВП государств-членов. Это мизер. Сам по себе ЕС ни на что не способен. Все зависит от национального государства. Все должны делать национальные правительства. У них для этого есть и ресурсы, и инструменты, и полномочия. Но апеллируют-то к Брюсселю. Винят во всем – наднациональные власти.

Это противоречие более общего плана. В восприятии людей все перемешалось. Кто за что отвечает, кто в чем виноват, и кто что может сделать, не очень понятно. Или совсем непонятно. Одно дело, когда раздают награды. Тут пара лишних орденов никого не обидит. В ситуации кризиса картина прямо противоположная. Размывание ответственности усиливает недовольство. Провоцирует его. В отношении национальных властей. Наднациональных институтов. В отношении всех. Негативный эффект неадекватного, слабого, невнятного многоуровневого управления в условиях кризиса учитывается в недостаточной степени.

Проблема № 6. ЕС к функционированию в условиях кризиса вообще плохо приспособлен. Да, во времена жирных коров все выглядело благополучно. Регион динамично развивался. В зависимости от меняющихся условий удавалось относительно легко корректировать парадигму проводимого экономического курса. ЕС когда плавно, когда более скачкообразно переходил от одного этапа интеграции к другому. Но ему всегда удавалось выходить сухим из воды благодаря тому, что кризис охватывал только часть региона. Или носил отраслевой характер.

Скажем, скандинавы относительно легко пережили у себя банковский кризис 1990-х годов, провели национализацию, санацию и затем приватизацию быстро, энергично, с выигрышем для себя. Но ведь они могли действовать так успешно только потому, что повсюду вокруг, во всех других странах банковская система чувствовала себя хорошо. Сейчас кризис банковской системы носит универсальный характер. Зашататься и грохнуть может где угодно[387]. С кризисом суверенной задолженности вообще сработал эффект домино.

Или пример Германии в те же 1990-е и затем нулевые годы. Германия надолго стала больным человеком Европы. Проведение структурных реформ блокировалось тем, что противостоящие друг другу политические силы контролировали разные эшелоны властных органов страны. Тем не менее, германской политической элите удалось консолидироваться. Зарплаты были заморожены. Дерегуляция рынка труда – проведена жестко и последовательно. В отношении промышленного производства – использован широкий набор мер позитивного и негативного стимулирования.

Все это сработало. Германия превратилась в наиболее дееспособную и конкурентоспособную экономику Европы. Может быть, судя по экспансии в страны Азии, Африки и Латинской Америки, и колоссальному положительному сальдо внешней торговли, в одну из самых эффективных экономик мира. Но ведь предпринятые меры сработали, и у немцев все получилось потому, что остальные страны региона переживали экономический подъем. Они росли. У них, как казалось на тот момент, все было благополучно. Рынок рос. Это и помогло Германии. Перенастроенный Берлином хозяйственный механизм снял сливки с бума потребления.

Сейчас от периферийных стран ЕС требуют повторения германского подвига. Однако всюду рынок скукоживается. Потребление сокращается. Творить чудеса в таких условиях, тем более рассчитывать на то, что они получатся, – очевидное ребячество. То, что работает в условиях растущего рынка, на фоне общего благополучия, дает совершенно иной эффект в условиях падения рынков и системного кризиса[388].

Но фокус-то в том, что ЕС пытается действовать в прежнем ключе. Союз стремится функционировать одинаково. Как тогда, так и сейчас. Это не рационально. Не выходит. В этом одно из объяснений того, почему ЕС начинает пробуксовывать. Принятие решений затягивается.

Проявить настоящую солидарность, то есть обобществить долги и поднять отстающие районы, у него не получается. А половинчатая солидарность – слишком горькая пилюля. С одной стороны, она обуславливает то, что отдельным странам ЕС не дают обанкротиться, но по-настоящему поставить их на ноги никто не спешит. С другой – внутри ЕС накапливается ненависть и злоба. Они направлены против тех, кто в условиях кризиса возложил все тяготы на других, сам же нагрел руки. Это и верхушка политического класса, и отдельные богатые страны ЕС.

Однако это только часть того, что можно было бы инкриминировать ЕС. Ему предъявляется и другой счет. Интеграционное объединение не смогло и не захотело ничего сделать для простого народа. Оно полностью провалилось в том, что касается социальной Европы, включая защиту социальных завоеваний трудящихся. Более того, оно попыталось выкарабкаться из кризиса за счет трудового населения, мелкого лавочника, среднего класса. Оно вскрыло свой истинный характер. Оно продемонстрировало, чьи интересы в действительности обслуживает. Оно, по сути, «кинуло» очень многих из тех, кто на него надеялся. В него верил. На него уповал.

Те, от кого потребовали жертв, связанных с увольнениями, снижением зарплат, пенсий, социальных выплат, ему этого не простят. Таким образом, рост протестных настроений, протестное голосование на выборах, разочарование населения, растущая поддержка популистских и крайне правых партий – прямое следствие дисфункции ЕС.

Проблема № 7. Политические системы стран ЕС не приспособлены к работе в условиях затяжного системного кризиса всего региона. Горизонт планирования для властных элит стандартно не превышает четырех лет. Для масштабных, последовательных, внятных преобразований этого слишком мало. Все время приходится действовать с оглядкой на предстоящие выборы. Если предлагаемые меры болезненны – готовиться к потере власти. Хочешь ее сохранить, идешь по пути полумер, замалчивания негатива, закрываешь глаза на глубину кризиса, – жди дальнейшего ухудшения экономического положения, а затем все равно утраты власти. Проплыть между Сциллой и Харибдой крайне сложно. Почти невозможно. С этим противоречием столкнулось большинство стран ЕС.

В наиболее обнаженном виде разъяснил дилемму своим «собратьям» по Европейскому Совету технократический премьер-министр Италии Марио Монти накануне проигрыша на парламентских выборах. В открытом послании главам государств и правительств он писал, что предпринимаемые меры по санации экономики принесут плоды только по прошествии какого-то времени. Электорат сумеет оценить правильность проводимого курса только тогда, когда начнется улучшение экономического положения. То есть очень не скоро. А утрачивается доверие и поддержка очень быстро. Ведь предпринимаемые меры болезненны. Они бьют по жизненному уровню. Они вызывают отрицательный эффект сильно и сразу. Из заколдованного круга выскочить невозможно. А политическими камикадзе быть никто не хочет.

Сейчас с этой дилеммой особенно остро сталкивается президент Франции Франсуа Олланд. Что бы он ни предпринимал, вызывает отторжение. Никто не хочет жертвовать тем, что у него есть, ради неопределенного завтра. Все рекламируемые им меры оцениваются как крайне спорные. Популярность французского лидера падает день ото дня, хотя, казалось бы, падать дальше уже некуда. Она достигла исторического минимума. Им недовольны все. Причем ругают с прямо противоположных позиций. Одни обвиняют в чрезмерной жесткости. Другие – в недопустимой мягкости, даже мягкотелости. Одни – в том, что он слишком медлит. Другие – в том, что рубит сплеча. И так во всем.

Кто же из европейских лидеров, имея такие примеры перед глазами, зная, что под влиянием недовольства, вызванного проведением политики жесткой экономии в регионе, сменилось уже полторы дюжины правительств, будет проводить политику, полностью адекватную моменту. Да никто. Дальше, как в знаменитой песенке из кинофильма «С легким паром!»: «Думайте сами, решайте сами, иметь или не иметь».

Проблема № 8. ЕС утратил путеводную звезду. У него нет стратегии. Раньше была, а теперь нет. Жить, развиваться, побеждать в отсутствие стратегии невозможно. Только сиюминутными усилиями подпитывать костер интеграции очень сложно. А все, что касается создания бюджетно-фискального, банковского союза и пр., относится к их числу. Это не то, чем можно увлечь массы. Что вызывает интерес. На что разумно делать ставку, борясь за голоса избирателей. Не говоря уже о привлекательности сиюминутных мер для новых поколений, вливающихся в самостоятельную жизнь.

Преодолеть вечный раздор между Германией и Францией, построить мирную Европу, заставить в прошлом враждебные политические элиты работать вместе, упразднить границы, объединить континент – все это было чрезвычайно выигрышными, высокими, благородными целями. Они притягивали, завораживали, поднимали людей. Делали их участниками великого проекта. Заставляли гордиться. Верить. Уважать себя. Превращали всех в соратников. Последователей. Зачастую даже в евроэнтузиастов.

Отсутствие стратегии убивает идею, порождает пассивность, неверие. Вынуждает людей искать альтернативу. Ранее ее не было. Теперь она появилась. В прошлом интеграция воспринималась как линейный процесс, хотя ничего линейного в ней не было. Имелось в виду, что страны ЕС будут идти от одной победы к другой, от одного свершения к следующему. Подобные настроения выдохлись.

Альтернатива заключается в движении вспять. В ограничении своеволия Брюсселя. В возвращении национальному государству части суверенных полномочий, которые оно передало наднациональным институтам ЕС. За движение от поступательной к сбалансированной интеграции выступает все более значительная часть населения ЕС.

Когорты евроскептиков пополняют отнюдь не только те, кого начинают привлекать популисты и крайне правые. За пересмотр соотношения полномочий между ЕС и государствами-членами выступают всё более мощные отряды правящего класса. Причем не только в Великобритании. А вот это уже несколько другая ситуация. Чтобы не растерять поддержку электората, традиционно проевропейские партии, как, например, в Нидерландах[389], корректируют свое отношение к ЕС. Возникает принципиально иной политический расклад.

Значит, задачи выработки новой, ориентированной в будущее, притягательной стратегии выдвигаются для ЕС на передний план. Вновь, как и на заре интеграции, становится важным, чтобы у ЕС появился горизонт планирования на 5–10–15 лет вперед и чтобы предложенное им видение будущего устраивало европейский социум.

Или задачи создания «новой мечты», как предлагает об этом говорить бывший глава ВТО Паскаль Лами, изготовившийся побороться по итогам выборов в Европейский Парламент весной 2014 г. за кресло будущего председателя Европейской Комиссии или Европейского Совета[390].

Проблема № 9. Европейская интеграция превращается, а в каких-то элементах даже вырождается в элитарный проект. Пропасть между верхами и низами углубляется. Сказка – что европейская интеграция всегда была элитарным проектом. Неправда. Она была близка массам. Она зажигала. Они ее поддерживали. Они чувствовали, как жизнь меняется к лучшему. Они принимали непосредственное участие в осуществлении проекта. Не только голосуя за проевропейские партии. Не только активно осваивая транснациональное пространство, меняя свой образ жизни, свои привычки и предпочтения. Они всегда имели возможность через механизмы интеграции, процедуры защиты и продвижения своих интересов заставлять национальные правительства, национальную бюрократию, национальный государственный аппарат следовать мейнстриму. Они могли заставлять национальную администрацию применять не свое, а наднациональное право, поскольку оно обслуживало их интересы.

Сейчас общим местом для политиков стало утверждение о том, что массы, якобы, не понимают, что интеграция – это хорошо. Что они не видят и не ценят, как много интеграция им дает. Что, мол, надо снова приниматься за разъяснительную работу и втолковывать заблуждающемуся населению, что только совместными усилиями можно построить светлое будущее и только на том фундаменте, который уже заложен, благодаря тем успехам, которых удалось добиться.

«Чушь! – выкрикивали, реагируя на эти утверждения, всегда спокойные и уравновешенные европейские эксперты из зала и с трибуны. – Народ все видит. Все понимает. Все оценивает правильно. Европейская идея захлебнулась. Черствым хлебом вчерашних успехов не накормить сегодняшних безработных. Витийством о благе интеграции не замазать того, как больно кризис в ЕС ударил по обычному среднему человеку. Все видят, что ЕС скроен таким образом, что одним – все, а другим – ничего. Что одни жируют, а другие страдают». Вывод: некрасиво, нечистоплотно, непорядочно сваливать вину за волну популизма и наступление крайне правых на народ. Пенять ему, что он не ценит и не понимает. Сделайте так, чтобы он снова почувствовал выгоды интеграции, и долгожданный перелом в настроениях электората сразу наступит.

И еще – долго пичкать народ, образованный, знающий, разбирающийся, лишь прошлыми свершениями не получится. Демократия должна отстаивать себя, доказывать свои преимущества на каждом шагу, на каждом витке истории. Пока что очевидно, что в ЕС произошла «китаезация» экономики. У народа, трудящихся, профсоюзов отобрали многое из того, что ими было ранее завоевано. И с правами, и с правовым государством здесь, в Европе, далеко не так здорово, как по инерции обещает мощнейший пропагандистский аппарат западного общества. Позорная разница между мечтами о процветающем обществе и реальностью – вот та питательная среда, благодаря которой набирают силу популизм и протестное движение[391]. Именно она превращает европейскую интеграцию в элитарный проект, противопоставляет его якобы заблуждающемуся и слепому населению.

Проблема № 10. Все последнее развитие ЕС, начиная с большого скачка расширения в 2005 г., противоречит его собственным идеологическим установкам, согласно которым интеграционное объединение, прежде всего и главным образом, базируется на ценностях. Пренебрегая реальностью, пропагандистская машина западного общества продолжает ставить ЕС в пример всему миру. Однако этот пример далеко не тот, что был раньше. Говорить о том, что он померк, было бы преувеличением. Но не видеть, что темных пятен уже ничуть не меньше, чем светлых, просто нельзя. Не получается. Тем более что крайне правые лозунги так легко и органично подхватываются социумом.

В среде европейского экспертного сообщества не осталось никого, кто оспаривал бы, что решение о скачкообразном расширении, в результате которого ЕС присоединил к себе огромную часть бывшего социалистического лагеря, было поспешным и сугубо политизированным. Уже тогда, вместо того чтобы заняться поисками путей совершенствования глобальных механизмов развития, углублением интеграции, модернизацией социально-экономической модели, старые члены ЕС, политическая элита континента сделали ставку на прямо противоположное. Они бросили европейские народы в омут безудержного потребления, за которое приходится расплачиваться нынешнему и последующим поколениям.

Одновременно они постарались добиться конкурентоспособности лишь за счет политического захвата новых рынков, присвоения недооцененных активов стран Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы и стран Балтии. И снижения издержек производства и предоставления услуг за счет дешевой высокообразованной рабочей силы этих стран. Результат, как показала глубина экономического кризиса, поразившего ЕС, оказался весьма отличным от ожидаемого.

Но наиболее показательны примеры с Болгарией, Румынией, Венгрией и Кипром. В чем состоял смысл присоединения Кипра к ЕС? В том, чтобы, когда придет время, разорить некогда благословенный остров? Сломать его экономику? Превратить в пасынка Европы? А в чем смысл политики беззастенчивой критики Болгарии и Румынии за нарушение взятых обязательств, коррупцию, экономическую отсталость? Зачем было приглашать их в ЕС, а потом никуда не пускать?

С Венгрией, похоже, Брюссель вообще опозорился. Националистическое правительство Виктора Орбана, которое пытается хоть чуть-чуть ослабить финансовую удавку ЕС на шее своей страны, как только не поносят. Объявляют авторитарным, предающим идеалы ЕС, попирающим демократические принципы[392]. Против него и такие санкции пытались ввести и другие. Безуспешно. Теперь вынашиваются планы создания внутри ЕС эффективного репрессивного механизма против тех, кто отступает от высоких идеалов.

Однако идеалы-то с душком. О каких идеалах можно говорить, когда элементарные социальные права населения попираются на каждом шагу, когда под угрозой увольнений синих и белых воротничков заставляют соглашаться на кабальные условия коллективных договоров. Когда ненависть к «понаехавшим» переполняет сердца и во всех бедах, спровоцированных топорным, безжалостным проведением политики жесткой экономии, начинают винить трудовых мигрантов. Причем не только захлестывающих территорию ЕС с Юга, но и даже внутри ЕС.

Ненависть к мигрантам, исламофобия, выдворение цыган, погромы, шествия неофашистов – это что, те самые высокие ценности, на которых строится ЕС? Не говоря уже о тотальной слежке, вмешательстве в личную жизнь, контроле над общественной деятельностью, искоренении инакомыслия. Что-то в «Датском королевстве» явно не так.

Не работает восхваление заслуг ЕС и в том, что касается солидарности и единения. Вместо того чтобы привести к выравниванию уровней экономического развития, экономическая политика ЕС привела к институционализации экономического неравенства между отдельными странами. В одни люди устремляются в поисках лучшей доли, из других уезжают. В одних – денег залейся. Кредиты дешевые. На любые старт-апы можно найти финансирование. Доступ к нему облегчен.

В других мелкие и средние предприятия умирают одни за другими из-за того, что к кредитам не прорваться[393]. И в целом ЕС вместо консолидации единого экономического, социального, правового пространства все дальше уходит по пути разноскоростного развития и объединений разной геометрической конфигурации. Есть еврозона и все остальные. Есть Шенген и открещивающиеся от него страны, а также те, которые пока считаются недостойными его, и т. д.

Проблема № 11. Непонятно, считает западное экспертное сообщество, насколько адекватными являются меры по укреплению интеграционного объединения, разработанные институтами ЕС. Еще одним общим местом стали сейчас утверждения о том, что странам ЕС нужно как можно быстрее завершить создание банковского союза, включить общий механизм надзора за банковской и финансовой системой, договориться об общих критериях спасения или же, напротив, ликвидации проблемных банков. Всячески расхваливаются уже предпринятые усилия, связанные с передачей Европейской Комиссии контроля над национальными бюджетами. Однако все они вызывают неприятие евроскептиков.

Сторонники альтернативного развития ЕС утверждают, что сделанное и намеченное в одинаковой степени бьют мимо цели. Они не в состоянии исправить положение радикальным образом. Более того, они ведут к размыванию национального государства, ослаблению государственного механизма управления обществом, утрате способности учитывать национальную специфику в процессе экономического и социального развития региона. Суть критики – все, что делается, неспособно радикально поднять эффективность ЕС как общего механизма управления экономикой всего региона.

Основным инструментом управления и сейчас, и в будущем остается национальное государство. Но в результате преобразований именно его лишают всех тех орудий, которыми оно ранее располагало для того, чтобы быстро и внятно реагировать на меняющийся экономический контекст, заниматься перераспределением благ, корректировать галс экономического развития и пр.

Общая экономическая политика возможна и целесообразна только при выравнивании уровней экономического развития и синхронизации циклов, в соответствии с которыми она осуществляется. До этого очень и очень далеко. Значит, выход на те подходы, которые так настойчиво внедряются ЕС, ведет лишь к подчинению слабых более сильным и навязыванию правил игры, которые выгодны одним и заведомо невыгодны другим.

Проблема № 12. В качестве системного выхода из сложившегося положения предлагаются два принципиально разных, не стыкующихся между собою рецепта и куча их разновидностей. Разберем их в самых общих чертах. Первый рецепт – форсированная федерализация ЕС. Недавно он был озвучен и вполне обстоятельно обоснован бывшим председателем Европейского центрального банка. На ежегодной конференции Жана Моне в его пользу прозвучали сильные, хорошо аргументированные доводы. Лейтмотив всех выступлений – федерализация является естественным продолжением и завершением процесса интеграции. Его высшей формой.

Федерализация открывает путь к созданию подлинного политического союза, без которого экономическое сближение, построение общего и единого рынка, валютный, экономический, бюджетный, фискальный, банковский союз все равно остаются слабыми. Однобокими. Неполными. Лишенными необходимой политической базы. С возникновением федерации так необходимый ЕС гранитный цоколь, наконец, появится.

Федерализация нужна и для придания евро характера общей валюты в полном смысле этого термина. Чтобы евро не нужно было спасать. Прекратились разговоры о развале еврозоны. Не повторялось ничего похожего на оказание разорительной «дружеской» помощи Кипру. Разговоры об общей ответственности, общих долгах, общем обеспечении евро были бы подкреплены делами. Только полное объединение суверенитетов, а не частичное, как ныне, делает общую валюту действительно общей.

Федерализация нужна и для победы коммунитарного метода принятия решений. С его помощью удалось запустить европейскую интеграцию. Превратить ЕС из стандартной, мало что значащей международной организации в интеграционное объединение нового типа. Создать независимый правовой порядок. Добиться всего важного. Существенного. Позитивного. Перейти от интеграции в отдельных сферах промышленности к всеобъемлющей экономической интеграции, а затем и к интеграции в широком смысле слова – интеграции по всем азимутам.

Однако в последние годы государства-члены осуществили национализацию коммунитарного метода и вновь вернулись в ряде принципиально важных областей к осуществлению сотрудничества межправительственными способами. Еврозона работает в межправительственном ключе. За закрытыми дверями. В духе средневекового византийства. Что за ними происходит, никто не знает. Иногда даже не догадывается. Парламенты отстранены. Контроля никакого. Соответственно и никакой демократии. Никакой солидарности. Никакого постмодернизма, изобретение которого ЕС ставит себе в заслугу. С Европейским центральным банком та же история.

О том, как работает ЕЦБ, какие позиции в нем отстаиваются и прорабатываются, чего от него можно ждать – обо всем этом остается только гадать. Вот все европейское-бизнес сообщество дружно и гадает, вместо того чтобы спокойно выстраивать долгосрочную стратегию своей деятельности. Федерализация позволит восстановить значение коммунитарного метода. Вновь подчинит ему все сферы функционирования ЕС и всего интеграционного объединения.

И речь не только о внутренней политике. Окружающий мир меняется. Стремительно. Радикально. Возврат в прошлое невозможен. Уповать на это бессмысленно. ЕС необходимо говорить, в конце концов, одним голосом. Разноголосица, как в отношении Ирака, Ливии, Сирии, Ирана, чего угодно, уже не просто смешна, она непозволительна. Федерализация ЕС поможет изменить ситуацию к лучшему и в этом отношении. Тогда мировые проблемы, будь то борьба с изменением климата или урегулирование самых опасных международных конфликтов, вновь станут решаться с участием ЕС.

Тяжеловесы ЕС перестанут казаться второразрядными крупными державами. ЕС никто больше не осмелится ставить перед свершившимся фактом, как это только что сделали США и Российская Федерация, хладнокровно отстранив Францию и другие влиятельные страны ЕС от урегулирования в Сирии. Никто ничего не будет больше делать за спиной Брюсселя.

Аргументы серьезные, признают оппоненты. Сильные. От них не отмахнуться. С самых первых лет осуществления интеграционного проекта и до настоящего времени ЕС в какой-то степени, как кажется, движется по пути федерализации, по пути отказа национального государства от своих суверенных прерогатив и их делегирования на наднациональный уровень. В Лиссабонском договоре использована классическая федеративная формула распределения полномочий, согласно которой у государств-членов остаются все те права, которые они не передали на более высокий уровень.

Вместе с тем есть и целый ряд «но». Их никто не отменял. Понятийный аппарат, раскрывающий термин «федерализация», запутывает дело. Интеграция лишь в некоторых аспектах похожа на федерализацию. Не больше. Во всех остальных это принципиально иной процесс. Его суть состоит не в отказе от суверенитета, а в объединении суверенитетов. Самое главное – на него ни государства-члены, ни политические элиты, ни европейские народы не пойдут. Ни за какие коврижки. Это, как считает внушительная часть экспертного сообщества стран ЕС, не говоря уже о растущей армии евроскептиков, – тупиковый вариант.

Проблема № 13. Конкурирующий вариант – дифференцированная интеграция. Его сторонники утверждают, что ЕС уже давно идет по этому пути. Но стихийно. Хаотично. Бестолково. Надо оседлать волну. Понять, в чем суть определяющего тренда развития ЕС, носящего объективный характер, затем умело, целенаправленно, осознанно руководить процессом.

Символ дифференцированного развития ЕС – еврозона. В ее рамках интеграция на порядок более тесная и продвинутая. В последние годы еврозона дрейфует в сторону фискально-бюджетного союза. Но движение осуществляется с некоторыми изъянами. Его обеспечивают нормы вторичного права, такие как регламенты и директивы, и межправительственные соглашения, а не первичного.

Беда, однако, даже не столько в этом. Хуже другое. Понятия и обязательства расплывчаты. Что государства условились сделать вместе, не очень понятно. Как следствие Суд ЕС не может поддержать применение санкций. Из общего режима на практике все время делаются исключения. В отношении Германии, например, хотя еще до выборов она превысила допустимые показатели, которые государства-члены договорились соблюдать, дабы не допускать слишком уж большие дисбалансы в рамках общего рынка[394]. В ноябре против него восстали Испания и Италия, лидеры которых заявили, что не дадут затоптать робкие ростки экономического оздоровления[395].

Кризис привел к появлению двух Европейских Союзов. Но он повлек за собой совсем не ту дифференциацию стран ЕС, на которую делалась ставка. Они сгруппировались вовсе не по принципу принадлежности к еврозоне или отказа от вхождения в нее. Страны ЕС распались на две совершенно другие категории: на бедных и богатых, проблемных и преуспевающих. Таким образом, дифференцированная интеграция идет сама собой. Она пробивает себе дорогу, хочет этого кто-либо в ЕС или нет. Но идет уродливо. И не в ту сторону, в которую руководство ЕС рассчитывает. Тем более ее надо взять под контроль и поставить себе на службу.

Антитеза дифференцированной интеграции – попытка стричь всех под одну гребенку. Она бессмысленна и не нужна, хотя некоторые идеологи интеграции и многочисленные политики ее по-прежнему превозносят. Государствам должна быть предоставлена свобода выбора. Чтобы имелся набор интеграционных проектов, из которых можно было бы брать нужное. Тогда государства-члены не были бы вынуждены из кожи вон лезть, дабы соответствовать требованиям, которые им заведомо не по плечу, не по карману, плюс ко всему прочему еще и не нужны. В отношении же всего набора проектов, как и любого из них, должно действовать железное правило. Суть правила – нахождение разумного баланса между эффективностью и солидарностью.

Итак, дифференцированная интеграция – безусловная реальность современного ЕС. Ее наиболее ярким проявлением является размежевание ЕС на богатый Север, диктующий условия, и проблемный Юг, вынужденный их принимать. Еще одним – нескончаемая перепалка по поводу роли Германии в ЕС. Очередным ее витком стал запуск расследования о слишком большом положительном сальдо текущих операций в нарушение предписаний ЕС. Коли так, дифференцированную интеграцию надо узаконить и институализировать. Индивидуализированное отношение к каждому члену ЕС без исключения – сделать нормой.

Наряду со многими другими, безусловным преимуществом дифференцированной интеграции является то, что она выбивает оружие из рук евроскептиков. Никто никого не держит. Не хотите в чем-то участвовать – ради Бога, не участвуйте. Все в ваших руках. Вы сами делаете выбор. Только сделав его, не мешайте другим, которые хотят.

Дифференцированная интеграция также очень облегчает выработку стратегии. Ведь появление любых новых областей и направлений интеграции превращается в своего рода лабораторию. В ней обкатываются первые наработки. Ведется поиск оптимальных подходов. Накапливается позитивный и негативный опыт. Новые области и направления интеграции оказываются востребованными – отлично. Сомневающиеся государства получают возможность удостовериться в том, что задуманное полезно и перспективно. Никого никуда затаскивать не надо. Они сами увидят, что это им выгодно.

Дифференцированная интеграция – сугубо прагматичный, работающий вариант. Он больше соответствует правде жизни. В принципе многоскоростная Европа и возможность продвинутых интеграционных проектов разной геометрии заложены в учредительных договорах ЕС. Однако у любых прагматичных рецептов, возражают приверженцы идей федерализации Европы, общий недостаток – они слишком принижены. Заземлены. Недостаточно амбициозны. Их трудно продавать избирателю. Кроме того, они появляются не от хорошей жизни. Они, в какой-то степени, признание того, что иначе не получается.

Проблема № 14. Общая внешняя политика ЕС подвергается экспертным сообществом ЕС особенно нелицеприятной критике. По его мнению, она отягощена представлениями прошлого. Основательно застряла в нем. Мало что дает как самому ЕС, так и его государствам-членам. Столь же нереалистична, как и внутренняя политика ЕС. Не учитывает ни относительного ослабления ЕС, ни происходящих в мире перемен, ни того, что мессианство, взятое на себя ЕС, в области продвижения демократии, прав человека и правового государства выглядит все более сомнительно. Внешнюю политику ЕС нужно пересматривать. Причем самым радикальным образом.

Когда российские специалисты встречаются со своими западными коллегами, убедить их настроиться на серьезное обсуждение зачастую оказывается крайне сложным. На это уходит большая часть времени, ведем ли мы речь о публичных конференциях и семинарах или закрытых консультациях. Наши партнеры насмерть стоят, пытаясь доказать очевидно нелепые вещи: будто только в ЕС все хорошо и правильно; все остальные моментально добьются стабильности и процветания, если будут следовать его наставлениям; для этого они должны отказаться от проводимой ими политики, поменять свои политические режимы или людей во власти.

Только убедившись в том, что это пустая трата времени, что факты, которыми мы располагаем, безоговорочно опровергают близкие их сердцу клише, наши визави сдаются и начинают говорить дело. То есть признают, что все в мире наоборот и менять проводимую политику надо как раз ЕС, а не всем остальным[396].

Достоинство дискуссии на ежегодной конференции Жана Моне заключалось в том, что признание неблагополучия ЕС и несостоятельности избранного и проводимого ЕС политического курса было сделано отправной точкой размышлений. Иногда чуть четче, иногда завуалированно и на пленарке и, правда, гораздо чаще, в кулуарах звучали такие мотивы.

Пока еще граждане ЕС составляют 7 % от числа тех, кто живет на нашей планете. Но их доля в народонаселении мира стремительно падает. В обозримом будущем она опустится ниже уровня в 5 %. Надо быть реалистами. С новыми гигантами не только в Азии, но и Африке, и Латинской Америке странам ЕС будет все сложнее конкурировать. Поэтому надо выстраивать со всеми ровные, равноправные отношения. Нужно переходить к политике сотворчества в формировании нового мирового порядка, нового типа международных отношений, которые сейчас развиваются хаотичным образом и непонятно, в каком направлении.

ЕС по-прежнему является одной из крупнейших и наиболее передовых экономик мира. Однако на протяжении двух последних десятилетий ее доля в мировом ВВП неизменно снижается. Особенно чувствительные потери ЕС потерпел в результате глобального кризиса и кризиса суверенной задолженности. В будущем значение Европы в качестве мирового экономического центра будет только снижаться. Она уже начала скользить по наклонной плоскости. Долгожданный выход из рецессии затягивается[397].

В дальнейшем ее дрейф на периферию мировой экономики исключить нельзя. Поэтому надо быть реалистами. Нужно переориентировать политику. «По одежке протягивать ножки». Перестать всех поучать. Всем тыкать свиньей в нос. Начать самим учиться. Внимательнее относиться к интересам, чаяниям и потребностям других. Заняться налаживанием ровных равноправных связей. Со всеми. В первую очередь со странами БРИКС, значение которого лидеры ЕС пока еще откровенно недооценивают.

За годы кризиса руководство ЕС и государств-членов наделало слишком много труднопоправимых ошибок. Грубо и неумело проводившейся политикой жесткой экономии оно обрекло ЕС на многие годы экономической стагнации и низкие темпы роста. Безработица, массовое банкротство малых и средних предприятий, скукоживание внутреннего рынка, дисбалансы и диспропорции, негативные процессы в банковской и финансовой сфере[398] тяжелыми гирями будут висеть на есовской экономике. Некоторые комментаторы даже стали пробрасывать мысль о том, что Германия и ЕС в целом превратились в «паразитов» мировой экономики[399].

Тем более важно как можно быстрее пересмотреть свои взгляды на окружающий мир. Оценить происходящее максимально критически и заняться приведением своей политики в соответствие с реальностью.

Не стоит забывать также, что население ЕС стремительно стареет. Доля активного населения падает. Забота о престарелых с годами будет отнимать все больше ресурсов, времени и сил. Непроизводительные расходы увеличатся. Современное государство и сейчас еле-еле справляется со своими обязанностями. От многих элементов общества всеобщего благоденствия странам ЕС, увы, приходится отказываться. Государство более не способно выдерживать все наваливающиеся на него социальные обременения.

В будущем будет только хуже. Это та реальность, которую ЕС не может не учитывать. Пока он закрывает на нее глаза. Продолжает пыжиться. Пытается все всем навязывать. Продолжает проводить пагубную политику односторонних действий. С этим пора кончать. Ему нужна совершенно другая политика. На порядок более прагматичная и конструктивная.

Шаг за шагом европейская идентичность народов, объединившихся в ЕС, размывается. Абсорбционные возможности ЕС давно превышены. Мультикультурная политика, приверженность которой прокламировалась ранее, провалилась. ЕС остро нуждается в трудовых мигрантах. В то же время он не способен переварить миграционный поток. Миграционные волны его захлестывают. Отсюда ксенофобия и нетерпимость. Взрыв популизма. Рост симпатий к крайне правым лозунгам.

Уже к середине нынешнего века христианская религия в Европе перестанет быть доминирующей. Другие этнические группы будут все успешнее конкурировать с некогда местным населением. Игнорировать это не получается. Гораздо честнее и лучше уже сейчас в проводимой политике сделать поправку на меняющуюся реальность.

Аргументов в пользу качественно другой внешней политики, по сравнению с осуществляемой ныне, приводилось еще немало. Общий вывод: она тоже должна быть подчинена определенной стратегии, которой пока у Брюсселя нет. Важнейший элемент такой стратегии – перестройка отношений с Российской Федерацией.

Различными странами и политическими лидерами выдвигались очень интересные, перспективные концепции сотрудничества с Россией. Речь шла о формировании общего пространства от Атлантики до Тихого океана. Все эти концепции сейчас становятся востребованными.

Выбор в пользу любой из них мог бы помочь обустроить континент на принципиально новой основе. Окончательно закопать «топор войны», доставшийся в наследие от конфронтационного прошлого. Отказаться от оскорбительной риторики «холодного мира». Превратить нашу большую Европу на деле, а не на словах, в оплот мира, стабильности и процветания.

Сравните то, чем изо дня в день переполнены страницы западных газет и журналов, с живыми голосами участников ежегодной конференции Жана Моне. Как говорится, комментарии излишни.

Глава 1.8. Прогноз-предупреждение о нарастании рисков в 2014 году. О 82/12/2013-м номере журнала «Вся Европа»

Дорогие читатели! Друзья! Коллеги! Плавно перемещаясь вместе с вами из 2013 в стремительно начинающийся 2014 год, хочу поблагодарить вас и редколлегию, руководство МГИМО-Университета, сотрудников его Европейского учебного института, всех авторов и тех, кто был все это время вместе с нами и нам так много беззаветно помогал, за преданность журналу. За поддержку нашего нетривиального проекта, целью которого всегда было и остается как можно полнее и обстоятельнее информировать российское и зарубежное экспертное сообщество, студенчество, всех, кому близка и нужна европеистика, о происходящем в Европейском Союзе и отношениях между Россией и ЕС.

Мы всегда стремились рассказать вам о самых последних событиях и новейших тенденциях в политической, экономической, социальной и культурной жизни и правоприменительной практике ЕС и его государств-членов, интересных для российского читателя. При этом последние месяцы старались побольше внимания уделять Люксембургу, второй столице ЕС и одному из ведущих европейских и мировых финансовых центров, опираясь на наше стратегическое партнерство с местным журналом «Альянс». Надеюсь, нам это удавалось. Приятно сознавать, что буквально днями журнал преодолел скромную планку в миллион посещений. Уверен, благодаря всем вам следующий миллион будет взят гораздо быстрее.

Славные представители нашей думающей, знающей, эрудированной аудитории! Примите самые теплые искренние поздравления с Новым годом и Рождеством. Прошедший год был непростым. Он оказался под завязку наполнен трагедиями, несчастьями, катастрофами и катаклизмами. Принес столько горя. Безвременно унес так много жизней. В том числе по вине тех, кто призван отвечать за мир на Земле и международную безопасность, за стабильность и развитие.

И всё же он дал нам очень много. Он показал, что дипломатия выше и эффективнее силовой политики. Повсюду – будь то на нашем континенте или на Ближнем Востоке, в Африке, Азии и Латинской Америке. Что вместе можно продвигаться к решению глобальных проблем и перезапуску двусторонних и многосторонних переговоров в интересах всех, в первую очередь в рамках универсальных международных организаций, ВТО, G20 и G8. Он вселил надежду на то, что великие державы смогут договориться, положат предел хаотизации международных отношений и поиску односторонних выгод и, засучив рукава, примутся за построение более предсказуемого, надежного, справедливого и человечного глобального порядка. Очень хотелось бы, чтобы ростки нового миропонимания и ответственности, пробившиеся, похоже, сквозь заскорузлую корку клише и трафаретов прошлого, мощно поднялись и окрепли в 2014 году.

Желаю этого все нам. От всего сердца. А также, или даже главным образом, крепкого здоровья, счастья, любви, везенья, новых свершений и успеха в наших начинаниях. Чтобы Новый год принес исполнение желаний. Если и не всех, то самых важных, самых заветных, тех, которые нам нужны прежде всего.

Вместе с редколлегией и всеми нашими авторами и помощниками припас для вас самый ценный подарок – новогодний выпуск журнала. Читать его вам рекомендую, начав с самых веселых, несерьезных и жизнерадостных его разделов – с тех, в которые мы поместили новогодние сказки, иногда жестокие, насмешливые, критичные, иногда грустные и раздумчивые, но всегда нежные и глубокие со множеством смыслов («Традиции»), и короткие, порой, скорее, шутливые или познавательные истории («Открываем Старый Свет», «Привычки и нравы», «Калейдоскоп» и «Круглая дата»). Не пропустите также такие условно пограничные разделы, как «Полемика & скандалы», «Только факты» и «Нововведения».

Если вы последовали совету и переполнились философского благодушия, предлагаю перейти к сугубо информативной части журнала. В ней рисуется широкое полотно экономических и политических процессов, протекающих на нашем континенте. Первостепенное внимание, конечно, – анализу ситуации, сложившейся на Украине и в Европе в целом вследствие приостановки официальным Киевом переговоров о заключении соглашения о глубокой ассоциации с ЕС и ее влиянии на развитие отношений в треугольнике Россия-ЕС-Украина. Она разбирается в одной из стартовых статей номера «Евросоюз и Украина: вне зоны доступа» (поставленной в рубрику «Дневник событий»).

Еще один центральный сюжет – подведение итогов заключительного декабрьского заседания Европейского Совета, на котором главы государств и правительств стран ЕС существенно продвинулись к построению основ Банковского союза. Ему посвящена статья «На пути к банковскому союзу» из раздела «Финансы & банки». На нем впервые присутствовал новый премьер-министр Люксембурга Ксавье Беттель, политический и человеческий портрет которого можно найти в рубрике «Персона».

Остальные материалы номера своей мозаикой и разнообразием добавляют полотну происходящего в ЕС и нашей Большой Европе необходимую глубину и колоритность. В них предлагаются комментарии по поводу устойчивости германской экономики и состоятельности мер жесткой экономии (статьи «Год 2014-й: начнется ли в Германии спад?» и «Нобелевский лауреат не видит свет в конце тоннеля» из рубрики ««Экономика»). Указывается на то, что меры, предпринимаемые в ЕС для борьбы с безработицей, бедностью и незаконной иммиграцией, явно недостаточны (материалы ««Европа экономит на безработных», «Итальянцы продолжают беднеть» и «Еще не голод, но уже недоедание» из рубрик «Ситуация» и «Проблема», «Штурмуют крепость в Средиземном море» и «Европейский Суд позаботился о нелегальных мигрантах» из рубрики «Иммиграция»). Ставится вопрос о причинах необычного поведения британцев, которые стремительно изымают свои вклады из банков («Британия: вкладчики опростали свои кубышки» из рубрики «Финансы & банки»).

Повествуется о внутриполитической жизни и проблемах большой выборки европейских стран и территорий (зарисовки «Люксембург: приоритет – сохранение роли финансового центра», «Самые богатые европейцы живут в Люксембурге», «Люксембург оспаривает обвинения», «Италия: С. Берлускони не сможет свергнуть правительство. Пока?», «Косово выбирает муниципалитеты», «Словакия: неожиданная победа», «Почти половина австрийцев хочет новых выборов» и ряд других, расставленные по рубрикам «Политика», «Экономика», «Дневник событий», «Финансы & банки»). Показывается противоречивый характер проблем, которые ЕС приходится решать в таких разных областях, как борьба за добросовестную конкуренцию в финансовой сфере, транспорт, энергетика и т. д. (см. большое число материалов из рубрик, носящих одноименные названия).

Все приведенное многообразие тем и сюжетов позволяет с реалистических позиций заглянуть в завтрашний день нашей Большой Европы и оценить ее влияние на общемировые процессы. Декабрь – время прогнозов. В преддверии Нового года всех интересует, как он сложится. Что можно ожидать. Что он принесет. Предвкушая этот социальный запрос и потребность в хоть сколько-нибудь достоверной футуристической информации, все уважающие себя национальные и международные инстанции бросились делиться своим видением ближайшего будущего. Публикации на этот счет заполнили интернет-сайты, страницы газет и журналов.

В большинстве своем прогнозы благоприятные, как уверяет столь авторитетная газета, как «Файнэншл Таймс»[400]. Даже хорошие. Успокоительные. В международных делах наметился прогресс. По иранскому досье произошел долгожданный сдвиг в лучшую сторону. Правда, ненадолго. По Сирии договоренность между Россией и США открыла путь к уничтожению запасов химического оружия и разблокировала подготовку к Женеве-2. Это первый в истории пример реального освобождения региона от оружия массового поражения. Возобновились переговоры по ближневосточному урегулированию. В целом сделан большой серьезный шаг к стабилизации международной обстановки.

Еще более благоприятные тенденции в экономической сфере. Очень неплохие результаты показывает американская экономика. Темпы экономического роста в США вселяют оптимизм. Они намного выше ожидавшихся.

Прибавила в динамике третья экономика планеты – японская. Пакет мер, осуществляемый «революционно» настроенным правительством страны восходящего солнца, похоже, приносит плоды. Намерение запустить умеренную инфляцию после многих лет дефляционного пресса вдохновило частный сектор.

Уверенно взяло под контроль ситуацию в стране руководство Китая. Вторая экономика мира приступила к плавной перенастройке своей хозяйственной модели без какого-либо ущерба для высоких темпов экономического роста. Удержало их на отметке в 7,8 % в год. Не допустило возникновения кризиса ликвидности и перегрева экономики.

Уменьшился отток капиталов из быстро растущих экономик. Он был вызван угрозой ужесточения монетарной политики, объявленной, было, Федеральной резервной системой США еще летом 2013 г. Как следствие, у развивающихся стран появилось больше возможностей купировать спровоцированные им неблагоприятные тенденции в своей экономике. Большинству из них вовремя дали сигнал, утверждается, например, в прогнозе одного из ответственных корреспондентов Би-би-си. Они уже успели или еще успеют приспособиться к изменению конъюнктуры[401].

Вышли из рецессии индустриально развитые страны еврозоны и ЕС в целом. Пока их показатели весьма скромные. Но и это колоссальный прогресс по сравнению с тем, что было еще недавно. Почти восстановились экономика и конкурентоспособность Ирландии[402]. В ближайшее время она сможет самостоятельно расплачиваться по долгам[403]. По аналогичному пути идут и все другие периферийные страны ЕС. Не так скоро, но обязательно все нормализуется, заверяют оптимисты. И с темпами роста. И с доходами. И с безработицей[404].

Повысила свою кредитоспособность Всемирная торговая организация. Ей удалось выйти на первые договоренности в рамках Дохийского раунда переговоров после очень длительного периода топтания на месте. Развитые и развивающиеся державы в конечном итоге продемонстрировали, что они в состоянии договариваться между собой. Хотя прогресс и не такой большой, он все равно даст мощный стимул развитию мировой экономики.

Экстраполируя в будущее все эти позитивные сигналы, штатные оптимисты, перекантовавшиеся в прогнозистов, в один голос предвещают, что 2014 г. будет успешным. Действие позитивных тенденций продолжится. Влияние негативных факторов ослабнет. Всех ожидают больше стабильности, экономический рост, улучшение макроэкономических показателей. Мировая экономика и дальше будет выходить из кризиса, понемногу избавляясь от его негативных последствий.

Хотелось бы всему этому верить. Очень уж мрачно все выглядело в последнее время. Столь у многих надежды на светлое будущее пошатнулись. Ожидание новой волны кризиса стало чуть ли не перманентным.

Тем не менее, небо выглядит отнюдь не таким безоблачным. В благостном хоре оптимистических прогнозов звучат и другие нотки. Более сдержанные. Опасливые. Предупреждающие. Они раздаются, в том числе, и со страниц рупора финансовых кругов, респектабельной газеты «Файнэншл Таймс». Она призывает быть на страже. Не зарываться. Учитывать имеющиеся риски. По крайней мере, не закрывать на них глаза.

Систематическое изложение рисков дается, в частности, одним из колумнистов газеты Джоном Осерзом[405]. При этом он саркастически замечает, что штатными оптимистами выступают почему-то все те, кто заинтересован в привлечении финансовых средств – банки, инвестиционные фонды, обслуживающие их структуры и т. д. Было бы странно, если бы они пытались пилить сук, на котором так уютно устроились.

Вот главные из высказанных им опасений. Даю их в достаточно вольном переложении. Первое. Экономический рост в регионе ЕС останется анемичным. Он, даже если не ухудшится конъюнктура, составит не более 1 %. Это не так много. Такому росту можно было бы подобрать и несколько иную характеристику. А если все же ухудшится? Если спрос не выровняется? Домашние хозяйства и предприниматели по-прежнему будут экономить, как они уже привыкли? Действие внешних факторов окажется менее благоприятным, чем рассчитывают, и т. д.? Надежды на умеренный рост не сбудутся? Если стагнация продолжится?

Тем более что данные неутешительные. В третьем квартале экономический рост упал до нуля. Промышленное производство в октябре сократилось на 1,1 %, согласно подсчетам Евростата. В том числе в Германии, главной экономике ЕС, на 1,2 %. В еврозоне было произведено на 4 % меньше энергии и 2,4 % товаров длительного пользования[406].

Ведь тяготы кризиса легли на всех очень тяжелым бременем. Выход из кризиса потребовал колоссальных жертв. Консервация прежнего состояния, отсутствие серьезных изменений к лучшему могут вызвать социальный взрыв. Население дальнейшей безысходности просто не выдержит. Но это только одна сторона медали. Есть и вторая.

Экономическая модель ЕС построена таким образом, что ситуация в проблемных странах и преуспевающих, богатых и бедных, здоровых и больных, усредняется. Проблемным, чтобы скорее оклематься, нужна инфляция. Однако из-за феноменально высокого профицита текущих счетов и внешнеторгового баланса Германии она задавлена. Сохраняется на минимальных уровнях.

Если, не дай Бог, ЕС опрокинется в дефляцию, всем периферийным странам окажется намного тяжелее обслуживать свои долги. Проблема безработицы станет неразрешимой[407]. Еврозона и ЕС в целом это все только что уже проходили. «Угроза для Европы исходит только от самой Европы», – пишет в этой связи Филип Стефенс[408]. Прежде всего, конечно, в экономическом плане. Но не только, как указывает с растущим беспокойством экспертное сообщество. Причем и ЕС, и, все чаще, других регионов планеты[409].

Второе. Результаты проведения политики «Абэномики» в Японии далеко не такие однозначные, как их подчас рисуют[410]. Никакого линейного улучшения показателей не происходит[411]. Волатильность рынка очень большая. Вслед за резким взлетом котировок обязательно следует их падение. Повышение капитализации японских предприятий не такое уж фантастическое. Можно было ожидать большего. Многие элементы, необходимые для успеха, отсутствуют[412].

А если Японии удастся запустить маховик умеренной инфляции без какого-либо серьезного экономического роста? Если сопряжения между ними так и не произойдет? Вес японской экономики в мировых делах не стоит недооценивать. К тому же по уровню задолженности она на порядок опережает европейскую. Так что недавно запущенный в оборот хлесткий термин «Абэгеддон» может оказаться не только упражнением в зубоскальстве.

Третье. Летний эпизод, когда экономики многих быстро растущих рынков вошли в штопор только из-за того, что Федеральная резервная система приступила к рассмотрению перспективы ужесточения монетарной политики, продемонстрировал их высокую уязвимость. Последовали бегство капиталов, падение капитализации предприятий, обесценение местной валюты, трудности с выходом на свободный рынок капиталов и все другие симптомы болезни, очень похожей на азиатский кризис 1990-х годов.

С особой силой кризисные явления проявились в Бразилии, Индии, Индонезии, Турции и Южно-Африканской Республике, куда ранее капиталы устремлялись полноводным потоком, привлекаемые высокой рентабельностью инвестиций. В обиход был даже запущен новый акроним БИИТС. С тех пор ситуация в них нормализовалась. Испуг, вызванный угрозой ужесточения монетарной политики, оказался преждевременным. Однако эндогенные причины кризисных явлений никуда не делись.

Летом и в начале осени экономические гадалки стращали всех приближающейся бедой и старались изо всех сил отговорить потенциальных инвесторов вкладывать капиталы в быстро растущие экономики. Что сейчас изменилось по сравнению с тем периодом, совершенно непонятно. Почему они вдруг перебежали в лагерь оптимистов, авторитетные экономисты, только что исполнявшие роль современных Кассандр, никак не объясняют. В действительности 2014 г. может стать для стран БИИТС очень сложным, вызвав новую волну нестабильности в мировой экономике.

Четвертое. Не ясно, каким образом будет меняться цена на нефть и природный газ, в целом на углеводороды. В каком направлении пойдет рынок энергоносителей. Последние несколько лет, после взлета и падения в преддверии глобального кризиса и на его пике, цены стабилизировались. Коридор, в котором происходит флуктуация, по большому счету, устраивает и потребителей, и производителей.

Но в ближайшем будущем на рынок вернется Иран, если санкции в его отношении действительно будут ослаблены. Увеличится добыча в Ираке. Восстановится производство в Ливии. Наряду с энергетической революцией в США, это может обрушить рынки. Цена на нефть упадет ниже уровня в 90 ам. долл. за баррель. За ней последует снижение цены на природный газ. В результате пострадают традиционные производители нефти и газа. В том числе Россия. В условиях взаимозависимости негативные тенденции в нефтедобывающих странах сразу скажутся и на других регионах.

Пятое. Ужесточение монетарной политики, проводимой Федеральной резервной системой, центральными банками Японии, Великобритании и стран континентальной Европы, неминуемо. ФРС рано или поздно прекратит вбрасывать горячие деньги в мировую экономику. Каковы будут последствия, в действительности никто не знает. Понятно только, что оно вызовет ослабление валют третьих стран, в первую очередь БИИТС и других быстро растущих экономик, отток горячих денег в бывшие метрополии и волну банкротств – те, кто необдуманно набрали долги в конвертируемой валюте, не смогут по ним расплатиться.

Вместе с тем ужесточение повлияет на поведение всех других игроков. Процентные ставки поползут вверх. Выходить с размещением новых займов для многих стран станет на порядок сложнее. В аналогичной ситуации окажется весь частный сектор. Как и в какой степени сработает эффект домино, будет зависеть от превентивных мер, предпринимаемых правительствами и бизнесом. Опыт показывает, что в прошлом таких мер, как правило, было недостаточно. А ведь эра доступных денег реально подошла к концу. Не дожидаясь наступления 2014 г., руководство ФРС приступило к ужесточению монетарной политики[413].

Шестое. Китай вновь вышел на сказочные показатели экономического роста. В пересчете на год промышленное производство растет сейчас очень неплохими темпами – на 10 %. Меры, необходимые для реформирования хозяйственного комплекса страны, не привели к жесткой посадке. Однако диспропорции в китайской экономике остались. Более того, пузырей стало больше. И в жилищном строительстве. И в области кредитования. Когда они лопнут и с какими последствиями и лопнут ли вообще, остается только гадать.

Однако для всех экономистов очевидно, что китайское руководство начало с осуществления простейших реформ, не затрагивающих сердцевину построенной экономической модели. И, соответственно, не опасных для быстрого экономического роста. Проводить кардинальные реформы будет сложнее. Они не за горами. Как отреагируют китайская экономика и население – тоже большой вопрос. А от реформ не уйти. Они необходимы. Значит, и в том, что касается бурного роста китайской экономики, есть много неопределенности.

Все это риски, которые будут влиять на экономическую конъюнктуру в 2014 г. Они подробно описываются мировыми СМИ. Однако в изложении этих рисков имеется некоторое лукавство. На самом деле рисков неизмеримо больше.

Седьмое. Война в Сирии продолжается. Уничтожение химического оружия имеет колоссальное политическое значение. Но оно не является определяющим фактором. Против правительства воюют радикальные исламистские группировки. Складывать оружие, естественно, они не собираются. Гуманитарная ситуация продолжает ухудшаться. Удастся ли созвать Женеву-2 и получить позитивный результат – бабушка надвое сказала. Провал международного сообщества на этом треке продлит войну еще на несколько лет, вплоть до полного уничтожения сирийской экономики. С предсказуемыми последствиями для всего региона.

С иранским досье ситуация тоже проблематична. Договоренности о смягчении санкций еще надо выполнить. Соединенные Штаты начали с того, что ввели новые. Да и сам Иран должен продемонстрировать серьезность своих обещаний поставить ядерную программу под эффективный международный контроль. Взаимное недоверие очень велико. Израиль стоит наготове. Произраильское лобби действует. А ведь это только первая предварительная фаза. В ходе последующих переговоров наверняка возникнут новые сложности.

Ближневосточное урегулирование явно пробуксовывает. Идти на уступки не намерены ни палестинцы, ни израильтяне. Только что и те, и другие отвергли последние предложения Джона Керри. Ничего нового придумать он не в состоянии. Хотя его усилия все поддерживают и считают необходимыми[414]. «Ближневосточная четверка» выжидает. Развязки по коренным проблемам безопасности, мира и возвращения беженцев не просматриваются. А без БВУ никакой стабильности в Ближневосточном регионе и Северной Африке, а соответственно, и в мире в целом, достичь не удастся.

Раньше о дуге нестабильности говорили, скорее, умозрительно. Теперь, после всех эксцессов «арабской весны», ее можно рассматривать в качестве данности. Она растянулась от Атлантики, на западе арабского мира, до Пакистана и Средней Азии. Это колоссальный геополитический кусок нашей планеты.

Но и это далеко не все. Накаляется обстановка в Юго-Восточной Азии. Спор из-за островов привел к нарастанию нешуточной напряженности. Уже и боевые корабли появились в акваториях. И свои Б-52 американцы сочли возможным послать для того, чтобы напомнить о серьезности своих намерений. Дело нешуточное. Участниками потенциального конфликта являются крупнейшие экономики планеты. Сам регион служит локомотивом мирового экономического развития. Если его залихорадит, всем мало не покажется.

Сделанные замечания касаются минимального набора проблем в политической повестке 2014 г., о которой некоторые эксперты вообще пишут, как напоминающей канун Первой мировой войны столетней давности. Только сейчас вместо Сербии – Сирия, а противостояние Германии и Великобритании уступило место борьбе между США и Китаем[415]. Однако это далеко не все. Есть еще немало экономических, вернее, политико-экономических проблем, не вошедших в приведенный выше список.

Восьмое. Главная из них – углубляющийся разрыв между денежной массой, вброшенной в мировую экономику, и обеспечивающим денежный оборот реальным сектором. Последний сейчас – словно пигмей из плоти и кожи перед лицом бумажного эвентуального Гулливера. А ведь есть еще и триллионные запасы деривативов. Пузырь достиг неимоверных размеров. Меры по ужесточению контроля за финансовым и банковским сектором проблему не решают. Они вообще о другом.

Экономика Еврозоны и ЕС в целом вошла в штопор, из которого еле-еле выкарабкивается, по причине кризиса суверенной задолженности. Но задолженность США и тем более Японии на порядок выше. Понятно, что все эти страны собираются освобождаться от страшного бремени, висящего на их плечах, за счет других. Но бремя слишком уж неподъемное.

Государства – члены ЕС, наконец-то, согласовали общие правила спасения проблемных банков[416]. Далекие от оптимальных[417], но все же согласовали, пойдя навстречу друг другу[418]. Национальные правительства больше не смогут накачивать свои банки бюджетными деньгами, увеличивая тем самым суверенный долг по своему собственному усмотрению. Только с разрешения ЕС и на определенных условиях. Новые правила будут применяться с 2015 г. Чуть позже, но на два года раньше, чем планировалось, вступит в силу предписание, возлагающее на кредиторов и акционеров основную тяжесть потерь в случае оказания банкам внешней помощи или введения внешнего управления.

За десятилетие создаваемый ЕС специальный фонд спасения будет доведен до 70 млрд евро. Как его задействовать, установит европейский банковский регулятор. В целом спасение банков в большей степени станет заботой тех, кто их содержит и вкладывает в них деньги, хотя и страховочная сетка окрепнет[419]. Таким образом, в мире финансов, в банковском секторе возникает качественно новая ситуация. Об этом пишется и говорится очень много. Иногда особенно образно: пусть и зигзагами, но велосипед ЕС по-прежнему катится вперед[420].

Гораздо меньше – о том, что банковская система государств – членов ЕС в кризисе. Глубоком. Многоуровневом. Слишком большая пропорция банков неустойчива. Банки, включая самые знаковые, накопили огромное количество невозвратных кредитов. Они и дальше будут нести потери. Банковский сектор Европы нуждается в масштабной реструктуризации. Это задача посложнее, чем создание институциональной и регулятивной базы для ее решения. Для создания последней потребовались лишь политическая воля и готовность к компромиссам. Она возникает без сколько-нибудь серьезных материальных затрат. При санации же и закрытии банков придется резать по живому. С соответствующими психологическими, социальными и экономическими издержками.

А вот замолчать то, что между членами ЕС постоянно возникают распри, причем по самым узловым вопросам экономической политики, мировые СМИ и экспертное сообщество даже не стремятся. Последний из примеров – острейшая полемика между Ангелой Меркель и всеми остальными участниками декабрьского саммита ЕС, отказавшимися поддержать заключение странами-членами обязывающих соглашений с Европейской Комиссией о проведении структурных реформ. Вот только несколько цитат из ее выступлений, приводимых французской газетой «Монд»: «Без необходимой сплоченности общая валюта сгинет, рано или поздно… Если все будут себя вести так, как это можно было себе позволить, когда коммунисты были у власти, все потеряно… Я выросла в стране, которой посчастливилось, поскольку она смогла опереться на Западную Германию, которая ее спасла. Никто не сделает того же для Европы…»[421] Они говорят сами за себя.

Многие экономисты привлекают внимание также к опасности возвращения во времена безудержных спекуляций с перестрахованными финансовыми инструментами. Они указывают на то, что по некоторым параметрам ситуация в мире приближается к той, которая сложилась в 2007 г., в преддверии глобального кризиса. За 2013 г. объем операций с такими инструментами увеличился чуть ли не вдвое. Конечно, с 2007 г. многое сделано для укрепления финансовых и банковских систем. Вроде можно себя чувствовать увереннее. Но лавина транзакций, похоже, является симптомом более глубокой болезни. Ее природу пока никто не знает. Она может проявиться во всей красе и ударить по реальному сектору экономики всех стран, как только эра дешевых денег закончится и придется брать деньги взаймы под гораздо более высокий процент[422].

Демократические страны всегда кичились относительно приемлемым уровнем социального неравенства. Они настаивали, что концентрация богатства в руках меньшинства компенсируется ростом среднего класса и заботой о неимущих. Кризис усилил социальное расслоение общества. Поляризация богатства и нищеты достигла экстремальных параметров. Углубление пропасти в доходах между бедными и богатыми не способствует стабильности. Подрывает основы социального согласия. Ведет к накоплению противоречий в обществе. Стабильность же в 2014 г. ой как может понадобиться.

Как видим, взрывоопасного материала в мире хватает. Казалось бы, все заинтересованы в том, чтобы не создавать новые очаги напряженности и конфликтов и не обострять противоречия. Ан нет, под конец года самая опасная игра, ставка в которой стабильность и будущее континента, развернулась вокруг Украины.

Эта игра еще раз продемонстрировала, что руководство ЕС и ведущих государств-членов не готово и не собирается считаться ни с чьими интересами, кроме своих собственных. Что предвзятое отношение к другим является для него нормой. Что важнейшим инструментом проведения внешней и внутренней политики и вмешательства в дела суверенных государств сделались дезинформация, создание образа врага, самая беззастенчивая и низкопробная пропаганда.

В обнаженном виде приходилось такое видеть неоднократно. Наиболее запоминающийся эпизод – информационная вакханалия, устроенная на Би-би-си и всех других телеканалах Великобритании вокруг дела Александра Вальтеровича Литвиненко. Передачи о нем шли без перерыва с утра до вечера. Все остальные события в стране и в мире были отодвинуты на обочину новостного ряда. Из-под земли вдруг вылезли десятки и сотни советологов, специалистов по Кремлю, КГБ, по чему угодно, вроде бы ранее уже вымершие за ненадобностью. На Россию, руководство страны, правящую элиту и всех тех, кто им предан, или поддерживает, или относится хотя бы мало-мальски объективно, лились ушаты грязи. Мерзкой. Вонючей. Неистребимой.

О том, чтобы все это выглядело честно, непредвзято, прилично, ну хоть чуточку цивилизованно, никто не заботился. Главное было психологически задавить зрителей. Вытравить в мозгу людей и червь сомнения. Утвердить всеобщее убеждение в том, что все именно так, как выгодно заказчикам враждебной информационной кампании. Сформировать шаблон, по которому бы информация воспринималась и оценивалась в дальнейшем. Чтобы то, достоверная она или недостоверная, правдоподобная – неправдоподобная, очевидная утка и «полив» или близкая к действительности, больше уже не имело значения.

Незадолго до описываемых событий встречался в Форин-офисе с руководством среднего звена, непосредственно отвечающим за отношения с Россией (в том числе одним из многочисленных работающих в нем Смитов). Они мне пожаловались, что почти никого в других министерствах, государственных, полугосударственных структурах Великобритании и даже экспертном сообществе, кто знает современную Россию, не осталось. Так, кое-кто на старом багаже, полученном в годы Советского Союза, еще пытается в происходящем разбираться. Но, если по-настоящему, полный швах. Согласились вместе подумать, как решить эту проблему. Договорились, что Форин-офис будет формировать межминистерские делегации, вовлекая в них и других людей, и посылать подучиться к нам.

Алгоритм простой. Их знакомили бы с азами политического и государственного устройства современной России, действующим законодательством и правоприменительной практикой, экономическими и социальными реалиями, внутренней и внешней политикой. Им давали бы возможность посещать набор ведомств и других государственных структур в зависимости от профиля групп. Устраивали открытые дебаты с привлечением представителей самого широкого спектра политических сил. Народ возвращался бы со своими собственными, а не навязанными и сугубо превратными представлениями о современной России и о том, что происходит в нашей стране. Коллеги из Форин-офиса просто подпрыгивали от восторга. Говорили, что это им очень нужно.

На следующий день после начала информационной войны, поводом для которой послужила необычная, странная, подозрительная смерть укрывшегося в Объединенном королевстве бывшего сотрудника российских спецслужб, со мной связались партнеры из британского внешнеполитического ведомства – люди более чем адекватные, знающие, осведомленные, и попросили забыть о достигнутых договоренностях. А еще лучше – о том, что состоявшиеся консультации (заметьте, проведенные по их инициативе) вообще имели место.

Новое издание информационной войны, теперь уже по неизмеримо более важной проблеме – вокруг возможного подписания Украиной соглашения об углубленной ассоциации с Европейским Союзом и отношению к нему Российской Федерации, прошло четыре фазы. Мы сейчас находимся на четвертой.

На первом этапе западными СМИ решалась в основном одна главная задача. Тогда в преддверии возможного подписания Кремль пытался объяснить, что соглашение дает односторонние преимущества ЕС. Не обеспечено финансовой помощью Украине. В краткосрочной и среднесрочной перспективе крайне пагубно скажется на всех участниках субрегионального рынка и повредит имеющимся традиционным производственным, торговым и многим другим связям. Эта задача состояла в том, чтобы в максимальной степени дискредитировать Россию и российское руководство.

Весь поток каждодневных комментариев, наводнивших Интернет, заполнивших телеканалы и страницы традиционных СМИ, бил в одну точку. Нужно было любой ценой утвердить настрой общественного мнения на неприятие любых мер, предпринимаемых Москвой, любых даваемых ею разъяснений. Для этого по полной программе был использован весь набор приемов антироссийской пропаганды.

Прежде всего усилия были направлены на то, чтобы заставить читающую и слушающую публику поверить в заведомую ложь о том, что Россия, дескать, – это тот же Советский Союз. По крайней мере, очень на него похожа. Ничем от него не отличается. Что ее желания и мечты ее руководства состоят в том, чтобы восстановить СССР в его прежнем виде и загнать в него обратно свободолюбивые народы.

Превращение России в сознании людей в жупел бывшего Советского Союза, с которым Запад сражался на протяжении десятилетий, с которым идентифицируется весь понятийный ряд враждебности, тоталитаризма, ГУЛАГа, насилия, подавления, позволяло далее, не утруждая себя доказательствами, очернять, извращать и подавать в каком угодно ключе любые шаги Кремля.

Следующий, не менее эффективный и в то же время не менее бесчестный, прием заключался в том, чтобы создать у обывателя представление о том, что Россия, якобы, ставит перед всеми соседями вопрос так: либо со мной – либо против меня, либо со мной – либо с Европой. На самом деле такую линию в отношении общих соседей проводили как раз ЕС и часть его государств-членов, а не Москва.

Все их эмиссары, бесконечно мотавшиеся по столицам общих соседей, неизменно уговаривали собеседников отказаться от ставки на сотрудничество с Россией. Взять курс на тех, кто богаче. Сильнее. Состоятельнее. Может больше дать. За кем, что не факт, будущее. Олицетворением такой двурушнической политики стало «Восточное партнерство».

Действительно независимые западные исследователи прямо указывают: Брюссель, продолжая следовать своей традиционной и все более несостоятельной логике наступления на интересы России, предложил его участникам «повернуться либо на Запад, либо на Восток», разъяснив, что ассоциация несовместима с российским проектом Таможенного и Евразийского союзов[423]. Да и титулованные обозреватели зачастую проговариваются, что ЕС не преследовал никаких других целей, как только втянуть Украину и другие страны «Восточного партнерства» в «свою орбиту»[424].

В действительности Россия категорически не приемлет противопоставления себя Европейскому Союзу. Считает такой подход возвращением к временам «холодной войны». Именно Москва выступает за Большую общую Европу. За создание большого общего экономического пространства от Атлантики до Тихого океана. В целом общего правового, социального, гуманитарного пространства, пространства стабильности и равной безопасности.

С помощью такого нехитрого приема общественному мнению навязывалась заведомо ложная дилемма. Оно начинало слепо верить, будто бы страны общего соседства должны выбирать между, с одной стороны, отсталостью, с другой – процветанием и успехом. Между свободой и правами человека и их попранием. Принадлежностью к сильной, влиятельной группировке и аутсайдерами. Демократией и авторитаризмом. Прошлым и будущим. Счастьем для себя и своих детей или прозябанием. При таком смешении всего на свете в сознании людей, как отвечать на поставленный вопрос, становилось очевидным.

На втором этапе, когда украинское правительство приостановило работу над соглашением с ЕС, в мировых СМИ на какое-то время возникло замешательство. Они обрушились на свои собственные правительства с упреками за беззубость. Мол, требование освободить из тюрьмы Юлию Тимошенко – полнейшая глупость. И скаредность в отношении Киева проявлять было незачем. За Украину нужно было сражаться любыми способами. Противостоять Москве всей своей мощью. Не дать Киеву сорваться с крючка.

Ведь как хорошо складывалось. Украину почти включили в сферу влияния ЕС, ничего ей не дав взамен, кроме обещаний светлого будущего. Ни перспективы членства. Ни денег. Ни права голоса. Ни какого-то особого доступа на свой рынок. Еще бы чуть-чуть и одержали огромную геополитическую победу назло «надменному соседу» и вернули ЕС образ преуспевающего интеграционного объединения. За годы кризиса он сильно померк. С ЕС почти перестали считаться. А тут такой успех.

Конец ознакомительного фрагмента.