Россия и Германия. Друзья или враги?. Война кузенов (А. С. Гаспарян, 2017)

Война кузенов

Давайте сразу внесем ясность в определение, чтобы в дальнейшем у нас не возникало ненужной путаницы. События 1914–1917 годов в Российской империи именовались вовсе не Первой мировой, как это принято сегодня, а Великой или Второй Отечественной войной. В первые годы советской власти название трансформировалось в «германская», а потом в «империалистическая». Идеологический посыл последнего очевиден, поэтому я буду использовать бытовавший тогда в российском социуме вариант «Великая война». Тем паче что именно так ее и воспринимали. По крайней мере на первом этапе, в момент высочайшего патриотического подъема.

Нынче все чаще можно услышать дикую псевдопатриотическую теорию, будто войны вполне можно было избежать и только тлетворное влияние на государя глупых министров вкупе с неудачными обстоятельствами погубило Россию-матушку. Не берусь судить, какая оценка у верящих в эту чепуху стояла в графе «История» в аттестате о среднем образовании. Очевидно, прочерк. В любом ином случае они бы знали, что противоречия между ведущими европейскими державами появились задолго до рокового 1 августа 1914 года.

Да, изначально Бисмарк после создания Германской империи не стремился к господству на континенте. Он понимал силу соседей и именно поэтому говорил: «Сильная Германия желает, чтобы ее оставили в покое и дали развиваться в мире, для чего она должна иметь сильную армию, поскольку никто не отважится напасть на того, кто имеет меч в ножнах». Но совершенно понятно, что такая политика не могла проводиться вечно. У самих немцев есть невероятно точная поговорка: «Германию нужно посадить в седло, а дальше она поскачет сама». Так и произошло.

Германская империя начала бороться за первенство в Старом Свете. Колоний у нее не было, от чего закономерно страдал рынок сбыта. Но даже не это более всего оскорбляло национальные чувства бюргеров. В конце концов, жили успешно без колоний и дальше проживем. А вот как решить проблему быстро растущего населения? Именно тогда впервые прозвучал тезис о необходимости расширения жизненного пространства, который сегодня у всех ассоциируется исключительно с Гитлером. Достичь этого можно было, лишь устранив конкурентов. Эта неблагодарная роль досталась трем странам: России, Франции, Великобритании. И они, естественно, о планах немцев были осведомлены. Последовали ответные меры.

Отто Эдуард Леопольд фон Бисмарк-Шёнхаузен. Первый канцлер Германской империи

Союз между Россией и Францией, заключенный в декабре 1893 года, был продиктован не только общностью военно-стратегических интересов, но и экономической составляющей.

Наша страна во второй половине XIX века остро нуждалась в свободных капиталах для вложения их в промышленность и строительство железных дорог. В свою очередь, Франция не имела у себя необходимого числа объектов для собственных капиталовложений и активно вывозила капитал за рубеж. Российский рынок пришелся тут как нельзя кстати. К 1887 году было основано девять французских предприятий, началось взаимодействие в военно-промышленной сфере. Великий князь Владимир Александрович спустя год разместил взаимовыгодный заказ на изготовление 500 тыс. винтовок для русской армии.

Важную роль в развитии союза двух стран играл культурный вопрос. Едва ли кто-то оказал на Россию большее влияние в этом плане, чем Франция. Вольтер и Руссо, Гюго и Бальзак очень ценились русской интеллигенцией. В свою очередь, и в Париже начинают приобщаться к новым ценностям. Появляются издательства, специализирующиесяся на русской литературе. Толстой и Достоевский, Гончаров и Салтыков-Щедрин и, конечно же, Тургенев становятся одними из любимейших писателей для французов.

Результаты не замедлили сказаться. В обеих странах появились сторонники проведения активной наступательной политики против Германии. В России предвестником так называемой «французской партии» стал знаменитый генерал Михаил Скобелев. 5 февраля 1882 года, выступая перед сербскими студентами в Париже, он, в частности, заявил: «Если вы хотите, чтобы я назвал вам этого врага, столь опасного для России и для славян, я назову. Это автор «натиска на Восток» – он всем вам знаком – это Германия. Повторяю вам и прошу не забыть этого. Борьба между славянством и тевтонами неизбежна. Она даже очень близка!» Речь была растиражирована европейскими газетами и доставила потом немало неприятных мгновений русским дипломатам.

Генерал от инфантерии М. Д. Скобелев.

Всегда участвовал в сражениях в белом мундире и на белом коне, поэтому и вошел в историю как «Белый генерал»

В Германии и в Австро-Венгрии речь Скобелева надолго стала политической злобой дня. Она воспринималась исключительно как ретрансляция взглядов русского двора – никто не хотел поверить, что знаменитый генерал говорил только от своего имени и отнюдь не был уполномочен делать важные внешнеполитические заявления. Скандал сошел на нет только спустя четыре месяца. И вовсе не потому, что последовало все объясняющее заявление российского министерства иностранных дел. Все проще: Скобелев умер. Но на позициях сторонников Франции это никак не сказалось.

В январе 1887 года Александр III в одной из бесед с главой внешнеполитического ведомства Николаем Гирсом заметил: «Прежде я думал, что это только Катков недолюбливает Германию, но теперь убедился, что это – вся Россия». Но это, вне всякого сомнения, утрированная точка зрения. Были сильны в правительстве и германофильские настроения. Помимо упомянутого уже Гирса можно назвать его ближайшего помощника и будущего преемника Владимира Ламздорфа и военного министра Петра Ванновского.

Русско-французский союз складывался медленно и тяжело. Ему предшествовал ряд предварительных шагов к сближению между двумя странами. Шагов взаимных, но, говоря откровенно, – более активных со стороны Франции. Весной 1890 года, после того как Германия отказалась возобновить «договор перестраховки» (на случай новой войны в Европе, отсюда такое название) с Россией, в Париже блестяще воспользовались затруднительной для Петербурга ситуацией. Чтобы завоевать расположение Александра III, французские власти арестовали сразу 27 русских политических эмигрантов.

Государь император Александр III

(художник Н. Дмитриев-Оренбургский, 1896 год)

Всех приговорили к тюремному заключению. Русский император, узнав об этом, не скрывал восторга: «Наконец-то во Франции есть правительство!» Пикантности ситуации придает то обстоятельство, что французский кабинет министров возглавлял тогда Шарль Луи Фрейсине. В свое время его проклинала вся Россия – ведь именно он отказался выдать Петербургу народовольца Льва Гартмана, обвиненного в подготовке террористического акта против Александра II.

13 июля 1891 года в Кронштадт с официальным визитом прибыла французская военная эскадра. Событие должно было продемонстрировать всему миру крепнущую франко-русскую дружбу. Корабли встречал сам Александр III. Российский самодержец, стоя с непокрытой головой, смиренно прослушал революционный гимн Франции – «Марсельезу». Не берусь судить, каких душевных мук стоили государю эти мгновения, ведь в Российской империи за исполнение песни строго карали.

Вслед за визитом эскадры состоялся новый раунд дипломатических переговоров, результатом которых стал своего рода консультативный пакт между двумя странами. Подписали его министры иностранных дел – Николай Гирс и Александр Рибо. Согласно документу, стороны обязались в случае угрозы нападения на одну из них немедленно и одновременно договориться о совместных ответных мерах, которые можно было бы принять. Против кого заключается договор – всем было понятно без лишних слов. Германия.

Поистине царский прием, оказанный французским морякам, стал фактически событием года. Газета «Санкт-Петербургские ведомости» удовлетворенно констатировала: «Две державы, связанные естественною дружбой, располагают такой грозной силой штыков, что Тройственный союз должен остановиться невольно в раздумье». В свою очередь, германский поверенный Бернгард фон Бюлов в докладе рейхсканцлеру оценил кронштадтское свидание как «очень важный фактор, который тяжело падает на чашу весов».

Дальнейшие шаги в создании русско-французского союза последовали тут же. Рауль Франсуа Буадефр, к тому времени возглавивший генеральный штаб Франции, вновь был приглашен на военные маневры русской армии. 5 августа 1892 года в Петербурге он и генерал Николай Обручев подписали согласованный текст военной конвенции, которая фактически означала договор между Россией и Францией о союзе. Главное условие документа: немедленная всесторонняя помощь друг другу в случае нападения Германии.

Н. К. Гирс, министр иностранных дел Российской империи в царствование Александра III

Конвенция должна была вступить в силу после ее ратификации императором России и президентом Франции. Подготовить и представить ее текст полагалось министрам иностранных дел. Однако Гирс затягивал представление, ссылаясь на то, что болезнь мешает ему с надлежащей тщательностью изучить детали. Французское правительство, само того не желая, помогло Гирсу: осенью 1892 года оно запуталось в грандиозной панамской афере.

Многие почему-то считают, что коррупция может быть только в России. Абсолютная чепуха. Французы не дадут соврать. Международная акционерная компания, созданная в Париже в 1879 году для строительства Панамского канала, оперативно обанкротилась в результате масштабных хищений и подкупа множества высокопоставленных должностных лиц, включая трех бывших премьер-министров. Ряд видных чиновников, безнадежно скомпрометированных, предстал перед судом. Во Франции началась министерская чехарда.

Убежденные германофилы (происхождение обязывало их быть таковыми, несмотря на всю свою безукоризненную верность русской монархии) Гирс и Ламздорф злорадствовали, предвкушая реакцию императора. Потомок старинного аристократического рода, восходящего к германскому рыцарю Отто фон Ламесторпе, русский граф Ламздорф, например, записал в своем дневнике: «Государь получит возможность убедиться, насколько опасно и неосторожно слишком тесно связываться с государствами без постоянного правительства, каковым является в настоящее время Франция».

Конвенция должна была вступить в силу после ее ратификации императором России и президентом Франции. Подготовить и представить ее текст полагалось министрам иностранных дел.

Александр III действительно не торопил Гирса с изучением конвенции, однако правительство Германии расстроило всю тонкую игру министра. Весной 1893 года Берлин начал очередную таможенную войну против России, а 3 августа рейхстаг принял новый военный закон, по которому вооруженные силы Германии численно вырастали уже до 4 млн. человек. Получив подробную информацию об этом от французского Генерального штаба, российский император рассердился и демонстративно сделал новый шаг к сближению с Францией. В Тулон была отправлена с ответным визитом русская военная эскадра.

Франция оказала нашим морякам настолько восторженный прием, что государь император оставил все сомнения. Он приказал Гирсу ускорить представление русско-французской конвенции и 14 декабря одобрил ее. Затем состоялся предусмотренный дипломатическим протоколом обмен письмами между Петербургом и Парижем. 23 декабря 1893 года конвенция официально вступила в действие. Русско-французский союз был оформлен.

Как и Тройственный союз, он создавался внешне оборонительным. По существу же оба являлись стратегическими аргументами в борьбе за сферы влияния. Договор Москвы и Парижа формально завершил ту перегруппировку сил, которая происходила в Европе после Берлинского конгресса 1878 года. Соотношение сил теперь во многом зависело от того, на чью сторону встанет Англия – самая развитая в экономическом отношении держава тогдашнего мира. Туманный Альбион сначала предпочитал оставаться вне блоков, продолжая свою традиционную политику «блестящей изоляции». Но нараставший из-за колониальных претензий друг к другу англогерманский антагонизм заставлял Лондон все определеннее склоняться к русско-французскому блоку. Так появится Антанта. Произойдет это в 1907 году.

Формальным предлогом для начала Великой войны послужил террористический акт. 28 июня 1914 года 19-летний боснийский серб, студент Гаврило Принцип, застрелил в Сараеве наследника австрийского престола эрцгерцога Франца Фердинанда. Тот приехал лично ознакомиться с вновь приобретенными территориями, но вместо этого получил несколько пуль от члена радикальной сербской националистической организации. В Вене и Берлине воспользовались удобным случаем для развязывания войны. Для начала обвинили во всем Сербию и выставили ультиматум, ключевым пунктом в котором значился допуск полиции Австро-Венгрии к проведению следствия. На размышления давалось 48 часов. Сербия объявила мобилизацию. Противник ответил тем же, сосредоточив войска в том числе и на границе с Россией.

Николай II объявляет о начале войны с Германией с балкона Зимнего дворца

Николай II отправил своему кузену Вильгельму II телеграмму с предложением решить австро-сербский вопрос на Гаагской конференции (в какой-то мере это всем известный сегодня суд). Ответа не последовало. Вместо него в германской армии были отменены все отпуска. Во Франции тут же объявили частичную мобилизацию. Россия, верная своим союзническим обязательствам, провела полную мобилизацию. Берлин выдвинул Петербургу ультиматум: прекратить призыв в армию или последует объявление войны.

Отсюда вытекает ряд важных вопросов к могучим интеллектуалам, пытающимся сегодня всех убедить в том, что можно было избежать подобного развития событий. Интересно, как вы себе это представляете? Предать славянский мир? Но как после этого Николай II будет выглядеть в глазах подданных империи, для которых идея панславизма давно стала догмой общественно-политической жизни? Согласимся – это невозможно. Тогда, быть может, отказаться от своих обязательств перед союзниками? Тоже не вариант. Все тогда хорошо понимали: Германия зарядила ружье вовсе не от скуки. И выдвигать ультиматум одной из ведущих европейских держав она решилась явно не от безделья. Выхода иного у нашей страны не было.

В русском обществе был зафиксирован необычайный патриотический подъем. Полагаю, вы еще не забыли те чувства, которые охватили вас 16 марта 2014 года после возвращения Крыма в состав России? В тот день плакали и не стеснялись своих слез десятки и сотни моих знакомых, не надеявшихся дожить до возвращения Севастополя в родную гавань. И вот этот миг настает. Помните? Так вот, для понимания атмосферы в русском обществе в августе 1914 года умножьте свои чувства на десять. Или даже на двадцать.

«На святое дело идем, друга из беды выручать». Эти знаменитые слова из фильма «Место встречи изменить нельзя» как нельзя более точно отвечают общественным настроениям в Российской империи. А первые же новости с фронта еще сильнее подняли градус патриотизма. Было от чего приходить в восторг депутату Государственной думы и сельскому цирюльнику, профессору филологии и домохозяйке, впечатлительному гимназисту и ветерану Русско-турецкой войны. Наша армия геройски громила противника в ходе Галицийской битвы.

Русские офицеры во Львове.

Первый триумф Великой войны

Сегодня, слыша эти слова, мы вспоминаем: «Брали русские бригады Галицийские поля, и достались мне в награду два дубовых костыля». Действительно, вполне аутентичное свидетельство эпохи. В нашей стране эта песня обрела поистине всенародную популярность в конце 1980-х годов, на волне всеобщего помешательства на шлягерах «Поручик Голицын» и «Нас уже не хватает в шеренгах по восемь». Спору нет, Георгий Юматов весьма проникновенно исполнил ее в фильме «Акция». Но рассуждать про Галицийскую битву исключительно на основании песни – как минимум глупо.

Не стану напрасно утомлять вас описанием военной части кампании. Подведу лишь политические итоги нашей победы. Да, русской армии не удалось реализовать замысел в полном объеме. План предусматривал окружение и разгром основных сил австро-венгерской армии. Но при этом противник потерпел тяжелейшее поражение. Императорская армия заняла Галицию и часть австрийской территории Польши, образовался плацдарм для проведения наступления в Венгрию и Силезию. Эти достижения отразились и на германской армии: ее успех в боях в Восточной Пруссии был нивелирован.

«На святое дело идем, друга из беды выручать». Эти знаменитые слова из фильма «Место встречи изменить нельзя» как нельзя более точно отвечают общественным настроениям в Российской империи.

Не будем сбрасывать со счетов и внешний фактор. После неудачи в Галиции Австро-Венгерская империя отвлеклась от Сербии. Больше того: поражение вышло настолько болезненным, что Берлину пришлось отправить крупные соединения на поддержку своего главного союзника. Тем самым был разрушен до основания план проведения молниеносной военной кампании на обоих фронтах. Блицкриг (хотя звездный час этого определения придется на 1941 год) провалился. Всем стало понятно: Германия начала стратегически проигрывать войну. Преимущество в затяжной кампании было за державами Антанты.

Подождите, скажет иной нетерпеливый читатель, но ведь для Российской империи более показательна не победа в Галиции, а поражение в Восточной Пруссии! Вся дикость и отсталость страны отчетливо проявились именно тогда. Вам, видимо, неприятно об этом говорить, потому и рассуждаете исключительно про Львов. А нужно – про армию Самсонова и подлость Ренненкампфа. Все об этом прекрасно знают, и нечего заниматься сокрытием правды.

О, сколько раз в жизни я слышал подобные монологи! Произносят их обычно с невероятно нездоровым блеском глаз. Выскажутся впроброс насчет низости Павла Карловича и начнут на тебя торжествующе смотреть. И очень огорчает таких граждан, что Гаспарян почему-то взгляд выдерживает спокойно и даже имеет наглость улыбаться. Нет, это не только потому, что я крайне неприятный человек, как любит говорить мой коллега и друг, известный теле- и радиоведущий Владимир Соловьев. Скорее, в силу того, что знает автор этих слов, откуда дровишки. То есть – что является источником мифа про пощечину, которая и послужила в дальнейшем причиной краха в Восточной Пруссии. Относится этот эпизод к событиям еще Русско-японской войны.

Генерал-лейтенант П. К. Ренненкампф.

В общественном сознании – главный виновник неудачи в Восточной Пруссии

Сначала искомая цитата. Специально привожу ее в полном объеме, чтобы не быть обвиненным потом в произвольном толковании «ценнейшего» исторического источника:

«Последний раз он сражался с японцами; после боев под Мукденом он пришел на перрон вокзала – прямо из атаки! – к отходу поезда. Когда в вагон садился генерал Ренненкампф (по кличке «Желтая опасность»), Самсонов треснул его по красной роже:

– Вот тебе, генерал, на вечную память. Носи!

Ренненкампф скрылся в вагоне. Самсонов в бешенстве потрясал нагайкой вслед уходящему поезду:

– Я повел свою лаву в атаку, надеясь, что эта гнида поддержит меня с фланга, а он просидел всю ночь в гаоляне и даже носа оттуда не выставил».

Оценили? Думаете – это воспоминания очевидцев ссоры двух генералов из числа штабных офицеров? Или, быть может, фрагмент мемуаров генерала Деникина или генерала Головина? Вовсе нет. Это – держитесь крепче – отрывок из художественного произведения. Автор – Валентин Пикуль. И вот на основании этой дикости все и судят о событиях в Восточной Пруссии. Дескать, получил Ренненкампф пощечину еще во время Русско-японской, затаил на Самсонова обиду лютую и в нужный момент не пришел ему на помощь. Отсюда и последовало поражение нашей славной армии в 1914 году.

Пикуль, вероятно, необычайно гордился своим вкладом в изучение истории Великой войны. Сужу об этом хотя бы в силу того факта, что писатель с завидным постоянством публиковал этот эпизод, да еще и старался дополнительно усилить его в дальнейших книгах. В результате несчастный генерал-лейтенант Павел Ренненкампф переместится из зарослей гаоляна в гальюн. Если кто-то не знает, то гаолян – кормовой злак с высоким стеблем, а гальюн – уборная на корабле. Впрочем, оставим эти вздорные утверждения на совести Пикуля. Эпизод с пощечиной – вымышленный. К реальным событиям Великой войны он отношения не имеет в принципе.

Генерал от кавалерии А. В. Самсонов.

Застрелился после катастрофы в Восточной Пруссии

Наши с вами современники, охотно рассуждающие про поражение в Восточной Пруссии, обычно даже не могут объяснить: что же послужило причиной? Ритуальные стенания, что, мол, все у нас как всегда – то есть напрочь отсутствует умение мыслить масштабно, анализировать данные разведки, проявлять инициативу и организовывать взаимодействие частей, – меня категорически не устраивают. Потому что в германской армии со всем этим всегда потрясающий воображение порядок – что почему-то не помешало Берлину сокрушительно проиграть обе мировые войны. А нам – закончить Великую Отечественную в столице врага, с удовлетворением рассматривая развалины Рейхстага.

Николай II в Ставке в Могилеве, 1916 год

Да, наши потери в Восточной Пруссии были значительными: 60 тыс. человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. В плену оказалось 13 генералов. Командующий армией Александр Васильевич Самсонов застрелился. Последние слова настоящего русского офицера и человека высочайшей чести стоит знать потомкам: «Император верил мне. Как же я смогу посмотреть ему в лицо после такого несчастья?» Судьба была несправедлива к Самсонову, но именно трагический финал жизни сделал его бессмертным в глазах всех патриотов России.

Но постойте! – снова воскликнет читатель. Эти подробности прекрасны, но не отменяют главного: армия погибла. И не столь важно, что послужило причиной: невезение Самсонова или медлительность Ренненкампфа, который не успел на выручку. Вы же сами все время говорите, что главное в любом деле – результат. А тут он налицо.

Ну что ж, не о чем спорить. С этим доводом я согласен. Только с оговоркой. По сути, получилось так же, как в 1941 году. Немцы нанесли слишком сильный удар. Но это не помешало в дальнейшем нашей армии научиться побеждать.

Вообще можно сказать, что все войны начинаются для России по привычной схеме. Это, если угодно, – вечная наша беда. Нас громят в первые месяцы, возникает угроза взятия столицы. Но ровно в тот момент, когда неприятель готовится торжественно вкусить шампанское, русский мужик берет в руки топор да вилы и идет крушить супостата. В принципе, при известном стечении обстоятельств этот сценарий мог быть успешно реализован и в годы Второй Отечественной войны. Не хватило самой малости – нужен был более сильный Верховный главнокомандующий. Который не поддался бы влиянию придворной камарильи и Распутина.

Генерал от инфантерии М. В. Алексеев, начальник штаба Верховного главнокомандующего

Прекрасно понимаю, как недовольны сейчас поклонники государя императора. В их глазах он абсолютно безупречен во всем. Они привычно готовы не обращать ровным счетом никакого внимания на все многочисленные неприятные факты. Особой популярностью пользуются слова последнего начальника штаба Корниловской ударной дивизии Генерального штаба полковника Евгения Месснера: «Глядя на Императора, каждый видел в Нем стосемидесятимиллионную Россию, отчизну от Либавы до Владивостока. Не обожествляя, каждый видел в нем Земного бога России, мощь России, ее величие, ее славу». И не поспоришь! Настроение армии было именно таким. Но спустя сто лет после тех событий пора бы уже перестать жить в мире самодельных иллюзий.

Те успехи, вроде остановки «Великого отступления» или Брусиловского прорыва, которые у нас сегодня почему-то принято отождествлять исключительно с личностью Николая II, были бы в принципе невозможны без начальника его штаба – генерала от инфантерии Михаила Васильевича Алексеева. Его нынче принято поносить последними словами, обвиняя во всех смертных грехах: от мнимого участия в заговоре против государя императора до того, что именно он – главный виновник безблагодатности Белого движения прямо с момента его зарождения.

Между тем современники совершенно иначе оценивали Алексеева. Приведу лишь одно свидетельство. Адмирал Колчак: «Я всегда считал его самым выдающимся из наших генералов, самым образованным, наиболее подготовленным к широким военным задачам. Это для меня являлось гарантией успеха в ведении войны, ибо фактически начальник штаба Верховного командования является главным руководителем всех операций».

В этом месте обычно слышатся истошные крики современных монархистов. Невозможно отрицать, что именно после того, как Николай II встал во главе армии, наладилось снабжение частей, вырос боевой дух, прекратились конфликты между гражданской и военной администрациями. Последний пункт мне особенно нравится. И ведь повторяющие эти слова даже не задумываются над невероятно простым вопросом: а кто мешал государю императору заняться армией до вступления в должность Верховного главнокомандующего? Неужели полномочий не хватало у самодержца Всероссийского, Московского, Киевского, Владимирского, Новгородского и т. д.?

Те успехи вроде остановки «Великого отступления» или Брусиловского прорыва, которые у нас сегодня почему-то принято отождествлять исключительно с личностью Николая II, были бы в принципе невозможны без начальника его штаба – генерала от инфантерии Михаила Васильевича Алексеева.

Но даже не это главное. Обычно в защиту Николая II как Верховного главнокомандующего приводится великолепный аргумент. Дескать, этот шаг позволил лишить оппозицию, которая готовилась к государственному перевороту, сильной фигуры в лице великого князя Николая Николаевича. Но, во-первых, непонятно, откуда берется утверждение, будто бывший Верховный главнокомандующий спал и видел, как бы поскорей примкнуть к Милюкову и Гучкову. А во-вторых, даже если принять данную версию за правду, отставка великого князя лишь отсрочила на время дворцовый переворот, а вовсе не ликвидировала заговор. К чему все это привело, я подробно описывал в книге «Крах великой империи».

Ярким примером неудачной кадровой политики лично Николая II в годы Великой войны является фигура Бориса Владимировича Штюрмера, еще одного этнического немца. Нынче этот человек, волею государя императора ставший премьер-министром в воюющей с Германией стране, основательно забыт. Но это вовсе не означает, что и мы не должны о нем вспоминать. Напротив – должны. И будем это делать, чтобы спустя сто лет начать избавляться от иллюзий, взращенных в общественном сознании русскими эмигрантами первой волны и их нынешними последователями из числа отечественных либералов.

Б. В. Штюрмер, глава правительства Российской империи

Для начала одна цитата. Современники так описывали Штюрмера: «Православный немец давно известен: неглупый, но бессердечный человек, известный ретроград, крайний правый, человек с умом, административной опытностью и с известным тактом. Спрашивается только, какое впечатление произведет в России и в армии назначение немца как раз в это время? Доказывай потом, что он православный и по-русски говорит лучше, чем по-немецки». Как вам такой типаж из «черной сотни Госсовета»? Не торопитесь отвечать, это свидетельство, что называется, для затравки.

После поражения в Польше летом 1915 года тяжелое бремя военных расходов заставило Россию настолько истощить свои ресурсы, что она оказалась в финансово-экономической зависимости от союзников по Антанте. Резко обострилась политическая обстановка внутри страны, где шел необратимый процесс разрушения государственной власти. И дело тут не столько в кознях Государственной думы, сколько в регулярных сменах министров и губернаторов и принятии Николаем II далеко не всегда хорошо продуманных решений.

В этой не самой здоровой обстановке главенствующую роль во внутренней политике стала играть императрица Александра Федоровна. И ладно бы только она одна! Но ведь и окружение во главе с Распутиным активно пыталось влиять на все процессы. Именно по настоянию супруги государь император решается укрепить собственную власть путем создания однородного правительства, в которое бы входили только представители правых и монархических кругов. 19 января 1916 года вместо совсем уже постаревшего председателя Совета министров назначается Штюрмер. Он тоже уже не мальчик – 67 лет исполнилось к тому моменту.

Фактический руководитель экономического департамента Министерства иностранных дел Российской империи князь Сергей Урусов после смены премьера записал по следам событий в своем дневнике: «О Штюрмере не слышно нигде ни одного приличного слова. Все недоумевают, почему его назначили, и таксируют его весьма низко; слышал, что он неглупый человек; что же касается его нравственных качеств и государственных убеждений, то все сходятся на том, что никогда ничем себя не проявил и никаких данных нет ожидать, что он будет на высоте положения». Это, кстати, еще весьма толерантная оценка.

В глазах русской интеллигенции Штюрмер вообще выглядел откровенно карикатурным персонажем. О нем ехидно говорили, что Борис Владимирович крестится сразу обеими руками, чтобы доказать всем свое необычайное рвение к православной вере и прослыть глубоким знатоком церковных канонов. Еще более жестко высказывался петроградский обыватель. Оценка нового премьер-министра колебалась в диапазоне от «недоразумение» до «какое дело России до Штюрмера и Штюрмеру до России?». Современные монархисты обычно на это ничего возразить не могут. По той лишь причине, что их подавляющее большинство про этого самого Штюрмера никогда не слышало и даже не подозревало о глубине управленческого кризиса в империи.

В глазах русской интеллигенции Штюрмер вообще выглядел откровенно карикатурным персонажем. О нем ехидно говорили, что Борис Владимирович крестится сразу обеими руками, чтобы доказать всем свое необычайное рвение к православной вере и прослыть глубоким знатоком церковных канонов.

Сам Штюрмер заявлял, что свою основную задачу видит в достижении победоносного конца войны какой угодно ценой. Любые предложения сепаратного мира с Германией он искренне презирал. Широкую известность получили его слова: «Великая страна и великий народ могли заключить мир, находясь в полной солидарности со своими великодержавными союзниками». Согласимся, сказано хорошо. Но как именно глава правительства рассчитывал ускорить победу в Великой войне?

Рецепт Бориса Владимировича был невероятно прост: нужно сохранять гражданское спокойствие в обществе. Решить эту нехитрую задачу предполагалось полным повиновением воле монарха и правительства, отказом от каких-либо оппозиционных и революционных выступлений. Мысль невероятно ценная. Но на тот момент уже нереальная. Раньше надо было этим заниматься. Прямо в августе 1914-го, с момента объявления войны Германии, а не спустя полтора года, когда депутаты Государственной думы начали входить во вкус деструктивной деятельности, глядя на неудачи нашей армии.

Русская императрица симпатии к своей исторической родине сохраняла. Английскую политику она считала эгоизмом и полагала, что для успешного противостояния запросам Лондона нужен был более твердый переговорщик. Именно такого неукоснительного послушания самодержавной воле ожидала она от исполнительного Штюрмера. Борис Владимирович неоднократно говорил Пуришкевичу, что «нужно несколько сократить аппетиты союзников, потому что они слишком много от нас требуют».

Конкретным поводом к решению назревшего вопроса стали разногласия Сергея Дмитриевича Сазонова со Штюрмером по польскому вопросу. Заручившись поддержкой императрицы, Штюрмер убедил Николая II в необходимости отставки министра иностранных дел. 7 июля 1916 года подданные Российской империи узнали имя нового главы внешнеполитического ведомства. Им стал, как нетрудно догадаться, сам Борис Владимирович.

По поводу этого назначения существует безукоризненное свидетельство князя Урусова: «Отзывы о произошедшей смене единодушны – жалеют Россию, судьбы которой в столь решительный час из опытных, политически честных и государственно умных рук Сазонова вручены человеку, который себя ничем не проявил, не пользуется за границей никаким престижем и о котором опередившая его деятельность молва говорит, что его приход в МИД знаменует собой готовность заключить с немцами преждевременный мир». Хотелось бы, конечно, услышать оценку этих слов современными монархистами, но им, как обычно, будет недосуг. Этак ведь можно отвлечься от произнесения бесконечных монологов о силе правительства в эпоху Николая II – а на такое они пойти никак не могут.

В Лондоне и Париже восприняли новость о назначении Штюрмера, мягко говоря, без энтузиазма. Союзникам по Антанте была прекрасно известна его репутация убежденного германофила, так что они справедливо расценивали перестановку в российском министерстве иностранных дел как первый шаг к заключению мира с Берлином. Английский посол в Петрограде Джордж Бьюкенен напишет потом: «Обладая умом лишь второго сорта, не имея никакого опыта в государственных делах, преследуя исключительно свои личные интересы, он отличался льстивостью и крайней амбициозностью».

С таким же неудовольствием наблюдали за сменой главы российского внешнеполитического ведомства в Париже. Не случайно товарищ министра (так в ту эпоху называлась должность заместителя главы ведомства) иностранных дел Анатолий Нератов по личному указанию Николая II пытался успокоить французского и английского послов. Он заявлял, что перемена не отразится на внешней политике России, которая останется неизменной.

В самом министерстве иностранных дел к появлению Штюрмера отнеслись настороженно. Как вспоминал один из ответственных чиновников – Георгий Михайловский, новый министр при личном знакомстве с каждым сотрудником «величественно кивал головой и двигался своим грузным телом с нарочитой торжественностью, от его рыжей завитой бороды и нафабренных усов веяло «оберцеремониймейстером». Было совершенно ясно, что Штюрмер будет министром не в фактическом, как был Сазонов, но в формальном смысле слова».

Провозгласив себя сторонником возрождения национальной внешней политики, Борис Владимирович пообещал ввести русские элементы в дипломатический этикет. Однако дальше слов не продвинулся. С появлением Штюрмера в МИДе ничего не изменилось, если, конечно, не считать замедленного темпа работы. Объяснялось это некомпетентностью и нерешительностью нового министра, который не способен был оперативно принять нужного решения.

В деятельности Штюрмера можно отыскать только два позитивных момента. Во-первых, вопреки печальным прогнозам, всесильный на тот момент Распутин не оказывал заметного влияния на внешнеполитическую деятельность Российской империи. Николай II в эту важнейшую для страны область старца не допускал, хотя тот, вероятно, и рассчитывал с помощью своего ставленника вмешаться и в эту сферу государственного управления.

Во-вторых, Штюрмеру удалось вовлечь в войну Румынию. Это был серьезный дипломатический успех, и принижать здесь роль Бориса Владимировича глупо. Однако в самом министерстве многие карьерные дипломаты не одобряли такой сценарий развития событий. Они считали, что вступление Бухареста в войну растянет и без того уже достаточно широкий фронт. Кроме этого, русским войскам придется, вероятно, защищать еще и Румынию, поскольку боеспособность ее армии оставляла желать лучшего.

На этом карьера Бориса Владимировича, по сути, и закончилась. После памятного выступления Павла Николаевича Милюкова в Государственной думе 1 ноября 1916 года (я его описывал в книге «Крах великой империи») Николай II отправил Штюрмера в отставку с обоих постов. Немалую роль в этом сыграла и английская дипломатия. Государь император писал в те дни супруге: «Я приму Штюрмера через час и буду настаивать на том, чтобы он взял отпуск. Увы! Я думаю, что ему придется совсем уйти – никто не имеет доверия к нему, даже Бьюкенен говорил мне в последнее наше свидание, что английские консулы в России в своих донесениях предсказывают серьезные волнения в случае, если он останется. И каждый день я слышу об этом все больше и больше. Надо с этим считаться».

В день отставки Штюрмера в министерстве иностранных дел царило праздничное настроение. Все друг друга поздравляли. Дипломаты искренне считали, что хуже главы ведомства быть просто не может. Знали бы они, что уже через несколько месяцев их новым министром станет Милюков, по сравнению с которым Штюрмер мог считаться эталоном практически во всем! Но вот ведь ирония судьбы: имя первого сегодня на слуху – второй же прочно забыт потомками. Явно не о такой памяти о себе мечтал «немец с русским сердцем».

В книге «Крах великой империи» я рассказывал, как идея с депортацией еврейского населения из Польши привела к множеству сложностей: от политических до экономических. Но это было еще отнюдь не самое дикое решение российского правительства в сфере общественной жизни в годы Великой войны. На первом месте стоит немецкий погром. Я далеко не случайно употребляю здесь слово «дикость». Немцы к тому моменту уже 200 лет входили в элиту Российской империи, а династия Романовых, как говорилось выше, была в большей степени немецкой, чем русской. И вдруг – погром.

Логика была чрезвычайно проста: требовалось поддержать патриотический подъем в обществе. Для начала запретили говорить по-немецки. Штраф составлял 3000 рублей. Сумма по тем временам, мягко говоря, немаленькая. Под запрет попало публичное воспроизведение немецких музыкальных произведений. И апогей – переименование городов, носивших немецкие названия. В рамках этой кампании Петербург стал Петроградом. Таким образом были успешно созданы предпосылки для ксенофобского взрыва, который закономерно и произошел в Москве.

26 мая 1915 года. Тверская улица. Почти сотня женщин пришли в Комитет великой княгини Елизаветы Федоровны. Они шили для армии и должны были получить очередной еженедельный заказ. Но в тот день москвички услышали, что работы для них пока нет. Тут же кем-то был запущен слух, что во всем виновата лично княгиня-немка. Это она подло обделила русских женщин работой и отдала заказ немецкой швейной фабрике. Толпа недовольно гудела, но после вмешательства полицейских разошлась. Казалось бы – конфликт исчерпан.

Но слухи уже пошли гулять по Златоглавой. Русские рабочие мануфактуры Гюбнера потребовали уволить всех эльзасцев. Была объявлена забастовка, которая прошла под безостановочное пение «Боже, царя храни» и скандирование «Долой немцев!». Недовольные пытались проникнуть на завод Прохорова и превратить его в еще один очаг стихийного недовольства. Но там незадолго до этих событий была зафиксирована вспышка холеры, и полиция не пустила бастующих на завод.

Продолжение последовало утром 27 мая. Недовольные засильем в промышленности выходцев из Германии отправились к заводу Цинделя. Управляющий Карлсен согласился пустить на территорию несколько представителей забастовщиков, чтобы они сами смогли удостовериться: никаких немцев тут нет. Полумеры не помогли – толпа накинулась на Карлсена. Полицейские попытались спасти беднягу, посадили его в лодку и оттолкнули от берега. Но толпа тут же забросала лодку камнями, и несчастный управляющий утонул. Никого, разумеется, не смущало, что погибший был не немцем, а шведом и имел российское подданство.

Жертвы немецкого погрома в Москве

Беспорядки продолжились в Хамовниках. Под раздачу попали вообще все, кто не понравился погромщикам, включая даже предприятия, принадлежавшие французам – союзникам по Антанте. Полиция приняла решение арестовать всех немцев в Москве, чтобы спасти их от расправы. Кроме того, их уволили со службы. А вот оружие против озверевшей толпы не применялось. Градоначальник считал, что нельзя так обходиться с патриотической манифестацией. Невероятного интеллекта был человек.

28 мая погромы прокатились по всей Москве. Красная площадь превратилась в базар, где с большим успехом шла торговля награбленными драгоценностями и иным имуществом. Закономерно появились и политические лозунги. Французский посол Жорж Морис Палеолог беспристрастно отметит в своем дневнике: «Толпа бранила Царских Особ, требуя пострижения Императрицы в монахини, отречения Императора, передачи Престола Великому Князю Николаю Николаевичу, повешения Распутина». Современные монархисты, рассуждающие о невероятной любви народа к Александре Федоровне, об этом, разумеется, не вспоминают. Равно как и о требованиях погромщиков в отношении «святого старца». Так значительно проще.

Власть спокойно взирала на все происходящее, считая погромы проявлением стихийного народного протеста против засилья немцев. Ну, имеют право подданные выразить недовольство! И лишь когда в Москве было зафиксировано 30 пожаров, высшие должностные лица спохватились. Полиции и войскам приказали открыть по погромщикам огонь. Но окончательно успокоить бушующую толпу удалось только к 5 июня – и то потому, что громить к тому моменту начали уже русские предприятия.

Общий ущерб составил в пересчете на современные деньги 60 миллиардов рублей. Для воюющей страны, чья экономика и так оставляла желать, мягко говоря, лучшего, – прекрасная иллюстрация абсолютной безмозглости властей. Интересно, с какими чувствами московский градоначальник осматривал Мясницкую улицу, где погромщики уничтожили все (!!!) магазины? Что испытывал этот удивительный человек при виде 60 полностью сгоревших зданий в центре города? Был ли он удовлетворен результатами своей кипучей деятельности, вчитываясь в статистику потерь: убито восемь иностранных подданных, семь солдат московского гарнизона, ранения получили свыше 500 москвичей?

Общий ущерб составил в пересчете на современные деньги 60 миллиардов рублей.

Николай II уроков из произошедшего не извлек. Он своим личным указом запретил принимать немцев на работу. Вы думаете, погромы от этого прекратились? Ничего подобного – они продолжались вплоть до падения 300-летней династии Романовых. Потом, начиная с мартовских дней 1917 года, громить начнут уже всех подряд. И вину за это несет лично государь император – как бы ни был этот факт неприятен его нынешним поклонникам.

В 1920-е годы в русской эмиграции возникнет союз ревнителей памяти Николая II. Его члены напишут великое множество апологетических статей и книг. Но предпочтут не вспоминать про события 1915 года. Неудобная тема. Особенно в свете безудержного восхваления в тех же самых кругах графа Келлера, который в значительной степени является связующим звеном между двумя эпохами: от событий Великой войны к Октябрьскому перевороту и немецкой оккупации части территории бывшей Российской империи. С него и начнем – перед тем как станем рассказывать про гетмана Скоропадского и события в самой Германии.