Россия в огне глобализации. Римские «каникулы» коммунизма (И. М. Болтовский, 2017)

Беда зашла с тыла

Итогом работы в Научно-исследовательском центре Высшей комсомольской школы при ЦК ВЛКСМ стала кандидатская диссертация, которую защитил в Академии общественных наук при ЦК КПСС. С тем и ушел из ВКШ. Еще – с сильным подозрением, что в общественных науках и партийно-комсомольской среде процветают формализм и откровенный карьеризм. Красный цвет партийных билетов на глазах выцветал, и если краснел, то нередко от стыда за тех, кто их носил в нагрудных карманах.

Получил корочки в Академии и… пошел возить молоко из Можайска в столицу. Сидишь за баранкой, за спиной целый фургон сметаны и молока, и жизнь казалась такой же наполненной и прекрасной. Молоко не водянистое, а маслянисто-пенистое, сметана как железобетон, пулей не пробьешь. Бодяжили ее в магазинах. Неслучайно в перестройку барыги-торгаши сделались главными толкачами рыночных реформ: наворованные деньги рвались превратиться в самовозрастающую стоимость, в капитал. В общем, «молочное» приключение было полезным для народа и познавательным для себя. Все бы хорошо, но… молоковоз, ГАЗ-53, съедал по ведру масла за день, и черные тучи над ним становились все чернее, а получить новьё перспектив не было. В автокомбинате мое бегство в народ восприняли с подозрением, из трудовой книжки было видно, что убег-то я не от плохой жизни. Вдобавок паспорт сообщал об элитном местожительстве, которое прослыло в народе как «ондатровый заповедник».

Поиски себя привели к тому, что было прописано в дипломе: стал преподавать во Всесоюзном заочном финансово-экономическом институте. Устроился на кафедру научного коммунизма, у философов мест не было. Заведовал кафедрой профессор Дмитрий Александрович Коваленко – настоящий ученый, настоящий коммунист, настоящий человек. Впервые, не считая близких, встретил личность столь высокого и чистого покроя. Было это в начале 80-х годов, к тому времени уже догадывался, что человеческая красота на дороге не валяется.

Пока был жив Коваленко, в институте нравилось все – и постоянные командировки, и общение со студентами. Преподавал не по книжкам, а по жизни, общался с аудиторией, как мне казалось, по-взрослому. Из того периода особенно запомнилась учеба в Институте повышения квалификации, который находился в МГУ, в родном корпусе гуманитарных факультетов. Что поразило – низкий уровень подготовки коллег, съехавшихся из разных углов Союза. Далеко не все имели философское образование, хотя были бойцами идеологического фронта, от которых во многом зависела судьба страны. Я увидел там, насколько бледный вид имели преподаватели философии во всех смыслах, хотя наука, ее роль в судьбе страны этого не заслуживали.

В том, что философия превращалась в поверхностную, схоластическую трескотню, ее вины не было, виноваты были те ученые, которые стали слугами партийных вождей, в целом политической системы, построенной управленцами-бюрократами. Прорабы коммунизма имели зачастую весьма отдаленное, нередко примитивное представление о том, что они строят. У меня не возникало претензий к коренному диалектическому материализму. Наоборот, я видел только правоту его основ. Вот, например, история из 1970-х годов. В Москве тогда получил известность врач-психотерапевт Виктор Давидович Столбун. Он окончил психологический факультет МГУ, получил медицинское образование, стал врачом-новатором и прославился в газетах, в частности «Известиях». Газетчики обвиняли его в сектантстве, насилии над детьми и взрослыми – только что не называли последним диктатором Европы. Между тем этот подвижник, грубо говоря, делал из дураков гениев, и это газетчикам не нравилось. Родители отдавали к нему на переплавку неуправляемых, запущенных детей-двоечников, обратно получали отличников-пятерочников, патриотов и общественников, которые экстерном оканчивали школу и на ура сдавали экзамены в ВУЗы. На чем строилось воспитание? На молитвах и церковных проповедях? Нет, он вернул к жизни диалектический материализм А.С. Макаренко, который на заре Советской власти лепил из детей-беспризорников полноценных членов общества.

Столбун лечил общественно-полезным трудом! Прививал отъявленным хулиганам любовь к коллективному творчеству, в него он стремился превратить всякую трудовую деятельность. Причем творчество было бескорыстным! Каждый рубль капал в общий котел. Таланты раскрывались посредством заинтересованного сотрудничества равных его участников, что исключало малейшие привилегии или послабления для кого-либо. Это происходило на уборке урожая в летние каникулы, в ходе организации театральных постановок, концертов и т. п. Я видел преображенных детей. Их раскованность, братская солидарность, готовность к взаимовыручке, живой пытливый огонь в глазах вызывали восхищение. Система Столбуна по своему содержанию была той же Программой КПСС воспитания нового человека, только в более очеловеченном, неформальном виде.

Универсальным ключом к детским умам являлся принцип – бытие определяет сознание! Это и есть один из важнейших постулатов правильно понятого диамата. Между его категориями нет каменных стен, но вместе с тем он однозначно утверждает, что не сознание, а материя есть творящее начало. Являясь первичной в связке бытие – сознание, она тем не менее пронизана неисчерпаемым созидательным духом вселенной. В определенном смысле можно сказать, что материя духовна. Сознание, вопреки богословской догматике, вторично, оно лишь бледная копия бесконечно глубокого внешнего материального и внутреннего, духовного, мира человека. Сознание раскрывается лишь в процессе труда и познания.

Вопрос о первичности материи или сознания – ключевой в понимании сути окружающей действительности и выборе путей разрешения ее противоречий. Идеалисты, в том числе богословы, уводят от борьбы за коренные изменения социальных условий, а материалисты, напротив, призывают к этому, доказывают, что дом надо строить с фундамента, а не с крыши. За что получают пинки от «демократов», обеспокоенных судьбами насильников-эксплуататоров, к которым, как они считают, ни в коем случае нельзя применять революционную «материальную» диктатуру, это, дескать, будет нарушением прав человека. С ними солидарны и богословы, жаждущие счастья на небе, а на земле, по их мнению, положено страдать – и чем больше, тем лучше – для спасения души человека. «Хорошую религию придумали индусы», – помнится, иронизировал Владимир Высоцкий.

Материальное бытие у врачевателя основывалось на трех китах— это коллективизм, любовь к своей матери и родной стране. Столбун вслед за Макаренко на практике доказал, что нет потерянных, никчемных людей, есть негодные, нечеловеческие социальные условия, которые уродуют душу человека, коробят или губят на корню таланты. Его практика служила лишним доказательством того, что идеал социального равенства – это не художественная фантастика и коммунизм не выдумка мечтателей, не утопия. Казалось бы, новатору и подвижнику В.Д. Столбуну деятели культуры, которых он вытаскивал из запоев, должны были на каждом углу ставить прижизненные памятники.

Вместо этого со страниц печатных изданий неслись обвинения в диктаторских замашках, призывы остановить эксперименты над нежными детскими душами. Общими усилиями властей и некоторых представителей творческой элиты лекаря выпихнули в провинцию, а его перспективную науку и практику затоптали, предав забвению. Наряду со сказанным обращает на себя внимание и другой факт. Мало кто знает, что нынешняя, по сути антигосударственная и антинародная, реформа образования началась не при Ельцине и Путине, как можно подумать, а в далекие 70-е годы. В те времена, когда известный академик Лев Семенович Понтрягин боролся против насаждавшегося сверху вредоносного усложнения школьного материала по математике. В результате этого у детей развивался комплекс неполноценности, подрывались вера в свои способности, интерес к естественным наукам, инженерному образованию, в стране падал конкурс в технические вузы…

Став академиком, будучи с детства незрячим, Понтрягин, как никто другой, знал, насколько человеку важно верить в себя. Он и его единомышленники, несмотря на академические звания, не смогли поставить заслон преступной, по сути, реформе. В этом случае о диктатуре властей и подавлении прав человека быть человеком почему-то никто не вспоминал. Государственники, академик Понтрягин и врач Столбун, потерпели поражение задолго до развала СССР.

Путь к коммунизму указывали оборотни

Развал государства начался задолго до 1991 года. Еще в те времена, когда приближенные к ЦК КПСС экономисты славили плановую экономику. А затем, в конце 1980-х— начале 1990-х гг., «почти все отделение экономики АН СССР, включая Аганбегяна, Шаталина, Петракова, Заславскую, Арбатова, других известных ученых… за каждым из них стояли крупные академические центры», возглавят рыночный переворот и будут работать на гайдаровскую партию «Демократическая Россия». Так пишет последний премьер советского правительства Валентин Сергеевич Павлов на 103-й странице своей книги воспоминаний «Упущен ли шанс?», изданной в 1995 г. Она представляет собой богатейшую энциклопедию сведений о том, кто и как гробил советское государство. Последующие его высказывания будут приводиться из этого же издания.

Путь к коммунизму освещали и указывали «верные ленинцы» Лацис, Гайдар, Улюкаев, окопавшиеся в цековском журнале «Коммунист». Лацис был членом ЦК КПСС, первым заместителем главного редактора, формировал тактику и стратегию издания. Гайдар заведовал экономическим отделом. После «Коммуниста» Гайдар успеет еще поработать верным ленинцем, завотделом в партийной газете «Правда», куда его приведет папенька, сын известного писателя и красного конармейца Аркадия Гайдара. Тимур Аркадьевич, работая в «Правде», имел вначале воинское звание капитана первого ранга, которое заслужил, наверное, не без влияния отцовского имени. Когда Т. Гайдар сменил капитанские погоны на контр-адмиральские, главред В.Г. Афанасьев, как рассказывали правдисты, увидев его на планерке в новой форме, заметил: «Да, Тимур, на контру ты похож. А вот на адмирала – нисколько!». Авторитет отца передался по наследству Егору, воплотившему в себе собирательный образ самовлюбленного буржуина Мальчиша-Плохиша из притчи его деда-писателя, а также сеньора Помидора, жестокосердного цербера властей, из сказки Джанни Родари. Масштабная личность, что сказать.

В 1978 г. Е. Гайдар закончил обучение на экономфаке МГУ, который пестовал Г.Х. Попов – о нем скажем чуть ниже. В 31 год вундеркинд уже восседал в командирском кресле «блатного» журнала «Коммунист», в 34— в «Правде». В 1984 г. Гайдар и ленинградская группа экономистов во главе с А. Чубайсом были вовлечены в работу Комиссии Политбюро ЦК КПСС по совершенствованию управления народным хозяйством. С этого времени началось такое, что ни словами рассказать, ни пером описать. О создании комиссии, о том, во что вылилось ее творчество, Гайдар рассказал в интервью журналисту Виталию Лейбину, которое он дал в 2006 г. (см.: «Откуда пришли реформы» на сайте «lnter-View.org»).

Формально комиссией руководил Предсовмина Н. Тихонов, рассказывал Гайдар. Но «реальным мотором был секретарь ЦК по экономике, впоследствии предсовмина, Н. Рыжков». В 1992 г. в интервью Л. Радзиховскому для газеты «Новый взгляд» Н. Рыжков вспоминал: «В ноябре 82-го года меня – совершенно неожиданно – избрали секретарем ЦК, и Андропов ввел меня в команду, готовившую реформы. Туда входили и Горбачев, Долгих… Об этой работе по подготовке реформ я не жалею. Ситуация была тяжелой, кризис зрел. Мы стали разбираться с экономикой, а с этого началась перестройка в 85 году, где практически были использованы итоги того, что сделали в 83-84-х годах. Не пошли бы на это – было бы еще хуже».

Одну из ее секций названной комиссии ЦК возглавлял академик, зять премьер-министра А. Косыгина, Джермен Гвишиани. В то время он, будучи заместителем председателя Государственного комитета по науке и технике, одновременно возглавлял Всесоюзный научно-исследовательский институт системных исследований (ВНИИСИ), где работали С. Шаталин, Е. Гайдар, П. Авен, В. Даниллов-Данильян, В. Лопухин, А. Жуков, М. Зурабов, С. Глазьев, Е. Ясин, Г. Попов и другие будущие бойцы правящего авангарда реформаторов. М. Полторанин, министр печати и информации, зампред правительства во времена Ельцина, назвал этот институт «московским филиалом того самого МИПСА (Международного института прикладного системного анализа. – И.6.)», ставшего «кадровым центром Бнай Брита». (М. Полторанин. Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса. М., 2010 г., стр., 241.) К Гвишиани и его соратникам мы еще вернемся ниже, когда разговор пойдет о Римском клубе.

В приведенном контексте название «Бнай Брит» звучит значительно и загадочно. Что за ним стоит? «Для лучшего понимания его роли использую сравнение с КПСС, – пишет Полторанин. – Все региональные организации партии беспрекословно подчинялись единому центру в лице ЦК. В мире имеется множество национальных масонских лож. И над ними, как и в КПСС, тоже властвует центральный орган – Бнай Брит. Это иудейский международный финансовый интернационал, ядро мирового масонства… Член Бнай Брита может быть масоном, а может и не быть, может быть евреем, а может— русским… лишь бы он исповедовал иудаизм» (там же, стр. 122). В связи со сказанным Полторанин напомнил, что «в декабре 88-го в Москве состоялось официальное открытие ложи Всемирного ордена Бнай Брит. На церемонии присутствовали чиновники из ЦК, Совмина и КГБ СССР. Прибыл из США руководитель этого ордена. Он сообщил, что… для 150 перспективных членов Бнай Брита в Ленинграде начинают давать уроки каратэ. (У нас во власти имеются каратисты из Петербурга?) Как мы теперь знаем, в это же время пошел массовый вывод за рубеж активов Советского Союза. Когда и сама кремлевская власть, и ведомственная номенклатура рассовывали по заграничным банкам богатства страны. Случайное совпадение? (Там же, стр. 122). Подробно эту историю описал бывший депутат Госдумы С.П. Шашурин в «Заявлении президенту РФ Д.А. Медведеву» от 26.09.2010 (см. на сайте «samlib.ru»).

Теперь обратимся к интервью Гайдара. Он говорит, что привлек к деятельности цековской комиссии А. Чубайса, С. Васильева и других членов ленинградской группы экономистов. После этого начали регулярно проводиться их «посиделки» в пансионате «Змеиная горка» под Ленинградом. «В процессе работы сформировалась команда людей, – исповедовался "змееныш", – которые понимали, что происходит в Советском Союзе, способные вместе работать… Это был серьезный капитал, который пригодился в 1991–1992 годах и на протяжении многих последующих лет. Люди, которые занимали места в экономическом блоке правительства, менялись, но контекст, общее понимание проблем, способность работать вместе – остались».

О членах гайдаровской команды Полторанин писал: «Всех их с подачи Гайдара Ельцин рассадил по важным в стратегическом плане высотам. Авен, к примеру, стал министром внешнеэкономических связей, завлаб Виктор Данилов-Данильян – министром природопользования (выдача лицензий на добычу нефти и других полезных ископаемых), Владимир Лопухин – министром топлива и энергетики» (там же, стр. 242). А вот как Гайдар, по версии Полторанина, оказался у руля государства: «Гавриил Попов публично заявил, что за назначение в правительство РФ Гайдара с его командой американцы обещали Ельцину 30 миллиардов долларов… У Попова – одного из первых стажеров венского кадрового центра Бнай Брита – информация, должно быть, из первых рук» (там же, стр. 242).

Какая задача была поставлена перед демреформаторами СССР, а потом и России? «В военную угрозу со стороны СССР штабисты Бнай Брита, как меня уверяли, – говорит Полторанин, – не верили. А вот экономической экспансии Советского Союза сильно боялись. Плановая система и аскетизм общества поднимали экономику нашей державы: при всех издержках советского строя процент прироста валового национального продукта в СССР был в два раза выше, чем в западных странах! При огромных природных ресурсах достаточно было модернизировать производство, а также отделить овец от козлищ в материальном стимулировании, и Советский Союз согнал бы с мировых рынков всех конкурентов. Не согнал. Потому что с кремлевской помощью удалось ликвидировать сам Советский Союз. Но осталась Россия с ее мощной промышленной базой, способной и возродить державу, и выдвинуть ее в мировые лидеры. А страна-то должна стать всего-навсего сырьевым придатком Всепланетной Олигархии. И штабисты Бнай Брита продумали тогда стратегию деиндустриализации России, демонтаж российской экономики и предложили ее под грифом "УТ" ("Управляемый Торнадо"). Они рекомендовали запустить смерч приватизации и дробления крупного производства, но с заданными параметрами движения. В первую очередь разрушать надо то, что может послужить базой "для возрождения коммунизма". А это прежде всего военно-промышленный комплекс… Это электронная и радиопромышленность, это станкостроение, это гражданское авиа- и судостроение. Словом, все, что имело отношение к высокотехнологичным отраслям российской экономики» (там же, стр. 243–244).

Фридман и Сакс тут как тут

Теперь обратим внимание на то, что пишет дальше автор российского бестселлера: «Главным советником к Ельцину Бнай Брит приставит американского экономиста, профессора Гарвардского университета Джеффри Сакса. Он творец политики шоковой терапии… С таким же мандатом бнайбритского МВФ Сакс будет неафишируемой правой рукой Ельцина с ноября 91-го по январь 94-го, директивные указания его группы забугорных инструкторов пойдут Гайдару, Чубайсу, Черномырдину и некоторым другим. Тем останется только переводить указивки с английского, оформляя их в виде постановлений правительства, проектов президентских указов или федеральных законов, и принимать к исполнению. (Вместе с Саксом в Россию прибудет еще десятка два американских советников.)» (Там же, стр. 245.)

Теперь приведем соображения Павлова о взлете карьеры Гайдара. Рыхлый, невзрачный, воротник пиджака вечно усыпан перхотью – и вдруг этот ничем не примечательный, без каких-либо достижений в науке, шлепающий губами «пузырек» становится исполняющим обязанности главы правительства. Как это могло случиться? Спустя годы, не переставая удивляться, Павлов писал: «Остается снова и снова поражаться той легкости, с какой свежеиспеченному, совершенно неопытному в практических финансовых вопросах доктору наук был доверен штурвал российской экономики. Кто-то очень и очень преуспел, подсунув Ельцину этого молодого человека и создав ему грандиозную рекламу в СМИ. Случайностей в таких крупных делах не бывает. Гайдара Ельцину, по моему мнению, именно подсунули – вместе с его заокеанским "комиссаром" Джеффри

Саксом» (стр. 223). От себя заметим, что до этого Сакс успеет послужить шоковым терапевтом в Боливии, Чили, Польше и полудюжине других стран.

О деятельности Сакса и его подопечных в России поделилась своими соображениями американский журналист Наоми Кляйн в книге «Доктрина шока. Расцвет капитализма катастроф», изданной в Москве в 2009 г. через два года после ее выхода в США. «Чтобы обеспечить "чикагских мальчиков" Ельцина идеологической и технической поддержкой, правительство США оплатило работу экспертов по переходному периоду, которые отвечали за самые различные вещи: писали указы о приватизации, создавали фондовую биржу нью-йоркского типа, разрабатывали для России рынок инвестиционных фондов. Осенью 1992 г. USAID (Агентство США по международному развитию. – И.Б.) заключило контракт на 2,1 миллиона долларов с Гарвардским институтом международного развития, который посылал команды молодых юристов и экономистов (во главе с Саксом. – И.Б.) для поддержки команды Гайдара. В мае 1995 года Гарвард назначил Сакса директором Института международного развития – это означало, что в России в период реформ он играл двойную роль: сначала был независимым советником Ельцина, а затем возглавил крупнейший форпост Гарварда в России, финансируемый правительством США» («Доктрина шока…», стр. 291–292).

Позже, оглядываясь на оставленные после себя обугленные развалины, Сакс будет сваливать вину за случившееся на стоявших за ним правительственных чиновников, оправдываясь тем, что тогда «многие вашингтонские махинаторы при власти все еще продолжали играть в холодную войну. Для них экономическая катастрофа России была геополитической победой, решающим триумфом, который демонстрирует превосходство США» (там же, стр. 326).

Обобрав население либерализацией цен в ходе шоковой терапии, Гайдар и его сотоварищи лишили промышленность, транспорт, торговлю, село кредитных ресурсов, составлявших более половины оборотного капитала. Это было равносильно удару атомной бомбы по экономике. И разумеется, по населению! Не все знают, а кто знает, далеко не все осознают в полной мере тот факт, что нанесенный Гайдаром и его подельниками удар по народному хозяйству страны сравним с потерями от войны. Гайдаровцы доказали, что информационное оружие превосходит по эффективности военное. Оно поражает мозги, и тогда противник собственными руками затягивает веревку на своей шее.

Джеффри Сакс давно покинул Россию, но дело его никуда не девалось. «Гарвардский проект» Бнай Брит тихой сапой продвигается вперед: по нему «достаточный уровень населения для России – 35 миллионов человек. Крайний срок исполнения задачи – 2050 год», – пророчествовал Полторанин в 2010 году. («Власть в тротиловом эквиваленте», стр. 468.)

Что же такое «Гарвардский проект», с чем его едят, как говорится? Гайдар и К° с фанатизмом амбициозных и восторженных провинциалов уверовали с подачи своих наставников в чудодейственную силу экономической теории американского экономиста Милтона Фридмана. Монетаристская концепция Фридмана родилась в середине 50-х годов в Чикагском университете, затем пустила корни в Гарварде как реакция на планетарное усиление левых настроений. В дальнейшем она практиковалась властями США в качестве гибридного оружия холодной войны, действующего на основе применения метода шоковой терапии. Начиная с Латинской Америки, широко использовалось по всему свету, в том числе в России, для захвата мирового рынка транснациональными корпорациями США.

Гайдаровцы, слепо преклонявшиеся перед западными авторитетами, чем страдало большинство «золотой» молодежи, вряд ли догадывались об этом. История экспансии американского капитала, не гнушавшегося никакими средствами для глобализации мировой экономики и установления тотального политического диктата над миром, подробнейшим образом освещена упоминавшимся выше журналистом Наоми Кляйн в книге «Диктатура шока. Расцвет капитализма катастроф», ставшей в США очередным ее бестселлером.

Известный американский актер и режиссер Тим Роббинс, прочитав это исследование, испытал чувство ужаса: «Откровение! С несравнимой отвагой и ясностью мысли Наоми Кляйн создала самую важную и насущную для своего поколения книгу. В ней она разоблачает лжецов, воров и убийц, срывая маску с экономической политики чикагской школы и являя миру ее связь с хаосом и кровопролитием, которые царят повсюду в мире. "Доктрина шока" – столь важная и столь убийственно разоблачающая книга, что она вполне могла стать катализатором, поворотным моментом, отправной точкой в движении за экономическую и социальную справедливость» (это письмо, как и ряд других подобных отзывов, приводится на форзаце книги).

Говоря о том, кто такой Фридман и что такое «фридма-номика», Кляйн пишет: «Фридман называл себя "либералом" но его американские последователи, в чьих головах либералы ассоциировались с высокими налогами и хиппи, обычно относили себя к консервативным "классическим экономистам" сторонникам свободного рынка, а позднее— к приверженцам рейганомики… то есть политики невмешательства государства. В мире это учение преимущественно называют неолиберализмом, часто свободной торговлей или глобализацией. Лишь с середины 90-х годов это направление мысли, которое возглавляли столпы правого крыла, долгое время связанные с Фридманом, такие как фонд Heritage, Институт Катона (ныне там трудится бывший советник Путина гайдаровец А. Илларионов. – И.Б.) и Американский институт предпринимательства, стало называть себя неоконсервативным. Это мировоззрение поставило всю мощь военной машины США на службу корпоративным целям» (там же, стр. 30–31).

Далее раскрывается направленность идеологии неоконов. Все перечисленные выше «идеологические инкарнации, – пишет журналист, – сохраняли верность экономической триаде: устранению государственного контроля, полной свободе корпораций и минимуму социальных расходов, но ничто из перечисленного не дает адекватного представления об этой идеологии» (там же, стр. 31). Прервем на секунду автора и заметим, что названный курс вкупе с монетаристскими методами регулирования рынка известен под названием Вашингтонского консенсуса, доктринальными положениями которого со времен Гайдара и до сей поры под приглядом МВФ руководствуется Кремль.

Кляйн продолжает: «Фридман утверждал, что его движение представляет собой попытку освободить рынок от государства, но реальная история того, что происходит, когда его чистый замысел воплощается на практике, – это совсем другая вещь. В любой стране, где за последние три десятилетия применялась политика чикагской школы, возникал мощный альянс между немногочисленными самыми крупными корпорациями и группой самых богатых политиков, причем граница между этими группами была нечеткой и изменчивой. В России миллиардеры – частные игроки в таком альянсе – называются олигархами, в Китае их зовут "князьками" в Чили —"пираньями" в США, в правление Буша-Чейни, – "первопроходцами". Эти политические и корпоративные элиты отнюдь не освобождают рынок от государства, они просто сливаются с ним, присваивая себе право распоряжаться ресурсами, которые ранее принадлежали обществу, от нефтяных скважин России до общественных земель в Китае или контрактов на восстановительные работы в Ираке при отсутствии конкуренции» (там же, стр.31). Нарисованная картина хорошо нам знакома – так и видишь тут сплошь кремлевские и приближенные к ним лица!

Читаем дальше, то ли еще будет. «Более точный термин для системы, которая стирает границы между Большим Правительством и Большим бизнесом, – это не либерализм, не консерватизм и не капитализм, но корпоративизм. Его главная характеристика – переход значительной массы общественного богатства в частные руки, часто при этом растут долги, возникает все более широкая пропасть между неимоверно богатыми и на все готовыми бедняками, и появляется агрессивный национализм, который позволяет оправдать бесконечные расходы средств на безопасность. Для людей, которые находятся внутри этого пузыря огромного богатства, это самое выгодное положение дел. Но, поскольку подавляющее большинство людей оказывается вне пузыря, корпоративное государство начинает проявлять и другие характерные черты: агрессивный надзор (и снова в этом случае государство и огромные корпорации начинают торговать выгодами и контрактами), массовые аресты, ограничение гражданской свободы и часто, хотя и не всегда, пытки» (там же, стр. 31–32). Нет, сказанное вовсе не копия, снятая с России. Это обобщение современной мировой практики глобализации. Наша страна далеко не первая жертва этой политики.

Какую же роль играет коллективный шок в ее осуществлении? «Адепты доктрины шока убеждены, что только великие катаклизмы – потоп, война, террористический акт – могут создать широкое и чистое полотно (в массовом сознании; речь идет о тактике промывания мозгов. – И.Б.), которое им так необходимо. Именно в такие моменты, когда нам психологически и физически не за что держаться, мы становимся особенно податливыми. И тогда эти художники берут подготовленный материал в свои руки и начинают работу по переделке мира» (там же, стр. 38). В сказанном, наверное, можно найти ответ на вопрос, почему новостные сообщения на телеэкранах и по радио, как правило, начинаются с показа и рассказов о катастрофах, различного рода трагедиях если не в своей стране, то в других, порой самых крошечных и удаленных уголках земного шара. Народ должен постоянно находиться в состоянии психологического стресса, чтобы терпеливо сносить наступление властей на его социальные и политические права, закрывать глаза на ущемление конституционных свобод. А не то, если начнете брыкаться, будет еще хуже – посмотрите, что кругом творится!

Чем больше государство освобождает себя от социальных обязательств, тем чаще народ задумывается: а на кой ляд мне нужно такое государство, которое обдирает как липку налогами, а взамен показывает кукиш? Постепенно все более широкие массы населения будут приходить к мысли, а не лучше ли отдать власть мировому правительству— вон какая замечательная демократия получилась на Западе, пусть он и володеет нами. Страны Восточной Европы, Прибалтика, затем и Украина, устав от бесконечных шоковых потрясений, вызванных безответственной политикой своих олигархов, дружными рядами ринулись в Евросоюз, являющийся прообразом глобального сверхобщества. По мере роста недовольства европейской демократией, особенно после наплыва в Европу мигрантов в распростертые объятия А. Меркель, куда будут поворачиваться их взоры? Конечно, к США, которые проповедуют идею нового мирового порядка, якобы ниспосланную самим господом богом. Слово «порядок» оказывает магическую силу, когда кругом творится анархия. И в один прекрасный момент он может воцариться под эгидой США!

Улита едет, когда-то будет. Пока же вернемся, как говорится, к нашим баранам. После вышесказанного о пылком и страстном увлечении гайдаровцев рыночным фундаментализмом Фридмана можно представить ход мысли, которая привела их в 1988 г. к выводу, что намеченные ими преобразования неизбежно закончатся развалом Советского Союза. Лейбин в уже упоминавшемся разговоре с Гайдаром задал последнему вопрос: «Можете припомнить момент, когда вы поняли, что СССР ждет крах?». На что его собеседник ответил: «Первый раз эта тема начала обсуждаться на семинаре в 1988 году. Один из наших коллег сформулировал тезис, что крах Союза неизбежен». Не связан ли с этим тот факт, что уже в следующем 1989 г. полетели один за другим краеугольные камни из фундамента СССР? Здесь придется напомнить хронологию тех событий.

В сентябре 1989 г. Пленум ЦК КПСС, по наущению горбачевцев, постановил, что «Союзным республикам должны принадлежать права суверенных социалистических государств. Высшие представительные органы власти республик (государств) могут опротестовывать и приостанавливать действие постановлений и распоряжений союзного правительства на своей территории». Высший партийный орган позволил республикам плевать на распоряжения властей союзного государства?! Дальше – больше. В ноябре 1989 г. появляется закон СССР об экономической самостоятельности прибалтийских республик. Получив этот приоритет, они, естественно, не могли им не воспользоваться после развернутой А. Яковлевым в СМИ яростной компании по разоблачению якобы предательской сущности Пакта Молотова – Риббентропа и первыми вышли из Союза.

В марте 1990 г. третий Съезд народных депутатов СССР отменил шестую статью Конституции СССР о руководящей и направляющей роли КПСС в жизнедеятельности советского государства. КПСС являлась стержнем политической системы СССР – и этот стержень выдернули! Причем сами коммунисты, составлявшие большинство участников того съезда! Которые поступили так вопреки положению новой (горбачевской! – И.Б.) редакции Программы партии, принятой XXVII съездом КПСС в 1986 г., о возрастании руководящей роли отряда коммунистов, что в числе прочего было обусловлено «нарастанием агрессивности империализма, необходимостью повышения бдительности, обеспечением безопасности страны» («Программа КПСС. Новая редакция». М., 1986 г., стр. 178). Это могло произойти только по указанию и под давлением Горбачева и К°.

В апреле 1990 г. Съезд народных депутатов принял закон о языках народов СССР, позволивший национальным республикам отказаться от бумагооборота на русском языке – еще один стержень долой! Затем третьего апреля 1990 г. Верховный Совет СССР утвердил постановление о порядке выхода из СССР, развязав руки политикам, заинтересованным в развале Союза. Хотя в то время ни для кого не было секретом, что таковые имеются и ждут не дождутся зеленого света.

Следует подчеркнуть, что развал СССР не был самоцелью либералов-рыночников. Дело в том, что у глобализаторов не было возможности проглотить экономически самодостаточный Союз, чтобы превратить его в зависимую от Запада полуколонию. Употребить государство, не подавившись, можно было лишь по частям, предварительно развалив его единый народно-хозяйственный комплекс. В результате бывшие союзные республики теряли возможность независимого развития, после чего так или иначе попадали в паутину экономической зависимости от Запада.

Что и случилось с Россией. В настоящее время остатки ее экономической самостоятельности держатся лишь на фактически монопольном положении «Газпрома» в обеспечении топливом Европы. И то лишь в силу того, что это обусловлено обеспечением личных интересов кремлевских властей. Можно сказать, что России в этом смысле с президентом, привязанным к «Газпрому», повезло.

Возвращаясь к прерванной теме, заметим, что подобных Гайдару противников Союза ССР, перебежчиков с «революционным прошлым» из авангарда строителей коммунизма в стан его врагов и предателей было пруд пруди. Лацис, Шаталин – из той же обоймы. Содержание их мозгов не соответствовало авторитету предков, которым они пользовались. Природа, как известно, часто отдыхает на потомках!

Лацис был племянником латышского писателя, Лауреата двух Сталинских премий Вилиса Лациса. Шаталин – сыном секретаря обкома КПСС, племянником завотделом ЦК КПСС по кадрам – должность еще та. Не отсюда ли стремительный взлет его карьеры – в 31 год зам. директора НИИ при Госплане СССР, в 34 – Лауреат Госпремии, в 40 – член-корреспондент АН СССР; при Горбачеве, в 1987 г., получил академика – презент генсека и его команды.

Если на перечисленных деятелях природа предков отдыхала, то с Гавриилом Поповым ей было не до скуки. В поте лица мыслитель с греческим профилем руководил экономическим факультетом МГУ. Растил молодую смену строителей нового мира без голодных и рабов, разглядел среди них самовлюбленного барчука Гайдара и других подававших надежды юношей, которые впоследствии сольются воедино в деле крушения основ советской экономики.

В 1985 г. в издательстве «Экономика» профессор Попов родил высокоидейный труд «Эффективное управление». Там есть замечательные откровения, например он пишет: «Ленинские идеи позволили партии и государству создать исключительный по своей эффективности механизм управления строительством социалистической экономики» (стр. 171). В целом книга профессора была нацелена на дальнейший расцвет развитого социализма (его придумал, как покажем ниже, журналист Бовин) и приближение к коммунизму. Для чего следовало навалиться на «разработку той системы управления, которая необходима экономике развитого социализма… Основные направления, исходные фундаментальные положения развития механизма управления определены в документах партии и правительства», – подчеркивал Попов. Далее следует звонкая дробь цитат из работы В.И. Ленина, материалов Пленума ЦК КПСС. Кто мог усомниться, что Попов – верный ленинец! Только на рубеже 90-х выяснится, что это был Федот, да не тот. Когда коммунизм канет в Лету, Попов сознается, что все советские годы спал и видел его гибель. Думаю, что в МГУ он не мог не делиться своими сновидениями в студенческой среде, где в те времена вошли в моду критические настроения к советской власти. Когда я учился, во второй половине 60-х, такие настроения присутствовали, но моды на них еще не было.

Что делал профессор на практике, став Председателем Московского городского Совета народных депутатов? Создавал залежи продуктов на городских складах и дефицит на прилавках магазинов, распаляя недовольство москвичей Советской властью. «Авторитетная» деятельность Попова, Лужкова и прочих дорогих москвичей немало стоила городской казне. Она подробно освещается в книге А. Кольева «Мятеж номенклатуры», изданной в 1995 г.

Надо ли удивляться, что в 80-е годы от плановой экономики СССР остались рожки да ножки. План – это учет всех факторов производства на основе его научной организации в рамках поставленных задач. Как он формировался на деле? Брался, по сути, с потолка, задания давались от достигнутого результата! Как он достигался – планировщиков не волновало. Подобный волюнтаризм порождал теневую экономику, в результате чего как грибы после дождя множились цеховики и прочая торгашеская нечисть, служившие при Горбачеве тараном в развале государства. Работая в «Правде-5», довольно подробно проследил эту давно забытую и почти неизученную историю в серии статей под названием «Россия – XX век. Предварительные итоги» (15–17 августа 1996 г.).

Чем занимались философы в 1970-1980-е гг. Боролись с извращенцами идеи коммунизма? Нет, заткнув уши и закрыв глаза на окружавшую действительность, утонув с головой в пухлых рукописях, они скрещивали и ломали копья в спорах об отчуждении, опредмечивании и распредмечивании человека, витая в далеких небесах, оторванные от земной жизни. При этом, отвечая на вопрос, чем отличается домарксистская философия от марксистской, они заученно твердили: тем, что до Маркса философы пытались объяснить мир, а наша задача его переделать! До реальных дел руки, как правило, не доходили. Под «мудрым» руководством «верных ленинцев» в обществе тихо и мирно расцветали индивидуализм, торгашество и мещанское потребительство. Патриотизм уступал место западничеству, проявлявшемуся не в тяге к западной культуре, а в тяге к заграничным шмоткам, коммунистические идеалы увядали и выхолащивались.

Героический народ терял веру в себя и жизненность русской нации. Рабы, «кухаркины дети», в кои-то веки свергли господ эксплуататоров, взяли власть в свои руки, недосыпая и недоедая, понастроили пропасть заводов и фабрик, благодаря чему разбили наголову мировой фашизм! И что получилось в результате всех грандиозных побед и героических свершений? Сели в лужу! А тут еще как-то очень кстати в 1975 г. появилась песенка, заполонившая радиоэфир, про какое-то «поле чудес» в какой-то «стране дураков». Слушал народ слова, написанные Б. Окуджавой для детского кинофильма, и гадал: то ли ему плакать, то ли смеяться вместе с детьми.

Властная пропаганда упорно, как вкручивают в дерево саморез, внедряла в людские мозги недоверие к коммунизму. Кто-нибудь замечал происходящее? Тревогу подняли писатели Шевцов и Кочетов. Иван Шевцов мощно ударил в набатный колокол в 1964 г. в романе «Тля», затем в 1969 г. Всеволод Кочетов всполошил и поставил на дыбы «прогрессивную» творческую элиту книгой «Чего же ты хочешь?». Шевцову «повезло» больше, его певцы побед коммунизма попросту замалчивали. Кочетова отметелили по первое число. Сталинист и закоренелый консерватор – такой вынесли ему моральный приговор, равносильный смертной казни через повешение.

Птицы из гнезда Куусинена

Страна между тем катилась в пропасть под музыку речей генсека Брежнева, которые сочиняли «композиторы» – академик Арбатов, журналист Бовин, «философ» Бурлацкий и прочие будущие пророки глобализации вкупе с рынком и бандитским капитализмом. Мог социализм развиваться в тех условиях, которые сложились в хрущевский и брежневский период? Страна жила за счет инерции, заданной Великим Октябрем, находясь под идеологическим гнетом пятой колонны. В своих мемуарах Арбатов, Бурлацкий, Попов признаются в том, что мысленно вели двойную жизнь.

В книге «Свидетельство современника» (М., 1991 г.) Арбатов пишет, какой цели посвятил свою научную деятельность. Говоря о роли Хрущева и «разоблачительного» XX съезда партии в разгроме авторитета И.В. Сталина, он заключает: «Сталинщину, ее наследие… можно было преодолеть лишь в борьбе – длительной, острой, охватывающей самые разные стороны общественной жизни. Даже самый совершенный доклад (выступление Хрущева. – И.Б.), самое совершенное решение съезда не могли заменить этой борьбы, огромной работы по переделке всего общества» (стр. 29). Свержение с партийного пьедестала Сталина вело к отрицанию всего сталинского периода, а значит— отрицанию социализма, что тогда от него оставалось? Разоблачение «сталинщины» в хрущевский период и больше ничего!

Арбатов разоружал партию и государство не только идейно. В дальнейшем во время горбачевской перестройки руководимый им Институт США и Канады АН СССР инициировал и разрабатывал договоры об ограничении ракетно-ядерных вооружений, которые создавали преимущество США. Этому безуспешно пытался противостоять Маршал Советского Союза С.Ф. Ахромеев. Академик упорно стоял на своем: «Сегодня я убежден, что демилитаризация нашего общества, как и демилитаризация международных отношений является не только важнейшей предпосылкой прогресса, но и условием выживания человечества» (там же, стр. 370). СССР и Россия, выполняя пожелания арбатовцев, разоружались в одностороннем порядке в пользу Запада.

В хрущевские времена реформаторы социализма, спрятавшие головы под крылом занимавшего высокий партийный пост О.В. Куусинена, подрывали основы государства исподволь, скрытно разворачивая его идеологические паруса в направлении капитализма. Превращая в глазах общества всю советскую историю в сплошное кровавое месиво, они представали перед ним в белых одеждах борцов за свободу и демократию, завоевывая авторитет у несведущих и легковерных людей, а также тех, у кого были веские причины обижаться на советскую власть.

Краеугольный камень в политику демократизации коммунизма, а фактически поворота его на 180 градусов, заложил учебник «Основы марксизма-ленинизма», изданный под редакцией хрущевского академика, секретаря ЦК КПСС, члена Президиума ЦК КПСС О.В. Куусинена в 1960 г. Там впервые громко прозвучал тезис о перерастании государства диктатуры пролетариата в общенародное государство. С какой радости это произошло? Радость была одна – отказ от сталинского наследия. Эта привлекательная с виду идея сыграла роль мины замедленного действия. В написании книги участвовали Арбатов и Бурлацкий. Последний оказался первым, кто прокукарекал в печати, что время диктатуры пролетариата, слава богу, кончилось. Что же шло ей на смену?

В названной выше автобиографической исповеди Арбатов отвечает: «По существу, мы тогда только подступали к сегодняшней, куда более решительной постановке вопроса о соотношении классовых и общечеловеческих задач, об их тесной взаимосвязи, а также о приоритете (выделено мною. – И.Б.) последних. Жизнь, потребность очистить марксизм-ленинизм от сталинских извращений поставила авторский коллектив перед необходимостью заново продумать также вопросы о применении рабочим классом насилия, о диктатуре пролетариата и об условиях отмирания государства» (стр. 373–374).

Достижения куусиненцев закрепил XXII съезд КПСС, состоявшийся в 1961 г. Он принял новую, третью программу партии, в которой Первый секретарь ЦК КПСС Н. Хрущев, мечтавший о славе И. Сталина, победившего фашизм, объявил о полной и окончательной победе социализма в СССР. Это дало теоретическое основание упразднить за ненадобностью опошленную и оболганную диктатуру пролетариата. Хрущевские «программисты» ничтоже сумняшеся провозгласили построение общенародного государства, переходящее якобы ни больше ни меньше к построению коммунизма.

Призыв скакнуть в светлое завтра вызвал недоумение у многих партийцев, тех, кто видел нараставшие ухабы в экономике и мелкобуржуазные мещанские вывихи в образе жизни некоторых слоев общества. Война выбила львиную долю коммунистов по убеждению, и последствия этой утраты стали вылезать наружу, принимая все более опасный для Советской власти характер. Яркую картину загнивания социализма нарисовал острым сатирическим пером писатель-коммунист В. Кочетов в романе «Чего же ты хочешь?». В нем он поставил перед руководством партии вопрос: «Товарищи дорогие, понимаете ли вы, куда ведете страну?».

На него попытался ответить «самодельный» философ, юрист по образованию, Ф. Бурлацкий, которому кто-то осмелился доверить написание статьи о диктатуре пролетариата для 2-го тома Философской энциклопедии. Она была издана в 1962 г. под редакцией академика Ф.В. Константинова. Выданный на-гора плод новаторской мысли, который по важности темы занимает одно из центральных мест в энциклопедии, представляет собой сплошное нагромождение противоречащих одно другому, не стыкующихся между собою положений. Куда смотрели научный совет издательства и редакционная коллегия, где были собраны корифеи философской науки? Послушно выполняли команду ЦК – должно быть, так.

Вначале автор приводит цитату из «Критики Готской программы» К. Маркса, где четко и недвусмысленно сказано, что между капитализмом и коммунизмом лежит период революционного превращения первого во второе. «Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата». Далее следует указание на В.И. Ленина, который считал (как и Сталин. – И.6.), что вопрос о диктатуре пролетариата является главным в марксизме. «В признании Д. п. Ленин видел «…самое глубокое отличие марксиста от дюжинного мелкого (да и крупного) буржуа. На этом оселке надо испытывать действительное понимание и признание марксизма», – писал «верный ленинец» Бурлацкий.

После этого он берет в руки оселок, подвергает себя испытанию и пафосно заявляет, что «марксизм-ленинизм ведет решительную борьбу против догматич., вульгаризаторского толкования Д. п., стремления увековечить ее, преувеличения роли насилия при переходе к социализму и коммунизму». Так что же, выходит, Д. п. все же не годится для построения коммунизма? Потому как она, вся из себя ужасная такая, не лишенная порока насилия. Хотя классики ни в коей мере не сводили это понятие к насилию. Даже не надо быть классиком, чтобы уловить несовпадение понятий власти и насилия, первое куда как шире. Поймал это различие и Бурлацкий. После неуместного перла о насилии, он, аки невинный ангел, продолжает: «По самой своей природе диктатура рабочего класса – глубоко демократическая власть, т. к. по своему объективному экономическому и политическому положению рабочий класс не стремится и не может (не может! – И.Б.) стремиться к установлению господства над другими слоями трудящихся масс». Если верно последнее заявление, на чем решительно настаивает Бурлацкий, тогда зачем понадобилось отменять «Д. п.», теоретическое положение, которое является главным в марксизме? Затем, что Хрущев, а также Бурлацкий сотоварищи уже построили социализм полностью и окончательно и одной ногой стояли в коммунизме! Где они взяли основания для такого вывода, сделанного через какие-то считанные годы после военного подавления Хрущевым антикоммунистического мятежа в Венгрии? До этого были известные события в ГДР, а после, через семь лет, произойдут волнения в Чехословакии, и там снова потребуется военное вмешательство Москвы. «Окончательно победивший социализм», который держится на штыках, – это не власть народа, а нечто совершенно иное.

Бурлацкий писал о полной и окончательной победе социализма в 1962 году, когда грянул карибский кризис, едва не похоронивший и социализм, и капитализм, вместе взятые. Как видно, империализм и не думал сдаваться, наоборот, он продолжал наращивать экономические и военные мускулы! Как можно было, находясь в агрессивном капиталистическом окружении, говорить о полной и окончательной победе социализма? Притом что социализм еще был в строительных лесах. Не успели возвести стены здания, как его опорные конструкции стала разъедать ржавчина командно-бюрократических методов управления. Чтобы избавиться от нее, предстояло на деле обобществить средства производства через развитие рабочей демократии. Кто мог решить эту задачу – управленцы, закосневшие в своем величии? Только сам рабочий класс в условиях его диктатуры, в ленинском понимании этого слова. Только так и не иначе можно было демонтировать командно-бюрократическую систему, недалеко ушедшую от государственного капитализма. В.И. Ленин указывал, что социалистическое государство, по сути, является буржуазным и не дает повода отпускать идеологические вожжи, чтобы бездумно и беззаботно наслаждаться победой коммунизма.

Идея общенародного государства, выпестованная Бурлацким с подачи Куусинена, о чем он признается в книге «Вожди и советники», в корне противоречит представлению о социализме К. Маркса, изложенному в «Критике Готской программы», и В.И. Ленина, развитому в работе «Государство и революция». Они писали, что при социализме сохраняется буржуазное право равенства, как равное право каждого на равный продукт труда. «"Равное право", – отмечал Маркс, – мы здесь действительно имеем, но это еще "буржуазное право", которое, как и всякое право, предполагает неравенство. Всякое право есть применение одинакового масштаба к различным людям, которые на деле не одинаковы, не равны друг другу, и потому "равное право" есть нарушение равенства и несправедливость» (цит. по сборнику: «В.И. Ленин. О привлечении масс к управлению государством». М., 1962 г., стр. 23–24).

В.И. Ленин, продолжая мысль Маркса, подчеркивал, что других норм, кроме «буржуазного права», при социализме нет. «И постольку остается еще необходимость в государстве, которое бы, охраняя общую собственность на средства производства, охраняло равенство труда и равенство дележа продукта». Отсюда Ленин делает, казалось бы, самоубийственный вывод: «Буржуазное право по отношению к распределению продуктов потребления предполагает, конечно, неизбежно и буржуазное государство, ибо право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права» (там же, стр. 24). Т. е. социалистическое государство в известном смысле было буржуазным! И в определенных условиях могло создать почву для контрреволюционного переворота. Такая угроза сохранялась до полной победы коммунизма.

Вывод из вышесказанного может быть один: отказ от диктатуры пролетариата на первой фазе коммунизма означал поворот государства на путь реставрации капитализма. Если следовать Марксу и Ленину, социализм и общенародное государство – это понятия антиподы, первое означает диктатуру пролетариата, второе – буржуазии. В рассматриваемом конкретном случае Программа КПСС утвердила диктат нарождавшейся новой буржуазии в лице партхоз-номенклатуры. Диктатура пролетариата обеспечивала трудящимся охрану общей собственности на средства производства и не давала воли частнособственническим рецидивам, проистекавшим из сохранявшегося буржуазного права равенства. В противном случае открывалась реальная возможность появления теневой буржуазии и всего того, что случилось в СССР при Горбачеве.

Экономической основой отмирания диктатуры пролетариата, по Ленину, «является такое высокое развитие коммунизма, при котором исчезает противоположность умственного и физического труда, исчезает, следовательно, один из важнейших источников современного общественного неравенства и при том такой источник, которого одним переходом средств производства в общественную собственность, одной экспроприацией капиталистов сразу устранить никак нельзя» (там же, стр. 25).

Можно ли, будучи в здравом уме, сказать, что к началу 60-х годов, моменту провозглашения общенародного государства, была ликвидирована противоположность умственного и физического труда и все трудящиеся поголовно стали участвовать в управлении государством? А также что отпала необходимость учета труда и контроля за распределением продукта, вместе с чем улетучился, словно утренний туман, главный источник социального неравенства и нарастания классовых противоречий? Конечно, нет. Значит, не могло быть и разговора об отказе от принципа диктатуры пролетариата. Если его лишили руководящей роли, значит, кому-то очень не хотелось расставаться с властью и очень хотелось установить диктатуру номенклатуры.

Рабочая демократия трудовых коллективов, проводимая через советы всех уровней, начиная с производства, не допустила бы появления теневой экономики, возникновения и разрастания мафиозных структур, ставших разрушительным орудием в руках номенклатуры и откровенных врагов СССР. Сегодня, после контрреволюционного переворота в 1991 г., эта подстерегавшая социализм опасность стала очевидной. Но думающим коммунистам, в частности тем, кто входил в круг члена ЦК КПСС А.Н. Шелепина, угроза бюрократического перерождения социализма была отчетливо видна и во времена хрущевской «оттепели».

Каким образом Бурлацкий намеревался бороться с внутренней контрой, чтобы предотвратить реставрацию капитализма? Ответ, данный в «Философской энциклопедии», звучит более чем невразумительный: «Укрепление мощи социалистич. системы, изменение соотношения сил социализма и капитализма на мировой арене в пользу социалистич. стран… В современную эпоху имеется возможность объединенными силами социалистич. стран… предотвратить экспорт контрреволюции». С помощью раздраженной и нестабильной Венгрии, заразившей острой неприязнью к силовой политике СССР другие страны социалистического содружества? Об этом в международном отделе ЦК партии, где вращался Бурлацкий, не могли не знать.

Как видно из вышесказанного, человек, «внесший неоценимый вклад в развитие марксистско-ленинской философии», был фальшивым марксистом, как и те лица, которые двигали его по служебной лестнице. Он был таким же фальшивым, как и его фамилия, переиначенная для карьерных целей. Один из работников отдела кадров редакции «Правды» как-то, к слову, сказал мне, что, согласно анкете, он был вовсе не Бурлацким и даже не Федором.

Студенты философского факультета читали труды М. Бакунина, Н. Чернышевского, П. Кропоткина. Мы видели, насколько глубоко коренятся в народном сознании идеи самоуправления, развитые В.И. Лениным и воплощенные в форме Советов. Конечно, замечали, что жизнь зачастую идет не так, как надо, и куда-то не туда. Но при этом были абсолютно уверены, что советскую демократию вырвать с корнем никому не удастся и рано или поздно наверху разберутся, что к чему. Насколько помню, никакой тревоги по этому поводу не выказывали и наши преподаватели. Никто из них даже намеком не давал понять, что там, в верхах, не все ладно, что надо внимательнее вчитываться в труды «марксистов», подобных Бурлацкому. И самое главное – готовиться к будущим сражениям, а не искать спокойной жизни, замкнувшись, подобно Диогену, в узких стенах некой бочки, вроде студенческой аудитории или научного кабинета.

Вообще-то преподаватели в своем большинстве, как мне казалось, проповедовали культ отрешенности от мира сего. Витание мыслей в философских абстракциях, затуманенный раздумьями о тайнах мироздания взор, демонстративная отчужденность от преходящих мелочей окружающей действительности – таким, глядя на них, представлялся облик настоящего мудреца, поклоняющегося царице наук. Все годы учебы ждал, когда с нами начнут разговаривать по-взрослому, когда заведут разговор о проблемах государственной важности, когда станут готовить из нас идеологических бойцов за власть Советов – так и не дождался.

Не могу утверждать, много ли, мало ли наших преподавателей остались верны марксизму. Точно знаю, что ни на йоту ему не изменил покойный профессор В.А. Вазюлин. Он читал спецкурс по «Капиталу» Маркса, мы слушали его, раскрыв рты и растопырив уши. Он настолько в совершенстве владел материалом, что, когда говорил о сложнейших вещах, создавалось впечатление, будто преподаватель читает увлекательную остросюжетную поэму. Ученый-«капиталист» вложил в наши головы понимание красоты архитектуры, безупречности внутренней логики и интеллектуальной мощи творения Маркса. Не единожды видел Виктора Алексеевича на демонстрациях под красными знаменами: среднего роста, худощавый, в темно-синем плаще, шляпе-котелке на гордо посаженной голове – таким он запомнился мне. Бросалось в глаза совершенно невозмутимое выражение его бледного лица, как бы говорившее: «Спокойно, товарищи, еще не вечер! Наша правда рано или поздно возьмет верх». Надеюсь, что ему не пришлось расплачиваться за свои убеждения знакомством с «лужковскими» дубинками, прозванными в народе демократизаторами. Так, как это случилось однажды с моим тестем, вернувшимся домой после очередной демонстрации с кровоточащими ссадинами.

Итак, из «энциклопедической» статьи Бурлацкого видно, что, по существу, ничем не обоснованный вывод о полной и окончательной победе социализма нужен был теоретикам «либерально-демократического» уклона лишь для того, чтобы отбросить ленинскую теорию о диктатуре пролетариата. Вместе с этим – сделать ручкой идее о руководящей роли рабочего класса в деле постепенной, всесторонней советизации трудовой и общественной деятельности и, что особенно важно, покончить с классовым подходом к анализу общественных явлений, чем сегодня смертельно заражена нынешняя верхушка КПРФ, превратившаяся в системного соглашателя и закоренелого прихвостня властей.

Куусиненцы пересмотрели и отношение к рабочему классу как авангарду строителей коммунизма. Рабочий класс практически подменялся аморфной, рыхлой, легко внушаемой и управляемой, мелкобуржуазной по своему характеру «прослойкой». Интеллигенция, а фактически немногочисленная группировка ее духовных вождей, приобретала роль проводников коммунизма. Чему и как учили вожди – в этом сознался ни с того ни с сего ударившийся в откровенность Бурлацкий. В своей книге «Вожди и советники» (М., 1990 г.) он замечает, что речи генсека Брежнева готовил будущий посол РФ в Израиле А. Бовин. На следующей странице делает признание, от которого хоть стой, хоть падай: «Как раз при Брежневе сложилась традиция ужасающего словоблудия, которое с трудом разместилось в девяти томах" его"(кавычки Бурлацкого. – И.Б.) собрания сочинений… Авторы его речей обладали исключительной способностью с помощью малозаметного поворота исказить любую плодотворную идею… Что же сделали люди из "идеологической парикмахерской"? Они вложили в уста Брежнева указание на то, что у нас уже построено развитое социалистическое общество. То же самое было заявлено в преамбуле к Конституции СССР. Все, таким образом, было превращено в пустую пропаганду» (стр. 297).

Нет, это была не пустая болтовня! Речь идет об идеологическом разоружении социалистического государства. Сначала его избавили от принципа диктатуры пролетариата, затем под видом борьбы с классовым насилием как таковым лишили социальной опоры в виде рабочего класса, хотя насилие и диктатура пролетариата – понятия далеко не тождественные. Общество было погружено в идейную расслабуху, классовая борьба ушла в кошмарное сталинское прошлое, мир отныне и вовеки веков, говорили новомышленцы, будет руководствоваться общечеловеческими ценностями. Посему, дорогие товарищи, братайтесь с господами капиталистами, спите спокойно – и будет вам счастье! Подобного рода призывов, звучавших при Горбачеве с высоких трибун якобы ради искоренения родимых пятен «кровавого сталинизма», оказалось достаточно, чтобы вооруженный до зубов Советский Союз развалился, будто карточный домик. Вслед за Союзом рухнул и Советский строй, придавив под своими глыбами основную массу его населения, брызгами разлетевшегося по свету.

В 80-е годы, начавшиеся чередой смертей партийных лидеров, предчувствие грозящей катастрофы витало в воздухе, и чем дальше, тем острее оно становилось. Неуверенность политики руководства страны, шараханье из стороны в сторону, попытки методом проб и ошибок нащупать почву под ногами – весь этот шалтай-болтай не мог не отражаться на настроениях в обществе. Каждый в меру своих возможностей и способностей понимал происходящее, что не прибавляло единства и сплоченности. Десятилетие восьмидесятых— это период нараставшего социального раздрая. Тиканье часового механизма в бомбе, заложенной в хрущевскую «оттепель», становилось все более отчетливым.

Андропов и ветер перемен

С приходом к власти Ю.В. Андропова настроения у честного люда несколько изменились, появилась надежда увидеть свет в конце тоннеля. В 1983 г. вышел Закон о трудовых коллективах, смысл которого заключался в демократизации власти, передаче ее от номенклатуры в рабочие низы. Меня это обрадовало и взбодрило – именно тогда, а не при Горбачеве действительно повеяло свежим ветром перемен.

Объясняя студентам причину деформаций социализма, я говорил, что у нас, в силу объективных причин, не произошло реального обобществления средств производства, в результате чего общественный строй носил черты государственного капитализма. Причем теоретически они могли усиливаться, о чем предупреждал В.И. Ленин. К сожалению, на практике это и происходило. Вот почему И.В. Сталин призывал коммунистов последовательно отстаивать соблюдение принципа диктатуры пролетариата в деятельности советской власти.

Формально, юридически Конституция закрепила обобществление средств производства, однако на деле этого не было и не могло быть, потому что отсутствовали необходимые условия. В предвоенное время, когда требовались мобилизация и централизация всего и вся, даже думать о демократизации власти было невозможно. В послевоенное – первоочередной была задача сосредоточиться в кулак и мобилизоваться, чтобы в кратчайшие сроки восстановить народное хозяйство. Вдобавок к этому во второй половине 1940-х началась холодная война, которая усугубила внутренние проблемы, потребовав еще большей концентрации сил в одних руках.

В 70-80-е годы, в период разрядки международной напряженности, внутренние условия созрели, где-то даже перезрели, сложились трудовые коллективы, способные, говоря по-простому, постепенно взять власть в свои руки. В полном соответствии с марксистской наукой производительные силы начали конфликтовать с командными, считай армейскими, производственными отношениями. Обострение противоречий между ними проявлялось не только в экономике. В политической и духовной сферах оно выражалось в расхождении между словом и делом, когда партия говорила одно, а делалось другое. В результате ширилось и углублялось недовольство масс.

Можно сказать, что в 1970-е сложились объективные предпосылки для настоящей социалистической революции. Но для ее осуществления требовалась руководящая и направляющая сила, которой не было. Партократия – одни сознательно, другие по недоразумению— вела общество в обратную сторону, к капитализму. Нетрудно представить, каково было преподавать научный коммунизм в этих условиях.

Когда завкафедрой Д.А. Коваленко умер, на его место пришел «бумажный» человек с требованием каких-то канцелярских отчетов, никому не нужных методичек. Запахло бухгалтерскими нарукавниками и старческим нафталином, я загрустил и остыл к любимой прежде работе окончательно. Это было время перестройки, время вспыхнувших надежд середины 80-х. Нет ничего удивительного, что я оказался в парткоме на правах райкома в одном из крупнейших предприятий страны. Это был Машиностроительный завод им. М.В. Хруничева. Я видел свою задачу в том, чтобы возвысить роль трудового коллектива в управлении производством, способствовать советизации власти на деле. Заданное Андроповым движение трудовых коллективов внушало оптимизм. Хотя кончина Юрия Владимировича повлияла на это новое веяние не в лучшую сторону.

Взлет и падение СТК

На заводе меня поставили на контрпропаганду. Партия заметила наконец зияющие прорехи в надклассовой идеологической работе. Этот факт говорил о том, что в ее верхах боролись две идеологические линии: одна стояла на классовых позициях, другая – на либеральных, «общечеловеческих». С целью контрпропаганды «первая линия» в ЦК КПСС учредила газету «Аргументы и факты». Прямо с пеленок «АиФ» стал пользоваться бешеной популярностью, не каждому удавалось подписаться. Понятно, вопрос классовой борьбы идеологий был донельзя актуальным. Так я оказался на переднем крае идеологического фронта.

Начал писать для заводской многотиражки. Называлась она «Все для Родины». О чем были публикации? Меня интересовал бригадный подряд. Как способ демократизации управления производством и повышения производительности труда он неплохо показал себя и получал довольно широкое распространение. На нем и сосредоточился. Выступал на политзанятиях перед рабочими, итээровцами, присутствовали на них и начальники цехов. Агитировать заводчан за Советскую власть, рвать рубашку на груди нужды не было. Ни разу не слышал дурного слова в ее адрес. Обстановка была откровенной, ораторы за словом в карман не лезли, говорили, не стесняясь, все, что думали. Рабочие стояли за Советы всецело и, самое главное, осознанно, не от страха перед начальством или «гэбухой».

Вопрос был в другом. Власть партии – вот она, а где же Советы? О том, кому принадлежит власть в стране, и разгорались дискуссии в заводском кабинете политпросвещения. Я говорил, что в результате социалистической революции власть партии, по определению, устанавливается сверху, а Советы – это самоуправление низовых коллективов, его сверху не внедришь. Вначале надо добиться, чтобы выросли и сложились грамотные, подкованные в своем деле объединения трудящихся. Без профессиональной подготовки, не имея производственного опыта и кругозора, успешно рулить не получится, да никто этого и не позволит.

В зале сидели классные спецы – рабочие, инженеры, рядовые и начальники, у которых не было, да и не могло быть, командирского чванства, все разговаривали на равных. Рабочие по уровню подготовки могли, без дураков, принимать участие в управлении производством, что, как показывал опыт, значительно повышало производительность и качество труда. Масса плюсов, но широкого и активного движения в этом направлении все никак не получалось. Тормозило то обстоятельство, что верхи, партийные и хозяйственные, пока стояли у штурвала, обросли коростой бюрократизма, хуже того, местами насквозь прогнили и морально, и идейно от укоренившейся вседозволенности. Чтобы отодвинуть их от власти, поставить под контроль коллективов, требовалась решительная политическая воля сверху – это с одной стороны. С другой – снизу – нужно было организовать массовое движение рабочих. И первое, и второе по силам было только коммунистам! Но тут опять же все решали верхи – круг порочным образом замыкался.

Что делать, когда нет приема, кроме лома? Заводчане понимали проблему, они изучали жизнь не по Гегелю и смотрели на меня так, будто сам Горбачев прислал мою персону бороться за власть Советов. Особенно когда прознали, что тесть работал в аппарате ЦК КПСС у М.А. Суслова. Короче, народ ко мне потянулся, что характерно – с производственными заботами. Завод оборонной важности, и, ясное дело, не всюду меня пускали. Стала доходить информация из секретных цехов, и я узнал про миллионы рублей, которые были брошены под ноги. Космическое изделие забраковали и бросили ржаветь у стенки. Почему забыли о нем? Признание брака могло повлечь наказание со стороны министерства. Я озадачился: как так, разве можно топтать народные деньги?

Однажды кто-то из рабочих спросил: как выглядит директор завода? Выяснилось, что такой вопрос мучил многих. Директор настолько заработался, что увидеть его в цеху стало историческим событием. Он вырос из простого работяги и вдруг ушел в себя, во «внутреннюю эмиграцию». Ну надо же, удивлялся я. «Почему бы не зайти к директору в кабинет и познакомиться?»– наивно спрашивал рабочих. Ветераны отвечали: когда там сидел прежний директор Рыжов, к нему могли зайти легко, двери всегда были открыты настежь. Тот по цехам ходил, знал многих по имени.

Куда подевалась рабочая демократия? Оказывается, когда кадровых пролетариев потеснили приезжие ребята, возник пресловутый квартирный вопрос, появились очереди, которые двигались сверху. И низы засунули языки в одно место, критика и самокритика ушли в прошлое. Партия под влиянием именитых борцов с диктатурой пролетариата забыла о рабочей демократии, команды развивать ее на местах не поступало – это же грозило возвратом сталинщины! У начальников по мере роста народного потребления росла и крепла склонность работать по воинскому уставу. Вслед за квартирными очередями выстраивались шеренги за холодильниками и коврами, за ними пошли автомобили, дачные участки. Появилась холопская поговорка: хочешь красиво жить – умей вертеться.

Явились как-то представители группы возмущенных трудящихся. И снова – разговор про демократию, но уже на повышенных тонах. Жалуются, комитет комсомола организовал экскурсию в Фергану, в которой сам в полном составе и поучаствовал. Прибыв на место, юные начальники собрали деньги с рядового состава и закатили гулянку в узком кругу. Десять рублей с носа – деньги были немаленькие. Пошел к вожакам-гулякам разбираться, мол, по какому такому праву и т. д. Мне ответили, а по какому праву ты пришел в чужой монастырь со своим уставом? В общем, накопились вопросы к руководству завода и много чего накипело в душе. Тем более что у первого секретаря парткома поддержки не нашел. Какая может быть контрпропаганда, когда жизнь идет вразрез с элементарными нормами человеческого поведения. Завод – гордость страны, а превращается в чье-то удельное княжество? Непорядок, этого быть не должно!

В заводском ДК им. Горбунова собирается партхозактив, полторы тысячи человек. В президиуме министр среднего машиностроения, второй секретарь горкома партии, директор завода и далее по списку. Я попросил слова, и мне его дали – горбачевская демократия сработала. У меня была крепкая надежда, что за моими словами последуют конкретные дела руководства. Я не ошибся, они последовали…

На заводе побывал Ельцин, первый секретарь МГК КПСС. После заводчане говорили: «Сам Ельцин посетил нас!» – это звучало и уважительно, и внушительно. Мне не довелось увидеть того сказочного героя, слышал только отзывы. Высокий, плечистый, походка размашистая – наш человек, борец за рабочее дело! Вышел из директорского сортира и давай чехвостить хозяина-барина: «Да ты, брат, тут царский дворец отгрохал. Немедленно переделать в пролетарский нужник!». Может, другими словами, но в таком духе состоялась публичная порка директора. Струхнувший заводской князек, по виду такой же богатырь, как Ельцин, исполнил указание буквально на следующий день.

Поэтому, когда стоял на трибуне, коленки не дрожали. За моей спиной был защитник рабочего класса «сам» Ельцин. И ветераны завода. Например, такой человек, как Даниил Павлович Гриншпун. Детдомовец, профессию получил в фабрично-заводском училище, оттуда – на завод, затем – фронт. Дошагал с пехотой до Берлина и снова на завод. Сколько его ни звали «демократические» власти поучаствовать в парадах Победы, ни разу не пошел на Красную площадь. Не хотел стоять рядом с предателями, которые развалили Советский Союз, завершив то, что начал Гитлер, и водрузили над Кремлем трехцветный власовский флаг. Ветеран-фронтовик поддержал мое желание исповедоваться на высоком собрании: «Ваня, давай, жми их!». Я и жиманул, как краснозвездный танк под Берлином.

Прошло некоторое время, может неделя, может две, и на заводе администрация объявляет сокращение кадров. Из более двадцати тысяч человек сократили одного. Нетрудно догадаться, кто был этим избранником судьбы. Директор заводского ПТУ готов был взять меня преподавателем истории и обществоведения, но городское управление профтехобразования не дало благословения. Его начальник некогда работал на заводе, и до него, наверное, дошли нелестные слухи. «Вы же не историк по образованию», – улыбчиво, но без намека на дискуссию сказал он, давая от ворот поворот.

Была попытка попасть к Ельцину, несколько дней подряд до полуночи топтался у дверей его приемной, и там облом. Принял Владислав Долгушин, секретарь парткома 4-го таксомоторного парка, который находился под Киевским мостом, рядом с гостиницей «Украина». Покатался немного с наставником и сел за руль 24-й «Волги». Москву, естественно, «мигрант» из Белоруссии, где я родился и вырос, ни фига не знал. Машина сто раз битая-перебитая. Бывало, еду чинно и благородно по Садовому кольцу, вдруг железный конь начинает нервно чихать и бездыханно замирает на месте. Поднимаю капот и вижу: ржавый провод отвалился от аккумулятора. Стою посередине Садового кольца, что делать? Смотрю, вокруг меня уже куча советчиков собралась, побросали рядом свои машины и ломают головы, как оживить мою старушку. Покумекали, порылись в загашниках, и моя кормилица задышала: у кого-то нашелся запасной провод. Как бы там ни было, но советы в стране Советов работали, были не пустым словом.

Я не столько рулил, сколько торчал в ремонте, вместо двенадцати часов приходилось «штормовать в далеком море» все 24. Друзья-водилы успокаивали: продержись, братишка, годик, дальше легче будет. Продержался, и взаправду жизнь повеселела. Откатать за смену в среднем около четырех сотен километров уже не составляло особого труда. Иногда, под настроение, даже удивлялся, что имею возможность бесплатно кататься на такой шикарной машине, как «Волга».

Когда на предприятиях стали появляться советы трудовых коллективов, зародился совет и в таксопарке, меня избрали его председателем. Пришлось крутить баранку и заседать в перерывах между делом в кругу начальников и друзей-товарищей. Советская работа, скажем прямо, закипела. СТК взялся наводить порядок в мастерских, трясти за грудки главного инженера, заодно и подчиненных ему начальников. Он плохо поддавался перевоспитанию, и под нажимом СТК директор сделал рокировочку, главного понизил, а нижнего повысил. А компания-то одна! Вроде бы пошел навстречу, отреагировал, но по существу ничего не изменилось.

Взялись тогда за директора, пристали к нему с вопросом, куда исчезают списанные машины, «где деньги, Зин?». Директор не растерялся, переложил вину на зама и уволил его. Новые начальники, ранее бывшие соратниками по борьбе, глядя на безобидные уловки директора, начали нет-нет да и вставлять мне палки в колеса. Потому что не верили в перспективу СТК. Не успели советы появиться, как уже против них центральная печать погнала волну недовольства. Разве способны «кухаркины дети» управлять производством! Вопрос стоял иначе. Нужен был всего лишь закон, который зажег бы зеленый свет на доступ к финансовым документам – это было главным. Дальше управленческие решения выстраивались в логическую цепочку сами собой. И тогда рабочая демократия набрала бы обороты, пошла в гору и завоевала авторитет. Газетчики по недопониманию или чьему-то наущению искажали и усложняли суть дела.

Понятно, что рабочий класс вызывал у многих в верхах власти политическую аллергию. Вдруг вспомнит о ленинском наказе про диктатуру пролетариата! Что огорчало, их поддерживал Предсовмина СССР, «плачущий большевик» Н.И. Рыжков, походя пинавший СТК. Дескать, они творят произвол и вносят анархию в производство. На самом деле анархию вносил сам Рыжков, спуская предприятиям, сколько бы они ни возмущались этим, планы «от достигнутого», которые порождали затратную экономику с левыми деньгами и мафиозными структурами.

Таксисты против мафии, за власть Советов!

В системе такси движение денег снизу высоко и далеко наверх просматривалось четко и ясно, как рыбки в аквариуме. Я спрашивал у экономистов, откуда взялся тариф 20 копеек? Нет ответа! Понятно – с потолка. Откуда поборы таксистов и у таксистов? Люди и техника работают на износ! Куда бегут ручейки левых денег— по цепочке снизу доверху. В результате на огромном теле системы городского транспорта вырастали и множились мафиозные структуры.

Узнал от Долгушина, что в МАДИ работает бывший таксист, выходец из моего парка Герман Дукаревич. Он возглавлял кафедру автодорожного движения. Встретился с ним и задал вопрос: «Можно ли организовать работу таксистов по науке, как мечтал поэт, революционер, разработчик научных методов организации труда и бережливого производства, создавший в 1921 г. Центральный институт труда А.К. Гастев?». По науке – это значит сделать расчет пассажиропотока, средней скорости таксомоторов, затрат труда водителей и определить, наконец, какой должен быть разумно обоснованный план. Чтобы водителям и технике не приходилось работать на износ, и без «амортизационных» отчислений в виде чаевых. Оказалось, что МАДИ давно предлагал городским властям организовать по уму грузовые перевозки, сделать примерно то, о чем шел разговор. На собрании трудового коллектива доложил о переговорах с наукой, предложил подрядить ученых и выделить на это энную сумму денег. Единогласно решили «за». Когда Мосавтолегтранс услышал про нашу затею, он поддержал ее, больше того, взялся сам оплатить исследовательскую работу института.

К сожалению, таксистскую науку похерила рыночная демократия во главе с городским начальником, «крупным ученым» профессором Поповым, большим докой по части мафиозной экономики. Когда «верный ленинец» Гавриил Попов стал мэром Москвы, машины были распроданы водителям, таксопарки приватизированы и практически пущены под нож.

Была попытка одернуть Попова. Я предложил председателям СТК других таксопарков организовать «марш» на колесах по Садовому кольцу в знак протеста против распродажи предприятий. Идея овладела массами. Наиболее активное участие в ее осуществлении приняли лидеры трудовых коллективов Владимир Павлов из 3-го парка, Алексей Говенко – 7-го и Гамзат Гимбатов – 20-го. Все были водителями широкого профиля. Павлов, кандидат экономических наук, занимался наукой в ИМЭМО АН СССР. По сфере своих интересов Володя относил себя к глобалистам – это его выражение. Он безуспешно пытался переспорить коллег, доказать, что колебание цены на «черное золото» носит циклический характер и нельзя уповать на ее высокий уровень – не то рано или поздно государству придет кирдык. Подскочившая цена на нефть – явление временное, поэтому страна должна ориентироваться не на сырьевой экспорт, а на научно-технический прогресс, упорно твердил Павлов голосом Юрия Левитана, которым тот зачитывал суровые военные сводки «Совинформбюро». Бесполезно, руководство института отстаивало другую точку зрения: цены будут подниматься, мол, а как иначе, если потребление всего и вся в мире только растет. Время доказало правоту Владимира, но это случилось уже после его вынужденного ухода в такси.

Алексей Говенко мог часами рассказывать об устройстве авиационных двигателей. Он знал о них, казалось, все до мельчайших деталей. Слушая его, можно было поверить, что этот крупный плечистый парень не сегодня завтра изобретет вечный двигатель. Алексей народил кучу детей и потому не стал знаменитым самолетостроителем. Пошел работать в такси – иначе было не прокормить семейство. Когда перед поездкой куда-либо оно, выстроившись в шеренгу, усаживалось в Лешин микроавтобус, можно было подумать, что детский сад едет на экскурсию.

Гамзат Гимбатов пришел в такси, имея звание майора милиции. Там он служил в следственных органах. Гамзат был фанатичным борцом за правду, но успеха она не имела. Уголовные дела, которые он вел, часто разваливались. Мафия набирала силу, и наступил момент, когда Гамзат отчаялся добиться справедливости. И ничего лучше не придумал, как пойти в такси. И тут снова взялся за свое. Кавказская кровь аварца кипела от возмущения, когда он видел несунов и хапуг. Да так, что директор не знал, куда деваться, чтобы спастись от «мента поганого». Гамзат отлично знал, что позволено по закону, что нет, и в конечном итоге добился – ни одно командирское решение в таксопарке не принималось без одобрения СТК.

Вчетвером заседали у меня на кухне и разрабатывали детали массовой протестной акции. «Долой мафию, вся власть— рабочим!» – таким был один из наших главных лозунгов. Потом в помещении «Мосавтолегтранса» собрались представители СТК двадцати одного предприятия, и что поразило: руководство объединения поддержало нашу инициативу. Я уже представлял лавину «Волжанок» с зелеными огоньками. Как она покатится по Садовому и прижмет Попова вместе с подельниками к стенке. Однако накануне намеченного события «Мосавтолегтранс» дрогнул и отдал распоряжение не выпускать ни одну машину из таксопарков на линию. Так был подписан окончательный приговор московскому такси. Позже Евгений Савостьянов, бывший начальник Московского управления госбезопасности, в одном из интервью похвалится, как ловко они с Поповым разделались с революционными настроениями среди таксистов – просто взяли и распродали таксомоторы, после чего таксистов и след простыл, разбежались кто куда.

В истории с приватизацией мой таксопарк отличился, как ни одно другое предприятие в Союзе! В 1990-м году народные избранники под лозунгом построения рыночного социализма с человеческим лицом подняли эту тему в Верховном Совете СССР. Сразу стало понятно, что Советская власть накрывается медным тазом. Низы видели, у кого скопились воровские деньги, спрятанные до поры до времени в мешки. Только глупцы, слепцы и верхогляды не соображали, в чьи руки перейдет народная собственность, в случае если получит право на ее распродажу.

Председатель Верховного Совета А.И. Лукьянов увещевал, что приватизация несет народу только изобилие и демократию. Когда советская власть падет под напором приватизаторов, Лукьянов, оставшись без работы, примет поникший «общечеловеческий» вид и сблизится с народом в новорожденной КПРФ. Зюганов, чтобы приободрить бывшего коллегу-партфункционера по работе в ЦК, назовет самодеятельного поэта-лирика «нашим Дэн Сяопином». В то время, когда жалкий «наш Дэн» был еще важной персоной и упражнялся в красноречии по поводу приватизации, я пригласил в таксопарк члена Верховного Совета СССР таксиста из Харькова Леонида Ивановича Сухова. Он принял участие в собрании, на котором таксисты мерковали, что это за зверь такой – «приватизация»? Власть бандитов – однозначно, вопрос даже не дискутировался!

Конец ознакомительного фрагмента.