Гноище «перестройки»
То, что происходило в глубинах очередного российского социально – политического обрушения, названного «перестройкой», потом «реформами» (я буду придерживаться первого термина) опишут, надо полагать, непосредственные участники и «направители» этих процессов – каждый со своей точки зрения. Здесь же только некоторые внешние картины этого гнилостного бурления, так же, как и все предыдущие, доступные взгляду неинформированного, но не равнодушного наблюдателя.
Как Россия после убийства Александра Второго была обречена на революцию, так сталинский социализм был обречен на обрушение. Построенный на крови социализм был нежизнеспособен. Для своей устойчивости он требовал новой крови. Но обескровленное общество не выдержало бы новых кровопусканий. Кровь сгнивала, и скрепленные ею опоры начинали рассыпаться. Преемники Сталина пытались их крепить иными методами, но ничего не получалось (они и сами были «его» выкормышами и мало что умели). Система медленно «проседала».
Несостоятельная однобокая военизированная экономика не могла соревноваться с бурно развивающейся, процветающей экономикой Запада. Запад это знал, наращивал военный потенциал, вынуждая социалистическую экономику СССР тщиться соответствовать новым вызовам времени, перенапрягая и разрушая ее. Военное противостояние СССР проиграл. Красный монстр в течение почти целого века вывозивший свою революцию в бедствующие страны и угрожавший ею миру процветающему, стоял, осыпаясь, на «глиняных ногах». Запад тщательно изучал ситуацию в СССР и выжидал. Уничтожить монстра было невозможно. Россия – страна непредсказуемая, да и держава ядерная. Запад ждал своего часа, когда Россия рухнет изнутри.
И час настал.
Управители тоже чуяли свой смертный час. Деньги партии и их личные деньги они спрятали за рубежом. Да и всю высшую партноменклатуру давно тяготил чуждый им социализм.
И реформатор пришел изнутри. Из высшей партноменклатуры. Из Политбюро ЦК КПСС, Сам Секретарь, высшее лицо государства (а ниже никто не посмел бы слова сказать – уже так было с Кулаковым…)
Пришел Горбачев Михаил Сергеевич. Он знал, что надо что-то менять, но что и как, не знал. Он пошел «в народ» и стал проповедовать «ускорение». Чего?
Наша интеллигенция тут же откликнулась анекдотом: раньше мы все делали тяп… ляп… тяп… ляп, а теперь будем тяп-ляп-тяп-ляп-тяп-ляп!
Потом пришел термин «перестройка». Он продержался довольно долго. Его пытались заменить термином «реформы». Никто не чувствовал реформ: реформа структурируется и утверждается законом. А поскольку не было законов, не было и реформ. Был полный обвал, разрушение, разнесуха. (Однако, внутри этой внешней разнесухи, всеобщего воровства, беззакония и разбоя был твердый стержень глубоко продуманных, организованных и реализованных разрушительных действий, которые должны были ликвидировать СССР как великую державу мира.)
В мае 1989 года Горбачев созвал 1-й Съезд народных депутатов! В зале, кроме темной массы номенклатуры, составлявшей, вероятно, более 80% депутатов, просветы – там другая публика, много известных представителей советской интеллигенции.
Впервые за многие десятилетия, а может быть, впервые с момента установления советской власти с трибуны звучали удивительные речи: разоблачения преступлений, цифры экологических бедствий, провалов в промышленности, в сельском хозяйстве, положение малых народов и многое другое. Темная масса зала особо острые моменты захлопывала, зашикивала.
Андрея Дмитриевича Сахарова они захлопали, затопали, прогнали с трибуны. Он, недавно вернувшийся по разрешению Горбачева из долгой, унизительной ссылки, говорил о преступной Афганской войне. Он говорил почти не понятные тогда слова о демократии, о законе, о праве. Горбачев, по требованию зала, отключил его микрофон.
Вот тут, наверное, партноменклатура поняла: запахло «жареным». Спасайся, кто может, спасай. что можешь, хватай, что схватишь, но главное – спасай большевистскую власть. Не социализм – социализм им не был нужен. Власть! Большевики всегда знали: власть – это главное, особенно в России. Власть – это сила, возможность подавлять (А закон и беззаконие – одно и то же.)
Партноменклатура должна была взять «перестройку» в свои руки. «Перестройка» – это революция сверху. Это была КОНТР-революция той, которую эта же партия (но другим составом) совершила в 1917-ом году.
Ситуация была критической.
«Низы уже не хотели… а верхи не могли», – так характеризовал некогда революционную ситуацию пролетарский вождь в начале века. А теперь, возможно, было наоборот: верхи не хотели, а низы не могли… Так или иначе ситуация требовала перемен. – Взять «перестройку» в руки и сохранить власть!
Жила ли когда-либо партноменклатура при социализме?
С тех пор, как Сталин создал свою партию «кнута и пряника», они никогда не жили по законам страны, которой правили. У них была своя страна, свои законы.
Они строили социализм, основным экономическим принципом которого было: от каждого по способностям, каждому – по труду. Этот принцип никогда не выполнялся, ни вверху, ни внизу. Вверху получали «по потребностям» – как при коммунизме.
«Великий» Ленин провозгласил, что при коммунизме денег не будет. У них практически и не было денег, ибо не деньги определяли бытовую сторону их жизни, а СПЕЦ-распределение. Это был особый скрытый зазаборный «коммунизм», который мог существовать только в стране глухой тайны, тотальной лжи, колючей проволоки, «зоны», «железного занавеса» под охраной махины КГБ.
Ну, а народ? Народ получал нищенские зарплаты. Это тоже были не деньги: это были регуляторы нищенского распределения. Они легко могли быть заменены на карточки или талоны, что и происходило в критические времена.
После смерти Сталина в конце 50-х годов приподнялся, а потом и пал «железный занавес», отделявший СССР от окружающего мира. «Верхи» первыми увидели картины иной жизни. Фальшивые идейные оковы не выдержали. Они рванулись обогащаться, кто как мог, в условиях социализма. Они спаялись с уголовным миром, создали «теневую экономику», заложили прочные основы коррупции. Они не боялись кары. «Рыба тухла с головы». Во главе страны и партии стоял главный мафиози.
Дух западного «загнивания» и зазаборного процветания разлагал и народ. Нищий народ тоже хотел жить лучше. Единственным способом улучшить свою жизнь в условиях построенного социализма было воровство. И воровство, всеобщее, (кроме тех, кто этого генетически не мог) обрушилось на страну.
Всеобщее, сверху до низу, воровство и взяточничество разрушало страну: ее опоры, общественные структуры и самое главное – разъедало и без того изуродованный нравственный хребет народа. Страна катилась в пропасть.
К тому моменту, когда Горбачев объявил «перестройку», верхам не нужен был социализм – при новых аппетитах и возможностях не нужные им партбилеты и социалистические оковы не давали им развернуться. «Перестройка» только лишь сорвала маски и истлевшие лохмотья маскарадных костюмов с вождей – строителей коммунизма.
После принятия закона СССР о государственном предприятии (объединении) в 1988 году началась тайная приватизация. С ноября 1991 года начался этап форсированной приватизации. У «них» были тайные инструкции, писаные и неписаные, не только по ограблению казны, банков, счетов, музеев, но и по присвоению, тайной приватизации стадионов, гостиниц, заводов и прочих доходных мест. (У революции 1917-го года был гремучий лозунг: «Грабь награбленное!». У контрреволюции 80-х – 90-х годов был иной, тайный лозунг: «Грабь народное!»)
Интересна история нашумевшей в свое время фирмы «Алиса». Когда ее преуспевающего двадцатишестилетнего главу Стерлигова спросили, как ему удалось так быстро из ничего создать столь преуспевающую фирму, он, не моргнув глазом, твердо, цинично заявил: «Наверное, от злости», – добавив при этом, что западные бизнесмены пигмеи, мальчики, по сравнению с нашими богатырями, ибо те живут в тепличных условиях, а здесь приходится работать в волчьей стае. – Но волки-то кто? – Как сказал И. Бунич, этот молодой талант, ничем не проявивший себя в студенческие годы в МГУ, кроме участия в поджоге какого-то кооперативного ларька, бедный студент юрфака МГУ в один прекрасный день получил на свой счет, вероятно, специально открытый, 3 миллиона рублей от своего дяди Стерлигова – генерала КГБ.
Но это ведь лишь верхушка айсберга.
Какая-то из газет (быть может, не центральная) сообщила, что на Западе на личном счету Брежнева лежит 10 миллиардов (!!!) долларов.
А Суслов – всесоюзный идеолог, серый кардинал, человек с ядовитой физиономией и отталкивающей улыбкой, несколько десятилетий стоял на страже нашей чистой, как снег, пролетарской идеологии; он оберегал наши дома от вещизма, а крестьянина от присущей ему по природе хозяина своего труда «буржуазности», а после его смерти наследники не могут поделить оставшиеся его миллионы (или миллиарды).
Специальная комиссия на заседании 10.02.92 назвала цифры того, что удалось обнаружить по документам: коммунисты за несколько последних лет вывезли за рубеж 60 миллиардов долларов, 50 тонн золота, 150 тонн серебра, 8 тонн платины.
Ельцин в докладе на сессии Верховного Совета (не записано, какого, но это начало 90-х) заявил, что за последние 3 года большевистского правления золотой запас России упал с 2300 тонн до 230 тонн. Если учесть, что страна в эти годы не развивалась и круто нищала, ясно, что 90% его были украдены.
Когда была объявлена законная приватизация, оказалось, что государственной собственности уже практически нет, почти все «прихватизировано», а то, что еще нет, то либо действием каких-то тайных сил не дается в руки, либо уходит в руки все той же партийной мафии.
Люди, не причастные к номенклатурным верхам, смогли приватизировать только свою жалкую жилплощадь, что переложило государственные заботы об ее содержании на их головы и резко подняло квартплату до непосильных для тощих российских кошельков размеров.
«Ваучеры», которые были розданы людям с обещанием, что через некоторое время на них можно будет приобрести машины, жилплощадь и т.п., – оказались очередным обманом и издевательством над народом. (Я уже писала, что на 3 ваучера, вложенных в «Газпром» (моего мужа, моей мамы и мой) я в 2001 году получила за год 4 рубля 50 копеек, т.е. по 1,5 рубля на 1 ваучер (батон хлеба, а это у нас самый дешевый продукт, стоил тогда 7 – 9 рублей). С тех пор я не вскрываю конверты, которые мне присылает «Газпром»).
Много, почти 10 лет спустя, А. Чубайс – автор ваучерной приватизации скажет: для честной приватизации не было условий; не было ни государства, ни законов. Приходилось выбирать между бандитским коммунизмом и бандитским капитализмом.
Воровское процветание номенклатуры умело соединило власть большевиков с деловой сметкой уголовников. Они мужали и крепли под защитой своей «железной руки», заматеревшей в щетине танковых дул. Теперь им угрожала конкуренция с деловыми, свободными и даже, возможно, честными умельцами. Они не могли допустить этого. Они должны были сохранить власть над ними, не давать им подняться, душить их налогами. Они изобретают законы, по которым отнимают у делового человека от 70 до 95% прибыли. Поступиться своей неподконтрольной властью у них называется «поступиться принципами».
Они же, организовав в одночасье в опустошенной стране больше бирж, чем во всем остальном мире, гоняют свои капиталы по кругу, ничего не производя, ибо ничего не умеют и не хотят. А по ходу пустых игр что-то «налипает» со стороны.
(Как они похожи везде: в казне Ирака 14 миллионов долларов, а на личных счетах Саддама Хусейна – 40 миллиардов! А нищая Румыния и вопиющая крикливая роскошь дворцов Чаушеску! И у всех – бункеры и страх! Радетели о счастье человеческом!
Вот он лик Сатаны. Все они – ничтожества, дорвавшиеся до власти: тщеславные, корыстные, алчные; трусы, лжецы, воры и палачи.
От разрушения партийных структур и специфического характера внутрипартийного разделения народных благ пострадало мелкое партийное крошево, не стоявшее близко к материальным ценностям и потому не урвавшее себе ничего в развале, но потерявшее свои льготы.
Интеллигенция приветствовала «перестройку»: свобода слова, «гласность» – главные, бесценные для интеллигенции ее дары. Какой понесся поток поэзии, живописи, литературы, газетных и журнальных статей. Задавленная долгие годы интеллигенция подняла голову, вырвалась из своих тесных углов в эфир, на телеэкраны, в печать, выплеснула то, что копила годами в письменных столах, тайниках, извилинах мозга и глубинах души. Та, которая чудом избежала тюрем и лагерей или чудом уцелела в них и не успела еще уйти за роковую черту; та, которую недоистребил геноцид; та, которую породила, разбудила, подкормила хрущевская «оттепель». Какая полилась тоска, застоявшаяся, густая, долгая… На страницы журналов и газет хлынул поток «чернухи». Эта «чернуха» – правда о нашем славном великом социалистическом государстве. Значительную часть этой чернухи писали советские писатели, которые ранее поступались совестью и, казалось, не блистали ни умом, ни талантом. Их почти не читали. Надо полагать, многие из них писали просто «в стол», не очень, видимо, надеясь на то, что эти произведения когда-либо увидят свет: многие из них умерли задолго до «перестройки».
Почему они писали? Болела душа? Мучила совесть? Давили грехи? Не могли уйти, не облегчив душу? Не могли уйти, не оставив в назидание потомству тяжкий свой опыт?
Их произведения, написанные по велению ума, кровью сердца, были куда более высокохудожественными, чем их вымученные (теперь можно предположить) пресные подцензурные произведения, – а эти иногда были отмечены высоким талантом, который почти не проглядывал ранее. Это были те, трагически «не состоявшиеся» в условиях страха и пресса… (Кто-то очень хорошо сказал: «Мы выползли из своих щелей и перестали быть героями подтекста». )
Все это вызвало огромный интерес к прессе. Газеты расхватывали, выхода новых номеров журналов ждали, в библиотеках их зачитывали до дыр. Стало выходить большое количество новых журналов. В обеих столицах, в столицах республик, в больших городах России.
Чего стоил хотя бы журнал «Огонек» Виталия Коротича и его команды!
На страницы газет и журналов хлынул поток писем, жалоб, воспоминаний всех читающих и неравнодушных. Казалось, оледенение, сковавшее Россию на долгие десятилетия, заморозило, но не сумело убить ее дух.
Откуда-то выползли умные, ясные специалисты, знатоки – даже из «ящиков», из военных чинов, с идеологического олимпа.
Наверное, тогда, когда рушился большевизм, когда над тысячными толпами митингующих реял такой незнаемый, такой пьянящий, не являвшийся даже в «советских» снах дух свободы, когда несли и выкрикивали любые лозунги, пламенно и смело выступали с трибун, читали стихи, пели песни; шли, взявшись за руки; собирали подписи, рушили кровавых идолов – все верили в светлое новое скорое будущее. И даже те, кто предвидел трудности, даже очень большие, вряд ли могли предвидеть такой тотальный крах.
Даже самые светлые головы вряд ли до конца осознавали глубину нравственного распада «великого советского человека» в массе своей, и более, чем в массе, – в «верхах». Высшие лица государства (и их команды), соревнуясь, наперегонки, предавали, продавали Советский Союз Западу, оптом и в розницу… Те, кто чуть ниже, (партноменклатура, та самая партия «кнута и пряника») – просто грабили страну, присваивая все, что было создано народом за годы советской власти, вывозя за рубеж все, что можно было вывезти. Именно они, большевистские верхи, их «племянники» и подельники, стали олигархами, они определили лицо бандитского капитализма «постперестроечной» России. Какая насмешка истории! Но это не просто насмешка – это урок, который следует постичь…
Интеллигенция ходила на митинги. По улицам, идущим к центру, текли многочисленные потоки людей с просветленными лицами. На митингах произносили речи, читали стихи, собирали деньги на благотворительные цели.
В клубе электролампового завода была выставка, посвященная жертвам ГУЛАГа. Стены клуба были оклеены тысячами писем и фотографий узников сталинских тюрем и лагерей. Прямо при входе в клуб стояла зэковская тачка полная денег разных купюр, несмотря на безденежье и бедственную ситуацию в стране (не помню, на какие цели был сбор). Там же была выставка проектов памятников жертвам террора (об этом теперь никто не вспоминает).
На Тверской (тогда, наверное, еще улице Горького) была выставка картин Петра Белова. Театральный художник, он оформил более 150 спектаклей. Иногда его декорации были ярче драматического действия на сцене. Но дома, для себя и самого близкого круга друзей писал другое. Но в конце жизни после инфаркта, предчувствуя свой близкий конец, он в течение нескольких месяцев (кажется, трех) написал несколько десятков пронзительных картин о сталинском терроре: писал, сжигая остатки здоровья, торопился сказать то, что хотел, что не успел, чего раньше не мог… Труп Мейерхольда с биркой на ноге; замурованный в стену Пастернак; поле одуванчиков (каждый одуванчик – лицо человека), которое топчут огромные сталинские сапоги; нескончаемый, уходящий за горизонт этап зэков – они выходят из пачки «Беломорканала», из которой Сталин закуривает сигарету… (Глядя на картину, где одуванчики топчут сталинские сапоги, вспоминаю другую – картину Кустодиева «Большевик»: огромная фигура большевика в кожанке с широко развивающимся красным флагом в руке, в огромных сапожищах шагает через площадь, заполненную массой крошечных человеческих фигур, как муравьев. Своим пионерско-комсомольским оком я воспринимала ее, как символ победы большевизма, – так преподносила ее официальная идеология. Но сегодня я думаю, Кустодиев был лукав: он вкладывал в нее не радостно-победный смысл…)
На выставку тек непрерывный поток посетителей.
По разрешению сверху, заговорила «Правда». Она вскрыла память, могилы, язвы, мертвые зоны. Заговорили люди: о десятках миллионов загубленных душ; переселенных народах, десятках тысяч мертвых деревень; погибшем крестьянстве; опустошенных недрах, вырубленных лесах, высохших реках и морях; затопленных городах; разрушенных церквях и дворцах; попранных культуре и религии, биологически выхолощенном народе – огромная историческая преступная руина.
Казалось, Россия все же жива. Она проснулась, проснулась надежда.
Мы 70 лет были вырваны из процесса мирового развития. Под прессом лжи и насилия мы строили анти-мир. Когда мы сбросили с себя оковы и прозрели, мы обнаружили, что висим над пропастью, над зияющей пустотой, оставшейся как воронка от разрушительного социального взрыва.
Мы оторваны от своих корней, а потому не можем прорасти без корней, в пустоте… Все цветущее, здравое, что нас окружает, что могло бы послужить примером, хоть и привлекательно, но чужое. А своего – нет! И мы пошли не вперед, а назад, искать свои корни, свой облик, опору, от которой можно оттолкнуться, начало своего пути.
Мы вспоминаем все: церковь, религию, обряды, обычаи, колядки, ярмарки. Вспоминаем свою философию, историю, литературу, поэзию, живопись и театр. Вспоминаем изгнанных из страны, расстрелянных, утопленных, зарытых заживо. Ищем непогребенных, миллионы поруганных, зарытых и не зарытых. Вспоминаем свою аристократию, купечество, меценатов и благотворителей. Восстанавливаем казачество, атмосферу кабаков, дворянского собрания. Романсы и песни ушедших времен. Принимаем с почетом последнего Романова. Восстанавливаем старые названия городов и улиц. И этот список бесконечен. И за каждой строкой и словом в нем – наши слезы и кровь. А весь он – чудовищность, историческая беспрецедентность происшедшего. Удивительно ли, что возрождающееся казачество восстанавливает и обычай публичной порки?! (Казачество как-то удивительно быстро оделось в штаны с лампасами, заломило кокарды, затеплило лампадки перед образами, задымило самоварами, объединилось в сотни, но за плугом не пошло. Оно весьма озаботилось изготовлением сабель.)
А Церковь православная канонизировала Николая Второго – мученика.
Николай Второй, действительно, фигура трагическая. Трагической была и cитуация в семье, казалось бы, такой счастливой (имею в виду смертельную болезнь его единственного сына-наследника), и в Российской империи. Он не желал этой короны. Ему была предсказана пророками тяжелая судьба. (Он верил предсказаниям). События при коронации тоже не предвещали ничего хорошего. И вызовы времени, павшие на его долю, были далеко не каждому по плечу. Наверное, он сделал немало, но в такое сложное время этого было недостаточно. Проблемы накапливались десятилетия и столетия, ему достались развязки. Общество бурлило все – снизу доверху. В такие бурные времена управлять таким огромным сложным кораблем, как Россия, должен был человек очень большого ума и очень твердой руки. Ни того, ни другого у Николая Второго не было. Он был прекрасный семьянин, но слабый государственный деятель. И потому, так или иначе, но и он немало был виноват в том, что случилось с Россией.
Однако, уничтожение царской семьи – уничтожение зверское, подлое, большевистское – неизгладимое пятно на совести народа. Церковь принесла покаяние за это историческое преступление. (Стоит упомянуть, что Керенский хотел спасти царскую семью и вел переговоры с Англией о вывозе ее туда, но король Англии – двоюродный брат Николая Второго, похожий на него, как близнец, (они даже дурачили свое окружение, переодеваясь) отказал ему во въезде…)
Удивительно ли, что сегодня мило все, насильственно отобранное, – как то, что было национальным достоянием, так и то, что было болезнью. («Что пройдет, то будет мило». )
Россия бурно развивалась и росла, Россия была «беременна революцией», но кто же мог предположить, что она разродится таким чудовищем?! В России было множество партий, много недовольных социальных групп, но кто мог подумать, что в результате всех потрясений к власти придет кучка большевиков, что гегемоном общества будет провозглашен российский пролетариат, составлявший в то время менее 8% населения России, что его призрак, бродивший не столько по Европе, сколько в молодых головах незрелых социальных идеологов, попытаются воплотить в жизнь на одной шестой земной суши, что вместо совершенствования общества будет его разрушение «до основания»?!
Большевики, действительно, «раздули пожар», в котором безжалостно сожгли старую Россию. (Они мечтали «раздуть пожар мировой». К счастью, им это не удалось по полной программе. Но весь 20-й век мир жил в напряжении и страхе. А Россия сейчас собирает обгорелые головешки и по ним пытается восстановить свой былой облик.
Мы все вышли из крутого атеистического замеса. И сегодня многие представители моего поколения и дети наши, взглянувшие освобожденным взором на дела родительские, – приходят к идее Бога. Случайно ли это? – Нет! Мы сидим на пепелище: выжженная земля – её красоты, её ценности, её недра; выжжена душа человеческая и душа целого народа. Даже в темные далекие времена после дикого и кровавого нашествия Золотой Орды, остановившего на два с лишним столетия ход нашей истории, не знала земля российская такого разгрома. Мы пытаемся понять, почему это произошло, как сумели мы сами сотворить над собою такое зло. И приходим к выводу: мы отреклись от религиозной общечеловеческой морали, отреклись от Бога, от Высшего Судии, от Вечного, от единственного высшего критерия – Любви к ближнему, всеобъемлющей любви к Богу и Его творению, а потому отвергли и 10 заповедей.
Человечество живет в постоянной извечной борьбе между Добром и Злом, Богом и Сатаною. Человечество несовершенно, грешно, но никогда за последние 2 тысячелетия оно не попирало так сознательно, активно, воинствующе кодекс морали, призванный вести человечество к духовному совершенствованию, к свету, к Храму.
Большевики растоптали этот кодекс и заменили его кодексом классовой борьбы, в основе которого не любовь к ближнему, а ненависть к классовому врагу. Так мы вошли во тьму, в объятия Сатаны, так мы построили анти-мир.
Мы сохранили свой внешний облик, мы не стали чудовищами, мы попытались создать «Кодекс строителей коммунизма», в который втискивали заповеди отвергнутой морали, но химера, соединяющая в себе любовь и ненависть, не могла быть жизнеспособной. Она стала посмешищем.
Отживали остатки старой морали. Ей на смену приходила пустота, которую могли заполнить любые извращения в реальных условиях анти-мира.
Но… не интеллигенция правит Россией. Ею правят «верхи», которые в России современной, социалистической, постсоциалистической, – есть «дно» (так «подшутила» над ней история). (Испокон веков народами, странами УПРАВЛЯЛА аристократия – наиболее состоятельная, образованная, культурная часть общества. Но интеллигенция никогда не приняла бы разрушительную, кровавую, противную природе человека, духу истории и здравому смыслу авантюристическую программу большевиков. Ленин знал это. Критика, дискуссии, ревизия были «СМЕРТЕЛЬНЫМИ врагами» его теории. Интеллигенция была объявлена «говном», упор был сделан на люмпен, во главе государства стало «дно»).
Это правление 70 лет угнетало, истощало, уродовало народ. Интеллигенция – это концентрированный дух народа. Он был более других подвержен ударам и подвергался постоянному прессу. Он чрезвычайно пострадал, но не иссяк. Но народное поле заросло чертополохом. Власть проросла на нем зубами дракона.
Большевики не отдают власть. Для ее удержания, как известно, «все средства хороши». К моменту появившихся «предперестроечных» угроз власть – это была номенклатурно-уголовная мафия, которая в защите обратилась в монолит.
Нерешительный Горбачев метался между ощетинившейся партией и взбудораженным обществом (вряд ли он мог иначе: он был генсеком этой партии). Он стоял в раскоряку, он опирался на одну ногу… Горбачев – трагическая личность, ибо его историческая роль переросла его индивидуальные возможности. Он вел за собой две непримиримые силы: одна породила его, другую породил он.
(На 28-м Съезде партии большевики в течение 12 дней говорили о демократии, плюрализме, многопартийности и т.п., но, когда Ельцин, Собчак и Попов объявили, что они выходят из партии, ибо они уполномочены выполнять волю избравшего их народа, а потому не могут подчиняться партийной дисциплине, а Шостаковский, Лысенко и другие заявили о том, что они намерены создать партию или фракцию, программа и названия которых будут отличаться от таковых в КПСС (партию – не враждебную, но отличную), какой они подняли вой! Они кипели ненавистью, брызгали слюной, изрыгали оскорбления, требовали их на расправу. В воздухе висел хорошо знакомый дух, который в прежние времена всегда выкристаллизовывался в привычный лозунг: «К стенке!». Сегодня его не произносят на съездах – времена не те. Но ненависть, взращенная ко всякому инакомыслию десятилетиями идеологической (и не только идеологической!) обработки, кипит в крови Хомо Советикус. «Давно к стенке не ставили!», «К стенке бы их!» – эти слова вы можете услышать в очереди, на улице, в местах, где концентрируется общественное напряжение. Но в зале партсъезда накал этой большевистской специфической страсти особенно высок. Стоило только их всколыхнуть…
Когда же речь зашла о разделе партийного имущества пропорционально числу вышедших из партии членов, вой и ненависть достигли наивысшего напряжения. («За каждой политической идеей надо всегда искать заурядный интерес к вещам». Маккиавелли,)
И с этой партией Горбачев призван был справляться, утихомиривать ее и направлять в новое русло. Он метался между ними буфером, ненавидимый обеими сторонами, вероятно, в вихре событий не всегда успевая сознавать, кто же он сам. Он принимал огонь на себя, чтобы не дать им сойтись в рукопашной. Но разбуженный им океан девятым валом вынес его в тихую пристань, как отыгравшего свою роль. Он повернул колесо истории 20-го века. Как? – История даст этому оценку.
Нерешительный Горбачев колебался, решительный Ельцин шел напролом.
И снова многотысячные митинги с лозунгами; «Ельцин! Ельцин!». Я тоже ходила и кричала: «Ельцин, Ельцин!», хотя не особенно ему симпатизировала. Правильным ли был выбор? – Дальнейшее показало, что не очень… (Мне вспоминается анекдот брежневской поры: Брежнев встречает идущего с рынка человека с большим прекрасным арбузом. «Вот это арбуз!», – восторгается Брежнев. Человек с готовностью протягивает ему арбуз и говорит: «Выбирайте, Леонид Ильич!» – «А что выбирать – он же у вас один.» – «Ну, Вы тоже у нас один, но мы же Вас выбираем…)
Началось «кипение» партконференций, съездов и Верховных Советов.
Партия большевиков, более 60 лет правившая Россией, была создана Сталиным. Создавая себе устойчивый трон, Сталин должен был строить его из надежного материала – он должен был быть послушен и понятлив, это должен был быть родственный ему материал, т.е. – из жестоких, лживых, трусливых и продажных. Такой контингент можно было удерживать «кнутом и пряником». И они, действительно, жили безбедно при «развитом социализме» или при коммунизме, укрываясь за кремлевской стеной, высокими заборами, охраняемые надежно «железной рукой» КГБ в бедствующей стране, надрывно строящей военизированный социализм.
Сталинский социализм плодил массу уголовников, на необъятных просторах ГУЛАГа. Там они жирели, матерели. Позже они стали срастаться с аппаратом, встраиваясь в производственные и государственные структуры. (Похоже, уголовный мир в гораздо большей степени был гегемоном системы, чем пролетариат.)
Когда основой системы было политическое насилие, партийно – уголовный альянс был его механизмом. Когда ее основой стало воровство, он превратился в мафию.
Эта уголовно-номенклатурная мафия задолго до «перестройки» в «теневом» и других видах преступного бизнеса овладела почти всеми материальными ценностями России (Как сказал много позже в одном из своих телевизионных выступлений Игорь Бунич, к моменту «перестройки» в СССР не было государственной собственности – все, по факту, принадлежало им). Поэтому в условиях «перестроечной» «воли» – абсолютного беззакония так легко было УЗАКОНИТЬ присвоение 90% несметных богатств России 5%-тами номенклатурно-уголовных бандитов.
Их давно тяготили оковы социализма. Они хотели их сбросить, но при этом сохранить власть. (Они давно хранили свои деньги за рубежом, готовые в любой момент туда «слинять», но недра и заводы не увезешь, а поэтому необходимо сохранить ВЛАСТЬ. Большевизм и власть – неразделимы. (Кто будет терпеть большевизм, если он не будет твердо держать в руках дубину власти, а еще лучше – лом?!)
Горбачевские разговоры о необходимости что-то изменить: ускорить, перестроить, очистить – разбудили партийный преступный рой. Угрожающее «гудение» в нем началось до 1-го Съезда народных депутатов.
В марте 1988 года в «Советской России» выходит статья Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами», вызвавшая бурную реакцию уже возбужденного общества. Статья с доказательствами, кривыми роста экономики, промышленности и сельского хозяйства, у нас и за рубежом, поет гимн сталинской эпохе, сталинскому социализму. Нина Андреева – подсадная утка. Откуда у преподавательницы химии Ленинградского политехнического института такие знания? Статью писало очень высокое и весьма осведомленное лицо. Но пока они прячутся за именами пролетарской интеллигенции, слесарей заводов или просто отмалчиваются. Но скоро они заговорят иначе. Тогда они встанут во весь рост, вооружившись не только ленинской теорией.
На созванном Горбачевым в мае 1989 года 1-ом Съезде народных депутатов встретились недобитый интеллигентский (ненавистный большевикам) дух России и партийный монолит.
Поток почти 70 лет не звучавших ярких, содержательных, подкрепленных цифрами и фактами речей и шиканье, захлопывание, затопывание их партийным большинством. Любая мысль, намек на знания вызывали их ярость. Правящий люмпен на этом съезде проголосовал за свое ничтожество: в Верховный Совет – в первый Парламент горбачевской эпохи не прошел ни один ученый, не прошли экономисты, юристы, известные публицисты – никто из тех, кто доказал наличие ума, знаний, способностей и желания действовать в такой ответственный для страны момент. Партийные функционеры «заголосовали» всех, даже Ельцина.
В декабре 1989 года умер Андрей Дмитриевич Сахаров. Он умер не от унижений и издевательств в Горьком – их творили тайно сатрапы и палачи преступного режима, преступных правителей. Он умер «на свободе» – сердце не выдержало затопывания, улюлюканья тупой и злобной толпы, корыстной и трусливой. Там, в этом высоком собрании на горбачевском Съезде, не было простачков, которые просто не могли понять святого умника. Там были те, которые понимали: одни чтили (их там было очень мало), другие – ненавидели и боялись (они заполняли этот зал!). Сердце боролось с насилием и заточением, но не выдержало – полусвободы…
И снова, как в дни надежд, улицы Москвы были полны народа. Декабрьский день был серый, сырой, ветреный, промозглый. Люди стояли по обочинам дорог, по которым под звучавшее из репродукторов Адажио Альбинони его везли в последний путь.
Итак, «процесс пошел»: был дан старт открытой политической борьбе. Она приняла уродливый, жестокий, временами кровавый, подлый и очень затяжной характер. Номенклатура враждовала внутри себя, боролась с той частью партии, которой досталось мало от богатств страны или не досталось ничего; боролась с интеллигенцией, с демократами, со всеми пробудившимися к жизни силами страны, которые стремились к правде и обновлению России. Переодетые, перекрасившиеся номенклатурные большевики, спаявшиеся с уголовным миром, вытесняли интеллигенцию из политической и общественной жизни (так же, как в 1917-ом: целое столетие не изменило отношение большевиков к интеллигенции, ибо не изменилась их бандитская суть).
Большевики, номенклатура стремились удержать власть. Большевики, как партия, не уникальны в своем стремлении к власти, но уникальны в интенсивности этого стремления, ибо исторически, исходно «не было таких жертв», которые были бы слишком велики для достижения такой цели» и «не было таких средств», которые были бы для этого неприемлемы.
За 70 лет люмпен, пришедший к власти в 1917-ом, мог бы облагородиться. Но этого не случилось, потому что все 70 лет эта власть оставалась преступной. 30 лет она истребляла народ, затем 30 лет угнетала и обворовывала. Все это делалось в условиях лжи и тайны. Во власть, в верхи могли проникать только преступники, реальные или потенциальные. Другие, если и попадали, там не удерживались.
Отчего же так сладка для большевиков власть? Оттого, что только власть как насилие и насилие непреодолимое есть условие существования большевизма как явления, ибо оно есть ложь, ложь воинствующая, а потому кровавая.
Но в условиях гласности, которая с Горбачевым вошла в жизнь общества, как реальность, открытое насилие было невозможно (нежелательно). Но было и другое явление, которое вполне устраивало верхи – беззаконие. (Советский Союз всегда жил не по законам – закон существовал только для мелких воришек и бытовиков. Всех остальных судили особыми законами, особыми совещаниями, особыми приговорами, по специальным инструкциям.) Но официально существовали Советская Конституция, Уголовный Кодекс и другие правовые нормы. «Перестройка» разрушила всё. Всё потеряло силу. Всё рушилось вместе со страной. Пришла «свобода», не свобода – воля. Воля, не ограниченная законами, – это право сильного, это разбой, «мутная вода», в которой умельцы легко ловят любую рыбу.
Именно э
та «мутная вода» нужна была номенклатуре, чтобы довершить грабеж и в условиях беззакония «узаконить» свое новое положение. Но для этого надо было держать бразды правления в своих руках.
Начался «парад» Верховных Советов. Трансляция заседаний шла в прямой эфир на телевидение. (Позднее они уже шли в записи в ночное время).
Российские депутаты-большевики не способны к творчеству. Они собираются на съезды не для аналитической и созидательной работы, а для сокрушения врага (или просто для самовыражения). Сидя на своих местах, они копят заряд злобы, а не конструктивных предложений, и, собираясь на съезде, они изливают эту злобу и грязь на все и вся. Крупицы здравомыслия тонут в этом шабаше озлобления, в потоках грязи.
Есть две ипостаси раба: согбен или крушит; раньше «ослы-депутаты» послушно поднимали мандаты (у нас была игрушка – осел, который мог только кивать головой, – мы называли ее «осел-депутат»); сегодня они все разносят в щепы (дали волю!).
Есть некомпетентные, которым дали дубину в руки, но есть те, кто хорошо знает свой интерес, но и они не предлагают, а злобно критикуют и крушат. Большевики «не поступаются» властью…
Некомпетентность и революционность! Российская болезнь! – Крушить легко! (Может быть, все не так примитивно: возможно, это был способ в этой грязи, в мутной воде прятать преступную суть обсуждаемых проблем).
Верхи грабят и дерутся за власть, а страна под ними погружается в пучину страшной беды. Полки магазинов пустеют. Скоро они будут абсолютно пусты. Уже сахар, водку, спички, мыло дают по талонам. Очереди за этими драгоценными необходимостями заполняют улицы вблизи крупных магазинов. Получить бутылку водки можно только в обмен на тару. Люди копят бутылки. (Я спустя 20 лет выбросила ящик бутылок, обнаружив его на чердаке своей дачи).
Потом начинают распределять талоны на вещи. Этим занимаются домоуправления, на предприятиях, наверное, профсоюзы. Конечно, ценные талоны попадают в руки «причастных». Остальным достаются часто совершенно не нужные талоны: на хозяйственные сумки, домашние тапочки, маникюрные наборы и т. п. – но люди покупают всё… Запомнились залы больших магазинов, на прилавках которых нет НИЧЕГО. За одним из прилавков стоит один продавец – сторож… Или такие объявления: «Магазин закрыт. Нет товара». Если на один из прилавков что-то «выбросили»: дешевую рыбу, (а если еще мясо?! – кости!), муку, крупу – магазин толпа забивала битком и продолжалась на улице. В одночасье пропадало всё: сигареты, крупы, ткани… (Я уже писала о том, как во времена Бориса Годунова в неурожайные годы спекулянты и скупщики прятали хлеб, и это изменило историю России. Так, надо полагать, и в нашей новой Смуте, 400 лет спустя так же ведут себя алчные волки российские).
Кто стоит на пути просвета России, кто затягивает петлю на горле народа российского?
Хочется привести здесь одну дневниковую запись: «Представители датской фирмы, приехавшие в Союз поставить новую технологию производства инсулина, полгода обивают пороги различных инстанций, подписывая по нашим советским правилам какие-то бумаги, не понимают смысла этих бумаг, придирок к «крючкам» – всего этого загадочного круговорота, губящего время, здоровье людей и дело! (У нас в стране тяжелая нехватка инсулина, жизненно необходимого больным диабетом).
Представитель фирмы говорит; «Я сегодня ночевал в посольстве: в гостинице от меня потребовали какую-то бумагу. Поскольку я приехал к Вам, может быть Вы дадите мне эту бумагу?» – «Мы никаких бумаг не даем», – нервно шепчет за спиной Министра его референт. – «Мы никому никаких бумаг не даем», – отвечает Министр датчанину. – Энергичные, интеллигентные представители фирмы смяты. Они уходят молча, с непроницаемыми лицами…»
Что это? Сознательное вредительство, традиционный стиль поведения, крутое чиновничье тупоумие, страх?!
(Все полезное для нас, нужное нам сотрудничество с иностранцами всегда продирается через эти рогатки. Или не продирается – уходит навсегда… Россияне знают, что такое чиновничий произвол: они от него страдают, умирают, но не удивляются. Но для иностранцев – это, как в таких случаях говорил мой муж, – «деревянное железо»… Самое удручающее в этом, пожалуй, то, что те, другие иностранцы, которые пришли к нам рушить нашу страну, легко находили среди наших «демократов» понимание и помощь, а те, которые хотели у нас делать дело, полезное и для нас, как правило, увязали в липкой паутине наших чиновничьих сетей.).
А Россию затягивает трясина бедствий. Уже нет хлеба: в одночасье 50% устаревшей техники хлебопекарен огромной Москвы пришли в негодность… А что случилось с хлебопекарнями большой России, где определили норму хлеба по 100 граммов белого и 200 граммов черного на человека в день?! Такой нормы не было даже во время войны и в лагерях ГУЛАГа. В одночасье исчезают все сигареты и табак, все ткани, и так во всем.
Но большевики и их уголовные выкормыши, не сморгнув, истребляют свой народ, лишь бы не потерять своих мягких кресел и дармовых прибылей.
Обстановка вопиющая, и ясно, кто есть кто…
Но есть еще другая страшная беда.
Горбачевская «гласность» разбудила «спящую собаку», она вскрыла язвы большевистского интернационализма. Наверное, интернационализм в СССР не был бы дутым, если бы в его основы большевики не заложили бы «бомбы».
Однажды в своей истории Российская империя уже была «рассыпана». «Великий» Ленин, (которому, как известно, «на Россию было наплевать») в качестве подготовительного этапа к созданию Всемирной Республики произвольно «нарезал» границы национальных республик, которых в Российской империи не существовало, объявил их право на суверенитеты, «вплоть до отделения». И все, кто мог, бросились врассыпную подальше от вздыбившейся бедствующей страны. Потом правители очнулись и поняли, что надо давать задний ход. Часть отвалившихся территорий пришлось возвращать в лоно России, в образуемый СССР, насильственно и полунасильственно. Однако в память возвращенных народов этот акт вписался, как беззаконие.
(Оно, возможно, все и поросло бы быльем в условиях всеобщего благополучия. Но благополучия не было и не предвиделось, а в разрухе «перестройки», под умелым, глубоко продуманным воздействием наших западных «друзей», это стало «расползаться по швам». )
На Финляндию пришлось ходить позорной провальной войной.
А так называемые «западные территории» были присоединены по секретному сговору между Гитлером и Сталиным о разделе Европы, и закреплено было это новое положение секретным приложением к Договору о ненападении между СССР и Германией в 1939 году.
Сталинский террор очистил присоединенные благополучные буржуазные республики от «опасных» элементов и «внутренних врагов», установив в этих новых территориях большевистские законы и нормы советской полунищей жизни.
Сталин вырвал из родной земли 15 народов и народностей и переселил их на территории, где испокон веков жили другие народы, или туда, где не жил никто, – в места, не пригодные для жизни.
Такое не может «порасти быльем» даже в веках.
Неприятие иной национальности, иной веры неизбывно живет в любом народе, в его нижних и «придонных» слоях. В трудные времена от любой искры вспыхивает пламя. Дальше работает пролитая кровь… Усталость от несвобод, от неуклонно нараставших разрухи и нищеты напрягала обстановку. Горбачевская «гласность» позволила активизироваться задавленному недовольству. В республиках начали образовываться народные фронты, активизировались националистические движения. Начались митинги, выступления (мирные) против властей.
Горбачев не справился с гласностью, которую он сам подарил СССР. Он сам был воспитан партией большевиков, всей нашей советской действительностью, въевшейся в плоть и кровь всего народа, а тем более, управителей; сталинщиной, где единственный аргумент в принципиальном споре – сила.
В 1986 году в Казахстане внутренними войсками были подавлены студенческие волнения.
В ночь на 19 апреля 1989 года в Тбилиси войсковыми подразделениями была разогнана мирная демонстрация. Войскам запрещено было стрелять – они разгоняли митингующих саперными лопатами – разгоняли зверски. Догоняли убегающих, избивали, добивали. Было 19 убитых, из них 16 женщин. Наверное, тогда Россия потеряла Грузию…
Взволновалась Прибалтика. Активизировались дремавшие там народные фронты и никогда не остывавший национализм. Вначале Прибалтика просила только права на свободную экономическую зону. Ей было отказано. В 1988—89 годах республики объявили о своем суверенитете.
23 августа 1989 года Прибалтика провела акцию «Балтийский путь» – от Вильнюса до Таллина 600 километров люди стояли, взявшись за руки, плечом к плечу, демонстрируя свой протест против несвободы. В марте 1990 года Литва первая объявила о своей независимости. Против Литвы была предпринята экономическая блокада, а затем и военная сила: традиционные советские танки и БТРы, спецназ «Альфа» (13 человек погибло, десятки ранены). В январе 1991 года в знак протеста европейские страны прекращают продовольственную помощь СССР.
В апреле 1991 года о своей независимости объявила Грузия. Это были две первые республики, объявившие о своем выходе из состава СССР.
В 1988 – 90 годах кровавые конфликты бушевали во многих точках Советского Союза: армяно – азербайджанский конфликт в Карабахе; столкновения между грузинами и абхазами, переросшие в войну; кровавые межнациональные конфликты в Фергане – сначала это были массовые погромы турок-месхетинцев, затем евреев и армян; вскоре начались киргизо – узбекские столкновения; в Крыму – столкновения между вернувшимися переселенными Сталиным татарами и русскими; в Осетии – между вернувшимися из высылки ингушами и осетинами.
В январе 1990 года советская армия штурмовала Баку (прекрасный, спокойный интернациональный город – погибло более сотни мирных жителей).
В Душанбе, долго пребывавшем в мире и покое в окружении полыхавших республик, пожар возник неожиданно от неведомо чьей рукой зажженной «спички», но последовавшие за этим зверства потрясли не только Таджикистан.
Лавину иногда вызывает один сорвавшийся камень, но она должна быть готова обрушиться.
Да, советская система сгнила изнутри. Но почему в такой огромной стране, при таком количестве разных народов и народностей, таком многообразии жизненных укладов, природных условий, экономического развития разных областей, уровней культуры и мн. др., все происходило по сходным сценариям.
Во всех среднеазиатских республиках, в Нагорном Карабахе, Чечне все конфликты сопровождались невиданными даже в темные Средние века зверствами, удивительными, наверное, даже для древней Дикой Азии: людей рвали на куски, насиловали женщин на глазах у мужей, потом мужей убивали вилами, отрезали им уши, половые органы на глазах у жен, насиловали маленьких девочек, сдирали с людей кожу, людей продавали в рабство; на киргизских рынках продавали мясо убитых узбеков и т.п..
Удивительно (или нет?!), что почти каждому конфликту предшествовало освобождение из тюрем уголовников?! И надо полагать, то был почерк уголовного мира, взращенного сталинским ГУЛАГом. Но кому надо было его активизировать?
Конец ознакомительного фрагмента.