Андрей Александрович Краевский: «Нужно знать, что думает Россия о своих общественных интересах…»
Дмитрий Олейников
Андрей Александрович Краевский (1810–1889), журналист и издатель известнейших периодических изданий, имел полное право сказать, что его биография запечатлена в рукописях, которые он редактировал и издавал в течение пятидесяти лет. Краевский, начинавший в скромной должности корректора, к концу своей карьеры заслужил звания «Патриарха, Мафусаила, Нестора русской журналистики», «руководителя общественного мнения в течение полстолетия». Трудолюбие Краевского, его умение ладить не только с авторами, но и с властями, личное везение, пожалуй, объясняют успех его изданий, сопутствовавший им и в «замечательное десятилетие» 1838–1848 годов, и в последовавшее за ним «мрачное семилетие», и в эпоху Великих реформ – вплоть до воцарения Александра III. Сама история жизни Краевского во многом история его журналов и газет.
Выпускнику Московского университета Андрею Краевскому, побочному сыну дочери екатерининского вельможи полицмейстера Архарова, давшего жизнь понятию «архаровцы», пришлось приложить немало усилий для того, чтобы не остаться обычным чиновником. После недолгой службы в московской гражданской канцелярии он был направлен в канцелярию Владимирского губернского правления, однако сумел попасть в Петербург, как он сам говорил, «с радужными надеждами, но в единственных старых штанах». Все, на что в начале 1832 года мог рассчитывать двадцатидвухлетний Краевский, – место незначительного канцелярского чиновника и частные уроки. Однако хорошее образование (философский факультет) и талант педагога сравнительно быстро сделали Краевского известным не только в литературных кругах, но и в высшем свете. Через четыре года Краевский получил преподавательскую должность в Пажеском корпусе, работу в Археографической комиссии; стал сотрудничать в «Энциклопедическом лексиконе» Плюшара. Впрочем, для его дальнейшей судьбы важнее оказалось то, что он стал корректором в пушкинском «Современнике» – конкуренте журналов литературных «братьев-разбойников» Н. И. Греча и Ф. В. Булгарина.
В 1837 году Краевский – редактор «Литературных прибавлений к „Русскому инвалиду“». Именно здесь и благодаря Краевскому на фоне общего молчания русской прессы прозвучал единственный опубликованный (а ныне хрестоматийный) некролог на смерть Пушкина «Солнце русской поэзии закатилось!». В дальнейшем Краевский станет единственным прижизненным публикатором «дозволенного» и одним из распространителей «недозволенного» Лермонтова. Именно через Краевского общество узнало его знаменитое стихотворение «Смерть поэта».
Взлет «Отечественных записок» – журнала, история которого становится «историей всей русской литературы на протяжении полувека», – пожалуй, самая большая заслуга Андрея Краевского. Он реализовал идею, в «торговый» период русской литературы владевшую многими: создать журнал, одновременно популярный и качественный. В эпоху, когда Булгарин и Греч топили конкурентов всеми доступными способами, когда император Николай ставил на прошениях об издании новых журналов категоричное «и без того много», Краевский придумал удачный ход. Он выкупил право на издание захиревшего журнала «Отечественные записки» у благонамеренного, умеренно-патриотичного издателя П. П. Свиньина, избежав таким образом убийственной волокиты с получением разрешения на новый журнал.
Первые известия о подготовке новых «Отечественных записок» относятся к лету 1838 года. Тогда Краевский писал критику и публицисту В. С. Межевичу: «Составляется уже компания денежная для издания… журнала под моею редакциею (высочайшее позволение мы уже имеем), и собираются сотрудники… Это последняя надежда честной стороны нашей литературы; если „Отечественные записки“ не будут поддержаны, то владычество Сенковского, Булгарина, Полевого и прочей сволочи утвердится незыблемо, и тогда горе, горе, горе!» В упомянутую «компанию денежную для издания» Краевский привлек людей самых разных воззрений и вкусов. Достаточно сказать, что с помощью одного из соучредителей В. А. Владиславлева (издателя альманаха «Утренняя заря» и адъютанта в корпусе жандармов) журнал «Отечественные записки» первое время распространялся при содействии III отделения.
Основные цели и задачи «Отечественных записок» подробно изложены в письме Краевского писателю Г. Ф. Квитко-Основьяненко: «Назначение „Отечественных записок“, цель их совершенно особенные от других, книгопродавских журналов. Это издание, которое восстановило бы в отечественной литературе права здравого вкуса, уничтожило бы это убийственное пренебрежение ко всему, что только есть высокого в искусстве и в науке, и останавливало бы низкие попытки литературных промышленников обманывать публику взаимным восхвалением своих жалких талантиков, которые скорее годились бы на дело торговое, чем литературное, а известно: торговля и литература – огонь и вода, холодный расчет и пылкое чувство, коварство и благодушие – вещи несовместимые».
Девиз на латинском языке, помещенный на первой странице обложки «Отечественных записок», в русском переводе звучит так: «Истинно блаженны те, кто внимает не голосу, звучащему на площадях, но голосу, в тиши учащему истине».
П. В. Анненков вспоминал, как Краевский добивался возможности «противопоставить злой вооруженной силе другую, тоже вооруженную силу, но с иными основаниями и целями». «Клич, который он тогда кликнул с одобрения самых почетных лиц петербургского литературного мира ко всем, еще не попавшим под позорное иго журнальных феодалов, отличался, – замечал Анненков, – и очень верным расчетом, и признаками полной искренности и благонамеренности».
В Москве даже литераторы консервативно-славянофильского толка восприняли программу «Отечественных записок» как «слишком благонамеренную». Но в этом и проявился Краевский-дипломат. Он играл с бюрократической машиной по правилам николаевской эпохи: главное – запустить журнал, и тогда останавливать его будет довольно непросто. Действительно, журнал пережил немало цензурных бурь и был потоплен охранителями (и то «с некоторой боязливостью») только в 1884 году.
Выход первого номера «Отечественных записок» 1 января 1839 года напоминал первый спуск на воду хорошо оснащенного и вооруженного корабля: это была «книжица» вдвое толще самой популярной тогда «Библиотеки для чтения» О. И. Сенковского. Соучредитель журнала И. И. Панаев по этому поводу приводил строку из пушкинской «Осени»: «Громада двинулась и рассекает волны…»
Сильная сторона «Отечественных записок» заключалась в том, что литераторы разных поколений сумели сделать содержание журнала более разнообразным по сравнению с его главным конкурентом – «Библиотекой для чтения» Сенковского, имевшей не менее 5000 подписчиков. «В возобновленных „Отечественных записках“, – писал Панаев, – допевали свои лебединые песни лучшие из наших беллетристов и блистательно начали свои дебюты молодые люди, только что вступившие на литературное поприще». Например, в 1839 году в журнале печатались произведения В. Ф. Одоевского, В. А. Соллогуба, М. Ю. Лермонтова, В. И. Даля, А. В. Кольцова, П. А. Вяземского, Е. А. Баратынского. Потом будут Ф. М. Достоевский, А. Ф. Писемский, Т. М. Грановский, А. И. Герцен, М. Н. Катков… Краевский сумел привлечь в возрожденный «толстый» журнал лучших авторов – от В. А. Жуковского до подающей надежды молодежи из круга московских западников, в том числе В. Г. Белинского.
Картинка эпохи: на Невском проспекте Фаддей Булгарин впервые встречается с только приехавшим из Москвы Виссарионом Белинским и, с любопытством осматривая его щуплую фигуру с головы до ног, произносит: «А! Так это бульдог-то, которого выписали из Москвы, чтобы травить нас?» Позже Белинский будет возмущаться жесткой требовательностью Краевского: «Краевский стоит с палкою и погоняет…» Но сам же и признает: «И то сказать, без этой палки я не написал бы никогда ни строки…»
Отношение Краевского к сотрудникам как к «пролетариям умственного труда», обязанным по точно данным указаниям вовремя поставлять известное количество качественной работы, не всем было по вкусу. Тем не менее именно такое отношение формировало дисциплину интеллектуальной деятельности и создавало журналистов-профессионалов, уважающих и себя, и читателей. «Брось он журнал, – признавался Белинский, – и у него будет прекрасное место, деньги, чины… Но его Бог наказал страстью к журналистике… Это человек, который из всех русских литераторов один способен крепко работать и поставить в срок огромную книжку, способен один талантливо отвалять Греча, Булгарина или Полевого… Наконец, это честный и благородный человек, которому можно подать руку, не боясь запачкать ее».
Конкуренты не раз пытались применить против Краевского испытанное оружие – доносы (мол, хитрец Краевский «умнее Марата и Робеспьера» и прячет в толще своих изданий «идеи комунисма, социалисма и пантеисма»). Но издатель «Отечественных записок» хорошо изучил противника и заранее подготовился к такому повороту событий. В числе «соучредителей», то есть пайщиков журнала, были старший чиновник II отделения Б. А. Враский и адъютант шефа жандармов Л. В. Дубельта В. А. Владиславлев. Это оказалось надежным защитным ходом: в самых напряженных ситуациях Дубельт мог вызвать Краевского и «намылить голову за либерализм», но в итоге объявить, что «ничего из этого не будет…». Позже Булгарин сменил (точнее, разнообразил) тактику: он предложил Краевскому просто «присоединиться к союзу журнальных магнатов и сообща с ними управлять делами литературы». Краевский, как тогда говорили, «устранил предложение».
Борьба с «торговым направлением» журналистики, не стесняющимся писать на конкурента доносы в III отделение, приносила, как это ни странно, доход. Число подписчиков журнала составило 8000 – огромная цифра для России того времени. И тогда Краевский принялся за работу с газетами. В результате – всплеск успеха «Русского инвалида» в 1843–1852 годах, а затем превращение «Санкт-Петербургских ведомостей» из вялого академического листка в прекрасную газету, к тому же приносящую официальному издателю – Академии наук – 50 000 рублей годового дохода. Число подписчиков выросло до небывалого уровня – 12 000 (для сравнения: сверхпопулярный «Колокол» имел в лучшие годы 3000). Небывалое процветание газеты академические мужи отнесли исключительно к достоинствам самой академии и по истечении срока договора с Краевским в 1862 году поспешили подыскать нового арендатора, даже не выслушав предложений прежнего. Краевский же решил издавать частную общественно-политическую газету. Идея немыслимая в предшествующую николаевскую эпоху и весьма непростая по исполнению в эпоху «гласности».
Андрей Краевский хотел назвать новую газету «Голос народа», и, хотя такое название не разрешили, выраженная в нем идея издания не изменилась. «Нужно знать, что думает Россия о своих общественных интересах, что ей нравится, что не нравится, что ею отвергается, – писал Краевский. – Мне кажется, что настала пора проявления своих нужд и стремлений, своего горя и радости, а гласным органом служит пока только журналистика».
Выходу газеты способствовали связи Краевского в высших слоях петербургской либеральной бюрократии. Издатель понимал, что высшие чиновники, «константиновцы» (то есть приверженцы лидера либерального лагеря великого князя Константина Николаевича), сменившие «николаевцев» на самых ответственных постах, должны искать способ влияния на общественное мнение через прессу. И он был готов к сотрудничеству с либералами в правительстве.
«Насколько сил хватит у русского печатного органа, – писал Краевский своему старому другу В. Ф. Одоевскому, – он должен поддерживать всякую прогрессивную меру правительства, выражая собой одобрение лучшей, образованнейшей части общества, и побивать всеми своими кулаками всякое поползновение к ретроградности».
В итоге его идею об издании газеты поддержали министр внутренних дел П. А. Валуев, министр финансов М. Х. Рейтерн и особенно министр народного просвещения А. В. Головнин, предложивший Краевскому помощь в первый же день своего назначения на министерский пост. Валуев добился высочайшей поддержки начинания Краевского, рапортуя, что издатель «согласен подчиниться влиянию III отделения и Министерства внутренних дел, если ему будет оказано пособие…», а Головнин окончательно определил на содержание газеты весьма приличную сумму – 12 000 рублей в год. Деньги выдавались «помесячно, регулярно, безотчетно». Он же редактировал программу газеты, появившуюся в первом номере «Голоса» 1 января 1863 года. «Мы стоим за деятельную реформу, – говорилось в ней, – но не желаем скачков и бесполезной ломки… Мы не хотим льстить правительству, не желаем льстить и народу, не намереваемся заискивать в той среде, которая известна под именем «юной России» (то есть радикалов. – Д. О.)… Постараемся усвоить те обильные последствия блага, которыми дело реформы успело уже обозначиться…» Огарев из эмиграции отозвался на это довольно зло: «Голос влажный, голос невский; Головнинский, валуевский; Издает Андрей Краевский…»
Не менее желчно реагировали голоса «справа» – конкурент от консерватизма М. Н. Катков, издатель «Московских ведомостей», извещал читателей и о сумме, и о времени ее выдачи Краевскому, обвинял «Голос» в официозности, а значит, в подкупе. В ответ Краевский заявлял, что «официоз» лучше «полуофициоза», намекая на то, что и катковская газета имеет своих покровителей (в частности, увековеченного А. К. Толстым Тимашева). Газетно-публицистическая война Краевского и Каткова, «Голоса» (23 000 подписчиков) и «Московских ведомостей» (6000 подписчиков) была войной двух направлений внутренней политики – либерального и консервативного.
В действительности Андрей Краевский не был марионеткой высшей бюрократии. Он умело находил сторонников на самом верху пирамиды власти и не мешал им думать, что они направляют политику газеты. При этом Краевский мог и избегать официального курса. Недаром министр внутренних дел Валуев в секретной переписке с министром финансов Рейтерном обвинял Краевского в «некотором уклонении» от того направления, «которое обязательно для газеты, получающей правительственную субсидию», и просил приостановить выдачу денег для «Голоса» в качестве наказания. Именно Валуев, отчаявшись в установлении полного контроля над Краевским, добился полного прекращения государственного финансирования «Голоса» после 1865 года. В том же 1865 году Краевский был «удостоен чести» получить одно из первых цензурных предостережений, согласно новым правилам о печати. Спустя год, когда цензура вновь набрала силу, он, также один из первых, подвергся судебному преследованию и попал под «строгий домашний арест» за публикацию статей о положении раскольников (всего за время выхода газеты Краевский получил более шестидесяти цензурных взысканий). Однако к этому времени Краевский уже добился устойчивого финансового положения и создал корреспондентскую сеть не только в столицах, но и в провинции и за рубежом. Он же стоял у истоков первого информационного агентства печати в России – РТА (Русское телеграфное агентство), созданного в 1866 году. Многие материалы изданий Краевского начинаются словами о том, что информация получена из первых уст: «мы слышали», «нам говорят»…
В «Голосе» постоянно сотрудничали самые именитые авторы. «В доме на Литейном, – вспоминает очевидец, – в этой редакции можно было встретить не только одних генералов литературных, но и настоящих генералов». В «Голосе» печатались даже министры (настоящие и будущие) – как Победоносцев, Валуев, Дмитрий Милютин, Головнин, Тимашев…
Осведомленность «Голоса» иногда приводила к курьезам. Например, в начале 1873 года газета объявила о готовящейся реорганизации Министерства государственных имуществ, Министерства внутренних дел и III отделения. Министр внутренних дел узнал об этом только из «Голоса», связался с министром государственных имуществ и выяснил, что тот вообще ничего не знает. Министры настояли на публикации официального опровержения сведений, и тут об упомянутой реорганизации открыто заговорили император и шеф жандармов.
За рубежом «Голос» Краевского считали официозом русского Министерства иностранных дел, причем в конце 1870-х годов именно в этом качестве министр Горчаков и лично Александр II рекомендовали газету Бисмарку.
Связи Краевского в бюрократических верхах и наличие корреспондентов по всей России позволили газете стать авторитетным изданием сторонников реформ «без скачков и бесполезной ломки». «Прошу писать так, как будто цензура не существовала, мне нужно знать дело так, как оно происходило в действительности», – обращался Краевский к авторам и корреспондентам. «Продолжайте писать в этом направлении, хотя бы это стоило мне тысячи подписчиков» – это было сказано в 1876 году, в дни патриотического восторга, связанного с грядущим победным «переигрыванием» на Балканах Крымской войны. Краевский был против вовлечения России в войну, поскольку предвидел, что внешний успех будет куплен ценой больших потерь, внутреннего экономического и политического кризиса, дипломатических поражений от Европы…
Опасения Краевского сбылись: Россия на рубеже 1870–1880-х годов испытала тяжелые потрясения, названные много позже «второй революционной ситуацией». В эти трудные годы Краевский и «Голос» выступили на стороне «диктатуры сердца» М. Т. Лорис-Меликова, поддержали политику министра и повели осторожную пропаганду «модернизации государственного строя путем привлечения к законодательству выборных представителей». Чаяния первых деятелей российского самоуправления Краевский знал и передавал не понаслышке, а как гласный Петербургской городской думы (с 1879 года).
После убийства Александра II Краевский оказался одним из тех немногих, кто не побоялся возложить часть вины за «гнусные злодеяния последних дней» на правительство, и газета получила очередное цензурное предупреждение. Для Александра III Краевский был представителем враждебной партии реформаторов, одним из олицетворений «зареформировавшейся» эпохи. «И поделом этому скоту…» – было собственноручно начертано императором на всеподданнейшем докладе о предупреждении «Голоса» за «вредное направление». Оно, по мнению власти, выражалось как в «суждениях о существующем государственном строе», так и в «подборе и неверном освещении фактов», долженствующем «породить смуту в умах». О соредакторе Краевского в 1871–1883 годах В. А. Бильбасове царь отозвался в том же духе: «Тот самый скот, который вместе с Краевским издавал „Голос“…» Как тут не вспомнить реакцию Александра III на конституционную попытку Лорис-Меликова: «Конституция? Чтобы русский царь присягал каким-то скотам?..»
Согласно новым «Временным правилам о печати» 1882 года, издание «Голоса» было приостановлено на полгода после получения третьего за год цензурного предупреждения. Краевский снова стал первым в ряду тех издателей, к кому была применена новая мера наказания. По истечении полугода Краевскому было предложено представлять каждый номер газеты в предварительную цензуру, и не позже одиннадцати часов вечера накануне дня выхода газеты в свет. Это было убийственное правило: оперативность, главное достоинство ежедневной газеты, сводилась этой охранительной мерой на нет. Усиливший свое влияние в верхах Катков, давний конкурент Краевского, попытался сделать «Голос» своим филиалом. Он писал влиятельному Е. М. Феоктистову, начальнику Главного управления по делам печати: «При всей гнусности своей, благодаря интригам, „Голос“ стал большой силой, и было бы, конечно, хорошо овладеть этой силой и направить ее иначе». Эту идею поддержал и новый министр внутренних дел Д. А. Толстой. Уже начал тайно составляться капитал для покупки газеты «вместе с потрохами» (типографией). Но Краевский газету не продал и похоронил ее со всеми возможными приличиями. «Голос» прекратил свое существование не в громовых раскатах скандала, а как бы «в своей постели» – как издание, «не появлявшееся в качестве периодического в течение более года» (так гласило официальное постановление).
Семьдесят три года, миллионный капитал (Краевский был одним из крупнейших владельцев акций Царскосельской железной дороги) – казалось бы, самое время, чтобы насладиться покоем, и не под петербургским солнцем. Но Краевский выбирает новое поприще общественной деятельности. В качестве председателя комиссии по народному образованию при Петербургской городской думе он буквально вступает в борьбу с властями за каждый грош для народных школ. Не может выбить ассигнований – помогает школам собственными средствами. И в итоге: вместо 16 школ – 260, вместо 1000 учащихся – 15 000! И до начала тяжелой болезни (в 1886 году) Краевский осуществляет контроль над проведением уроков и экзаменов и одновременно заботится о праздниках, елках, увеселениях…
В память о Краевском остались учрежденные им стипендии студентам-юристам Московского и Петербургского университетов, капиталы для Общества поощрения художеств и Литературного фонда (Краевский был одним из организаторов Общества для пособия нуждающимся литераторам). Богатая библиотека Краевского перешла по завещанию городским училищам. Все документы о долгах Краевскому (а должников исчисляли тысячами) были объявлены недействительными…