Глава 2
Формирование и развитие российского крупного бизнеса в 1990-е гг.
2.1
Механизмы формирования интегрированных бизнес-групп и компаний
Имущественные ИБГ стали появляться в российской экономике начиная с 1993 г. Инициаторами их создания и одновременно центральными элементами выступали три типа экономических агентов: крупные банки, крупные промышленные предприятия, а также специально создаваемые финансовые, торговые или управленческие структуры (в форме одного, а чаще нескольких юридических лиц).
Крупные банки уже в первой половине 1990-х гг. непосредственно или через дочерние фирмы стали активно скупать акции промышленных предприятий и, опираясь на приобретенный пакет (а также на неформальные права кредиторов), участвовать в процессе управления ими.
В период ваучерной приватизации 1993–1994 гг. акции промышленных предприятий чаще всего приобретались на чековых аукционах. В конце 1995–1996 гг. контрольные пакеты акций ряда крупнейших компаний и предприятий были куплены несколькими ведущими банками на так называемых залоговых аукционах. Затем наиболее распространенной формой стали денежные аукционы и конкурсы с инвестиционными условиями. Имелись также отдельные случаи приобретения банками предприятий реального сектора за долги.
На вопрос, почему банки стали скупать предприятия реального сектора, сами финансисты и наиболее лояльные к ним аналитики чаще всего давали три варианта ответа. Первый состоял в том, что аксиому, согласно которой в долгосрочном плане банки не могут жить лучше, чем их клиенты, отечественные банкиры после окончания периода гиперинфляции выучили достаточно быстро. Началась острая конкуренция за обслуживание счетов крупных промышленных предприятий. Стали расти и доля кредитов, выдаваемых промышленности и другим отраслям производственной сферы, и единичные объемы, и сроки кредитования. Но все отчетливо понимали, что в существующих условиях кредитовать предприятие, которое не контролируешь, слишком рискованно, причем стандартные механизмы контроля банка над заемщиком недостаточны.
Вторая называвшаяся причина – страх перед иностранной конкуренцией (которая, впрочем, так и не стала сколько-нибудь существенным фактором). До кризиса августа 1998 г. многие полагали, что очень скоро в Россию придут крупнейшие иностранные банки и получат право обслуживать отечественные предприятия. И тогда российские банки, которые не смогут конкурировать с ними по набору и качеству предоставляемых услуг, потеряют своих лучших клиентов, если не будут одновременно их совладельцами.
Третья причина состояла в том, что в начале 1990-х гг. крупнейшие российские, и в особенности московские, банки сосредоточили у себя лучших отечественных аналитиков и менеджеров, в том числе и в области промышленности, – тех, кто был способен разрабатывать и анализировать бизнес-планы, организовывать технологические цепочки, реструктурировать предприятия. И грех было этим не воспользоваться.
Разумеется, картина, нарисованная в трех последних абзацах, слишком благостна. Во-первых, российские банки были заинтересованы в промышленных предприятиях далеко не только как в заемщиках. Не менее важным интересом было установление контроля над их финансовыми потоками со всеми вытекающими отсюда последствиями. Во-вторых, как показала практика, часто установление банковского контроля над предприятием было лишь шагом на пути его перехода в частную собственность хозяев или менеджеров банка, которые справедливо полагали, что владение крупными промышленными активами обеспечивает им в долгосрочной перспективе более надежное положение в российской экономической элите. И наконец, экспертный и менеджерский потенциал банков оказался в большинстве случаев недостаточным для того, чтобы обеспечить необходимую реструктуризацию подконтрольных предприятий. (Однако следует ясно понимать, что по крайней мере до 1998 г. ни у самой промышленности, ни у одной из ветвей государственной власти не было не только равного, но даже и сопоставимого кадрового ресурса.)
Можно указать еще на две причины активной экспансии российского банковского капитала в промышленность, относящиеся к сфере психологии. Во-первых, существуют основания полагать, что ряд создателей и собственников крупных банков по менталитету не были банкирами изначально и так и не стали ими. Ценности «реального дела» и «владения чем-то реальным» оставались для них приоритетными. Во-вторых, как минимум с 1994 г. в деловых кругах и экспертном сообществе утвердилось мнение, что глобальный кризис российской банковской системы в среднесрочной перспективе неизбежен и он обязательно приведет к гибели значительной части крупных банков. Разногласия касались лишь сроков (в течение ближайшего года, трех или пяти) и процента обреченных банков (30, 50 или 70%). Экспансия в промышленность («которая никуда не денется» и «которой все равно не дадут умереть»), возможно, была для некоторых банкиров реакцией на эту перспективу.
Достаточно часто инициатором формирования и центральным элементом ИБГ становилось крупное промышленное предприятие. Процесс, как правило, начинался с создания карманных банков или установления контроля над уже существующими. Затем достраивалось прочее необходимое финансовое и торговое окружение, т.е. учреждались или покупались торговые дома, страховые и инвестиционные компании, пенсионные фонды и т.д. Крупномасштабная экспансия таких ИБГ в другие отрасли промышленности была достаточно редким явлением, при этом чаще всего покупались предприятия-смежники или конкуренты. Более агрессивная экспансия была характерна только для лидеров сырьевого сектора.
Третья схема, когда в качестве центрального элемента ИБГ выступала специально созданная структура, использовалась значительно реже двух первых и еще реже приводила к успеху. Дело в том, что в 1990-е гг. в России, владея только лишь пакетом акций промышленного предприятия, как правило, невозможно было получить ни дохода, ни влияния. Претендент на роль центрального элемента имущественной ИБГ должен предложить ее потенциальным участникам какие-то принципиально важные для них услуги, в противном же случае его пакет акций будет через какое-то время либо размыт, либо оспорен. Но это означает, что этот претендент – если он не банк или не промышленное предприятие – должен априори обладать значимыми рыночными или нерыночными преимуществами. Поэтому неудивительно, что примером наиболее успешной реализации третьей схемы является, пожалуй, АФК «Система», имевшая, по общему мнению, особые отношения с московскими властями. (И тем же самым можно объяснить то, что в 1990-е гг. в России не появился такой тип экономического агента, как крупный и успешный отечественный портфельный инвестор.)
При формировании управленческих ИБГ использовались в основном два механизма. Первый состоял в постепенном установлении тесных связей между рядом промышленных предприятий (в особенности экспортеров) и обслуживающими их крупными трейдерами и банками и взятии на себя последними некоторых управленческих функций, но без приобретения контрольных или даже блокирующих пакетов акций. Этот процесс начался и приобрел масштабность еще в первые годы рыночных реформ. Важнейшим стимулом для него было широкое распространение в российской экономике неплатежей и неденежных форм расчета и, как следствие, необходимость выстраивания сложных вексельно-зачетно-бартерных схем.
Второй механизм получил развитие лишь со второй половины 1990-х гг. и связан с началом относительно широкого применения в российской промышленности механизмов банкротства. Управленческие ИБГ стали формироваться путем введения на предприятиях-должниках процедуры внешнего управления и назначения на должность внешнего управляющего представителей кредиторов. При этом внешнее управление стремились затянуть на максимально длительный срок.
Одной из разновидностей управленческих ИБГ являются, на наш взгляд, официальные (зарегистрированные) финансово-промышленные группы (ФПГ). Это была единственная форма интеграции предприятий промышленности, торговли, банков, иных финансовых структур, официально поддерживаемая государством и опирающаяся на специальное законодательство. Отметим, что ФПГ не оправдали возлагавшихся на них надежд, не став ни эффективными инструментами экономической политики государства, ни фактором модернизации, ни значимой частью крупного российского бизнеса.
Что касается компаний, то на протяжении всего рассматриваемого периода основным (а в первой половине 1990-х гг., пожалуй, и единственным) инициатором их создания выступало государство. Оно создавало отраслевые холдинги, куда передавало принадлежащие ему пакеты акций предприятий (в уставный капитал или в управление). Так были созданы РАО «ЕЭС России», «Газпром», вертикально интегрированные нефтяные компании (которые затем стали центральными элементами самых крупных и влиятельных ИБГ), а также «Сибур», «Связьинвест», «Росспиртпром».
Были и попытки создания государством квазихолдингов из ГУПов (государственных унитарных предприятий). Чаще всего они оказывались безуспешными. Однако именно из конструкций такого рода выросли некоторые нынешние лидеры, например концерн «Энергоатом», АХК «Сухой» и РСК «МиГ».
С середины 1990-х гг. некоторые крупные промышленные предприятия стали формировать компании, осуществляя либо вертикальную интеграцию, либо горизонтальную диверсификацию. Характерным примером первого типа является корпорация «ВСМПО – Ависма», второго – «Вимм-Билль-Данн Продукты питания».
После кризиса 1998 г. распространенной практикой стало формирование компаний внутри диверсифицированных многоотраслевых ИБГ. Это была одна из основных форм реструктуризации их бизнеса, его приспособления к новой общеэкономической ситуации.
В тот же период создавать компании из ранее независимых российских предприятий стали иностранные инвесторы. Покупая контрольные пакеты акций нескольких предприя тий, объединенных рынком или технологической цепочкой, они интегрировали их, либо передавая одному из предприятий функции управления остальными, либо создавая управленческую надстройку в виде отдельного юридического лица. Так, например, появились пивоваренные компании «Балтика» и Sun Inbev.
2.2
Три этапа развития
История российского крупного бизнеса естественным образом распадается на два больших периода: 1992–1999 гг. и 2000 – первая половина 2008 г. В свою очередь, внутри 1990-х гг., на наш взгляд, можно выделить три этапа: зарождение (1992 – первая половина 1995 г.); становление (вторая половина 1995 – 1997 г.); кризисная и посткризисная динамика (1998–1999 гг.).
Зарождение (1992 – первая половина 1995 г.)
На этом этапе российский частный крупный бизнес был представлен торгово-финансовыми группами, сформировавшимися вокруг ряда бирж, банков, а также бывших советских внешнеторговых объединений. Причем к концу периода биржевые конгломераты исчезли почти без следа, а банковские и внешнеторговые в основном интегрировались и значительно увеличили свою экономическую мощь. К 1995 г. появились банковско-торговые объединения (такие, как Альфа-банк – «Альфа-Эко», Банк «Столичный» – «ЛогоВАЗ», ОНЭКСИМбанк – Внешнеторговая ассоциация «Интеррос»), масштабы деятельности которых делали их субъектами макроуровня. И соответственно они уже претендовали на участие в формировании экономической политики государства.
В это же время происходило формирование государством компаний в топливно-энергетическом комплексе и осуществлялась приватизация предприятий в других отраслях промышленности. Однако в подавляющем большинстве они еще не могли быть названы субъектами бизнеса вообще, поскольку лишь адаптировались к новой жизни. Уверенно можно назвать лишь два исключения – государственный «Газпром» и частный «ЛУКойл». Преимущества первого объяснялись тем, что в качестве государственного концерна он появился на свет еще в 1989 г. в СССР и уже успел «потренироваться». Кроме того, советская газовая промышленность имела большой опыт работы на внешних рынках. Главным преимуществом «ЛУКойла», на наш взгляд, было то, что он изначально формировался в основном в соответствии с планами своего бессменного руководителя В. Алекперова[9].
Легко заметить, что данный этап в основном совпадает с периодом ваучерной приватизации и первых инвестиционных конкурсов. Прокламируемая цель этого этапа приватизации – создание массового слоя собственников. Фактически достигнутая цель – вовлечение промышленности в рыночные отношения при сохранении социальной стабильности на предприятиях и лояльности директорского корпуса существующей власти. Получение государством значительных доходов от приватизации и привлечение средств финансового сектора в промышленность не были ни прокламируемыми, ни реальными целями данного этапа.
Становление (вторая половина 1995 – 1997 г.)
На наш взгляд, именно в эти два с половиной года, во-первых, закрепились основные формы существования российского крупного бизнеса – ИБГ, компания, независимое предприятие, во-вторых, возникли или стали действительно рыночными агентами большинство ИБГ и компаний, занимающих ведущие позиции до настоящего времени.
Событийно началом второго этапа можно считать появление идеи залоговых аукционов, реализация которой в конце 1995 – начале 1996 г. привела к установлению несколькими крупнейшими банками контроля над рядом ведущих компаний сырьевого сектора, относившихся в тот момент к числу наиболее эффективных и перспективных. Это нефтяные компании ЮКОС, «Сибнефть» и «Сиданко», а также РАО «Норильский никель»[10]. Власть над их финансовыми потоками дала средства для приобретения активов в других отраслях промышленности, и, таким образом, в 1996 г. стали формироваться диверсифицированные финансово-промышленные ИБГ, значимые на народнохозяйственном уровне.
Формально залоговые аукционы были конкурсным механизмом получения правительством кредитов от частных банков под залог контрольных пакетов акций промышленных предприятий для ликвидации дефицита федерального бюджета. Однако, во-первых, полученные суммы были невелики и не решали поставленной задачи. Во-вторых, заранее подразумевалось, что кредиты возвращаться не будут и залогодержатель через год-два превратится в собственника. В-третьих, победители аукционов фактически определялись заранее, а попытки конкуренции жестко пресекались. Поэтому есть основания считать, что реальными экономическими целями государства были формирование прочных альянсов между банками и промышленностью и появление у крупнейших предприятий отечественных стратегических собственников.
На наш взгляд, указанные цели были достигнуты почти в полном объеме. Во-первых, к концу 1997 г. реальный сектор экономики по большей части адаптировался к рынку (конечно же в его специфическом российском варианте) и при этом основные его производственные единицы были сохранены. Во-вторых, доля иностранных собственников оказалась крайне незначительной. (Естественно, у залоговых аукционов имелся также крайне важный политический аспект; о нем см. параграф 3.4 главы 3.)
Можно сформулировать даже более жесткое утверждение. Именно в результате залоговых аукционов в постсоветской России впервые появился крупный частный бизнес, укорененный в реальном производстве. И роль демиурга при этом сыграл отнюдь не рынок, а федеральная власть, получившая в результате мощного союзника, на поддержку которого до конца 1990-х гг. ей постоянно приходилось опираться, одновременно сдерживая его амбиции.
В 1997 г. практика залоговых аукционов была фактически продолжена. Речь идет о конкурсах, на которых происходила продажа контрольных пакетов акций Восточной и Тюменской нефтяных компаний. Единственное отличие – сумма, которую потребовало государство с заранее назначенных победителей, не была заниженной и, вообще говоря, соответствовала их тогдашней рыночной оценке[11].
Особняком стоит крупнейшая приватизационная сделка этого периода. За уникально большую по тем временам сумму – 1,8 млрд долл. – был продан блокирующий пакет акций телекоммуникационного холдинга «Связьинвест». Покупатель – консорциум российских и иностранных инвесторов во главе с Дж. Соросом – заплатил эту сумму в расчете на скорое продолжение приватизации и возможность установления контроля над российским монополистом в секторе фиксированной связи. Но просчитался – от дальнейшей приватизации государство отказалось, купленный пакет через несколько лет был с огромным дисконтом перепродан, после чего еще раз сменил хозяина и никому из собственников ничего, кроме головной боли, пока, похоже, не принес.
Широко распространено мнение, что 1995–1997 гг. – это период, когда основная (или, по крайней мере, самая ценная и эффективная) часть российской промышленности оказалась под властью крупных банков, которые подчинили ее своим узкокорыстным целям, лишив возможностей развития (грубо говоря, выкачивали деньги, которые направляли на спекулятивные операции с государственными ценными бумагами). И лишь с осени 1998 г. ситуация изменилась.
На наш взгляд, это явное заблуждение. Дело в том, что крупные промышленные предприятия и компании, приватизированные в 1995–1997 гг., как правило, сразу становились центральными элементами формировавшихся в результате их покупки ИБГ. И потому логика функционирования и потребности, например, РАО «Норильский никель» или ЮКОСа начинали задавать смысл деятельности ОНЭКСИМбанка и «Менатепа» соответственно, а отнюдь не наоборот. Банки же в возникших ИБГ играли роль инфраструктуры, а также «машин» для извлечения быстрых доходов, и в первую очередь за счет игры с государством с использованием остатков на счетах своих промышленных партнеров. (Что подтверждалось и перемещением кадров. Например, М. Ходорковский практически сразу же начал переводить свою команду в ЮКОС, передав дела в «Менатепе» наемным менеджерам.)
Причины этого очевидны. Во-первых, купленные компании и по масштабам деятельности, и по потенциальной доходности, и как ресурс влияния на экономические и другие процессы в стране в несколько раз превосходили купившие их банки. Во-вторых, строго говоря, покупателями были, как уже отмечалось, не сами банки, а их хозяева и высшие менеджеры (естественно, на банковские деньги и через специально созданную сложную систему фирм-посредников). А эти люди, к 1996 г. уже ориентированные на длительное присутствие в российской экономике, прекрасно понимали, насколько их новые приобретения ценнее всего, чем они владели ранее.
После августа 1998 г. описанный процесс лишь пришел к своему логическому завершению. В большинстве сохранившихся ИБГ банки (в том числе входящие в десятку или пятерку крупнейших) превратились в карманные, да и вся финансовая составляющая стала играть сугубо сервисную роль.
Кризисная и посткризисная динамика (1998–1999 гг.)
Конец 1997 г. был, по нашему мнению, для российского крупного бизнеса периодом максимального экономического и политического могущества (если мерить его не абсолютными показателями, а влиятельностью). И кризис для него начался отнюдь не в августе и даже не летом 1998 г., а с первых месяцев года. Его макроэкономические причины – начавшееся с весны резкое падение мировых цен на нефть, а также эхо азиатского кризиса – общеизвестны. Однако не меньшую роль сыграли и специфические причины микро– и мезо-уровня, наиболее важными из которых являются:
ограниченность управленческого ресурса многих ИБГ. Их центральные элементы оказались не в состоянии ни отслеживать действия старого менеджмента купленных предприятий, ни быстро его сменить. А новые назначения часто оказывались неадекватными в силу дефицита кадров. Наиболее известный масштабный пример – нефтяная компания «Сиданко» (ныне – часть ТНК-ВР), с управлением которой не справился ни «Интеррос», ни последовательно приглашенные им команды З. Бажаева (создателя ныне вполне успешной группы «Альянс») и Б. Йордана (очень известного в 1990-е гг. предпринимателя американского происхождения, в то время владельца компании «Ренессанс Капитал», а ныне – инвестиционного фонда «Спутник»);
участившиеся конфликты ведущих ИБГ и компаний с властью, особенно на уровне субъектов Федерации. Резко усилившиеся к этому времени региональные элиты пытались противостоять экспансии «московского» бизнеса и даже изгнать недружественные ИБГ из своих регионов. Вместе с тем федеральные власти, недовольные проявившимися к началу 1998 г. политическими претензиями крупного бизнеса, пожалуй, впервые перешли в ряде случаев к тактике его жесткого сдерживания.
В первой половине 1998 г. основным проявлением кризиса была потеря многими ИБГ и компаниями федерального уровня контроля над рядом своих промышленных предприятий. Так, например, Группа Инкомбанка была вынуждена продать контрольный пакет акций Самарской металлургической компании «Самеко», Группа банка «Российский кредит» – Лебединского ГОКа, ИБГ «Интеррос – ОНЭКСИМ» – ОАО «Балтийский завод»[12]. А с предприятий, где под контролем «москвичей» осуществлялась процедура банкротства, удалялись лояльные им внешние управляющие. Например, консорциум «Альфа-Групп» таким образом был вытеснен с ЗападноСибирского металлургического комбината. Среди явных потерь крупнейших ИБГ в банковской сфере в первой половине 1998 г. в тот момент можно было уверенно указать лишь на гибель банка «Империал», входившего в ИБГ «ЛУКойла».
После 17 августа 1998 г. основные кризисные процессы переместились, как известно, в банковскую сферу. В частности, погибли банки, бывшие центрами формирования наиболее известных ИБГ, – Инкомбанк, ОНЭКСИМбанк, «Менатеп», «Российский кредит», «СБС-Агро». При этом гибель каждого из них происходила по индивидуальному сценарию.
Из этого ряда сохранился и усилил свои позиции лишь Альфа-банк. Он был спасен хозяевами, которые на свой страх и риск перевели в него как собственные средства, так и финансовые потоки входящих в ИБГ компаний реального сектора. Основную роль здесь сыграли, конечно, деньги недавно приобретенной Тюменской нефтяной компании (ТНК). То же самое произошло с Газпромбанком и с лукойловским банком «Петрокоммерц». Но они играли в своих ИБГ явно подчиненную роль, и финансовая мощь их «патронов» априори была более чем достаточной для того, чтобы избавить эти банки от любых проблем.
Владельцы «Менатепа», ОНЭКСИМбанка и банка «Российский кредит», вероятно, могли бы спасти или, по крайней мере, попытаться спасти эти банки, поддержав деньгами контролируемых ими сырьевых гигантов – ЮКОСа, «Норильского никеля» и металлургических ГОКов соответственно, но не стали этого делать, по-видимому, мысленно похоронив их еще до августа 1998 г. Однако хозяевам удалось сохранить контроль над ситуацией, и основные усилия были направлены на создание бридж-банков. Такими банками стали «Доверительный и Инвестиционный банк» и «Менатеп Санкт-Петербург» – для «Менатепа», Росбанк и Балтонэксимбанк – для ОНЭКСИМбанка, Импэксбанк – для «Российского кредита»[13]. Все перечисленные банки с самого начала стали крупными и успешными, а «Доверительный и Инвестиционный банк» и Росбанк быстро вошли в число лидеров российского банковского сообщества.
Что же касается стратегий ликвидации исходных банков, то они оказались принципиально различными. «Менатеп» полностью прошел процедуру банкротства под контролем своих хозяев, которые, выкупив долги, стали и его основными кредиторами, и был ликвидирован после конкурсного производства. А для владельцев ОНЭКСИМбанка важнейшей задачей стало сохранение лица перед иностранными кредиторами. Поэтому с ними начались длительные переговоры, приведшие в конце 1999 г. к заключению мирового соглашения, после чего «очищенному» от долгов и от активов ОНЭКСИМбанку была возвращена лицензия и он объединился с Росбанком.
«Российский кредит» после создания бридж-банка много лет занимался практически исключительно урегулированием отношений с кредиторами. Делал он это, находясь под управлением государственного Агентства по реструктурированию кредитных организаций (АРКО) (получившего в собственность 25%, а в управление – еще 50% его акций), основными задачами которого стали удовлетворение претензий частных вкладчиков и разработка мирового соглашения с кредиторами. После завершения этого процесса банк в 2003 г. вернулся к старым хозяевам и функционирует до сих пор, хотя и не слишком активно[14].
В ИБГ самых крупных из перечисленных банков – «СБС-Агро» и Инкомбанка – не существовало сопоставимых по масштабам компаний и предприятий реального сектора. Инкомбанк никто даже не пытался спасать. Уже осенью 1998 г. по инициативе Центрального банка РФ у него была отозвана лицензия. Очень скоро началась процедура банкротства, проходившая с большими конфликтами и завершившаяся лишь через несколько лет. Причем ни собственники, ни менеджеры Инкомбанка к участию в ней допущены не были.
События вокруг «СБС-Агро» развивались гораздо сложнее и драматичнее. Причины этого заключаются в его роли основного «распределителя» государственных кредитов сельскому хозяйству (в том числе через аффилированный Агропромбанк), а также в наличии у него более чем миллиона частных вкладчиков. «СБС-Агро» получил и максимальные стабилизационные кредиты от Центрального банка РФ (по данным СМИ, всего около 6 млрд руб., при этом фактически без обеспечения), и политическую поддержку от его руководства, а также от Государственной думы. Однако владельцы банка в течение года вывели из него все сколько-нибудь ценное. В результате АРКО осенью 1999 г. было вынуждено за 1 руб. выкупить опустошенный, но сохранивший большую часть своих долгов «СБС-Агро» и в течение ряда лет заниматься удовлетворением требований вкладчиков – физических лиц.
На базе выведенных активов «СБС-Агро» и его дочерних банков бывшими владельцами была создана новая банковская группа из примерно 10 банков (имеющих в своем названии общую аббревиатуру ОВК – «Первое ОВК», «Центральное ОВК» и др.). Временами некоторые из них входили в сотню крупнейших банков страны. Однако больших успехов «Группа ОВК» не достигла и в 2003 г. была поглощена Росбанком.
Основным результатом периода 1998–1999 гг. для российского крупного бизнеса был быстрый и окончательный переход лидерства в нем от финансового сектора к реальному. Начало этому процессу было положено как минимум двумя годами ранее (см. выше), но август 1998 г. его радикально ускорил. Помимо всего прочего реальный сектор фактически освободился от значительной части долгового бремени – погибающим банкам кредитов, конечно, никто не возвращал. Если бы не это обстоятельство, то, например, «Северсталь» была бы сегодня не центральным элементом своей ИБГ, а скромной провинцией одной из банковских империй.
С другой стороны, сколько-нибудь значимого изменения места крупного бизнеса в целом в российской экономике и обществе не произошло. В основном сохранились также его политические ресурсы, прежними остались и отношения с государством. Главная причина этого – характер посткризисного восстановления, которое базировалось на росте мировых цен на энергоносители и спроса населения на отечественные товары. А основная часть сырьевого сектора и значительная часть потребительского входили в состав российских ИБГ и компаний. (И при этом резко сузились возможности использования сырьевых сверхдоходов в финансовых спекуляциях. Следовательно, на них уже в 1999 г. пришлось покупать новые активы в реальном секторе, в том числе в обрабатывающей промышленности.)
2.3
Ведущие интегрированные бизнес-группы и компании
На наш взгляд, начиная со второй половины 1990-х гг. в каждый момент существовало 30–50 ИБГ и компаний, которые можно назвать крупными в смысле определения и количественных критериев, указанных в параграфе 1.2 главы 1. Среди них были государственные и частные, действующие на территории всей страны и в масштабах нескольких или одного субъекта Федерации. Список этот постоянно менялся, причем очень быстро по мировым, но достаточно медленно по российским меркам (т.е. если сравнивать с другими экономическими процессами, протекающими в стране).
Период наибольшего могущества крупного частного бизнеса как по удельному весу в экономике в целом и в основных отраслях, так и по политической влиятельности, как уже указывалось выше, приходился на конец 1997 г. К этому же времени в нем сформировалась «высшая лига» лидирующих ИБГ, намного опережавших по масштабам деятельности все остальные субъекты[15]:
ИБГ «Газпрома» ( Р. Вяхирев, В. Шеремет, А. Пушкин, Ю. Комаров);
ИБГ «ЛУКойла» (В. Алекперов, Р. Маганов, С. Вайншток, Л. Федун);
«Интеррос – ОНЭКСИМ» (В. Потанин, М. Прохоров);
«ЮКОС – Менатеп – Роспром» (М. Ходорковский, Л. Невзлин, П. Лебедев);
Группа Инкомбанка (В. Виноградов);
«СБС-Агро – Сибнефть – ЛогоВАЗ» (А. Смоленский, Б. Березовский, Р. Абрамович);
Группа банка «Российский кредит» (Б. Иванишвили, В. Малкин);
Консорциум «Альфа-Групп» (М. Фридман, Г. Хан, А. Кузьмичев);
Группа «Мост» (В. Гусинский, Б. Хаит, Д. Замани);
АФК «Система» (В. Евтушенков, Е. Новицкий, А. Лейвиман).
Данная десятка была выделена исходя из следующих критериев:
отсутствие надструктуры, частью которой является данная ИБГ;
масштабы деятельности;
успешность на внутреннем и мировых рынках;
хозяйственная и институциональная устойчивость;
реальные перспективы развития.
Кратко охарактеризуем каждую ИБГ «высшей лиги».
Центральным элементом ИБГ «Газпрома» был, конечно, сам «Газпром». В группу входило также его финансовое окружение, основными составляющими которого были Газпромбанк, банк «Империал» и Национальный резервный банк, а также страховая компания СОГАЗ и негосударственный пенсионный фонд «Газфонд».
ИБГ «ЛУКойла» также состояла из одноименной нефтяной компании (плюс только что купленная и еще не интегрированная «Архангельскгеолдобыча») и ее финансового окружения, основными составляющими которого были уже упомянутые банки «Империал» и «Петрокоммерц», инвестиционные компании «НИКойл» (ныне Финансовая корпорация «Уралсиб») и «ЛУКойл-Резервинвест» (ныне ИФД «КапиталЪ»), страховая компания «СК ЛУКойл» и НПФ «ЛУКойл-Гарант».
Заметим, что обычно мы не рассматриваем конструкцию, состоящую из единственной компании реального сектора и ее финансового окружения, в качестве полноценной ИБГ. Для «Газпрома» и «ЛУКойла», на наш взгляд, следует сделать исключение. Дело в том, что все упомянутые финансовые структуры входили в число крупнейших в стране или даже были бесспорными лидерами в своих подотраслях (как «Газфонд» и «ЛУКойл-Гарант»).
Центральным элементом группы «Интеррос – ОНЭКСИМ» в рассматриваемый период был ОНЭКСИМбанк. К числу значимых составляющих этой ИБГ в финансовой сфере относились также инвестиционная компания «Ренессанс Капитал» и две страховые – «Интеррос-Согласие» и «Ренессанс Страхование». Еще более солидно эта ИБГ была представлена в промышленности, где в ее состав входили РАО «Норильский никель», вертикально интегрированная нефтяная компания «Сиданко», перспективная газовая компания «Русиа Петролеум», два ключевых санкт-петербургских судостроительных предприятия – «Северная верфь» и «Балтийский завод», а также производственное объединение «Пермские моторы». Кроме того, ИБГ была крупным и влиятельным акционером на Новолипецком металлургическом комбинате (НЛМК), в «ОКБ Сухого» и Северо-Западном пароходстве. Специального упоминания заслуживает присутствие «Интерроса» в секторе СМИ, где он контролировал «Комсомольскую правду», «Известия» и недолго просуществовавшую, но влиятельную в свое время деловую газету «Русский телеграф»[16]. Впоследствии газеты «Интерроса» были объединены в холдинг «Проф-Медиа», который в середине 2000-х гг. сменил специализацию с печатных СМИ на электронные.
ИБГ «ЮКОС – Менатеп – Роспром» возникла на базе банка «Менатеп», но к рассматриваемому времени роль центрального элемента в ней перешла к нефтяной компании ЮКОС. Кроме последней значимыми составляющими ИБГ в реальном секторе были Восточная нефтяная компания, Волжский трубный завод, ОАО «Апатит», «Воскресенские минеральные удобрения», химический завод «Нитрон», шинные заводы в Москве и Омске, Усть-Илимский лесопромышленный комплекс, пищевой холдинг «Русский продукт», а также Мурманское морское пароходство и «Волготанкер». Также эта ИБГ была, пожалуй, единственной к концу 1997 г. имевшей несколько достаточно успешно реализованных проектов покупки предприятий с целью их дальнейшей перепродажи. В частности, через ее руки прошли Березняковский титаномагниевый комбинат «Ависма» (ныне часть компании «ВСМПО – Ависма») и предприятия медной промышленности Свердловской области, ставшие в будущем основой Уральской горно-металлургической компании (УГМК). Впоследствии этой стратегией прославился консорциум «Альфа-Групп».
Центральным элементом ИБГ Инкомбанка был сам банк. Предприятия реального сектора, где он владел контрольным пакетом акций, были сосредоточены в основном в АПК (кондитерский концерн «Бабаевский», ОАО «Рот Фронт», «Омский бекон»). Исключение составляла, пожалуй, лишь Самарская металлургическая компания – крупнейший производитель алюминиевого проката, металлических конструкций и пр. Но на ряд более крупных промышленных предприятий (например, Магнитогорский металлургический комбинат) Инкомбанк оказывал существенное влияние в качестве кредитора и миноритарного акционера. Он также был миноритарным акционером в ранее упомянутых «Балтийском заводе» и «Северной верфи», за влияние на которые боролся с «Интеррос – ОНЭКСИМ».
Группа «СБС-Агро – Сибнефть – ЛогоВАЗ» в финансовом секторе в качестве основных составляющих включала банк «СБС-Агро» (конкурировавший с Инкомбанком за место самого крупного частного банка в стране) и Агропромбанк (со второй после Сбербанка филиальной сетью). В реальном секторе основу ИБГ составляли «Сибнефть» и «Аэрофлот». В последнем контрольный пакет акций принадлежал государству, но управлялся он менеджерами, которые назначались частными акционерами и представляли их интересы. Особенностью этой ИБГ было ее мощное присутствие в сфере СМИ. Основным здесь был контроль над ОРТ, где ситуация была аналогична «аэрофлотовской» с той лишь разницей, что Б. Березовский, по общему мнению, еще и финансировал текущую деятельность Первого канала. Помимо ОРТ в состав ИБГ входили также имевшие в то время определенный политический вес «Независимая газета», «Новые известия» и журнал «Огонек». Кроме того, в партнерских отношениях с ИБГ находились ТВ-6 и Издательский дом «Коммерсантъ».
Центральным элементом ИБГ банка «Российский кредит» являлся сам банк. В реальном секторе группа была представлена преимущественно предприятиями черной металлургии Центральной России (Лебединский, Михайловский и Стойленский ГОКи, ОАО «Тулачермет», Орловский и Бежецкий сталепрокатные заводы). На тот момент ей также удалось временно стать влиятельным игроком на Красноярском алюминиевом заводе и Ачинском глиноземном комбинате.
ИБГ «Консорциум Альфа-Групп» была одинаково мощно представлена и в финансовом, и в реальном секторе. Основными ее составляющими были Альфа-банк, инвестиционная компания «Альфа-Капитал», Тюменская нефтяная компания[17], а также холдинги «Альфа Цемент», «Кубань сахар», фармацевтический завод «Акрихин». Кроме того, ИБГ пыталась установить контроль над Западно-Сибирским металлургическим комбинатом, назначив своего представителя на должность внешнего управляющего.
Две оставшиеся ИБГ из «высшей лиги» отличались от прочих тем, что они, во-первых, на тот момент работали главным образом в Москве и считались близкими к московским властям, а во-вторых, не имели значимых активов в промышленности.
Группу «Мост» можно назвать финансово-медийной. Ее основными составляющими были Мост-банк, страховая компания «Спасские ворота», а также холдинг «Медиа-Мост», включавший различные электронные и печатные СМИ. Среди последних популярностью и авторитетом выделялись телекомпания НТВ, радиостанция «Эхо Москвы» и ежедневная газета «Сегодня». «Медиа-Мост» отличался от всех существовавших в рассматриваемый период структур в секторе СМИ двумя особенностями. Во-первых, все входившие в него СМИ были созданы с нуля в постсоветский период. Во-вторых, он создавался как бизнес-проект, хотя еще не стал прибыльным. Можно указать еще на два направления бизнеса Группы «Мост» – торговлю нефтепродуктами (Московская топливная компания), а также строительство и работу с недвижимостью («МОСТ-девелопмент»). Однако первое направление не успело получить серьезного развития, а второе в 1997 г. уже сворачивалось.
Для АФК «Система» основной сферой бизнеса с самого начала стал сектор связи и информационных технологий. А следующей по важности, как это ни странно, – радиоэлектронная промышленность. В первой из указанных сфер ключевыми структурами на конец 2007 г. были ОАО «Мобильные ТелеСистемы» (МТС) и «МТУ-Информ» (также уже был запущен процесс получения контроля над Московской городской телефонной сетью (МГТС), успешно завершившийся в 1998 г.), а во второй – завод «Микрон», НИИ молекулярной электроники (оба – Зеленоград) и РТИ им. Минца. Необходимые финансовые вливания в эти сектора обеспечивались, вероятно, доходами, получаемыми от предприятий прочих отраслей, таких, как «Детский мир», сеть АЗС «Кедр-М», Бусиновский мясоперерабатывающий комбинат, туристические компании «Интурист» и «Спутник». Финансовый сектор был представлен Московским банком реконструкции и развития, а также двумя небольшими и малоизвестными страховыми компаниями[18]. В секторе СМИ дивизион «Система Масс-медиа» совместно с московским правительством контролировал телеканалы «ТВ-Центр» и «ТВ-Столица», в его состав также входил ряд газет и радиостанций. Однако «Система» никогда не была столь серьезным игроком в медиасфере, как Группа «Мост» и ИБГ «СБС-Агро – Сибнефть – ЛогоВАЗ».
Позиционирование ИБГ «высшей лиги» в основных отраслях и секторах на конец 1997 г. представлено также в табл. 2.1.
Заметим, что из «высшей лиги» лишь Группа Инкомбанка являлась в основном управленческой, «СБС-Агро – Сибнефть – ЛогоВАЗ» – частично управленческой, а все остальные были имущественными.
Таблица 2.1. Позиции ИБГ «высшей лиги» в некоторых ведущих отраслях и секторах российской экономики по состоянию на конец 1997 г.
Примечание. Используемые обозначения: а – ведущие позиции; б – сильные позиции; в – слабые, но значимые позиции; г – нет позиций или позиции незначимые.
Отметим также, что все ИБГ «высшей лиги» включали как предприятия и компании реального сектора, так и финансовые структуры – банки, страховые компании, негосударственные пенсионные фонды и пр. Что касается реального сектора, то в нем для большей части ИБГ было характерно стремление к диверсификации, формированию трехзвенной структуры, включающей производителей и экспортеров сырья, производителей потребительских товаров для внутреннего рынка, а также предприятия и компании высокотехнологичных отраслей: ВПК, информатики, связи.
К числу ведущих частных компаний, не входивших к концу 1997 г. ни в какие ИБГ, на наш взгляд, в первую очередь следует отнести «Сургутнефтегаз» – в нефтяной промышленности, «Северсталь» – в черной металлургии, «Сибирский алюминий» – в цветной, «Илим Палп» – в лесной и целлюлозно-бумажной промышленности, «Вимм-Билль-Данн», «Балтику» и «Красный Октябрь» – в пищевой.
В государственном секторе компании были основной формой объединения предприятий. Те из них, которые на конец 1997 г. можно отнести к ведущим, были сосредоточены в ТЭКе. Это РАО «ЕЭС России», «Иркутскэнерго» и «Росэнергоатом» – в электроэнергетике, «Татнефть», «Роснефть», «Славнефть» – в нефтяной промышленности, «Башнефтехимзаводы» – в нефтепереработке и нефтехимии, ОАО «ТВЭЛ» – в атомной промышленности.
Период 1998–1999 гг. внес существенные, хотя и не кардинальные изменения в нарисованную нами картину. Четыре ИБГ из «высшей лиги» – «Газпром», «ЛУКойл», консорциум «Альфа-Групп» и АФК «Система» – прошли указанный период без серьезных потерь. Более того, их приобретения в это время превысили потери и, следовательно, позиции в экономике усилились.
Группа «ЮКОС – Менатеп – Роспром» в целом сохранила свои позиции, несмотря на гибель банка «Менатеп» и вынужденную продажу ряда предприятий реального сектора (Волжский трубный завод, «Нитрон», шинные заводы, Усть-Илимский ЛПК, Мурманское морское пароходство). Уменьшение промышленных активов оказалось не слишком значимым благодаря успехам ЮКОСа. Потеря же «Менатепа» была компенсирована быстрым развитием банка «Менатеп-Санкт-Петербург» (позднее – Национальный банк «Траст») и особенно «Доверительного и Инвестиционного банка» (позднее – Инвестиционный банк «Траст»). Первый в тот период вошел в число тридцати, а второй – двадцати крупнейших банков.
Потери ИБГ «Интеррос – ОНЭКСИМ» были гораздо большими. Во-первых, погиб ОНЭКСИМбанк, а его наследник Росбанк в рассматриваемый период смог занять лишь позицию внутригруппового банка. Его сохранение в это время в десятке крупнейших определялось лишь огромными оборотами обслуживающегося в нем «Норильского никеля»[19]. Во-вторых, ИБГ потеряла контрольный пакет нефтяной компании «Сиданко» и позицию одного из ведущих акционеров Новолипецкого металлургического комбината (НЛМК), а вслед за этим и влияние на эти предприятия[20]. В-третьих, было прекращено привилегированное партнерство с «Сургутнефтегазом».
Однако в составе ИБГ остались «Русиа Петролеум», «Северная верфь», «Пермские моторы» и другие промышленные предприятия. А главное – «Норильский никель» с его многомиллиардными оборотами, что автоматически сохраняло за «Интерросом» место в «высшей лиге».
Группа банка «Российский кредит» пережила фактическую гибель своего центрального элемента и потерю основного промышленного предприятия – Лебединского ГОКа. В результате она трансформировалась в ИБГ «Металлинвест – Импэксбанк», которая, оставаясь достаточно крупной, уже не могла претендовать на звание ведущей. В 2000-е гг. она продолжила продавать активы и в очередной раз сменила название на Группу «Уникор»[21].
Группа «СБС-Агро – Сибнефть – ЛогоВАЗ» сразу после августа 1998 г. распалась на три независимые составляющие – нефтяную, медийную и банковскую, контролируемые соответственно Р. Абрамовичем, Б. Березовским и А. Смоленским, каждая из которых отправилась в автономное плавание. Их судьба оказалась принципиально различной.
Бесславная судьба банка «СБС-Агро» описана в предыдущем параграфе. «Сибнефть», напротив, благодаря начавшемуся росту цен на нефть к концу 1999 г. не только сохранила, но и усилила свои позиции, в начале 2000-х гг. стала основным центром формирования новой крупнейшей ИБГ (Millhouse Capital), а в 2005 г. была продана «Газпрому». Медиагруппа в 1998 г. сохранила свой состав, а в 1999 г. значимо расширила его за счет приобретения Издательского дома «Коммерсантъ» и ТВ-6. Она сыграла важнейшую роль на парламентских и президентских выборах 1999–2000-х гг., выступив на стороне действующей власти. Однако очень скоро после этого Б. Березовский поссорился с государством, которое отняло у него все его СМИ: ОРТ вернулось под управление контролирующего акционера – государства, ТВ-6, а впоследствии и «Коммерсантъ» отошли к лояльным частным собственникам.
ИБГ Инкомбанка погибла практически сразу же после августа 1998 г. Основная причина состояла в том, что она, как было отмечено ранее, была управленческой, а ее интегрирующим механизмом служило предоставление Инкомбанком комплекса финансово-инвестиционных услуг промышленным предприятиям – своим клиентам. При этом пакеты их акций, которыми он владел, как правило, были относительно небольшими и могли интересовать только кредиторов обанкротившегося банка в качестве части конкурсной массы. А предприятия, где пакет был контрольным, – кондитерский холдинг «Бабаевский», «Омский бекон», «Самеко», «Роскат» – быстро нашли новых собственников.
Наиболее экзотической выглядит посткризисная судьба Группы «Мост». Формально в результате финансового кризиса 1998 г. она не понесла потерь, но реально получила смертельный удар, приведший к гибели в самом начале XXI в.
Мост-банк оказался фактически неплатежеспособным сразу после августа 1998 г., однако в тот момент его спасли два обстоятельства. Во-первых, стабилизационный кредит Центрального банка РФ – второй по размерам из предоставленных российским банкам. Во-вторых, позиция правительства Москвы, которое, оказавшись крупнейшим кредитором Мост-банка, не стало ни инициировать процедуру банкротства, ни выводить свои счета.
Что касается «Медиа-Моста», то в 1998–1999 гг. он выглядел вполне успешным и продолжал активную экспансию. Однако обеспечена она была главным образом двумя кредитами, полученными в 1997 – начале 1998 г.:
от банка Credit Swiss First Boston (CSFB) – на 400 млн долл. с погашением в 2000 и 2001 гг. (прогарантирован «Газпромом»);
от ExIm-bank на 142 млн долл. с погашением ежегодными платежами до 2009 г. (прогарантирован правительством РФ).
На момент выдачи такие долги казались вполне нормальными. Напомним, это было время первого оживления в российской экономике и всплеска интереса к ней со стороны иностранных инвесторов. А на 1998 г. планировалось IPO «Медиа-Моста», и его потенциальная капитализация оценивалась западными консультантами в 2 млрд долл.
Не нужно объяснять, что после 17 августа 1998 г. обстановка изменилась радикально, и Группа «Мост» оказалась в ситуации отложенной смерти. В середине 2001 г. «Газпром», выполнивший обязанности гаранта перед CSFB, предъявил свои права на залог – акции всех СМИ, входящих в «Медиа-Мост», в результате чего последний превратился в «Газпром-Медиа». Еще раньше «разобрались» с Мост-банком. Весной 2000 г. он потерял поддержку правительства Москвы и был продан Внешторгбанку за символическую цену, а через год лишился лицензии и был объявлен банкротом.
Гибель Группы «Мост», по распространенному мнению, явилась результатом неверной ставки, сделанной В. Гусинским на парламентских и президентских выборах 1999 и 2000 гг. соответственно[22]. Не оспаривая этой точки зрения, укажем и на причину другого рода. Дело в том, что отсутствие санкций к неплатежеспособному должнику было бы резко негативно воспринято мировым финансовым рынком, где «Газпром» имел высокую репутацию. И такое поведение требовало бы сверхвысокого уровня поддержки со стороны правительства и президента, которого нельзя было ожидать даже если бы Группа «Мост» выступила их союзником на выборах.
В один ряд с сохранившимися группами «высшей лиги» в 1998– 1999 гг. встали три новые. Их общей чертой было то, что они сформировались изначально как промышленные, а банки и иные финансовые структуры играли в них исключительно служебную роль.
Первой отметим Группу компаний «Ренова» (основной собственник – В. Вексельберг). Основанием для ее перехода в «высшую лигу» для нас являются:
завершение приватизации ТНК, в которой у «Реновы» было 25% акций (остальное – у союзников: «Альфа-Групп» (50%) и Access Industries (25%));
начало экспансии ТНК – успешная атака на «Сиданко», которая несколькими годами позже привела к поглощению последней и созданию нынешней ТНК-ВР;
поступательное развитие и экспансия алюминиевой компании СУАЛ, создателем и владельцем около трети акций которой являлась «Ренова» (еще около трети акций – у Access Industries[23]).
Вторая новая группа – ИБГ «Северстали», в состав которой входил одноименный металлургический комбинат со своими сырьевыми, торговыми и прочими сателлитами. Финансовый кризис 1998 г. дал возможность этой ИБГ решить свои долговые проблемы, снял все угрозы враждебного поглощения и создал условия для экспансии в 2000-е гг. Кроме того, именно в это время контролирующим акционером «Северстали» стал ее нынешний владелец А. Мордашов.
Третья группа – «Сибирский алюминий» (в следующем веке ставшая «Базовым элементом»). Эта ИБГ в 1998–1999 гг. вышла за пределы базовой отрасли и базового региона – Хакасии – и включила в свой состав ряд предприятий обрабатывающей промышленности, в том числе высокотехнологичных. Крупнейшие приобретения были сделаны в Самаре: ведущий производитель алюминиевого проката и изделий из него «Самеко» и самолетостроительный завод «Авиакор».
Таким образом, «высшая лига» на конец 1999 г. выглядела следующим образом:
ИБГ «Газпрома»;
ИБГ «ЛУКойла»;
«империя» М. Ходорковского;
ИБГ «Северстали»;
«Интеррос»;
«Сибирский алюминий» (в будущем – «Базовый элемент»);
консорциум «Альфа-Групп»;
«Ренова»;
АФК «Система».
Позиционирование ИБГ «высшей лиги» в основных отраслях и секторах российской экономики по состоянию на конец 1999 г. представлено в табл. 2.2.
Среди ведущих компаний изменения, произошедшие в 1998– 1999 гг., оказались еще меньшими, чем среди ведущих ИБГ. Ни одна из «старых» компаний в течение кризисного и посткризисного периодов не погибла и не уменьшилась существенно в масштабах. И лишь одна новая по праву вошла в эту категорию. Это Уральская горно-металлургическая компания (УГМК), официально появившаяся в 1999 г. и объединившая основную часть медной промышленности региона и ряд предприятий черной металлургии.
Таблица 2.2. Позиции ИБГ «высшей лиги» в некоторых ведущих отраслях и секторах российской экономики по состоянию на конец 1999 г. и их изменения в течение кризисного и посткризисного периодов
Примечание. Используемые обозначения: а – ведущие позиции; б – сильные позиции; в – слабые, но значимые позиции; г – нет позиций или позиции незначимые; 0 – позиции не изменились; +1 – позиции усилились; +2 – позиции усилились значительно; – 1 – позиции ослабли; – 2 – позиции ослабли значительно.
2.4
Ключевые специфические черты российского крупного бизнеса
В разных странах и регионах мира существуют свои специфические доминирующие формы организации крупного бизнеса. Они определяются историей и традицией и в рамках других традиций зачастую выглядят непривычными, непонятными и нерациональными. Общеизвестно, например, какое удивление вызывали в 1960–1970-е гг. японские кэйрецу и южнокорейские чеболи у наблюдателя из «западного» в географическом смысле этого слова мира. Созданные и функционирующие отнюдь не по общепринятым тогда в США и Европе правилам хорошего корпоративного построения (good corporate governance), они тем не менее оказывались весьма эффективными и динамичными и обеспечили своим странам сверхвысокие темпы экономического роста. Но и в самом «западном» мире, как известно, выделяют две существенно различные модели функционирования крупного бизнеса – англосаксонскую и континентальную.
В России в 1990-е гг. формирование крупного бизнеса происходило в уникальных условиях – в сочетании глубокого экономического спада, смены политического строя, национальной катастрофы и тотального недоверия общества к новым государственным институтам. Поэтому возникшая национальная модель крупного бизнеса резко отличалась от существующих в Западной Европе и Северной Америке. С другой стороны, в ней не было ничего уникального, если сравнивать с тем, что демонстрировали в различные периоды своей истории многие крупные развивающиеся страны (Южная Корея, Турция, Мексика, Бразилия и пр.). Просто по сравнению с этими странами в ней были более выражены некоторые черты:
а) неразделенность фактических отношений собственности и управления, собственность как обязательство, игнорирование прав и оттеснение пассивных собственников;
б) непрозрачность для внешнего наблюдателя, искусственная запутанность и ситуативность формальных отношений собственности и управления;
в) высокая степень зависимости от государства: невозможность выполнения формально зафиксированных правил в отношениях с ним, административный торг по поводу взаимных обязательств[24].
Рассмотрим эти характеристики более подробно.
А) В большинстве ИБГ и компаний одна и та же группа физических лиц в 1990-е гг. являлась одновременно и крупнейшими акционерами (прямо или косвенно), и топ-менеджерами. Кроме того, часто встречались случаи, когда основной собственник играл решающую роль в управлении, не занимая ключевых формальных позиций. Так, например, Р. Абрамович никогда не имел в «Сибнефти» более высокой должности, чем глава московского представительства и рядовой член совета директоров. А И. Махмудов, не скрывая, что является хозяином Уральской горно-металлургической компании и контролирует не один десяток промышленных предприятий, утверждал тем не менее, что никогда не подписывал никаких документов.
Слой наемных топ-менеджеров в России уже появлялся, но еще был крайне малочисленным. Он формировался в основном в представительствах и филиалах зарубежных фирм, на предприятиях и в компаниях с иностранным капиталом. Что же касается людей, нанимавшихся на высшие управленческие должности в крупных отечественных ИБГ, компаниях и предприятиях и имевших там успех, то в каждом конкретном случае крайне затруднительно определить, сохраняли ли они позиции «чистых наемников» или со временем входили в состав основных акционеров. Однако есть основания считать, что достаточно часто происходило второе. Кроме того, примеров перехода первых лиц крупных российских ИБГ и компаний в другие структуры, не связанные с исходными, практически не было.
Обратим внимание также на важнейшее отличие России не только от развитых, но и от указанных выше развивающихся стран. 1990-е гг. для нее – годы возрождения рыночной экономики после весьма длительного и радикального перерыва. И большинство крупных предпринимателей являлись основателями контролируемых ими структур[25]. Поэтому ни сверхконцентрация собственности, ни совмещение собственности и управления в 1990-е гг. не выглядят удивительными или неприемлемыми с точки зрения рыночной логики. Ведь все считают нормальным, что в течение многих лет Microsoft принадлежал Биллу Гейтсу, а Dell – Майклу Деллу, притом что обе компании были публичными, а их акции – голубыми фишками.
Тем не менее неразделенность собственности и управления при наличии дополнительных стимулов и условий создавала возможность для развития многих считающихся неприемлемыми для рыночной экономики явлений. Прежде всего это непрозрачность финансовых потоков и распределительных схем. Собственник-менеджер может не только легко обеспечить себе доход в недивидендной форме, но и договориться с государством о «серых» неналоговых способах учета законных интересов последнего[26].
Еще одной особенностью российского крупного бизнеса является специфическое соотношение прав и обязанностей собственника. Последний обязательно должен был каким-либо образом участвовать в процессе текущего функционирования объекта собственности, оказывать ему какие-то значимые услуги, другими словами, быть чем-то полезным. В противном случае он не только не смог бы реализовывать свои права и получать доходы, но и рассматривался бы всеми заинтересованными сторонами (стейкхолдерами) как «неправильный». И положение пассивного крупного собственника еще хуже, чем мелкого. С большой вероятностью можно было ожидать попыток его вытеснения, причем общественно одобряемых.
Сформулированный тезис хорошо подтверждается при анализе сделок по перепродаже контрольных и блокирующих пакетов акций крупных предприятий, купленных в процессе приватизации. В подавляющем большинстве известных нам случаев причина была отнюдь не в острой потребности в деньгах у первоначальных покупателей, а в том, что они не смогли обеспечить купленные предприятия необходимыми для них услугами: где-то организацией снабжения и сбыта, где-то кредитами на пополнение оборотных средств или инвестициями, где-то постановкой современного менеджмента или реструктуризацией, а где-то и поддержкой со стороны властей, чаще всего региональных.
Можно сослаться и на высказывания самих российских предпринимателей. Например, председателя совета директоров Новолипецкого металлургического комбината В. Лисина. Его позиция, на наш взгляд, представляется особенно интересной, поскольку он не только владелец одной из крупнейших российских металлургических компаний и миллиардер, но и доктор экономических наук (причем степень получил уже в постсоветский период), и лектор Академии народного хозяйства при правительстве РФ. Приведем выдержки из интервью В. Лисина журналу «Эксперт» [25], опубликованного несколько позже, в 2001 г.
citeИнтервьюер: «...началась борьба с Интерросом?»
citeВ. Лисин: «Я с ними не борюсь. Я их вообще не замечаю. Нет, время от времени я говорю: хочешь быть инвестором – давай деньги. Вкладывай в реконструкцию. Не хотят. Ну и не надо».
citeИнтервьюер: «Дивидендов, наверное, хотят... А ну как они пакет-то свой продадут. Например, кому-нибудь из Ваших конкурентов?..»
citeВ. Лисин: «Да хоть Папе Римскому. Я же объяснял уже. Каждый новый собственник будет так же принят: хочешь участвовать в комбинате – давай участвуй. А так, купоны стричь – этого не надо».
Можно, конечно, счесть, что данные высказывания В. Лисина являлись популистской риторикой претендента (правда, несостоявшегося) на пост главы администрации Липецкой области. Однако годом раньше предприниматель совсем другого масштаба и из другой сферы деятельности – председатель совета директоров футбольного клуба «Зенит» В. Мутко, хотя и с явным сожалением, говорил, на наш взгляд, практически то же самое: «В классическом понимании акционеры покупают акции и ждут дивидендов. Акционер “Зенита” купил акции и помогает покрывать дефицит. Любой акционер клуба участвует в этом пропорционально своей доле в капитале. Для этого с каждым из них подписывается специальное соглашение. Иначе за этот бюджет не голосуй...»[27].
По нашему мнению, простым следствием описанной выше нераздельности прав и обязанностей собственника является широко известная проблема нецивилизованного отношения к миноритарным акционерам в российских компаниях в 1990-е гг. и незащищенности их прав. Миноритарный акционер чаще всего выступает частным случаем пассивного или «неправильного» акционера, который требовал реализации своих формальных прав, не выполняя при этом своих неформальных, но подразумеваемых эмитентом и основными стейкхолдерами обязательств. Поэтому естественны были попытки его игнорирования или даже вытеснения. Напротив, к миноритариям, «выполняющим возлагавшиеся на них функции», всегда относились с большим пиететом, как к иностранным, так и к отечественным. Достаточно вспомнить «Рургаз» в «Газпроме» или СУАЛ в «Иркутскэнерго».
Заметим также, что миноритарные пакеты часто приобретались на фондовом рынке, который для России 1990-х гг. являлся институтом достаточно непривычным и экзотическим. И уже по одному этому статус соответствующего акционера был для тогдашнего российского обыденного права не вполне легитимным. (На бытовом языке – спекулянт он: акции по дешевке хапнул, ничего полезного для предприятия не делает, а еще доходы получать хочет.)
Б) Непрозрачность и динамичность формальных отношений собственности и управления в российском бизнесе общеизвестны, однако масштабы и роль этого явления большинством исследователей, по-видимому, недооценивались. На наш взгляд, в 1990-е гг. эти отношения вообще были чисто ситуативными, т.е. определялись не внутренними потребностями и стратегией бизнеса, а были частью тактического реагирования на изменения внешних для него условий: экономического законодательства, соотношения сил между федеральным и региональным уровнями власти, конкретных отношений с теми или иными политиками или чиновниками. Поэтому изменения во многих случаях происходили со скоростью, не позволявшей внешним наблюдателям не только проинтерпретировать, но даже и отследить их.
Типичную для 1990-х гг. формальную структуру собственности в компании и интегрированной бизнес-группе схематически можно описать следующим образом. Существует некоторое количество предприятий из различных отраслей и секторов экономики – промышленности, связи, торговли, финансов и т.д., имеющих форму акционерных обществ. У каждого предприятия существует свой набор акционеров. В большинстве случаев это «пустые» юридические лица, специально созданные для того, чтобы «повесить» на их баланс соответствующие пакеты акций. Они могут быть и резидентами, но чаще всего это нерезиденты-офшоры. Эти акционеры «первого уровня» также являются акционерными обществами и имеют таких же акционеров, как и они сами, и т.д. И только на концах возникающих цепочек появляются фактические собственники – российские или зарубежные. Зарубежные с равным основанием могут оказаться как физическими, так и юридическими лицами, а российские – это, как правило, физические.
Таким образом, «модельный» субъект крупного отечественного бизнеса может быть изображен в виде некой трехслойной структуры. Нижний слой: предприятия – производители товаров и услуг из реального и финансового сектора. Над ними «облако офшоров», в совокупности владеющих контрольными пакетами их акций (и кроме того, акциями друг друга). Еще выше – группа связанных между собой физических лиц, владеющих офшорами. Они и являются реальными собственниками. При этом как минимум часть этой группы занимает ключевые управленческие посты на предприятиях нижнего слоя (рис. 2.1).
Описанная схема может обеспечить любую степень непрозрачности и динамичности, которая кажется целесообразной реальному собственнику. Непрозрачность обеспечивалась не только сложностью системы связей между формальными собственниками, но и тем, что использование офшоров выводило бизнес из сугубо российского правового поля; динамичность – тем, что построение из «пустых» юридических лиц цепочек любой необходимой длины и запутанности являлось делом юридической техники, причем с малыми трансакционными издержками.
Можно указать и на некоторые другие, хотя и вполне законные, но весьма экзотические по нормам развитой рыночной экономики способы работы с собственностью, применяемые в российских компаниях и ИБГ. Это, например, создание юридического лица-дублера, на баланс которого переводились все самые ценные активы предприятия, притом что на старом оставались малоприбыльные активы или долги и социальные обязательства. Наиболее громкий случай такого рода – трансформация РАО «Норильский никель» в ГМК «Норильский никель». Кроме того, нередко часть активов, принадлежавших предприятию и необходимых для нормальной работы, выводилась в собственность других юридических лиц, а затем передавалась прежнему хозяину в пользование, аренду и т.д. Например, и для самого государственного «Газпрома», и для самого частного ЮКОСа была характерна одна и та же практика: предприятиям, реально осуществляющим добычу, не принадлежали ни лицензии (права на недра), ни основные фонды, которыми они пользовались. Да и персонал числился за совсем другими юридическими лицами.
Рис. 2.1. Структура собственности типичной российской интегрированной бизнес-группы (ИБГ) или компании в 1990-е гг.
Следует учитывать и еще один момент, дополнительно усложняющий описанную картину. Многие компании и группы выстраивали внутри себя искусственную вертикаль управления, никак не связанную с вертикалью собственности. То есть создавались специальные структуры (одна или несколько), которым передавались функции исполнительных органов соответствующих предприятий. Причем эти структуры являлись самостоятельными юридическими лицами, но не владели никакими значимыми активами (рис. 2.2). Характерный пример продемонстрировал ЮКОС. В 1998 г., когда отношения с иностранными кредиторами и акционерами оставляли желать лучшего, а мировые цены на нефть были низкими, он создал три управляющие компании – «ЮКОС эксплорейшн энд продакшн», «ЮКОС рифайнинг энд маркетинг» и «ЮКОС-Москва». Первой были переданы функции исполнительных органов добывающих «дочек», второй – перерабатывающих, третьей – самой материнской компании.
Рис. 2.2. Структура собственности и управления типичной российской интегрированной бизнес-группы (ИБГ) или компании в 1990-е гг.
Описанные выше особенности отношений собственности и управления вполне устраивали крупный российский бизнес в 1990-е гг. Они позволяли ему решать множество возникавших задач, в частности неразделенность собственности и управления:
обеспечивала необходимую мобильность при приобретении, консолидации и структурировании активов;
предоставляла возможность нахождения взаимоприемлемых компромиссов с государством там, где «работа строго по правилам» могла бы привести к разрушительным конфликтам;
была хорошим лекарством от бюрократизма советского образца.
Свои плюсы имела даже всеми осужденная практика оттеснения миноритарных акционеров. Без нее удовлетворение амбиций «случайных» собственников, например бесплатно получивших пакеты акций в процессе приватизации, а также профессиональных «стервятников»[27], могло бы стать существенной статьей издержек в российском бизнесе.
Непрозрачность и динамичность формальных отношений собственности оказались мощными препятствиями для попыток административного передела собственности, в частности для пересмотра итогов приватизации. Пока готовился судебный иск, спорный актив успевал поменять ряд владельцев, каждый из которых являлся добросовестным приобретателем. Эти же свойства помогали лидерам российского бизнеса быстро концентрировать ресурсы на наиболее эффективных, согласно их критериям, направлениях.
Однако сказанное в двух предыдущих абзацах имеет значение только до тех пор, пока основные проблемы, возможности и ресурсы развития российского бизнеса находятся внутри компаний и групп или, по крайней мере, внутри страны. Как только появляется необходимость использования ресурсов внешнего мира, все описанные преимущества немедленно превращаются в недостатки.
В) Для постсоветской России на протяжении всей ее истории было характерно весьма плотное взаимодействие между крупным бизнесом и государством (осмелимся утверждать, что более плотное, чем между любыми другими двумя субъектами социально-экономического пространства). Предметы и поводы для такого взаимодействия менялись достаточно динамично. Однако неизменной оставалась его жизненная необходимость для обеих сторон и одновременно невозможность выработать сколько-нибудь стабильные правила этого взаимодействия, не только формальные, но и неформальные.
Обе стороны были друг для друга источниками важнейших ресурсов и ограничений. Для бизнеса основными ресурсами были приватизируемая госсобственность, бюджеты всех уровней, поддержка федеральных властей на внешних рынках и региональных – на внутренних; ограничениями – универсальные и эксклюзивные решения органов власти, а также «пожелания» влиятельных политиков и чиновников. Для государства основными ресурсами были налоги и сборы, а также финансовая и политическая поддержка власти во время избирательных кампаний, а ограничениями – лоббизм и политическое давление.
Специфика России 1990-х гг., отличающая ее не только от развитых стран, но и от наиболее успешных государств с переходной экономикой, состояла, на наш взгляд, в трех моментах. Во-первых, эксклюзивные решения преобладали над универсальными. Во-вторых, точное исполнение большей части законов и иных нормативно-правовых документов было невозможно в принципе. В-третьих, поддержка крупного бизнеса была на протяжении большей части 1990-х гг. необходимым фактором сохранения политического строя и политической элиты. И лишь с конца 1999 г. ситуация значимо изменилась и стала асимметричной: для крупного бизнеса отношения с государством все еще жизненно важны, для государства – уже нет (подробнее об этом см. параграф 7.1 главы 7).
Завершая параграф, подчеркнем, что нарисованная картина достаточно сильно отличается от общепринятых описаний современного крупного бизнеса – как теоретических, так и построенных на основе прямых наблюдений за большинством развитых и развивающихся рыночных экономик. Однако, как мы попытались показать, российская модель отнюдь не являлась результатом ошибок или злого умысла «реформаторов». Она имела внутреннюю логику, а следовательно, обладала и определенной устойчивостью.