Российская психология в пространстве мировой науки. Глава 2. В поисках самоидентификации: биосоциальная проблема в контексте мировой интеграции психологического знания (И. А. Мироненко, 2015)

2.1. Биосоциальная проблема в психологии. О понятии «социальное» в психологической науке

Научная психология исходит из предположения, что психика не существует вне живого организма. Психические процессы, состояния и свойства являются функцией индивида, сформировавшегося в процессе эволюции жизни на земле. В этом качестве психическая деятельность, в том числе и психика человека, относится к предмету биологии, подчиняется биологическим законам и может быть подвергнута анализу с применением соответствующих методологии и методов. Однако со времен античности сложилось понимание того, что существенная часть закономерностей психической жизни человека не поддается объяснению в терминах биологических наук, выходит за рамки биологических закономерностей. Б. Ф. Ломов отмечает: «С самого начала развития психологии как самостоятельной области научного знания в ней возникли две главные линии: одна – ориентированная на естественные науки, другая – на общественные <…> Стремление соединить эти две линии, <…> разработать цельную теорию <…> неизбежно ведет к постановке проблемы соотношения биологического и социального в человеке» [Ломов, 1984, с. 342].

Понятие социального не имеет единой общепринятой трактовки. В отечественной психологии сложилась традиция под социальным понимать прежде всего то в человеке, что отличает нас от животных. Это наличие общества и культуры, которые являются носителями программ становления и развития индивида, не биологических по своей природе и основанных не на биологических законах. Усвоение этих программ называется социализацией и является обязательным условием формирования нормального индивида. Общепринятым является представление о социальных факторах среды.

Под биологическим в психике человека в отечественной научной традиции понимается все природное, не специфически человеческое, все, что объединяет нас с нашими «меньшими братьями». Фактор наследственности является по своей природе преимущественно биологическим, однако и здесь можно обнаружить существенную долю социального. Сама биология человека имеет особую природу – это социальная биология. Как показали исследования, в тех трагических случаях, когда человек вырастает в изоляции, лишенным общества (например, известный феномен Каспара Хаузера), человеком в полном смысле слова он не становится. Во-первых, предоставленный своей природе, но изолированный от общества от рождения человек не обладает организацией нервных процессов, свойственной «нормальным» людям, и соответствующим ей поведением. Не владея речью, он не способен к человеческому общению. Во-вторых, сама его телесная организация не является нормальной для человека. Например, отличается форма позвоночника. Индивиду, выросшему в изоляции, не свойственно прямохождение. Его позвоночник остается полусогнутым, а руки при ходьбе касаются земли. Даже умение пить из чашки у нас не от природы.

Б. Ф. Ломов указывает, что человеческое дитя уже рождается с такими механизмами поведения, направленного на удовлетворение витальных потребностей, которые «рассчитаны» на человеческий способ ухода за ним [Ломов, 1984]. В отличие от новорожденного животного, которое находит свою среду «готовой», для человеческого дитяти взрослыми создается особая, специальная среда. Система способов и средств создания соответствующей среды для ребенка сформировалась в обществе и закрепилась в культуре. Можно говорить о наличии у человека особого рода задатков, обеспечивающих возможность усвоения программ развития, социальных по своей природе, носителем которых является не видовая память, заложенная в генах индивида, но общество, культура. В то же время, биологическое в человеке не сводится к наследственному. Среда обитания – очень широкое понятие и включает в себя далеко не только общество и культуру.

Сейчас нередко в литературе можно встретить отождествление дихотомий «среда – наследственность» и «биологическое – социальное». Однако существуют теории, в соответствии с которыми социальное представлено и в наследственности человека. Такова, например, теория архетипов К. Г. Юнга, его представления о коллективном бессознательном. В соответствии с этой теорией глубинные слои психики – коллективное бессознательное – не формируются в процессе индивидуального развития, но наследуются как общая универсальная основа человеческой душевной жизни. Коллективное бессознательное порождено единством мира, в котором обитают все люди, и наполнено инстинктами и архетипами.

Инстинкт по Юнгу – это потребность в деятельности, не имеющая сознательной мотивации, но ощущаемая как необходимость. Традиционно инстинктами называют сложные устойчивые последовательности действий, направленные на удовлетворение витальных потребностей: питательные, охранительные, сексуальные инстинкты, инстинкты отношения к потомству и т. п. Юнг относил к инстинктам человека и сложные ритуалы, которые мы встречаем в обрядах различных народов, в детских играх, то есть действия, не несущие непосредственно биологического смысла и относимые обычно к сфере культуры.

Архетипы – условные образные формы, типичность и универсальность которых обнаруживается в мифах, сказках, снах, галлюцинациях. Сам по себе архетип свободен от содержания и чисто формален, это, говоря словами Юнга, априорная возможность представления, на основе которой формируется содержательный образ мира у конкретного человека. В определенном смысле идея архетипов близка идее априорных форм познания И. Канта: и в том, и в другом случае речь идет о необходимости структурирования отражательной сферы психики до момента начала собственно индивидуального конкретно-чувственного отражения. Таким образом, отождествление дихотомий «биологическое – социальное» и «среда – наследственность» неправомерно. Ошибка заключается не в том, что при этом пренебрегают какими-то деталями, высказываются неточно, приблизительно. Речь идет не об уровне обобщения, а о принципиальном признании или непризнании специфичности социального, его несводимости к биологическому. Биосоциальная проблема – это не только вопрос о том, что можно изменить в человеке и что нельзя, это, прежде всего, вопрос об онтологической сущности человека, о распространении или нераспространении на психическую деятельность человека и его поведение безраздельной власти законов природы, биологии, прежде всего закона естественного отбора. По сути, отождествление названных дихотомий означает снятие биосоциальной проблемы, отказ от попыток искать ее решение.

Вне дихотомии «биологическое – социальное» термин «социальное» применяется как антоним понятия «индивидуальное». Так, в самых авторитетных изданиях по зоопсихологии сложилась практика употребления словосочетания «социальное поведение животных». Не подвергая сомнению правомерность употребления термина «социальное» в указанном смысле, необходимо отметить его существенное расхождение с содержанием понятия, раскрытым выше. Важно подчеркнуть, что это существенное различие в содержании понятия «социальное» при его определении через дихотомию «животное – человек» по сравнению с определением через дихотомию «индивид – сообщество» ясно проявилось лишь на современном этапе развития психологической науки, в первую очередь благодаря достижениям биологических наук последних десятилетий XX века, прежде всего генетики.

Важнейшее реформирующее значение для понимания биосоциальной природы личности человека имело открытие генетиками во второй половине 70-х годов XX века механизмов так называемого группового наследования. Тот факт, что носителем целостного комплекса генов является не отдельный индивид, но группа, связанная родственными узами, позволил объяснить как биологически целесообразные те виды поведения, которые традиционно противопоставлялись биологически обусловленному индивидному эгоистическому поведению, – различные проявления альтруизма и самопожертвования.

В результате этих открытий стало возможным и необходимым развести два вышеназванных значения понятия «социальное», определяемого либо как противоположность «индивидному», либо как противоположность «животному». До этого времени существовала сильная тенденция к отождествлению областей этих значений. Так, А. Н. Леонтьев в своей классической монографии «Проблемы развития психики», говоря о различии между психикой животного и человека, доказывает, что животное всегда действует само по себе, в одиночку, даже когда вместе действуют несколько особей, воспринимая других как элементы окружающей среды, объекты. Феномен взаимодействия и взаимопонимания между членами сообщества, в соответствии с его концепцией, возникает лишь на уровне человеческой психики.

Сегодня благодаря успехам биологии мы можем с точностью указать наличие «социального» фактора в животных сообществах, что позволяет на новом уровне поставить проблему специфичности человеческой психики по сравнению с психикой животного. Разведение как независимых дихотомий «животное – человек» и «индивид – сообщество» в контексте определения понятия «социальное» позволяет выделять следующие психические феномены:

– животные, существующие на уровне индивида;

– животные, существующие на уровне сообщества;

– специфические человеческие, существующие на уровне индивида;

– специфические человеческие, существующие на уровне сообщества.

Представляется, что уточнение содержания понятия «социальное» необходимо для продвижения в области исследования проблемы соотношения биологического и социального в психическом развитии человека. Так, Л. Г. Почебут [Почебут, 2002] говорит о том, что трудности в разрешении данной проблемы во многом связаны с тем, что логически и научно не определены понятия, используемые в дискуссии.

Итак, для уточнения содержания понятия «социальное» мы воспользовались методом «раздвоения единого» (по В. А. Ганзену), т. е. посредством дихотомий. [Ганзен, 1984]. Начальным этапом анализа любой системы является ее разделение на части. Если принять, что на практике единое всегда является единым множеством, то начальным этапом анализа любой системы следует считать группировку его элементов, их разбиение на подмножества. Действительно, целостную геометрическую фигуру всегда можно представить как связное множество точек. Понятие характеризуется объемом и содержанием, которые тоже являются множествами: первое – множеством объектов данного класса, второе – множеством признаков класса. Раздвоение единого В. А. Ганзен полагал простейшим и самым важным случаем анализа, позволяющим вскрыть внутреннюю диалектику предмета, гармония целостности которого может таким образом быть раскрыта как состоящая из противоположностей.

Любое реальное множество допускает большое число раздвоений. Тогда множество оказывается полидиполюсным, и в отношении него возможно произвести несколько последовательных диалектических дихотомий, порядок которых будет определяться задачей. В. А. Ганзен называет несколько способов раздвоения множеств:

1. Разбиение множества на два непересекающихся подмножества (класса) на основе отношений эквивалентности. Примером может быть разделение всех химических соединений на органические и неорганические.

2. Выделение подмножества в множестве на основе отношения включения, которое является частным случаем отношения порядка. Примером может быть выделение семейства кошачьих среди всех млекопитающих.

3. Разбиение множества на пересекающиеся подмножества, когда а) исходное множество ограничено и его подмножества также ограничены, б) исходное множество не ограничено и его подмножества также не ограничены.

4. Раздвоение размытых множеств.

Для анализа понятий удобен тот вариант раздвоения, который применим при решении задач типологии. В этом случае фиксируются два крайних противоположных значения функции, которые и принимаются за дискретные характеристики крайних типов.

Можно утверждать, что искомое понятие определяется в различных психологических теориях либо как противоположность «индивидуальному», т. е. дихотомия «индивидуальное – общественное», либо как противоположность «животному», т. е. дихотомия «человек – животное».

На современном этапе развития науки, когда нет оснований сомневаться в наличии биологических механизмов регуляции существования животных сообществ, отсутствие разделения вышеназванных значений понятия «социальное» приводит к утрате в контексте дискуссии о биологическом и социальном в человеке видения проблемы специфичности человеческой психики, одной из важнейших на историческом пути развития психологической науки.

Начало и конец предкризисного этапа развития психологической науки, когда сложилась так называемая традиционная психология, бунт против положений которой знаменовал наступление кризиса, расколовшего науку на отдельные достаточно независимые школы, обозначен двумя яркими фигурами: Р. Декарта и В. Вундта. В трудах Р. Декарта, заложившего основы теории, определявшей развитие психологии с XVII до конца XIX, вопрос о специфичности человеческой психики поставлен с максимальной остротой: жизнедеятельность животного осуществляется на рефлекторной основе, автоматически, и не нуждается в психическом регулировании, так как полностью определяется объективной реальностью внешних воздействий и внутренних состояний. Только две вещи Р. Декарт полагал невозможным объяснить подобным образом: это сознание человека и его речь. Понятие психики он счел возможным ограничить лишь названными двумя явлениями и приписал ее наличие, т. е. душу, лишь человеку, полагая прочие живые существа лишенными души автоматами. Предметом традиционной психологической науки было сознание, а центральной проблемой – природа свободной воли.

В. Вундт, появление научной школы которого означало переход психологической науки в новую фазу развития, жестко разделил психические явления на низшие, по отношению к которым он считал возможным применение объективных экспериментальных методов, и высшие, присущие только человеку и экспериментальному исследованию недоступные.

Преодолеть дуализм традиционной психологии было возможно, только предложив ту или иную теоретическую модель соотношения социального и биологического в психике человека. Имплицитно или в явной форме такая модель лежит в основе всех так называемых школ психологии, возникших в период кризиса. Каждое из современных направлений психологии в явной или неявной форме дает свои ответы на вопросы:

Как связаны биологическое и социальное в человеке? Дополняет ли социальное биологическую природу, служит ли ее продолжением, или они разделены некоей границей, и их следует рассматривать в отрыве друг от друга? А может быть, между биологическим и социальным существуют отношения антагонизма? Что определяет структуру личностных типов и черт – биологические свойства человека или качества, коренящиеся в культуре, культивируемые социумом? И, наконец, что такое индивидуальность человека – уникальный вариант типовой структуры или нечто большее – уникальность самой структуры личности? Какова природа этой уникальности, можно ли объяснить ее, оставаясь в рамках материалистической науки?

Вопрос о соотношении биологического и социального Б. Ф. Ломов называет первым, с которым приходится столкнуться при обращении к изучению развития человека. «В истории науки были перебраны практически все возможные формально-логические связи между понятиями «психическое», «социальное» и «биологическое». Психическое развитие трактовалось и как полностью спонтанный процесс, не зависимый ни от биологического, ни от социального, и как производный только от биологического или только от социального развития, и как результат их параллельного действия на индивида или взаимодействия и т. п.» [Ломов, 1984, с. 362].

Л. Г. Почебут [Почебут, 2002] рассматривает проблему соотношения биологического и социального в психике человека под новым углом зрения и выделяет в истории психологии два подхода к ней в зависимости от позиции, занимаемой авторами по отношению к вопросу о субъективной или объективной природе социального. Приверженцы первого подхода утверждают, что в основе социальных явлений лежат психические феномены. В рамках этого подхода Почебут объединяет взгляды социолога О. Конта, теорию инстинктов социального поведения, которой придерживались У. Г. Самнер, Т. Б. Веблен, У. Магдугалл, В. Троттер, В. Парето, Р. Д. Коллингвуд, А. Гелен, 3. Фрейд, К. Г. Юнг, У. Шутц и др. Л. Г. Почебут полагает, что идея о том, что психическое является основой социального, свойственна феноменологии Э. Гуссерля, символическому интеракционизму Дж. Г. Мида, когнитивному направлению в социальной психологии, а также теории социальной идентичности Г. Тэджфела и теории самокатегоризации Дж. Тернера.

Второй подход исходит из того, что психическое относится к классу субъективных идеальных явлений, а социальное является объективной реальностью материального мира. Основоположником данного подхода Почебут считает Э. Дюркгейма, социологической парадигмы которого придерживались М. Вебер, Т. Парсонс, П. А. Сорокин, Ф. Теннис. По нашему мнению, к данному подходу следует отнести и марксистскую теорию.

В контексте излагаемой классификации подходов вновь становится очевидным отсутствие единого понимания сущности социального в современной психологии и необходимость уточнения значения данного понятия как условие конструктивного обсуждения проблемы биологического и социального в человеке в контексте единой науки.

2.2. Социальный заказ как фактор постановки биосоциальной проблемы в науке XX века

С биосоциальной проблемой теснейшим образом связаны три вопроса, занимающие важное место в истории психологии:

– о роли наследственности и среды в формировании личности,

– об отношениях индивидуума и общества,

– о свободе и необходимости в регуляции поведения человека.

Биосоциальная проблема обрела высокую идеологическую значимость в условиях бурных социальных противоречий двадцатого столетия. Проблема роли наследственности и среды в человеке, потенциальных возможностей развития и определяющих его факторов – одна из самых идеологически заряженных в психологии. Научные теории и факты здесь непосредственно соотносятся с существующей социальной системой: с принципами рекрутации в те или иные социальные группы и классы, с уровнем социальной мобильности, существующим в обществе. Структура соотношения различных школ в психологии XX века во всей полноте отразила историческую эпоху сосуществования антагонистических социальных систем с их обостренной чувствительностью к идеологическим аспектам научного знания.

Идея наследуемости интеллекта, нравственности, других психологических качеств – важнейшая тема в литературе и искусстве 19 века. В английской литературе ее величайшими выразителями были Ч. Диккенс и Дж. Элиот. В романе Диккенса «Оливер Твист» герой воспитывается с рождения в ужасной социальной среде, среди самых отвратительных и низких социальных типов. Но как разительно он отличается от своего окружения своей честностью, нравственностью, умом и, наконец, грамотной речью и произношением. Причина этих различий – благородное происхождение Оливера, что и составляет тайну романа. Герой Дж. Элиота Даниэль Деронда – приемный сын английского баронета. В 21 год у него по непонятным причинам возникает увлечение, совершенно не характерное для социальной среды, в которой он рос – древнееврейская философия. Он влюбляется в еврейскую девушку. Естественно, выясняется, что Даниэль на самом деле сын известной еврейской актрисы.

Наиболее популярные французские писатели XIX века Э. Золя и Эжен Сю использовали те же темы. Цикл романов Золя о Ругон-Маккарах посвящен тому, чтобы показать решающее влияние наследственности на социальные различия.

В XX веке идея наследуемости психологических качеств несколько утратила популярность как литературный сюжет, но чрезвычайно усилилась среди ученых. В крайнем варианте эта точка зрения выступает как попытка научного обоснования того, что идеологический лозунг «общества равных возможностей», порожденный демократическими буржуазными революциями, не входит в противоречие с фактом наследуемости власти, богатства и социального статуса в капиталистическом обществе XX века. Исследования зарубежных социологов показывают, что социальная мобильность в обществе, т. е. возможность перехода из одной социальной группы в другую, невелика и постоянно снижается в течение XX века. В 1952 г., например, 83 % американских деловых руководителей были сыновьями бизнесменов или высококвалифицированных работников. Это на 10 % больше, чем в первой четверти века [Левонтин, 1993].

После эмиграции в США многих крупных европейских психологов, бежавших от фашистской угрозы периода второй мировой войны, ведущим в мировой психологии стало влияние американских научных школ. Социальный заказ капиталистического общества США во второй половине двадцатого века сводился к оправданию сложившейся практики ничтожно малой социальной мобильности и по существу наследственной передачи права принадлежности к привилегированным социальным группам на фоне декларирования «общества равных возможностей» [Левонтин, 1993]. Искомым оправданием служили теории и экспериментальные доказательства биологического наследования важнейших личностных качеств, исследования конституционально обусловленных свойств личности. Идея наследуемости психологических качеств позволяет объяснить неравенство людей в капиталистическом обществе их природным неравенством.

Один из крайних вариантов подхода к проблеме сформулировал в 1905 г. выдающийся американский психолог, один из основоположников бихевиоризма, Э. Л. Торндайк: «…в реальном жизненном состязании, смысл которого не в том, чтобы достичь цели, а в том, чтобы обойти других, главным и решающим фактором является наследственность» (цит. по: [Левонтин, 1993]). Показательно, что это утверждение было сформулировано за 5 лет до возникновения хромосомной теории наследственности, за 10 лет до разработки статистической теории корреляций и за 13 лет до обоснования теории наследственности количественных признаков. Иначе говоря, утверждение Торндайка представляет собой не научно обоснованную констатацию фактов, но отражение того, во что он хотел верить.

Идея наследуемости психологических качеств позволяет выдвинуть следующее объяснение неравенства социального положения людей в современном капиталистическом обществе: общество является обществом равных социальных возможностей, насколько оно может быть таким, учитывая природное неравенство людей. Вот как формулирует эту точку зрения психолог Р. Хернстайн: «Привилегированные классы прошлого, возможно, ненамного превосходили биологически тех, кого они угнетали, вот почему революция имела довольно большой шанс на успех. Разрушив искусственные барьеры между классами, общество способствовало созданию биологических барьеров. Когда люди займут свое естественное место в обществе, высшие классы будут, по определению, иметь большие способности, чем низшие» (цит. по: [Левонтин, 1993]).

На протяжении всего двадцатого века усилиями психогенетиков подводился научный базис под эту систему взглядов. Множились и усиливались научные доказательства наследуемости психологических качеств. Ознакомившись с достижениями психогенетики, читатель убедится, что «все на 100 % зависит от наследственности». Однако противоположная идея – «все на 100 % зависит от среды» – также представлена в мировой культуре и доказана блестящими успехами ученых.

Общее мнение ученых сегодня может быть выражено так: индивидуальность зависит на 100 % от наследственности и на 100 % от среды. Однако за этой примиряющей фразой стоит острая борьба взглядов.

Если в литературе XIX века первенствовали идеи наследственности, то в XX веке на первый план выходят сюжеты противоположного смысла. Достаточно назвать такие произведения, как «Пигмалион» Б. Шоу и «Принц и нищий» Марка Твена. Наукой XX века также получены доказательства решающего значения средовых влияний для формирования индивидуальности. Особых успехов достигли здесь отечественные научные школы. Господствовавшая идеология требовала научного обоснования биологического равенства всех людей, а практика грандиозного социального эксперимента диктовала развитие исследований влияния социума на личность человека, изучения меры этого влияния и его механизмов.

Примечательна иллюстрация 12.1 в монографии Дж. Картрайта [Cartright, 2000, р. 342]. На фотографии изображен ребенок 3–4 лет, молотком вбивающий в стену долото. Фотография снабжена подписью: «Ребенок разрушает Берлинскую стену. Десятилетия власти коммунистической идеологии не смогли изменить человеческую природу, заставить людей отказаться от личных свобод и частной собственности, существующих в западной культуре. Политические и этические системы не жизнеспособны, когда они противоречат биологической природе человека».

Идеологический запрос советского государства, поставленная перед наукой задача создать нового человека, живущего по законам нового общества, способствовали тому, что направление, развивающее данный подход, получило статус ведущего. Его развитию был дан зеленый свет, к работе привлекались лучшие силы отечественной науки. В этом направлении отечественная психологическая наука далеко опередила зарубежные психологические школы по времени обращения к встающим здесь проблемам и достигла замечательных результатов, которые могут быть востребованы сегодня, в процессе осуществляющейся интеграции мировой психологической науки.

Вопрос об отношениях индивидуума и общества прямо затрагивает принципы идеологии и культуры, ценностные ориентации общества на коллективизм или индивидуализм.

Интеграция мировой науки происходит на фоне усиления влияния европейских научных школ, когда американская психология уже не является безусловным лидером. В европейских странах сегодня сильны тенденции к социалистической ориентации общества, что также обусловливает определенный социальный заказ.

Отметим, что едва ли не основной силой, породившей социальный конструктивизм, было растущее осознание учеными «заказного» характера западной (в первую очередь североамериканской) социальной психологии, осознание того, что социальная психология не только имеет мощный заряд практической полезности, но и теории свои выстраивает таким образом, что они отвечают актуальным запросам общества: утверждению престижа правящих социальных групп, государственной идеологии. Социальные конструктивисты утверждают, что за большинством теоретических представлений, разработанных западной социальной психологией, стоит сверхзадача утверждения ценностей, насаждаемых обществом, прежде всего идеала независимого, свободного, самостоятельно принимающего решения и проводящего их в жизнь одиночки.

Знаменитые эксперименты Эша по исследованию конформности, практически все работы в области психологии малых групп демонстрируют снижение компетентности и эффективности личности во всех областях деятельности в результате ее пребывания в группе. Социальные факторы рассматриваются как отрицательно, разрушительно влияющие наличность, которая сама по себе обладает вечными общечеловеческими ценностями и способностями. Это положение пронизывает западные теории личности, в частности ярко выявлено в гуманистической психологии.

По мнению социальных конструктивистов, эти теории и подтверждающие их эксперименты, конечно, не фальсифицированы, но односторонни, написаны по заказу социальной системы, которая зиждется на психологии индивидуалиста. Социальные конструктивисты отмечают, что марксизм как теория, направленная к разрушению капиталистической системы, естественным образом должен предлагать свою версию идеала человеческой личности, в основе которой лежит коллективизм.

Вопрос о свободе и необходимости в регуляции поведения человека также напрямую связан с основами идеологии и культуры, ориентацией на духовность или прагматизм.

Эти вопросы ставятся по-разному или вообще не могут быть поставлены в зависимости от того, в контексте которой из вышеназванных дихотомий понимает социальное автор теории. Так, понимание «социального» лишь как противоположного индивидуальному уводит проблему свободы воли человека в зону слепого пятна научной школы. В русле биологизаторских направлений не могут быть предложены никакие варианты теорий свободы воли человека, так как в основе этих направлений модель человека, лишенная соответствующих свойств и проявлений. А в качестве своеобразного защитного механизма научного самосознания возникает неоправданное отождествление дихотомий «свобода – необходимость» и «детерминизм – индетерминизм». Однако детерминистский подход не обязательно отрицает возможность свободы. Распространение подобного выхолащивания человеческой психики в естественнонаучном направлении психологической науки закономерно приводит к падению авторитета этого направления в психологии и деградации теорий.

В отечественной психологии общеизвестен сейчас рост интереса к парапсихологии, эзотерическому знанию и другим течениям, традиционно считавшимся околонаучными. Одной из причин этого, возможно, является то, что отечественная естественнонаучная школа сейчас теряет ориентацию на традиционное для себя понимание социального как отличающего человека от животного, во многом в результате некритического принятия зарубежных психологических теорий. Соответственно, от актуальных сегодня вопросов меры свободы и ответственности человека естественнонаучная психология отворачивается, оставляя их другим направлениям.

В отношении приоритета духовного начала в человеке в контексте отечественной теории стоит отметить, что хотя в официальной советской науке декларировался атеизм, как только был снят официальный запрет на религиозность, соответствующая ориентация отечественной психологии в полной мере проявилась. В русле отечественной духовной традиции сейчас защищаются докторские диссертации, пишутся монографии серьезными специалистами, работавшими и получившими образование при советской власти. Можно полагать, что духовно-нравственное направление, которое было под запретом с 20-х годов XX столетия, скрыто развивалось в контексте так называемого естественнонаучного направления и во многом придало последнему его уникальный в мировой науке характер, обращенность к духовной стороне человеческого бытия. Сама постановка вопроса о том, что сознание проявляется как запрет на инстинктивное поведение, то есть в принципе сознательное поведение уже не подчинено принципу выживания, свидетельствует, что хотя нельзя было открыто декларировать религиозность, это не отменяло сути духовных устремлений, которые приписывались человеку.

Использование вышеописанной системы категорий (социальное как противоположность животному и как противоположность индивидуальному; вопросы о свободе и необходимости, среде и наследственности, коллективизме и индивидуализме) позволяет определить специфику отечественной теории биосоциального единства человека и указать место этой теории в контексте представлений, развиваемых другими научными школами.

Рассмотрим место биосоциальной теории, каким оно сложилось в психологической науке к началу современного посткризисного периода, в период кризиса психологии, который охватывает почти весь XX век, чтобы затем проанализировать имеющие место изменения в контексте современных тенденций развития психологической науки.

Для понимания особенностей становления и структуры психологической теории в XX веке необходимо определить влияние социального заказа. Важнейшим основным фактором, который необходимо учесть, является здесь антагонизм в мировой политике двух социальных систем: капиталистической и социалистической; соответственно двум ведущим вариантам социального заказа мы выделяем два основных подхода к биосоциальной проблеме, которые определяли исследования в ее русле на протяжении данного периода (см. таблицу 1).

Таблица 1. Тенденции в особенностях постановки биосоциальной проблемы и понимании «социального», определяемые социальным заказом и культурной традицией в XX веке

Анализ теорий и исследований ведущих школ психологии в XX веке позволяет говорить об определенном социальном заказе, ярко проявляющемся в системе постулатов, лежащих в основе теорий.

Итогом описанного влияния социального заказа на разработку школами биосоциальной проблемы стало смещение предметной области, относимой к данной проблеме: в одном случае в область отношений индивида и общности, в другом в область специфических особенностей психики человека, проблем сознания, воли и т. п. (см. таблицу 2).

Таблица 2. Значение понятия «социальное» и предметные области исследований «социальности»

Таким образом, проведенное уточнение содержания понятия «социальное» позволяет говорить об отношениях дополнительности между теориями, развиваемыми школами, как о главных отношениях, при том, что принятые за основу школами постулаты о человеческой природе оказываются альтернативными.

Остановимся особо на эволюции содержания понятия «культура» в современной психологической науке. В западной психологии культура сейчас все в большей степени трактуется как нечто, принципиально противоположное природе, как совокупность особенностей психического склада и поведения, не наследуемых генетически. Интересно, что в нашей отечественной школе существует сильная тенденция сопротивления такой трактовке. У нас кросс-культурная психология фактически сливается с этнической и понятие культуры в своем содержании тяготеет к традиционному, сложившемуся в контексте этнографии, где биологическое и социальное не противопоставлены друг другу. Представляется, что этот факт можно объяснить содержанием понятия «социальное» в разных школах, которое для наших ученых воплощает противостояние природного и приобретаемого в процессе социализации. Ставшая актуальной для западных ученых предметная область потребовала названия для воплощающего ее суть понятия.

2.3. Биосоциальная проблема как главная проблема психологии в период кризиса

Каждый период в развитии науки имеет своего рода «визитную карточку» – основную проблему, вокруг которой концентрируются усилия ученых, в русле решения которой достигаются максимальные научные достижения своего времени. Так, психологические исследования в XVII в. концентрировались вокруг психофизической проблемы, проблемы соотношения психики и физического мира, и даже проблема психофизиологическая, проблема соотношения психики и организма, ставилась учеными того времени как психофизическая. Успехи естествознания в XVIII в послужили причиной выдвижения на первый план проблемы психофизиологической.

Представляется, что «нервом» психологических исследований и теорий периода так называемого кризиса психологии стала проблема биосоциальная. То, что душевные явления зависят от культуры, социального окружения, известно со времен античности. Уже в V веке до нашей эры софисты обратили внимание на зависимость душевных явлений от социально-исторического контекста. Поведение людей рассматривалось ими уже не только как следствие материальных причин, неотвратимых законов, царящих в природе, но в его зависимости от мышления и речи. Язык и мысль полны условностей и пристрастий, изменчивы и доступны манипулированию. Софисты и позже Сократ положили начало пониманию души как культурного феномена. Линия исследований в русле биосоциальной проблематики может быть прослежена на всем многовековом пути развития психологической науки.

Характерно, что интерес исследователей к биосоциальной проблеме закономерно возрастает в исторические периоды существенных изменений в жизни социума. Однако совершенно новый характер отношения индивида и социума приобрели на рубеже XIX–XX вв. Общая тенденция к ускорению исторического процесса привела к тому, что эти отношения изменились качественным образом. Смена биологических поколений уже не успевала за радикальными изменениями в культуре. Впервые в своей истории человек оказался перед необходимостью жить в ситуации, когда радикально меняются принятые в обществе понятия о добре и зле, справедливости, понятия о том, как следует поступать в той или иной ситуации и как следует относиться к тем или иным явлениям.

Впервые в истории науки возникло новое понимание отношений социального и психического. С развитием социологии социальное стало пониматься не как проявление психического, одно из его свойств, возникающее в процессе развития и функционирования психики, но как самостоятельная сущность, влияющая на психическое и подавляющая его [Почебут, 2002]. Биосоциальная проблема, проблема соотношения биологического и социального в человеческой психике, обрела новое измерение, стала в полном смысле слова психосоциальной.

Обосновывая зависимость психической организации человека от социума, Э. Дюркгейм доказывал, что в основе всех категорий, которыми оперирует человеческое мышление, лежит единая общественная практика, объединяющая всех членов какой-либо социальной общности: «…если бы в один и тот же период истории люди не имели однородных понятий о времени, пространстве, причине, числе и т. д., всякое согласие между отдельными умами сделалось бы невозможным, а следовательно, стала бы невозможной и всякая совместная жизнь. В силу этого общество не может упразднить категорий, заменив их частными и произвольными мнениями, не упразднивши самого себя <…>. Если же какой-нибудь ум открыто нарушает общие нормы мысли, общество перестает считать его нормальным человеческим умом и обращается с ним как с субъектом патологическим» (цит. по: [История психологии, 1992, с. 279–280]). Категории, которыми оперирует человеческое мышление, Дюркгейм называет «ценными орудиями мысли, терпеливо созданными в течение веков общественными группами, вложившими в них лучшую часть своего умственного капитала. В них как бы резюмирована каждая часть человеческой истории» (цит. по: [История психологии, 1992, с. 282]).

Дюркгейм видит в социуме нечто хотя и изменяющееся исторически, но несомненно более стабильное, чем индивидуальная психика. Именно социум, культура, является носителем той системы понятий, усвоение которой индивидом и придает его изменчивой психической жизни характер устойчивого человеческого разума.

Цитируемая работа Дюркгейма написана до первой мировой войны. Уже в этот период стала очевидной возможность существования различных культур и соответствующих им различных типов психической организации, особенностей мышления, типов личности. Однако в этот период речь шла об отличии от европейцев так называемых диких народов, о кросс-культурных сравнениях. Социальные потрясения и антагонистические противоречия, охватившие мир после начала первой мировой войны, открыли новый план психосоциальной проблемы: неоднозначный, внутренне противоречивый, диалектический характер связи индивидуальной психики и культуры.

Выготский в качестве основного противоречия, вокруг которого шла борьба теорий во время кризиса психологии, называет противоречие между психологией естественнонаучной, объяснительной, и спиритуалистической, понимающей, описательной. Путем к выходу из кризиса он считает разрыв с последней. Таким образом, раскол между двумя психологиями: психологией высших психических функций и психологией низших психических функций, сопровождавший развитие психологии на всех этапах и закрепленный в трудах Декарта, Канта, Вундта, должен был быть преодолен «движением снизу», распространением естественнонаучной методологии на исследования в области сознания и высших чувств. Из работы Выготского, тем не менее очевидно, что он осознавал и другое противоречие, более глубокое и драматичное, чем противоречие между научным детерминистским способом мышления и телеологическим, более уместным в литературе и искусстве. Противоречие, вокруг которого незатухающая борьба шла на всем протяжении более чем векового кризиса психологической науки.

«…Надо нацело расстаться с недоразумением, будто психология идет по пути, уже проделанному биологией, и в конце пути просто примкнет к ней как часть ее. Думать так – значит не видеть, что между биологией человека и животных вклинилась социология и разорвала психологию на две части, так что Кант и отнес ее к двум областям» [Выготский, 1982, с. 377]. Напомним, что речь идет о том, что психология не должна существовать в качестве отдельной науки, но область ее должна быть разделена между биологией и социологией.

Из приводимой цитаты ясно, что Выготский видел драматическое значение психосоциальной проблемы в современной ему науке и занимал по отношению к этой проблеме совершенно определенную позицию, которая и позволила ему сформулировать свою культурно-историческую теорию психического развития.

Изменяем ли человек? Культура – это внешняя оболочка, прикрывающая некие общечеловеческие качества, или то, что только и делает человека человеком, придает животному качество человека?

Проблема наследственного и приобретенного, изменяемости и неизменности человеческой психики стала центром психологических исследований XX века как для теоретических школ, так и для практической психологии. Почти все важнейшие достижения психологии последнего столетия представляют собой варианты ее решения. Такова модель Фрейда, где четкое разделение и противопоставление биологического и социального является центральным моментом и представляет собой источник и причину развития и функционирования человеческой психики. Из неприятия представлений Фрейда об антагонизме биологического и социального вырастает неофрейдизм во всех его вариантах и затем гуманистическая психология, в контексте которых были предложены неантагонистические модели взаимоотношений биологического и социального. Нет нужды говорить, что для отечественной школы разработка биосоциальной проблемы была важнейшим и приоритетным направлением. Непосредственное и прямое отношение к проблеме биологического и социального в человеческой психике можно отметить практически во всех крупных разработках в области общей, возрастной, педагогической, дифференциальной, клинической психологии XX века.

Постановка проблемы ведущими школами психологии позволяет говорить об определенном социальном заказе, особенно ярко проявляющемся в системе постулатов, лежащих в основе теорий. Идеологическое значение проблемы было настолько велико и напряжение в этой области настолько сильно, что собственно конструктивное научное обсуждение проблемы изменяемости человека, соотношения в человеке врожденного и приобретенного в процессе социализации, практически прекратилось, в целом дискуссия между школами стала «затухать» и разработка психологической теории велась в рамках отдельных школ, теоретические разработки которых сопоставлялись почти исключительно в практических прикладных работах, эклектически. Таким образом, идеологическая связанность школ в отношении подхода к важнейшей теоретико-методологической проблеме XX века – биосоциальной – послужила важнейшим фактором раскола и так называемого кризиса психологии, продолжавшегося более чем столетие, в результате которого психология распалась на отдельные школы, разделенные принципиальными различиями и противоречиями в отношении теории, методологии, самого понимания предмета науки, фактически перестала существовать как единая наука.

В контексте современной тенденции к интеграции мировой науки, анализ представлений о биологическом и социальном в детерминации человеческой психики, имплицитно заложенных в основу важнейших психологических теорий, имеет высокую актуальность, так как объединение в структуре единой психологической науки достижений различных школ, долгое время развивавшихся относительно независимо друг от друга, не может быть полноценным без учета этих представлений как части общей «системы координат», определяющей предметное и понятийное пространство, в рамках которого различные теории могут быть соотнесены.

Актуальность биосоциальной проблематики на современном этапе развития мировой науки обусловлена не только тем, что эта проблематика пронизывает предметные области всех психологических направлений XX века и тем самым может служить базой для соотнесения теорий, но также и тем, что представления о биологическом и социальном в детерминации психики человека интенсивно разрабатываются в контексте новейших направлений в зарубежной психологии, которые сложились в последней трети двадцатого века и в настоящее время определяют передний край развития психологической теории, крайних и радикальных в отношении подхода к биосоциальной проблеме.

В зарубежной психологии на рубеже XX–XXI вв. сложились новейшие теоретические направления, в контексте которых человек рассматривается подчеркнуто односторонне, его биологическая сущность либо игнорируется, либо исчерпывает человека в целом. Эти направления сложились на стыках психологии с бурно развивающимися смежными науками, с одной стороны культурологией и лингвистикой, с другой – комплексом биологических наук, и сейчас во многом определяют передний край развития мировой психологической теории. Так, накануне XXVII Всемирного психологического конгресса 2000 г. журнал "European Psychologist" [Tele-interviews, 2000, p. 90–162] провел опрос среди 30 крупнейших психологов Европы. Их, в частности, просили назвать те новые тенденции в развитии психологической науки, которые, по их мнению, будут определяющими в XXI веке. Практически все в качестве важнейшей тенденции назвали влияние на развитие психологии достижений генетики и биологических наук в целом. На этом фоне не может не вызывать сожаления ослабление интереса отечественных психологов к естественнонаучному направлению, традиционно сильному в России и несомненно конкурентоспособному на мировом уровне.

2.4. Социобиология и эволюционная психология о биосоциальной природе человека

Высокая актуальность биосоциальной проблемы в начале XXI столетия определена достижениями биологических наук последних десятилетий XX века, прежде всего генетики, которые перевели проблему наследственности из области идеологизированных стереотипов и вероятностных рассуждений в область экспериментов и точных расчетов.

Важнейшее реформирующее значение для понимания биосоциальной природы личности человека имело открытие генетиками механизмов так называемого группового наследования во второй половине 70-х годов XX века. Тот факт, что носителем целостного комплекса генов является не отдельный индивид, но группа, связанная родственными узами, позволил объяснить как биологически целесообразные те виды поведения, которые традиционно противопоставлялись биологически обусловленному индивидному эгоистическому поведению, – различные проявления альтруизма и самопожертвования. В свете новых открытий стали понятными вещи, которые сам Дарвин объяснить не мог и считал парадоксальными, – случаи, достаточно распространенные в животном мире, когда индивиды воздерживаются от того, чтобы иметь собственное потомство, создавая взамен наилучшие условия для выращивания потомства своих сородичей. Так, необъяснимым для Дарвина было существование рабочих муравьев. Наличие генов, обеспечивающих проявления альтруизма, в сообществе несомненно биологически целесообразно и обеспечивает ему в целом лучшие условия для выживания, по сравнению с группами, члены которых не помогают друг другу.

В следствие этих открытий возникло новое направление науки – социобиология [Wilson, 1975]. Социобиология претендует на объяснение биологической целесообразностью всех видов общественного поведения животных и той или иной доли в социальном поведении человека. В крайних вариантах под логику биологической сообразности в борьбе за существование вида подводится все социальное поведение людей.

Так, Даукинс рассматривает индивида как своего рода машину, приспособление, создаваемое генами для выживания и распространения [Dawkins, 1976]. Вот как он говорит о генах: «Вы не встретите их плавающими в одиночку без защиты в море жизни <…>. Эти путешественники организованы в большие колонии, живущие в безопасности внутри огромных подвижных конструкций, спрятанные от внешнего мира и взаимодействующие с ним через посредство дистанционных органов управления. Они в Вас и во мне, они создали нас, наши тела и души, и их сохранение – конечная цель нашего существования <…>. Их называют генами, а мы – конструкции, созданные для обеспечения их жизни» [Dawkins, 1976, с. 21].

На сходных позициях основано и новейшее научное направление – эволюционная психология [Dawkins, 1994; Cartwright, 2000], которую ряд авторов отождествляет с социобиологией [Wilson, 1975; Dawkins, 1994]. В центре внимания эволюционных психологов познавательные механизмы человека, функциональные системы, определяющие способы и правила принятия решений. Сторонники этого направления полагают, что эти механизмы сложились в далеком прошлом, когда происходил процесс образования вида современного человека, и закреплены генетически. Естественно, при таком подходе большое значение приобретает исследование той среды, в которой обитал человек на заре своего существования и в процессе приспособления к которой он формировался – так называемой Среды Эволюционной Адаптации (СЭА). Интенсивно обсуждается в литературе этого направления, какой была эта среда, какие задачи необходимо было решать нашим предкам для того, чтобы выжить в ней. Эволюционная психология активно взаимодействует со сравнительной психологией и этологией, заимствуя из описаний жизни современных нам приматов материал для гипотетических реконструкций СЭА. Эволюционные психологи полагают, что множество бед современного человека, его постоянный стресс, растущее количество неврозов можно объяснить тем, что современный мир существенно отличается от СЭА и потому плохо подходит человеку, что задачи, которые ставит перед нами современная жизнь, не соответствуют природе наших возможностей познавать и принимать решения.

Остается непонятным, как объяснить такую невероятную стабильность человека в условиях изменяющейся динамически среды. Эволюционные психологи приводят в качестве аргумента то, что homo sapiens произошел всего 200 000 лет назад, а современный нам человек, появление которого они связывают с так называемой неолитической революцией (появлением земледелия) – всего 10 000 лет назад. В масштабах времени эволюции жизни на Земле это, конечно, маленькие цифры. Однако, оставляя в стороне саму спорность оценок времени существования человека, заметим, что в соответствии с теорией Дарвина скорость эволюционного процесса далеко не абсолютна и определяется скоростью именно средовых изменений. Вид может оставаться очень стабильным в течение миллионов лет, обитая в неизменных условиях, тому множество примеров. В то же время изменение средовых условий приводит к резким и быстрым изменениям. Трудно поверить, что разительное изменение условий жизни человечества никак не сказалось на его наследственности. Представляется, что это означало бы как раз отмену закона естественного отбора.

Примером названного подхода может служить монография Картрайта, где с точки зрения их роли в обеспечении выживания вида анализируются не только формы поведения, связанные с полом и тендером, формы организации семьи в человеческом обществе, но и обширная сфера деятельности человека в сфере культуры, практически все формы человеческого поведения [Cartwright, 2000]. Широко обсуждается научной общественностью монография С. Линкера «Инстинкт речи» [Pinker, 1994].

Мера альтруизма и взаимопомощи в сообществе исходя из теории родственного отбора должна быть пропорциональна родственной близости. Многочисленные исследования зоопсихологов указывают, что в сообществах животных это действительно так. Обстоит ли так же дело у людей? В пользу последнего предположения собраны многочисленные свидетельства. Большинство людей предпочитают жить с родственниками, вместе или в непосредственной близости. Именно среди родственников принят обмен дорогими подарками, завещания в абсолютном большинстве случаев делаются в пользу родственников, пропорционально генетической близости. Родственные отношения имеют очень большое значение в эмоциональной жизни людей. Характерно, что общественные движения, стремящиеся к высокой сплоченности своих участников, широко используют понятие братства. Таковы обращения «братья и сестры» в религиозных общинах и других.

В контексте вопроса о естественной симпатии и привязанности между родственниками заслуживает объяснения запрет инцеста, сексуальных отношений между близкими родственниками, существующий практически во всех без исключения культурах. Несомненным фактом является то, что во всех известных культурах сексуальная близость между родственниками имеет место значительно реже, чем между людьми, не связанными родственными отношениями. Каковы причины этого явления? Существует два объяснения, одно из которых было предложено 3. Фрейдом. В соответствии с его точкой зрения между родственниками существует сильное влечение, однако существующие в обществе табу препятствуют его удовлетворению. С точки зрения сторонников эволюционного подхода, такого влечения быть не может, так как инцест вреден, он приводит к вырождению. «Если бы Фрейд лучше понял Дарвина, мир был бы избавлен от таких фантастических тупиковых концепций, как Эдипов комплекс и инстинкты смерти», – писал Дэйли [Daly, 1997, р. 2]. В процессе эволюции должен был сложиться механизм запрета инцеста на биологическом уровне. Интересно, что уже в 1891 году финский антрополог Эдвард Вестермарк предложил соответствующую теорию [Westermark, 1891], в соответствии с которой близкородственное скрещивание у людей исключается тем, что люди не испытывают влечения к тем, с кем общаются в раннем детстве, вместе растут. Эта причина является достаточно надежной преградой на пути инцеста в подавляющем большинстве случаев.

Теория Вестермарка не получила широкой известности, возможно, в силу резко отрицательного отношения к ней Фрейда. Тем не менее, в пользу ее говорят не только рассуждения эволюционных психологов, но и факты. Так, в Израиле существуют так называемые кибуцы, небольшие своеобразные коммуны, где дети, не являющиеся кровными родственниками, растут и воспитываются вместе, как братья и сестры. Статистика показывает, что браки между детьми из одного кибуца крайне редки [Parker, 1976], хотя тесные дружеские отношения связывают их часто всю жизнь. Похожую картину рисует исследование, проведенное на материале совсем иной культуры, на Тайване [Wolf, 1970]. На Тайване существует обычай так называемых «детских браков», когда семья, где имеются сыновья, принимает на воспитание чужую девочку, чтобы в последствии она стала женой сына. Статистика показывает, что браки, заключенные таким образом, часто не благополучны: процент разводов в них в три раза выше среднего для браков, совершенных по-другому; в этих семьях рождается на 40 % меньше детей; существенно чаще случаются супружеские измены.

Нетривиальные результаты получили эволюционные психологи, анализируя статистику преступлений. Психологические корни преступлений против личности, прежде всего убийств, традиционно ищут в дефектах воспитания, негативных врожденных личностных особенностях или в какой-либо психопатологии преступника. Таким образом, биологическая, природная составляющая здесь, если ее наличие и признается, рассматривается как дефект развития на уровне генотипа или фенотипа, отклонение от видовой нормы.

Предлагается принципиально иной взгляд. Эволюционная психология рассматривает все виды поведения человека как инстинктивные, генетически закрепленные путем естественного отбора в период доисторическиого существования человека, когда сформировался и с тех пор остался неизменным вид homo sapiens. Предполагается, что и убийство должно быть рассмотрено как способ поведения, закрепленный естественным отбором благодаря его адаптивной природе, т. е. полезный с точки зрения выживания, но не в сегодняшнем обществе, где такой способ поведения карается по закону и уже не является адаптивным актом, а в условиях доисторической жизни.

С этой точки зрения за разнообразием индивидуальных особенностей преступлений против личности должны быть обнаружены общечеловеческие закономерности, объясняемые биологической целесообразностью убийства при определенных обстоятельствах в условиях доисторического существования. Ряд таких общечеловеческих закономерностей преступлений против личности выявлен и описан эволюционными психологами. Представляется интересным рассмотреть эти данные.

Влияние родства на вероятность агрессии и убийства. Тот факт, что множество преступлений против личности совершается близкими родственниками, противоречит доказанной генетиками теории родственного отбора. В соответствии с этой теорией субъектом борьбы за существование является не только и не столько индивид, сколько сообщество, родственная группа как носитель определенного набора генов. В свете этой теории многие виды поведения, ранее рассматривавшиеся как альтруистические, обретают прямой биологический смысл. На различных видах животных показано, что уровень агрессии в отношениях между индивидами обратно пропорционален степени их генетического родства. С целью доказать наличие подобного механизма у человека были проанализированы случаи убийства взрослых людей, когда убийцей оказывался человек, проживающий совместно с жертвой. Сравнивался относительный риск стать жертвой в случае совместного проживания с супругом, с человеком, не связанным родственными отношениями, с ребенком и с родителем. Риск определялся как отношение реального числа случаев к статистически вероятному. Показано, что этот показатель для людей, не связанных родством, равен 3.33, для супругов – 3.32, для родителей (когда убийцей оказывается ребенок) – 0.27, для детей – 0.69 (здесь и далее приводятся данные из книги Daly М. и Wilson М. "Homicide" (NY, 1988), цит. по: [Cartwright, 2000]).

Зависимость риска стать жертвой убийства по месту постоянного проживания от степени родства совместно проживающего

Инфантицид как инстинктивное поведение. Инфантицид, то есть детоубийство, рассматривается в контексте эволюционной психологии как часть адаптивной стратегии размножения в доисторические времена. Предполагается, что поскольку для того, чтобы вырастить ребенка, необходимы огромные вложения биологических ресурсов родителей, в первую очередь матери, в ряде случаев инфантицид оказывается оптимальным решением с точки зрения выживания потомства в целом. Расчеты эволюционных психологов указывают на «зоны риска» в зависимости от таких переменных, как возраст матери и возраст ребенка. Расчеты подтверждаются данными статистики, в том числе кросс-культурными исследованиями, на примере как «цивилизованных» жителей Канады и США, так и индейцев Амазонии.

В плане возраста матери представляют опасность очень молодые женщины до 19 лет. Объяснением служит то, что в неблагоприятной ситуации (например, внебрачный ребенок) женщина, имеющая впереди многие годы репродуктивного возраста, увеличит свою общую биологическую продуктивность не стесняя себя младенцем. Следующая по уровню риска с большим отрывом группа – женщины старшего возраста, старше 35–39 лет. Можно полагать, что появление нового ребенка у немолодой матери ставит под угрозу выживание уже имеющихся детей, требуя от женщины слишком больших затрат биологических ресурсов. С точки зрения общей биологической продуктивности в этом возрасте может быть выгоднее вырастить уже имеющихся детей.

В плане возраста ребенка жертвой инфантицида от руки матери и в меньшей степени отца оказываются очень маленькие дети, до года. В них еще вложены минимальные затраты родителей. С возрастом, по мере того, как в ребенка вкладываются все большие биологические ресурсы, вероятность стать жертвой в своей семье нелинейно убывает и к подростковому возрасту становится почти нулевой. Конфликтный и «трудный» для родителей подросток оказывается самым «дорогим» и ценным ребенком в биологическом смысле: в него уже вложены колоссальные затраты ресурсов родителей, осталось совсем немного, и он будет готов к тому, чтобы передать гены следующему поколению. Интересно, что в этом возрасте риск быть убитым не родственником многократно повышается по сравнению с возрастом 5–10 лет. Факт «бережного» обращения родителей с конфликтным подростком, предсказанный расчетами эволюционных психологов, представляется нетривиальным.

Дети разводов. Шокирующее впечатление производят данные об инфантициде в отношении этой группы детей. По данным статистики США и Канады риск быть убитым для ребенка, живущего в семье, где один или оба родителя не являются биологическими, в сто с лишним раз повышается. Когда эти факты были опубликованы в США, общество было шокировано. В современной западной культуре сложился стереотип отношения к проблемам детей разводов как к чему-то безусловно важному и существенному, но относящемуся сугубо к сфере эмоциональных переживаний и рефлексивных проблем. То, что за этим стоит грубая реальность, описанная в сказках о злых мачехах и книгах зоологов об организации семьи в животном мире, где лев, наследующий прайд, убивает львят своего предшественника, а дикая утка разбивает яйца своей предшественницы, создавая новую семью с селезнем, противоречит культивируемым представлениям о мире, где существенное значение придается праву взрослого человека любить и создавать семью по любви, совсем не обязательно однажды. Конечно, семьи, где совершается насилие над детьми, нельзя считать нормальными. Однако это не меняет значения того факта, что агрессия оказывается направленной на чужого, а не на своего ребенка. Можно предположить, что в нормальных семьях такие дети также оказываются дискриминированными, например, в плане наследования доли имущества родителей, однако, такие данные в литературе отсутствуют.

В отношении принципиальных исходных теоретических положений описываемый подход не просто существенно отличается от позиций отечественной психологической школы, но и является по сути альтернативным. Представляется, что конструктивная дискуссия здесь возможна по самому широкому кругу вопросов: от неизменности природы человека с доисторических времен до адаптивности инстинктов человека.

Самостоятельный интерес представляют эмпирические факты и закономерности, которые позволяет обнаружить эволюционный подход. Оставляя в стороне дискуссионные аспекты их истолкования, они могут помочь предсказать возможные «зоны риска».

Рассматривая человеческое поведение в свете теории Дарвина, нельзя обойти вниманием такой предмет, как красоту человеческого лица и тела. Если основополагающую роль в нашем поведении действительно играет скрытое стремление обеспечить своим генам наилучшие условия для распространения в будущем, то:

а) за разнообразием представлений о красоте, существующих в различных культурах, должны быть скрыты некие общие, видовые, общечеловеческие характеристики;

б) эти общие характеристики должны быть непосредственно связаны со способностью обеспечить выживание потомства.

Сам Дарвин перед лицом многообразия стандартов красоты в разных культурах, пришел к выводу о том, что единого представления о красоте не существует. Однако современным исследователям удалось ряд таких особенностей выявить и описать.

Воплощением определенного стандарта красоты считается традиционно победительница конкурса «Мисс Америка». Анализировались параметры фигуры Мисс Америка с 1920 года по 2000 [Singh, 1993]. Рост и вес красавиц существенно меняются. В целом можно отметить тенденцию уменьшения веса и увеличения роста на протяжении двадцатого века. Однако удалось найти почти абсолютно стабильный показатель. Это отношение объема талии к объему бедер (ОТБ), равное 0,7. Этот показатель оказался универсальным критерием красоты, связанным непосредственно со здоровьем женщины и способностью к деторождению. Показано, что ОТБ тем ниже, чем выше уровень эстрогена (женский гормон). Это правило действует как для женщин, так и в отношении мужчин, у которых при введении эстрогена с лечебными целями отмечено понижение ОТБ. Обратное влияние оказывает уровень мужского гормона тестостерона. Чем он выше у мужчин, тем выше у них ОТБ. Введение тестостерона женщинам приводит к повышению ОТБ также. Диапазон типичных значений ОТБ для европеоидных женщин от 0,67 до 0,8, для мужчин от 0,8 до 0,95.

С целью проверить значение ОТБ для оценки красоты и привлекательности женщины были проведены специальные эксперименты [Singh, 1993]. Мужчин просили ранжировать по привлекательности схематические изображения женских фигур, которые различались по ОТБ и по общей полноте: худые, средние и полные. Гипотеза эксперимента полностью подтвердилась. Важнейший и универсальный фактор привлекательности женской фигуры – низкое значение ОТБ. Аналогичный эксперимент был проведен с изображениями мужских фигур, привлекательность которых просили оценить женщин. Показано, что привлекательными кажутся фигуры с высоким ОТБ (т. е. высоким содержанием мужского гормона), оптимальным для мужской фигуры оказалось значение ОТБ равное 0,9.

Большое значение при оценке красоты придается лицу человека. В таблице ниже представлены особенности лица (женского и мужского), которые, по мнению эволюционных психологов, являются общечеловеческими индикаторами красоты, и объяснения возможной роли этих особенностей как индикаторов биологической полноценности [Cartwright, 2000].

Интересно, что мужские лица с особенностями, указывающими на высокий уровень тестостерона, оценивались как особо привлекательные женщинами, когда давалось задание выбрать мужчину, с которым хотелось бы провести короткое время. При установке на выбор постоянного партнера выбор смещался в сторону менее высоких показателей гормона. Можно усмотреть в этом определенный биологический смысл, так как мужчина с очень высоким уровнем тестостерона проявляет высокую сексуальную активность, однако не склонен становиться хорошим семьянином [Perrett et al., 1998].

Большой интерес представляют попытки анализа человеческой культуры с позиций дарвинизма. Под культурой понимается информация (включая знания, идеи, верования, идеалы, ценности и пр.), которая не содержится в человеческом геноме и которая распространяется и передается путем социальных контактов. Именно благодаря наличию культуры или социокультурных адаптаций человечество за последние несколько тысяч лет освоило практически все экологические зоны Земли и распространилось повсюду, став безусловно главенствующим биологическим видом на Земле. В русле данного подхода культура либо рассматривается как специфически человеческое проявление общих биологических закономерностей поведения, либо, если она не относится к биологии прямо, рассматривается как явление, подчиняющееся биологическим законам, прежде всего закону естественного отбора. Ярким примером такого подхода является новейшее и очень модное направление меметика [Blackmore, 1999; Dawkins, 1976].

Меметика исходит из существования некоего «мира идей», иными словами, неких продуктов и носителей культуры – мемов. Первым ввел понятие мема Доукинс. Мемами могут являться идеи, идеалы, представления, социальные стереотипы, бытующие в обществе, верования, знания и т. д. Мемы непосредственно не связаны с генами, не обязательно вообще они должны иметь материальную природу, но живут и распространяются в соответствии с законами, открытыми Дарвином. В основу модели положены следующие постулаты:

1. Существуют в реальности некие сущности (мемы), способные к самовоспроизведению.

2. В процессе воспроизведения случаются ошибки и отклонения, так что копии не всегда абсолютно подобны оригиналам.

3. Количество копий зависит от свойств оригинала и среды его обитания.

4. В силу того, что ресурсы среды ограничены, не бесконечны, мемы размножаются с различной скоростью и успехом.

Мемы могут распространяться вертикально, от родителей к детям в процессе воспитания, и горизонтально, вне родительской семьи. При вертикальной передаче мемы сопутствуют генам, при горизонтальной – с последними никак не связаны. Основной путь распространения мемов – через механизм подражания людей друг другу.

Выживание и распространение мемов прямо не связано с их биологической полезностью. Так, существуют мемы, вредно влияющие на биологическое воспроизводство своих носителей – людей, в сознании которых они поселились, например, идеи безбрачия и отказ иметь детей ради карьеры женщины. Большинство мемов полезны для своих носителей, это правила гигиены, приемы общения и т. д. Многие мемы существуют не обособленно, но объединяясь в комплексы, поддерживая и питая друг друга. Так, мемы – религиозные представления сосуществуют с мемом – представлением о ценности веры. Сторонники меметики предлагают Я-концепцию считать также сложным мемокомплексом, играющим роль защитной оболочки по отношению к мемам, наполняющим сознание личности.

Меметика является несомненно дуалистическим подходом по своим философским основаниям. До сих пор в истории философии никому еще не удалось построить целостную научную картину мира на дуалистическом основании. Но меметика – направление совсем молодое, и его сторонники продолжают надеяться, что им удастся предложить конструктивную модель взаимодействия материальных тел людей и мозга с миром мемов.

В психологической науке со времен античности периодически возникают направления, провозглашающие своей целью решение психологических проблем путем применения методологии и методов биологических наук. История психологии убедительно свидетельствует о полезности и значимости такого рода исследований, однако абсолютизация этого подхода в психологии, его расширительное применение, приводят в тупик и означают утрату психологией своего предмета, ибо психическое не может быть объяснено и описано в терминах физиологических механизмов, как не может быть описана архитектура здания в терминах свойств использованных кирпичей.

Работа физиологических механизмов, обеспечивающих психическое отражение, не является непосредственной реакцией на свойства среды, она существенным образом опосредована закономерностями собственно психической деятельности. Однако подход «физиологической психофизики» по понятным причинам соблазнительной простоты и кажущейся объективности привлекателен для психологов и периодически возрождается в психологической науке. Ярким явлением в психологии познавательных процессов конца двадцатого столетия стала сложившаяся в контексте эволюционной психологии так называемая модульная теория мышления [Tooby, Cosmides, 1990; Tooby, Cosmides, 1992]. Предлагается считать, что мозг представляет собой набор дискретных модулей, сложившихся в процессе эволюции для решения строго определенных задач. Структура мозга при этом полагается однозначно связанной с мышлением (а также с обработкой информации, познанием, сознанием и поведением человека).

Основные принципы данного подхода можно сформулировать следующим образом [Cartwright, 2000]:

1. Ум и сознание человека – порождение мозга. Мозг можно уподобить компьютеру, который получает определенным образом структурированную информацию на входе и в соответствии со стимулом продуцирует реакции на выходе. Полагая, что в основе поведения и сознания лежат непосредственные побуждения – инстинкты, сторонники данной теории считают, что в большинстве сложных ситуаций человеческой жизни поведение не может быть управляемо непосредственно инстинктами. В любой ситуации необходимо учитывать целый комплекс составляющих – условий деятельности, противоречивых мотиваций. Выбор оптимального поступка представляется функцией своеобразного живого компьютера (мозга), который принимает решение исходя из сложного взаимодействия непосредственных побуждений (инстинктов) и комплекса параметров, описывающих ситуацию.

2. Нейронные структуры, составляющие мозг, были созданы естественным отбором для решения тех проблем, которые ставила жизнь перед нашими далекими предками в процессе эволюции. Важнейшая общая особенность этих разнообразных проблем заключается в том, что они являются проблемами адаптации. Они постоянно и закономерно вставали перед нашими предками, и эффективность их решения имела прямое влияние на выживание в процессе борьбы за существование, естественного отбора. Такие проблемы возникают в области особенностей роста и взросления организма, способности выживать в сложных условиях, добывания пищи, умения избегать нападения и выбирать партнера, размножения и т. п.

3. Мы осознаем только небольшую часть работы нашего мозга, большая часть его деятельности скрыта от нашего сознания. Интуитивно человеку свойственно сильно упрощать в своем представлении работу мозга, которая протекает бессознательно, что приводит к тому, что исследователи недостаточно учитывают эту часть мозговой деятельности.

4. Мозг организован не как единый когнитивный аппарат, что было бы неэффективно, но как набор дискретных функционально высокоспециализированных модулей. Каждый из модулей реагирует на проблемы, возникающие только в одной ограниченной области жизнедеятельности. Можно уподобить такую организацию мозга складному ножу, в котором скрыты разнообразные отдельные лезвия и другие приспособления, предназначенные для разных целей [Tooby and Cosmides, 1990].

5. Когнитивные механизмы, которые были выработаны естественным отбором за миллионы лет первобытной жизни человека, охотника и собирателя пищи, не обязательно являются адаптивными в сегодняшней нашей жизни. Мозг современного человека остался таким же, каким был в каменном веке.

6. Поскольку все люди принадлежат к одному биологическому виду, между всеми особями которого возможно скрещивание и смешение хромосомного материала, индивидуальное разнообразие познавательных способностей должно быть ограничено. Таким образом, набор специфических для областей жизнедеятельности модулей является общим для всех людей, с небольшими и несущественными индивидуальными и групповыми различиями, подобно общности анатомического строения человеческого тела.

7. Авторы, разрабатывающие настоящий подход, полагают, что природный «враг» данной концептуальной модели – социально-психологический подход. Единственное положение, которое разделяют сторонники двух альтернативных направлений – то, что генетические различия между индивидами и группами не объясняют наблюдаемых различий в поведении. Во всех остальных моментах имеют место принципиальные противоречия. Основное из них заключается в том, что с точки зрения социально-психологического подхода организация и структура познавательных процессов взрослого человека определяются культурой, которая независима от природных особенностей человека и относительно независима от условий и обстоятельств индивидуальной жизни. От природы, в соответствии с этим подходом, существует лишь способность овладевать культурой. Таким образом, мозг можно уподобить компьютеру без программ, который черпает программы из внешней культуры.

Каким же может быть набор познавательных модулей нашего мозга? Попыткам выявления отдельных модулей и определения и обоснования состава их необходимого набора посвящена достаточно обширная литература. Популярной является следующая общая структурная схема [Geary, 1998]:

Каждый из модулей работает отдельно от других и избирательно активируется в соответствующей ситуации. Как же решается вопрос, который из модулей должен быть активирован? Гигерензер [Gigerenzer, Hug, 1992; Gigerenzer, 1997; Gigerenzer, Todd et al., 1999] предлагает следующее решение. Должен существовать некий механизм, распознающий и классифицирующий ситуации и запускающий соответствующий модуль. Этот механизм должен срабатывать очень быстро и при этом быть способным классифицировать бесконечное разнообразие жизненных коллизий. Гигерензер полагает, что такой механизм может работать соответствующим образом, если он организован иерархически, от грубых обобщенных определений ко все более детальным, причем на каждом шаге реагировать на небольшое число простых однозначных стимулов. Для сферы социальной жизни такими стимулами могут быть жесты, мимика, интонации и пр.

Модульная модель мышления широко дискутируется сегодня в мировой науке. В рамках этой дискуссии обсуждается целый ряд вопросов:

• Можно ли утверждать, что существовал некий единый тип окружающей среды, применительно к которому и сформировался человеческий мозг [Betzig, 1998]?

Какой была эта среда обитания?

• Необходимо ли познающие модули привязаны к отдельным сферам жизнедеятельности [Betzig, 1998; Shapiro, Epstein, 1998]? Нельзя ли допустить существование модулей, которые использовались бы в целом спектре разнообразных ситуаций? Возможна ли эволюционная изменчивость специализации отдельных модулей?

• Как соотносятся модули с нейрофизиологическими структурами мозга? Уже стало очевидным, что прямую и непосредственную связь с мозговой нейрофизиологической организацией отдельных модулей установить не удается. Представляется, однако, что какая-то связь должна быть. Какова же она?

• Следует ли рассматривать все виды адаптивного поведения как результат когнитивных процессов? В процессе поведения решаются сложные адаптационные задачи, однако это не обязательно должно требовать участия познавательных структур. Возможно, в ряде случаев достаточно физиологических процессов. Так, сердце человека обеспечивает сложную координацию ритмов и уровней активности без всякого участия нашего сознания. Сложный набор физиологических механизмов обеспечивает поддержание температуры тела.

Конец ознакомительного фрагмента.