Романовы в дороге. Путешествия и поездки членов царской семьи по России и за границу. История одного путешествия ( Коллектив авторов, 2016)

В последние годы в общественном мнении России растет популярность Петра Великого. Личность царя и эпоха его реформ пользуются особой симпатией и популярностью. Это не только традиционная любовь к сильной личности, к хозяину, который сам наводит порядок в своем доме, но и к его безупречной репутации государственного деятеля. Его нельзя упрекнуть в том, что он заботился только о своем благе, о славе и наградах, ибо прежде всего царь думал о государстве{194}. Евгений Анисимов – признанный российский исследователь петровской эпохи – считает, что в этой любви к первому императору «видна тоска, сожаление о потускневшем блеске империи, об ее утраченном огромном пространстве, которое в России всегда было символом могущества и силы»{195}. И хотя уже три столетия в русском обществе и в исторической науке продолжается полемика о наследии Петра Великого, неоспоримо то, что его реформы положили начало превращения России в европейскую державу.

В этой связи не случайно, что с 2009 г. в Петербурге, в рамках масштабной историко-культурной программы «Путь Петра Великого», ежегодно проводятся конгрессы петровских городов, а в феврале 2010 г. был учрежден научный Институт Петра Великого. В его программу входит публикация наследия Петра Великого, составление свода музейных, мемориальных и исторических памятников, которые находятся в России и в Европе и связаны с деятельностью царя-реформатора, а так же культурное объединение петровских городов. К таковым относятся населенные пункты, которые Петр посещал во время своих путешествий по России и Европе, а также основанные лично Петром или имеющие отношение к его реформам и политике. К этому списку по праву принадлежит и современная столица Словакии – Братислава. Возникает закономерный вопрос, почему, откуда такой интерес к этому городу и чем он привлек царя? Ведь Петр I во время путешествия Великого посольства по дороге в Вену даже в «златой Праге» не остановился, а проехал мимо!

Как известно, столица современной Словакии официально носит имя «Братислава» лишь с 1919 г. В Средние века и Новое время город имел немецкое название – Пресбург (по-венгерски – Пожонь), и с 1526 по 1848 гг. сначала фактически, а затем и юридически имел статус столицы Венгерского королевства в рамках владений Австрийского дома. Именно в Пресбурге императоры Священной Римской империи из династии Габсбургов короновались венгерскими королями, как это в 1655 г. сделал принимавший Петра в Вене император Леопольд I (1658–1705 гг.). Помимо соображений верности исторической правде, немецкое название Пресбург будет иметь ключевое значение в наших поисках ответа на вопрос, почему Петр Великий посетил этот город.

В историографии почти не уделялось внимания пребыванию Петра в Пресбурге. В известной работе М. М. Богословского встречается только короткое описание: «Из Бадена Петр, вероятно, 6 июля проехал в венгерский город Пресбург, лежащий на левом берегу Дуная в 60 верстах ниже Вены. С половины XVI в. этот город (по-венгерски Pozony) был столицею Венгерского королевства, и в его старинном, построенном в XIII в. готическом соборе венгерские короли венчались короною св. Стефана. 7 июля царь вернулся в Вену»{196}. Другой знаток проблематики, Н. В. Устрялов, лаконично сообщал, что Петр «ездил в Пресбург, столицу Венгрии»{197}, а в новом капитальном труде Дмитрия и Ирины Гузевич о путешествии Великого посольства по Европе визит царя в Пресбург упоминается только как «челночная поездка из Вены»{198}.

Из словацких авторов следует сослаться, прежде всего, на исследование Андрея Шаша о пребывания Петра в Пресбурге{199}. Публикация основана на солидном материале, предлагает детальный анализ политической обстановки конца XVII в., воссоздает маршрут путешествия Великого посольства по Европе и анализирует причины приезда царя в столицу Венгерского королевства, но, к сожалению, в работе немало спорных заключений. Например, вызывает сомнение утверждение Шаша, что Петр вместе с венгерским графом Яношем Палфи охотился в лесах в его имении Ступава[5]. Во-первых, у царя не было времени для охоты (в Пресбурге он провел всего один день), а, во-вторых, к охоте Петр был равнодушен, его волновали вопросы делового характера и, прежде всего, работа верфи или строительство в Пресбурге новых кораблей. Ошибочна также датировка пребывания монарха в городе. Шаш относит ее к 18–20 июня{200}, а по свидетельствам источников, – например, судя по записке русского «Юрнала», Петр Первый посетил город в июле, причем 7-го числа уже вернулся в Вену[6]. Из словацких авторов следует также упомянуть Игоря Янота, который, впрочем, основывается на работе Шаша и повторяет его ошибочную датировку пребывания Петра в Пресбурге{201}.

Кстати, большой популярностью сюжет пребывания Петра в Пресбурге пользуется у драматургов. Словацкий писатель Ян Солович сочинил по этому историческому сюжету пьесу в стиле commedia dell’arte под названием «Петр и Павел». В ней воссозданы нравы, царившие в Пресбурге в конце XVII в., когда город инкогнито посетил русский царь{202}. В 1988 г. по этой пьесе был создан игровой фильм, который время от времени повторяет словацкое телевидение.

Обратимся к источникам. Мои изыскания в австрийских архивах, и прежде всего в венском Архиве императорского дома, двора и государства (Haus-, Hof- und Staatsarchiv), не увенчались успехом. В дипломатической переписке с Россией (фонд «Russland I»), церемониальных протоколах (Zeremonialprotokolle) и иных церемониальных актах (Ältere Zeremonielakten) записей о пребывании царя в Пресбурге не сохранилось. Это объясняется тем, что он был в городе инкогнито, и особый церемониал во время поездки не соблюдался. В депешах венецианского посланника при императорском дворе Карло Рудзини, хранящихся в фонде «Dispacci di Germania», упоминается только неожиданный отъезд царя в Пресбург с целью осмотреть новые корабли на Дунае, но не указывается, когда это было и сколько дней он там оставался{203}.

Изучая протоколы и акты венского Придворного военного совета (Protokolle des Wiener Hofkriegsrats) за период пребывания Великого посольства в Вене (напомним, это было в июне – июле 1698 г.), а также документы Архива Придворной казенной палаты (ныне – часть Объединенного архива администрации, финансов и Придворной казенной палаты, Allgemeines Verwaltungs-, Finanz- und Hofkammerarchiv), мне удалось найти запись от 12 июня 1698 г., касающуюся финансовых аспектов проезда Великого посольства по территории Моравии. Представители сословно-представительного органа этой земли – ландштанда (Landstand in Mähren) – сообщали, какой провиант и какая денежная сумма предположительно нужны на время проезда Великого посольства через Моравию, и доносили о том, что русский царь инкогнито находится в составе посольства{204}. Иными словами, еще в начале июня было известно о предстоящем приезде Великого посольства в Вену, но в документах нет прямых указаний на ожидание Петра в Пресбурге или свидетельств о каких-либо приготовлениях к этому событию.

В русских источниках пребывание Петра в Пресбурге упоминается в так называемом «Юрнале»{205}. Это походный журнал с короткими примечаниями, который велся во время поездки, и по нему можно проследить весь путь Великого посольства. Здесь мы читаем, что 3 июля «Десятник изволил ездить в Теплицы»{206}. Имеется в виду знаменитый своими целебными серными источниками курорт Баден, расположенный в 25 км от Вены. Из «Расходных книг» Придворной казенной палаты известно, что Петр поехал туда вместе с А. Д. Меншиковым, а день спустя, 4 июля, в Баден приехали первый и второй посол – Франц Лефорт и Ф. В. Головин{207}. Видимо, царь находился здесь до 5 июля. Далее в «Юрнале» упоминается, что 7 июля он приехал домой и был в Прешпурке. Дата 7 июля дана по юлианскому календарю, поэтому для уточнения дня возвращения Петра из Пресбурга по григорианскому календарю надо добавить 10 дней: иными словами, Петр вернулся в Вену 17 июля.

Нам известно, когда вернулся, но нет прямых указаний на то, когда уехал и сколько дней был в Пресбурге. Ответ на этот вопрос дает нам реляция папского нунция Андреа де Санта Кроче кардиналу Ф. Спада. Нунций информировал Ватикан, что Петр присутствовал в среду вместе с императором Леопольдом I на службе кардинала Л. Колонича, обедал с патером Вольфом (Фридрихом Вольфом фон Людингхаузеном) у иезуитов и сразу после этого уехал в Пресбург. Целью поездки был осмотр строящихся новых кораблей{208}.

Если подсчитать, что по григорианскому календарю среда была 16 июля, а вернулся Петр, по свидетельствам источников, 17 июля, то поездка в Пресбург длилась всего два дня и была неожиданным и очень быстрым демаршем{209}. Вполне возможно, что он переночевал не в городе, а в гостях у князя Пала Эстерхази в его резиденции, известной в историографии под своим немецким названием Киттзее, о чем подробно рассказано ниже. Благодаря информации из уже упомянутых депеш нунция А. де Санта Кроче и венецианского посла К. Рудзини нам известно, что Петра в поездке в Пресбург и Киттзее сопровождали Ф. Лефорт и известный иезуит патер Вольф.

Вернемся к вопросу о том, откуда такой интерес к Пресбургу? Какие были у русского царя основания приехать сюда? Их было несколько. Первое связано с детством Петра. В 1684 г. в селе Преображенское на левом берегу Яузы по приказу юного царя была построена деревянная крепость, названная Пресбургом. Наверное, по имени знаменитой в то время императорской крепости, о которой он слышал либо от своего учителя, немецкого капитана Симона Зоммера, либо от строителей потешной крепости. Зоммер поступил на русскую службу в 1682 г. и обучал молодого Петра ружейной стрельбе, но вполне возможно, что прежде он служил в императорской армии{210}. В 60–70-е годы XVII в., в ожидании новых военных столкновений с Османской империей, началась модернизация фортификационной системы Габсбургской монархии. Под руководством военного инженера Йозефа Приама планировалось строительство современной оборонительной системы города Пресбурга, которая должна была выдержать и выстрелы вражеских пушек, и осаду противника. Однако в действительности к 1674 г. удалось построить только новые бастионы и Леопольдовы ворота{211}. Наверно, в переустройстве фортификационной системы были заняты мастера, которые потом участвовали в строительстве крепости под Москвой. Вполне вероятно, что и сам капитан Зоммер служил в Пресбургской крепости и это объясняет, почему петровская потешная крепость носила название Пресбург (Прешбург, Прешпурх).

Под Пресбургом на Яузе появились и первые потешные суда – большая шняка[7] и струг с лодками. Со временем крепость стала столицей всех потешных полков царя, приобрела грозный и неприступный вид. Здесь назначались заседания Думы, учения войск, велось следствие во время стрелецких бунтов и заговоров против царя. Миниатюры к работе Петра Крекшина «Повесть о зачатии и рождении Петра Великого» являются одним из важнейших источников о юности царя и учениях потешных полков в крепости Пресбург / Прешпурх{212}.

Подмосковный Пресбург был не только «неприступной крепостью», но и местом увеселений. Во главе потешного сообщества стоял один из самых близких Петру людей – князь Ф. Ю. Ромодановский, получивший потешный титул «князь-кесаря, парижского и пресбургского короля [здесь и далее курсив мой. – И. Ш.]»{213}. С 1691 г. в Пресбурге собирался и так называемый «Всешутейший и всепьянейший собор», на котором председательствовал дядька Петра – Никита Зотов, под именем «всешутейший отец Ионникий Пресбургский, Кокуйский и Всеяузский патриарх»{214}. Члены «собора» устраивали пародийные шествия, организовывали кощунственные пьяные оргии. Из всего сказанного видно, что юность Петра, его военные забавы и потехи были связаны с потешным городом на Яузе, поэтому неудивительно, что, приехав в Вену, он захотел увидеть и настоящую крепость Пресбург.

Однако в первую очередь за намерением Петра поехать в Пресбург стояло желание увидеть императорский Дунайский флот. Ни в Голландии, ни в Англии у него не было возможности познакомиться со строительством речного галерного флота. Поездка в Венецию была впереди, а в венском Арсенале ему довелось осмотреть только старый тип галер и полугалер. Зато в Пресбурге ему представлялся шанс посетить верфь, где в это время строили новые корабли. Мы полагаем, что Петр не только хотел узнать, как идет строительство новых галер, но и завербовать специалистов для своих кораблей. Английский путешественник Эдуард Браун в описании придунайских стран (1669/1670) отмечал, что на пристани в Пресбурге видел множество лодок и других судов{215}. Тамошнее Братство св. Николая славилось своим умением водить корабли, но вопрос о том, поехали ли люди из братства в Россию, остается открытым.

Для Габсбургской монархии год 1697 был роковым. Особенно после победы армии Евгения Савойского при Зенте в Придворном военном совете шли ожесточенные споры о необходимости поменять тактику войны в бассейне Дуная, для чего нужно было строить новый флот. Адмиралом действующей Дунайской флотилии был выходец из Голландии Людвиг фон Ассембоург. Забегая вперед, скажем, что, получая деньги для строительства нового флота, он использовал их в своих личных интересах, за что в 1703 г. его приговорили к отрезанию носа и ушей{216}. Приговор, впрочем, не был приведен в исполнение, так как Ассембоургу удалось вовремя бежать{217}. Протокольные записи и документы архива Придворной казенной палаты содержат сведения как о строительстве и ремонте кораблей, так и о протестах, связанных со скандальными действиями этого адмирала.

Новый императорский Дунайский флот, состоял из флотов швейцарца вице-адмирала Ф.-Л. Сент-Сафорина и адмирала барона Ф Дильхера фон Альтана. По предложению Сент-Сафорина нужно было усовершенствовать галеры так, чтобы они передвигались быстрее. Для этого они должны были иметь в длину 33, а не 44 м, и ширину – 9 м. Далее, новые корабли были плоскодонными, чтоб не оседать в мелких водах, и имели на борту не 40, а всего лишь 20 пушек. Размер этих галер сопоставим с двойными чайками[8], и, хотя они не отличались особой маневренностью, вполне годились для защиты понтонных мостов, а при необходимости накрывали Дунай артиллерийским огнем{218}. Придворный военный совет не был согласен с проектом Сафорина, но патер Вольф проявил исключительный дипломатический талант и успел убедить императора в необходимости строительства новых кораблей. В декабре 1698 г. он сообщал графу Штарембергу, что уже передал деньги барону Альтану для строительства галер{219}. Выходит, к моменту приезда Петра работа над строительством новых галер уже шла, и неудивительно, что Петр хотел увидеть мастерство кораблестроителей.

Петра могла заинтересовать в Пресбурге и новинка армии принца Евгения Савойского – понтонные мосты из медных листов (Kupfer-Pontonen). Это открытие пришло через Голландию из Франции. Уже в 1672 г. французы имели 110 таких понтонных мостов при Намюре во Фландрии{220}. Каждый из них мог выдержать 4,5 т груза. Понтонный мост собирался из 1,6-миллиметровых медных листов, крепившихся на деревянные каркасы{221}. Они имели малый вес и их можно было легко транспортировать. В практике строительства понтонных мостов до этого преобладали конструкции из дерева. Была ли у Петра в Пресбурге возможность увидеть эти новые мосты – трудно сказать.

Не исключено, что в Пресбурге царь кроме верфи осмотрел и иные достопримечательности города, как делал это во время путешествия посольства – ознакомился с фортификационной системой, зашел в кафедральный собор св. Мартина, где короновались венгерские короли{222}. Императоры Священной Римской империи из династии Габсбургов обладали венгерской короной, но проживали не в Пресбурге, а в главном городе своих обширных владений – Вене. Европейская модель преемственности и разделения власти, ее параметры и атрибуции интересовали Петра не с точки зрения церемониала, а в контексте ее легитимности и законности. Как известно, после основания Петербурга новый город стал столицей империи, но венчания на царство проводились до конца династии Романовых в старой столице государства, Москве. Таким образом, не всегда столичный город становился коронационным центром. Иначе говоря, хотя центр власти переносился из одной резиденции в другую, традиция, связанная с коронацией, сохранялась и являлась подтверждением законности власти.

На обратном пути Петр побывал в гостях у князя Пала Эстерхази в Киттзее, с которым, по всей вероятности, познакомился еще до этого в Вене. О пребывании в Киттзее царя свидетельствует белая фаянсовая кружка из экспозиции этнографического музея. Она украшена русским двуглавым орлом и надписью – «1698». Предполагается, что это был специальный заказ венгерского князя – подарок для царя{223}. Не исключено, что тогда изготовили сразу несколько кружек, но одна из них разбилась и осталась в подвале дворца. Этот экспонат представляет интерес с точки зрения техники изготовления фаянса и ставит вопрос о возможности найма таких специалистов в Россию. Ведь одной из основных задач посольства было приобретение умений и знаний, а также наем мастеров на русскую службу. Голландская керамика была очень дорога, но идея привлечь специалистов из Пресбурга, которые могли бы наладить производство фаянса в России, казалась вполне осуществимой. Полвека спустя, во времена правления дочери Петра Первого – Елизаветы Петровны – мастера из окрестностей Пресбурга переселились в Черниговскую область, где начали производство так называемой габанской керамики[9] («Habaner Keramik»){224}.

Необходимо обратить внимание на еще одну деталь, связанную с поездкой Петра. Вместе с ним в Пресбург поехал известный иезуит, патер Вольф, приближенный к императору Леопольду I, выступивший инициатором создания католического университета в Бреслау (1702). (В честь императора этот университет был назван «Леопольдина».) Вольф был тонким дипломатом и финансовым гением, который умудрялся в самой тяжелой ситуации найти средства для осуществления военных планов и ведения боевых действий. Его с полным правом можно назвать «серым кардиналом» и де-факто финансовым министром императора. Так, во время похода против турок (июнь 1696 г.) ему удалось погасить конфликт, внезапно возникший между саксонским курфюрстом Фридрихом Августом I и австрийскими генералами. Считается также, что он сыграл ключевую роль в попытках убедить Фридриха Августа I перейти в католицизм. В одном из писем он обратился к нему словами: «Светлейший курфюрст! Милостивый государь! Почти король!» (Durchlauchtiger Kurfürst! Gnädiger Herr! Beinahe König!){225}, намекая, видимо, на его будущее избрание на прусский престол, а, вполне возможно, и на обретение польской короны. Близко сошедшийся с царем иезуит получил перед отъездом в подарок «сорок соболей в 260 рублей, сорок – в 200 рублей и четыре косяка камок[10]», чуть ли не самый щедрый подарок за все время путешествия посольства{226}. Это ли не свидетельство того, что Петр был доволен не только «инженерскими инструментами», которые патер Вольф преподнес ему в подарок, но и результатами совместной поездки в Пресбург.

В заключение можно констатировать, что Великое посольство преследовало конкретную политическую цель – активизировать деятельность «Священной лиги», укрепить союзнические связи и заручиться поддержкой европейских стран в борьбе против Османской империи и Крымского ханства. После взятия Азова, при более интенсивной поддержке европейского альянса, Россия могла рассчитывать на осуществление своих внешнеполитических планов по расширению границ до Черноморского побережья. Но Великое посольство преследовало и другие цели: получение кредитов, приглашение на русскую службу специалистов; заказ и закупку военных материалов, вооружений, обучение. Именно с этими целями и интересами было связано короткое пребывание Петра в Пресбурге.

Немецкий историк Н. Конрадс подсчитал, что между 1577 г., когда австрийский эрцгерцог Матиас отправился в путь под видом слуги, и 1982 г., когда императрица Зита смогла посетить Австрийскую республику под именем герцогини Барской, в европейской истории 41 государь путешествовал инкогнито, т. е. под вымышленным именем{227}. Россия представлена в списке одним лишь царем Петром Алексеевичем (1682–1725 гг.), открывавшим для себя Европу как Петр Михайлов. Сам автор признает, что список далеко не полный. В самом деле, там нет упоминания не только о кратковременном пребывании шведского короля Густава III (1771–1792 гг.) под именем графа Готланда при санкт-петербургском дворе, но и о весьма продолжительном путешествии по Европе графа и графини Северных (von Norden){228}, за которыми скрывались цесаревич Павел Петрович (1754–1801) с супругой Марией Федоровной (1759–1828).

Этот вояж стал первым со времен «Великого посольства» длительным и насыщенным путешествием членов российского правящего дома за рубеж. Граф и графиня Северные отправились в путь 19 (30)[12] сентября 1781 г. и вернулись в Петербург лишь в конце 1782 г. Побывав в Польше, они ступили на подвластные Австрийскому дому земли во вновь приобретенной Галиции, проехали по Моравии, где их в Троппау встретил Иосиф II (1780–1790 гг.), вместе с ним отправились в Вену, где отпраздновали Рождество и Новый год. Далее их путь лежал через Нижнюю Австрию, Каринтию и австрийское Приморье с бурно отстраивавшимся тогда Триестом, в Венецию, принадлежавшую Габсбургам Тоскану, затем в Рим и Неаполь. Обозрев красоты Италии, супруги побывали в Австрийских Нидерландах (Бельгии), провели несколько недель в Париже и отправились в обратный путь, чтобы в сентябре 1782 г. снова ненадолго остановиться в Вене, и далее – уже известным путем – поспешить в Петербург. На всем протяжении пути по особому настоянию венского двора граф и графиня тщательно избегали только одной европейской столицы – Берлина, где правил заклятый враг Габсбургов – Фридрих II(1740–1786 гг.).

Дипломатическая сторона этого ответного, по сути, визита к императору Священной Римской империи Иосифу II, ранее в том же году посетившему Россию, описана, например, в монографии М. А. Петровой{229}. Там же подробно говорится о важной подоплеке поездки – встрече великой княгини Марии Федоровны в Вене с родителями – герцогами Вюртембергскими. Они также путешествовали инкогнито, как граф и графиня Грёнинген в сопровождении сына и младшей дочери Елизаветы (1767–1790), которую Иосиф – для укрепления связи между Веной и Петербургом – прочил в жены племяннику, будущему императору Францу II (I). Между тем, у путешествия была насыщенная, продуманная и весьма разнообразная культурно-просветительская программа, о которой редко вспоминают современные исследователи{230}. Этот недостаток отчасти восполняет данная статья.

Нахождение Павла Петровича в Вене документировано в источниках различного происхождения: донесениях посла князя Дмитрия Михайловича Голицына (1721–1793) из Вены, реляциях графа Иоганна Людвига Йозефа Кобенцеля (1753–1809) из Санкт-Петербурга и его переписке с императором Иосифом II{231}, в письмах императрицы Екатерины II к австрийскому императору{232}, сыну и невестке{233}, в газете «Wiener Zeitung»{234}, наконец, в актах и счетах Венской придворной казенной палаты. Из них, с одной стороны, создается картина, каковы были церемониал и содержание культурно-ознакомительной программы для членов правящих домов, находящихся в австрийской столице с визитами. С другой стороны, предоставляется возможность воссоздать интересы и предпочтения самих царственных гостей, а также проследить влияние, которое вояж в дальнейшем оказал на их вкусы и круг интересов. К сожалению, самый, может быть, ценный источник – путевые дневники, которые каждый день педантично вела великокняжеская чета, по сведениям ученых не сохранились{235}. Как не сохранились и их письма к императрице.

В историографии давно и подробно описано, какие интриги плелись вокруг предстоящего вояжа. Однако у ученых нет однозначного ответа, действительно ли цесаревич желал пуститься в странствия, чтобы духовно возмужать, своими глазами увидеть достижения европейской цивилизации, свести знакомства с дружественными европейскими дворами. Возможно, он покорился воле матери, вознамерившейся таким образом упрочить сближение с Австрией и держать сына подальше от главного сторонника ориентации на Пруссию – фактического министра иностранных дел Никиты Ивановича Панина (1718–1783). Каково бы ни было подлинное положение вещей, австрийская сторона была уверена, что в намерения российской самодержицы входит как можно более долгое отсутствие сына в столице. В августе 1782 г., в канун второго визита великокняжеской четы в Вену, Кобенцель писал государственному канцлеру Венцелю Антону Кауницу (1711–1794): «Мне тайно дали понять, впрочем, из весьма надежного источника, что императрица не станет возражать, если пребывание у нас царственных путешественников и их возвращение домой будет отложено настолько, насколько это только возможно»{236}.

Поначалу Павел надеялся, что ему представится возможность заехать в Берлин, чтобы лично засвидетельствовать свое уважение Фридриху II, с которым был лично знаком с 1776 г.{237} Одно время Мария Федоровна лишь укрепляла его в этом желании: ведь при прусском дворе служили ее братья. Реляции Кобенцеля в конце лета – начале сентября говорят о той озабоченности, которую проявлял венский двор в связи с возможными изменениями маршрута. За всеми интригами мерещился воспитатель цесаревича граф Панин. Страшные подозрения разделял и британский посол Джеймс Гаррис (1746–1820){238}: «До тех пор пока граф Панин оставался здесь, настроение и расположение их императорских высочеств были подвержены постоянным переменам. Всякий раз как курьер из Вены привозил им письма от императора, они были на стороне Австрии и восхищались мыслью о своем путешествии; но после свидания с графом Паниным, который преподавал им правила, предписанные ему из Потсдама, чувства их изменялись, они едва говорили с графом Кобенцелем, и, казалось, чрезвычайно сожалели, что им предстояло уехать из Петербурга. По отъезде графа Панина зрелище переменилось»{239}.

Павел Петрович отправился в далекое, беспрецедентно долгое путешествие в канун своего двадцать седьмого дня рождения, супруге его шел двадцать второй год. Молодую мать страшила разлука с сыновьями, тем более что им недавно привили оспу, и обычное в таких случаях недомогание стало причиной отсрочки отъезда. О трогательной сцене прощания Кобенцель писал: «Они собрали всю свою челядь, которая не удостоилась милости сопровождать их, обратились к ним с самыми сердечными выражениями и попросили прощения за невольные обиды. Когда их императорские высочества расставались с императрицей и детьми, великая княгиня трижды падала без чувств, так что пришлось ее в обморочном состоянии отнести в карету{240}. Момент отъезда являл собой весьма трогательную картину. Собравшиеся не сдерживали слез, а теснившийся вокруг народ, который был явно недоволен отъездом и длительным отсутствием цесаревича, громко роптал к немалому неудовольствию императрицы»{241}.

Австрийская сторона начала готовиться к приему гостей за несколько месяцев. В конце июля 1781 г., в бытность свою в Версале, император через канцлера Генриха Блюмегена (1715–1788) отдал распоряжение губернатору Галиции графу Йозефу Бригидо (1733–1817) принять все необходимые меры. Таковых оказалось немало. Предстояло рассчитать, в какие дни, через какие почтовые станции будет пролегать маршрут, и держать там достаточное число лошадей. Нужно было заблаговременно проверить состояние дорог и мостов, запасти солому и фашины в местах, где дороги размыты или разбиты, (чтобы залатать ими лужи или сгладить колдобины непосредственно перед проездом высоких гостей). В расчет принималось и то обстоятельство, что, когда путешественники въедут в Моравию, где качество дорог несравненно лучше, чем в Галиции, скорость передвижения возрастет. В середине каждого дня пути предусматривалась остановка для обеда. В качестве ночлега следовало избирать лучшие из замков, епископские резиденции, монастырские подворья или дворцы на балансе императорской казны{242}. Поскольку высокие гости путешествовали инкогнито{243}, они выразили желание самостоятельно оплачивать свои трапезы. Хозяевам же полагалось позаботиться о достаточном количестве «мяса, вина, пива, хлеба и дичи». Их застолья нигде не должны были привлекать внимания, на всем пути следования запрещались иллюминации, фейерверки и воздвижение триумфальных арок. Разрешались только бал-маскарады (редуты), куда по бесплатным билетам допускались бы лучшие граждане из всех сословий, а также неутомительные спектакли и камерные концерты{244}.

В Бродах гостей встретил приставленный к ним камергер граф Иоганн Рудольф Хотек (1748–1824), сопровождавший их затем вместе с супругой на протяжении путешествия по Австрийским владениям, вплоть до самой Венеции. Желая сделать приятный сюрприз и тем самым оказать знак особого внимания, Иосиф II лично выехал им навстречу в Троппау. Хозяин и гости почти не разлучались: вечером удостаивали присутствием организованные в их честь спектакли и балы, днем передвигались в одной карете. 21 ноября по новому стилю, во второй половине дня, российские гости въехали в Вену. В императорском дворце Аугартен состоялась трогательная встреча Марии Федоровны с родителями, сестрой и братом.

Княгиня Екатерина Романовна Дашкова (1743/1744–1810) называла такие заграничные поездки с образовательными целями «умными» путешествиями{245}. С первых дней пребывания в австрийской столице русские гости не имели ни одной свободной минуты. Приемы при дворе сменялись экскурсиями по городу. Едва отдохнув от продолжавшихся всю ночь балов и маскарадов, они шли в библиотеки, картинные галереи, на производственные предприятия. Проведя вечер в опере, граф и графиня Северные отправлялись в гости к кому-либо из вельмож, а наутро они снова спешили в университет, библиотеку, картинную галерею. Великая княгиня повсюду, за исключением охоты, военных маневров и осмотра казарм, следовала за супругом, внимательно слушая и запоминая все, что им рассказывали в больницах, странноприимных домах, сиротских приютах. Вспоминал ли цесаревич в те дни слова, которые пару лет назад обронил в разговоре с имперским послом Йозефом Клеменсом Кауницем (1743–1785) по поводу пребывания в Петербурге графа Готланда? Дипломат писал тогда в Вену: «Великий князь никак не возьмет в толк, как можно находить удовольствие в том, чтобы не ложиться спать всю ночь и валяться в постели целое утро»{246}.

Конец ознакомительного фрагмента.