Любовь нечаянно нагрянет
Как много девушек хороших,
Как много ласковых имён,
Но лишь одно из них тревожит,
унося покой и сон…
Леонид Утёсов
Я доплыл до буйков и ухватился за тёплый рым, чтобы передохнуть. Оранжевое солнце медленно тонуло в море. Окна домов на далёком берегу ещё играли бликами отражённого света. Над городом струился тёплый воздух остывающего асфальта.
«Солнце красно к вечеру – моряку бояться нечего», – сказал я себе и поплыл к берегу. Дикий пляж у Маяка был пуст. Только на камнях примостился запоздалый рыбак и вдоль кромки воды бродила одинокая девушка.
На серой гальке лежало моё беспризорное полотенце. И – больше ничего! Исчезли мои голубые джинсы, футболка с изображением «Битлов» и целая пачка сигарет. Жуткая потеря для нищего студента. «Опаньки!» – сказал я себе и стал оглядываться вокруг. Однако кроме коряги, выброшенной прибоем, ничего на пляже не обнаружил. Да, ещё девчонка. Она остановилась рядом и зябко ёжилась, обхватив руками острые плечи. Два пестрых треугольничка прикрывали несуществующую грудь. Мокрый купальник не спасал от вечерней прохлады. К тому же, девчонка ревела.
– Ты чего? – спросил я.
– Платье украли, – ответила она сквозь слёзы. – Вернее, сарафан, из Сингапура.
– А у меня джинсы спёрли, – говорю, – между прочим, из Японии.
– И книжка пропала, «Сказки Андерсена». Самое главное, книга не моя, чужая.
– Ты уже читать умеешь? – простодушно спросил я. – Как тебя зовут?
На вид девочке было не больше тринадцати.
– Клава, – сказала Клава и улыбнулась.
Огромные глазищи, аккуратный носик, детский овал лица. Тогда я ещё не знал, что проживу под эти взглядом всю оставшуюся жизнь.
Я протянул Клаве своё полотенце. Оно было сухое и теплое. Девушка обернула его вокруг талии.
– Пойдём домой, – говорю. – Ты где живешь?
– На Второй Флотской… Это через весь город.
– В вашем городе такси бывают?
– Вы всё шутите, – упрекнула меня Клава. – Такси у нас есть, а вот денег у меня нет.
– У меня тоже, – говорю, – последнюю сотню свистнули.
Почему я вру? Наверное, хотелось выглядеть солиднее. На самом деле в кармане моих джинсов оставалось копеек тридцать.
Я взял Клаву за руку и повел вверх по тропинке. У неё была узкая теплая ладонь. Острый щебень колол голые подошвы. Девушка часто останавливалась, чтобы поправить сползающее полотенце.
Потом мы долго ловили такси. За это время я узнал, что Клаве уже шестнадцать, она студентка и через три года будет учителем.
– Я люблю детей, – сказала Клава.
– Я тоже. Цветы жизни…
На самом деле, я ещё не знал, люблю ли я детей, пока не появились свои. Однако процесс их изготовления мне всегда нравился.
Таксист оказался суровым:
– Тряпку под задницы постелите, – сказал он. – Мокрые, как лягушки.
Мы так и сделали.
– Мама будет ругать за платье? – спросил я, когда машина тронулась.
– Будет, – ответила Клава. – Но, не сильно. Больше за босолапки – вчера только купили. А вы где живёте?
– В «бурсе», на Эгершельде. Будущий Кренкель.
– Крендель?! – засмеялась Клава. – Ну и фамилия!
– Кренкель, радист, – пояснил я Клаве.
– В вашей мореходке я никого не знаю. У меня много друзей из ТОВМУ.
ТОВМУ – это военно-морское училище. В то время девушки охотно выходили замуж за молодых флотских офицеров.
Наконец мы подъехали к дому тринадцать. Для меня это число счастливое. Я даже родился тринадцатого. Правда, однажды едва не утонул вместе с пароходом в пятницу, тринадцатого…
У подъезда Клава оставила меня заложником и скоро вернулась, чтобы отдать шофёру рубль за проезд.
– Мама приглашает вас в гости, – сказала она.
– С удовольствием, – говорю, – но, как же я без смокинга?
– Я уже всё рассказала. Мы найдём вам одежду.
Мама Клавы, Зинаида Петровна, встретила меня, как родного. Я страшно смущался, однако, не отказался от теплого душа. А Зинаида Петровна просунула мне в щель стопку одежды – спортивный костюм и даже новые семейные трусы с биркой: 1 руб. 12 к.
Потом пили фруктовый чай с пирожками. Клава в розовом халате повзрослела, смущалась и часто поправляла ворот на груди. Я рассказывал про Сахалин, Камчатскую Паратунку, японцев в Стране восходящего солнца, и про корейцев в Стране утренней свежести.
Мне дали рубль на дорогу. Я не смог отказаться. Не чесать же через весь город пешком… Чьи-то домашние тапочки были мне впору. У двери мама подозрительно сказала:
– Вещи можете не возвращать.
Прошло три года.
Однажды я зашёл в кафе «Льдинка» побаловать себя мороженым. Вечером в этом заведении постоянный аншлаг и все столики были заняты. Я высмотрел в углу пустое кресло и испросил разрешения присоединиться к компании.
Компания состояла из трёх человек – широченной спины с лейтенантскими погонами и двух симпатичных девушек, которых я видел в профиль. Подошла официантка. Не заглядывая в меню, я сделал заказ.
Девушки щебетали и весело смеялись. Вспоминали какого-то Борю, который по неосторожности сел в холодец и какую-то Козу, которая совершенно напрасно вышла замуж за этого дурацкого мичмана.
Я старался не мешать разговору и отодвинулся подальше, к стене. В то же время пытался угадать, какая из девушек принадлежит лейтенанту. «Наверное, эта бойкая, которая постарше», – решил я. И не угадал.
– Мне кажется, мы где-то встречались, – сказала вдруг младшая, обращаясь ко мне.
Не один раз я задавал такой вопрос девушкам в надежде на знакомство. Но, чтобы мне…
На меня смотрели знакомые глаза. В них прыгали чёртики. В одну секунду память прокрутила ускоренное кино: пляж, маяк, пигалица в мокром купальнике. За три года гадкий утёнок превратился в прекрасного лебедя.
– Клава?! Неужели это вы? – неуверенно спросил я.
– А вы – Андрей, – сказала девушка и наморщила носик.
Ещё в первую встречу я заметил – Клава забавно морщила носик перед тем, как засмеяться.
Принесли мой заказ, «Морозик» – три грибка со шляпками из коричневых гренок.
– А тапочки я так и не вернул, – с деланным смущением сказал я.
– И трусы тоже.
Лейтенант с подозрением покосился на меня.
– Я их надеваю по праздникам, как добрую память.
– Опять вы шутите! – засмеялась Клава.
– Сегодня как раз такой день. Могу предъявить…
Лейтенанту не понравился наш разговор.
– Что за дела? – хмуро спросил он.
Тут мы наперебой начали рассказывать, как оказались нагишом на пляже и как потом добирались домой. Я упомянул вкусные пирожки Зинаиды Петровны и свой рублёвый долг за такси.
– Я была в вашей «бурсе», – сказала Клава. – Спрашивала Кренкеля.
– И?
– Там сказали, что радист Кренкель сейчас дрейфует на льдине, на Северном полюсе. И хохотали при этом…
– Потом расскажу про Кренкеля. Мы с ним коллеги.
Лейтенант заскучал, потом расправил могучие плечи и потянулся. Я услышал хруст его суставов.
– Мне на вахту, – лениво произнёс он. – В семь – разводка.
– Нюсик, проводи Ромашку, – легко сказала Клава: – Мы с Андреем продолжим банкет.
Лейтенант встал и протянул мне руку:
– Роман.
– Андрей.
Потом Рома надел фуражку и поднёс ладонь к козырьку:
– Честь имею!
Нюсик и Ромашка вышли. Клава не посмотрела им вслед.
– Серьёзный парень, – сказал я.
– Угу. И жадноватый.
– Да ну…
– Мог бы и расплатиться. А у меня денег нет.
– Деньги – не проблема, – говорю. – Давай продолжим в «Арагви»?
– Я была только в «Зеркальном», на свадьбе у Козы.
– Кто это, Коза?
– Любка Казанцева, подружка. Приспичило ей.
– А лейтенант, он твой…
– Приятель.
– Друг?
– Я же говорю – приятель, – с лёгким нажимом ответила
Клава: – Ромка, он жутко серьёзный. Правильный и совершенно без недостатков.
– Девушкам нравятся хулиганы, – говорю. – Значит, у меня есть шанс.
– Ты мне сразу понравился, – с детской непосредственностью ответили Клава. – Ещё там, на берегу. А я тебе?
– Ты была прелестным ребенком. А я всё-таки на шесть лет старше…
– А теперь?
– Лучше девушки я не встречал, – честно признался я.
Я взял её ладони в свои. Наши глаза встретились. И мы, конечно же, сразу полюбили друг друга.
*****
28 октября, четверг, 1999 года.
Когда я пишу в дневнике, у меня меняется почерк.
Утром я позвонил в Феско Трамп:
– Игорь Савельевич, я в принципе согласен. Одно условие – мне нужен аванс, хотя бы тысячи полторы.
– Не получится, – ответил капитан без малейшей задержки. – В нашем стандартном договоре аванс не предусмотрен.
– Как исключение, в качестве подъёмных? – цепляюсь я.
– К сожалению – никак.
– Тогда я – пас.
– Что ж, если передумаешь – звони.
Длинные гудки…
29 октября, четверг, 1999 года.
Нужное объявление мне нашла Клава. В желтом листке газеты «Дальневосточный Курьер». Она сказала:
– Компании «Бананас унд Электроникс» требуются радиоспециалисты. Гарантируется достойная зарплата.
Я взял у Клавы газету. Мелким курсивом там было написано:
«Компании „Bananas & Electronics“ срочно требуются капитаны, механики, помощники капитана по радиоэлектронике, матросы и мотористы для работы на рефрижераторном судне. Зарплата достойная. Адрес, телефон…»
– Звучит причудливо, – говорю, – смесь бананов с электроникой. Но, есть адрес. Это уже обнадёживает.
– Позвони, – сказала Клава, – тебя там ждут с нетерпением.
– Нет, милая, нанесём визит неожиданно, – говорю я. – Застанем их врасплох. Благо это рядом, в здании картинной галереи.
В последний раз я был в картинной галерее в незапамятные времена, когда поступал в мореходку. Там были картины с морем, чайками и крылатыми парусниками. И единственное полотно Айвазовского с прозрачными зелёными волнами в кровавых отблесках заката. Сейчас там экспонировались репродукции с картин знаменитого сюреалиста Сальваторе Дали.
В полутёмном зале галереи не было ни души. Откуда-то появилась интеллигентная старушка с папироской в руке.
– Десять рублей, – сказала она.
– Мне бы в пароходную компанию, – говорю.
– А… бананасы. Это на втором этаже.
Фирменная вывеска оказалась солидной. Под стеклом, на чёрном фоне, золотыми буквами было написано: BANANAS & ELECTRONICS.
Я толкнул дверь и вошёл без стука.
В офисе было три стола, два компьютера и три человека. Двое были в форменных кителях с погонами капитана и старшего помощника. Третий был одет в тесный кожаный пиджак. Он что-то писал, низко склонившись над бумагой. Позже я узнал, что это наш будущий старший механик.
– Добрый день, – говорю, – я начальник рации, по объявлению.
– Присаживайтесь, – предложил мне капитан.
Капитан был среднего роста, с круглым животиком и аккуратным ёжиком седых волос. Я его раньше где-то видел, но не сразу смог вспомнить.
– Соломин, – представился капитан, – генеральный директор.
В то время все начальники были президентами или, как минимум, генеральными директорами.
– Абинский, Андрей Степанович, – говорю я, – а вы – Валентин…
– Николаевич.
Валентин Николаевич откинулся в кресле и уставился на меня.
– Где-то встречались?
– Лесовоз «Сунгари», второй радист.
– Ух ты! Сколько времени прошло! – улыбнулся Соломин. – Вспомнил, вспомнил тебя, Маркони!
Я тоже вспомнил Соломина. Он тогда был третьим помощником и после вахты навещал мою соседку, буфетчицу Лилю. Лиля при этом визжала от восторга и мешала мне спать. А Валька имел наглость спросить утром:
– Ты ничего, Андрюха? Бессонница не мучает?
– Иди ты!..
У Соломина был легкий характер.
– Только-что мастер раздолбал, – часто жаловался он в то время. – Главное, что ни за что!
Через три секунды Соломин уже забывал об обидах и довольно улыбался.
Сейчас Соломин повзрослел, раздобрел, но улыбка осталась прежней.
– Нужен опытный начальник, – уже по-деловому сказал он. – Пароход, Андрей, хороший, аппаратура – последний писк моды, «Сараком» называется. Встречал такую?
– Ни сном, ни духом, – честно признался я.
Тогда я не подозревал, сколько кровушки выпьет у меня это железо.
– Ерунда, освоишь! В пароходстве тебе сколько платят? – спросил Соломин.
– Больной вопрос, – говорю, – если всё сложить, получится долларов шестьсот.
– Я буду платить тысячу, – сказал генеральный директор. – Плюс, подработка на рыбе, – Согласен?
– Согласен, – без колебаний ответил я. – Как называется судно?
– Красавица «Розалинда».