НЕ СКАЗКОЙ ЕДИНОЙ…
Не все дети любят сказки.
И «младшеклассники» совсем нередко заявляют, что из сказок они уже выросли! По той же причине, по которой у школьников не имеет успеха «закон Божий» – из сказки выросли, до философской притчи ещё не доросли.
Эту особенность возраста учитывать необходимо, но как? «Взрослые» книги пока способны только испугать своей толщиной, даже если они вполне доступны по содержанию.
В замечательной повести Александры Бруштейн «Дорога уходит в даль» есть такой эпизод: к девятилетней Сашеньке приходит новый домашний учитель. Для первого знакомства предлагает: «Прочтите мне что-нибудь ваше любимое!» Девочка подходит к своей этажерке, полной книг. Любимые почти все! Но есть «самая-самая», с удивительно скучным названием: «Галерея детских портретов». Там описано детство людей из взрослых книг: Илюши и Андрея из «Обломова», Наташи и Пети из «Войны и мира», Марфеньки и Верочки из «Обрыва» и много ещё…
И Сашенька вдохновенно читает вслух про Петю Ростова, пятнадцатилетнего воина, такого светлого, доброго, наивного мальчика, который погиб в первом же своём сражении… Можно ли сомневаться в том, что «Война и мир» будет прочитана ею целиком, и очень скоро? И не «для оценки», а для себя?
Эта традиция знакомить детей с отрывками из великих романов была жива, пока были «в моде» вечера домашнего чтения, где родители могли сделать нужные акценты, объяснить непонятное, а может быть, даже рассказать о дальнейшей судьбе героев. И книжки моего детства «Козетта», «Гаврош», «Сон Обломова», «Тёма и жучка», «В деревне» – были продолжением традиции, уходящей в прошлое.
Роман Виктора Гюго «Отверженные» усилиями горе-режиссёров то и дело превращается то в мелодраму, то в мюзикл. Но вот превращение отрывка из него в поэму о подлости и благородстве оказалось на редкость удачным! Из рассказа «Козетта» – тоненькой книжки с картинками мы не узнаем, что за беда случилась с мамой Козетты, не узнаем ничего и про её спасителя. Ничего, кроме главного: этот «человек ниоткуда» сыграл роль доброго волшебника. Потому, что ненавидит людей, способных так унижать ограбленного ими ребёнка. А чужого ребёнка способен полюбить…
Навсегда останется в памяти грязный придорожный трактир, его хозяйка – тётка Тенардье, её милые-розовые дочки – Эпонина и Анзельма, помыкающие пятилетней служанкой. И служанка, готовая в мороз бежать за водой на родник, только чтобы на часок вырваться из этого ада. И на минуточку задержаться у витрины лавочки, чтобы хоть через стекло полюбоваться небесным видением – куклой!
А «Гаврош» – маленькая повесть про парижского беспризорника «выкроена» из «Отверженных» так, что о родстве персонажей юный читатель не будет и подозревать – это ему пока не нужно. Казалось, скверная тётка Тенардье сохраняет в своей тёмной душе хоть-что то человеческое – обожает своих детей? Но Гаврош – её сын… Он родился уже после исчезновения из трактира Козетты, и после того, как родители разорились. Судьбе бывших «барышень» – Эпонины и Анзельмы, тоже не позавидуешь, но мальчик, совершенно ненужный вконец одичавшим родителям, просто выброшен на улицу! Жалко? Всякого бесприютного ребёнка жалко, но здесь жалость очень скоро уступает место восхищению находчивостью, жизнестойкостью мальчишки, и прежде всего его деятельной добротой. Даже когда ему очень плохо, он способен оглянуться – и заметить тех, кому ещё хуже. Многие ведь видели на улице пятилетних «потеряшек», а кто подошёл и спросил, что случилось, почему они одни? Кто накормил и устроил на ночлег… внутри памятника? Беспризорник, в свои одиннадцать лет считающий себя взрослым!
И когда Париж расцветает красными знамёнами, когда поперёк узких улочек строятся баррикады под восторженные крики о свободе-равенстве-братстве, Гаврош ни на минуту не усомнится, где он должен быть и что он должен делать. «Равенство» – вот ключевое для него слово. Потому, что за годы скитаний он убедился не раз и не два: одни голодны потому, что слишком сыты другие. Слишком!
И Гаврош тоже «отбивает атаку» королевских войск, размахивая огромным пистолетом… со сломанным курком. Никого он не убьёт, но окажет неоценимую услугу старшим товарищам, распознав переодетого шпика. Несколько раз его пытались отослать с поручениями, чтобы уберечь, но…
Подходят к концу боеприпасы, патронов больше нет – и мальчишка, выбравшись из-за баррикады, собирает в корзину патроны из сумок убитых солдат! Ничего он не боится – ни вражьих пуль, ни тем более покойников. Лишь иногда поглядывая туда, откуда раздаются выстрелы, он… поёт!
– Я – птичка малого размера,
И это – по вине Вольтера!
Набросят на меня лассо,
И в этом виноват Руссо!
А кто же ещё, если не просветители, «виноваты» в том, что люди почувствовали себя ЛЮДЬМИ!
Пуля обрывает его озорную песенку. Гаврош умирает не жертвой жестокого взрослого мира, а борцом. Героем.
Захочется ли после знакомства с такими отрывочками прочесть роман полностью? Вопрос, казалось бы, риторический? Но нет. Слишком многие ограничиваются очередной «экранизацией по мотивам»…
Если из романов зарубежных авторов составители школьных хрестоматий старательно выбирали «приключения», то из русских романов – почти исключительно картины природы. Идиллические эпизоды сельской жизни. А кто же не знает, как скучно читать о природе, в которой не меняется никогда и ничего?! Вот только когда захотим вспомнить лучшие, абсолютно счастливые дни своей жизни – перед глазами неизменно встают картины природы!
И Сергей Тимофеевич Аксаков в своей повести «Детские годы Багрова – внука» поделился воспоминаниями детства. А самыми яркими из этих воспоминаний оказались картины леса, степи, пашни, бесконечной дороги… Из этих отрывков и составлена книжка для детей под названием «Первая весна в деревне».
Помнит ли кто из нас, как впервые увидел кузнечика? Как жалел ничейную собачку и умолял родителей оставить её себе? Как осторожно шагал по осеннему лесу, пытаясь услышать под слоем ярких осенних листьев хруст груздя? Услышал! Кинулся собирать, а тётушка – прямо как маленькая! – отгоняет! «Я первая нашла, мои! Ищи другие!» И ничуть это не обидно, а весело!
А как многообещающе привставал поплавок на воде, и на него пыталась сесть невесомая стрекоза!
Картины, вызывающие прямо-таки зрительные галлюцинации. Едва можно поверить, что Аксаков это уже не писал – диктовал. Ослеп. И видел, всё это видел мысленным взором… Чувствовал этот запах пашни, на которой так ловко, сноровисто работают крестьянские мальчишки. Попробовал поработать сам – ничего не вышло, только насмешил деревенских сверстников. И «навсегда ощутил святость труда».
А если бы родители Серёжи охраняли его от этих впечатлений? Растили… если не обычного дворянского недоросля то, скажем так, «интеллигента»? Тогда картина могла бы получиться такой, как в повести Гарина-Михайловского «Детство Тёмы». Самое «благородное» воспитание на самых высоких идеалах – и малейшее отступление от идеалов карается отцовской поркой. Но в рассказе «Тёма и Жучка» сложные отношения маленького человека с родителями остаются «за кадром». Читатель просто проживёт вместе с Тёмой одну ночь. Вечером няня Таня скажет, что «Жучку какой-то ирод в колодец сбросил, так визжала, сердешная», – и пожелает Тёме спокойной ночи. Но уснуть мальчик даже и не пытается – он прямо-таки видит несчастную собаку, обречённую умереть в старом пересохшем колодце… Едва дождался рассвета. Тихо – тихо, чтобы ничем не скрипнуть, не хлопнуть, выбрался из дома, нашёл верёвки, фонарь…
Каким страшным оказался спуск в трухлявый, вонючий колодец, грозивший обвалиться… И какой радостной встреча! Как перемазала его жучка болотной жижей! Обмотал Жучку верёвками – и начал подниматься. Вверх гораздо труднее, чем вниз! Не хватает дыхания, силы на исходе, а квадратик голубого неба вверху ещё так далеко… Собаке показалось, что хозяин её бросил… вой, переполненный настоящим горем!
И вот – Жучка спасена. Заливаясь радостным визгом, она «целует» мальчика, а у Тёмы не осталось сил даже на радость. Обморок…
Но почему надо было делать из этого поступка такую страшную тайну? Почему нельзя никого позвать на помощь? Из отрывка это непонятно. Придётся пояснить, что Тёма не знает, и даже не догадывается, как к этому отнесутся его родители! Очень может быть, что они сочтут «неприлично-недворянским» и поступок, по-настоящему благородный.
Но время услужливо стирает из памяти все неприятности, и в детской книжке «Сон Обломова» перед нами страна детства. Волшебная страна ничем незамутнённого счастья. Маленький герой смотрит на раскинувшийся перед ним мир взглядом, переполненным счастьем! Самое лучшее время здесь – после обеда, когда все и всё погружается в сон. И тогда барчонку кажется, что он один в целом мире… А вечером будут сказки. Няня «так искусно избегала в рассказах всего, что существует на самом деле, что воображение, проникнутое вымыслом, оставалось у него в рабстве до старости». Навсегда Илья Ильич сохранит сожаление: отчего жизнь – это жизнь, а не сказка? Труд здесь сносили, как «наказание, наложенное ещё на праотцев наших», но любить не могли. И если можно было его избежать – избегали.
Школа – это тоже труд, и если маменьке кажется, что у ребёнка сегодня «глазки несвежие» – посидит ребёнок недельку дома, поухаживают за ним «Васька, Ванька и Захарка».
Друг у Илюши только один – Андрюша Штольц. Такой сорванец, что за ним и не угнаться! Раз обиделся за что-то на отца – да и сбежал из дома! И что же? «Бездушный» немец и не подумал искать сына:
– Если бы обломовский мальчишка сбежал – я бы всю округу на ноги поднял. А мой три дня побегает вокруг имения – да и вернётся!
И конечно, этот Том Сойер российского разлива нашёлся сам – ведь не бывает здесь ни долговременных обид, ни опасностей!
Кто не хотел бы пожить в этой русской Утопии?! Но что получится, если в ней вырасти?
А что получится – это читатель узнает, чуть повзрослев и сняв с полки толстый роман Гончарова «Обломов»…
Но повествованию без начала и без конца маленькие «реалисты» всё же предпочитают рассказы «о том, что вправду было». А рассказы для детей писали многие наши «большие» писатели, находя этот жанр самым трудным, но и самым интересным, требующим особого мастерства – создать целый художественный мир всего на нескольких страничках.
Константин Станюкович был непревзойдённым мастером именно «малой формы», рассказа. К сожалению, специально для детей он писал нечасто. Только по просьбе своих внучек. И то, что было написано для девочек из далёкого уже девятнадцатого века, сегодня приобрело актуальность, совершенно неожиданную.
В школах России двадцать первого века всерьёз предлагается ввести «уроки толерантности»! А «толерантность» в буквальном переводе – это «терпимость». Повод лишний раз улыбнуться – уж очень звучит двусмысленно. Впрочем, если на этих уроках обратятся к подзабытой русской классике…
«Небось, Господь на земле всех терпит» – изрекает боцман Егорыч из рассказа Станюковича «Максимка». Всех? Но не потерпел же он капитана шхуны «Бетси», отправил «дьявола-мериканца» на съедение «акул-рыбе»? Да ведь и американцы разные – у них там «меж собой война идёт! Одни хотят дать волю арапам, а другие на это никак не согласные!»
Русские матросы на клипере «Забияка» всерьёз задумались о том, что можно терпеть и прощать, а что – нельзя, подобрав в море мальчика. Негритёнок два дня спасался на обломке мачты. Казалось бы, на море кораблекрушение и чудесное спасение – обычное дело? Но предельно истощённый мальчишка исполосован плетью и запуган настолько, что едва решается взять еду. Мичман пытается с ним поговорить – и обнаруживает что найдёныш «нещадно коверкает два десятка английских слов» – и всё. А самое поразительное – у него… нет имени!
И матросам (вчерашним крепостным) свои собственные обиды показались просто мелочью в сравнении с ЭТИМ. Но что они могут? Просто пожалеть – подкормить, да и оставить на африканском берегу? Конечно, он теперь «вольный», ну а дальше что? Что там с ним будет среди «своих арапов»?
Но вот Лучкин, «вовсе пропащий матрос, который обошел весь свет, но ни одного города не разглядел дальше портового кабака», решительно берёт «арапчонка» под свою опеку. Сшил ему матросский костюм и терпеливо учит русским словам. При этом жестикулирует так, что негритёнок принимает это за приглашение… потанцевать! И отплясывает под одобрительные возгласы матросов:
– Ай, Максимка, башковитый!
Смышлёный мальчишка, ни на шаг не отходя от Лучкина, учится морской науке – помогает, где только может. И вот уже матросы совещаются – может, пусть остаётся «заместо юнги»? Один решился напомнить, что это ведь «нехристь-негра арапского звания», но на него только рукой махнули: «безо всякого рассудку болтает»!
Удивительно ли, что едва ли не первая фраза, которую вылепил Максимка по-русски: «Мой нет берег! Мой – русска матрос!»
Но вот команда отправилась на берег. Над Лучкиным посмеиваются: «Ты там Максимку не пропей!» Впервые Лучкин обиделся: «Да я, может, из-за Максимки и вовсе тверёзый вернусь!»
Впереди – долгие три года плавания. Возвращение клипера в Кронштадт. Юнга Максим Забиякин будет учиться. И отставной матрос Лучкин осуществит, наконец, свою давнишнюю мечту: ради своего любимца он выучится пить «с рассудком, без пропою одежды».
Простая история простого матроса, на фоне которой просто смешны рассуждения о «толерантности»!
Впрочем, дети без детства – это, увы, было всегда. Не всем везло встретить своего личного спасителя…
Тема «дети и цирк» на рубеже веков была популярна настолько, что немногим авторам удалось её «избежать». Но почему? Неужели это – последнее прибежище романтизма? Цирк неизменно представал совершенно особенным миром людей сильных и бесстрашных не только на арене, но и в жизни. А «циркачата» – образцами совершенства, не только физического, но и нравственного.
Но Григорович, один из последних представителей «натурализма» в нашей литературе, создаёт рассказ, идущий вразрез с общественным мнением, наперекор традиции. Рассказ, который сегодня многие родители и педагоги, признавая безусловной классикой, отказываются считать детским! «Гуттаперчевый мальчик».
Петя, сын «взбаломошной чухонки», лишился матери на пятом году от рождения. Три года кой-как перебивался по чужим углам, и наконец кухарка определила его «к делу» – сдала в цирк. Туда, где лошадь не бывает виновата, в отличие от пятнадцатилетней Мальхен, которую она сбросила… И вот, Петя поступил в распоряжение акробата Беккера. Теперь каждое его движение продиктовано только и исключительно стремлением избежать палки хозяина. А требуется от него, ни много, ни мало, исполнение акробатических трюков под куполом цирка. Причём с «улибкой», которую он физически не может изобразить. Робкий, запуганный акробат безо всякого азарта, куража, и очевидно, без таланта. Говорить о каком – то нравственном развитии невозможно – это всего лишь забитая зверушка.
Под руководством клоуна Эдвардса Петя достиг бы большего? Возможно, но спивающийся клоун не настаивает на том, чтобы мальчика передали ему. Ничем не поможет Пете его слезливая жалость – Эдвардс и не думает взять ответственность за ребёнка на себя. Ограничивается «гостинцами», дарит щенка, которого тут же убивает одним пинком Беккер…
Но вот, афишу цирка с нарисованным на ней прелестным маленьким акробатом увидели дети князя Листомирова. О доме Листомировых, об этой семье рассказ перегружен подробностями, ни одна из которых, однако, не кажется лишней – это кладезь для современного режиссёра! Светские родители, тётя Соня, занятая исключительно детьми и почти заменившая им родителей, английская мисс, убранство комнат и завтрак «во фраке и при галстуке потому, что это поддерживает»… Карикатура на «богатых»? Ни в коем случае. Просто дотошное описание другой жизни.
Восьмилетняя Верочка, дочь князя – ровесница Пети. Впечатлительная, и очевидно, талантливая – с четырёх лет донимает окружающих своими стихами. Это никого не радует – считается признаком болезненной «нервозности». А для Верочки – более, чем серьёзно. Когда ей объяснили, что гость с невзрачной внешностью чиновника – это Тютчев, Верочка ни за что не хотела поверить: «Я думала, такие стихи сочиняют ангелы»…
Какой могла бы быть встреча этих детей под пером писателя – романтика? Случаем проявить чуткость и доброту для Верочки? Спасением для Пети? Но перед нами – очерк нравов, физиологически точный. И Петя… сверкающей молнией срывается из-под купола цирка.
Скандал в благородном семействе! Граф взволнован настолько, что позволил себе вульгарное выражение: «Какой – то негодяй сорвался! Наши дети так нервны… Верочка теперь всю ночь спать не будет!»
А для клоуна Эдвардса смерть мальчика – повод выпить ещё графинчик водки…
А рассказ Владимира Короленко «В дурном обществе» вошёл в школьные хрестоматии ещё при жизни автора, но автору это совсем не польстило. Дело в том, что текст значительно сократили, подчистили и переименовали, назвав детский вариант «Дети подземелья».
Это было в традиции детской литературы 19 века: неиспорченное дитя из состоятельной семьи благотворит своим бедным сверстникам. Подкармливает, ненавязчиво воспитывает, дарит игрушки – и ни за что не признаётся, куда и кому отдал дорогую куклу. Ведь иначе ему запретят видеться с новыми друзьями! Мало ли чему они научат…
Но автор, возмущённый редакторской правкой, уверял, что его рассказ не о стихийном детском сострадании и милосердии, вернее, не только об этом, а не больше не меньше, как о другой реальности, другой жизни, замечать которую так называемые «приличные люди» считают… неприличным. О настоящем «параллельном мире».
Кем прежде был колоритный оборванец, которого все называют «пан Тыбурций»? В базарные дни он потрясает собравшихся в шинке хохлов… речами Цицерна и Ксенофонта. По-латыни. Слушатели в восторге:
– Вот же, пёсий сын, как лается!
Кем прежде был «профессор», произносящий свои туманные речи на иностранных языках? А старуха, которую теперь называют «барыней» исключительно в насмешку? Прочтёшь такое – и вспомнишь, что сейчас у нас в стране каждый третий бомж с высшим образованием. Тогда, конечно, «высшеобразованных» было меньше, но они были. Просто эти люди проиграли схватку с беспощадной жизнью. На дне ведь не рождаются… Или всё же рождаются?
В старый замок пробирается ватага приличных мальчиков – в поисках приключений и привидений. Сами придумали опасности, сами испугались, сами сбежали, оставив среди серых камней одного Васю. Васе так страшно, он слышит голоса из подземелья! Но вот, из-под камней выбираются те, кому принадлежат эти таинственные голоса… Это дети.
Насторожённость с обеих сторон быстро улетучивается, знакомство в считанные дни перерастает в дружбу. И трудно сказать, кто на кого влияет… В сравнении с Васей его ровесник, девятилетний Валек, выглядит взрослым! Он вынужден досрочно повзрослеть, чтобы просто выжить. Да ведь ему ещё и есть, о ком заботиться – надо кормить четырёхлетнюю сестрёнку Марусю. А Вася свою сестрёнку Соню едва замечает – о ней заботятся другие. Вася жалеет себя – вообразил, что отец его не любит. Слова Валека о том, что «пан судья – лучший человек в городе» заставили Васю взглянуть на своего «нехорошего» отца другими глазами… И призадуматься, за что и почему Валек и Маруся так любят своего отца – пана Тыбурция?
Конечно, Вася никому не рассказывал о своих новых друзьях. Но даже бывая в замке каждый день, он ещё долго не понимал, что значит быть голодным, не знать, где будешь жить завтра. А уж в такую даль, как «послезавтра», детям вообще заглядывать несвойственно. Тыбурций мысленно заглядывает – и плачет…
Маруся очень больна, это понятно даже Васе.
Но Вася ещё не может понять, что девочка обречена. Просто потому, что у её отца нет денег!
Не совершила ли наша история круг, если сейчас для нас снова стали актуальными проблемы девятнадцатого века? Только не надо говорить, что они неразрешимы, что они вечные…
А если представить себе детство, в котором есть «всё – превсё»? Хватит ли фантазии? Но детские рассказы Александра Куприна – результат наблюдений… «Слон» – рассказ, который дети очень любят слушать – а взрослые не любят им читать. Но почему? Как удалось автору всего на нескольких страницах написать то, что дети воспринимают, как полусказку про доброго умницу – слона, а взрослые – как анекдот, как сатирическую зарисовку барского быта и нравов? Девочка «больна странной болезнью» – ей ничего не хочется! Родители уверенны, что это смертельно опасно, ребёнок угасает. Счастливы исполнить любое её желание, но дочка только вежливо, тихонько благодарит: «Спасибо… не хочу»…
И вдруг…
– Папочка, мне стало бы лучше, если бы сюда пришёл живой слон!
И папочка делает невозможное. Чувствуя себя обязанным исполнить единственное желание дочери, «может быть, последнее в жизни», он приводит к постели «умирающей» живого слона!
При этом автор не скрывает от читателя, в какую сумму вылился подвиг любящего отца: ему пришлось оплатить неустойку – убытки от простоя цирка в течение суток, а также доставку, работу дрессировщика… И паркеты в доме надо застелить толстым слоем соломы! Такая мелочь, как кормление гостя – это действительно уже мелочь!
И вот, Надя проснулась. Увидела «гостя» – и забыла, что она больна! Потрясена размерами слона, но ничуть не испугана: ведёт с ним светскую беседу, знакомит со своими куклами, приглашает к столу… Слон в повязанной на шею салфетке восседает за столом, тянет хоботом чай со сливками из таза, аккуратно отправляет в рот по целому торту и, вдохновлённая аппетитом гостя, Надя тоже ест! Прислуга толпится в дверях, потрясённая невиданным зрелищем.
А слон Томми – действительно, милейшее создание. Целый день он развлекает девочку, показывая всю свою цирковую программу. Надя немного огорчена тем, что гость не умеет говорить. Дрессировщик улыбается: «Но понимает он решительно всё»!
Лишь когда Надя уснёт, слон покинет гостеприимный дом.
Утром девочке объяснят, что Томми отправился к своим слонятам, но ждёт её с ответным визитом – в цирк! И конечно, о своей «болезни» Надя больше не вспомнит.
А почему, собственно, родители с самого начала не поверили медицинским светилам, уверявшим, что их дочь совершенно здорова? И чего, сознательно или бессознательно, добивалась здоровая девочка, когда вела себя, как тяжелобольная? И могла ли такая «болезнь» поразить ребёнка из семьи, не столь состоятельной? Если бы вокруг не было толпы взрослых, уговаривающих …захотеть хоть что-нибудь, чтобы они смогли это немедленно исполнить? Да вот хотя бы Трилли из «Белого пуделя»: мог бы добиться большего, если бы догадался не орать, а «умирать»!
Но это уже – для размышления и обсуждения взрослого читателя с маленьким слушателем.
А недогадливый Трилли – это, пожалуй, случай ещё интереснее…
Южный берег Крыма. Буйство великолепной природы, от которого просто заходится восторгом Серёжка, маленький бродячий акробат. Его настроение передаётся и белому пуделю Артошке, а глава бродячей труппы, дедушка Лодыжкин, над ними снисходительно посмеивается…
Где-то мы уже встречали этих… или очень похожих персонажей? Старик с таинственным прошлым, живущий по чужому «пачпорту», и его неизменные спутники – мальчик и белый пудель! Ну конечно же у Гектора Мало. Роман «Без семьи». Да и Григорович с его «Гуттаперчевым мальчиком» вспомнится, когда читателю будет предложено сравнить «труды и дни» акробатов – и будни богатой дачи под высокопарным названием «Дружба».
Если образы позаимствованы у предшественников, надо ждать неожиданного поворота сюжета. Иного авторского взгляда. Иных выводов.
И Куприн оправдывает читательские ожидания в полной мере! Его Старик и Мальчик не похожи на наставника и ученика, они – друзья. И Арто для них – член семьи. К публике, перед которой приходится выступать, оба относятся критически, но равнодушие или откровенная жадность состоятельных зрителей не обижают. А вот хамство… Когда добрая с виду барыня заставила долго-долго ждать платы, и расплатилась… продырявленным гривенником?! С каким гневом Лодыжкин бросает на землю её «драгоценный гривенник»!
Ничего. За долгий летний день заработают на ужин и ночлег. А что «в поте лица своего» – это так и положено, даже если у некоторых тут «не лицо, а морда».
И вот на веранде богатого дома – занятная картина: мальчик в матросском костюмчике с громким визгом падает на пол и начинает лупить ногами в живот целую толпу взрослых! Тут и мама, и доктор, и бонна, и «нянька с поднянькой»… А как они вокруг него квохчут, как зацеловывают «нервного ребёнка!»
Но вот – заиграла шарманка, и под её мелодию Серёжа и Арто разыгрывают целое представление, к полному восторгу барчонка Трилли. Казалось бы, взрослые должны быть благодарны за неожиданную помощь?
Но Трилли теперь нужен белый пудель! Насовсем! Ну что ж… у него уже есть пони, яхта, почему бы и пуделя не купить?
– Сколько стоит ваша собака? – и барыня предлагает деньги, которые должны казаться Лодыжкину целым состоянием. А услышав ответ, просто не верит своим ушам:
– Собаками не торгую! Не всё продаётся, что покупается!
Артисты уходят, сопровождаемые воплями Трилли: «А-а-а! Дураки! Твари-и-и!»
Может, отличие от предшественников именно в этом? У Мало и у Григоровича богатые дети – это просто дети, имеющие необходимые условия для НОРМАЛЬНОГО развития. И в результате – нормальные! А здесь те же условия создали полного морального урода. Почему? Кто из авторов ближе к истине? Интереснейшая тема для беседы с детьми… А чем отличается Серёжка от Реми или Пети?
Это наглядно показала душная, светлая южная ночь, когда пропал Артошка. И пока дедушка Лодыжкин предавался тихому отчаянию, его маленький друг действовал. Ни на минутку не усомнился, где искать белого пуделя, а мысль обратиться в суд показалась просто смешной: «С богатым не судись»!
И когда на рассвете старичок Лодыжкин проснулся, он увидел свою крепко спящую «семью» – запылённого Серёжку и Артошку с обрывком верёвки на шее.
Слово «семья» здесь даже хочется написать без кавычек – действительно островок любви и преданности в огромном равнодушном мире.
Однако, в иных воспалённых мозгах вызревает мысль, что не мир виноват, не человеческая природа, а просто… не повезло с родиной! Вот ведь за морем лучше нашего живут… Заблуждение вечное, как само человечество, осмеянное ещё в Библии, но снова и снова разубеждает только и исключительно собственный опыт. Иногда – жестоко, а иногда – почти забавно. Как, например, в рассказе Короленко «Без языка».
Обычное украинское село, в котором все всем родня, взбудоражено чрезвычайным происшествием – пришло письмо! И не просто письмо, а из Америки! Ну и что, что адресовано оно «миссис Катерине Оглобле», интересно – то всем! И Катерина прочла его последней, когда уже всё село знало и обсуждало! Это от её мужа Осипа – он уехал за океан два года назад, и вот теперь настолько обустроился, что прислал билет жене. Ждёт.
Что знают селяне об Америке? Вроде, там земли немеряно, приезжай – сколько сможешь – хватай, палку втыкай – яблоня вырастет. Надо только решиться…
И два кузена Катерины, Матвей и Дыма, решились. Продали свои дома и землю, купили билеты… Поезд – Гамбург – океанский пароход… Уже на пароходе добродушного силача Матвея охватывают первые сомнения, и он пытается понять, что такое американская «свобода»? Оказалось – это свобода от своей культуры, от своей веры. Пока не снимешь свитку и не отрежешь оселедец, работу не найдёшь. Но главное, не сообразили вовремя Матвей и Дыма, что в Америке все говорят совсем не по-украински. И даже не по-русски. Впрочем, Дыма уже через неделю выглядел вполне «неприлично» – настоящим американцем, сыпал обиходными английскими фразами, и заработал первые доллары тем, что «продал свой голос»! Услышав такое, Матвей ахнул:
– И я бы продал, да кому такая дрянь нужна?!
Оказалось, речь идёт о свободных демократических выборах…
Трагикомедия продолжается – Матвей заблудился на улице. Какой-то репортёр нарисовал его для газеты, чтобы рассказать о том, каких дикарей принимает Америка…
Пришлось устроиться на ночлег на скамейке в парке. Подсел какой-то бродяга, заговорил… Не понимая ни слова, Матвей отмахнулся и уснул. Проснулся – а его собеседник висит… повесился рядом на дереве.
Матвей пытается что-то объяснить полицейскому, пытается этикетно поцеловать ему руку, но здесь о таком этикете не слыхали – и назавтра в газете появится статья о нападении дикаря на полицейского, в результате которого полицейский погиб! А последующее опровержение мелким шрифтом мало, кто прочтёт… Сбежавшаяся толпа строит всевозможные предположения, откуда этот дикарь, и как с ним договориться?! И вот женщина, которая родилась уже в Нью-Йорке, но родители её – чехи, вдруг запела колыбельную, случайно удержавшуюся в её памяти… Матвей бросился к ней – услышал родные звуки. Пусть не свой язык, но всё же славянский! А женщина бросилась бежать: ей вдруг стало нестерпимо стыдно, что на языке родителей она не знает ничего, кроме этой песни, ни слова больше!
В конце концов, Матвею просто повезло: он встретил соотечественника, «чудного барина» Нилова, который прямо по евангельскому завету раздал бедным своё имение на Украине – да и уехал в Америку за свободой. Теперь собирается назад – не мила и свобода без Родины. Нилов помог Матвею с устройством, с хорошей работой, ввёл в круг «русских» эмигрантов – евреев…
И вот Матвей женат на соотечественнице Анне, живёт и работает в русскоязычной общине, вся его «Америка» – это, в сущности, секта, говорящая на языке, всей остальной Америке неизвестном. И долго ли сохранится этот русский мирок?
«Хорошо ли, что мы здесь?» – напряжённо думает Матвей. Да, здесь легче заработать, но… почему ему то и дело вспоминается женщина из нью-йоркской толпы? Мысль о том, что их с Анной внуки не будут знать их языка, ужасает.
Двадцать первый век. Тест в популярном журнале: «Готовы ли вы к эмиграции»? Десять вопросов, один из которых звучит так: «Готовы ли вы к тому, что ваши внуки не будут знать вашего языка?»
Как важно подумать об этом ДО… Но Матвей задумался уже ПОСЛЕ.
А вот для лучшего, любимого персонажа Николая Лескова сама мысль об эмиграции невозможна в принципе.
«Левша»…Неужели автор выдумал этого героя? Неужели этот эпический характер можно выдумать? Кажется, Левша был всегда! Сам Лесков говорил об этом создании своей фантазии: «Везде, где я пишу «Левша», читайте – «русский народ». Какие же черты делают этот «народ» настолько узнаваемым, настолько достоверным?
…Государь Александр Павлович, страстный любитель всего иностранного, уверенный, что «у нас так не умеют», купил у англичан диковинку – стальную блоху, которая заводится ключиком и танцует!
Следующий государь, Николай Павлович, в отличие от предшественника, патриот. Он приказывает отвезти блоху в Тулу и показать оружейникам – не смогут ли они англичан превзойти? И вот – блошка подкована на подковы!
– С каким же мелкоскопом вы произвели сие удивление?!
– Мы люди бедные, и по бедности своей мелкоскопа не имеем, а у нас так глаз пристрелямши!
Самый талантливый из тульских самородков – Косой Левша, ведь он сделал «гвоздики, которыми подковки приколочены». И совсем молодой – у него ещё даже не отросли «волосья, в ученье повыдранные»!
И вот, Левша в Англии. Как жадно присматривается он ко всему новому, сколько замечает! И в отличие от государя Александра, вовсе не думает, что «у нас так не могут». У нас могут всё. Только… наука у нас вся «по Псалтыри да по Полусоннику, а арифметики мы нимало не знаем»…
Конец ознакомительного фрагмента.