Глава 3
Кродерса пришлось ждать достаточно долго. Он появился только в девятом часу и сразу предложил вместе поужинать в ресторане узбекской кухни, находившемся недалеко от отеля. На двух автомобилях они подъехали к ресторану, прошли в зал и расположились у окна за круглым столом. Кродерс оказался мужчиной ниже среднего роста, что не столь характерно для латышей, с круглым подвижным лицом и большими, немного навыкате, глазами.
– Большое спасибо, что вы приехали, – с чувством произнес он. – Ваша репутация, господин Дронго, хорошо известна в нашей стране. И я благодарен господину Вейдеманису, что ему удалось убедить вас приехать в Ригу для нашей встречи.
– Нас заинтересовало ваше необычное дело, – пояснил Эдгар.
– Спасибо. Я бы в жизни не поверил, если бы сам не столкнулся с такими фактами, – признался Кродерс. – В такое просто невозможно поверить. Но в жизни, очевидно, все бывает. – По-русски он говорил хорошо, без акцента, сказывалась его учеба в Москве.
– Давайте по порядку, – предложил Дронго. – Мы уже поняли, что вы работали много лет назад на закрытом предприятии, и у вас сложилась определенная группа друзей, с которыми в последнее время начали происходить необъяснимые события.
– Абсолютно необъяснимые, – кивнул Кродерс. – Если позволите, я сделаю заказ, и мы продолжим.
Он подозвал официантку, быстро продиктовал ей названия блюд и, уточнив, что именно будут пить гости, вернулся к основной теме разговора:
– Если бы не уехавший Звирбулис, я бы не поверил, что такое вообще возможно. Я несколько раз пытался до него дозвониться, но он отказывался со мной разговаривать. Зато я нашел Юриса, и он мне все рассказал. Если я правильно понял, Звирбулис просто сошел с ума. Он зарегистрировал фирму «Авангард», принял участие в аукционе, заплатил в два раза больше и продал землю через несколько дней в три раза дешевле. Вы можете поверить, что этот пронырливый адвокат неожиданно стал таким бессребреником? Я – не могу. Я ведь знаю его уже лет двадцать пять. В советское время за ним водились разные темные делишки, хотя он был даже секретарем парторганизации в своей юридической консультации. Может, поэтому партия распалась, как вы считаете?
– В восемнадцатимиллионной партии могли быть и прохвосты, – усмехнулся Дронго.
– Вот он и был таким прохвостом, – гневно проговорил Кродерс, – и остался таким уже в наше время. Скажите мне, откуда он мог получить семьсот тысяч долларов для своей фирмы? Я специально узнавал через наши банки. Ему просто перевели деньги. Вы меня понимаете? Не выдали кредит, не предоставили ссуду, а просто подарили семьсот тысяч долларов. И я хочу знать – кто и зачем мог подарить ему такие деньги? А главное, для чего? Чтобы отнять у меня землю? Не слишком ли дорогое удовольствие – потерять несколько сот тысяч долларов только для того, чтобы сделать мне гадость?
– Судя по рассказу Юриса Рукманса, фирму зарегистрировали только для одной сделки, – согласился Дронго. – А вы не пытались проверить, с кем разговаривал Звирбулис после сделки? Кому он мог звонить, кому докладывал об успешно проведенной операции?
Кродерс и Симанис переглянулись.
– Это, конечно, незаконно, – заговорил Гирт, – но мне удалось через моих знакомых проверить звонки на мобильный и городской телефоны Звирбулиса. Ему звонили с московского номера, который был зарегистрирован на некоего Бочкарева Василия Павловича. Никаких других данных мы найти не смогли. Он разговаривал с этим Бочкаревым раз пять или шесть. В том числе звонил сразу после покупки земли.
– Уже кое-что, – сказал Вейдеманис.
– Я думаю, что номер телефона зарегистрирован на подставную фамилию, – нахмурился Дронго. – Насколько я понял, среди ваших знакомых в Москве Бочкарева не было?
– Нет, не было.
– Понятно. Мы, конечно, проверим этого Бочкарева, но, судя по всему, это была хорошо спланированная акция. И хорошо оплаченная. Давайте поговорим о ваших друзьях. У них тоже были неприятности?
– Разве это можно назвать неприятностями? Трагедии…
– С кого все началось?
– Со Старовских. У них отобрали лицензию. Типичный рейдерский захват клиники. Ольга так переживала…
– Кто был следующий?
– Райхман. Начались проблемы с его банком.
– Дальше, по порядку…
– Потом неожиданно погиб сын Фазиля, и убийцу до сих пор так и не нашли. Хотя я точно знаю, что несчастный Фазиль обещал любые деньги за розыск негодяя, убившего его сына.
– Что было дальше?
– Затем начались проблемы у меня. Через некоторое время появился Звирбулис со своей подставной фирмой, и все покатилось как большой ком. От Райхмана ушла жена, Охмановича уволили с должности, у Делии Максаревой сына обвинили в хранении наркотиков. Она клянется, что он никогда в жизни не хранил и не принимал наркотики. И я в это верю. Я знаю мальчика с рождения, он всегда был хорошим парнем. Делия развелась с мужем, и сына воспитывала ее мама, директор школы. А ее папа – Леонид Максарев, народный артист республики, известный дирижер. Исключительно интеллигентная семья. И мальчик был не так воспитан, чтобы подсесть на наркотики, тем более на продажу этой гадости. У них очень обеспеченная семья, он ни в чем не нуждался.
– Не обязательно, чтобы наркотиками занимались из-за нужды, – мрачно произнес Дронго. – Очень часто такие «сбои» случаются как раз в обеспеченных семьях, где у детей есть все и даже немного больше.
– Но это не тот случай, – возразил Кродерс. – Я отвечаю за этого парня, как за своего сына.
– Вы считаете, что его подставили?
– Уверен. И Охмановича убрали тоже по чьему-то наущению. Хотя он считает, что там было просто непредсказуемое стечение обстоятельств.
– А почему ушла супруга Райхмана? В этом тоже виновата чья-то злая рука или это был чей-то умысел?
– Понятия не имею. Это его вторая жена, она младше на шестнадцать лет. Но там могут быть и свои причины.
– Ясно. И вы хотите, чтобы мы все проверили.
– Да, очень хочу. Вы ведь сегодня разговаривали с Юрисом Рукмансом и уже наверняка все поняли. Это была спланированная операция, чтобы просто отнять у меня землю. Только непонятно, зачем. Какую пользу они получили от этой сделки? Вы можете поверить в альтруистов подлецов, которые делают гадость ради самой гадости, да еще и теряют на этом большие деньги? Если бы они остались в плюсе, тогда не было бы никаких вопросов, тогда все понятно. Но они потеряли несколько сот тысяч долларов! Для чего? Почему? Конечно, я упустил не просто землю и выгодный контракт, я оказался почти на грани разорения. Ну, даже если бы я разорился, какая польза от этого Звирбулису и неизвестному мне Бочкареву?
– Может, стоит полететь в Германию и попытаться встретиться с господином Звирбулисом? – предложил Дронго.
– Бесполезно. Он не хочет разговаривать. Я делал несколько попыток, но все бесполезно. Ему, очевидно, неплохо заплатили, поэтому он решил так спешно уехать. Он ведь не дурак, понимает, что молчание – единственная гарантия его спокойной жизни, иначе здесь его могут обвинить в мошенничестве. Ведь получается, что он создал подставную фирму.
– Чем он занимается в Германии?
– Пытался открыть магазин, но дела у него не пошли, и сейчас он думает о его продаже. Во всяком случае, так мне рассказывал один из наших знакомых.
– Значит, опять нуждается в деньгах, – задумчиво произнес Дронго. – Судя по тому, что я услышал, такие типы – авантюристы по природе; они готовы поставить на кон и свое состояние, и свою жизнь.
– Возможно, – согласился Кродерс. – Только это злые авантюристы, готовые на любую подлость ради собственной выгоды.
– Есть и другие, более романтичные, – возразил Дронго. – У меня есть знакомый писатель в Баку, который в начале девяностых продал все, что у него было, в том числе квартиру и машину, чтобы уехать на Сейшелы и открыть там ресторан. Он даже повез с собой туда своих друзей. Деньги довольно быстро закончились, они еще некоторое время прожили на этих райских островах и потом с большим трудом вернулись в Баку. Абсолютно нерациональный романтик, рискнувший всем, что у него было. После возвращения он устроился на работу в журнал и первое время даже ночевал на редакционном диване. Позже у него все наладилось.
– Может, он не совсем адекватный человек? – удивился Кродерс.
– Нет, более чем адекватный. Он окончил Литературный институт в Москве с красным дипломом, и все наставники считали этого студента одним из лучших на курсе. В наши дни еще встречаются подобные романтики, хотя, к сожалению, все меньше и меньше.
– Звирбулис явно не из таких. Типичный аферист, сделавший деньги и сбежавший из Риги в Дуйсбург, – убежденно произнес Кродерс.
– У вас есть его адрес или номер телефона?
– У меня есть его телефон, и я знаю, что он живет в Дуйсбурге на Андреаштрассе. Но я убежден, что он не станет разговаривать ни с кем из нас. Даже на попытки поговорить с ним по телефону он отвечает категорическим отказом.
– Если он переехал в Дуйсбург больше трех месяцев назад и не сумел до сих пор наладить хоть какое-то дело, возможно, у него уже начались финансовые проблемы, – сказал Дронго. – Я думаю, нам нужно рискнуть и попробовать с ним встретиться. Возможно, если мы предложим ему какую-то сумму, он согласится ответить на наши вопросы.
– Я готов оплатить вашу попытку, – сразу отреагировал Кродерс, – хотя у меня сейчас не так много денег.
– Я тебе помогу, – вмешался Гирт. – Нужно понять, что здесь произошло, иначе вообще глупо проверять всех остальных. Может, Звирбулис сам решился на подобную авантюру, хотя я в это абсолютно не верю.
– Договорились, – кивнул Кродерс, – я дам вам двадцать тысяч евро на расходы.
– А я добавлю столько же, – поддержал его Гирт. – Мне самому интересно узнать, на кого сработал Звирбулис, продав землю с таким убытком для себя.
– Тогда мы сначала поедем в Германию, а потом вернемся в Москву, – решил Дронго, – я думаю, что так будет правильно. И уже в Москве проверим все ваши подозрения.
– Я тоже думаю, что нужно начать с Звирбулиса. Он может много объяснить, – согласился с экспертом Гирт.
– Нас было шестеро, – напомнил Кродерс, – и мы не понимаем, что именно происходит.
– Может, был еще седьмой, которого вы обидели? – предположил Вейдеманис.
– Нет, мы работали в отделе вшестером. Делия пришла позже всех, когда я уже собирался оттуда переводиться. У нас был начальник отдела – Ефим Иосифович Лейтман, но он уже лет двадцать как умер. Я тоже об этом думал. Больше никого с нами не было. Конечно, в других отделах работало много людей, но кого мы могли так страшно обидеть или оскорбить? Получается, что этот неизвестный ждал больше двадцати лет, чтобы начать действовать. Сумасшедший дом, в это невозможно поверить!
– А если это обычные совпадения? – спросил Дронго.
– Убийство – тоже? Да и мой случай явно не из этой серии… Нет, за всем случившимся стоит чья-то злая воля, я в этом абсолютно убежден.
– Нам понадобятся адреса и телефоны всех пятерых ваших друзей.
– Пожалуйста, никаких проблем.
– Все пятеро живут в Москве?
– Нет. Четверо. Боря Райхман живет в Санкт-Петербурге, он переехал туда еще в середине восьмидесятых. Остальные живут в Москве.
– По прошествии стольких лет вы можете рассказать, что именно делали в своем «почтовом ящике»? Если это, конечно, не секрет.
– Какие секреты, – вздохнул Кродерс. – Я уже не гражданин Советского Союза; да и страны, секреты которой мы должны были хранить, больше нет. И наш «ящик» давно прихлопнули; его, кажется, закрыли еще в девяносто пятом. Обычные конструкторские разработки, сидели над чертежами различных приспособлений для железнодорожных платформ.
– Каких платформ? – не понял Вейдеманис. – Вы же заканчивали МВТУ, при чем тут железные дороги?
– Это был один из самых больших секретов в бывшем Советском Союзе, точнее, в его военно-промышленном комплексе, – пояснил Кродерс. – Так называемые «боевые железнодорожные комплексы», или сокращенно БЖРК. Уникальная разработка советских конструкторов, которая была достаточно недорогой и обеспечивала абсолютную скрытность от возможного противника.
– Я знаю, – кивнул Дронго. – Еще в начале восьмидесятых были разработаны железнодорожные комплексы, такие своеобразные вагоны, внутри которых были спрятаны ракеты. Вагоны передвигались по железным дорогам страны под видом обычных товарных составов, и ракеты невозможно было засечь даже с помощью спутников.
– Да, – подтвердил Кродерс, – все так и было. А потом Горбачев подписал с американцами договор, по которому все эти комплексы следовало уничтожить. И их уничтожили, а наш «почтовый ящик» оказался никому не нужным.
– Поражаюсь, как человек с таким низким интеллектуальным и волевым уровнем мог стать лидером огромной и мощной страны, – заметил Вейдеманис.
– Он окончил МГУ, – напомнил Дронго. – Дело не в его интеллектуальном уровне. Он просто оказался не готов к роли лидера, поэтому проиграл свою собственную судьбу, свою карьеру, свою партию и свою страну. И всех своих союзников. Величайший неудачник в мире теперь признается всеми как величайший освободитель. История знает подобные парадоксы. Но давайте лучше вернемся к истории вашего «почтового ящика». Значит, он закрылся в девяносто пятом?
– Да. Последним оттуда ушел Андрей Охманович. Он успел дослужиться до заместителя директора, а потом перешел на работу в правительство, еще в девяносто четвертом. А через год это предприятие перепрофилировали и закрыли. Но меня уже в России не было…
– Охманович не говорил вам про закрытие? Ничего не рассказывал?
– Я же вам сказал, что он ушел еще в девяносто четвертом. Нет, его там точно не было.
– Насколько я понял, вы проработали там не очень долго?
– Три года отработал, как положено по распределению. Потом еще два. А в восемьдесят пятом нам с Борей Райхманом предложили переехать в ленинградский филиал. Мне было только двадцать семь лет, а Боре тридцать два, но мы оба были холостяками и охотно согласились. Так вместе и переехали.
– Остальные остались работать в этом «ящике»?
– Остальные четверо – да. Когда я пришел, там уже работала Старовская, она тогда была заместителем Лейтмана. Андрей пришел вместе со мной, мы учились в параллельных группах. Через год появился Райхман, через два – Мухамеджанов и Максарева. Забыл сказать, что тогда фамилия Старовской была Вострикова. Выйдя замуж, она стала Старовской.
– Когда вы ушли, они там еще долго работали?
– Нет, не очень. Оля Старовская ушла в девяносто втором, Андрей Охманович, как я уже вам сказал, – в девяносто четвертом. А вот Фазиль уволился еще в восемьдесят восьмом – нашел работу в каком-то кооперативе по сборке компьютеров. Ну, тогда этим многие занимались. Ввозили детали, а потом собирали компьютеры и продавали. А Максарева ушла еще раньше, в восемьдесят седьмом. В восемьдесят пятом у нее родился сын Игорь, и она уехала с мужем куда-то на Урал. Тот тоже был из артистической среды, достаточно известным режиссером. Но потом они развелись.
– Может, муж Максаревой думал, что она любила кого-то из вас?
– Или ее ребенок не от мужа? – снова вмешался Вейдеманис.
– Нет, – засмеялся Кродерс, – таких диких страстей у нас не было. Ребенок, конечно, от мужа, на их свадьбе мы все гуляли, всем отделом. А вот муж оказался не очень порядочным человеком. Он мне еще тогда не очень понравился. Самовлюбленный, тщеславный, хвастливый и слабый тип, уверенный, что он новый Товстоногов или Ефремов. Вы не знаете, почему женщинам нравятся такие личности?
– Не знаю, – ответил Эдгар, который тоже в свое время развелся с женой.
– И вы потом часто встречались? – уточнил Дронго.
– Да, довольно часто. Мы все-таки работали вместе. Не забывайте, что наш «почтовый ящик» был не совсем в Москве. Он находился в Подмосковье – точнее, в Орехове Зуеве, – и мы вместе справляли праздники, вместе проводили свой досуг. Хорошее время, – вздохнул Кродерс. – Хотя сейчас считается, что оно было достаточно сложным. Особенно при Андропове. Помните, тогда начались проверки в кинотеатрах, парикмахерских, ресторанах, ателье? Проверяли всех, кто мог там случайно оказаться в рабочее время, наводили порядок и дисциплину. Поэтому никто из нас не решался даже сесть на электричку, чтобы поехать в Москву. И все эти торжественные похороны, когда нас организованно вывозили в город… Сначала, когда умер Брежнев. Лейтман почти искренне плакал. Через полтора года умер Андропов. Нас снова повезли в город для участия в похоронах. Лейтман вытирал слезы. Когда умер Черненко, мы спорили всем отделом – заплачет он на похоронах Константина Устиновича или на этот раз сумеет сдержаться? Я был уверен, что слезу все-таки пустит. Но он сдержался, не заплакал. А под конец даже улыбнулся. Вот так мы провожали эпоху…
– Смешно, – согласился Дронго. – И вы не подозреваете никого из вашей шестерки?
– Нет, конечно. Кого я могу подозревать? У Старовских их клиника была смыслом существования и единственным источником доходов. У них двое внуков, нужно их поднимать. Фазиль безумно любил своего сына, как и Делия Максарева – своего. Эти трое просто автоматически отпадают. Остаемся мы трое – Боря Райхман, Андрей Охманович и я. Но это тоже глупо. Получается, что Боря сознательно разорился и сделал так, чтобы от него ушла супруга, Андрей нарочно уволился, а я сам подстроил свое фиаско в покупке этой земли. Тогда выходит, что один из нас законченный идиот?
– Я этого не говорил. Просто спросил.
– Да, понимаю. Но я вам ответил.
– Вы не совсем меня поняли. Кто-то должен был знать вас, всех шестерых. Знать о вашей дружбе, о ваших отношениях, о ваших связях. Возможно, этот человек был рядом с вами. Как, например, бывший муж Делии Максаревой. Вдруг он решил начать мстить столь необычным способом?
– Только не он, – убежденно проговорил Кродерс. – Он сейчас, кажется, работает где-то за Уралом, достаточно далеко… Нет, я вспомнил: режиссер в Астане. Решил попробовать себя в Казахстане, думает, что сумеет там пробиться. Хотя ему уже за пятьдесят. Если человек не сумел состояться до пятидесяти, вряд ли он состоится позже…
– Согласен. Но учтите, что нереализованная творческая потенция – страшная сила. Гитлер был неудачливым художником, а Сталин – неудачливым поэтом…
– Я думаю, что в нашем окружении таких чудовищ не было, – снова улыбнулся Кродерс.
– Боюсь, что были, – неожиданно возразил Дронго. – Судя по нашему разговору с Юрисом Рукмансом и по тому, что вы нам рассказали об этой сделке, кто-то сознательно и очень целенаправленно позаботился о том, чтобы создать вам кучу неприятностей, причем за свой счет. Достаточно необычное дело. Я думаю, что мы с Эдгаром сначала полетим в Германию, а потом вернемся в Москву и постараемся узнать, что именно происходит. Возможно, нам удастся разгадать эту загадку.
– Надеюсь, что удастся, – заметил Кродерс, – и мы хотя бы поймем причину всего происходящего.